----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Р. Райт-Ковалевой
     Курт Воннегут. "Колыбель для кошки"
     Кишинев, "Литература артистикэ", 1981.
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
 
     Нынче  пуританство  превратилось  в  такую  рухлядь,  что  даже   самая
закоренелая старая  дева  и  не  подумала  бы  заставить  Сюзанну  сесть  на
покаянную скамью в церкви, а самый древний дед-фермер не вообразил  бы,  что
от дьявольской красоты Сюзанны у его коров пропало молоко.
     Сюзанна была маленькой  актрисой  в  летнем  театрике  близ  поселка  и
снимала комнату над пожарным депо. В то лето она стала  неотъемлемой  частью
всей жизни поселка, но привыкнуть к ней его обитатели никак не могли. До сих
пор она была для них чем-то поразительным и желанным,  как  машина  новейшей
марки.
     Пушистые локоны Сюзанны и большие, как блюдца, глаза были чернее  ночи.
Кожа - цвета свежих сливок. Ее бедра походили на лиру, а грудь пробуждала  в
мужчинах извечные мечты об изобилии и покое. На розовых, как раковины, ушах,
красовались огромные дикарские золотые серьги,  а  на  тонких  щиколотках  -
цепочки с бубенцами.
     Она ходила босиком и  спала  до  полудня.  А  когда  полдень  близился,
жителей поселка охватывало беспокойство, как гончих перед  грозой.  Ровно  в
полдень Сюзанна выходила на балкончик своей  мансарды.  Лениво  потягиваясь,
наливала она чашку молока своей черной кошке, чмокала ее в нос и,  распустив
волосы, вдев обручи-серьги в уши, запирала двери и опускала  ключ  за  вырез
платья.
     А потом босая, она шла зовущей, звенящей, дразнящей  походкой  вниз  по
лесенке,  мимо  винной  лавки,  страховой  конторы,  агентства  по   продаже
недвижимого имущества, мимо закусочной, клуба  Американского  легиона,  мимо
церкви, к переполненной  аптеке  с  баром.  Там  она  покупала  нью-йоркские
газеты.
     Легким  кивком  королевы  она  здоровалась  как  будто  со  всеми,   но
разговаривала только с Бирсом Хинкли, семидесятидвухлетним аптекарем.
     Старик всегда заранее припасал для нее все газеты.
     - Благодарю вас, мистер  Хинкли,  вы  просто  ангел,  -  говорила  она,
разворачивая наугад какую-нибудь газету. - Ну,  посмотрим,  что  делается  в
культурном мире.
     Старик, одурманенный ее духами, смотрел, как Сюзанна то  улыбается,  то
хмурится, то ахает над страницами газет, никогда не объясняя,  что  она  там
нашла.
     Забрав газеты, она возвращалась в свое  гнездышко  над  пожарным  депо.
Остановившись на балкончике, она ныряла за вырез платья,  вытаскивала  ключ,
брала на руки черную кошку, опять чмокала ее и исчезала за дверью.
     Этот парадный выход с одной участницей торжественно  повторялся  каждый
день, пока однажды, к концу лета, его не нарушил злой  скрежет  несмазанного
винта вертящейся табуретки у стойки с содовой.
     Скрежет прервал монолог Сюзанны о том, что мистер Хинкли  -  ангел.  От
этого звука у  присутствующих  зачесались  лысины  и  заныли  зубы.  Сюзанна
снисходительно посмотрела - откуда  идет  этот  скрежет  -  и  простила  его
виновника.  Но  тут  обнаружилось,  что  тот  ни  в  каком  снисхождении  не
нуждается.
     Табуретка заскрежетала под капралом Норманом Фуллером, который накануне
вечером вернулся после восемнадцати мрачнейших месяцев в Корее. Войны в  эти
полтора года уже не было, но  все-таки  жизнь  была  унылая.  И  вот  Фуллер
медленно повернулся на табуретке  и  с  возмущением  посмотрел  на  Сюзанну.
Скрежет винта замер, и наступила мертвая тишина.
     Так Фуллер нарушил очарование летнего дня в приморском  баре,  напомнив
присутствующим о темных и таинственных страстях,  подспудно  движущих  нашей
жизнью.
     Могло показаться - не то брат пришел спасти свою  полоумную  сестру  от
злой напасти, не то муж явился с хлыстом в салун  -  гнать  жену  домой,  на
место, к ребенку. А на самом деле капрал Фуллер вовсе и не думал  устраивать
сцену. Он вовсе и не предполагал, что его табуретка так громко заскрипит. Он
просто хотел, сдерживая возмущение,  слегка  нарушить  выход  Сюзанны,  так,
чтобы это заметили только два-три знатока человеческой комедии.
     Но табуретка заскрипела, и Фуллер превратился в  центр  всей  солнечной
системы  для  всех  посетителей  кафе  -  и  особенно  для  Сюзанны.   Время
остановилось, выжидая, пока Фуллер не объяснит, почему на его каменном  лице
истого янки застыло такое негодование.
     Фуллер чувствовал, что физиономия у него горит  раскаленной  медью.  Он
чуял перст судьбы. Судьба, как нарочно, собрала  вокруг  него  слушателей  и
создала такую обстановку, когда можно было излить всю накопившуюся горечь.
     Фуллер почувствовал, как его губы сами собой  зашевелились,  и  услышал
собственный голос:
     - Вы кем это себя воображаете? - сказал он Сюзанне.
     - Простите, не понимаю, - сказала  Сюзанна  и  крепче  прижала  к  себе
газеты, словно защищаясь.
     - Видел я, как вы шли по улице,  -  чистый  цирк,  -  сказал  Фуллер  и
подумал: кем это она себя воображает? Сюзанна залилась краской:
     - Я... Я актриса, - пролепетала она.
     - Золотые слова, -  сказал  Фуллер.  -  Наши  американки  -  величайшие
актрисы в мире.
     - Очень мило с вашей стороны так говорить, - сказала Сюзанна робко.
     Лицо у Фуллера разгорелось еще пуще.
     - Да я разве про театры, где представляют? Я - про сцену жизни, вот про
что. Наших женщин послушаешь, посмотришь, как они перед  тобой  красуются  -
как тут не подумать, что они тебе весь мир готовы подарить. А протянешь руку
- положит ледышку.
     - Правда? - растерянно сказала Сюзанна.
     - Да, правда, - сказал Фуллер, - и пора сказать им эту правду в  глаза.
- Он вызывающе посмотрел на посетителей кафе,  и  ему  показалось,  что  все
растерялись, но с ним согласны. - Это нечестно! - сказал он.
     - Что нечестно? - жалобно спросила Сюзанна.
     - Вот вы, например, приходите сюда с бубенчиками на ногах,  заставляете
меня смотреть на ваши щиколотки, на ваши хорошенькие розовые ножки, вы  свою
кошку целуете, чтобы я подумал  -  хорошо  бы  стать  этой  кошкой.  Старого
человека называете "ангелом", а я думаю - хоть бы она меня  так  назвала!  -
сказал Фуллер. - А ключ вы при всех так прячете, что невозможно  не  думать,
куда вы его засунули.
     Фуллер встал.
     - Мисс, - сказал он страдальческим голосом, - вы  нарочно  все  делаете
так, что одиноким простым людям, вроде меня, от вас одно расстройство, у них
в голове мутится. А сами руки мне не протянете, даже если бы  я  в  пропасть
падал.
     Он встал и направился к выходу. Все уставились  на  него.  Но  едва  ли
кто-нибудь заметил, что его обвинения  окончательно  испепелили  Сюзанну,  и
ничего от нее, прежней, не осталось. Сюзанна стала тем, чем она  и  была  на
самом  деле  -  Девятнадцатилетней  шальной   девчонкой,   только   краешком
коснувшейся всяких изысков.
     - Нечестно это, - сказал Фуллер.  -  Надо  бы  преследовать  по  закону
девиц, которые одеваются, как вы, и так себя ведут. От них больше горя,  чем
радости. И знаете, что я вам скажу?..
     - Нет, не знаю, -  сказала  Сюзанна,  у  которой  все  лампочки  внутри
перегорели.
     - Я вам скажу то же самое, что вы сказали бы мне, если бы я вздумал вас
поцеловать,  -  величественно  произнес  Фуллер.  Он  сделал  широкий  жест,
означающий "вон отсюда!" - К черту! - сказал он.
     И вышел, хлопнув решетчатой дверью.
     Он не оглянулся, когда позади снова хлопнула  дверь,  и  затопотали  на
бегу босые ножки, и неистовый звон бубенчиков затих у пожарного депо.
     В этот вечер вдовая мамаша капрала Фуллера  зажгла  свечу  на  столе  и
накормила сына отличным бифштексом и земляничным тортом в честь  возвращения
домой. Фуллер ел ужин так, словно жевал  мокрую  промокашку,  и  отвечал  на
вопросы матери мертвым голосом.
     - Рад, что ты наконец дома? - спросила мать после кофе.
     - А как же, - сказал Фуллер.
     - Что ты делал днем? - спросила она.
     - Гулял.
     - Повидался со старыми друзьями?
     - Нет у меня старых друзей, - сказал Фуллер. Мать всплеснула руками:
     - Нет друзей? - спросила она. - У тебя-то?
     - Времена меняются,  ма,  -  сказал  Фуллер  медленно.  -  Восемнадцать
месяцев - время немалое. Люди уезжают. Люди женятся.
     - Но от женитьбы никто еще не умирал, - сказала  она.  Фуллер  даже  не
улыбнулся.
     - Может, и нет, - сказал он. - Но женатым трудно найти время для старых
приятелей.
     - Но ведь Дуги не женился?
     - Он на западе, ма, в военно-воздушных силах, - сказал Фуллер.
     Маленькая  столовая  показалась  ему  одинокой,  как  бомбардировщик  в
холодной разреженной стратосфере.
     - Ну-у, - сказала мать, - кто-то ведь остался?
     - Никого, - сказал Фуллер. - Все утро провисел на телефоне, ма.  Никого
не застал.
     - Нет, что-то не верится, - сказала она, - да ты,  бывало,  не  мог  по
улице пройти, чтобы тебя приятели не затискали.
     - Ma, - сказал Фуллер  глухо,  -  знаешь,  что  я  сделал,  когда  всех
обзвонил по телефону? Пошел в кафе, ма,  сел  к  стойке  с  содовой,  думал,
может, кто знакомый войдет, пускай хоть мало знакомый. Ма,  -  сказал  он  с
тоской, - никого, кроме старого  Бирса  Хинкли,  я  не  увидел.  Я  тебя  не
обманываю, честное слово!.. - Он  встал,  комкая  салфетку.  -  Ма,  прости,
пожалуйста, можно мне уйти?
     -  Конечно,  конечно,  -  сказала  она.  -  Может  быть,  заглянешь   к
какой-нибудь хорошей девушке? А куда ты пойдешь?
     Фуллер швырнул салфетку:
     - Пойду куплю сигару,  -  сказал  он.  -  Никаких  хороших  девушек  не
осталось. Все повыходили замуж.
     Его мать побледнела.
     - Да, да, - сказала она, - понимаю. А я и не знала, что ты куришь.
     - Ма, - сказал Фуллер с усилием. - Неужели ты не  можешь  понять?  Меня
тут не было восемнадцать месяцев, ма, полтора года!
     - Да, это долго, - сказала мать, подавленная его вспышкой.  -  Ну  иди,
иди за своей сигарой. - Она погладила его по  плечу.  -  И,  пожалуйста,  не
грусти. Наберись терпения. В твоей жизни еще будет столько  друзей,  что  за
всеми не угонишься. А потом  опомниться  не  успеешь,  как  встретишь  милую
хорошенькую девушку и тоже женишься.
     - Нет, мама, я вовсе не собираюсь жениться, - чопорно отрезал Фуллер. -
Во всяком случае, пока не окончу духовную семинарию.
     - Духовную семинарию? - удивилась мать. - Когда же ты это надумал?
     - Сегодня утром, - сказал Фуллер.
     - А что случилось сегодня утром?
     - Знаешь, ма, я испытал какой-то религиозный подъем, - сказал Фуллер. -
Что-то заставило меня высказаться.
     - О чем же? - спросила она растерянно.
     У Фуллера зашумело в голове, перед ним закружился  хоровод  Сюзанн.  Он
снова увидел всех профессиональных искусительниц, мучивших  его  в  казарме,
манивших его с простынь, наспех натянутых вместо  экранов,  с  покоробленных
картинок, налепленных на сырые стены палаток.  Эти  Сюзанны  разбогатели  на
том, что отовсюду дразнили одиноких капралов фуллеров, впустую заманивали их
одурманивающей своей красотой в Никуда.
     И призрак предка-пуританина,  жестковыйного,  одетого  во  все  черное,
вселился в Фуллера. И Фуллер заговорил голосом,  идущим  из  глубины  веков,
голосом вешателя ведьм, голосом, полным обиды и справедливого гнева:
     - Против чего я выступал? - Против ис-ку-ше-ния!
     Сигара Фуллера факелом  вспыхнула  во  тьме,  отпугивая  легкомысленных
беззаботных прохожих. Ночные бабочки  и  те  понимали,  что  надо  держаться
подальше. Словно беспокойное красное око, взыскующее правды, метался  огонек
сигары по всем улицам поселка и  наконец  затих  мокрым  изжеванным  окурком
перед пожарным депо.
     Бирс Хинкли, старик-аптекарь, сидел у руля пожарного насоса,  в  глазах
его застыла тоска - тоска по незабвенным дням молодости, когда  он  еще  мог
управлять пожарной машиной. И по его лицу  было  видно,  что  он  мечтает  о
какой-нибудь новой катастрофе, когда всех молодых  угонят  и  некому  будет,
кроме него, старика, хоть разок повести пожарную машину к славной победе.  В
теплые летние вечера старик отдыхал, сидя у руля.
     - Дать вам огонька? -  спросил  он  капрала  Фуллера,  увидев  потухший
окурок у него в зубах.
     - Спасибо, мистер Хинкли, не надо.
     - Никогда я не понимал, какое удовольствие находят люди в этих сигарах,
- сказал старик.
     - Дело вкуса, - сказал Фуллер, - кому что нравится.
     - Да, что одному здорово, то другому смерть, - сказал Хинкли. - Живи  и
жить давай другим, вот что я всегда говорю. - Он поглядел  в  потолок:  там,
наверху, в душистом гнездышке, скрывалась Сюзанна со своей черной кошкой:
     -  А  что  мне  осталось?  Одно  удовольствие  -  смотреть  на  прежние
удовольствия.
     Фуллер тоже взглянул на потолок, честно приняв скрытый вызов:
     - Будь вы помоложе, вы бы поняли, почему я ей сказал то, что сказал.  У
меня все нутро переворачивается от этих воображал.
     - А как же, - сказал Хинкли, - помню, помню. Не так уж я стар, чтоб  не
помнить, как от них все нутро переворачивается.
     - Если у меня родится дочка, - сказал Фуллер, - лучше пусть  она  будет
некрасивая. Со школы помню этих красивых девчонок: ей-богу, они считали, что
лучше их ничего на свете нет!
     - Ей-Богу, и я так считаю, - сказал Хинкли.
     - Они в твою сторону и не плюнут,  если  у  тебя  нет  лишних  двадцати
долларов, чтоб их угощать, ублажать, - сказал Фуллер.
     - А зачем? - весело сказал старик. - Будь я красоткой, я  бы  тоже  так
себя вел. - Он подумал, покачал головой: - Что же, вы ведь ей все выложили.
     - Э-ээ-х! - сказал Фуллер. - Да разве таких проймешь?
     - Как знать, - сказал Хинкли. - Есть в театре добрая  старая  традиция:
представление продолжается. Понимаешь, пусть у тебя хоть воспаление  легких,
пусть твой младенец помирает - все равно: представление продолжается.
     - А мне что? - сказал Фуллер. - Разве я жалуюсь?
     Старик высоко поднял брови:
     - Да разве я про вас? Я про нее говорю.
     Фуллер покраснел:
     - Ничего с ней не сделается.
     - Да? - сказал Хинкли. - Возможно. Я  только  одно  знаю:  спектакль  в
театре начался, и давно. Она в нем должна участвовать, а  сама  до  сих  пор
сидит у себя наверху.
     - Сидит? - растерялся Фуллер.
     - С тех пор и сидит, - сказал Хинкли, - с тех  самых  пор,  как  вы  ее
осрамили и прогнали домой. Фуллер попытался иронически усмехнуться.
     - Подумаешь,  беда  какая!  -  сказал  он.  Но  усмешка  вышла  кривая,
неуверенная. - Ну, спокойной ночи, мистер Хинкли.
     - Спокойной ночи, солдатик, - сказал мистер Хинкли. - Спи спокойно.
     Назавтра,  к  полудню,  вся  главная  улица  поселка  словно   одурела.
Лавочники-янки небрежно давали сдачу, как будто деньги ничего не стоили.  Их
мысли сосредоточились на дверцах Сюзанниной мансарды, ставшей для них чем-то
вроде часов с кукушкой. Всех мучил вопрос: сломал ли капрал Фуллер эти  часы
вконец или дверцы в полдень откроются и оттуда выпорхнет Сюзанна?
     В кафе-аптеке старик Бирс  Хинкли  возился  с  нью-йоркскими  газетами,
стараясь разложить непригляднее - приманкой для Сюзанны.
     Незадолго до полудня капрал Фуллер явился в  кафеаптеку.  Лицо  у  него
было странное - не то виноватое, не то обиженное. Почти всю ночь он не спал,
мысленно перебирая все оскорбления, полученные от красивых девушек.  "Только
и думают - ах, какие мы красавицы,  даже  поздороваться  с  человеком  и  то
гнушаются".
     Проходя мимо табуреток у стойки с содовой, он  будто  невзначай  крутил
мимоходом каждую табуретку. Дойдя до табуретки со скрипом, он уселся на  нее
- монумент Добродетели. Никто с ним не заговорил.
     Пожарный  гудок  сипло  возвестил  полдень.  И  вдруг  к  депо,  словно
катафалк, подъехал грузовик транспортной конторы. Два грузчика поднялись  по
лесенке. Голодная черная кошка Сюзанны, вскочив на  перила,  выгнула  спину,
когда грузчики  скрылись  в  мансарде.  Кошка  зашипела,  увидев,  как  они,
согнувшись, выносят Сюзаннин сундук.
     Фуллер растерялся. Он взглянул на  Бирса  Хинкли  и  увидел,  что  лицо
старого аптекаря исказилось, как у больного двусторонним воспалением  легких
- слепну, падаю, тону...
     - Что, капрал, доволен? - спросил старик.
     - Я ее не просил уезжать, - сказал Фуллер.
     - Другого выхода вы ей не оставили, - сказал Хинкли.
     Фуллер опустил голову. Уши у него горели.
     - Напугала она тебя до смерти, верно? - сказал Хинкли.
     Вокруг заулыбались: под тем или иным предлогом посетители  придвинулись
к стойке и внимательно  слушали  разговор.  По  этим  улыбкам  Фуллер  понял
настроение слушателей.
     - Кого это напугала? - сказал он высокомерно. - Никого я не испугался.
     - Отлично! - сказал Хинкли. - Значит, кому как не вам снести ей газеты.
За них вперед уплачено. - И он бросил газеты на колени Фуллеру.
     Фуллер открыл было рот, хотел что-то сказать, но  сжал  губы.  Горло  у
него перехватило, и он понял, что если он заговорит, его голос  будет  похож
на кряканье.
     - Раз вы ее действительно не боитесь,  сделайте  доброе  дело,  капрал,
поступите по-христиански, - сказал старик.
     Поднимаясь  по  лестнице  в  Сюзаннино  гнездышко,  Фуллер  до  судорог
старался сдержать волнение.
     Дверь Сюзанниной мансарды была не заперта.  Фуллер  постучал,  и  дверь
сама открылась. Воображению Фуллера "гнездышко" рисовалось темным  и  тихим,
пахнущим духами, в путанице тяжелых драпировок и зеркал, с турецким  диваном
где-то в одном уголке и пышной постелью в виде лебедя - в другом.
     А увидел он и Сюзанну и ее комнатку, какими они были на самом деле. Это
была невзрачная комнатенка, какие сдают на лето предприимчивые янки, - голые
фанерные стенки, три крючка для платья,  линолеум  вместо  коврика.  Газовая
плитка с двумя горелками, железная койка, холодильничек. Узенькая раковина с
голыми трубами,  пластмассовые  стаканчики,  две  тарелки,  мутное  зеркало.
Сковородка, кастрюлька, банка с мыльным порошком...
     Единственный намек на гарем - белое кольцо  тальковой  пудры  на  полу,
перед зеркалом, и посреди кольца - отпечаток двух босых  ступней.  Отпечатки
пальцев были не больше бусин.
     Фуллер взглянул на эти бусины, потом - на Сюзанну,  которая  укладывала
последние вещи в чемодан.
     Одета она была  по-дорожному  -  и  одета  скромнее,  чем  жена  любого
миссионера.
     - Газеты, - крякнул Фуллер. - Мистер Хинкли прислал.
     - Как это мило с его стороны, - сказала Сюзанна. - Передайте  ему...  -
Она обернулась и больше ни слова не сказала. Она узнала Фуллера. Она  надула
губы, и ее тонкий носик покраснел.
     - Газеты, - повторил Фуллер пустым голосом. - Мистер Хинкли прислал.
     - Я вас слышу, - сказала она. - Вы это уже один  раз  сообщили.  Больше
вам нечего мне сказать?
     Фуллер беспомощно опустил руки: - Я вовсе не хотел, чтобы вы уезжали, -
сказал он, - вовсе не хотел.
     - Предлагаете мне  остаться,  что  ли?  -  сказала  Сюзанна  несчастным
голосом.  -  После  того,  как  меня  публично  назвали   падшей   женщиной?
Распутницей? Блудницей?
     - Елки-палки, да никогда я вас так не обзывал!
     - А вы пытались поставить себя на мое место?  -  спросила  она.  И  она
хлопнула себя по груди: - Во мне тоже сидит живой человек, понятно?
     - Понятно, - сказал Фуллер, хотя до сих пор он этого не понимал.
     - У меня душа есть, - сказала она.
     - Ясно, есть, - сказал Фуллер, весь дрожа.  А  дрожал  он  потому,  что
теперь у него вдруг возникло ощущение  глубокой  близости  к  ней:  Сюзанна,
девушка его золотой мучительной мечты, сейчас страстно и откровенно говорила
о своей душе - и с кем? С ним, с Фуллером!..
     - Я всю ночь не спала из-за вас, - сказала Сюзанна.
     - Из-за меня? - Он хотел одного - чтобы она опять ушла из его жизни. Он
хотел,  чтобы  она  превратилась  в  черно-белый  силуэт,  толщиной  в  одну
журнальную страничку, и чтобы он мог перевернуть эту  страницу  и  читать  о
бейсболе или иностранной политике.
     -  А  вы  что  думали?  -  сказала  Сюзанна.  -  Я  всю  ночь  с   вами
разговаривала. Знаете, что я вам говорила?
     - Нет, - сказал Фуллер, отступая от нее. Но она двинулась за ним, и ему
показалось, что от нее идет жар, как от огромного радиатора.
     - Я вам не Йеллоустонский парк! - сказала она.  -  На  меня  налоги  не
расходуются! Я не общественная собственность! И вы не  имеете  права  делать
мне замечания за мой вид!
     - Обалдеть!.. - сказал Фуллер.
     - Мне надоели  дураки-мальчишки  вроде  вас,  -  сказала  Сюзанна.  Она
топнула ногой, и лицо у нее вдруг осунулось: -  Что  мне  делать,  если  вам
хочется меня поцеловать? Виновата я, что ли?
     Все свое, личное уже виделось Фуллеру далеким и смутным,  как  водолазу
видится солнце со дна океана.
     - Да я только хотел сказать, лучше бы у вас вид был посолиднев.
     Сюзанна широко развела руки:
     - А теперь у меня вид солидный? Так вам больше нравится?
     От ее вопроса у Фуллера заныли кости.  Вздох  оборвался  в  груди,  как
лопнувшая струна.
     - Ну да, - сказал он и шепотом добавил: - Вы про меня забудьте.
     Сюзанна тряхнула головой:
     - Забыть, что тебя переехал грузовик? - сказала она. - Почему вы  такой
злой?
     - Что думаю, то и говорю, вот и все, - сказал Фуллер.
     - И у вас такие гадкие мысли? - растерянно сказала Сюзанна. Глаза у нее
расширились: - На меня иногда и в школе так смотрели  -  будто  хотят,  чтоб
меня на месте громом убило. Такие меня и на танцы не звали и никогда со мной
слова  не  говорили,  я  им  улыбнусь  -  а  они  не  отвечают.  -  Она  вся
передернулась: - Ходят вокруг меня  крадучись,  как  полисмены  в  маленьком
городишке. И смотрят на меня, будто я преступница какая.
     У Фуллера мурашки пошли по коже - так правдиво звучало это обвинение:
     - Да они, вероятно, думали совсем про другое, - сказал он.
     - Вот уж нет, - сказала  Сюзанна,  -  вы-то  наверняка  не  про  другое
думали. Вдруг заорали на меня там, в кафе,  а  я  вас  никогда  в  глаза  не
видела. - Она вдруг заплакала. - Ну почему вы такой?
     Фуллер уставился в пол.
     - Не было мне удачи с девушками, вроде вас, вот и все, - сказал  он.  -
Обидно очень.
     Сюзанна изумленно подняла на него глаза:
     - Вы просто не понимаете, от чего зависит удача, - сказала она.
     - От машины последней марки, от  нового  костюма,  от  лишних  двадцати
долларов, - сказал Фуллер.
     Сюзанна отвернулась, захлопнула чемодан.
     - Удача - от самой девушки зависит, - сказала она. - Вы ей  улыбнетесь,
поговорите с ней поласковей - сами обрадуетесь, что она - такая, как есть. -
Она обернулась и снова широко раскрыла руки: - Я тоже  такая.  Мы,  женщины,
так созданы, - сказала она. - Если мужчина со мной мил и ласков, если мне  с
ним весело, может быть, я его и поцелую. Вы со мной согласны?
     - Да, - сказал Фуллер смиренно: она ткнула его носом  в  ту  прекрасную
первопричину, которая правит миром. - Я, пожалуй, пойду. Всего хорошего!
     - Погодите! - сказала она. - Нельзя так. Вы  уйдете,  а  я  останусь  с
таким чувством, что я плохая. - Она встряхнула  головой.  -  А  я  не  желаю
чувствовать себя плохой. Я этого не заслужила.
     - Ну что же я могу сделать? - беспомощно спросил Фуллер.
     - Можете  пройтись  со  мной  по  главной  улице,  как  будто  вы  мной
гордитесь, - сказала Сюзанна. -  Можете  сделать  так,  чтобы  меня  считали
человеком. - Она утвердительно кивнула самой себе: - Вы обязаны сделать  это
для меня.
 
     Капрал Норман Фуллер ждал Сюзанну на балкончике перед ее гнездышком, на
глазах у всего поселка.
     Сюзанна велела ему выйти, пока она переодевалась, -  переодевалась  для
того, чтобы ее снова считали человеком. Кроме  того,  она  уже  позвонила  в
транспортную контору и велела привезти багаж обратно.
     Фуллер скрашивал минуты ожидания, гладя Сюзаннину кошку.
     - Ах ты, котя, котя, котя! - повторял он  без  конца.  -  Эти  слова  -
"котя, котя, котя, котя" - успокаивали его, как спасительный наркотик.
     Он повторял их, когда Сюзанна выпорхнула из гнездышка. И никак  не  мог
остановиться, так что ей пришлось решительно отнять у него кошку,  чтобы  он
посмотрел на нее, Сюзанну, и предложил ей руку.
     - Прощай, котя, котя, котя, котя, котя, котя, - сказал Фуллер.
     Сюзанна была босиком, в своих дикарских серьгах, на щиколотках  звенели
бубенчики. Слегка опираясь на руку Фуллера, она повела его вниз, по лесенке,
и пошла своей зовущей,  звенящей,  дразнящей  походкой  мимо  винной  лавки,
страхового агентства, конторы  по  продаже  недвижимости,  закусочной,  мимо
клуба Американского легиона и церкви, к переполненному кафе.
     - Теперь улыбайтесь, будьте со мной милы, - сказала Сюзанна. - Покажите
людям, что вы меня не стыдитесь.
     - Не помешает, если я закурю? - спросил Фуллер.
     - Как предупредительно с вашей стороны спрашивать разрешения, - сказала
Сюзанна. - Нет, мне совсем не помешает.
     И, подпирая правую руку левой, для устойчивости, капрал Фуллер  наконец
смог закурить сигару.
 

Популярность: 58, Last-modified: Mon, 15 Sep 2003 16:32:34 GMT