боды и Обновленья, обретенным мной в ту праздничную ночь? Не пора ли рассказать о том, как сложились дальнейшие мои отношения с двумя этими дюжими приятелями, которых я привела с собой из парка? На другой день я стала испытывать их верность. Они громко хвастались своей силой, когда спасали меня от любви и ее уз, но стоило мне потребовать с них дел, а не слов, свидетельств облегченья и удобства новой вольной жизни - как Дух Свободы извинился тем, что несколько поиздержался, иссяк и помочь мне не в состоянии; Дух же Обновленья вообще молчал; ночью он скоропостижно скончался. Мне ничего не оставалось, как втайне предполагать, что выводы мои, быть может, и чересчур поспешны, и вновь перебирать доводы иссушающей ревности. После недолгой и тщетной борьбы я снова оказалась на дыбе, где меня терзали смутные надежды и вопросы. Увижу ли я его перед разлукой? Вспомнит ли он обо мне? Намеревается ли прийти? А вдруг он явится нынче, тотчас? Или опять меня ждет пытка долгого ожидания, щемящая тоска разлада и нестерпимая боль оттого, что сомнение и надежду вырывают из сердца одновременно? И руку, учиняющую эту жестокость, не смягчить и не разжалобить, ибо она далеко! Было успенье; классов, разумеется, не было. Учителя и пансионерки, отстояв долгую службу, отправились на загородную прогулку, с тем чтобы позавтракать или пообедать где-нибудь на лоне природы. Я с ними не пошла, потому что оставалось всего двое суток до отплытия "Поля и Виргинии", и я хваталась за последнюю надежду, как утопающий за соломинку. В старшем классе вели плотницкие работы - чинили то ли столы, то ли скамьи; выходные дни часто использовали для подобных предприятий, каким мешает шумное присутствие учениц. Я одиноко сидела у стола и собиралась выйти в сад, но уныло это откладывала, когда услыхала шаги. Здешние мастеровые и слуги все делают сообща; наверное, чтобы забить гвоздь, и то понадобилось бы двое лабаскурских плотников. Надевая капор, до тех пор праздно свисавший на лентах с моего локтя, я невольно подивилась тому, что слышу шаги всего одного "ouvrier"*. Я заметила еще (так узник в темнице досуже замечает всякие мелочи), что на пришедшем не сабо, а туфли; я заключила, что, верно, это подрядчик хочет сперва поглядеть, какую работу задать поденщикам. Я закуталась в шаль. Он приближался; он отворил дверь; я сидела к ней спиной; и вдруг я вздрогнула, меня охватило странное, безотчетное волнение. Я встала и обернулась к "подрядчику"; взглянув на дверь, я увидела в ее проеме мужскую фигуру, и глаза мои тотчас запечатлели в моем мозгу изображенье мосье Поля. Сотни молитв возносим мы к небесам, и они не сбываются. И вдруг золотой дар негаданно падает к нам с высоты - полное, яркое и безупречное благо. ______________ * Рабочего (фр.). Мосье Эманюель приоделся, верно, уже для путешествия - на нем был сюртук с бархатными отворотами; мне казалось, что он совсем собрался ехать, однако ж я помнила, что до отхода "Поля и Виргинии" осталось целых два дня. Он выглядел свежим и довольным. Приветливый взгляд светился добротой; порывисто переступил он порог; он чуть не бегом подбежал ко мне; он был само дружелюбие. Верно, мысль о невесте так его ободряла. Чему бы он ни радовался, я не хотела смущать его веселость. Я не хотела портить последнюю нашу встречу нарочитым принужденьем. Я любила его, я очень его любила и не могла позволить даже самой Ревности испортить доброе прощанье. Одного сердечного слова, одного ласкового взгляда его мне достало бы на всю мою дальнейшую жизнь; ими утешалась бы я в теснинах моей оставленности; я готовилась испить блаженную чашу до дна и не дать гордости расплескать драгоценную влагу. Конечно, свиданье наше будет коротким; он скажет мне в точности то же, что говорил каждой из провожавших его учениц; он пожмет мне руку; он коснется губами моей щеки в первый, последний, единственный раз - и ничего больше. А дальше - последнее расставанье, дальше разлука, пропасть между нами, которую мне уж не перейти и через которую он на меня не оглянется. Одной рукой он взял меня за руку, а другою сдвинул мне на затылок капор; он смотрел мне в лицо; улыбка сошла с его губ, губы его сложились в жалостную гримаску, почти как у матери, видящей, что ребенок ее внезапно исхудал, занемог или ему грозит беда. Но тут нам помешали. - Поль, Поль! - раздался откуда-то сзади задыхающийся женский голос. - Поль, пойдемте-ка в гостиную; мне столько всего нужно вам сказать - на целый день разговору хватит - и Виктор тоже хочет вас видеть; и Жозеф. Идемте же, Поль, вас ждут друзья. Мадам Бек, руководимая чутьем или бдительностью, оказалась совсем рядом, едва не бросилась между мосье Эманюелем и мной. - Идемте, Поль! - повторила она, и глаза ее так и вонзились в меня. Она метнулась к своему родственнику. Он, кажется, отступил; я решила, что он сейчас уйдет. Осмелев от нестерпимой муки, я перестала сдерживаться и крикнула: - У меня сердце разорвется! Мне казалось, что у меня в буквальном смысле слова сейчас будет разрыв сердца; но тут я услышала шепот мосье Поля "положитесь на меня", и рухнули плотины, разверзлись хляби, я не могла унять слез, я всхлипывала, меня бил озноб - но я почувствовала облегченье. - Оставьте ее со мной; это кризис; я дам ей сердечные капли, и все пройдет, - спокойно произнесла мадам Бек. Остаться с ней и с ее сердечными каплями было для меня все равно что остаться наедине с отравителем и отравленной склянкой. Когда мосье Поль отвечал глухо, хрипло и коротко: "Laissez moi!"* - его ответ прозвучал для меня как странная, напряженная, но жизнетворная музыка. ______________ * Оставьте меня! (фр.) - Laissez moi! - повторил он, и ноздри у него раздулись и в лице задрожала каждая жилка. - Нет, это не дело, - строго сказала мадам. Но родственник ее возразил еще строже: - Sortez d'ici!* ______________ * Уходите вон отсюда! (фр.) - Я пошлю за отцом Силасом; я сейчас же за ним пошлю, - упрямо грозилась она. - Femme! - закричал профессор, голосом уже не глухим, но срывающимся и пронзительным. - Femme! Sortez a l'instant!* ______________ * Женщина! Женщина, немедленно убирайтесь! (фр.) Он был сам не свой от гнева, и в эту минуту я любила его как никогда. - Вы поступаете неправильно, - продолжала мадам, - так всегда поступают мужчины вашего склада, неосновательные фантазеры; необдуманный, нелепый, ни с чем не сообразный шаг; поступок досадный и недостойный уважения в глазах людей более положительных и твердых. - Что знаете вы о моей положительности и твердости? - сказал он. - Но вы еще в них убедитесь; вы увидите их на деле. Модеста, - продолжал он несколько смягчаясь, - постарайтесь быть доброй, отзывчивой, будьте женщиной; посмотрите на ее несчастное лицо и сжальтесь. Вы знаете, я вам друг и друг вашим друзьям; при всех ваших колкостях, вы прекрасно знаете, что на меня можно положиться. Я легко бы пожертвовал собой, но сердце во мне обрывается от того, что я вижу; этому пора положить конец. Оставьте меня! На сей раз это "оставьте меня" было столь горько и повелительно, что я даже от самой мадам Бек ожидала немедленного повиновения; но она не двинулась; она неустрашимо смотрела на него; она гордо встретила его неумолимый взгляд. Она уже открыла рот для ответа; но тут лицо мосье Поля озарилось странным огнем; не могу точно обозначить пылавшее на нем чувство; то не был гнев, в чертах сохранялась даже учтивость; он протянул руку, он едва коснулся мадам Бек; но она побежала, она выбежала вон из комнаты, хлопнув дверью. Мосье Поль тотчас пришел в себя. Он улыбнулся и велел мне утереть слезы; он терпеливо ждал, пока я успокоюсь, время от времени роняя добрые утешительные слова. Скоро я уже сидела с ним рядом, почти овладев собой - уже не вздрагивала, не рыдала; уже не чувствовала отвращенья к жизни, бездны одиночества, уже не мечтала умереть. - Значит, вам жаль было терять друга? - спросил он. - Меня убивало, что я забыта, мосье, - отвечала я. - Все эти трудные дни я не слышала от вас ни слова и страдала от подозрения, выраставшего в уверенность, что вы можете уехать, не простясь со мной! - Повторить вам то же, что я говорил и Модесте Бек, - что вы не знаете меня? Показать вам свой характер, объяснить вам его? Вам доказательств надобно, что я друг верный? Без неопровержимых доказательств эта рука не станет покоиться в моей руке, не обопрется о мое плечо, как на надежную опору? Хорошо же. Вам будут доказательства. Я оправдаюсь. - Говорите, объясняйте, оправдывайтесь, мосье. Я вас слушаю. - Но сперва вы должны отправиться вместе со мной довольно далеко в город. Я нарочно пришел за вами. Не задавая ему никаких вопросов, ничего не выпытывая и не противясь даже для виду, я завязала капор и приготовилась сопровождать мосье Поля. Он пошел бульварами; несколько раз он останавливался и усаживал меня на скамейку под липами; он не спрашивал, устала ли я, он только смотрел на меня и делал собственные выводы. - Все эти трудные дни, - повторил он мои слова нежно, мягко, подражая моему голосу и иностранному акценту; он не впервые так надо мною подтрунивал, но я никогда не обижалась, даже если звукоподражание сопровождалось увереньями, что, как бы отлично ни писала я на его языке, говорить я всегда буду неверно и нетвердо. - "Все эти трудные дни" я ни на минуту не забывал вас. Верная женщина вечно заблуждается, полагая, что только она, единственная из всех божьих тварей, способна сохранять верность. Честно глядя правде в глаза, до недавнего времени и я не чаял в ком-то встретить преданные чувства. Но взгляните же на меня. Я подняла к нему счастливое лицо. Конечно, счастливое, иначе оно не отражало бы моей души. - Да, - сказал он, после того как несколько минут пристально меня рассматривал. - Подпись подлинна; это почерк верности; у ней железное перо; она пишет с нажимом; вам не больно? - Очень больно, - искренно отвечала я. - Отведите ее руку, мосье; я более не в силах сносить этот нажим. - Elle est toute pale, - пробормотал он про себя, - cette figure-la me fait mal*. ______________ * Как она бледна. Мне больно смотреть на это лицо (фр.). - Ах, так на меня неприятно смотреть?.. Я не сдержалась; слова вырвались у меня против воли; меня никогда не оставляла навязчивая мысль о том, насколько велико несовершенство моей внешности; в ту минуту мысль эта особенно меня мучила. Черты его выразили бесконечную нежность; фиалковые глаза увлажнились и заблестели под густыми испанскими ресницами; он вскочил. - Пойдемте. - Я совсем не радую вашего взгляда? - осмелилась я допытываться; от его ответа слишком многое для меня зависело. Он остановился и ответил коротко и твердо; ответ его усмирил и глубоко утешил меня. С тех самых пор я поняла, что я значу для него, а что я значу для всех прочих, мне тотчас стало решительно безразлично. Не трусость ли, не малодушие - так бояться впечатления, производимого твоим лицом? Быть может, и трусость. Но в тот день мною двигала не простая трусость. Я, признаюсь, испытывала великий страх, что не понравлюсь, и огромное желание понравиться мосье Полю! Я шла с ним рядом, не разбирая дороги. Мы шли долго, а пришли быстро; путь был приятен, погода прекрасна. Мосье Эманюель говорил о своем путешествии - он собирался провести в дальних краях три года. По возвращении из Гваделупы он надеялся избавиться от всех долгов и начать свободную жизнь; а как я думаю жить во время его отсутствия? - спросил он. Он напомнил мне, что однажды я поделилась с ним намерением обрести независимость и устроить свою собственную школу, - не оставила ли я эту мысль? ...Нет, отчего же. Я стараюсь изо всех сил копить деньги, чтобы осуществить свое намерение. ...Ему не хочется оставлять меня на улице Фоссет; он боится, что я буду слишком по нему скучать, буду тосковать, печалиться. Все это было верно. Но я пообещала ему, что постараюсь с собою сладить. - И все же, - сказал он, понизив голос, - есть и еще причина, отчего вам лучше переехать в другое место. Мне бы хотелось изредка к вам писать; и не хотелось бы сомневаться в том, дойдут ли письма по назначению; а на улице Фоссет... словом, наши католические правила кое в чем - вообще извинительные и разумные - иногда, при особых обстоятельствах, могут быть ложно истолкованы и ведут к злоупотреблениям. - Но если вы будете писать, - сказала я, - я должна получить ваши письма непременно, и я получу их, и никакие наставники и директрисы не отнимут их у меня. Я протестантка, мне эти правила не подходят, слышите, мосье? - Doucement - doucement*, - возразил он. - Мы разработаем план; у нас есть кое-какие возможности. Soyez tranquille**. ______________ * Тихо, тихо (фр.). ** Будьте покойны (фр.). С этими словами он остановился. Мы шли уже долго. Теперь мы оказались посреди чистенького предместья, застроенного милыми домиками. Перед белым крыльцом одного такого домика и остановился мосье Поль. - Я сюда зайду, - сказал он. Он не стал стучать, но достал из кармана ключ, открыл дверь и тотчас вошел. Пригласив войти и меня, он закрыл за нами дверь. Служанка не вышла нас встретить. Прихожая была небольшая, под стать всему домику, но приятно выкрашена свежей краской; с другой стороны ее была другая дверь, стеклянная, увитая виноградом, и зеленые листики и усики ласково тыкались в стекло. В жилище царила тишина. Из прихожей мосье Поль ввел меня в гостиную - крошечную, но, как мне показалось, премилую. Стены были розового, словно нежный румянец, цвета, лоснился вощеный пол; ковер ярким пятном лежал посередке; круглый столик сверкал так же ярко, как зеркало над камином; стояла тут и кушетка и шифоньерка, и в ней, за обтянутой красным шелком полуоткрытой дверцей, виднелась красивая посуда; лампа, французские часы; фигурки из матового фарфора; в нише большого единственного окна стояла зеленая жардиньерка, а на ней три зеленых цветочных горшка, и в каждом - цветущие растения; в углу помещался gueridon* с мраморной столешницей, а на нем корзинка с шитьем и фиалки в стакане. Окно было отворено; в него врывался свежий ветерок; фиалки благоухали. ______________ * Круглый столик на одной ножке (фр.). - Как тут уютно! - сказала я. Мосье Поль улыбнулся, видя мою радость. - Нельзя ли нам тут посидеть? - спросила я шепотом, потому что глубокая тишина во всем доме нагнала на меня странную робость. - Сперва нам надо еще кое-куда заглянуть, - отвечал он. - ...Могу ли я взять на себя смелость пройти по всему дому? - осведомилась я. - Отчего же нет, - отвечал он спокойно. Он пошел впереди. Мне была показана кухонька, в ней печка и плита, уставленная немногочисленной, но сверкающей утварью, стол и два стула. В шкафчике стояла крошечная, но удобная глиняная посуда. - В гостиной есть еще фарфоровый кофейный сервиз, - заметил мосье Поль, когда я стала разглядывать шесть зеленых с белым тарелок, и к ним четыре блюда, чашки и кружки. Он провел меня по узкой чистенькой лестнице, и я увидела две хорошеньких спальни; потом мы вернулись вниз и торжественно остановились перед дверью побольше. Мосье Эманюель извлек из кармана второй ключ и вставил в замочную скважину, отпер дверь и пропустил меня вперед. - Voici!* - воскликнул он. ______________ * Ну вот! (фр.) Я очутилась в просторном помещении, очень чистом, но пустом в сравнении с остальной частью дома. На тщательно вымытом полу не было ковра; здесь в два ряда стояли столы и скамьи, и меж них проход вел к помосту, на котором стоял стол и стул для учителя, а рядом висела доска. По стенам висели две карты; на окнах цвели зимостойкие цветы; словом, я попала в класс - настоящий класс. - Стало быть, тут школа? - спросила я. - И чья? Я и не слыхала, что в этом предместье школа есть. - Не будете ли вы добры принять от меня несколько проспектов для распространения в пользу одного моего друга? - спросил он, извлек из кармана сюртука несколько визитных карточек и сунул мне в руку. Я взглянула и прочла отпечатанную красивыми буквами надпись: "Externat de demoiselles. Numero 7. Faubourg Clotilde, Directrice Mademoiselle Lucie Snowe"*. ______________ * Пансион для девиц. Предместье Клотильды, д. 7. Директриса мадемуазель Люси Сноу (фр.). И что же сказала я мосье Полю Эманюелю? Кое-какие обстоятельства жизни упрямо ускользают из нашей памяти. Кое-какие повороты, некоторые чувства, радости, печали, сильные потрясения по прошествии времени вспоминаются нам неясно и смутно, словно стертые, мелькающие очертания быстро вертящегося колеса. О том, что я думала и что говорила в те десять минут, которые последовали за прочтеньем визитной карточки, я помню не более, чем о самом первом моем младенчестве; помню только, что потом я вдруг очень быстро затараторила: - Это все вы устроили, мосье Поль? Это ваш дом? Вы его обставили? Вы заказали карточки? Это вы обо мне? Это я-то директриса? Может быть, есть еще другая Люси Сноу? Скажите. Ну говорите же. Он молчал. Но я заметила, наконец, его улыбку, опущенный взгляд, довольное лицо. - Но как же это? Я должна все, все знать, - закричала я. Карточки упали на пол. Он протянул к ним руку, но я схватила ее, забыв обо всем на свете. - Ах! А вы еще говорите, я забыл вас в эти трудные дни, - сказал он. - Бедняга Эманюель! Вот какую благодарность получил он за то, что целых три недели бегал от обойщика к маляру, от столяра к уборщице и только и думал, что о Люси и ее жилище! Я не знала что делать. Я погладила мягкий бархат его манжеты, а потом и запястье. Доброта, его молчаливая, живая, деятельная доброта открылась мне неопровержимо. Его неусыпная забота излилась на меня как свет небесный; его - теперь уж я осмелюсь это сказать - нежный, ласковый взгляд невыразимо трогал меня. И все же я принудила себя вспомнить о практической стороне дела. - Сколько трудов! - закричала я. - А расходы! У вас разве есть деньги, мосье Поль? - Куча денег, - отвечал он простодушно. - Широкие связи в кругах учителей обеспечили мне кругленькую сумму; часть ее я решил употребить на себя и доставить себе самое большое удовольствие, какое позволял себе в жизни. Я обдумывал свой план день и ночь. Я не мог показаться вам на глаза, чтобы вдруг все не испортить. Скрытность не принадлежит к числу ни добродетелей моих, ни пороков. Если б я предстал пред вами, вы бы одолели меня вопросительными взорами или бы вопросы посыпались с ваших уст: "Где вы были, мосье Поль?", "Что делали?", "Что у вас от меня за тайны?". И тогда бы мне не удержать своего первого и последнего секрета. А теперь, - продолжал он, - вы будете тут жить и у вас будет школа; у вас будет занятие, пока я буду далеко, иной раз вы и обо мне вспомянете; вы будете беречь свое здоровье и покой ради меня, а когда я вернусь... Он оставил эту фразу незаконченной. Я обещала исполнить все его просьбы. Обещала, что буду работать неустанно и с радостью. - Я буду вашим ревностным служителем, - сказала я. - По возвращении вашем я вам во всем отчитаюсь. Мосье, вы слишком, слишком добры! Так отчаянно пыталась я выразить обуревавшие меня чувства, усилия мои были тщетны; слова ничего не передавали; голос мой дрожал и не слушался. Мосье Поль смотрел на меня; потом он тихонько поднял руку и погладил меня по волосам; вот его рука случайно коснулась моих губ; я прижалась к ней, я уплатила ему дань преданности. Он был царь мой; царствен был дар его души, и я засвидетельствовала свое преклоненье с радостью и по чувству долга. День угас, и тихие сумерки настали в спокойном предместье. Мосье Поль попросил моего гостеприимства; с утра он был на ногах и теперь нуждался в отдыхе; он объявил, что с удовольствием выпил бы шоколаду из моего китайского, белого с золотом сервиза. Он отправился в ресторан по соседству и доставил оттуда все необходимое; он поставил gueridon и два стула на балкончике за стеклянной дверью под завесой винограда. И с каким же счастьем исполняла я роль хозяйки и потчевала своего гостя и благодетеля. Балкончик этот был в задней части дома, и с него открывался вид на сады предместья и расстилавшиеся за ними поля. Воздух был тих, свеж и тонок. Над тополями, лаврами, кипарисами и розами безмятежно сияла улыбчивая луна и веселила сердце; рядом с нею горела одинокая звезда, посылая нам кроткий луч чистой любви. В соседнем саду бил фонтан, и бледная статуя склонялась над его струями. Мосье Поль говорил. Голос его вливался в серебристый хор той вечерней службы, которую служили журчащий фонтан, вздыхающий ветер и шепчущаяся листва. Блаженный час - остановись, мгновенье! Отдохни, упокой биенье крыл; склонись к моему челу, чистое чело Неба! Белый Ангел! Подожди, не гаси твоего ясного света; пусть подольше разгоняет он неминуемо грядущие тучи; пусть ляжет отблеск его на тоскливую тьму, которой суждено его сменить. Угощенье было нехитрое: шоколад, булочки, да еще вишни и клубника, уложенные на блюде на зеленых листьях, - вот и все; но нам обоим этот ужин показался роскошней самого пышного пира, а я вдобавок с несказанной радостью ухаживала за мосье Полем. Я спросила, знают ли его друзья, отец Силас и мадам Бек о том, что он сделал, видели ли они мой дом? - Mon amie*, - сказал он, - об этом никто, кроме нас с вами, не знает: это только наша с вами, ни с кем не разделенная радость. По правде говоря, в самом секрете для меня особенно тонкое наслаждение, и гласность бы все испортила. К тому же (здесь он улыбнулся) я хотел еще доказать Люси Сноу, что умею держать язык за зубами. Как часто трунила она над недостатком во мне сдержанности и осторожности! Как часто она дерзко намекала мне на то, что все предприятия мои - секрет Полишинеля! ______________ * Друг мой (фр.). Он говорил чистую правду; я нещадно высмеивала его излишнюю откровенность, да и не только ее одну. Великодушный, возвышенный, благородный, милый, смешной чудак! Ты заслужил искренность, и уж я-то тебе в ней никогда не отказывала. Я продолжала допытываться, мне хотелось знать, кому принадлежит дом, и кто мой домовладелец, и какова арендная плата. Он тотчас представил мне письменные расчеты, он все предвидел и предусмотрел. Дом не принадлежал мосье Полю - об этом я догадалась; на роль собственника он не очень годился; я подозревала в нем плачевный недостаток бережливости; заработать-то он еще мог, но не скопить; ему нужен был казначей. Итак, дом принадлежал жителю Нижнего города, по словам мосье Поля, человеку состоятельному; и он поразил меня, вдруг присовокупив: "вашему другу, мисс Люси, лицу, которое относится к вам с большим почтением". К приятному моему удивлению выяснилось, что лицо это не кто иной, как мосье Мире, вспыльчивый и добросердечный книготорговец, столь любезно отыскавший для меня удобное место незабвенной ночью в парке. Кажется, мосье Мире был столь же уважаем, сколь богат, и владел не одним домом в предместье; плата оказалась весьма умеренная; за такой дом ближе к центру Виллета запросили бы по крайней мере против нее вдвое. - А потом, - заметил мосье Поль, - если даже фортуна вам не улыбнется - я-то надеюсь на лучшее, - я утешусь мыслью, что вы попали в хорошие руки; мосье Мире не станет вас притеснять. На первый год вы уже скопили денег; а дальше пусть мисс Люси положится на себя и на божью помощь. Ну, так как же думаете вы обзавестись ученицами? - Надо распространять карточки. - Верно! И не теряя времени, я уже вчера одну вручил мосье Мире. Ведь вы не станете возражать против трех мещаночек, дочек мосье Мире для начала? Они к вашим услугам. - Мосье, вы ничего не забыли; вы просто прелесть, мосье. Возражать? Этого недоставало! Я и не рассчитываю собрать в своей школе созвездье аристократок; да и бог с ними совсем. Я счастлива буду принять дочек мосье Мире. - А кроме них, - продолжал он, - к вам просится еще ученица, она хочет приходить ежедневно и брать уроки английского, она богата, так что платить может хорошо. Я имею в виду мою крестницу и воспитанницу Жюстин Мари Совер. Что имя? Три каких-то слова? До этого мига я слушала его с живой радостью - я отвечала на вопросы тотчас и весело; имя заморозило меня; от этих трех слов я онемела. Я не могла скрыть своих чувств, да и не хотела, пожалуй. - Что с вами? - спросил мосье Поль. - Ничего. - Ничего! Да вы побледнели. У вас глаза изменились. Ничего! Вы, верно, заболели; что случилось? Отвечайте. Мне нечего было ответить. Он подвинул свой стул поближе ко мне. Он не рассердился, хотя я по-прежнему хранила ледяное молчание. Он старался выжать из меня хоть слово; он был кроток и терпелив. - Жюстин Мари - хорошая девочка, - сказал он, - послушная и ласковая, не очень смышленая, но вам она придется по душе. - Вряд ли. Полагаю, она сюда не явится. Таков был мой ответ. - Вы, я вижу, решили меня удивить? Разве вы ее знаете? Нет, как хотите, а тут что-то кроется. Вот вы опять стали бледная, как статуя. Положитесь на Поля Карлоса; доверьте мне свою печаль. Стул его коснулся моего стула; он тихонько протянул руку и повернул к себе мое лицо. - Вы знаете Жюстин Мари? - повторил он. Лучше бы ему не произносить этого имени. Я не могу описать, что сделалось со мной. Я пришла в страшное волненье, сердце во мне замерло, мне вдруг вспомнились часы острых мучений, дни и ночи несказанной душевной боли. Вот он сидел так близко, он так тесно связал свою жизнь с моей жизнью, мы так породнились, так сблизились с ним - и одна мысль о разлуке наших сердец приводила меня в отчаянье, и когда он произнес имя Жюстин Мари, я не сдержала гнева, глаза и щеки у меня вспыхнули, я больше не могла молчать, и думаю, любая повела бы себя так на моем месте. - Я хочу вам кое-что рассказать, - начала я. - Я расскажу вам все. - Говорите, Люси; подите сюда; говорите. Кто еще ценит вас так, как я? Кто друг ваш ближе Эманюеля? Говорите! Я заговорила. Я высказала ему все; слова теперь свободно и безудержно потекли с моих губ; я говорила и говорила. Я вернулась к той ночи в парке; я упомянула о сонном питье - о том, почему мне его дали - о неожиданном его воздействии - как я лишилась покоя, покинула постель и устремилась за странной мечтой - на лоно уединенной летней ночи, на траву, под сень деревьев, к берегу глубокого, прохладного пруда; я рассказала о том, что я на самом деле увидела; о толпе, о масках, музыке, о фонарях, огнях и дальнем грохоте пушек, и перезвоне колоколов в вышине. Обо всем, что видела я тогда, я ему рассказала, и обо всем, что я услышала; и о том, как я вдруг заметила в толпе его; и как я стала слушать, и что я услышала, что из этого заключила; словом, доверила ему всю свою правдивую, точную, жгучую, горькую повесть. Он же не останавливал меня, но просил продолжать; он подбадривал меня то улыбкой, то жестом, то словом. Я не успела еще кончить, а уже он взял обе мои руки в свои и пристально, испытующе заглянул мне в глаза; в лице его не выражалось стремленья меня усмирить; он забыл про все свои наставленья, забыл о том, что в известных случаях лучшим средством воздействия считал строгость. Я заслужила хорошую выволочку; но когда получаем мы по заслугам? Ко мне следовало бы отнестись сурово; взгляд его выражал снисходительность. Я сама себе казалась неразумной и надменной, отказывая в приеме бедняжке Жюстин Мари; но его улыбка сияла восхищеньем. Я и не знала до сих пор, что могу быть такой ревнивой, высокомерной и несдержанной; ему во мне все нравилось. Оказалось, что я полна пороков; он полюбил меня такой, какая я есть. Мой мятежнейший порыв он встретил предложением самого глубокого мира. - Люси, примите любовь мою. Разделите когда-нибудь мою жизнь. Станьте моей самой дорогой, самой близкой. Назад к улице Фоссет мы брели в лунном свете - такая луна сияла, верно, в раю, освещая предвечный сад и прихотливо золотя тропу для благих шагов божества. Раз в жизни иным мужчинам и женщинам дано вернуться к радости родителя нашего и праматери, вкусить свежесть первой росы и того великого утра. По дороге он рассказал мне, что всегда относился к Жюстин Мари как к дочери, что с согласия мосье Поля она несколько месяцев назад обручилась с Генрихом Мюллером, молодым богатым купцом из немцев, и в этом году состоится их свадьба. Кое-кто из родни и близких мосье Поля, кажется, и точно, прочил ее за него самого, чтобы богатство осталось в семье; его же возмущал этот план и коробило от этой затеи. Мы дошли до дверей мадам Бек. Часы на башне Иоанна Крестителя пробили девять. В этот же самый час, в этом же доме полтора года назад склонился надо мной этот человек, заглянул мне в лицо и определил мою судьбу. И вот он снова склонился, посмотрел, решил. Но как переменился его взгляд и как переменился мой жребий! Он понял, что я рождена под его звездой; он будто распростер надо мною ее лучи, как знамя. Когда-то, не зная его и не любя, я полагала его резким и странным; невысокий, угловатый, щуплый, он мне не нравился. Теперь же я поняла всю силу его привязанности, обаянье ума и доброту сердца, и он стал мне дороже всех на свете. Мы расстались; он объяснился и простился со мной. Мы расстались; наутро он уехал. Глава XLII КОНЕЦ Нам не дано предсказывать будущее. Любовь не оракул. У страха глаза велики. О, годы разлуки! Как пугали они меня! Я не сомневалась в том, что они будут печальны. Я заранее рисовала себе пытки, какими они чреваты. Джаггернаут{471}, конечно, заготовил мрачный груз для неумолимой своей колесницы. Я чуяла ее приближенье и - простертая в пыли жрица - с трепетом слышала заранее скрип безжалостных колес. Удивительно - и однако ж, это чистая правда, и тому есть в жизни немало других примеров, - но само мучительное ожидание беды оказалось чуть ли не хуже всего. Джаггернаут мчался в вышине громко и грозно. Он пронесся как гром среди ясного неба. На меня повеяло холодом. И только. Я подняла глаза. Колесница промчалась мимо; жрица осталась в живых. С отъезда мосье Эманюеля прошло три года. Читатель, то были счастливейшие годы в моей жизни. Вы с презреньем отвергаете нелепый парадокс? Нет, вы лучше послушайте. Я работала в собственной школе; я работала много. Я себя полагала как бы его управляющим и собиралась с божьей помощью хорошенько перед ним отчитаться. Являлись ученицы - сперва из мещанок, а потом и из лучшего общества. Через полтора года в мои руки неожиданно попали еще сто фунтов; в один прекрасный день я получила эту сумму из Англии в сопровождении письма. Отправитель, мистер Марчмонт, кузен и наследник моей дорогой покойной госпожи, только что оправлялся после тяжелой болезни; посылая мне деньги, он задабривал собственную совесть, которую задели уж не знаю какие бумаги, оставшиеся после его родственницы и касавшиеся до Люси Сноу. Миссис Баррет сообщила ему мой адрес. Насколько погрешил он против собственной совести, я не спрашивала. Я не задавала вообще никаких вопросов, но деньги приняла и употребила с пользой. Располагая этой сотней фунтов, я отважилась снять еще и соседний дом. Мне не хотелось оставлять жилище, присмотренное для меня мосье Полем, где он оставил меня и рассчитывал найти по возвращении. Школа моя стала пансионом; пансион процветал. Успехи мои объяснялись вовсе не моими дарованьями и вообще зависели не от меня самой, но от переменившихся обстоятельств и бодрости моего духа. Источник моей энергии находился далеко за морем, на острове в Индии. При разлуке мне оставили в наследство столько попечений о настоящем, столько веры в будущее, столько побуждений к упорству и выносливости - что я не могла унывать. Меня теперь мало что задевало; мало что раздражало, огорчало или пугало меня; мне все нравилось, в любой мелочи открывалась своя прелесть. Не думайте, однако, будто огонь моей души горел без подкормки лишь на завещанной надежде и прощальных обетах. Мне щедро поставлялось изобильное топливо. Меня избавили от озноба и холода; я не боялась, что пламя загаснет; меня не терзали муки ожидания. С каждым рейсом он отправлял мне письма; он писал так, как привык он дарить и любить - щедро, от полноты сердца. Он писал потому, что ему нравилось писать; он ничего не сокращал, не перебеливал, не вымарывал. Он садился, брал перо и бумагу, потому что любил Люси и ему многое надо было ей сказать; потому что он был верен и заботлив, нежен и честен; ни притворства, ни пустой болтовни, ни раздутого воображения не было в нем. Никогда не пускался он извиняться, не прибегал к трусливым уловкам; он не бросал камень и не оправдывал, не бичевал и не разочаровывал; письма его были истинной пищей, которая насыщала живой водой, которая утоляла жажду. Была ли я благодарна ему? Думаю, каждый, о ком так заботятся, кого так поддерживают, кому помогают с таким постоянством, не может не быть благодарен до гробовой доски. Преданный собственной религии (легкие отступники скроены совсем иначе), он оставил мне мою веру. Он не дразнил и не испытывал меня. Он говорил: "Оставайтесь протестанткой. Милая моя англичанка-пуританочка, я в вас люблю самый ваш протестантизм. Я признаю его строгое очарованье. Кое-что в обычаях ваших мне не подходит, но для "Люси" - это вера единственная". Сам папа римский не превратил бы его в ханжу, все силы католичества не сделали бы из него подлинного иезуита. Он родился честным, а не лживым, чистосердечным, а не лукавым, - свободный человек, не раб. Тонкость делала его податливым в руках священника, пристрастье, преданность, истовая увлеченность часто застили его добрый взор, заставляли забывать о справедливости и служить чужим коварным и себялюбивым целям; но недостатки эти столь редки и так дорого обходятся обладателю, что едва ли не будут признаны когда-нибудь драгоценнейшими достоинствами. Три года минули; вот-вот воротится мосье Эманюель. Сейчас осень; еще до ноябрьских туманов он будет со мной. Школа моя процветает, дом приготовлен к его возвращенью; я устроила для него библиотеку, заставив полки книгами, какие он сам купил до отъезда; из любви к нему (сама я не питаю страсти к садоводству) я ухаживала за его любимыми растениями, и иные как раз цветут. Когда он уезжал, я думала, что люблю его; сейчас это любовь иная; он стал мне еще родней. Прошло равноденствие; дни делаются короче, вянет листва; а он - он скоро приедет. Небо нависло темно и хмуро - с запада несутся черные тучи; каких только не принимают они образов, разбросавшись, словно острова в море; зори сверкают - пурпурные, царственные, как венценосный монарх; небо объято пожаром; на нем разыгралась горячая битва; кровавое, оно решилось посрамить гордую Победу. Я разбираюсь в небесных знамениях; они знакомы мне с детства. Господи, сохрани этот парус! Помилуй и спаси! Ветер изменился, теперь он западный. Тихо ты, тихо, Бэнши, не голоси ты под каждым окном! Ветер воет, ревет, надсаживается, броди не броди я всю ночь по дому, все равно мне его не унять. Все бессонные полуночники с ужасом слышат, как безумствует юго-западный шторм. Буря неистовствовала семь дней. Она не успокоилась, пока всю Атлантику не усеяла обломками; не унялась, покуда не насытились алчные недра. И лишь покончив с этой страшной работой, ангел бури сложил свои крылья, чей взмах был гром, чей трепет - ураган. Воцарись, покой! Тысяча плакальщиков, отчаянно воссылающих молитвы с жадно ждущих берегов, уповали на эти слова, но они не были произнесены - не были произнесены до тех пор, пока не настала тишина, которой многие уже не заметили, пока не воссиял свет солнца, для многих оказавшийся чернее ночи! Но довольно; довольно об этом. Уже достаточно сказано и так. Печаль, не терзай доброго сердца; оставь надежду доверчивому воображению. Пусть насладится оно радостью, заново родившейся из великой муки, счастливым избавленьем от бед, отменой скорбей и сладким возвращением. Пусть нарисует оно картину встречи и долгой счастливой жизни потом. Мадам Бек процветала до конца дней; так же как и отец Силас; мадам Уолревенс дожила до девяноста лет. Прощайте. ПРИМЕЧАНИЯ С. 18. Христиан и Верный - персонажи аллегорического романа английского писателя Джона Беньяна (1628-1688) "Путь паломника". С. 24. Методист - член секты англиканской церкви, основанной в 1729 году в Оксфордском университете. Секта отличается строгим методическим соблюдением внешних религиозных обрядов. С. 40. Иосиф - библейский персонаж, сын Иакова, которого братья обнаженным бросили в ров без воды (Бытие, XXXVII, 23-24). Самуил - библейский царь, которому в отрочестве явился бог (1 Книга Царств, III, 11-14). Даниил - библейский пророк, которого, согласно преданию, персидский царь Дарий по наущению завистников бросил в львиный ров, но ангел, посланный богом, закрыл львам пасти, и Даниил остался невредим (Книга Даниила, VI, 4-23). "С печалью сойду..." - слова, сказанные библейским персонажем Иаковом, когда он получил ложное известие о смерти своего любимого сына Иосифа (Бытие, XXXVII, 35). С. 49. Банши - в ирландском и шотландском фольклоре образ призрака-плакальщицы, воплями предвещающей смерть человека. С. 59. Дерево Ионы. - По библейскому преданию, у пророка Ионы было дерево, которое по велению бога выросло и расцвело, чтобы укрыть Иону от лучей солнца (Книга Ионы, IV, 6). С. 60. Улица Патерностер находится в центре Лондона, на ней располагались самые большие книжные магазины и типография газеты "Тайме". С. 62. Стикс - в греческой мифологии река, по которой Харон перевозил души умерших в подземное царство. С. 66. Иов - библейский персонаж, на которого, чтобы укрепить его веру и терпение, бог наслал все возможные бедствия, в том числе и полную нищету. С. 67. "Не в четырех стенах - тюрьма..." - цитата из стихотворения английского поэта Ричарда Лавлейса (1618-1658) "Послание Альтее из тюрьмы" (перевод В.Орла). С. 82. ..."как будто прегрешений"... - частичная цитата из трагедии В.Шекспира "Отелло": "Вот все мои, как будто, прегрешенья" (перевод Б.Пастернака). С. 83. Минос - в греческой мифологии критский царь, ставший после смерти судьей над мертвыми в подземном царстве. ...кое-кто в юбке... - намек на Игнасио Лайолу, главу испанской инквизиции. С. 85. Гефсиманский сад - местность недалеко от Иерусалима, где, по евангельскому преданию, Христос провел последнюю ночь перед распятием (Евангелие от Матфея, XXVI. 38-42). С. 99. Диоген - древнегреческий философ (404-323 гг. до н.э.), проповедовавший строгую мораль и аскетический образ жизни. С. 120. Сисара - по библейскому сказанию, полководец хананеян, которого убила женщина по имени Иаиль, пронзив ему виски колом от шатра и пригвоздив его к полу (Книга Судей, IV, 17). С. 125. ...опутанная... паутиной глупая муха... - Автор имеет в виду известное стихотворение Мери Ховвет (1799-1888) "Паук и Муха", в котором Паук приглашает Муху зайти к нему в гостиную, т.е. запутаться в паутине. С. 127. Елизавета Венгерская - ландграфиня Тюрингенская (1207-1231), дочь короля Венгрии, религиозная фанатичка, доведенная ее духовником Конрадом Марбургским до полного нравственного падения и уничтоженная им физически; канонизирована в 1235 г. С. 128. Моз Хедриг... сержант Босуелл - персонажи из романа Вальтера Скотта (1771-1832) "Пуритане". С. 129. Мериба - местность, где, по библейскому сказанию, Моисей ударом жезла высек из скалы воду. С. 131. Веселый нищий - образ, заимствованный из кантаты Р.Бернса "Веселые нищие" (1785). С. 141. Олдермен - член магистрата, избираемый жителями одного из районов города. С. 160. "Разве я сторож ей?" - измененная цитата из Библии; когда бог спросил Каина, где брат его Авель, которого он убил, он ответил: "Разве я сторож брату моему?" (Бытие, IV, 9). С. 171. ...ибо не знала, с чего нужно начинать исповедь... - Речь идет о том, что протестантская церковь не признает исповеди. С. 172. ...слезный хлеб и слезную воду... - намек на библейское выражение: "Ты напитал их хлебом слезным и напоил их слезами в большой мере..." С. 173. ...ввергнуть себя в пещь вавилонскую! - Имеется в виду печь, в которую, по библейскому преданию, Навуходоносор приказал ввергнуть юношей Ананию, Азарию и Мисаила, отказавшихся воздать божеские почести золотому идолу (Книга Даниила, III, 3). Кармелиты - нищенствующий монашеский орден у католиков, основанный в 1156 г. Назван по горе Кармель, находящейся в Ливанском хребте. Фенелон Франсуа (1651 - 1715) - французский писатель, академик, архиепископ; автор романа "Приключения Телемака", в котором отстаивал принципы просвещенной монархии и выступал с критикой деспотизма и религиозной нетерпимости, за что был отлучен от церкви. С. 175. "Товарищ юных дней" - строка из песни Р.Бернса (1759-1796) "Старая дружба" (перевод С.Маршака). С. 178. Бедр-ад-дин Хасан - персонаж "Сказки о везире Нур-ад-дине и его брате" из "Тысячи и одной ночи". Лары - в римской мифологии боги, охраняющие дом и семью. С. 189. Азраил - ангел смерти в мусульманской мифологии. С. 193. Бегинки - немонашеская сестринская община, основанная в XII в. в Нидерландах. С. 195. Титания, королева фей и эльфов, и ее возлюбленный, ткач Основа, которого эльф Пэк наградил ослиной головой, - персонажи комедии В.Шекспира "Сон в летнюю ночь". С. 214. Геспериды - в греческой мифологии дочери божества вечерней звезды Геспера, хранительницы сада, в котором росла яблоня, приносившая золотые плоды. С. 219. Раб лампы - джинн из сказки "Аладдин и волшебная лампа" ("Тысяча и одна ночь"). С. 220. Юнона - в римской мифологии сестра и жена главного божества - Юпитера. С. 221. ...подобна Иакову, Исаву... - Согласно библейской легенде, Иаков женился на сестрах Лии и Рахили, а его брат-близнец Исав взял себе несколько жен (Бытие, XXVIII, 9; XXIX, 16-39). С. 222. ...лицо... совсем иного типа, чем у всех присутствующих. - Ш.Бронте под названиями Лабаскур и Виллет вывела Бельгию и Брюссель. Бельгия с 1815 по 1830 гг. входила в состав Нидерландов и находилась во власти нидерландского короля. Поэтому король не был похож на уроженцев Лабаскура. С. 224. "Векфильдский священник" - роман английского писателя Оливера Голдсмита (1728-1774), отличающийся простотой стиля и языка. С. 234. Радамант - в греческой мифологии сын Зевса и Европы, за свою справедливость поставленный судьей в подземном царстве мертвых. ...в разгар... "разрухи и разора"... - слова из поэмы английского поэта Джона Мильтона (1608-1674) "Потерянный рай". С. 240. ...столп облачный для одних "был тучей и мраком, а другим освещал путь"... - Имеется в виду библейское сказание об исходе израильтян, во главе с Моисеем, из Египта: облачный столп освещал израильтянам путь через Чермное (Красное) море, окружая мраком преследующих их египтян. Нево - гора, на которой, по библейскому сказанию, умер Моисей. Перед смертью бог показал ему с вершины Нево землю обетованную. С. 243. Тимон - герой трагедии В.Шекспира "Тимон Афинский", проклявший человеческое общество за то, что оно подчиняется власти золота. С. 249. Кориандр - растение, плоды которого, похожие на семена, употребляются как приправа. Снедь, какую требовал... патриарх... - По библейскому сказанию, патриарх Исаак, слепой и немощный, просил сына Исава пойти в поле, настрелять дичи и сварить из нее его любимое блюдо, за что обещал Исаву перед смертью благословить его. С. 263. Геба - в греческой мифологии богиня юности, дочь Зевса и Геры, жена Геракла, служившая виночерпием на Олимпе. ...поклонялась в доме Риммона... - Языческому богу Риммону был вынужден поклоняться библейский персонаж Нааман, который в самом деле верил в единого библейского бога. С. 265. Филлида - деревенская девушка, персонаж из сборника эклог римского поэта Вергилия (70-19 гг. до н.э.) "Буколики". С. 267. Тофет - местность на юге Иерусалима, где, по библейскому сказанию, стоял идол Молоха, которому приносили в жертву детей, сжигая их на огне; символ страшного, нечистого места. С. 275. ...на пиру Бармесидов. - Бармесид - персонаж из "Тысячи и одной ночи", богач, дразнивший голодных, ставя перед ними пустые блюда. Пир Бармесидов - пир, на котором не угощают; символ ложного гостеприимства. С. 276. "...мой сын Джон..." - измененная строка из стихотворения Р.Бернса "Джон Андерсон": "Джон Андерсон, мой друг Джон..." (перевод С.Маршака). С. 280. Саул - первый библейский царь; впал в тяжелую меланхолию, узнав от пророка Самуила, что бог отрекся от него за непослушание и властолюбие. Давид, втайне от Саула помазанный на царство, служил у него музыкантом и успокаивал его игрой на лире (1 Книга Царств, XV, 26; XVI, 23). С. 285. За дружбу старую до дна... - См. примеч. к с. 175. С. 298. "Ихавод" (бесславие) - имя, которое, по библейскому сказанию, умирающая мать дала своему младенцу, узнав, что филистимляне выиграли битву, убили ее мужа и взяли Ковчег завета (1 Книга Царств, IV, 19-22). С. 321. Джон Нокс (1505-1572) - глава протестантской реформации в Шотландии; яростно нападал на королеву Марию Стюарт, ревностную католичку. С. 334. "Восток свыше" - по евангельскому преданию, первые слова, сказанные Захарией, отцом Иоанна Крестителя, после того как бог лишил его дара речи за то, что он не поверил предсказанию о рождении сына (Евангелие от Луки, I, 78). С. 346. Пентесилея - в греческой мифологии царица амазонок, явившаяся на помощь троянцам во время Троянской войны и убитая Ахиллом. С. 348. ...подобно юному Евтиху... - По евангельскому сказанию, во время долгой беседы апостола Павла с учениками юноша Евтих, сидевший на окне, заснул и упал на землю. С. 352. Ваал и Дагон - библейские имена языческих богов. С. 379. Фадмор - город, который, по библейскому сказанию, построил в пустыне царь Соломон. С. 391. Меровей - полулегендарный основатель династии франкских королей Меровингов (1-я пол. V в.). Фарамон - легендарный вождь франков (V в.). С. 392. Иоав - библейский военачальник, командовавший всеми войсками царя Давида. С. 395. ...завещано царствие небесное. - Имеются в виду слова из Нагорной проповеди: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное" (Евангелие от Матфея, V, 3, 10). ...и ему отпустятся долги его... - измененная цитата из молитвы "Отче наш" (Евангелие от Матфея, VI, 12). С. 398. "Довлеет дневи злоба его" - Евангелие от Матфея, VI, 34. С. 403. Венсен де Поль (1576-1660) - католический святой, французский священник, основатель ордена сестер милосердия и миссионерского ордена лазаристов, а также двух домов для сирот-найденышей в Париже. Уэсли Джон (1703-1791) - основатель религиозного течения методизма, противопоставившего себя официальной англиканской церкви. ...дама с Семи Холмов... - Имеется в виду католическая церковь, центр которой, Рим, расположен на семи холмах. С. 405. ...сей обет "похвальнее нарушить..."... - слова из трагедии В.Шекспира "Гамлет". С. 409. ...отворяется кладезь бездны... - перифраз. цитаты из Апокалипсиса (IX, 1. 2). Молох - финикийский бог, которому приносились человеческие жертвы. С. 422. Пентеликон - горы близ Афин (современное название Мендели), славившиеся мрамором (так называемый "пентелийский мрамор"), из которого изготовляли статуи. С. 427. Альфашар - персонаж из сказок "Тысячи и одной ночи", строивший несбыточные планы обогащения. С. 431. Гадес - в греческой мифологии царство теней, преисподняя. Масличный листок. - По библейской легенде, когда прекратился всемирный потоп, Ной дважды выпускал из ковчега голубя, чтобы проверить, просохла ли земля; во второй раз голубь вернулся с масличным листком в клюве (Бытие, VIII, 11). Святочное полено. - По шотландскому обычаю, в святки сжигают полено. С. 437. Ибис - священная птица у древних египтян. С. 438. Вифлеем - город, где, по евангельскому сказанию, родился Иисус Христос. В Евангелии от Луки говорится, что после рождения Христа "...явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: Слава в вышних Богу...". С. 440. Пери - персонаж персидской мифологии; принадлежит к семье джиннов. Пери бессмертны, борются со злыми джиннами - дивами, обладают даром совершать чудеса. С. 442. Ярмарка тщеславия находится в центре Града тщеславия, описанного в аллегорическом романе английского писателя Джона Беньяна (см. примеч. к с. 18); символ разврата и всеобщей продажности. С. 445. Аэндорская волшебница, по библейскому преданию, вызвала дух Самуила из гроба (1 Книга Царств, XXVIII, 7-16). С. 449. Парка - в греческой мифологии одна из трех сестер, богинь судьбы. С. 451. Инкуба - демон, злой дух, вызывающий кошмары. С. 471. Джаггернаут - в индийской мифологии божество, воплощающее неумолимый рок. Л.Орел