роге хижины. - Позвольте узнать, кто вы? - Пока я дитя республики Платона, - по-прежнему весело ответил Поль. - Род человеческий мне брат, белый свет - отчизна, а своего у меня на земле только то место, которое я занимаю. - Кого же вы ищете здесь? - спросил старик, невольно улыбаясь при виде веселого добродушия, сквозящего в лице неожиданного гостя. - Мне необходимо найти, - ответил Поль, - в трех лье от Лорьяна, в пятистах шагах от замка Оре, домик, который дьявольски похож на этот, и в доме должен быть старик... чуть ли не вы. - А как зовут этого старика? - Ашаром. - Да, это я. - О, пусть будут благословенны ваши седые волосы! - сказал тихо Поль, и при этом нежность и уважение отразились на его лице. - Вот письмо, написанное моим отцом, и в нем сказано, что вы честный и благородный человек. - Нет ли чего-нибудь еще в этом конверте? - вскричал старик и со сверкающими от радости глазами подошел к молодому капитану. - Есть что-то, - ответил Поль, раскрывая конверт и вынимая оттуда венецианский цехин, переломленный пополам. - Какая-то золотая монета. Один кусок у меня, а другой должен быть у вас. Ашар, не отрывая глаз от Поля, машинально протянул руку. - Да, да, - произнес он, и при этом слезы выступили у него на глазах. - Да, это точно та самая монета!.. И притом такое удивительное сходство! - Он протянул руки к Полю. - Милый мой! О да, ты его сын!.. Боже мой, Боже мой! Я дожил, благодарю тебя! - Что с вами? - спросил Поль, поддерживая старика, который весь дрожал от избытка чувств. - Сынок, разве ты не понимаешь, что ты живой портрет своего отца? А я любил его так, что отдал бы за него свою жизнь и всю кровь, до последней капли, и отдам теперь за тебя, если потребуешь! - Спасибо тебе, мой старый друг, - ласково сказал Поль. - Можешь мне верить, цепь чувств не оборвалась между могилой отца и колыбелью сына. Кто бы ни был мой отец, если для того, чтобы походить на него, надо только иметь совесть без упрека, непоколебимое мужество, сердце, которое всегда помнит добро, - да, тогда я точно похож на моего отца, и душой еще больше, чем лицом! - В нем все это было! - сказал старик, прижимая Поля к своей груди и со слезами глядя на него. - Да, у него были такая же гордость в голосе, такой же огонь в глазах, такое же благородство в сердце! Милый мой мальчик, почему же ты раньше не приходил? В жизни моей было столько мрачных часов, которые ты бы мог так скрасить? - Почему? Потому что в этом письме сказано, чтобы я отыскал тебя, когда мне исполнится двадцать пять лет, а двадцать пять лет мне стукнуло недавно, с час тому назад. Ашар печально опустил голову и некоторое время молчал, погрузившись в свои воспоминания. - Двадцать пять лет, - прошептал он, - двадцать пять лет! Боже мой, а я еще все вижу: как ты родился здесь, как впервые открыл глаза вот в этой комнате. - И старик протянул руку к открытой двери. Поль тоже задумался, потом огляделся вокруг. - Здесь? Вот в этой комнате? - спросил он. - И я жил здесь до пяти лет, не правда ли?.. - Да! - вымолвил старик вполголоса, боясь помешать воспоминаниям. Поль сидел, закрыв глаза руками, стараясь собрать воедино уплывавшие картины своего далекого детства. - Постой, - глухо сказал он наконец, - я помню какую-то комнату, но мне все кажется, что я видел ее во сне. Если это та комната... Постой... Странно, как все оживает в памяти! - Говори, сынок, говори! - попросил Ашар дрожащим голосом. - Если это та комната, то направо от дверей... у стены... должна быть кровать... с зеленым покрывалом? - Да. - В головах висит распятие? - Да. Напротив кровати шкаф, в котором были книги... между прочим, большая Библия с немецкими гравюрами? - Вот она, - сказал старик, дотронувшись до лежащей на столе раскрытой книги. - О, да, это она, точно она! - вскричал Поль, прижавшись к ней лицом. - Какой прекрасный сын вырос у графа Морне! - проговорил старик. - Какое это счастье! - Потом, - сказал Поль, приподнимаясь, - мне кажется, в этой комнате есть окно, откуда видно море и на нем три острова. - Да, Груа, Гадик и Бель-Иль. - О, это точно оно! - вскричал Поль, бросаясь в другую комнату, но увидев, что Ашар идет за ним, он жестом остановил его: - Нет, нет, я один... позвольте мне одному войти туда, мне нужно хоть немного побыть одному. Поль вошел в комнату, затворил за собой дверь и остановился на минуту, растревоженный глубокими чувствами, которые возникают порой у людей при виде предметов или вещей, напоминающих о далеком и счастливом детстве. Комната была точно такой же, какой Поль ее помнил. Чтя память своего господина и друга, старик Ашар ничего не изменил в ней. Чей-нибудь взгляд, конечно, удержал бы чувства Поля, но, оставшись один, он весь отдался им. Сложив руки на груди, молодой человек медленно подошел к костяному распятию, опустился на колени, как делал некогда утром и вечером, и стал вспоминать одну из своих детских простодушных молитв. Сколько же всего произошло в его жизни за эти двадцать лет! Как далеко прихотливый ветер, надувший паруса его корабля, занес юношу от страстей частных в пучину страстей политических! Беспечный молодой человек воображал, что он забыл свое прошлое, а оказалось, что он все помнил. И вот жизнь моряка, вольная, как океан, убаюкивавший его, должна присоединиться к узам, дотоле безвестным, и они, может быть, привяжут его к тому или другому месту, как корабль, который стоит на якоре и призывает ветер, и ветер его призывает, но он в цепях, недавний раб, он горько вспоминает о былой свободе, и трудно переносить ему свою неволю. Поль долго был погружен в эти мысли, потом медленно встал, подошел к окошку и облокотился на него. Ночь была тихая и прекрасная, луна сияла на небе и серебрила верхушки волн. На синеватом горизонте виднелись три острова, как облака, что носятся над океаном. Он вспомнил, как часто стоял ребенком на этом же самом месте, смотрел на то же самое море, следил глазами за какой-нибудь лодкой с белым парусом, которая безмолвно скользила по его глади, словно крыло ночной птицы. Вдруг сердце его дрогнуло, и он почувствовал тихие слезы, покатившиеся по щекам. В эту минуту кто-то взял его за руку, он обернулся - то был Ашар. Инстинктивно Поль попытался было скрыть свои чувства, но ему тут же стало стыдно, что он боится быть человеком, и повернувшись, он посмотрел в глаза старику. - Ты плачешь?! - сказал Ашар. - Да, я плачу! И что здесь скрывать? Я в жизни своей видел много страшного. Я бывал в переделках, когда ураган кружил мой корабль на вершинах волн и низвергал в глубины бездны, и чувствовал, что он для бури то же, что засохший листок для вечернего ветра! Я видел, как люди исчезали в пучине вокруг меня, и слышал стоны и предсмертные крики своих друзей. Я ходил под градом пуль и ядер и скользил по палубе, залитой человеческой кровью! Моей душе бывало больно, но я никогда не плакал... Эта комната, которую я, оказывается, бережно хранил в своей памяти, эта комната, где меня ласкал отец, которого я никогда не увижу, последний раз целовала мать, которая, может быть, не захочет меня видеть, эта комната для меня священна, как могила отца, священна, как колыбель! И я не могу спокойно вспоминать ее. Мне всегда хотелось оплакать свое детство, Ашар, ведь оно было таким коротким! Старик сжал его в своих объятиях. Поль положил голову к нему на плечо, и они несколько минут стояли молча. Наконец старый Ашар сказал: - Да, ты сказал правду. Эта комната вместе и колыбель и могила: вот здесь ты родился, - он протянул руку к кровати, - а тут отец простился с тобой навсегда, - прибавил он, указав на другой угол. - Так он умер? - спросил Поль. - Умер. - Ты мне расскажешь о его смерти? - Я все расскажу тебе! - Подожди немножко, - сказал Поль, отыскав рукою стул и присев на него. - Я еще не в состоянии тебя слушать, дай мне немного справиться с собой. Он облокотился на подоконник и стал смотреть на море. - Как прекрасна ночь в океане, когда луна, как теперь, ярко светит! Это величественно, как вечность... Мне кажется, что человек, который постоянно наблюдает это зрелище, не может бояться смерти. Отец мой умер мужественно? - О, конечно! - ответил Ашар с гордостью. - Я был уверен в этом. Я его помню, хотя мне было четыре года, когда я в последний раз его видел. - Он был таким же красавцем, как вы, - сказал Ашар, - такой же молодой. - Скажи, как его звали? - Граф Морне. - А, так я из древней и благородной фамилии. У меня тоже есть герб с короной... - Постойте, постойте, молодой человек, не предавайтесь гордости, - сказал Ашар. - Я еще не сказал вам имени вашей матери. - Да-да, кто она? Простая женщина? Я все-таки с уважением выслушаю ее имя. - Маркиза д'Оре, - произнес Ашар медленно и словно с сожалением. - Что ты говоришь! - вскричал Поль, вскочив со стула и схватив старика за руку. - Я говорю правду. - Так Эммануил мой брат, а Маргарита моя сестра! - Да разве вы их знаете? - удивился Ашар. - О, ты правду недавно сказал, старик, - сказал Поль, опустившись на стул. - Что провидению угодно, то и будет, а все, что оно сделает, заранее написано в книге нашей судьбы... Оба некоторое время молчали, наконец Поль приподнял голову и, взглянув с решительным видом на старика, сказал: - Теперь говори, я готов тебя слушать. ГЛАВА IX Старик подумал с минуту и начал свой печальный рассказ: - Они были обручены. Вдруг, не знаю почему, между их семьями началась страшная вражда, и их разлучили. Сердце графа Морне было разбито, он не мог оставаться во Франции и уехал в Санто-Доминго, где у отца его было небольшое имение. Я поехал с ним, потому что маркиз Морне относился ко мне с полным доверием, ведь я сын его кормилицы и вместе с ним воспитывался. Он называл меня братом, но я никогда не забывал расстояния, положенного между нами происхождением. Маркиз был совершенно уверен во мне, зная, что я люблю графа, как родного сына. Мы прожили здесь два года. Два года ваш батюшка - часто без цели, иногда занимаясь охотой, - блуждал по этому великолепному острову, надеясь подавить душевную боль усталостью. Но это ему не удавалось. Наконец после двух лет беспрерывной борьбы с собой и бесконечных страданий он, видно, почувствовал, что не может больше терпеть, не может жить, не увидев ее еще хоть раз, и мы отправились в Европу. Плавание наше прошло так благополучно, что суеверные люди могли бы принять это за самое счастливое предзнаменование. Через полтора месяца по выходе из Порт-о-Пренса мы были уже в Гавре. Мадемуазель де Сабле была уже замужем. Маркиз д'Оре, удерживаемый своей должностью при дворе, жил в Версале, а жена его была нездорова и оставалась в старом замке Оре, башни которого видны отсюда. - Да, да, я знаю этот замок, - проговорил Поль, - продолжай. - Во время нашего путешествия дядя мой, который служил дворецким в замке Оре, умер и оставил мне этот домик, а при нем кусок земли. Я приехал сюда, чтобы вступить во владение наследством. Граф отпустил меня в Виенне, сказав, что поедет в Париж, и я целый год не видел его. Однажды ночью... теперь ровно двадцать пять лет назад... кто-то стучится ко мне в дверь, я отворяю: ваш отец входит, держа на руках женщину, лицо которой закрыто вуалью, идет прямо сюда и кладет ее на постель... Потом он подошел ко мне - я стоял, окаменев от удивления, - положил руку на плечо и попросил, хотя мог приказать: "Ашар, ты можешь спасти больше, чем мою жизнь, - жизнь и честь той, которую я люблю. Садись на лошадь, скачи в город и через час будь здесь с доктором". Последние слова он произнес отрывисто и повелительно. Я понял, что нельзя терять ни минуты, и побежал исполнять его приказание. К рассвету я привез доктора. Граф провел его в ту комнату и закрыл за собой дверь. Уехал доктор уже часов в пять вечера. Ночью отец ваш вышел, снова неся на руках неизвестную женщину, и лицо ее было опять закрыто. Тогда я и увидел вас тут в первый раз, совсем крошку. - Как же ты узнал, что это была маркиза д'Оре? - спросил Поль так, словно ему не хотелось верить рассказу своего старого друга. - О, - ответил старик, - обнаружилось это совершенно неожиданно. Я предложил графу Морне оставить вас у меня. Он согласился, но иногда приходил навещать вас. - Один? - спросил Поль с беспокойством. - Всегда один. Мне позволено было гулять с вами по парку, и тут случалось иногда, что маркиза, как будто случайно, покажется где-нибудь в аллее, поманит вас к себе и обнимет, как чужого ребенка, которого ласкают, потому что он мил. Так прошло четыре года. И вот однажды ночью опять раздался стук в дверь, это был опять граф. Лицо у него было спокойное, но мрачное. "Ашар, - говорит он мне, - завтра на рассвете я дерусь с маркизом д'Оре, это бой на смерть, секундантом будешь ты один, так мы условились. Приюти меня этой ночью у себя и дай мне бумагу и перо..." Он сел к столу, вот на этот самый стул, на котором вы теперь сидите. Поль тут же встал, оперся на спинку стула и уже не садился на него. - Граф не спал всю ночь. На рассвете он вышел в ту комнату и увидел, что я на ногах, - я тоже не ложился. А вы, бедный ребенок, не понимая ни страстей, ни забот людских, вы спокойно спали в своей кроватке! - Говори, говори, старик. - Он нагнулся к вам, опираясь на стенку, и, печально посмотрев на вас, сказал: "Ашар, если я буду убит, с этим ребенком может случиться какое-нибудь несчастье. Отдай его вместе с этим письмом моему камердинеру Фильду, он отвезет его в Шотландию и оставит там на руках верных людей. Когда ему будет двадцать пять лет, он принесет тебе половину этой монеты, вторую половину я отдаю тебе. Тогда ты открой ему тайну его рождения, потому что его мать, возможно, будет жить в одиночестве. Эти бумаги отдай ему только тогда, когда маркиза уже не будет на свете. Теперь пойдем, пора". Граф оперся на вашу кроватку, нагнулся к вам, и хотя он был человеком твердого характера, уверяю вас, я видел, как слезы катились у него из глаз. - Продолжай, - сказал Поль глухим голосом. - Драться назначено было здесь, в парке, шагах в ста отсюда. Маркиз был на месте, когда мы пришли, он ждал нас уже несколько минут. Подле него на скамье лежали заряженные пистолеты. Противники молча раскланялись, маркиз указал на оружие, оба взяли по пистолету и стали в тридцати шагах друг от друга. Они уже заранее обо всем условились. Начали сходиться. Ох, и страшная это была минута! - вскричал старик, дрожа всем телом так, словно вспоминал событие, происходившее вчера. - Я видел, как расстояние между ними быстро уменьшается, - продолжал он. - Осталось всего десять шагов, маркиз остановился и выстрелил... Я взглянул на вашего отца: ни одна жилка не дрогнула в его лице, и я подумал, что он не ранен. Он продолжал идти к маркизу, приложил дуло пистолета ему к сердцу. - Почему же он не убил его? - вскрикнул Поль, судорожно схватив старика за руку. - Знаете, что он сказал маркизу: "Жизнь ваша в моих руках, но я оставляю вас в живых, чтобы вы простили меня, как я вас прощаю". При этих словах граф упал и больше не шевельнулся: пуля попала ему в грудь навылет. - Отец! И некому было отомстить! - Молодой моряк гневно сжал кулаки. - И он жив!.. Тот, кто убил отца моего... Ведь он жив, еще не стар. Он ведь может поднять шпагу или держать в руках пистолет? Пойдем к нему... сегодня... теперь же... Ты скажешь: это его сын, вы должны с ним драться... Я отомщу, о, я жестоко отомщу! - Его уже постигло несчастье, - тихо сказал Ашар, - он помешан. - Да, правда, я и забыл! - проговорил Поль. - И в своем безумии, - продолжал старик, - он, видно, не может уйти от этой сцены и часто повторяет слова, которые сказал ему ваш отец. - А, так вот почему маркиза старается не оставлять его одного! - И вот почему она стремится держать подальше от него Эммануила и Маргариту, уверяя, будто отец не хочет их видеть. - Бедная сестренка! - сказал Поль с выражением удивительной нежности на лице. - Как она может принуждать ее выйти за этого низкого человека, Лектура! - Да, но этот низкий человек увезет Маргариту в Париж, Эммануилу поможет стать командиром драгунского полка, и тогда маркизе нечего уже будет бояться своих детей. Тайна ее останется между двумя стариками, которые завтра... даже нынче ночью... могут умереть, а могила безмолвна. - Но я, я! - Вы? Никто даже не знал, живы ли вы: пятнадцать лет, с тех пор как вы убежали из Селькирка, о вас ничего не было известно. И разве не могло случиться, что какое-нибудь обстоятельство помешало бы вам приехать сюда? О, она вас не забыла... но она надеется... - Ашар, неужели ты думаешь, что моя мать?.. - Виноват, ваша правда, - сказал Ашар. - Нет, я ничего не думаю, это я так, забудьте... - Да-да, поговорим лучше о тебе, об отце. - Вы догадались, конечно, что последняя воля его была в точности исполнена. Фильд через три дня после дуэли приехал за вами. С тех пор прошел двадцать один год, и я каждый день молил Бога, чтобы вы в назначенный день пришли ко мне, в мой дом. И вот вы здесь, и он ожил в вас... Я снова его вижу, говорю с ним... - А тогда - он точно был мертв? Не вздохнул?.. Без малейшей надежды?.. - Нет, надежды не было никакой... Я принес его сюда... положил вот на эту постель, где вы родились, запер дверь, чтобы никто не вошел в дом, и сам пошел рыть могилу. Возвращался я с трепещущим сердцем: мне казалось, что во время моего отсутствия... хотя это было бы чудом... жизнь возвратилась, что он приподнимется на постели и заговорит со мной. Я вошел сюда... чуда не произошло! Он был мертв! Старик, взволнованный воспоминаниями, на несколько минут замолчал, только слезы текли по его темному, покрытому морщинами лицу. - Ты отдал ему последний долг? - спросил Поль, рыдая. - Благородный человек, дай мне поцеловать руки, которые предали земле тело моего отца. И ты был верен его могиле, как верен был ему при жизни? И ты двадцать лет стерег его прах, ты не отходил от него, чтобы хоть слезы верного слуги падали на его безвестную могилу? О, как ты великодушен! Благослови меня, - попросил Поль, падая на колени, - ведь отец уже не сможет благословить меня... - Ты слишком меня хвалишь, - растроганно сказал старик. - Я не сделал ничего особенного... Смерть твоего отца была для меня страшным ударом. Тут только я увидел, как мало места человек занимает на земле, как быстро исчезает он. Отец твой был молод, мужествен, последний потомок древнего рода. Какая жизнь перед ним открывалась!.. У него были родственники... приятели... И вдруг он исчез, как будто земля его поглотила. Не знаю, искали ли его следы чьи-нибудь заплаканные глаза, знаю только, что уже двадцать один год с тех пор, как он умер, и никто не приходил на его могилу, никто не знает, что он лежит там, где трава гуще и зеленее. А человек, надменный безумец, думает, что он что-нибудь значит! - Неужели мать никогда не приходила на его могилу? Старик промолчал. - По крайней мере, теперь мы двое будем знать это место, - продолжал Поль. - Пойдем, покажи мне его. Клянусь, я буду приходить сюда всякий раз, как мой корабль бросит якорь у берегов Франции. При этих словах он повлек Ашара в другую комнату, но тут они услышали скрип входной двери, и Поль обернулся. То была Маргарита со своим слугой. - Моя сестра! Я еще не верю, что это моя сестра, Ашар. Оставь нас на минуту одних, мне надо поговорить с ней... Я сообщу ей такие вести, что она, по крайней мере сегодня, проведет счастливую ночь. Надо уметь сострадать тем, кто не спит и плачет! - Не забудьте, - сказал Ашар, - что тайна, которую я вам открыл, не только ваша, она принадлежит и вашей матери. - Не беспокойся, старик, - сказал Поль. - Я буду говорить с ней только о ее деле. ГЛАВА X В эту минуту вошла Маргарита. Она по обыкновению принесла старику всякой вкусной снеди и с удивлением увидела в комнате, где она уже много лет встречала только Ашара, молодого человека, который с улыбкой смотрел на нее. Она сделала слуге знак, тот поставил корзину в углу комнаты и вышел за дверь ждать свою госпожу. Маргарита подошла к Полю и сказала своим нежным мелодичным голосом: - Извините, я надеялась найти здесь старика Ашара... Я принесла ему от матушки... Поль молча указал рукой на другую комнату. Он не мог говорить, чувствуя, что губы не повинуются ему. Девушка слегка поклонилась и вошла во вторую комнату. Поль следил за ней счастливыми глазами. Его по-детски чистая душа, в которую никакая любовь еще не проникала, впервые испытала это сладостное чувство к родному по крови существу. Ведя жизнь одинокую и не имея иных друзей, кроме своих моряков, он мог испытывать нежность лишь к океану и поэзии. Поэтому немудрено, что впервые испытанное им братское чувство оказалось таким же пылким, как чувство первой любви. - О, какой же я несчастный человек! - проговорил он, когда девушка скрылась. - Как бы мне хотелось обнять ее, сказать ей: "Маргарита! Моя сестра! Ни одна женщина никогда не любила меня; я так хочу, чтобы ты относилась ко мне ласково, как сестра". Да, матушка, ты лишила меня и своих ласк, и любви этого ангела. - Прощай, - сказала Маргарита, входя опять в комнату, - прощай, мой старый добрый Ашар! Мне непременно хотелось прийти к тебе сегодня... Теперь уж не знаю, когда удастся с тобой еще повидаться. И, задумчивая, с поникшей головой, она пошла к двери, не видя Поля, не вспомнив даже, что в доме был еще один человек, когда она вошла. Молодой моряк, не отводя взгляда, следил за ней своими яркими карими глазами и вдруг протянул руки, словно желая остановить девушку, но не смог вымолвить ни слова. Наконец, когда она уже отворила дверь, крикнул: - Маргарита! Девушка обернулась, но не понимая, что значит такая странная фамильярность со стороны молодого человека, которого она в первый раз видит, переступила порог. - Маргарита! - повторил Поль, шагнув к ней. - Маргарита! Разве вы не слышите, что я вас зову?.. - Меня точно зовут Маргаритой, - сказала она с достоинством, - но не могла вообразить себе, что этим именем меня может называть человек, которого я совсем не имею чести знать. - Но я вас знаю! - тихо сказал Поль, подходя к ней и затворяя дверь. - Я знаю, что вы несчастны, что на свете нет души, в которой вы могли бы найти сочувствие, нет руки, которая могла бы защитить вас!.. - Вы забываете нашего общего защитника на небесах, - кротко сказала Маргарита, подняв глаза к небу. - Нет-нет, я не забываю, Маргарита, но я могу предложить вам надежную руку, в которой вы нуждаетесь, и сказать: "Я ваш друг, верный, преданный до гроба!" - О, благодарю вас. - Девушка вздохнула. - Но чем вы можете доказать это? - Я представлю вам доказательства!.. - Невозможно! - Доказательства неоспоримые!.. - О, тогда!.. - сказала Маргарита с неизъяснимым выражением, в котором сомнение начинало уступать надежде. - Что же тогда? - Тогда!.. Но нет, это невозможно. - Узнаете ли этот перстень? - спросил Поль, показывая ей перстень с ключом от ее браслета. - Боже милосердный! - вскричала Маргарита. - Так он умер! - Он жив! - Так он меня уже не любит? - Любит! - Если он жив, если он меня любит... О, это может свести с ума. Что я вам говорила... Да, если он жив, если он меня любит, то как же этот перстень попал в чужие руки? - Он дал его мне, чтобы я показал вам. - Какая неосторожность! Разве я могла бы кому-нибудь доверить этот браслет? - Маргарита приподняла рукав. - Посмотрите, вот он! - Да, но вы, мадемуазель, свободны, не приговорены к позорному наказанию, не живете среди воров и разбойников. - Ну так что же? Ведь он невиновен, и я люблю его! - Притом он думал, - продолжал Поль, пытаясь понять, как велика любовь и преданность сестры Лузиньяну, - притом он думал, что так как теперь навсегда отделен от света, то по долгу благородного человека обязан предложить вам распорядиться вашей жизнью, как вам будет угодно. Иными словами - вы свободны. - Если женщина сделала для мужчины то, что я для него, то извинить ее может только вечная любовь к нему. Так будет и со мной. - О, вы настоящая женщина! - склонил голову Поль. - Скажите мне! - Маргарита, приблизившись, тронула молодого человека за руку. - Что вы хотите? - Вы его видели? - Я его друг, брат... - Прошу вас, расскажите все о нем, все, что знаете! - горячо сказала она, совершенно забыв о том, что первый раз в жизни видит этого человека. - Что он делает? На что он надеется, несчастный? - Он вас любит и надеется снова вас увидеть. - Так разве он, - спросила Маргарита, отходя от Поля и не глядя на него, - разве он все вам сказал?.. - Все! - Ах! - вскрикнула она, опустив голову, и ее всегда бледное личико на мгновение вспыхнуло. Поль подошел к ней и ласково обнял за плечи. - Вы добрая, и это прекрасно, - сказал он. - Так вы не презираете меня? - Маргарита быстро взглянула на Поля. - Маргарита, - сказал он, - если б у меня была сестра, я бы любил ее не меньше, чем вас люблю. - У вас была бы очень несчастная сестра! - сказала она, и слезы хлынули потоком из ее больших глаз. - Может быть, - ответил Поль, невольно улыбнувшись, и погладил ее по щеке. - Так вы разве не знаете? - Чего? - Что барон Лектур приедет завтра утром! - Знаю. - На что же мне надеяться в таком отчаянном положении? К кому обращаться, кого умолять? Брата? Бог видит, я его прощаю, но он меня не понимает. Мать? Вы не знаете моей матушки! Она человек очень строгих правил и неумолима, как статуя. Она никогда, видно, не испытывала никаких чувств и не понимает их. Если она что-либо приказывает и говорит: "Я так хочу!", - то остается только плакать и повиноваться. Отец? Скоро он должен выйти из комнаты, где уже двадцать лет сидит взаперти, ведь надо будет подписать свадебный договор. Для другой, не такой несчастной, как я, отец был бы надежным защитником, но вы не знаете: он помешан и вместе с рассудком лишился всяких родительских чувства. Притом вот уже десять лет, как я его не видела, десять лет, как не пожимала его дрожащих рук, не целовала седых волос! Он даже не знает, наверно, есть ли у него дочь, не знает, есть ли у него сердце; я думаю, он бы не узнал меня, хотя, если б и узнал, если б сжалился надо мной, матушка вложит ему в руку перо и скажет: "Подпиши! Я этого хочу!" - и слабый, несчастный старик подпишет! И судьба его дочери будет загублена! - Да-да, я знаю все это не хуже вас, Маргарита, но успокойтесь: договор не будет подписан. - Кто же этому помешает? - Я! - Вы? - Будьте спокойны, я завтра буду при этом. - Но кто же вас введет к нам в дом? Брат мой очень вспыльчив, иногда до бешенства... Боже мой, боже мой!.. Прошу вас, будьте осторожны! Стараясь спасти, вы можете совершенно погубить меня! - Я не причиню вашему брату ни малейшего зла, точно так же как и вам. Не бойтесь ничего и положитесь на меня! - О, я вам верю и совершенно полагаюсь на вас! - сказала Маргарита. - Какая же вам польза меня обманывать! - Конечно, никакой. Но давайте поговорим о другом. Как вы хотите поступить с бароном Лектуром? - Во всем ему признаться. - Знаете, мадемуазель, я очень уважаю вас и очень люблю, - сказал Поль. - Ах! - Маргарита отступила от него. - Не бойтесь, только как сестру! - Да-да, я вижу, вы добры, - сказала, улыбнувшись, Маргарита, - и теперь верю, что провидение послало вас помочь мне. Так завтра вечером мы увидимся? - Непременно. Что бы ни случилось, не удивляйтесь ничему и не пугайтесь. Только постарайтесь сообщить мне письмом или хоть коротенькой запиской, чем закончится ваш разговор с Лектуром. - Постараюсь. - Ну, теперь пора; слуга ваш, наверное, удивляется, что мы так долго разговариваем. Идите домой и не говорите обо мне никому. Прощайте. - Прощайте, - сказала Маргарита. - Скажите только, как мне называть вас? - Назовите меня братом, прошу вас! - Прощайте, брат! - Сестра! Милая моя сестричка! - Поль судорожно обнял девушку. - Ты первая на свете увидела во мне родного человека! Маргарита в удивлении отступила от него, но потом опять подошла и подала ему руку. Поль с восторгом пожал ее в последний раз, и девушка ушла. Моряк подошел к двери второй комнаты и, отворив ее, громко сказал: - Теперь, Ашар, веди меня к могиле моего отца! ГЛАВА XI На другой день обитатели замка Оре проснулись рано, обеспокоенные более чем когда-либо своими надеждами и опасениями, потому что в этот день должна была решиться судьба каждого из них. Маркиза - женщина не злая, но надменная и суровая, - с нетерпением ждала конца своим ежеминутным опасениям: ей больше всего на свете в глазах детей хотелось сохранить свое доброе имя, такой дорогой ценой приобретенное. Для нее Лектур был не только зятем - очень хорошим, достойным благодаря своей знатности родства с их фамилией, но еще и добрым гением, который увезет от нее дочь и сына. А когда их не будет в замке, тогда, пожалуй, пусть старший сын приезжает, кого тогда может удивить тайна его рождения, да и неужели не найдется способа заставить его молчать? Маркиза была очень богата, а деньги, полагала она, в таких делах самое надежнее средство. По этой причине маркиза всеми силами своей души желала союза Маргариты с Лектуром и не только помогала ему как можно скорее кончить дело, но и подстрекала Эммануила. Молодому графу давно уже наскучило жить в безвестности в Париже или в уединении древнего замка своих предков с развешанными по стенам фамильными портретами, и он с живейшим нетерпением ждал исполнения обещания, данного ему будущим зятем. Правда, слезы сестры немного огорчили его, потому что честолюбие Эммануила шло не от гордости и сухости сердца, а оттого, что ему скучно было жить и хотелось скорее блистать на парадах, командуя полком, прельщать женщин красивым мундиром. Он был совершенно не способен к глубоким чувствам и, несмотря на то что страсть Маргариты имела такие серьезные последствия, искренне считал, что это пустая ребяческая привязанность, о которой через год замужества сестра его забудет в вихре света и сама станет благодарить за то, что он принудил ее выйти за Лектура. Что касается Маргариты - несчастной жертвы опасения матери и честолюбия брата, - вчерашняя сцена произвела на нее сильное впечатление. Она не могла разобраться в странных чувствах, разбуженных в ее сердце молодым человеком, который принес ей известие о Лузиньяне, успокоил ее и, наконец, прижал к своему сердцу, назвав сестрою. Тайная, неясная, безотчетная надежда говорила ей, что этот человек точно послан ей судьбой для избавления от несчастий, но так как она не знала, почему он предложил ей свою дружбу, каким образом надеется преодолеть непреклонную волю маркизы, одним словом, как может повлиять на ее будущее, то и не смела мечтать о счастье; впрочем, в последние полгода она уже привыкла к мысли, что только смерть может оборвать цепь ее страданий. Среди этих надежд и опасений один маркиз оставался равнодушен ко всему: время и события перестали для него существовать с того страшного дня, как он лишился рассудка. Несчастный старик был погружен в ужасное воспоминание о своем последнем поединке без свидетелей и повторял вновь и вновь слова, сказанные ему графом Морне. Слабый как ребенок, он повиновался малейшему жесту жены, и твердая непоколебимая воля этой женщины совершенно владычествовала над его инстинктом, пережившим волю и рассудок. В этот день в образе его жизни произошла большая перемена. Вместо маркизы к нему явился камердинер, на него надели мундир, ордена, затем жена вложила ему в руку перо и велела написать свое имя; он спокойно повиновался, совершенно не представляя себе, для какой роли его готовят. Часа в три на дворе прогремела коляска и стук ее колес совершенно по-разному отозвался в сердцах трех человек, которые ее ожидали. Эммануил тут же выбежал из своей комнаты и бросился встречать своего будущего зятя. Лектур проворно выскочил из коляски. Он останавливался на последней станции, чтобы переодеться, и явился с дороги наряженным по последней моде. Привыкнув к общению с женщинами, он знал, что женщины почти всегда судят по первому впечатлению и ничто не может изгладить из сердца того чувства, которое возникает у них при первом взгляде на мужчину. Впрочем, надо отдать справедливость барону: он был так ладен и хорош собой, что девушке со свободным сердцем трудно было бы остаться равнодушной к нему. - Позвольте, дорогой барон, - любезно склонился перед гостем Эммануил, - пока мать и сестра еще не приходили, показать вам старинный замок наших предков. Посмотрите сюда. - Он остановился на верхней площадке крыльца и указал на башни. - Вот это выстроено при Филиппе Августе и отделано во времена Генриха IV. - Клянусь честью, - Лектур с восхищением оглядел замок, - это бесподобная крепость! Она на три мили в окружении разливает запах баронства, такой, что хватило бы на пару откупщиков. Если бы, - продолжал он, вслед за графом входя в гостиную и направляясь оттуда в картинную галерею, - если бы когда-нибудь мне вздумалось подражать нашим предкам и сделаться независимым, я бы попросил вас уступить мне этот восхитительный замок... и, разумеется, с гарнизоном, - прибавил он, взглянув на длинный ряд портретов. - Да-да, - Эммануил заметил его взгляд, - ряд наших предков тянется на семьсот двадцать пять лет, и все они тут налицо, хоть все уже давно обратились в прах. Этот длинный ряд начинается с рыцаря Гугона Оре, который участвовал в крестовом походе Людовика VII, проходит через мою тетку Дебору, которая, как вы изволите видеть, примыкает к последнему потомку старинного рода, вашему покорнейшему и послушнейшему слуге Эммануилу д'Оре. - Все это как нельзя более достойно всяческого уважения, - сказал Лектур. - Оно все так, - Эммануил прошел вперед, чтобы показать барону дорогу, - но дело в том, что во мне мало патриархального, и я совсем не расположен жить в этой честной компании. Надеюсь, любезный барон, что вы позаботились уже, чтобы как-нибудь вытащить меня отсюда? - Да-да, граф, - подтвердил Лектур, идя за ним следом. - Я даже хотел привезти приказ о вашем назначении вместо свадебного подарка, но не удалось. Я знал, что в драгунском полку королевы есть вакансия полковника, и третьего дня пошел было к родственнику моему, Морепа, просить это место вам, но увы, оно уже было отдано другому по просьбе одного таинственного адмирала, корсара, пирата, одним словом - какого-то фантастического существа. Королева ввела его в моду, дав ему руку, а король страх полюбил за то, что он где-то поколотил англичан... И вообразите, за этот подвиг король милостиво наградил его военным орденом и пожаловал ему золотую шпагу, как будто он какой-то знатный дворянин! Что делать! Тут не удалось, но будьте спокойны: не этот, так другой полк непременно будет ваш. - О, мне все равно, какой полк! - радостно сообщил Эммануил. - Мне бы только хотелось получить место, соответствующее знатности моего рода и богатству. - И вы непременно его получите. - Но скажите, пожалуйста, - продолжал Эммануил, меняя тему, - как это вы, дорогой барон, сумели вырваться из Парижа? - Я поступил решительно, - ответил Лектур, растянувшись в большом кресле, - тем временем они уже пришли в комнату, предназначенную для гостя. - На вечере у королевы я просто-напросто объявил, что еду жениться. - Прошу покорно! Да вы поступили геройски, особенно если признались, что едете за женой в такую глушь - нижнюю Бретань. - Да, я и это сказал. - И тут, разумеется, сердиться перестали и начали жалеть вас? - спросил Эммануил, улыбаясь. - Вы не можете себе представить, какой эффект это произвело. - Лектур, положив ногу на ногу, покачивал ею. - Наши придворные дамы уверены, что солнце встает в Париже, а ложится в Версале, вся остальная Франция для них Лапландия, Гренландия, Новая Земля. Они воображают, что я привезу из своей поездки к северному полюсу какое-то страшилище с огромными руками и ногами, как у слона. К счастью, они ошибаются, - продолжал он и вопросительно посмотрел на графа. - Вы мне говорили, Эммануил, что ваша сестра... - Да вы ее скоро увидите! - Как будет досадно бедняжке мадам Шон... Но, так и быть, придется поневоле утешиться!.. Что такое? - Вопрос он задал потому, что в это время камердинер Эммануила отворил дверь и, стоя на пороге, как благовоспитанный слуга, ждал, когда господин заговорит с ним. - Что такое? - повторил вопрос Эммануил. - Графиня приказала спросить, может ли она поговорить с бароном. - Со мной? - Лектур вскочил со стула. - Очень рад! - Быть не может! - вскричал Эммануил. - Это вздор! Ты что-нибудь переврал, Целестин! - Извините, ваше сиятельство, - поклонился слуга, - я доложил точно так, как мне было приказано. - Быть не может! - сказал Эммануил, встревоженный решительным поступком сестры. - Послушайте, барон, отделайтесь как-нибудь от этой встречи! - Ну уж нет! Помилуйте, дорогой граф, нынче братья-тираны совсем не в моде. Целестин!.. Кажется, так вы его называли?.. - Эммануил, с досадой кивнул головой. - Целестин, скажи моей прекрасной невесте, что я у ее ног и велел спросить, прикажет ли она мне к ней явиться или ей угодно пожаловать сюда. Постой, вот тебе за труды. - Он протянул слуге кошелек. - Надеюсь, граф, вы позволите мне повидаться с вашей сестрой наедине? Ведь между нами все решено, не так ли? - Да, но все-таки не совсем прилично!.. - Напротив, напротив! Я очень рад встрече, ведь нельзя же мне жениться заочно, даже не увидев невесты! Успокойтесь, Эммануил! Ступайте, прогуляйтесь по парку, - продолжал он, подталкивая своего приятеля к боковой двери, чтобы тот не встретился с сестрой. - Послушайте, между нами: она что... кривобока? - Напротив, стройна и хороша, как нимфа! - Так что же вы упрямитесь!.. Говорю вам, оставьте нас одних! - Эта глупенькая девушка не имеет никакого понятия о свете, и я, право, боюсь, чтобы она не испортила вам настроения. - О, если только это, так не беспокойтесь! - ответил барон, отворяя дверь. - Я так люблю брата, что охотно прощу сестре какую-нибудь прихоть... и даже странность; лишь бы только черт не вмешался в это дело... Но теперь он слишком занят в другой части света... Даю вам честное слово, что через три дня мадемуазель Маргарита д'Оре будет баронессой де Лектур, а вы через месяц - командиром полка. Это обещание немного успокоило Эммануила, и он, больше не сопротивляясь, позволил вытолкать себя за дверь. Лектур быстро подбежал к зеркалу, оглядел себя, и только он успел причесать волосы, как дверь отворилась. Барон обернулся: невеста его, бледная и взволнованная, стояла в дверях. Хотя Эммануил и успокоил его относительно внешности своей сестры, Лектур все-таки полагал, что скорее всего его будущая жена или нехороша собой, или, по крайней мере, не умеет держаться в обществе. Увидев перед собой нежное, грациозное существо, девушку, в которой самый придирчивый придворный щеголь не нашел бы ни малейшего изъяна, кроме того, что она была немножко бледна, он до крайности удивился. В то время знатные молодые люди женились обыкновенно по расчету, из приличия, и почти равнодушное отношение Лектура к женитьбе было совсем не редкостью. Найти в глуши Бретани такую богатую и такую прекрасную невесту, с которой не стыдясь можно появиться в самых блестящих придворных кругах, - это была величайшая удача, которой Лектур совсем не ожидал. Оценив ее, он подошел к девушке уже не с чувством внутреннего самодовольства придворного, который имеет дело с провинциалкой, а с почтительной вежливостью. - Извините, мадемуазель д'Оре, - сказал он, - я бы сам должен был просить вас об этой милости - увидеть вас, но при всем моем нетерпении я не осмелился вас беспокоить. Он подал Маргарите руку, чтобы подвести ее к креслу, но девушка словно не заметила ее. - Я очень благодарна вам, барон, - сказала она, отступив в сторону, - и теперь уверена, что не напрасно полагалась на ваше благородство и вашу деликатность, хотя не имею чести вас знать. - К чему бы ни привело это доверие, - торжественно произнес барон, - оно делает мне величайшую честь, и я постараюсь оправдать его... Но что с вами? - Ничего, барон, ничего, - тихо сказала Маргарита, стараясь справиться с волнением. - То, что я хотела вам сказать... Извините... я так расстроена... Маргарита зашаталась. Лектур подбежал к ней, обнял, пытаясь поддержать, но как только он дотронулся до ее стана, яркая краска вспыхнула на лице девушки, и из чувства стыдливости, а может быть отвращения, она вырвалась из его рук. Барон, восприняв это как должное, тут же ласково взял ее за руку и подвел к креслу, но Маргарита не села, а только оперлась на него. - Боже мой, - сказал Лектур, удерживая ее ручку в своей, - неужели же то, зачем вы пришли ко мне, так трудно сказать? Или, может быть, звание жениха против моей воли придало уже мне угрюмый вид мужа? Маргарита сделала новое движение, чтобы высвободить свою руку, и Лектур опять взглянул на нее. - Боже мой! - воскликнул он. - Какое же прелестное личико! Обворожительная талия! Да еще восхитительные ручки!.. Мадемуазель, вы хоть кого с ума сведете! - Я уверена, барон, - сказала Маргарита, освободив наконец свою руку, - я надеюсь, что все это просто учтивость с вашей стороны, не более. - Напротив, клянусь вам, это чистая правда! - с жаром ответил Лектур. - Если так, - сказала Маргарита, - чему, однако ж, мне трудно поверить, если это и не простая учтивость, то, надеюсь, подобные восторги ке послужат причиной союза, который хотят заключить между нами. - Простите, мадемуазель, напротив, это придает ему в моих глазах величайшую цену. - Но я полагаю, - продолжала Маргарита, - что вы считаете вступление в брак серьезным для себя шагом. - Это смотря по обстоятельствам, - улыбнулся Лектур. - Если б, например, я женился на старухе... - Скажите, - тон Маргариты становился все более решительным, - вы предполагали в нашем союзе взаимность чувств... - О нет, никогда, - спокойно ответил Лектур, которому так же хотелось увильнуть от решительного объяснения, как Маргарите добиться его. - Уверяю вас, совсем нет и особенно теперь, когда я вас увидел. Я не считаю себя достойным вашей любви, но полагаю, что мое имя, мои связи, мое положение в свете дают мне некоторое право искать вашей руки. - Но мне кажется, барон, - Маргарита опять покраснела, - что брак не может быть без любви. - Э, помилуйте! Из ста человек восемьдесят пять женятся без всякой любви, - ответил Лектур с такой ветреностью, что это одно уничтожило бы чувство всякого доверия в душе женщины, не столь простосердечной, как Маргарита. - Мужчина женится для того, чтобы иметь жену; девушка выходит замуж для того, чтобы иметь мужа. Это обычная сделка, которую два человека заключают между собой для обоюдной выгоды. Сердце тут ни при чем, и в любви нет никакой необходимости. - Извините, я, может быть, неясно выражаюсь, - сказала Маргарита, стараясь скрыть от человека, которому хотели вверить ее судьбу, тягостное впечатление от его слов. - Это происходит оттого, - продолжала она, - что девушке очень трудно говорить о подобных вещах. - Напротив, - ответил Лектур, кланяясь и придавая своему лицу насмешливое выражение. - Вы выражаетесь как нельзя яснее, и, поверьте, я не дурак и понимаю все, даже если со мной говорят полунамеками. - Как, барон, - воскликнула Маргарита, - вы понимаете, что я хочу вам сказать, и позволяете мне продолжать?! Если, спросив свое сердце, я вижу, что никогда не буду... что я не могу любить... того, кого мне предлагают в мужья... - Так не говорите ему этого, - ответил Лектур тем же тоном. - Почему же? - Потому что... Как бы вам это сказать... Потому что это слишком наивно! - Но если я делаю это признание не из глупости, а из желания не обманывать вас?.. Если б я вам сказала, что... о, как это стыдно! Но уверяю вас, стыд должна испытывать не только я, а и те, кто меня принуждает к этому объяснению. Если б я сказала вам... что я уже была влюблена... что я и теперь люблю... - Какого-нибудь кузена, бьюсь об заклад! - сказал весело Лектур, играя со своим жабо. - Несносный народ эти кузены! Но, уверяю вас, я знаю, что значат эти привязанности. Всякая девушка в вашем возрасте долгом почитает влюбиться, но это скоро проходит. - К несчастью, - печально и важно проговорила Маргарита, тогда как жених ее говорил шутливо и насмешливо, - к несчастью, я уже не беззаботная девушка, барон, и хотя еще молода, однако для меня время детской любви давно прошло. Если я решилась рассказать о своей любви человеку, который ищет моей руки, то вы должны понять, что это любовь глубокая, вечная, одна из тех страстей, которые оставляют неизгладимый след в сердце женщины. - Черт возьми, да это настоящая слезливая драма! - воскликнул Лектур, начиная понимать всю важность признания Маргариты. - Скажите мне, пожалуйста, кто он? Порядочный молодой человек, который может быть принят в свете? - О, - обрадовалась Маргарита, которой в этих словах почудилась надежда, - это прекраснейший, благороднейший человек! - Да это само собой разумеется! Но я не о том вас спрашиваю, мне нет никакого дела до его душевных качеств. Я хотел бы знать: кто он такой, из какой фамилии, дворянин ли, - одним словом, может ли порядочная женщина принимать его без стыда для мужа? - Отец его, который давно уже умер, был лучшим другом моего батюшки, он служил советником в реннском суде. - Сын советника! - Лектур презрительно скривил губы и покачал головой. - По крайней мере, он хоть мальтийский кавалер? - Он хотел идти на военную службу. - Ну, так мы обеспечим ему полк и сделаем порядочным человеком. Это решено. Итак, все прекрасно! Однако из приличия, прошу вас... Необходимо, чтобы ваш... э-э... друг с полгода не делал нам визитов. Потом он может взять отпуск... В мирное время это дело немудреное... Какой-нибудь общий знакомый введет его к нам в дом, и дело с концом. - Я не понимаю, что вы хотите сказать этим, барон, - Маргарита смотрела на своего жениха с величайшим изумлением. - Это, однако ж, ясно как день, - сказал тот с досадой. - У вас есть связи, и у меня они тоже есть. Это нисколько не должно мешать нашему союзу, во всех отношениях выгодному и приличному. А потом, знаете, раз мы женимся без любви, так надо сделать нашу совместную жизнь хотя бы сносной. Понимаете вы меня теперь? - О, да!.. Теперь я понимаю! - воскликнула Маргарита, отступив на несколько шагов от барона, как будто слова оттолкнули ее. - Я согрешила, даже, если хотите, совершила преступление, но, какой бы я ни была, я не заслужила такого оскорбления!.. Ох, барон!.. Я краснею от стыда за себя, но еще больше за вас. Для света - любовь к мужу, и тайная любовь к другому... Лицо порока и личина порядочности! И мне, дочери маркизы д'Оре, предлагают такой низкий, бесчестный, гнусный договор?.. О, - продолжала она, опускаясь в кресло и закрывая лицо руками. - Видно, я самая несчастная, погибшая, презренная тварь! За что мне это, за что?! - Эммануил! Эммануил! - закричал Лектур, отворяя дверь боковой комнаты. - Подите сюда, дорогой мой! У вашей сестры спазмы, и шутить с этим нельзя, иначе болезнь может перейти в хроническую... Мадам де Мелен от этого умерла... Вот вам мой флакончик, дайте ей его понюхать. Я пойду пока в парк, а вы, когда мадемуазель станет лучше, придите туда и скажите мне, успокоилась ли она. Лектур как ни в чем не бывало отправился на прогулку и оставил Эммануила и Маргариту с глазу на глаз. ГЛАВА XII Часа в четыре колокол в замке зазвонил к обеду, и Лектур вернулся с прогулки. Хозяйничал за столом Эммануил: маркиза осталась с мужем, а Маргарита предупредила, что не сможет выйти к гостям, и заперлась в своей комнате. Гостей было немного: нотариус, родственники и свидетели, которые должны были подписать брачный договор. Обед прошел скучно. Лектур всячески старался всех рассмешить, однако было заметно, что веселость эта притворная и он хочет прикрыть ею растерянность. По временам говорливость его вдруг пропадала, как гаснет лампа, когда в ней не хватает масла, лишь под конец она снова вспыхивает еще ярче прежнего, и пламя жадно пожирает свою последнюю пищу... Часов в семь встали из-за стола и пошли в гостиную. Трудно правдиво рассказать читателю об удивительном старом замке, в котором происходили описываемые нами события. Его просторные покои, обтянутые штофом с готическим рисунком, давно отвыкли от жизни. Несмотря на то что нынешние владельцы не скупились на свечи, слабый, мерцающий свет их был недостаточен для его огромных комнат, и все окна оставались в тени; каждое слово здесь отдавалось эхом, как под сводами церкви. Покрытые гербами древние стены казались в этот день еще печальнее оттого, что гостей было очень мало, а вечером должны были приехать только четверо или пятеро соседей-дворян. Посредине одной комнаты - той самой, в которой Эммануил принимал капитана Поля, - стоял большой, богато убранный стол, и на нем лежал портфель. Скука, казалось, висела в воздухе, все были мрачны. Гости разделились на небольшие группы и разговаривали вполголоса, но иногда вдруг раздавался громкий хохот: это Лектур забавлялся над каким-нибудь провинциалом, не думая о том, что этим он несколько обижает хозяина. Однако временами жених беспокойно обводил глазами комнату, и лицо его мрачнело, потому что ни будущих его тестя и тещи, ни Маргариты тут не было. Первые двое, как мы уже говорили, не выходили к обеду, и недавнее свидание с невестой, при всей беспечности Лектура, несколько встревожило его: он боялся, как бы при подписании документов не случилось чего-нибудь непредвиденного. Эммануил был тоже не совсем спокоен и решил было идти к сестре объясняться, но Лектур, который разговаривал в это время в другой комнате с гостями, жестом подозвал его к себе. - Как кстати вы подошли, дорогой граф, - сказал барон, всем своим видом показывая, однако, будто с величайшим вниманием слушает рассказы какого-то деревенского дворянина, с которым он был уже на короткой ноге. - Мосье де Нозе рассказывает мне вещь чрезвычайно любопытную! Это, право, прелестная и очень благородная забава, - продолжал он, обращаясь к рассказчику. - У меня тоже есть пруды и болота; как только приеду в Париж, непременно спрошу своего управителя, в какой они провинции. И много уток вы бьете таким способом? - Ужаснейшее количество! - ответил провинциал с удивительным простодушием, которое свидетельствовало о том, что Лектур спокойно может издеваться еще над ним сколько угодно. - Что же это за удивительная охота? - спросил Эммануил. - Вообразите, граф, - стал рассказывать Лектур с величайшим хладнокровием, - мосье де Нозе раздевается донага и садится по самую шею в воду. А позвольте спросить, в какое время вы таким образом охотитесь? - Обыкновенно в декабре и в январе, - ответил провинциал. - Это еще приятнее. Так извольте видеть, граф, мосье де Нозе входит в воду по самую шею, надевает на голову круглую тыкву и пробирается в кусты. Утки не узнают его и подпускают к себе очень близко. Так ведь, кажется, вы говорили: очень близко? - Вот как от меня до вас. - Неужели? - удивился Эммануил. - И тут он бьет их, сколько душе угодно, - сказал Лектур. - Дюжинами! - прибавил провинциал, радуясь, что эти парижане заинтересовались его рассказами. - Это, должно быть, очень приятно для вашей супруги, если она любит уток, - сказал Эммануил. - О, она их обожает! - отвечал де Нозе. - Позвольте мне иметь честь познакомиться с этой милой дамой, - попросил Лектур, низко кланяясь. - Ей это чрезвычайно приятно будет, барон. - Как только вернусь в Версаль, - продолжал Лектур, - непременно расскажу об этом способе охоты своим знакомым, и я уверен, что весь двор непременно попробует поохотиться таким образом в пруду, что на дворе Швейцарской стражи. - Извините, любезный мосье де Нозе, - проговорил Эммануил. Взяв Лектура под руку и отведя его в сторону, он грустно вздохнул: - Мне очень неловко, барон, что вам пришлось беседовать у меня в гостях с таким чудаком, но это сосед, и его нельзя было не пригласить на свадьбу! - Помилуйте, дорогой граф! - Лектур тоже говорил вполголоса. - Я бы очень много потерял, если бы не познакомился с этим оригиналом. Считайте, что он вошел в приданое моей невесты, и я очень этому рад! - Маркиз де Лажарри! - провозгласил слуга. - Это, наверное, тоже ваш брат охотник? - спросил Лектур, обращаясь к де Нозе. - Нет, это наш путешественник. - Ага, все ясно! - произнес барон с таким видом, который ясно говорил, что гостю угрожает решительная атака. Вслед за тем дверь отворилась, и появился Лажарри в венгерке, подбитой мехом. - Здравствуйте, дорогой Лажарри, - Эммануил подал гостю руку. - Что это вы так закутались? - Что делать, граф, - ответил Лажарри вздрагивая, словно от холода, хотя в комнате было очень тепло. - Кто недавно из Неаполя... Бррр!.. - А, так вы недавно были в Неаполе? - спросил Лектур, непринужденно подключаясь к беседе. - Прямехонько оттуда, - Лажарри гордо подкрутил усы. - И вы, конечно, восходили на Везувий! - Нет, я только смотрел на него из окна. Да притом, - продолжал он с презрительным видом, очень обидным для вулкана, - мало ли в Неаполе вещей полюбопытнее Везувия! Что в нем удивительного? Гора, которая дымится; да у меня печка точно так же дымится, когда ветер дует со стороны Бемеля. А кроме того, у меня жена очень боится извержений. - Но вы, конечно, побывали в Собачьей Пещере? - продолжал допрашивать Лектур. - А что там смотреть? - удивился Лажарри. - Что интересного, если собака вдруг падает и умирает? Бросьте любой дворняжке кусок хлеба с ядом, так она вмиг откинет ноги. Да притом жена моя страх как любит собак, и она бы расплакалась, если б это увидела. - Но вы, как ученый путешественник, полагаю, должны были непременно посетить Сольфатару? - спросил Эммануил. - Э, помилуйте, любезный граф! - усмехнулся Лажарри. - Стоит ли смотреть какие-то три или четыре десятины серы, которые не дают ничего, кроме серных спичек? Да притом жена моя терпеть не может запаха серы. - Каковы провинциалы, а? Прощу вас, барон! - Эммануил взял Лектура за руку и повел в комнату, где был приготовлен брачный договор. - Хорош! Однако не знаю: потому ли, что первого я раньше встретил, только тот мне больше нравится. - Капитан Поль! - провозгласил лакей. - Что это значит! - воскликнул Эммануил, оборачиваясь. - Кто это? Еще какой-нибудь сосед? - спросил Лектур. - О, нет, этот совсем другое, - ответил Эммануил с беспокойством. - Как этот человек посмел явиться сюда без приглашения? - Ага, понимаю... Какой-нибудь знакомый - из простых, но богат. Нет? Так может быть, музыкант? Поэт? Живописец?.. Вы знаете, Эммануил, эту братию нынче везде принимают! Проклятая философия перемешала все сословия. Что делать, надо терпеть! Вообразите: нынче художник садится себе преспокойно рядом с дворянином, толкает его, приятельски кивает ему головой, сидит, когда тот встает. Они толкуют между собой о том, что делается при дворе, смеются, шутят! Это умора да и неприлично, но в большой моде. - Нет, барон, этот Поль не поэт, не музыкант, не живописец, а человек, с которым нам необходимо поговорить наедине. Уведите отсюда этого дурака де Нозе, покуда я спроважу Лажарри. Они взяли гостей под руки и двинулись с ними в боковые комнаты, толкуя об охоте и путешествиях. Вскоре в дверях появился Поль. Он уже знал эту комнату - в ней по всем четырем стенам были двери; из боковых одна вела в библиотеку, другая в кабинет, куда он при первом своем посещении скрылся во время разговора Эммануила с Маргаритой. Поль подошел к столу и остановился, посматривая на ту и на другую дверь, словно ожидая кого-то. И точно, надежды его скоро оправдались. Через минуту дверь библиотеки отворилась, и в проеме ее возникла чья-то тень. Капитан бросился к ней. - Это вы, Маргарита? - спросил он. - Я, - ответила девушка дрожащим голосом. - Ну, как ваши дела? - Я ему все сказала. - И что из этого вышло? - Через четверть часа брачный договор будет подписан. - Я так и думал! Он низкий человек! - Что же мне делать?! - воскликнула Маргарита. - Я в отчаянии! - Только не унывайте! Вот вам записка, которая немножко ободрит вас. - Что в ней, не понимаю! - Название деревни, где скрывают вашего сына, и имя женщины, которая его кормит. - Моего сына? О, вы мне посланы небом! - Маргарита сжала руку Поля, которая подала ей записку. - Тихо! Кто-то идет! - прошептал Поль. - Что бы ни случилось, вы найдете меня у Ашара. Маргарита, не ответив, выскользнула за дверь: она узнала шаги своего брата. Поль повернулся и пошел навстречу графу. Они сошлись у стола. - Я ждал вас в другое время, не при таком многолюдном обществе, - сказал Эммануил. - Но мы, кажется, и теперь одни, - ответил Поль, осматриваясь. - Да, но здесь подписывают брачный договор, через минуту комната будет полна народу. - За минуту многое можно успеть сказать, граф. - Да, но только человеку, который хорошо тебя понимает. - Я слушаю, - сказал Поль. - Вы мне говорили о письмах, которые есть у вас, - продолжал Эммануил, подойдя вплотную к Полю и понизив голос. - Говорил, - подтвердил спокойно Поль. - Вы назначили цену за них. - Да, и это правда. - В таком случае, если вы честный человек, то должны отдать мне их за эту сумму. Здесь, в портфеле, деньги. - Да, граф, - ответил Поль, - все было так, пока я думал, что ваша сестра, забыв свои клятвы, свой грех и даже своего сына, помогает вам в исполнении ваших честолюбивых планов. И я решил, что если уж этому несчастному ребенку суждено войти в свет без имени, то мне следует помочь ему вести хотя бы безбедную жизнь. Недавно, это правда, я требовал с вас за эти письма сто тысяч франков, но теперь обстоятельства изменились. Я видел, как сестра бросалась к вашим ногам, слышал, как она умоляла вас не принуждать ее к постыдному браку: ни просьбы, ни слезы ее не тронули вашего сердца. Прежде я хотел спасти ребенка от нищеты, теперь хочу спасти его мать от отчаяния, и я могу это сделать, потому что не только ваша - честь всей вашей фамилии у меня в руках. Я отдам вам эти письма только тогда, граф, когда на этом столе мы подпишем брачный договор Маргариты д'Оре не с бароном де Лектуром, а с Анатолем Лузиньяном. - О, этому не бывать! - А иначе вы не получите этих писем. - Я найду средство заставить вас отдать их мне. - Не думаю. - Отдадите ли вы мне эти письма? - Граф, - сказал Поль, хмуро посмотрев на Эммануила, - граф, послушайте меня! - Отдадите ли вы мне эти письма? - Граф!.. - Да или нет? - Дайте мне сказать вам два слова... - Да или нет? - Нет, - холодно ответил Поль. - Ну так у вас есть шпага, у меня тоже; оба мы дворяне - по крайней мере, я полагаю, что и вы тоже дворянин. Пойдемте в парк, и тот из нас, кто останется в живых, может делать, что ему заблагорассудится. - К сожалению, я не могу принять вашего вызова, граф. - Как! На вас мундир, на шее крест, на боку шпага - и вы отказываетесь от дуэли? - Да, Эммануил, отказываюсь. - Извольте тогда объяснить причину! - Я не могу с вами драться, и поверьте, для этого есть важная причина. - Вы не можете драться со мной? - Клянусь вам честью! - Вы говорите, что не можете драться со мной? В эту минуту за их спинами раздался громкий хохот. Поль и Эммануил обернулись: рядом стоял Лектур. - А вот с этим господином я могу драться, потому что он низкий, подлый человек! - воскликнул Поль, указав на барона. Лицо Лектура вспыхнуло, он бросился было к Полю, но остановился и медленно процедил сквозь зубы: - Очень хорошо. Пришлите вашего секунданта к Эммануилу, они легко уладят это дело. - Помните, капитан, дуэль между нами только отложена!.. - Тише, - остановил его Поль, - идет ваша мать! - Да, при ней нам нельзя говорить. До завтра! Лектур, пойдемте, я представлю вас маркизе. Капитан молча посмотрел им вслед и отправился искать Маргариту. ГЛАВА XIII В ту минуту, как Поль скрылся, в дверях гостиной показалась хозяйка замка. Несмотря на то что сегодня ожидалось торжество, она не сняла траура и была одета, как обычно, в черное платье. Пришла она за несколько минут до маркиза, которого никто из присутствующих, даже его сын, несколько лет уже не видели. Правила этикета в дворянской среде соблюдались так строго, что она нашла необходимым, несмотря на помешательство мужа, присутствие его при подписании брачного договора дочери. Хотя Лектур был человеком совсем не застенчивым и не робким, однако маркиза произвела на него большое впечатление, и при виде ее важного, строгого лица и величественной осанки он почтительно поклонился. За маркизой шли нотариус, родственники, свидетели. - Я очень благодарна вам, господа, - сказала она, кланяясь присутствующим, - за честь, которую вы оказали нам своим приездом по случаю подписания брачного договора моей дочери с бароном де Лектуром. Маркиз, как вам известно, болен, но он явился сюда, чтобы своим присутствием выразить вам свою признательность. Вы знаете о его болезни и, конечно, не удивитесь, если услышите какие-нибудь странные речи... - Да, мадам, - сказал Лектур, - мы знаем, какое несчастье постигло почтенного маркиза, и знаем также, что вы, как его верный друг и жена, двадцать лет уже несете половину этого тяжкого жребия. - Видите, maman, - сказал Эммануил, подходя к ней и целуя руку, - все знают и восхищаются вашим редким мужеством и самоотверженностью. - Где же Маргарита? - спросила маркиза вполголоса. - Она только недавно была здесь, - ответил Эммануил, оглядываясь. - Вели ее позвать, - приказала маркиза. - Маркиз д'Оре! - произнес слуга. Гости расступились, чтобы не загораживать дверей, и взоры всех обратились в ту сторону, откуда должен был появиться хозяин древнего замка. Вскоре общее любопытство было удовлетворено: маркиз, опираясь на двух лакеев, медленно вошел в комнату. Страдание запечатлело глубокие следы на лице этого старика, но еще заметно было, что некогда он был одним из первых красавцев при дворе. Маркиз с величайшим удивлением осмотрел все собрание своими впалыми, лихорадочно блестящими глазами. На нем был генеральский мундир, орден Святого Духа на шее и Святого Людовика в петлице. Он с трудом передвигал ноги и не произнес ни слова. Лакеи среди глубокого молчания всех присутствующих подвели его к креслу, посадили и вышли. Маркиза села по правую руку от мужа. Нотариус вынул из портфеля брачный договор и начал громким голосом зачитывать его. Маркиз и маркиза дарили жениху пятьсот тысяч франков и столько же назначали невесте. Во время чтения договора маркиза при всем своем старании не могла скрыть некоторого беспокойства. Когда нотариус кончил и положил договор на стол, Эммануил опять подошел к матери. - А Маргарита? - спросила она. - Сейчас идет, - ответил Эммануил. - Maman! - проговорила сквозь слезы Маргарита, приоткрыв дверь и с умоляющим видом складывая руки. Маркиза притворилась, будто не слышит, и, указывая на перо, спросила: - Не угодно ли вам, барон? Лектур подошел к столу, взял перо и подписал договор. - Maman! - сказала опять Маргарита задыхающимся голосом и подошла к матери. - Передайте перо вашей невесте, барон, - сказала маркиза. Лектур обошел вокруг стола и приблизился к Маргарите. - Матушка! - Маргарита рыдала так, что, вероятно, ни одно сердце не осталось равнодушным к ее горю, даже бесчувственный маркиз приподнял голову. - Пиши! - сказала маркиза, указав на брачный договор. - Отец! Отец! - воскликнула Маргарита, бросаясь к ногам старика. - Что ты делаешь, безумная! - Маркиза мгновенно приподнялась с кресла и, нагнувшись, заслонила мужа. - Отец! Отец! - продолжала Маргарита, обвив шею маркиза руками. - Батюшка, сжальтесь надо мной!.. Спасите несчастную свою дочь! - Маргарита! - сказала маркиза тихим, но дрожащим от гнева голосом. - Maman! - проговорила сквозь слезы Маргарита, - я уже не надеюсь на вашу доброту, но позвольте мне просить отца... если вы не хотите, чтобы я прибегла к покровительству закона, - прибавила она, указав с решительным видом на нотариуса. - Извините, господа, - сказала маркиза вставая. - Это семейная сцена, очень, вероятно, скучная для посторонних. Не угодно ли вам перейти в другую комнату: там приготовлен десерт. Эммануил, проси гостей. Извините, барон... Эммануил и Лектур молча поклонились и пошли с гостями в другую комнату. Маркиза стояла неподвижно, пока все не удалились, потом плотно прикрыла двери и подошла опять к мужу, которого Маргарита не выпускала из своих объятий. - Теперь, - обратилась она к дочери, - здесь остались только те люди, которые вправе распоряжаться твоей судьбой. Подпиши или ступай вон! - Прошу вас, сжальтесь надо мной, - вся дрожа, сказала Маргарита, - не требуйте от меня этой низости! - Разве ты не слыхала, - продолжала маркиза, придав своему голосу тот повелительный тон, которому, казалось, невозможно было противиться. - Я не привыкла повторять своих приказаний... Пиши или ступай вон! - Отец, отец! - воскликнула Маргарита. - Сжальтесь надо мной, вступитесь за меня! Я десять лет не видела вас!.. О нет! Я не отойду, пока он меня не узнает, не обнимет меня... Отец! Отец! Это я, я, ваша дочь! - Кто это меня как будто умоляет? - проговорил маркиз глухим дрожащим голосом. - Что это за девушка называет меня отцом? - Это девушка, которая восстает против законов природы, - сказала маркиза, схватив Маргариту за руку. - Это непокорная дочь. - Батюшка! - вскричала Маргарита. - Посмотрите на меня! Защитите, спасите меня... я ваша Маргарита!.. - Маргарита... Маргарита!.. - сказал, запинаясь, маркиз. - У меня прежде, кажется, была дочь, которую тоже звали Маргаритой. - Батюшка, но это я и есть, ваша Маргарита! - Девушка, которая не повинуется своим родителям, не может называться их дочерью, - сказала маркиза. - Исполни мою волю, и тогда ты по-прежнему будешь нашей милой дочерью. - Вам, отец, вам я готова повиноваться. Но вы не станете мне этого приказывать!.. Вы не захотите сделать меня несчастной... довести до отчаяния... убить меня!.. - Поди, поди ко мне! - сказал маркиз, обнимая ее и прижимая к груди. - Постой, милая девочка, - прибавил он, потирая себе лоб рукою, - я, кажется, начинаю вспоминать!.. - Скажи ей, что она должна мне повиноваться, что ты не благословишь непокорной дочери. Скажи ей это и не поощряй ее к непослушанию. Маркиз медленно приподнял голову, устремил горящий и уже осмысленный взгляд на жену и медленно сказал: - Берегись, берегись! Ведь я сказал тебе, что начинаю вспоминать, - и низко наклонившись к дочери, так, что его седые волосы перемешались с черными волосами девушки, он продолжал: - Говори, говори, что с тобой, моя милая? Расскажи мне свое горе. - О, я очень несчастна! - Неужели в моем доме все несчастны? - воскликнул маркиз. - И старые, и молодые!.. И седые волосы, и черные! А я ничего не знал об этом! - Иди в свою комнату! Тебе уже пора! - повелительно произнесла маркиза. - Чтобы опять быть лицом к лицу с тобой! Сидеть взаперти, как преступнику!.. Запирать меня можно было тогда, когда я был сумасшедшим, маркиза!.. - Да, да, отец, ваша правда, матушке давно уже пора отдохнуть, пора мне поухаживать за вами. Отец, возьмите меня, я буду день и ночь с вами... Я буду повиноваться каждому вашему слову, одному взгляду... я на коленях буду служить вам. - Нет, у тебя не хватит терпения, ведь я очень болен... - Хватит, батюшка, будьте уверены!.. Ведь я ваша дочь! Маркиза кусала губы от досады, но не вмешивалась в этот страстный диалог отца и дочери. - Если ты в самом деле моя дочь, - сказал задумчиво маркиз, - так почему я тебя раньше не видел? - Мне говорили, что вы не хотите меня видеть, отец! Мне сказали, что вы меня не любите. - Тебе сказали, что я не хочу видеть твое ангельское личико! - Маркиз ласково погладил Маргариту по волосам. - Кто же это сказал, что отец не хочет видеть своей дочери? Кто осмелился сказать моей дочери: отец тебя не любит? - Я! - ответила маркиза и попыталась вырвать Маргариту из его объятий. - Ты! - воскликнул маркиз, отстраняя ее. - Ты! Неужели ты дана мне судьбой, чтобы убить во мне все человеческие - чувства? Неужели все мои несчастья должны происходить от тебя? А сегодня ты хочешь убить во мне сердце отца, как раньше, много лет назад, убила мою любовь к тебе? - Ты говоришь вздор! Ты в бреду! - сказала маркиза, отпустив дочь и перейдя к окну. - Молчи, прошу тебя, молчи!.. Иди в свою комнату! - Нет! Я не вздор говорю! - Маркиз закрыл лицо руками. - Нет, нет! Все это правда, ужасная, но правда!.. Скажи лучше... и это тоже будет правдой... скажи, что я - между ангелом, который хочет возвратить мне рассудок, и демоном, который хочет, чтобы я снова помешался! А я уже не сумасшедший! Хочешь, я это тебе докажу? - И он, опершись на ручки, приподнялся в кресле. - Хочешь, я расскажу о письмах? О твоей неверности? О дуэли? - Я говорю тебе, - маркиза схватила мужа за руку, - я повторяю тебе, что ты с ума сходишь больше чем когда-нибудь! Ты говоришь такие ужасы и не думаешь о том, кто это слушает! Открой глаза, посмотри, кто тут, и потом скажи еще, что ты не безумный! - Да, ты правду говоришь, - сказал маркиз, опять опускаясь в кресло. - Мать правду говорит, - добавил он, обращаясь к Маргарите. - Я точно безумный, и ты должна верить не тому, что я говорю, а тому, что она тебе скажет. О, она женщина очень честная, женщина редкая... Зато она спит спокойно, не знает угрызений совести и никогда не безумствует... Чего она от тебя хочет? - Моего несчастья! Моего вечного несчастья, отец! - Маргарита опять заплакала. - Чем же я могу тебе помочь? Я - несчастный, безумный старик? - воскликнул маркиз раздирающим сердце голосом. - Что я могу сделать, если постоянно вижу, как кровь течет из раны, беспрестанно слышу голос из могилы! - О, вы все можете, отец! Скажите одно слово - и я спасена! Меня хотят выдать замуж. Маркиз закинул голову назад. - Выслушайте меня, отец! Меня хотят выдать за человека, которого я не люблю! За низкого, подлого человека! И вас привели сюда, посадили в это кресло, к этому столу, чтобы вы подписали этот гнусный брачный договор... Вот он! Вот, отец, здесь, на столе! - И не посоветовавшись со мною? - спросил маркиз, взяв договор. - Не спросив меня, согласен я или нет? Разве меня уже считают мертвецом? Неужели они не боятся мертвецов? Ты говоришь, что этот брак для тебя несчастье? - Вечное! Вечное несчастье! - вскричала Маргарита. - Ну, так ему не бывать! - Я дала слово за себя и за тебя. Мы не можем изменить своему слову, - сказала маркиза, чувствуя, что теряет власть над мужем. - Этому не бывать! - сказал твердо маркиз. - Брак, в котором жена не любит мужа... О, это вещь ужасная! - продолжал он, мрачно сдвинув брови. - Это сводит человека с ума! У меня дело другое... Меня жена... всегда любила... Я помешался совсем не от того... Адская радость блеснула в глазах маркизы. По ужасу, исказившему лицо мужа, она видела, что рассудок его покидает. - Это тот самый договор? - спросил маркиз, взяв бумагу и собираясь разорвать ее. Маркиза выхватила у него из рук документ. Судьба Маргариты оказалась на волоске. - Я сошел с ума потому... - продолжал маркиз, - что могила открывается! Привидение встает из земли! Призрак приходит ко мне, разговаривает со мной! Говорит мне... - Жизнь ваша в моих руках, - произнесла маркиза тихо, повторяя последние слова умирающего Морне. - Слышишь! Слышишь! - воскликнул маркиз, вздрагивая всем телом и вскочив с кресла, собираясь бежать... - Отец! Отец! Опомнитесь! Придите в себя! - закричала Маргарита. - Здесь нет ни могилы, ни призрака, ни привидения. Это матушка говорит... - Но я оставляю вас в живых, - продолжала маркиза, завершая начатое дело, - чтобы вы простили меня, как я вас прощаю! - Прости, прости меня, Морне! - закричал маркиз, падая в кресло. Он страшно побледнел и холодный пот выступил на его лице. - Отец! Отец! - Теперь ты видишь, что твой отец сумасшедший! - сказала торжествующая маркиза. - Оставь его!.. - Но, матушка, - Маргарита всхлипнула, - может быть, моя нежность, мои заботы возвратят ему рассудок? Разрешите мне ухаживать за ним! - Попробуй! - холодно сказала маркиза, жестом показывая ей на отца, который, откинув назад голову, сидел в кресле, лишенный уже не только воли и способности говорить, но и почти без чувств. - Отец! - окликнула его Маргарита. В лице маркиза ничто не дрогнуло, словно он ничего не слышал и не чувствовал. - Маркиз! - повелительно произнесла жена. - Что? Что такое? - спросил он, вздрагивая. - Отец! Отец! - кричала Маргарита, ломая в отчаянии руки. - Отец! Выслушайте меня! - Возьми это перо и подпиши свое имя, - сказала маркиза, вложив ему в руку перо. - Тебе необходимо это сделать! Я этого хочу! - О, теперь я погибла! - Маргарита без чувств опустилась на пол. Но в ту минуту, когда уничтоженный злой волей жены маркиз собирался подписать договор, когда маркиза уже торжествовала победу, а Маргарите уже не на что было надеяться, дверь кабинета отворилась и появился Поль, который был невидимым свидетелем этой сцены. - Маркиза, - сказал он, - два слова, пока еще договор не подписан. - Кто это смеет говорить со мной? - спросила маркиза, стараясь разглядеть нежданного гостя. - Почему вы стоите в дверях? Прошу вас представиться. - Я знаю этот голос! - закричал маркиз, вздрагивая всем телом, как будто до него дотронулись раскаленным железом. Поль сделал несколько шагов вперед и вошел в круг света, распространяемого люстрой. - Боже мой! Кто это? - Маркиза застыла, пораженная удивительным сходством молодого человека с тем, кого она когда-то любила. - Я знаю это лицо! - проговорил маркиз, не сводя глаз с Поля и принимая его за призрак убитого Морне. - Что со мной будет, что со мной будет! - шептала Маргарита, стоя на коленях и простирая к небу руки. - Морне! Морне! - Маркиз встал и пошел прямо к Полю. - Морне! Морне! Прости, о, прости меня... - Он вдруг, словно споткнувшись, рухнул без чувств на пол. - Отец! - закричала Маргарита, бросаясь к нему. В эту минуту испуганный слуга отворил дверь и едва выговорил, обращаясь к маркизе: - Ваше сиятельство, Ашар требует доктора и священника. Он умирает. - Скажи ему, - ответила маркиза, указывая на мужа, которого Маргарита тщетно старалась привести в чувство, - скажи ему, что они оба нужны маркизу. ГЛАВА XIV Итак, в одно время маркиз д'Оре и бедный Ашар готовились проститься с жизнью. Мы видели, как маркиз, пораженный, словно громом, обликом Поля, упал без чувств к ногам молодого человека, который сам испугался ужасного впечатления, вызванного его внезапным появлением. Что касается Ашара, то причины, приблизившие его смерть, были совсем иные, но вытекали из той же драмы. Появление Поля произвело пагубное воздействие на обоих и потрясло одного из стариков ужасом, другого - слишком сильной радостью. Накануне того дня, когда положено было подписать брачный договор, Ашар, почувствовал, что он нездоров, и все-таки вечером пошел помолиться к могиле своего бывшего друга и господина. Оттуда он, как всегда удивляясь этому зрелищу, смотрел на великолепный заход солнца за море; он следил глазами за исчезновением его пурпурных отблесков и, будто светило притягивало к себе его душу, чувствовал, что силы покидают его вместе с последним светом дня. Вечером слуга из замка пришел по обыкновению спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Не найдя старика дома и зная, в какую сторону он обычно ходит, лакей пошел в глубь парка и вскоре наткнулся на лежащего без чувств Ашара. Он взял его на руки, перенес в дом и побежал сообщить господам, что старику нужны врач и священник. Весть, объявленная маркизе в минуту борьбы различных выгод и страстей действующих лиц этой драмы, дошла и до ушей Поля. Он понял, что из-за тяжелого приступа болезни у маркиза брачный договор подписан не будет, и потому, крикнув Маргарите, что она может найти его у Ашара, побежал в парк. Отыскав дорогу к домику со сноровкой моряка, которому указателем пути служит небо, он явился в комнату своего старого друга, когда тот уже немного пришел в себя, и бросился в его объятия. Радость оживила Ашара. Мысль, что он теперь может умереть на руках дорогого человека, придала ему новые силы. - Ах, это ты! Ты! - воскликнул старик, обнимая его. - Я уже и не надеялся тебя видеть. - Как же ты мог подумать, что я, узнав о твоей болезни, не прибегу к тебе в ту же минуту! - Но где мне было искать тебя и как сообщить, что я хотел бы в последний раз с тобой повидаться? - Я был в замке, услышал, что ты болен, и сразу побежал к тебе. - Как же ты попал в замок? - спросил Ашар удивленно. Поль рассказал ему все. - Как же странно порой складывается наша судьба! - воскликнул старик, выслушав его рассказ. - Что привело через двадцать лет юношу к его колыбели и одним видом сына лишило жизни убийцу его отца? - Да, да, в нашей жизни много странного, - задумчиво проговорил Поль. - Но к тебе меня привела признательность и любовь. Маркиза не отпустила к тебе ни врача, ни священника, ты их не жди. - Мы бы, однако, могли и поделиться: маркиз боится смерти, так пусть бы оставил себе доктора, а мне бы прислали священника, потому что мне жизнь уже надоела. - Я возьму лошадь и через час... - О нет, через час будет поздно, - сказал Ашар слабеющим голосом. - Священника! Только бы священника! Я больше ничего не хочу! - Конечно, я не могу заменить его, - нерешительно сказал Поль, - но ты обо всем можешь поговорить со мной, ведь я твой друг. - Спасибо тебе, сынок! Тогда кончим мирские дела, чтобы после уже ни о чем, кроме Бога, не думать. Ты говоришь, что маркиз тоже умирает? - Да, он был при смерти, когда я ушел. - Ты знаешь, что после его смерти имеешь право взять документы о твоем рождении, которые лежат в этом ящике?.. - Знаю. - А если я умру раньше его и без священника, кому их доверить? - Старик, собравшись с силами, приподнялся и показал Полю ключ у себя под подушкой. - Тогда возьми ключ, отвори вот этот ящик: там ты найдешь шкатулку. Ты человек благородный. Поклянись, что не откроешь этой шкатулки, пока маркиз жив. - Клянусь! - Поль протянул руку к распятию в головах кровати. - Слава Богу! - сказал Ашар. - Теперь я умру спокойно. - Ты можешь умереть спокойно, потому что сын держит тебя за руку здесь, а отец протянет тебе руку на том свете. - Так ты думаешь, что он доволен будет моей верностью? - Да. Ты ему мертвому был верен так, как другие редко бывают преданы живым. - Ты знаешь, - задумчиво произнес старик, - я часто думаю, что, может быть, слишком покорно исполнял его волю! Мне бы не надо было допускать этой дуэли, и нельзя было оставаться на ней спокойным зрителем. Вот в чем я хотел покаяться священнику, только одно это тяготит мою душу. Иногда мне приходило в голову, что эта дуэль без секундантов - просто убийство... тогда, ты понимаешь, тогда я уже не свидетель, а сообщник! - Не знаю, - тихо ответил Поль, - не знаю, Ашар, всегда ли справедливы человеческие законы и законы чести. Но, мне кажется, дуэль не может, как бывало в старину, считаться честным судом. Впрочем, все это должна решать совесть человека, а не рассудок... По крайней мере я, скажу по совести, сделал бы на твоем месте то же, что и ты. Если совесть обманула тебя, она обманывает и меня также, и в таком случае я имею полное право простить тебя и прощаю от себя и за моего отца. - Спасибо тебе, спасибо! - сказал старик, пожимая руки молодого человека. - Ты утешил меня перед смертью, потому что укоры совести ужасны в эту минуту! - Постой! - воскликнул Поль, вздрагивая. - Слушай! - Что такое? - Разве ты не слышишь? - Ничего не слышу. - Мне показалось, что кто-то зовет меня... Слышишь? Слышишь? Так и есть! Кажется, это голос Маргариты!.. - Выйди к ней, - сказал старик. - Мне надо побыть одному. Поль бросился в другую комнату и услышал, как кто-то под окном в третий раз произнес его имя. Он побежал к двери, отворил ее и увидел Маргариту, уже выбившуюся из сил и упавшую у порога на колени. - Сюда! Сюда! - закричала она с выражением величайшего ужаса на лице, как только увидела Поля. ГЛАВА XV Поль подхватил ее на руки; она была бледна и холодна, как мрамор. Он внес ее в первую комнату и посадил в кресло, потом пошел к двери, прикрыл ее и вернулся. - Чего вы так испугались? - спросил он. - Разве вас кто-нибудь преследовал? И как вы попали сюда в такое время? - Я, - прошептала Маргарита, - я в любое время дня и ночи бежала бы сюда... бежала бы до тех пор, пока земля несла бы меня... Я бы бежала, пока не нашла руку, которая может меня защитить... О, я бы бежала!.. Поль! Поль! Отец мой умер! - Бедняжка! - ласково сказал Поль, прижимая Маргариту к груди. - Бедная моя сестренка! Убегала от мертвого и попала к умирающему. Оставила смерть в замке и нашла ее опять в хижине. - Да, да, - Маргарита в ужасе всем телом прижалась к Полю. - Смерть там, смерть здесь! Но там умирают в отчаянии, а здесь... спокойно. О Поль, Поль, если бы вы видели то, что мне пришлось увидеть! - Что же вы видели? - Вы знаете, какой ужас испытал отец, увидев вас и услышав ваш голос? - Да, знаю. - Его без чувств перенесли потом в спальню... - Это не моя вина. Я говорил с вашей матерью, а он услышал, - хмуро сказал Поль. - Я понимаю, Поль, и не корю вас. Вы, наверное, слышали из кабинета весь наш разговор и знаете, что бедный мой отец узнал меня. Я не вытерпела и, когда его унесли, пошла в его комнату, не побоявшись гнева матери, чтобы еще хоть раз обнять дорогого мне человека. Дверь была заперта, и я потихоньку постучалась. Он, видно, в это время пришел в себя, потому что спросил слабым голосом: "Кто там?" - А где же была ваша мать? - спросил Поль. - Мать? Она ушла и заперла его, как ребенка. Я сказала ему, что это я, дочь его, Маргарита. Он узнал мой голос и велел мне пройти по потайной лестнице, которая ведет через маленький кабинет в его комнату. Через минуту я стояла уже на коленях у его постели, и он благословил меня. Да, он отдал мне свое родительское благословение... О, теперь я надеюсь, что судьба не будет ко мне так жестока! - Да, теперь будь спокойна, - сказал Поль. - У тебя все будет хорошо! Плачь об отце, моя милая, но о себе тебе плакать нечего. Теперь ты спасена. - О, вы еще не слыхали самого главного, Поль! Вы еще не слыхали! Выслушайте меня! - Говори, говори, моя милая! - Я стояла на коленях и плакала, целовала его руки... Вдруг, слышу, кто-то идет по лестнице. Отец, видно, узнал шаги, потому что быстро обнял меня в последний раз и сделал знак, чтобы я ушла. Я вскочила, но была так взволнована, что, вместо того чтобы выйти на потайную лестницу, попала в другой кабинет, без света и без выхода. Я ощупала стены и убедилась, что выйти мне невозможно. В это время кто-то вошел в комнату отца. Я замерла и боялась даже перевести дыхание. Это была моя мать со священником. Уверяю вас, Поль, она была бледнее умирающего! - Да, нелегко вам пришлось! - сказал Поль вполголоса. - Священник сел у изголовья, - продолжала Маргарита, все более воодушевляясь, - матушка стояла в ногах. Вообразите мое положение! И я не могла бежать!.. Дочь вынуждена была слушать исповедь своего отца! О, это ужасно! Я упала на колени, закрыла глаза, чтобы не видеть, молилась, чтобы не слышать, и все-таки против воли... - о, уверяю вас, Поль, против воли!.. - я видела, слышала... и то, что я видела и слышала, никогда не изгладится из моей памяти! Я видела, как отец, взволнованный своими воспоминаниями, со смертельно бледным лицом, приподнялся на постели. Я слышала... как он говорил о дуэли... о неверности своей жены!.. Об убийстве!.. И при каждом слове матушка становилась все бледнее и бледнее и, наконец, закричала, чтобы заглушить его слова: "Не верьте ему, батюшка!.. Он безумный... помешанный... он сам не знает, что говорит! Не верьте ему!.." Поль, это было ужасное, безобразное зрелище! Мне стало плохо, и я потеряла сознание... - Вот и свершился суд! - воскликнул Поль. - И что же дальше, как же вы вышли из своей западни? - Не знаю, сколько времени пробыла я без чувств, - продолжила свой рассказ Маргарита, - но, когда пришла в себя, в комнате было уже тихо, как в склепе. Матушка и священник ушли, а возле постели отца горели две свечи. Я открыла пошире дверь и посмотрела на постель: она вся оказалась накрыта покрывалом, под которым, вытянувшись, лежал мой отец. Я поняла, что все кончено! От ужаса я не смела шевельнуться и в то же время страстно хотела приподнять покрывало, чтобы в последний раз поцеловать несчастного моего отца, пока его не положили еще в гроб. И все-таки страх победил! Не помню, как спустилась по лестнице, - ступенек я не видела, потом куда-то бежала по залам, по галереям и, наконец, по свежести воздуха поняла, что я уже в парке. Я бежала как безумная! Я помнила, что вы должны быть здесь. Какой-то инстинкт... сама не понимаю, что это такое... что-то влекло меня в эту сторону. Мне казалось, что за мной гонятся тени и привидения. На повороте одной аллеи... не знаю, в самом ли деле это было или только мне так показалось... я вижу... матушка... вся в черном... идет тихо, бесшумно, как призрак. О, тут... страх дал мне крылья! Потом я почувствовала, что силы меня оставляют, и стала кричать. Добежала я почти до этих дверей... Знаете, я бы умерла, если б они не отворились. Мне все казалось... Тсс! - сказала она вдруг шепотом. - Вы слышите? - Да-да, - ответил Поль, задувая лампу, - кто-то идет. - Посмотрите, посмотрите, - продолжала Маргарита, прячась за занавесом и закрывая им Поля. - Посмотрите... я не ошиблась. Это она! Дверь отворилась, маркиза вся в черном, бледная как тень, медленно вошла в дом, прикрыла за собой дверь, заперла ее на ключ и, не видя ни Поля, ни Маргариты, прошла во вторую комнату, где лежал Ашар. Она подошла к его постели, как перед этим к постели мужа, только священника с ней не было. - Кто там? - спросил Ашар, открывая одну сторону полога. - Я, - ответила маркиза, отдергивая другую половину. - Вы, маркиза? - воскликнул старик с ужасом. - Зачем вы пришли к постели умирающего? - Предложить тебе договор. - Чтобы погубить мою душу? - Напротив, чтобы спасти ее, Ашар, - продолжала она, нагнувшись к умирающему, - тебе уже ничего не нужно на этом свете, кроме духовника. - Да, но вы не прислали мне вашего священника... - Через пять минут он будет здесь... если только ты сам захочешь. - Прошу вас, пошлите за ним! - сказал старик умоляюще. - Только поскорее, мне уже недолго жить. - Да, старик... Но если я примирю тебя с небом, согласен ли ты за это успокоить меня на земле? - Что же я могу для вас еще сделать? - проговорил умирающий, закрывая глаза, чтобы не видеть женщины, взгляд которой леденил кровь в его жилах. - Тебе нужен только духовник, чтобы спокойно умереть, а мне, ты знаешь сам, что мне нужно, чтоб я могла жить спокойно. - Так вы хотите погубить мою душу клятвопреступлением?.. - Напротив, я хочу спасти ее прощением. - Прощение?.. Я его уже получил. - От кого же? - От того, кто один на свете мог простить меня. - Но Морне не может вернуться с того света! - сказала маркиза голосом, в котором ирония смешивалась со страхом. - Вы забыли, маркиза, что у него остался сын. - Так ты тоже его видел? - удивилась маркиза. - Да, да, я его видел! - подтвердил Ашар. - И ты все сказал ему? - Все. - А документы о его рождении? - спросила тревожно маркиза. - Я не мог их отдать ему, потому что маркиз был еще жив. Они здесь. - Ашар, - воскликнула маркиза, бросившись на колени у постели. - Ашар, сжалься надо мной! - Маркиза! Вы передо мной на коленях? - Да, старик, да! Я перед тобой на коленях прошу, умоляю тебя! В твоих руках честь одной из древнейших фамилий во всей Франции, вся моя прошедшая, вся оставшаяся моя жизнь!.. Эти бумаги!.. Моя душа, мое сердце, а главное - мое имя, имя моих предков, имя моих детей! А ты-то знаешь, хоть и не все, что вытерпела, чему подвергалась я, чтобы только не было пятна на этом имени! Неужели ты думаешь, что мое сердце никогда не испытывало чувств к любимому человеку, к детям и мужу? Но я боролась к ними, Ашар, долго боролась и, наконец, заглушила их - все, одно за другим! Я намного моложе тебя, старик! Мне еще долго жить, а ты уже умираешь. Посмотри на мои волосы: они седее твоих. - Что она говорит? - прошептала Маргарита, отодвинув штору так, чтобы можно было видеть, что делается в другой комнате. - О, боже мой! - Слушай, слушай, Маргарита! - сказал Поль. - Я хочу, чтобы ты от нее самой все узнала. - Да, - говорил тем временем Ашар, - да, вы всегда боялись только людского суда, вы забыли, что когда-то Бог помиловал блудницу... - Да, но люди хотели закидать ее каменьями!.. Двадцать поколений уважали наше имя, а если б они узнали то, что, спасибо тебе, до сих пор мне удалось утаить от них... это имя покрылось бы позором, и люди стали бы презирать его!.. Я столько страдала, старик, что, надеюсь, на том свете мне будет легче... Но люди, Ашар! Люди неумолимы - они не прощают, не забывают! Да притом, разве я одна подвергнусь их оскорблениям, разве я одна буду страдать? С моей участью соединена участь сына и дочери. Тот старший... он так же дорог мне, как Эммануил и Маргарита! Но разве я имею право назвать его своим сыном? Ты знаешь, что по закону он старший в семье, и чтобы присвоить себе и титул и богатство, ему стоит только объявить свое имя. И тогда что же останется Эммануилу? Мальтийский крест? Маргарите? Монастырь! - Да, да, - сказала Маргарита тихо, протягивая руки к маркизе. - Да, монастырь, где бы я могла молиться за вас, матушка. - Тсс! Слушайте! - сказал Поль. - Вы его мать, но вы его не знаете! - проговорил умирающий, ослабевая. - Его я не знаю, но знаю вообще людей, - ответила маркиза. - У него сейчас нет имени - он может получить древнее благородное имя; у него нет состояния - он получит огромное богатство. И ты воображаешь, что он от всего этого откажется? - Да, если вы этого потребуете. - Но по какому праву я могу этого от него требовать? По какому праву я буду просить его пощадить меня, Эммануила, Маргариту? А он может мне сказать: "Я вас не знаю, маркиза, слышал только, что вы моя мать, больше ничего". - Его именем, маркиза, - с трудом произнес Ашар, которому смерть уже начинала леденить язык, - его именем обещаю вам... клянусь... о, Господи! Маркиза приподнялась и нагнулась к больному, высматривая на лице его постепенное приближение смерти. - Ты обещаешь!.. Ты клянешься! - сказала она. - А разве он знает о твоем обещании? А! И ты хочешь, чтобы я, полагаясь на одно твое слово, прозакладывала двадцать лет моей жизни против двадцати минут, которые тебе остается прожить!.. Я просила, я умоляла тебя. В последний раз прошу, умоляю: отдай мне сам эти бумаги. - Они не мои, а его. - Они нужны мне! Непременно нужны, говорю я тебе! - восклицала маркиза все с большей страстью по мере того, как Ашар ослабевал. - Господи! Спаси меня от этой муки! - прохрипел старик. - Сейчас прийти сюда некому, - сказала маркиза, обернувшись, и какая-то мысль мелькнула в ее холодных глазах. - Ты говорил, что этот ключ всегда с тобой... - Неужели вы хотите вырвать его из рук умирающего? - Нет, - ответила маркиза, - я подожду... - Дайте мне умереть спокойно! - сказал Ашар. - Прошу вас, выйдите отсюда! Маркиза бросилась на колени и низко, почти до самого пола, склонила голову. Ашар вытянулся на постели, сложил крестом руки и прижал распятие к груди. Маркиза, не поднимая головы, взяла нижнюю часть занавеса и закинула обе половинки одну на другую так, чтобы лица умирающего не стало видно. - Какой ужас! - прошептала Маргарита. - Да, нелегко вам пришлось сегодня, но вы держитесь, держитесь, - подбодрил ее Поль. Несколько минут продолжалось торжественное, страшное молчание, прерываемое только хрипами умирающего... Скоро все было кончено - Ашара не стало на свете. Маркиза приподняла голову, несколько минут тревожно вслушивалась в тишину, потом, не открывая занавеса, просунула под него руку и вытащила ключ. Молча встала и, не спуская глаз с постели, пошла к ящику, но в ту минуту, как она хотела вложить ключ в замок, Поль, который следил за каждым ее движением, бросился в комнату и, схватив маркизу за руку, сказал: - Дайте мне ключи, мадам! Маркиз умер, и эти бумаги мои. - Это вы? - воскликнула маркиза, отскочив в ужасе и падая в кресло. - Боже правосудный, это мой сын! - Что же это такое? - прошептала Маргарита, падая в другой комнате на колени. Поль отворил ящик и взял шкатулку, в которой столько лет хранились его документы. ГЛАВА XVI Между тем среди стольких происшествий, следовавших в эту ночь одно за другим, Поль не забыл, что должен драться с Лектуром. Он послал к нему лейтенанта Вальтера, и часов в шесть утра офицер был уже в замке Оре. Он нашел Лектура у Эммануила. Увидев Вальтера, Лектур пошел в парк, чтобы секунданты могли свободно обговорить все условия. Вальтеру приказано было на все соглашаться, и поэтому переговоры оказались непродолжительными. Дуэль была назначена на четыре часа пополудни, на берегу моря, подле рыбачьей хижины, что между Пор-Луи и замком Оре. Драться решено было на пистолетах или шпагах; само собой разумеется, выбор предоставлен был Лектуру как обиженному. Что касается маркизы, то, потрясенная появлением Поля, она, как мы видели, почти без чувств опустилась в кресло, но через некоторое время твердость характера вновь взяла свое: маркиза встала, накинула на лицо покрывало, прошла во вторую комнату, где огня не было, и вышла в парк. Она не видела Маргариты, которая стояла за шторой на коленях, безмолвная от удивления и ужаса. Маркиза вернулась в замок и пришла в тот зал, где приготовлен был брачный договор. Там, при умирающем мерцании свеч, облокотившись на стол, положив голову на обе руки и устремив глаза на бумагу, где Лектур уже подписался, а маркиз успел начертать лишь половину своего имени, она провела оставшуюся часть ночи в размышлениях о своем будущем. Таким образом она дождалась рассвета, и не подумав отдохнуть: так сильно гордая душа ее поддерживала тело, в котором была заключена! Итогом этих раздумий было решение как можно скорее отправить Эммануила и Маргариту из замка Оре, потому что от них ей больше всего хотелось скрыть свое знакомство и дальнейшие отношения с Полем. В восемь часов, услышав шаги Вальтера, который в это время уходил из замка, она позвонила. Вскоре в дверях показался лакей; видно было, что и он тоже не спал. - Позови графиню! - приказала маркиза. Лакей ушел, а маркиза, мрачная и безмолвная, приняла прежнее свое положение. Через несколько минут она услышала за собой шум легких шагов и оглянулась. Возле нее стояла Маргарита. Девушка с еще большей почтительностью, чем обычно, хотела поцеловать руку матери, но маркиза сидела неподвижно, словно не замечая ее. Маргарита опустила руки и стояла молча. Она тоже была во вчерашнем платье. Сон пролетел над землей, миновав замок Оре. - Подойти ближе, - сказала маркиза. Маргарита сделала шаг вперед. - Отчего, - продолжала маркиза, - ты так бледна и расстроена? - Maman!.. - прошептала сухими губами Маргарита. - Говори! - Смерть отца... быстрая и неожиданная... - заговорила Маргарита. - Ах, как много я в эту ночь выдержала! - Да, - сказала маркиза глухим голосом, устремив на Маргариту взгляд, в котором затеплилась искра тепла, - да, молодое деревце гнется и облетает под порывами ветра, один только старый дуб выдерживает всю ярость бури. Я тоже, Маргарита, много страдала! Я тоже провела ужасную ночь, но посмотри на меня: видишь, я спокойна. - У вас душа сильная и твердая, матушка, - сказала Маргарита, - но не требуйте той же твердости и силы от других людей, вы только разобьете их души. - Но я и требую от тебя только повиновения, - сказала маркиза, опустив руку на стол. - Маргарита, твой отец умер, теперь старший в нашей семье Эммануил. Ты сейчас должна ехать с ним в Ренн. - Я?! - удивилась девушка. - Мне ехать в Ренн? Зачем же? - Затем, что наша часовня слишком мала, чтобы справлять в ней вместе и свадьбу дочери и погребение отца! - Матушка, - сказала Маргарита умоляюще, - мне кажется, приличия да и совесть требуют, чтобы эти церемонии происходили не так быстро одна за другой. - Приличия и совесть повелевают исполнять последнюю волю умерших, - холодно произнесла маркиза не допускающим возражения тоном. - Посмотри на этот договор. Видишь: отец твой подписал первые буквы своего имени. - Но позвольте спросить, матушка, разве отец был в здравом уме и повиновался своей воле, когда он начал писать эту строку, прерванную смертью? - Не знаю, - ответила надменно маркиза, - не знаю. Знаю только, что родители,