ет завлечь его в  сети мщения, которые она  расставит и в  которых,
надо надеяться, задушит молодого мушкетера.
     Все эти надежды навевали  отрадные мысли; убаюканная ими, миледи вскоре
заснула.
     Ее  разбудил приятный  голос,  прозвучавший у ее постели.  Она  открыла
глаза  и  увидела  аббатису в  сопровождении  молодой  женщины с  белокурыми
волосами  и нежным цветом  лица, которая  смотрела на нее с доброжелательным
любопытством.
     Лицо молодой женщины было ей совершенно незнакомо. Обе они, обмениваясь
обычными приветствиями,  внимательно  оглядывали друг друга: обе были  очень
красивы, но  совсем разной красотой.  Однако миледи с улыбкой  отметила  про
себя,  что   у  нее  самой  гораздо  более  представительный   вид  и  более
аристократические  манеры,  чем  у  этой  молодой  женщины.  Правда,  платье
послушницы, облекавшее  ее стан, было  не  очень-то выгодно  для такого рода
состязания.
     Аббатиса познакомила  их; выполнив эту формальность, она удалилась, так
как  обязанности настоятельницы  призывали ее в  церковь,  и молодые жепщины
остались одни.
     Послушница,  видя, что  миледи лежит  в постели,  хотела  уйти вслед за
аббатисой, но миледи удержала ее.
     - Как, сударыня, - заговорила она, - едва я вас увидела,  вы уже хотите
лишить меня вашего  общества? Признаюсь вам, я немного  рассчитываю на него,
пока мне придется жить здесь.
     - Нет, сударыня, -  ответила послушница, - я  просто испугалась, что не
вовремя пришла: вы спали, вы утомлены...
     - Ну так  что ж?  - возразила миледи. - Чего могут желать те, кто спит?
Хорошего  пробуждения!  Вы  мне его доставили,  так позвольте мне  вполне им
насладиться.
     И, взяв  молодую женщину за руку, миледи притянула ее к стоявшему возле
кровати креслу.
     Послушница села.
     - Боже мой, как мне не везет! - сказала она. - Уже полгода,  как я живу
здесь, не  имея никаких развлечений.  Теперь вы приехали,  ваше  присутствие
сулит мне очаровательное общество, и вот, по всей вероятности, я с минуты на
минуту покину монастырь!
     - Как! - удивилась миледи. - Вы скоро выходите из монастыря?
     -  По крайней мере, я на это надеюсь! - ответила послушница с радостью,
которую она ничуть не пыталась скрыть.
     -  Я кое-что слышала о том, что вы много выстрадали от  кардинала. Если
это так, то вот еще одна причина для нашей взаимной симпатии.
     -  Значит, мать  настоятельница сказала правду: вы,  так  же  как  и я,
жертва этого злого пастыря?
     - Тише!  - остановила миледи молодую женщину. - Даже здесь не будем так
говорить  о нем. Все мои  несчастья  проистекают  оттого, что  я  выразилась
примерно так, как  вы  сейчас, при женщине, которую я считала своим другом и
которая предала меня. И вы тоже жертва предательства?
     - Нет, - ответила послушница, -  я жертва моей преданности, преданности
женщине, которую я любила, за которую я отдала бы жизнь и готова отдать ее и
впредь!
     - И которая покинула вас в беде? Так всегда бывает!
     - Я была настолько  несправедлива, что думала так, но два-три дня назад
я убедилась  в противном и благодарю  за это создателя:  мне  тяжело было бы
думать,  что она меня забыла... Но вы, сударыня... вы, кажется, свободны, и,
если бы вы захотели бежать, это зависит только от вашего желания.
     - А  куда  я пойду,  не имея друзей,  не  имея денег, в  незнакомых мне
краях, в которых я прежде никогда не бывала?
     - Ах, что касается друзей, они будут у вас везде, где бы вы ни были!
     -  воскликнула  послушница.  - Вы кажетесь  такой  доброй,  и  вы такая
красавица!
     -  Что  не  мешает мне быть  одинокой  и гонимой,  - возразила  миледи,
придавая своей улыбке ангельское выражение.
     - Верьте мне, -  заговорила послушница, - надо надеяться на провидение.
Всегда наступает такая минута, когда однажды сделанное нами добро становится
нашим  ходатаем  перед  богом. И,  быть  может, как я ни  бессильна,  как ни
ничтожна,  - это ваше счастье, что вы меня встретили. Если я выйду отсюда, у
меня найдутся влиятельные  друзья,  которые,  выступив на мою защиту, смогут
потом выступить и на вашу.
     - Если  я  сказала, что  я  одинока, это  не  значит,  что  у меня  нет
знакомых, занимающих  высокое положение, - продолжала миледи в надежде, что,
говоря о  себе,  она вызовет послушницу на  откровенность. - Но эти знакомые
сами  трепещут  перед  кардиналом,  сама  королева  не  осмеливается  никого
поддержать против грозного министра. У меня есть доказательства того, что ее
величество, несмотря на доброе сердце, не  раз  бывала  вынуждена отдавать в
жертву гнева его высокопреосвященства тех, кто оказывал ей услуги.
     - Поверьте мне,  сударыня, королева может сделать вид, что  она  от них
отступилась,  но  нельзя  судить  по  внешнему  впечатлению: чем  больше они
подвергаются  гонениям, тем  больше  королева о  них думает,  и  часто в  ту
минуту, когда они этого меньше всего ожидают, они убеждаются в  том,  что не
забыты ее милостивым вниманием.
     - Увы! - вздохнула миледи. - Я верю этому - ведь королева так добра!
     -  Ах, значит, вы знаете нашу прекрасную и великодушную  королеву, если
вы о ней так отзываетесь! - восторженно произнесла послушница.
     - То есть я не имею чести быть лично знакомой с ней, - ответила миледи,
спохватившись, что она зашла слишком далеко, - но я знакома со многими из ее
ближайших  друзей:  я знаю господина  де  Пютапжа, знала в Англии  господина
Дюжара, знакома с господином де Тревилем...
     -  С  господином де Тревилем!  -  вскричала послушница  -  Вы знакомы с
господином де Тревилем?
     - Да, как же, и даже хорошо знакома.
     - С капитаном королевских мушкетеров?
     - Да, с капитаном королевских мушкетеров.
     -  В таком случае вы увидите, что  скоро, очень скоро мы с вами  станем
близкими  знакомыми,  почти  друзьями!  Если  вы  знакомы  с  господином  де
Тревилем, вы, вероятно, бывали у него в доме?
     - Да, часто, - подтвердила миледи. Вступив на этот путь и видя, что она
лжет удачно, она решила держаться его до конца.
     - Вы, вероятно, встречали у него кое-кого из мушкетеров?
     - Всех, кого  он  обычно  у  себя  принимает,  -  ответила  миледи, уже
по-настоящему заинтересованная этим разговором.
     - Назовите мне кого-нибудь  из тех, кого вы  знаете, и вы увидите - они
окажутся моими друзьями.
     - Ну, например...  - в замешательстве начала миледи, - я знаю господина
де Сувиньи, господина де Куртиврона, господина де Ферюссака...
     Послушница выслушала миледи, не перебивая ее, потом, видя,  что  миледи
умолкла, спросила:
     - Не знаете ли вы кавалера по имени Атос?
     Миледи побледнела, как полотно  простыни, на которой она лежала, и, как
ни велико  было ее умение  владеть  собой, она невольно  вскрикнула, схватив
собеседницу за руку и пожирая ее глазами.
     -  Что такое?  Что с  вами? - спросила бедняжка. -  Ах,  боже  мой,  не
сказала ли я чего-нибудь такого, что оскорбило вас?
     - Нет, но это имя поразило меня, так как я тоже знала этого кавалера, и
мне показалось странным  встретить человека,  который,  по-видимому,  хорошо
знаком с ним.
     - Да,  хорошо,  очень хорошо! И не  только с  ним, но  и с его друзьями
господином Портосом и господином Арамисом.
     - В самом деле? Их я тоже знаю! - воскликнула миледи, чувствуя, что вся
холодеет от страха.
     -  Ну,  если вы их  знаете, вам,  конечно, известно, что  они славные и
смелые люди. Отчего вы не обратитесь к ним, если вам нужна помощь?
     - Дело в том... - запинаясь, ответила  миледи, - что я  ни с кем из них
не связана  дружбой.  Я  их знаю  только  по  рассказам  их друга, господина
д'Артаньяна.
     -  Вы знаете  господина  д'Артаньяна?  - вскричала  послушница,  в свою
очередь схватив миледи за руку и впиваясь в нее глазами.
     Заметив странное выражение во взгляде миледи, она спросила:
     - Простите, сударыня, в каких вы с ним отношениях?
     - Он... - смутилась миледи, - он мой друг.
     - Вы меня обманываете,  сударыня, - сказала послушница. -  Вы были  его
любовницей!
     - Это вы были любовницей д'Артаньяна! - воскликнула в ответ миледи.
     - Я? - проговорила послушница.
     - Да, вы. Теперь я вас знаю: вы госпожа Бонасье.
     Молодая женщина удивленно и испуганно отшатнулась.
     - Не отпирайтесь! Отвечайте мне! - продолжала миледи.
     - Ну что ж! Да, сударыня! - сказала послушница. - Значит, мы соперницы?
     Лицо  миледи  вспыхнуло таким  свирепым  огнем,  что  при  всяких  иных
обстоятельствах  г-жа Бонасье со  страха  обратилась бы в бегство,  но в эту
минуту она была во власти ревности.
     -  Признайтесь  же, сударыня, - заговорила она с такой  настойчивостью,
какую нельзя  было предположить  в ней, - вы его любовница? Или, может быть,
вы были его любовницей прежде?
     - О нет! -  воскликнула  миледи  голосом, не допускавшим  сомнения в ее
правдивости. - Никогда! Никогда!
     - Я верю вам, - сказала г-жа Бонасье. - Но отчего же вы так вскрикнули?
     - Как, вы не понимаете? - притворно удивилась  миледи, уже оправившаяся
от смущения и вполне овладевшая собой.
     - Как я могу понять? Я ничего не знаю.
     - Вы не понимаете, что господин д'Артаньян поверял мне, как другу, свои
сердечные тайны?
     - В самом деле?
     - Вы не понимаете,  что мне известно  все: ваше  похищение из домика  в
Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же
мне не  удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с вами?  Ведь мы так
часто беседовали с  ним о вас! Ведь  он вас любит всей душой и заставил меня
полюбить  вас  заочно.  Ах,  милая  Констанция,  наконец-то  я  нашла   вас,
наконец-то я вас вижу!
     И миледи протянула г-же  Бонасье  руки, и г-жа Бонасье,  убежденная  ее
словами, видела теперь в этой женщине, которую она за минуту до того считала
соперницей, своего искреннего и преданного друга.
     - О, простите меня! Простите! - воскликнула она и склонилась на плечо к
миледи. - Я так люблю его!
     Обе женщины с минуту держали друг друга в объятиях. Если бы силы миледи
равнялись ее ненависти, г-жа Бонасье,  конечно,  нашла бы в  объятиях миледи
смерть.  Но,  не  будучи в  состоянии  задушить ее, миледи  ей улыбнулась  и
воскликнула:
     - Милая моя красавица,  дорогая моя малютка, как я  счастлива, что вижу
вас! Дайте мне на вас наглядеться!
     И, говоря это, она пожирала ее глазами.
     - Да-да,  конечно, это вы! По всему тому, что он говорил мне,  я сейчас
узнаю вас, отлично узнаю!
     Бедная  молодая  женщина  и  не подозревала жестоких замыслов,  которые
таились  за  этим  ясным лбом, за  этими  блестящими глазами, в  которых она
читала только участие и жалость.
     - Значит, вам известно, сколько я выстрадала, если он рассказывал вам о
моих  страданиях,  - сказала  г-жа  Бонасье.  -  Но  страдать  ради  него  -
блаженство!
     Миледи машинально повторила:
     - Да, блаженство.
     Она думала о другом.
     - И к тому же мои мучения скоро кончатся, - продолжала г-жа Бонасье.
     - Завтра или, быть может, сегодня вечером я его опять увижу, и грустное
прошлое будет забыто.
     -  Сегодня  вечером?  Завтра?  - переспросила миледи, которую эти слова
вывели  из задумчивости.  - Что вы хотите  этим  сказать?  Вы  ждете от него
какого-нибудь известия?
     - Я жду его самого.
     - Его самого? Д'Артаньян будет здесь?
     - Да, будет.
     - Но  это невозможно!  Он на осаде Ла-Рошели,  вместе  с кардиналом. Он
вернется только после взятия города.
     - Вы  так думаете?  Но  разве есть на свете что-нибудь невозможное  для
моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера!
     - Я не могу вам поверить!
     -  Ну  так прочтите сами!  - предложила  от  избытка горделивой радости
несчастная молодая женщина и протянула миледи письмо.
     "Почерк госпожи де Шеврез!  - отметила  про себя  миледи. -  А, я так и
знала, что они поддерживают сношения с этим лагерем!"
     И она жадно прочитала следующие строки:
     "Милое дитя, будьте наготове. Наш друг  вскоре навестит вас, и навестит
только затем, чтобы вызволить вас из тюрьмы, где вам  пришлось укрыться ради
вашей безопасности. Приготовьтесь же  к отъезду и никогда не  отчаивайтесь в
нашей помощи.
     Наш очаровательный гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком
храбрым  и преданным;  передайте ему, что  где-то  очень ему признательны за
предостережение".
     -  Да-да, - сказала миледи, - в письме все  ясно сказано. Известно вам,
что это за предостережение?
     -  Нет. Но я  догадываюсь, что он,  должно быть, предупредил королеву о
каких-нибудь новых кознях кардинала.
     -  Да,  наверное, это  так! -  сказала  миледи, возвращая г-же  Бонасье
письмо и в задумчивости снова опуская голову.
     В эту минуту послышался топот скачущей лошади.
     -  Ах! - вскричала г-жа Бонасье, бросаясь к окну. - Уж  не он  ли  это?
Миледи,  окаменев от удивления,  осталась в постели: на нее  сразу свалилось
столько неожиданностей, что она впервые в жизни растерялась.
     - Он! Он! - прошептала она. - Неужели это он?
     И  она  продолжала  лежать  в  постели,  устремив  неподвижный  взор  в
пространство.
     -  Увы,  нет,  -  вздохнула  г-жа Бонасье. -  Это  какой-то  незнакомый
человек... Однако он,  кажется, едет к нам... Да, он  замедляет  бег коня...
останавливается у ворот... звонит...
     Миледи вскочила с постели.
     - Вы вполне уверены, что это не он? - спросила она.
     - Да, вполне.
     - Вы, может быть, не разглядели?
     - Ах,  стоит мне только увидеть  перо его шляпы,  кончик плаща, и я его
тотчас узнаю!
     Миледи продолжала одеваться.
     - Все равно. Вы говорите, этот человек идет сюда?
     - Да, он уже вошел.
     - Это или к вам, или ко мне.
     - Ах, боже мой, какой у вас взволнованный вид!
     - Да, признаюсь, я не так доверчива, как вы, я всего опасаюсь...
     - Тише! - остановила ее г-жа Бонасье. - Сюда идут!
     В самом деле, дверь открылась, и вошла настоятельница.
     - Это вы приехали из Булони? - обратилась она к миледи.
     - Да, я,  - ответила миледи, пытаясь вернуть  себе  хладнокровие. - Кто
меня спрашивает?
     -  Какой-то  человек, который  не хочет  назвать  себя, но говорит, что
прибыл по поручению кардинала.
     - И желает меня видеть?
     - Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.
     - В таком случае, пожалуйста, пригласите его сюда, сударыня.
     - Ах, боже мой, боже мой! - ужаснулась г-жа Бонасье. -  Уж не привез ли
он какое-нибудь плохое известие?
     - Боюсь, что да.
     -  Я оставлю вас с этим незнакомцем, но, как только он  уедет, я,  если
позволите, вернусь к вам.
     - Конечно, прошу вас.
     Настоятельница и г-жа Бонасье вышли.
     Миледи осталась одна и устремила глаза на дверь; минуту спустя раздался
звон  шпор, гулко отдававшийся на  лестнице,  затем шаги приблизились, дверь
распахнулась, и на пороге появился человек.
     Миледи радостно вскрикнула: этот человек был  граф до Рошфор,  душой  и
телом преданный кардиналу.



        XXXII. ДВЕ РАЗНОВИДНОСТИ ДЕМОНОВ

     - А! - воскликнули одновременно миледи и Рошфор. - Это вы!
     - Да, я.
     - И откуда? - спросила миледи.
     - Из-под Ла-Рошели. А вы?
     - Из Англии.
     - Бекингэм?
     - Умер или опасно ранен. Когда я уезжала, ничего не добившись  от него,
один фанатик его убил.
     - А!  - усмехнулся  Рошфор.  - Вот счастливая  случайность!  Она  очень
обрадует его высокопреосвященство. Известили вы его?
     - Я написала ему из Булони. Но каким образом вы здесь?
     - Его высокопреосвященство беспокоится и послал меня отыскать вас.
     - Я только вчера приехала.
     - А что вы делали со вчерашнего дня?
     - Я не теряла даром времени.
     - О, в этом я не сомневаюсь!
     - Знаете, кого я здесь встретила?
     - Нет!
     - Отгадайте!
     - Как я могу отгадать?
     - Ту молодую женщину, которую королева освободила из тюрьмы.
     - Любовницу этого мальчишки д'Артаньяна?
     -   Да,  госпожу  Бонасье,  местопребывание  которой  было   неизвестно
кардиналу.
     -  Ну,  вот  еще одна счастливая  случайность, под пару той,  - заметил
Рошфор. - Положительно, господину кардиналу везет!
     -  Можете представить  мое  удивление,  - продолжала миледи, -  когда я
очутилась лицом к лицу с этой женщиной!
     - Она вас знает?
     - Нет!
     - Значит, вы для нее чужая?
     Миледи улыбнулась:
     - Я ее лучший друг!
     -  Клянусь  честью, только  вы, милая  графиня,  можете  творить  такие
чудеса!
     -  И счастье мое, что мне удалось стать ее другом,  шевалье: знаете  ли
вы, что здесь происходит?
     - Нет!
     - Завтра или послезавтра за ней приедут с приказом королевы.
     - Вот как! Кто же это?
     - Д'Артаньян и его друзья.
     - Право,  они  дождутся того,  что  мы будем вынуждены  засадить  их  в
Бастилию.
     - Почему же они до сих пор на свободе?
     - Ничего не поделаешь! Господин кардинал питает  к  этим людям какую-то
непонятную для меня слабость.
     - В самом деле?
     - Да.
     - Ну, так скажите ему следующее, Рошфор: скажите  ему, что наш разговор
в гостинице "Красная  голубятня" был подслушан этой четверкой; скажите  ему,
что после его  отъезда один  из  них явился  ко  мне  и силой отнял  у  меня
охранный лист, который кардинал  дал мне; скажите  ему, что они предупредили
лорда  Винтера о моем  приезде в  Англию;  что и  на этот  раз  они едва  не
помешали  исполнить  данное  мне  поручение,  как  уже  помешали  в  деле  с
подвесками; скажите  ему, что  из  этих  четырех  человек следует  опасаться
только двоих: д'Артаньяна  и Атоса;  скажите  ему,  что  третий,  Арамис,  -
любовник  госпожи  де  Шеврез;  его  надо  оставить в живых,  тайна  его нам
известна, и  он может быть  нам полезен; а что касается четвертого, Портоса,
то это дурак, фат и простофиля, и не стоит даже обращать на него внимание.
     - Но все четверо теперь, должно быть, на осаде ЛаРошели?
     -  Я сама так  думала, но  письмо, которое  госпожа Бонасье получила от
супруги  коннетабля  и  имела  неосторожность показать мне, заставляет  меня
предположить, что  все четверо, напротив, сейчас в  дороге  и  явятся  сюда,
чтобы увезти ее.
     - Черт возьми! Что же делать?
     - Что приказал вам кардинал относительно меня?
     - Получить  ваши донесения, письменные или  словесные,  и  вернуться на
почтовых;  а когда он будет  осведомлен  обо всем, что вы сделали, он решит,
как вам дальше поступить.
     - Так я должна остаться здесь?
     - Здесь или где-нибудь поблизости.
     - Вы не можете увезти меня с собой?
     - Нет,  мне  дано точное приказание.  В окрестностях лагеря  вас  могут
узнать,  а ваше присутствие,  сами  понимаете,  будет  бросать  тень на  его
высокопреосвященство.
     - Ну что ж, придется мне ждать здесь или где-нибудь поблизости.
     -  Только скажите мне  заранее,  где  вы  будете  ожидать  известий  от
кардинала, чтобы я всегда знал, где вас найти.
     - Послушайте, я, вероятно, не смогу остаться здесь...
     - Почему?
     - Вы забываете, что с минуты на минуту сюда могут приехать мои враги.
     -  Это  правда.  Но  в  таком  случае  эта юная  особа  улизнет  от его
высокопреосвященства?
     -  Ну  нет! - ответила  миледи с  присущей  только  ей  улыбкой.  -  Вы
забываете, что я ее лучший друг.
     -  Да,  это  правда! Итак,  я могу сказать  кардиналу относительно этой
женщины...
     - ...что он может быть покоен.
     - И это все?
     - Он поймет, что это означает.
     - Он догадается. А что же мне теперь делать?
     -  Немедленно  ехать обратно. По-моему, известия, которые вы  доставите
кардиналу, стоят того, чтобы поспешить.
     - Моя коляска сломалась, когда я въезжал в Лилье.
     - Чудесно!
     - Как так - чудесно?
     - Да так, ваша коляска нужна мне.
     - А как же я, в таком случае, доберусь?
     - Верхом. Скачите во весь опор.
     -  Хорошо  вам  это  говорить!  А   каково  мне  будет  проскакать  сто
восемьдесят лье?
     - Пустяки!
     - Ну, так и быть. А дальше?
     - Дальше: когда вы будете проезжать через Лилье, вы пошлете мне коляску
и прикажете вашему слуге, чтобы он был в моем распоряжении.
     - Хорошо.
     - У вас, конечно, есть с собой какой-нибудь приказ кардинала?
     - У меня есть письменное полномочие действовать по своему усмотрению.
     - Вы предъявите его настоятельнице и скажете, что сегодня или завтра за
мной приедут и  что мне велено отправиться  с тем лицом,  которое явится  от
вашего имени.
     - Отлично!
     - Не забудьте резко отзываться обо мне в разговоре с настоятельницей.
     - Зачем это?
     -  Я жертва  кардинала.  Мне  необходимо внушить  доверие этой  дурочке
Бонасье.
     - Совершенно справедливо! А  теперь,  пожалуйста, потрудитесь составить
донесение обо всем, что произошло.
     - Я  ведь вам  рассказала  то, что  случилось.  У  вас  хорошая память:
повторите все, что я вам говорила, а бумага может потеряться.
     - Вы правы. Только бы мне знать, где потом найти вас, чтобы  не рыскать
напрасно по окрестностям...
     - Верно. Подождите-ка...
     - Дать вам карту?
     - О, я прекрасно знаю эти места!
     - Вы? А когда же вы бывали здесь?
     - Я здесь воспитывалась.
     - Вот как?
     -  Как  видите,  иногда  и то обстоятельство,  что вы  где-то  получили
воспитание, может на что-нибудь пригодиться.
     - Итак, где вы меня будете ждать?
     - Дайте минутку подумать... Да вот где: в Армантьере.
     - А что это такое - Армантьер?
     - Небольшой городок  на реке Лис.  Мне стоит только переправиться через
реку, и я буду в чужом государство.
     -  Превосходно!  Но,  разумеется,  вы  переправитесь  только  в  случае
опасности?
     - Разумеется.
     - А если это случится, как я узнаю, где вы?
     - Вам не нужен ваш лакей?
     - Нет!
     - Он надежен?
     - Вполне. Он человек испытанный.
     -  Отдайте его мне. Никто его не знает, я  его  оставлю  в  том  месте,
откуда уеду, и он проводит вас туда, где я буду.
     - Так вы говорите, что будете ждать меня в Армантьере?
     - Да, в Армантьере.
     - Напишите мне это название на клочке бумаги, а то я боюсь, что забуду.
Ведь в названии города нет ничего порочащего, не так ли?
     - Как знать...  Ну, так и  быть, я готова набросить тень на свое доброе
имя! - согласилась миледи и написала название на листке бумаги.
     - Хорошо,  - сказал Рошфор,  взял  листок из  рук миледи, сложил его  и
засунул  за подкладку своей шляпы. - Впрочем,  будьте спокойны: если  даже я
потеряю эту бумагу, то поступлю, как делают дети -  всю дорогу буду твердить
это название. Ну, как будто все?
     - Кажется, да.
     - Вспомним хорошенько: Бекингэм убит или тяжело ранен... ваш разговор с
кардиналом подслушан четырьмя мушкетерами... лорд Винтер  был предупрежден о
вашем  приезде  в  Портсмут... д'Артаньяна и  Атоса  в Бастилию... Арамис  -
любовник  госпожи  де Шеврез...  Портос  - фат... госпожа Бонасье найдена...
послать  вам  как  можно  скорее коляску... предоставить моего лакея в  ваше
распоряжение... изобразить вас жертвой  кардинала, чтобы у настоятельницы не
возникло никаких подозрений... Армантьер на берегу Лиса. Так?
     - Право, у вас чудесная память, любезный шевалье! Кстати, прибавьте еще
кое-что.
     - Что же?
     - Я видела славный лес, который, по-видимому, прилегает к монастырскому
саду.  Скажите  настоятельнице, что мне позволено  гулять в  этом  лесу. Как
знать... может быть, мне понадобится уйти с заднего крыльца.
     - Вы обо всем позаботились!
     - А вы забыли еще одно...
     - Что же еще?
     - Спросить меня, не нужно ли мне денег.
     - Да, правда. Сколько вам дать?
     - Все золото, какое у вас найдется.
     - У меня около пятисот пистолей.
     -  И у меня  столько же. Имея тысячу  пистолей, можно выйти  из  любого
положения. Выкладывайте все, что у вас в карманах.
     - Извольте.
     - Хорошо. Когда вы едете?
     -  Через  час.  Я только  наскоро пообедаю, а  тем  временем кто-нибудь
сходит за почтовой лошадью.
     - Отлично! Прощайте, шевалье!
     - Прощайте, графиня!
     - Засвидетельствуйте мое почтение кардиналу.
     - А вы - мое почтение сатане.
     Миледи и Рошфор обменялись улыбками и рассталась.
     Час спустя Рошфор галопом умчался обратно; пять часов спустя он проехал
через Аррас.
     Наши  читатели уже  знают, каким образом д'Артаньян узнал его и как эта
встреча,  возбудив опасения четырех мушкетеров, заставила  их еще  поспешнее
продолжать свой путь.



        XXXIII. ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

     Как  только Рошфор вышел, г-жа Бонасье  вернулась  в комнату и увидела,
что миледи радостно улыбается.
     -  Ну  вот,  то, чего вы  опасались, случилось,  -  заговорила  молодая
женщина, - сегодня вечером или завтра кардинал пришлет за вами.
     - Кто вам это сказал, дитя мое? - спросила миледи.
     - Я об этом слышала из уст самого гонца.
     - Подойдите и сядьте тут возле меня, - предложила миледи.
     - Извольте.
     - Подождите, я посмотрю, не подслушивает ли нас кто-нибудь.
     - К чему все эти предосторожности?
     - Вы сейчас узнаете.
     Миледи встала, подошла к двери, открыла ее, выглянула в  коридор, потом
опять уселась рядом с г-жой Бонасье и спросила:
     - Значит, он хорошо сыграл свою роль?
     - Кто это?
     - Тот, кто представился настоятельнице как посланный кардинала.
     - Так он только играл роль?
     - Да, дитя мое.
     - Так, значит, этот человек не...
     - Этот человек, - сказала миледи, понизив голос, - мой брат.
     - Ваш брат? - вскричала г-жа Бонасье.
     - Вы одна знаете эту тайну, дитя мое. Если вы ее доверите кому бы то ни
было, я погибла, а возможно, и вы тоже.
     - Ах, боже мой!
     -  Слушайте, вот что произошло. Мой брат, который спешил сюда ко мне на
помощь,  с тем  чтобы, если  понадобится,  силой  освободить  меня, встретил
гонца, посланного за мной кардиналом, и поехал за ним следом. Добравшись  до
пустынного  и  уединенного  места,  он  выхватил  шпагу  и,  угрожая  гонцу,
потребовал, чтобы  тот отдал  ему бумаги,  которые  он  вез.  Гонец  вздумал
обороняться, и брат убил его.
     - Ах!.. - содрогнулась г-жа Бонасье.
     -   Это  было   единственное  средство,   поймите!  Дальше  брат  решил
действовать  не  силой, а хитростью: он взял бумаги,  явился сюда под  видом
посланца  самого   кардинала,  и  через  час  или  два,  по  приказанию  его
высокопреосвященства, за мной должна приехать карета.
     - Я понимаю: эту карету вам пришлет ваш брат.
     - Совершенно верно. Но это еще не все: письмо, которое вы получили, как
вы полагаете, от госпожи де Шеврез...
     - Ну?
     - ...подложное письмо.
     - Как так?
     - Да,  подложное:  это  западня,  устроенная  для  того,  чтобы  вы  не
сопротивлялись, когда за вами приедут.
     - Но ведь приедет д'Артаньян!
     - Перестаньте заблуждаться: д'Артаньян и его друзья на осаде Ла-Рошели.
     - Откуда вы это знаете?
     - Мой брат встретил посланцев кардинала,  переодетых  мушкетерами.  Вас
вызвали  бы к  воротам, вы подумали бы,  что  имеете дело  с  друзьями,  вас
похитили бы и отвезли обратно в Париж.
     - О, боже, я теряю голову в  этом хаосе преступлений!  Я чувствую, что,
если так  будет  продолжаться,  - промолвила г-жа Бонасье, поднося ладони ко
лбу, - я сойду с ума!
     - Постойте!
     - Что такое?
     - Я слышу лошадиный топот... Это уезжает мой брат. Я хочу с ним еще раз
проститься, пойдемте.
     Миледи  открыла окно и движением  руки подозвала к  себе  г-жу Бонасье.
Молодая женщина подошла.
     Рошфор галопом мчался под окном.
     - До свидания, брат! - крикнула миледи.
     Всадник поднял  голову,  увидел  обеих молодых  женщин и  на всем скаку
дружески махнул миледи рукой.
     - Славный  Жорж! - сказала она, придавая своему лицу нежное  и грустное
выражение, и закрыла окно.
     Она уселась на прежнее место и сделала  вид, что погрузилась в глубокие
размышления.
     - Простите, сударыня, разрешите прервать ваши мысли! - обратилась к ней
г-жа Бонасье. - Что  вы мне посоветуете делать? Боже мой!  Вы опытнее меня в
житейских делах и научите меня, как мне быть.
     -  Прежде  всего, - ответила  миледи,  -  возможно,  что я  ошибаюсь  и
д'Артаньян и его друзья в самом деле приедут к вам на помощь.
     - Ах, это было бы так хорошо, что даже и не верится! - воскликнула г-жа
Бонасье. - Такое счастье не для меня!
     -  В таком случае, вы понимаете, это только вопрос времени, своего рода
состязание  - кто приедет  первый.  Если ваши  друзья  -  вы спасены, а если
приспешники кардинала - вы погибли.
     - О, да-да, погибла безвозвратно! Что же делать?
     - Есть, пожалуй, одно средство, очень простое и вполне естественное...
     - Какое, скажите?
     - Ждать, укрывшись где-нибудь в окрестностях, и сначала удостовериться,
кто эти люди, которые приедут за вами.
     - Но где ждать?
     - Ну, это легко придумать. Я сама остановлюсь в нескольких лье отсюда и
буду скрываться там, пока ко мне не приедет брат. Сделаем так: я увезу вас с
собой, мы спрячемся и будем ждать вместе.
     - Но меня не выпустят отсюда, я здесь на положении пленницы.
     - Здесь думают, что я уезжаю по приказанию кардинала, и уверены, что вы
вовсе не склонны сопровождать меня.
     - Ну?
     -  Ну вот,  карета  подана,  вы прощаетесь со мной,  вы  становитесь на
подножку, желая в последний раз обнять меня. Слуга моего брата, которого  он
пришлет за мной, будет обо всем предупрежден - он подаст знак  почтарю, и мы
умчимся вскачь.
     - Но д'Артаньян? Что, если приедет д'Артаньян?
     - Мы это узнаем.
     - Каким образом?
     -  Да ничего не может быть легче! Мы пошлем обратно в Бетюн слугу моего
брата, на которого, повторяю, мы вполне можем  положиться. Он переоденется и
поселится против монастыря. Если приедут посланцы кардинала,  он не двинется
с места, а если д'Артаньян и его друзья - он проводит их к нам.
     - А разве он их знает?
     - Конечно, знает! Ведь он не раз видел д'Артаньяна у меня в доме.
     - Да-да, вы правы... Итак, все улаживается, все складывается как нельзя
лучше... Но не будем уезжать далеко отсюда.
     -  Самое большее за семь-восемь лье. Мы остановимся в укромном  месте у
самой границы и при первой тревоге уедем из Франции.
     - А до тех пор что делать?
     - Ждать.
     - А если они приедут?
     - Карета моего брата приедет раньше.
     - Но что, если меня не будет с вами, когда за вами явятся, -  например,
если в это время я буду обедать или ужинать?
     - Сделайте одну вещь.
     - Какую?
     - Скажите добрейшей настоятельнице,  что вы  просите  у  нее позволения
обедать  и ужинать вместе  со мной, чтобы нам как  можно меньше расставаться
друг с другом.
     - Позволит ли она?
     - А почему бы нет?
     - Отлично! Таким образом, мы ни на минуту не будем расставаться!
     - Ступайте же  к ней и попросите ее об этом. У меня какая-то тяжесть  в
голове, я пойду прогуляться по саду.
     - Идите. А где я вас найду?
     - Здесь, через час.
     - Здесь, через час... Ах, благодарю вас, вы так добры!
     - Как же мне не принимать в  вас участия! Если  бы даже вы не были сами
по  себе такой красивой  и очаровательной, вы  ведь  подруга  одного из моих
лучших друзей!
     - Милый д'Артаньян, как он будет вам благодарен!
     - Надеюсь. Ну вот, мы обо всем условились. Пойдемте вниз.
     - Вы идете в сад?
     - Да.
     - Пройдите по этому  коридору и  спуститесь по маленькой лестнице - она
выведет вас прямо в сад.
     - Отлично! Благодарю вас.
     Молодые женщины обменялись приветливой улыбкой и разошлись.
     Миледи сказала правду -  она  действительно ощущала  какую-то тяжесть в
голове: неясные  еще  замыслы  хаотично  теснились в  ее  уме. Ей  надо было
уединиться,  чтобы разобраться в своих мыслях.  Она смутно представляла себе
дальнейшие  события,  и  ей  нужны были тишина и  покой, чтобы придать своим
неясным намерениям определенную форму, чтобы составить план действий.
     Прежде всего нужно было как можно скорее  похитить г-жу Бонасье, укрыть
ее в  надежном  месте и, если  понадобится,  держать  там заложницей. Миледи
начинала  страшиться  исхода  этой  отчаянной  борьбы,  в  которую ее  враги
вкладывали столько же упорства, сколько она вкладывала ожесточения.
     К тому же она чувствовала, как иные люди чувствуют надвигающуюся грозу,
что исход этот близок и неминуемо будет ужасен.
     Итак, главное для нее, как мы уже сказали,  было захватить г-жу Бонасье
в свои руки. Г-жа Бонасье была для д'Артаньяна все; ее  жизнь, жизнь любимой
женщины, была для него дороже собственной. Если бы счастье изменило миледи и
ее постигла неудача, она могла бы, имея г-жу  Бонасье заложницей, вступить в
переговоры и,  несомненно, добилась бы выгодных условий.  Эту задачу она уже
разрешила: г-жа  Бонасье готова была доверчиво сопровождать ее; а  если  они
обе  укроются в  Армантьере,  миледи легко  будет убедить г-жу Бонасье,  что
д'Артаньян  не  приезжал в  Бетюн.  Самое большее  через полмесяца  вернется
Рошфор,  а за  эти  полмесяца миледи  придумает,  как ей  отомстить  четырем
друзьям.  Скучать ей,  благодарение  богу,  не придется - ей предстоит самое
приятное  времяпрепровождение,  какое только  могут доставить обстоятельства
женщине с ее характером: довести до совершенства замысел своей мести.
     Размышляя,  миледи  в  то же  время  окидывала взглядом сад и старалась
запомнить  его  расположение.  Она  действовала,  как  искусный  полководец,
который  предусматривает сразу и победу и поражение и готовится -  смотря по
тому, как будет протекать битва, - либо идти вперед, либо отступать.
     Через час она услышала, что кто-то зовет ее ласковым голосом. Это  была
г-жа  Бонасье. Добрая настоятельница, конечно,  изъявила  полное согласие, и
для начала молодые женщины отправились вместе ужинать.
     Когда они вошли во двор, до них донесся стук подъезжавшей кареты.
     Миледи прислушалась.
     - Вы слышите? - спросила она.
     - Да, у ворот остановилась карета.
     - Это та самая, которую прислал нам мой брат.
     - О, боже!
     - Ну полно, мужайтесь!
     Миледи не ошиблась: у ворот монастыря раздался звонок.
     - Подите в свою комнату, - сказала она г-же Бонасье, - у вас, наверное,
есть кое-какие драгоценности, которые вам хотелось бы захватить с собою.
     - У меня есть его письма, - ответила г-жа Бонасье.
     -  Так  заберите их и  приходите  ко  мне,  мы наскоро поужинаем.  Нам,
возможно, придется ехать всю ночь - надо запастись силами.
     - Боже мой! - проговорила г-жа Бонасье, хватаясь за грудь. - У меня так
бьется сердце, я не могу идти...
     -  Мужайтесь! Говорю вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть  часа вы
спасены. И помните: все, что вы собираетесь делать, вы делаете для него.
     - О да, все для него! Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я
приду к вам.
     Миледи поспешно поднялась к себе в комнату, застала там слугу Рошфора и
отдала ему необходимые приказания.
     Он должен был ждать у ворот; если  бы вдруг появились мушкетеры, карета
должна была умчаться  прочь,  обогнуть монастырь,  направиться  в  небольшую
деревню, расположенную по  ту сторону леса, и  поджидать там миледи. В таком
случае она прошла бы через сад и пешком  добралась  бы до деревни,  - мы уже
говорили, что миледи отлично знала эти края.
     Если же мушкетеры не появятся, все должно произойти так, как условлено:
г-жа Бонасье  станет  на подножку под  тем  предлогом,  что  хочет  еще  раз
проститься с миледи, и та увезет ее.
     Госпожа Бонасье вошла. Желая развеять  все подозрения, какие могли бы у
нее  возникнуть,  миледи в  ее  присутствии повторила слуге вторую  половину
своих приказаний.
     Миледи задала слуге несколько вопросов относительно кареты. Выяснилось,
что  она запряжена тройкой  лошадей, которыми правит почтарь;  слуга Рошфора
должен был сопровождать карету в качестве форейтора.
     Напрасно  миледи  опасалась,  что  у  г-жи   Бонасье  могут  зародиться
подозрения:  бедняжка была слишком  чиста душой,  чтобы заподозрить в другой
женщине такое коварство; к  тому  же имя графини Винтер, которое она слышала
от  настоятельницы, было ей совершенно  незнакомо, и она даже не  знала, что
какая-то женщина принимала столь деятельное и роковое участие в постигших ее
бедствиях.
     -  Как  видите, все  готово,  -  сказала миледи, когда слуга  вышел.  -
Настоятельница ни о  чем не догадывается и думает, что за  мной  приехали по
приказанию кардинала.  Этот  человек  пошел отдать  последние  распоряжения.
Покушайте немножко, выпейте глоток вина, и поедем.
     - Да, - безвольно повторяла г-жа Бонасье, - поедем.
     Миледи знаком пригласила ее  сесть за стол, налила  ей рюмку испанского
вина и положила на тарелку грудку цыпленка.
     - Смотрите, как все  нам благоприятствует! - заметила  она.  -  Вот уже
темнеет; на рассвете мы приедем в наше убежище,  и никто не догадается,  где
мы... Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь...
     Госпожа Бонасье машинально проглотила два-три кусочка и пригубила вино.
     -  Да выпейте же, выпейте! Берите пример  с меня, - уговаривала миледи,
поднося ко рту свою рюмку.
     Но  в ту самую минуту, когда она  готовилась прикоснуться к ней губами,
рука  ее  застыла в воздуха: она  услышала отдаленный  топот скачущих коней;
топот все приближался, и почти тотчас ей послышалось ржание лошади.
     Этот шум сразу вывел  ее из  состояния радости, подобно  тому  как  шум
грозы будит нас и  прерывает пригрезившийся нам чудесный сон. Она побледнела
и кинулась к  окну, а г-жа Бонасье,  дрожа всем телом, встала  и оперлась  о
стул, чтобы не упасть.
     Ничего  еще  не   было  видно,   слышался  только  быстрый,   неуклонно
приближающийся топот.
     - Ах, боже мой, что это за шум? - спросила г-жа Бонасье.
     -  Это  едут или  наши  друзья, или наши враги, -  осветила  миледи  со
свойственным  ей ужасающим хладнокровием. - Стойте там. Сейчас я вам  скажу,
кто это.
     Госпожа  Бонасье  замерла на месте, безмолвная и бледная, как мраморное
изваяние.
     Топот  все  усиливался, лошади были  уже, вероятно, не  дальше  как  за
полтораста  шагов  от монастыря; если их  еще не было видно, то лишь потому,
что  в этом  месте  дорога  делала  изгиб.  Однако  топот  слышался  уже так
явственно, что можно было бы  сосчитать число  лошадей по отрывистому цокоту
подков.
     Миледи напряженно всматривалась  в  даль:  было еще достаточно  светло,
чтобы разглядеть едущих.
     Вдруг  она увидела, как на повороте дороги  заблестели обшитые галунами
шляпы и заколыхались на ветру  перья. Она насчитала сначала двух, потом пять
и, наконец, восемь всадников; один из них вырвался на два корпуса вперед.
     Миледи  издала  глухой стон:  в  скачущем  впереди  всаднике она узнала
д'Артаньяна.
     - Ах, боже мой, боже мой? - воскликнула г-жа Бонасье. - Что там такое?
     - Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуты! - крикнула
миледи. - Бежим, бежим!
     - Да-да, бежим! - повторила г-жа Бонасье, но, пригвожденная страхом, не
могла сойти с места.
     Слышно было, как всадники проскакали под окном.
     - Идем! Да идем же!  -  восклицала миледи, схватив  молодую женщину  за
руку и силясь  увлечь ее за собой. - Через сад мы еще успеем убежать, у меня
есть ключ... Поспешим! Еще пять минут - и будет поздно.
     Госпожа Бонасье  попыталась идти, сделала два шага - у  нее подогнулись
колени, и она упала.
     Миледи попробовала поднять ее и унести, но у нее не хватило сил.
     В  эту минуту послышался  стук отъезжающей  кареты: увидев  мушкетеров,
почтарь погнал лошадь галопом. Потом раздались три-четыре выстрела.
     - В последний раз спрашиваю: намерены вы идти? - крикнула миледи.
     -  О, боже, боже! Вы видите, мне изменяют силы, вы сами видите,  что  я
совсем не могу идти... Бегите одна!
     - Бежать  одной?  Оставить вас  здесь? Нет-нет, ни за что!  - вскричала
миледи.
     Вдруг   она  остановилась,  глаза  ее  сверкнули  недобрым  огнем;  она
подбежала к столу и высыпала в рюмку г-жи Бонасье содержимое оправы перстня,
которую она открыла с удивительной быстротой.
     Это было красноватое зернышко, которое сразу же растворилось в вине.
     Потом она твердой рукой взяла рюмку и сказала:
     - Пейте, это вино придаст вам силы! Пейте!
     И она  поднесла  рюмку  к  губам молодой  женщины,  которая  машинально
выпила.
     "Ах,  не так  мне  хотелось отомстить!  - сказала  про  себя  миледи, с
дьявольской  улыбкой ставя рюмку на  стол. -  Но  приходится  делать то, что
возможно".
     И она ринулась из комнаты.
     Госпожа Бонасье проводила ее  взглядом, но не могла последовать за нею:
она впала в то состояние, какое испытывают люди,  которые  видят во сне, как
кто-то гонится за ними, и тщетно пытаются бежать.
     Прошло несколько минут - раздался отчаянный стук в ворота; г-жа Бонасье
каждую минуту ждала возвращения миледи, но миледи не появлялась.
     Пылающий  лоб  молодой женщины - должно  быть,  от страха - то  и  дело
покрывался холодным потом. Наконец она услышала  лязг отпираемых решеток, на
лестницах  загремели  сапоги  и  зазвенели  шпоры,   поднялся  гул  голосов,
звучавших все ближе  и  ближе,  и ей  показалось, что она  слышит  свое имя,
произнесенное среди этого гула.
     Вдруг  она  радостно вскрикнула  и бросилась  к двери: она узнала голос
д'Артаньяна.
     - Д'Артаньян! Д'Артаньян! - закричала она. - Это вы? Сюда, сюда!
     - Констанция! Констанция, где вы? - отвечал юноша. - Боже мой!
     В тот же  миг дверь  кельи отворилась,  вернее  - поддалась под напором
извне,  и несколько  человек вбежали  в комнату. Г-жа  Бонасье опустилась  в
кресло, не в силах больше шевельнуться.
     Д'Артаньян  бросил еще дымившийся пистолет, который он держал в руке, и
упал на колени перед своей возлюбленной. Атос заткнул свой пистолет за пояс,
а Портос и Арамис, державшие шпаги наголо, вложили их в ножны.
     - О Д'Артаньян,  любимый мой! Наконец ты приехал, ты не обманул меня!..
Да, это ты...
     - Да-да, Констанция, мы опять вместе!
     - Как она ни уверяла, что ты не приедешь, я все-таки втайне надеялась и
не захотела бежать. Ах, как я хорошо сделала, как я счастлива!
     При слове "она" Атос, спокойно усевшийся в кресло, внезапно встал.
     - Она? Кто "она"? - спросил Д'Артаньян.
     - Да моя приятельница, та самая, которая из дружбы ко мне хотела укрыть
меня от моих  гонителей,  та, которая приняла вас  за гвардейцев кардинала и
только что убежала отсюда.
     -  Ваша приятельница? -  вскричал Д'Артаньян, и лицо его стало  бледнее
белого покрывала его возлюбленной. - О какой приятельнице вы говорите?
     -  О той, чья карета стояла  у ворот, о  женщине, которая называет себя
вашим другом, Д'Артаньян, и которой вы все рассказали.
     - Ее имя,  имя? -  допытывался  Д'Артаньян.  - Боже мой, неужели вы  не
знаете ее имени?
     - Да как же,  его  называли при  мне... Погодите...  вот странно... Ах,
боже мой, у меня мутится в голове... темнеет в глазах...
     - Ко мне, друзья мои, помогите! - закричал д'Артаньян. - У нее холодеют
руки, ей дурно... Боже мой, она лишается чувств!
     Пока  Портос  во весь голос звал на помощь,  Арамис кинулся  к столу  и
хотел налить стакан воды, но остановился, увидев, как жутко изменился в лице
Атос: он стоял  перед столом,  уставив застывшие от  ужаса глаза на одну  из
рюмок, и, казалось, терзался страшным подозрением.
     - О  нет, нет, это невозможно! - повторял он. - Бог не  допустит такого
преступления!
     - Воды, воды! - кричал Д'Артаньян. - Воды!
     - Бедняжка! Бедняжка! - хриплым голосом шептал Атос.
     Оживленная поцелуями д'Артаньяна, г-жа Бонасье открыла глаза.
     - Она приходит в себя! - воскликнул юноша. - Слава богу!
     - Сударыня... - заговорил Атос, - сударыня, скажите, ради бога, чья это
пустая рюмка?
     - Моя, сударь... - ответила молодая женщина умирающим голосом.
     - А кто вам налил вино, которое было в рюмке?
     - Она.
     - Да кто же это "она"?
     - А, вспомнила! - сказала г-жа Бонасье. - Графиня Винтер.
     Четыре друга все разом вскрикнули, но крик Атоса был громче остальных.
     Лицо   г-жи   Бонасье  покрылось  мертвенной  бледностью,  острая  боль
подкосила ее, и она, задыхаясь, упала на руки Портоса и Арамиса.
     Д'Артаньян с неописуемой тревогой схватил Атоса за руку.
     - Неужели ты допускаешь?.. - Голос его перешел в рыдание.
     - Я  допускаю все, -  ответил  Атос  и до крови закусил  губы, стараясь
подавить невольный вздох.
     - Д'Артаньян,  Д'Артаньян,  - крикнула  г-жа  Бонасье,  -  где  ты?  Не
оставляй меня, видишь - я умираю!
     Д'Артаньян,  все  еще трепетно  сжимавший  руку  Атоса,  выпустил ее  и
кинулся к г-же Бонасье.
     Ее прекрасное лицо  исказилось, остекленевшие глаза уже утратили всякое
выражение, судорожная дрожь сотрясала плечо, по лбу катился пот...
     -  Ради  бога, бегите, позовите кого-нибудь... Портос,  Арамис, просите
помощи!
     - Бесполезно, -  сказал Атос. - Бесполезно: от яда, который подмешивает
она, нет противоядия.
     - Да-да, помогите! - прошептала г-жа Бонасье. - Помогите!
     Потом,  собрав последние силы,  она взяла обеими руками  голову  юноши,
посмотрела  на  него  так,  словно  изливала в этом  взгляде всю  душу, и  с
горестным возгласом прижалась губами к его губам.
     - Констанция! Констанция! - крикнул д'Артаньян.
     Вздох  вылетел  из  уст  г-жи  Бонасье  и коснулся уст д'Артаньяна - то
отлетела на небо ее чистая и любящая душа.
     Д'Артаньян сжимал в объятиях труп.
     Юноша  вскрикнул  и  упал  подле своей возлюбленной  такой же бледный и
похолодевший, как она.
     Портос заплакал, Атос погрозил кулаком небу, Арамис перекрестился.
     В эту  минуту  в  дверях показался незнакомый  человек,  почти такой же
бледный, как все бывшие  в комнате;  осмотревшись  вокруг  себя,  он  увидел
мертвую г-жу Бонасье и лежавшего без чувств д'Артаньяна.
     Он явился в  тот  миг  оцепенения, который обычно  следует  за большими
катастрофами.
     - Я не ошибся, - сказал он. - Вот господин д'Артаньян,  а вы - трое его
друзей: господа Атос, Портос и Арамис.
     Все трое с удивлением смотрели на  незнакомца, назвавшего их по именам;
всем им казалось, что когда-то они уже видели его.
     - Господа,  -  продолжал  вновь  пришедший, -  вы,  так  же  как  и  я,
разыскиваете женщину, которая, - прибавил он с ужасной улыбкой, -  наверное,
побывала здесь, ибо я вижу труп!
     Три  друга  по-прежнему  безмолвствовали;  голос  этого  человека  тоже
казался им знакомым, но  они не могли  припомнить, при каких обстоятельствах
они его слышали.
     -  Господа, - снова заговорил незнакомец, - так как вы не хотите узнать
человека,  который,  вероятно,  дважды  обязан  вам  жизнью, мне  приходится
назвать себя. Я лорд Винтер, деверь той женщины.
     Трое друзей вскрикнули от изумления.
     Атос встал и подал лорду Винтеру руку.
     - Добро пожаловать, милорд, - сказал он. - Будем действовать сообща.
     - Я уехал пятью часами позже нее из Портсмута, - стал рассказывать лорд
Винтер, -  тремя часами  позже нее  прибыл в Булонь, всего на двадцать минут
разминулся с  ней в Сент-Омере и, наконец,  в Лилье  потерял ее след. Я ехал
наудачу,  всех  расспрашивая, как вдруг вы  галопом проскакали мимо  меня. Я
узнал д'Артаньяна. Я окликнул вас, но вы не ответили;  я хотел пуститься  за
вами следом, но моя лошадь выбилась из сил и не могла идти вскачь, как ваши.
Однако, несмотря  на всю  вашу  поспешность,  вы,  кажется,  явились слишком
поздно!
     -  Вы видите, - ответил Атос, показывая  лорду  Винтеру  на бездыханную
г-жу Бонасье и на д'Артаньяна,  которого Портос и Арамис пытались привести в
чувство.
     - Они оба умерли? - невозмутимо спросил лорд Винтер.
     -  К счастью,  нет, -  ответил Атос.  -  Господин  д'Артаньян  только в
обмороке.
     - А, тем лучше! - сказал лорд Винтер.
     Действительно, Д'Артаньян в эту минуту открыл глаза.
     Он вырвался  из рук  Портоса и Арамиса и как безумный бросился  на труп
своей возлюбленной.
     Атос встал, медленно и торжественно подошел к своему другу, нежно обнял
его и, когда д'Артаньян разрыдался, сказал ему своим проникновенным голосом:
     - Друг, будь  мужчиной:  женщины оплакивают мертвых, мужчины  мстят  за
них!
     - Да!  - произнес  д'Артаньян. -  Да!  Чтобы отомстить за нее,  я готов
последовать за тобой куда угодно!
     Атос воспользовался минутным  приливом сил,  который  надежда на мщение
вызвала в его несчастном друге, и сделал  знак  Портосу и Арамису сходить за
настоятельницей.
     Оба встретили  ее в коридоре,  взволнованную и растерявшуюся  от такого
множества  событий.  Настоятельница  позвала  нескольких  монахинь,  и  они,
вопреки всем монастырским обычаям, очутились в присутствии пяти мужчин.
     -  Сударыня, - обратился Атос к  настоятельнице,  беря  д'Артаньяна под
руку,  -  мы  поручаем  вашим благочестивым  заботам  тело  этой  несчастной
женщины. До того,  как она стала ангелом на небе, она была ангелом на земле.
Похороните  ее  как  монахиню  вашего  монастыря.  Со  временем  мы  приедем
помолиться на ее могиле.
     Д'Артаньян спрятал лицо на груди Атоса и зарыдал.
     - Плачь,  - сказал Атос, - плачь, сердце твое полно любви,  молодости и
жизни! Ах, если б я еще мог плакать, как ты!
     И  он  увел  своего  друга, любовно  опекая его, как отец, утешая,  как
духовный пастырь, и проявляя величие человека, который сам много выстрадал.
     Все пятеро в сопровождении своих слуг, которые вели в поводьях лошадей,
направились  к  городу  Бетюн,   предместье  которого  виднелось  вдали,   и
остановились перед первой же встретившейся им по дороге гостиницей.
     - А почему мы не гонимся за этой женщиной? - спросил д'Артаньян.
     - Отложим погоню,  - ответил  Атос.  - Сначала нужно принять  кое-какие
меры.
     - Она ускользнет от нас! -  встревожился юноша. - Она ускользнет, Атос,
и ты будешь в этом виноват!
     - Я отвечаю за нее, - ответил Атос.
     Д'Артаньян питал такое доверие к своему другу, что опустил голову и, не
возражая больше, вошел в гостиницу.
     Портос  и  Арамис  переглянулись,  не понимая,  откуда  у  Атоса  такая
уверенность.
     Лорд  Винтер  подумал,  что Атос  говорит  это,  желая  смягчить скорбь
д'Артаньяна.
     - Теперь, господа, удалимся каждый к себе, - предложил Атос, после того
как удостоверился, что в гостинице есть пять свободных комнат. - Д'Артаньяну
необходимо побыть одному, чтобы выплакаться и заснуть. Я  все  беру на себя,
будьте спокойны.
     - Мне думается, однако, - заметил лорд Винтер, - что если нужно принять
какие-нибудь меры против графини, то это мое дело: она моя невестка.
     - И мое, - сказал Атос, - она моя жена.
     Д'Артаньян улыбнулся: он понял, что Атос уверен  в своем мщении, раз он
открыл такую тайну. Портос и Арамис побледнели и переглянулись. Лорд  Винтер
решил, что Атос сошел с ума.
     -  Итак,  ступайте  каждый  в  свою  комнату,  -  повторил  Атос,  -  и
предоставьте мне действовать. Вы сами видите, что это мое дело, так как я ее
муж. Только отдайте мне, д'Артаньян, если вы его не потеряли, листок бумаги,
который выпал из шляпы того человека и на котором написано название деревни.
     -  А,  понимаю! -  воскликнул  д'Артаньян.  - Это название  написано ее
рукой.
     - Ты видишь сам, - сказал Атос, - есть бог на небесах!



        XXXIV. ЧЕЛОВЕК В КРАСНОМ ПЛАЩЕ

     Отчаяние  Атоса  сменилось  затаенной печалью,  которая  еще  обостряла
блестящие качества его ума.
     Поглощенный  мыслью  о   данном  им  обещании  и  о  принятой  на  себя
ответственности, он  последним  ушел  к  себе  в комнату,  попросил  хозяина
гостиницы  достать ему  карту  этой провинции,  склонился  над  ней,  изучил
нанесенные на ней линии, выяснил,  что  из Бетюна  в Армантьер  ведут четыре
разные дороги, и велел позвать к себе слуг.
     Планше, Гримо, Мушкетон и Базен  явились к  Атосу  и получили  от  него
ясные, точные и обдуманные приказания.
     Они  должны  были  на рассвете отправиться в  Армантьер,  каждый  своей
дорогой. Планше как самый смышленый из всех четверых  должен был направиться
по  той  дороге, куда  уехала  карета, в которую  стреляли  четыре  друга  и
которую, как помнят читатели, сопровождал слуга Рошфора.
     Атос пустил в дело  слуг  прежде всего потому, что за время их службы у
него и  у его  друзей он подметил в каждом из них немаловажные  достоинства.
Далее, слуги, которые расспрашивают прохожих, внушают меньше подозрений, чем
их  господа,  и  встречают  больше  доброжелательства  в  тех,  к  кому  они
обращаются. И,  наконец, миледи знала господ,  но не знала  слуг; слуги  же,
напротив, отлично ее знали.
     Все четверо  в одиннадцать  часов следующего  дня должны были сойтись в
условленном  месте. Если им удастся обнаружить, где  скрывается миледи, трое
останутся  стеречь ее, а четвертый должен вернуться в Бетюн, чтобы известить
Атоса и служить проводником четырем друзьям.
     Выслушав эти распоряжения, слуги удалились.
     Атос встал  со  стула,  опоясался шпагой, закутался  в  плащ и вышел из
гостиницы.  Было около десяти часов. В  десять часов  вечера, как  известно,
улицы  провинциального  города  обычно  безлюдны;  однако  Атос  явно  искал
кого-нибудь, к кому бы он  мог  обратиться с  вопросом. Наконец  он встретил
запоздалого прохожего, подошел к нему и сказал несколько  слов.  Человек,  к
которому  он  обратился, в испуге отшатнулся,  но все же  в  ответ на  слова
мушкетера куда-то указал рукой. Атос предложил этому человеку полпистоля  за
то, чтобы тот проводил его, но прохожий отказался.
     Атос  углубился в улицу, на которую прохожий  указал ему, но,  дойдя до
перекрестка,  опять  остановился, видимо затрудняясь,  в  какую сторону идти
дальше. Но так как на перекрестке он скорее всего мог кого-нибудь встретить,
то  он продолжал стоять там. И  в  самом деле, вскоре прошел ночной  сторож.
Атос обратился к  нему с тем же вопросом, который он уже задавал  прохожему;
сторож  точно так же испугался, тоже отказался проводить Атоса и показал ему
рукой дорогу.
     Атос  пошел   в   указанном  направлении   и  добрался  до  предместья,
расположенного  на окраине города, противоположной  той, через которую  он и
его  товарищи  вошли  в  город.  Здесь  он, по-видимому,  опять  оказался  в
затруднительном положении и в третий раз остановился.
     К счастью, мимо проходил  нищий;  он подошел  к Атосу попросить у  него
милостыню. Атос предложил экю за  то,  чтобы нищий довел его туда,  куда  он
держал  путь. Нищий  сначала заколебался, но  при  виде  серебряной  монеты,
блестевшей в темноте, решился и пошел впереди Атоса.
     Дойдя до угла  одной улицы, он издали показал Атосу небольшой,  стоящий
особняком  домик, уединенный и  унылый. Атос  направился  к нему,  а  нищий,
получивший свою плату, со всех ног побежал прочь.
     Атосу пришлось обойти дом крутом, прежде  чем он различил дверь на фоне
багровой  краски,  которой  были  покрыты  стены;  сквозь   щели  ставен  не
пробивался наружу  ни  один  луч света, не слышно было ни  малейшего  звука,
который позволил  бы предположить, что этот дом  обитаем:  он был  мрачен  и
безмолвен, как могила.
     Атос трижды постучал, но  никто  ему не ответил.  Однако после третьего
раза изнутри донесся шум приближающихся шагов; наконец дверь приоткрылась, и
показался  высокий  человек  с  бледным  лицом,  черными  волосами и  черной
бородой.
     Атос  и  незнакомец  тихо  обменялись несколькими  словами,  после чего
высокий человек  сделал мушкетеру  знак,  что он  может войти.  Атос  тотчас
воспользовался этим разрешением, и дверь закрылась за ним.
     Человек,  в  поисках  которого  Атос так далеко забрался и которого  он
нашел с  таким  трудом,  ввел Атоса в кабинет,  где  он  перед  тем скреплял
проволокой  побрякивавшие  кости скелета. Весь  остов был уже собран, только
череп еще отдельно лежал на столе.
     Все остальное убранство  комнаты показывало, что  ее  хозяин занимается
естественными науками:  разные змеи  лежали в  банках, на которых  виднелись
ярлыки  с  названием  каждой  породы;  высушенные  ящерицы  сверкали,  точно
изумруды,  вставленные  в  большие  рамы  черного дерева; пучки дикорастущих
трав,  пахучих   и,  вероятно,  обладающих  свойствами,  неизвестными  людям
непосвященным, были подвязаны к потолку и свешивались по углам комнаты.
     Бросалось в глаза отсутствие семьи  и  слуг: высокий человек жил один в
этом доме.
     Атос окинул  невозмутимым,  равнодушным  взглядом  все  описанные  нами
предметы и по приглашению того, к кому он пришел, сел возле него.
     Затем он объяснил ему причину  своего посещения и ту услугу, за которой
он  к нему обращается. Но  едва  Атос изложил свою просьбу,  как незнакомец,
стоявший перед мушкетером, в ужасе отпрянул и отказался. Тогда Атос вынул из
кармана  листок  бумаги, на котором были написаны  две строчки,  скрепленные
подписью и печатью, и  показал их  тому,  кто чересчур поторопился  проявить
свое отвращение. Как только высокий человек прочитал эти две строчки, увидел
подпись и узнал  печать, он тотчас поклонился  в  знак того, что у  него нет
больше возражений и что он готов повиноваться.
     Атосу  только  это и  нужно было. Он встал, попрощался,  вышел, зашагал
обратно той же дорогой, по которой  пришел, вернулся в гостиницу и заперся у
себя в комнате.
     На рассвете д'Артаньян вошел к нему и спросил, что надо делать.
     - Ждать, - ответил Атос.
     Спустя несколько  минут настоятельница монастыря уведомила  мушкетеров,
что похороны состоятся в полдень.  Что  же касается отравительницы, то о ней
не было никаких сведений; предполагали только, что она бежала через сад: там
обнаружили на песке ее следы, и  садовая  калитка оказалась запертой, а ключ
от нее исчез.
     В назначенный час лорд Винтер и четверо друзей явились в монастырь; там
звонили во  все колокола, двери часовни  были открыты,  но  решетка  клироса
оставалась  запертой.  Посреди клироса стоял  гроб с телом жертвы злодеяния,
облаченным в одежду послушницы.  По обеим сторонам клироса, позади  решеток,
куда вход был прямо из монастыря, находились кармелитки, все в полном сборе;
они  слушали  оттуда  заупокойную  службу  и   присоединяли   свое  пение  к
песнопениям священников, не видя мирян и сами невидимые для них.
     Подойдя  к  дверям  часовни,  д'Артаньян  почувствовал, что  ему  вновь
изменяет мужество; он обернулся, ища глазами Атоса, но Атос скрылся.
     Верный взятой на  себя задаче мщения, Атос велел проводить  себя в сад;
идя там по легким, тянувшимся по песку отпечаткам ног этой  женщины, которая
оставляла за собой  кровавый  след повсюду,  где она появлялась, он дошел до
калитки, выходившей на опушку, велел отпереть ее и углубился в лес.
     Тут все  его  предположения  подтвердились: дорога, на которую свернула
карета, огибала лес. Атос некоторое время шел по этой дороге, устремив глаза
в  землю;  он  то  и  дело различал  на  ней небольшие пятна крови,  которые
свидетельствовали  о  ране,  нанесенной или человеку, верхом сопровождавшему
карету, или одной из лошадей. А  примерно в трех четвертях лье от монастыря,
шагов за пятьдесят от  Фестюбера, виднелось пятно большего размера, и  земля
вокруг была  утоптана лошадьми.  Между  лесом и  этим  изобличающим  местом,
немного  поодаль  от взрытой копытами  земли,  тянулись следы тех  же мелких
шагов, что и в саду; здесь карета, по-видимому, останавливалась.
     В этом месте миледи вышла из леса и села в карету.
     Довольный этим открытием, подтверждавшим все его догадки, Атос вернулся
в гостиницу и застал там нетерпеливо ожидавшего его Планше.
     Все обстояло так, как предполагал Атос.
     Двигаясь по дороге,  Планше, так же  как и Атос, заметил пятна  крови и
обнаружил  место,  где  останавливались  лошади;  но  оттуда  Атос  повернул
обратно, а Планше  двинулся дальше и в деревне Фестюбер, сидя  в трактире и,
распивая вино, узнал, даже  никого не расспрашивая, что накануне, в восемь с
половиной  часов  вечера,  раненый  человек,  сопровождавший  даму,  которая
путешествовала в  почтовой карете, вынужден был остановиться, так как не мог
ехать дальше.  Его  рану проезжавшие  объяснили нападением грабителей, якобы
остановивших в лесу карету. Раненый  остался в  деревне; женщина  переменила
лошадей и продолжала путь.
     Планше принялся разыскивать почтаря  этой кареты и нашел  его.  Почтарь
довез даму до Фромеля, а из Фромеля она поехала в Армантьер. Планше пустился
напрямик проселочной дорогой и в семь часов утра добрался до Армантьера.
     Оказалось, что там только  одна гостиница, при почтовой станции. Планше
явился  туда под видом  слуги, который остался без  места  и ищет службу. Не
поговорил он  и  десяти  минут с прислугой  гостиницы,  как  ему  уже  стало
известно, что какая-то женщина, никем не сопровождаемая,  приехала накануне,
в одиннадцать часов вечера, заняла комнату, велела позвать к себе смотрителя
гостиницы и  сказала  ему,  что  она  желала  бы  некоторое  время  пожить в
окрестностях Армантьера.
     Планше  узнал  все, что  ему было нужно.  Он побежал в назначенное  для
свидания  место, встретился  там, как было  условлено,  с  остальными  тремя
слугами,  поручил им  караулить все выходы  гостиницы и  поспешил обратно  к
Атосу.
     Планше еще сообщал собранные  им сведения, когда друзья Атоса вернулись
с похорон и вошли к нему в комнату.
     Лица у всех, и даже кроткое лицо Арамиса, были угрюмы и нахмурены.
     - Что надо делать? - спросил д'Артаньян.
     - Ждать, - ответил Атос.
     Все разошлись по своим комнатам.
     В  восемь  часов вечера  Атос  приказал седлать лошадей и велел сказать
лорду Винтеру и своим друзьям, чтобы они  собирались в путь. Вмиг все пятеро
были  готовы.  Каждый из них осмотрел свое оружие и  привел его в надлежащий
вид. Атос сошел вниз последним.  Д'Артаньян уже сидел  на  коне и  торопил с
отъездом.
     -  Потерпите  немного,  -  сказал  Атос,  - нам  недостает  еще  одного
человека.
     Четыре всадника с удивлением осмотрелись кругом; каждый  из  них тщетно
старался припомнить, кого это им недостает.
     Между тем Планше привел лошадь Атоса; мушкетер легко вскочил в седло.
     - Подождите меня, я скоро вернусь, - сказал он и ускакал.
     Через четверть  часа он действительно вернулся в сопровождении человека
в маске, закутанного в длинный красный плащ.
     Лорд Винтер и три мушкетера вопросительно переглянулись. Ни один из них
не мог осведомить остальных: никому не было известно, кто  этот человек.  Но
они мысленно решили, что так оно и должно быть, раз это исходило от Атоса.
     В  девять  часов небольшая кавалькада, руководимая Планше, двинулась  в
путь по той самой дороге, по которой проехала карета.
     Печальное  зрелище  представляли  эти  шесть  человек,  ехавшие  молча,
погруженные  в свои мысли, мрачные,  как  само отчаяние,  грозные, как  само
возмездие.



        XXXV. СУД

     Ночь  была  темная и бурная, тяжелые тучи неслись по небу,  заволакивая
звезды; луна должна была взойти только в полночь.
     Порой  при свете  молнии, сверкавшей на  краю  неба,  белела пустынная,
уходившая вдаль дорога, а затем все опять погружалось во мрак.
     Атос  каждую  минуту  подзывал   д'Артаньяна,  все  время  опережавшего
небольшой отряд, но в следующее мгновение  д'Артаньян снова уносился вперед;
у него была одна мысль: мчаться вперед - и он мчался.
     Всадники  в  молчании  проехали через  деревню  Фестюбер,  где  остался
раненый слуга, потом  обогнули  Ришбургский лес. Когда они  достигли  Эрлие,
Планше, по-прежнему указывавший дорогу кавалькаде, свернул налево.
     Несколько раз то лорд Винтер, то Портос, то Арамис пытались  заговорить
с  человеком  в  красном плаще, но  на все  задаваемые  вопросы  он  отвечал
безмолвным поклоном. Путники поняли, что незнакомец молчал не без причины, и
перестали с ним заговаривать.
     Между  тем  гроза  усиливалась, вспышки молнии быстро следовали одна за
другой, гремели раскаты грома, и ветер, предвестник урагана, развевал волосы
всадников и перья на их шляпах.
     Кавалькада пошла крупной рысью.
     Вскоре после того,  как  она миновала  Фромель,  полил  дождь. Всадники
закутались  в  плащи;  им оставалось  еще  три  лье  - они проехали  их  под
проливным дождем.
     Д'Артаньян снял шляпу и откинул плащ: он с наслаждением  подставлял под
ливень пылающий лоб и сотрясаемое лихорадочной дрожью тело.
     Когда кавалькада, оставив позади себя Госкаль,  подъезжала  к  почтовой
станции,  какой-то человек, укрывавшийся  от дождя под деревом, отделился от
ствола, с которым он сливался в темноте, вышел на середину дороги и приложил
палец к губам.
     Атос узнал Гримо.
     - Что  случилось?  -  крикнул  д'Артаньян.  -  Неужели  она  уехала  из
Армантьера?
     Гримо утвердительно кивнул головой. Д'Артаньян заскрежетал зубами.
     -  Молчи,  д'Артаньян!  -  приказал Атос. -  Я  все взял  на себя,  так
предоставь мне расспросить Гримо.
     - Где она? - спросил Атос.
     Гримо протянул руку по направлению к реке Лис.
     - Далеко отсюда? - спросил Атос.
     Гримо показал своему господину согнутый указательный палец.
     - Одна? - спросил Атос.
     Гримо сделал утвердительный знак.
     - Господа, - сказал Атос, - она одна, за пол-лье отсюда, по направлению
к реке.
     - Хорошо, - отозвался д'Артаньян. - Веди нас, Гримо.
     Гримо зашагал через поля, кавалькада последовала за ним.
     Шагов через пятьдесят всадники встретили ручей и перешли его вброд.
     При блеске молнии они на миг увидели деревню Ангенгем.
     - Там, Гримо? - спросил Атос.
     Гримо отрицательно покачал головой.
     - Тише, господа! - сказал Атос.
     Отряд продолжал свой путь.
     Снова  блеснула  молния. Гримо  протянул руку,  и в  голубоватом  свете
змеившегося зигзага всадники  разглядели  уединенный домик на берегу реки, в
ста шагах от парома.
     Одно окно было освещено.
     - Мы у цели, - сказал Атос.
     В эту минуту какой-то человек,  лежавший в канаве, вскочил на ноги. Это
был Мушкетон. Он указал пальцем на освещенное окно и сказал:
     - Она там.
     - А Базен? - спросил Атос.
     - Я сторожил окно, а он в это время сторожит дверь.
     - Хорошо, - похвалил Атос. - Вы все верные слуги.
     Атос соскочил с  коня, отдал повод Гримо  и, сделав всем остальным знак
обогнуть дом и подъехать к двери, направился к окну.
     Домик  был  окружен  живой  изгородью  в  два-три  фута  вышиной.  Атос
перепрыгнул через нее и подошел к  окну; оно было  без ставен, но доходившие
до половины занавески были плотно сдвинут.
     Атос  встал на каменный  выступ и заглянул поверх занавесок в  комнату.
При  свете лампы он увидел закутанную в темную мантилью  женщину; она сидела
на табуретке перед потухающим огнем очага  и, поставив локти на убогий стол,
подпирала голову белыми, словно выточенными из слоновой кости, руками.
     Лица ее нельзя  было рассмотреть,  но на губах Атоса мелькнула зловещая
улыбка: он не ошибся - это была та самая женщина, которую он искал.
     Вдруг  заржала  лошадь.  Миледи подняла  голову, увидела прильнувшее  к
стеклу бледное лицо Атоса и вскрикнула.
     Атос понял, что она  узнала его, и  толкнул коленом и рукой  окно; рама
подалась, стекла разлетелись вдребезги.
     Атос вскочил  в комнату  и предстал  перед  миледи, как призрак  мести.
Миледи кинулась к двери и открыла ее - на пороге стоял д'Артаньян, еще более
бледный и грозный, чем Атос.
     Миледи вскрикнула и отшатнулась. Д'Артаньян,  думая, что у нее есть еще
возможность бежать, и боясь, что она опять ускользнет от них, выхватил из-за
пояса пистолет, но Атос поднял руку.
     - Положите оружие  на место, д'Артаньян,  - сказал он.  -  Эту  женщину
надлежит  судить,  а  не  убивать.  Подожди  еще   немного  и  ты   получишь
удовлетворение... Войдите, господа.
     Д'Артаньян повиновался: у Атоса был торжественный голос и властный жест
судьи, ниспосланного самим создателем. За д'Артаньяном вошли Портос, Арамис,
лорд Винтер и человек в красном плаще.
     Слуги охраняли дверь и окно.
     Миледи  опустилась  на стул  и  простерла  руки,  словно  заклиная  это
страшное видение; увидев своего деверя, она испустила страшный вопль.
     - Что вам нужно? - вскричала миледи.
     -  Нам нужна, - ответил Атос, -  Шарлотта Баксон, которую звали сначала
графиней де Ла Фер, а потом леди Винтер, баронессой Шеффилд.
     - Это я, это я!  - пролепетала она вне себя от ужаса. - Чего вы от меня
хотите?
     - Мы хотим судить вас за ваши  преступления, - сказал Атос. - Вы вольны
защищаться; оправдывайтесь, если можете...  Господин д'Артаньян, вам первому
обвинять.
     Д'Артаньян вышел вперед.
     - Перед богом  и людьми,  - начал  он, - обвиняю эту женщину в том, что
она отравила Констанцию Бонасье, скончавшуюся вчера вечером!
     Он обернулся к Портосу и Арамису.
     - Мы свидетельствуем это, - сказали вместе оба мушкетера.
     Д'Артаньян продолжал:
     -  Перед богом и людьми обвиняю эту женщину  в  том, что она покушалась
отравить  меня  самого,  подмешав яд в  вино,  которое  она прислала  мне из
Виллеруа  с подложным письмом, желая  уверить,  что это вино -  подарок моих
друзей! Бог спас  меня, но вместо меня  умер другой  человек, которого звали
Бризмоном.
     - Мы свидетельствуем это, - сказали Портос и Арамис.
     - Перед богом и  людьми обвиняю эту  женщину в том, что она подстрекала
меня  убить  графа  де  Варда,  и,  так как  здесь  нет  никого, кто мог  бы
засвидетельствовать  истинность этого обвинения,  я сам ее свидетельствую! Я
кончил.
     Д'Артаньян  вместе  с  Портосом  и  Арамисом перешел на  другую сторону
комнаты.
     - Ваша очередь, милорд! - сказал Атос.
     Барон вышел вперед.
     - Перед  богом и людьми, - заговорил он, - обвиняю эту  женщину  в том,
что по ее наущению убит герцог Бекингэм!
     - Герцог Бекингэм убит?! - в один голос воскликнули все присутствующие.
     - Да, - сказал  барон, - убит!  Получив ваше письмо, в  котором вы меня
предостерегали, я  велел арестовать эту женщину  и поручил стеречь ее одному
верному и  преданному мне человеку. Она  совратила  его, вложила  ему в руку
кинжал,  подговорила  его  убить герцога, и, быть может, как раз в настоящую
минуту Фельтон поплатился головой за преступление этой фурии...
     Судьи невольно  содрогнулись  при разоблачении  этих еще  неведомых  им
злодеяний.
     - Это еще не все, - продолжал  лорд  Винтер. - Мой брат, который сделал
вас своей наследницей, умер,  прохворав всего три часа, от странной болезни,
от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, от чего умер ваш муж?
     - Какой ужас! - вскричали Портос и Арамис.
     - Убийца  Бекингэма, убийца  Фельтона,  убийца  моего  брата, я  требую
правосудия и объявляю, что если я не добьюсь его, то совершу его сам!
     Лорд Винтер отошел и стал рядом с д'Артаньяном.
     Миледи  уронила  голову  на  руки  и  силилась  собраться  с   мыслями,
путавшимися от смертельного страха.
     - Теперь моя  очередь...  - сказал Атос  и задрожал, как дрожит лев при
виде змеи, - моя очередь. Я  женился на  этой женщине, когда она была совсем
юной девушкой, женился против воли всей моей семьи.  Я дал ей богатство, дал
ей свое имя, и однажды я обнаружил, что эта женщина заклеймена: она отмечена
клеймом в виде лилии на левом плече.
     - О! - воскликнула миледи и встала. - Ручаюсь, что не найдется тот суд,
который произнес надо мной этот гнусный приговор! Ручаюсь,  что  не найдется
тот, кто его выполнил!
     - Замолчите! - произнес чей-то голос. - На это отвечу я!
     Человек в красном плаще вышел вперед.
     - Кто это, кто это? -  вскричала миледи, задыхаясь от страха; волосы ее
распустились и зашевелились над помертвевшим лицом, точно живые.
     Глаза всех  обратились на этого человека: никто, кроме  Атоса, не  знал
его. Да и  сам Атос глядел на него с тем же изумлением, как и все остальные,
недоумевая, каким  образом  этот человек мог оказаться причастным  к ужасной
драме, развязка которой совершалась в эту минуту.
     Медленным, торжественным шагом  подойдя к миледи  на  такое расстояние,
что его отделял от нее только стол, незнакомец снял с себя маску.
     Миледи некоторое время с возрастающим ужасом смотрела  на бледное лицо,
обрамленное  черными  волосами  и  бакенбардами  и  хранившее  бесстрастное,
ледяное спокойствие, потом вдруг вскочила и отпрянула к стене.
     -  Нет-нет! - вырвалось у нее. - Нет! Это адское  видение! Это не он!..
Помогите!  Помогите! - закричала она хриплым голосом и  обернулась к  стене,
точно желая руками раздвинуть ее и укрыться в ней.
     - Да кто же вы? - воскликнули все свидетели этой сцены.
     - Спросите у  этой женщины, - сказал человек в красном плаще. - Вы сами
видите, она меня узнала.
     - Лилльский палач! Лилльский  палач!  - выкрикивала миледи, обезумев от
страха и цепляясь руками за стену, чтобы не упасть.
     Все отступили, и человек в красном плаще остался один посреди комнаты.
     - О,  пощадите, пощадите,  простите меня! - кричала презренная женщина,
упав на колени.
     Незнакомец подождал, пока водворилось молчание.
     - Я вам говорил, что она меня узнала! - сказал он. - Да, я палач города
Лилля, и вот моя история.
     Все  не отрываясь смотрели на этого  человека, с  тревожным нетерпением
ожидая, что он скажет.
     - Эта молодая женщина была когда-то столь же красивой молодой девушкой.
Она была монахиней Тамплемарского монастыря бенедиктинок. Молодой священник,
простосердечный  и  глубоко  верующий,  отправлял   службы  в  церкви  этого
монастыря.  Она  задумала  совратить  его,  и это ей  удалось:  она могла бы
совратить святого.
     Принятые ими монашеские обеты  были  священны  и нерушимы.  Их связь не
могла  быть  долговечной  -  рано или поздно она должна  была  погубить  их.
Молодая монахиня  уговорила своего любовника покинуть те края,  но для того,
чтобы  уехать оттуда, чтобы  скрыться вдвоем,  перебраться  в  другую  часть
Франции, где они могли  бы жить спокойно, ибо никто бы их там не знал, нужны
были деньги, а ни у того, ни у другого их не было. Священник украл священные
сосуды  и продал их;  но  в ту  минуту, когда  любовники  готовились  вместе
уехать, их задержали.
     Неделю спустя  она  обольстила сына тюремщика и бежала.  Священник  был
приговорен к десяти годам заключения  в кандалах  и к клейму. Я был  палачом
города  Лилля,  как   подтверждает  эта   женщина.  Моей  обязанностью  было
заклеймить виновного, а виновный, господа, был мой брат!
     Тогда я поклялся, что  эта женщина, которая его  погубила, которая была
больше чем его сообщницей, ибо  она толкнула его на преступление, по меньшей
мере  разделит с  ним наказание. Я догадывался, где она укрывается, выследил
ее, застиг, связал и  наложил такое же  клеймо,  какое  я наложил  на  моего
брата.
     На другой день после моего возвращения в Лилль брату моему тоже удалось
бежать из  тюрьмы. Меня  обвинили  в пособничестве и приговорили к тюремному
заключению  до  тех пор, пока беглец не отдаст  себя  в руки властей. Бедный
брат не знал об этом приговоре. Он опять сошелся с этой женщиной: они вместе
бежали  в Берри, и там ему удалось  получить  небольшой  приход. Эта женщина
выдавала себя за его сестру.
     Вельможа,  во  владениях которого была расположена  приходская церковь,
увидел эту мнимую сестру  и влюбился  в нее, влюбился  до такой степени, что
предложил ей стать его  женой.  Тогда  она бросила того, кого уже  погубила,
ради того, кого должна была погубить, и сделалась графиней де Ла Фер...
     Все перевели взгляд на Атоса, настоящее  имя которого  было  граф де Ла
Фер, и Атос кивком головы подтвердил, что все сказанное палачом - правда.
     - Тогда, - продолжал палач, - мой бедный брат, впав в безумное отчаяние
и решив избавиться  от  жизни, которую эта женщина лишила и чести и счастья,
вернулся  в  Лилль. Узнав о том,  что я  отбываю вместо него заключение,  он
добровольно  явился в тюрьму  и в  тот же вечер повесился на дверце отдушины
своей темницы.
     Впрочем,  надо  отдать  справедливость: осудившие  меня власти сдержали
слово.  Как  только  личность  самоубийцы была  установлена, мне  возвратили
свободу.
     Вот преступление, в котором я ее обвиняю, вот за что она заклеймена!
     - Господин д'Артаньян, - начал Атос, - какого наказания требуете вы для
этой женщины?
     - Смертной казни, - ответил д'Артаньян.
     - Милорд Винтер, какого наказания требуете вы для этой женщины?
     - Смертной казни, - ответил лорд Винтер.
     - Господин Портос и  господин  Арамис, вы судьи этой женщины: к  какому
наказанию присуждаете вы ее?
     - К смертной казни, - глухим голосом ответили оба мушкетера.
     Миледи испустила отчаянный вопль и на коленях проползла несколько шагов
к своим судьям.
     Атос поднял руку.
     - Шарлотта Баксон,  графиня де Ла  Фер, леди  Винтер, -  произнес он, -
ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и бога на небе. Если
вы знаете какую-нибудь молитву, прочитайте ее, ибо вы осуждены и умрете.
     Услышав  эти  слова,  не оставлявшие  ей ни  малейшей  надежды,  миледи
поднялась,  выпрямилась  во  весь  рост  и хотела что-то  сказать,  но  силы
изменили ей: она почувствовала, что властная, неумолимая рука схватила ее за
волосы и повлекла так же бесповоротно, как рок влечет человека.  Она даже не
пыталась сопротивляться и вышла из домика.
     Лорд  Винтер, д'Артаньян, Атос,  Портос  и Арамис вышли  вслед за  ней.
Слуги последовали за своими господами. В опустевшей комнате с разбитым окном
и раскрытой настежь дверью печально догорала на столе чадившая лампа.



        XXXVI. КАЗНЬ

     Было около полуночи;  ущербная луна,  обагренная  последними отблесками
грозы, всходила за  городком  Армантьер, и в ее тусклом свете обрисовывались
темные  очертания  домов и  остов  высокой  ажурной  колокольни. Впереди Лис
катила  свои  воды, походившие  на поток  расплавленного свинца, а на другом
берегу реки виднелись черные купы  деревьев,  выделявшиеся на  бурном  небе,
затянутом  большими  багровыми  тучами,  которые  создавали  подобно сумерек
посреди  мрачной  ночи.  Налево  высилась  старая,  заброшенная  мельница  с
неподвижными   крыльями,   в  развалинах  которой  то   и   дело  раздавался
пронзительный монотонный крик совы. На равнине, справа и слева от дороги, по
которой двигалось печальное  шествие, кое-где  выступали из  темноты низкие,
коренастые деревья,  казавшиеся уродливыми карликами, присевшими на корточки
и подстерегающими людей в этот зловещий час.
     Время  от  времени широкая молния озаряла весь край неба,  змеилась над
черными купами деревьев и, словно чудовищный ятаган, рассекала надвое небо и
воду.  В  душном  воздухе  не чувствовалось  ни  малейшего дуновения  ветра.
Мертвое молчание  тяготело над  природой,  земля была влажная и скользкая от
недавнего дождя, и освеженные травы благоухали еще сильнее.
     Гримо и Мушкетон увлекали вперед миледи, держа ее за руки; палач шел за
ними, а лорд  Винтер,  д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис шли  позади палача.
Планше и Базен замыкали шествие.
     Слуги вели миледи к реке. Уста ее были безмолвны, но глаза  говорили со
свойственным  им  неизъяснимым  красноречием, умоляя  поочередно каждого, на
кого она устремляла взгляд.
     Воспользовавшись  тем,  что она  оказалась на несколько  шагов  впереди
остальных, она сказала слугам:
     -  Обещаю тысячу пистолей каждому из вас, если вы  поможете мне бежать!
Но если вы предадите меня в руки ваших господ, то знайте: у меня  есть здесь
поблизости мстители, которые заставят вас дорого заплатить за мою жизнь!
     Гримо колебался. Мушкетон дрожал всем телом.
     Атос, услыхавший голос миледи, быстро  подошел; лорд Винтер  последовал
его примеру.
     - Уберите этих  слуг, - предложил он. - Она что-то говорила им - на них
уже нельзя полагаться.
     Атос подозвал Планше и Базена, и они сменили Гримо и Мушкетона.
     Когда все пришли на берег реки, палач подошел к миледи и связал ей руки
и ноги.
     Тогда она нарушила молчание и воскликнула:
     - Вы трусы, вы жалкие  убийцы! Вас собралось десять мужчин, чтобы убить
одну женщину! Берегитесь! Если мне не придут на помощь, то за меня отомстят!
     -  Вы не женщина, -  холодно ответил Атос, - вы  не человек - вы демон,
вырвавшийся из ада, и мы заставим вас туда вернуться!
     - О добродетельные господа, - сказала миледи, - имейте в виду, что тот,
кто тронет волосок на моей голове, в свою очередь будет убийцей!
     - Палач может убивать и не быть при этом убийцей,  сударыня, - возразил
человек в  красном  плаще,  ударяя по своему широкому  мечу.  - Он последний
судья, и только. Nachrichter, как говорят наши соседи - немцы.
     И так как, произнося эти  слова, он связывал ее, миледи испустила дикий
крик, который  мрачно и странно  прозвучал в ночной тишине и замер в глубине
леса.
     - Но если я виновна, если  я совершила преступления, в которых  вы меня
обвиняете, -  рычала миледи, -  то  отведите  меня в суд! Вы  ведь не судьи,
чтобы судить меня и выносить мне приговор!
     - Я  предлагал вам Тайберн, -  сказал  лорд Винтер,  - отчего же вы  не
захотели?
     - Потому что я не хочу умирать! - воскликнула миледи, пытаясь вырваться
из рук палача. - Потому что я слишком молода, чтобы умереть!
     - Женщина, которую вы отравили в Бетюне, была еще моложе вас, сударыня,
и, однако, она умерла, - сказал д'Артаньян.
     - Я поступлю в монастырь, я сделаюсь монахиней... - продолжала миледи.
     -  Вы уже  были в монастыре, - возразил  палач, - и ушли  оттуда, чтобы
погубить моего брата.
     Миледи в ужасе вскрикнула и упала на колени.
     Палач приподнял ее и хотел отнести к лодке.
     - Ах, боже мой! - закричала она. - Боже мой! Неужели вы меня утопите?..
     Эти крики  до такой степени надрывали душу, что  д'Артаньян, бывший  до
сих пор самым ожесточенным  преследователем  миледи, опустился на  ближайший
пень, наклонил  голову и  заткнул  ладонями  уши;  но,  несмотря  на это, он
все-таки слышал ее вопли и угрозы.
     Д'Артаньян был моложе всех, и он не выдержал:
     - Я не могу видеть это ужасное зрелище! Я  не могу допустить, чтобы эта
женщина умерла таким образом!
     Миледи услышала его слова, и у нее блеснул луч надежды.
     - Д'Артаньян! Д'Артаньян! - крикнула она. - Вспомни, что я любила тебя!
     Молодой человек встал и шагнул к ней.
     Но Атос выхватил шпагу и загородил ему дорогу.
     - Если вы сделаете еще один шаг, д'Артаньян, - сказал он, - мы скрестим
шпаги!
     Д'Артаньян упал на колени и стал читать молитву.
     - Ну, палач, делай свое дело, - проговорил Атос.
     - Охотно, ваша милость, - сказал палач, - ибо я добрый католик и твердо
убежден,  что  поступаю справедливо, исполняя мою обязанность по отношению к
этой женщине.
     - Хорошо.
     Атос подошел к миледи.
     - Я прощаю вам, -  сказал он, - все  зло, которое вы  мне  причинили. Я
прощаю  вам  мою  разбитую  жизнь,  прощаю вам  мою  утраченную  честь,  мою
поруганную любовь и мою душу, навеки погубленную тем отчаянием, в которое вы
меня повергли! Умрите с миром!
     Лорд Винтер тоже подошел к ней.
     - Я  вам прощаю, - сказал он, - отравление моего  брата и  убийство его
светлости лорда  Бекингэма,  я  вам прощаю смерть  бедного  Фельтона, я  вам
прощаю ваши покушения на мою жизнь! Умрите с миром!
     - А я, - сказал д'Артаньян, - прошу простить меня, сударыня, за то, что
я недостойным дворянина обманом вызвал ваш гнев. Сам я  прощаю  вам убийство
моей несчастной возлюбленной и вашу жестокую месть, я вас прощаю и оплакиваю
вашу участь! Умрите с миром!
     - I am lost! (Я погибла! (англ.)) - прошептала по-английски миледи. - I
must die!  (Я должна умереть! (англ.)) И она  без чьей-либо  помощи встала и
окинула  вое  вокруг  себя  одним из  тех пронзительных  взглядов,  которые,
казалось, возгорались, как пламя. Она ничего не увидела.
     Она прислушалась, но ничего не уловила.
     Подле нее не было никого, кроме ее врагов.
     - Где я умру? - спросила она.
     - На том берегу, - ответил палач.
     Он посадил ее в лодку,  и, когда он сам занес туда  ногу, Атос протянул
ему мешок с золотом.
     - Возьмите, - сказал он, - вот вам плата за исполнение приговора. Пусть
все знают, что мы действуем как судьи.
     - Хорошо, - ответил палач. - А теперь пусть эта женщина тоже знает, что
я исполняю не свое ремесло, а свой долг.
     И он швырнул золото в реку.
     Лодка отчалила и поплыла  к  левому берегу, увозя преступницу и палача.
Все прочие остались на правом берегу и опустились на колени.
     Лодка медленно  скользила вдоль каната для парома, озаряемая отражением
бледного  облака, нависавшего  над  водой. Видно  было, как  она пристала  к
другому берегу;  фигуры палача  и миледи черными силуэтами вырисовывались на
фоне багрового неба.
     Во  время переправы миледи  удалось  распутать  веревку,  которой  были
связаны ее  ноги;  когда  лодка  достигла  берега, миледи  легким  движением
прыгнула на землю и пустилась бежать.
     Но  земля  была влажная; поднявшись на откос, миледи  поскользнулась  и
упала на колени.
     Суеверная мысль поразила ее:  она  решила,  что  небо отказывает  ей  в
помощи, и  застыла  в том положении, в  каком  была, склонив голову и сложив
руки.
     Тогда с  другого берега увидели,  как палач медленно поднял обе руки; в
лунном  свете   блеснуло  лезвие  его  широкого  меча,  и  руки  опустились;
послышался свист меча и  крик жертвы, затем  обезглавленное тело  повалилось
под ударом.
     Палач  отстегнул свой красный плащ, разостлал его на  земле, положил на
него тело, бросил туда же голову, связал плащ  концами, взвалил его на плечо
и опять вошел в лодку.
     Выехав  на середину реки,  он остановил лодку и, подняв  над водой свою
ношу, крикнул громким голосом:
     - Да свершится правосудие божие!
     И он опустил труп  в глубину вод,  которые тотчас сомкнулись над ним...
Три дня спустя четыре мушкетера вернулись в Париж; они  не просрочили своего
отпуска и в тот же вечер сделали обычный визит г-ну де Тревилю.
     -  Ну  что,  господа,  -  спросил  их  храбрый  капитан,  -  хорошо  вы
веселились, пока были в отлучке?
     - Бесподобно! - ответил Атос за себя и за товарищей.



        ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Шестого числа  следующего месяца  король, исполняя данное  им кардиналу
обещание  вернуться в Ла-Рошель, выехал из  столицы, совершенно ошеломленный
облетевшим всех известием, что Бекингэм убит.
     Хотя  королева была  предупреждена,  что  человеку,  которого  она  так
любила,  угрожает опасность, тем не менее, когда ей  сообщили о его  смерти,
она не хотела этому верить; она даже неосторожно воскликнула:
     - Это неправда! Он совсем недавно прислал мне письмо.
     Но на следующий день ей все  же пришлось поверить роковому известию: Ла
Порт,  который,  как  и все отъезжающие,  был  задержан в  Англии по приказу
короля Карла I,  приехал и привез последний, предсмертный подарок, посланный
Бекингэмом королеве.
     Радость короля была очень велика, он и  не  старался  скрыть  ее и даже
умышленно  дал  ей  волю  в  присутствии  королевы:  Людовик XIII,  как  все
слабохарактерные люди, не отличался великодушием.
     Но вскоре  король вновь стал скучен и  угрюм: чело его было не  из тех,
что  надолго  проясняются; он чувствовал, что,  вернувшись в  лагерь,  опять
попадет в рабство. И все-таки он возвращался туда.
     Кардинал был для него  зачаровывающей змеей, а сам он - птицей, которая
порхает с ветки на ветку, но не может ускользнуть от змеи.
     Поэтому возвращение в Ла-Рошель было очень унылым. Особенно наши четыре
друга  вызывали удивление  своих  товарищей: они  ехали  все рядом,  понурив
голову и мрачно  глядя перед собой. Только Атос  время от  времени  поднимал
величавое чело,  глаза его  вспыхивали  огнем,  на  губах  мелькала  горькая
усмешка, а затем он снова, подобно своим товарищам, впадал в задумчивость.
     После приезда в какой-нибудь город, проводив  короля до отведенного ему
для   ночлега  помещения,  друзья   тотчас  удалялись  к  себе   или  шли  в
расположенный  на  отшибе кабачок, где они,  однако, не играли в кости и  не
пили,  а  только шепотом  разговаривали между собой,  зорко  оглядываясь, не
подслушивает ли их кто-нибудь.
     Однажды, когда король сделал в пути привал, желая поохотиться, а четыре
друга,  вместо  того  чтобы  примкнуть  к охотникам,  удалились,  по  своему
обыкновению, в трактир на проезжей дороге, какой-то человек, прискакавший во
весь опор из Ла-Рошели, остановил коня у дверей этого трактира, желая выпить
стакан вина, заглянул  в комнату, где сидели за  столом четыре мушкетера,  и
закричал:
     - Эй, господин д'Артаньян! Не вас ли я там вижу?
     Д'Артаньян поднял голову  и  издал радостное восклицание. Это  был  тот
самый человек,  которого он  называл своим  призраком, это был незнакомец из
Менга, с улицы Могильщиков и из Арраса.
     Д'Артаньян выхватил шпагу и кинулся к двери.
     Но на этот раз  незнакомец не обратился в бегство, а соскочил  с коня и
пошел навстречу д'Артаньяну.
     - А, наконец-то я вас нашел,  милостивый государь! - сказал юноша. - На
этот раз вы от меня не скроетесь.
     - Это  вовсе не входит в мои намерения - на этот  раз я сам искал  вас.
Именем  короля я вас арестую! Я  требую, чтобы вы  отдали  мне  вашу  шпагу,
милостивый государь.  Не вздумайте  сопротивляться:  предупреждаю  вас, дело
идет о вашей жизни.
     -  Кто же  вы  такой?  - спросил  д'Артаньян, опуская шпагу,  но еще не
отдавая ее.
     - Я  шевалье  де  Рошфор, -  ответил незнакомец,  -  конюший  господина
кардинала   де  Ришелье.   Я  получил   приказание  доставить   вас  к   его
высокопреосвященству.
     -  Мы  возвращаемся к  его  высокопреосвященству,  господин шевалье,  -
вмешался  Атос  и  подошел  поближе,  - и,  разумеется,  вы  поверите  слову
господина д'Артаньяна, что он отправится прямо в Ла-Рошель.
     - Я должен передать его в руки стражи, которая доставит его в лагерь.
     -  Мы  будем  служить ему стражей, милостивый  государь, даю  вам слово
дворянина. Но  даю вам также  мое слово, - прибавил Атос, нахмурив брови,  -
что господин д'Артаньян не уедет без нас.
     Шевалье де Рошфор оглянулся  и увидел, что  Портос и Арамис стали между
ним и дверью; он понял, что он всецело во власти этих четырех человек.
     - Господа,  -  обратился он к ним,  - если господин д'Артаньян согласен
отдать мне  шпагу и даст,  как и  вы, слово, я удовлетворюсь вашим обещанием
отвезти господина д'Артаньяна в ставку господина кардинала.
     - Даю вам слово, милостивый государь, -  сказал д'Артаньян, - и вот вам
моя шпага.
     - Для  меня это  тем более кстати, - прибавил Рошфор,  - что  мне нужно
ехать дальше.
     - Если для того, чтобы встретиться с  миледи, - холодно заметил Атос, -
то это бесполезно: вы ее больше не увидите.
     - А что с ней сталось? - с живостью спросил Рошфор.
     - Возвращайтесь в лагерь, там вы это узнаете.
     Рошфор на мгновение задумался, а затем, так как они находились всего на
расстоянии  одного  дня пути  от  Сюржера,  куда кардинал должен был выехать
навстречу королю,  он  решил последовать  совету Атоса и  вернуться вместе с
мушкетерами. К  тому же его возвращение давало ему то  преимущество,  что он
мог сам надзирать за арестованным.
     Все снова тронулись в путь.
     На следующий  день,  в три  часа  пополудни,  они  приехали  в  Сюржер.
Кардинал   поджидал   там  Людовика  XIII.  Министр  и   король   обменялись
многочисленными любезностями и  поздравили друг друга со счастливым случаем,
избавившим  Францию  от упорного врага, который поднимал на нее всю  Европу.
После  этого  кардинал,  предупрежденный  Рошфором  о  том,  что  д'Артаньян
арестован, и желавший поскорее увидеть его, простился  с королем и пригласил
его на следующий день осмотреть вновь сооруженную плотину.
     Вернувшись вечером в  свою ставку у  Каменного моста, кардинал увидел у
дверей того дома, где он жил, д'Артаньяна без шпаги и с ним трех вооруженных
мушкетеров.
     На этот раз, так  как сила была на его  стороне, он сурово посмотрел на
них и движением руки и взглядом приказал д'Артаньяну следовать за ним.
     Д'Артаньян повиновался.
     - Мы  подождем тебя, д'Артаньян, - сказал Атос достаточно громко, чтобы
кардинал услышал его.
     Его высокопреосвященство нахмурил брови  и приостановился, но затем, не
сказав ни слова, пошел в дом.
     Д'Артаньян вошел  вслед за  кардиналом, а за дверью остались  на страже
его друзья.
     Кардинал отправился прямо  в  комнату, служившую ему кабинетом, и подал
знак Рошфору ввести к нему молодого мушкетера.
     Рошфор исполнил его приказание и удалился.
     Д'Артаньян остался наедине с кардиналом; это было его второе свидание с
Ришелье, и, как д'Артаньян признавался  впоследствии, он был твердо убежден,
что оно окажется последним.
     Ришелье остался стоять,  прислонясь  к камину;  находившийся  в комнате
стол отделял его от д'Артаньяна.
     - Милостивый государь, - начал  кардинал,  -  вы  арестованы  по  моему
приказанию.
     - Мне сказали это, ваша светлость.
     - А знаете ли вы, за что?
     - Нет, ваша светлость. Ведь единственная вещь, за которую я бы мог быть
арестован, еще неизвестна вашему высокопреосвященству.
     Ришелье пристально посмотрел на юношу:
     - Вот как! Что это значит?
     -   Если  вашей  светлости  будет  угодно  сказать  мне  прежде,  какие
преступления  вменяются мне в  вину,  я расскажу затем поступки,  которые  я
совершил на деле.
     - Вам вменяются в вину  преступления, за которые снимали  голову  людям
познатнее вас, милостивый государь! - ответил Ришелье.
     -  Какие же,  ваша  светлость?  - спросил  д'Артаньян со  спокойствием,
удивившим самого кардинала.
     -  Вас  обвиняют в том,  что вы переписывались с врагами государства, в
том,  что  вы  выведали  государственные  тайны,  в  том,  что  вы  пытались
расстроить планы вашего военачальника.
     -  А  кто меня обвиняет в этом,  ваша  светлость? - сказал  д'Артаньян,
догадываясь,   что   это  дело   рук   миледи.   -   Женщина,   заклейменная
государственным  правосудием, женщина, вышедшая замуж за одного человека  во
Франции и  за  другого  в Англии, женщина, отравившая  своего второго мужа и
покушавшаяся отравить меня!
     - Что вы рассказываете, милостивый государь! - с удивлением  воскликнул
кардинал. - О какой женщине вы говорите?
     -  О  леди Винтер, -  ответил  д'Артаньян.  -  Да,  о леди  Винтер, все
преступления которой были, очевидно, неизвестны вашему высокопреосвященству,
когда вы почтили ее своим доверием.
     -  Если леди Винтер совершила  те преступления, о  которых  вы сказали,
милостивый государь, она будет наказана.
     - Она уже наказана, ваша светлость.
     - А кто же наказал ее?
     - Мы.
     - Она в тюрьме?
     - Она умерла.
     -  Умерла?  - повторил кардинал, не  веря  своим ушам. - Умерла? Так вы
сказали?
     - Три  раза пыталась она  убить  меня, и я простил ей, но она умертвила
женщину,  которую  я  любил. Тогда мои  друзья  и  я  изловили ее,  судили и
приговорили к смерти.
     Д'Артаньян  рассказал про отравление г-жи Бонасье в Бетюнском монастыре
кармелиток, про  суд в  уединенном  домике,  про казнь на берегу Лиса. Дрожь
пробежала по телу кардинала - а ему редко случалось содрогаться.
     Но  вдруг,  словно  под влиянием  какой-то  невысказанной  мысли,  лицо
кардинала, до  тех пор мрачное,  мало-помалу прояснилось  и приняло  наконец
совершенно безмятежное выражение.
     -  Итак, -  заговорил он кротким голосом,  противоречившим его  суровым
словам, - вы присвоили себе права судей,  не подумав о  том, что  те, кто не
уполномочен наказывать и тем не менее наказывает, являются убийцами.
     -  Ваша  светлость, клянусь  вам, что  у  меня  ни  на  минуту не  было
намерения оправдываться  перед вами! Я  готов  понести  то  наказание, какое
вашему высокопреосвященству  угодно будет наложить на меня.  Я  слишком мало
дорожу жизнью, чтобы бояться смерти.
     -  Да, я знаю, вы  храбрый  человек, -  сказал кардинал  почти ласковым
голосом. - Могу  вам  поэтому  заранее сказать, что вас будут  судить и даже
приговорят к наказанию.
     - Другой  человек мог бы ответить вашему  высокопреосвященству, что его
помилование у  него  в кармане,  а  я только  скажу вам:  приказывайте, ваша
светлость, я готов ко всему.
     - Ваше помилование? - удивился Ришелье.
     - Да, ваша светлость, - ответил д'Артаньян.
     - А кем оно подписано? Королем?
     Кардинал произнес эти слова с особым оттенком презрения.
     - Нет, вашим высокопреосвященством.
     - Мною? Вы что, с ума сошли?
     - Вы, конечно, узнаете свою руку, ваша светлость.
     Д'Артаньян подал  его высокопреосвященству  драгоценную бумагу, которую
Атос отнял  у миледи  и  отдал д'Артаньяну, чтобы она служила  ему  охранным
листом.
     Кардинал  взял  бумагу  и медленно,  делая  ударение  на  каждом слове,
прочитал:
     "Все, что сделал предъявитель сего, сделано по  моему приказанию и  для
блага государства.
     5 августа 1628 года. Ришелье".
     Прочитав эти две строчки, кардинал погрузился  в глубокую задумчивость,
но не вернул бумагу д'Артаньяну.
     "Он   обдумывает,  какой   смертью  казнить   меня,  -  мысленно  решил
д'Артаньян. - Но, клянусь, он увидит, как умирает дворянин!"
     Молодой мушкетер  был в отличном расположении духа и готовился геройски
перейти в иной мир.
     Ришелье в  раздумье  свертывал  и  снова разворачивал  в руках  бумагу.
Наконец он поднял голову, устремил свой орлиный взгляд на умное, открытое  и
благородное лицо д'Артаньяна, прочел на этом лице, еще хранившем следы слез,
все страдания,  перенесенные им за последний месяц, и в третий или четвертый
раз  мысленно  представил  себе,  какие  большие надежды подает  этот юноша,
которому  всего двадцать один год, и как успешно мог  бы воспользоваться его
энергией, его умом и мужеством мудрый повелитель.
     С другой стороны, преступления, могущество и адский гений миледи не раз
ужасали его. Он испытывал какую-то затаенную радость при мысли, что навсегда
избавился от этой опасной сообщницы.
     Кардинал  медленно   разорвал  бумагу,  так   великодушно  возвращенную
д'Артаньяном.
     "Я погиб!" - подумал Д'Артаньян.
     Он низко склонился перед кардиналом, как бы говоря:
     "Господи, да будет воля твоя!"
     Кардинал подошел к столу и, не присаживаясь, написал несколько строк на
пергаменте, две  трети которого были  уже заполнены: затем он приложил  свою
печать.
     "Это  мой  приговор, - решил про себя  Д'Артаньян. - Кардинал избавляет
меня  от  скучного заточения  в  Бастилии  и  от  всех  проволочек судебного
разбирательства. Это еще очень любезно с его стороны".
     - Возьмите! - сказал кардинал юноше. - Я взял у  вас один открытый лист
и взамен даю другой. На этой грамоте не проставлено имя, впишите его сами.
     Д'Артаньян  нерешительно взял бумагу  и взглянул на нее. Это был указ о
производстве в чин лейтенанта мушкетеров. Д'Артаньян упал к ногам кардинала.
     -  Ваша  светлость,  -   сказал  он,   -  моя  жизнь  принадлежит  вам,
располагайте  ею отныне!  Но я  не  заслуживаю  той  милости,  какую вы  мне
оказываете:  у   меня  есть  три  друга,  имеющие  больше  заслуг   и  более
достойные...
     -  Вы  славный малый, д'Артаньян, - перебил  его  кардинал  и  дружески
похлопал  по плечу, довольный тем,  что ему  удалось покорить эту строптивую
натуру.  - Располагайте  этой  грамотой,  как вам заблагорассудится.  Только
помните, что, хотя имя и не вписано, я даю ее вам.
     -   Я   этого   никогда  не  забуду!   -  ответил  Д'Артаньян  -   Ваше
высокопреосвященство может быть в этом уверены.
     Кардинал обернулся и громко произнес:
     - Рошфор!
     Кавалер, который, вероятно, стоял за дверью, тотчас вошел.
     -  Рошфор,  -  сказал  кардинал,  -  перед вами господин  Д'Артаньян. Я
принимаю его в число  моих  друзей, а потому поцелуйтесь  оба  и ведите себя
благоразумно, если хотите сберечь ваши головы.
     Рошфор и Д'Артаньян,  едва  прикасаясь  губами, поцеловались;  кардинал
стоял тут же и не спускал с них бдительных глаз.
     Они вместе вышли из комнаты.
     - Мы еще увидимся, не так ли, милостивый государь?
     - Когда вам будет угодно, - подтвердил Д'Артаньян.
     - Случай не замедлит представиться, - ответил Рошфор.
     - Что такое? - спросил Ришелье, открывая дверь.
     Молодые люди тотчас улыбнулись друг другу,  обменялись рукопожатиями  и
поклонились его высокопреосвященству.
     - Мы уже стали терять терпение, - сказал Атос.
     - Вот и я, друзья мои! - ответил д'Артаньян. - Я не только свободен, но
и попал в милость.
     - Вы нам расскажете все?
     - Сегодня же вечером.
     Действительно, в  тот же вечер Д'Артаньян отправился  к  Атосу и застал
его  за  бутылкой испанского  вина - занятие, которому  Атос  неукоснительно
предавался каждый день.
     Д'Артаньян рассказал ему все, что произошло между  ним и кардиналом, и,
вынув из кармана грамоту, сказал:
     - Возьмите, любезный Атос, она принадлежит вам по праву.
     Атос улыбнулся своей ласковой и очаровательной улыбкой.
     - Друг мой, для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер, - слишком
мало, - ответил  он.  - Оставьте себе эту  грамоту,  она ваша. Вы купили ее,
увы, дорогой ценой!
     Д'Артаньян вышел от Атоса и вошел в комнату Портоса.
     Он  застал  его  перед  зеркалом;  облачившись в  великолепный,  богато
расшитый камзол, Портос любовался собой.
     - А, это вы, любезный друг! -  приветствовал он  д'Артаньяна. - Как  вы
находите, к лицу мне это платье?
     - Как нельзя лучше, -  ответил Д'Артаньян. - Но я пришел предложить вам
другое платье, которое будет вам еще больше к лицу.
     - Какое же это?
     - Мундир лейтенанта мушкетеров.
     Д'Артаньян рассказал Портосу о своем  свидании с кардиналом и, вынув из
кармана грамоту, сказал:
     -  Возьмите, любезный  друг,  впишите  ваше имя и  будьте  мне  хорошим
начальником.
     Портос взглянул  на грамоту и,  к великому удивлению д'Артаньяна, отдал
ее обратно.
     - Да, это было бы  для меня очень лестно, - сказал он, - но мне недолго
пришлось  бы  пользоваться  этой милостью.  Во  время нашей поездки в  Бетюн
скончался супруг моей герцогини, а потому сундук покойного просится ко мне в
руки,  и  я,  любезный  друг,  женюсь на вдове.  Вот видите,  я примерял мой
свадебный наряд. Оставьте чин лейтенанта себе, друг мой, оставьте!
     И он возвратил грамоту д'Артаньяну.
     Юноша пошел к Арамису.
     Он  застал его перед аналоем; Арамис  стоял  на коленях, низко  склонив
голову над раскрытым молитвенником.
     Д'Артаньян рассказал  ему о своем свидании с кардиналом и, в третий раз
вынув из кармана грамоту, проговорил:
     -  Вы наш  друг,  наш светоч,  наш  незримый  покровитель! Примите  эту
грамоту.  Вы,  как  никто другой, заслужили  ее  вашей  мудростью  и  вашими
советами, неизменно приводившими нас к удаче.
     - Увы, любезный друг! -  вздохнул Арамис. -  Наши  последние похождения
окончательно отвратили меня от мирской жизни  и  от военного звания. На этот
раз я принял бесповоротное решение: по окончании осады я вступаю  в братс