Франц Грильпарцер. Праматерь Трагедия в пяти действиях ---------------------------------------------------------------------------- Перевод Александра Блока. Александр Блок. Собрание сочинений в шести томах. Том четвертый. Драматические произведения. М., "Правда", 1971 ---------------------------------------------------------------------------- ПРЕДИСЛОВИЕ Франц Грильпарцер, родившийся в Вене 15 января 1791 года, был старшим сыном адвоката доктора Менцеля Грильпарцера и супруги его Марианны, рожденной Зоннлейтнер. Внешние факты его жизни, как у многих писателей последних столетий, не представляют интереса. Он учился в гимназии; с 1807 по 1811 год слушал курс юридических наук в Вене; в эти ранние годы потерял отца, в 1813 поступил на государственную службу, в 1847 году был избран в члены Академии наук, в 1861 - в члены австрийской палаты господ. Главною любовью в жизни часто вообще увлекавшегося Грильпарцера была Катарина Фрелих, с которой он познакомился, когда ему было тридцать, а ей двадцать один год. Литературную деятельность Грильпарцер начал шестнадцати лет, под влиянием Лессинга, Гердера, Шиллера и Гете. Расцвет его начался в 1816 году, когда известный в то время драматург Шрейфогель побудил Грильпарцера серьезно приняться за драматургию и способствовал появлению на сцене "Праматери", и окончился в 1838 году, когда поэт, под давлением цензуры, критики и публики, холодно встретившей его последние драмы, почти совершенно отказался от публикования своих произведений. В течение двадцати двух лет Грильпарцер завоевал себе драмами, стихами и прозой не последнее место в ряду своих современников, среди которых были имена: Гейне, Гофмана, Шамиссо, Ла-Мотт-Фукэ, Брентано, Клейста, Рюккерта, Уланда, Иммермана. 21 января 1872 года, изведав тягость критических и цензурных гонений, чинов и почестей, изъездив Европу (Германию, Италию, Францию, Англию, Турцию и Грецию), Грильпарцер тихо скончался в родном городе. Похороны его равнялись по торжественности похоронам Клопштока; в 1889 году ему поставлен памятник в Венском народном саду. Многие произведения Грильпарцера напечатаны только после его смерти, пьесы с огромным успехом шли в шестидесятых годах. Грильпарцер писал стихи, беллетристические и критические произведения (новеллы, дневники путешествий, критические заметки, воспоминания, автобиография - два тома); но известен он главным образом драмами, из которых на русский язык переведена трагедия "Сафо" (перевод Арбенина в журнале "Артист" 1895 г.). Что касается "Праматери", то она, под названием "Прародительницы", шла с успехом на петербургской казенной сцене в 1830 году в переводе Ободовского; в моем переводе трагедия была поставлена в 1908 году в "Драматическом театре" Комиссаржевской, которая на следующий год сама исполняла роль Берты в Москве. В том внутреннем трепете, которым проникнута юношеская трагедия Грильпарцера, кроются причины, по которым пьеса выдержала много изданий, была переведена на все главные европейские языки и шла на многих сценах. "Праматерь", вышедшая из среды "трагедий рока", переросла эту среду и породнилась с такими творениями, как "Падение дома Эшер" Э. По и "Росмерсхольм" Г. Ибсена. "Вступи в жизнь, дай страданью и горю бушевать в твоей беззащитной груди, и, когда волосы твои встанут дыбом, ты поймешь, что лежит в основе "Праматери". Так писал сам Грильпарцер одному из своих легкомысленных критиков сто лет тому назад; но этот таинственный внутренний смысл не сразу можно почуять за романтической бутафорией, которой пьеса щедро украшена. "Праматерь" - не вечная трагедия, как "Эдип" или "Макбет", по, если можно так выразиться, интимная трагедия, которая сохранит свою свежесть до тех пор, пока человечество не перестанет переживать эпохи, какую пережил Грильпарцер, какую приходилось переживать и нам. Когда читаешь историю Германии и Австрии, с Венского конгресса до революции 1848 года, становится страшно не столько за неумудренность горьким опытом политических деятелей, сколько за те повторения, которыми неумолимо дарит нас история. В этом маленьком предисловии я не считаю уместным перечислять известные факты. Напомню только, что князь фон-Меттерних, человек с ироническим лицом и даже тайный поклонник Гейне (что, впрочем, не помешало союзному сейму запретить в Германии все бывшие и будущие произведения поэта), тридцать лет предсказывал сорок восьмой год; и все-таки этот год наступил и, наступив, озадачил и испугал самого вершителя немецких судеб. История политической реакции в Германии и Австрии сохранила драгоценные для нас внешние факты. Трагедия души двадцатисемилетнего австрийского поэта понятна до конца только в черные дни, когда старое все еще не может умереть и бродит, жалуясь на усталость и тревожа живых - робко, упрямо, порою музыкально; а новое все еще не может окрепнуть, плачет немного неожиданными слезами, как Яромир, юноша сильный и мужественный, и погибает зря, как русские самоубиваюшиеся юноши без "цели в жизни". Все это не так просто и не поддается публицистическому учету. Нам было бы слишком легко "наложить" всю трагедию Грильпарцера на русскую современность, сказать, положим, что для России она символизирует медленное разложение дворянства, сыгравшего великую роль и увядающего, как осенняя георгина, "во мраке и сырости старых садов". В этом была бы доля правды, но не вся правда; да и подобные методы нас больше не удовлетворяют. Ведь для того, чтобы понять чью-нибудь гибель, будь то обряд, сословие или отдельный человек, надо сначала полюбить погибающего, проникнуть в его отходящую душу; значит - горестно задуматься над ним. - Произведение Грильпарцера и есть произведение горестное и задумчивое, несмотря на весь юношеский задор. Имена Вернера, Мюльнера, Гоувальда, драматургов, современных Грильпарцеру, не говорят нам ничего. Имя Грильпарцера история запомнила. Не есть ли это лучшее доказательство того, что поэт действительно "обнаружил способность влить человеческую кровь даже в безжизненные персонажи "трагедий рока" и что эти трагедии относятся к "Праматери" примерно так, как сама "Праматерь" - к "Эдипу", - как говорят доброжелательные критики? Но "Праматерь" - современница тех произведений, где изображается неумолимая покорность слепому року; все живые и страстные герои трагедии находятся во власти "странных шелестов", проносящихся по залам родового замка. Они скованы холодом зимней вьюги, которая голосит за окнами, в полях. Все эти страшные шелесты и голоса воплощаются в какой-то _призрачной красавице_, которую отец принимает за дочь, а жених - за невесту. - Все страстно желающее жизни, любви и обновления - гибнет; только она, чье единственное желание - _отдохнуть_, успокоиться в "гробовом ящике", - торжествует свою тусклую победу, озаренную луною да беспомощными свечами на столе. Чем глубже Грильпарцер погружается в свою мрачную мистику, тем больше просыпается во мне _публицистическое_ желание перевести пьесу на гибель русского дворянства; в самом деле, тот, кто любил его нежно, чья благодарная память сохранила все чудесные дары его русскому искусству и русской общественности в прошлом столетии, кто ясно понял, что пора уже перестать плакать о том, что его благодатные соки ушли в родную землю безвозвратно, - кто знает все это, тот поймет, каким воздухом был насыщен родовой замок Боротин, сидя в старой дворянской усадьбе, которую сотрясает ночная гроза или дни и ночи не прекращающийся осенний ливень; кругом на версты и версты протянулась равнина, затопленная ливнем, населенная людьми давно непонятными и справедливо не понимающими меня; а на горизонте стоит тихое зарево далекого пожара; это, вероятно, молния подожгла деревню. Я не могу быть до конца публицистом и знаю, что в трагедии Грильпарцера есть еще и невыразимое. Это - не только искусство; искусство драматурга далеко от совершенства. Скорее, это глубокое чувство _реакции_, которое знакомо нам во всей полноте, а может быть, еще какое-то чувство, которое неизбежно посещает человека в известные периоды его жизни, когда он "подводит итоги", начинает вспоминать... и иной раз довспоминается до того, что станет жутко. Лучше не будить хаоса "уснувших дум", "из смертной рвется он груди и с беспредельным жаждет слиться". Во всяком случае, лучше молчать о нем; пусть он бушует в сирой и тревожной душе художника, рождая своих "светлых дочерей" - чистые создания искусства. То невыразимое, что заключено в "Праматери", лучше всего выразил сам Грильпарцер в монологе старого графа: это то, чего боится мужественный отец, когда он остерегает юного Яронира от своего замка и от союза с любимой дочерью. О, зачем сюда ты прибыл? Думал ты, мой друг невинный, Что царит здесь светлый праздник? Посмотрел бы ты на нас Здесь, в ночных, пустынных залах, За безрадостным столом; Как тогда часы влекутся, Как замедлен разговор! Каждый шорох заставляет Сердце каждое дрожать! И отец в лицо родное Милой дочери своей С тайным страхом и тоскою Лишь решается взглянуть: То дитя его родное, Иль виденье гробовое? Видишь, сын мой, как живут Здесь отмеченные роком! Ты же - мужественный дух. Радость жизни быстролетной И покой своей души, - Все богатства хочешь бросить В дома нашего пожар? О, мой сын, ты не погасишь, Только с нами ты сгоришь! Когда Яромир выражает готовность остаться с ними, хотя бы ему грозила гибель, старик горестно задумывается. Нежная Берта говорит жениху: "Он не любит, чтобы на него смотрели в такие минуты: это бывает с ним часто". Вот смысл пьесы. Если бы "трагедии рока" не были пустой бутафорией, жизнь и литература приняли бы их в свое лоно. Но они забылись, осталась в памяти только родственная им "Праматерь" - не простая "трагедия рока". Она вошла в жизнь и заняла в ней по праву свое не очень большое, но жуткое место; на челе тех немногих, кто пристально вчитается в нее, ляжет непременно еще одна лишняя морщина. Это - трагедия не "реакционная", но и не вечная; может быть потому, что она создана в эпоху реакции, когда все живое обессиливается мертвым. Это - интимная, _предостерегающая_ трагедия - произведение не великой, но задумчивой и измученной души. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Граф Зденко фон-Боротин. Берта, его дочь. Яромир. Болеслав. Гюнтер, кастелян. Капитан. Солдат. Толпа: солдаты и слуги. Праматерь дома Боротин. ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ Готический зал. В глубине две двери. В боковых стенах справа и слева тоже двери. На одной из передних кулис висит заржавленный кинжал в ножнах. Поздний зимний вечер. На столе свечи. Граф сидит у стола, устремив взоры на письмо, которое держит в руках. Вблизи Берта. Граф Ну, так с богом! Будь, что будет! Ветвь срывается за ветвью, Догнивает шаткий ствол; Лишь удар - он также рухнет, И очутится во прахе, Осенявший наши долы Широковетвистый дуб. Век за веком эти ветви Зеленели, отсыхали, Ствол иссохнет, как они; От деяний наших предков Их стремлений, их борений Не останется следа, Не пройдет и полстолетья, Как забудут наши дети Род старинный навсегда. Берта (у окна) Ночь ужасная, отец мой! Мрак и холод, как в гробу. Ветры вспугнутые воют И снуют, как духи ночи; Все, что видит глаз, в снегу, Все холмы и все вершины, Все деревья, все равнины; Как мертвец, земля недвижна В снежном саване зимы; И глазницами пустыми Небосвод глядит беззвездный В необъятную могилу! Граф Как часы идут лениво! Слышала их бой ты, Берта? Берта (отходя от окна и садясь за работу против отца) Только семь часов пробило. Граф Семь часов? А мрак уж полный! - Ах, дряхлеют силы года, Дни становятся короче, Жилы медленнее бьются, Год склонился в темный гроб. Берта О, настанет май веселый, Вновь оденутся поля, Ветерок нежней повеет, Луг цветами запестреет. Граф Новый год придет, конечно, Этот луг зазеленеет, Забурлят ручьи повсюду, И цветок, теперь увядший, Долгий зимний сон оставит, Вскинет детскую головку На подушке белоснежной, Прежней, ласковой улыбкой Улыбнется светлый взор. Каждый куст, простерший к небу Обессиленные бурей И беспомощные руки, Будет зелен, как бывало. Все, что дышит и живет В доме радостной природы, Все леса, долины, воды - Новой жизнью зацветет, Вновь с весною оживет; Только род мой - не воскреснет! Берта Грустно вам, отец мой милый! Граф Счастлив, дважды счастлив тот, Кто последний час встречает Посреди своих детей. То не смерть, а лишь разлука, Он живет в воспоминаньях, Жив трудами он своими, Жив своих детей делами, Жив у внуков на устах. Как прекрасно пред разлукой Семена своих деяний В руки милые отдать, Чтоб они, лелея всходы, Плод забот своих вкушали, В наслажденьи видя вместе Наслаждение и дар. О, как сладко, как отрадно То, что нам отцы вручили, Передать любимым детям, Пережить себя на свете. Берта Ненавистное письмо! Принесло оно, казалось, Вам, отец мой, свет и радость, А теперь, когда прочли вы, Мысли черные пришли. Граф Не письмо тому причиной - Все, что в нем, я знал заране, Нет, уверенность слепая, Все растущая во мне, Что сама судьба решила По всему лицу земному Истребить мой древний род. Пишут мне, что дальний родич (Только раз его я видел, Но наследники остались В роде - только он, да я), Он бездетным стариком Умер в ночь, и я - последний В знаменитом древнем роде, Этот род умрет со мной. Ах, не сын пойдет печальный За моею колесницей, - Нет, глашатай погребальный Щит старинный, родовой, Что в боях сиял со мной, Шпагу ту, что мне служила, Скорбно сложит на могилу. - Есть старинное преданье, Что идет из уст в уста: Рода нашего Праматерь За былые злодеянья Здесь блуждать обречена До поры, пока последний Отпрыск пр_о_клятого рода Не уйдет с лица земного. Вот теперь ей будет радость, Цель ее недалека! Я почти поверил сказке, Перст поистине могучий Нам паденье указал. Я стоял цветущий, сильный Меж троих могучих братьев, - Всех скосила злая смерть, Я супругу ввел в мой замок Дивно-нежную, как ты. Счастлив был союз наш верный, И плодом его любовным Были вскоре сын и дочь. Но, когда она угасла, Дети были мне единой В мире радостью живой. И берег я пуще глазу Драгоценнейший залог. Но - напрасная надежда! Нашей мудрости невмочь Бой неравный с мрачной силой. Если жертв она просила, Унесет в глухую ночь. Сыну минуло три года В день, когда, в саду играя, Он от няньки убежал. Дверь открытая из сада Привела его к пруду. Дверь всегда была закрыта, Лишь тогда был вход свободен - (С горечью.) Ведь не то - он был бы жив! Ах, твои я вижу слезы, Вместе плачем мы с тобой, Верно, знаешь ты развязку? Я, несчастный, малодушный, Поверял тебе нередко Эти скорбные рассказы. Что же? - Сын мой утонул; Многие тонули раньше. Правда, он моим был сыном, Был единственной надеждой Хилой старости моей, Ну, и что же? - Он погиб! И бездетным я умру! Берта Ах, отец мой! Граф Понимаю Я упрек любимых уст. Я зову себя бездетным, Ты же, верная, со мной. Ах, прости - владельцу клада: Я растратил половину В лютой буре тяжких бед, Избалованный избытком, Я и с целой половиной Нищим чувствую себя. Ах, прости, когда утрата Слишком ярко мне горит! Ведь утрата, точно молнья, Что отнимет - озарит. Да, поистине неправ я! Разве - имя выше счастья? Разве - я живу для рода? Как же мне с холодным сердцем От тебя всей жизни юность, Жертвы радость принимать? Дней моих остаток будет Отдан счастью твоему! Только с любящим супругом, Лишь с достойнейшим тебя Обретешь иное имя И иное счастье с ним! Выбирай себе свободно Меж сынов страны любого. Верю в выбор благородный! Ты вздохнула? - Или сделан Выбор? Так ли? Яромир? Яромир фон Эшен юный? Правда? Берта Смею ли, отец? Граф Даже самый малый облак На твоем девичьем небе Не укрыть от глаз отца. Но корить тебя не стану Я за то, что угадал То, что знать давно обязан; Разве я - отец суровый Милой дочери своей? Благороден родом он, Также - подвигом своим; Пусть придет - хочу я только Испытать его - тогда Новый день взойдет над нами: Отойдут немедля к трону Лены крупные, но все ж Хватит вам для скромной доли Достоянья Боротин. Берта О, спасибо! Граф Нет, не надо! Только старый долг плачу я! Развей есть бедней награда? Ты не больше ль заслужила? Он - не больше ль, этот рыцарь? Он - тот самый, что однажды, Жертвуя своею жизнью, Жизнь твою спасал в лесу? Это он, дитя родное? Берта О, с опасностью ужасной! Я, отец, вам говорила, Как ушла я в ближний лес И совсем одна гуляла, Летней ночью упиваясь, В тихой ласке ветерка. И, цветов благоуханьем Погруженная в забвенье, Далеко я отошла... Вдруг, сквозь ночь и мглу звеня, Лютни звон настиг меня, Полный жалобы и стона, Силой музыки пленя, То голубки воркованьем В темной зелени ветвей, То протяжным замираньем, Как влюбленный соловей... Самый воздух слушал молча, И листва осин дрожащих Неподвижно замерла. Я стояла, вся - вниманье, Вся печалью исходя... Вдруг хватают чьи-то руки, Вижу странных пред собой Двух злодеев, облеченных В цвет кровавого убийства, И кинжал сверкнул в глаза. Уж взнесен кинжал разящий, Мнится мне, я сражена Прямо в грудь смертельной раной... Чу! - кусты зашевелились, Стройный юноша занес Шпагу - правою рукою, А рукою левой - лютню На бледнеющих убийц. Как поверг он их на землю, Как один их победил, Как он подвиг совершил, - Я не помню. В смертном страхе Потеряла я сознанье, И когда вернулась к жизни, Уж была в его объятьях, Вся бессильная, больная; Как дитя к родимой груди, Я к устам его горячим Льнула жаркими устами... Но, отец мой, что могла я?.. За поступок благородный Малый дар - любовь моя. Граф Вы встречались часто? Берта Случай Подарил нас новой встречей И еще - не только случай... Граф Для чего ж он избегает Дружбы нежного отца? Берта Он - потомок знатных предков. Но от предков получил Только знатность - не богатство. И такой, как он, бедняк Должен, думал он, бояться, Что богатый Боротин Одарит его богато, Но не дочь отдаст в награду. Граф Чтить умею благородство, Если чтит оно других. Пусть придет он и узнает, Что богатый Боротин Всем добром ему обязан, Пусть он знает, что отец твой Все сочтет богатства мира Малой платой за тебя. - А теперь - за арфу, Берта, Хоть на краткий час попробуй Усладить мои печали. Поиграй немного, Берта. Берта берет арфу. Скоро после первых аккордов старик поникает головой и впадает в дремоту. Как только он засыпает, Берта оставляет арфу. Берта Сладко спи, отец мой добрый! Пусть взращенные тобою На пути моем цветы - Лягут пышными венками На челе твоем усталом: - Буду я его супругой, Звать своим могу его?? То, что было лишь мечтаньем, Высшим счастием маня, Как из рога всех обилий Сыплет цветом на меня. Мне все непонятно, Я сама - непонятна; Все твердит и поет лишь о нем. Расскажу я и тучам, И ветрам могучим, Чтобы весть разнесли о милом моем. И в доме тесном Мне мало места, Скорей на вышку! Дом стал тюрьмой! На темной ступени В томной лени Будить молчанье тьмы ночной! Приди, мой милый, Тебе вручила Я жизнь и радость, тебе отдам. В час блаженный, Сокровенный Прильни устами к моим устам. (Уходит. Пауза.) Часы бьют восемь ударов. С последним ударом гаснут свечи; порыв ветра проносится по комнате; буря воет за окнами, и в страшном шелесте - Праматерь, совершенно сходная с Бертой лицом и одеждой, отличаясь от нее лишь волнующимся покрывалом, появляется около кресла спящего графа и скорбно склоняется над ним. Граф (в тревожном сне) Прочь от меня! - Прочь! - Прочь! (Просыпается.) А, ты здесь, со мною, Берта? Это был тяжелый сон. На душе еще тревожно. Вновь возьмись за арфу, Берта, Слушать музыку мне надо. Призрак выпрямился и неподвижно смотрит на графа широко раскрытыми, мертвыми глазами. Граф (в ужасе) Что ты смотришь на меня Так ужасно, что мужское Сердце в страхе пошатнулось, До костей проникнул страх! Прочь глаза! Зачем ты смотришь? Так во сне тебя я видел, И душа еще кипит. Иль отца убить ты хочешь? Призрак поворачивается и делает несколько шагов к двери. Граф Так! - Теперь очнулся я, - Ты куда, дитя? Праматерь (отворачивается от двери. Беззвучным шопотом) Домой! (Уходит.) Граф (как громом пораженный, откидывается на спинку кресла. Небольшая пауза.) Что со мной? - Или я грезил? Но она стояла здесь, Слышал я могильный голос, Кровь моя оцепенела Под лучами мертвых глаз! - Но ведь это - дочь родная! Берта! Берта! Берта (вбегает) Ах, отец, что сталось с вами? Граф Здесь ты, Берта! Что с тобой? Злая девочка, скажи мне, Для чего, как дух ночной, По моим пустынным залам Бродишь ты чужой походкой И тревожишь старый сон? Берта Я, отец мой? Граф Ты, конечно! Ты не знаешь? И, однако, Ты недвижным, мертвым взором Мне кинжал вонзила в грудь! Берта Мертвым взором? Граф Мертвым взором. Что ж ты смотришь удивленно? Так... О, нет! Еще недвижней!.. Рассказать - не сыщешь слов... Мягче, ласковей взгляни, Чтоб рассеять мрачный ужас Той минуты роковой! Все напрасно! До могилы Страшный образ гробовой Будет вечно предо мной! Взор твой - лунное сиянье Над вечерними полями, - Но и смерть узнал я в нем! Берта Что я сделала такого, Что волнует вас, отец? Что бранить вас заставляет Эти полные слезами И испуганные очи? Я покинула вас спящим, Необдуманно ушла... Граф Ты ушла?.. Но здесь была ты?.. Берта Я была здесь?.. Граф Разве нет? Вот на этом самом месте Ты вонзала стрелы смерти В сердце старого отца! Берта Вам приснилось... Граф Здесь! Я знаю! Берта Я сейчас была на вышке. Тихий сон вас убаюкал. И пошла я, вся - томленье, На любимого взглянуть. Граф Стыдно, девочка! Не смейся! Берта Я смеюсь? Отец мой, - я?.. С глазами полными слез обращается к Гюнтеру. Не могу... Скажи... не знаю!.. Гюнтер В самом деле, господин, Ваша дочь была на вышке. С нею был я, - мы смотрели На окрестный снег и ждали, Не придет ли путник к нам. Лишь заслышав резкий зов, Мы прийти к вам поспешили. Граф (быстро) Но я видел... Гюнтер Что? Граф О, нет! Гюнтер Господин мой, что такое? Граф Нет!.. Не видел ничего я! (Про себя.) Слишком ясно, то был сон. Если даже разум спорит, Если память так ясна, Это так, - я видел сон! Значит, яркий сон бывает На действительность похож! Вот рука - ее я вижу Не ясней, чем видел это! О, моя святая Берта, Вижу ясно - то был сон. Подойди поближе, Берта! Не кори отца седого За невольную суровость, Оскорбившую тебя. Ты была еще ребенком, Но всегда так терпеливо Ты сносила все обиды И обидчика прощала. И казалась ты виновной Нежной кротостью своей. Берта (на его груди) Разве я не виновата? Хоть не я - причина гнева, Гнев обрушен на меня. Граф Ты простишь теперь мне, Берта? Берта Что, отец мой, вам приснилось? Сны бывают с жизнью схожи! Или этот озаренный Тусклым блеском темный зал Обманул виденьем лживым Ваши слабые глаза? Я нередко замечала, Как взволнованный наш разум, Бестолковый раб души, Принимает лишь виденье, Духа праздное творенье, За живое существо. Лишь вчера, отец мой, шла я В старом зале наших предков В предвечерний, серый час; Перед зеркалом старинным Я на миг остановилась, Мне понравился наряд мой, И осталась я глядеться В потускневшее стекло. И когда я так стояла, Опустив свободно руки, - Вы, отец мой, улыбнетесь, Мне самой смеяться надо Страху детскому тому; Но, когда я так стояла, Страшен был душе смятенной Образ дикий, искаженный. В миг, когда я опускала Руки - пояс завязать, Образ в зеркале высоко Поднял руки к голове, - И, от страха цепенея, Вижу в зеркале туманном Искаженные черты. То мои черты - я вижу - Но они чужие вместе, Страшно сходные с моими, Как живой похож на труп свой. Широко открыв глаза, Страшный дух грозит мне пальцем, Строго смотрит на меня. Гюнтер Горе нам! Праматерь! Граф (с кресла, как бы охваченный внезапной мыслью) Праматерь! Берта (удивленно) Праматерь? Гюнтер Разве вы не замечали В зале старого портрета, Будто с вас его художник Нежной кистью рисовал? Берта Часто видела его я, С удивлением смотрела, И живым со мною сходством Был он дорог мне всегда. Гюнтер А известно вам преданье, Что идет из уст в уста? Берта С детства слышала его я, Но отец не верил сказкам. Гюнтер Ах, теперь он сам узнал, Что не сказку вековую, Больше - правду роковую Пред самим собой скрывал! Рода вашего Праматерь, В цвете юности и счастья, Также - прелесть, также - диво, Также Берта, как и вы, Принужденная родными К нежеланному союзу, Не забыла в новом браке Прежних радостей любви. И в объятиях с любимым Раз супруг ее застал, И пылая жаждой мщенья За позор и преступленье, В сердце ей вонзил кинжал. Тот кинжал навек прикован Здесь, на дедовской стене, В память древнего злодейства, В память древнего греха. Нет Праматери покоя, И блуждать осуждена До поры, пока не вымрет Весь ваш род, зачатый ею, И покуда ни один Отпрыск свежий, сильный, ярый Не останется на старом Древе рода Боротин. И когда грозят невзгоды, Бури носятся во мгле, То она, покинув своды, Бродит, бродит по земле. И тогда все люди видят, Как идет, скорбя, бродить, Все грядущее провидит И не может отвратить. Берта В чем же дело? Гюнтер Все сказал я, Что посмею здесь поведать, Но не все, что знаю я, И одно еще осталось, - То, что слуги в этом доме, То, что старцы втихомолку Шепчут на ухо друг другу, Что святыню древней сказки От людей былых веков Принесло в уста сынов... Есть одно, что к стольким тайнам, Тяготеющим над мрачным З_а_мком, - верный ключ дает. Но посмею ли сказать я Здесь, на месте, где сейчас Только тень ее бродила... С робким взглядом прерывает речь; Берта жмется к нему и следит за его взглядом глазами. Господин мой, вы сурово Брови хмурите! Нет сил... Рвется грудь моя на части, Самому мне станет страшно, Но не в силах я молчать. - Госпожа, идите ближе, Содрогайтесь, внемля мне: Вместе с телом опустили В гроб кровавый только семя, Но не самый плод греха. Преступленье, что кровавой Сталью ей отомщено, Говорит преданье, было Свершено в последний ею, Но, увы! не в первый раз. Сын единственный ее, Тот, кто в вашем древнем роде Вашим праотцем считался, Кто в наследство получил Имя, лены и богатства, - Он... Граф Молчи! Гюнтер Уж все сказал я! Он, неведомый отцу, Был он грешным сыном счастья, Был плодом преступной страсти! Грех единой страстной ночи Не дает сомкнуть ей очи, И бродить средь мрачных зал Темный рок ей указал, В каждом внуке - плод свой видеть, Лик свой каждому явить, Тяжкий грех в нем ненавидеть, Жар страстей былых любить. Так она томится годы И, томясь, упорно ждет, Чтобы сгинул древний род, Но, пока открыты вежды, Каждый ваш удар - она С тайным страхом и надеждой Сторожить осуждена. Оттого - протяжно воет Ветер в мрачных переходах, Полон стуков мрак ночной... Отдаленный шум. Берта Небо! Гюнтер Горе!.. Граф Что случилось? Шум повторяется. Ты опасен для здоровых, - Заразить безумьем можешь. Там в ворота постучали, Пропуск требуют. Иди И спроси, чего хотят. Гюнтер уходит. Берта Вы бледны, отец мой; правда ль То, что нам сказал старик? Граф Что звать правдой? Что звать ложью? Мы своим должны гордиться И своих грехов страшиться. В роде нашем - пусть одна В тяжкий грех вовлечена, Нам одно должно быть страшно - Быть похожим на нее. Подойди ко мне, дитя, Проводи в опочивальню, Время сна не наступило, Но усталым нужен отдых, Испытал я в час единый Больше, чем во много дней. Уходит с Бертой. Пауза. - Вбегает, шатаясь, с растрепанными волосами, в разорванной куртке, со сломанной шпагой в правой руке - Яромир. Яромир (задыхаясь) Не могу! Ни шагу дальше! Дрожь в ногах! Всему - конец! Не могу! - ни шагу дальше! (Разбитый, опускается в кресло.) Гюнтер (входя) Господин, кто дал вам право Так врываться в этот дом, Не внимая увещаньям? Что угодно вам - скажите? Яромир Лишь покоя! - Час покоя, Только краткий час покоя! Гюнтер Что случилось, господин? И откуда вы? Яромир Из лесу - Там напали - там - напали... Гюнтер Ах, давно уж ходят слухи О разбойниках в лесу! Господин, я сожалею Вас; но вы меня простите, Если принял за другого Ваше быстрое вторженье И не должное сказал. Если добры ваши мысли, То последуйте за мной, В верхних залах ждет вас ложе, Отдых, пища и питье. Яромир Не хочу!.. Уснуть нет сил! Здесь, прошу, оставь меня, Чтобы стать самим собою, Надо мысли мне собрать. Кладет оружие на стол и склоняет на него голову. Гюнтер Что мне делать с ним, не знаю, Страх совсем его опутал, Оставаться иль уйти? Передать я должен графу, Чтобы мог он сам, как знает, Гостя странного принять. (Уходит.) Яромир Он ушел! Ушел! Что делать! Твердо стой на страже, дух! Гюнтер Господин, вот гость ваш новый. Яромир встает. Граф Не тревожьтесь, милый гость, И покой вкушайте нужный. Верьте, вы желанны мне: Сами вы и ваши беды Говорят за вас вдвойне. Яромир Пусть беда моя, не сам я, Оправданьем служит мне. Лишь сейчас в лесу ближайшем Я подвергся нападенью. Долго рыцарски сражались Я и двое слуг моих; Но враги все прибывали, И, сраженные, лежали Слуги в собственной крови. Тут нашел я тайный выход И, прыгнув в глухую чащу, От разбойников, бегущих По пятам за мной, пытаюсь На свободу ускользнуть. Быстроту дает надежда, Темный страх дает мне крылья: Я врагов опередил И, свободы близость чуя, Вижу - брежжит мне за лесом Замок ваш гостеприимный. Я пошел, - и вот - я здесь. Граф И владелец не обманет Ваших радужных надежд. Все, что есть лишь в этом доме, - Все к услугам вашим здесь... Берта (входит) Чу! Я слышу милый голос? Это он! - Мой Яромир! Яромир Берта! Он спешит к ней; вдруг останавливается и отступает с поклоном. Граф Этот самый, Берта? Берта Он, отец мой! Он, отец! Это он, отец, тот самый, Мой спаситель дорогой! Граф Так приблизьтесь же друг к другу, Мы отныне не чужие, Обнимите дочь мою! Вы спасли ее - по праву Жизнь ее вам вручена! Небеса благие дали Мне увидеть и обнять Вас, который мне украсил День последний, одр мой смертный, Кто со счастьем примирил. Светлый ангел! Мой спаситель! Дай прижать тебя к груди! Если б мог я в благодарность Жизнь отдать тебе, бесценный, Как свою ты отдал ей! Яромир Изумлен, не заслужил я... Граф Мы тобой изумлены - Так ничтожна благодарность, Так прекрасен подвиг твой! Яромир Он прекрасен? Если б мог я Вам сказать, что труден он! Что он стоит самой малой, Малой раны - только в память Вечно памятного дня! За дела ничтожные Больно брать бесценный дар! Граф Скромность юных украшает, Ты не знал себе цены! Берта О, не верьте же, отец! Унижать себя он любит, Знаю это я давно! Знаю, он безмерно выше, Но у ног моих он часто Обнимал мои колени И, терзаясь лютой скорбью, Восклицал в слезах жестоких: "Я тебя не стою, Берта!" Он меня не стоит! Яромир Берта! Граф Вы хотите, чтобы меньше Подвиг ваш она ценила? Ведь на подвиг вас влекло Только сердца благородство, - Так прекрасно поступать. Дайте ж нам гореть надеждой, Что и в наш глубокий мрак Мимолетный луч упал, Вы несли не просто счастье, Нам вы счастье принесли. Кто отвергнет благодарность, Тот дарящего унизит, Друг мой! гордостью своей. Яромир Что ответить мне, не знаю! Утомлен борьбой жестокой, Страхом этой мрачной ночи, Устоять едва могу я В поединке благородном. Граф Вам пора напомнить было, Что давно покой вам нужен! Берта Ах, отец, что было с ним? Граф Завтра все, дитя, узнаешь. Ну, пойдем на отдых, Берта. Отведет его наш Гюнтер В лучший дедовский покой. Сон глубокий и спокойный Осенит его рукой Вплоть до позднего утра. О, мягка его подушка, Совесть юная чиста Светлым подвига сознаньем! - Так - еще рукопожатье, Так - еще одно лобзанье, Так, мой сын, иди на отдых! Ангел сон твой сторожит! Берта (уводя старика) Спи спокойно! Яромир До свиданья! Берта (обернувшись в дверях) Доброй ночи! Яромир Доброй ночи! Граф и Берта уходят. Гюнтер Отдохните, господин мой, Я в покой вас провожу. Яромир (выходя на авансцену) О, примите, боги замка, Дом святой, прими меня! Здесь не ведают порока, Здесь - невинности чертог. Дом святой и непорочный, Ты, священная обитель, Будь убежищем моим! Ты, дыханье мрака, прочь! Только эту - эту ночь Подари мне рок ночной, Завтра - стану пред тобой! Уходит с Гюнтером. ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ Зал как в предыдущем действии. Густая тьма. Яромир вбегает. Яромир Или самый ад кромешный По пятам за мной стремится! Пляска страшных привидений Предо мной, за мной, во мне! Ужас с жадностью вампира Кровь сосет из жил горячих, Мозг из бедной головы! Вот зачем сюда пришел я! Думал - ангела обитель, - Силу ада Встретил здесь! - Но куда, куда пришел я, Тайным ужасом влекомый? Иль не здесь покой высокий, Где приют обрел пришлец? Старика здесь спальня... Тише!.. Сердце! Спящих не буди. Тише! Пусть они не знают Сердца странного смятенья! (Прислушиваясь около спальни графа.) Тихо! (У левой двери заднего плана.) О! какие звуки! Знаю сладость этих звуков, Жажду прелесть их впивать. Чу!.. Слова!.. Ее молитва!.. О, молись, молись еще, Ты, невинная душою! (Прислушиваясь.) "Светлый ангел, с нами будь!" Будь со мною, светлый ангел! "Защити нас..." О, спаси! От меня спаси меня! О, нежнейшее созданье! Нет, не в силах я сдержаться, Должен, должен с нею быть! Я у ног ее прекрасных, В светлой близости к любимой, Обрету покой и мир! Ты могла бы надо мною, Как над мертвым, помолиться, И в твоем дыханьи чистом Я восстать хочу святым! Он подходит к двери; она отворяется, и Праматерь выходит оттуда, строго отстраняя его руками. Яромир Ах, ты здесь, мой ангел светлый, Это я - не упрекай И меня не отстраняй, Дай душе моей стесненной, Не знававшей утешенья, На груди твоей прекрасной, Глаз твоих в сияньи ясном - Дай вкусить успокоенья! Призрак выходит из двери, которая закрывается за ним, и еще раз отстраняет его от себя обеими руками. Яромир Я не смею! Я не смею! Но когда твою я прелесть Упоенным вижу взором, Быть к тебе хочу я ближе! Да, я знаю, дни идут, Чую тайными мечтами: Чувства, скованные снами, Вновь проснутся и вздохнут. Пред страданьем ты молчишь? Иль погибнуть мне велишь? Тронься ты моей тоскою, Дай войти мне за тобою! Все должны преграды пасть: Страсть - ответом будь на страсть! (Бросается к ней.) Берта!.. Берта... Он приближается, призрак поднимает правую руку с протянутым ему навстречу указательным пальцем. Яромир (с криком отступает) А!.. Берта (изнутри) Ты ли это, Яромир? При первом звуке голоса Берты призрак со вздохом начинает медленно двигаться по сцене. Прежде, чем он ушел, из двери выходит Берта, не замечая призрака: она смотрит на Яромира, стоящего в противоположном углу. Берта (со свечой) Яромир, ты здесь? Яромир (следуя за удаляющимся призраком глазами и вытянутым указательным пальцем) Там! Там! Там! Там! Берта Что с тобой случилось, милый? Отчего глядишься ты Диким взором - в темный угол? Яромир Здесь и там, и там, и здесь! Здесь она! Она - нигде! Берта Небо! Что с тобой случилось? Яромир Бог свидетель, я не трус! Все снести готов, клянусь! Черта выведи из ада И считай удары сердца - Разве страх стеснит мне грудь? Но лицом к лицу он должен Стать со мной, как смелый враг! Не в моем воображеньи, Не в горячечном мозгу, Не в груди моей - пусть ищет Он помощника себе! Пусть предстанет великаном, С головы до ног - в железе, Пусть во мгле предстанет мне, В адском пламенном огне, - Я могу над ним глумиться И могу я с ним сразиться. Пусть обрушит весь свой гнев, Буду я пред ним, как лев, Взор во взоры погружая, Зубы - зубом отражая, Равный с равным! Но не в силах Я бороться с тонким ядом, С льстивым вкрадчивым обманом, Отравляющим меня! Берта (устремляясь к нему) Яромир! Мой Яромир! Яромир (отступая) О, я вижу лик прекрасный! Но исчезнешь ты, как дым, Под дыханием моим! Берта (обнимая его) Так целует привиденье? Может призрак так смотреть? Чувствуй, здесь в твоих объятьях, Чувствуй, чувствуй, я сама! Яромир Это ты? Какое счастье Слышать жаркий трепет сердца, Пить дыхание твое! Это - свет очей прекрасных, Это - милые уста, Это - сладостный твой голос, Хорошо знакомый звук, Мир в мою сводящий душу! Ты, любимая, со мною! Берта Я с тобою!.. - Будь со мною! Как дрожишь ты! Яромир Я - дрожу?.. Кто увидит и не вздрогнет? Я ведь - только кровь и плоть, Не медведица в дремучем Родила меня лесу, Я не диким зверем вскормлен, На челе моем начертан Светлый лозунг: Человек! Есть предел для человека, Тайный есть предел - за ним Доблесть прахом разлетится, Взор духовный помутится, Сила, как тростник речной, Слышен шопот роковой: "Стой! Ни шагу дальше! Стой!" Берта Ах, мой милый, дух твой болен, Возвратись в свои покои. Яромир Нет, скорее в ад кромешный, Чем опять вернусь туда! Я с доверчивой душою В отдаленные покои Шел с вожатаем моим. Очи сном смежить желая, На высоком ложе лег, Свет погас, и в краткий срок Слышу, сон меня овеял, Нежно, будто белый голубь С мирной веткою маслины, Надо мною тихо рея, И сужая круг за кругом Над моим богатым ложем. Вот - все ниже, ниже он, И нисходит сладкий сон. - Вдруг все члены сводит ужас, Содрогаюсь, слышу, внемлю: Шум возник в пустом покое, Будто воздуха душа Вкруг волнуется, шурша, Звуки странные взывают, Светы тусклые мерцают, Ночь исполнена движеньем, В страшный образ прах свился. Шелестят, влачась, одежды Там и сям, во мраке зала, Слышно - плачут, слышно - воют, И вблизи, из темной ниши, Троекратный стон я слышу. Тут с поспешностью безумной Полог ложа я сорвал! Ночь стоокими огнями Дико смотрит на меня. Вижу светлое мерцанье, Быстролетное смыканье Тусклых тысячи кругов, Сотни рук ко мне простерлись, Сотни ног ползут на ложе, Зубы скалят чьи-то рожи; У подножья моего Словно лунный свет мерцает. Лик знакомый выплывает, С помертвевшими очами, С дивно милыми чертами! О, с твоими, друг, чертами! Он глядит, открывши очи, Прямо в душу - дикий ужас Мой пронизывает мозг, Я соскакиваю с ложа, Устремляюсь чрез покой, Призрак гонится за мной! Словно бич жестоких фурий В этот зал загнал меня! Слышу милую молитву И хочу к тебе приникнуть, И тогда... Ты видишь?.. Видишь?.. Берта Что, мой милый? Яромир Ты не видишь? Там, в углу, не видишь ты, Словно призрак шевельнулся? Берта Ничего не вижу, милый, Это - дикие мечты Твоего больного мозга. Ты устал, измучен, милый, Сядь вот здесь, на этом кресле, Буду я оберегать, Сладкий отдых навевать. Яромир (садится, кладет ей голову на грудь) Благодарствуй, друг мой верный! Благодарствуй, нежный друг! Обними меня руками, Чтоб виденья адской ночи, Устрашенные священным Кр_у_гом, близко не пришли. Да - теперь, в твоих объятьях, Под твоим дыханьем нежным, Под лучами глаз любимых, - Снится мне - на ложе роз Убаюкан я весною, Свод небесный надо мной. Входит Граф. Граф Кто здесь шепчет в темном зале? Берта, ты? И вы? Берта Отец мой... Яромир Что ответить вам, не знаю, И сказать едва могу. Вы глупцом меня зовите. Сам бы звал себя я так, Если б только я не видел И не чуял в самых недрах Каждый нерв души дрожащим, Да, дрожащим; и поверьте, В свете есть людей не мало Потрусливее меня. Граф Как понять мне? Берта Ах, внимайте: Чуть в покой богатый верхний Он ушел, едва дремотой Затуманились глаза, - Возникает подле... Граф А!.. Уж тебя моим считают? Или в этом страшном месте Стало дьяволам известно, Как ты дорог мне, мой сын? О, зачем сюда ты прибыл? Думал ты, мой друг невинный, Что царит здесь светлый праздник? Посмотрел бы ты на нас Здесь в ночных, пустынных залах, За безрадостным столом; Как тогда часы влекутся, Как замедлен разговор, Каждый шорох заставляет Сердце каждое дрожать, И отец в лицо родное Милой дочери своей С тайным страхом и тоскою Лишь решается взглянуть: То дитя его родное, Иль виденье гробовое? Видишь, сын мой, как живут Здесь отмеченные роком! Ты же - мужественный дух, Радость жизни быстролетной И покой своей души, - Все богатства хочешь бросить В дома нашего пожар? О, мой сын, ты не погасишь, Только с нами ты сгоришь! Прочь, мой сын, пока есть время, Лишь глупец свой дом возводит Там, где исстари нисходит Злая молния небес! Яромир Будь, что будет! Так хочу я, С вами буду заодно, - Пусть погибнуть суждено! Граф Если сын мой так помыслил, Пусть придет на грудь мою! Пусть отцовский поцелуй Приобщит тебя к страданьям, Приобщит и к упованьям, К нашим радостям, мой сын. И на самом колком стебле Розы пышные цветут. Старик садится в кресло, поддерживаемый Яромиром и Бертой; они стоят перед ним рука об руку. О, спасибо вам, родные! Вижу вас перед собой С полным радостию взором, С упоением в очах, - И опять цветет надежда, И в груди моей чуть брежжат Полустертые картины Пролетевших милых дней: О, привет вам, дни былые, Горький, радостный привет!.. Яромир На отца взгляни ты, Берта... Берта (немного отступает с ним назад) Он не любит, чтоб глядели, Так бывает часто с ним; Будь же радостен, мой милый! Ведь отец мой знает все. Яромир (быстро) Все? Берта И, кажется, доволен! Как он добр сегодня был, Ах, так ласков, добр и кроток, Мягче, ласковей тебя, Ты так холоден и сух, Мне ж для чувств моих, для счастья Слов прекрасных не найти. Яромир Верь мне... Берта Верить, верить, верить! Лучше вовсе слов не надо, Если слов любви не знать, Если нет огня у взгляда, То устам не рассказать. Говорили мне когда-то - Люди легкие бывают, И любовь их не горит, Но сжигает - и погаснет; Не предмет любви им дорог, Только самая любовь. Мотыльки легко целуют Целомудренную розу, В ней любя цветок прекрасный, Но не розу в ней любя. Или ты такой жестокий? (Снимая с пяльцев шарф.) Я свяжу тебя, упрямый, Крылья легкие свяжу я, Чтоб сам бог не развязал. Яромир Нежный друг мой! Она связывает его шарфом. Граф (смотря на нее) Как томна! Как она увлечена! И без сил к сопротивленью Предает себя теченью. Но да будет так! И мнится, Небо путь и мне откроет, Заблуждаться я могу. Не на все еще готов я, И на дне моей души Догорают, дотлевают Искры прежнего огня. Но довольно! Жар напрасный! Гордый замок мой разрушен, Не взнесется никогда, Лишь развалины остались Кровом дочери моей. Будь, что будет! Ах, как тяжко Оторваться от надежды, Ранней юностью вспоенной, Из груди оцепенелой Вырвать знаки милых дней! Дочь родная родилась И прекрасною улыбкой Улыбалась в колыбели... Как тогда перебирал я Все старинные рода, И с какой заботой нежной Ей супруга выбирал! Самых знатных вспоминал я, Но не мог найти достойных, А теперь - конец всему! С милой радостью расстаться, Вижу ясно, так же трудно, Как проститься с милым сном! Берта (осматривая шарф) Смирно стой, нетерпеливый! Граф Как разборчивым мне быть? Если правду говорят нам, То, что в тьме воспоминаний, В отдаленьи юных дней, Лишь расплывчатою мыслью Я в мозгу своем ношу, - Если правда есть в сказаньи, Будто имя родовое, Гордость высшая моя, Только тайными грехами... Прочь сомненья!.. И однако!.. Берта (смотря на свою работу) Вот теперь и я довольна, Только будь приветлив, милый, Чтоб трудилась я не даром. Граф Яромир! Яромир (испуганно) Что? Граф Должен ты Рассказать нам наконец О твоем далеком прошлом. Яромир фон Эшен славный, Ты рожден на дальнем Рейне, В нашем войске хочешь быть - Так мне дочь моя сказала! Что же дальше? Я не знаю. Яромир Больше не о чем сказать. Род мой знатный, и богатый, И могучий. Я - бедняк; Так я беден, что, коль сердце И мой твердый, сильный разум, Закаленный в испытаньях, И моей упорство воли За ничто считаться могут, То и сам я - лишь ничто. Граф Кратко ты сказал о многом, - Славно сказано! Ты - наш! Видишь, сын мой, я старик; В гроб ведет меня природа, А глухой и темный разум Шепчет мне, что цель близка; Век я смерти не страшился, И теперь не страшно мне. Но ты видишь эту деву, Видишь ты дитя мое? Если б мог ты в старом сердце И в слезах моих прочесть, Кем была она мне в жизни, Ты постиг бы скорбь мою. Ведь одну ее покинуть Должен в страшном мире я. Сердце может ли не стынуть, Не болеть - душа моя? На тебя упали взоры Пробудившейся от сна; Ты ценить ее сумеешь, Драгоценность сохранить! Раз один ты жизнь ей отдал, И, когда судьба укажет, Снова радостно отдашь. Я тебе ее вверяю. Любишь ты ее? Яромир Как жизнь! Граф Любишь ты его? Берта Себя я Не умею так любить! Граф Будь над вами божья милость! Так бери - она твоя! Стук в ворота. Что случилось? - Кто так поздно В двери замка постучал? Берта Боже, если... Граф Не дитя ты, И не думай - не посмеет Шайка дерзкая вломиться В защищенный замок наш. Входит Гюнтер. Гюнтер Господин мой, королевский Капитан пришел с отрядом, Допустить его к вам просит. Граф Как? Солдаты? Гюнтер Да, солдаты. Граф Я не знаю, что им нужно, Отвори скорей ворота. Это - гость желанный мне. Гюнтер уходит. Что приводит к нам его В поздний час? Но - все равно: Пусть рассказами своими Окрылит он долгой ночи Беспощадные часы. Берта Яромир, иди же в спальню, Ты совсем еще больной! Ты расстроен и встревожен, Сердце бьется безуд_е_ржно, Ты больной, совсем больной! Яромир Я - больной? Тебе приснилось! Сердце бьется быстро, бурно, Но лишь в буре сладко мне! Гюнтер открывает дверь. Входит Капитан. Капитан Вы меня простите, граф, Что нарушить я дерзнул Ваш покой глубокой ночью. Граф З_а_мок мой открыт носящим Королевские цвета: Он для вас - открыт всегда. Капитан Вашу дочь я счастлив видеть? Граф Да, единственную дочь. Капитан Извинить меня прошу я; Строг, прекрасная графиня, Нашей службы грубый долг: Он велит достигнуть цели, Как достигнуть - все равно. Если только страх принес я, Должен я рассеять страх. Та разбойников ватага - Этих мест давнишний бич... Граф Да, суровый бич, я знаю! Самой жизнию своею Дочь обязана моя Только доблести его: Он - жених, ее достойный! Яромир фон Эшен - вот он. Сам он эту ночь в лесу Подвергался нападенью, Слуги пали, сам едва он Страшной участи избег. Капитан В эту ночь? Яромир Да, в эту ночь. Капитан И когда случилось это? Яромир Три часа тому назад. Капитан (посмотрев ему в глаза, обращается к графу) Это зять ваш? Граф Да, мой зять. Капитан Если б только часом позже, Миновала б вас беда. (К остальным.) Но теперь спокойны будьте, Ничего не бойтесь больше, Тех разбойников, тревогу Наводящих, больше нет! Мы давно их проследили И сейчас на них напали. После яростного боя Мы победу одержали, И толпа убийц сдалась. Удалось бежать немногим, Часть убита, часть в плену: Мы идем по их следам. Так пришел я в это место, В этот замок я попал. Граф О, примите благодарность, Благородные бойцы! Капитан Долг еще не весь исполнен. Сокрушен уж ствол могучий, Но еще остались корни, И, когда меня избрали, Сам себе давал я клятву Их отродье извести. Здесь крестьяне говорят, Будто есть вблизи от замка В камышах прудов ближайших И в разрушенных окопах - Подозрительный народ. Потому позвольте, граф, Из твердыни вашей древней Мне разведчиков направить, Верных слуг моих, готовых Всюду ловко проникать. Мы, надеюсь, кончим скоро, - Вкруг расставил я посты: Если кто еще на воле Бродит там, в кустах и в поле, Мы схватить его должны, Дни его разочтены: Цепь иль смерть грозит ему. Граф Этот замок уж не мой; И, пока вы здесь, да будет Он - владеньем королевским. Драгоценна ваша ревность, Что дает вам правду знать И в руках ее держать. Капитан Похвалы не заслужил я. Не об общем только деле Я забочусь - о своем. Шайка этих же убийц В дни, когда я был придворным, Родовой взяла мой замок, Жгла, громила, убивала - При одном воспоминаньи Сердце старое дрожит. О, ведь только долг кровавый Отплатить я им хочу! Буду я жесток, щадя их, - Пусть не смерть в честн_о_м бою - Будет их удел отрадный, Нет, да будут беспощадны - Колесо, топор, палач! Берта Нет! Людей судить хотите - Лейте кровь как человек! Капитан Если б видела графиня Ужас тот, что видел я, Навсегда б закрылось сердце; Лучше суетную жалость, Как бесстыдного бродягу, От дверей закрытых гнать. Остов тлеющих развалин Жарким пламенем объят, Старых ужас, Женщин крики, Плач детей, упрямо льнущих К мертвой материнской груди, И пустыня, и безлюдье, И над этим - мысль одна, Что за жаждою наживы Эта горсть убийц трусливых... Яромир (выступая вперед и резко обрывая его) Вы хотите затемнить Зеркало души чистейшей, Отразившей в светлой глуби Мирозданья чистоту Чистотой одной своею, - Ядовитым вздохом мести Вы хотите затемнить? Дайте сладко сострадать, Дайте ей и в падшем даже Брата падшего любить. Тростнику легко смеяться Над разбитым мощным дубом. Капитан Он разбит - в огонь его! Яромир Слишком меток ваш язык, То, что скоро он свершает, Руки медлят совершить. Капитан А, что значат эти речи? Яромир Значат то, что я сказал. Капитан Если б вы не здесь сказали... Яромир Вы забыли бы досаду! Капитан Вы разбойников защитник! Яромир Кто в беде - всегда со мной! Капитан Пусть придет сюда сильнейший... Яромир Он придет, быть может, к вам! Граф Яромир, что слышу я! Или ревность побудила Оскорблять моих гостей? Ты ли встанешь на защиту Тех, кто сам себя обрек? Нет! Сквозь пламень увлеченья, Сын мой, вижу я тебя, Лишь немного слов еще - Ты раскаешься в ошибке, С нами сам пойдешь туда По следам злодеев. Яромир Я... Граф Ты пойдешь! Яромир О, никогда! Как? Я должен ненавидеть Бедных пасынков судьбы, Тех, кто матерью жестокой, Злою мачехою брошен Вон, из рода своего, На полночную охоту? Тех, кто с хищными зверями Сам жестоким зверем стал? Тем, кто все отдать готов, Кто раскаянья желал, Кто идет ко мне на встречу, Протяну ли я кинжал? Не рукой - руке отвечу? Кто так низок, тот - не воин! Враг мне - тот, кто может биться, Я для сыска не гожусь! Граф Если ж сам пойду вассалом Королевским - и за мною Этих сыщиков отряд, Ты пойдешь ли? Яромир Вы? Граф Да, я... Жизнь людей щадить умею, И достоинство ценить: Но жестоким не могу я К лучшим братьям нашим быть И щадить так низко павших. Долг велит нам справедливо Трепет сердца позабыть, Чтобы добрый жил счастливо, - Над злодеем суд свершить! Яромир Справедливо! Справедливо! Чтобы дети спали сладко, Из дому гоните псов! Дайте меч мой! Я иду! Жизнь на кровь зовет меня! О, кровавой будет битва! Жизнь прекрасна и вольна, Нет иного блага в мире, Тот, кто все ей подарил, Тот достойно поступил: Меч мне дайте! Меч мой! Меч мой! Прочь отсюда! На охоту! Пусть готовятся ловцы, Пусть готовятся к погоне Вплоть до позднего утра, - Меч мой! Меч мой! Мне пора! Берта Я, отец мой, говорила, Что опасно болен он! Яромир Это - правое возмездье! Как могли они решиться Нечестиво защититься Под ударами судьбы! Люди, люди! О, безумье! Кроме нас самих, кто с нами? Прочь из нашего челна! Спорим мы одни с волнами! Разве помощь нам нужна? Если выплыть кто стремится, - Весла тяжкие готовь! Руки, руки - прочь с бортов, Чтоб челну не накрениться И на дно не погрузиться! Граф Что с тобою, Яромир? Яромир О, простите! Сам не знаю! Страсть охотника проснулась От забавного рассказа, Как расставите вы сеть, Чтобы зверя одолеть. Граф (Капитану) Извинить его прошу вас! Этой ночью приключенья, Также многое другое, Привели его в расстройство, Не владеет он собой. Капитан Он встревожен и взволнован, Оскорбиться я не мог, Речи нет об извиненьи. Господин фон Эшен должен Отдохнуть. Ведь в нашем деле Много есть сторон хороших, Но больным оно вредит. Берта Милый мой, иди за мной. Яромир Нет, оставь! Оставь! Ты видишь, Я здоров! Мне хорошо! Капитан Долг велит мне предложить, Соглашаться - ваше дело. Позволения прошу я Здешний долг исполнить мой. Граф Вам разбойники известны? Не пришлось бы нам невинных Потревожить без нужды? Капитан Не известны. В ночь пришлось нам Нападать на них сегодня, А в кругу кровавой битвы Мы мечей внимаем звону, Не глядим в лицо врагу. Но у входа в этот замок Ждет один из верных мне, Он, когда-то отделившись От отряда, в плен попал, Был свидетелем их дела, И в лицо их всех узнал. Кто там? Входит солдат. Капитан Вальтера позвать! Солдат уходит. Граф Яромир, не медли больше, Отдохнуть иди в покой. Страшно бледен ты лицом, И в глазах пылает мрачный, Лихорадочный огонь. Успокойся, милый сын. (Указывая на боковую дверь направо.) Здесь, в спокойной этой спальне, Не смутит тебя ничто. Берта Яромир, тебя прошу я. Яромир Хорошо, исполню просьбу; Самому мне тяжело. (Прижимает ко лбу платок.) Вальтер входит. Капитан Подойди! В обход идем мы. Ты идешь? Вальтер Да, капитан. Капитан Хорошо ли ты запомнил, И любого из злодеев, Кто появится, узнаешь? Вальтер Не тревожьтесь, помню всех! Берта (уводя Яромира) Ты шатаешься! Вот здесь! Яромир уходит в боковую дверь направо. Граф Так! Теперь идите с богом. Капитан Но сначала надо кончить С самым легким порученьем; Всех трудней оно сегодня, Но велит мне долг. Ведь много Человек считает лишним, А солдат - считать не в праве. Граф, должны вы мне позволить Обыскать как можно лучше Замка вашего покои. Граф Как! И самый замок мой! Капитан Мне поручено строжайше Обыскать здесь все жилое, Чье бы ни было, кто б ни был, Чтоб злодеев проследить. Покажись вам наглецом я, Все же долг исполню свой; Пред высоким повеленьем Места воли нет иной. Сверх того, за ваших слуг Поручиться вы не властны. Граф За себя еще, не так ли! Капитан Если вас я оскорбил... Граф О, не надо извинений!.. Никогда мне не измерить Пропасть ту, что разделяет То, что есть, и то, что было. Надо это помнить мне! Вспомнил я о старине, Наших предков повеленья Здесь звучали как закон, Мрачной силой подозренья Не был здесь никто смущен; Недоверие не смело В этот зал тогда вступить, Я же - старый, я - последний! Верьте вашим лишь глазам! (Отворяя двери по очереди.) Здесь вот мой покой - смотрите... Спальня дочери моей... (У дверей в покой Яромира.) Здесь... Берта Отец мой, не будите! Граф Вы ведь видели недавно, Как мой зять вошел туда. Капитан Вы стыдить меня хотите. Граф Нет, хочу лишь убедить! Ну, идем! Капитан Куда? Граф На волю, По разбойничьим следам. Капитан Вы идете? Граф Да, я должен! Не вассал я королевский? Так же твердо, как и вы, Свой священный долг я знаю. И теперь без промедленья Прочь отсюда. Берта О, отец! Погодите! Граф Тише, дочь! Слышу здесь один лишь голос, Он сейчас мне прозвучал! Капитан, вы передайте Королю, что Боротин Не разбойников пособник, Что жилец пещеры львиной Не цветет здоровой силой, Он - беспомощный и хилый, Он - больной старик с горбом, (Выпрямляясь.) Но когда-то - был он львом. Уходит с капитаном. Берта Он уходит, он не внемлет, Отдает меня во власть Безутешного томленья, В пасть змеиную забот. Жизнь отца могу ль ценить я Больше жизни дорогой? (У двери в покой Яромира.) Яромир... Мой Яромир... Нет ответа, все безмолвно, Гробовая тишина. Как мне страх мой укротить, Укротить мой темный трепет? Он, как туча грозовая, На груди моей лежит. Вижу в далях безответных Звезды в тучах беспросветных. Вижу - гаснет свет дневной, Слышу голос грозовой. Слышу, гром в совином взмахе Свой полет остановил, И душа трепещет в страхе. Знаю, мрачной силы дрожь, Чую, что ты мне несешь! В сердце дрожь твою принять, Это значит - потерять! Нет, я знаю, в целом мире Страха равного тебе... О! Иметь и потерять!.. Иметь и потерять! Где вы, дни златого мая? Где ты, чудная страна? Там жила я, не желая, И себя самой не зная, Так невинна и ясна. Вешним цветом, птички пеньем Очарована была, Ни с одним глухим волненьем Не знакомая, жила. Если небо облак полно, Веселилась сердцем я, На зеркально-светлых волнах Колыхалась жизнь моя. В свете солнечном играя, Кубка край меня манил, И блаженным ядом рая Милый мой меня поил. Уст моих коснулся милый, И обвил рукою стан - И на терны я вступила, Больше нет волшебных стран: В розе - тьма шипов колючих, Нет шипам ее числа, И среди восторгов жгучих Я укол их приняла. Жениха я жду, тоскуя, Он приходит - все цветет! Но когда в глаза взгляну я, Голос внутренний растет, Взор во взор, в груди - томленье, Слышу голос вновь и вновь: Ваши страсти - преступленье, Ваша проклята любовь! Мыслью мрачной и глубокой Полон взгляд его очей,