"Нет, - сказал я громким голосом, - Не страшусь Ротмара гордого!" Тут схватил я копье острое, Собрал храбрых моих ратников, И пошли к Ротмару в ночь же ту. При восходе солнца красного Вдруг долина нам открылася, Где Ротмар с своей дружиною Дожидался утра тихого, Чтоб итти к Кротару старому. Мы идем... и с сильной яростью Нападаем на врагов своих; Поражаю и... Ротмара нет!.. Солнце к западу клонилося, Как принес его оружие Старцу, горестью стесненному; Он, не верив, осязал его, И Кротар предался радости. Ратоборцы съединяются, Пиршество возобновляется, И победы чаша носится; Барды все с душою пламенной Прославляют победителя. Ночь проходит - и спокойствие Все вкушают с безопасностью, Нет врага! Ротмара не было. При несении ж убитого, Сына бедного Кротарова, На его жилище тесное Я воспел весь подвиг юноши; А Кротар тут гроб сопутствовал С видом радостным в молчании; Как окончил же я песнь свою, Торжествуя говорил он мне: "Оссиан! поздравь, поздравь меня, Сын мой кончил жизнь со славою, Он на брани с смертью встретился. Счастлив тот, кто млад оставя свет, Оставляет имя громкое; Его память знаменитая Воспоется в песнях бардами, А младые красны девушки Будут вечно слезы лить о нем. Смерть такую и сравнить нельзя С смертью мужа состаревшего! Старец, видя славу дней своих, Угасающу в забвении, Умирает в неизвестности; Радость окружает гроб его, И над прахом ставят памятник Без пролития слез горести. Счастлив, счастлив, повторяю я, Кто еще в цветущей младости Умирает с громкой славою". 1809 П. А. Катенин ПЕСНИ В СЕЛЬМЕ ИЗ ОССИАНА Вечерняя звезда, подруга тихой нощи! Чей лик, свечою вдруг блеснувший из-за рощи, Сияньем радует лазурны небеса, Безоблачных полей светило и краса! Что взор склоняет твой в безмолвные долины? Ветр шумный смолк; поток, прорывшийся в пучины, Чуть льется; и к стопам прибрежныя скалы Ласкаются, смирясь, сребристые валы. Лишь гаснущей зари лучом еще златимый. Жужжит крылатый рой, по воздуху носимый; Лишь изредка пахнув от западной страны, Промчится ветерок средь общей тишины. О лучезарная! скажи: небес с вершины Что взор склоняет твой в безмолвные долины? Но ты, уже пройдя синеющийся свод, С улыбкой клонишься на лоно резвых вод; Они стекаются, вокруг тебя играют И волосы твои златые омывают. Прости, прекрасная! огонь твоих лучей Потщусь я заменить огнем души моей. - Чьи тени восстают ко мне с холмов могильных? Друзья почившие: Фингал, предтеча сильных, И барды славные, певец скорбей Альпин, Минона нежная и Рино, и Уллин. О сколь, друзья мои, вы много пременились Со дней счастливых тех, как в Сельму мы сходились, И пеньем спорили и стройных арф игрой, Подобясь ветеркам, когда они весной По зыблющим цветам пестреющего луга Порхают и шумят, воюя друг на друга. - На торжестве таком пришла Минона к нам, Небрежно волосы раскинув по плечам, И слезы по лицу прекрасному струились. Тогда, узрев ее, все жалостью смутились Герои сильные; но арфу вдруг взяла И в песни Кольму нам на память привела. Она Сальгара ждет; до ночи возвратиться Сальгар ей обещал; но мрак уже густится, И солнце скрылось; вкруг в пустыне тишина, И стонет на холме несчастная одна. Кольма Уже настала ночь; ветр хладный в поле свищет, И бурей вдалеке колеблются валы, И в поле диком взор убежища не сыщет. Источник пенистый, свергаясь со скалы, Дождями наводнен крутится по долине. Оставлена, одна в безлюдной я пустыне. - Восстань, луна! пролей на землю луч златой; Явите, звезды! мне ваш образ благотворной, И укажите путь до той пещеры горной, Где ловлей утомлен Сальгар почиет мой. Он там лежит, и псов вокруг усердных стая Отрежет и лук его и тул пернатых стрел; А я под древом здесь зову его, рыдая, И жду, чтобы его хоть голос долетел. Ах! ветров страшный рев, потоков шум унылый, Претят, чтобы достиг ко мне сей голос милый. - Почто же медлишь ты, Сальгар, любезный мой? Или забыл уже свое мне обещанье? Вот камень, древо: здесь назначил ты свиданье, И здесь я жду вотще, и нет тебя со мной. Сальгар! возлюбленный! увы! чтоб быть с тобою Рассталась с братом я, оставила отца; Мой род с твоим горят взаимною враждою, Лишь наши сей вражды не ведают сердца. Ветр буйный! укротись, твой шум меня терзает, И ты, о водопад! умолкни хоть на час. Сальгар! Сальгар! я здесь, здесь Кольма ожидает, Здесь камень, древо здесь... теряется мой глас. - Светлеет ночь; трава сребрится на долине, И по горам луны мелькает бледный свет; Но никого не зрю на серой их вершине, Не слышу лая псов, и там Сальгара нет. - Двух спящих воинов я в поле примечаю. Посмотрим: Боже мой! Сальгар и с ним мой брат! Вы примирилися, коль вместе вас встречаю... Несчастная! они убитые лежат. - Сальгар! почто убил ты брата мне любезна? А ты, мой брат! почто Сальгара умертвил? Потеря обоих равно для Кольмы слезна, И в сердце Кольмином равно ваш образ жил. Какой теперь я вас могу почтить хвалою? О брат! ты некогда бывал противным страх; А ты, прекраснейший в Морвеновых сынах, Сальгар! друзья мои! беседуйте со мною. Они безмолвны; жизнь слетела с их лица, И под рукой моей не бьются их сердца. О тени милые! хоть вы мне отвечайте: Не устрашит меня умерших даже глас. Куда сокрылись вы, отрадну весть подайте, Скажите, где искать, везде найду я вас; В которую идти пещеру мне велите? Но что! стенаю я, а вы, друзья, молчите. - Воссяду здесь одна я с грустию моей И утренней зари дождуся со слезами; Тогда могилу им усердными руками Изроют их друзья, и я возлягу в ней. Несчастной Кольмы жизнь как сон уж исчезает; И что ей жить, когда любезных боле нет? Близь тока, что с горы здесь шумно упадает, Глубоким сном она в средине их уснет. Лишь ночь сойдет с небес в своих покровах черных, И томная луна проглянет в облаках, Я буду здесь летать на крыльях ветров горных, Рыдая и стеня на хладных сих гробах. Услышит в хижине ловец мой глас унылой, Он устрашит его и вместе усладит; Придут сюда внимать плач Кольмы над могилой: Сей плач героев смерть и славу возвестит. Так песнь воспела нам прекрасная Минона, И не могли мы ей внимать без слез и стона; Всем Кольма грустная известна нам была, И вновь, казалося, в Миноне ожила. Тогда предстал Уллин и арфою златою Нам песнь Альпинову приятно повторил. О Рино! о Альпин! сколь чувством и душою Внимавших вам владеть ваш глас искусен был! Но вы покоитесь теперь в могилах мрачных; Песнь ваша не слышна ни на вершинах злачных, Ни моря на брегу, ни Сельмы во стенах: Молчанье царствует на наших торжествах. Сколь жалобно воспеть умели вы Морара! Меч юноши сего был остр, как меч Оскара, И духом он велик, как сильный был Фингал; Но смерти час пришел, и юноша сей пал, И восскорбел отец от тяжкого урона, И горько нежная восплакала Минона: Морару храброму сестра она была; Лишь песнь Уллинову печальную вняла, Как ясная луна пред бурей, удалилась. Под бардов перстами вдруг арфа оживилась, С Уллином вкупе я свой глас соединил, И песней наших звук гул звонко повторил. Рино Замолкнул буйный ветр, и хладный дождь пресекся, И неба весь обзор лучами вновь облекся, И солнцем озарен холм влажный засверкал, И быстрый водопад, стесненный между скал, То, пенясь, роется в глубокие стремнины, То, укротясь, журчит в излучинах долины. Ручей! шум вод твоих прельщает барда слух; Но более еще пленяется мой дух, Когда певец Альпин, годами убеленный, Возвысит в честь бойцам свой голос вдохновенный. О старец! отвечай: чей горестный урон В пустыне чествует твой сладкий сердцу стон? Так стонет ветр в лесу дремучем и дебристом, Так стонет вал седой при бреге каменистом. Альпин О мертвых плачу я, о Рино, бард младой! О юноша! ты днесь сияешь красотой, И крепостию сил ты многих превышаешь, И здравием цветешь; но смерть и ты познаешь, И медленно в крови потухнет жизни жар, И ты падешь, увы! как сильный пал Морар. На гроб печальный твой, пустыней окруженный, Воссядет изредка лишь путник утомленный; Светило дня лучей на Рина не прольет, И лука твоего никто не напряжет. Морар! хвала тебе: как ломит вихря сила Цвет польный, так врагов рука твоя ломила; Ты легкостию ног бег лани мог пресечь; Как молния сверкал, как гром разил твой меч; Твой глас подобен был источнику шумящу Иль грому дальнему, всем гибелью грозящу, И счета нет мужам, поверженным тобой. Но возвратясь с полей, дымящихся войной, Ты ближних радовал, не страшен и не злобен; С лица светилу дня ты был тогда подобен Иль в молчаливу ночь задумчивой луне; И вся душа твоя сияла в тишине, Как светла озера струи во время нощи, Когда почили сном и ветр, и степь, и рощи. Морар! и твой навек уже закрылся взор; Как глыба снежная, отломок вешних гор, Ты пал: безвестный рок! сколь ты ко всем неверен! Теперь лишь три шага, и ты, Морар, измерен. Обросший камень мхом, без листьев древний дуб Одни явят векам, что здесь зарыт твой труп; И не придет никто усердия слезами Почтить его, и гроб усеять твой цветами; Уже и мать твою в могилу отнесли, И дщерь Моргланова исчезла от земли. Но кто же старец сей, покрытый сединою, Согбенный над жезлом, трепещущей ногою Печально к нам идет? отец твой, о Морар! Тобой он жил, в тебе небесный видел дар, Тобой хвалился, знав, что на войне кровавой Ты первый юноша и силою и славой; А ныне слезную узнал он смерть твою. - Несчастный! орыдай потерю в нем свою; Но ах! твой сын уже рыдания не внемлет; В могиле, смертным сном окованный, он дремлет. О если б отчий глас усопшего воззвал! Но нет, он в прахе скрыт и сам уж прахом стал. Когда же солнца луч во мрачный гроб прольется? Когда твой крепкий сон, о юноша, прервется? Прости навеки, муж крепчайший из мужей! Не знавший ужаса средь битвенных полей. Оружием твоим леса не озарятся, Ни чада именем отца не возгордятся: Нет сына у тебя, погиб с тобой твой род; Но подвиги твои уведает народ, Им в похвалу Альпин возвысит песни громки, И будут им внимать позднейшие потомки. Так воспевал Альпин, и песней мрачных глас Помалу разливал уныние меж нас; Но боле всех Армии печалию смутился: Вид сына мертвого очам его явился, Который яко крин косой ссеченный пал, И в утешенье так Кармор ему вещал: Армин! почто вздыхать? иль бардов песнь уныла Сердечных раны бед глубокие раскрыла? Поверь, целебный глас искусного певца Утешну сладость льет в растерзанны сердца; Так свежая роса, с реки поднявшись летом, Туманом стелется в долине пред рассветом И влагой теплою питает жадный злак, Доколе солнце, встав, разгонит пар и мрак. Престань же сетовать, о Гормы вождь почтенный! Армин Кармор! когда, навек печалью сокрушенный, Не осушаю слез средь ночи ни средь дня, Какой чудесный бард утешит уж меня? Ни сына ты, Кармор, ни дщери не лишался, И сирым в старости, как я, не оставался. О Давра! мрачен одр, на коем ты лежишь; О дочь моя! глубок тот сон, которым спишь. Когда проснешься ты и в песнях мне приятных Напомнишь радость дней Армину невозвратных? Когда среди ночной безмолвной тишины, На сребряном луче задумчивой луны В окно к родителю с улыбкою заглянешь? О! в вечных по тебе слезах меня застанешь. Дхни, ветер! лейся, дождь! бей с шумом в брег, волна! Катись меж черных туч, кровавая луна! Я вспомню страшну ночь, когда погибли чада: Убит был Ариндаль, мой сын, моя отрада, И смертью медленной дшерь Давра умерла. О дочь несчастная! прекрасна ты была, Звездою утренней блистал твой взор веселый, Ты груди белизной снег помрачала белый, И голос слаще был дыханья ветерка. О сын мой! крепкая в сражениях рука! Как туча знойная, висяща над горою, Чело твое врагам казалося грозою, Как молния, в боях оружьем ты сверкал. - Муж доблестный, Армар, пришел ко мне в то время; Он дочери моей любовь к себе снискал, И радовался я, что здесь Армина племя Навек останется, и браком сочетал. Но мщением пылал дух злобного Эрата; Рукой Армаровой в бою лишася брата, Он вслед за ним пришел и, злобою горя, Прибегнул к хитрости: одежду рыбаря Накинув и главу посыпав сединою, Пред Даврою предстал вечернею порою. "Армина дщерь, - он рек, - прекрасная из жен! Армар прислал меня; он ловлей утомлен. Ты видишь ли скалу, биемую волнами, И дерево на ней с румяными плодами? Там Давру милую он с нетерпеньем ждет. Пойдем, мой челн тебя чрез море пренесет". И легковерная словам его внимает, Идет; к пустой скале он с нею приплывает; На брег сошла она, Армара кличет там, Но гул пещер один ответствует словам; Бежит обратно в челн, и нет его: со смехом Эрат уже отплыл, гордясь коварств успехом. Тогда что силы есть несчастная зовет, Да брат или отец на помощь к ней придет, И громкий вопль ее до берега раздался. В то время Ариндаль с ловитвы возвращался: Лук вместо посоха разрывчатый в руках, Стрелами полный тул звучит на раменах, Пять черных с лаем псов вослед ему бежали. Узрел его Эрат, и члены задрожали. Напрасно скрыться мнишь от глаз его злодей И жалостью склонить и хитростью речей; Он узами его ко древу прикрепляет И, в челн скочив, к сестре бег быстрый направляет. Но вдруг бежит Армар; обманут ночи тьмой, Он в Ариндале зрит Эрата пред собой; Отмщеньем на врага душа его пылает, Пустил стрелу, она в цель прямо достигает: Злодея жребий ты, о сын мой, претерпел, На камень пал, вздрогнул, и дух твой излечил. Дочь! помню я тебя в печали беспредельной Над телом братниным, над раною смертельной, Из коей, как ручей, кровь быстрая текла. Помчался легкий челн по волнам без весла. Армар стремится вплавь, решившись иль погибнуть, Иль к Давре на скалу с спасением достигнуть; Вдруг вихрь порывистый от берега подул, И бедственный пловец в пучине утонул. На камени одна, окружена волнами, Стенала дочь моя и с горькими слезами Родителя звала ей помощь принести. Несчастный! я ничем не мог ее спасти. Всю ночь, всю долгу ночь, я на брегу скитался. Свет бледныя луны сквозь тучи прорывался, Страданья Давры слух терзали мой и взор; Но буря выла, дождь бил с шумом в ребра гор, И прежде чем восток денница озлатила, Ее все силы скорбь и нужда истощила; Помалу ослабев, замолк стенящий глас, И жизни горестной луч медленно угас. Она оставила несчастного Армина; Лишился вдруг всего я: дочери и сына; Он был защитою и крепостью моей, Она отрадою моих преклонных дней. С ужасной ночи той, всегда, как мрачны бури Оберутся наверху погибельной скалы, Как тучи частые несутся по лазури И вихри воющи вьют шумные валы, Сажусь я у моря и на утес взираю, Стенаньям жалобным детей моих внимаю, Их тени бледные летают предо мной: Они беседуют печально меж собой. Лишь мне несчастному они не отвечают, И чуть послышится им голос их отца, Безмолвны, прочь летят и взоры отвращают... И горести моей нет меры ни конца. Так Сельмы во стенах глас бардов раздавался. Фингал согласьем арф и песней любовался; В собрании вождей он сильных заседал И повестям времен задумчиво внимал. Там часто и меня венчали похвалами, И первым славили меня между певцами; Но ныне охладел и Оссианов глас, Огонь души его с закатом дней угас. Услышу ль бардов песнь, и дух мой оживает. И память прежних лет опять к себе зову; Но старость хладные мне руки простирает И силится во гроб склонить мою главу: Зачем, мне говорит, еще ты воспеваешь? И снова ль жизнь свою начать располагаешь? Могила хладная давно тебя зовет, И ни единый бард тебя не воспоет. - Катись чредой своей, безжалостное время! И радость коль навек рассталася со мной, Сложи с меня скорей печальной жизни бремя И в гробе мне пошли желаемый покой. Уже лишился я и бодрости и силы; Друзья-сотрудники лежат в земле сырой, И тихим дремлют сном в объятиях могилы. Один остался я; и голос слабый мой Есть шорох тростника, чуть слышимый в пустыне, Когда улягутся ряды валов седых, Замолкнет водопад, затихнет ветр в долине, И только древ верхи колеблются густых. 1810 А. С. Пушкин КОЛЬНА ПОДРАЖАНИЕ ОССИАНУ Источник быстрый Каломоны, Бегущий к дальным берегам, Я зрю, твои взмущенны волны Потоком мутным по скалам При блеске звезд ночных сверкают Сквозь дремлющий, пустынный лес, Шумят и корни орошают Сплетенных в темный кров древес. Твой мшистый брег любила Кольна, Когда по небу тень лилась; Ты зрел, когда, в любви невольна, Здесь другу Кольна отдалась. В чертогах Сельмы царь могущих Тоскару юному вещал: "Гряди во мрак лесов дремучих, Где Крона катит черный вал, Шумящей прохлажден осиной. Там ряд является могил; Там с верной, храброю дружиной Полки врагов я расточил, И много, много сильных пало; Их гробы черный вран стрежет. Гряди - и там, где их не стало, Воздвигни памятник побед!" Он рек, и в путь безвестной, дальней Пустился с бардами Тоскар, Идет во мгле ночи печальной, В вечерний хлад, в полдневный жар. - Денница красная выводит Златое утро в небеса, И вот уже Тоскар подходит К местам, где в темные леса Бежит седой источник Кроны И кроется в долины сонны. - Воспели барды гимн святой; Тоскар обломок гор кремнистых Усильно мощною рукой Влечет из бездны волн сребристых, И с шумом на высокой брег В густой и дикой злак поверг; На нем повесил черны латы, Покрытый кровью предков меч, И круглый щит, и шлем пернатый И обратил он к камню речь: "Вещай, сын шумного потока, О храбрых поздним временам! Да в страшный час, как ночь глубока В туманах ляжет по лесам, Пришлец, дорогой утомленный, Возлегши под надежный кров, Воспомнит веки отдаленны В мечтаньи сладком легких снов! С рассветом алыя денницы, Лучами солнца пробужден, Он узрит мрачные гробницы... И, грозным видом поражен, Вопросит сын иноплеменный: "Кто памятник воздвиг надменный?" И старец, летами согбен, Речет: "Тоскар наш незабвенный, Герой умчавшихся времен!"" Небес сокрылся вечный житель, Заря потухла в небесах; Луна в воздушную обитель Спешит на темных облаках; Уж ночь на холме - берег Кроны С окрестной рощею заснул: Владыко сильный Каломоны, Иноплеменных друг, Карул Призвал морвенского героя В жилище Кольны молодой Вкусить приятности покоя И пить из чаши круговой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Близь пепелища все воссели; Веселья барды песнь воспели; И в пене кубок золотой Кругом несется чередой. - Печален лишь пришелец Лоры, Главу ко груди преклонил; Задумчиво он страстны взоры На нежну Кольну устремил - И тяжко грудь его вздыхает, В очах веселья блеск потух, То огнь по членам пробегает, То негою томится дух; Тоскует, втайне ощущая Волненье сильное в крови, На юны прелести взирая, Он полну чашу пьет любви. Но вот уж дуб престал дымиться, И тень мрачнее становится, Чернеет тусклый небосклон. И царствует в чертогах сон. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Редеет ночь - заря багряна Лучами солнца возжена; Пред ней златится твердь румяна: Тоскар покинул ложе сна; Быстротекущей Каломоны Идет по влажным берегам, Спешит узреть долины Кроны И внемлет плещущим волнам. И вдруг из сени темной рощи, Как в час весенней полунощи Из облак месяц золотой, Выходит ратник молодой. Меч острый на бедре сияет, Копье десницу воружает; Надвинут на чело шелом, И гибкий стан покрыт щитом; Зарею латы серебрятся Сквозь утренний в долине пар. "О юный ратник! - рек Тоскар, - С каким врагом тебе сражаться? Ужель и в сей стране война Багрит ручьев струисты волны? Но все спокойно - тишина Окрест жилища нежной Кольны". "Спокойны дебри Каломоны, Цветет отчизны край златой; Но Кельна там не обитает, И ныне по стезе глухой Пустыню с милым протекает, Пленившим сердце красотой". "Что рек ты мне, младой воитель? Куда сокрылся похититель? Подай мне щит твой!" - И Тоскар Приемлет щит, пылая мщеньем. Но вдруг исчез геройства жар; Что зрит он с сладким восхищеньем? Не в силах в страсти воздохнуть, Пылая вдруг восторгом новом... Лилейна обнажилась грудь, Под грозным дышуща покровом... "Ты ль это?.." - возопил герой, И трепетно рукой дрожащей С главы снимает шлем блестящий - И Кольну видит пред собой. 1814 А. Л. Крылов ОСКАР И ДЕРМИД ПОДРАЖАНИЕ ОССИАНУ Почто, сын Альпина, почто отверзаешь Источник рыданий моих? О смерти Оскара почто вопрошаешь, Расцветшего к жизни на миг? Мне время главу сединами покрыло, Потухнули очи от слез; Но сердце несчастья сего не забыло, Свирепого гнева небес! Оскар! не сойдешь с облаков отдаленных, Чтоб слезы отца отереть! Венчанного славой, в доспехах военных, Тебя мне уж боле не зреть! Ты скрылся от взоров, как солнце златое, В час полдня объятое мглой; Ты скрылся, как в тучах мерцанье ночное, Протекшее быстрой стрелой! Один я оставлен судьбою жестокой! Так дуб средь могильных холмов, Склонившись уныло, стоит одинокой Без ветвий, без юных листов. Отрады не вижу я в жизни сей слезной; Скорее, желанная смерть! Что в мире печальном? Оскар мой любезной, Тебя мне уж боле не зреть!.. Герой в буре брани не так исчезает, Как былие наших полей: В крови сопостат он свой меч обагряет Под блеском их грозных мечей; Орлиным полетом парит меж полками С перунами смерти в руках, И падши, сраженный противных стрелами, Он гибнет на вражьих телах. Но сын мой! не пал ты во брани со славой, Дни верного друга пресек, И друг неразлучный стезею кровавой Тебя за собою повлек! Оскар и Дермид украшением были Героев Морвенской страны И нежное дружество в сердце хранили Средь ужасов грозной войны. Подобно двум камням, летящим с вершины Арвена, покрытого мхом, Они устремлялись на вражьи дружины - И все повергали кругом. При виде их сильные в страхе дрожали, Предчувствуя смертный удар. "Спасайтесь, о други! - они восклицали, - Пред нами Дермид и Оскар!" Они поразили, отмщеньем пылая, И Дарга, могущих царя! Дочь грозного Дарга Мальвина младая Прекрасна была, как заря; Скромна, как светило стыдливое ночи,. Низведшее взор в океан, И кротко сияли прелестные очи, Как звезды сквозь легкий туман; А грудь волновалася тихим дыханьем, Как снег, низлетевший с небес, Колеблемый нежным Зефира лобзаньем На ветвиях зыбких древес. Герои узрели ее - и пленились; Повергли оружье пред ней, И пленнице робкой они покорились, Забыв о победе своей. Мальвина в невинной груди ощущала Дотоле безвестный ей жар; Взглянула - и пламенным взором сказала, Что мил ее сердцу Оскар! Сколь все ей в Оскаре казалось прекрасно: И юные розы ланит, И речи, как арфы игра сладкогласной, И меч его бранный и щит. Власы из-под шлема его развевались, Как черного врана крыле; С любовию слава и дружба сливались На светлом героя челе. Улыбкою, взглядом, присутствием милой Пред ним озарен целый свет; Для друга его все мертво и уныло, Надежды и радости нет! "О друг мой! я Даргову дщерь обожаю, - Оскару вещает Дермид, - Ты любишь ее, ты любим - я страдаю. Что ж горесть мою исцелит? Где счастье найду, изнуренный тоскою?.. Одна мне отрада - твой меч! Оскар! удостой ты своею рукою Печальную жизнь мне пресечь!" - "Оскару ли кровью твоей обагриться И друга во гроб низвести?" - "Кто ж смеет с Оскаровым другом сразиться И смертный удар нанести? - Я с честью паду, побежденный тобою, С весельем явлюсь в облаках, И если почтишь ты Дермида слезою, То слава осветит мой прах!" - "К чему ты меня преклоняешь, несчастной? Я должен тебя умертвить! Но после могу ли владеть я прекрасной, Могу ли без друга я жить? Как ночью с пути совратившийся странник, Я буду блуждать средь могил; А ты - и в небесной отчизне изгнанник, Без друга все будешь уныл! Нет! вместе мы кончим сердечные муки Со славой от наших мечей! Пойдем и погибнем! Не будет разлуки И в гробе для нежных друзей". Герои в долине мечи обнажают, Доспех их булатный гремит; Стремятся, отходят, разят, отражают - И пал злополучный Дермид! Вотще победитель лобзаньем, слезою Мнит к жизни Дермида воззвать, И рану сжимает дрожащей рукою, Чтоб крови поток удержать; Дермид угасает с улыбкою ясной! В отчаяньи стонет Оскар; Склоняся главою над жертвой несчастной, Уж поздно клянет свой удар! Для взоров его золотая денница Покрылась туманом густым; Все в мире вещает ему: ты убийца! И всюду Дермид перед ним! То бурей одеян, перуны отмщенья И пламенник гнева несет; То нежной улыбкой, лучом примиренья В чертоги воздушны зовет. Трепещет Оскар и в безлюдной пустыне Блуждает, как призрак ночной. С раскаяньем в сердце предстал он к Мальвине И с мрачной во взоре тоской. Бледнея от страха, она вопрошает: "Почто столь печален, мой друг?" - "На ловле и в битвах, - Оскар отвечает, - Был прежде ужасен мой лук, И стрелы мои пролетали дубравы Быстрее небесных огней; Но ныне затмились дни юныя славы: Нет силы во длани моей! Напрасно старался пронзить я стрелою На древе повешенный щит; Упорствует лук перед слабой рукою И к цели стрела не летит!" - "Позволишь ли мне испытать свои силы, Могу ли я луком владеть? - Веди меня к цели! ты будешь, мой милый, Пред слабою девой краснеть!" С колчаном и луком пришли на долину, Где все улыбалось кругом. Оскар, неприметно оставя Мальвину, Сокрылся в кустах за щитом. Звенит тетива - и стрела засвистела, И щит раздробленный упал! С веселием к другу Мальвина летела, Но он уж пронзенный лежал. Увидя ее, он при дверях кончины С улыбкою ей говорит: "Мне смерть не ужасна! рукою Мальвины Отмщен мой любезный Дермид! На этой долине повержен он мною: Предай ты нас вместе земле!.." Сказал - и ко праху поникнул главою, И смерть разлилась на челе! Так пал мой Оскар - и уже не восстанет! Погасла надежда моя! Кто нежно на старца несчастного взглянет? Кто в землю положит меня?.. Прелестная смотрит, дрожит, цепенеет: Нет друга - нет счастья для ней! Для ней все погибло! и солнце бледнеет, И скрылась земля от очей! Извлекши стрелу, она грудь поражает, Вослед за любезным летит! - Несчастных могила одна заключает, И древо над нею шумит! Над мрачной гробницею витязей сильных Покоится робкая лань; И точит железо на камнях могильных Воитель, готовясь на брань. На гробе несчастных, восседши с тоскою, Я слезы сердечные лью. Склоняются милые тени над мною, В воздушном блуждая краю. Я, мнится, их вижу черты незабвенны, Я внемлю призывный их глас. Ответствуйте: скоро ли, тени священны, Наступит последний мой час? На вас я взираю с немым ожиданьем, За вами душою несусь: Когда ж я расстануся с жизнью, с страданьем, И скоро ль я к вам преселюсь?.. 1818 А. А. Никитин ОТРЫВОК ИЗ ОССИАНОВОЙ ПОЭМЫ КАРТОН Кдессамор, сын Тавдов и брат Морны, Фингаловой матери, находясь в войске Фингала, рассказывает сему герою приключение своей юности. Застигнут бурею, Балклуту я узрел. В раздранных парусах ужасный ветр свистел, И мой корабль, носясь в пучине разъяренной, Примчался к берегам страны иноплеменной. Там в Рютамировых чертогах, о Фингал, Спокойный, сладкий сон три ночи я вкушал. Младая дочь его мой взор очаровала; И страстию душа к Моине запылала - И Рютамир, склонясь на брак ее со мной, Моины сердце мне вручил с ее рукой. Как пена бурных волн, вздымалась грудь прелестной; Как звезды светлые на высоте небесной, Покрыты сумраком, горят во тьме ночной, Так очи девы сей блистали предо мной. Спокойна и ясна была душа Моины, Как сребряный поток цветущия долины, Едва струящийся под тению ветвей! Иноплеменных вождь, горя любовью к ней, В чертог ее отца вступает дерзновенно, Бросает на меня взор, гневом распаленный, И мощной дланию схватя булатный меч, "Где он? где вождь Комгал? - ко мне простер он речь. - Где ратоборец сей, в боях неутомимый? Ведет ли воинство с собой непобедимо, В Балклутскую страну простря свой жадный взор, Или один притек ты, дерзкий Клессамор?.." - "Познай, - вещаю я, - познай, пришлец нежданный, Что Клессамор - супруг, Мойною избранный, Что он бестрепетен средь тысячи врагов, Хоть рать его от сих далеко берегов! Как победитель мой ты в сей чертог вступаешь И одинокому мне смертью угрожаешь; Но, витязь, не забудь, что меч еще со мной, Который был в боях один защитник мой! Престань, о Клуты сын, воспоминать Комгала!" Вдруг раздраженная в нем гордость воспылала, И тяжкий меч его со свистом засверкал; Но я отвел удар - и враг надменный пал. Как отдаленный гром, паденья звук раздался: Внезапно копий лес в долине показался. Горя отмщением, питомцы чуждых стран Хотели влечь меня, как пленника, в свой стан. Спасаясь от врагов, стесненный их толпами, Узрел я свой корабль над клутскими водами; Я бросился в него под тучей вражьих стрел И по зыбям морским в отчизну полетел. Моина притекла за мной на берег дикий; Ветр бурный разносил ее печальны клики И черные власы прелестной развевал. Я в горести средь волн к ней руки простирал, И возвратиться к ней стократно порывался; Но тщетно! Мой корабль стрелой по бездне мчался. С тех пор я никогда Моины не встречал И жить для счастия с тех пор я перестал. Уже сразила смерть ее в стенах Балклуты! Я видел тень ее в те страшные минуты, Как Лоры на волнах, одетых черной мглой, Скитались призраки воздушною толпой. Она подобилась луне новорожденной, Печальным сумраком от взоров сокровенной, Когда из бурных туч пушистый снег летит И ветер меж дубов поверженных свистит! "Воспойте вы хвалы возлюбленной Моине, О барды! - рек Фингал. - Да ваши песни ныне Исполнят радостью блуждающую тень И призовут ее чертогов горних в сень; Да с блеском явится она в надзвездном мире, Как полная луна в безоблачном эфире, И встретит праотцев с весельем пред собой. Я зрел Балклуту сам... Увы, соратник мой!.. Она казалась мне гробницей древней славы; Разрушились ее чертоги величавы; Глас человеческий не раздается в ней; Течение реки среди пустых полей Уже совращено упадшими стенами, И терн обвил столпы колючими ветвями, И на развалинах желтеет мох густой, И только слышится зверей пустынных вой. Моины нежныя жилище опустело; Молчанье мертвое чертогом овладело, Где дни счастливые отцов ее текли! О барды славные Морвенския земли! Вы падшим братьям в честь на арфах возгремите; Иноплеменников судьбу слезой почтите. Они, как злак полей, увяли прежде нас; Но скоро прозвучит и наш последний час! Почто ж, о смертный, ты чертоги воздвигаешь, Когда в отверстый гроб безвременно вступаешь? Ты наслаждаешься счастливою судьбой; Но смерть всему конец, и все умрет с тобой! И скоро восшумит пустынный ветр уныло В разрушенных стенах и над твоей могилой, И над дубравою печально засвистит, Где истлевает твой осиротелый щит!.. Но пусть бушует ветр над нашими гробами, Друзья! мы будем жить великими делами! Так! имя храброго наполнит целый свет; Покажет поле битв следы моих побед, И буду я внимать в надоблачных селеньях О подвигах своих в бессмертных песнопеньях. Утешьтесь, о друзья! героя торжеством, Да чаша пиршества обходит нас кругом; Да радость чистая вождей воспламеняет! О други! звук побед в веках не умолкает... О солнце, гордое светило в небесах! Когда назначено вселенныя в судьбах Исчезнуть и тебе, божественно созданье, И если и твое здесь временно сиянье, То слава дел моих тебя переживет!" 1820 Ф. И. Бальдауф ПЕСНЬ УЛЛИНА НАД ГРОБОМ КОНАЛА Угрюмая осень в покровах печальных Спустилась на горы - и глухо ревут Свирепые бури в ущелинах дальних, И мутные воды лениво текут. Там древо на холме стоит одиноко, Где спит непробудно могучий Копал, И ветер, подъемля прах серый высоко, Иссохшими листьями гроб обметал. Там тени почивших в унылом мерцанье Являются часто на лунных лучах, Когда звероловец в безмолвном мечтанье Блуждает на ближних высоких холмах. Конал! ты ужасен был в брани кровавой; Твой род, знаменитый герой, возрастал Под бурями жизни, как дуб величавой, И, гордый, перуном сраженный, упал! - Он пал!.. Кто заменит собою Конала? Здесь бурные громы ревели кругом. Сколь пагубны брани владыки Фингала! (Здесь юный воитель склонился челом). - Конал! ты сокрылся, как призрак мгновенный, Блеснувший в долине в час ночи глухой; Твой меч был противным - перун разъяренный; Ты тверд был, как камень Арвена седой. И очи, как уголь горящий, блистали, Как бурь завыванье - могучего глас. Противные робко друг другу вещали: "Настал наш последний, погибельный час!" И скрылись, как тени, герой! пред тобою - Как в злачной долине терновника цвет, Сраженный младенческой, слабой рукою. Исчезли!.. Кто смеет?.. Но Дарг восстает, Как черная туча, облекшись громами; Во взорах кровавых огнь мщенья сверкал; Он громко поводит густыми бровями - И с витязем сильным сразился Конал. Младая Кримора на битву взирала, В оружии бранном, как юный герой, О жизни Конала она трепетала - И в Дарга пустила пернатой стрелой. Стрела отклонилась... и друга пронзает, И брызнула быстро могучего кровь!.. Кримора героя вотще призывает К оставленной жизни... Погибла любовь! Погибли надежды, души обольщенье! Без милого друга печален и свет. Прелестная дева страдала в мученье - И скоро увяла, как сорванный цвет! Здесь гробы несчастных! Высокой травою И терном колючим они поросли. Здесь часто сижу я с крылатой мечтою. Все быстрые годы с собой унесли! 1820 М. П. Загорский МОРНА ИЗ ОССИАНА У шумного ручья, при мшистом дуба корне, Под Дюкомаровым пал Каитбат мечом, И гордый Дюкомар, вступая с торжеством В пещеру Турскую, вещал прелестной Морне: "Почто, Кормака дщерь, краснейшая из дев, Сидишь, уединясь в расселине кремнистой? С печальной томностью журчит источник чистый, Разносит бурный ветр стенание дерев, Нахмурясь, озеро вздымается волнами, И небо серыми одето облаками. Но ты бела, как снег на высоте горы, И волосы твои, как легкие пары, Когда, озарены последними лучами, Над гордой Кромлою висят они кудрями, И грудь прелестная, подобно двум холмам Близь ясных Браннских струй, является очам". - "Отколе ты притек? - прекрасная вещает. - Отколе ты притек, мрачнейший из людей! Ужасен вид твоих нахмуренных бровей, И тусклым пламенем твой мрачный взор сверкает. Или уже Сваран претек стези морей, И гордый Дюкомар несет известье браней?" - "О Морна! я низшел с крутого холма ланей! Трикраты гибкий лук звенел в руке моей: Три лани легкими постигнуты стрелами, И три изловлены еще моими псами. О дщерь Кормакова! давно мне вид твой мил. Оленя юного я в дар тебе сразил: Многоветвистыми он красился рогами И ветер обгонял проворными ногами". - "Суровый юноша, я не люблю тебя! Для девы черных глаз твоих ужасен пламень, И сердце лютое в груди твоей, как камень. А ты, Торманов сын, прелестный Каитбат! К тебе любви моей желания летят; Ты мне любезнее, чем солнце золотое, Когда, прогнав грозу, в торжественном покое, Оно является на тверди голубой. Скажи, не встретился ль с тобою ратник мой? Здесь Морна ждет его желанного возврата". - "И долго Морне ждать младого Каитбата! Уж сталь моя в его обагрена крови; Близ Браннских струй его рука моя сразила, На Кромле витязю воздвигнется могила. Но, дева, отвечай на жар моей любви: Сильна моя рука, как ветер океана". - "Итак, уж нет тебя, прекрасный сын Тормана! - И Морны ясный взор наполнился слезой. - Итак, уже погиб, любезный ратник мой! Любил предшествовать ты звероловцам горным, Враждебным пришлецам был страшен твой удар... И ты его сразил, свирепый Дюкомар! Злодей, ты навсегда разрушил счастье Морны! Но сжалься надо мной: вручи мне сталь твою, Да кровь любезную слезами оболью". Смягченный горькими отчаянной слезами, Он ей вручает меч; и дева с торжеством Пронзает грудь его холодным острием. Как камень, от скалы отторгнутый громами, Он пал и руки к ней дрожащие простер: "О Морна! смертный мрак уже покрыл мой взор; Я чувствую в груди жестокий холод стали. Отдай, молю, мой прах Моине молодой; Меня ей одного мечты изображали; Она могильный холм возвысит надо мной; Ловец узрит и дань заплатит мне хвалой... Но, дева юная, почувствуй сожаленье: Уж льется по костям моим оледененье, Теки на помощь мне, прекрасная, теки, И сталь кровавую из груди извлеки". Она приближилась и слезы проливает, И сталь кровавую из груди извлекает: Коварный Дюкомар, собрав остаток сил, Исторгнул меч из рук и грудь ее пронзил. Она падет, как цвет, повергнутый грозою; Прекрасные власы расстлались по земле; И закипела кровь багровою струею Вдоль груди, снежною блестящей белизною, И бледность томная явилась на челе; Пещера смертное узрела содроганье, И камень повторил последнее стенанье. 1823 П. П. Шкляревский ПЕСНЬ ОССИАНА В долине сокровенной Блистает красотой Цветочек серебренный Небесною росой; Пустынный ветр, играя, В его листах шумит, И он, главу склоняя, Так ветру говорит: "О ветр, крылом свистящий! Зачем играешь мной?.. Дай прохладить блестящей Главу мою росой! Сим перлом окропила Ночь тихая меня!.. Увы! судьба решила!.. Увяну скоро я!.. И стебель мой склонится На сей пустынный прах!.. Не буду веселиться Я солнцем в небесах, Ни кроткою луною, Ни юностию дня, Ни светлою росою, Сребрящею меня!.. И стебель мой истлеет, Увянет цвет в листах, И ветер их развеет В долинах и полях... И зверолов с зарею Напрасно в луг придет; Пленявшего красою Цветка он не найдет! Напрасно будет в поле Смотреть со всех сторон - Меня не будет боле, Меня не узрит он. "Где ты цветочек милый - Краса долины сей?" И слез поток унылый Покатится струей!.." Так некогда увянет И старец Оссиан, И арфы песнь престанет Пленять героев стран!.. "Где славный сын Фингала, Так скажет зверолов, - Чья песнь воспламеняла Героев на врагов!.. Что персты не летают По пламенным струнам?.." И слезы заблистают, Струяся по щекам!.. И там, где арф струнами Я битвы воспевал, Где ты, Фингал, с сынами В день брани пировал, Где кубки круговые Стучали по столам, Там будут вепри злые Скитаться по лесам; Умолкнет глас гремящих Фингалу бардов гимн; Не будет от горящих Дубов взвеваться дым; И башни наклоненны Оденет мох с травой, И терн уединенный С крапивою седой; И ветр, играя листом, В чертогах восшумит; "Нет барда!" - эхо с свистом Уныло повторит! Лишь небо озлатится Янтарною зарей - На гроб придут резвиться Лань и олень младой; Лишь зверолов, стрелами Спешащий серн разить, С играющими псами Могилу посетит. 1823 В. Е. Вердеревский КОННАЛ И ГАЛЬВИНА ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ "ФИНГАЛ" Свершив труды войны счастливой, Минутный гость родных лесов, Коннал со стаей резвых псов Бродил в пустыне молчаливой; На высоты угрюмых скал Взбирался дикою тропою И там внезапною стрелою Свирепых вепрей поражал. В ловитве, в поле грозных боев Нигде Конналу равных нет: Его стремленье - ряд побед, Его десница - смерть героев! Но взор, как небо, голубой, Уста и свежие ланиты, Румянцем девственным покрыты, Гальвины нежной и младой Пленили дикого Коннала; Дщерь Комла, цвет морвенских дев, Душой героя овладев, Сама любовь к нему познала. С тех пор их радостные дни Текли в беспечности невинной; Так меж цветов ручей пустынный Катит прозрачные струи. Но враг Коннала дерзновенный, Грумал их счастье отравил, Он взор на деву устремил, Безумной страстью воспаленный. Бродя с утеса на утес И протекая гор вершины, Он ждал застенчивой Гальвины, Как серны ждет коварный пес. Однажды в густоте тумана, Коннал, сокрывшись от друзей, Притек с подругою своей В пещеру храброго Ронана. Там, на разрушенных стенах Висели копья, стрелы, латы, В углу лежал шелом косматый И щит, поверженный во прах. Коннал Покойся здесь, моя Гальвина! На высоте кремнистых скал Я видел серну... Гальвина А Грумал?.. Сей грозный сын снегов Ерина? Он часто знойною порой Приходит здесь искать прохлады; Меня страшат Грумала взгляды... Улыбкой отвечал герой Роптанью девы боязливой, Взял лук - и к серне полетел. Среди мечей, кольчуг и стрел Одна в пещере молчаливой Гальвина думала о нем И молча вслед ему взирала; Потом надела шлем, забрало, Сокрыла перси под щитом И гордо витязю явилась. Едва узрел врага Коннал, Он вспыхнул, гневом запылал, И вмиг стрела его вонзилась Гальвине в грудь, сквозь крепкий щит: Он кровью девы обагрился, С главы шелом ее скатился, Копье из рук ее скользит, - И кто ж, сей мнимый сын Ерина, Терзаясь, плавает в крови?.. Коннал!.. предмет твоей любви: Твоя прекрасная Гальвина! Покинув девы хладный прах, Простясь навек с родной страною, Коннал кипел одной войною И смерть нашел в боях! 1824 Д. В. Веневитинов ПЕСНЬ КОЛЬМЫ Ужасна ночь, а я одна Здесь на вершине одинокой. Округ меня стихий война. В ущелиях горы высокой Я слышу ветров свист глухой. Здесь по скалам с горы крутой Стремится вниз поток ревучий, Ужасно над моей главой Гремит перун, несутся тучи. Куда бежать? где милый мой? Увы, под бурею ночною Я без убежища, одна. Блесни на высоте, луна, Восстань, явися над горою! Быть может, благодатный свет Меня к Салгару приведет. Он, верно, ловлей изнуренный, Своими псами окруженный, В дубраве иль в степи глухой. Он сбросил с плеч свой лук могучий С опущенною тетивой, И презирая громы, тучи, Ему знакомой бури вой, Лежит на мураве сухой. Иль ждать мне на горе пустынной, Доколе не наступит день И не рассеет ночи длинной? Ужасней гром, ужасней тень, Сильнее ветров завыванье, Сильнее волн седых плесканье, И гласа не слыхать. - О верный друг, Салгар мой милый, Где ты? ах долго ль мне унылой Среди пустыни сей страдать? Вот дуб, поток, о брег дробимый, Где ты клялся до ночи быть. Ведь для тебя и кров родимый И брат любезный мной забыт. Семейства наши знают мщенье, Они враги между собой. Но мы враги ль, Салгар, с тобой? Умолкни, ветр, хоть на мгновенье. Остановись, поток седой! Быть может, что любовник мой Услышит голос, им любимый. Салгар! здесь Кольма ждет; Здесь дуб, поток, о брег дробимый. Здесь все; лишь милого здесь нет. 1824 А. И. Полежаев МОРНИ И ТЕНЬ КОРМАЛА ИЗ ОССИАНА Морни Владыко щитов, Твой сын тебя ждет, Мечей сокрушитель Надеждою полный. И сильный громов И море ревет, И бурь повелитель! И пенятся волны; Война и пожар Испуганный вран В Арвене пылают, Летит из стремнины, Арвену Дунскар Простерся туман И смерть угрожают. На лес и долины; Реки мне, о тень Эфир задрожал, Обители хладной! Спираются тучи... Падет ли в сей день Не ты ли, Кормал, Дунскар кровожадной? Несешься могучий? Тень Чей глас роковой Тревожить дерзает Мой хладный покой? Морни Твой сын вопрошает. Напал на меня. Царь молний, тебя! Он казни достоин. Неистовый воин Тень Ты просишь... Морни Меча! На пагубу злым; Меча твоей длани, Сын гор затрепещет, От молний луча! Сраженный падет - Как бурю, во брани И Морни воздвигнет Узришь меня с ним; Трофеи побед... Он страшно заблещет Тень Прими - да погибнет!.. 1825 А. Н. Муравьев ОССИАН Son of Alpin strike the string. Ossian * Коснися струн, о сын Альпина! В них отзыв радости гремит! И от души моей кручина Туманом легким отлетит! Тебе во мраке, бард, внимаю; Но да умолкнет песней глас, В скорбях лишь я отраду знаю, И жизнь годами упилась! Зеленый терний над могилой, Полночных ветров верный друг, В тебе нет звука - прежней силой Уж листьев не колеблет дух! Умерших тени в тучах славы, Отзывный ветер их несет, Когда луна, как щит кровавый, С востока сумрачно идет! Уллин! минувших дней отрада! Дай в Сельме глас услышать твой! Куда исчезли песней чада? Без них вся жизнь - как сон немой! Где в тучах ваш чертог орлиный? Быть может, с арфой золотой, В туманных тканях, из пучины Зовете солнца луч младой! [* Сын Альпина, ударь по струнам. Оссиан (англ.)]. 1826 И. П. Бороздна БОЙ ФИНГАЛА С ДУХОМ ЛОДЫ ИЗ ОССИАНА Когда придет возврат дней младости блаженных? Когда, сияющий оружием стальным, Изыду я на брань - и меж врагов надменных Еще блесну мечом отмстительным моим?.. О Сельма! старца взор, потушенный годами, Опять веселые холмы твои узрел, И оный день, когда с героями друзьями Фингал, сразя врагов, в отчизну прилетел. Соперники мои - все барды окружали Владыку юного и с арфами в руках Своих соотчичей победы прославляли. Везде гремевшие на суше и морях! Морвена государь, на копне склоненный, С улыбкою внимал бессмертным их хвалам, Мечтой переносясь к поре той незабвенной, Когда стремился он во сретенье врагам!.. Но ах! могучего героя нет со мною - И взоры не найдут нигде его следов! Мальвина, все уже окрест оделось мглою, Зарница лишь горит над сумраком лесов: Пойдем. При свете сем, на мураву густую Простершись, пением заботы усыпим; Из Сельмы принеси мне арфу золотую - И глас твой съедини с бряцанием моим! Свидетель прошлых лет и дел Фингала дивных, Я мужество его прославлю! - Кто дерзал Противустать ему, когда на сопротивных Меч победительный он грозно обнажал? Уже спустилась ночь на горы и долины, Умолкнул бранный шум средь вражеских шатров, И шлемы ратников почившей сном дружины Златились углями чуть светивших костров. Отец мой, думою глубокой возмущенный, Один лишь сладкого покоя не вкушал, Взор томный устремя на брег уединенный, Где замок Инистор в развалинах лежал. Уже Катлин, взойдя как будто на тумане, Окрестность тусклыми лучами озарил, Когда, покинув сон в безмолвствовавшем стане, Фингал в соседний лес тропинками спешил. Вдруг буря восстает, ярится ветр летучий, Вдруг меркнет свод небес, темнеет блеск светил, И призрак, разогнав сгустившиеся тучи, В огне, в крови летит - и громы окрилил! Сверкают молнии во взорах разъяренных, В руке - стрела и меч, послушные перстам, Смерть грозная видна в чертах изнеможенных, И эхо вторит глас могильный по горам! Фингал, на призрака с презрением взирая, Воскликнул, шествуя бестрепетной стопой: "Сын мрака! да умчит тебя гроза ночная Крылами быстрыми на черный облак твой! Зачем сей страшный вид предстал передо мною? Ты льстишься ль мужество Фингалово смутить? Кого ты устрашишь воздушною стрелою? Кого твой снежный лук возможет победить? Носимый бурями в туманном отдаленье, Ты уничтожишься, как ветром дым пустой, Когда в руке моей, неся тебе отмщенье, Комгала грозный меч возблещет над тобой!" - "Фингал! ужели ты забыл, что припадают Мне племена людей в священных сих лесах? Покинули места, где гром мой обожают, Где зрю себе алтарь, где сею дланью страх? Возвышу глас - и ветр бушует разъяренный, И возмущается грозою небосклон; Воссяду ль, одинок, покоем окруженный, В златом сиянии на свой лазурный трон - И дань приносят мне покорные народы! Решаю участь их властительной рукой! Тревоги на земле и бури всей природы, Как облачный туман, вратятся подо мной!" - "Лети ж от глаз моих в воздушные селенья! Фингалу к подвигам путей не преграждай! Он никогда твои не возмущал владенья? Лети - и устрашать героя не дерзай!" - "Морвена государь! спеши к отчизне милой, Я бурю укротил на яростных морях! У брега корабли - и ветер легкокрылой Шумит чуть слышимо в спокойных парусах! Твой славный супостат, твой бич - владыка Соры, Которому я вождь вернейший средь побед, - Уже с дружинами достиг шумящей Лоры. Беги - иль от меня тебе пощады нет!.." Умолкнул и, главу ужасную склоняя, В Фингала уж стремит бессильное копье; Но, неколеблемо оружием блистая, На помощь призвал он все мужество свое - И призрака уже сталь крепкая пронзает, И мчится стон его по дремлющим лесам... Тень побежденная мечом своим вращает И, в дым превращена, несется к облакам! 1828 II М. Н. Муравьев РОМАНС, С КАЛЕДОНСКОГО ЯЗЫКА ПЕРЕЛОЖЕННЫЙ Лес священный, помаваешь Со крутых своих вершин. Кажется, что ты взываешь: "Встань, Фингалов бодрый сын! Встань, возьми шелом пернатый И златую булаву. Здесь стоя, твой конь крылатый Ронит слезы на траву". Ты взываешь; сын Фингала Зву не внемлет твоего; Смерти хладно покрывало Не сорвет рука его. Ах, несчастная Мальвина, Здесь в полночные часы Ищешь друга, но судьбина Не снисходит для красы. Так, как утренней росою Оживленный только цвет Пожинается косою, Так упал он в цвете лет. Здесь невидима ограда Держит друга твоего. Слезы, вот твоя отрада, - Слезы дойдут до него. Или лучше взор слезящий Возведи на горний круг: Зри со облаком парящий, Зри его блестящий дух - Так, как некогда с полночных Устремляйся брегов, На горах гремел восточных Посреди своих врагов, Как советы витязь юный Старцам мудрым подавал Или арфы стройны струны Гласом сладким провождал. Он окончил дней теченье - Нас волнует жизни ток. Бойтесь бури: в небреженье Не застал бы лютый рок. 1804 М. Олешев ЛОТРЕК ИЗ ПЕСНЕЙ ОССИАНА Ветры ужасны Воют, шумят; Слабо мелькает Бледна луна; Дубы столетни Гнутся, скрипят; Птицы со страху Скрылись в лесах; Боле не слышно Пения их; Лишь раздаются В мрачном лесу, С ветром мешаясь, Крики совы; Один несчастный сын Арминов, В глубокой горести своей, Не чувствуя грозы ужасной, Стоит, на камень опершись, Под коим скрыт ему любезной Прекрасной Дезагрены прах. Имея на лице унылость, Нося в груди жестоку страсть, И обрати свой взор на камень, Лотрек, вздыхая, говорит: Пусть свирепеет Буря везде, Ветры ужасны Грозно шумят, Пусть все стихии, Вдруг съединясь, Сильно бунтуют, Горы трясут! Пусть раздается Страшный отзыв В мрачных пещерах, Темных лесах! Ужас природы В сердце моем Ныне не может Страх произвесть; Я уж лишился В свете всего, Нет мне утехи, Нет мне отрад! Счастье, довольство, Радостна жизнь, Прочь отлетели, Скрылись от глаз. Смерть ужасною рукою Прекратила жизни нить Милой, нежной Дезагрены В цвете юных ее лет! Я остался в горькой скуке Жизнь плачевную вести, И всечасно со слезами О любезной вспоминать. Но что я говорю, несчастный! Могу ль я ныне слезы лить? Давно иссякнул, прекратился Из глаз лиющийся поток; Осталось мне одно мученье, Отчаянье и вечный стон; Но скоро, может быть, судьбою И мне назначен сей предел, Чтоб, скорби прекрати несносны, Оставить жизнь, сойти во гроб И там навеки съединиться С тобой, дражайший милый прах! Придет прежней сотоварищ Жизни счастливой моей, Изумленным взором будет Друга прежнего искать; Но увы! он не увидит Более его нигде! Пусть он спросит о Лотреке: Где его сердечный друг? - Но, когда о том узнает, Что несчастный друг его От несносного страданья Злую жизнь свою скончал И что он тогда ногою Попирает прах его, Хладною землей покрытый, В месте том, где он стоит; Тут вздохнет и тихим шагом От печальных мест пойдет. Скройся, исчезни, Горестна мысль! Пусть веселятся Милы друзья, Лютой разлуки Вечно не знав! Пусть я страдаю Только один, Пусть я окончу Здесь свою жизнь. Тогда отчаянной рукою Лотрек свой острый меч берет И, призывая тень любезной, Разит во грудь и мертв падет... 1803 С. П. Жихарев ОКТЯБРЬСКАЯ НОЧЬ, ИЛИ БАРДЫ Первый ...Ночь хладна и темна, Туман окрестность покрывает, Сокрылась полная луна, И звезды яркие с эфира не блистают. Я слышу шум вдали глухой: То эхо по дебрям разносит ветров вой. Бунтуют волны разъяренны, Вздымаются, бегут и плещут в берегах. Там стоны слышатся птиц вещих на гробах, Здесь тени сонмами седят уединенны, И гласов их нестройный хор Тревожит робких серн в пещерах запустелых. Внимая скрипу древ дебелых, Блуждает странник среди гор, Уныло сердце в нем, он бодрости лишился. Друзья! наш большею дух скорбию объят, Навек героев взор сном смертным помрачился, Навек заключены в сырой земле лежат. Певцы, венчанны сединою! Все ль радости живут во звуках ваших лир? Ударьте в них! Пускай познает целый мир, Что ко отечеству любовь вела их к бою. Не славы суетной искать Среди ужасных битв желанием пылали! Не почесть их влекла подобных поражать, Что скорбь отечества зря - пали! Друзья! воспойте их, чтобы грядущий век Подвижников святых благословил могилы! Чтоб старец, зрящий смерть, собрав последни силы, В пример поставив их, так внучатам изрек: "Блажен, кто пал, искав отечеству спасенья, Кого влекла на бой лишь к родине любовь! Кто после всех побед и братьев пораженья Смывал с себя слезой дымящуюся кровь! Венцы побед его не тленью предадутся; Бесстрашных имена в потомстве остаются! Блажен..." Луна из облак кажет вид, Ей встречу странник воздыхает. Оратай в шалаше не спит, Пылающим огнем свой взор увеселяет, Ждет утренней зари со мрачною тоской, То ветр его страшит, то шум дождя глухой. Угрюмость запада страшна. Друзья! ночь бурна и темна! Вторый Крутятся вихри меж холмов, Ковыль сребристу пригибают, Возносят прах до облаков И кров соломенный порывом увлекают. Ужасен спор стихий в полунощных часах. Друзья! ужаснее геройское паденье! Как дуб, пустыней царь, возростший на горах, Поддерживая твердь, не чаял разрушенья; Но, вырван силой бурь, ударами громов Падет - и пали так отечества подпоры! Где ты, о храбра рать? О страх его врагов? Где мощный ряд дружин? Где пламенные взоры Гигантов, сдвигнутых стеной? Их в мире след простыл - мрак тихий, гробовой Зеницы кроет их, сном вечным отягченны! Их бранные щиты замшились на стене, Гнездится в шлемах змий, наростом покровенных, И опустелый кров с землею наравне!.. Конец победам, ликованью! Вы путь свой протекли гигантскою стопой, Конец слезам родни, их встречи лобызанью, Се смерти час пробил; награда вам - покой. Нет мощные! Она победа над врагами, Могилы вашей холм - их бедствию трофей, Вы славимы всегда пребудете веками! Лишь мы скончаем путь безвестны в жизни сей! Но мы воспели вас, мы вас благословляли, Певцы героев жизнь в забвенье не кончали! Туманы начали редеть, Зарница быстрая мелькает в отдаленьи, Простерлась тишина - дождь более нейдет. Друзья! природа нас зовет к успокоенью! Третий Уснул на тучах гром, туманов мрак сокрылся, Не воет боле ветр в лесах, Покой целительный на землю ниспустился, И тени длинные ложатся на полях. Вечерняя звезда свой кажет вид стыдливый; Лишь петел тишину тревожит вдалеке, Лишь мошек рой жужжит, резвяся при реке, И стонет томный глас полночи молчаливой. Лишь дряхлый селянин труд любящей рукой Снопы разбросанны сбирает, Их ставит на места и медленной стопой, Задумавшись, свой путь к жилищу направляет. Спит бдивший гул в дуплах развесистых дубов. Приятна тишина по шуме бурь ужасных, И сладостен конец трудов! Друзья! приятнее кончина дней напрасных. Без славы жить, свой век минутами считать И в неизвестности отчизны погибать Не свойственно никак душам великим, честным, Пускай трепещущи, таящися во мгле Постигнутся концом, героям не совместным! Пусть поношение всяк зрит на их челе И пусть проклятием потомства поразятся! Наш долг природе дань платить, Чего робеть? Лишь раз с природой расставаться, Лишь раз последний взор на мир сей обратить. И долг великого с желанием священным Парить в бой молньею, бессмертия искать, За кровных, за друзей сражаться, умирать Святой любовию к отчизне воспаленным. Хвала так падшим, незабвенным, Хвала за отчество погибшим в цвете лет. Они в могилах не истлеют! Пусть время поразит трофеи их побед И в чадах наших чад их лавр зазеленеет! Опять скрывается за облака луна, Ее последний луч на холме отдыхает; Но вот и он свой блеск теряет! Друзья! ночь мрачна и страшна. Четвертый Пусть бури грозные возлягут на холмах И странник в дебрях унывает! Дух горный вкруг него печально в тьме блуждает Бунтует, воет ветр в лесах! Пускай природа вся бледнеет, И тучи черные луны блистанье тмят, Пускай дрожит земля, пусть молнии палят, И в смутных облаках гром ярый свирепеет. Не страшен мне природы гнев, Ни вседробящий огнь подземный, Ни ярый грома треск, ни ветров буйных рев, Лишь будущности мне предел ужасен темный. Друзья! младый настанет день, Спокоит бунт стихий, прогонит тучей тень, С ним вместе тишина в природу появится, Все к радости опять творенье возвратится, Все оживет опять в лесах, жилищах, поле; Но мы лишь из могил не возвратимся боле! Ах! где герои преждних лет, Где вожди мудрые столетий отдаленных? Молчат поля их битв - их крови стерся след, Кумиры пали их до тверди вознесенны! Лишь камень гробовой, Поросший мхом седым и пылию покрытый, Являет странникам их прах забытый. Друзья! и наш кумир сравняется с землей, И нас потомство позабудет, Сей мирный обвалится кров! Быть может, правнук наш, искав его следов, У старцев спрашивать так будет: "Где праотцев моих остатки падших стен, Жилище тесное людей судьбою равных? Исчезла ль память их, как память всех неславных?" Приятно жить средь будущих времен, В могиле слышать их себе благословенье! - Начало бытия - начало разрушенья! Се жребий вечный, роковой! - О естьли б нас навек скрыл камень гробовой, Кончины вечной испытанье, Нам неизвестному поставило предел! Но пременить нельзя судьбы предначертанье, Бессмертье грозное сокрытый наш удел! И муж, кому тесна вселенная для славы, Взирает с мрачною, унылою душой На общего конца уставы! Ах! тяжко покидать навек родных, друзей! Начните пение восторгом оживленны! Да с стройным звуком арф ваш съединяясь глас Подымет из могил и персть благословенных! Восславьте их дела и их кончины час. Да тени бранные низверженных боями Мерцают в сумраке пред нашими очами! Друзья! скорее возгремим, За нас скончавшмих жизнь обымем пепел хладный И нам бесценного рыданьем оживим! О час блаженнейший, отрадный! Так ночь должна пройти - когда же день из туч Чрез море синее к нам первый бросит луч, Тогда тугой взяв лук, колчан набит стрелами, Копье блестящее, с рождающимся днем На отдаленный холм разить зверей пойдем И встретим солнце за горами! 1807 В. А. Озеров ФИНГАЛ ТРАГЕДИЯ В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ, С ХОРАМИ И ПАНТОМИМНЫМИ БАЛЕТАМИ Действующие лица Старн, царь Локпинский. Моина, дочь его. Фингал, царь Морвенский. Уллин, бард Фингалов. Колла, наперсник Старнов. Морна, наперсница Моины. Верховный жрец Оденов. Дева локлинская. Карилл, из воинов Стартовых. Жрецы. Барды, или скальды. Старновы. Барды Фингаловы. Воины локлинские. Воины морвенские. Народ локлинский. Девы локлинские. Действие происходит в земле Локлинской. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Театр представляет палату, открытую сводами в сад; вдали видны на возвышениях храм Оденов и холм могильный. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Моина сидящая, Морна, Уллин, барды, девы локлинские. Хор бардов и локлинских дев Какое сильно дарованье Во власти, красота, твоей? Сердец, умов очарованье, Веселье пламенных очей И нежных душ, любовь-отрада От твоего родится взгляда. Одна из дев локлинских Цвети, о красота Моины, Как в утро раннее весной Цветут прелестные долины Благоуханной красотой. Хор бардов и дев Фингала сердце ты пленила И тишину нам возвратила. Моина О дев и бардов сонм! не славьте красоту, Сию обманчиву, прелестную мечту. Она, как слабый цвет, который украшает Вид утренний пустынь и к полдню увядает. Гордиться можно ли Моине красотой? Единым только дух гордиться может мой, Единым... О Уллин! Фингалов бард любимый, Ты, коего прислал сей вождь непобедимый Во званьи мудрого и мирного посла, Воспой геройские Фингаловы дела. Со дня, как мой отец, Локлинских стран владетель, Морвенского царя уважил добродетель, Вручить меня ему священный дал обет, Желаю я, Уллин, чтобы мне целый свет Вещал, гласил, твердил о имени Фингала И слава бы его Моину восхищала. Прими ты арфу, бард, воспламени свой дух И дщери Старновой увеселяй ты слух. Уллин Умолкни все в стране подлунной, Чтоб гласы арфы златострунной По холмам дальним пронеслись, В пустынях гулом раздались. Пою Фингала дивны бои, Его забавы юных дней. А вы, почившие герои, Покрытые сырой землей, Восстаньте от могил безмолвных, На высотах явитесь холмных. Хор бардов Ударили в медяный щит, Ко брани глас обыкновенный; Во броню ратник облеченный Воинским гневом уж кипит. Дубы столетни загорелись, И тучи заревом оделись. Уллин Встает Морвена вождь Фингал; Оружье грозное приял: Стрела в колчане роковая, На груди рдяна сталь видна, Копье, как сосна вековая, И щит, как полная луна, Воссевшая над океаном И вся подернута туманом. Хор бардов Мелькают, сеются, падут Враги пред ним, как неки тени; Иль быстроногие елени На зыби мшистые бегут. И стала вкруг него равнина, Как смерти мрачная долина. Уллин Падут, и не избег судьбин И ты, Тоскар, о Старнов сын! Локлинских чад о грудь надежна! Сон смерти скрыл твой юный взор. Ты пал в полях, как глыба снежна, С крутых отторгнутая гор. Паденья шум в лесах раздался, Высокий холм поколебался. Моина (встает и прерывает песнь Уллина) Какую смерть, о бард, напоминаешь мне? Тоскар, несчастный брат, погибший на войне Фингаловым мечем, мне стоил слез довольно. Уллин Фингалом нанесен удар тебе невольно. Морна Он прелестей твоих еще тогда не знал. Моина Конечно, предо мной не винен в том Фингал. Случайность браней то, судьбы случайность гневной. Ах! естьли б мой отец о смерти сей плачевной Забыть, утешиться от времени возмог, Была бы я тогда, была бы без тревог. Но нет; ничто отца не развлекает муки: Ни бардов пение, ни арф согласны звуки, Ни шум, восторг пиршеств и чаши круговой; И мрачный дух его, питаяся тоской, Ни в чем утех не зрит, ловитву забывает И гулов ловчих глас в лесах не возбуждает. Ему в молчании засели, как во мгле, Уныние в душе и дума на челе... Но он идет: в сей день спокоит ли Монну? ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Старн, Колла и прежние. Старн (Моине) О дочь! Фингал преплыл чрез синих волн пучину. Ладей его ничем удержан не был бег, И с утренней зарей на наш вступил он брег. (К Уллину) Уллин! Фингаловых певец сражений дивных, Ты, присланный ко мне для предложений мирных, Ты, зревший здесь луной свершенны три пути, К Фингалу можешь ты во сретенье идти. (Дает знак бардам, чтоб удалились.) А ты, о дочь! во храм будь шествовать готова: Сверши обязанность Фингалу данна слова. Он требовал, чтоб я вручил тебя ему В тот день, как взору он предстанет моему; К нетерпеливости моей настал день ныне. Моина В сей самый день? восторг! благодарю судьбине. Старн Так ты Фингаловой ответствуешь любви? Моина Ах! неизвестный огнь пролит в моей крови Со дня, мне памятна, как вождь племен Морвена, Нам ужасом грозив иль смерти, или плена, Все холмы, все леса наполнивши войной, Рассыпав рать твою, сей овладев страной, Предстал перед меня в моем уединеньи. Мгновенно сердца мне прервалися биеньи; Как вепря дикого, его страшилась зреть; Отчаянна, бледна, желала умереть... Но очи юношу прекрасного узрели; Хотела укорять... уста мои немели. Под шлемом вид любви блистал в его чертах, Прешел к моей душе и мой рассеял страх. С тех самых дней мои Фингалом мысли полны. Спокойствие мое он уносил чрез волны, Когда, окончив брань, пленение твое, Отплыл от сей страны в отечество свое. За ним желания неслись нетерпеливы... Настали наконец Моине дни счастливы! Фингал, пред алтарем соединясь со мной, Почтит в тебе отца как сын нежнейший твой... Но ты смущаешься, бледнеешь и трепещешь; На дочь, вокруг себя ты взоры гнева мещешь, И вздохи горести твою стесняют грудь... Старн (по некотором молчании и скрывая свою ярость) Ах, нет... без гнева я; спокойна духом будь! Как ты, я веселюсь Фингаловым приходом, И вскоре мой восторг явится пред народом; День оный может быть счастливейший мне день. Иди, чело свое покровами одень. Моина Твоею радостью могу я быть спокойна. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Старн и Колла Старн О малодушная, дочь Старна недостойна! Злодея моего ты возлюбить могла, У коего в плену глава моя была И чье оружье кровь Тоскара проливало. К несчастью моему сего недоставало! О Колла, ты, кем Старн был прежде в славе зрим. Сей счастливый отец, сей вождь непобедим, Ты зришь: ко гробу он склоняет жизнь позорну. Колла В Моине вижу дочь, родителю покорну: Готова быв предстать ко брачну алтарю, Не сердце ль несть должна Морвенскому царю? Старн Но сердце, Колла, в ней моею бьется кровью: Так может ли оно к нему гореть любовью? Нет! злобу, и вражду, и ненависть, и месть - Вот все, что дочь должна во брак Фингалу несть. Когда б она меня достойной быть хотела. Проникнуть замысл мой она давно б умела; Умела бы узнать, что мой жестокий гнев Не радости врагу - готовит смерти зев; Готовит горести и все мученья, казни И все терзания свирепой неприязни. О ты, на облаках носящаяся тень! Тень сына моего! тот светит, может, день, В который ты, узрев над мрачною могилой Пролиту кровь врага, престанешь быть унылой; Тоскливая доднесь, отдохнешь в те часы, Как нива сохлая от майския росы; И, с торжеством вступив в могилу, твой родитель К тебе прейдет, как пар, во горнюю обитель. Колла И вот обычная твоя со мною речь! Не ищешь, государь, ты горести развлечь. Два раза по лесам лист хрупкий устилался, И дерн уж две весны на холмах обновлялся Со дня, когда погиб твой храбрый сын Тоскар, И ты забыть печаль... Старн Печаль забыть? Сей дар, Один оставленный сердцам в несчастной доле! Без грусти я бы жить не мог на свете боле. О Колла! без нее с того плачевна дня, Как сын в бою погиб, вкруг Старна, вкруг меня Безмолвным, мертвым все казалось бы в природе. С ней прелесть нахожу я в бурях, в непогоде; Со мною говорят и ветров страшный рев, И моря грозный шум, и томный скрып дерев. Во всем мне слышатся сыновние стенанья. Я чувствую тогда тех камней содроганья, Под коими лежит Тоскара хладный прах; И он мне зрится сам со бледностью в чертах, На персях тяжкую указывая рану, Гласящим казнь врагу, отмщение тирану, Которого рукой нам бедствия несл