ей невесты лик: Будь снисходителен. То - срыв, но лишь на миг, Слабохарактерность, я верю, неподсудна, Благословить сей плод ведь было бы нетрудно, Не возникал бы яд, когда бы не приказ. Подай же яблоко. Одна судьба у нас. Ева 1350 Мы знанье обрели: добро и зло несхожи. Чем недоволен ты? Адам О, как внимать без дрожи Тому, сколь горестно вдали звучит хорал? Ева Любимый, бледен ты: ужели захворал? Тебе я верности вовеки не нарушу, Все взято бремя мной на собственную душу. Хор Ангелов-хранителей. I. Песнь: Что пользы в ангельском строю {54}, Когда Господне око Чету не соблюло сию: Кто благоденствовал в раю, 1360 Оттоль уйдет далеко; Адам, настали горьки дни, Свой Господу надел верни! О, праздник слишком краткий, О, скорбь возвышенных Небес! Здесь годы были сладки, Мир пребывал в порядке, Который вдруг исчез, Стал смутою убогой. О, время скорби многой! I. Ответная песнь: 1370 О, если б Ангелов Адам Себе в пример поставил! Но, не пошед по их следам, Он жадно рвался ко звездам Противу Божьих правил: Души грехом не отягча, Он не изведал бы бича! О, горькая судьбина! О, Божий если б гнев потух! Ведь сей беды причина - 1380 Что гнусна речь змеина Не сразу вникла в Божий слух! Яви же милосердство, Смири познанья зверство! II. Песнь: Ужель в познанье только зло? Не мы ли, Божьи дети, Лелеем оное зело, И Провиденье нас взнесло Всего превыше в свете? Не нам ли на сие права 1390 Даны по воле Божества? Он знает все, что будет, - И потому, быть может, Бог Свой правый гнев остудит: О, как же он осудит За то, что Сам провидеть мог? Сомнительное благо - Узнать, что тело наго! II. Ответная песнь: Благословила Божья пясть Познанье изначально: 1400 Сама решает высша власть, Что вознести, а что проклясть; Затем-то беспечально Расправили красу свою Плоды познания в раю. Но если кто предерзко Познанью не желает мер, - Его алканье мерзко! Прияв обличье зверско, Грядет на трон князь Люцифер. 1410 Адам, о ствол кедровый, Позор земной дубровы! ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Люцифер, Асмодей. Люцифер Подобный плач вовек не слыхан на Земли! Асмодей Как бодро сторожа свой караул несли! Люцифер Да будем мы и впредь изощрены в коварстве. Жди, Асмодей, похвал во преисподнем царстве, Фанфары сиплые триумф отметят твой {55}, Гирлянды зашуршат пожухлою листвой, Тебе соткут ковры из пасм паучьей пряжи, Земель Восточных ты воспримешь титул княжий. 1420 Ты праздник учинил - что ж, Богу предъяви Чету, вкусившую восторг земной любви, Им разложи постель {56}, огонь зажги над нею, И жениху сломи его прегорду шею: Пусть валится потом в объятия жене. Асмодей Безмерна эта честь, хвалы приятны мне. Венец железный мой во честь твою заржавит! Люцифер Что дивная чета? Как прежде, Бога славит? Асмодей Они бежали прочь, сгорая со стыда, И забрались в нору: их загнало туда 1430 Сознанье наготы, неведомой доселе, - Отверзлись их глаза, мы в том достигли цели. Кровь к лицам прилила, их горький стыд таков, Что пояса плетут из фиговых листков Они, чтоб чресла скрыть, - мы, между тем, упорно Влечем им сквозь кусты, через колючки терна, Терзаем кожу их и радуемся: рдей, Разбрызгиваема впервые, кровь людей! Они уже в грязи, в них закипает злоба, Бранятся и винят ужо друг друга оба, 1440 К чему теперь Эдем и все его красы? Адам, рыдая, рвет кудрявые власы На голове своей, хулит бесстрастье рока И жалостно вопит: О, как я пал глубоко! Я слушал не жену, а лютого врага! По сей бы мне тропе не делать ни шага! Жену повергла в грязь ее алчба греховна, А вслед за ней - меня. Во всем жена виновна! Плоть предала меня - как не скорбеть о том? Любовь жены меня содеяла скотом! 1450 С хоругвью Божией тягаться ль я способен? Не мыслил Господу я знаньем стать подобен! Высокомерие - вот где источник зол! Призрак чудовищный меня переборол! Во мне царит разброд, и нестерпимо горе. Дух с плотию в борьбе, в неразрешимом споре; Изведан, вкус плода внушил мне скорбь и страх! Осознан поздно, сколь сей безысходный крах! Преступным действием навек покой украден! О, как же сей позор велик и беспощаден! Люцифер 1460 Свершилась месть моя! Победу адских сил Мой изначальный враг теперь вполне вкусил, Он сам явил закон, назначил срок расплаты - И вот получены, как видим, результаты. Рыдает род людской, свою судьбу кляня, Познала стыд Земля с сегодняшнего дня. Весь человечий род моей пребудет паствой! Нестрашно мне ничто! Зло, безраздельно властвуй! Добро повергнуто: о, сколь бесспорен срам! Противу Божьего я свой воздвигну храм, 1470 Пусть идол примет мой там жертву человечью, Пусть богохульственной почтен там буду речью И фимиамами! За все теперь могу Уверенно отмстить надменному врагу, - Адамовых сынов мне портить не наскучит. За шестьдесят веков {57} Он горстку душ получит! Я низко пал во прах - и снова днесь высок! И вправду - яблочный пришелся к делу сок! Но спрячемся на миг. Послушать не в излишек Многоглаголанье стенающих людишек, 1480 Чреду предвидящих разнообразных бед: За преступление - извольте дать ответ! Как побледнел жених; еще бледней - невеста; По саду мечутся и не находят места. Творец, увидев их, брезгливо бы прорек: Увы, не оправдал надежды человек {58}. Адам, Ева. Адам Я полагал, о тьма безобразна, вертенна, Что скроется в тебе моя неблаголепна И нища нагота, - однако зрак Небес И здесь настигнет нас. Ни грот, ни темный лес 1490 Тому, кто совестью терзаем, не поможет. Червь сердце и нутро мне беспощадно гложет Неусыпающий. Ни на одну тропу Направить не могу спокойную стопу, Все в мире обрело незнаемые свойства. Гнетет всечасное мне душу неспокойство, Грудь разрывается несчастная моя, Рассудок мечется, беспроко вопия. Как пременился мир! И как я в нем несчастен! Былое возвратить хочу - и вот не властен: 1500 Несбыточна сия последняя мечта, За что хватаюсь я? Везде лишь пустота. Где стражи-ангелы, трапезы брачной слуги? Ах, вижу я, они бежали прочь в испуге. Пир свадебный замолк, лес необычно тих, Расстались с праздником невеста и жених, Глагол Небес молчит, но, яростны и грубы, Грохочут адские торжественные трубы. Ева Почто так мечешься? Ужель сошел с ума? Адам Чревата дли меня видениями тьма, 1510 Смотри, они грозят и нас отсюда гонят! Их рать несметная порой во мраке тонет, Однако лишь затем, чтобы придти тотчас. Ты видишь призраков? Они обстали нас! О горе! Нас толпа несчетна окружила Несчастий, коим ты начало положила! Ева Всю на меня взвалить ты порешил вину. Адам Кого же мне винить, как не тебя одну? Не ты ль причиною сгустившегося мрака? О, ждать бы мне сего при заключенье брака!.. Ева 1520 Зачем обвенчана, как мыслишь, я с тобой? Адам Затем, чтоб мне была супругой и рабой! Ева Быть впереди жены приличествует мужу. Адам Тебя, несчастная, легко обезоружу: Свидетель древо мне - кто первым плод сорвал? Ева Пол слабый был сражен соблазном наповал. Адам Сгубила ты меня настырностью речистой. Ева Мужчине голову держать уместно чистой И соблюдать себя, жене наперекор. Адам Ты предала меня! Ева Вступать не станет в спор, 1530 Кто лестью не влеком, бесстрашен и безгрешен. О, не ропщи: всегда ты будешь мной утешен, Осталось счастье, сколь ни тягостна страда; Тебе невмоготу не станет никогда, Адам Ущерб невозместим, утехи все излишни. Ева Непогрешимостью нас обделил Всевышний, Способен ко греху наш, сколь ни скорбно, род. Адам За наслажденья миг - расплаты час и год, Чреда отчаянья, печали и позора, Тоску не укротит услада никотора. 1540 Куда не погляжу - везде, везде одна Безжалостная смерть. Разверзни ложесна, Земля, утишь мою великую обиду: Виновен я, прах есмь и снова в прах отыду. Я страстью истреблен. Истерзана душа, В первоначалие свое уйти спеши Скорей, отколь была в дин прошлые предивно Взята. О где же смерть? Мне быть живым противно, Мне близящийся мрак стократ милей, чем свет. Позор мой виден всем. Итак, возврата нет, 1550 Хотя б умершего пусть червь стыда не точит! О, не оплакивай того, кто смерти хочет, Тот умер вовремя, надежды нет кому. Я жил недолго, по рассудку моему Любой несносен миг, лишенный благодати. Теперь котору смерть всего умней избрати? Бесстрашно ринуться с высокой ли скалы? В Евфрат ли броситься, чтоб водные валы Плоть понесли мою прокормом рыбьим стаям? О женщина, пусти: тоскою муж снедаем. 1560 Светило к западу спешит, но все равно Нет мочи ожидать, когда зайдет оно. Меня пугает свет! Надежда оскудела, Блаженный жребий мой исчерпан до предела, Высокомерьем я погублен навсегда, Чрезмерной пышностью и должен от стыда Низвергнуться во ад, позор отмывши кровью, Ева Куда ты? Так легко судьбу сулишь мне вдовью? Не я ли плоть твоя и кость? Подумай хоть Об участи моей! Адам Предательская плоть, 1570 Язык, проклятый твой, змеиный, ядовитый! Ева Змей совратил меня, а ты не стал защитой. Адам Но кто иной, как ты - лукавая змея! Ева Где ум твой, что взлетал в надзвездные края? Где мыслей свет твоих, живой и благотворный? Когда не внемлешь ты моей мольбе покорной И корень всей беды зришь во грехе моем, - То умереть позволь тогда с тобой вдвоем. В существовании - с тобой не мыслю розни, Мой грех - неведенье, а не коварны козни, 1580 Мой грех - моя алчба, вини ее одну. Что ж, примем общую расплату за вину: Да будет так, мы казнь поделим честь по чести: Навстречу гибели иду с тобою вместе! Я не боюсь ее, и вот моя рука: Не медли же! Ступай! Да будет нам легка Удвоенная смерть. Я встречу терпеливо Речную ли волну, паденье ли с обрыва, Рука в руке, идем. Ты сам решишь, куда. Адам О нет! Из-за меня произошла беда! 1590 Я жить еще хочу: любовь дает мне силы. Слезами не кропи кустов листы унылы, Теперь не должно нам в отчаяние впасть: Нет боле радости, но есть любовь и страсть, Что зажжены меж нас. О нет, я не позволю Во свадьбы первый день тебе на вдовью долю Роптать - не будешь ты, на камень гробовой Склонясь, рыдать о том, что муж безумный твой, Тоскою побежден, приял конец бесславный: Сам истребил себя рукой самоуправной. 1600 Нет, обуздаем скорбь, чтоб трезво рассмотреть Тот жребий, что судьбой нам будет кинут впредь. Ева О, что за гул? Грозы то голос неминучей, Чреваты небеса чудовищною тучей, Тревожно шелестит листва на древесах, Бушует ярый ветр в колеблемых лесах, Гудение и рев исходят из дубровы, Сверкает молния, рокочет гул громовый, Удары множатся, и тьма грядет, гоня С небес последний свет непрожитого дня. Адам 1610 Какой великий страх царит в миропорядке! Как все дрожит во мне в смертельной лихорадке! Власы мои встают, хладеет кровь моя, Карающий грядет, я слышу, судия С мечом пылающим, с неумолимым взглядом. Он близится. Куда бежать? Он здесь, он рядом. Любимая, скорей в угрюмый лес бежим, В приют, что солнечным лучам недостижим; Пас фиговых листков по скроет паутина: Вся наша нагота ясна для господина, 1620 Влекущего на суд и души, и тола. Година платежа за тяжкий грех пришла. Пригнись, в моей тени тебя не будет видно. О страсть! О яблоня! О ты, клеймо постыдно! О лес, простри на нас свою густую сень! Грядет высокий суд. О, скорбной свадьбы день! Уриил, Адам, Ева. Уриил Адам, Адам, внемли. Что прячешься в окрестной Зеленой поросли? Иль мнишь в тени древесной Укрыться - а Господь пребудет глух и слеп? Тебя не смогут скрыть пи пропасть, ни вертеп; 1630 Бесплодно прятаться, - о том узнай заране, - На небе, на земле, в пещере, в океане. Во имя Господа, явись на Божий свет: Бог сотворил тебя и дал тебе завет, Зачем бежишь Творца, дурной являя поров? Адам Прости меня, но я скрываюсь лишь от взоров, Как в наготе явлюсь пред ангельски глаза? Тобой несомая великая гроза Мне помутила ум: я голос ясно слышал, Но, наготы стыдясь, тебя встречать не вышел. Уриил 1640 Откуда ведома нагому - нагота? Иль воспрещенный плод привлек твои уста {59}? Злодейство налицо. Но мни сокрыть улики, Нет оправдания перед лицом Владыки. Реки, преступный, - ложь тебе пойдет во вред, - Один ли ты попрал Всевышнего запрет? Адам То не моя вина: жена великой лестью Мой уклонила нрав к свершенному нечестью, Растлила сердце мне; и дивный вид плода - Причиной, что меня не обошла беда, 1650 Что я так низко пал что горько каюсь ныне. Уриил Жена, ты искони поставлена в рабыни, Во преступленье кем был разум твой ведом? Ева Созданье Божье, змей прельстил меня плодом, Уговорил меня отведать плод пригожий. Уриил О змей, лукавый зверь, готовься к мести Божьей! Отныне проклят ты пред всем земным зверьем, На чреве обречен ты иолзать на своем, Всегда скользить в нору, терзаясь жалким страхом, Все жизни дни твои одним питаться прахом, 1660 И пламена вражды да будут зажжены Меж семенем твоим и семенем жены {60}: Будь оным во главу язвим за вероломство, А сам язвить в пяту начни ее потомство. Жена, из-за тебя твой муж теперь в беде, Не узришь ты конца своих скорбен страде, Ты будешь мучиться, детей на свет рожая, И рабством боль твою умножу, умножая. Ты, кто внимал жене, забыв Господень гнев, Запретный плод вкусил, веление презрев, 1670 Прими ярем труда, узнай, как оный страшен; Днесь проклята земля, и возрастит средь пашен, Тобой возделанных, волчцы и сорняки, Посева задушив здоровые ростки. Стирая пот со лба, вкушай свой хлеб, доколе Во прах не снидешь вновь к первоначальной доле, Но, чтоб существовать в юдоли вы могли, Бог правила дает для проклятой земли: Рожая, пьет жена пускай страданий чашу; Здоровье бережа, как и стыдливость вашу, 1680 Бог из овечьих шкур сулит одежду вам. Теперь - ступайте прочь. И, сим вослед словам. Здесь, у Эдемских врат восстаньте, Херувимы; Ослушники от них да будут прочь гонимы: Храпите ревностно вы древа жизни ствол Златой и дерзостный уймите произвол, Содеянный людьми. Отныне и вовеки От яблок жизни есть но будут человеки. Ева О, что за пламена восходят меж дерев! Эдем горит! Замолк наш свадебный напев, 1690 Чу! звери все кричат и все рыдают птицы. Ужасных факелов ужели вереницы В честь нашу зажжены? Куда ж теперь, куда? Адам Потребно поспешать. Сей грозный дух суда Не Уриил, по Бог, чей мы напрет презрели, Сверх меры возгордясь, взалкав недолжной цели, Во Эмпирей спеша - сподобились тюрьмы. Паденью страшному теперь подверглись мы! Где утешенье взять среди сего недуга? В изгнанье поддержи меня, моя супруга. 1700 Земля колеблется. Бежать пора давно. Тебя увидеть вновь - надежды не дано, О, дивный райский сад! О, колыбель родная! Мгновенья не продлить. Пойдем, тропы не зная, Искать, где нас земля чужая приютит И скудно пищу даст. О, слишком поздний стыд, О, жизнь в раскаянье, о, горький труд неспорый! Спеши за мной, жена, и будь моей опорой! Окончен летний зной, грядут снега и студь. Меч Божий гонит нас. Теперь - скорее в путь. ПРИМЕЧАНИЯ ОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА Трилогия Йоста ван ден Вондела - "Люцифер" (1654), - "Адам в изгнании" (1664), "Ной" (1667) - впервые соединена в настоящем издании под одной обложкой со своим главным нидерландским (хотя и написанным на латыни) прототипом, драмой Гуго Гроция "Адам изгнанный" (1601). Таким образом, русскому читателю предоставляется возможность не только ознакомиться с текстом трилогии, но и сопоставить ранее изданный на русском языке "Потерянный рай" Джона Мильтона с трагедиями Вондела и Гроция, послужившими главными источниками для поэмы. Перевод трилогии Вондела выполнен по изданию: Joost van den Vondel. Volledige dichtwerken en oorspronkelijk proza. Verzorgd en ingeleid door Albert Verwey. MCMXXXVII, H. J. W. Becht, Amsterdam. Издание это, выпущенное к 350-летию со дня рождения Вондела, по сей день остается наиболее достоверным источником текстов Вондела; оно, однако, практически лишено справочного аппарата. Для контроля при переводе первых двух драм ограниченно привлекалось авторитетное французское издание трагедий Вондела: Joost van den Vondel. Cinq tragedies. Notice biographique et notes traduction vers par vers dans les rythmes originaux par Jean Stals. Didier, Paris, 1969 (Collection Unesco d'oevres representatives, Serie Europeenne).Был просмотрен также прежний перевод "Люцифера" на французский язык: J. van den Vondel. Lucifer. Tr. par Ch. Simond. Paris, 1889; а также известный перевод "Люцифера" на немецкий язык: Joost van den Vondel. Lucifer. Trauerspiel. Leipzig, Brockhaus, 1869. В работе над переводом и справочным аппаратом критически использованы многочисленные работы, начиная с комментариев ван Леннепа в тридцатитомном варианте изданного им "полного Вондела" (Joost van den Vondel. De werken. Uitg. door J. van Lennep. Deel 1-30. Leiden, Sijthoff, 1888-1893) и до наших дней. Следует отметить, что в любом отдельно взятом комментарии к драмам из числа изданных за последнее столетие, в частности, крайне слабо до сих пор прослеживались древнегреческие и византийские корни творчества Вондела, так что во многом комментарий в настоящем издании содержит сведения, на родине поэта почти не известные. Отдельного издания каких бы то ни было произведений Вондела на русском языке до сего дня не существовало. Книга П. А. Корсакова "Йоост фон ден Фондель" (СПб., 1838) давала крайне искаженный портрет "главного" писателя Нидерландов. Свои переводческие усилия Корсаков был склонен направить на то, что казалось ему "переводимым". К его немногочисленным удачам можно отнести переводы стихотворений лучшего ученика Вондела, Иеремиаса де Деккера, которые мы находим на страницах его "Опыта нидерландской антологии" (СПб., 1844). Удачны были и его переводы некоторых басен Якоба Катса, но из Вондела Корсаков перевел только два коротких и незначительных стихотворения. В 1974 г. на страницах тома Библиотеки Всемирной Литературы "Поэзия Возрождения" был опубликован перевод оды Вондела "Рейн", воспроизводящийся в дополнениях к нашей книге. В 1983 г. на страницах антологического издания "Из поэзии Нидерландов XVII века" (Художественная Литература, Ленинград) "Рейн" был переиздан, к нему добавлены пять стихотворений, все они воспроизводятся в нашем издании: "Молитва гезов", "Скребница", "Развратники в курятнике", "Оливковая ветвь Густаву Адольфу" и "Счастливое мореплавание". Переводчик трилогии Вондела пользуется возможностью сердечно поблагодарить проф. Яна-Паула Хинрихса (университет в Лейдене), предоставившего ряд труднодоступных материалов и неизменно консультировавшего все спорные вопросы, возникавшие в процессе работы над переводом, а также проф. Уильяма Федера (университет в Неймегене), любезно предоставившего видеозаписи постановок "Люцифера" и "Адама в изгнании" на сценах современных нидерландских театров, что разрешило ряд сомнений чисто сценического характера. Русский перевод монументальной драматической трилогии Йоста ван ден Вондела переводчик считает долгой посвятить памяти своего учителя, поэта Аркадия Акимовича Штейнберга (1907-1984), чей перевод "Потерянного рая" Джона Мильтона был одной из побудительных причин создания публикуемой ныне первой русской версии "Люцифера" вместе с последующими частями трилогии. ИМЕНА ПЕРСОНАЖЕЙ ТРИЛОГИИ Три драмы Вондела на "космогонические" сюжеты - одновременно вершина и финал его творчества. Представляется необходимым рассмотреть персонажей каждой драмы, разобрать этимологию их имен и проследить эволюцию их образов в процессе сценического действа. ЛЮЦИФЕР. Основные источники легенды о Люцифере приводит сам Вондел в "Обращении ко всем друзьям искусства и сценического действа", предваряющем текст драмы. В действительности число источников неизмеримо больше, и часть из них в настоящее время уже не может быть прослежена. Вондел указывает на трагедию Гуго Греция "Страдающий Христос", но при этом без видимой логики обходит его же "Адама изгнанного"; между тем достаточно сравнить вступительный монолог Сатаны в этой драив (см. с. 335 наст, изд.) со всом происходящим на сцене у Воадела - как в "Люцифере", так и в "Адаме в изгнании", чтобы убедиться в преемственности. Несомненно также то, что на Вондела оказали влияние поэмы "Неделя, или Сотворение мира" (1578) и "Вторая неделя" (1584-1590) французского поэта Гийома дю Бартаса (1544-1590). "Сочинения г-на дю Бартаса в переводе Захариаса Хейнса" вышли в 1621 г. в нидерландском переводе уже четвертым изданием, - по поводу этой книги имеется сонет Вондела (1622), а также подпись под изображение Хейнса. Сам Захериас Хейнс был на 27 лет старше Вондела и принадлежал к "старшему поколению" поэтов нидерландского "Золотого века", которое до истинного расцвета национальной литературы не дожило. На драмы Вондела повлияли многие теологические источники, частью восходящие к древней апокрифической литературе; к примеру, произведения Оригена, изданные в 1536 г. в Базеле Эразмом Роттердамским (об Оригене см. подробнее в примечаниях на с. 528 наст, изд.); возможно, что ому был известен и какой-то пересказ апокрифа "Книга Еноха", полный текст которого был обнаружен лишь в конце XIX в.; Вондел местами цитирует этот апокриф почти дословно. Можно предположить, что Вондел пользовался каким-то греческим источником; он знал греческий язык и переводил греческих классиков, а также изучал труды "восточных" отцов церкви, писавших по-гречески (в отличие от "западных", писавших на латыни), что для Нидерландов было относительной редкостью. По Вонделу, причина отпадения Люцифера от Небес - нежелание признать Человека вторым после Бога в Небесах, - ибо вторым в Небесах Люцифер считал самого себя. Здесь Вондел неожиданно использует концепцию, принятую в исламе, традицию, объясняющую низвержение Иблиса (т. е. опять-таки Люцифера) с Небес наказанием за его нежелание поклониться новосотворенному существу - Адаму; кстати, традиция эта служит доказательством того, что христианский миф о низвержении Люцифера ко времени создания Корана полностью сформировался. Истинная причина водворения на Небеса человека, предвещанного устами Гавриила в I же действии драмы - т. е. грядущее явление Христа в человеческой плоти, воскресение и вознесение - эта причина у Вондела остается непонятной для Люцифера; Гавриил облекает свои слова в I и II действиях в смутную форму пророчеств, понятных зрителю и туманных не только для Люцифера, но и для всех Ангелов на сцене, которые, по Вонделу, лишены и всеведения, и бессмертия. Кажется, непонятной причина "воцарения Человека" остается и для самого Гавриила - во всяком случае, между "верными" и "неверными" Ангелами разница лишь в том, что "неверные" считают возможным обсуждать данный свыше приказ, а "верные" - повинуются, не пытаясь вникнуть в смысл. Здесь - несомненный выпад против Реформации, и - как можно истолковать, если не вникать в частности несколько путаной космогонии Вондела, - довод в защиту Рима и католической церкви, "в лоне" которой Вондел к моменту создания "Люцифера" пребывал уже около пятнадцати лет. Поэтому толкование образа Люцифера как аллюзию к личности статхаудера (нем. штатгальтера) Вильгельма Оранского Молчаливого, которого придерживались русские исследователи творчества Вондела в XIX в., среди них А. И. Кирпичников, не обосновано, ибо предполагало бы сочувствие Вондела к Люциферу и "люциферистам", - если же нечто подобное у Вондела и есть, то это только жалость и "моление за душу врага", подобное тому, какое воссылает Рафаил в конце IV действия. Правда, мотив "сочувствия к люциферистам" сильно подчеркнут в немецком переводе "Люцифера", появившемся в 1869 г. и шедшем на сцене: надо думать, что исследователи этот перевод знали лучше, чем оригинал. Толкование Люцифера как намек на Оливера Кромвеля обосновано еще слабее: хотя известна ненависть Вондела к нему (ср. стихотворение "Протектор Вервольф"), но в момент опубликования "Люцифера" Кромвель был еще жив, и окончательную его судьбу никто с уверенностью предсказать не взялся бы. Несколько обоснованнее точка зрения, что образ Люцифера - намек на статхаудера Маурица Оранского, но еще вероятнее предположить прямую аллюзию к личности Мартина Лютера, вождя и основателя Реформации, - может быть, именно сходное звучание имен "Лютер" и "Люцифер" повлияло на выбор имени для главного падшего Ангела: по различным версиям, он мог бы носить имя Самаил, Шемихазай, Сатанаил и др. Имя "Люцифер" взято Вонделом из "Вульгаты" (латинского перевода Библии, где оно служит эквивалентом "Утренней звезды", или, по-русски, Денницы); им же воспользуется в "Потерянном рае" Джон Мильтон. "Потерянный рай" начинается в том самом месте, где "Люцифер" заканчивается: после низвержения с Небес. Мильтон трактует различно с Вонделом из числа важных вопросов, кажется, только пункт о (сотворении Человека и Эдема. Герой Мильтона везде носит имя "Сатана", но о том, что это не его подлинное имя, есть прямое указание в V книге "Потерянного рая", в рассказе Рафаила: Не спал и Сатана. Отныне так Врага зови: на Небе не слыхать Его былого имени теперь {*}. {* Здесь и далее "Потерянный рай" в переводе Арк. Штейнберга.} О настоящем имени Сатаны Рафаил, рассказывающий у Мильтона Адаму и Еве историю небесной битвы, едва ли не проговаривается: Пройдя все эти области, они Достигли Полночи - а Сатана - Своей твердыни, вдалеке с горы Сиявшей на огромной вышине, Вздымались башни, грани пирамид Из глыб алмазных, золотых кубов; Сие звалось чертогом Люцифера Великого на языке людей. То же подтверждается уже прямо в песни X: ...Столицы горделивой Люцифера (Так Сатану прозвали в честь звезды Блестящей, сходной с ним). Далеко не ясным остается у Вондела вопрос об ангельском чине, каким был наделен Люцифер до отпадения. В I действии драмы, в монологе Гавриила, изложена иерархия "девяти чинов ангельских" в полном согласии с трактатом Псевдо-Дионисия Ареопагита (V-VI вв.), где чин Архангела оказывается предпоследним, восьмым по счету, ниже коего стоят только простые Ангелы, "духи грубые", по Вонделу. Вондел в "Обращении ко всем друзьям искусства и ценителям сценического действа" (предваряющем драму, но написанном несомненно позже нее), а также с конца IV действия и тексте самой драмы называет Люцифера Архангелом, хотя по цитируемому Вонделом тексту из книги пророка Иеэекииля Люцифер мог бы с тем же успехом числиться и Херувимом, т. е. вторым чином из девяти. В то же время Вонделов Люцифер, наместник Небес, "лишь перед Господом склоняющий главу", явно не чувствует над собой никакой другой высшей силы. Вондел вводит на Небесах раздельную "исполнительную" власть, отличную от титулатуры, вероятно, также и от духовной власти и от воинской: небесное воинство возглавляет Михаил, Люциферу явно не подчиненный. Вплоть до конца IV действия Вондел, видимо, сам еще колеблется насчет титула Люцифера, настойчиво именуя его "наместником", "статхаудером", что у читателя и зрителя в Нидерландах немедленно вызывала ассоциацию со своими собственными статхаудерами, последовательно сменявшими друг друга до 1650 г. (и снова возникшими в 1672 г., еще при жизни Вондела, после кровавой расправы над Яном де Виттом), в частности, с глубоко ненавистным Вонделу Маурицем Оранским. С. С. Аверинцев пишет, что "Люцифер Вондела умеет быть импозантным в своем тщеславии и рассуждает о необходимости исправить ошибку Бога на пользу самому Богу". Однако в критике позиций протестантизма Вондел стоит не на позициях ортодоксального католицизма, а скорее на позициях "гроцианства", рассматривающего католическую церковь как наибольшую и поэтому наиболее правомочную христианскую <секту. В первой части трилогии принимают участие, помимо Люцифера, "верные" и "неверные" Ангелы, во второй - те же персонажи с некоторыми переменами, кроме того еще Адам и Ева, чьи имена самоочевидны; в третьей части, помимо перешедших из первых двух драм трилогии Аполлиона и Уриила, фигурируют Ной с сыновьями, ряд безымянных персонажей (нареченных "по должностям"), а также князь Ахиман и княгиня Урания (о них см. ниже). Имена "верных" и "неверных" Ангелов Вондел выбрал относительно произвольно; у Гроция в "Адаме изгнанном" ангелы имен не носят. Гавриил, Рафаил и прочие персонажи данного мифа, как и демонические имена Вельзевула, Аполлиона и т. д., взяты главным образом из апокрифических книг и немногих упоминаний в каноническом тексте Библии. Европейская драматургия знала подобные попытки и до Вондела - скажем, в "Действе о Хананеянке" португальского драматурга Жила Висенте, появившемся на сцене за 120 лет до "Люцифера", Сатана фигурировал у Люцифера в качестве подручного! Однако строгая иерархия, особенно "адская", видимо, попала на сцену у Вондеда впервые. Почти все персонажи перешли впоследствии в "Потерянный рай" к Мильтону, где их количество, впрочем, было еще умножено. У Вондела в драме "Самсон" (1660) также фигурирует еще один демон - "князь бездны Дагон", а также и "Фадиил, ангел-хранитель Самсона". ВЕЛЬЗЕВУЛ: "Баал-Зебуб", буквально - повелитель мух", имя божества Филистимского Аккарона (4 Царств, I, 2). Вельзевул носит титул "князя бесов" еще в синоптических Евангелиях, где эпизодически упоминается в бранном смысле; отсюда и титул "князя", который получил Вельзевул у Вондела. Этот "полковник" ("оверсте") Люциферова воинства, один из важнейших персонажей драмы, постоянно провоцирующий самого Люцифера (которому иной раз свойственно сомневаться в целесообразности и возможном успехе мятежа) - фигурирует как действующее лицо только в первой части трилогии. Вельзевул несомненно занимает у Вондела второе место после Люцифера в иерархии мятежного воинства; в такой же роли появится он позднее в первой главе "Потерянного рая": ...А рядом сверстника, что был вторым По рангу и злодейству, а поздней Был в Палестине чтим, как Вельзевул. Здесь мы находим еще одно из весьма многочисленных подтверждений того факта, что "Люцифер" Вондела - один из главных источников поэмы Мильтона. У Вондела Вельзевул - "серый кардинал" при Люцифере, решительно не желающий самолично возглавлять восстание; в III действии люциферисты с восторгом готовы признать его своим главой, еще и не помышляя, что столь значительный небесный вельможа, как "статхаудер" Люцифер, может возглавить их ряды. Вельзевул несомненно стоит по рангу выше Аполлиона и Велиала, он наименован "великой власти бог" (см. примеч. к ст. 715 "Люцифера"), именно он во многом направляет тактику мятежного воинства, ловко подбрасывая Люциферу идеи, которые тот немедленно и с охотой выдает за свои собственные. У Мильтона подобной трактовки образа Вельзевула нет, это снизило бы монументальность образа Сатаны; у Вондела же эта трактовка служит целям дополнительной драматизации действия. Любопытно, что имя "Вельзевул" вошло в русский язык в восточной традиции: в то время как западноевропейские языки восприняли основную форму имени - "Беель-зебуб", т. е. "бог мух", в русский язык через греческий вошла "оскорбительная форма", придуманная евреями, чтобы еще сильнее унизить аккаронского идола, - "Беель-зевул", т. е. "бог навоза". ВЕЛИАЛ: иначе "Велиар", т. е. "нечестивец", или же "зло, безбожие"; упоминается в книге Иова (XXXIV, 18), в Библии упоминаются также "дети Велиала" (Суд. XIX, 22), а также сын, дочь Велиала; иногда этим словом обозначаются смерть и погибель. В дохристианской литературе это слово - скорее термин, чем имя собственное; в Новом завете оно превращается в имя собственное: "Какое согласив между Христом и Велиалом?" (I Коринф., VI, 15). Именно "нечестивец" Велиал Искушает во второй части трилогии Еву, приняв образ змея, в первой же драме (во II действии) Люцифер дает ему примечательную характеристику: "Сей верный лицемер, снуя меж ратыо Божьей, // Обманет хоть кого лоснящеюся рожей", - предваряя будущие события в "Адаме в изгнании". Нечто очень близкое встречаем мы затем у Мильтона во второй песни "Потерянного рая", где Велиалу дается характеристика: ...сотворен Для высшей славы и достойных дел, Но лжив и пуст, хоть речь его сладка, Подобно манне; ловкий словоблудец За правду выдать мог любую ложь, Мог исказить любой совет благой, Столь мысли низменны его... Велиал у Вондела - именно нечестивец, и образ его соответствует прямому значению имени; из всех появляющихся в трилогии демонов несомненно именно этот - низший по рангу (хотя тоже носит титул "князя"), что продемонстрировано многократно: в "Люцифере" ему поручается наиболее черная работа по совращению колеблющихся Ангелов в Ангельском Совете, во второй части он совращает Еву в образе змея, - однако же с Люцифером он нигде лично не общается, ему лишь передают от статхаудера поручения - Вельзевул в первой части трилогии, Асмодей во второй; в последнем случае Асмодею как раз и достаются все награды за работу Велиала; в начале "Люцифера" у Велиала вообще положение "слуги слуги" - Вельзевул посылает его поглядеть, не возвращается ли из своего путешествия па Землю Аполлион, занимающий в иерархии Духов положение более высокое. Образ Велиала у Вондела - одна из наиболее необычных трактовок библейской темы: вместо ультраразвратного духа, мелкого и злого божка, символизирующего в обычном понимании некую злую пустоту, - мы находим у Вондела трактовку образа Велиала как "адского чернорабочего", по отсутствии персоны более значительной возглавляет он один из флангов строя падших Ангелов во время генерального сражения. АПОЛЛИОН: "Царем над собой имела она ангела бездны, имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески АПОЛЛИОН" ("Губитель") (Откр., IX, 14). В ветхозаветной традиции АПОЛЛИОН-Аваддон, как и Велиал, еще скорей нарицательное олицетворение пропасти преисподней, чем персонифицированный образ, он - как бы "погибель сама по себе" (в новозаветной традиции, в Откровении, он предстает царем саранчи, выходящей из преисподней). По Вонделу, этот образ занимает в иерархии падших Ангелов третье место, за Люцифером и Вельзевулом, именно его отправляет Люцифер "в разведку" на Землю, в новосозданный мир для составления доклада; именно его призывает Люцифер во II действии для принятия мер по совращению колеблющегося рядового Ангельства, именно он отзывает Люцифера от решающей беседы с Рафаилом в IV действии, имеппо он (см. рассказ Урии-ла в V действии первой драмы) "берет командованье в руки" после низвержения Люцифера; наконец, именно ему - надо думать, из-за того, что Люцифер пребывает в аду прикованным, - остается царствование на Земле в последней части трилогии. То, что Люцифер наличествует как действующее лицо во второй части трилогии, в данном случае не имеет значения, ибо почти весь "Адам в изгнании" - кроме последнего эпизода с появлением Уриила - хронологически размещается у Вондела прежде эпилога "Люцифера". Хотя Аполлион и не фигурирует во второй части трилогии, но в своем монологе в "Ное" вспоминает, как в эдемском саду "... стояли бы биваком", т. е. в совращении человеческой четы он каким-то образом тоже участвовал. Есть основания предполагать, что в "Адаме в изгнании" Аполлион просто носит имя "Асмодей": именно Аполлион, летавший на Землю прежде всех других демонов, в большей степени мог быть для Люцифера "экспертом" по человеческой породе, о возможных заменах имей Ангелов см. примечание к ст. 2155 "Люцифера". Мильтон этого падшего ангела в "Потерянный рай" не допустил (единственного из всех персонажей "Люцифера"), но он встречается в "Мастере и Маргарите" М. А. Булгакова (Абадонна), куда, видимо, попал из сочинений Сведенборга (1688-1782). АСМОДЕЙ: этот демон появляется в Ветхом завете только в неканонической "Книге Товита" в качестве специального противодеятеля браку людей; он не дает совершиться свадьбе иудейской девицы Сарры, последовательно умерщвлял се женихов (см, примеч. к ст. 1422 "Адама в изгнании"). Там же - и только там в Ветхом завете - упоминается и Рафаил, исцеляющий и утешающий Ангел, помогающий Товиту одолеть Асмодея. Именно Асмодея привлекает Люцифер па предмет возможной порчи и совращения человеческого рода; возможно, что этим именем здесь просто назван Аполлион (см. выше), но в данном случае демон специально обозначен тем из имен, в котором содержится намек на его губительную для человеческого брака природу. В поздней еврейской литературе (в Талмуде) Асмодей - похотливый дьявол. ГАВРИИЛ: "сила Божья" (евр.) - один из старших архангелов в христианской мифологии, "его назначение - раскрывать смысл пророческих видений и ход событий" (С. С. Аверинцев). У Вондела Гавриил - официальный Глашатай Божьих Тайн, герольд, сообщающий Ангелам не больше и не меньше того, что им следует знать: он, однако, не возвещает приговоров (тут его функции переходят к Уриилу, см. ниже). В Евангелии Гавриил возвещает Марии будущее рождение Христа. Иные функции Гавриил исполняет сравнительно редко даже в апокрифической литературе: в "Книге Еноха" Гавриил повелевает раем; Ориген ("О началах", кн. 1, гл. 8) предполагает, что Гавриилу доверено "наблюдение за войнами". Вондел берет для этого образа традиционную трактовку. Если противобор Люцифера - Михаил (сам Люцифер предполагает таковым Бога, но это лишь заблуждение его гордыни), то противобор Гавриила - отчасти Вельзевул (именно он все время возвещает зло как таковое), отчасти - Аполлион (ср. описание Эдема в I действии "Люцифера", вложенное в уста Аполлиона, и описание Эдема во II действии "Адама в изгнании", вложенное в уста Гавриила). Один из важнейших персонажей "Люцифера", довольно сухой и жесткий Гавриил в "Адаме в изгнании" выполняет функции уже второстепенного персонажа, на его долю выпадает немногое: от имени Бога совершить формальное венчание Адама и Евы: он присутствует только во II действии и дальше лишь упоминается. В третьей части трилогии от имени Бога говорит уже Ной: налицо несомненное измельчание "добрых" и "злых" персонажей: там, где вначале был Люцифер - в конце лишь ничтожный Ахиман, игрушка в руках своего собственного "Вельзевула" (Урании); там, где вначале Гавриил, вещающий от имени Бога впрямую, там в конце - Ной, к которому слово божие приходит явно через посредника, не то через Архангела (если так, то менее высокопоставленного Уриила), не то через "метатрона" Еноха, что, исходя из текста, более вероятно. Однако сухость возвещаемых Гавриилом и Ноем пророчеств и приказов во многом роднит эти два персонажа. Архангел Гавриил, кстати, появляется на сцене у Вондела еще в ранней драме "Разрушенный Иерусалим" (1620), где он в финале произносит один из самых длинных в Вонделовой драматургии монологов. МИХАИЛ: смысл этого имени не до конца понятен, народная этимология объясняет его "кто как Бог" (евр.): архангел-воитель, за коим христианская традиция стойко закрепила эпитет "архистратиг", широко использованный в данном переводе как смысловой эквивалент нидерландскому "фелдхер". В качестве предводителя небесного воинства неоднократно упоминается в Библии, однако главную основу для образа Михаила в трилогии Вондел берет из Откровения (XII, 7-10): "И произошла в небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, а дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось для них места на небе". Кроме воеводительства, Михаил несет в христианской традиции также функции "попечителя о молитвах и прошениях со стороны смертных" (см. Ориген, указ, соч.), функции Ангела милосердия, предстоятеля за людей перед Богом, кроме того, он - проводник душ в небесный рай, что недвусмысленно зафиксировано в каноническом тексте заупокойной мессы, принятом согласно постановлениям Тридентского собора (середина XVI в.): "И да представит их святой знаменосец Михаил в обитель горнего света", - обратим внимание, что и здесь Михаил - знаменосец. Все эти функции Вондел отсекает: из людей никто еще не умер, отношений со смертными у Михаила нет. Исходя из таких предпосылок, Вондел создает чрезвычайно выпуклый и необычный для традиции образ: Михаил изъясняется в "Люцифере" и в "Адаме в изгнании" несравненно грубее других ангелов, говорит меньше, делает больше и скорее отдает приказы, чем ведет диспуты (см. III действие "Люцифера"). Чисто текстуально образ Михаила занимает у Вондела сравнительно немного места, но он как руководитель Божьего воинства во время решающей небесной битвы монументальней, чем подобный же образ в "Потерянном рае" у Мильтона: у последнего воительская роль Михаила умалена тем, что во главе небесного воинства становится лично Бог-сын, второе лицо небесной троицы. Михаил, поражающий Люцифера во время небесной битвы, - один из излюбленных сюжетов живописи Рубенса (одноименные картины - в Королевском музее изящных искусств в Брюсселе, в частном собрании в Лугано, Швейцария, и т. д.). Вероятно, эти картины оказали влияние на Вондела в описании битвы в V акте "Люцифера". Михаил Вондела - один из его наиболее оригинальных персонажей, "дух грубый", ангел-солдат. РАФАИЛ: "исцели, Боже!" (евр.) - упоминается в Библии лишь в неканонической "Книге Товита" как ангел-исцелитель, ангел-утешитель, как антипод Асмодея, демона противобрачия; апокрифическая "Книга Еноха" признает его вторым (после Михаила) в небесной иерархии не отпадавших от Бога ангелов, - однако в "Книге Еноха" Рафаил участвует и в военных действиях - в наказании сошедших на Землю и совокупившихся с земными женами ангелов Шемихазая; у Вондела образ Рафаила (принципиально невоенный, как и образ Гавриила) взят целиком из "Книги Товита", именно как образ утешителя - и даже парламентария. Позднее у Мильтона Рафаил станет просветителем Адама и Евы, повествующим им о небесной битве, - надо полагать, подобное построение сюжета у Мильтона - след влияния Вондела, у которого в V акте "Люцифера" Рафаил сам выслушивает рассказ Уриила об этой битве. IV акт "Люцифера", основную часть которого составляет диалог Люцифера и Рафаила, предлагающего уже отпавшему "статхаудеру" прекратить военные действия и получить назад все свои привилегии без какого бы то ни было наказания, - вершина драматической мысли Вондела и одна из вершин европейской драматургии, не имеющая равноценных параллелей во всей литературе нового времени, а хоры IV действия, где Рафаил молится о спасении души Люцифера, - не отклик ли на учение Оригена об Апокатастасисе (конечном всепрощении для всех, включая Сатану), весьма далеко уводящий католика Вондела от ортодоксальной доктрины? Архангел (точней, один из семи верховных Ангелов) Рафаил появляется также в финале главной патриотической драмы Вондела "Гейсбрехт ван Амстед" (1637), См. также примеч. к ст. 2155 "Люцифера". УРИИЛ: "пламя Божие" (евр.) - связующий персонаж всех трех частей трилогии, в первой драме - оруженосец Михаила; в эпилоге Михаил направляет Уриила для изгнания провинившейся четы из Эдема, каковое действие и обретает сценическое воплощение во второй части трилогии (где, правда, Уриилу отчасти достаются реплики, по Библии, а также по "Адаму изгнанному" Гроция долженствующие исходить от самого Бога, но, следуя сценическим законам своего времени, Вондел ни Бога, ни даже Гроциев "Глас Божий" вводить в действие не смеет); во второй и третьей части трилогии Уриил - "Ангел-судия", исполнитель приговоров. Из четырех участвующих в трилогии "главных архангелов" (поименно совпадающих с "главными архангелами" все той же "Книги Еноха", кстати) Уриил, при всей своей монументальности, его образ - это образ "ангела с карающим мечом", - все же наименее высокопоставленный, это своего рода чернорабочий Небес, так же, как Велиал - чернорабочий Ада. Необходимо отметить, что в Библии и даже в неканонических книгах имя "Уриил" отсутствует, оно, помимо упомянутой "Книги Еноха", наличествует в известном апокрифе "Третья книга Ездры". Издатель тридцатитомного Вондела ван Леннеп в середине прошлого века недоумевал в своих примечаниях, откуда Вондел взял это имя, - знание греческого языка открывало автодидакту Вонделу пласты культуры, чуть ли по сей день не известные на его родине. Драматический образ Уриида у Вондела предельно статичен, это именно "Ангел-судия", приводящий в исполнение приговоры, вынесенные свыше, - а больше того ему ничего не ведомо, и споры с нам бесполезны ("больше мне ничего не ведомо" - говорит в конце "Епифанских шлюзов" А. Платонова безымянный дьяк, возвещая смертный приговор инженеру Бертрану). Позднее предание называет Уриила четвертым в числе семи ангелов, предстоящих Богу: отсюда "святы семикраты", несколько раз встречающееся в текстах Вондела выражение; имена других ангелов (Архангелов), Вонделом не использованные, по разным текстам варьируются: Савафиил, Иегудиил, Варахиил, Йеремиил, Анаил и т. д. У Мильтона в "Потерянном рае" Сатана успешно обманывает Уриила, пробираясь в земной рай. АХИМАН: это имя фигурирует в Библии как имя одного из исполинов, сынов Енаковых (Числа, ХТТ, 23): "Ахиман, Сесай и Фалмай, дети Енаковы", - изгнанных из Хеврона во времена Моисея; однако в качестве имени верховного князя живших до потопа Исполинов имя это выбрано Вонделом вполне произвольно. УРАНИЯ: несмотря на утверждение Вондела в письме к Иоахиму Аудану (см. наст, изд., с. 257), что имя это - производное от "ур" (евр. "огонь"), т. е. от того же корня, что и "Уриил", и не имеет ничего общего с греческими корнями, в подобной этимологии есть большие сомнения. Греческая Урания, "Небесная", одна из девяти олимпийских муз, не раз привлекала внимание Вондела (ср., к примеру, ст. 35 публикуемой в нашем издании "Похвалы мореходству"), а также и Джона Мильтона, который начинает седьмую песнь "Потерянного рая" именно с обращения к "Урании"; "Ной" и "Потерянный рай" были опубликованы практически одновременно, но между Англией и Голландией как раз шла война. Подчеркнуто земной, властный и сладострастный образ Урании в "Ное" как раз являет собою полную антитезу "Урании Небесной", т. о. и самое имя ее - кощунство. АДАМ В ИЗГНАНИИ 1 Prima malorum causa. - Первопричина всех бедствий (лат.) 2 ...оное представление... не от ставниц... - Попытка в переводе передать игру слов, разбираемую Вонделом по-нидерландски; он сопоставляет слова toneel и tonneel. 3 О ptieri, fugite hinc... - Вергилий. Буколики, III, ст. 93: "Прочь убегайте; в траве - змея холодная скрыта!" (пер. С. В. Шервийского). 4 ...годом Спасения... - "Получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Иисусе Христе" (К Римлянам, III, 24). 5 "То, что есть человек ... над делами рук Твоих". - Псалтирь, VIII, 5-7. 6 "Но человек ... которые погибают". - Псалтирь, XLVIII, 13. 7 "Бог сотворил ...во многие помыслы". - Разночтение в тексте Библии. Все нидерландские комментаторы указывают: Экклезиаст, XVII, 1-3. Между тем в известном нам тексте "Книги Экклезиаста" только двенадцать глав. Буквально приводимая Вонделом фраза должна была бы звучать так: "Бог создал человека из земли и облачил его в добродетель". Нами принят текст из "Книги Экклезиаста" (VII, 26) как единственный напоминающий тот, что приводит Вондел. 8 ... изранили и ушли... - Начало притчи о добром самарянине (От Луки, X, 30). 9 Иоанн, Златоуст - (Хризостом) (ок. 347-407), один из главных отцов церкви. 10 Св. Амвросий - Амвросий Медиоланский (Миланский) (340-397), также один из главных отцов церкви. 11 ...не в брачную одежду... - От Матфея, XXII, И. 12 ...блудный сын... - "А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его" (От Луки, XV, 22). 13 "...Иисуса Христа". - К Римлянам, XIII, 14. 14 "...не оказаться нагими"... - 2-е Коринфянам, V, 3. 15 "...но облечься". - 2-е Коринфянам, V, 4. 16 ...облаченной в солнце... - Откровение, XII, 1. 17 ...праведность Святых. - Откровение, XIX, 14. 18 "...срамота наготы твоей". - Откровение, III, 18. 19 "...золотыми поясами". - Откровение, XV, 6. 20 "...праведность святых". - Откровение, XIX, 7-8. 21 Григорий Великий. - См. выше, примеч. 15 к "Люциферу". 22 ...Сатана в этом... - Обратим внимание, что в тексте "Адама в изгнании" (как и вообще в поэтическом тексте трилогии) данный персонаж не носит этого имени. Сохранившийся одноактный памфлет "Ответ Адама" (кальвинистская пародия на трагедию Вондела, написанная художником Яном Питерсом), будучи произведением вполне ничтожным поэтически (хотя оно и переиздано ван Леннепом в тридцатитомном Вонделе в виде приложения), справедливо обвинял Вондела в том, что он запутался в своей собственной теологии. 23 И открылись глаза ... себе опоясания. - Бытие, III, 7. Вондел традиционно считает автором первых пяти книг Библии Моисея. 24 ...писал некогда господин Фоссий... - Герард Иоанн Фоссий (1577-1649), выдающийся нидерландский ученый, эллинист и латинист, в частности, автор "Истории пелагианства" (на латыни), из какового труда извлечены Вонделом едва ли не все используемые им сведения по пелагианству. 25 "...в нем все согрешили". - К Римлянам, V, 12. 26 "...подверглись смерти многие". - К Римлянам, V, 15. 27 "...чадами гнева"... - К Ефессянам, II, 3. 28 Пелагий (ум. ок. 418 г. в Палестине) - монах, шотландец, основатель учения, по которому грех, совершенный Адамом, не обязательно делал человека греховным от рождения; согласно Пелагию, новорожденные младенцы и до пришествия Христа были безгрешны; Пелагий считал как грех, так и очищение от греха личным делом каждого человека и полагал, что каждый может достигнуть состояния блаженства собственными силами. Вслед за Фоссием Вондел сильно преувеличивает еретичность учения Пелагия. С уважением относясь к жившему двумя столетиями раньше Пелагия Оригену (см. примеч. к "Ною", с. 528 наст, изд.), Вондел не обращает внимания на тезис о 'свободе произволения души, сформулированный Оригеном в трактате "О началах" (кн. 2, гл. III): "Коль скоро верно, что души управляются свободой произволения и как свое совершенствование, так и свое падение производят силою своей воли". Однако Оригена Вондел воспринимал через призму смягченного латинского перевода Руфина (издателем которого перед самой своей смертью в 1536 г. стал высший для Вондела авторитет - Эразм Роттердамский); о том, что в 543 г. церковь причислила последователей Оригена к еретикам, Вондел тактично нигде не упоминает. Напротив, осужденный как ересь в 431 г. на Эфесском соборе пелагианизм Вондел - вслед за Фоссием - клеймит со всей беспощадностью. 29 Св. Иероним (347-420) - один из "латинских" отцов церкви, автор латинского перевода Библии, так называемой "Вульгаты", из которой как раз и взято самое слово "Люцифер". 30 "...не может войти в царство Божие". - От Иоанна, III, 5. 31 Винсент Леринский (V в.) - монах одного из провансальских монастырей, писатель-теолог. 32 "Без меня не можете делать ничего". - От Иоанна, XV, 5. 33 ...по своему благоволению. - К Филиппийцам, II, 13. 34 "...в минуту бы одну / Сумел бы я настичь Адама и жену". - Вондел вкладывает в монолог Люцифера аргументы Пелагия. 35 ... из чермной глины плоть живую... - Древнееврейское "адам" созвучно древнееврейскому же "адама" - "прах земной", или же "красно-коричневая глина". 36 ...свободной воли дар живой. - Эти слова Вондел адресует уже не читателю драмы, а зрителю, для которого вся сложная теологическая аргументация предисловия к драме должна остаться "за сценой". 37 Людской обогащая род (и далее до ст. 178) - Бытие, II, 15. 38 "Ты над Эдемом, как из рога"... - В нидерландском литературоведении принято считать, что здесь Вондел придает Богу атрибут Фортуны - рог изобилия. 39 Мир до создания природы (и далее до ст. 298). - Шесть хоров, заключающие I действие, соответствуют шести дням творения. Любопытно сравнить поэтику Вондела с почти единственным образцом подобной поэзии в русской литературе - с поэмой "Мироздание" (1837) незаслуженно забытого поэта пушкинской поры В. И. Соколовского. Любопытно также отметить, что цензором "Мироздания" проставлен П. А. Корсаков - первый русский нидерландист, без сомнения, знакомый с драмой Вондела и Вондела переводивший. Если и нельзя с уверенностью сказать, что Вондел оказал влияние на Соколовского, то нет сомнения, что цензуровавший "Мироздание" П. А. Корсаков этих совпадений не заметить не мог. См. также в книге Корсакова "Опыт нидерландской антологии" (СПб., 1844) примечание к оде Рейнвиса Фейта "Бог", где Корсаков прослеживает параллелизм в разработке тем у Фейта и Державина. 40 Сардоникс, бирюза, бдолах, пироп, алмаз!" - Бдолах - камедь (см. "Люцифер", ст. 66). 41 Зрю: там единорог... - Образ единорога (ср. также стихи 1072-1081), мифического зверя, повинующегося невинным девам и обезвреживающего своим рогом яды, в нидерландской поэзии традиционен я широко разработан в творчестве великого поэта позднего Средневековья Якоба ван Марланта (ок. 1235-ок. 1300). 42 О светлый Рафаил, ты семикраты благ... - См. примеч. к имени "Уриил". 43 Адам прозванья дал спешашим к водопою. - "Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы как человек наречет всякую душу живую, так и было имя ей" (Бытие, II, 19). 44 ...связал тебя с ребром... - "Ребром" и ангелы и демоны как в первой части трилогии, так и во второй настойчиво называют Еву, подчеркивая подчиненность женщины мужчине и зависимость от него. В пьесах Бондела женских персонажей абсолютное меньшинство; женские роли на сцене "Схаубурга" в XVII в. исполняли мужчины: в современных постановках, напротив, часть "ангельских" ролей передоверяется женщинам. 45 На коей белые одежды... - Любопытно обратить внимание на то, сколь много места уделяет Вондел вопросу об одеждах в Эдеме - и в прозаическом предисловии к драме, и здесь, где этому прел мету посвящены хоры целого действия. Вондел настойчиво оправдывается за свое нарушение "буквы" священного писания, по которой персонажам полагалось бы быть нагими, - что, естественно, сделало бы невозможным сценическое действо. Оставлять же противоречие неразрешенным Вонделу не позволяли классицистические каноны. 46 Все, что касаемо крылом нетопыря... - В живописи северного Ренессанса (у Босха, к примеру) демоны часто изображались с крыльями летучей мыши. 47 Вовеки маскарад на свадьбах будь в чести... - Свадебный маскарад был в Нидерландах XVII в. традицией, он описан самим Вонделом в связи со свадьбой П. К. Хофта и Элеоноры Хеллеманс ("Свадебное ложе", одноактная пьеса, 1627). 48 Лишь оборов врагов... - Ср. ст. 645 "Люцифера". Ответ Асмодея, "осаживающего" не в меру разошедшегося Велиала, - лишний намек на подчиненность функций последнего, на его недалекость. 48 Мы во славу Божью пляшем" и далее до ст. 929 - Хоры III действия (кроме первой их части) построены так, что на сцене, по мысли Вондела (как это и делается при постановке "Адама в изгнании" по сей день) идут свадебные танцы, во время которых Адам танцует, изображая Солнце, Ева - Луну. Как и в прочих местах, Вондел строго придерживается птолемеевой системы мироздания. 50 Подстенье все горит в каменье дорогом... - (и далее до ст. 995) - Адам и Ева довольно точно пересказывают описание "небесного града" из Откровения (гл. XXI). 51 Князья, старейшины, царицы, героини. - Старейшины здесь - патриархи (т. е. Авраам, Исаак, Иаков). 52 От древа-феникса... - Традиционное нидерландское толкование этого места: от древа, столь же уникального среди иных дерев, как птица феникс уникальна среди иных птиц. 53 Сей плод затем тебе не даден.,. - Бытие, III, 5. 54 Что пользы и ангельском строю. - В хорах IV действия снова можно проследить параллельные места с "Мирозданием" В. И. Соколовского (см. выше, примеч. 39) - на этот раз с эпилогом упомянутой поэмы. 55 Фанфары сиплые триумф отметят твой... - В картинах "адского триумфа", где фигурируют "сиплые фанфары", "пожухлые гирлянды" и т. д., Вондел вплотную подходит к чрезвычайно натуралистическому описанию Ада, развертываемому Мильтоном в "Потерянном рае". Однако нужно отметить, что влияние "Адама в изгнании" на Мильтона, как справедливо доказал Дж. Эдмундсон, значительно меньше, чем влияние "Люцифера" и поэмы "Иоанн Креститель", хотя и оно прослежено Эдмундсоном с достаточной достоверностью. 56 Им разложи постель... - Здесь прямо излагается история будущего препятствования Асмодея браку Сарры ("Книга Товита"). 57 За шестьдесят веков... - Приблизительно столько (немногим менее 57 веков), по условному церковному счету, прошло от "сотворения мира" до времени, когда Вондел создавал "Адама в изгнании". 58 Увы, не оправдал надежды человек. - "И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своем" (Бытие, VI, 6). 59 Иль воспрещенный плод привлек твои уста? - Бытие, III, 11. 60 Меж семенем твоим и семенем жены... - Кроме прямой цитации текста Книги Бытия (III, 15), здесь содержится намек на противоборство между Христом ("семенем жены") и дьяволом (змеем). Е. Витковский