- Оно идет прямо на якорный канат "Санта Барбары", - сказал Фостер.
- Еще чуть-чуть, и оно прошло бы мимо, - добавил Хэммонд. - Не повезло
же беднягам на "Барбаре". Сейчас оно пройдет борт о борт.
Хорнблауэр подумал о двух тысячах испанских и французских пленных,
задраенных под палубами тюрьмы.
- Человек у руля мог бы провести его мимо, - сказал Фостер. - Мы должны
это сделать!
Тут все завертелось. Харви положил руль на борт.
- Гребите, - сказал он лодочникам. Те по понятной причине не хотели
грести к пылающему каркасу.
- Гребите! - сказал Харви.
Он выхватил из ножен шпагу, и лезвие, направленное загребному в горло,
зловеще блеснуло красным. Коротко всхлипнув, загребной налег на весло и
лодка понеслась.
- Подведите ее к кормовому подзору, - сказал Фостер. - Я на него
прыгну.
Хорнблауэр наконец обрел дар речи:
- Позвольте мне, сэр. Я управлюсь.
- Давайте со мной, если хотите, - ответил Фостер. - Тут могут
понадобиться двое.
Прозвище "Неустрашимый Фостер" происходило, вероятно, от названия
корабля, но подходило по всем статьям. Харви подвел лодку под корму горящего
судна; оно снова шло по ветру, прямо на "Санта Барбару".
В этот момент Хорнблауэр оказался ближе всех к бригу. Медлить было
нельзя. Он встал на банку и прыгнул, ухватился за что-то и рывком втащил на
палубу свое неуклюжее тело. Судно неслось по ветру и пламя отдувало вперед;
на самой корме было пока просто очень жарко, но Хорнблауэр слышал рев
пламени и треск горящего дерева. Он шагнул к штурвалу и схватил рукоятки.
Штурвал был принайтовлен веревочной стройкой. Сбросив ее, Хорнблауэр снова
взялся за штурвал и почувствовал, как руль берет воду. Он всем телом налег
на штурвал и повернул его. Правый борт брига почти касался правого борта
"Санта Барбары". Пламя осветило взволнованную, размахивающую руками толпу на
полубаке плавучей тюрьмы.
- Руль на борт, - загремел в ушах Хорнблауэра голос Фостера.
- Есть руль на борт, - отвечал Хорнблауэр. Тут бриг послушался руля,
нос его повернулся, столкновения не произошло.
Огромный столб огня поднялся из люка за грот-мачтой, мачта и такелаж
вспыхнули, и тут же порыв ветра понес пламя к корме. Какой-то инстинкт
подсказал Хорнблауэру, не выпуская штурвал, другой рукой схватить шейный
платок и закрыть им лицо. Пламя на мгновение закружилось вокруг и спало. Но
промедление оказалось опасным, бриг продолжал поворачиваться, и теперь его
корма грозила врезаться в нос "Санта Барбары". Хорнблауэр в отчаянии крутил
штурвал в другую сторону. Пламя отогнало Фостера к гакаборту, теперь он
вернулся.
- Руль круто под ветер!
Бриг уже послушался. Его правый борт слегка задел шкафут "Санта
Барбары" и скользнул мимо.
- Прямо руль! - крикнул Форстер.
Брандер прошел в двух-трех ярдах от борта "Санта Барбары". По шкафуту,
держась наравне с бригом, бежали люди. Минуя плавучую тюрьму, Хорнблауэр
краем глаза видел другую группу людей: на шканцах стояли матросы с пожарным
деревом, готовые оттолкнуть брандер. Наконец "Санта Барбара" осталась
позади.
- "Отважный" с правого борта, - сказал Форстер. - Не заденьте.
- Есть, сэр.
Жар был чудовищный, непонятно, как вообще можно было дышать. Лицо и
руки Хорнблауэра обжигало горячим воздухом. Обе мачты высились огненными
столпами.
- Один румб вправо, - сказал Форстер. - Мы посадим его на мель у
нейтральной земли.
- Есть один румб вправо, - отвечал Хорнблауэр. Его захлестнула волна
сильнейшего возбуждения, даже восторга; рев огня пьянил его, страха не было
совсем. Тут палуба вспыхнула чуть не в ярде от штурвала. Пламя вырвалось из
разошедшихся палубных пазов, жар стал невыносимым, пазы раскрывались все
дальше, пламя быстро бежало по корме. Хорнблауэр потянулся за стропкой, чтоб
принайтовить штурвал, но тот свободно завертелся под рукой - перегорели
тросы рулевого привода. Тотчас палуба под ногами вздыбилась и полыхнула
огнем. Хорнблауэр отскочил к гакаборту. Фостер был здесь.
- Перегорели тросы рулевого привода, сэр, - доложил Хорнблауэр.
Кругом бушевало пламя. Рукав его сюртука обуглился.
- Прыгайте! - сказал Фостер.
Хорнблауэр почувствовал, что Фостер толкает его. Все было как во сне.
Он перелез через гакаборт, прыгнул, в воздухе от страха захватило дух, но
ужаснее всего было прикосновение холодной воды. Волны сомкнулись над ним, и
он в панике рванулся к поверхности. Было холодно - Средиземное море в
декабре холодное. Какое-то время остававшийся в одежде воздух поддерживал
его, несмотря на вес шпаги. Глаза, ослепленные огнем, ничего не видели в
темноте. Кто-то барахтался рядом.
- Они идут за нами на лодке и сейчас подберут, - послышался голос
Фостера, - Вы плавать умеете?
- Да, сэр. Не очень хорошо.
- Я тоже, - сказал Фостер, потом закричал. - Эй! Эй! Хэммонд! Харви!
Крича, он попытался выпрыгнуть из воды, плюхнулся обратно, снова
попытался выпрыгнуть, снова плюхнулся; вода заливала ему рот, не давая
закончить слово. Даже слабея в схватке с водой, Хорнблауэр не терял
способности думать - так уж странно был устроен его мозг - и отметил про
себя, что даже капитан с большим стажем в конечном счете, оказывается,
простой смертный. Хорнблауэр попытался отцепить шпагу, не преуспел, а только
погрузился глубже и с большим трудом вынырнул; со второй попытки он
наполовину вытащил шпагу из ножен, дальше она выскользнула сама, однако ему
стало не намного легче.
Тут Хорнблауэр услышал плеск весел и громкие голоса, увидел темный
силуэт приближающейся лодки и испустил отчаянный крик. Через секунду лодка
нависла над ним, и Хорнблауэр судорожно вцепился в планширь.
Фостера втащили через корму. Даже зная, что его дело - не шевелиться и
не пытаться самому влезть в лодку, Хорнблауэр должен был собрать всю свою
волю, чтоб тихо висеть за бортом и ждать своей очереди. Он одновременно
презирал себя и с интересом анализировал этот необоримый страх. Для того,
чтоб люди в лодке смогли подвести его к корме, надо было ослабить
смертельную хватку, которой он вцепился в планширь, а для этого
потребовалось серьезное и сознательное напряжение воли. Его втащили внутрь и
он, на грани обморока, рухнул лицом вниз на дно лодки. Кто-то заговорил, и
по коже Хорнблауэра побежали мурашки, ослабшие мускулы напряглись: слова
были испанские, по крайней мере - на чужом языке, похожем на испанский.
Кто-то отвечал на том же языке. Хорнблауэр попытался выпрямиться, но
чья-то рука легла ему на плечо. Он перекатился на спину, и привыкшими к
темноте глазами различил три смуглых черноусых лица. Эти люди - не из
Гибралтара. Через мгновение его осенило - это команда одного из брандеров,
они провели судно за мол, подожгли, и теперь уходили на лодке. Фостер сидел
на дне, согнувшись пополам. Подняв лицо от колен, он огляделся по сторонам.
- Кто это? - спросил он слабо. Схватка с морем вымотала его не меньше
Хорнблауэра.
- Я полагаю, сэр, это команда испанского брандера, - сказал Хорнблауэр.
- Мы в плену.
- Вот оно что!
Мысль эта вдохнула в него силы, как только что случилось с
Хорнблауэром. Фостер попытался встать, но рулевой-испанец, доложив руку на
плечо, пригнул его обратно. Фостер попытался скинуть руку и испустил слабый
крик, но рулевой шутить не собирался. С быстротой молнии он выхватил из-за
пояса нож. Свет брандера, безобидно догоравшего на мели, отразился на
лезвии, и Фостер прекратил сопротивление. Несмотря на свое прозвище,
Неустрашимый Фостер понимал, когда надо проявить благоразумие.
- Куда мы движемся? - шепотом, чтоб не раздражать хозяев, спросил он у
Хорнблауэра.
- На север, сэр. Вероятно они хотят-высадиться на нейтральной земле и
там перейти границу.
- Это для них лучше всего, - согласился Фостер. Он неловко повернул
голову, оглядываясь на гавань.
- Два других судна догорают вон там, - сказал он. - Мне помнится, их
было всего три.
- Я видел три, сэр.
- Значит все обошлось благополучно. Но какое смелое предприятие. Кто бы
мог подумать, что доны на такое решатся?
- Возможно, они узнали про брандеры от нас, - предположил Хорнблауэр.
- Вы думаете, мы "тот самый повернули маховик, что, приводил в движение
огниво"?
- Возможно, сэр.
Какой же ледяной выдержкой надо было обладать, чтобы цитировать стихи и
обсуждать военно-морскую диспозицию, следуя в испанский плен под угрозой
обнаженной стали. Ледяной в данном случае может быть понято и буквально -
Хорнблауэр весь дрожал в мокрой одежде под пронизывающим ночным ветром.
После всех волнений этого дня он ощущал себя слабым и разбитым.
- Эй, на лодке! - раздалось над водой: в ночи возник темный силуэт.
Испанец, сидевший на корме, резко повернул румпель, направляя лодку в
противоположную сторону. Гребцы с удвоенной силой налегли на весла.
- Караульная шлюпка, - сказал Фостер, но осекся, вновь увидев лезвие
ножа.
Конечно, с северного края стоянки должна нести дозор караульная шлюпка;
они могли бы об этом подумать.
- Эй, на лодке! - послышался новый окрик. - Суши весла, не то стреляю.
Испанцы не отвечали, и через секунду последовала вспышка и звук
ружейного выстрела. Пули они не слышали, но выстрел всполошит флот, к
которому они сейчас двигались. Однако испанцы не собирались сдаваться. Они
отчаянно гребли.
- Эй, на лодке!
Это кричали уже с другой лодки, впереди. Испанцы в отчаянии опустили
весла, но окрик рулевого заставил их вновь приняться за работу. Хорнблауэр
видел вторую лодку - она была прямо перед ними - и слышал новый окрик с нее.
По команде рулевого-испанца загребной налег на весло, лодка развернулась;
новая команда, и оба гребца рванули на себя весла. Лодка пошла на таран.
Если им удастся опрокинуть находящуюся на пути шлюпку, второй лодке придется
задержаться, чтоб подобрать товарищей; тогда испанцы успеют уйти.
Все смешалось, каждый, казалось, орал что есть мочи. Лодки с треском
столкнулись, нос испанской лодки прошел по английской шлюпке, но опрокинуть
ее не удалось. Кто-то выстрелил, потом караульная шлюпка оказалась рядом,
команда попрыгала к испанцам. Кто-то навалился на Хорнблауэра и принялся его
душить. Хорнблауэр услышал протестующие, крики Фостера, через мгновение
нападавший ослабил хватку, и Хорнблауэр услышал, как мичман караульной
шлюпки извиняется за грубое обращение с капитаном Королевского Флота. Кто-то
открыл лодочный фонарь, и в его свете появился Фостер, грязный и оборванный.
Фонарь осветил молчащих пленников.
- Эй, на лодке! - послышался крик, и еще одна лодка возникла из
темноты.
- Капитан Хэммонд, если не ошибаюсь: - В голосе Фостера звучали
зловещие нотки.
- Благодарение Небу! - послышался голос Хэммонда.
- Вас-то благодарить не за что, - горько произнес Фостер.
- После того, как брандер миновал "Санта Барбару", порыв ветра понес
вас так быстро, что мы отстали, - объяснил Харви.
- Мы двигались так быстро, как только могли заставить грести этих
прибрежных скорпионов, - добавил Хэммонд.
- И все же, если б не испанцы, мы бы утонули, - фыркнул Фостер. - Я
считал, что могу положиться на двух братьев-капитанов.
- На что вы намекаете, сэр? - огрызнулся Хэммонд,
- Я ни на что не намекаю, но другие могут прочесть намек в простом
перечислении событий.
- Я считаю ваши слова оскорблением, сэр, - сказал Харви, - адресованным
как мне, так и капитану Хэммонду.
- Такая проницательность делает вам честь, - отвечал Фостер.
- Что ж, - сказал Харви, - мы не можем продолжать разговор в
присутствии этих людей. Я пришлю вам своего друга.
- Я буду очень рад.
- В таком случае, желаю вам доброй ночи, сэр.
- И я тоже, - сказал Хэммонд. - Весла на воду. Лодка выскользнула из
освещенного пространства, оставив невольных свидетелей с открытыми ртами
дивиться причудам людской натуры. Человек, только что спасенный сначала от
смерти, потом от плена, вновь бесцельно рискует жизнью. Фостер провожал
лодку взглядом; возможно, он уже раскаивался в своем истерическом всплеске.
- Мне многое предстоит сделать за ночь, - сказал он скорее самому себе,
потом обратился к мичману караульной шлюпки. - Вы, сэр, займетесь пленными и
отвезете меня на мой корабль.
- Есть, сэр.
- Кто-нибудь тут говорит по-ихнему? Я хочу, чтоб им объяснили, что я
отправлю их в Картахену по картелю, без обмена. Они спасли нам жизнь, и это
- наименьшее, что мы можем для них сделать. - Последняя фраза была
адресована Хорнблауэру.
- Я думаю, это справедливо, сэр.
- Теперь вы, мой огнестойкий друг. Могу я выразить вам свою
благодарность? Вы молодец. Если я переживу сегодняшнее утро, то постараюсь,
чтоб начальство узнало о вашем поведении.
- Благодарю вас, сэр. - Вопрос застрял у Хорнблауэра в горле и
потребовалась некоторая решимость, чтобы его выговорить: - А мой экзамен,
сэр? Мои характеристики?
Фостер тряхнул головой: - Боюсь, в таком составе эта комиссия уже не
соберется. Вам придется подождать другого случая.
- Есть, сэр, - с нескрываемым отчаянием произнес Хорнблауэр.
- Послушайте-ка, мистер Хорнблауэр, - сказал Фостер, поворачиваясь к
нему. - Насколько я помню, вы находились в полной растерянности с
наветренной стороны Дуврских скал. Еще минута, и вы бы пошли ко дну. Вас
спас только предупредительный выстрел. Разве не так?
- Так, сэр.
- Тогда благодарите судьбу за маленькие подарки. А тем более за
большие.
НОЕВ КОВЧЕГ
Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр стоял на корме
баркаса вместе с мистером Таплингом из дипломатической службы. У их ног
лежали мешки с золотом. Вокруг поднимались крутые склоны Оранского залива.
Перед ними в ярких лучах солнца белел город, похожий на россыпь мраморных
кубиков, небрежно раскиданных по склонам холмов. Шлюпка плыла по легкой
зыби, гребцы ритмично налегали на весла, пеня изумрудно-зеленую воду.
Средиземное море позади них было небесно-голубым.
- Издали вид премилый, - сказал Таплинг, глядя на приближающийся город,
- но при ближайшем рассмотрении вы обнаружите, что зрение ваше обманулось. А
тем более обоняние. В запах правоверных, право, не поверишь. Подведите
баркас к причалу вот сюда, мистер Хорнблауэр, за этими шебеками.
- Есть, сэр, - отозвался на приказ Хорнблауэра рулевой.
- Вон часовой на батарее, - заметил Таплинг, внимательно осматриваясь,
- и даже не совсем спит. Обратите внимание на эти пушки.
Двадцатидвухфунтовые, не меньше. Каменные ядра сложены наготове. Каменное
ядро, разлетевшись на куски, причиняет ущерб, несопоставимый с его
размерами. И стены очень даже прочные. Боюсь, Оран не просто взять coup de
main. [Неожиданным нападением. - Фр.] Если Его Туземное Высочество бей решит
перерезать нам глотки и забрать наше золото, за нас не скоро отомстят,
мистер Хорнблауэр.
- Не думаю, чтоб отмщение меня сильно утешило, - сказал Хорнблауэр.
- Тоже верно. Но, без сомнения, Его Туземное Высочество нас на этот раз
пощадит. Мы - гусыня, которая несет золотые яйца. Полная лодка золота каждый
месяц - радужная перспектива для пиратского бея в наши дни, когда торговые
суда хорошо охраняются.
- Шабаш! - крикнул рулевой. Лодка плавно скользнула к причалу и
аккуратно пришвартовалась. На берегу сидели в тени несколько человек - они
сразу повернули головы и принялись разглядывать англичан. На палубах шебек
появились темнолицые мавры и тоже принялись глазеть. Один или двое что-то
выкрикнули.
- Без сомнения, они перечисляют родословные неверных, - сказал Таплинг.
- Брань на вороту не виснет особенно если я ее не понимаю, - и добавил,
глядя из-под руки: - Где же он?
- Никого не видно, кто бы походил на христианина, - сказал Хорнблауэр.
- Он не христианин, - сказал Таплинг. - Белый, но не христианин. Белый
благодаря смеси французской, арабской и мавританской кровей, консул Его
Британского Величества в Оране pro tem. [Pro tempore - временно (лат.)] и
мусульманин из соображений удобства. Кстати, в положении правоверного есть
серьезные минусы. Зачем мне четыре жены, если в благодарность за это
сомнительное удовольствие я должен воздерживаться от спиртного?
Таплинг спрыгнул на причал, Хорнблауэр последовал за ним. Внизу
умиротворяюще плескалась легкая зыбь. От каменных плит, по которым они
ступали, отражался ослепительный жар полуденного солнца. Далеко в заливе
стояли на якоре два корабля - транспортное судно "Каролина" и Е.В.К.
"Неустанный". Они были дивно хороши на синей морской глади, искрящейся
серебром.
- И все-таки я предпочел бы Друри Лейн в субботнюю ночь, - сказал
Таплинг.
Он снова повернулся к городской стене, защищающей Оран с моря. Узкие
ворота, обрамленные бастионами, выходили прямо к причалу. Сверху стояли
часовые в красных кафтанах. В густой тени под проемом ворот что-то
двигалось, но ослепленные солнцем глаза не могли ничего различить. Наконец
на свет вышла небольшая группа: полуголый негр вел осла, на котором сбоку,
ближе к крупу, располагалась массивная фигура в белом одеянии.
- Пойдем навстречу консулу Его Британского Величества? - спросил
Таплинг. - Нет. Пусть сам к нам идет.
Негр остановил осла, всадник спешился и вразвалку подошел к ним. Это
был высокий грузный человек в длинном одеянии. Землистого цвета лицо
украшали жидкие усики и бородка, большую голову венчал белый тюрбан.
- К вашим услугам, господин Дюра, - сказал Таплинг.
- Позвольте представить вам мистера Горацио Хорнблауэра, и. о.
лейтенанта с фрегата "Неустанный".
Господин Дюра кивнул. Его лоб покрывала испарина.
- Деньги привезли? - спросил он утробным голосом. Прошло несколько
минут, пока Хорнблауэр привык к его французскому и начал понимать.
- Семь тысяч золотых гиней, - отвечал Таплинг на сносном французском
языке,
- Хорошо, - произнес Дюре с явным облегчением. - Они в шлюпке?
- В шлюпке, - ответил Таплинг, - там они пока и останутся. Помните
условия? Четыре сотни упитанных бычков, пять тысяч фанег ячменя. Когда я
увижу, что все это погружено на лихтеры, а лихтеры подошли к судам в заливе,
я вручу вам деньги. Когда припасы будут готовы?
- Скоро.
- Так я и знал. Когда?
- Скоро... очень скоро.
Таплинг состроил недовольную мину.
Тогда мы возвращаемся на корабль. Завтра, может быть послезавтра, мы
вернемся с золотом.
На потном лице Дюра проступил испуг.
- Нет, нет, не делайте этого, - сказал он поспешно. - Вы не знаете Его
Высочество бея. Нрав его переменчив. Если он будет знать, что золото здесь,
он велит пригнать скот. Увезите золото, и он не шевельнет пальцем. И.. и...
он разгневается на меня.
- Ira prinsipis mors est, - произнес Таплинг, и, видя непонимающее лицо
Дюра, снизошел до перевода. - Гнев князя означает смерть. Так ведь?
- Да, - отвечал Дюра и в свою очередь произнес несколько слов на
незнакомом языке, сопроводив их резким непонятным жестом, потом перевел. -
Да не будет этого.
- Конечно, мы надеемся, что этого не будет, - с обезоруживающей
сердечностью согласился Таплинг. - Шнурок для удушения, крюк, даже битье по
пяткам - все это так неприятно. Посему отправляйтесь-ка лучше к бею и
постарайтесь, чтоб он распорядился насчет скота и ячменя. Иначе мы отчалим с
наступлением ночи.
Желая подчеркнуть, что надо торопиться, Таплинг взглянул на солнце.
- Я поеду, - Дюра примиряюще развел руками. - Я поеду. Но умоляю вас,
не отчаливайте. Быть может, Его Высочество занят в гареме. В этом случае
никому не разрешается его беспокоить. Но я попытаюсь. Зерно уже здесь, в
касбе. [Касба - крепость (арабск.).] Нужно только пригнать скот. Прошу вас,
не беспокойтесь. Умоляю вас. Его Высочество не привык торговать, тем более
торговать по обычаю франков. - Дюра подолом вытер потное лицо.
- Простите меня, - сказал он. - Я плохо себе чувствую. Но я отправлюсь
к Его Высочеству. Умоляю вас, подождите меня.
- До заката, - непреклонно отвечал Таплинг. Дюра окликнул слугу-негра,
который скрючился под ослиным животом, прячась от солнца, и с усилием
взгромоздил свое жирное тело на ослиный круп. Снова вытерев лицо он в
некотором замешательстве взглянул на англичан.
- Ждите меня, - были его последние слова. Ослик затрусил обратно к
городским воротам.
- Он боится бея, - сказал Таплинг, провожая консула взглядом. - По мне
лучше двадцать беев, чем один разъяренный адмирал сэр Джон Джервис. Что он
скажет об этой новой задержке, когда флот и так на голодном пайке? Он мне
кишки выпустит.
- От этих мавров не приходится ждать пунктуальности, - произнес
Хорнблауэр с беспечностью человека, который сам ни за что не отвечает. Но
подумал он о Британском флоте, который без друзей, без союзников, ценой
отчаянных усилий поддерживает блокаду враждебной Европы перед лицом
превосходящих сил противника, штормов, болезней, а теперь еще и голода.
- Посмотрите-ка! - вдруг сказал Таплинг. В пересохшей сточной канаве
появилась большая серая крыса. Она села и принялась осматриваться, не
обращая внимания на яркий солнечный свет. Таплинг топнул на нее ногой, но и
тогда крыса не особо встревожилась. Он снова топнул, она попыталась
спрятаться обратно в водосток, оступилась, упала, немного подергалась, потом
поднялась на лапки и исчезла в темноте.
- Старая крыса, - сказал Таплинг. - Наверное, из ума выжила. Может даже
слепая.
Ни слепые, ни зрячие крысы Хорнблауэра не волновали. Он пошел к
баркасу, дипломат следовал за ним.
- Максвелл, разверни-ка грот, чтоб он давал нам немного тени, - сказал
Хорнблауэр. - Мы останемся здесь до вечера.
- Как все-таки хорошо в мусульманском порту, сказал Таплинг, усаживаясь
на швартовую тумбу рядом со шлюпкой. - Не надо волноваться, что матросы
сбегут. /Не надо волноваться, что они напьются. Всех-то и забот, что бычки
да ячмень. И как поджечь этот трут.
Он вынул из кармана трубку, продул и собрался набивать. Грот затенял
теперь шлюпку, и матросы уселись на носу, переговариваясь вполголоса, другие
поудобнее расположились на корме. Шлюпка мерно покачивалась на легкой зыби.
Ритмичное поскрипывание кранцев между шлюпкой и причалом убаюкивало, город и
порт дремали в послеполуденный зной. Однако живой натуре Хорнблауэра тяжело
было сносить длительное бездействие. Молодой человек взобрался на пристань,
прошелся туда-сюда, чтобы размять ноги. Мавр в белом одеянии и тюрбане
нетвердой походкой вышел на солнечный свет у края воды. Его качало, и он
широко расставлял ноги, пытаясь сохранить равновесие.
- Вы говорили, сэр, что мусульманам запрещено употреблять спиртное? -
спросил Хорнблауэр сидевшего на корме Таплинга.
- Не то чтоб совсем запрещено, - осторожно ответил Таплинг, - но
спиртное предано анафеме, поставлено вне закона и его трудно достать.
- Кое-кто ухитрился его достать, сэр, - заметил Хорнблауэр.
- Дайте-ка глянуть, - сказал Таплинг, вставая. Матросы, наскучившие
ожиданием и всегда интересующиеся насчет выпивки, тоже перелезли на
пристань.
- Похож на пьяного, - согласился Таплинг.
- Набрался до краев, - сказал Максвелл, когда мавр пошел полукругом.
В конце полукруга мавр упал ничком, из-под длинной одежды высунулась
коричневая нога и тут же втянулась обратно. Теперь он лежал без движения,
положив голову на руки. Упавший на землю тюрбан обнажил бритую голову с
прядью волос на макушке.
- Лишился мачт, - сказал Хорнблауэр.
- И сел на мель, - закончил Таплинг. Мавр лежал, ни на что не обращая
внимания.
- А вот и Дюра, - сказал Хорнблауэр.
Из ворот вновь появилась массивная фигура на осле. Следом, тоже на
осле, ехал другой дородный мавр. Обоих осликов вели слуги-негры. Сзади шли
человек десять темных личностей, чьи мушкеты и подобие формы выдавали
солдат.
- Казначей Его Высочества, - представил Дюра, когда оба спешились. -
Явился получить золото.
Дородный мавр высокомерно посмотрел на англичан. Солнце палило. Дюра
по-прежнему обливался потом.
- Золото здесь. - Таплинг указал на шлюпку. - Оно на корме барказа. Вы
его увидите, когда мы увидим припасы которые собираемся купить.
Дюра перевел его слова на арабский. Потом они с казначеем обменялись
несколькими фразами, и казначей очевидно, сдался. Он обернулся к воротам и
махнул рукой! Видимо, это был условленный сигнал, потому что из ворот тут же
выступила печальная процессия: длинная цепочка полуголых людей, белых,
цветных, мулатов. Каждый сгибался под тяжестью мешка с зерном. Рядом шли
надсмотрщики с палками.
- Деньги, - перевел Дюра слова казначея. По команде Таплинга матросы
принялись вытаскивать на причал тяжелые мешки с золотом.
- Когда зерно будет на пирсе, я прикажу отнести золото туда же, -
сказал Таплинг Хорнблауэру. - Последите за ним, пока я загляну хотя бы в
несколько мешков.
Таплинг подошел к веренице рабов. Открывая то один, то другой мешок, он
заглядывал внутрь и доставал пригоршню золотистого ячменя. Некоторые мешки
он ощупывал снаружи.
- Никакой возможности проверить все сто тонн ячменя, - заметил он,
возвращаясь к Хорнблауэру. - Полагаю, в нем изрядная доля песка. Таков уж
обычай правоверных. Цена назначена соответственно. Очень хорошо, эффенди.
[Эффенди - господин. (арабск.)]
По знаку Дюра подгоняемые надсмотрщиками рабы затрусили к воде и начали
грузить мешки на пришвартованный к причалу лихтер. Первые десять человек
принялись раскладывать груз на дне лихтера, другие затрусили за новыми
мешками. Тела их лоснились от пота. Тем временем из ворот появились два
смуглых погонщика. Перед собой они гнали небольшое стадо.
- Жалкие заморыши, - произнес Таплинг, разглядывая бычков, - но плата
учитывает и это.
- Золото, - сказал Дюра.
Вместо ответа Таплинг открыл один из мешков, вытащил пригоршню золотых
гиней и водопадом ссыпал их обратно.
- Здесь пять сотен гиней, - сказал он. - Четырнадцать мешков, как вы
можете видеть. Вы получите их, как только лихтеры будут загружены и снимутся
с якоря.
Дюра усталым жестом вытер лицо. Ноги едва держали его. Он оперся на
стоявшего позади спокойного ослика.
Бычков сгоняли по сходням другого лихтера. Еще одно стадо прошло через
ворота и теперь ждало своей очереди.
- Дело идет быстрее, чем вы боялись, - сказал Хорнблауэр.
- Видите, как они гоняют этих бедняг, - нравоучительно произнес
Таплинг. - Гляньте-ка! Дела идут быстро, если не щадить людей.
Цветной раб свалился под тяжестью своей ноши и лежал, не обращая
внимания на град палочных ударов. Ноги его слабо подергивались. Кто-то
оттащил его в сторону, и движение мешков в сторону лихтера возобновилось.
Другой лихтер быстро заполнялся стиснутым в сплошную мычащую массу скотом.
-Надо же. Его Туземное Высочество держит свое слово, - дивился Таплинг.
- Если бы меня спросили раньше, я бы согласился на половину.
Один из погонщиков сел на причал и закрыл лицо руками, посидел так
немного и повалился на бок.
- Сэр, - начал Хорнблауэр, обращаясь к Таплингу. Оба англичанина в
ужасе посмотрели в друг на друга, пораженные одной мыслью.
Дюра начал что-то говорить. Одной рукой он держался за ослиную холку,
другой жестикулировал, как бы произнося речь, но в его хриплых словах не
было никакого смысла. Лицо его раздулось больше своей природной толщины,
исказились, к щекам прилила кровь, так что они побагровели даже под густым
загаром. Дюра отпустил ослиную холку и на глазах у англичан пошел по
большому полукругу. Голос его перешел в шепот, ноги подкосились, он упал на
четвереньки, а затем и плашмя.
- Это чума! - воскликнул Таплинг. - Черная смерть! Я видел ее в Смирне
в 96-м.
Англичане отпрянули в одну сторону; казначей и солдаты в другую.
Посредине осталось лежать подергивающееся тело.
- Чума, клянусь святым Петром! - взвизгнул молодой матрос. Он был готов
броситься к барказу, остальные побежали бы за ним.
- Стоять смирно! - рявкнул Хорнблауэр. Он испугался не меньше других,
но привычка к дисциплине так прочно въелась в него, что он машинально
остановил панику.
- Какой же я дурак, что не подумал об этом раньше, - сказал Таплинг. -
Эта умирающая крыса, этот тип, которого мы приняли за пьяного... Я должен
был догадаться!
Сержант казначейского эскорта и главный надсмотрщик что-то бурно
обсуждали между собой, то и дело тыкая пальцами в сторону умирающего Дюра;
сам казначей прижимал к себе одежду и с зачарованным ужасом глядел себе под
ноги, где лежал несчастный.
- Сэр, - обратился Хорнблауэр к Таплингу, - что нам делать?
Характер Хорнблауэра в чрезвычайных обстоятельствах требовал
действовать немедленно.
- Что делать? - Таплинг горько усмехнулся. - Мы останемся здесь и будем
гнить.
- Здесь?
- Флот не примет нас обратно. По крайней мере, пока не пройдут три
недели карантина. Три недели после последнего случая заболевания.
- Чушь! - сказал Хорнблауэр. Все его уважение к старшим взбунтовалось
против услышанного. - Никто не отдаст такого приказа.
- Вы думаете? Вы видели эпидемию на флоте? Хорнблауэр не видел, но
слышал, как на флотах девять из десяти умирали от сыпного тифа. Тесные
корабли, где на матроса приходится по двадцать два дюйма, чтобы подвесить
койку - идеальные рассадники эпидемий. Хорнблауэр понял, что ни один
капитан, ни один адмирал не пойдут на такой риск ради двадцати человек,
составляющих команду барказа.
Две стоявшие у причала шебеки неожиданно снялись с якорей и на веслах
выскользнули из гавани.
- Наверное, чума разразилась только сегодня, - задумчиво сказал
Хорнблауэр. Его привычка к умозаключениям оказалась сильнее тошнотворного
страха.
Погонщики бросили свою работу, оставив товарища лежать на пристани. У
городских ворот стражники загоняли народ обратно в город - видимо, слух о
чуме уже распространился и вызвал панику, а стражники только что получили
приказ не давать обитателям разбегаться по окрестностям. Скоро в городе
начнут твориться кошмарные вещи. Казначей взбирался на осла; толпа рабов
рассеялась, как только разбежались надсмотрщики.
- Я должен доложить на корабль, - сказал Хорнблауэр. Таплинг, штатский
дипломат, не имел над ним власти. Вся ответственность лежала на Хорнблауэре.
Команда барказа подчинялась Хорнблауэру, ее поручил ему капитан Пелью, чья
власть исходила от короля.
Удивительно, как быстро распространяется паника. Казначей исчез, негр
Дюра ускакал на осле своего бывшего хозяина, солдаты ушли толпой. На пирсе
остались только
мертвые и умирающие. Вдоль побережья, под стеной, лежал путь в
окрестности города, туда все и устремились. Англичане стояли одни, у ног их
лежали мешки с золотом.
- Чума передается по воздуху, - говорил Таплинг. - Даже крысы умирают
от нее. Мы были здесь несколько часов. Мы были достаточно близко... к
этому... - Он кивнул в сторону умирающего Дюра. - Мы с ним говорили, до нас
долетало его дыхание. Кто из нас будет первым?
- Посмотрим, когда придет время, - сказал Хорнблауэр. Это было в его
натуре: бодриться, когда другие унывают. Кроме того, он не хотел, чтобы
матросы слышали слова Таплинга.
- А флот! - горько произнес Таплинг. - Все это, - он кивнул в сторону
брошенных лихтеров, один из которых был почти полон скота, другой - мешков с
зерном. - Все это было бы для него спасением. Люди и так на двух третях
рациона.
- Мы что-нибудь придумаем, черт возьми, - сказал Хорнблауэр. -
Максвелл, погрузите золото обратно в шлюпку и уберите этот навес.
Вахтенный офицер Его Величества судна "Неустанный" увидел, что
корабельный барказ возвращается из города. Легкий бриз покачивал фрегат и
транспортный бриг на якорях. Барказ, вместо того чтоб подойти к борту, зашел
под корму "Неустанного" с подветренной стороны.
- Мистер Кристи! - крикнул Хорнблауэр, стоя на носу барказа.
Вахтенный офицер подошел к гакаборту.
- В чем дело? - спросил он с удивлением.
- Мне надо поговорить с капитаном.
- Так поднимитесь на борт и поговорите с ним. Какого черта?
- Прошу вас, спросите капитана Пелью, может ли он поговорить со мной.
В окне кормовой каюты появился Пелью - он явно слышал разговор.
- Да, мистер Хорнблауэр? - Хорнблауэр сообщил новости.
- Держитесь с подветренной стороны, мистер Хорнблауэр.
- Да, сэр. Но припасы...
- Что с ними?
Хорнблауэр обрисовал ситуацию и изложил свою просьбу.
- Это несколько необычно, - задумчиво сказал Пелью. - Кроме того...
Он не хотел орать во всеуслышанье, что вскоре вся команда барказа может
умереть от чумы.
- Все будет в порядке, сэр. Там недельный рацион для эскадры.
Это было самое главное. Пелью должен был взвесить с одной стороны,
возможную потерю транспортного брига, с другой - несравненно более важную
возможность получить припасы, которые позволят эскадре продолжить наблюдение
за средиземноморским побережьем. С этой точки зрения предложение Хорнблауэра
выглядело вполне разумным.
- Что ж, очень хорошо, мистер Хорнблауэр. К тому времени, как вы
доставите припасы, я закончу перевозить команду. Назначаю вас командовать
"Каролиной".
- Спасибо, сэр.
- Мистер Таплинг останется с вами пассажиром.
- Хорошо, сэр.
Так что когда команда барказа, обливаясь потом и налегая на весла,
привела оба лихтера в залив, "Каролина", оставленная своей командой,
покачивалась на волнах, а с борта "Неустанного" десяток любопытных в
подзорные трубы наблюдал за происходящим. Хорнблауэр с полудюжиной матросов
поднялся на борт брига.
- Прям-таки чертов Ноев ковчег, сэр, - сказал Максвелл.
Сравнение было очень точным: гладкая верхняя палуба "Каролины" была
разделена на загоны для скота, а чтоб облегчить управление судном, над
загонами были уложены мостки, образующие почти сплошную верхнюю палубу.
- И всякой твари по паре, сэр, - заметил другой матрос.
- Но у Ноя все твари сами заходили парами, - сказал Хорнблауэр. - Нам
же не так повезло. И сначала придется погрузить зерно. Раздраить люки!
При нормальных условиях две-три сотни матросов с "Неустанного" быстро
перегрузили бы мешки с лихтера, но теперь все это предстояло сделать
восемнадцати матросам с барказа. К счастью, Пелью был достаточно добр и
предусмотрителен, он приказал вынуть из трюма балласт, не то пришлось бы
делать сперва эту утомительную работу.
- Цепляйте к талям, - сказал Хорнблауэр. Пелью посмотрел, как первые
мешки с зерном медленно поднялись над лихтером, проплыли по воздуху и
опустились в люк "Каролины".
- Он справится, - решил Пелью. - Мистер Болтон, пожалуйста, команду на
шпиль, с якоря сниматься.
Хорнблауэр, распоряжавшийся погрузкой, услышал голос Пелью, усиленный
рупором:
- Удачи, мистер Хорнблауэр. Доложитесь через три недели в Гибралтаре.
- Очень хорошо, сэр. Спасибо, сэр. Хорнблауэр обернулся и увидел рядом
матроса, державшего руку под козырек.
-Простите, сэр. Слышите, как они мычат, сэр? Жарко ужасно, и они пить
хотят, сэр.
- Черт! - сказал Хорнблауэр.
До заката ему этот скот не загрузить. Он оставил несколько человек
продолжать погрузку и вместе с остальными стал придумывать, как же напоить
несчастных животных. Полтрюма "Каролины" было заполнено фуражом и бочонками
с водой, но воду эту пришлось перекачивать в лихтер с помощью помпы и
шланга. Почуяв воду, бедные животные бросились к ней. Лихтер накренился и
чуть было не перевернулся. Один из матросов (к счастью, он умел плавать)
спрыгнул с лихтера через борт - иначе его задавили бы насмерть.
- Черт! - сказал Хорнблауэр, и далеко не в последний раз.
Без всякой подсказки ему предстояло научиться, как обращаться со скотом
в море: чуть ли не каждую секунду он получал новый урок. Действительно,
странные обязанности выпадают иногда флотскому офицеру. Давно стемнело,
когда Хорнблауэр разрешил своим людям закончить работу; на следующий день он
поднял их ни свет, ни заря. Утро только начиналось, когда они закончили
погрузку мешков, и перед Хорнблауэром встала новая проблема: как перегружать
бычков с лихтера. Животные провели ночь на судне, почти без пищи и воды, и
были настроены недружелюбно. Однако поначалу, пока они стояли тесно, все
оказалось не так уж сложно. На ближайшего бычка надели подпругу, прицепили к
ней тали, животное повисло в воздухе и опустилось через отверстие в мостках.
Его легко загнали в одно из стойл. Моряки кричали и размахивали рубашками,
это их веселило. Однако следующий бычок, когда с него сняли подпругу, пришел
в ярость и принялся гоняться за ними по палубе, грозя насмерть заколоть
рогами, пока не забежал в стойло, где его быстро заперли на щеколду.
Хорнблауэр, глядя, как солнце быстро встает на востоке, не находил во всем
этом ничего смешного.
По мере того, как лихтер пустел, бычкам оставалось все больше места;
они носились по палубе, и поймать их, чтоб надеть подпругу, становилось все
более опасным. Вид их собратьев, с мычанием проплывающих над головами,
отнюдь не успокаивал полудиких бычков. Еще до середины дня люди Хорнблауэра
так вымотались, словно выдержали бой, и не один из них с радостью поменял бы
свою новую работу на обычный матросский труд, например взбираться на рей и
брать рифы на марселе в штормовую ночь. Когда Хорнблауэр догадался разделить
внутренность лихтера на части ограждениями из рангоутного дерева, дело пошло
лучше, но это заняло время, и до того, как они это сделали, стадо понесло
некоторые потери: бешено носясь по палубе, бычки затоптали парочку наиболее
слабых животных.
Некоторое разнообразие внесла подошедшая с берега лодка со смуглыми
гребцами-маврами и казначеем на корме. Хорнблауэр оставил Таплинга
торговаться - видимо, бей не настолько испугался чумы, чтоб позабыть про
деньги. Хорнблауэр настоял только, чтоб лодка держалась на приличном
расстоянии с подветренной стороны, и чтоб деньги отправили к ней по воде в
пустых бочонках из-под рома. Наступила ночь, а в стойла перегрузили едва ли
половину животных. Хорнблауэр тем временем ломал голову, как их напоить и
накормить. Он тут же подхватывал любые намеки, которые удавалось
дипломатично выудить из тех матросов, кто был родом из деревни. Лишь начало
светать, он снова выгнал людей на работу. Он немного развлекся, глядя, как
Таплинг прыгает на мостки, спасаясь от разъяренного быка. К тому времени,
как всех животных благополучно заперли в стойлах, перед Хорнблауэром встала
новая задача, которую один из матросов элегантно обозначил как "выгребание
навоза". Задать корм... Напоить... Выгрести навоз... Полная палуба скота
обещала достаточно работы для восемнадцати человек, а ведь надо будет еще
управлять судном.
Но в том, что люди заняты, есть свое преимущество, мрачно решил про
себя Хорнблауэр: с тех пор как началась работа, про чуму не говорили совсем.
Место, где стояла "Каролина", не было защищено от северо-восточных ветров, и
Хорнблауэр счел необходимым вывести ее в открытое море, пока они не задуют.
Он собрал своих людей и поделил их на вахты; поскольку он был единственным
навигатором, ему пришлось назначить рулевого и младшего рулевого, Джордана,
вахтенными офицерами. Кто-то вызвался быть коком, и Хорнблауэр, обведя
собравшихся взглядом, назначил Таплинга помощником кока. Тот открыл было
рот, но, увидев выражение хорнблауэрова лица, предпочел промолчать. Ни
боцмана, ни плотника... врача тоже нет, как мрачно заметил про себя
Хорнблауэр. С другой стороны, если потребность во враче и возникнет, то,
надо надеяться, ненадолго.
-Левая вахта, отдать кливера и грот-марсель, - приказал Хорнблауэр. -
Правая вахта, на шпиль.
Так началось путешествие Его Величества транспортного брига "Каролина",
ставшее (благодаря сильно приукрашенным байкам, которые матросы травили
долгими собачьими вахтами в последующих плаваниях) легендарным во всем
Королевском Флоте. "Каролина" провела свои три недели карантина в бездомных
странствиях по западной части Средиземного моря. Ей надо было держаться
ближе к Проливу, чтобы западные ветры и преобладающие течения со стороны
океана не отнесли ее слишком далеко от Гибралтара. Она лавировала между
испанскими и африканскими берегами, оставляя за собой крепнущий запах
коровника. "Каролина" была старым, потрепанным судном: в любую погоду она
текла, как решето; у помпы постоянно стояли матросы, то откачивая воду, то
поливая водой палубу, чтоб ее очистить, то качая воду животным.
Верхний рангоут "Каролины" делал ее неуправляемой в свежий бриз; ее
палубные пазы, естественно, текли, и вниз постоянно капала неописуемо
мерзкая жижа. Единственным утешением было обилие свежего мяса. Многие
матросы не ели его последние месяца три. Хорнблауэр щедро жертвовал по бычку
в день: в таком жарком климате мясо долго не хранится. Так что его люди
пировали, ели бифштексы и языки; многие из них ни разу в жизни не пробовали
бифштекса.
Но с питьевой водой было плохо - это тревожило Хорнблауэра даже
сильнее, чем обычного капитана: бычки постоянно хотели пить. Дважды
Хорнблауэру приходилось высаживать на заре десант, захватывать какую-нибудь
деревушку и наполнять бочки речной водой.
Дело это было опасное. Когда после второй вылазки "Каролина" торопилась
прочь от берега, из-за мыса на всех парусах вышел испанский люггер береговой
охраны - guarda-costa. Первым его заметил Максвелл. Хорнблауэр увидел люггер
раньше, чем Максвелл успел доложить о появлении неприятеля.
- Очень хорошо. Максвелл, - сказал Хорнблауэр, пытаясь не выдать
волнения. Он направил на люггер подзорную трубу. Тот был в милях в трех, не
больше, с наветренной стороны, и "Каролина" оказалась заперта в бухте. Пути
к спасению были отрезаны. За то время, что они сделают два фута, люггер
сделает три, а неуклюжий рангоут "Каролины", не позволял ей идти круче
восьми румбов к ветру. Хорнблауэр смотрел, в нем вскипало накопленное за
последние семнадцать дней раздражение. Он злился на судьбу, впутавшую его в
глупую историю. Он ненавидел "Каролину", ее неуклюжесть, ее вонь и ее груз.
Он негодовал на свою неудачливость, загнавшую его в это безнадежное
положение.
- Черт! - произнес Хорнблауэр, от гнева буквально топая ногами по
мосткам. - Тысяча чертей!
"Надо же", - с любопытством подумал он, - "я пляшу от гнева". Но эта
боевая лихорадка означало, что так просто он не сдастся. План действий
созревал. Сколько человек в команде испанского guarda-costa? Двадцать? Это -
от силы, ведь задача подобных люггеров - бороться с мелкими
контрабандистами. Поскольку внезапность на его стороне, у него есть шанс,
несмотря на четыре восьмифунтовки, которые нес люггер.
- Пистолеты и абордажные сабли, ребята, - сказал он - Джордан, выбери
двух матросов и встань с ними тут, на виду. Остальные, спрячьтесь.
Спрячьтесь. Да, мистер Таплинг, вам можно с нами. Не забудьте вооружиться.
Никто не будет ожидать сопротивления от нагруженного скотом
транспортного судна; испанцы думают, что на борту не больше двенадцати
человек, а там дисциплинированный отряд из двадцати. Главное - подманить
люггер достаточно близко.
- Круто к ветру, - сказал Хорнблауэр стоявшему внизу рулевому. -
Приготовьтесь прыгать, ребята. Максвелл, если кто-нибудь, высунется до моего
приказа, застрели его собственной рукой. Это приказ, если ослушаешься, тебе
будет плохо.
- Есть, сэр, - сказал Максвелл.
Люггер приближался к ним; несмотря на слабый ветер, под его острым
носом пенилась вода. Хорнблауэр посмотрел вверх и убедился, что "Каролина"
не несет флага. Это делало его план допустимым с точки зрения морских
законов. Раздался выстрел и над люггером поднялось облачко дыма: стреляли по
курсу "Каролины".
- Я лягу в дрейф, Джордан, - сказал Хорнблауэр. - Грот-марса-брасы.
Руль под ветер.
"Каролина" привелась к ветру и лежала, покачиваясь: казалось, самое
беспомощное на свете судно сдается на милость победителя.
- Ни звука, ребята, - сказал Хорнблауэр.
Животные жалобно мычали. Вот и люггер, отчетливо видна вся его команда.
Хорнблауэр видел офицера, тот стоял на грот-вантах, готовясь перепрыгнуть на
"Каролину". Все остальные беззаботно посмеивались над уродливой "Каролиной"
и доносившихся из нее мычанием.
- Ждите, ребята, ждите, - сказал Хорнблауэр. Люггер подошел к борту.
Кровь прихлынула Хорнблауэру к щекам, когда он спохватился, что безоружен.
Он велел своим людям взять пистолеты и сабли, он посоветовал Таплингу
вооружиться, а сам совершенно забыл, что ему тоже понадобятся шпага и
пистолет. Исправлять это было поздно. Кто-то с люггера окрикнул его
по-испански, и Хорнблауэр жестами показал, что не понимает. Люггер коснулся
"Каролины" бортом.
- За мной, ребята! - закричал Хорнблауэр. Он побежал по мосткам, и,
сглотнув, прыгнул на державшегося за ванты офицера. В воздухе он снова
сглотнул; обрушившись всем телом на несчастного, он обхватил его за плечи и
с ним рухнул на палубу. Позади слышались громкие крики: команда "Каролины"
прыгала на люггер. Топот ног, треск, грохот. Хорнблауэр поднялся. Максвелл
только что зарубил офицера саблей. Таплинг впереди матросов бежал на нос; он
размахивал саблей и вопил, как сумасшедший. Через мгновение все было
кончено. Изумленные испанцы не успели шевельнуть пальцем в свою защиту.
Так что на двадцать второй день карантина транспортный бриг вошел в
Гибралтарский залив, ведя с подветренного борта захваченный люггер
guarda-costa. Густой запах коровника тоже был при нем, но, по крайней мере,
когда Хорнблауэр поднялся на борт "Неустанного", у него был ответ для
мистера мичмана Брэйсгедла.
- Привет, Ной, как поживают Сим и Хам? - спросил мистер Брэйсгедл.
- Сим и Хам взяли приз, - сказал Хорнблауэр. - Сожалею, что мистер
Брэйсгедл не может сказать о себе того же.
Но главный интендант эскадры, когда Хорнблауэр доложился ему, сказал
такое, что тот даже не нашелся ответить.
- Вы что, хотите сказать, мистер Хорнблауэр, - спросил главный
интендант, - что вы позволяли матросам есть свежее мясо? По быку в день на
восемнадцать человек? На борту было достаточно обычной провизии. Это
невероятное расточительство, мистер Хорнблауэр, вы меня удивляете.
ГЕРЦОГИНЯ И ДЬЯВОЛ
Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр привел шлюп "Ла
рев", приз судна Его Величества "Неустанный", на стоянку в Гибралтарский
залив. Он нервничал: спроси его сейчас, уж не думает ли он, что весь
Средиземноморский флот наблюдает за ним в подзорные трубы, Хорнблауэр лишь
рассмеялся бы в ответ на это фантастическое предположение; но именно так он
себя чувствовал. Никто еще не оценивал так старательно силу легкого
попутного бриза, не измерял так тщательно расстояние между большими
линейными кораблями, не рассчитывал с такой точностью, сколько места нужно
"Ла рев", чтобы стать на якорь. Джексон, старшина шлюпа, стоял на носу,
готовый убрать кливер, и быстро исполнил соответствующий приказ Хорнблауэра.
- Руль под ветер, - кричал Хорнблауэр. - Взять на гитовы!
"Ла рев" медленно скользила вперед, ее инерция снижалась с потерей
ветра.
- Отдать якорь!
Канат недовольно загромыхал, когда якорь потащил его через клюз, и,
наконец, раздался долгожданный плеск о воду - это якорь достиг дна.
Хорнблауэр внимательно наблюдал, как "Ла рев" установилась на якоре, и лишь
затем немного расслабился. Приз доставлен в целости и сохранности. Коммодор
- сэр Эдвард Пелью - явно еще не прибыл, значит, Хорнблауэру следует
доложиться адмиралу порта.
- Спустите шлюпку, - приказал он, потом, вспомнив о долге милосердия,
добавил: - Можете выпустить пленных на палубу.
Последние сорок восемь часов они были задраены внизу: каждый командир
приза больше всего на свете боится, как бы пленные не захватили судно. Но
здесь, в бухте, в окружении всего средиземноморского флота, опасность
миновала. Два гребца налегали на весла, и через десять минул Хорнблауэр уже
докладывал о себе адмиралу.
- Вы говорите, она быстроходна? - спросил последний, оглядывая приз.
- Да, сэр. И достаточно маневренна, - отвечал Хорнблауэр.
- Я беру ее на службу. Никогда не хватает судов для доставки депеш, -
задумчиво сказал адмирал.
Несмотря на этот намек, Хорнблауэр приятно удивился, когда получил
официальный приказ со множеством печатей, и вскрыв его, прочел, что "сим вам
указывается и предписывается" принять под командование Его Величества шлюп
"Ла рев" и, сразу по получении направляемых в Англию депеш, "со всей
возможной скоростью" проследовать в Плимут. Это - независимое командование,
это - возможность вновь увидеть Англию (последний раз Хорнблауэр ступал на
родной берег три года назад), наконец это - высокий профессиональный
комплимент. Но другое письмо, доставленное вместе с этим, Хорнблауэр прочел
с меньшим восторгом. "Их превосходительства, генерал-майор сэр Хью и леди
Далримпл, просят и.о. лейтенанта Горацио Хорнблауэра присутствовать на обеде
сегодня, в три часа, в губернаторском дворце".
Может и приятно пообедать с губернатором Гибралтара и его супругой,
однако для и.о. лейтенанта, все пожитки которого умещались в одном маленьком
рундучке, необходимость одеться соответственно случаю заметно омрачала это
удовольствие. И все же редкий молодой человек не испытал бы радостного
трепета, поднимаясь от пристани к губернаторскому дворцу, особенно если его
друг мичман Брэйсгедл, происходивший из богатой семьи и располагавший
неплохим доходом, одолжил бы ему пару лучших белых чулок из китайского
шелка. У Брэйсгедла были полные икры, у Хорнблауэра - тощие, но эту незадачу
удалось искусно преодолеть. Две подушечки из пакли, несколько кусков
лейкопластыря из докторских запасов - и Хорнблауэр стал обладателем пары
превосходных ног, которые не стыдно показать людям. Теперь он мог выставлять
вперед левую ногу и кланяться, не боясь, что чулок соберется в складки. Как
выразился Брэйсгедл, такой ногой джентльмен может гордиться.
В губернаторском дворце Хорнблауэра встретил и провел вперед блестящий
и томный адъютант. Хорнблауэр поклонился сэру Хью, суетливому краснолицему
старому джентльмену, и леди Далримпл, суетливой краснолицей старушке.
- Мистер Хорнблауэр, - сказала леди. - Позвольте представить - Ваше
сиятельство, это мистер Хорнблауэр, новый капитан "Ла рев". Ее сиятельство,
герцогиня Уорфедельская.
Герцогиня, не более не менее! Хорнблауэр выставил вперед положенную
ногу, оттянул носок, приложил руку к сердцу и поклонился так низко, как
только позволяли его тугие бриджи - он вырос с тех пор, как купил их,
поступая на "Неустанный". Подняв взор, он увидел перед собой смелые голубые
глаза и некогда прекрасное немолодое лицо.
- Так это, значиться, он самый и есть? - спросила герцогиня. -
Матильда, милочка, неужели вы доверите меня этому младенцу?
Резкая вульгарность произношения ошеломила Хорнблауэра. Он был готов ко
всему, кроме того, что шикарно разодетая герцогиня заговорит с акцентом
лондонских трущоб. Он уставился на нее, забыв даже выпрямиться, да так
замер, подняв подбородок и прижав руку к сердцу.
- Ну, прямо гусак на лужайке, - сказала герцогиня. - Щас как зашипит.
Она выставила подбородок, уперла руки в колени и закачалась из стороны
в сторону - точь-в-точь разъяренный гусь. Очевидно, получилось так похоже на
Хорнблауэра, что остальные гости расхохотались. Хорнблауэр был в полном
смущении.
- Не обижайте парнишку, - сказала герцогиня, приходя ему на помощь и
хлопая его по плечу. - Молодой он просто, и нечего тут стыдиться. Наоборот,
гордиться надо, что ему в таком возрасте уже доверили судно.
К счастью, приглашение к столу спасло Хорнблауэра от дальнейшего
смущения, в которое повергла его последняя фраза. Хорнблауэр с другими
младшими офицерами и прочей мелюзгой оказался в середине стола; с одного
конца восседали сэр Хью и герцогиня, с другого - леди Далримпл и коммодор.
Однако женщин было куда меньше, чем мужчин: Гибралтар был, по крайней мере,
в техническом смысле, осажденной крепостью. Так что у Хорнблауэра не
оказалось дамы ни с одной стороны, ни с другой; справа сидел встретивший его
молодой адъютант.
- За здоровье Ее Сиятельства, - сказал коммодор, поднимая бокал.
- Спасибочки, - отвечала герцогиня. - Очень вовремя, а то я чуть от
жажды не сдохла.
Она подняла к губам наполненный до краев бокал. Когда она его опустила,
бокал был пуст.
- Веселенькая у вас будет попутчица, - сказал Хорнблауэру адъютант.
- Как это? - изумился Хорнблауэр. Адъютант сочувственно посмотрел на
него.
- Так вам ничего не сказали? - спросил он. - Как всегда тот, кого это
больше всех касается, узнает последним. Отплывая завтра с депешами, вы
будете иметь честь везти Ее Сиятельство в Англию.
- Господи помилуй, - сказал Хорнблауэр.
- Аминь, - благочестиво произнес адъютант, отхлебывая вино. - Какая же
гадость эта сладкая малага. Старый Хар накупил ее в 95-м целую уйму, и с тех
пор каждый губернатор все пытается ее допить.
- Но она-то кто? - спросил Хорнблауэр.
- Ее Сиятельство герцогиня Уорфедельская, - отвечал адъютант. - Разве
вы не слышали, как леди Далримпл ее вам представила?
- Но герцогини так не говорят, - настаивал Хорнблауэр.
- Да. Старый герцог был в маразме, когда женился на ней. Ее друзья
говорят, что она вдова трактирщика. Можете вообразить, что говорят ее враги.
- А как она тут очутилась? - не унимался Хорнблауэр.
- Она следует в Англию. Насколько я понимаю, она была во Флоренции,
когда туда вошли французы, бежала оттуда в Ливорно, там подкупила шкипера
каботажного судна и добралась досюда. Она попросила сэра Хью отправить ее в
Англию, а сэр Хью попросил адмирала. Сэр Хью разобьется в лепешку для
герцогини, даже если ее друзья говорят что она вдова трактирщика.
- Ясно, - сказал Хорнблауэр. За столом послышался взрыв хохота.
Герцогиня ручкой ножа тыкала губернатора в обтянутый алой материей бок -
убедиться, что, тот понял шутку.
- По крайней мере, вам не скучно будет возвращаться домой, - сказал
адъютант.
В тот самый момент перед Хорнблауэром водрузили дымящийся говяжий
филей, и его тревоги померкли перед необходимостью разделывать мясо с
соблюдением всех приличий. Он с опаской взял нож, вилку и оглядел
собравшихся.
- Позвольте положить вам кусочек говядины, Ваше Сиятельство. Мадам?
Сэр? Достаточно, сэр? Немного жира.
В зале было жарко: орудуя ножом и вилкой, Хорнблауэр обливался потом. К
счастью большинство гостей предпочитали другие блюда, так что много резать
не пришлось. Пару изуродованных кусков он положил в свою тарелку, скрыв
таким образом наиболее явные огрехи.
- Говядина из Тетуана, - фыркнул адъютант, - Жесткая и жилистая.
Хорошо губернаторскому адъютанту! Он и вообразить не мог, какой пищей
богов показалось мясо молодому флотскому офицеру, только что с
переполненного фрегата. Даже перспектива принимать герцогиню не могла до
конца испортить Хорнблауэру аппетит. А заключительные блюда - меренги,
миндальные пирожные, кремы и фрукты - что за упоение для молодого человека,
чьим единственным лакомством был воскресный пудинг на нутряном жире с
коринкой.
- Сладкое портит вкус, - сказал адъютант. Хорнблауэра это не волновало.
Теперь шли официальные тосты. Хорнблауэр стоя выпил за здоровье короля
и королевской семьи, поднял бокал за герцогиню.
- Теперь за наших врагов, - сказал сэр Хью, - чтоб их нагруженные
сокровищами галионы попытались пересечь Атлантику.
- В добавление, к вашему тосту, сэр Хью, - произнес коммодор с другого
конца стола. - Чтобы доны надумали, наконец, выйти из Кадиса.
За столом поднялся звероподобный гул. Большая часть присутствующих
флотских офицеров принадлежали к средиземноморской эскадре Джервиса [Джон
Джервис, впоследствии граф Сент-Винсент (1735-1823) - выдающийся английский
флотоводец.], которая последние несколько месяцев моталась по Атлантике в
надежде напасть на испанцев, если те посмеют высунуть нос наружу. Джервис
вынужден был отправлять свои суда для возобновления запасов, так что офицеры
были с тех двух судов его эскадры, что стояли сейчас в порту.
- Джонни Джервис сказал бы на это "аминь", - произнес сэр Хью. - По
полной за донов, джентльмены, и пусть они выходят из Кадиса.
Дамы под предводительством хозяйки покинули комнату, и Хорнблауэр, при
первой возможности, извинился и выскользнул из дворца. Он твердо решил не
напиваться перед первым самостоятельным плаванием.
Может быть, перспектива принимать на борту герцогиню оказалась неплохим
лекарством от чрезмерного возбуждения и спасла Хорнблауэра от излишних
переживаний по поводу его первого самостоятельного плавания. Он проснулся до
зари - еще до краткого в Средиземноморье предрассветного сумрака -
убедиться, что его драгоценный корабль готов к встрече с морем, а также с
врагами, которыми это море изобиловало. Для защиты от них Хорнблауэр
располагал четырьмя игрушечными четырехфунтовыми пушечками, то есть - не мог
противостоять никому. Его суденышко - слабейшее в море, даже самый маленький
торговый бриг и тот вооружен сильнее. Для слабых созданий единственное
спасение - скорость. Хорнблауэр в полумраке посмотрел наверх, туда, где
будут подняты паруса, от которых столько будет зависеть. Вместе с двумя
своими офицерами - мичманом Хантером и помощником штурмана Виньятом - он
прошелся по списку членов команды и еще раз убедился, что все одиннадцать
знают свои обязанности. После этого осталось только облачиться в лучшую
походную форму, кое-как проглотить завтрак и ждать герцогиню.
К счастью, она явилась рано: чтобы проводить герцогиню, Их
Превосходительствам пришлось подняться с постели в самый неурочный час.
Мистер Хантер со сдерживаемым волнением доложил о приближении
губернаторского баркаса.
- Спасибо, мистер Хантер, - холодно отвечал Хорнблауэр - так требовала
служба, хотя всего несколько недель назад они вместе играли в салки на
вантах "Неустанного".
Баркас подошел к борту, и два опрятно одетых матроса зацепили трап. "Ла
рев" так мало возвышалась над водой, что взобраться на нее не составило
труда даже для дам. Губернатор ступил на борт под звуки всего лишь двух
дудок - все, что нашлось на "Ла рев" - за ним леди Далримпл. Потом
герцогиня, потом ее служанка, молодая женщина, такая красавица, какой могла
быть раньше сама герцогиня. Когда на борт поднялись два адъютанта, на палубе
"Ла рев" стало так тесно, что некуда было внести герцогинин багаж.
- Позвольте показать вам каюту, Ваше Сиятельство, - сказал губернатор.
Леди Далримпл сочувственно закудахтала при виде крошечной каюты - там
еле помещались две койки, и каждый входящий неизменно бился головой о
палубный бимс.
- Переживем, - стоически произнесла герцогиня, - а ведь те, кто
отправляется в прогулку на Тайберн, и этого сказать не могут.
Один из адъютантов в последний момент извлек на свет пакет с депешами и
попросил Хорнблауэра расписаться в получении; отзвучали последние прощания,
и сэр Хью с леди Далримпл под звуки дудок покинули корабль.
- На брашпиль! - закричал Хорнблауэр, как только гребцы барказа взялись
за весла.
Несколько секунд напряженной работы, и "Ла рев" снялась с якоря.
- Якорь поднят, сэр, - доложил Виньят.
- Кливер-фалы! - кричал Хорнблауэр. - Грота-фалм!
Подняв паруса, "Ла рев" повернулась через фордевинд. Вся команда была
занята: одни брали якорь на кат, другие ставили паруса, так что Хорнблауэру
пришлось самому салютовать флагом, когда "Ла рев", подгоняемая слабым
северо-восточным ветром, обогнула мол и погрузила нос в первый из
атлантических валов, набегающих через Пролив. Корабль качнуло. Хорнблауэр
сквозь световой люк услышал грохот падающего предмета и вскрик, но ему было
не до женщин там, внизу. Он стоял с подзорной трубой, направляя ее сначала
на Альхесирас, потом на Тарифу - какой-нибудь капер или военное судно могли
неожиданно появиться оттуда и сцапать беззащитное суденышко. До конца
послеполуденной вахты он так и не передохнул. Они обогнули мыс Марроки, и
Хорнблауэр указал курс на Сан-Висенти. Горы Южной Испании начали таять за
горизонтом. Лишь когда с правого борта появился Трафальгарский мыс,
Хорнблауэр сложил трубу и подумал об обеде; хорошо быть капитаном
собственного судна и заказывать обед по своему вкусу. Боль в ногах говорила
о том, что он простоял слишком долго - одиннадцать часов кряду. Если в
дальнейшем ему придется часто самостоятельно командовать кораблями, он
доконает себя таким поведением.
Сидя в каюте на рундуке, Хорнблауэр блаженно расслабился и отправил
кока постучать герцогине, передать приветствия и спросить, все ли в порядке.
Резкий голос герцогини ответил, что ничего не надо, обеда тоже. Хорнблауэр
философски пожал плечами и с юношеским аппетитом уничтожил принесенный обед.
На палубу он поднялся с приближением темноты. Вахту нес Виньят.
- Туман сгущается, сэр, - сказал он.
Так оно и было. Садящееся солнце скрылось за густой пеленой тумана.
Хорнблауэр знал, что это - оборотная сторона попутного ветра; зимой в этих
широтах холодный бриз, достигая Атлантики, вызывает туман.
- К утру еще гуще будет, - сказал он мрачно, и внес коррективы в ночной
приказ, изменив курс вест-тень-норд на вест. Он хотел на случай тумана
держаться подальше от мыса Сан-Висенти.
Вот такие-то пустяки и могут перевернуть всю жизнь - у Хорнблауэра было
впоследствии вдоволь времени порассуждать, что случилось бы, не прикажи он
изменить курс. Ночью он часто поднимался на палубу и вглядывался в
непроницаемую мглу, но критический момент застал его внизу, спящим. Разбудил
Хорнблауэра моряк, энергично трясший его за плечо.
- Пожалуйста, сэр. Пожалуйста, сэр. Меня послал мистер Хантер. Он
просит вас подняться на палубу, сэр.
- Сейчас, - Хорнблауэр заморгал и скатился с койки. Густой туман слегка
розовел в свете только что забрезжившей зари. "Ла рев", качаясь, ползла по
мрачному морю.
Слабый ветер едва обеспечивал ту минимальную скорость, при которой
корабль слушается руля. Хантер, в крайнем напряжении, стоял спиной к
штурвалу.
- Послушайте, - сказал он Хорнблауэру. Он произнес это шепотом и от
волнения забыл прибавить обязательное при обращении к капитану "сэр" -
Хорнблауэр от волнения этого не заметил. Прислушавшись, Хорнблауэр уловил
привычные корабельные звуки - скрип древесины, шум разрезаемого носом моря.
Тут он услышал другие корабельные звуки: рядом тоже скрипело дерево, еще
одно судно разрезало воду.
- Какой-то корабль совсем близко, - сказал Хорнблауэр.
- Да, сэр, - подтвердил Хантер. - После того, как я послал за вами, я
слышал команду. Она была на испанском - по крайней мере, на иностранном
языке.
Страх, подобно туману, сгущался вокруг суденышка.
- Всех наверх. Тихо, - сказал Хорнблауэр. Отдав команду, он тут же
засомневался в ее целесообразности. Можно расставить матросов по местам,
зарядить пушки, но если корабль в тумане не просто торговое судно, то они -
в смертельной опасности. Хорнблауэр попытался успокоить себя - может быть,
это лакомый испанский галион, набитый сокровищами, и, захватив его, он
станет богатым на всю жизнь.
- Поздравляю с Валентиновым днем [14 февраля. В этот день у мыса
Сан-Висенти произошло сражение британского флота под командованием Джона
Джервиса с испанским, закончившееся победой британцев.], - произнес голос
совсем рядом. Хорнблауэр чуть не подпрыгнул от неожиданности: он совершенно
забыл о герцогине.
- Прекратите шуметь, - зашипел он, и герцогиня изумленно смолкла. Она
была закутана в плащ с капюшоном, больше ничего в тумане видно не было.
- Позвольте спросить... - начала она.
- Молчать! - прошептал Хорнблауэр. В тумане послышался резкий голос,
другие голоса повторили приказ, раздались свистки, шум и топот.
- Это испанцы, сэр, да? - прошептал Хантер.
- Испанцы, испанцы. Меняют вахту. Слушайте! До них донеслись два
сдвоенных удара колокола. Четыре склянки утренней вахты. Неожиданно со всех
сторон зазвучали колокола, словно вторя первому.
- Господи, да мы посреди флота, - прошептал Хантер.
- Большие корабли, сэр, - сказал Виньят. Он присоединился к ним по
команде "все наверх". - Когда меняли вахту, я насчитал не меньше шести
различных дудок.
- Значит доны все-таки вышли из Кадиса, - сказал Хантер.
"А я указал курс прямо на них", - горько думал Хорнблауэр. Сумасшедшее,
душераздирающее совпадение. Но он запретил себе говорить об этом. Он даже
подавил истерический смешок, возникший при воспоминании о тосте сэра Хью.
Сказал же он следующее:
- Они прибавляют парусов. Даго на ночь все убирают и дрыхнут, как
какие-нибудь жирные торговцы. Только с восходом они ставят брамсели.
В тумане со всех сторон доносился скрип шкивов в блоках, топот ног у
фалов, удары брошенных на палубу концов, многоголосый гомон.
- Ну и шумят же, черти, - сказал Хантер. Он стоял, пытаясь проникнуть
взглядом за стену тумана. Во всей его позе чувствовалось напряжение.
- Дай Бог, чтоб они шли другим курсом, - рассудительно заметил Виньят.
- Тогда мы их скоро минуем.
- Вряд ли, - сказал Хорнблауэр.
"Ла рев" шла почти прямо по ветру; если бы испанцы шли в бейдевинд или
в галфвинд, то звуки, доносившиеся с ближайшего судна, постепенно стихали
бы, или, напротив, становились громче. Скорее всего, "Ла рев" догнала
испанский флот с его убранными на ночь парусами и теперь была в самой его
гуще. Вопрос, что в таком случае делать: убавить парусов и лечь в дрейф,
чтобы пропустить испанцев мимо, или, наоборот, прибавить и попытаться их
обогнать. Но с каждой минутой становилось все яснее: шлюп идет практически
одним Курсом с флотом, иначе он неизбежно сблизился бы с каким-нибудь
судном. Пока туман не рассеялся, такая позиция надежнее всего.
Но с наступлением утра туман неизбежно рассеется.
- Может, нам изменить курс, сэр? - спросил Виньят.
- Погодите, - сказал Хорнблауэр.
В свете разгорающейся зари мимо приносились клочья более густого тумана
- верный признак, что долго он не продержится. В этот момент они вышли из
полосы тумана на чистую воду.
- Вот он! - сказал Хантер. Офицеры и матросы забегали в панике.
- Стоять, черт возьми! - сорвался Хорнблауэр. Меньше чем в кабельтове с
правого борта почти параллельным курсом шел трехпалубный корабль. Впереди и
по правому борту угадывались силуэты трех боевых кораблей. Ничто не спасет
шлюп, если он привлечет к себе внимание, единственный шанс - идти, как ни в
чем не бывало. Остается надежда, что в беспечном испанском флоте вахтенные
офицеры не знают, что у них нет такого шлюпа, как "Ла рев" или даже, чудом,
что такой шлюп у них есть. В конце концов, "Ла рев" построена во Франции и
оснащена по-французски. Борт о борт "Ла рев" и военные корабли шли по
неспокойному морю. С такого расстояния любая из пятидесяти больших пушек
могла бы расстрелять их в упор; одного попадания хватило бы, чтоб потопить
шлюп. Хантер вполголоса ругался грязными словами, но дисциплина была
безупречная - направленная с испанской палубы подзорная труба не обнаружила
бы на борту шлюпа ничего подозрительного. Мимо них вновь проплыли клочья
тумана, и они вошли в новую полосу.
- Слава Богу! - выдохнул Хантер, не заметив контраста между набожностью
этой фразы и недавними богохульствами.
- Поворот через фордевинд, - скомандовал Хорнблауэр.- Положите ее на
правый галс.
Матросам не надо было напоминать, чтоб они работали тихо: все и так
прекрасно сознавали опасность. "Ла рев" плавно развернулась, шкоты были
выбраны и свернуты без единого звука; теперь шлюп сел круто к ветру и волны
набегали на его правую скулу.
- Сейчас мы пересечем их курс, - сказал Хорнблауэр.
- Дай Бог нам пройти у них под кормой, а не под носом, - заметил
Виньят.
Герцогиня по-прежнему стояла на корме, закутанная в плащ с капюшоном.
Она старалась никому не попадаться под ноги.
- Быть может, Вашему Сиятельству лучше спуститься вниз? - Хорнблауэр с
трудом заставил себя обращаться официально.
- О нет, пожалуйста, - сказала герцогиня. - Я этого не вынесу.
Хорнблауэр пожал плечами и тут же забыл о герцогине, охваченный новой
тревогой. Он ринулся вниз и вернулся с двумя большими запечатанными пакетами
депеш. Вынув из ограждения кофель-нагель, он принялся куском веревки
тщательно приматывать его к пакетам.
- Пожалуйста, - сказала герцогиня, - пожалуйста, мистер Хорнблауэр,
скажите, что вы делаете?
- Хочу убедиться, что они утонут, если судно будет захвачено и я
выброшу их за борт, - мрачно ответил Хорнблауэр.
- Но тогда они пропадут?
- Это лучше, чем если их прочтут испанцы, - Хорнблауэр с трудом
сохранял спокойствие.
- Я могу позаботиться о них, - сказала герцогиня. - Конечно, могу.
Хорнблауэр пристально посмотрел на нее.
- Нет, - сказал он. - Они могут обыскать ваш багаж. Скорее всего, так
они и поступят.
- Багаж! - воскликнула герцогиня. - Как будто я собираюсь убирать их в
багаж! Я спрячу их на себе - меня-то они обыскивать не будут. У меня под
юбкой их точно никто не найдет.
Неприкрытый реализм этих слов слегка ошеломил Хорнблауэра и
одновременно заставил его почувствовать, что в предложении герцогини что-то
есть.
- Если они нас захватят, - продолжала герцогиня, - не дай Бог, конечно,
но если они нас захватят, меня они в плен не возьмут. Они отправят меня в
Лиссабон и при первой же возможности посадят на английское судно. Тогда я
немедленно передам депеши. Поздно, конечно, но лучше поздно, чем никогда.
- Это верно, - задумчиво произнес Хорнблауэр.
- Я буду беречь их пуще жизни, - сказала герцогиня. - Клянусь, что не
расстанусь с ними. Я никому не скажу, что они у меня, пока не передам их
королевскому офицеру.
Она посмотрела на Хорнблауэра. Ее взгляд светился честностью.
- Туман рассеивается, сэр, - заметил Виньят,
- Быстро! - сказала герцогиня.
Медлить было нельзя. Хорнблауэр высвободил пакеты из намотанной на них
веревки, вручил их герцогине и вставил кофель-нагель на место.
- Ох уж эта чертова французская мода, - сказала герцогиня. - Я правду
сказала, что спрячу их под юбками. За пазухой у меня места нет.
Действительно, верхняя часть платья отнюдь не выглядела вместительной:
талия располагалась прямо под мышками, а дальше платье свисало свободно, в
полном противоречии с анатомией.
- Дайте мне ярд этой веревки, быстро, - сказала герцогиня. Виньят
отрезал ножом веревку и протянул герцогине. Она уже задрала юбки. Хорнблауэр
в ужасе увидел полоску белого тела над чулками и тут же отвернулся. Туман
несомненно, рассеивался.
- Можете смотреть, - сказала герцогиня, но юбки упали именно в тот
самый момент, когда Хорнблауэр обернулся. - Они у меня под сорочкой, прямо
на теле, как я вам обещала. Со времен Директории никто больше не носит
корсетов. Так что я привязала их веревкой, один к животу, другой к спине. Вы
что-нибудь видите?
Она повернулась кругом, чтоб Хорнблауэр смог убедиться.
- Нет, ничего не видно, - сказал он. - Я должен поблагодарить Ваше
Сиятельство.
- Некоторое утолщение есть, - заметила герцогиня, - но неважно, что
подумают испанцы, раз они не подумают правды.
Невозможность что-либо делать ставила Хорнблауэра в неудобное
положение. Обсуждать с женщиной ее сорочки и корсеты - или отсутствие оных -
занятие более чем странное.
Бледное солнце, еще совсем низкое, пробило туман и засияло им в глаза.
Грот отбрасывал на палубу бледную тень. Солнце с каждой минутой светило все
ярче.
- Вот оно, - сказал Хорнблауэр.
Горизонт стремительно распахнулся - сначала с нескольких ярдов до
сотен, затем с сотен ярдов до полумили. Море было усеяно кораблями. Не менее
шести были видны отчетливо, четыре линейных корабля и два больших фрегата.
На их мачтах развевались красно-золотые испанские флаги, и, что еще более
характерно, с них свисали большие деревянные кресты.
- Разверните судно обратно, мистер Хантер, - сказал Хорнблауэр. - Назад
в туман.
Это был единственный шанс на спасение. Приближающиеся корабли
обязательно обратят на них внимание, избежать их не удастся. "Ла рев"
развернулась, но полоска тумана, из которой они только что вынырнули, уже
растаяла под жарким солнцем. Последние остатки ее плыли впереди, но и они,
тая, относились ветром. Прогремел пушечный выстрел, и недалеко от правого
борта взвился фонтан брызг. Хорнблауэр оглянулся - как раз вовремя, чтоб
увидеть последние клубы дыма, поднимающиеся над носом преследующего их
фрегата.
- Два румба вправо, - сказал он рулевому, пытаясь учесть одновременно
курс фрегата, направление ветра, расположение других судов и последнего
островка тумана.
- Два румба вправо, - повторил рулевой. - фока- и грота-шкоты! - сказал
Хантер. Новый выстрел. Ядро упало далеко за кормой, но направление было
выбрано верно. Хорнблауэр неожиданно вспомнил о герцогине.
- Вы должны спуститься вниз, Ваше Сиятельство, - отрывисто сказал он.
- Нет, нет, нет, - сердито запротестовала герцогиня.- Пожалуйста,
позвольте мне остаться. Я не могу спуститься в каюту, там эта моя горничная
лежит в морской болезни и собирается помирать. Только не в эту вонючую
коробку.
Да и незачем было отсылать ее в каюту. Обшивка "Ла рев" слишком тонка,
чтоб устоять перед артиллерийским обстрелом. В трюме, ниже ватерлинии,
женщины были бы в безопасности - но для этого им пришлось бы лечь на бочки с
солониной.
- Корабль впереди, - крикнул впередсмотрящий. Туман рассеялся, и меньше
чем в полумиле впереди возник силуэт линейного корабля, идущего почти тем же
курсом, что и "Ла рев". Ба-бах - донеслось с фрегата. Эти выстрелы наверняка
всполошили всю эскадру. На линейном корабле впереди поняли, что за шлюпом
погоня. В воздухе с пугающим свистом пролетело ядро. Линейный корабль ждал
их - марсели его медленно разворачивались.
- К шкотам! - приказал Хорнблауэр. - Мистер Хантер, поворот через
фордевинд.
"Ла рев" снова развернулась, направляясь в быстро сужающийся просвет
между судами. Фрегат ринулся наперерез. Ядро с ужасающим свистом пронеслось
в нескольких футах от Хорнблауэра, так что поток воздуха заставил его
пошатнуться. В гроте появилась дыра.
- Ваше Сиятельство, - сказал Хорнблауэр. - Это не предупредительные
выстрелы.
Теперь по ним стрелял линейный корабль, чей капитан наконец-то
подготовил корабль к бою и расставил людей на батарее верхней палубы. Одно
ядро попало в корпус "Ла рев"; палуба задрожала под ногами, словно корабль
разваливался на куски. Тут же другое ядро ударило в мачту, штаги и ванты
лопнули, на палубу посыпались щепки. Мачта, паруса, гик, гафель - все
полетело за борт. Зацепившись за воду, они развернули двигавшийся по инерции
остов. Все на мгновение оцепенели.
- Кто-нибудь ранен? - спросил Хорнблауэр, приходя в себя.
- Только царапина, сэр, - ответил кто-то. - Просто чудо, что никто не
убит.
- Плотник, замерьте уровень воды в льяле, - сказал Хорнблауэр и тут же
опомнился. - Нет, черт возьми. Отставить. Если доны могут спасти судно,
пусть делают это сами.
Линейный корабль, чей залп произвел эти разрушения уже расправил
марсели и двинулся прочь, фрегат быстро настигал их. Из кормового люка
выбралась рыдающая женщина. Это была горничная герцогини, от страха
позабывшая про морскую болезнь.
- Вашему Сиятельству стоит сложить багаж, - сказал Хорнблауэр. - Без
сомнения вы скоро нас покинете. Надеюсь, доны предоставят вам каюту
поудобнее.
Он изо всех сил старался говорить спокойно, как если бы в самом скором
времени его не ждал испанский плен; но от его спутницы не укрылись ни
подергивание обычно твердого рта, ни плотно сжатые кулаки.
- Как мне выразить, насколько меня это огорчает. - В голосе герцогини
сквозила жалость.
- Тем тяжелее это для меня, - сказал Хорнблауэр и даже выдавал улыбку.
Испанский фрегат лег в дрейф в кабельтове с наветренной стороны.
- Позвольте, сэр, - сказал Хантер.
- Да?
- Мы можем сражаться, сэр. Только прикажите. Когда доны будут
высаживаться на "Ла рев", можно внезапным выстрелом потопить шлюпки. Первый
раз мы их отобьем.
Измученный Хорнблауэр чуть было не выпалил: "Бросьте валять дурака" -
но сдержался и просто указал на фрегат. Двадцать пушек глядели на них в
упор. Даже шлюпка, спускаемая сейчас с фрегата, несла по крайней мере в два
раза больше людей, чем их шлюп. "Ла рев" была не больше иной прогулочной
яхты. Это не десять к одному, даже не сто к одному.
- Понятно, сэр, - сказал Хантер. Испанская шлюпка спустилась на воду и
готовилась отвалить.
- Мне надо поговорить с вами наедине, мистер Хорнблауэр, - неожиданно
сказала герцогиня.
Хантер и Виньят, услышав ее слова, отошли в сторону.
- Да, Ваше Сиятельство, - сказал Хорнблауэр. Герцогиня, по-прежнему
обнимая плачущую горничную, посмотрела прямо на него.
- Я такая же герцогиня, как и вы, - сказала она.
- Господи! - воскликнул Хорнблауэр. - Кто же вы?
- Китти Кобхэм, - Имя показалось Хорнблауэру смутно знакомым.
- Я вижу, мистер Хорнблауэр, вы слишком молоды, чтобы меня помнить.
Прошло пять лет с тех пор, как я последний раз играла на сцене.
Вот оно что! Актриса Китти Кобхэм.
- Я не успею вам все рассказать, - продолжала герцогиня - испанская
лодка быстро приближалась к ним, - но вступление французов во Флоренцию было
лишь последним звеном в цепочке моих несчастий. Я бежала от них без копейки
денег. Кто шевельнет пальцем ради бывшей артистки - брошенной и покинутой?
Что мне оставалось делать? Другое дело герцогиня. Старушка Далримпл в
Гибралтаре из кожи вон лезла, чтобы угодить герцогине Уорфедельской.
- Почему вы выбрали этот титул? - против воли спросил Хорнблауэр.
- Я ее знаю, - пожала плечами герцогиня. - Она именно такая, как я ее
изобразила. Поэтому я ее и выбрала - характерные роли всегда давались мне
лучше, чем откровенный фарс. И не так скучно долго играть.
- Но мои депеши, - всполошился Хорнблауэр. - Верните их немедленно.
- Как скажете, - отвечала герцогиня. - Но когда придут испанцы, я смогу
по-прежнему оставаться герцогиней. Они освободят меня при первой
возможности. Я буду хранить эти депеши, как зеницу ока, клянусь вам,
клянусь! Если вы доверите их мне, я передам их не позже, чем через месяц.
Хорнблауэр смотрел в ее умоляющие глаза. Быть может, она шпионка и
искусно пытается сохранить депеши, чтоб потом передать их испанцам. Но
никакой шпион бы не рассчитал, что "Ла рев" в тумане зайдет в самую середину
испанского флота.
- Да, я прикладывалась к бутылочке, - говорила герцогиня. - Я пила. Но
в Гибралтаре я оставалась трезвой, так ведь? И я не выпью ни капли, ни одной
капли, до возвращения в Англию. Клянусь. Прошу вас, сэр. Умоляю вас.
Позвольте мне сделать для моей страны то, что в моих силах.
Это был нелегкий выбор для девятнадцатилетнего молодого человека,
который ни разу в жизни не разговаривал с актрисой. За бортом послышались
голоса - сейчас испанская лодка зацепится за шлюп.
- Оставьте их у себя, - сказал Хорнблауэр. - Вручите, когда сможете.
Он не сводил глаз с ее лица, ждал, не мелькнет ли в ее глазах
торжество. Если бы он увидел что-нибудь в этом роде, то в ту же минуту
сорвал бы депеши с тела герцогини. Однако лицо ее выражало обыкновенное
удовольствие, - и лишь тогда он решил поверить ей, - не прежде.
- О, благодарю вас, сэр, - сказала герцогиня. Испанская лодка
зацепилась за шлюп и испанский офицер неуклюже попытался вскарабкаться на
борт. Наконец он на четвереньках выбрался на палубу, поднялся на ноги, и
Хорнблауэр заспешил ему на встречу. Победитель и побежденный обменялись
поклонами. Хорнблауэр не понимал, что говорит испанец, но, очевидно, это
были официальные фразы. Испанец заметил женщин и замер в изумлении,
Хорнблауэр поспешил представить на ломаном испанском:
- Senor el tenenie Espanol. Senora la Duquesa de Wharfedale.
Титул явно произвел впечатление, лейтенант низко поклонился, герцогиня
отвечала высокомерным безразличием. Хорнблауэр мог не опасаться за судьбу
депеш. Эта мысль немного скрашивала ему ожидание испанского плена на борту
своего полузатонувшего суденышка. Тут он услышал с подветренной стороны как
бы раскаты дальнего грома. Гром не может греметь так долго. Это бортовые
залпы сражающихся кораблей - или флотов. Где-то за мысом Сан-Висенти
британский флот настиг, наконец, испанцев. Артиллерийские залпы гремели все
яростней. Взобравшиеся на палубу испанцы заволновалась. Хорнблауэр стоял с
непокрытой головой и ждал, пока его уведут.
Плен - это ужасно. Хорнблауэр ощутил это, как только прошло первое
оцепенение. Даже весть о сокрушительном поражении испанского флота у мыса
Сан-Висенти не могла смягчить отчаяние несчастного пленника. Не тяжелые
условия (десять квадратных футов на человека в пустом парусном хранилище
вместе с другими пленными уорент-офицерами) угнетали его - младшему офицеру
в море приходится не лучше. Страшнее всего была утрата свободы, сам факт
плена.
Так прошло четыре месяца, пока Хорнблауэру пришло первое письмо -
испанское правительство, нерасторопное во всех отношениях, располагало
худшей почтовой системой в Европе. Но вот это письмо, с несколько раз
поправленным адресом, в его руках, после того, как Хорнблауэр буквально
вырвал его из рук тупого унтер-офицера, озадаченного странной фамилией.
Почерк был незнакомый, сломав печать и прочитав обращение, Хорнблауэр
подумал было, что вскрыл чужое письмо. "Милый мальчик" - начиналось оно. Кто
мог так его называть? Он читал, как во сне.
"Милый мальчик,
Надеюсь, Вам приятно будет узнать, что данное мне Вами, доставлено по
назначению. Когда я вручала его, мне сказали, что вы в плену. Сердце мое
обливается кровью. Еще мне сказали, что они очень довольны тем, как вы
поступили. А один из этих адмиралов - совладелец Друри-Лейн[Старейший театр
в Лондоне.]. Кто бы мог подумать? Но он улыбнулся мне, а я улыбнулась в
ответ. Я тогда не знала, что он совладелец, и улыбалась просто от доброты
сердечной. Боюсь, рассказывая ему о своих злоключениях с драгоценным грузом,
я всего лишь разыграла представление. Но он мне поверил, а моя улыбка и мои
приключения так его растрогали, что он потребовал у Шерри роль для меня, и
вот теперь я играю вторые роли, преимущественно трагических матерей, и
срываю аплодисменты партера. Это - утешение в старости, чье приближение я
чувствую все острее. Я не притрагивалась к вину с тех пор, как рассталась с
Вами, и никогда больше не притронусь. И еще одно: мой адмирал обещал
переправить это письмо со следующей картелью - вам это слово, без сомнения,
говорит больше, чем мне. Надеюсь только, что письмо когда-нибудь доберется
до Вас и утешит Вас в Ваших бедствиях.
Молюсь за Вас еженощно. Ваш преданный друг Катарина Кобхэм"
Утешит в бедствиях? Возможно. Отрадно было сознавать, что депеши
доставлены по назначению, и что, судя по письму, Лорды Адмиралтейства им
довольны. Отрадно было даже то, что герцогиня вновь играет на сцене. Но все
это меркло рядом с его страданиями.
Тут появился стражник и повел Хорнблауэра к коменданту. Рядом с
комендантом сидел переводчик - перебежчик из ирландцев. На столе лежали
бумаги - видимо, комендант получил их с той же картелью, что и послание
Китти Кобхем.
- Добрый вечер, сударь, - как всегда вежливо сказал комендант,
предлагая стул.
- Добрый вечер, сударь, премного благодарен. - Хорнблауэр учил
испанский язык медленно и мучительно.
- Вы получили повышение, - сказал ирландец по-английски.
- Что? - переспросил Хорнблауэр.
- Повышение, - повторил ирландец. - Вот письмо: "До сведения испанских
властей доводится, что ввиду безупречной службы временно назначенный
исполнять обязанности лейтенанта мичман Горацио Хорнблауэр утвержден в
лейтенантском чине. Лорды Адмиралтейства выражают уверенность, что мистеру
Горацио Хорнблауэру будут немедленно предоставлены все причитающиеся
младшему офицерскому составу привилегии". Вот так, молодой человек.
- Примите поздравления, сударь, - сказал комендант.
- Большое спасибо, сударь, - ответил Хорнблауэр. Добродушный старый
комендант ласково улыбнулся нескладному юноше и хотел было продолжать,
однако Хорнблауэр не мог разобрать испанских терминов и в отчаянии посмотрел
на переводчика.
- Теперь вы офицер, - сказал тот, - и вас переведут в помещение для
пленных офицеров.
- Спасибо, - отвечал Хорнблауэр.
- Вы будете получать половину причитающегося вашему званию жалованья.
- Спасибо.
- Вас будут отпускать под честное слово. Дав слово, вы сможете в
течение двух часов посещать город и его окрестности.
- Спасибо, - сказал Хорнблауэр.
В последующие долгие месяцы страдания Хорнблауэра несколько облегчались
тем, что на два часа ежедневно его честное слово давало ему свободу; свободу
побродить по улочкам маленького городка, выпить чашку шоколада или стаканчик
вина - если у него были деньги - вежливо и с большим трудом поговорить с
испанскими солдатами, матросами или горожанами. Но еще лучше было провести
свои два часа, бродя по козьим тропкам на мысу, подставив голову ветру и
солнцу, в обществе моря, исцеляющего горькую тоску плена. Еда теперь была
чуть получше, помещение чуть поудобнее. А главное - сознание, что он
лейтенант, лейтенант королевской службы, и если когда-нибудь, хоть
когда-нибудь эта война закончится, и его выпустят на свободу, он сможет
голодать на половинное жалование - ибо с окончанием войны на флоте не
останется свободных мест для младших офицеров. Но он честно заработал свое
повышение. Он заслужил одобрение начальства. Об этом стоило подумать во
время одиноких прогулок.
И вот наступил день, когда задул штормовой зюйд-вест с той стороны
Атлантики. Пролетев над бескрайним водным простором, он беспрепятственно
набирал скорость, обращая море в череду бегущих валов, с грохотом и брызгами
разбивающихся об испанский берег. Хорнблауэр стоял на мысу над Феррольской
бухтой, придерживая рваную шинель и наклоняясь навстречу ветру, чтоб устоять
на ногах. Ветер дул в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание. Если
повернуться к ветру спиной, дышать становилось легче, но тогда ветер задувал
в глаза растрепанные волосы, задирал на голову плащ и так шаг за шагом
заставлял Хорнблауэра спускаться вниз, к Ферролю, куда ему сейчас совсем не
хотелось возвращаться. На два часа он один и свободен, и эти два часа были
для него драгоценны. Он мог вдыхать атлантический воздух, идти, куда
пожелает, делать, что захочет. Он мог смотреть на море: иногда с мыса
удавалось разглядеть британский военный корабль, медленно пробирающийся
вдоль берега в надежде захватить врасплох каботажное судно, наблюдая
одновременно за военно-морскими приготовлениями испанцев. Когда такое судно
появлялось в отпущенные Хорнблауэру два часа, он стоял и не отрываясь глядел
на него, как умирающий от жажды глядит на недостижимый стакан воды, примечал
все мелкие детали, вроде формы марселей и особенностей покраски; сердце его
разрывалось на части. Кончался второй год плена. Двадцать два месяца, по
двадцать четыре часа в сутки находился он под замком, запертый вместе с
пятью другими младшими офицерами в тесной комнатушке крепости Эль-Ферроль. А
сегодня ветер бушевал над ним, свободный и неукротимый. Хорнблауэр стоял
лицом к ветру, перед ним лежала Корунья: белые домики, рассыпанные по
склонам, как куски сахара. Между ним и Коруньей раскинулась покрытая
барашками бухта Корунья, а слева тянулся узкий проход в Феррольский залив.
Справа была открытая Атлантика; от подножия невысоких обрывов к северу
тянулась цепочка рифов - Dientes del Diablo - Чертовы зубы. Подгоняемые
ветром валы с промежутком в полминуты накатывали на рифы, ударяя о них с
такой силой, что содрогался самый мыс, на котором стоял Хорнблауэр. Каждый
вал рассыпался фонтаном брызг, которые тут же относил ветер, вновь открывая
взору черные клыки скал.
Хорнблауэр был на мысу не один: в нескольких ярдах от него нес дозорную
службу артиллерист испанского ополчения. Он непрерывно осматривал море в
подзорную трубу. Воюя с Англией, приходится все время быть начеку: на
горизонте может внезапно появиться флот, высадить небольшой десант,
захватить Ферроль, сжечь док и корабли. Сегодня на это надеяться не
приходилось - в такую погоду войско на берег не высадишь.
Однако часовой, без сомнения, пристально смотрел в какую-то точку с
наветренной стороны; вытерев заслезившийся глаз рукавом, он стал смотреть
снова. Хорнблауэр глядел туда же, не понимая, что привлекло внимание
часового. Тот что-то пробормотал, потом повернулся и затрусил к караулке,
где грелись остальные ополченцы, обслуживающие установленные на обрыве
пушки. Вернулся он с дежурным сержантом, который взял подзорную трубу и стал
смотреть туда же, куда прежде часовой. Оба затараторили на варварском
гальегском диалекте; за два года упорных трудов Хорнблауэр овладел не только
кастильским, но и галисийским, однако сейчас в реве ветра не понимал ни
слова. Наконец, когда сержант согласно кивнул, Хорнблауэр невооруженным
глазом разглядел, о чем они спорили. Светло-серый прямоугольник над серым
морем - парус какого-то корабля. Корабль несется по ветру, чтоб укрыться в
Корунье или Ферроле.
Весьма опрометчиво, ибо судну будет одинаково трудно как лечь в дрейф и
бросить якорь в бухте Корунья, так и пройти узкий пролив, соединяющий с
морем Феррольский залив. Осторожный капитан предпочел бы лавировать от
подветренного берега, пока ветер не ослабнет. "Ох уж эти испанские капитаны,
- подумал Хорнблауэр, пожимая плечами. - Впрочем, естественно, они стараются
побыстрее добраться до гавани, ведь море прочесывает Королевский Флот". Но
сержант и часовой не стали бы так волноваться из-за одного-единственного
судна. Хорнблауэр не мог больше сдерживаться. Он подошел к оживленно
разговаривающим ополченцам, мысленно формулируя фразы на чужом языке.
- Прошу вас, господа, - сказал он и начал снова. - Прошу вас, господа,
скажите, что вы видите?
Сержант взглянул на Хорнблауэра и, повинуясь какому-то непонятному
порыву, вручил ему трубу - Хорнблауэр чуть не выхватил ее из рук. В
подзорную трубу Хорнблауэр различил корабль с полностью зарифленными
марселями (все равно куда больше парусов, чем разумно в такую погоду)
стремительно мчащийся к ним навстречу. Через секунду он увидел еще один
серый прямоугольник. Еще парус. Еще корабль. Фор-стеньга значительно короче
грот-стеньги, да не только это - весь облик до боли знакомый - британское
военное судно, британский фрегат, преследующий другой корабль - очевидно,
испанский капер. Упорная погоня - силы участников почти равны. Вполне
вероятно, что испанцы укроются под защитой береговых батарей раньше, чем
фрегат их настигнет. Хорнблауэр опустил трубу, чтоб дать глазу передохнуть,
и сержант тут же вырвал ее из рук. Он внимательно следил за англичанином и
по выражению его лица прочел все, что ему было нужно. Эти корабли ведут себя
так, что он поступит правильно, если позовет офицера и поднимет тревогу.
Сержант и часовой побежали в караулку, и через несколько секунд артиллеристы
уже бежали к пушкам на краю обрыва. Вскоре на дороге, пришпоривая коня,
показался офицер. Взглянув в подзорную трубу, он тут же поскакал к батарее,
и вскоре пушечный выстрел оповестил всю береговую охрану о появлении
неприятельского судна. На флагштоке рядом с батареей взвился испанский флаг;
в ответ флаг взметнулся над Сан-Антоном, где другая батарея охраняла бухту
Корунья. В готовность была приведена и артиллерия порта. Теперь, если
британский фрегат подойдет на пушечный выстрел, ему несдобровать.
Преследователь и преследуемый были уже гораздо ближе к Корунье. Теперь
Хорнблауэр с мыса видел их целиком. Они стремительно неслись вперед, и
Хорнблауэр каждую минуту ожидал, что ветер сломает стеньги или сорвет с
ликтросов паруса. Фрегат отставал примерно на полмили, чтоб стрелять из
пушек в такую качку, ему нужно было подойти значительно ближе. Вот по дороге
прискакал комендант со своими офицерами, он заметил Хорнблауэра и с
испанской учтивостью поднял шляпу; Хорнблауэр, без шляпы; постарался так же
учтиво поклониться. Он подошел к коменданту с неотложной просьбой - ему
пришлось ухватиться за луку седла и кричать испанцу прямо в лицо.
- Сударь, я дал честное слово и должен вернуться через десять минут.
Можно мне продлить отлучку? Пожалуйста, разрешите мне остаться!
- Оставайтесь, сеньор, - милостиво согласился комендант.
Хорнблауэр смотрел за погоней и в то же время внимательно наблюдал
подготовку к обороне. Он дал честное слово, но никакой кодекс чести не
запрещает ему запоминать то, что он видит. Когда-нибудь, возможно, он будет
свободен, и тогда, может быть, знания об обороне Ферроля ему пригодятся. С
приближением судов волнение нарастало. Английский капитан держался ярдов на
сто мористее испанца, но догнать его никак не мог - Хорнблауэру даже
показалось что испанец увеличивает разрыв. Однако английский корабль ближе к
открытому морю, значит этот путь закрыт. Свернув от берега, испанец потеряет
свое преимущество. Если он не сумеет попасть в бухту Корунья или Феррольский
залив, он обречен.
Сейчас испанец поравнялся с мысом Корунья, - пора круто поворачивать
руль и заходить в бухту, рассчитывая что под защитой мыса якоря смогут
удержать корабль. Но когда такой силы ветер свистит среди скал и обрывов,
все может случиться. Видимо, идущий из бухты порыв ветра ударил судно в лоб
при попытке обогнуть мыс. Хорнблауэр видел, как оно закачалось, а потом,
когда встречный порыв стих и ветер вновь подхватил его, накренилось и почти
легло на борт. Когда судно выровнялось, Хорнблауэр на мгновение увидел дыру
в грот-марселе. На мгновение, ибо после образования дыры миги марселя
сочтены - только что появилась дыра, и вот уже парус исчез, разорванный в
клочья. Баланс давления нарушился, и судно тут же потеряло управление;
ветер, наполнив фор-марсель, развернул судно, как флюгер. Если б у
испанцев хватило времени поставить хоть какой-нибудь парус ближе к корме,
судно еще можно было бы спасти, но в этих замкнутых водах лишнего времени не
бывает. Только что судно могло обогнуть мыс Корунья, теперь эта возможность
утрачена.
У испанца оставались еще шансы проскочить в узкий проливчик,
соединяющий с морем Феррольский залив, ветер для этого был попутный - почти.
Хорнблауэр, стоя на мысу, пытался представить себе, что думает на качающейся
палубе испанский капитан. Он видел, как тот выровнял судно и направил в
узкий пролив, знаменитый у моряков своей труднопроходимостью. Он видел, как
судно взяло курс, и несколько секунд, пока оно неслось к устью, казалось,
что испанцам удастся-таки, несмотря ни на что, проскочить точно в пролив.
Тут снова налетел встречный ветер. Если бы судно хорошо слушалось руля, оно
могло бы спастись, но с нарушенным балансом парусов оно неизбежно
запаздывало. Яростный порыв ветра развернул его нос, и стало ясно, что судно
обречено. Но испанский капитан решил играть до конца. Он не хотел
выбрасывать корабль на подножие низких обрывов. Круто развернув руль, он
предпринял смелую попытку обогнуть Феррольский мыс на отраженном от обрывов
ветре.
Попытка смелая, но с самого начала обреченная на неудачу - судно и
впрямь обогнуло мыс, но ветер снова развернул его нос, и корабль полетел на
зазубренную цепочку Чертовых зубов. Хорнблауэр, комендант и все остальные
бросились на другую сторону мыса, досмотреть финальный акт трагедии. Судно,
подхваченное попутным ветром, с невероятной быстротой неслось к рифам. Волна
подхватила его, еще увеличив скорость. Оно ударилось об риф и на секунду
исчезло из виду, скрытое пеленой брызг. Когда брызги рассеялись, его трудно
было узнать. Все три мачты исчезли, и только черный корпус возвышался над
белой пеной. Инерция и волна почти протащили его через риф - без сомнения,
распоров днище - и судно зацепилось кормой, а носом зарылось в относительно
спокойную воду позади рифа.
На палубе оставались люди. Хорнблауэр видел, как они, ища спасения,
жмутся к уступу полуюта. Новый вал разбился о Чертовы зубы, окутав брызгами
несчастное судно. Но вот оно снова появилось, черное на фоне белой пены.
Теперь, под прикрытием погубившего его рифа, оно было относительно защищено.
Хорнблауэр видел, как на его палубе копошатся живые существа. Жить им
оставалось недолго - минут пять, если повезет. Если не повезет - часов пять.
Вокруг него испанцы выкрикивали проклятия. Женщины плакали, мужчины в
ярости грозили кулаками уходящему фрегату, который, удовлетворившись
достигнутым, вовремя развернулся и теперь под штормовыми парусами лавировал
в открытое море. Ужасно было смотреть на обреченных испанцев. Если более
крупная волна, перекатившись через риф, не смоет корму и судно не затонет
окончательно, оно так и будет биться о рифы вместе с бедными моряками. Если
оно не разобьется сразу, несчастные не вынесут постоянных ударов ледяных
брызг. Надо что-то сделать, надо их спасти, но лодка не сможет обогнуть мыс
и Чертовы зубы, не сможет добраться до останков судна. Но... Мысли
Хорнблауэра понеслись галопом. Комендант, сидя на лошади, что-то сердито
говорил испанскому флотскому офицеру, очевидно о том же самом, офицер
разводил руками, объясняя, что любая попытка спасти потерпевших обречена на
провал. И все же... Два года Хорнблауэр был в плену; вся его искусственно
сдерживаемая энергия рвалась наружу, а после двух лет заключения ему было
все равно, будет он жить или погибнет. Он подошел к коменданту и вмешался в
спор.
- Сударь, - сказал он. - Позвольте, я попробую их спасти. Может быть,
из этой бухточки... Если со мной отправятся несколько рыбаков...
Комендант посмотрел на офицера. Офицер пожал плечами.
- Как вы хотите это сделать? - спросил комендант Хорнблауэра.
- Мы должны перетащить через мыс лодку из дока, - объяснил Хорнблауэр,
с трудом облекая свои мысли в испанские фразы. - Но надо быстро... быстро!
Он указал на обломки судна. Волна, разбивающаяся о Чертовы зубы,
прибавила силы его словам.
- Но как вы перетащите лодку? - спросил комендант. Даже по-английски
кричать против ветра было бы очень трудно; кричать же по-испански было свыше
его сил.
- Покажу вам в доке, сударь, - крикнул Хорнблауэр. - Объяснить не могу.
Но надо быстрее.
- Так вы хотите отправиться в док?
- Да, да.
- Садитесь сзади меня, сударь, - сказал комендант. Хорнблауэр неловко
вскарабкался на круп и уцепился за пояс коменданта. Лошадь, побежала вниз по
склону. Хорнблауэра замотало из стороны в сторону. Все городские и
гарнизонные зеваки бежали за ними.
Феррольский док пришел в полный упадок по причине британской блокады.
Расположенный в одном из самых глухих уголков Испании, связанный с ее
внутренними частями самыми плохими дорогами, он получал большинство припасов
морским путем, а теперь, в результате блокады, оказался от них отрезан.
Заход испанских военных судов лишил его последних запасов, тогда же
большинство докеров завербовали во флот. Но Хорнблауэр из прежних
внимательных наблюдений знал: все что ему понадобится, там есть. Он
соскользнул с лоша