Виктория Хольт. Королева-распутница Трилогия о Екатерине Медичи - 3 ----------------------------------------------------------------------- Хольт В. Отравительница (окончание); Королева-распутница. Перевод А.Е.Герасимова, 1996. - Краснодар: Кн. изд-во, 1996. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 сентября 2003 года ----------------------------------------------------------------------- Имя Виктории Хольт стало популярным буквально в считанные дни, когда одна за другой появились книги этой известной во многих странах английской писательницы, издававшей также романы под псевдонимами Филиппа Карр, Джейн Плейди. "Мадам Змея". "Отравительница" и "Королева-распутница" (трилогия) - романы не столько исторические, сколько любовные. Хотя запоминаются точностью деталей, характеров, описанием быта и семейных отношений. И, конечно, образом главной героини Катрин, Екатерины Медичи, итальянки, ставшей французской королевой, страстно жаждущей любви короля Генриха, власти и... смерти соперницы Дианы де Пуатье. Исторический роман-трилогия ("Мадам Змея", "Отравительница", "Королева-распутница") - один из самих интересных среди принадлежащих перу замечательной английской писательницы Викторин Хольт, и его жанр можно определить как любовно-приключенческий. Неуемная жажда власти, стремление править страной, руководя действиями своих детей, коварство королевы-матери, Екатерины Медичи, стали причиной многих загадочных и страшных преступлений во Франции во второй половине XVI века. СОДЕРЖАНИЕ Глава первая Глава вторая Глава третья Глава четвертая Глава пятая Глава шестая ГЛАВА ПЕРВАЯ Обнесенный толстой каменной стеной Париж изнемогал от летнего зноя. Но уже несколько недель путники, прибывавшие из дальних уголков страны, входили в столицу через городские ворота. Знать шла в сопровождении свиты, к которой в пути пристраивались нищие, разбойники и бродяги. Казалось, будто вся Франция желает увидеть бракосочетание принцессы-католички с наваррским королем-гугенотом. То и дело к воротам под пение труб подъезжал очередной дворянин со своим эскортом. Он двигался к Лувру по улицам, застроенным высокими красивыми зданиями с островерхими серыми крышами. Если это был католик, то звучали приветственные крики католиков. Если появлялся гугенот, то его радостно встречали единоверцы. В узких грязных переулках с множеством мух ощущалось напряжение; оно висело над улицами и площадями, лежавшими под сенью готических башен Сент-Шанель и Нотр-Дам, мрачных тюрем Бастилии и Консьержери. Нищие вдыхали запахи стряпни - это был город ресторанов, где процветали кулинары и кондитеры, пользовавшиеся покровительством знати и самого короля. Голод не мешал нищим сохранять бдительность. Временами в тавернах вспыхивали драки. Говорили, что в "Ананасе" убили человека и без лишнего шума выбросили его тело в Сену. Это был гугенот, и не следовало удивляться, что с ним произошло несчастье в католическом Париже. Появление одинокого гугенота среди католиков было опасным вызовом. Но этим летом в Париже находились тысячи гугенотов. Их видели на улицах, возле собора Сент-Жермен-Л'Оксеруа, они прогуливались среди толпы мимо статуи и особняков; многие из них поселились во дворце Бурбонов, другие нашли пристанище в доме на углу улицы Сухого Древа и Рю Бетизи, где находилась штаб-квартира главного протестантского лидера адмирала Гаспара де Колиньи. В восточной части улицы Сент-Антуан стоял один из самых больших домов Парижа - особняк де Гизов. Знойным летним днем в город въехал человек, появление которого вызвало ликование парижан; он был их героем, их кумиром, красавцем, рядом с которым любой король или принц казался простолюдином. Это был золотовласый, русобородый двадцатидвухлетний герцог Генрих де Гиз. Парижане выражали свою преданность криками, они хлопали в ладоши и подпрыгивали от радости. Люди оплакивали погибшего отца Генриха. Молодой герцог был романтической личностью - особенно теперь, когда весь город готовился праздновать это бракосочетание. Де Гиз был возлюбленным принцессы, которую выдавали замуж за гугенота. Париж предпочел бы, чтобы она стала женой герцога-католика. Но говорили, что королева - коварная старая змея застала любовников во время свидания; это привело к женитьбе герцога на Катрин де Клев, вдове принца Порсьенского; веселой и легкомысленной принцессе Марго пришлось променять католика Генриха де Гиза на гугенота Генриха Наваррского. Это казалось странным, но итальянка Катрин де Медичи уже не могла чем-то удивить Париж. - Ура! - кричали горожане. - Да здравствует герцог де Гиз! Он принимал их поклонения с достоинством; в сопровождении приближенных и примкнувших к ним по дороге нищих герцог Генрих де Гиз въехал на улицу Сент-Антуан. Принцесса Маргарита, находившаяся в своих луврских покоях с сестрой, герцогиней Клаудией де Лоррен, слушала радостные крики толпы и счастливо улыбалась; она знала, кого приветствовали люди. Маргарите, которую вся страна называла Марго, исполнилось девятнадцать. Живая, привлекательная, рано созревшая девушка считалась одной из самых образованных и распутных француженок. Ее старшая сестра, жена герцога Лоррена, была более серьезной и резко отличалась от юной принцессы. Клаудия являлась тихой и благоразумной дамой. Черные волосы Марго падали на плечи; она только что сняла рыжий парик, в котором ходила весь день. Ее темные глаза сверкали; даже Клаудия понимала, что это вызвано появлением красивого герцога де Гиза. Марго была любовницей де Гиза, хотя они уже не хранили верность друг другу. Они слишком часто разлучались. Клаудия считала, что влюбчивость Марго мешает постоянству сестры. Добрая, мягкая Клаудия обладала счастливой склонностью видеть все в лучшем свете. Марго часто говорила сестре, что ее жизнь погублена запретом выйти замуж за единственного человека, которого она могла любить. Она была бы верной женой герцога де Гиза, заявляла Марго; ее оскорбляла роль его любовницы, которая не могла выйти замуж за ее избранника; в отчаянии она завела одного или двух любовников, и после этого близость с мужчинами вошла у нее в привычку. Она отдавалась с легкостью, а при дворе было много красивых кавалеров. "Но, - объясняла Марго своим фрейлинам, - я всегда верна господину де Гизу, когда он находится здесь". Сейчас мысли о нем заставляли ее глаза блестеть, а губы - улыбаться. - Подойди к окну, Шарлотта, - приказала Марго. - Ты видишь его? Опиши мне, как выглядит герцог. Молодая изящная женщина поднялась со стула и неторопливо подошла к окну. Подчинившись распоряжению принцессы, Шарлотта де Сов всем своим видом как бы заявляла присутствующим о том, что она - самая красивая женщина двора. Ее длинные вьющиеся волосы были тщательно уложены, а платье не уступало туалетам Клаудии и Марго; светловолосая голубоглазая красавица была на два или три года старше Марго; ее пожилой муж занимал высокий пост министра, и если государственные обязанности не позволяли ему уделять много времени жене, то многие другие были всегда готовы взять на себя исполнение супружеского долга. Если репутация Марго была слегка подмочена, то Шарлотта де Сов пользовалась дурной славой. Если Марго просто погуливала, то Шарлотта постоянно влюблялась. Каждый очередной роман казался ей главной любовью ее жизни. Поэтому связи Шарлотты не были невинными. - Я вижу его! - сказала она. - Как он высок! - Говорят, что он не меньше чем на голову выше большинства своих приближенных, - заметила Клаудия. - Как он сидит на коне! - воскликнула Шарлотта. - Неудивительно, что парижане обожают его. Марго встала и быстро подошла к окну. - Второго такого мужчины, как он, нет, - сказала она. - Я могла бы поведать о нем многое. О, Клаудия, не пугайся. Я не стану этого делать. Я не столь болтлива, как Шарлотта и Генриетта. - Вы должны рассказать нам, - заявила Шарлотта, - иначе кто-то из нас испытает соблазн выяснить это самостоятельно. Марго повернулась к Шарлотте и сильно ущипнула ее большим и указательным пальцами за ухо. Этому при ему Марго научилась у матери и знала по личному опыту, какую боль он вызывает. - Мадам де Сов, - заговорила она тоном принцессы, - советую вам держаться подальше от господина де Гиза. Коснувшись своего горящего уха, Шарлотта сказала: - Моя дорогая принцесса, вам нечего бояться. Я не сомневаюсь в том, что господин де Гиз так же верен вам, как и вы - ему. Марго, отвернувшись, прошла к своему креслу; ее злость быстро развеялась, потому что девушка предвкушала встречу с Генрихом де Гизом. Приближенные Марго любили ее и знали, что она - самая очаровательная женщина в королевской семье. Она легко сердилась, но была отходчива, благородна и добра; любой мог рассчитывать на нее в трудную минуту; ее считали тщеславной и аморальной. При дворе циркулировали слухи относительно слабости Марго к ее брату Генриху, герцогу Анжуйскому; когда-то она восхищалась им. В семнадцать лет он стал героем Ярнака и Монткомтура. Влюбленная Марго не отказывала себе ни в чем, даже если речь шла о брате или кузене. Красивая, веселая, образованная, всегда готовая говорить о себе, оправдывать свое поведение, она была очаровательной собеседницей, чье общество доставляло всем удовольствие; она пользовалась всеобщей любовью. Теперь, после слов, произнесенных Шарлоттой де Сов, она должна была обелить себя в глазах женщин. Она пожала плечами и покачалась в кресле. - Подумать только, - пробормотала Марго, - каждая истекшая минута приближает меня к ненавистному браку! Фрейлины попытались утешить ее. - Ты станешь королевой, дорогая сестра, - сказала Клаудия. Другие тоже принялись лить бальзам ей на душу. - Говорят, что хоть Генрих Наваррский и уступает в красоте господину де Гизу, он все же не лишен привлекательности. Шарлотта, поглаживая ухо, пробормотала: - Многие женщины засвидетельствуют, что он - прекрасный мужчина. Говорят, он немного груб и дурно воспитан. Конечно, трудно найти другого такого нежного и элегантного кавалера, как господин де Гиз Герцог Генрих - король среди мужчин. Что касается короля Наварры, то он, по слухам, просто мужчина... среди женщин. - Замолчи, Шарлотта, - улыбнулась Марго. - О, как кровоточит мое сердце. Что мне делать? Я заявляю, что не выйду замуж за этого дикаря. Говорят, он питает слабость к крестьянским девушкам. - В такой же степени, как и к знатным дамам, - сказала Шарлотта. - Он любит всех женщин. - Возможно, - заявила Марго, - папа не даст своего благословения, и тогда бракосочетание не состоится. Я ежечасно молюсь о том, чтобы папа не допустил заключения этого брака. Что еще мы можем сделать? Дамы улыбнулись. Они считали, что мать принцессы, желавшая этого брака, не позволит папе воспрепятствовать замужеству дочери. Но они ничего не сказали вслух; было принято поддерживать иллюзии Марго. Что касается Клаудии, то она не хотела усугублять страдания сестры. - Значит, свадьбы не будет, - продолжала Марго, - и все эти гости отправятся восвояси. Однако приятно видеть в Париже столько людей. Признаюсь, мне нравится всю ночь слышать пение. Они превратили ночь в день; они собрались здесь, чтобы увидеть, как я буду выходить замуж за Генриха Наваррского, женой которого я не стану никогда. Я поклялась в этом. В дверь постучали. - Войдите! - крикнула Марго. Увидев Мадаленну, шпионку матери, принцесса переменилась в лице. Клаудия вздрогнула; это происходило с ней всегда, когда ее ждала встреча с Катрин. - В чем дело, Мадаленна? - спросила Марго. - Ее Величество, королева-мать, желают немедленно видеть мадам де Сов. Все, кроме Шарлотты, испытали облегчение. Женщина не выдала своих чувств. - Отправляйся немедленно, - небрежно промолвила Марго. - Ты не должна заставлять мою мать ждать тебя. Когда Шарлотта ушла, в комнате воцарилось молчание. После паузы Марго снова заговорила о своем ненавистном браке; ее глаза перестали блестеть, лицо девушки потускнело. Шарлотта де Сов преклонила колено перед Катрин де Медичи. Спустя несколько секунд королева-мать жестом красивой белой руки велела женщине встать. Катрин было пятьдесят три года; в последнее время она сильно располнела, потому что любила вкусно поесть. Со дня смерти мужа, Генриха Второго, она постоянно носила черные траурные одеяния. Это продолжалось уже тринадцать лет. Ее лицо было бледным, подбородок и челюсти - тяжелыми, глаза - выпученными. Длинная вуаль закрывала ее голову и падала на плечи. Ярко накрашенные губы улыбались, но Шарлотта де Сов, как и многие другие, трепетала в присутствии королевы-матери, потому что сквозь деланное добродушие Катрин явственно проступала ее коварная натура, которую нельзя было скрывать бесконечно. Прошло совсем немного времени после смерти королевы Наваррской, матери предполагаемого жениха Марго. В значительной степени вопреки желанию самой Жанны ее с трудом удалось вызвать ко двору для переговоров о женитьбе ее сына на дочери Катрин. Жанна умерла быстро, при загадочных обстоятельствах. Смерть королевы Наварры произошла после того, как она исполнила желание Катрин; многие во Франции связывали гибель Жанны с Катрин Медичи. Люди говорили о странностях королевы-матери, о ее итальянском происхождении - итальянцев считали искусными отравителями. Подозревали, что личный перчаточник и парфюмер Катрин, флорентиец Рене, помогал ей устранять не только морщины, но и врагов, поставляя королеве-матери наряду с косметикой также и яды. Вдову в черном подозревали в тайном убийстве не только Жанны Наваррской, но и многих других людей. Стоя перед своей госпожой, Шарлотта думала о ее жертвах. Молодую, смелую, красивую Шарлотту нельзя было назвать робкой женщиной. Она обожала интриги, наслаждалась властью, которую давала ей незаурядная красота. Она пользовалась милостью Катрин, потому что была нужна ей; королева-мать всегда использовала привлекательных женщин. В отличие от своего свекра, удовлетворявшего эротические запросы, она обходилась без личного гарема. Женщины Узкого Круга были любовницами Франциска Первого, они развлекали короля красотой и остроумием. Женщины Катрин должны были обладать теми же качествами, уметь соблазнять мужчин, отвлекать государственных мужей от их семей и исполнения служебных обязанностей, выведывать секреты, которыми они владели, склонять иностранных послов к измене своим королям. Все члены Летучего Эскадрона душой и телом принадлежали Катрин; вступившие в это общество дамы не смели покинуть его. Шарлотта, как и большинство женщин Летучего Эскадрона, не стремилась к этому; задания Катрин сулили приключения, интриги, эротические наслаждения. Даже из наименее приятных поручений можно было извлечь удовольствие. Ни одна порядочная женщина не допускалась в этот круг; добродетельные дамы были бесполезны для Катрин де Медичи. Шарлотта догадывалась о причине этого вызова. Она была уверена, что он был связан с необходимостью соблазнения какого-то мужчины. Интересно, кто он? Сейчас в Париже находилось множество знатных, важных людей; мысли Шарлотты перескочили на молодого человека, которого она видела сквозь окно покоев Марго сидящим верхом на лошади. Если речь пойдет о Генрихе де Гизе, она займется им с большой радостью. Возможно, именно это и ждет ее. Вероятно, королева-мать хочет пресечь неприличное поведение своей дочери. Марго и Генрих находились сейчас в городе одновременно; эта ситуация была чревата скандалом, поскольку Генрих являлся мужем другой женщины, а Марго предстояло выйти замуж. - Вы можете сесть, мадам де Сов. Королева-мать не торопилась перейти к сути. - Вы только что покинули покои принцессы. Какое впечатление она произвела на вас? - Она возбуждена ликованием толпы, мадам. Она отправила меня к окну поглядеть на проезжавшего мимо герцога де Гиза. Вашему Величеству известно, как она ведет себя, когда он в Париже. Принцесса очень взволнована. Катрин кивнула. - Да, королю Наварры придется тщательно следить за ней. Он будет снисходительно относиться к ее распутству. Он сам страдает той же слабостью. Катрин громко рассмеялась; Шарлотта заискивающе последовала ее примеру. - Говорят, он очень галантен, этот Наваррец, - продолжила Катрин. - Он с детства отличался любвеобильностью. Я хорошо его помню. Шарлотта заметила, что губы королевы-матери изогнулись; в глазах Катрин заиграла похоть. Шарлотта находила эту черту королевы-матери такой же отталкивающей, как и многие другие. Холодная, как лед, Катрин не заводила любовников, однако любила обсуждать с женщинами Летучего Эскадрона их связи; оставаясь при этом высокомерной, отстраненной, она явно получала удовольствие от их рассказов. - Ему нет дела, молода или стара женщина, - продолжила Катрин. - Лишь бы она умела заниматься любовью. Что сказала принцесса Маргарита, когда ты подошла по ее просьбе к окну, чтобы посмотреть на господина де Гиза? Шарлотта повторила все произнесенные Марго слова. Было важным не упустить ничего. Королева-мать могла спросить о том же других свидетелей. Если сообщения совпадали не полностью, Катрин сердилась. Она желала, чтобы ее шпионы проявляли точность и ничего не забывали. - Она влюблена в красивого герцога уже не так сильно, как когда-то, - сказала Катрин. - О, прежде... Она снова засмеялась. - Неважно. Детали таких приключений покажутся вам, женщине весьма искушенной, вполне банальными. Это была ненасытная пара. И весьма эффектная, верно, мадам де Сов? - Ваше Величество, вы правы. Они оба весьма хороши собой. - И не отличаются верностью. Легко поддаются соблазну. Значит, моя дочь испытала укол ревности, почувствовав ваш интерес к галантному Гизу? Шарлотта, вспомнив о выходке Марго, коснулась своего уха. - У меня есть для вас задание, Шарлотта. Шарлотта улыбнулась, подумав о красивом молодом человеке, сидевшем в седле. Многие считали его самым привлекательным мужчиной во Франции. - Я хочу сделать жизнь моей дочери как можно более приятной, - продолжила Катрин. - Я знаю, она с отвращением относится к скорому бракосочетанию, но ей нравится видеть себя в роли невинной страдалицы. Она получает удовольствие, изображая из себя несчастную невесту. Молодой король Наварры - один из немногих юношей, не интересующих ее. Я хочу облегчить участь Марго и прошу вас помочь мне в этом. - Я стремлюсь к одному - служить Вашему Величеству всей моей душой. - Ваше задание будет легким. Оно вам по силам. Вам предстоит завладеть вниманием галантного мужчины и удержать его. Уверена, вы без труда справитесь с этим поручением. - Ваше Величество, будьте уверены - я сделаю все возможное, чтобы порадовать вас. - Вы получите удовольствие. Любовник, которого я предлагаю вам, имеет такую же впечатляющую репутацию, как и ваша. Я слышала, что он неотразим для большинства женщин, как и вы - для большинства мужчин. Шарлотта улыбнулась. Она давно втайне мечтала о красивом герцоге де Гизе. Если она и не смела глядеть в его сторону, то лишь потому, что Марго охраняла своих любовников, как тигрица - детенышей. Но, получив приказ королевы-матери, Шарлотта могла пренебречь гневом принцессы. - Я вижу, что вы в восторге от моего предложения, - сказала Катрин. - Я уверена, оно принесет вам удовольствие. Держите меня в курсе ваших успехов. - Ваше Величество, вы хотите, чтобы я немедленно занялась этим делом? - Это невозможно, - произнесла Катрин. - Вам придется дождаться прибытия этого человека в Париж. Я бы не хотела, чтобы вы начали соблазнять его с помощью писем. - Но, мадам... - произнесла сбитая с толку Шарлотта. Катрин подняла брови. - Да, мадам де Сов? Что вы хотели сказать? Шарлотта молча опустила глаза. - Вы подумали, что я имею в виду человека, который сейчас в Париже? Который только что прибыл сюда? - Я решила, Ваше Величество, что речь идет о мужчине, который уже находится здесь. - Мне жаль, если я разочаровала вас. Катрин посмотрела на свои красивые руки выглядевшие молодо благодаря кремам Рене. - Я не хочу, чтобы ваш роман развивался слишком стремительно. Ухаживая за этим человеком, помните о том, что вы замужняя женщина. Скажите ему, что вы уважаете барона де Сова, моего министра и вашего любящего супруга, и поэтому не можете уступить его настоятельным просьбам, которые, несомненно, не заставят себя ждать. - Хорошо, мадам. - Это все. Вы можете идти. - Ваше Величество, вы не назвали мне имени этого джентльмена. Катрин громко рассмеялась. - Серьезное упущение с моей стороны. Несомненно, вам необходимо знать это. Но разве вы не догадались? Я, конечно, имела в виду нашего жениха, короля Наварры. Вы, похоже, удивлены. Я сожалею, если вы думали о Генрихе де Гизе. Как вы, женщины, любите его! Моя дочь изо всех сил отказывается от короны ради господина де Гиза. Вас охватило ликование, когда вы сочли, что я приказываю вам сделать его вашим любовником. Нет, мадам, мы должны облегчить жизнь нашим молодоженам. Оставьте господина де Гиза моей дочери и займитесь ее мужем. Шарлотта испытала потрясение. Ее нельзя было назвать добродетельной женщиной, но иногда, сталкиваясь с происками королевы-матери, она ощущала себя в руках Вселенского Зла. Печаль воцарилась в прелестном старом замке Шатильон. Ее здесь не должно было быть, потому что в замке жила одна из самых счастливых семей Франции; но последние недели глава дома - человек, безмерно уважаемый и любимый всеми членами большой семьи, - испытывал тревогу и волнение. Он пытался занять себя работой в саду, где цвели великолепные розы, проводил много времени с садовниками, обсуждая, где именно следует посалить новые фруктовые деревья; он беседовал с домочадцами или гулял по зеленым аллеям с любимой женой; он шутил с родственниками, читал им вслух. Этот дом был создан для счастья. Но именно потому, что им довелось познать счастье они были сейчас грустны. Обитатели замка избегали разговоров о их дорогом друге, королеве Наварры, умершей недавно в Париже при загадочных обстоятельствах, но они постоянно думали о ней. При каждом упоминании о дворе, короле или королеве-матери Жаклин де Колиньи прижималась к плечу мужа, словно таким путем она могла удержать его возле себя и уберечь от несчастья; он лишь брал ее за руку и улыбался, зная, что не в силах удовлетворить ее невысказанную просьбу. Он не мог обещать ей не поехать ко двору, когда его вызовут туда. Гаспар де Колиньи чувствовал, что Господь благоволит к нему, но поскольку его любили гугеноты, католики должны были ненавидеть адмирала. Ему было пятьдесят три года; с момента его обращения в Веру, происшедшего, когда он находился в плену во Фландрии, он всегда хранил преданность ей. Он жертвовал ради нее всем и теперь видел, что, возможно, будет вынужден поступиться семейным счастьем во имя реформизма. Он не боялся такой смерти, какая постигла Жанну Наваррскую, он боялся причинить своей гибелью страдания семье. В этом заключалась причина его печали. Он постоянно подвергался опасности, часто смотрел в глаза смерти и не собирался менять свою жизнь. Совсем недавно он избежал смерти от отравления. Он подозревал в этом королеву-мать. Он не должен доверять этой женщине; однако, не доверяя ей, как он сможет надеяться на решение проблем, мучивших его? Он знал, что таинственные смерти его братьев - Анделота, главнокомандующего пехоты, и Одета, кардинала Шатильонского, - были, вероятно, заказаны Катрин де Медичи. Одет скончался в Лондоне, Анделот - в Сенте. Шпионы королевы-матери присутствовали везде, она отравляла людей руками своих помощников. Однако, если его вызовут ко двору, он должен будет поехать, потому что жизнь Гаспара де Колиньи принадлежала не ему лично, a партии. Гуляя по дорожкам сада, он увидел приближающуюся к нему жену Жаклин. Он поглядел на нее с большой нежностью; она была в положении - это радовало их обоих. Они поженились недавно, их союз был романтичным. Жаклин полюбила его еще до их знакомства; как и многие гугенотки, она восхищалась им долгие годы; после смерти жены адмирала она решила утешить его, если он позволит ей сделать это. Она совершила длинное путешествие из Савоя в Ла Рошель, где находился в то время Колиньи; тронутый ее преданностью одинокий вдовец не смог отвергнуть обожание, которое она предлагала ему. Вскоре после прибытия Жаклин в Ла Рошель Колиньи окунулся в покой и счастье второго брака. - Я пришла, чтобы посмотреть на твои розы, - сказала она и взяла мужа под руку. Он тотчас понял, что появилась какая-то новая причина для тревоги; он ощутил ее беспокойство. Она не умела скрывать свои чувства и теперь, вынашивая ребенка, казалась еще более открытой, чем прежде. Заметив, как дрожат ее пальцы, сжимавшие его руку, он догадался, что произошло. Он не стал спрашивать, что ее беспокоит; он хотел оттянуть неприятный момент хоть нанемного. - Моя дорогая, ты же видела розы вчера. - Но они меняются за день. Я хочу снова взглянуть на них. Пойдем. Отправимся в розарий. Они оба не посмотрели назад, на серые стены замка. Гаспар обнял жену. - Ты устала, - сказал он. - Нет. Очевидно, меня вызывают ко двору, подумал Колиньи. Король или королева-мать. Жаклин будет плакать и уговаривать меня остаться. Но я должен поехать. Многое зависит от моего присутствия. Я должен работать во имя наших людей; переговоры и совещания предпочтительней гражданской войны. Он давно мечтал о такой войне, которая принесет свободу гугенотам Франции и Фландрии, дарует людям право выбора религии, положит конец ужасным массовым убийствам, подобным происшедшему в Васси. Ради этой цели он мог отдать жизнь, хотя и боялся причинить боль близким. Его сыновья, пятнадцатилетний Франциск и семилетний Одет, подошли к Колиньи и Жаклин. Они знали новость; Гаспар тотчас понял это. Лицо Франциска ничего не выдавало, но маленький Одет невольно смотрел на отца с тревогой во взгляде. Как грустно, что такой маленький мальчик, понимая многое, испытывает страх. - Что с тобой, сын? - спросил Колиньи Одета и тотчас перехватил предупреждающие взгляды Жаклин и старшего сына. - Ничего, папа, - высоким мальчишеским голосом ответил Одет. - Меня ничто не беспокоит. Со мной все в порядке. Спасибо. Гаспар взъерошил свои темные волосы и подумал о другом Одете, который отправился в Лондон и не вернулся назад. - Как здесь чудесно! - сказал он. - Признаюсь, мне не хочется возвращаться в замок. Он почувствовал, что они испытали облегчение. Дорогие дети! Дорогая, любимая жена! Гаспар почти пожалел о том, что Господь даровал ему такое семейное счастье, потому что ему было больно разрушать его. Не будь он лидером множества людей, он смог бы полностью отдаться безмятежной жизни у домашнего очага. Его дочь Луиза и Телиньи, за которого она недавно вышла замуж, появились в саду. На эту пару было приятно смотреть; молодожены горячо любили друг друга. Благородный Телиньи стал для Гаспара больше чем сыном; убежденный гугенот, Телиньи превратился в одного из самых надежных протестантских лидеров, которым мог гордиться его тесть, адмирал Франции. Жаклин и мальчик поняли, что не могут больше утаивать весть от Гаспара. - Пришли вызовы ко двору, - произнес Телиньи. - От короля? - спросил Гаспар. - От королевы-матери. - Гонца накормили? - Он сейчас ест, - сказала Луиза. - Мне приказано немедленно явиться ко двору, - сообщил Телиньи. - Вам, несомненно, тоже. - Позже мы пойдем и посмотрим, - сказал Гаспар. - Сейчас так приятно находиться в саду. Но зловещий миг нельзя было оттягивать долго; гуляя с мужем по саду, Жаклин понимала, что его мысли прикованы к посланиям. Она знала, что глупо думать, будто откладывая обсуждение ситуации на более поздний час, они смогут временно забыть о ней. Телиньи получил вызов; несомненно, Гаспара ждет та же весть. Королева-мать приказывает ему явиться ко двору. - Почему ты так мрачна? - улыбнулся Гаспар жене. - Я приглашен ко двору. Я уже перестал надеяться, что это произойдет. - Я бы хотела, чтобы ты не получал такого приглашения, - печально промолвила Жаклин. - Моя дорогая, ты забываешь о том, что король - мой друг. У нашего юного Карла доброе сердце. Я считаю, что он - самый доброжелательный король из всех сидевших на французском троне. - Я думала о его матери и вспомнила о нашем друге, королеве Жанне Наваррской. - Ты не должна связывать ее смерть с королевой-матерью. Жанна была больна и умерла от недуга. - Она скончалась от яда, подсыпанного... Но Гаспар положил руку на плечо жены. - Пусть парижане шепчутся об этом, любовь моя. Нам не следует делать это. Простолюдины обмениваются сплетнями. В наших устах это станет изменой. - Значит, правда - это измена? Жанна сходила за перчатками к отравителю, служащему королеве-матери, и... умерла. Тогда расскажи мне все. - Осторожно, моя дорогая. Ты думаешь, что мне угрожает опасность. Это, возможно, фантазии. Не надо видеть в них реальность. - Я буду осторожной. Но ты действительно должен отправиться ко двору? - Должен, дорогая. Подумай, что это может означать для нас... для нашего дела. Король обещал помочь принцу Оранжскому. Мы победим Испанию и обретем свободу вероисповедания. - Но, Гаспар, королеве-матери нельзя доверять. Жанна всегда это утверждала. Она знала, что говорит. - Мы имеем дело с королем, моя дорогая. У короля доброе сердце. Он сказал, что гугеноты - такие же его подданные, как и католики. Я полон надежды. Но со своим зятем, Телиньи, он говорил менее оптимистично. Когда они остались вдвоем, Гаспар сказал: - Иногда я спрашиваю себя, достойна ли часть нашей партии помощи Господа. Сознают ли некоторые гугеноты важность нашей миссии? Понимают ли они, что пришло время установить Веру на нашей земле для многих грядущих поколений? Иногда мне кажется, что основная масса гугенотов не питает истинной любви к религии. Они используют ее как повод для ссор со своими врагами, они охотнее спорят о догматах, чем ведут праведную жизнь. Французы, мой сын, неохотно принимают протестантскую веру - в отличие от жителей Фландрии, Англии и немецких провинций. Наши люди любят веселье и торжества; они не стесняются грешить, вымаливать прощение у Господа и снова предаваться греху. Эту нацию не привлекает спокойная, мирная жизнь. Мы должны помнить это. Наличие двух религий было для многих лишь поводом для борьбы друг с другом. Мой сын, я встревожен. Эти вызовы ко двору таят в себе угрозу, которая не была видна, когда я находился в Париже. Но я полон решимости исполнить обещания, данные мною принцу Оранжскому; надо заставить короля сдержать свое слово. - Все, что вы говорите, верно, - сказал Телиньи. - Но, отец мой, если король откажется сделать это, что мы сможем предпринять? - Мы попытаемся повлиять на него. Я чувствую, что способен подействовать на короля, встретившись с ним наедине. Если мы останемся без его помощи, нам придется уповать на наших последователей, солдат, на нас самих... - Помощь Шатильона покажется незначительной после надежд на обещанную помощь Франции. - Ты прав, мой сын; но если Франция не сдержит своего слова, Шатильону не следует поступать так же. - Я получил предостерегающие письма от друзей, находящихся при дворе. Отец, они умоляют нас не ехать. Гизы интригуют против нас; королева-мать действует заодно с ними. - Мы не можем оставаться из-за этих предупреждений, сын мой. - Мы должны сохранять бдительность. - Не сомневайся, мы сделаем это. За общим столом никто не говорил об отъезде, но все, от Гаспара и Жаклин до последнего слуги, думали о нем. Обитатели окрестностей любили Гаспара; в замке Шатильон находилась пища для всех страждущих. Сам адмирал установил традицию есть вместе с простыми людьми. Трапеза начиналась с чтения псалмов, за которым следовала молитва. Сидя за длинным столом, Гаспар думал о борьбе, которая ждала адмирала и людей, поклявшихся помогать ему. Среди них был молодой принц Конде, походивший на своего жизнерадостного и галантного отца, погибшего за Веру. Молодой принц, при всех его достоинствах, не отличался большой силой духа. Другой единоверец Колиньи, девятнадцатилетний Генрих Наваррский, был смелым воином, но не обладал должным благочестием; он ставил удовольствия выше праведности. Он поддавался женским чарам, обожал вкусную еду и вино. Жизнелюбие мешало ему полностью посвятить себя религии. Телиньи? Гаспар возлагал на него большие надежды не потому, что был связан с ним узами родства. Колиньи видел в молодом человеке свою собственную преданность делу, решимость. Еще был герцог де Ларошфуко, горячо любимый королем Карлом, но юный и неопытный. Колиньи также помнил о шотландце Монтгомери, копье которого случайно убило короля Генриха Второго. Возможно, именно он возглавит движение гугенотов в случае смерти адмирала. Но Монтгомери был уже пожилым человеком. Лидера следует искать среди более молодых людей. Это место мог в будущем занять Генрих Наваррский. Глупо думать о собственной смерти; мысли адмирала устремились в этом направлении под влиянием испуганных взглядов его родственников и друзей. Даже слуги посматривали на него боязливо. Они молча умоляли Колиньи пренебречь вызовом ко двору, не подчиниться приказу королевы-матери. Только Телиньи не поддавался страху; он, как и адмирал, знал, что они должны как можно скорее отправиться в путь. Гаспар легкомысленным тоном говорил о предстоящем браке, который соединит не только принцессу-католичку с принцем-протестантом, но и всех французов разной веры. - Если бы король и королева-мать не были готовы проявить к нам расположение и терпимость, разве они пожелали бы заключения этого брака? Разве не сказал сам король, что в случае отсутствия благословения папы принцесса Маргарита и король Генрих заключат светский брачный союз? Мог ли он сказать больше? Уверяю вас, уж он-то - наш друг. Он молод и окружен нашими врагами. Прибыв ко двору, я смогу убедить его в праведности нашего дела. Он любит меня, он - мой близкий друг. Вам известно, как обращались со мной, когда я находился при дворе в последний раз. Карл советовался со мной по всем вопросам. Называл меня отцом. Он желает добра и мира королевству. Не сомневайтесь, мои друзья, я помогу ему добиться этого. Но над столом разнеслось бормотание. При дворе находится итальянка. Как можно доверять ей? Адмирал, видно, забыл, как она отправила одного из своих отравителей в военный лагерь, где он жил тогда. Колиньи мог погибнуть. Адмирал слишком легко прощал людей, слишком легко доверял им. Нельзя прощать змею и доверять ей. Этьенн, один из конюхов Колиньи, заплакал. - Если адмирал покинет замок, - сказал этот человек, - он больше не вернется к нам. Товарищи Этьенна испуганно уставились на него, но он настаивал на своих мрачных пророчествах. - На сей раз королева-мать осуществит свой дьявольский замысел; зло одержит победу над добром. Замолчав, он уронил слезу в чашку. Когда убрали скатерть, священник - за столом адмирала всегда сидели один или два священника - благословил его. Колиньи заперся с зятем, чтобы обсудить планы и составить письмо с уведомлением об их скором прибытии ко двору. Через несколько дней, когда они собрались покинуть замок, Этьенн встретил их в конюшне. Он ждал там с раннего утра; когда адмирал сел на коня, Этьенн бросился на колени и завыл, точно одержимый. - Месье, мой добрый господин, - взмолился конюх, - не спешите к своей погибели, которая ждет вас в Париже. Вы умрете там... и все, кто поедет с вами, - тоже. Адмирал слез с коня и обнял плачущего человека. - Мой друг, ты позволил недобрым слухам разволновать тебя. Посмотри на мою сильную руку. Взгляни на моих спутников. Знай, что мы можем постоять за себя. Ступай на кухню и скажи, чтобы тебе дали чарку вина. Выпей за мое здоровье и успокойся. Этьенна увели, но он продолжал оплакивать еще живого адмирала; приближаясь со своим зятем к Парижу, Колиньи не мог забыть эту сцену. Отпустив Шарлотту де Сов, Катрин де Медичи предалась размышлениям. У нее еще не было определенных планов в отношении молодого короля Наварры, но она считала, что будет полезным, если Шарлотта займется им, как только он прибудет ко двору. Катрин не хотела, чтобы он вступил в какую-нибудь связь, которая могла оказаться более порочной, чем та, которую она уготовила ему. Она была уверена, что Генрих Наваррский похож на своего отца, Антуана де Бурбона - человека, которым всегда управляли женщины. Она хотела, чтобы действиями будущего зятя руководила ее шпионка. Нельзя допустить, чтобы он влюбился в невесту. Это было маловероятно, поскольку Марго умела держаться весьма нелюбезно; Генрих Наваррский, всегда имевший массу поклонниц, вряд ли влюбится в жену, которая будет отталкивать его от себя. Но Катрин не могла положиться на Марго. Эта юная интриганка будет охотнее действовать в интересах любовника, нежели своей семьи. Появившийся в комнате сын Катрин - Генрих - прервал ее размышления. Он вошел без предупреждения, забыв об этикете. Он был единственным человеком при дворе, который смел поступать так. Подняв голову, Катрин улыбнулась. Нежное выражение выглядело на ее лице странно. Выпученные глаза женщины смягчились, бледная кожа порозовела. Генрих был ее любимым сыном; каждый раз, глядя на него, она сожалела о том, что он не стал ее первенцем; она желала забрать корону у его брата и положить ее на эту красивую голову. Она любила своего мужа Генриха в течение долгих лет, когда он пренебрегал ею, и назвала этого сына в честь короля. При крещении Генрих получил другое имя - Эдуард Александр. Но он стал ее Генрихом; Катрин верила, что он станет Генрихом Третьим Французским. Франциск, ее первенец, умер; когда это случилось, Катрин очень хотелось, чтобы корона перешла к Генриху, а не безумному десятилетнему Карлу. Особенно сильно ее раздражал тот факт, что братьев разделял всего один год. Почему, часто спрашивала себя Катрин, она не родила Генриха тем июньским днем 1550 года! Тогда она избежала бы многих волнений. - Мой дорогой, - сказала она, взяв Генриха за руку - одну из самых красивых во Франции и весьма похожую на ее собственную - и поцеловав ее. Она ощутила аромат мускуса и фиалковой пудры, который он принес с собой в комнату. Он казался самым красивым созданием, какое ей доводилось видеть; из-под его расстегнутого экстравагантного бархатного камзола выглядывала атласная блуза перламутрового оттенка, края которой были расшиты драгоценными камнями разных цветов. Завитые волосы юноши кокетливо торчали из-под маленькой шапочки, украшенной бриллиантами. Длинные белые пальцы Генриха были унизаны перстнями. В его ушах сверкали бриллианты, на запястьях висели браслеты. - Подойди сюда, - сказала она, - сядь рядом со мной. У тебя взволнованный вид, мой дорогой. Что тебя беспокоит? Ты выглядишь уставшим. Не утомил ли ты себя, занимаясь любовью с мадемуазель де Шатонеф? Генрих вяло махнул рукой. - Нет, дело не в этом. Она похлопала рукой по его кисти. Катрин радовалась тому, что он наконец завел любовницу; народ ждал от него этого. Женщина не могла влиять на Генриха так, как это делали надушенные и завитые молодые люди, которыми он окружал себя. Рене де Шатонеф не вмешивалась в дела, которые ее не касались. Именно такую женщину хотела видеть возле своего сына Катрин. Однако она была немного обеспокоена любовными радениями Генриха, утомлявшими его; после них истощенный молодой человек проводил день или два в постели, его друзья мужского пола ждали его, завивали ему волосы, угощали во дворце сладостями, декламировали стихи, заставляли его собак и попугаев развлекать принца своими фокусами. Ее сын был странным молодым человеком. Наполовину Медичи, наполовину Валуа, он был болен душой и телом, как все дети Генриха Второго и Катрин. Они с детства имели мало шансов прожить долго; они расплачивались за грехи дедов - отцов Катрин и Генриха. Люди находили странным, что Генрих, герцог Анжуйский, проявил себя отважным генералом под Ярнаком и Монтконтуром. Казалось невероятным, что этот томный, женственный щеголь, красивший свое лицо и завивавший волосы, в возрасте двадцати одного года долго отдыхавший в постели после занятий любовью, смог одержать победу в сражении над Луи де Бурбоном, принцем Конде. А Катрин, будучи peaлисткой, говорила себе, что под Ярнаком и Монтконтуром Генрих командовал превосходной армией и располагал великолепными советниками. Как и все ее сыновья, он рано созрел и быстро начал стареть. В двадцать один год он уже был не тем, что в семнадцать. Его остроумие всегда останется при нем; он не утратит художественного вкуса; но любовь к удовольствиям, порой извращенным, которым он постоянно предавался, отнимали у него силы. Сейчас перед Катрин стоял отнюдь не мужественный полководец. Губы Генриха были печально изогнуты; Катрин показалось, что она знает причину этого. - Тебе не следует беспокоиться из-за беременности королевы, сын мой, - сказала королева-мать. - Ребенок Карла не выживет. - Прежде ты говорила, что у него никогда не будет сына. - Пока что он его не имеет. Нам неизвестен пол ребенка. - Какое это имеет значение? Если родится девочка, они смогут завести других детей. Катрин поиграла браслетом из разноцветных камней, на которых были выгравированы таинственные знаки: замок браслета был сделан из частей человеческого черепа. Это украшение внушало страх всем видевшим его - этого и добивалась Катрин. Оно было изготовлено ее магами; она верила, что вещица обладает волшебными свойствами. Наблюдая за тем, как пальцы матери теребят браслет, герцог Анжуйский испытал облегчение. Он знал, что мать не позволит никому стать на его пути к трону. Однако он считал, что она поступила легкомысленно, разрешив Карлу жениться. Он собирался сказать ей об этом. - Они не будут жить, - заявила Катрин. - Ты уверена в этом, мама? Она, казалось, сосредоточенно разглядывала браслет. - Они не будут жить, - повторила королева-мать. - Мой сын, скоро ты наденешь корону Франции. Я убеждена в этом. Когда это произойдет, ты не забудешь о том, кто помог тебе сесть на трон, мой дорогой? - Никогда, мама, - сказал Генрих. - Но есть еще известие из Польши. - Я бы хотела, чтобы ты как можно скорее стал королем. - Королем Польши? Она обняла сына. - Франции и Польши. Став королем одной Польши, ты был бы вынужден уехать в эту страну варваров. Я бы не пережила этого. - Именно этого желает мой брат. - Я никогда не отпущу тебя от меня. - Посмотрим правде в глаза, мама. Карл меня ненавидит. - Он ревнует тебя, потому что ты был бы гораздо лучшим королем Франции, чем он. - Он ненавидит меня, потому что знает, что я - твой самый любимый сын. Он хотел бы изгнать меня из страны. Он всегда был моим врагом. - Бедный Карл безумен и болен. Мы не вправе ждать от него разумного поведения. - Да. Чудесная ситуация. Сумасшедший король на французском троне. - Но у него много помощников. Они рассмеялись; потом Генрих стал серьезным. - И все же - вдруг у него родится сын? - Дитя не может оказаться здоровым. Поверь мне, тебе не следует бояться болезненного отпрыска короля. - А если Карл потребует, чтобы я сел на польский трон? - Он еще не освободился. - Но королева мертва, а король серьезно болен. Мой брат и его друзья рассержены моим отказом жениться на королеве Англии. Что, если они станут настаивать на том, чтобы я принял польскую корону? - Мы должны добиться того, чтобы ты остался во Франции. Я бы не вынесла разлуки с тобой. Ты веришь, что это не может произойти вопреки моей воле? - Мадам, я знаю, что этой страной правите вы. - Тогда ничего не бойся. - Однако мой брат становится опасен. Мама, прости меня за то, что я позволю себе заметить следующее - окружение Карла усиливает свое влияние на него. - С этими людьми можно справиться. - Они представляют для нас угрозу. Ты помнишь реакцию Карла на смерть королевы Наваррской. Катрин помнила это превосходно. Король, как и многие французы, подозревал, что мать приложила руку к гибели Жанны Наваррской, тем не менее он приказал произвести вскрытие. Если бы яд был обнаружен, казнь флорентийца Рене, личного помощника королевы-матери, стала бы неизбежной. Карл считал мать соучастницей преступления, не испугался ее возможного разоблачения. Она не простит сыну такого предательства. - Нам известно, кто ответственен за его поведение, - сказала Катрин. - Причину можно устранить. - Колиньи слишком силен, - возразил герцог Анжуйский. - Как долго он останется таким? Как долго ты еще будешь позволять ему настраивать Карла против тебя... против нас? Она промолчала, но улыбка Катрин успокоила Генриха. - Он едет ко двору, - сказал он. - На сей раз он не должен покинуть его. - Я думаю, что на сей раз, когда Колиньи прибудет сюда, влюбленность Карла в него ослабнет, - медленно произнесла Катрин. - Ты говоришь о влиянии адмирала на короля, но не забывай о том, что в трудную минуту Карл всегда вспоминает обо мне. - Так было прежде. А сейчас? - Колиньи весьма умен. Его праведность, суровая набожность действовали на короля. Но это происходило, потому что я недооценила способность короля увлечься своим другом гугенотом. Теперь, когда я увидела силу этого человека и глупость Карла, я знаю, как мне действовать. Сейчас я отправлюсь к Карлу. Когда я уйду от него, он будет относиться с меньшим доверием к своему драгоценному другу Колиньи. Думаю что адмирала ждет холодный прием в Париже. - Я пойду с тобой и добавлю мой голос к твоему. - Нет, мой дорогой. Помни, что король завидует тебе. Позволь мне сходить к нему одной. Я передам тебе каждое слово нашей беседы. - Мама, ты не позволишь отправить меня в эту варварскую страну? - Я послала тебя в Англию? Ты забыл, как снисходительно я отнеслась к весьма негалантному отказу который получила от тебя королева Англии? Катрин рассмеялась. - Ты оскорбил ее. Она могла объявить нам войну - ты знаешь, как она самолюбива. Я никогда не забуду твое лукавое за явление о том, что, если ты женишься на любовнице графа Лейчестерского, ему придется жениться на твоей любовнице. Ты весьма остроумен, я обожаю тебя за это. Я не смогу обходиться без твоих шуток. Разве не страдала я, когда ты уезжал на войну. Нет, мой дорогой, я не позволю отправить тебя в Польшу... или в другую страну. Он поцеловал ее руку; она осторожно коснулась его локонов - он не любил, когда ему портили прическу. Король Карл находился в наиболее приятной для него части дворца - в покоях Мари Туше, его обожаемой любовницы. Ему было двадцать два года, но он выглядел старше; морщины покрывали землистое лицо Карла. За свою жизнь он не был здоров больше восьми дней подряд; его волосы редели, он прихрамывал. В двадцать два года Карл напоминал старика. Однако его лицо было необычным, порой оно казалось почти красивым. Широко поставленные карие глаза Карла имели золотистый оттенок; настороженные и умные, они напоминали глаза его отца. В промежутках между приступами безумия они казались добрыми. Это были глаза сильного человека. Их несоответствие слабому, вялому рту и безвольному подбородку делало лицо Карла необычным. В нем присутствовали черты двух мужчин - того, каким мог быть Карл, и того, каким он являлся в действительности, сильного и доброго гуманиста, и человека с дурной кровью, всю свою недолгую жизнь несущего бремя дедовских излишеств. Еженедельно его заболевание легких обострялось; теряя физическую силу, он все с большим трудом управлял своим разумом. Приступы безумия и периоды меланхолии учащались. Когда посреди ночи его охватывала внезапная ярость, он вскакивал с кровати, будил приятелей, надевал маску и отправлялся в дом одного из своих друзей; шайка хулиганов избивала молодого человека в его постели. Это было любимым времяпрепровождением короля во время его безумия; он поколачивал своих любимых друзей. То же самое он проделывал с обожаемыми им собаками. Обретя рассудок, он горько оплакивал забитых до смерти животных. Он постоянно испытывал беспокойство и страх. Карл боялся своих братьев, герцогов Анжуйского и Аленсонского, особенно первого, пользовавшегося безграничной преданностью матери. Карл сознавал, что мать хотела отдать трон Генриху и что они что-то замышляют. Он чувствовал, что беременность королевы тревожит их. Также он боялся Гизов. Красивый молодой герцог был одним из самых честолюбивых мужчин страны; Генриха де Гиза поддерживал его дядя, кардинал Лоррен, коварный негодяй, чей язык мог ранить, как меч. Еще были братья кардинала - кардинал де Гиз, герцог д'Омаль, Великий Приор и герцог д'Эльбеф. Могущественные принцы Лоррены не отводили глаз от французского трона и использовали все шансы для продвижения их племянника, Генриха де Гиза, который благодаря своему обаянию и достоинству пользовался любовью парижан. Но кое-кому король мог доверять. Как ни странно, в числе таких людей была его жена. Он не любил свою супругу, но завоевал ее сердце добротой и мягкостью. Несчастную юную Элизабет, как и многих других принцесс, положили на алтарь большой политики; она приехала из Австрии, чтобы выйти замуж за Карла. Она была робким, застенчивым созданием, напуганным предстоящим браком с королем Франции. Что сулило ей это замужество? Она много слышала о таких великих монархах, как дед Карла, остроумный, обаятельный Франциск Первый, или сильный, суровый, молчаливый Генрих Второй. Элизабет думала, что она выйдет замуж за человека такого типа. Вместо этого она увидела юношу с добрыми золотисто-карими глазами и безвольным ртом; он заметил ее робость и пожалел Элизабет. Она отплатила ему преданностью и теперь удивила Францию своим намерением родить наследника трона. Карл задрожал, подумав о своем будущем ребенке. Как обойдется с ним королева-мать? Не угостит ли она его своим знаменитым итальянским пирожным? Король был уверен в одном: она не захочет оставить в живых наследника трона. Он отдаст ребенка на попечение своей старой няни Мадлен, которой он мог доверять. Она будет оберегать его дитя так, как она оберегала самого Карла в годы его полного опасностей детства. Она успокаивала Карла в тяжкие дни, изо всех сил пытаясь оградить его от влияния воспитателей-извращенцев. Она делала это тайно, незаметно, потому что этих наставников подослала к нему мать, желавшая усугубить безумие Карла и привить ему склонность к перверсиям. Если бы Катрин догадалась, что Мадлен противостоит ее намерениям, старая няня получила бы итальянское пирожное. Часто после ужасных часов, проведенных в обществе воспитателей, он просыпался среди ночи, дрожа от страха, и брел в соседнюю комнату, которую занимала Мадлен, - он старался держать ее как можно ближе к себе, - чтобы обрести покой в ее материнских объятиях. Она убаюкивала его, называла Карла своим малышом, позволяла королю Франции почувствовать себя маленьким мальчиком. Мадлен продолжала играть роль матери, даже когда Карл вырос. Он настаивал на том, чтобы она всегда оставалась рядом с ним, под рукой. Его сестра Марго? Нет, он не мог больше доверять ей. Дорогая маленькая сестренка превратилась в дерзкую нахалку. Она стала любовницей Генриха де Гиза; она без колебаний выдала бы этому человеку секреты короля. Он больше не вправе полагаться на нее; недоверие не оставляло места для любви. Но еще была Мари - самое дорогое для Карла существо. Она любила и понимала его, как никто другой. Ей он мог читать стихи, показывать книгу об охоте, которую он писал. Для нее он был настоящим королем. Колиньи Адмирал был его другом. Карлу никогда не надоедало общество Гаспара. С ним он чувствовал себя в безопасности, хотя кое-кто называл его предателем Франции. Карл не сомневался в своем друге. Колиньи никогда не совершит подлости. Если адмирал решит выступить против Карла, он немедленно заявит об этом королю в силу своего прямодушия. Он был открытым, честным человеком. Если он гугенот, значит, эти люди не так уж плохи. Карл дружил со многими гугенотами. К их числу относились его няня Мадлен, Мари Туше, искуснейший хирург Амбруаз Паре и близкий друг Карла месье Ларошфуко. Сам король был, конечно, католиком, но многие его друзья приняли новую веру. Один из пажей предупредил Карла о приближении королевы-матери; Мари вздрогнула - это происходило с ней всегда перед встречей с Катрин де Медичи. - Мари, не бойся. Она не обидит тебя. Ты ей нравишься. Она сама сказала это. В противном случае я бы не позволил тебе оставаться при дворе. Я бы подарил тебе дом и навещал тебя там. Но ты ей по душе. Мари, однако, продолжала дрожать. - Паж, - произнес король, - скажи моей матери, что я встречусь с ней в моих покоях. - Хорошо, Ваше Величество. - Это тебя устроит? - обратился король к Мари. - До свиданья, дорогая. Я приду к тебе позже. Мари поцеловала его руку; она испытала облегчение, поняв, что ей не придется увидеть женщину, внушавшую девушке страх; король вышел в коридор, соединявший его апартаменты с покоями любовницы. Катрин радостно поприветствовала сына. - Ты прекрасно выглядишь! - заявила она. Вижу, грядущее отцовство красит тебя. Король сжал губы. Его душа переполнялась страхом всякий раз, когда королева-мать вспоминала о ребенке, которого вынашивала супруга Карла. - Наша маленькая королева тоже выглядит чудесно! - продолжила Катрин. - Она должна беречь себя. Мы не можем допустить, чтобы она рисковала сейчас своим здоровьем. Карл боялся подобной неискренности матери. Королева-мать любила шутки. Чем более зловещими и мрачными они были, тем большую радость получала от них Катрин. Люди говорили, что она способна с ухмылкой на лице протянуть чашу с ядом своей жертве и пожелать ей при этом доброго здоровья. Кое-кто считал Катрин доброжелательной, не видя циничности ее улыбки. Но Карл знал мать достаточно хорошо; поэтому сейчас он не улыбнулся. Катрин быстро заметила выражение его лица. Она сказала себе, что ей следует внимательно следить за своим маленьким королем. Он освобождался от ее влияния быстрее, чем хотелось Катрин. - У тебя есть для меня новость? - спросил король. - Нет. Я пришла побеседовать с тобой. Я обеспокоена. Очень скоро в Париж прибудет Колиньи. - Это меня радует, - сказал Карл. Катрин улыбнулась. - Он коварен, этот адмирал. Она сложила ладони вместе и благочестиво воздела глаза к потолку. - Он такой добрый! Такой набожный! Он весьма умен. Религиозность Колиньи обманчива. - Обманчива, мадам? - Конечно. Он говорит о вере, замышляя кровопролитие. - Ты ошибаешься. Когда адмирал говорит о Боге, он думает о Боге. - Он заметил доброту короля и использует твое расположение к нему. - Я всегда ощущал его расположение ко мне. - Мой дорогой сын, это ты можешь проявлять расположение к своим подданным. Они же обязаны служить тебе. Король вспыхнул; Катрин всегда умела заставить его почувствовать себя глупцом, маленьким мальчиком, во всем зависевшим от матери. - Я пришла поговорить об этом человеке, - сказала Катрин, - потому что скоро он постарается снова очаровать тебя. Мой сын, ты должен видеть все очень ясно. Ты уже не мальчик. Ты - мужчина и король великой страны. Ты хочешь втянуть ее в войну с Испанией? - Я ненавижу войну, - мрачно сказал король. - Однако ты поощряешь тех, кто готовит ее. Ты отдаешь свое королевство, себя и твоих родных во власть господина де Колиньи. - Неправда. Я хочу мира... мира... мира... Она пугала его. В обществе Катрин он вспоминал сцены из детства, когда Катрин говорила с ним, как сейчас, отпустив всех его приближенных; она описывала ему камеры пыток и мучения, которым подвергались беззащитные мужчины и женщины по воле могущественных людей. Он не мог прогнать из головы мысли о крови, дыбе, раздробленных конечностях. Мысли о крови всегда вызывали у него тошноту, чувство страха, доводили до безумия. Охваченный безумием, он желал увидеть ее. Мать умела довести его до потери рассудка с большей легкостью, чем воспитатели-итальянцы, которых она приставила к нему. Чувствуя приближение приступа, он должен изо всех сил отгонять его от себя. - Ты хочешь мира, - сказала она. - Но что ты делаешь ради него? Ты тайно совещаешься с человеком, жаждущим войны. - Нет! Нет! Нет! - Да. Разве ты не совещался тайно с адмиралом? Катрин встала и замерла над Карлом; он видел лишь ее сверкающие выпученные глаза. - Я... я встречался с ним, - сказал король. - И будешь делать это снова? - Да. Нет... нет. Не буду. Он опустил взгляд, пытаясь спрятаться от гипнотизирующих глаз матери. - Если я пожелаю встретиться с любым из моих подданных, я сделаю это, - мрачно произнес Карл. Эти слова прозвучали из уст короля, и Катрин встревожила подобная демонстрация силы. Он завел себе слишком много друзей-гугенотов. Следовало убить как можно быстрее Колиньи, а также Телиньи, Конде и Ларошфуко. Наибольшая опасность исходила от адмирала. Катрин сменила тон; закрыв лицо руками, она печально промолвила: - Могла ли я думать, что ты так отблагодаришь меня за все тревоги, выпадающие на мою долю, пока я растила тебя и охраняла корону, которой в равной степени пытались завладеть католики и гугеноты? Ты скрываешься от меня, твоей матери, чтобы держать совет с твоими врагами! Если ты намерен бороться против меня, скажи мне об этом, и я вернусь на мою родину. Твой брат тоже должен уехать со мной, поскольку он посвятил свою жизнь охране твоей; дай ему время скрыться от врагов, которым ты собираешься отдать Францию. Она горестно усмехнулась. - Гугенотам, которые говорят о войне с Испанией, а на самом деле хотят лишь войны во Франции и гибели нашей страны, чтобы процветать на ее руинах. - Ты не должна покидать Францию, - сказал он. - Что еще мне остается делать? Что касается тебя, то когда ты окажешься в камере пыток, когда тебя бросят гнить в темницу или даже казнят на площади Мятежников... - Что ты хочешь сказать? - Неужели ты думаешь, что тебя захотят оставить в живых? Она подняла свои большие глаза и посмотрела на сына. Хотя Карл не верил в то, что она покинет Францию, и знал, что его брат, герцог Анжуйский, всегда действовал лишь в личных интересах, он странным образом, как и много раз в прошлом, поддавался гипнозу матери. Поняв, что ее сын уже не легко поддающийся влиянию мальчик, Катрин не хотела давить на него слишком сильно; сейчас она стремилась лишь посеять в душе сына недоверие к адмиралу. Она взяла его руку и поцеловала ее. - Дорогой сын, знай следующее: все, что я делаю и говорю, служит твоим интересам. Я не прошу тебя изгнать адмирала со двора. Вовсе нет. Принимай его здесь. Тогда тебе будет легче раскрыть истинную натуру Колиньи. О, он околдовал тебя. Это понятно. Он очаровал многих до тебя. Я лишь прошу, чтобы ты сохранял бдительность, не был слишком доверчивым. Разве я не права, делая это? - Ты, как всегда, права, - медленно произнес король. - Обещаю тебе не быть слишком доверчивым. - А что, если, мой дорогой сын, ты обнаружишь возле себя предателей, интригующих против тебя, добивающихся твоей гибели? Король закусил губу; его глаза налились кровью. - Тогда, - яростно произнес он, теребя пальцами камзол, - тогда, мадам, я безжалостно расправлюсь с ними... будьте спокойны... безжалостно! Он произнес это, почти визжа, и Катрин улыбнулась, уверенная в том, что она добилась своей цели. Герцог Аленсонский закончил играть в мяч и вернулся в свои покои, чтобы предаться мрачным раздумьям о будущем. Он испытывал сильное разочарование, не представлял себе судьбы хуже своей. Родиться четвертым сыном короля! Несколько человек стояли между ним и троном, о котором он страстно мечтал. Он был печален, потому что считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо. Эркюль, младший сын короля, был когда-то хорошеньким, испорченным мальчиком, его баловали все, кроме матери. В четыре года он заболел оспой, и его нежная кожа покрылась щербинками. Он уступал своим братьям в росте, был приземистым, коренастым. При дворе говорили, что он - истинный итальянец; это означало, что он не нравится французам. Но кто из его братьев был им по вкусу? Болезненный Франциск? Нет, они презирали его. Любили ли безумного Карла? Несомненно, нет. Надушенного, элегантного Генриха? Тоже нет. Его люди ненавидели особенно сильно. Тогда почему им не любить Франциска Аленсонского? Он сменил имя "Эркюль", когда умер его старший брат. Эркюль тогда испытывал бурную радость; короля звали Франциск. Но мать с циничной усмешкой заявила, что "Эркюль" - неподходящее имя для его маленького сына. Он возненавидел Катрин за это; но он недолюбливал ее и за многое другое. Почему народу Франции не принять нового Франциска в качестве своего короля? Он подумал о браке с английской королевой, который ему предлагали заключить; эти мысли пробудили в нем гнев. Он не выносил насмешек; он знал, что придворные часто ухмыляются за его спиной, обсуждая эту женитьбу. Королева Англии была старой мегерой, издевавшейся над претендентами на ее руку. Ей не удастся подшутить над ним. Почему он, восемнадцатилетний юноша, должен жениться на тридцатидевятилетней женщине? Когда-нибудь он еще удивит всех. Они перестанут обращаться с ним, как с незначительной личностью. Он еще преподнесет им сюрприз. У него есть друзья, готовые последовать за ним куда угодно. Он посмотрел из окна своих покоев на Тур-де-Несл, затем бросил взгляд на три башни Сент-Жермен-де-Пре. Католики и гугеноты собирались в толпы. На улицах было шумно; во дворце заседал тайный совет. Он, Франциск - брат короля, сын Генриха Второго и Катрин де Медичи, - не получил приглашения, поскольку его считали слишком юным и незначительным! Стоя у окна, он увидел кавалькаду. Еще одна важная персона прибывала на свадьбу его сестры. Он спросил приближенного: - Кто это? - Адмирал Колиньи, мой господин. Он совершает глупость, прибывая в Париж таким образом. - Почему? - У него много врагов. Герцог кивнул. Он не сомневался, что против адмирала затеваются заговоры. Мать говорила об этом человеке, уединившись с его братьями; она никогда не делилась с ним своими планами. Он прикусил свою губу; на ней появилась кровь. С ним обращались, как с ребенком. Он был младшим сыном, которому никогда не занять трон, маленьким Эркюлем, ставшим Франциском, потому что Эркюль - Геркулес - имя сильного человека. Оспа отняла у него красоту. Любовницы уверяли Франциска, что он красивее своего брата Генриха, но они делали это, потому что он все же был сыном королевской четы. Он имел много любовниц; это было естественно для человека его положения. Он не вышел ростом и был безобразен, не обладал влиянием; мать называла его "моим маленьким лягушонком" без всякой нежности. Она презирала его - для Франциска не оставалось места в ее интригах. Она хотела выпроводить его в Англию. Он засмеялся вслух над глупцом адмиралом, спешившим угодить в ловушку. Франциск ненавидел адмирала не по политическим или религиозным причинам, а потому что Колиньи был высок, красив и обладал властью. Он увидел, что гугеноты окружили адмирала и его свиту; люди шагали по улице, как бы защищая прибывших. Католики стояли с мрачными лицами; кое-кто из них выкрикивал оскорбления. Требовалось совсем немного, чтобы в Париже вспыхнул опустошительный пожар резни. Только безумцы могли затеять эту свадьбу и спровоцировать прибытие в Париж множества гугенотов. Не было ли это замыслом матери? Его братья наверняка в курсе. Генрих де Гиз, несомненно, тоже - как и все влиятельные люди. Только Франциска де Аленсона держали в неведении. Принц королевских кровей не мог мириться с таким положением дел. Он снова закусил губу и попытался вообразить, что кричащие люди требуют нового короля, носящего имя Франциск. Оказавшись перед королем, Гаспар де Колиньи тотчас понял, что враги не теряли времени. Отношение Карла к адмиралу сильно изменилось. Во время их последней встречи Карл тепло обнял Колиньи, отбросив всякий этикет. "Не называйте меня "Ваше Величество", - сказал Карл. - Зовите меня сыном, а я буду звать вас отцом". Но тот был иной монарх. Золотисто-карие глаза утратили теплоту, стали настороженными, холодными. Генрих де Гиз и его дядя, кардинал Лоррен, находились при дворе и пользовались благосклонностью королевы-матери. Однако во время официальной встречи Гаспару показалось, что он заметил виноватое выражение глаз короля; но возле Карла стояла его мать; ее приветствие прозвучало более радушно, чем остальные, но все же адмирал доверял ей меньше всего, он ощущал исходившую от нее враждебность. Адмирал бесстрашно перешел к цели своего визита - вопросу о помощи принцу Оранжскому и войне с Испанией. Катрин заговорила вместо сына. - Вы слишком поздно прибыли в Париж, господин адмирал. Если бы вы прибыли раньше, то попали бы на военный совет, который я созвала сегодня для обсуждения проблемы войны. - Военный совет, мадам? - удивился Колиньи. - Но кто вошел в него? Катрин улыбнулась. - Герцог де Гиз, кардинал Лоррен... другие люди. Вы хотите услышать их имена? - Да, мадам. Катрин назвала имена нескольких представителей знати. Все они были католиками. - Понимаю, мадам. - сказал Колиньи. - Эти члены совета, естественно, предложили пренебречь нашими обещаниями. Они никогда не поддержат кампанию, возглавляемую мною. - Господин адмирал, мы не обсуждали вопрос о руководстве; мы говорили лишь о благе Франции. Адмирал отвернулся от королевы-матери и преклонил колено перед королем Колиньи взял руку Карла и улыбнулся. Катрин заметила появившийся на бледной, нездоровой коже короля румянец; в его взгляде ощущалась любовь. Карл не испытывал влияния этого человека лишь во время отсутствия Колиньи. Тут таилась реальная опасность. Нельзя допустить, чтобы адмирал задержался здесь на несколько недель. Какими бы неприятностями ни грозила его смерть, он должен умереть. - Ваше Величество, - произнес Колиньи, - я не могу поверить в то, что вы нарушите слово, данное принцу Оранжскому. Карл ответил тихо, смущенно: - Вы слышали решение совета, господин адмирал. Все упреки следует адресовать ему. - Тогда, - заявил Колиньи, - мне нечего больше сказать. Если одержало верх мнение противное моему, это конец. Ваше Величество, я убежден - если вы прислушаетесь к решению совета, вы пожалеете об этом. Карл задрожал. Он протянул руку, словно желая удержать адмирала; казалось, Карл хотел заговорить, но мать одним взглядом подчинила его себе. - Ваше Величество не должны обижаться на меня за то, что я, дав слово принцу Оранжскому, не могу нарушить его, - произнес Колиньи. Карл вздрогнул; адмирал помолчал в ожидании; однако влияние матери на короля оказалось более сильным. Колиньи снова заметил, что Карл хочет что-то сказать, но все же король не раскрыл рта. - Это, - добавил Колиньи, - будет сделано силами моих друзей, родственников и слуг, а также моими личными. Адмирал повернулся к Катрин. - Его Величество решили не воевать с Испанией. Надеюсь, Господь убережет его от другой войны, из которой королю не удастся выйти. Поклонившись, Колиньи удалился. В его покоях адмирала ждали письма. Он прочитал в одном из них: "Помните заповедь, которой следует каждый папист. Не храните верность еретикам. Если вы мудры, вы немедленно покинете французский двор. В противном случае вы умрете". "Вам угрожает серьезная опасность, - было написано в другом послании. - Не дайте обмануть себя бракосочетанием Маргариты и Наваррца. Бегите как можно скорее из ядовитой клоаки, которой является французский двор. Бойтесь смертоносных зубов Змеи". "Вы завоевали уважение короля, - прочитал Колиньи в третьем письме. - Это достаточная причина для вашего убийства". Он просмотрел все эти письма; в покоях стемнело; Колиньи обнаружил, что даже шелест гардин заставляет его сердце биться чаще. Он осторожно прикоснулся к стене и спросил себя, не здесь ли, в неровном месте, скрыта потайная дверь. Нет ли в лепном потолке отверстия, через которое наблюдают за ним? Любой миг мог стать для него последним. Карл вскоре полностью попал под влияние адмирала. С его появлением при дворе король осмелел, стал меньше бояться матери. Он держал адмирала возле себя; во время многих аудиенций Колиньи оставался рядом с королем. Но Катрин знала, что происходит во время этих бесед. Покои короля были соединены слуховой трубой с тайной комнатой Катрин; с помощью этого устройства она могла слышать многое из того, что говорилось. Она имела основания для тревоги. Они постоянно обсуждали предлагаемую войну с Испанией; король колебался. "Будьте спокойны, мой адмирал, я хочу удовлетворить вашу просьбу. Я не покину Париж, пока не сделаю это". Медлить с устранением адмирала нельзя, но оно должно произойти после свадьбы. Если Колиньи сейчас внезапно умрет, бракосочетание не состоится. Катрин не без удовольствия наблюдала за своей жертвой; она словно откармливала свинью перед тем, как зарезать ее. Колиньи переполняла гордость и уверенность в собственной силе; он считал, что одним своим появлением при дворе снова завоевал расположение короля; остается лишь повлиять на короля, и его, Колиньи, планы осуществятся. Пусть он насладится своими последними неделями на земле. Путь он продолжает считать себя серьезной силой... еще некоторое время. Адмиралу недоставало хитрости; как многие прямо душные воины, он нуждался в уроках дипломатии и государственного мышления. Он редко взвешивал свои слова, прежде чем произнести их; он говорил то, что думал; такое поведение при дворе, где притворство стало искусством, являлось вершиной глупости. На одном из заседаний совета он поднял вопрос о польском троне. - Есть несколько претендентов на него, - сказал Колиньи. - Несомненно, он станет вакантным в ближайшем будущем. Если мы хотим, чтобы этот престол достался Франции, герцог Анжуйский должен немедленно отправиться в Польшу. Король с энтузиазмом закивал головой - больше всего на свете он желал отъезда ненавистного брата из Франции Катрин пришла в ярость, но сделала вид, будто невозмутимо обдумывает этот шаг. Что касается герцога, то он с трудом сдерживал гнев. Его лицо вспыхнуло, сережки в ушах задрожали. - По-моему, господин адмирал вмешивается в дела, его не касающиеся, - произнес Генрих холодным тоном. - Польский вопрос жизненно важен для Франции, месье, - с обычной прямотой ответил герцог. - Верно, - поддержал его король. - Если, - продолжил адмирал, - герцог Анжуйский, не захотевший связать себя с Англией брачными узами, откажется от Польши, он должен будет честно признаться в нежелании покинуть Францию. Совет закончился; герцог Анжуйский нашел свою мать. - Мадам, как вам нравится такая наглость? - спросил он. - Что позволяет адмиралу так говорить со мною? Катрин утешила своего любимого сына. - Не волнуйся, мой дорогой. Не принимай слишком близко к сердцу слова этого человека. - Этого человека! Ты знаешь, что он - друг короля. Кто может угадать, что они способны затеять? Мама, ты позволишь им интриговать против меня? - Наберись терпения, - сказала Катрин, - подожди до свадьбы; ты все увидишь. - До свадьбы! Но когда она произойдет? Вся знать страны уже здесь, но старый дурак, кардинал Бурбон, не совершит обряд без благословения папы; когда, по-твоему, оно будет получено? Разрешит ли он моей сестре-католичке выйти за гугенота? Скоро мы узнаем о его запрете; в Париже начнутся волнения. - Ты еще молод, мой любимый, и не знаешь, что люди способны творить чудеса. Не бойся - мы обойдемся без месье Грегори, мой дорогой. - Не следует думать, что Бурбон совершит обряд наперекор воле папы. - Он не узнает, чего хочет папа, сын мой. Я написала правителю Лиона, что до дня свадьбы ни одно послание из Рима не должно дойти до нас. - Значит, мы будем напрасно ждать благословения папы. - Это лучше, чем получить запрещение свадьбы. - Как ты заставишь его провести церемонию без разрешения папы? - Положись на твою мать. Скоро твоя сестра будет соединена брачными узами с Наваррцем. Не бойся. Я справляюсь со старым кардиналом. Наберись терпения, мой дорогой. Подожди... свадьба завершится, и ты все поймешь. Темные итальянские глаза герцога Анжуйского сверкнули, он настороженно посмотрел на мать. - Ты хочешь сказать ...? Она приложила палец к губам. - Ни слова... даже между нами. Еще рано. Ничего не бойся. Она приблизила свои губы к его уху. - Господин адмирал проживет недолго. Пусть он поважничает последние часы своей жизни. Герцог, улыбнувшись, кивнул. - Но, - прошептала его мать, - нам необходимо проявить предельную осторожность. Подготовка убийства такого человека чревата множеством опасностей. Он - важная персона. Наши шпионы сообщают нам, что он получает предупреждения о грозящей ему опасности. Я не понимаю, как происходит утечка информации. Чтобы поймать лосося, необходимо тщательно установить сети, мой сын. Не заблуждайся на сей счет. - Мама, я не сомневаюсь в том, что ты способна сделать все необходимое. Она нежно поцеловала его. Принцесса Маргарита развлекала герцога де Гиза в комнате, примыкавшей к ее спальне. Она лежала рядом с ним на кровати, которую она распорядилась накрыть черными атласными простынями, подчеркивавшими совершенство ее белого тела. Сонная, удовлетворенная девушка улыбнулась Генриху. Ни один мужчина не доставлял ей столько радости, как ее первый любовник - герцог де Гиз. - Мне показалось, что прошло очень много времени, - промолвила она. - Я почти забыла, как ты прекрасен. - А ты, моя принцесса, - ответил он, - так чудесна, что я никогда не забуду тебя. - Ах! - вздохнула Марго. - Если бы только нам разрешили пожениться! Тогда ты не был бы мужем другой женщины, а мне не угрожал бы самый ужасный брак, который был когда-либо заключен. О, Генрих, любовь моя, если бы ты знал, как я днями и ночами молюсь о том, чтобы что-нибудь сорвало мою свадьбу. Возможно ли это, мой любимый? Можно ли что-то сделать? - Кто знает? - печально ответил де Гиз. - В воздухе Парижа присутствует нечто, не позволяющее предвидеть, что случится в следующий миг. Он обхватил руками голову Марго и поцеловал ее. - Я уверен только в одном - что я люблю тебя. Она страстно обняла его; ее губы были влажными, требовательными. Она продолжала изумлять Генриха, хоть он знал и любил ее всю жизнь. Он посмотрел на девушку, которая, откинувшись на спину, протянула к нему свои руки; ее черные волосы были распущены, удивительные темные глаза горели на прелестном томном лице; она уже жаждала новых объятий. Она была неотразима; тяжеловатость носа, унаследованного от деда, и нижней челюсти, полученной от матери, стали почти незаметны. - Марго, - с жаром произнес де Гиз, - второй такой, как ты, нет на свете. Они лежали, чувствуя себя в безопасности за запертой дверью. Они вспоминали ту ночь, когда их поймали врасплох; Марго в изысканных нарядах встречала Себастиана Португальского, президента на руку французской королевы. Они помнили ярость короля и Катрин, избивших Марго почти до смерти за эту любовную связь; что касается де Гиза, то он едва не распрощался с жизнью. - Когда ты появился с женой, - сказала Марго, - мое сердце едва не разбилось. Она впервые произнесла эти слова давно, но сейчас она знала, что душевные раны зарастают; жена Генриха не могла помешать ему быть любовником Марго. Девушка обнаружила, что на свете есть и другие мужчины - правда, не столь красивые и обаятельные. Она не могла обходиться без любовника. Как приятно лежать в объятиях этого человека, снова и снова будить в нем страсть, а в перерывах - весьма недолгих - печально думать о том, что ее жизнь была бы совсем иной, если бы им разрешили пожениться! Их брак был бы идеальным! Марго обожала жалеть себя; она удовлетворяла свои желания, а затем говорила: "Если бы мне позволили выйти за единственного человека, которого я любила, я была бы другой женщиной!" Произнеся это, она могла с чистой совестью предаваться любым утехам. Внезапно в дверь комнаты постучали; раздался голос Шарлотты де Сов Марго улыбнулась. Шарлотта знала, с кем развлекалась принцесса, и немного ревновала. Это было приятно. Шарлотта слишком высоко задирала нос из-за своей красоты и положения в Летучем Эскадроне. - Кто там? - спросила Марго. - Это я, Шарлотта де Сов. - Что тебе нужно? - Нет ли здесь господина де Гиза? Королева-мать спрашивает его. Она нетерпелива. Марго засмеялась. Поднявшись, принцесса подошла к двери. - Когда я увижу господина де Гиза, я скажу ему. Не волнуйся, это произойдет скоро. - Спасибо. Я отправлюсь к Ее Величеству и скажу ей, что господин де Гиз скоро придет. Марго повернулась к своему любовнику, который уже надел камзол и пристегивал шпагу. Она рассердилась, заметив, что он торопится покинуть ее. - Ты, похоже, охотно уходишь. - Моя дорогая, меня вызывает твоя мать. Марго обняла его. - Пусть она немного подождет. Он поцеловал ее, но она поняла, что он думает о будущем разговоре с королевой-матерью. - В первую очередь ты - честолюбивый глава дома де Гизов и Лорренов, - насмешливо сказала она. - А любовник - во вторую. Верно? - Нет, - солгал он. - Ты знаешь, что это не так. Ее черные глаза сверкнули. Иногда ей хотелось поссориться с ним. Для Марго любовь была всем; она не могла смириться с мыслью, что Генрих устроен иначе. - Тогда поцелуй меня, - попросила Марго. Он исполнил ее желание. - Поцелуй меня так, словно ты думаешь обо мне, а не о том, что ты скажешь моей матери. О, Генрих, еще пять минут! - Дорогая, я не смею. - Ты не смеешь! Ты вечно "не смеешь"! Даже когда тебя женили на твоей глупой жене. - Марго, я вернусь. - Почему, думаешь, она вызывает тебя сейчас? Потому что ей известно, что мы вместе; ей нравится мешать нам. Ты не знаешь мою мать. - Я знаю, что должен подчиниться, когда она вызывает меня. Он повернул ключ в замке, но Марго прижалась к своему возлюбленному, страстно поцеловала его. - Когда ты вернешься? - Как только освобожусь. - Обещаешь? - Обещаю. - Тогда поцелуй меня еще... еще... снова. Катрин отпустила своих фрейлин; она не позволила остаться даже карлику; она готовилась к встрече с молодым герцогом де Гизом. Она увидела приближающегося к ней Генриха и подумала: неудивительно, что Марго находит его неотразимым. Он был красавцем. Двадцать два года - еще не зрелость; через несколько лет Генрих станет таким же коварным, каким был его отец; даже сейчас она должна остерегаться герцога, возле которого всегда находился его дядя - этот старый лис, кардинал Лоррен. Когда он церемонно поприветствовал ее, она сказала: - Мне надо сказать вам многое, господин де Гиз. Мы здесь одни, но все равно говорите тихо. В Лувре трудно побеседовать вдали от чужих ушей. - Понимаю, Ваше Величество. - Присутствие при дворе одного лица, похоже, должно сердить вас не меньше, чем меня, дорогой герцог. Вы знаете, о ком я говорю? - Думаю, да, мадам. - Мы не станем называть его имя. Я говорю об убийце вашего отца. Генрих был молод и абсолютно не умел скрывать свои чувства. Он выглядел уставшим после часа, проведенного с Марго. Эта девушка способна измучить любого! От кого она унаследовала такой темперамент? Явно не от матери. От отца? Нет. Он хранил верность одной женщине... правда, не жене. Но Марго никогда не будет верной. Она имела слишком много любовников, хотя ей еще не исполнилось и двадцати лет. Должно быть, дело в ее деде, Франциске Первом, или, возможно, в отце Катрин. Они оба отличались ненасытностью. Но Катрин вызвала его к себе, чтобы обсудить важные дела, а не связь герцога с ее дочерью. - Да, мадам, - горестно произнес Генрих; он всегда считал Гаспара де Колиньи убийцей своего отца; он не обретет покоя, не отомстив за Франциска де Гиза. - Мы не можем терпеть его присутствие при дворе, - сказала Катрин. - Он слишком дурно влияет на короля. Сердце Генриха забилось чаще. Он знал, что Катрин намекает на то, что он должен помочь ей в организации убийства Колиньи. Его пальцы сжали рукоятку шпаги, глаза Генриха наполнились слезами; он вспомнил, как несли отца в замок под Орлеаном. Он снова увидел мужественное лицо герцога Франциска со шрамом на щеке, давшем ему прозвище Меченый. Он вспомнил, как, глядя в последний раз на дорогое лицо, он поклялся отомстить человеку, которого считал убийцей отца. - Мадам, - сказал герцог, - каковы будут ваши указания? - Что? - произнесла Катрин. - Вам нужны указания, чтобы отомстить за отца? - У Вашего Величества, несомненно, были какие-то предложения, когда вы послали за мной. - Этот человек чувствует себя при дворе как дома; он командует королем; он угрожает благополучию не только вашей семьи, но и моей, а вы спрашиваете у меня указания! - Мадам, обещаю вам, что он не проживет больше и дня. Она подняла руку. - А теперь вы торопитесь, мой герцог. Вы хотите спровоцировать в городе кровопролитие? Я желаю, чтобы этот человек присутствовал на свадьбе моей дочери и короля Наварры. После этого... он - ваш. Герцог склонил голову. - Все будет так, как желает Ваше Величество. - Мой дорогой герцог... вы для меня почти сын. Разве вы не провели большую часть вашего детства с моей семьей? Вы привязались к моим детям... особенно к некоторым из них. Это нормально. Я люблю вас как сына, мой дорогой мальчик. Поэтому я хочу, чтобы вы испытали радость мести за вашего отца. - Ваше Величество, вы весьма милостивы ко мне. - И буду еще милостивей. Теперь послушайте меня. Не совершайте необдуманных поступков. Я не хочу, чтобы вы бросили ему вызов. Пусть выстрел, который убьет его, будет произведен неизвестным убийцей. - Я всегда считал, что его должна застрелить моя мать. Это, по-моему, было бы справедливо. Она - отличный стрелок и... Катрин помахала рукой. - Вы слишком молоды, мой дорогой герцог. У вас сохранились мальчишеские представления. Если выстрел не достигнет цели, вспыхнут волнения. Нет, необходимо обойтись одним выстрелом. Не будем устраивать спектакль. Этот человек умеет убегать от своей судьбы. Порой мне кажется, что его оберегают с помощью магии. - Она не спасет его от моей мести, мадам. - Нет. Я уверена в этом. Пусть наш разговор останется тайным. Обсудите мои слова только с вашим дядей. Найдите способ спрятать убийцу в одном из ваших домов. Пусть он выстрелит, когда убийца вашего отца будет идти по улице из Лувра. Нам не нужен спектакль. Мы воспользуемся умелым стрелком, а не трусливой герцогиней. Речь идет о жизни и смерти; это не драма, разыгрываемая для развлечения двора. Идите. Когда у вас созреет план, познакомьте меня с ним. Но помните... только после свадьбы. Это ясно? - Ясно, мадам. - А теперь возвращайтесь к вашим удовольствиям, и ни слова никому, кроме, разумеется, вашего благородного дяди. Я знаю, что могу доверять вам. - Ваше Величество может полностью положиться на меня. Поцеловав ее руку, он удалился. Он был слишком возбужден, чтобы вернуться к Марго. Генрих нашел своего дядю, кардинала Лоррена, и рассказал ему о беседе с королевой-матерью. Катрин была довольна; женщине со змеиной натурой нравилось продвигаться к осуществлению своих желаний окольными путями. Жених ехал в Париж в сопровождении свиты; на нем была траурная одежда - со дня загадочной смерти его матери прошло меньше трех месяцев. Однако с уст молодого человека срывались слова гасконской песни. Девятнадцатилетний юноша был невысок, но хорошо сложен и обладал большой жизненной силой; его манеры отличались смелостью и прямотой, он часто смеялся. Печальные проницательные глаза выдавали характер, следы которого отсутствовали в других частях его лица. В них было нечто глубокое, скрытое в настоящий момент - то, что он не желал показывать миру. Он унаследовал ум матери, но не ее набожность. Он был гугенотом, потому что эту веру исповедовала его мать, но вообще относился к религии скептически. "Похоже, человеку необходимо иметь веру, - говорил он, - и поскольку Господь решил сделать меня гугенотом, пусть так и будет". Но он зевал во время проповедей, а иногда даже храпел. Однажды он спрятался за колонной и, поглощая вишни, стрелял косточками в лицо проповедника. Приближенные любили его, считали достойным наследником трона. Он держался с ними грубовато, фамильярно; он мог легко заплакать или рассмеяться, но в его чувствах не было глубины. Насмешливые глаза скрывали истинные эмоции; когда он плакал, было заметно, что он уже справился с горем. Он так часто вступал в новые любовные связи, что прославился этим даже в стране, где распутство считалось нормой. Он был воспитан рассудительной, практичной матерью, которая не хотела, чтобы он подражал изысканным манерам принцев Валуа. Его поведение отличалось грубоватостью, он уделял мало внимания своей внешности; он был счастлив в крестьянской избе так же, как и в королевском дворце, если его развлекала там жена или дочь простолюдина. Он ехал в Париж, соблазняя по дороге женщин Оверна и Бурбоннэ, Бургундии и Орлеана. Он думал о своем скором бракосочетании с принцессой Маргаритой. Он знал с детства, что эта свадьба, вероятно, состоится, поскольку о ней договорился Генрих Второй, когда Наваррцу было два года. Генрих Наваррский считал этот союз хорошим. Мать желала его заключения, потому что он приближал Генриха к трону. Наваррец пожимал плечами, думая о троне Франции. Слишком много людей стояли между ним и Генрихом; среди них были Генрих Анжуйский и Франциск Аленсонский, не говоря уже о детях, которые могли появиться у этих мужчин. Жена Карла вынашивала ребенка. Наваррец сомневался в том, что французскому королю удается наслаждаться жизнью; именно к этому стремился Генрих Наваррский. И все же бракосочетание было подготовлено. Марго всегда проявляла враждебность к Генриху, но какое ему до этого дело? Нужно ли ему что-нибудь от жены, если он может без усилий найти много других женщин, готовых ублажать его? Он охотно предоставит Марго возможность предаваться романам и сделает так, чтобы она не мешала ему заниматься тем же. Когда стало известно, что ему предстоит поехать в Париж, Генриху пришлось выслушать немало предостережений, "Помните о том, что случилось с вашей матерью, - говорили ему. - Она отправилась в столицу и не вернулась оттуда". Люди не понимали, что его не слишком пугали опасности, что он с радостью предвкушал участие в придворных интригах. Смерть матери потрясла Генриха; он горько плакал, услышав новость, но вскоре обнаружил, что думает об обретенной свободе даже тогда, когда его душат слезы. Он всегда считал мать доброй, порядочной женщиной и стыдился своей нынешней неспособности любить ее. Он считал Жанну святой; сам же он был в душе язычником. Мать разочаровалась бы в нем, если бы прожила дольше, потому что он не мог стать благочестивым гугенотом, которым она пыталась сделать его. Ее смерть принесла ему не только свободу; он стал важной персоной. Принц Наварры превратился в короля. Исчезли досадные ограничения, проповеди матери; он был теперь сам себе хозяин. Это чувство - самое приятное для здорового девятнадцатилетнего мужчины, пользующегося успехом у женщин. Он ехал, напевая гасконскую песню; периодически кто-то из друзей предостерегал его шепотом, но от этого он лишь испытывал приятное волнение. Он жаждал приключений и интриг. Когда он со своей свитой оказался возле Парижа, его встретил сам король Карл. Молодой король Наварры был польщен тем, что Карл обнял его, назвал своим братом, продемонстрировал дружеское расположение. Вместе с королевской кавалькадой приехала королева-мать; она нежно обняла гостя, сказала, что рада видеть его снова, участливо коснулась черного рукава Генриха; ее опущенные глаза выражали скорбь по поводу кончины Жанны. Но больше, чем королевское радушие, Наваррца обрадовали дамы, сопровождавшие королеву-мать. Он никогда не видел так много красавиц одновременно. Каждая из этих женщин могла потрясти его своим очарованием. Он изучал их своими прищуренными глазами и получил от одной из них, показавшейся ему самой прекрасной, многообещающую улыбку. Это была голубоглазая блондинка. Он понял, что лишь придворные дамы обладали таким изяществом и элегантностью. Чудесная новизна этих женщин контрастировала с простоватым обаянием его беарнских подружек. Король Франции возвращался в Париж рядом с Наваррцем. - Меня радует мысль о том, - сказал Карл, - что скоро вы станете моим братом. - Ваше Величество, вы весьма любезны. - Вы увидите в столице моих многочисленных подданных, прибывших в город, чтобы стать свидетелями вашей женитьбы на моей сестре. Не бойтесь, мы не станем откладывать свадьбу. Кардинал де Бурбон чинит нам препятствия. Он - фанатик веры. Но я не позволю ему отнимать время у вас и моей сестры Марго. - Спасибо, Ваше Величество. - Вы в отличной форме, хорошо выглядите, - с завистью заметил король. - Все дело в той жизни, которую я веду. Говорят, что я трачу много времени на наслаждения, но это идет мне на пользу. Король рассмеялся. - Вы понравитесь моей сестре. - Надеюсь, Ваше Величество. - Я слышал, - заявил Карл, - что вам не составляет труда нравиться женщинам. - Похоже, слухи обо мне уже достигли Парижа. - Не бойтесь. Парижане любят таких мужчин, брат мой. Правда ли это? Наваррец замечал мрачные лица людей, окружавших двигавшуюся по улицам процессию. - Да здравствует король Карл! - кричали французы. Кто-то добавил: - Да здравствует король Генрих Наваррский! Редкие приветствия заглушались враждебным свистом. - Сегодня в городе много сторонников де Гизов, - сказал Наваррец. - Тут присутствуют все, - ответил король. - Теперь, когда вы женитесь на моей сестре, друзья де Гизов и адмирала Колиньи перемешались в одну толпу. - Похоже, здесь собралась вся Франция... католики и гугеноты. - Кажется, да. Я слышал, что в Париже столько людей, что многим негде спать. Гостиницы переполнены, по ночам люди лежат на мостовых. Все это вызвано любовью к вам и Марго. Мой друг адмирал будет счастлив видеть вас здесь. Он готовится к встрече с вами. Наваррец улыбкой выразил свою радость, искоса посмотрев на короля. Не пытался ли Карл своими постоянными упоминаниями о его дорогом друге адмирале сказать ему, что он все-таки поддерживает дело гугенотов? Что на уме у Катрин де Медичи, которую многие обвиняли в убийстве его матери? Что она готовит ему? Он редко надолго сосредоточивался на чем-то одном; увидев Лувр, одно крыло которого тянулось вдоль набережной, а второе располагалось перпендикулярно первому, он поглядел на башни дворца с узкими окнами и вспомнил о молодой женщине, ехавшей возле королевы-матери. - Я заметил возле королевы-матери очень красивую даму, - сказал Генрих. - У нее потрясающие голубые глаза. Я никогда прежде не видел таких. Король засмеялся. - У моей сестры черные глаза, - сказал он. - Я слышал, ее глаза - красивейшие во Франции, - произнес жених. - И все же кому принадлежат голубые глаза? - В Эскадроне моей матери одна дама славится цветом своих глаз. Кажется, брат, вы говорите о Шарлотте де Сов. - Шарлотта де Сов, - повторил Наваррец. - Она принадлежит к свите моей матери и является женой барона де Сов. Наваррец радостно улыбнулся. Он надеялся, что в ближайшие недели ему удастся часто видеть женщину с голубыми глазами. Было приятно узнать, что она замужем. Незамужние дамы часто доставляют хлопоты, нежелательные для жениха. Войдя в просторный зал и бросив ленивый взгляд на медленно текущие воды Сены, он подумал о мадам де Сов; при этом Генрих испытал исключительно приятное чувство. Король, лежа в своих покоях на турецком ковре, кусал ногти. Он был грустен. Никто не смел приближаться к нему. Даже любимые соколы монарха, сидевшие в комнате на насесте, не радовали его. Собаки убежали от Карла; они, как и слуги короля, почувствовали приближение безумия. Он испытывал ощущение тревоги; обычно это бывало связано со страхом. Иногда, когда он стоял у окна, ему казалось, будто он слышит доносящиеся до него крики - предостережение об опасности. Он чувствовал, что близится беда, и боялся ее. Он не мог доверять матери. Что она задумала? Он с беспокойством поглядывал на свою полнеющую жену. Мать не позволит этому ребенку преградить путь к трону ее любимому Генриху. Если она хочет видеть герцога Анжуйского у престола, что она готовит для ее сына Карла? Зловещую тишину улиц нарушил внезапный шум. О чем говорили с такими серьезными лицами люди, собравшиеся в группы? Что означали буйства в тавернах? Было чистейшим безумием приглашать гугенотов и католиков в город; это сулило несчастья, кровопролитие. Карл увидел себя в роли узника, ощутил мерзкий запах тюрьмы; в его воображении он подвергался пыткам, а потом ему отсекали голову. Он захотел посмотреть на льющуюся кровь, отхлестать плетью своих собак. Однако, поскольку в нем оставалась частица психического здоровья, он помнил об угрызениях совести, следовавших за актами насилия, о том, с каким ужасом он смотрел на забитую до смерти любимую собаку. В комнату кто-то вошел; Карл не посмел обернуться и посмотреть на гостя. Он боялся увидеть улыбку матери. Говорили, что у нее есть отмычки, способные открыть любые двери французских дворцов, и что она часто бесшумно проникает в разные комнаты, чтобы, спрятавшись за шторами, слушать государственные тайны, наблюдать за тем, как дамы из Летучего Эскадрона занимаются любовью с мужчинами, выбранными для них королевой-матерью. Катрин играла важную роль во всех его фантазиях и страхах. - Карл, мой любимый. Он радостно вскрикнул - возле него стояла не мать, а Мадлен, старая няня. - Мадлон! - Он обратился к ней, как в детстве. Она обняла его. - Мой малыш! Что тебя мучает? Скажи Мадлон. Через некоторое время он немного успокоился. - Эти люди на улицах, Мадлон. Им не следовало находиться там. Католики и гугеноты собрались вместе. Это я позвал их сюда. Вот что меня пугает. - Это сделал не ты, а другие. Он засмеялся. - Ты всегда так говорила, когда возникали неприятности, в которых обвиняли меня. "О, это не мой Карл, это Марго или кто-то из его братьев". - Но ты никогда не хотел ничего дурного. Ты был моим добрым мальчиком. - Теперь я король, няня. Как бы я хотел снова стать ребенком, чтобы убегать из Лувра, Парижа в какое-нибудь тихое место... с тобой, Мари, собаками, соколами, с моим пестрым ястребом, который ловит для меня мелких птиц. Скрыться от всего этого... с вами всеми. Как счастлив был бы я! - Но тебе нечего бояться, любовь моя! - Не знаю, няня. Почему мои подданные не могут жить в мире? Я люблю их всех, католиков и гугенотов. Ты ведь сама гугенотка. - Я бы хотела, чтобы ты молился со мной, Карл. Ты обрел бы в этом большое утешение. - Возможно, однажды это произойдет, Мадлон. Но меня пугает вся эта ненависть вокруг нас. Господин де Гиз ненавидит моего дорогого адмирала, а он холоден и надменен с господином де Гизом. Это плохо, Мадлон. Им следует быть друзьями. Если бы эти двое помирились, тогда все гугеноты и католики Парижа были бы друзьями, потому что католики подражают герцогу, а гугеноты слушаются адмирала. Да! Именно это я должен сделать! Я должен сделать их друзьями. Я настою на этом. Потребую. Я - король. Клянусь Господом, если они не обменяются поцелуями дружбы, я... я... Мадлен вытерла пот с его лба. - Да! Ты прав, мой маленький король. Ты прав, мой Карл. Ты заставишь их сделать это, но сейчас отдохни немного. Он коснулся губами ее щеки. - Почему не все парижане так добры, как ты, дорогая няня? Почему они не похожи на Мари и мою жену? - Тогда мир стал бы скучным, - сказала женщина. - Скучным? Нет, счастливым. Свободным от страха... смертей... кровопролитий. Иди, дорогая няня, и позови Мари. Я поговорю с ней и узнаю, что она думает о дружбе между господином де Гизом и адмиралом. Маска доброжелательности скрывала циничное отношение Катрин к фарсу, который разыгрывали перед ней. Поцелуи дружбы между Генрихом де Гизом и Колиньи! Она вспомнила аналогичную сцену, происшедшую шесть лет назад в замке Блуа. Она сама организовала этот спектакль с теми же двумя актерами. Конечно, тогда Гиз был еще мальчиком, совершенно бесхитростным, не способным скрыть огонь, вспыхнувший на щеках, погасить пламя, бушевавшее в глазах. В тот день он сказал: "Я не могу поцеловать человека, которого считают убийцей моего отца". Как меняют нас годы! - подумала она. Теперь герцог - уже не мальчик - готов обнять адмирала и расцеловать его в обе щеки, замышляя при этом убийство Колиньи. - Как хорошо, - пробормотала Катрин, - когда старые враги становятся друзьями! Мадам де Сов, оказавшаяся рядом с королевой-матерью, шепнула: - Вы правы, мадам. Катрин позволила себе одарить женщину ласковой улыбкой. Мадам де Сов отлично справлялась со своей ролью, разыгрывая перед женихом соблазнительницу и добродетельную жену одновременно. Катрин однажды сказала: "Барон де Сов гордился бы своей женой, если бы видел, как она дает отпор молодому наглому Наваррцу". Услышав эти слова, Шарлотта застенчиво улыбнулась, подняла сво