тились к Блэксорну, наблюдавшему за ними с веранды:
     - Скажите ему... - Он запнулся.
     - Что?
     Он снова пристально посмотрел на нее:
     - Скажите ему, что я считаю его ответственным за вас.
     - Да, господин, - сказала она, - но, пожалуйста, извините меня, я  сама
отвечаю за себя.
     Бунтаро отвернулся  и смерил глазами  расстояние до вершины горы. Когда
он снова  обернулся к  Марико, на лице его были заметны  следы терзавших его
мук:
     - Теперь наши глаза никогда не увидят падающих листьев, да?
     - Все в руках Бога, господин?
     - Нет, все в руках господина Торанага, - сказал он надменно.
     Она, не  дрогнув,  выдержала его  взгляд. Дождь продолжал  идти.  Капли
падали с краев ее  зонтика, словно завеса  слез. Низ ее кимоно был забрызган
грязью. Бунтаро наконец сказал:
     - Сайонара - до Осаки.
     Она удивилась:
     - О, извините,  разве мы  не увидимся  в Эдо?  Конечно, вы будете там с
господином Торанагой, приедете туда почти одновременно со мной,  да? Там я и
увижу вас.
     - И в Осаке, когда мы встретимся там, мы  начнем все снова. Вот тогда я
по-настоящему и увижу вас, правильно?
     - А, я понимаю. Извините.
     - Сайонара, Марико-сан, - сказал он.
     -  Сайонара, мой господин, - сказала она и поклонилась. Он  в последний
раз поклонился и быстро зашагал по грязи к своей  лошади, взлетел в  седло и
поскакал, не оглядываясь.
     - Иди с Богом, - сказала сна, провожая его взглядом.
     Блэксорн видел, как она смотрит на Бунтаро.  Он  ждал, стоя под крышей.
Дождь  ослабевал,  вершина  исчезла  в  облаках,  потом  скрылся  и паланкин
Торанага, и он облегченно вздохнул, все еще пораженный поведением Торанага и
всем этим так плохо начавшимся днем.
     Охота  с ястребами  в  этот  день начиналась очень  хорошо.  Он  выбрал
небольшого  длиннокрылого  сокола, похожего на  кречета,  и  пустил  его  на
жаворонка.  Стремительно несущийся сокол, увлекаемый ветром, оказался далеко
на  южной стороне неба. Ведя погоню, как ему и полагалось по правилам охоты,
Блэксорн  скакал  через  лес  по  хорошо  утоптанной  дорожке,  где  изредка
попадались пешие крестьяне. Но вдруг измученный непогодой продавец  масла на
усталой взъерошенной  лошади  перегородил  дорогу, ворча что-то про себя, не
уступая  ему. В горячке погони Блэксорн закричал на него, чтобы он убрался с
дороги, но тот не двинулся  с места, и Блэксорн грубо обругал  его. Продавец
масла ответил так же грубо, что-то прокричав  в ответ, но тут рядом оказался
Торанага, он указал на своего телохранителя и сказал:
     - Анджин-сан, дайте-ка  ему на минутку свой меч,  - и  что-то еще, чего
Блэксорн не разобрал. Блэксорн тут же выполнил его просьбу.  И прежде чем он
понял,  что  происходит, самурай бросился  на  торговца.  Его  удар был  так
яростен  и  ловок,   что   продавец  масла  успел  отступить  на  шаг,   уже
перерубленный надвое в талии.
     Торанага стукнул кулаком по луке седла, на  секунду восхитившись, потом
снова  впал в  свою меланхолию, тогда как другие самураи, напротив, выражали
громкое  одобрение.  Телохранитель  Торанага  аккуратно  почистил  лезвие  о
собственный шелковый  пояс, чтобы не  портилась  сталь. Он  с  удовольствием
вложил меч  в ножны и вернул его,  произнеся что-то, что потом объяснила ему
Марико.
     - Он  просто сказал, Анджин-сан, что  гордится  тем, что ему  позволили
попробовать  такой  клинок.  Господин  Торанага  предложил вам  назвать  меч
"Продавец  масла",  потому  что  такой  удар  и  такую  остроту  меча  будут
вспоминать  с  уважением  многие  годы. Ваш  меч теперь станет  легендарным,
правда?
     Блэксорн припомнил,  как он кивнул,  стараясь  спрятать свой  ужас.  Он
носил теперь "Продавца масла" - этот меч теперь навсегда получил такое имя -
тот самый меч,  который ему подарил Торанага.  "Я хотел бы, чтобы он никогда
не давал его мне, - подумал он. - Но это не только их вина, но и моя тоже. Я
кричал на этого человека, он  грубил  в свою очередь, а с самураем  не могут
обращаться  так грубо.  Как еще можно  было  поступить? " Блэксорн знал, что
иного выхода не было.  И  все равно происшедшее убило радость от охоты, хотя
это и пришлось тщательно  скрывать, так как Торанага весь день  был в плохом
настроении, с ним трудно было общаться.
     Перед самым  полуднем  они вернулись в  Ёкосе,  там  произошла  встреча
Торанага  с Затаки, потом опять горячая  ванна  и массаж, и  вдруг перед ним
предстал отец Алвито, как  дух  мщения,  с  двумя неприязненно  настроенными
своими помощниками.
     - Боже мой, убирайтесь немедленно!
     - Нет необходимости бояться или богохульствовать, - сказал Алвито.
     - Бог проклинает  вас  и  всех священников!  - сказал Блэксорн, пытаясь
сдерживаться, зная, что он на вражеской территории. Перед этим он видел, как
через мост прошло  с полсотни христиан-самураев, они стекались во двор перед
гостиницей Алвито, где, по словам Марико, должна была состояться месса. Рука
Блэксорна  потянулась  к рукоятке  меча,  но он  не  носил  его с  купальным
халатом, хотя в иных случаях и не расставался с ним, и Блэксорн выругал себя
за глупость, недовольный, что оказался без оружия.
     -  Мой  Бог  простит вам ваше богохульство, кормчий. Может  быть, он не
только простит вас, но  и откроет вам глаза. Я не держу на вас зла. Я принес
вам подарок. Здесь вот подарок вам от Бога, кормчий.
     Блэксорн подозрительно  отнесся  к подарку.  Когда  он вскрыл  пакет  и
увидел португальско-латинско-японский словарь  - грамматику, дрожь прошла по
нему.  Он  перевернул  несколько  страниц.  Печать  была, конечно, лучшей из
всего, что он видел, качество и подробность информации поразительны.
     -  Да, это подарок от Бога, конечно, но господин Торанага приказал  вам
дать его мне.
     - Мы повинуемся только приказам Бога.
     - Торанага просил вас дать его мне?
     - Да. Это было его требование.
     - А "требование" Торанага не приказ?
     - Это зависит, кормчий, от того, кто вы, как велика ваша вера. - Алвито
показал  на книгу.  - Трое наших братьев потратили двадцать семь лет, готовя
эту книгу.
     - Почему вы даете ее мне?
     - Нас попросили об этом.
     -  Почему вы  послушались  Торанага?  Вы  достаточно  ловки,  чтобы  не
выполнить его просьбу.
     Алвито  пожал плечами. Блэксорн  быстро  пролистал  страницы, проверяя.
Превосходная бумага, очень ясная печать. Номера страниц были в порядке.
     - Книга  в порядке,  - сказал Алвито, развеселившись. - Мы не выпускаем
бракованных книг.
     - Это слишком ценная вещь, чтобы вы ее отдали просто так. Что вы хотите
взамен?
     -  Он просил нас  дать это  вам.  Отец-инспектор  согласился.  Вот вы и
получили ее. Она отпечатана только в этом году,  наконец-то. Красивая книга,
да? Мы только просим вас беречь ее. Она стоит хорошего обращения.
     - Она  стоит того, чтобы за нее отдали  жизнь. В ней бесценные  знания,
как в одном из ваших руттеров. Но она много ценнее. Что вы хотите за нее?
     - Мы ничего не просим взамен.
     -  Я  не  верю вам,  -  Блэксорн взвесил том  в  своей руке,  еще более
насторожившись, - Вы должны понять, что это ставит меня на одну ногу с вами.
Это дает мне все  ваши знания и  экономит нам  десять, может быть,  двадцать
лет. Имея  ее, я скоро  буду говорить так же хорошо, как  и вы. Как только я
добьюсь этого, я смогу научить и других. Это ключ к Японии, не так ли? Через
шесть месяцев я смогу говорить с самим Торанагой-самой.
     - Да, может быть и сможете. Если у вас будут эти шесть месяцев.
     - Что вы имеете в виду?
     - Ничего, кроме того, что  вы уже знаете. Господин Торанага будет мертв
задолго до того, как пройдут эти шесть месяцев.
     -  Почему?  Какие  новости  вы принесли ему?  С  того момента,  как  он
поговорил с вами, он выглядит как раненый бык. Что вы сказали ему, а?
     - Мое  послание было частным, от Его Святейшества к господину Торанаге.
Извините, я  только  посол.  Но  генерал  Ишидо контролирует  Осаку, как вы,
конечно, знаете,  и  когда  господин Торанага  прибудет туда,  для  него все
кончится. И для вас.
     Блэксорн почувствовал, как мороз пробрал его до костей:
     - А почему для меня?
     -  Вам  не уйти  от вашей судьбы, кормчий. Вы  помогали  Торанаге в его
действиях против Ишидо. Неужели  забыли? Вы приложили руку к этому  делу. Вы
руководили прорывом  из  осакского порта.  Извините,  но ни умение  говорить
по-японски, ни  ваши мечи, ни  статус самурая не помогут вам ни в коей мере.
Может быть, это  даже  хуже,  что вы  стали  самураем.  Теперь  вам прикажут
совершить сеппуку и если вы  откажетесь... - И Алвито прибавил тем же мягким
голосом: - Я ведь говорил вам уже, они люди простые.
     - Мы, англичане, тоже простые люди, - сказал он, нисколько не бравируя.
- Если мы умерли,  то умерли, но до этого момента  мы  полагаемся  на Бога и
держим порох сухим. У меня еще осталось кое-что в запасе, не беспокойтесь.
     - О, я не боюсь, кормчий. Я ничего не боюсь, ни вас, ни вашей ереси, ни
ваших ружей. Это им не поможет - как и вам.
     -  Это карма - все в руках Бога  - называйте это, как хотите, - ответил
ему Блэксорн, взбешенный, -  но, клянусь Богом,  я  еще получу  обратно свой
корабль и через пару лет приведу сюда эскадру кораблей и выброшу вас из Азии
ко всем чертям.
     Алвито заговорил опять со своим бесконечным спокойствием:
     - Все в  руках Бога, кормчий. Но смерть уже близка, и  ничего  из того,
что  вы  говорите, не произойдет.  Ничего,  - Алвито глядел на него, как  на
покойника, - Может быть, Бог смилостивится над вами, так как, Бог мне судья,
кормчий, но, я думаю, вы никогда не покинете этих островов.
     Блэксорн вздрогнул, вспомнив приговор, который уже предрек ему Алвито.
     - Вам холодно,  Анджин-сан? -  На веранде рядом с ним оказалась Марико,
отряхивающая в темноте свой зонтик.
     - О, извините, нет, мне не холодно - я только задумался. Он взглянул на
перевал.  Колонна вся уже  скрылась за облачной грядой. Дождь немного ослаб,
стал более  редким и мелким. Несколько человек из деревни и слуги шлепали по
лужам,  торопясь домой. Двор опустел, сад был залит водой. По  всей  деревне
загорелись фонари. У  ворот теперь не было часовых, по  сторонам моста тоже.
Казалось, что в сумерках воцарилась пустота.
     - Вечером намного приятнее, не правда ли? - спросила она.
     -  Да,  -  ответил  он,  поняв,  что  они  остались вместе,  одни  и  в
безопасности, если они будут осторожны, и если она хочет того же, чего и он.
     Подошла служанка, принесла сухие носки и забрала зонтик.
     Она встала на колени и начала вытирать ноги Марико полотенцем.
     - Завтра на рассвете мы тронемся в путь, Анджин-сан.
     - Сколько времени займет эта дорога?
     -  Несколько дней, Анджин-сан.  Господин Торанага  сказал...  -  Марико
оглянулась  на Дзеко, подобострастно  приближающуюся к ним из  гостиницы.  -
Господин Торанага сказал мне, что времени будет достаточно.
     Дзеко отвесила низкий поклон:
     -  Добрый  вечер,  госпожа  Тода, прошу прощения,  что я  прерываю  ваш
разговор.
     - Как у вас дела, Дзеко-сан?
     - Прекрасно, спасибо, хотя я бы и хотела, чтобы этот дождь прекратился.
Я не люблю,  когда  такая сырость. Но потом, когда кончатся  дожди, начнется
жара, а это еще хуже, не так ли? Но осень не  за горами... о, нам так везет,
что бывает осень и такая прекрасная весна, правда?
     Марико не ответила. Служанка завязала ей таби и встала.
     - Спасибо, - сказала Марико, отпуская ее.  - Так что, Дзеко-сан? Я могу
что-нибудь сделать для вас?
     - Кику-сан спрашивала, не хотите ли, чтобы она развлекла вас за ужином,
танцевала или пела  вечером. Господин Торанага дал ей указания занимать вас,
если вы пожелаете.
     -  Да, он говорил мне, Дзеко-сан. Это  было бы очень  хорошо, но, может
быть, не  сегодня  вечером. Мы должны выехать  на рассвете,  я очень устала.
Будут  же  и еще  вечера, правда?  Пожалуйста, принесите ей мои  извинения и
скажите, что я очень хотела бы видеть вас и ее моими спутницами  в дороге. -
Торанага приказал  Марико взять с собой  обеих женщин, и  она  поблагодарила
его, довольная, что они будут сопровождать ее.
     - Вы  так добры,  - сказала Дзеко медоточивым голосом, - но для нас это
большая честь. Мы сразу поедем в Эдо?
     - Да, конечно. А почему вы спрашиваете?
     - Просто так, госпожа Тода. Но, в таком случае, может быть мы  могли бы
остановиться в Мисиме на денек или два? Кику-сан хотела бы  взять кое-что из
одежды - она не считает, что достаточно хорошо одета для господина Торанага,
и я слышала, что в Эдо летом очень душно и много москитов. Нам надо  забрать
всю ее одежду, какой бы она ни была.
     - Договорились. У вас обеих будет достаточно времени. Дзеко не смотрела
на Блэксорна, хотя обе они ощущали его присутствие.
     - Это... это очень печально для нашего господина, да?
     - Карма, -  ровным голосом ответила Марико. Потом она добавила  со всей
женской сладкоголосой коварностью: - Но ничего не изменилось, Дзеко-сан. Вам
будет заплачено в тот день, когда вы приедете, как оговорено в контракте.
     - Ох, извините,  - сказала старуха, притворяясь обиженной.  - Извините,
госпожа Тода, но при чем тут деньги? Я меньше всего думала о них. Нисколько!
Я только обеспокоена будущим нашего господина.
     - Он сам хозяин своего будущего, - легко сказала Марико, больше не веря
в это, -  но  ваше  будущее прекрасно,  не  так  ли, что бы ни случилось. Вы
теперь богаты. Все ваши невзгоды позади. Скоро вы будете иметь власть в Эдо,
с этой вашей новой гильдией куртизанок, кто бы ни правил  в Кванто. Скоро вы
будете самой  важной  из всех Мама-сан, что бы ни  случилось.  Кику-сан  все
равно ваша подопечная, ее не тронут, если только не ее карма. Правда?
     - Я  только беспокоюсь о господине  Торанаге, - ответила Дзеко с хорошо
разыгранной печалью, ее анус подергивался при мысли  о двух тысячах пятистах
коку, которые были  уже почти у нее в кармане. -  Если бы я хоть  как-нибудь
могла помочь ему, я бы...
     - Как вы великодушны, Дзеко-сан!  Я  передам  ему ваше предложение. Да,
если вы сбавите цену на тысячу коку, это очень поможет ему. Я  приму  это от
его имени.
     Дзеко заработала  своим  веером,  напустив  на  себя  радостный  вид, и
умудрилась  не  завопить вслух  от  своей  глупости,  попав  в  ловушку, как
ребенок:
     - Ох, нет, госпожа Тода, как можно помочь деньгами такому великодушному
господину? Нет, деньги  ему, конечно, не помогут, - забормотала она, пытаясь
выкрутиться, - Нет, деньги не помогут. Скорее информация, помощь или...
     - Пожалуйста, извините меня, какая информация?
     - Нет-нет,  не  сейчас. Я только  использовала  это  как  оборот  речи,
извините. Но деньги...
     - Хорошо,  я расскажу ему о вашем предложении. И от его имени благодарю
вас.
     Дзеко поклонилась на прощание и убралась обратно в гостиницу.
     Марико тихонько рассмеялась.
     - Что смешного, Марико-сан? Она рассказала ему, о чем был разговор.
     -  Мамы-сан, видимо, одинаковы во  всем мире. Она беспокоится  только о
деньгах.
     - Господин Торанага заплатит, даже если... - Блэксорн запнулся.  Марико
умышленно  молчала,  ожидая,  что  он  скажет.  Тогда, под ее  взглядом,  он
продолжал:  -  Отец Алвито сказал, что, когда  господин  Торанага окажется в
Осаке, с ним будет покончено.
     - О, да, Анджин-сан, это так, - сказала Марико с легкостью, которой она
не чувствовала. Потом она отогнала от себя мысли  о Торанаге и Осаке и опять
успокоилась. - Но Осака за много лиг отсюда, и  до нее еще много  времени, и
пока это время не пришло, что будет, не знают ни Ишидо, ни этот добрый отец,
ни мы - никто не знает, что случится на самом деле. Не так ли? Кроме господа
Бога. Но он нам не скажет, правда? До тех пор, пока это не произойдет. Да?
     - Хай, - он засмеялся вместе с ней. - Вы так мудры.
     -  Благодарю  вас.  У  меня  есть  предложение,  Анджин-сан.  На  время
путешествия давайте забудем все посторонние проблемы. Все до одной.
     - Ты, - сказал он на латыни, - Так хорошо видеть тебя.
     - И тебя. Но крайне необходимо быть чрезвычайно осторожными перед этими
двумя женщинами.
     - Это зависит от вас, госпожа.
     - Я постараюсь.
     - Сейчас мы почти одни, да? Ты и я.
     - Да. Но этого не было и никогда не случалось.
     - Да. Ты опять права. И так красива.
     В  ворота крупными шагами прошел самурай и отсалютовал Марико. Он был в
годах,  с  седеющими волосами,  его лицо было все  изрыто  оспой,  он слегка
хромал.
     - Пожалуйста, извините меня, госпожа Тода, мы выезжаем на рассвете, да?
     - Да,  Ёсинака-сан.  Но  это  не  очень  страшно,  если мы отложим и до
полудня, если вы пожелаете. У нас масса времени.
     - Да. Если вам так угодно, мы  можем выехать и в полдень. Добрый вечер,
Анджин-сан. Разрешите представиться. Я Акира Ёсинака, командир вашей охраны.
     -- Добрый вечер, командир.
     Ёсинака повернулся к Марико:
     - Я отвечаю за  вас и за  него,  госпожа, так что, пожалуйста,  скажите
ему, я  приказал двум своим людям спать в его комнате, как личной охране. На
часах будет каждую ночь стоять по десять человек. Они все будут около вас. У
меня всего сто человек с собой.
     - Очень хорошо, капитан. Но, извините, лучше не ставить  пост в комнате
Анджин-сана. У  них  - варваров - принято спать одному  или вместе с  дамой.
Возможно, что с ним будет моя  служанка. Пожалуйста, держите часовых крутом,
но не очень близко, тогда он не будет обижаться.
     Ёсинака поскреб в затылке и нахмурился:
     -  Слушаюсь, госпожа. Да, я  согласен с вами,  хотя  мой способ  охраны
более  надежен.  И потом,  пожалуйста,  попросите его не совершать  эти  его
ночные прогулки.  Пока мы  не  прибудем в Эдо, я  отвечаю за него, а когда я
отвечаю  за  что-то  важное,  например,  за  очень  важных  людей,  я  очень
нервничаю. - Он поклонился и ушел.
     -  Капитан  просит  вас не ходить гулять во время нашей  поездки.  Если
встанете ночью,  всегда берите с  собой самурая, Анджин-сан. Он говорит, так
ему будет легче выполнить свое задание.
     - Хорошо,  -  сказал  Блэксорн, глядя,  как он  уходит.  -  Что еще  он
говорил? Я что-то уловил про сон? Я не очень его понял, - он остановился. Из
гостиницы  вышла  Кику.  На  ней  был купальный  халат,  полотенце,  красиво
обмотанное вокруг  головы.  Босая, она  ленивым шагом направилась в  сторону
бани,  отвесив  им  полупоклон  и  весело  помахав  рукой.  Они ответили  на
приветствие.
     Блэксорн  уставился на  ее длинные ноги  и  колышущуюся  походку  и  не
отрывал  взгляда, пока она не скрылась в  бане. Он почувствовал,  что Марико
внимательно смотрит на него, и оглянулся.
     - Нет, - успокаивающе сказал он и покачал головой. Марико засмеялась:
     -  Я  думаю,  вам  будет  трудно  -  просто  ехать  с  ней  после такой
замечательной ночи любви.
     - Нет, напротив. У  меня остались очень  приятные  воспоминания. Я рад,
что она теперь принадлежит господину Торанаге. Это  все облегчает  - и ей, и
ему. И всем, - он собирался добавить: "Всем, кроме Оми", - но придумал более
интересный  конец, -  для меня она в конце  концов была  только необычайным,
удивительным подарком. И ничего больше.
     Он захотел дотронуться  до Марико, но не сделал этого. Вместо этого  он
отвернулся и посмотрел на перевал, не  уверенный в том,  что он  увидел в ее
глазах.  Теперь  перевал  скрывала ночь. И облака. С крыши с приятным звуком
капала вода.
     - Что еще сказал капитан?
     - Ничего интересного, Анджин-сан.


        ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

     Дорога  в  Мисиму  заняла девять  дней,  и каждую  ночь они тайком были
вместе.  Сам  того  не  желая, Ёсинака  помог  им.  В  каждой  гостинице он,
естественно, выбирал для всех них соседние комнаты.
     - Я  надеюсь, вы  не будете возражать, госпожа, но так легче обеспечить
безопасность, - говорил он каждый раз.
     Марико соглашалась и занимала центральную комнату,
     Кику  с  Дзеко с одной стороны от нее, Блэксорн с  другой.  Потом,  под
покровом  ночи, она  оставляла свою служанку,  Дзиммоко, и уходила  к  нему.
Смежные    комнаты,   обычный   гвалт,   пение,    пьяный    галдеж   других
путешественников, бдительность часовых  снаружи  очень устраивали их. Только
Дзиммоко была посвящена в их тайну.
     Марико понимала,  что в  конце  концов Дзеко,  Кику и все женщины  в их
группе  догадаются  об  их  отношениях. Но это  не беспокоило ее.  Она  была
самураем, а они нет. Ее слово значило  больше,  чем  их, если только  она не
будет поймана  с поличным,  и  ни  один самурай,  даже  Ёсинака,  никогда не
осмелится ночью открыть ее дверь без приглашения. Что касается Блэксорна, то
все  считали, что он делит свою  постель с  Дзиммоко или одной из служанок в
гостинице. Это было его личное дело. Так что выдать  ее могла только женщина
и, если бы так случилось, ее предательница и все женщины из их группы умерли
бы даже более  мучительной  и медленной смертью, чем  она, за такое позорное
предательство. Кроме того, все знали, что если бы она захотела, она могла бы
послать их  на смерть по своему желанию за малейшую неосторожность, реальную
или мнимую,  еще  до  того,  как они достигнут Мисимы или Эдо.  Марико  была
уверена,  что  Торанага  не  возражал  бы  против  этого.  Конечно,  он   бы
приветствовал смерть Дзеко и, как считала Марико, в глубине души не возражал
бы против  смерти Кику.  За  две с половиной тысячи коку  можно  было купить
много куртизанок первого класса.
     Так  что  она не чувствовала опасности  со  стороны  женщин.  Но не  со
стороны  Блэксорна,  как  бы  сильно она  ни  любила его  сейчас. Он не  был
японцем.  Он  не  был  с  самого  рождения  обучен строить  свои внутренние,
непроницаемые  для других стены, за  которыми можно  было бы спрятаться. Его
лицо, манеры, поведение могли выдать их. Она не  боялась за себя.  Только за
него.
     -  Наконец, я узнала,  что такое любовь, - пробормотала  она  в  первую
ночь. И  потому  что  она больше  не сопротивлялась  любовному  натиску,  но
отдалась его неотразимости,  страх за него полностью захватил ее.  - Я люблю
тебя, поэтому и боюсь за тебя, - шептала она, вцепившись в него, переходя на
латынь, язык любовников.
     - Я люблю тебя, о, как я люблю тебя.
     - Я погубила тебя, моя любовь, с самого начала. Мы обречены. Я погубила
тебя - это правда.
     - Нет, Марико, что-то случится и все образуется.
     - Мне не нужно было начинать. Это моя ошибка.
     -  Не  беспокойся, прошу тебя.  Карма  есть карма.  В конце концов  она
сделала  вид, что  он  ее убедил, и расслабилась в  его руках.  Но она  была
уверена,  что у него  есть свои  собственные  боги судьбы.  За себя  она  не
боялась.
     Ночи были радостными.  Одна  другой нежнее и прекраснее.  Днем ей  было
легко,  ему  тяжело.  Он  постоянно был  насторожен,  стремясь  ради  нее не
допустить ошибок.
     -  Никаких  ошибок не будет, - говорила она, когда они  ехали рядом  на
лошадях,  на  безопасном  расстоянии  от  остальных, притворяясь  совершенно
уверенными в  себе после  ее  прегрешения в первую ночь.  -  Ты  сильный. Ты
самурай и не сделаешь никаких ошибок.
     - А когда мы приедем в Эдо?
     - Будь что будет. Я люблю тебя.
     - Я тоже люблю тебя.
     - Тогда почему такая печаль?
     - Не  печаль, госпожа.  Просто это  молчание  наполнено болью.  Я  хочу
кричать о своей любви с вершины горы.
     Они наслаждались в своем уединении и были  уверены, что их тайна еще не
раскрыта.
     - Что будет с ними, Дзеко-сан? - тихо спросила Кику, когда они сидели в
паланкине в первый день их поездки.
     - Беда, Кику-сан. Для них нет будущего. Он хорошо прячет свои  чувства,
но она.. Ее  лицо кричит о ее чувствах. Поглядите на нее! Как юная  девушка!
О, как она глупа!
     - Но и красива,  правда? Как хорошо быть  такой совершенной красавицей,
да?
     - Да, но я очень не хотела бы, чтобы они погибли.
     - Что будет делать Ёсинака, когда уличит их? - спросила Кику.
     - Может быть, он  и не узнает.  Я молюсь о том,  чтобы он не догадался.
Мужчины такие глупые и недальновидные. Они могут не заметить  самых  простых
вещей, слава Будде, будь свято его имя. Давайте помолимся о том, чтобы их не
обнаружили до тех пор, пока мы не кончим своих дел в Эдо.  Давайте помолимся
о том,  чтобы  нам не нести  ответственности. О,  конечно!  А сегодня  после
полудня, когда мы  остановимся,  найдем  святые  гробницы, и я зажгу  десять
палочек ладана, моля у богов милости. Клянусь всеми богами, я даже пожертвую
Храму всех богов по три коку в  год в течение десяти лет, если мы спасемся и
я получу свои деньги.
     -  Но  они так чудесно смотрятся  вместе, правда? Я никогда  не  видела
такой красивой женщины.
     - Да,  но она будет, как  растоптанная камелия,  когда про нее  донесут
Бунтаро-сану. Их карма - это их карма, и мы ничего не можем сделать для них.
Или для господина Торанаги, или даже для Оми-сана. Не плачь, дитя.
     - Бедный Оми-сан.
     Оми  догнал  их на третий  день. Он остановился в их гостинице  и после
ужина  разговаривал  с Кику  наедине, прося ее  официально соединиться с ним
навеки.
     - Охотно, Оми-сан, охотно, - ответила  она сразу, дав волю  слезам, так
как  он ей очень нравился, - но мой долг по отношению  к господину Торанаге,
который  так  милостив  ко  мне,  и  к  Дзеко-сан,  которая воспитала  меня,
запрещает мне это.
     -  Но  господин  Торанага  лишился  всех прав на  вас.  Он побежден. Он
конченый человек.
     -  Но его  контракт еще действителен, Оми-сан,  как бы  мне ни хотелось
этого. Его контракт законен и  налагает  обязательства. Пожалуйста, извините
меня, я должна отказаться.
     - Не отвечайте мне сейчас, Кику-сан. Подумайте об этом.
     Пожалуйста, я прошу вас. Дайте мне ответ завтра,  - сказал он и ушел от
нее.
     Но ее ответ сквозь слезы был все тот же:
     - Я не могу быть такой эгоистичной, Оми-сан. Пожалуйста, простите меня.
Мой долг перед Дзеко-сан и  господином  Торанагой не  позволяет, как  бы мне
этого ни хотелось. Пожалуйста, простите меня.
     Он продолжал спорить. Хлынули еще более обильные слезы. Они поклялись в
вечной любви, после чего она отправила его с обещанием:
     - Если  контракт будет  аннулирован или  господин Торанага  умрет  и  я
освобожусь,  тогда  я сделаю все, что вы хотите,  я  повинуюсь любому вашему
приказу.
     Он уехал из гостиницы и направился в Мисиму с недобрыми предчувствиями,
а она вытерла слезы и привела в порядок макияж. Дзеко хвалила ее:
     - Вы так мудры, дитя. О, как бы я хотела, чтобы госпожа Тода имела хоть
половину вашей мудрости.
     Ёсинака  неторопливо двигался от гостиницы  к гостинице по течению реки
Кано,  которая,  извиваясь,  текла в сторону  моря,  к  северу,  смиряясь  с
отсрочками,  которые происходили  все время,  совсем  не  думая  о  времени.
Торанага наедине  сказал ему, что  торопиться нет никакого смысла,  поставив
условие, чтобы он в  целости и сохранности доставил своих подопечных в Эдо к
началу нового месяца:
     - Я предпочитаю, чтобы это было скорее позже,  чем раньше, Ёсинака-сан.
Вы понимаете?
     -  Да, господин, - ответил он. Теперь он благодарил охраняющих его ками
за то, что они дали ему передышку. В Мисиме перед господином Хиро-Мацу или в
Эдо перед господином Торанагой он должен  был бы сделать обязательный отчет,
устный  и письменный. Тогда он должен будет решить, рассказать ли ему о том,
что он так старался не замечать. "Э, - сказал он себе в смятении, - конечно,
я ошибся. Госпожа Тода? Она и какой-то мужчина, тем более чужеземец! "
     "Разве  не твой  долг  следить,  - спросил он  себя, -  чтобы  получить
доказательства? Поймать их  за закрытыми дверьми, спящими вместе. Ты  будешь
презирать себя за их сговор, если не поймаешь, не так ли? А подловить их так
легко, даже если они очень осторожны".
     "Да, но только глупец будет сообщать такие известия, - подумал он, - Не
лучше  ли  изобразить  тупицу и молиться, чтобы  никто не выдал  их  и таким
образом не выдал тебя? Ее жизнь кончена, мы все обречены, так какая разница?
Не обращай внимания. Оставь их их карме. Какое это имеет значение? " Но всем
своим сердцем самурай чувствовал, что это означает очень многое.
     - А, доброе утро,  Марико-сан.  Какой сегодня  чудесный день, -  сказал
отец  Алвито, подходя к ним.  Все  стояли около гостиницы, готовые к  началу
дневного перехода. Он перекрестил Марико: - Боже, благослави ее и поддержи в
ней веру.
     - Благодарю вас, отец.
     - Доброе утро, кормчий. Как вы себя чувствуете сегодня?
     - Хорошо. Спасибо. А вы?
     Их группа  и  иезуиты часто сталкивались  во время движения. Иногда они
останавливались в одной гостинице. Иногда ехали вместе.
     - Вам не хотелось бы ехать вместе со мной сегодняшним утром, кормчий? Я
был бы счастлив продолжить уроки японского, если вы в настроении.
     -- Спасибо. Да, мне бы этого хотелось.
     В первый же день Алвито предложил научить Блэксорна японскому языку.
     - В обмен на что? - настороженно спросил Блэксорн.
     -  Ни на  что. Это поможет мне скоротать время,  и  сказать вам правду,
иногда меня печалит моя жизнь,  и я  чувствую  себя очень  старым. А  также,
может быть, чтобы извиниться за мои жестокие слова.
     - Я не жду от вас извинений. У вас свой путь,  у меня свой. Нам не идти
одной дорогой.
     - Наверное, но в  вашем путешествии мы можем  чем-то поделиться, не так
ли? Мы просто путники. Мне хотелось бы помочь вам.
     - Почему?
     - Знание принадлежит Богу. Не человеку. Мне хотелось бы помочь вам, как
бы сделать подарок - ничего взамен.
     - Спасибо, но я не доверяю вам.
     - Тогда, если вы настаиваете, взамен вы могли бы рассказать мне о вашем
мире, что вы видели и где бывали. Все, что хотите, но только то, что хотите.
Истинную правду.  Это  действительно интересует меня,  и это был  бы честный
обмен. Я приехал в Японию, когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, и
ничего другого  на свете не видел.  Мы могли бы даже установить перемирие на
время путешествия, если вы не против.
     - Но только без разговоров о религии, политике или папских доктринах.
     - Меня не  изменить, кормчий,  но  я попробую. Так  они осторожно стали
обмениваться  знаниями.  Для  Блэксорна   это  казалось  нечестным  обменом,
эрудиция Алвито  была  огромной, он  был прекрасный учитель, в то время  как
Блэксорн считал, что он знает только то, что должен знать кормчий.
     - Но это неверно, - сказал Алвито. - Вы уникальный кормчий, вы добились
невероятных успехов. Вы один из полдюжины на всей земле, правда!
     Постепенно между ними наступило перемирие, и это радовало Марико.
     - Это дружба, Анджин-сан, или начало ее, - сказала Марико.
     - Нет, не дружба, я не доверяю ему,  как и он мне. Мы вечные  враги.  Я
ничего не забыл, он тоже. Это временная отсрочка, может быть, со специальной
целью, о  которой он никогда не скажет,  если  я  и буду спрашивать. Я понял
его, опасности нет, поскольку я не расстаюсь со своей стражей.
     Пока  он проводил  время  с  Алвито, она лениво ехала с Кику и Дзеко  и
разговаривала о сексе и о то м. у  ч к ублажать мужчин и об Ивовом Мире. Она
в свею очередь рассказывала им о своем мире, о том, чему была  свидетелем, в
чем  участвовала  или о  чем  слышала.  О диктаторе Городе,  Тайко  и даже о
господине Торанаге, благонамеренные рассказы о могущественных людях, которых
никогда не слышали простые смертные.
     В нескольких милях  к югу от Мисимы река сворачивала к западу, спокойно
устремляясь к  берегу моря  и большому порту  Нумадзу,  и  они покинули  эту
овражистую местность и потащились  через  плоские рисовые поля вдоль широкой
оживленной  дороги,  идущей к северу. Здесь  было  много  ручьев,  притоков,
которые  нужно было переходить вброд.  Некоторые  из них были  мелководными,
некоторые глубокие и очень широкие, их нужно было пересекать на плоскодонных
баржах. Немногие  из них перекрывались мостами. Обычно их всех переносили на
плечах носильщики, которые  всегда держались вокруг  с этой целью, болтая  и
ругаясь.
     Это  произошло   на  седьмой  день  после   выхода  из  Ёкосе.   Дорога
разветвлялась, и  здесь отец  Алвито  сказал, что он должен покинуть  их. Он
собирался отправиться по западной дороге, чтобы вернуться на свой корабль на
день или  около того, но он бы встретил их  и присоединился  к  ним снова на
дороге из Мисимы в Эдо, если ему это позволят.
     - Конечно, я буду рад, если вы оба пожелаете поехать со мной.
     - Спасибо, но, извините, у меня есть дела в Мисиме, - оказала Марико.
     - Анджин-сан?  Если госпожа Марико будет занята,  мы будем рады вам.  У
нас  очень  хороший  повар,  прекрасные   вина.   Видит  Бог,  вы  будете  в
безопасности и сможете уходить и  приходить,  когда вам  захочется. Родригес
сейчас на борту.
     Марико видела,  что Блэксорн почти  готов  принять приглашение. "Как он
может? - спрашивала она себя, расстроившись. -  Как он может уехать от меня,
когда осталось так мало времени? "
     - Пожалуйста, Анджин-сан, - сказала, она, - это будет очень полезно для
вас, и неплохо бы вам повидать Родригеса, правда?
     Но  Блэксорн не  поехал, как бы ему ни  хотелось этого.  Он не  доверял
священнику. Даже из-за  Родригеса он не стал совать голову в эту западню. Он
поблагодарил Алвито и отказался.
     -  Давай сейчас остановимся, Анджин-сан, - сказала  Марико,  хотя  едва
наступил полдень. - Давай не будем торопиться, ладно?
     - Прекрасно. Да, мне тоже бы хотелось этого.
     - Отец хороший человек, но я рада, что он уехал.
     -- Я тоже. Но он не хороший человек. Он священник.
     Она была ошеломлена его страстностью:
     - О, извините, Анджин-сан, пожалуйста, извините меня за эти слова...
     - Неважно, Марико-сан.  Я  сказал вам - ничто не забыто.  Он все  время
будет за мной охотиться. - Блэксорн пошел поискать капитана Ёсинаку.
     Расстроившись, Марико посмотрела на западное ответвление дороги.
     Лошади  группы отца  Алвито  неторопливо  шли  среди  других  путников.
Некоторые  проходящие  мимо кланялись  маленькому  кортежу,  многие смиренно
становились  на  колени,  некоторые  любопытствовали,  кое-кто провожал  его
недовольным взглядом. Но  все вежливо  уступали  дорогу. Кроме самураев даже
самого низшего ранга. Когда отец  Алвито  встречал  самурая, он переходил на
другую сторону дороги, и его спутники делали то же самое.
     Он был  рад  оставить  Марико  и Блэксорна. Ему  нужно  было  отправить
срочные  послания отцу-инспектору, которые он не  смог  отослать раньше, так
как его  почтовые  голуби в Екосе все погибли. Нужно было  решить так  много
проблем:  Торанага,  рыбак  Уо,  Марико и  этот  пират.  И  Джозеф,  который
продолжал выслеживать его.
     - Что он делает здесь, капитан Ёсинака? - выпалил он в первый день, как
только заметил Джозефа среди  охраны, одетого  в форменное кимоно и неуклюже
носящего мечи.
     - Господин Торанага приказал мне взять его в  Мисиму, Тсукку-сан, там я
должен  направить его  к господину  Хиро-Мацу.  Простите, вам  неприятно его
видеть?
     - Нет-нет, - неубедительно заявил он.
     -  А,  вы  смотрите  на  его  мечи?  Не  беспокойтесь.  Это только одни
рукоятки, без клинков. Так приказал господин Торанага. Поскольку он, видимо,
был  посвящен в ваш  Орден таким молодым, то неясно,  следует  ли ему давать
настоящие мечи или нет, имеет ли он на это право. Кажется, он вступил в  ваш
Орден в детском возрасте, Тсукку-сан. Ведь не  может быть самурая без мечей,
правда?  Урага-нох-Тадамаса, конечно, самурай,  хотя он и был священником  у
чужеземцев целых двадцать  лет. Наш господин мудро принял  это компромиссное
решение.
     - Что же будет с ним?
     - Я передам его господину Хиро-Мацу. Может быть, он отошлет его обратно
к  дяде, чтобы тот решил  его судьбу,  может быть,  он  останется с нами.  Я
только повинуюсь приказам, Тсукку-сан.
     Отец Алвито хотел  поговорить с Джозефом,  но Ёсинака вежливо остановил
его:
     - Извините, но мой хозяин приказал ему  держаться одному. Никого рядом.
Особенно  христиан.  До тех  пор, пока господин  Харима не  примет  решение,
сказал мой хозяин.  Урага-сан  - вассал  господина Харимы, правда?  Господин
Харима   тоже   христианин,   так?   Господин   Торанага   говорит,   что  с
отступниками-христианами должен иметь дело  дайме-христианин. В конце концов
господин Харима - дядя и глава дома и это  он в  первую очередь приказал ему
идти к вам.
     Хотя ему и запретили, Алвито этим же вечером снова пытался поговорить с
Джозефом с глазу на глаз, просить его отказаться от своего святотатства и на
коленях просить прощения у отца-инспектора. Однако  юноша  холодно удалился,
не слушая его. После этого случая Джозефа всегда отправляли далеко вперед.
     "Как,  Святая Мадонна, мы  должны вернуть его  Богу, - мучительно думал
Алвито.  - Что  я могу  сделать? Может  быть, отец-инспектор догадается, как
вести себя с  Джозефом. Да если и догадается, что  делать с этим невероятным
решением  Торанага  подчиниться  решению  Совета,  что  они  на своем тайном
совещании расценили как невозможное".
     - Нет, это вообще противоречит характеру Торанага, - сказал дель  Аква,
- он будет воевать. Когда кончатся дожди или даже еще раньше, если он убедит
Затаки  отречься от Ишидо и выдать его. Мой  прогноз  - он  будет ждать  как
можно дольше и попытается  вынудить Ишидо сделать первый шаг  -  его обычная
выжидательная позиция. Что бы ни произошло, пока Кийяма и Оноши поддерживают
Ишидо и Осаку, Кванто захватят, а Торанага погибнет.
     - А Кийяма и Оноши? Они забудут свою вражду ради общего блага?
     - Они  все убеждены, что победа  Торанага  будет похоронным  звоном  по
Святой Церкви. Сейчас, когда Харима на стороне  Ишидо, я боюсь, что Торанага
- это разбитая мечта.
     "Опять гражданская война, - думал  Алвито.  -  Брат  против брата, отец
против  сына, деревня против деревни.  Анджиро готово к восстанию, вооружено
крадеными  ружьями, как сказал рыбак Уо. И другие  страшные  новости: тайный
мушкетный полк почти готов!  Современный, в европейском  стиле кавалерийский
отряд более чем на две тысячи мушкетов, готовый к войне в японских условиях.
О, Мадонна, защити истинно верующих и прокляни еретиков...
     Какая жалость, что у Блэксорна такой неуступчивый нрав:
     Он мог бы быть ценным союзником. Я никогда  не думал  об  этом,  но это
так. Смелый  и умный,  честный  в  своей ереси, прямой  и бесхитростный. Ему
ничего не надо  повторять дважды,  его  память  удивительна.  Он  так  много
рассказал мне о  мире. И о  себе  самом. Неужели правда? - печально  подумал
Алвито, повернувшись, чтобы в последний раз махнуть рукой Марико, - Надо  ли
учить своего врага и взамен учиться самому? Правильно  ли закрывать глаза на
смертный грех? "
     На  третий  день  после  выезда  из  Ёкосе его поразило  открытие брата
Михаила.
     - Вы считаете, что они любовники?
     - Что такое  Бог, если не любовь? Разве  это  не  слово господа  нашего
Иисуса? - ответил он. - Я только упомянул, что видел, как они глядят друг на
друга,  и  на  это не надоедает смотреть. Об  их  телах я не знаю, отец,  и,
честно говоря, не интересуюсь. Но их души касаются друг друга, и я, кажется,
из-за этого стал лучше понимать Бога.
     - Вы,  разумеется, ошибаетесь относительно  их. Она  никогда не сделает
этого!  Это  против  всего  ее  воспитания, их законов  и  закона Бога.  Она
истинная христианка. Она знает, что супружеская неверность - страшный грех.
     -  Да. Но  ее  брак был синтоистский, не освящен перед  нашим  господом
Богом, так что какая это супружеская измена?
     - Вы также сомневаетесь в Слове? Вы заражены ересью Джозефа?
     -  Нет, отец, прошу извинить меня,  никогда  я  не сомневался в  Слове.
Только в том, что сделал человек.
     С тех пор он стал следить более внимательно. Конечно, мужчина и женщина
очень  нравились друг  другу. А  почему бы и нет? Здесь нет ничего  плохого!
Постоянно вместе, учась друг у друга, женщине приказано забыть свою религию,
мужчина  не знает никакой, только налет  лютеранской ереси, про которую дель
Аква  сказал, что она  свойственна всем англичанам..  Оба  сильные, здоровые
люди, однако плохо подходящие друг другу.
     На исповеди она не сказала ничего. Он не настаивал. Ее глаза не сказали
ему  ничего и в то же время выдали  все, но ничего конкретного, за что можно
было осудить, там не было. Он слышал, как объясняет дель Акве:
     "Михаил, должно быть, ошибся, Ваше Святейшество.
     -  Но  она  совершила   грех   супружеской  измены?  Были  какие-нибудь
доказательства?
     - К счастью, никаких доказательств".
     Алвито  натянул поводья и, мгновенно обернувшись, увидел, что она стоит
на пологом  склоне,  кормчий  разговаривает с Ёсинакой, старая госпожа  и ее
раскрашенная  проститутка  лежат  в  своем  паланкине.  Он мучительно  хотел
спросить:  "Вы  блудили  с кормчим,  Марико-сан?  Еретик обрек вашу  душу на
вечную муку? Вы, которую мы готовили к монашеской жизни и посту нашей первой
местной аббатисы? Вы живете  в мерзком грехе, не  исповедуясь, оскорбительно
пряча свои прегрешения от вашего духовника  и тем самым вы тоже осквернились
перед Богом? "
     Он видел, что она махнула ему рукой, но на этот раз сделал  вид, что не
заметил, вонзил шпоры в бока лошади и заторопился прочь.
     В эту ночь их сон был нарушен.
     - Что это, любовь моя?
     - Ничего, Марико-сан. Спи.
     Но она  не уснула,  он тоже. Она намного  раньше  обычного  ускользнула
обратно в свою комнату, он встал, оделся и сел во дворе, читая  словарь  при
свете  свечи до самого рассвета. Когда взошло солнце и  потеплело, их ночные
страхи  исчезли,  и  они  мирно  продолжали  свое  путешествие. Вскоре  обоз
дотащился до большой проезжей Хоккайдской дороги, восточное Мисимы. Пешеходы
стали гораздо многочисленнее.  Подавляющее большинство их было,  как всегда,
пешком с пожитками за  спиной. На дороге попадались отдельные вьючные лошади
и совсем не было экипажей.
     -  О, экипажи- это что-то  с колесами, да?  В Японии ими не пользуются,
Анджин-сан. Наши дороги слишком  крутые и все время пересекают реки и ручьи.
Колеса  также  портят  их,  так  что  экипажи  запрещены  для  всех,   кроме
императора,  и  он   проезжает  несколько  церемониальных  ри  в   Киото  по
специальной дороге.  Нам они  тоже  не нужны. Как мы  сможем  ехать на  этих
колесах через  все  реки  и ручьи  -  их  очень  много, слишком много, чтобы
построить всюду мосты. Отсюда до Киото, может быть, надо пересечь шестьдесят
ручьев, Анджин-сан. Сколько мы уже  пересекли? Дюжину, да? Нет, мы все ходим
пешком или ездим верхом. Конечно, лошадей  и особенно паланкины  могут иметь
только важные люди, дайме и самураи, и даже не все самураи.
     - Что? Даже если вы имеете возможность, вы не можете нанять паланкин?
     - Нет, если вы не имеете соответствующего ранга, Анджин-сан.  Это очень
мудрое  правило,  вы  так^не  думаете? Доктора  и  очень  старые люди  могут
путешествовать  на лошади или  в паланкине, или очень больные люди, если они
имеют  письменное разрешение от своего  сюзерена. Паланкинами и  лошадьми не
разрешено пользоваться крестьянам  или простолюдинам, Анджин-сан. Это  может
приучить их к дурным привычкам, правда? Для них более полезно ходить пешком.
     - А также это держит их на своем месте. Да?
     -  О,  да. Но это все  делается для мира, порядка  и  "ва"  - гармонии.
Только купцы имеют деньги,  чтобы их  можно было на это  тратить, а  кто они
такие,  если  не паразиты, которые ничего не создают, ничего  не выращивают,
ничего  не делают, а  только кормятся за счет чужого труда? Конечно, они все
должны ходить пешком, не так ли? Это очень мудро.
     - Я никогда не видел так много движущихся людей, - сказал Блэксорн.
     - О, это еще  ничего. Подождите, когда мы  приблизимся к Эдо. Мы  любим
путешествовать, Анджин-сан, но  редко делаем это в одиночку. Мы любим ездить
группами.
     Но толпы народа не мешали их продвижению. Шифр Торанаги на их знаменах,
личный знак Тода Марико  и  старательность  Акиры  Ёсинаки,  а  также гонцы,
которых  он  отправлял, чтобы  оповещать,  кто идет, обеспечивали  им лучшие
комнаты для ночлега  в лучших гостиницах, а также  беспрепятственный проход.
Все  другие путники  и даже  самураи  быстро  отступали  в  сторону и  низко
кланялись, ожидая, пока они пройдут.
     - Они все останавливаются и кланяются каждому?
     -  О,  нет,  Анджин-сан. Только  дайме и  важным  людям. И  большинству
самураев - да, это мудрое правило для простолюдинов. Если бы простые люди не
уважали самураев и  самих  себя,  как бы  соблюдался  закон и осуществлялось
управление  государством? Потом, это же касается всех. Мы останавливаемся  и
кланяемся  и позволяем  пройти посланцу императора, разве не так? Все должны
быть  вежливыми, правда?  Дайме  более  низкого  ранга  должен  спешиться  и
поклониться более важным дайме. Обычай правит всей нашей жизнью.
     - Скажем, а если два дайме одного ранга встретятся?
     -  Тогда  они оба должны будут  спешиться  и одновременно поклониться и
пойти каждый своим путем.
     - Скажем, встретятся господин Торанага и генерал Ишидо?
     Марико незаметно перешла на латынь:
     - Кто они, Анджин-сан? Этих имен не произносите.
     - Ты права. Пожалуйста, прости меня.
     - Послушай, любимый, давай пообещаем друг другу, что если нам улыбнется
Мадонна и мы благополучно уедем из Мисимы, то только в Эдо, у первого моста,
только тогда мы покинем наш тайный мир. Давай?
     - Какая такая особая опасность в Мисиме?
     - Там наш капитан должен представить рапорт господину Хиро-Мацу. Я тоже
должна буду увидеться с ним. Он  мудрый человек, всегда настороже. Нам будет
очень просто выдать себя перед ним.
     - Мы должны быть осторожны. Давай просить Бога, чтобы твои страхи  были
безосновательны.
     - О себе я не беспокоюсь, только о тебе.
     - А я о тебе.
     -- Давай сделаем вид, что этот реальный мир - наш единственный мир.
     - Вот Мисима, Анджин-сан, - сказала Марико. Вытянутый в длину  город  с
замком, который вмещал  почти  шестьдесят  тысяч  человек,  был почти  скрыт
низким утренним  туманом. Было видно только несколько крыш и каменный замок.
За  ним  виднелись  горы,  понижающиеся  к  морю   на  западе.   Далеко   на
северо-западе была  видна  величественная  гора  Фудзи. На севере и  востоке
горные хребты возносились почти до неба.
     - Что теперь?
     - Сейчас Ёсинака  найдет самую хорошую гостиницу на расстоянии не более
десяти миль, и мы  остановимся  там на два дня. Это будет самое большое, что
могут потребовать мои дела. Дзеко и Кику-сан покинут нас на это время.
     - Тогда поехали. Что говорит вам ваш здравый смысл о Мисиме?
     - Здесь хорошо и  безопасно, - ответил он, - а что  будет  потом, после
Мисимы?
     Она нерешительно показала рукой на северо-восток:
     - Потом мы поедем этой дорогой. Там перевал, который петляет по горам в
сторону Хаконе. Это  самая  тяжелая часть Хоккайдской дороги.  Потом  дорога
спускается к городу Одавара, который намного больше Мисимы, Анджин-сан.  Это
уже на побережье. Путь оттуда до Эдо - только вопрос времени.
     - Сколько его у нас?
     - Недостаточно.


        ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

     Генерал  Тода  Хиро-Мацу  взял  личное  послание, привезенное Марико, и
сломал печати  Торанаги. В свитке коротко сообщалось о том, что произошло  в
Ёкосе,  подтверждалось  решение Торанаги  предстать перед  Советом регентов,
Хиро-Мацу предписывалось  охранять  границу и  перевалы в  сторону Кванте от
любого  нападения до  прибытия Торанаги  (но не  мешать,  а  помогать любому
посланцу  от  Ишидо  или  идущим   с  востока)   и  давались  инструкции  об
отступнике-христианине и Анджин-сане.
     -  А  теперь  расскажите  мне все, что вы видели в  Ёкосе  или  слышали
относительно господина Торанаги. Марико выполнила его просьбу.
     - Скажите мне, что вы думаете обо всем этом. Марико опять выполнила его
просьбу.
     - Что случилось между вами и моим сыном во время тя-но-ю?
     Она рассказала ему в точности, что происходило.
     -  Мой сын уверен,  что  наш  господин потерпит  поражение.  До  второй
встречи с господином Затаки?
     - Да, господин.
     - Вы так думаете?
     - О, да, господин.
     В комнате,  расположенной на самом  верху главной башни замка,  который
господствовал над всем городом, наступило долгое молчание. Хиро-Мацу встал и
подошел к бойнице для лучников, проделанной в толстой каменной стене,  спина
и суставы у него болели, меч свободно покоился в руках.
     - Я не понял.
     - Что?
     - Ни моего  сына, ни  нашего  господина. Мы  можем  разбить любую армию
Ишидо,  какую  он  только  может бросить  в  битву.  А что  касается решения
предстать перед Советом регентов...
     Она  играла  своим  веером,  любуясь вечерним  небом,  густо  усыпанным
звездами, наслаждаясь этим зрелищем.
     Хиро-Мацу внимательно посмотрел на нее.
     -  Вы  очень  хорошо  выглядите,  Марико-сан,  стали  будто моложе, чем
раньше. В чем секрет?
     -  У  меня нет никаких  секретов, господин,  -  ответила она,  ее горло
внезапно пересохло. Она ждала, что мир  сейчас разлетится вдребезги, но этот
момент  прошел, и старик снова повернул свои проницательные глаза  на город,
раскинувшийся под ними.
     - А теперь расскажите мне, что  случилось с  тех  пор, как вы уехали из
Осаки. Все, что вы видели, слышали или в чем принимали участие, - сказал он.
     Когда  она кончила,  была уже глубокая ночь.  Она сообщила ему обо всем
очень точно, за  исключением того, как далеко они зашли с Анджин-саном. Даже
здесь она была достаточно осторожна, чтобы не прятать своего  восхищения им,
его умом и смелостью. Или того, как его ценит Торанага.
     Тем временем  Хиро-Мацу  продолжал  расхаживать  по  комнате,  движение
облегчало ему  боль.  Все совпадало с отчетом Ёсинаки и Оми  - и даже тирада
Затаки перед тем,  как этот дайме  кинулся в Синано. Теперь он  понял многие
вещи, которые раньше были ему неясны, и получил достаточно информации, чтобы
принять обоснованное решение. Кое-что из того, что она рассказала, возмутило
его и даже  заставило  еще больше невзлюбить  своего сына, он мог понять его
мотивы, но  это  не  имело  значения.  Что-то возмущало его  в чужеземце,  а
кое-что заставляло восхищаться им.
     -  Вы сами  видели,  как  он вытолкнул нашего  господина  на безопасное
место?
     -  Да. Господин Торанага давно уже был  бы мертв, господин, если бы  не
он. Я совершенно уверена.  Он три раза  спасал нашего господина: при бегстве
из Осакского замка, на борту галеры в гавани Осаки и во время землетрясения.
Я видела мечи, которые  выкопал Оми-сан.  Они  были  изогнуты,  как лапша, и
совершенно никуда не годились.
     - Вы думаете, Анджин-сан действительно мог совершить сеппуку?
     - Да. Клянусь  своим христианским  Богом, я считаю, что он принял такое
решение. Только Оми-сан помешал ему. Господин, я считаю, что он достоин быть
самураем, достоин быть хатамото.
     - Я не спрашивал вашего мнения.
     -  Прошу  простить меня, господин,  конечно, вы не спрашивали. Но  этот
вопрос все еще у вас в голове.
     - Вы стали не только учительницей кормчего, но и читаете чужие мысли?
     -  О, нет,  пожалуйста, извините меня, господин, конечно, нет, - сказал
она самым умильным голоском, - Я только ответила вождю нашего рода как могла
лучше, старалась в меру своих слабых способностей. Интересы нашего господина
у меня в голове на первом месте. Ваши только на втором после его интересов.
     - А это так?
     - Пожалуйста, извините меня, но об этом нет необходимости и спрашивать.
Прикажите мне, господин, я все выполню.
     - Почему вы такая гордая, Марико-сан? - спросил он испытующе.
     - Прошу извинить меня, господин. Я была груба. Я не заслужила такого...
     - Я знаю!  Никто  из  женщин не  заслужил!  - Хиро-Мацу засмеялся. - Но
бывают  времена,  когда мы  нуждаемся  в вашей  женской  холодной, жестокой,
злобной, изощренной, практичной  мудрости. Вы,  женщины, намного  умнее нас,
правда?
     - О, нет, господин, - сказала она, соображая, что у него на уме.
     -  Это  просто  потому, что мы  сейчас одни.  Если  повторить это перед
всеми,  то сказали бы, что старый Железный Кулак отжил  свое,  что ему  пора
положить  свой  меч, побрить голову  и  начать  читать молитвы Будде,  прося
прощения  за души  тех людей,  которых он отправил  в  Пустоту.  Они были бы
правы.
     - Нет, господин. Об этом правильно сказал ваш сын. Пока наш господин не
кончил свою жизнь,  вы не  можете отступать. Ни вы, ни господин, мой муж. Ни
я.
     - Да, но все равно я был бы очень рад положить свои мечи и просить мира
у Будды для себя и тех, кого я убил.
     Он  некоторое  время всматривался  в  темноту  ночи, тяжко ощущая  свой
возраст,  потом снова посмотрел на нее. Ему  было  очень приятно смотреть на
нее, приятней, чем на любую другую женщину из тех, кого он знал.
     - Что?
     - Ничего, Марико-сан. Я вспомнил, как первый раз увидел вас.
     Это было в то время, когда Хиро-Мацу тайком заложил душу Городе,  чтобы
получить  эту  маленькую изящную  девушку в  жены  сыну,  тому самому  сыну,
который  зарубил  свою   собственную  мать,  единственную  женщину,  которую
когда-либо по-настоящему любил Хиро-Мацу.
     "Почему я добивался для него Марико? Потому что я хотел досадить Тайко,
который тоже хотел ее. Досадить противнику и ничего более. А была ли неверна
мне моя наложница? - спрашивал себя старик, тревожа старую рану, - О,  Боже,
когда я гляну тебе в  лицо, я потребую у тебя ответ и на этот вопрос. Я хочу
знать, да  или  нет; Я требую правды! Я думаю, это ложь,  но Бунтаро сказал,
что она  была наедине с  этим  мужчиной в комнате, с распущенными  волосами,
развязанным кимоно, это было задолго до того, как  мне вернуться.  Это могла
быть и ложь, не правда ли? Или правда, да? Это должна быть правда - конечно,
мой сын не отрубил бы голову своей матери, если бы не был уверен? "
     Марико  смотрела  на  морщины,  покрывающие  лицо  Хиро-Мацу,  его кожа
натянулась, местами шелушилась от возраста.  Она чувствовала былую силу  его
рук и плеч.
     "О чем вы думаете?  - хотела спросить она, ей нравился этот человек:  -
Вы все-таки видите меня насквозь? Вы теперь знаете обо мне и Анджин-сане? Вы
знаете,  что я прямо трепещу  от  любви к  нему? Что  когда  мне  надо будет
выбирать между ним, вами и Торанагой, я выберу его? "
     Хиро-Мацу  стоял у  бойницы  и  смотрел  на  город  под ним, его пальцы
поглаживали  ножны  и рукоятку  меча,  он  совсем  забыл  о  ней.  Хиро-Мацу
задумался о  Торанаге и о  том, что с негодованием сказал ему несколько дней
назад Затаки, с негодованием, которое он разделял.
     -  Да, конечно, я  хочу завоевать Кванто и вывесить мое знамя на стенах
замка в Эдо и сделать его своим. Я никогда  не хотел этого раньше, но теперь
хочу,  -  сказал  ему  Затаки.  -  Но  таким  путем?  В  этом  нет  никакого
благородства! Никаких почестей не достанется ни моему брату, ни вам, ни мне!
Никому! Кроме Ишидо, а этот крестьянин не заслуживает этого.
     - Тогда поддержите господина Торанагу. С вашей помощью Тора...
     - Зачем? Тогда мой брат станет сегуном и уберет наследника?
     - Он сто раз говорил, что поддерживает наследника.  Я считаю, это так и
есть.  И у нас  будет вождем  Миновара,  а не выскочка-крестьянин  и  ведьма
Ошиба, не так ли? Эти глупцы будут править страной восемь лет, пока Яэмон не
достигнет  совершеннолетия, если  умрет Торанага.  Почему  не дать господину
Торанаге  восемь лет, он  -  Миновара! Он тысячу раз  говорил, что  передаст
власть Яэмону.  Где  у тебя  мозги,  в заднице?  Торанага  не  враг тебе или
Яэмону!
     - Миновара не  станет на колени перед этим крестьянином! Ссал он на его
честь и честь всех нас. Вашу и мою!
     Они ругались, проклинали друг друга и, будучи одни, чуть не подрались.
     -  Ну, давай,  -  издевался  он  над  Затаки, -  вытаскивай  свой  меч,
предатель! Ты предал своего брата, главу рода!
     - Я глава своего собственного рода. У нас одна мать,  а  не отец.  Отец
Торанаги с позором прогнал мою мать. Я не буду помогать Торанаге, но если он
отречется и вспорет себе живот, я поддержу Судару...
     "Нет  необходимости  делать  это,  -  сказал себе  Хиро-Мацу,  все  еще
разъяренный, -  Не  стоит делать  этого,  пока я  еще  живой,  или  смиренно
представать перед Советом регентов. Я главнокомандующий.  Мой  долг защищать
честь и дом моего господина, даже от  него самого. Так что я теперь решил: -
Послушайте, господин, пожалуйста, извините меня, но на этот раз я ослушаюсь.
На  этот раз  я  обману  вас. Сейчас я хочу  объединиться  с вашим  сыном  и
наследником, господином Сударой, и его  женой, госпожой Дзендзико,  и вместе
мы объявим "Малиновое небо", как только прекратятся дожди, и начнем войну. И
до тех пор, пока  не умрет последний человек в Кванто, сражаясь  с врагом, я
буду надежно охранять вас в замке Эдо, что бы вы ни говорили, чего бы это ни
стоило".
     Дзеко  была  в восторге, оказавшись  опять  дома в  Мисиме среди  своих
девушек и гросбухов, счетов, полученных долговых расписок и заемных писем.
     - Вы хорошо поработали, - сказала она своему главному бухгалтеру.
     Сморщенный маленький  человечек благодарно откланялся и захромал домой.
Она же угрожающе повернулась к своему главному повару:
     - Тринадцать серебряных чодзинов, двести медных  монет  за  еду на одну
неделю?
     - О,  пожалуйста,  извините  меня,  хозяйка,  но слухи  о  войне  очень
взвинтили цены, - агрессивно начал толстый повар. На все. Рыба, рис, овощи -
даже соевый соус стал  стоить вдвое дороже за последний месяц, а саке и того
больше.  Работа в  этой горячей  душной  кухне,  которую  всю,  конечно,  не
переделаешь. Дорого! Ха! За одну неделю я накормил сто  семьдесят два гостя,
десять куртизанок, одиннадцать голодных учениц, четырех поваров, шестнадцать
служанок и четырнадцать слуг! Прошу извинить меня, хозяйка, простите, но моя
бабушка очень  больна, так что я должен уехать на десять дней и прошу вас об
этом...
     Дзеко начала рвать на себе волосы так, чтобы показать  свои чувства, но
недостаточно,  чтобы  испортить свою внешность, и отослала  его, сказав, что
она разбита, что она  вынуждена закрыть  самый известный Чайный Дом в Мисиме
без такого  прекрасного главного  повара и  что все это его вина -  что  она
должна выкинуть на улицу  в  снег всех  этих  таких преданных  ей  девушек и
честных, но несчастных слуг.
     -  Не  забывай,  что  идет  зима,  - выкрикнула  она напоследок. Потом,
совершенно одна, она сопоставила доходы с расходами, и оказалось, что доходы
были вдвое больше того,  что  она  ожидала. Саке на вкус показался ей лучше,
чем когда-либо,  и хотя цены на  продукты подскочили, то же будет и с  саке.
Она  сразу же написала  своему сыну в Одавару, где  у нее  был  винокуренный
завод,  приказав удвоить выпуск  саке. Потом  она  разобралась в  неизбежных
ссорах  среди девушек, выгнала трех, наняла еще четырех, отправила  человека
за своей сводней и подписала контракты еще с  семью куртизанками, которые ей
очень нравились.
     - И когда бы вы хотели принять этих почтенных дам, Дзеко-сан? - жеманно
улыбнулась старуха, радуясь значительным комиссионным.
     - Сейчас же. Ну, давай поторопись.
     После этого  она позвала  плотника и составила с ним  планы  расширения
своего Чайного Домика, чтобы устроить помещения для новых дам.
     - На Шестой улице, наконец, продается тот участок,  госпожа. Вы хотите,
чтобы я взял его сейчас?
     Несколько  месяцев  она  ждала  этого,  но  сейчас замотала  головой  и
отправила его с инструкциями  выбрать  четыре  гектара пустующих  земель  на
холме к северу от города.
     -  Но не делай  этого сам, используй посредников. Не жадничай. И  я  не
хочу, чтобы стало известно, что покупается для меня.
     - Но четыре гектара? Это...
     -  По меньшей мере четыре,  может быть и  пять через  пять месяцев,  но
только выбери... понимаешь? Их надо будет оформлять на этих людей.
     Она  передала  ему  список надежных  лиц,  через  которых  нужно  будет
устраивать эту  сделку,  и  поспешила выпроводить  его,  видя  мысленно  уже
обнесенный стенами городок в пределах процветающего города. От радости Дзеко
даже рассмеялась.
     После этого  она посылала за  каждой куртизанкой, хвалила  их, бранила,
ругалась с ними  или  плакала. Некоторые были повышены  в  классе, некоторые
понижены, цены на их  услуги тоже повышались  или снижались.  В самый разгар
всех этих дел заявился Оми.
     - Извините, но Кику-сан плохо  себя чувствует, - сказала она.  - Ничего
серьезного. Она просто плохо реагирует на перемену погоды, бедняжка.
     - Я настаиваю на том, чтобы увидеться с ней.
     -  Извините,  Оми-сан,   но  вы,  конечно,  не   настаиваете?  Кику-сан
принадлежит вашему сюзерену, не так ли?
     - Я  знаю, кому она принадлежит, -  закричал  Оми. - Я хочу видеть  ее,
только и всего.
     - О, извините, разумеется, вы  имеете полное право кричать  и ругаться,
извините,  пожалуйста.  Но,  простите, она  нездорова.  Сегодня вечером, или
может быть позднее, или  завтра,  но  что  я могу  сделать, Оми-сан? Если ей
станет получше, может быть, я смогу известить  вас, если вы скажете мне, где
вы остановились...
     Он назвал ей адрес, поняв, что ничего  не добился,  и выскочил из дому,
желая разнести в щепки всю Мисиму.
     Дзеко  подумала  об  Оми. Потом  она послала  за  Кику  и  сообщила  ей
программу, которую она наметила для нее на эти два вечера в Мисиме.
     - Может быть, мы сможем убедить нашу  госпожу  Тода  отложить выезд  на
четыре или  пять вечеров, дитя. Я знаю с полдюжины мужчин,  которые заплатят
царские суммы за то, чтобы вы развлекали их на вечеринках. Ха! Теперь, когда
такой великий дайме купил вас, никто  не осмелится тронуть вас, ни разу, так
что вы можете только петь, танцевать, представлять пантомимы и станете нашей
первой гейшей!
     -  А бедный Оми-сан, хозяйка? Я никогда до  этого не слышала,  чтобы он
был такой сердитый, извините, но он так кричал на вас.
     - Ха!  Что такое его крики, когда вы теперь, наконец, наложница дайме и
самого богатого из богатых торговцев рисом и шелком. Сегодня вечером я скажу
Оми,  где  вы будете петь в  последний  раз, но  вряд ли он  станет ждать. Я
устрою его в соседней  комнате. Тем временем он выпьет очень много саке.., а
обслужит  его  Акико. Потом  полезно будет спеть ему одну  или две печальные
песни  - мы все еще  не уверены в Торанаге-саме, правда? Мы  еще не получили
утренней платы, чтобы совсем рассчитаться.
     -  Пожалуйста, извините  меня, но, может,  лучше  Чоко?  Она  красивее,
моложе и приятнее. Я уверена, он будет больше доволен ею.
     -  Да,  дитя,  но  Акико  сильная  и  очень  опытная.  Когда  мужчинами
овладевает безумие такого  рода,  они все становятся  очень грубыми. Грубее,
чем вы  можете  себе  вообразить.  Даже  Оми-сан.  Я  не  хочу,  чтобы  Чоко
пострадала.  Акико любит  опасность,  ей  нужно некоторое насилие, чтобы она
хорошо  работала.  Она  вынет   жало  из   его  Прекрасной  Колючки.  Теперь
поторопись, надень самое лучшее кимоно и достань самые хорошие духи.
     Дзеко отправила  Кику  готовиться и снова заторопилась с распоряжениями
по дому.  Потом, когда она управилась со всем остальным - даже с официальным
приглашением на чай  восьми самых  влиятельных  в  Мисиме  владельцев Чайных
Домиков,  чтобы  обсудить  одно крайне  важное дело,  - она  с удовольствием
окунулась в ванну: "Ах! "
     Наконец в нужный момент -  прекрасный  массаж.  Духи,  пудра,  макияж и
прическа,  новое просторное кимоно редкого  жатого шелка. Потом появился  ее
любовник. Это был восемнадцатилетний юноша, студент, сын обедневшего самурая
по имени Инари.
     - О,  как вы прекрасны - я сразу  кинулся сюда,  как только принесли от
вас записку, - сказал он чуть дыша. - Вы  удачно съездили? Я так рад, что вы
вернулись!  Спасибо, благодарю вас за подарки - меч  прекрасен, кимоно тоже!
Как вы добры ко мне!
     "Да,  я добра", - подумала она про себя, хотя обычно полностью отрицала
это. Скоро  она уже лежала рядом с ним, потным и вялым. "Ах, Инари, - думала
она удивленно, - твой Прозрачный Пест совсем не такой, как у Анджин-сана, но
то, что  ты потерял  в размере,  ты,  конечно, добираешь своей  ошеломляющей
энергией! "
     - Почему ты смеешься?! - спросил он сонно.
     - Потому что ты сделал меня счастливой, -  вздохнула она, радуясь,  что
ей  повезло,  и  она  получила  образование  в  этих  вопросах.  Она  весело
поболтала,  похвалила его  и ласкала, пока  он  не уснул,  ее руки и  голос,
привычные к таким вещам, легко  помогли  им достичь того,  чего они  желали.
Мысли ее в это  время были далеко. Она размышляла о Марико  и ее  любовнике,
обдумывая  разные  варианты. Насколько  можно  позволить  себе  надавить  на
Марико? И кому она их выдаст, или  кем  будет ей  угрожать, очень осторожно,
конечно:  Торанагой, Бунтаро или кем-нибудь еще?  Христианским  священником?
Какая  в  этом  выгода?  Или  господином  Кийямой  -   ведь  любой  скандал,
связывающий великую госпожу Тода с чужеземцем, лишит ее  сына шансов на брак
с внучкой Кийямы.  А эта угроза склонит ее к выполнению моих требований? Или
мне ничего не надо делать - это чем-нибудь тоже может быть выгодно?
     Жаль Марико. Такая  красивая женщина! О, она  могла бы стать прекрасной
куртизанкой! Жаль  и Анджин-сана. О,  он  так  умен  - на  нем можно было бы
поживиться тоже.
     Как мне  лучше  всего  использовать их тайну, чтобы получить выгоду  до
того, как они погибнут?
     Будь осторожной,  Дзеко, предостерегла она себя,  осталось так  немного
времени, чтобы решить все  это, и как поступите с этими новыми секретами - о
ружьях и снаряжении, спрятанном крестьянами в Анджиро, например, или о новом
мушкет-ном полку - его численности,  командирах,  организации  и  количестве
ружей.  Или  о Торанаге, который той  ночью в  Ёкосе  с таким  удовольствием
развлекался с  Кику, используя  классический  ритм -  по шесть мелких и пять
глубоких проникновении в течение  ста проникновении с  силой тридцатилетнего
мужчины, а  потом спал как ребенок. Разве так ведет себя  человек,  которого
что-то беспокоит, а?
     А  как мучился этот девственник-священник с тонзурой, когда голым  стал
на  колени  и сначала  молился  своему  любимому  христианскому  Богу, прося
прощения  за грех, который он  собирался совершить  с  девушкой, и за другой
грех, настоящий, который  он совершил  в Осаке, - странные  тайные известия,
которые  прошептал ему на "исповеди"  прокаженный,  а он потом  предательски
сообщил господину Хариме. Что делать с этим Торанаге? Бесконечные рассказы о
том, что шепталось ему на исповеди, затем молитва с плотно закрытыми глазами
- перед бедной обезумевшей глупо распростершейся перед ним девушкой.
     А как быть с тем, что сказал второй повар Оми служанке, которая шепнула
об этом своему любовнику, а тот Акико, что он подслушал, как  Оми и его мать
планировали убить Касиги  Ябу,  их сюзерена? Ха! Этот  секрет  выдать -  все
равно  что пустить кошку среди голубей Ябу!  Так, может, эту тайну про Оми и
Ябу  предложить  Затаки  или шепнуть Торанаге.  А  слова Затаки, которые  он
пробормотал  во  сне и  которые  запомнила его  девушка  и  продала  мне  на
следующий  день  за целый  серебряный чодзин - слова, которые означают,  что
генерал Ишидо и  госпожа Ошиба едят  вместе,  спят вместе, и что Затаки  сам
слышал, как они мычали, стонали и  кричали, как Янь, пронзающий Инь прямо до
самого Дальнего Поля! Удивительно, правда, такие высокопоставленные люди!
     А такой удивительный факт - в момент Облака и Дождя и несколько  раз до
этого господин Затаки называл свою девушку "Ошиба". Любопытно, правда?
     Сможет ли  так  необходимый  всем  Затаки  переменить свою песню,  если
Торанага предложит ему как награду саму Ошибу? Дзеко хихикнула, радуясь всем
этим удивительным  тайнам, которые так ценны и  которые  мужчины  так  легко
выдают вместе со своим Соком Радости.
     - Он изменился, - пробормотала она уверенно. - О, да, очень.
     - Что?
     - Ничего, ничего, Инари-чан. Ты хорошо поспал?
     - Что?
     Она улыбнулась и дала ему снова уснуть. Потом, когда он  снова собрался
с силами, она стала ласкать его руками и губами,  доставляя ему наслаждение.
И себе тоже.
     - А где сейчас англичанин, отец?
     - Я точно не знаю, Родригес. Он должен быть в  одной из  гостиниц к югу
от  Мисимы. Я послал слугу  узнать,  где именно, - Алвито  подобрал  остатки
подливки коркой свежего хлеба.
     - Когда вы будете знать?
     - Завтра наверняка.
     -  Куе ва,  мне хотелось  бы  повидать его  еще  раз.  Он в порядке?  -
спокойно спросил Родригес.
     - Да, - судовой колокол ударил шесть раз. Три часа дня.
     - Он рассказывал вам, что случилось после того, как он уехал из Осаки?
     - Я  знаю отдельные вещи. От него и от  других.  Это длинная история, и
тут есть что  порассказать. Сначала я разберусь со  своими письмами, а потом
мы поговорим.
     Родригес откинулся на спинку кресла в своей маленькой каюте на корме.
     -  Хорошо.  Это  очень хорошо. -  Он посмотрел в  резко очерченное лицо
иезуита, коричневые глаза с желтыми крапинками. Кошачьи глаза. - Послушайте,
отец, - сказал он, - англичанин спас мне жизнь и корабль. Конечно,  он враг,
уверен,  что он  еретик,  но  он кормчий,  один из лучших в мире. Ничего нет
плохого в том, чтобы уважать врага, даже такого, как он.
     - Господь наш Иисус простил своих врагов,  но они  тем не менее распяли
его, - Алвито спокойно выдержал взгляд кормчего, -  но мне он тоже нравится.
По крайней мере, я его хорошо понимаю. Давайте пока оставим его  на какое-то
время.
     Родригес  кивнув, соглашаясь. Он заметил, что тарелка священника пуста,
потянулся через стол и подвинул ее поближе:
     - Отец, здесь еще есть немного каплуна. Хотите хлеба?
     - Спасибо.  Я  съем.  Я и  не  понимал,  как  голоден,  -  священник  с
удовольствием отломил  себе еще  одну ногу, взял шалфея и луку, кусок хлеба,
потом вылил на все это остатки густой подливки.
     - Вина?
     - Да, спасибо.
     - А где остальные ваши люди, отец?
     - Я оставил их в гостинице около порта.
     Родригес  выглянул в  окно кормовой рубки, которое  выходило в  сторону
Нумадзу, пристани  и порта, справа по  борту было видно устье реки Кано, где
вода была темнее, чем в море. Взад-вперед курсировали рыбацкие лодки.
     -  Этот  ваш слуга, которого вы послали, отец, - ему можно доверять? Вы
уверены, что он найдет нас?
     - О, да. Они, конечно, пробудут там по крайней мере два  дня,  - Алвито
решил не говорить о том, что он, или, точнее, напомнил он себе, брат Михаил,
заподозрил Блэксорна  и Марико, поэтому он  только добавил: -  Не забывайте,
они путешествуют с большой помпой.  При  том положении,  какое занимает Тода
Марико,  и  знаменах  Торанаги,  их везде  очень почитают. О них будут знать
вокруг на четыре мили, кто они и где остановились.
     Родригес рассмеялся:
     -  Англичанин в почете?  Кто  поверит в это? Какой-нибудь  сифилитичный
дайме!
     - Это совсем не так, кормчий. Торанага сделал его самураем и хатамото.
     - Что?
     -  Теперь   главный   кормчий  Блэксорн  носит  два  меча.   Со  своими
пистолетами. И  теперь он  доверенное лицо Торанаги, в  какой-то  мере и его
протеже.
     - Англичанин?
     - Да, - Алвито замолчал и продолжал есть.
     - Вы знаете, почему? - спросил Родригес.
     - Да, отчасти. Ему повезло, кормчий.
     - Тогда расскажите мне, хотя бы вкратце, а подробности потом.
     - Анджин-сан  спас Торанаге  жизнь,  даже  три  раза.  Дважды  во время
бегства из Осаки, последний раз в Идзу во время  землетрясения,  - Алвито  с
удовольствием обгладывал  мясистое бедрышко каплуна.  Капли сока  стекали по
его черной бороде.
     Родригес ждал  продолжения, но священник не сказал больше ни слова. Его
взор  опустился на бокал с вином,  который  он держал в  руках.  Поверхность
густого красного вина поблескивала. После долгой паузы он сказал:
     - Для нас очень плохо, что этот чертов англичанин так втерся  в доверие
к Торанаге. Нам этого совсем не надо.
     - Я с вами согласен.
     - И все равно, мне  бы хотелось повидаться с ним. - Священник не сказал
ничего.  Родригес молча дал ему  доесть все на  тарелке, веселое  настроение
покинуло его. Было покончено с последним крылышком, священник выпил еще один
бокал вина. Потом, под конец,  еще немного прекрасного французского коньяка,
который отец Алвито достал из буфета.
     - Родригес? А вам не хотелось бы рюмочку?
     -   Благодарю   вас,   -   моряк   посмотрел,    как   Алвито   наливал
орехово-коричневый напиток в хрустальный  сосуд.  Все вино и коньяк прислали
из личных запасов отца-инспектора как личный дар его другу иезуиту.
     -  Конечно, Родригес, вы можете тоже пользоваться этими запасами наряду
с  отцом Алвито, - сказал  тогда  дель Аква. - Идите с Богом, может быть, он
присмотрит за вами и поможет благополучно вернуться в порт и домой.
     - Благодарю вас, ваше святейшество.
     "Да,  благодарю,  но  не за то, - горько подумал  Родригес,  -  что  вы
приказали моему адмиралу принять на  борт проклятую  лодку под командованием
этого иезуита, который разлучил меня с женой, бедной крошкой. Мадонна, жизнь
так  коротка,  слишком коротка  и  слишком ненадежна, чтобы  тратить  ее  на
сопровождение  этих  противных священников, даже отца Алвито, который из них
самый приличный человек и из-за этого самый опасный. Мадонна, помоги мне! "
     - О! Вы уезжаете. Род-сан? Уезжаете так быстро? О, как жаль...
     - Я скоро вернусь, моя дорогая.
     - О,  извините...  я буду скучать, и я, и дитя. На миг он задумался, не
взять ли ее с собой на борт "Сайга-Филиппы", но сразу же отбросил эту мысль,
зная, как это будет опасно для нее, для него и корабля:
     - Извини, я скоро вернусь.
     -  Мы  будем  ждать,  Род-сан.  Пожалуйста,  прости  меня,  что  я  так
расстроена, извини.
     Хотя и с трудом, с  сильным  акцентом, она все  же пыталась говорить на
португальском, настаивая, чтобы он называл ее  христианским именем Грэйси, а
не так мило звучащим Ньян-ньян, что означает "Кошечка" и так  подходит ей, а
главное, гораздо больше нравится ему.
     Он покинул Нагасаки с  большим нежеланием, проклиная всех священников и
адмиралов, страстно желая, чтобы поскорее  кончились лето и осень  и он смог
поднять якорь  Черного Корабля, трюмы которого уже распирало  от  слитков, и
направиться, наконец,  домой, богатым  и  независимым. А  что  потом? Вечный
вопрос, полностью завладевший им. Что с ней и ребенком? "Мадонна, помоги мне
решить этот вопрос".
     - Прекрасный обед, Родригес, - сказал Алвито, играя хлебным мякишем.
     - На  доброе здоровье, -  Родригес сразу стал серьезным. -  Какие у вас
планы,  отец? Мне хотелось бы... - он остановился  на середине предложения и
выглянул в окно.  Потом, не  удовлетворившись этим, он встал из-за  стола и,
мучаясь, прохромал к иллюминатору, выходящему на берег, и посмотрел в него.
     - В чем дело, Родригес?
     - Я подумал, что  прилив переменился. Сейчас хочу проверить со  стороны
моря, -  он дальше отодвинул занавеску, но все еще не мог разглядеть носовой
якорь, - Извините меня, я на секунду, отец.
     Он  вышел  на  палубу. Вода плескалась  о  якорную  цепь, которая углом
поднималась из мутной воды. Никакого  движения. Потом появился легкий след и
корабль начал слегка освобождаться, занимая новое положение по мере убывания
воды.  Он проверил,  как он стоит,  потом посты.  Все было в полном порядке.
Поблизости  не  было  ни  одной  лодки. День  был  прекрасный,  туман  давно
рассеялся.  До берега  было  около кабельтова, достаточно  далеко, чтобы  не
допустить внезапного  вторжения  на борт,  но и далеко в стороне от  морских
путей, ведущих к пристаням.
     Его корабль представлял собой лорчу  - японский корпус, приспособленный
для современных португальских парусов и такелажа: быстроходный двухмачтовый,
с такелажем,  как у шлюпа. На нем было четыре пушки в центре корабля, по два
маленьких носовых  и кормовых орудия. Он  назывался "Санта-Филиппа", команда
состояла из тридцати человек.
     Родригес осмотрел город и холмы за ним.
     - Песаро!
     - Да, сеньор.
     - Приготовьте баркас. Я собираюсь попасть на берег еще засветло.
     - Хорошо. Он будет готов. Когда вы вернетесь?
     - На рассвете.
     - Ну и отлично! Я поведу береговую партию - десять человек.
     -  Не спускайтесь  на  берег,  Песаро. Киндзиру!  Мадонна, что с твоими
мозгами? - Родригес широко расставил ноги и облокотился о планшир.
     - Скверно,  что все  так  страдают,  -  сказал боцман  Песаро,  опустив
крупные мозолистые  руки.  - Я  поведу  всю группу  и обещаю, что все  будет
спокойно. Мы уже две недели сидим здесь, как в клетке.
     - Портовые власти сказали  "киндзиру",  так что прости, но это все-таки
"киндзиру", будь оно проклято! Помнишь? Это тебе не Нагасаки.
     - Да, клянусь кровью Христа, очень  жаль! - Здоровяк-боцман обиделся. -
Подумаешь, прикончили одного японца.
     -  Одного  убили,   двух  тяжело  ранили,   массу   народу  покалечили,
изуродовали  девушку,   прежде  чем  самураи  остановили  вашу   схватку.  Я
предупреждал вас  перед  выходом на берег:  "Нумадзу не Нагасаки -  так  что
ведите себя прилично! "  Мадонна! Нам повезло, что  удалось сбежать, потеряв
только  одного  нашего  моряка. Они  имели  законное право  убить  вас  всех
пятерых.
     -  Их  закон,  кормчий,  это не наш закон.  Проклятые обезьяны! Это был
обычный скандал в борделе.
     - Да, но его начали вы, власти наложили запрет на мой корабль, и вы все
под домашним  арестом.  Вы тоже! - Родригес переставил ногу, чтобы облегчить
боль. - Потерпи, Песаро. Как только отец уедет, мы уйдем отсюда.
     - С приливом? На рассвете? Это приказ?
     - Нет. Пока нет. Пока только приготовь баркас. Со мной поедет Гомес.
     -  Возьмите меня  тоже,  а? Пожалуйста, кормчий. Я загнусь от того, что
меня засунули на эту проклятую посудину.
     -  Нет.  И вам лучше не сходить  на берег сегодня вечером, вам или  еще
кому-нибудь из наших.
     - А если вы не вернетесь на рассвете?
     -- Вы будете гноить здесь якорь, пока я не вернусь. Ясно?
     Недовольство боцмана усилилось. Он поколебался, потом ответил:
     - Да, ясно, клянусь Богом.
     - Хорошо,  -  Родригес спустился вниз.  Алвито спал, но проснулся сразу
же, как только кормчий открыл дверь каюты.
     - Ну, все нормально? - спросил он.
     - Да.  Просто прилив  сменяется  отливом, - Родригес проглотил  немного
вина,  чтобы отбить противный  вкус  во рту. Так было  всегда после  попытки
мятежа.  Если  бы  Песаро  не  повиновался  сразу же,  Родригес  должен  был
прострелить  ему лицо,  заковать в  кандалы или приказать дать ему пятьдесят
линьков,  протащить  под  килем или  применить  еще одно из  ста  наказаний,
предусмотренных морскими законами для поддержания дисциплины. Без дисциплины
любой корабль погибает. - Какой план дальше, отец? Мы выходим на рассвете?
     - А как с почтовыми голубями?
     - Они в хорошей форме. У нас их шесть штук - четыре из Нагасаки, два из
Осаки.
     Священник посмотрел на солнце.  До  захода еще  четыре или  пять часов.
Времени  для отправки  птиц с первым зашифрованным сообщением достаточно, он
его  так  долго  обдумывал:  "Торанага  выполняет приказ Совета регентов.  Я
собираюсь  в  Эдо, потом  в Осаку.  Буду  сопровождать Торанагу  в Осаку. Он
разрешил строить собор в Эдо. Детальное сообщение перешлю с Родригесом".
     -  Вы не попросили бы немедленно подготовить двух  птиц для Нагасаки  и
одну для Осаки?  - сказал Алвито. - Потом мы поговорим. Я не поплыву  с вами
обратно.  Я  думаю попасть  в Эдо сушей. Это потребует от меня  всю  ночь  и
завтрашний день. А сейчас  я  сажусь писать подробное  сообщение, которое вы
отвезете отцу-инспектору, только лично ему в руки.  Вы сможете отплыть сразу
же, как только я кончу письма?
     - Хорошо.  Если будет слишком поздно,  я подожду до рассвета.  Здесь на
десять лиг кругом полно отмелей и перемещающихся песков.
     Алвито  согласился. Еще двенадцать часов ничего  не решат. Он знал, что
было бы намного лучше, если  бы он мог сообщить эти новости прямо  из Ёкосе,
покарай Боже того дьявола, который повредил там его птиц! "Потерпи, - сказал
он себе. - К чему такая спешка? Разве это не главное  правило нашего Ордена?
Терпение. Все приходит к тому, кто ждет - и работает. Что значат  двенадцать
часов или даже восемь дней? Они не  могут изменить ход  истории. Смерть была
предопределена еще в Ёкосе".
     - Вы поедете вместе с англичанином? - спросил Родригес. - Как раньше?
     - Да. Из  Эдо я  отправлюсь в  Осаку. Буду  сопровождать Торанагу.  Мне
хотелось, чтобы вы заехали в Осаку с моим письмом, если вдруг отец-инспектор
окажется там,  или он отправится  туда,  покинув Нагасаки до вашего приезда,
или  если  он  сейчас  едет  туда.  Письмо вы можете отдать  отцу Солди, его
секретарю - только ему.
     - Хорошо. Я буду рад уехать. Мне здесь не нравится.
     -  С божьей милостью  мы можем  все здесь изменить,  Родригес. Если нам
поможет Бог, мы обратим здесь в нашу веру всех язычников.
     -  Аминь. - Родригес переменил  положение  ноги,  уменьшив нагрузку,  и
пульсирующая  боль  в  ней  сразу прекратилась.  Он  выглянул в  окно, потом
нетерпеливо встал:
     -  Я схожу  за голубями сам. Пишите свое письмо, потом мы поговорим. Об
англичанине.
     Родригес  вышел  на  палубу  и  выбрал  голубей  в корзинах.  Когда  он
вернулся, священник уже достал ручку с  острым пером,  чернила  и  записывал
свое закодированное послание на тонких листочках бумаги. Алвито положил их в
маленькие  патрончики, запечатал и выпустил птиц. Все три птицы сделали круг
над  кораблем,  потом  цепочкой   направились  на  запад,   отблескивая  под
полуденным солнцем.
     - Мы поговорим здесь или спустимся ниже?
     -  Здесь. Здесь прохладнее, -  Родригес показал на ют,  где нельзя было
подслушать. Алвито сел.
     - Сначала о Торанаге.
     Он коротко  рассказал кормчему о том, что случилось  в  Ёкосе,  опустив
инцидент  с братом Джозефом и свои подозрения о Марико и Блэксорне. Родригес
был не менее его ошеломлен известием о том, что Торанага собрался явиться на
встречу с Советом регентов.
     - Без сопротивления? Это невозможно! Теперь мы полностью вне опасности,
наш Черный Корабль в безопасности, церковь станет  богаче, мы разбогатеем...
Слава Богу, всем святым и Мадонне! Это самая лучшая новость, какую вы только
могли принести, отец. Мы в безопасности!
     -  Если так захочет Бог.  Торанага  меня  обеспокоил только одним своим
заявлением.  Он  сказал  следующее:  "Я  могу   приказать  освободить  моего
христианина - Анджин-сана. С его кораблем и с его пушками".
     Хорошее настроение Родригеса сразу испарилось. Он просил:
     - "Эразмус" все еще в Эдо? Он в распоряжении Торанаги?
     - Это очень опасно, если освободят англичанина?
     - Серьезно? Этот корабль вдребезги разнесет нас, если застигнет посреди
пути между Японией и Макао, имея на борту Блэксорна и мало-мальски приличную
команду. Мы  же только маленький фрегат и не можем противостоять "Эразмусу"!
Он сможет танцевать вокруг нас, и мы должны будем спустить свои флаги.
     - Вы уверены?
     -  Да. Перед  Богом клянусь -  это будет  убийство, -  Родригес сердито
стукнул кулаком, -  но подождите секунду - англичанин сказал, что  он прибыл
сюда  не более  чем с двенадцатью людьми, не все из них моряки,  многие были
купцами  и  большинство  их  болело.  Так  мало  народу  не смогут управлять
кораблем.  Единственное  место, где он может набрать команду -  Нагасаки или
Макао. В Нагасаки  он сможет набрать сколько  угодно народу! Там есть такие,
что ему лучше держаться подальше оттуда и от Макао!
     - Ну, а скажем, он получит команду из местных жителей?
     - Вы имеете в виду кого-нибудь из головорезов Торанага?  Или "вако"? Вы
думаете, что Торанага явится  перед  Советом регентов и все его люди  станут
ронинами?  Да? Если у этого англичанина будет достаточно  времени, он сможет
обучить их. С  легкостью.  Боже мой...  прошу  меня извинить, отец,  но если
англичанин получит самураев или "вако"... Нельзя так рисковать  - он слишком
опасен. Мы  все  видели это в Осаке! Освободить его на этой помойке в Азии с
самурайской командой...
     Алвито следил за Родригесом, еще более озабоченный.
     - Я думаю,  лучше послать еще одно сообщение отцу-инспектору. Ему  надо
сообщить, вдруг это окажется очень серьезно. Он будет знать, что делать.
     - Я знаю, что делать! - Родригес с размаху стукнул кулаком по планширу.
Он  встал  и  повернулся  к  нему  спиной.  - Слушайте, отец,  слушайте  мою
исповедь: в первую ночь - самую первую ночь, он стоял сбоку меня на галере в
море, когда мы уходили  из Анджиро, сердце подсказывало мне,  что его  нужно
убить, потом еще раз во время шторма. Господь Бог помог, это было в тот раз,
когда  я   послал   его   вперед  и  умышленно   отклонился  по   ветру  без
предупреждения, он  был без страховки,  я  сделал  это, чтобы убить  его, но
англичанин не упал за борт, как случилось бы с любым  другим.  Я  думаю, это
была рука Бога, и понял это до конца, когда позже он оказался умелым рулевым
и спас  мой корабль,  и потом, когда  мой корабль оказался в безопасности, а
меня смыло волной  и  я тонул, моей  последней  мыслью было также,  что  мне
наказание  божье за  то, что  я пытался его  убить. "Ты  не  должен  был так
поступать с кормчим - он никогда бы так  не поступил! " Я заслужил это в тот
раз и  потом, когда  я остался жив, а он  склонился надо  мной, помогая  мне
напиться, я был так пристыжен и снова  просил  прощения у Бога и клялся, дал
святой  обет  помочь  ему.  Мадонна!  - он  запнулся,  испытывая  сильнейшие
душевные муки. -  Этот человек спас  меня, несмотря  на то,  что  я  пытался
неоднократно убить его. Я видел это по  его глазам. Он спас меня и помог мне
выжить, а сейчас я собираюсь убить его.
     - Почему?
     - Адмирал был прав: нам может помочь только Бог, если англичанин выйдет
в море на "Эразмусе", вооруженный, с мало-мальски приличной командой.
     Блэксорн  и  Марико спали спокойно в  своем  маленьком домике, одном из
многих,  которые  составляли гостиницу "Камелии"  на Девятой  Южной улице. В
каждом таком  домике  было по  три комнаты.  Марико  занимала одну комнату с
Дзиммоко, Блэксорн - следующую, третья, которая имела выходы на веранду и на
улицу, пустовала и была предназначена под гостиную.
     - Вы думаете, это безопасно?  - спросил Блэксорн озабоченно. - Не надо,
чтобы здесь спали еще Ёсинака, служанки или охрана?
     - Нет, Анджин-сан. На самом деле нет  никакой опасности. Будет  приятно
побыть одним. Эта  гостиница считается самой красивой в Идзу. Здесь чудесно,
не так ли?
     Это  было правдой. Каждый маленький  домик  был  поставлен  на красивых
сваях, окружен верандами с четырьмя ступеньками, все  сделано из прекрасного
дерева, отполировано и блестело.  Каждый из них стоял отдельно, в пятидесяти
шагах  друг  от  друга,  был окружен  собственным  подстриженным  садиком  в
пределах большого сада, обнесенного  высокой  бамбуковой  стеной. В нем были
устроены  ручейки,  маленькие  прудики  с  лилиями  и  водопады,  было много
цветущих деревьев  с ночными и дневными цветами, приятно  пахнущими  и очень
красивыми.  Чистые каменные  дорожки,  заботливо снабженные навесами, вели к
ваннам, холодным, горячим и очень  горячим, питаемым природными источниками.
Разноцветные  фонари,  вышколенные  слуги  и  служанки,  никогда  громко  не
разговаривающие,  чтобы  не  заглушать шум деревьев, журчание  воды  и пение
птиц.
     - Конечно, я попросила два  домика, Анджин-сан,  - один для  вас и один
для меня. К сожалению,  свободен был только один.  Ёсинака даже был доволен,
так как ему не придется распылять своих людей. Он поставил часовых на каждой
тропинке,  так что мы совершенно в безопасности  и нас никто не побеспокоит,
как бывало в других местах. Что плохого в том, что у нас одна комната здесь,
одна там, а Дзиммоко делит со мной спальню?
     - Действительно, ничего. Я никогда не видел такого красивого места. Как
вы умны и как красивы!
     -  А вы так добры ко мне, Анджин-сан. Примем ванну,  потом  поужинаем -
можно будет выпить саке сколько угодно.
     - Прекрасная перспектива на вечер.
     - Отложите свой словарь, Анджин-сан, пожалуйста.
     - Но вы всегда заставляете меня заниматься.
     - Если вы отложите вашу книгу, я... я открою вам одну тайну.
     - Какую?
     - Я  пригласила Ёсинаку-сана поужинать  с нами. И нескольких дам. Чтобы
немного развлечься.
     - Ох!
     - Да. После этого, когда я уйду, вы выберете себе одну из них, ладно?
     - Но это может помешать вам спать.
     -  Обещаю,  что я  буду  крепко спать,  моя  любовь.  Серьезно  говоря,
перемена будет только к лучшему.
     - Да, но на следующий год, не сейчас.
     - Будь серьезным.
     - Я и так серьезен.
     -  Ах,  тогда  в  таком  случае,  если вы  случайно вдруг передумаете и
вежливо  отошлете ее - после того  как Ёсинака уйдет  со своей партнершей, -
ах, кто знает, какой ночной ками может разыскать тебя тогда?
     - Что?
     - Я сегодня ходила по магазинам.
     - Да? И что вы купили?
     - Очень интересные вещицы.
     Она купила набор сексуальных приспособлений, которые  им показала Кику,
и,  много позже, когда  Ёсинака  ушел, а Дзиммоко  караулила на веранде, она
преподнесла его Блэксорну  с глубоким  поклоном. Полушутя, он принял  его  с
такой же официальностью, и они вдвоем подобрали кольцо удовольствия.
     -  Это  выглядит  не  очень острым, Анджин-сан,  да?  Вы  уверены,  оно
подойдет?
     -  Да, если вы  не против, но перестаньте смеяться или  все  испортите.
Уберите свечи.
     - Ох, нет, пожалуйста, я хочу посмотреть.
     - Ради Бога, перестань смеяться, Марико!
     - Но вы тоже смеетесь.
     - Неважно, убери свет или... Ну, теперь гляди, что ты наделала...
     - Ох!
     - Перестань  смеяться! Нехорошо  прятать голову  в  футоны... -  Потом,
позднее, тревожно: - Марико...
     - Да, мой любимый?
     - Я не могу найти его.
     - Ох! Дай я помогу тебе.
     - А, все нормально, нашел, я лежал на нем.
     - Ох, так вы не против?
     - Нет, если только чуть-чуть, ну, не встает, все из-за этих разговоров,
придется подождать. Ладно?
     - О, я  не  против. Это я виновата,  что смеялась.  Анджин-сан, я люблю
тебя, пожалуйста, извини.
     - Я тебя прощаю.
     - Мне нравится трогать тебя.
     - Я никогда не знал ничего подобного твоим прикосновениям.
     - Что ты делаешь, Анджин-сан?
     - Надеваю его.
     - Это трудно?
     - Да, перестань смеяться!
     - Ой, прости меня, пожалуйста, может быть, я...
     - Перестань смеяться!
     - Пожалуйста, прости меня...
     Потом  она мгновенно уснула, полностью  вымотавшись. А он нет. Это было
прекрасно, но не совершенно. Он  слишком заботился о ней, и на  этот раз это
было для ее удовольствия, а не для его.
     "Да,  это  было  для  нее, - подумал  он, любя ее. - Но одно  абсолютно
точно: я  знаю,  что  полностью удовлетворил  ее. В  этот раз  я  совершенно
уверен".
     Он  заснул.  Позднее  сквозь  сон  до  него  стали  доноситься  голоса,
перебранка  и  слова на португальском языке. Сначала он подумал, что это ему
снится, потом узнал голос: - Родригес!
     Марико что-то пробормотала, полностью погруженная в сон.
     Заслыша звук шагов на тропинке, он, шатаясь,  встал на колени, борясь с
охватившей  его  паникой,  поднял  ее, словно  куклу,  и  подошел  к  седзи,
остановившись  на миг, так как дверь открылась снаружи. Голова служанки была
опущена, глаза закрыты.  Он бросился за  ней с Марико на  руках  и аккуратно
положил ее на  одеяла, все еще полусонную,  и тихо пробрался обратно  в свою
комнату. Его бил озноб,  хотя ночь  была  теплой. Блэксорн ощупью нашел свое
кимоно и  заторопился опять  на  веранду.  Ёсинака поднялся  уже  на  вторую
ступеньку.
     - Нан деска, Ёсинака-сан?
     - Гомен насаи,  Анджин-сан, - сказал  Ёсинака,  он указал  на фонари  в
дальнем проходе  к  гостинице  и  добавил много  слов,  которых Блэксорн  не
понимал. Но смысл был  в том,  что  там  у  ворот  стоял человек, чужеземец,
который хотел повидать его, а  когда ему велели подождать, он повел себя как
дайме, хотя и не был им, сказал, что не может ждать, и пытался пройти силой,
но его остановили. Он сказал, что он его друг.
     - Эй, англичанин, это я, Васко Родригес!
     - Эй, Родригес,  - радостно закричал  Блэксорн. -  Все  нормально. Хай,
Ёсинака-сан. Каре ва ватаси но ичи юдзин дес. Он мой друг.
     - Ах, со дес!
     - Хай. Домо.
     Блэксорн бегом спустился по ступеням и  пошел к воротам. Сзади себя  он
услышал голос Марико: "Нан дза, Дзиммоко? " и ответный шепот, после чего она
властно позвала: "Ёсинака-сан! "
     - Хай, Тода-сама!
     Блэксорн  оглянулся. Самурай подошел к  лестнице и направился в комнату
Марико.  Ее дверь  была  закрыта.  Снаружи  стояла Дзиммоко.  Ее  скомканная
постель была сейчас около двери, так как она там и должна была спать, потому
что ее хозяйка, конечно, не желала ночевать  с ней в одной комнате.  Ёсинака
поклонился  двери  и начал  рапортовать.  Блэксорн  шел  по  дорожке  со все
возрастающим ощущением радости, босиком, глядя на Родригеса с приветственной
улыбкой,  свет  факелов отражался на  серьгах  португальца  и в  изгибах его
богатой шляпы.
     - О,  Родригес! Как хорошо снова повидать тебя. Как нога? Как  ты  меня
отыскал?
     - Мадонна, ты  вытянулся, англичанин, похудел! Да, сильный и здоровый и
ведешь  себя  как  этот  чертов  дайме!  - Родригес  обнял его  по-медвежьи,
Блэксорн ответил ему тем же.
     - Как твоя нога?
     - Болит,  дерьмо проклятое, но  работает, а нашел я  тебя,  потому  что
везде спрашивал,  где  этот  знаменитый  Анджин-сан  - большой  чужестранец,
бандит и негодяй с голубыми глазами!
     Они  дружно  хохотали,  обменивались  похабными  шуточками,  не обращая
внимания на самураев и слуг, окруживших их. Блэксорн тут же послал за саке и
повел его с собой. Они шли своей моряцкой походкой, правая рука Родригеса по
привычке была на  рукоятке рапиры,  большой палец  другой засунут за широкий
пояс, около пистолета. Блэксорн был выше на несколько  дюймов, но португалец
был даже шире его в плечах и имел более мощную грудную клетку.
     Ёсинака ждал на веранде.
     -  Домо  аригато,  Ёсинака-сан,  -  сказал  Блэксорн,  снова  благодаря
самурая, и показал Родригесу на одну из подушек. - Давай поговорим здесь.
     Родригес уже занес ногу  на ступеньку,  но остановился, так как Ёсинака
встал перед  ним, указал на рапиру  и пистолет  и  вытянул вперед левую руку
ладонью вверх:
     - Дозо!
     Родригес нахмурился:
     - Ие, самурай-сама, домо ари...
     - Дозо!
     - Ие, самурай-сама, ие! - повторил Родригес более резко, - ватаси юдзин
Анджин-сан, нех?
     Блэксорн выступил вперед, все еще забавляясь неожиданной стычкой.
     -  Ёсинака-сан, сигата га  наи, нех? - сказал он  с улыбкой. - Родригес
ватаси юдзин, вата...
     -  Гомен  насаи,   Анджин-сан.   Киндзиру!  -  Ёсинака  крикнул  что-то
повелительное,  самураи мгновенно  сделали выпад вперед, угрожающе обступили
Родригеса, он опять протянул руку:
     - Дозо!
     - Эти дерьмом набитые проститутки  очень обидчивы, англичанин, - сказал
Родригес, широко  улыбаясь. - Отошли их, а?  Я еще никогда не отдавал своего
оружия.
     - Подожди, Родригес!  -  торопливо  сказал Блэксорн, чувствуя,  что  он
что-то  задумал,  потом  обратился к Ёсинаке: - Домо, гомен насаи,  Родригес
юдзин, вата...
     - Гомен насаи, Анджин-сан. Киндзиру, - потом грубо к Родригесу: - Има!
     Родригес рявкнул в ответ:
     - Ие! Вакаримас ка?
     Блэксорн поспешно встал между ними:
     -  Ну, Родригес, что  тут такого, правда? Пусть  Ёсинака возьмет их. Мы
тут ничего не можем поделать. Это из-за госпожи Тода Марико-самы. Она здесь.
Вы  знаете,  как  они чувствительны в  отношении оружия, когда дело касается
дайме и их жен. Мы проспорим всю ночь, вы же их знаете? Какая разница?
     Португалец с трудом заставил себя улыбнуться:
     - Конечно, почему бы и нет? Хай. Сигата го най, самурай-сама. Со дес!
     Он  поклонился,  словно придворный, но без  всякой искренности, вытащил
рапиру в ножнах и пистолет, протянул их охране. Ёсинака сделал знак самураю,
который взял оружие и побежал к воротам,  где и положил их, встав рядом, как
часовой. Родригес начал подниматься по  лестнице, но Ёсинака снова вежливо и
твердо  попросил его подождать.  Другой самурай вышел  вперед  с  намерением
обыскать его. Взбешенный Родригес отскочил назад:
     - Ие! Киндзиру, клянусь Богом! Что за...
     Самураи налетели на него, крепко схватили за руки и тщательно обыскали.
Они нашли два  ножа в  голенищах  сапог, еще один был  привязан  к его левой
кисти, два  маленьких пистолета - один был спрятан в  складках плаща, другой
под рубашкой, и маленькую оловянную фляжку на поясе.
     Блэксорн осмотрел его пистолеты. Оба были заряжены.
     - А тот пистолет тоже был заряжен?
     - Да,  конечно. Это ведь враждебная  нам страна,  разве  ты не заметил,
англичанин? Прикажи им отпустить меня!
     - Это необычный способ посещать друзей ночью, правда?
     -  Я  уже  сказал тебе,  что это  враждебная нам страна.  Я всегда  так
вооружаюсь. Что тут необычного? Мадонна, вели этим негодяям отпустить меня.
     - Это последний? Все?
     -  Конечно,  пусть  они  отпустят   меня,  англичанин!  Блэксорн  отдал
пистолеты самураям и  подошел  к Родригесу. Его  пальцы  тщательно прощупали
внутреннюю часть широкого кожаного  пояса португальца. Из потайного чехла он
вытащил стилет, очень тонкий, очень упругий, сделанный  из лучшей дамаскской
стали.  Ёсинаки обругал  самурая, который проводил обыск. Они извинились, но
Блэксорн только посмотрел на Родригеса.
     - А еще? - спросил он, держа стилет в руке.
     Родригес смотрел на него с каменным выражением на лице.
     - Я  скажу им, где смотреть - и как смотреть, Родригес. Как это  делают
испанцы - некоторые из них. А?
     - Ми каго ен ла лече, че каброн!
     -  Куева,  лече!  Поторопись! -  Все  еще без ответа. Блэксорн выступил
вперед с ножом в руке. - Дозо, Ёсинака-сан. Ватас...
     Родригес хрипло сказал:
     - У меня в шляпе, - и он остановился.
     - Хорошо, - сказал Блэксорн и взял его широкополую шляпу.
     - Ты не будешь... не будешь учить их этому делу?
     - Почему бы и нет?
     - Будь осторожней с кожей, англичанин, я ею дорожу. Лента была  широкая
и жесткая, кожа  высокого  качества, как и сама шляпа.  В  ленте был спрятан
тонкий стилет,  маленький,  специально сделанный,  высококачественная  сталь
легко  принимала форму  любой  кривой. Ёсинака  еще  раз  зло обругал  своих
самураев.
     - Перед Богом спрашиваю, это все, Родригес?
     - О, Мадонна, я же сказал тебе.
     - Поклянись. Родригес повиновался.
     - Ёсинака-сан, има иси-бан. Домо, - сказал Блэксорн. - С ним теперь все
нормально. Благодарю вас.
     Ёсинака  отдал  приказ. Его люди освободили Родригеса,  тот потер руки,
стараясь облегчить боль.
     - Теперь можно сесть, англичанин?
     - Да.
     Родригес вытер пот красным платком,  потом поднял свою оловянную фляжку
и сел, скрестив ноги, на подушки. Ёсинака остался неподалеку на веранде. Все
самураи, кроме четверых, вернулись на свои посты.
     - Почему вы такие грубые - и они, и ты, англичанин? Я никогда не сдавал
своего оружия раньше. Разве я убийца?
     - Я спросил вас, сдали ли вы все оружие, и вы солгали.
     -  Я  не слышал.  Мадонна!  Вы что,  обращались со  мной как с  обычным
преступником? - Родригес был вне себя. - Да в  чем дело, англичанин, чти тут
такого?  Вечер испортили... Но  подожди.  Я  их прощаю.  И  я  прощаю  тебя,
англичанин. Ты был прав, а я нет. Извини. Я рад видеть тебя, -  он  отвинтил
крышку и предложил ему фляжку. - Вот - здесь прекрасный бренди.
     - Вы пейте первым.
     Лицо Родригеса мертвенно побледнело:
     - Мадонна, ты думаешь, я принес тебе яду?
     -- Нет. Но вы пейте первым.
     Родригес выпил.
     - Еще!
     Португалец повиновался, потом вытер рот тыльной стороной руки. Блэксорн
взял фляжку. -  Салют! - Он наклонил  ее и сделал вид, что глотает, украдкой
заткнув горлышко фляжки языком, чтобы не дать жидкости попасть в рот, как ни
хотелось ему выпить.
     - Ax! - сказал он, - Это было прекрасно.
     - Возьми ее себе, англичанин, это подарок.
     - От доброго святого отца? Или от тебя?
     - От меня.
     - Ей-богу?
     - Клянусь Богом, святой Девой, тобой и  ими! -  сказал Родригес. -  Это
подарок  от  меня  и  от  отца!  Он  владеет  всеми  запасами  спиртного  на
"Санта-Филиппе", но его святейшество сказал,  что  я  могу распоряжаться ими
наравне  с  ним, на  борту  еще дюжина таких фляжек.  Это подарок.  Где твои
хорошие манеры?
     Блэксорн притворился, что пьет, и вернул ее обратно:
     - Вот, давай еще.
     Родригес чувствовал, как спиртное  растекается по жилам, и порадовался,
что после того, как взял у Алвито полную фляжку, он вылил содержимое, промыл
как можно лучше и наполнил ее бренди из своей бутылки.
     - Мадонна,  прости меня,  -  взмолился он,  -  прости меня за то, что я
усомнился в святом отце. О, Мадонна, Бог и Иисус, ради  любви к  Богу, приди
снова на землю и измени  ее, эту планету, где  мы иногда еще осмеливаемся не
доверять священникам.
     - В чем дело?
     - Ничего, англичанин. Я только подумал, что  мир - это грязная помойная
яма,  если  не  можешь  доверять  никому.  Я  пришел   к  тебе  по-дружески,
пообщаться, а теперь мир для меня раскололся.
     - Ты пришел с миром?
     - Да.
     - С таким вооружением?
     -  Я всегда так вооружен. Поэтому  еще и жив. Салют! -  Здоровяк мрачно
поднял свою  фляжку и снова отпил бренди, - Черт бы побрал этот мир, черт бы
забрал все это.
     - Ты говоришь, черт со мной?
     -  Англичанин,  это я, Васко Родригес,  кормчий португальского военного
флота,  не  какой-то  зачуханный  самурай.  Я  обменялся   с  тобой  многими
оскорблениями, но все по-дружески пойми. Сегодня вечером я пришел повидаться
с другом, и вот теперь у меня его нет. Это чертовски печально.
     - Да.
     - Мне не следует горевать, но я горюю.  Дружба  с тобой очень осложняет
мне жизнь. - Родригес встал, пытаясь унять  боль в спине, потом снова сел, -
Ненавижу сидеть на этих  проклятых подушках! Мне  нужны стулья.  На корабле.
Ну, салют, англичанин.
     - Когда вы  повернули по ветру, а я был на миделе, ты сделал это, чтобы
сбросить меня за борт. Так?
     - Да, - сразу  же ответил Родригес.  Он встал на ноги. - Да, я рад, что
ты  спросил  меня об этом, так  как это  ужасно  гложет  мою совесть. Я  рад
извиниться перед тобой, так как мне  самому  было трудно в этом  признаться.
Да,  англичанин. Я не прошу прощения,  понимания или чего-то еще.  Но  я рад
признаться в этом позоре прямо перед тобой.
     - Вы думаете, я бы поступил так же?
     - Нет.  Но потом, когда наступит такой момент... Никогда не знаешь, как
поведешь себя в момент испытаний.
     - Вы пришли сюда, чтобы убить меня?
     - Нет. Не  думаю. Это не  было  у меня  самой  главной