луме. Он крикнул своим людям, чтобы они прикрыли его и бросился назад. -- Кулум! Кулум! Кулум появился на лестнице и запрыгал вниз по ступенькам. -- Я забыл кое-что, -- на ходу бросил он отцу и помчался к лорке. Сергеев и Лонгстафф все еще ждали у ворот вместе с людьми Струана. Третья толпа, хлынув через площадь и набросившись на соседнюю факторию, отрезала им путь к отступлению. Струан показал на стену, и они перелезли через нее. Кулум упал, но Струан помог ему подняться, и вместе они побежали к лоркам. Сергеев и Лонгстафф не отставали. Толпа дала им пройти, но как только они двинулись через площадь, открыв дорогу к фактории, ее вожаки ринулись в сад, у многих в руках были факелы. И они набросились на "Благородный Дом". Теперь уже большая часть факторий была объята пламенем, где-то с тяжелым вздохом провалилась крыша, и новый огненный дождь обрушился на тысячи людей, собравшихся на площади. Брок стоял на главной палубе своей лорки, безжалостно понукая команду. Все его матросы были вооружены, пушки смотрели в сторону берега. Со своего места на юте Горт видел, как отдали носовой и кормовой швартовы. Когда лорка начала медленно отходить от причала, он схватил мушкет, прицелился в китайцев, теснившихся в дверях их фактории и выстрелил. Он увидел, как один человек упал, и губы его изогнулись в дьявольской усмешке. Горт взял другой мушкет и в этот момент заметил Струана и остальных -- они прорывались к своей лорке, круша китайцев, наседавших и спереди, и сзади. Он огляделся и, убедившись, что на него никто не смотрит, тщательно прицелился. Струан находился между Кулумом и Сергеевым, Лонгстафф -- чуть сбоку. Горт нажал на курок. Сергеев крутанулся на бегу и с размаху врезался в землю. Горт схватил третий мушкет, но на ют ринулся Брок. -- Давай на нос, встанешь у носовой пушки! -- крикнул он сыну. -- Не стрелять, пока я не дам команды! -- Он подтолкнул Горта вперед и зарычал на матросов: -- Переложить руль, клянусь Господом! Отдать рифы, все паруса -- хоу! -- Он взглянул на берег: Струан и Лонгстафф склонились над Сергеевым, Кулум стоял рядом, толпа китайцев стремительно надвигалась на них. Брок схватил мушкет, который Горт уронил на палубу, прицелился и выстрелил. Вожак китайцев упал, и толпа остановилась. Струан взвалил Сергеева на плечо. -- Стреляйте поверх голов! -- приказал он. Его люди растянулись в линию, прикрывая его своими телами, и дали залп в упор. Те китайцы, что были впереди, отпрянули назад, задние продолжали рваться вперед. Возникла давка, в толпе раздались истошные выкрики, тем временем Струан и его люди успели благополучно добраться до цели. Маусс ждал их на причале рядом с лоркой, неподалеку от него стоял тот самый новообращенный китаец, который не так давно привлек внимание Струана. Оба были вооружены. Маусс держал в одной руке Библию, в другой абордажную саблю и кричал: -- Славен будь, Господи, и прости этих несчастных грешников. Его клинок со свистом рассек воздух, и толпа попятилась. Когда все были на борту, и лорка вышла на стремнину, они оглянулись назад. Все поселение было в огне. Танцующие языки пламени, клубы дыма, леденящие кровь вопли -- все слилось в одну картину ада. Лонгстафф стоял на коленях рядим с Сергеевым, которого положили на квартердеке. Струан поспешил к ним. -- Беги на нос! -- прогремел он на ходу Мауссу. -- Встань там впередсмотрящим. Сергеев, с лицом белым, как мел, держался рукой за пах с правой стороны. Из-под пальцев сочилась кровь. Его телохранители, стуча зубами, подвывали от ужаса, Струан оттолкнул их в сторону и разорвал спереди брюки Сергеева. Потом распорол ножом и снял одну штатину. Мушкетная пуля оставила глубокую косую царапину внизу живота, на долю дюйма выше детородного органа, и проникла в правое бедро. Кровь текла обильно, но не толчками. Струан возблагодарил Бога за то, что пуля не угодила в живот, как он опасался. Он перевернул Сергеева, и русский издал горлом сдавленный стон. Сзади на бедре зияла кровавая рваная дыра, отмечавшая то место, где вышла пуля. Струан осторожно прозондировал рану и извлек оттуда маленький кусочек раздробленной кости. -- Принеси одеяла, бренди и жаровню, -- резко бросил он матросу. -- Ваше высочество, вы можете пошевелить правой ногой? Сергеев попробовал чуть-чуть передвинуть ее и сморщился от боли, но нога подчинилась. -- Думаю, бедро ваше в порядке, дружите. А пока -- лежите, не двигайтесь. Когда принесли одеяла, он укутал в них великого князя и помог ему устроиться поудобнее на сиденье позади рулевого. Потом дал ему бренди. Вскоре принесли жаровню. Струан обнажил рану и щедро палил ее из бутылки. Потом нагрел свой нож, воткнув его в уголья жаровни. -- Держите его, Уилл! Кулум" ну-ка помоги нам. -- Они опустились на колени: Лонгстафф в ногах, Кулум рядом с головой. Струан поднес раскаленное докрасна лезвие к ране, бренди вспыхнуло, и Сергеев потерял сознание. Струан прижег рану спереди и быстро прошел глубже, торопясь закончить прежде, чем Сергеев придет в себя. Потом перевернул князя и занялся выходным отверстием. Воздух наполнился запахом паленого мяса. Лонгстафф отвернулся, и его вырвало, но Кулум Продолжал держать князя и помогать отцу, и Лонгстафф заставил себя опять повернуть голову. Струан заново накалил нож, вылил еще бренди на рану и глубоко и тщательно прижег ее. От тяжелого запаха у него разболелась голова, с подбородка капал пот, но руки двигались уверенно, и он знал, что если сделает прижигание недостаточно тщательно, рана нагноится, и тогда Сергеев обязательно умрет. Да, с такой раной умерли бы девять человек из десяти. Вскоре операция закончилась. Он перевязал Сергеева и сполоснул свой рот бренди; коньячные пары прогнали запах крови и горелого мяса. Затем он сделал большой глоток и посмотрел на русского. Лицо князя было серым и безжизненным. -- Теперь он в руках своего собственного йосса, -- сказал он. -- Ты в порядке, Кулум? -- Да. Кажется, да. -- Ступай вниз. Распорядись насчет горячего рома для всех матросов. Проверь наши запасы. Ты теперь Номер Второй на борту. Разберись, кто есть кто на судне, у нас тут люди из других компаний. Кулум покинул ют. Оба русских слуги стояли на коленях рядом с Сергеевым. Один из них тронул Струана за руку и что-то сбивчиво проговорил, благодарно глядя на него. Струан знаком приказал им оставаться подле своего господина. Он устало потянулся, положил руку на плечо Лонгстаффу, отвел его в сторону и наклонился к самому его уху: -- Вы видели у китайцев мушкеты? Лонгстафф покачал головой: -- Ни одного. -- И я тоже, -- сказал Струан. -- Выстрелы там раздавались повсюду -- Лонгстафф побледнел и выглядел крайне озабоченным. -- Видимо, один из тех несчастных случаев, которые неизбежны в такой суматохе. Струан помолчал несколько секунд. -- Если он умрет, нас ждут большие неприятности, а? -- Будем надеяться, что этого не случится, Дирк. -- Лонгстафф закусил губу. -- Я немедленно поставлю министра иностранных дел в известность об этом происшествии. Нужно будет провести расследование, -- Лонгстафф бросил взгляд на посеревшее, как у трупа, лицо. Дыхание Сергеева было частым и неглубоким. -- Чертовски некстати все это, ну? -- Судя по расположению раны и по тому, где он стоял перед тем, как упасть, не приходится сомневаться, что пуля была выпущена из нашего мушкета. -- Это был самый обыкновенный несчастный случай. -- Верно. Но пуля могла бы быть и направлена. -- Невозможно. Кому придет в голову убивать его? -- Кому придет в голову убивать вас? Или Кулума? Или, может быть, меня? Мы все держались очень тесной группой. -- Кому? -- У меня здесь врагов не меньше десятка. -- Брок не стал бы хладнокровно стрелять в вас из-за угла. -- Я этого и не говорил. Назначьте награду за информацию. Возможно, кто-то что-то видел. Вместе они посмотрели на поселение. Теперь оно осталось далеко за кормой: лишь дым и пламя над крышами Кантона указывали то место, где оно находилось. -- Это безумие грабить и разрушать все подобным образом. Раньше никогда такого не было. Зачем им понадобилось это делать? Зачем? -- говорил Лонгстафф. -- Я не знаю. -- Сразу же после прибытия на Гонконг мы отправимся на север -- на этот раз прямо к воротам Пекина, клянусь Богом. Император очень и очень пожалеет, что отдал такой приказ. -- Да. Но сначала вы снарядите экспедицию против Кантона. Немедленно. -- Но это же пустая трата времени, ну? -- Будьте готовы штурмовать город не позже, чем через неделю. Вам не придется доводить дело до конца. Вы опять потребуете с Кантона выкуп. Шесть миллионов тэйлов серебром. -- Зачем? -- Вам нужен месяц или даже больше, чтобы флот подготовился к походу на север. Погода пока против нас. К тому же нужно дождаться подкреплений. Когда они должны прибыть? -- Через месяц-полтора. -- Хорошо. -- Лицо Струана стало жестким. -- Тем временем Ко-хонгу придется где-то отыскать шесть миллионов. Это научит их предупреждать нас в другой раз, клянусь Богом. Вы непременно должны показать наш флаг здесь, прежде чем отправитесь на север, или мы потеряем лицо. Если им сойдет с рук сожжение поселения, мы больше никогда не сможем чувствовать себя в безопасности. Прикажите "Немезиде" встать у стен города. Дальше -- ультиматум и двенадцать часов на раздумье, или вы сравняете Кантон с землей. Сергеев застонал, и Струан подошел к нему. Русский все еще пребывал в шоке и едва сознавал, что происходит вокруг. Потом Струан заметил, что обращенный Мауссом китаец наблюдает за ним. Человек стоял на главной палубе у правого фальшборта. Он осенил Струана крестным знамением, закрыл глаза и начал молча молиться. Глава 2 Струан выпрыгнул из катера на их новый причал в Куинз Тауне и торопливо зашагал вдоль пирса к огромному, почти законченному трехэтажному зданию. Солнце палило нещадно с раскаленного добела неба, и он сегодня хромал больше, чем обычно. На верхушке флагштока развевался "Лев и Дракон". Струан отметил про себя, что многие жилые дома и постройки помельче в разных концах Счастливой Долины были полностью закончены и уже началось возведение церкви на холме. Причал Брока на дальнем конце залива был достроен, и примыкающая к нему фактория тоже выглядела почти готовой. Другие здания и дома по-прежнему стояли в бамбуковых каркасах строительных лесов, на которых добавились новые ярусы. Куинз Роуд замостили камнями. Несмотря на то, что уже минул полдень, работающих кули оказалось немного. Воздух был горячий и очень влажный. Приятный восточный ветерок то тут, то там легкими порывами пробегал по долине. Струан вошел в главный холл фактории; его рубашка взмокла и прилипла к спине. Португальский клерк, обливавшийся потом за рабочим столом, поднял к нему изумленное лицо. -- Madre de Deus [Матерь Божья (порт )], мистер Струан! Добрый день, сеньор. Мы не ждали вас сегодня. -- Где мистер Робб? -- Наверху, сеньор, только там... Но Струан уже взбегал по лестнице. Коридоры с первой лестничной площадки вели на север, восток и запад, в глубину здания. Многочисленные окна смотрели и на море, и на сушу. Он увидел флот, неподвижно стоявший на якоре в заливе; у причалов других торговцев было пусто: его лорка первой добралась сюда из Кантона. Он повернул на восток и пересек наполовину законченную столовую; звук его шагов сухим гулким эхом прокатился по голым каменным плитам. Постучав в дверь, он открыл ее. Дверь вела в просторную комнату. Она была уже частично обставлена: кресла и кушетки, тот же каменный пол, картины Квэнса на стене, богатые ковры, пустой, холодный камин. Сара сидела в кресле с высокой спинкой подле одного из окон, держа в руке бамбуковый веер. Она не мигая смотрела на него. -- Здравствуй, Сара. -- Здравствуй, Дирк. -- Как Карен? -- Карен умерла. Голубые глаза Сары поблекли, взгляд застыл, кожа на лице покраснела и была сальной от пота. В волосах блестели седые пряди, лицо постарело. -- Мне жаль. Мне так жаль. Сара рассеянно обмахнулась веером. Легкий ветерок, рожденный этим движением, подхватил выбившуюся прядь волос, и она упала ей на лицо, но Сара не стала убирать ее. -- Когда это случилось? -- спросил он. -- Три дня назад. Может быть, два, -- произнесла она ровным, безжизненным голосом. -- Не знаю. Веер продолжал качаться из стороны в сторону, словно сам по себе. -- Как малыш? -- Еще жив. Локлин еще жив. Струан пальцами снял каплю пота с подбородка. -- Мы первыми вернулись из Кантона. Китайцы сожгли поселение. Письмо Робба мы получили перед самым отплытием. Я только что прибыл. -- Я видела, как подошел твой катер. -- Где Робб? Она показала веером на дверь, он увидел тонкие бледные кисти рук с голубыми прожилками вен. Струан вошел в спальню. Комната была большая, и кровать под балдахином на четырех столбах в точности повторяла его собственную. На кровати лежал Робб. Его глаза были закрыты; посеревшее, изможденное лицо утонуло в потемневшей от пота подушке. -- Робб? -- позвал Струан. Но веки не дрогнули, а губы так и остались чуть-чуть приоткрытыми. У Струана сжалось сердце. Он коснулся лица брата" Холод. Холод смерти. Неподалеку залаяла собака, муха с лета врезалась в оконное стекло. Струан повернулся, вышел из комнаты и тихо прикрыл дверь за собой. Сара все так же сидела в своем кресле. Веер продолжал медленно качаться. Туда-сюда. Туда-сюда. Он ненавидел ее за то, что она не сказала ему. -- Робб умер час назад, -- проговорила она. -- Два или три часа, или час. Я не помню. Перед смертью он попросил меня передать тебе несколько слов. Это было сегодня утром, кажется. Может быть, ночью. Кажется, это было сегодня утром. Робб сказал: "Передай Дирку, что я никогда не хотел быть Тай-Пэном". -- Я сам займусь всем, что нужно, Сара. Тебе и детям лучше перебраться на "Отдыхающее Облако". -- Я закрыла ему глаза. И я закрыла глаза Карен. Кто закроет глаза тебе, Тай-Пэн? Кто закроет их мне? Струан отдал необходимые распоряжения и затем направился вверх по пологому склону к своему дому. Он вспоминал тот первый день, когда Робб прибыл в Макао. -- Дирк! Всем нашим бедам конец, я приехал! -- провозгласил Робб со своей удивительной улыбкой. -- Мы раздавим Ост-Индскую Компанию и сотрем в порошок Брока. Мы станем как лорды и положим начало династии, которая будет править в Азии вечно! У меня есть девушка, на которой я собираюсь жениться! Сара Макглен. Сейчас ей пятнадцать, мы помолвлены и поженимся через два года. Ответь мне, Господи, вопрошал Струан, где, в какой момент своей жизни мы сбиваемся с истинного пути? Как? Отчего люди меняются? Как получается, что ссоры, жестокость, ненависть и боль рождаются из красоты, юности, нежности и любви? И почему? Ибо именно так всегда бывает с людьми. Так было с Сарой. Так было с Рональдой. И Так же будет с Кулумом и Тесс. Почему? Он остановился у ворот в высокой стене, окружавшей его новое жилище. Открыл их, посмотрел на дом. Его поразила полная тишина: ему почудилось в ней что-то зловещее. Слово "малярия" тут же вытеснило из головы все остальные мысли. Легкий ветерок пробежал по высоким побегам бамбука. Сад уже обрел свой настоящий вид: цветники, кусты, пчелы жужжа перелетают с цветка на цветок. Он поднялся по ступеням и открыл дверь. Но сразу не вошел, а прислушался с порога. Он не услышал ни приветственного смеха, ни приглушенного монотонного разговора слуг. Дом казался покинутым. Струан взглянул на барометр: 29,8 дюйма, "ясно". Он медленно двинулся по коридору, вдыхая необычно густой, тяжелый запах благовоний. Ему попалась на глаза пыль в таких местах, где раньше ее никогда не было. Он открыл дверь в спальню Мэй-мэй. Кровать была застелена и пуста, комната показалась ему как-то по-особенному чисто прибранной. Комната для детей тоже пустовала. Маленькие кроватки и игрушки исчезли. И тут он увидел ее в окне. Она вышла из глубины сада со срезанными цветами в руках. Оранжевый зонтик прикрывал ее лицо от солнца. В следующий миг он был уже снаружи, крепко сжимая ее в объятиях. -- Кровь Господня, Тай-Пэн, ты помял мои цветы. -- Мэй-мэй положила букет на землю и обвила его шею руками. -- Откуда ты взялся, хейа? Тай-Пэн, ты меня раздавишь! Ну, пожалуйста. И почему у тебя такое странное лицо? Он подхватил ее на руки и присел на скамейку, залитую солнцем. Она умиротворенно приникла к нему, согретая его силой и ясно читавшейся на его лице радостью от того, что он видит ее. Она улыбнулась ему. -- Ну вот. Ты скучал по мне фантастически, хейа? -- Я скучал по тебе фантастически, хейа. -- Хорошо. Почему ты несчастный? И почему, когда я теперь вижу тебя, ты весь как призрачный? -- Плохие вести, Мэй-мэй. К тому же я думал, что потерял тебя. Где дети? -- В Макао. Я отправила их в дом Чен Шеня под присмотр Старшей Сестры. Когда началась лихорадочная болезнь, я подумала, что это будет уж-жасно мудро. Я отправила их с Мэри Син-клер. Почему ты думал, что потерял меня, хейа? -- Так, пустое. Когда дети уехали? -- Неделю назад. Мэ-ри должна была позаботиться о них в дороге. Она возвращается завтра. -- А где А Сам и Лим Дин? -- Я послала их за едой. Когда мы заметили твою лорку, я подумала: "ай-й-йа", Дом такой ужасно грязный и еды нет, вот я и заставила их быстро-быстро чистить дом, а потом послала за едой, так что ладно. -- Она вскинула голову. -- Этим ленивым, ни на что не годным блудням нужна хорошая порка. О, я так уж-жасно рада, что ты вернулся, Тай-Пэн, честно-честно. Расходы на дом ай-ай как возросли, а у твоей старой бедной женщины совсем нет деньгов, так что придется тебе давать мне больше, потому что мы кормим еще весь клан Лим Дина и А Сам тоже. Ха, не то что я против помогать их ближним родственникам -- это, конечно, справедливая мзда, ладно, -- но все их кланы целиком? Тысячу раз нет, клянусь Богом! Мы богаты, да, но не настолько, и мы должны сберегать наше состояние, а то быстро останемся без гроша. -- Тараторя все это, она неотрывно следила за его лицом и теперь нахмурилась: -- Что за плохие вести? -- Робб умер. И крошка Карен. Ее глаза широко раскрылись, и радость на лице погасла. -- Я знала про девочку. Но не про брата Робба. Я слышала, что у него лихорадка... три, четыре дня назад. Но не знала, что он мертвый. Когда это случилось? -- Несколько часов тому назад. -- Какой ужасный йосс. Лучше нам перебраться из этой проклятой долины. -- Она не проклятая, девочка. Но лихорадка в ней действительно есть. -- Да. Только -- прости, что я говорю об этом снова, -- не забывай: мы живем на самом глазу дракона. -- Она возвела глаза горе и выпустила длинную череду кантонских и мандаринских слов, моля богов о защите. Немного успокоившись, она добавила: --Не забывай, что наш фен шуй здесь уж-жасающе жутко плохой. В эти дни Струан вплотную занялся решением проблемы, которая мучила его последние недели. Если он уедет из долины, вслед за ним уедут и все остальные; если он останется, Мэй-мэй может заболеть лихорадкой и умереть, а на такой риск он никогда не осмелится. Если о" останется, а она уедет в Макао, умрут другие, которые могли бы в противном случае еще жить и жить. Как уберечь всех от лихорадки и при этом сохранить Куинз Таун и Гонконг? -- Тай-Пэн, до нас здесь дошли слухи, что у вас были большие неприятности в Кантоне? Он рассказал ей обо всем, что произошло. -- Фантастическое безумие. Зачем было грабить и Жечь, хейа? -- Да. -- Но это было уж-жасно мудро со стороны всех не жечь поселение, пока не закончится торговля. Очень разумно. Что будет теперь? Вы нападете на Пекин? -- Сначала мы раздавим Кантон. Потом Пекин. -- Почему Кантон, Тай-Пэн? Это же все император виноват, а не они. Они лишь делали то, что им было приказано. -- Верно. Но они должны были бы предупредить нас обо всем. Они заплатят шесть миллионов выкупа и заплатят их быстро или у них не будет города, клянусь Богом. Сначала -- Кантон, потом -- на север. Мэй-мэй нахмурилась. Она понимала, что должна немедленно известить об этом своего дедушку Дзин-куа, предупредить его. Потому что на этот раз Ко-хонгу придется-таки собрать весь выкуп, и если Дзин-куа не подготовится к этому заранее, он будет разорен. Она еще никогда не передавала дедушке никаких сведений, и никогда не использовала тайно от Струана ту информацию, которую доставляло ей ее исключительное положение наложницы Тай-Пэна. Но на этот раз она чувствовала, что должна это сделать, И мысль о том, что она станет частью большой и сложной интриги, наполнила ее радостным возбуждением. В конце концов, говорила она себе, без заговоров, интриг и секретов жизнь лишится огромной доли своей привлекательности Интересно, почему толпа так буйствовала, грабила и крушила все подряд, когда в этом не было никакой необходимости. Глупо. -- Мы будем соблюдать стодневный траур, скорбя о твоем брате? -- спросила она. -- Я не могу скорбеть о нем больше, чем сейчас, девочка, -- ответил Струан, чувствуя себя совершенно без сил. -- Сто дней траура предписаны обычаем, -- настойчиво заметила она. -- Я договорюсь с Гордоном Ченом о китайских похоронах. Пятьдесят профессиональных плакальщиц. С барабанами, трещотками и флагами. У дяди Робба будут похороны, которые люди запомнят на долгие годы. В таких делах мы денег не жалеем. Ты будешь доволен, как будут довольны и все боги. -- Мы не можем устраивать ничего подобного, -- ошеломленно поднял глаза Струан. -- Это не китайские похороны. Мы не можем нанимать профессиональных плакальщиц! -- Тогда как же ты собираешься прилюдно почтить своего брата и дать ему лицо в глазах всех настоящих людей Гонконга? Конечно, мы должны нанять плакальщиц. Или мы больше не "Благородный Дом"? Можем мы позволить себе потерять лицо перед самым презренным носильщиком? Даже не говоря о том, что это безобычайнейшая неучтивость и плохой йосс, мы просто не можем так поступить. -- Но у нас нет такого обычая, Мэй-мэй. Мы делаем все по-другому. -- Ну, разумеется, -- радостно закивала она. -- Я как раз об этом и говорю, Тай-Пэн. Ты сохраняй лицо перед варварами, а я буду делать то же самое перед своим народом. Я буду скорбеть сто дней наедине сама с собой, потому что я, конечно же, не могу показываться ни на твоих, ни на китайских похоронах. Я оденусь в белые одежды, потому что цвет траура -- белый. Я закажу табличку, как всегда, и по ночам мы будем кланяться ей. Потом, когда сто дней пройдет, мы сожжем табличку, как всегда, и его душа благополучно воскреснет, как всегда. Это йосс, Тай-Пэн. Твой брат понадобился богам, ничего не поделаешь. Но Струан не слушал ее. Он напрягал мозг в поисках ответа: как победить лихорадку, и как сохранить долину, и как защитить Гонконг? Глава 3 Три дня спустя Робба похоронили. Рядом с могилкой Карен. Вольфганг Маусс отслужил службу в недостроенной церкви, под высоким безоблачным небом вместо крыши. Присутствовали все тай-пэны за исключением Уилфа Тиллмана, который по-прежнему лежал в своей каюте на плавучем складе Купера-Тиллмана, едва живой от лихорадки Счастливой Долины. Лонгстаффа в церкви не было. Вместе с генералом и адмиралом он уже отплыл в Кантон -- со всем флотом, десантными кораблями и всеми солдатами, которые могли держаться на ногах. Нутряная хворь -- дизентерия -- заметно сократила их ряды. Корабль Ее Величества "Немезида" был выслан вперед. Сара сидела на грубо сколоченной скамье в первом ряду. Она была в черном и прикрыла лицо черной вуалью. Шевон тоже была в черном. Как Мэри, Лиза, Тесс и все остальные. Мужчины также облачились в темные сюртуки, и пот тек с них ручьями, Струан поднялся, чтобы прочесть отрывок из Священного Писания, и Шевон впилась в него взглядом. Вчера она лишь коротко выразила ему свои соболезнования, понимая, что пока ей лучше этим и ограничиться. Через неделю или две все опять уладится. Теперь, когда умер Робб, ей придется пересмотреть свои планы. Поначалу она рассчитывала быстро выйти замуж за Струана, а затем увезти его: сначала в Вашингтон, чтобы ввести в круг наиболее влиятельных политиков, Оттуда в Лондон и в парламент -- но уже имея в активе прочные связи за океаном. А потом -- назад в Вашингтон, послом Ее Величества. Однако теперь этот план откладывался, ибо она понимала, что он не сможет уехать до тех пор, пока Кулум не будет готов занять его место. В одно время с тихими, мрачными похоронами в Счастливой Долине и черным траурным кортежем, тронувшимся по Куинз Роуд к кладбищу, по узким кривым улочкам Тай Пинь Шана с оглушительным шумом двигалась похоронная процессия китайцев в белых одеждах: плач, стенания, горестные вскрикивания, разрывание на себе белоснежных одеяний под неумолчный грохот барабанов возвещали богам о великой утрате, понесенной "Благородным Домом". И население Тай Пинь Шана было должным образом поражено невиданной для варвара цивилизованностью Тай-Пэ-на и величием его торгового дома. Огромное лицо, которое приобрел в этот день Тай-Пэн, еще больше подняло престиж Гордона Чена, ибо никто из обитателей холма не мог предположить, что его отец столь достойно почтит их богов и их обычаи. Не то чтобы Гордон Чен особенно нуждался в поднятии своего престижа. Разве не был он уже самым крупным землевладельцем на Гонконге, и разве щупальца его бизнеса не протянулись во все стороны? Разве не ему принадлежало большинство зданий? И бизнес носильщиков паланкинов? И три прачечных? Четырнадцать рыбацких сампанов? Две аптеки? Шесть ресторанов? Девятнадцать мест для чистки обуви? И портновские лавки, и обувные мастерские, и мастерские, где изготовлялись ножи? И разве не он владел пятьюдесятью одним процентом первой ювелирной лавки, где работали опытные квантунские резчики как по драгоценным камням, так и по дереву? И, кроме всего этого, он еще и ростовщик. Ай-йа, и какой ростовщик! Невозможно в зто поверить, но он настолько богат, что ссужает деньги, соблюдая свой интерес на полтора процента ниже обычного, благодаря чему монополизировал весь бизнес. Ходили слухи, что он состоит в партнерстве с самим Тай-Пэном, и что смерть его дяди-варвара принесет ему теперь новые неисчислимые богатства. Среди Триад положение Гордона Чена также не нуждалось в укреплении. Они знали, кто он, и подчинялись ему беспрекословно. К тому же Триады в строительном деле и среди грузчиков, среди чистильщиков улиц и ночных собирателей экскрементов, среди рыбаков, поваров и уличных торговцев, прачек, слуг и кули -- все они время от времени брали у него взаймы и регулярно платили за жилье, следовательно, и они тоже исполнились глубокой печали, что дядя-варвар их предводителя умер, и с радостью отдали на его похороны дополнительно недельную мзду. Они понимали, что поступают мудро, держа сторону Тай-Пэна Тай Пинь Шана. К тому же им было хорошо известно, что часть этой мзды пойдет на подношение богам -- жареные молочные поросята, пирожки, цукаты, вареное мясо без счета, омары, креветки, рыба и крабы целыми сампанами, а также хлеб и горы риса; они знали, что после того, как боги благосклонно взглянут на такое великолепие, подношение будет роздано, и они сами примутся за эту снедь, которой хватит, чтобы досыта накормить самых голодных. Поэтому все громко стенали вместе с плакальщицами, безмерно наслаждаясь драмой смерти, благословляя свой йосс за то, что они живы и могут скорбеть, есть, любить, зарабатывать деньги, стать в будущем -- если позволит йосс -- такими же богатыми, как усопший, чтобы обеспечить себе после смерти такое же колоссальное лицо в глазах всех соседей. Гордон Чен следовал за процессией. Он хранил крайне печальный и торжественный вид, рвал -- но с большим достоинством -- на себе одежду и громко взывал к богам, повествуя о постигшей его огромной утрате. Сразу следом за ним шел Король нищих, и этим оба приобретали еще большее лицо. И боги благосклонно улыбались. Когда могилу засыпали сухой, бесплодной землей, Струан проводил Сару к катеру. -- Я заеду на корабль сегодня вечером, -- пообещал он. Не отвечая ему, Сара села на корме и повернулась спиной к острову. Когда катер отошел от берега, Струан направился к Счастливой Долине. На дороге толпились нищие и носильщики паланкинов. Но Тай-Пэна они не беспокоили: он продолжил выплату ежемесячной мзды Королю нищих. Струан увидел Кулума рядом с Тесс в самой середине всего клана Броков. Он подошел к ним и вежливо приподнял шляпу, приветствуя дам. Потом взглянул на Кулума: -- Не хочешь ли немного пройтись со мной? -- Разумеется, -- ответил Кулум. Он еще не говорил с отцом после их возвращения на остров, то есть не говорил о важных вещах: например, о том, как смерть дяди Робба повлияет на их планы, или когда можно будет официально объявить о помолвке. Ни для кого уже не было секретом, что на Вампоа при отступлении из Кантона он официально попросил у Брока руки Тесс, и Брок, скрепя сердце, дал свое согласие. Также было известно, что из-за неожиданной трагедии в семье с объявлением о помолвке решили повременить. Струан вновь приподнял шляпу и отошел, Кулум пристроился с ним рядом. Они в молчании шли по дороге. Торговцы, видевшие их вместе с Браками, качали головами, заново удивляясь тому, что Брок согласился на этот брак, который, конечно же, был не чем иным, как новой хитростью Струана. -- Доброе утро, Мэри, -- произнес Струан, когда к нему подошла Мэри Синклер, сопровождаемая Горацио и Глессин-гом. Она выглядела утомленной и нездоровой. -- Доброе утро, Тай-Пэн. Не могла бы я навестить вас сегодня днем? -- спросила она. -- Возможно, вы уделите /мне несколько минут вашего времени? -- О да, конечно. Поближе к заходу солнца? У меня дома? -- Благодарю вас. Не могу выразить, как больно мне было услышать о... о вашей утрате. -- Да, -- добавил Глессинг. -- Ужасный случай. -- За последние недели Струан все больше и больше поражал его. Черт побери, любой, кто служил в Королевском флоте, кто был "пороховой мартышкой" у Трафальгара, достоин величайшего уважения, клянусь Богом. Когда Кулум рассказал ему об этом, он немедленно спросил: "На каком корабле?" и был просто шокирован, услышав в ответ: "Не знаю. Я не спрашивал". С тех пор его постоянно мучил вопрос, не служил ли Тай-Пэн вместе с его отцом. При всякой встрече у него чесался язык спросить об этом, но он не мог, потому что Кулум поведал ему обо всем под секретом. -- Чертовски жаль, Тай-Пэн. -- Благодарю вас. Как идут дела? -- Прекрасно, благодарю. Работы по горло, можете поверить. -- Наверное, стоило бы подумать о том, чтобы отдать глубоководные штормовые якоря на всех линейных кораблях. Глессинг тут же насторожился: -- Вы чуете приближение шторма? -- Нет. Но сейчас сезон тайфунов. Иногда они приходят рано, иногда -- поздно. -- Благодарю за подсказку. Я распоряжусь, чтобы этим занялись сегодня же. -- Чертовски предусмотрительно, отметил про себя Глессинг. Этот человек прекрасно держится, хотя на него обрушилось такое несчастье. И второго такого знающего моряка, как он, еще поискать. Мэри считает его удивительным человеком, а ее мнение много значит, клянусь Создателем. И благодаря ему флот теперь у стен Кантона, черт возьми, всего через несколько дней после того, как эти дьяволы осмелились сжечь поселение. Чтоб у нашего проклятого адмирала глаза лопнули! Какого дьявола? Почему этот чертов идиот не вернет мне мой корабль? Интересно, наберусь ли я смелости попросить Тай-Пэна замолвить за меня словечко. -- Вы собираетесь присоединиться к флоту? -- Не знаю. -- Струан посмотрел на Горацио; -- Когда вы вернулись, дружище? -- Прошлой ночью, Тай-Пэн. Его превосходительство отослал меня назад, чтобы я представлял его на похоронах. Я рад засвидетельствовать вам свое почтение. Я возвращаюсь с отливом. -- Это было очень любезно с его стороны и с вашей. Пожалуйста, передайте ему мою глубокую признательность. -- Он с нетерпением ждет известий о состоянии здоровья его высочества. -- Все не так плохо. Князь сейчас на борту "Китайского Облака". Почему бы вам не нанести ему визит? Мне кажется, бедро у него все-таки повреждено, хотя пока еще слишком рано делать какие-то выводы. До встречи, Мэри. -- Он опять приподнял шляпу, и они с Кулумом продолжили свой путь. Струан размышлял о Мэри. Наверное, она хочет рассказать о детях. Надеюсь, с ними все в порядке, Что такое случилось с Горацио и Глессингом? Оба показались мне какими-то скованными и раздраженными. -- Позвольте проводить вас до отеля, мисс Синклер, -- говорил между тем Глессинг. -- Может быть, вы оба не откажетесь отобедать со мной в доке? -- О, с удовольствием, Джордж, дорогой, -- ответила Мэри, -- вот только Горацио не сможет к нам присоединиться. -- Прежде чем Горацио успел вставить хоть слово, она спокойно добавила: -- Мой милый брат сказал мне, что вы официально просили у него моей руки. Глессинг ошеломленно посмотрел на нее: -- Да... э... да, так и было. Надеюсь... ну-у... кхм... да. -- Я бы хотела теперь же сказать вам, что принимаю ваше предложение. -- Клянусь Юпитером! -- Глессинг порывисто схватил ее руку и припал к ней губами. -- Как перед Богом, Мэри, клянусь Создателем, разрази меня гром! Я клянусь... -- Он повернулся, чтобы поблагодарить Горацио, и вся его радость в тот же миг улетучилась. -- Смерть господня, что случилось! Горацио пристально и злобно смотрел на сестру. Его лицо скривилось в вымученной улыбке, но взгляда от нее он не оторвал. -- Ничего. -- Ты не одобряешь нашего брака? -- Голос Глессинга зазвенел, как натянутая струна. -- Ну что вы, конечно, он одобряет, не правда ли, дорогой братец? -- вмешалась Мэри. -- Это... ты так... так молода, и... -- Но ты все-таки одобряешь, ведь правда? И мы поженимся за три дня до Рождества. Если это вас устроит, Джордж? Глессинг окаменел при виде столь явной враждебности в отношениях между сестрой и братом. -- Это удовлетворит тебя, Горацио? -- Я уверена, Тай-Пэн одобрит твою покладистость, Горацио. -- Мэри была рада, что решила выйти замуж за Джорджа. Теперь ей непременно придется избавиться от ребенка. Если не сможет помочь Мэй-мэй, она обратится к Тай-Пэну. Это и будет та услуга, которую он ей пообещал когда-то. -- Я принимаю предложение Джорджа, -- с вызовом произнесла она, пряча свой страх. -- Будьте прокляты вы оба! -- Горацио зашагал прочь. -- Ради Бога, да что это на него нашло? Как я должен это понимать? Он согласен? Или не согласен? -- сердясь и волнуясь, спросил Глессинг. -- Он согласен, Джордж, дорогой. Успокойтесь. И, пожалуйста, простите мне мою настойчивость, просто я хотела, чтобы все было сказано между нами теперь же. -- Нет, Мэри, это я прошу у вас прощения. Я и не подозревал, что ваш брат так серьезно настроен против нашего брака. Если бы я хоть на мгновение усомнился... ну, я бы не был столь нетерпелив. -- Радость от того, что его предложение принято, омрачалась болью, которую он читал в глазах Мэри. И непроходящим возмущением от того, что он не с флотом. Черт бы побрал адмирала! Чума на это трижды растреклятое назначение на берег, и чума на Синклера. Будь я продлят, как мог этот наглец даже нравиться мне одно время? Как он посмел быть таким грубым? -- Я так рада, что вы здесь, Джордж, -- услышал он голос Мэри. Глессинг увидел, как она смахнула со щеки несколько слезинок, и ощущение бесконечного счастья вернулось к нему. Не будь он начальником гавани, он никогда бы не смог проводить столько времени с Мэри. Он благословил свою удачу! Она приняла его, а только это и имело значение. Глессинг взял ее руки в свои. -- Довольно слез, -- сказал он. -- Это самый счастливый день в моей жизни, и мы непременно устроим обед и отметим это событие. Сегодня вечером мы ужинаем вместе -- отныне мы всегда будем обедать и ужинать вместе. В следующем месяце мы объявим о нашей помолвке. С этого дня я буду заботиться о вас. И если кто-то вас расстроит, клянусь Богом, ему придется отвечать передо мной! Струан и Кулум потягивали бренди в рабочем кабинете фактории. Комната была просторная, пол выложен каменными плитами. Ее обстановка состояла из письменного стола полированного тика, корабельных фонарей, барометра на шарнирах рядом с тиковой дверью, картин Квэнса на стенах, кресел, обтянутых хорошо промасленной кожей, и софы, издававшей приятный сладковатый запах, Струан стоял у окна и смотрел на гавань. Без флота и десантных кораблей ее спокойная ширь казалась опустевшей. Из клиперов оставались только "Китайское Облако" и "Белая Ведьма". Было еще несколько купцов, грузившихся для обратного путешествия домой, и несколько кораблей из Англии, только что доставивших товары, заказанные в прошлом году. Кулум рассматривал полотно, висевшее над каминной доской. Это был портрет китайской девушки-танка; она была поразительно красива. Девушка держала на бедре корзину ц улыбалась. Кулум задумался над тем, справедливы ли слухи, что это портрет любовницы его отца, которая жила сейчас в его доме в нескольких сотнях шагов отсюда. -- Теперь я уже не могу уехать, как мы планировали. Я решил остаться, -- сказал Струан, по-прежнему глядя в окно. Кулум цочувствовал укол разочарования. -- Я мог бы и сам справиться. Я уверен, что смог бы. -- Да. Со временем. Кулум опять подивился проницательности своего друга Горта. Вчера вечером на квартердеке "Белой Ведьмы" Горт сказал: "Попомни мои слова, старина. Теперь он ни за что не уедет. Готов поспорить на что угодно, но он скоро позовет тебя и объявит, что никуда не едет. Ужасное это дело так говорить, но, видно, придется нам с тобой дожидаться, пока по ним не прочтут отходную". -- Но мне самому не справиться, Горт. Одному, как Тай-Пэну, -- нет. -- Ерунда. Конечно, ты бы справился. Господи, Даже если допустить, что тебе понадобится помощь, чего никогда не случится, есть я. Я помогу тебе во всем. Да и Па тоже. В конце концов, Кулум, мы ведь теперь как бы одна семья. Конечно, ты бы прекрасно справился, тут и думать нечего. Но если ты скажешь об этом отцу, Тай-Пэн ответит: "Разумеется, ты справишься, Кулум. Со временем". -- Ты действительно полагаешь, что я бы смог? -- Никаких сомнений на всем белом свете. А что тут такого трудного, скажи на милость? Покупай да продавай, твой компрадор берет на себя большую часть риска. Корабли -- это корабли, чай -- это чай, а опиум -- это опиум. Тай-Пэн принимает решения, вот и все. Главное тут -- обычный здравый смысл. Господи, да ты только вспомни, как ловко ты выкрутился с тем холмом! Ты принял самое что ни на есть правильное решение. Сам принял, а не кто-то другой. И ты заставил его поговорить с Па насчет Тесс, а Па заставил его дать тебе и Тесс попутный ветер и безопасную гавань. -- Может быть, я и смог бы управлять компанией, если все кругом будет спокойно. Но не Лонгстаффом, не войной и не Дзин-куа. -- Они как раз значения и не имеют. Война все равно идет сама по себе, как бы твой Па ни притворялся, что он чего-то там решает. Ну, а что до старого лиса Дзин-куа, я могу помочь тебе держать в узде эту обезьяну. Нет, Кулум, так и придется нам дожидаться, пока они не умрут. А это ужасно, когда мы оба так молоды, и у нас столько новых идей, и вообще. А ведь передай они нам бразды правления сейчас, что тут такого страшного? Наши Па будут прикрывать нам спину дома, а если понадобится их помощь здесь, так это раз -- и готово. Мы же не вот выкидываем их совсем. Компании как принадлежали, так и будут им принадлежать, это само собой. Но они же в это никогда не поверят. У них у обоих вместо мозгов соленая вода. Им ведь нужно самим всем командовать, только тогда они будут счастливы. Он просто заморочит тебе голову всякими там "тебе нужно поднабраться опыта" да "подожди годика два-три" -- только это будет тянуться вечно... Кулум уперся взглядом в спину отца. -- Я смог бы справиться, Тай-Пэн. Струан повернулся к нему: -- С Лонгстаффом? С войной и Дзин-куа? -- Войну все равно ведем не мы, не так ли? -- Так. Но если бы Лонгстаффа никто не направлял, он уже сто раз погубил бы нас всех. -- Если случится, что ты все-таки уедешь, ну, это же не будет означать, что ты умываешь руки от всех дел компании, ведь так? Если появится что-то, с чем мне не справиться, я мог бы обратиться к тебе, раз -- и готово. -- Когда я уеду, парень, тебе одному придется отвечать за все. Только на почту домой и обратно уходит полгода. Слишком многое может произойти за это время. Тебе нужен опыт. Ты еще не готов. -- А когда я буду готов? -- Это зависит от тебя. -- Ты обещал, что я стану Тай-Пэном через год после... ну, после дяди Робба. -- Да. Если будешь готов. А ты еще не готов к тому, чтобы я уехал, как мы договаривались. Брок и Горт сожрут тебя в два счета. Да, сказал себе Кулум, Горт снова был прав. Придется ждать. -- Очень хорошо. Что я могу сделать, чтобы доказать, что я достоин? -- Ничего сверх того, что ты уже делаешь, парень. Тебе нужно просто поднабраться опыта. Два года, три -- я скажу тебе, когда буду уверен. Кулум знал, что ничего не добьется, если начнет сейчас возражать и спорить. -- Ты хочешь, чтобы я взял на себя работу дяди Робба? -- Да. Но пока ничего не заказывай, ничего не продавай и никого не увольняй без моего ведома. Я подготовлю для тебя особое письмо с инструкциями. Помоги Варгашу оценить наши убытки в поселении и привести в порядок все бухгалтерские книги. -- Как ты считаешь, когда можно будет объявить о нашей помолвке? -- Ты уже обговаривал это с Броком? -- Только когда видел его на Вампоа. Он предложил День святого Иоанна. Струан вдруг вспомнил Скраггера и то, что тот рассказал ему о By Квоке: про праздник на Кимое в День святого Иоанна, который легко можно превратить в ловушку для пиратского главаря. Он понимал, что теперь у него нет другого выхода, кроме как положиться на слово Скраггера и постараться уничтожить By Квока. Мертвый By Квок означал бы, что у Кулума будет одной опасностью меньше, когда он станет Тай-Пэном. А как быть с остальными тремя половинками монет? Каких макиавеллиевских "услуг" потребуют от компании их владельцы? И когда? Он посмотрел на календарь на столе. 15 июня. До Дня святого Иоанна оставалось девять дней. -- Что же, пусть будет День святрго Иоанна. Но только скромный ужин. Исключительно для родственников, -- добавил он с тонкой иронией. -- Мы подумали о свадебном подарке, который хотели бы получить от тебя. Это была идея Тесс. -- Он протянул Струану лист бумаги. -- Что это? -- Не больше и не меньше как торжественное соглашение забыть о прошлом и стать друзьями. Скрепленное подписями Броков и Струанов. -- Единственная сделка, на которую я пойду с этими двумя людьми, уже заключена, -- сказал Струан, возвращая ему бумагу, даже не прочитав ее. -- Горт готов подписаться. Он сказал, что и его отец сделает это. -- Могу поспорить, что у Горта уже и чернила наготове, клянусь Богом. Но Тайлер никогда не подпишет такого документа. -- А если подпишет, подпишешь ли ты? -- Нет, -- Прошу тебя. -- Нет. -- Наши дети будут принадлежать вам обоим, и уж тогда... -- Я хорошо подумал о детях, Кулум, -- прервал его Струан. -- И о многом другом. Я очень сомневаюсь, что уваших детей будут дядя и дедушка с материнской стороны к тому времени, когда они достаточно подрастут, чтобы разобраться, что представляют собой эти двое. Кулум решительно направился к двери. -- Подожди, Кулум! -- Пожалуйста, сделай нам подарок, о котором мы просим, умоляем тебя. -- Я не могу. Для них это останется лишь клочком бумаги. Горт и Брок охотятся за твоей шкурой, они... Кулум хлопнул дверью, не дослушав его. Струан налил себе еще бренди, выпил его залпом и запустил бокал в камин. В ту ночь Струан лежал с открытыми глазами рядом с Мэй-мэй на большой кровати в спальне своего дома. Окна были распахнуты, пропуская в комнату свет луны и легкий бриз, напоенный бодрящим запахом моря. Снаружи огромной сетки, со всех сторон закрывавшей кровать, беспокойно жужжали комары, отыскивая какую-нибудь щель, чтобы добраться до пищи. В отличие от большинства европейцев, Струан всегда пользовался комариной сеткой. Дзин-куа дал ему этот совет еще много лет назад, сказав, что это помогает сохранить здоровье. Струан размышлял о ночных малярийных испарениях, опасаясь, что как раз сейчас они с Мэй-мэй вдыхают их. Кроме этого, его тревожила Сара. Когда он увиделся с ней несколько часов назад, она сообщила ему, что намерена уехать с первым же кораблем. -- Но ты еще слишком слаба, -- возразил он. -- И Локлин тоже. -- Как бы то ни было, мы уезжаем. Ты сам подготовишь все, или этим заняться мне? У тебя есть копия завещания Робба? -- Да. -- Я только что прочла его. Почему он назначил тебя доверенным распорядителем его доли в компании, а не меня? -- Не женское это дело, Сара! Но волноваться тебе незачем. Ты получишь все до последнего пенни. -- Мои адвокаты проследят за этим, Тай-Пэн. Он подавил в себе нарастающий гнев. -- Сейчас сезон тайфунов. Опасное время для путешествия домой. Подожди до осени. К тому времени вы оба достаточно окрепнете. -- Мы уезжаем немедленно. -- Поступай, как знаешь. Потом он навестил Сергеева. Рана у князя воспалилась, но гангрены, слава Богу, не было. Поэтому какая-то надежда оставалась. Затем он вернулся в контору и написал донесение Лонгстаффу, в котором указал, что по дошедшим до него сведениям пират By Квок на Иоаннов день будет находиться на острове Кимой, что фрегатам следует встать в засаде где-нибудь неподалеку, и что он хорошо знает те воды и с радостью возглавит экспедицию, если адмирал даст, свое согласие. Он отослал депешу Горацио. И уже ближе к вечеру, когда он собирался домой, к нему пришли армейские врачи. Они сказали, что исчезли последние сомнения: лихорадка Счастливой Долины была малярией... Он нервно заворочался в постели. -- Хочешь, поиграем в трик-трак? -- предложила Мэй-мэй, уставшая не меньше него и столь же обеспокоенная. -- Нет, спасибо, девочка. Ты тоже не можешь уснуть? -- Да. Не обращай внимания, -- ответила она. Она тревожилась за Тай-Пэна. Весь день сегодня он был каким-то странным. И она переживала за Мэри Синклер. Сегодня днем Мэри пришла рано, Струан еще не вернулся. Мэри рассказала ей о ребенке и о своей тайной жизни в Макао. Даже о Горацио. И о Глессинге. -- Прости, -- говорила Мэри сквозь слезы. Они беседовали на мандаринском диалекте, который обе предпочитали кантонскому. -- Я должна была рассказать все это кому-нибудь. Вокруг меня нет ни одного человека, к которому я могу обратиться за помощью. Ни одного. -- Ну-ну, Мэ-ри, дорогая моя, -- постаралась утешить ее Мэй-мэй. -- Не плачь. Сначала мы будем пить чай, а потом решим, что делать. Им подали чай, и пока они пили его, Мэй-мэй удивлялась про себя варварам и их взглядам на жизнь и отношения между мужчиной и женщиной. -- Какая помощь тебе нужна? -- Помоги... помоги избавиться от ребенка. Боже мой, это уже становится заметно. -- Но почему ты не пришла ко мне раньше? -- Мне не хватало смелости. Если бы я не заставила Горацио согласиться на наш брак, мне бы и сейчас ее не хватило. Но теперь... Можно еще что-то сделать? -- Как долго он живет в твоем чреве? -- Почти три месяца, без одной недели. -- Это нехорошо, Мэ-ри. После двух месяцев это может быть опасно. -- Мэй-мэй уже думала о том, как можно было бы помочь Мэри и насколько велик будет риск. -- Я пошлю А Сам в Тай Пинь Шан. Я слышала, там есть собиратель трав, который, возможно, сумеет тебе помочь. Ты понимаешь, что это может быть очень опасно? -- Да. Если ты выручишь меня, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Абсолютно все. -- Ты -- моя подруга. Подруги должны помогать друг другу. Но ты никогда, никогда не должна никому об этом рассказывать. -- Я обещаю, как перед Богом. -- Когда травы будут у меня, я пошлю А Сам к твоей служанке А Тат. Ты доверяешь ей? -- Да. -- Когда твой день рождения, Мэ-ри? -- Зачем это тебе? -- Астрологу нужно будет определить наиболее благоприятный день для принятия лекарства, конечно. Мэри назвала ей день и час. -- Где ты будешь принимать лекарство? В отеле нельзя -- здесь, на острове вообще нигде нельзя. Выздоровление может растянуться на несколько дней. -- В Макао. Я поеду в Макао. В свой... в свой дом. О нем никто не знает. Там это будет безопасно. Да, там мне ничего не грозит. -- Эти лекарства помогают не всегда, моя дорогая. И лечение никогда не бывает легким. -- Я не боюсь. Лекарство поможет. Должно помочь, -- ответила Мэри. Мэй-мэй легонько шевельнулась. -- Что случилось? -- тут же спросил Струан. -- Ничего. Просто малыш толкается. Струан положил руку на ее слегка округлившийся живот. -- Нужно пригласить доктора, пусть он осмотрит тебя. -- Нет уж, спасибо, Тай-Пэн, не стоит. Эти ваши варварские дьяволы не для меня. В этом я навсегда останусь той, кем была -- китаянкой. -- Мэри выглядела нездоровой, тебе не показалось? -- осторожно спросила она после короткой паузы. -- Показалось. И эта девушка что-то задумала. Она случайно не говорила тебе, что у нее на уме? Мэй-мэй не хотелось лгать, но при этом она и не желала открывать Струану то, что его, по сути, не должно было касаться. -- По-моему, она просто переживает из-за брата. -- А что с ним такое? -- Она сказала, что хочет выйти замуж за этого Глессинга. -- А, вон оно что. -- Струан уже понял, что Мэри приходила повидать в первую очередь Мэй-мэй, а не его. Он обменялся с ней всего несколькими фразами, поблагодарил за то, что она проводила детей в Макао. -- Я так полагаю, Горацио не дает своего благословения, и она хочет, чтобы я поговорил с ним? Она за этим приходила? -- Нет. Ее брат согласен. -- Это меня удивляет. -- Почему? Этот Глессинг -- он плохой человек? -- Нет, девочка. Просто Мэри и Горацио долгие годы жили вместе. Ему будет здесь очень одиноко без нее. -- Струан спросил себя, что сказала бы Мэй-мэй, узнав о тайном доме Мэри в Макао -- Может, она так неважно выглядит, потому что беспокоится за него. Мэй-мэй ничего не ответила, лишь грустно покачала головой, думая о том, как сложно все иногда бывает в жизни мужчины и женщины. -- Как идут дела у молодых влюбленных? -- спросила она, пытаясь разгадать, что же в действительности не дает ему покоя. -- Хорошо. -- Он еще не рассказывал ей о своем разговоре с Броком. -- Ты уже решил, что делать с дьявольской лихорадкой? -- Нет пока. Думаю, тебе следует вернуться в Макао. -- О да, пожалуйста, Тай-Пэн. Но только после того, как ты найдешь решение для Гонконга. -- Здесь оставаться опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. -- Йосс, -- произнесла она, пожав плечами. -- Конечно, наш фен шуй здесь ох-ох какой плохой. -- Она положила руку ему на грудь и погладила его, потом нежно поцеловала. -- Однажды ты говорил мне, что есть три вещи, которые ты должен сделать, прежде чем выберешь свою Тай-тай. Две я знаю. Какая третья? -- Передать "Благородный Дом" в надежные руки, -- ответил он. И рассказал ей о разговоре с Броком и о сегодняшней ссоре с Кулумом. Она долго молчала, обдумывая его слова и подбирая ключ к этой третьей проблеме. И поскольку решение было таким простым и очевидным, она спрятала его глубоко в своем сердце и произнесла с невинным видом: -- Я говорила тебе, что помогу с первыми двумя и подумаю над третьей. Третья для меня слишком велика. Я не смогу помочь тебе, как бы мне ни хотелось. -- Понимаю, -- кивнул Струан. -- Я не знаю, что мне делать. По крайней мере, -- добавил он, -- я вижу лишь один ответ. -- Убийство -- ответ неразумный, -- твердо сказала она. -- Очень неразумно опасный. Броки будут ждать его. Все будут. И ты рискуешь тем, что тебе будет мстить ваш ужасный закон, который, как глупый, требует глаз за глаз у любого, у кого есть глаз, а это, как всякому понятно, сумасшедшее безумие. Зачем тогда быть богатым, хейа? Ты не должен этого делать, Тай-Пэн. И дальше, я советую тебе сделать сыну и твоей новой дочери подарок, о котором они так просят. -- Я не могу, клянусь Богом. Это все равно что своей рукой перерезать Кулуму горло! -- Даже так, это мой совет. И я дальше советую тебе фантастически немедленный брак. -- Об этом не может быть и речи, -- взорвался он. -- Любая, поспешность сейчас будет выглядеть крайне неприлично -- оскорбление памяти Робба -- да и просто смешно. -- Я всем сердцем соглашаюсь с тобой, Тай-Пэн, -- спокойно ответила Мэй-мэй. -- Но я, кажется, понимаю, что по варварскому обычаю -- который хоть раз следует мудрому китайскому обычаю -- девушка переходит жить в дом мужа. Не наоборот, хейа? Поэтому чем немедленнее Броковая девица выскользнет из-под каблука Горта, тем скорее Броки потеряют власть над твоим сыном. -- Что? -- Вот тебе и что! Почему ты думаешь, твой сын стал теперь совсем глупый, как безумный? Потому что ему фантастически сильно хочется затащить ее на постель. -- Струан рывком сел на кровати, и она торопливо проговорила, повысив голос: -- Нет, не надо сейчас спорить, клянусь Богом, сейчас ты слушай, а потом и я буду тебя почитательно слушать. Вот почему он и делается безумно больной -- бедный мальчик лежит всю ночь холодный, измученный, никого не покрывший. Это правда. Почему ты не говоришь это открыто, хейа? Я говоришь это открыто. Он весь горит, как в огне. Почему и слушает, высунув язык, всю сумасшедшую болтовню Горта. Я, будь я на его месте, делала бы то же самое, потому что всякий брат имеет власть над сестрой! Но ты отдай сыну Кулуму его девушку, и тогда будет твой Кулум проводить час за растреклятым часом, выслушивая брата Горта? Нет, клянусь Богом! Он станет каждую минуту проводить в ее постели, тиская ее грудь, фантастически изнуряя себя и делая малышей. И он возненавидит любого, кто попробует его отвлекать от этих занятий -- тебя ли, Брока, или Горта. -- Она нежно посмотрела на него. -- Нет? -- Да, -- сказал он. -- Я обожаю тебя за твою проницательность. -- Ты обожаешь меня, потому что я безумно свожу тебя с ума, но при этом и сплю с тобой, сплю, пока ты не лопаешься. -- Она рассмеялась, очень довольная собой. -- Дальше: пусть они начнут строить свой дом. Завтра же. Направь их мысли на свой дом, и они забросят слушать фан-квэя Горта. Она ведь совсем юная, да? Поэтому мысль о собственном доме фантастически займет весь ее ум. Это разозлит Броков, и они начнут долго решать, что за дом и так дальше, а это разозлит ее и приведет ее к тебе, кто дал ей дом. Горт должен абсолютно противничать быстрому браку -- почему и Кулум отвернется от него, потому что он лишится своего -- как вы это говорите? -- "валета в рукаве". -- Туза в рукаве. -- Он восторженно обнял ее. -- Ты фантастическое создание! Я должен был бы сам до этого додуматься. На следующей неделе проводится еще одна распродажа земли. Я куплю для тебя прибрежный участок. За твою мудрость. -- Ха! -- сердито воскликнула она. -- Ты думаешь, я оберегаю своего мужчину из-за клочка паршивой гонконгской земли? Одного единственного разнесчастного пригородного участка? Из-за серебряных тэйлов? Нефрита? Кто, по-твоему, эта бесценная Т'чунг Мэй-мэй, хейа? Грязный ломотик продажного собачьего мяса? Она продолжала тараторить и возмущаться и лишь с большой неохотой позволила ему успокоить себя, гордясь тем, что он так хорошо понимал значение собственной земли для цивилизованного человека, и благодарная ему за то, что он дал ей такое лицо, притворившись, будто не понял, как она довольна в глубине души его предложением. В комнате теперь было тихо, только комары звенели чуть слышно. Мэй-мэй свернулась калачиком рядом со Струаном и задумалась над третьей проблемой Тай-Пэна. Она решила думать об этом на мандаринском, а не на английском, потому что не знала достаточного количества слов с правильными оттенками значений. Например, "тонкость", подумала она. Как бы ты сказала это на варварском языке? Или "искусность"? Решение третьей проблемы требовало истинно китайской тонкости и величайшей искусности. Все так восхитительно просто, радостно думала она. Нужно убить Горта. Подстроить его убийство так, чтобы никто даже не заподозрил, будто его убийцы могут быть кем-то, кроме пиратов или разбойников. Если проделать все это тайно и именно таким образом, одной опасностью для моего Тай-Пэна будет меньше, Кулум окажется защищен от явной угрозы в будущем, а старый Брок ничего не сможет поделать, потому что он по-прежнему будет связан по рукам и ногам той поразительной, невероятной окончательностью, с которой все варвары воспринимают свои "священные" клятвы. Очень простое решение. Но чреватое опасностью. Я должна быть очень осторожна. Если мой Тай-Пэн когда-нибудь узнает об этом, он сам притащит меня к одному из этих варварских судей -- может быть, к этому отвратительному Mayccy! Мой Тай-Пэн обличит меня перед ним -- даже меня, свою обожаемую наложницу. И меня повесят. Какая нелепость! После всех этих лет, что я изучаю их -- учу их язык и изо всех сил стараюсь понять их, -- некоторые представления варваров и сейчас остаются для меня абсолютно непостижимыми. Как глупо иметь один закон для всех -- и для богатых, и для бедных. Зачем же тогда работать, исходить потом, чтобы становиться богатым и могущественным? Ну ладно, так какой же способ будет наилучшим, спросила она себя. Я так мало знаю об убийствах. Как это сделать? Где? Когда? Мэй-мэй не смыкала глаз всю ночь. С первыми лучами солнца она наконец решила, что ей следует предпринять. Потом погрузилась в сладкий сон. Глава 4 К Иоаннову дню вся Счастливая Долина пребывала в полном отчаянии. Малярия продолжала распространяться, но в эпидемии нельзя было выделить никакой закономер ности. В одном и том же доме не обязательно заболевали все его обитатели. В одном и том же месте не все дома оказывались пораженными. Кули теперь появлялись в Счастливой Долине, только когда солнце поднималось уже высоко, и возвращались в Тай Пинь Шан еще засветло. Струан, Брок и все торговцы тщетно ломали головы в поисках выхода. Они ничего не могли поделать -- кроме как переехать на новое место, а переезд для них был равносилен катастрофе. Отказ же от него мог обернуться еще худшей катастрофой. И хотя находилось немало людей, которые настаивали, что отравленная почва и вредоносный ночной воздух не могут вызывать малярию, болезни подвергались только те, кто ночевал в долине. Люди богобоязненные видели в лихорадке, как и Кулум, волю Божью, и с удвоенной страстностью молили Создателя защитить их; безбожники, напуганные не меньше их, пожимали плечами и произносили только одно слово: "Йосс". Тонкий ручеек семей, возвращавшихся на корабли, превратился в сплошной поток, и Куинз Таун стал городом призраков. Однако это отчаяние не коснулось Лонгстаффа. Он вернулся из Кантона на флагмане прошлой ночью, весь сияя от успеха, и, поскольку он жил на корабле и не имел намерения переселяться в Счастливую Долину, ядовитые ночные испарения были ему не страшны, и он это прекрасно знал. Он добился всего, чего хотел, -- и даже больше. Уже через день после того, как началась операция по захвату Кантона, шесть миллионов тэйлов выкупа, которые он потребовал, были выплачены полностью, и он отменил приказ о штурме. Но тут же распорядился немедленно начать приготовления к полномасштабной войне на севере. И на этот раз не будет уже никаких остановок -- до полной ратификации договора. Через несколько недель должны были прибыть обещанные подкрепления из Индии. А затем вся армада вновь отплывет на север к Пей Хо -- к Пекину, -- и Восток будет открыт для англичан раз и навсегда. -- Да, абсолютно, -- довольно хмыкнул Лонгстафф. Он был один в своей каюте на флагмане Ее Величества "Возмездие" и, держа в руке зеркало, восхищался собой. -- А ты и в самом деле умен, мой милый, -- вслух говорил он своему отражению. -- Именно, именно. Гораздо умнее, чем Тай-Пэн, а уж он-то воплощенная мудрость. -- Лонгстафф положил зеркало и, плеснув на ладонь немного одеколона, протер лицо, потом взглянул на карманные часы. Струан должен был появиться через несколько минут. -- Но и в этом случае не стоит позволять твоей правой руке ведать, что творит левая, а? -- весело фыркнул он. Лонгстафф до сих пор едва мог поверить, что ему с такой легкостью удалось устроить закупку чайных семян. То есть, довольно напомнил он себе, устроил-то ее Горацио. Интересно, почему этот человек так расстроен желанием своей сестры выйти замуж за Глессинга. Я бы подумал, что для нее это наоборот отличная партия. В конце концов, она действительно бедновата и робка, как мышка, -- хотя на балу выглядела поразительно. Но, Черт побери, какая удача, что Горацио ненавидит Глессинга, ну? И мне дьявольски повезло, что он всегда ненавидел торговлю опиумом. А как ловко я подбросил ему эту идею, наживив на крючок возможную отсылку Глессинга домой. -- Чес-с-слово, Горацио, -- говорил он неделю назад в Кантоне, -- проклятое это дело, торговля опиумом, ну? А все потому, что нам приходится расплачиваться за чай серебром. Жаль, что Британская Индия его не выращивает, ну? Тогда и опиум стал бы не нужен. Мы бы просто объявили его вне закона, спасли бы язычников для достойных устремлений, ну? Сеяли бы семена добра среди них вместо этого гибельного зелья. Тогда флот мог бы вернуться домой, а мы бы зажили здесь в мире и спокойствии на веки вечные. Через день Горацио отвел его в сторону и стал взволнованно развивать перед ним мысль о приобретении чайных семян у китайцев и отправке их в Индию. Лонгстафф изобразил глубокое и искреннее удивление и позволил Горацио убедить себя в перспективности этой идеи. -- Но, Господи милостивый, Горацио, -- сказал он, -- как же можно заполучить эти чайные семена? -- Вот мой план, ваше превосходительство: я частным образом поговорю с наместником Чинь-со. Скажу ему, что вы страстный садовод и имеете намерение превратить Гонконг в цветущий сад. Я попрошу у него по пятьдесят фунтов семян тутового дерева, хлопка, риса, камелий и других цветов, а также несколько сортов чая. Это отвлечет его внимание от собственного чая, собьет со следа. -- Но, Горацио, он ведь очень умный человек. Он должен понимать, что лишь немногие из этих растений приживутся на Гонконге, а, скорее всего, вообще ни одно. -- Разумеется. Но он воспримет это как самую обычную варварскую тупость. Горацио был вне себя от возбуждения. -- Но как вам удастся заставить его хранить все это в тайне? Чинь-со расскажет мандаринам или Ко-хонгу, а те непременно передадут торговцам. Вы понимаете, что эти чертовы пираты перевернут небо и землю, чтобы помешать тому, что вы предлагаете. Они обязательно догадаются, что у вас на уме. И потом, как быть с Тай-Пэном? Вы не можете не понимать, что ваш план оставит его не удел. -- Он и так достаточно богат, ваше превосходительство. Опиум -- это зло, и мы должны покончить с ним. Это наш долг. -- Да. Но и китайцы, и европейцы однозначно воспротивятся этому плану. А когда Чинь-со поймет, что вы в действительности задумали, -- а это неизбежно произойдет -- ну, тогда вы вообще можете забыть про ваши семена. Горацио на мгновение задумался. Потом сказал: -- Да. Но если бы я мог пообещать ему, что в обмен на эту услугу мне -- ведь я просто хочу сделать вам, моему начальнику, приятный сюрприз -- я, который должен пересчитывать сундуки с серебром и расписываться за них, возможно, пропущу один сундук, тогда он точно не станет никому об этом рассказывать. -- Что стоит один сундук? -- Сорок тысяч тэйлов серебром. -- Но эти деньги принадлежат правительству Ее Величества, Горацио. -- Конечно. Во время переговоров вы могли бы "в частном порядке" оговорить, что к установленному количеству сундуков следует добавить еще один, не регистрируя его, в этом случае Корона не пострадает. Семена были бы вашим подарком правительству Ее Величества, сэр. Я почел бы за честь, что бы вы объявили, что это была ваша идея. Я уверен, что она и есть именно ваша Что-то в ваших словах тогда натолкнуло меня на нее. И вся заслуга с полным Правом должна принадлежать вам. В конце концов, ведь это вы являетесь полномочным представителем. -- Но если ваш план удастся, тогда вы разорите не только Китайских торговцев, вы и сами потеряете работу. Это уж вовсе лишено всякого смысла. -- Опиум -- ужасный грех, сэр. И я пошел бы на любой риск, чтобы искоренить его. Но моя работа зависит прежде всего от вашего успеха, а не от опиума. -- Кроме того, при удачном исходе дела вы подрываете сами основы новой колонии. -- Но ведь потребуется много лет, чтобы чай прижился и разросся на новом месте. На ваш срок Гонконгу ничего не грозит, сэр. Остров по-прежнему останется центром торговли с Азией. Кто знает, что произойдет за эти годы? -- Значит, насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я par зузнал у вице-короля Индии, какими возможностями для выращивания чая он располагает? -- Кто, кроме вас, ваше превосходительство, мог бы довести эту идею -- вашу идею -- до ее совершенного конца? Лонгстафф с видимой неохотой позволил уговорить себя и еще раз предупредил Горацио о необходимости держать весь план в строжайшей тайне. Уже на следующий день Горацио со счастливым видом доложил: -- Чинь-со согласился! Он сказал, что через полтора месяца, самое большее через два, ящики с семенами будут доставлены на Гонконг, ваше превосходительство. Теперь для полного счастья мне не хватает лишь одного: чтобы Глессинга немедленно отослали домой. Я считаю, что Мэри просто потеряла голову. Жаль, что нельзя дать ей хотя бы год, чтобы она разобралась в своих чувствах и с абсолютной уверенностью могла сказать, что знает, что делает. Если бы я только мог избавить ее от его каждодневного влияния... Лонгстафф снова усмехнулся, вспомнив об этой прозрачной попытке молодого человека завуалировать свою просьбу. Он причесался, открыл дверь каюты и вошел в свой кабинет. Порывшись в бумагах в сейфе, он отыскал письмо, которое Горацио перевел для него несколько недель назад. "Теперь в нем уже нет надобности", -- сказал он вслух, разорвал бумагу, высунулся в окно, швырнул обрывки в море и проводил их взглядом, когда они поплыли по воде. Возможно, Глессинга и в самом деле следует отослать домой. Девушка еще не достигла совершеннолетия, и Горацио очутился в очень трудном положении. Ну ладно, я еще подумаю об этом. После того, как семена отправятся в Индию. Он увидел приближающийся баркас Струана. Тай-Пэн с хмурым видом сидел в середине. Его мрачное настроение напомнило Лонгстаффу о малярии. Дьявол меня забери, что же нам с ней делать, а? Она нарушает всю стратегию Гонконга, ну? Струан смотрел в кормовые окна каюты и терпеливо ждал, когда Лонгстафф закончит говорить. -- Чес-с-слово, Дирк, у меня было такое чувство, будто Чинь-со заранее знал о нашем намерении потребовать у него шесть миллионов тэйлов. Выкуп был представлен незамедлительно. До последнего пенни. Наместник выразил глубочайшее сожаление по поводу грабежей и поджогов в поселении. Он сказал, что это были все те же проклятые анархисты -- Триады. Им назначено тщательное и обширное расследование, и он надеется раздавить их раз и навсегда. Кажется, один из их лидеров попал к нему в руки. И уж если Чинь-со ничего не сможет от него добиться, значит этого вообще никто не сможет. Он пообещал немедленно сообщить мне имена всех Триад на Гонконге. Струан отвернулся от окон и сел в глубокое кожаное кресло. -- Это очень хорошо, Уилл. Я бы сказал, что вы проделали выдающуюся работу. Выдающуюся. Лонгстафф был очень доволен. -- Должен сказать, все действительно прошло по плану. О, кстати. Касательно той информации, которую вы прислали мне о пирате By Квоке. Я бы предпочел видеть вас во главе флотилии, но адмирал был непреклонен. Он сам возглавил экспедицию. -- Что ж, это его привилегия. Будем надеяться, он славно поработает сегодня ночью. Мне дышалось бы гораздо легче, если бы этот дьявол By Квок отправился на дно. -- Совершенно с вами согласен. -- Теперь все, что вам осталось сделать, это спасти Гонконг, Уилл. Только вам это под силу, -- сказал Струан, моля Бога, чтобы ему и на этот раз удалось заставить Лонгстаффа принять тот план, который наконец созрел у него, ибо другого пути спасти их всех он просто не знал. -- Я полагаю, вам следует отдать приказ о немедленном переселении из Счастливой Долины. -- Господи милосердный, Дирк, -- воскликнул Лонг-стафф, -- если я это сделаю, то... ведь это же равносильно тому, чтобы оставить Гонконг! -- Куинз Таун заражен малярией. По крайней мере, ею заражена Счастливая Долина. Так что город должен быть оставлен. Лонгстафф дрожащей рукой взял понюшку табаку. -- Я не могу сделать этого своим приказом. В этом случае я буду нести ответственность за все вложенные в город средства. -- Да. Вы приняли решение использовать эти шесть миллионов тэйлов на то, чтобы возместить убытки всем, кто их понесет. -- Боже милостивый. Я не могу пойти на это! -- вырвалось у Лонгстаффа. -- Серебро принадлежит Короне. Корона -- только Корона -- может указывать, куда оно должно быть направлено! -- Вы решили, что Гонконг представляет собой слишком большую ценность, чтобы вы могли рисковать им. А обстоятельства вынудили вас действовать быстро. Это будет жест, достойный губернатора. -- Я абсолютно не могу, Дирк! Ни под каким видом. Это невозможйо! Струан подошел к буфету и налил два бокала шерри. -- От этого зависит все ваше будущее. -- Да? В самом деле? Каким образом? Струан протянул ему бокал. -- Ваша репутация при дворе напрямую связана с Гонконгом. Вся ваша политика в Азии -- а это политика Короны в Азии -- имеет своим центром Гонгонг. И это справедливо. Не обеспечив безопасности Гонконга, губернатор не сможет именем Ее Величества управлять Азией как должно. Без города на острове нельзя говорить о такой безопасности ни для вас, ни для Короны. Счастливая Долина мертва. Значит, должен быть построен новый город, и быстро. -- Струан сделал глоток шерри и задержал вино во рту, атакуя его. -- Если вы безотлагательно возместите убытки всем, кто вел строительства, вы сразу же восстановите веру в себя. Вас поддержат все торговцы до единого -- это очень пригодится вам в будущем. Не забывайте, Уилл, что многие из них, имеют большое влияние при дворе. Это будет великолепный жест, как раз достойный вас. К тому же, в любом случае, все возмещение убытков фактически оплачивается китайцами, а не Короной. -- Не понимаю. -- Не позже чем через три месяца вы будете у ворот Пекина -- главнокомандующий непобедимой армадой. Экспедиция обойдется вам, скажем, в четыре миллиона. Добавьте еще шесть миллионов за разорение поселения. Итого десять миллионов. Но вы попросите четырнадцать миллионов, что будет только справедливой контрибуцией. Дополнительные четыре миллиона станут основой губернаторской казны Гонконга, которая, таким образом, станет одной из самых богатых колониальных сокровищниц империи. На самом же деле вместо четырнадцати миллионов вы потребуете двадцать: еще шесть возместят те шесть, которые вы -- со свойственной вам дальновидностью -- вложили в Гонконг от имени Короны. Не забывайте: не имея в тылу надежной базы, вы ни за что не посмеете предпринять наступление на север, Без Гонконга для Англии нет в Азии будущего. Без Гонконга нет будущего для вас. Вы сейчас определяете дальнейшую судьбу всей Британской империи, Уилл. Ни больше ни меньше! Струан чувствовал, как разум Лонгстаффа мечется, лихорадочно прорабатывая все мыслимые последствия такого шага. Это было единственно возможное решение. Единственный способ, позволявший сохранить каждому свое лицо и спасти остров. И в тот момент, когда Струан увидел, как Лонгстафф открыл рот, чтобы заговорить, он быстро добавил: -- И последнее, Уилл. Вы тут же получите деньги назад, большую их часть. -- А? -- Вы немедленно проведете земельную распродажу. Торговаться за новые участки будут бешено. Куда пойдут эти деньги? В вашу правительственную казну. Вы выигрываете во всех случаях, Земля, которую вы продаете, не стоила вам ни гроша. Вы знаете, как отчаянно вам нужны деньги на управление колонией: тут и выплата жалования служащим и полиции, и строительство губернаторского дворца, дорог, зданий суда, кораблей для обслуживания гавани, и тысяча других проблем; а вы, разумеется, не можете прямо использовать на это полученный вами с Кантона выкуп. Я бы сказал, что это будет гениальный ход истинного государственного деятеля. Вам все равно придется принимать решение сейчас, потому что ждать полгода, пока депеша достигнет Англии и заведомо утвердительный ответ вернется обратно, для вас невозможно. Вы спасете Гонконг, и это ничего не будет вам стоить. Но прежде всего вы однозначно продемонстрируете Сергееву, что Англия намерена остаться в Азии навсегда. Я бы сказал, Уилл, что ваше умение одним ходом решать сразу столько проблем произведет впечатление на весь Кабинет. И, безусловно, на Ее Величество королеву. А за высокой оценкой, как правило, следуют высокие титулы. Корабельный колокол пробил восемь склянок. Лонгстафф достал свои карманные часы. Они отставали, и он поставил стрелки на полдень, напряженно тем временем размышляя и пытаясь отыскать какой-нибудь изъян в логике Струана. Она безукоризненна, признал он наконец. У него закружилась голова, когда он вдруг осознал, что, не будь Тай-Пэна, он так ничего и не предпринял бы в отношении лихорадки. Просто держался бы подальше от долины, надеясь, что врачи найдут какой-нибудь способ бороться с болезнью. Он, как и все, был встревожен эпидемией, но считал, черт побери, более важным сначала выиграть войну с Кантоном. Да. Изъяна нет. Черт, ты едва не упустил момент, открывающий самые блестящие перспективы. Разумеется, это превышение его письменных полномочий, но, с другой стороны, губернаторы и полномочные представители наделяются властью и сверх той, что доверена бумаге. Следовательно, такая поспешность будет расценена лишь как вынужденная мера. Мы не можем ждать до следующего года, чтобы утвердить волю Ее Величества среди язычников. Решительно не можем. И его замысел с чайными семенами чудесно вписывается в общую картину и говорит о дальновидности, превышающей даже дальновидность Тай-Пэна. Лонгстафф почувствовал необоримое искушение тут же рассказать Струану о семенах. Но огромным усилием воли сумел справиться с ним. -- Думаю, вы правы. Я немедленно объявлю об этом. -- Почему бы вам не собрать у себя завтра всех тай-пэнов? Дайте им два дня на то, чтобы представить вашему казначею счета на землю и строительство. Назначьте новую распродажу земли через неделю. Это даст вам время, чтобы промерять все участки. Я полагаю, вы захотите видеть новый город рядом с Глессинг Пойнтом? -- Да. Именно так я и подумал. Это будет самое удачное место. В конце концов, его мы и рассматривали в свое время. -- Лонгстафф поднялся, налил себе еще шерри, потом дернул шнур звонка. -- Как всегда, я был рад выслушать ваш совет, Дирк. Вы, разумеется, останетесь отобедать. -- Боюсь, что мне лучше вернуться. Завтра с отливом Сара уезжает домой на "Махарадже Калькутты", и дел очень много. -- Ужасное несчастье. Я о Роббе и о вашей племяннице. Дверь открылась. -- Да, сэр-р? -- спросил дежурный офицер. -- Поинтересуйтесь у генерала, не присоединится ли он ко мне за обедом. -- Слушаюсь, сэр-р. Прошу прощения, сэр-р, но здесь миссис Квэнс, ожидает встречи с вами. И мистер Квэнс. Потом еще все эти вот, -- он протянул Лонгстаффу длинный список имен, -- которые прибыли с просьбой принять их. Сказать миссис Квэнс, что вы заняты? -- Нет. Лучше уж мне принять ее прямо сейчас. Пожалуйста, не уходите, Дирк. Боюсь, мне понадобится моральная поддержка. В каюту вошла Морин Квэнс. Следом за ней появился Аристотель. Под его безжизненно потухшими глазами лежали черные тени. Теперь он был просто маленьким тусклым человечком. Даже одежда его выглядела неопрятной и какой-то серой. -- Доброе утро, миссис Квэнс, -- произнес Лонгстафф. -- Да хранят вас святые угодники, ваше превосходительство, сегодня и впрямь чудный денек. -- Доброе утро, ваше превосходительство, -- едва слышно произнес Аристотель, не поднимая глаз от пола. -- Добрый вам день, Тай-Пэн, -- сказала Морин. -- С благословенной помощью самого святого Патрика мы через несколько дней вернем вам по счету. -- Никакой спешки нет. Доброе утро, Аристотель. Аристотель Квэнс медленно поднял голову и посмотрел на Тай-Пэна. Его глаза наполнились слезами, и он прочел на лице Струана сочувствие. -- Она сломала все мои кисти, Дирк, -- с трудом выдавил он из себя, -- Сегодня утром. Все до одной. И мои... она выбросила мои краски в море. -- Пора уж нам было прийти повидать вас, ваше превосходительство, -- тяжело заговорила Морин. -- Мистер Квэнс наконец-то решил отступиться от этой своей пустой мазни. Он хочет определиться на приличную работу. Вот о работе мы и пришли с вами поговорить, ваше превосходительство, -- Она оглянулась на мужа, и на ее лице появилось уста лое выражение. -- Все что угодно. Лишь бы она была постоянной и приносила довольно денег. -- Она повернулась к Лонгстаффу: -- Может, какое-нибудь место клерка. Бедный мистер Квэнс не имеет в делах большого опыта. -- Это... э... вас устроит, Аристотель? -- Она сломала мои кисти, -- безнадежно повторил Квэнс. -- Это все, что у меня было: мои краски и кисти. -- Мы же обо всем договорились, дружок, не так ли, ну? Давеча еще клялись всем, что свято? А? Больше никаких картин. Приличная постоянная работа, исполнение своего святого долга перед семьей и никаких шалостей. -- Да, -- убито сказал Квэнс. -- Я буду рад предложить вам место, мистер Квэнс, -- вмешался Струан. -- Мне как раз нужен клерк. Плата -- пятнадцать шиллингов в неделю. Я добавлю к этому каюту на моем плавучем складе сроком на один год. После этого вы будете сами подыскивать себе жилье. -- Да охранят вас все святые, Тай-Пэн. Идет. Ну, поблагодари Тай-Пэна, -- сказала Морин. -- Спасибо, Тай-Пэн. -- Будьте в конторе завтра в семь утра, Аристотель. И без опозданий. -- Он придет, Тай-Пэн, уж вы не беспокойтесь. Да пребудут с вами в эти тяжкие дни благословения святого Петра за то, что вы позаботились о несчастной жене и голодных детях. Добрый день вам обоим. Они вышли. Лонгстафф плеснул себе глоток бренди. -- Боже милостивый. Я глазам своим не верю. Бедный, бедный Аристотель. Вы в самом деле намерены превратить Аристотеля Квэнса в клерка? -- Да. Уж лучше я, чем кто-то другой. У меня не хватает людей в конторе. -- Струан надел шляпу, очень довольный собой. -- Я не из тех, кто станет встревать между мужем и женой. Но любая женщина, которая способна сделать такое со стариной Аристотелем, называться женой не имеет права, клянусь Богом! Лрнгстафф вдруг улыбнулся и сказал: -- Я отряжу линейный корабль, если это поможет. Все, чем располагает правительство Ее Величества, к вашим услугам. Струан заторопился на берег. На Куинз Роуд он подозвал закрытый паланкин и объяснил кули, куда его доставить. -- Ждать, ясно? -- сказал он, когда его доставили в указанное место. -- Ясна, масса. Он прошел мимо ошеломленного привратника в гостиную дома. Комната была вся убрана коврами -- большие удобные диваны, портьеры из вощеного ситца, зеркала, всюду изящные безделушки. За его спиной послышался шелест платья и звук приближающихся шагов. Сквозь занавес из бус в гостиную вошла маленькая седая леди в аккуратном, туго накрахмаленном платье. У нее были большие глаза и очки на носу. -- Приветствую вас, миссис Фортерингилл, -- вежливо произнес Струан. -- А-а, Тай-Пэн, я рада вас видеть, -- сказала она. -- Господи, вот уже столько лет мы были лишены удовольствия принимать вас у себя. Сейчас несколько рановато для посетителей, но юные леди как раз готовятся к их встрече. -- Она улыбнулась, обнажив слегка пожелтевшие вставные зубы. -- Э-э... видите ли, миссис Фортерингилл... -- Я все понимаю, Тай-Пэн, -- кивнула она с серьезным видом. -- В жизни каждого мужчины наступает момент, когда он... -- Речь пойдет о моем друге. -- Не тревожьтесь, Тай-Пэн, в этом заведении умеют держать язык за зубами. Вам не о чем беспокоиться. Соблаговолите подождать одно мгновение. -- Она торопливо поднялась и громко крикнула: -- Девушки! -- Сядьте и выслушайте меня! Это касается Аристотеля! -- О! Бедный попрошайка, вот уж кому теперь не позавидуешь. Струан объяснил ей, что ему от нее нужно, и сбежавшиеся на зов хозяйки девушки разочарованным взглядом проводили его до двери. Едва он переступил порог своего дома, как Мэй-мэй напустилась на него: -- Почему это ты ходишь к шлюхам, хейа? Струан вздохнул и рассказал ей все: -- Ты думаешь, я этому поверю, хейа? -- Ее глаза метали молнии. -- Да. Так будет лучше для тебя же. -- Я верю тебе, Тай-Пэн, -- тут же выпилила она. -- Тогда перестань изображать передо мной огнедышащего дракона! -- Он прошел в свою комнату. -- Хорошо, -- сказала Мэй-мэй, входя за ним следом и закрывая за собой дверь. -- Сейчас мы увидим, Говорил ли ты правду. Мы незамедленно займемся любовью. Я безумно желаю тебя, Тай-Пэн. -- Благодарю тебя, но у меня дела, -- ответил Струан, с трудом удерживаясь от того, чтобы не расхохотаться. -- Ай-йа на твои дела, -- сказала она и начала расстегивать пуговицы на своей золотистой пижаме. -- Мы делаем немедленную любовь. Я скоро буду видеть, если какая-ни будь сладкоречивая шлюха забрала твою силу, клянусь Богом. И тогда твоя старая Мать разберется с тобой, клянусь Богом. -- У тебя, кстати, тоже есть дела, -- заметил Струан. -- У меня очень много дел. -- Ее шелковые штаны соскользнули на пол, и она выступила из них. Ее серьги позвякивали, как колокольчики. -- И тебе лучше заняться делом очень сильно быстро. Он разглядывал ее и следил при этом, чтобы переполнявшее его счастье не вырвалось наружу. Ее живот чуть-чуть, и очень красиво, округлился после четырех месяцев, что она носила его ребенка. Быстрым движением он обнял ее и впился поцелуем в губы. Потом бережно положил на кровать и лег сверху, немного придавив ее своим весом. -- Будь осторожен, Тай-Пэн, -- выдохнула она. -- Я ведь не одна из твоих грудастых толсторебрых варварских великаншев! Поцелуи ничего не доказывают. Снимай одежды, тогда увидим все по правде! Он поцеловал ее Снова, и она сказала уже другим голосом: -- Ну, снимай же. Он приподнялся на локтях и посмотрел на нее сверху вниз, потом потерся носом о ее нос, положив конец игре. -- Сейчас не время. Мне скоро отправляться на вечер, посвященный помолвке, а ты начинай укладывать вещи. -- Укладывать вещи зачем? -- спросила она. -- Ты переезжаешь на "Отдыхающее Облако". -- Почему? -- Наш фен шуй здесь никуда не годится, девочка. -- О, как хорошо, как ужасно замечательно хорошо! -- Она восторженно обняла его. -- В самом деле уезжать отсюда? Навсегда? -- Да. Она поцеловала его, быстро выскользнула из-под его рук и начала одеваться. -- А я-то думал, ты действительно хотела заняться любовью, -- заметил он. -- Ха! Кому нужно такое доказательство? Я слишком много тебя знаю. Даже если у тебя была шлюха час назад, ты такой бык, что сумеешь притвориться и обмануть свою бедную старую Мать. -- Она рассмеялась и снова обхватила его руками за шею. -- О, как хорошо, что мы покидаем плохой фен шуй. Я уложусь быстро-быстро. Она подбежала к двери и пронзительно крикнула: "А Сам-м-ма!" Тут же появилась встревоженная А Сам, следом за ней Лим Дин, и на них обрушился целый водопад криков, вперемешку с громким тараторением. Когда водопад иссяк, А Сам и Лим Дин шумно заторопились прочь, взывая к богам в сильнейшем возбуждении Мэй-мэй вернулась в комнату, села на кровать и принялась обмахиваться веером. -- Я уже укладываюсь, -- радостно объявила она. -- Теперь я помогу тебе одеться -- Спасибо, но я пока в состоянии сам справиться с этим. -- Тогда я буду смотреть. И потру тебе спину. Ванна готова. Я так чудесно рада, что ты решил уехать. -- Она продолжала жизнерадостно щебетать, не умолкая ни на минуту, пока он переодевался. Он принял ванну, и она крикнула слугам, чтобы те подали для него горячие полотенца, а когда их принесли, насухо вытерла ему спину. И все это время она думала о том, была у него девушка или нет после того, как он договорился обо всем для того маленького смешного художника, который так замечательно написал ее портрет. Хотя мне все равно, говорила она себе, с силой растирая его. Просто он не должен посещать такие места. Решительно нет. Очень плохо для его лица. И очень плохо для моего. Очень плохо. Скоро эти мерзкие паршивые слуги начнут шептать по всем углам, что я не могу как следует заботиться о своем мужчине. О боги, защитите меня от грязных сплетен, а его от грязных красоток всех видов Солнце уже садилось, когда она, А Сам и Лим Дин были наконец готовы. Драматизм и возбуждение большого переезда оставили их всех совершенно без сил Несколько носильщиков унесли тюки, сундуки и сумки. Другие терпеливо ждали около закрытого паланкина, который должен был доставить ее на катер. Мэй-мэй закуталась в густую вуаль. Она задержалась на мгновение в воротах сада вместе со Струаном и оглянулась на свой первый дом на Гонконге. Если бы не плохой фен шуй --и не лихорадка, которая была частью этого фен шуя, -- ей было бы горько уезжать отсюда. Вечер был приятным. Несколько комаров, тонко звеня, кружились вокруг них Один сел ей на щиколотку, но она этого не заметила. Комар жадно потыкался хоботком, замер и через несколько секунд улетел с раздувшимся брюшком Струан вошел в главную каюту "Белой Ведьмы". Броки ожидали его в полном сборе, не было только Лиллибет, которую уже отослали спать. Кулум стоял рядом с Тесс -- Добрый вечер, -- приветствовал всех Струан. -- Сара шлет свои извинения. Она неважно себя чувствует -- Добро пожаловать на борт, -- ответил Брок. Голос его звучал грубо и встревоженно. Лицо хмурилось от тяжелых раздумий. -- Вот тебе раз, -- со смехом заметил Струан -- Не так стоило бы начинать счастливое торжество. -- Торжество тут ни при чем, клянусь Богом, как тебе хорошо известно. Мы все превращаемся в банкротов -- по крайней мере, несем огромные убытки из-за этой растреклятой малярии. -- Верно, -- кивнул Струан. Он с улыбкой посмотрел на Кулума и Тесс и, заметив их беспокойство, решил не откладывая сообщить все хорошие новости. -- Я слышал, Лонгстафф собирается отдать приказ о том, чтобы оставить Куинз Таун, -- как бы между делом произнес он. -- Клянусь кровью Христовой! -- взорвался Горт. -- Мы не можем оставить город. Мы вложили слишком много денег в землю и строительство. Мы не можем все это бросить. Если бы вы, черт возьми, не выбрали тогда эту проклятую долину, мы бы не... -- Придержи язык, -- оборвал его Брок. Он повернулся к Струану: -- Ты, как есть, теряешь больше нашего, клянусь Богом, и при этом стоишь улыбаешься. С чего бы это? -- Отец, -- вмешалась Тесс, в ужасе от того, что застарелая злоба испортит им вечер и помешает осуществиться их с Кулумом невероятному счастью,-- может быть, мы наполним бокалы? Шампанское уже совсем холодное. -- Да-да, конечно, Тесс, милая, -- сказал Брок. -- Но разве ты не понимаешь, что говорит Дирк? Получается, что мы теряем чудовищную сумму. Наличными. Если нам придется уехать из долины, наше будущее черно, как адское варево. И его тоже, клянусь Богом. -- Будущее "Благородного Дома" бело, как меловые утесы Дувра, -- спокойно изрек Струан. -- Причем ваше тоже. Лонгстафф возместит всем нам те деньги, которые мы вложили в Счастливую Долину. Каждый пенни. Наличными. -- Это невозможно! -- воскликнул Брок. -- Это ложь, клянусь Богом! -- рявкнул Горт. Струан повернулся к нему: -- Маленький совет, Горт. Не называй меня лжецом больше одного раза. Потом он рассказал им о намерениях Лонгстаффа. Кулум был безмерно поражен красотой этого плана. Хотя его отец ни словом не обмолвился о том, что это он повлиял на решение Лонгстаффа, он прекрасно видел, что только Тай-Пэн мог бы так тонко и с таким блеском все устроить. Он вспомнил свою первую встречу с Лонгстаффом и то, как отец манипулировал этим человеком, точно куклой. Вера Кулума в себя была поколеблена. Он вдруг понял, что не все, из того, что он слышал от Горта, до конца справедливо: сам он никогда не смог бы управлять Лонгстаффом так, как это удавалось его отцу -- чтобы спасти их всех в следующий раз. -- Это почти что чудо, -- сказал он, сжав руку Тесс. -- Клянусь всеми святыми, Тай-Пэн, -- заговорил Горт, -- я беру свои слова обратно. Приношу свои извинения -- это вырвалось у меня против воли. Да, здорово придумано, ничего не скажешь. -- Дирк, -- начал Брок с угрюмым добродушием, -- я буду рад -- прямо очень рад -- породниться с гобой. Ты спас всех нас, и это чистая правда. -- Я тут совершенно ни при чем. Это была идея Лонгстаффа. -- Ну, конечно, -- сардонически усмехнулся Брок. -- Что ж, дай ему Бог ума и впредь. Лиза, выпивку, клянусь Богом. Дирк, ты дал нам сегодня огромный повод для торжества. Благодаря тебе вечер удался, клянусь Богом. Так давайте пить и веселиться. -- Он взял бокал шампанского и, когда все присоединились к нему, поднял его для госта: -- За Тесс и Кулума, и пусть у них всегда будут спокойное море и тихая гавань до конца дней. Все выпили. Потом Брок пожал руку Кулуму, а Струан обнял Тесс, и в каюте воцарилась дружба. Но лишь на время. Каждый понимал это. Однако на сегодня все приготовились забыть о старой вражде. Только Тесс и Кулум чувствовали полное умиротворение. Сели ужинать. Платье Тесс выгодно подчеркивало ее расцветающую фигуру, и Кулум едва не терял рассудок от обожания. Вина не жалели, смех стал громче, тосты следовали один за другим. В минуту затишья Струан достал из кармана жесткий конверт и протянул его Кулуму. -- Маленький подарок вам обоим. -- Что это? -- спросил Кулум. Он открыл конверт. Тесс вытянула шею, чтобы посмотреть вместе с ним. Внутри оказались несколько сложенных бумаг, одна была плотно исписана китайскими иероглифами. -- Это купчая на кое-какую землю под самым Гдессинг Пойнтом. -- Но ведь земля там еще не продавалась, -- подозрительно сощурился Брок. -- Его превосходительство утвердил некоторые бумаги китайцев из здешней деревни, которые владели землей до того, как Гонконг отошел к нам. Это одна из них. Кулум, ты и Тесс теперь совместно владеете акром земли. Вид оттуда превосходный. Да, и вместе с купчей вы получаете достаточно строительных материалов на дом с семью спальнями, садом и летним флигелем. -- О, Тай-Пэн, -- воскликнула Тесс, одаряя его лучезарной улыбкой, -- спасибо вам! Спасибо! -- Наша собственная земля? И наш собственный дом? Ты действительно серьезно? -- спрашивал Кулум, потрясенный щедростью и великодушием отца. -- Да, парень. Я подумал, что вам, наверное, захочется начать строить его безотлагательно. Я договорился для вас о встрече с архитектором завтра в полдень. Чтобы он мог приступить к планам. -- Завтра мы все уезжаем в Макао, -- резко произнес Горт. -- Но, Горт, ты же не станешь возражать против того, чтобы задержаться на день-два, правда? -- сказал Кулум. -- В конце концов, все это очень важно для нас... -- О, очень, -- поддакнула Тесс. -- ...и теперь, когда проблема Куинз Тауна решена и предстоит еще одна земельная распродажа... -- Он замолчал и возбужденно повернулся к своей невесте: -- Суза -- лучший архитектор на Востоке. -- Мне думается, наш Ремедиос будет получше, -- сказал Брок, злясь на себя за то, что мысль дать им построить свой собственный дом не пришла ему в голову. В качестве свадебного подарка он намеревался предоставить им один из домов компании в Макао, подальше от Струана и его влияния. -- О да, он очень хорош, мистер Брок, -- быстро сказал Кулум, почувствовав его ревность. -- Если Суза нас не удовлетворит, тогда мы, возможно, обратимся к нему. -- Он повернулся к Тесс: -- Ты согласна? -- и к Струану: -- Я бесконечно тебе благодарен. -- Не стоит благодарности, Кулум. Молодым людям нужно хорошее начало в жизни и дом, принадлежащий им одним. -- Струан был в восторге от того, что ему удалось разозлить Горта и Брока. -- Да, -- удовлетворенно подтвердила его слова Лиза. -- Бог ты мой, это сущая правда. Брок взял купчую и принялся внимательно ее рассматривать. -- А ты уверен, что тут все, как положено? -- спросил он. -- Вид-то у нее больно необычный. -- Уверен. Лонгстафф подтвердил их законную силу. Официально. Его печать стоит на последней странице. Брок задумчиво посмотрел на Горта, его кустистые брови слились на жестком обветренном лице в одну толстую черную поперечину. -- Я так думаю, стоит нам выяснить, что это за такие туземные купчие. -- Да, -- кивнул Горт. Он в упор взглянул на Струана: -- Только, сдается мне, Па, на продажу там уже ни одной не осталось. -- Думаю, найдутся и другие, Горт, -- небрежно ответил Струан, -- если ты готов хорошенько поискать. Кстати, Тай-лер, как только будут промеряны новые участки, нам, возможно, стоит обсудить наши позиции. -- Я подумал о том же. Все, как и раньше, Дирк. Только в этот раз ты выбираешь первым. -- Он передал документ Тесс, которая бережно разгладила его. -- Кулум, ты по-прежнему заместитель секретаря колонии? -- Думаю, да. -- Кулум рассмеялся. -- Хотя моих обязанностей никто не определял. А почему вы вдруг спросили? -- Так, ничего. Струан допил свое вино и решил, что подходящий момент настал. -- Теперь, когда мы оставляем Счастливую Долину и эта проблема решена, а новый город будет возводиться за счет Короны, будущее Гонконга обеспечено. -- Да, -- согласился Брок, к которому понемногу возвращалось хорошее настроение. -- Теперь Корона рискует своими денежками наравне с нами. -- Поэтому, я думаю, больше нет нужды откладывать этот брак. Я предлагаю, чтобы Тесс и Кулум обвенчались уже в следующем месяце. Его слова были встречены мертвым молчанием. Время словно остановилось для каждого из собравшихся за столом. В голове Кулума одна за другой проносились мысли: что скрывается за этой улыбкой Горта, которая так плохо у него получилась, и почему Тай-Пэн выбрал именно следующий месяц, и -- о Боже, пусть это будет следующий месяц.. Горт понимал, что следующий месяц лишит его власти над Кулумом и что этого, черт побери, не должно случиться. Что бы ни сказал Па, поклялся он, скорому браку не бывать. На следующий год -- может быть. Да, может быть. Что же задумал этот дьявол? Брок тоже пытался разгадать подлинную цель этого предложения Струана -- поскольку такая цель обязательно есть, и она не сулит ничего хорошего ни ему, ни Горту. Его первым порывом было отсрочить бракосочетание; это ему подсказывал его инстинкт. Но он, -- как и Струан, -- поклялся перед Богом, что даст молодым безопасную гавань, а он знал, что эта клятва связывает Струана так же, как и его самого. -- Мы могли бы объявить о предстоящем браке в следующее воскресенье, -- сказал Струан, чтобы разрядить напряженность. -- Думаю, следующее воскресенье подойдет как нельзя лучше. -- Он улыбнулся Тесс: -- А, девочка? -- О да. Да, -- сказала она и взяла Кулума за руку. -- Нет, -- сказал Брок. -- Это слишком быстро, -- вставил Горт. -- Почему? -- спросил Кулум. -- Я просто думал о тебе, Кулум, -- примирительно ответил Грт, -- и о твоем дяде, о твоей печальной утрате. Это была бы неприличная поспешность, прямо очень неприличная. -- Лиза, милая, -- хрипло проговорил Брок, -- ты и Тесс, пойдите-ка погуляйте. Мы присоединимся к вам после портвейна. -- Тесс обняла его за шею, прошептала: "О, пожалуйста, папочка", и четверо мужчин остались одни. Брок тяжело поднялся и откупорил бутылку портвейна. Разлив вино по бокалам, он передал их гостям и сыну. Струан сделал глоток и удовлетворенно кивнул: -- Очень хороший портвейн, Тайлер. -- Урожай тридцать первого года. -- Прекрасный год для портвейна. Опять наступило молчание. -- Не будет ли неудобно отложить ваш отъезд на несколько дней, мистер Брок? -- неуверенно спросил Кулум. -- Я хочу сказать, если это невозможно, то... но я, конечно, очень бы хотел, чтобы Тесс посмотрела участок и встретилась с архитектором. -- С этим переселением, земельной распродажей и всем остальным мы теперь никуда не поедем, -- сказал Брок. -- По крайней мере, -- добавил он, -- не поедем мы с Гортом. Лизе, Тесс и Лиллибет нужно ехать, и как можно скорее. В это время года лучше Макао места для здоровья не найти. Да там и попрохладнее. Не так ли, Дирк? -- Да. В Макао сейчас славно. -- Струан закурил сигару. -- Я слышал, на следующую неделю назначено расследование того случая с великим князем. -- Он испытующе посмотрел на Горта. -- Это был плохой йосс, -- сказал Брок. -- Да уж, -- эхом откликнулся Горт. -- Палили со всех сторон без остановки. -- Все так, -- кивнул Струан. -- Кстати, сразу после того, как его подстрелили, кто-то убил вожака толпы рядом с нами. -- Это сделал я, -- сказал Брок. -- Спасибо, Тайлер, -- поблагодарил его Струан. -- Ты тоже дрался, Горт. -- Я был на носу, выводил лорку. -- Верно, -- подтвердил Брок. Он попытался вспомнить, не видел ли он, чтобы кто-то стрелял. Но вспомнил лишь, как отослал Горта на нос. -- Плохой йосс. Толпа есть толпа, дело страшное; в такое время кто знает, что может случиться. -- Да, -- опять кивнул Струан. Он понял для себя, что, если пуля и была направлена, то направила ее рука Горта. Не Брока. -- Видно, один из тех случаев. Ветер снаружи слегка упал, и масляные лампы, свисавшие с поперечной балки, мягко качнулись, когда крен корабля уменьшился. Моряки -- Горт, Брок и Струан -- тут же насторожились. Брок открыл окошко и потянул носом воздух. Горт начал всматриваться в море через окна в корме, а Струан прислушался к внутреннему голосу самого корабля. -- Пустое, -- сказал Брок. -- Ветер переменился на несколько градусов, только и всего. Струан вышел в коридор, где висел барометр. Прибор показывал 29,8. Давление за последние недели изменилось едва на десятую долю дюйма. -- Давление что-то на редкость устойчиво, -- заметил он, вернувшись в каюту. -- Да, -- ответил Брок. -- Только скоро оно перестанет быть устойчивым, и тогда мы начнем задраивать люки. Я вижу, ты уже установил штормовые буи н