не испытывает симпатии к Камилле и мечтает от нее избавиться, заменив более колоритной героиней. -- Вот уже четыре серии, как мы возимся с этой шлюхой. -- У нас впереди еще семьдесят шесть, а ты хочешь пришить ее уже сейчас. Не торопись, успеешь. -- Мне кажется, что убирать Камиллу несколько преждевременно, -- говорит Матильда. -- Джонас должен в нее влюбиться. -- Ну и что? Он может влюбиться в другую. Более... -- Более колоритную? -- Вот именно. Еще в самом начале Луи хотел сделать из Камиллы персонаж, одержимый тягой к самоубийству. -- Самоубийство дает целый ряд преимуществ: это утонченно, полно смысла и в духе времени. -- Я считаю, что это жестоко -- так поступать со студентками философского факультета, -- говорит Матильда. -- Кто знает, вдруг во время трансляции одна из них будет заканчивать научную работу, оставив включенным телевизор, чтобы не чувствовать себя одинокой в своей каморке. -- У вас буйное воображение, Матильда, вы просто созданы для такой работы. -- Мы отвлекаемся! -- восклицает Жером. -- Короче, мы заставим ее покончить с собой, это решено. Остается выяснить как. Он упорствует, но Матильда пускает в ход все, что в ее силах, лишь бы спасти несчастную. Луи предлагает компромиссный вариант: Камилла умрет, если никто из нас троих не сможет ее спасти. Заинтригованный, Жером предлагает всем принять участие в игре и дать предложения по спасению девушки. Луи первым берется за дело, чтобы показать пример. Сцена 17. Комната Камиллы. Интерьер. Вечер На Камилле белое платье. Она сидит в кресле-качалке с книгой в руке и смотрит, как за окном опускается ночь. Затем читает вслух отрывок из книги о стоиках. В отрывке речь идет о самоубийстве. Поднявшись, она достает из шкафчика револьвер, взводит курок и вставляет ствол оружия в рот. Внезапно кто-то стучит в дверь. Камилла идет открывать, спрятав револьвер за спину. Удивленная, она впускает в комнату своего дядюшку Фреда, который усаживается на кровать с удрученным видом. Фред-- Знаешь, эта штуковина, над которой я начал работать, когда ты была совсем маленькой... Камилла. Что-то вроде волшебной шкатулки? Устройство, дающее бессмертие тому, кто ее носит? Фред. Мой прибор должен возвращать к жизни любого человека, умершего не более часа назад. Будь это инфаркт, разрыв аневризмы или серьезный несчастный случай, моя коробочка умеет... как бы это сказать... обеспечить "возвращение назад". Но сейчас, когда я почти добился успеха, то понял, что никогда не увижу прибор в работе. Камилла. Почему? Фред. Потому что мне нужно проверить его на человеке, который только что умер. Камилла. Но в больницах полно умирающих! Фред (пожимая плечами). По сравнению с моим изобретением, наша медицина все еще находится на уровне средневековья. Ты хочешь, чтобы меня сожгли как колдуна? Эйнштейн говорил, что побороть предрассудок труднее, чем расщепить атомное ядро. А смерть -- высшее таинство. И потом, нужно, чтобы я вначале оказался возле умирающего, а это почти невозможно... Камилла (очень серьезно). И кто бы мог послужить для тебя идеальным подопытным кроликом? Фред. Идеальным? (Рассуждает с мечтательным видом.) Это должен быть... человек, который совершает самые невероятные самоубийства под моим контролем и которого я каждый раз возвращаю к жизни. Но сколько мне понадобится времени, чтобы найти его? Чтобы убедить сотрудничать со мной? Я наверняка умру раньше, чем найду его, и вместе со мной пропадет труд всей моей жизни, человечество потеряет всякую надежду... -- Это просто нечестно -- использовать историю с волшебной шкатулкой, -- говорит Жером. -- Если ты полагаешь, что этого достаточно, чтобы спасти ее... -- И великодушно добавляет: -- Но я хотел бы дать ей еще один шанс... За компьютер усаживается Матильда. После непродолжительного молчания Камилла провожает дядюшку до дверей. Камилла. Когда-нибудь ты найдешь подопытного кролика, я уверена... Она целует Фреда в щеку и закрывает дверь. Снова достав револьвер, прикладывает дуло к виску. Крепко закрывает глаза, готовясь нажать на курок. Чья-то рука неожиданно выхватывает у нее оружие. Она испуганно оборачивается. Это Джонас. Камилла. Кто позволил вам сюда войти? Даже мои родственники всегда стучат в дверь. Джонас спокойно извлекает из барабана патроны. Камилла. Убирайтесь! Джонас. Вы знаете, что я могу арестовать вас за ношение оружия? Камилла. Револьвер принадлежал моему отцу. Вы не посмеете отобрать у меня последнюю вещь, оставшуюся мне от него на память. Джонас приближается к девушке и хочет обнять ее, но она отталкивает его. Джонас (сухо). Ладно, если вы так жаждете умереть, то пусть ваша смерть принесет хотя бы пользу. Вы слышали о "Белом" Педро Менендесе? Камилла. Кажется, это террорист? Джонас. Да. Сейчас он в Париже и готовит новую волну покушений, которая вот-вот обрушится на город. Хуже всего, что мы не можем ее предотвратить. Педро -- мозг всей организации, но сам он никогда ни в чем не участвует. Его невозможно припереть к стенке, в настоящее время он живет в одном из роскошных парижских отелей, на виду у всех, насмехаясь над нами. Гибель ждет сотни ни в чем не повинных людей, а мы бессильны что-либо сделать. Камилла. Но чем могу помочь я? Джонас. Мы уверены, что гибель Менендеса повлечет за собой и конец его организации. Но мы не можем добиться этого легальными методами. А с ним нужно покончить любой ценой. Камилла. Если не ошибаюсь, вы предлагаете мне роль камикадзе? -- Джонас не в состоянии удержать ее от самоубийства, но он хочет придать смысл ее смерти. Разве это не доказательство подлинной любви? -- спрашивает Матильда. Пусть меня повесят, если в сериале, даже передаваемом в четыре часа утра, останется эта психологическая галиматья. Но мне бы хотелось развить логику этой сцены. Мысль о том, что в этом доме невозможно тихо покончить с собой, начинает привлекать меня. Достаточно исходить из жестокой очевидности: тот, кто знает, что ему осталось жить не более нескольких часов, впервые в жизни испытывает чувство удивительной свободы. Полной свободы, не ограниченной никакими барьерами, никакими табу. Свободы, которая превыше всех законов. Какой ошибкой было бы не воспользоваться ею! В комнату Камиллы то и дело приходят разные люди, предлагающие ей извлечь выгоду из самоубийства. Ей ничего не стоит сделать за час состояние, но такая продажность отвратительна отчаявшейся девушке. На мгновение ее соблазняет идея подарить свои абсолютно здоровые органы какой-нибудь больнице, но мысль, что ее тело превратится в набор запасных частей, пугает ее. Ей предлагают широкий выбор мистических смертей, каждая из которых способна потрясти воображение обывателей и запомниться на десятки лет, но зачем ей это? Ее самоубийство будет иметь смысл лишь в том случае, если оно окажется безупречным с эстетической точки зрения и, следовательно, бескорыстным. Камилла смиряется с очевидностью и откладывает окончательное решение до того момента, пока не найдет смысла в своей смерти. Жером заканчивает чтение эпизода и бросает листы на стол. -- Эта дуреха едва уцелела. Еще бы чуть-чуть и... Луи, Матильда и я облегченно вздыхаем. Камилла получила отсрочку и не вышла из игры. Продолжение в следующей серии. Уже полдень. Жером бросается к телефону, чтобы заказать пиццу. Его брат увлеченно смотрит какой-то бразильский сериал. Матильда копирует на дискету содержание 17-го эпизода. Желтый луч солнца пробивается сквозь тучи, затянувшие осеннее небо. До вечера еще далеко. Мы продолжаем следить за событиями, разворачивающимися в нашем маленьком мире. -- Если не считать Бога и сценаристов, -- говорит Старик, -- вы можете назвать еще кого-нибудь, от кого зависят человеческие судьбы? В этом году праздник всех святых пришелся на четверг, но мы сидим на работе, как будто никому из нас не надо съездить на кладбище. Кто-то обращает на это наше внимание, но реагирует только Старик. Он говорит, что его жена никогда не потащилась бы на кладбище, окажись он там раньше нее. По его мнению, есть гораздо более приятные возможности простудиться -- хотя бы на колесе обозрения в Тюильри, к тому же все продавцы хризантем -- мошенники. Затем он добавляет, что жена бросила его ради актера, с которым ему совсем не хочется встречаться. -- Из-за него я даже перестал ездить на фестиваль в Канны, тем более, не желаю глупо столкнуться с ним на могиле Лизы. Кажется, Луи совсем не испытывает боли, говоря о жене. Он никогда не упускает возможности рассказать о той, которую так любил и которая заставила его столько страдать. Цинизм или необходимость выговориться, не могу понять. Матильда интересуется этим любовным романом со скрупулезностью геолога. Из чего состояла эта любовь? Какими были ее верхние слои? Что скрывалось в глубине? Какой склон оказался наиболее рыхлым? По словам Луи, Лиза рассталась с ним из-за его преданности Маэстро. Она не смогла понять, почему он пожертвовал своей карьерой ради того, чтобы помогать мэтру писать шедевры. Что касается меня, то я, готовый отдать душу дьяволу ради ночного сериала, не вижу особой чести торчать подле Маэстро в его творческой лаборатории. -- Что за актер этот тип, который увел у тебя Лизу? -- спрашивает Жером. -- Из тех, кто играет Шекспира, бегая по сцене в черном трико. Эстет. Профессионал. Настоящий актер, что и говорить. Наверное, даже если бы Луи не встретил Маэстро, Лиза бы все равно его бросила, поскольку он занимался неблагодарной работой. А Лиза жаждала быть рядом с тем, кому поклоняются и рукоплещут. Сценариста же, хотя он и стоит у истоков любого фильма, всегда вспоминают последним. Внимание публики приковано к актерам. Сценарист создает мечту, но о нем самом никто никогда не мечтает. -- Если он играет по вечерам в театре, то должен вставать очень поздно. Вряд ли он пойдет на кладбище раньше, чем в два или три часа, -- говорит Матильда. -- Разве можно быть в этом уверенным? И потом, вы видели, сколько нам предстоит сделать сегодня? Сегюре вернул 10-ю серию, отметив то, что ему показалось неясным, и срочные исправления заняли у нас почти два часа. Сегюре не собирается ни во что вникать, ему лишь нужно, чтобы отдельные фразы или целые ситуации не сбивали с толку актеров во время съемок и не задерживали работу. -- Я полагал, что Сегюре относится к типам, которым известно понятие "золотой век". -- Это в каком диалоге? -- Сцена 21. Джонас изрекает какую-то глупость, а Милдред отвечает, что речь идет о "золотом веке монгольской мысли". -- Замени "золотой век" на "зенит". Звучит красиво: "зенит монгольской мысли". -- Не уверен, что он поймет. Лучше заменить "апогеем", "вершиной" или "рассветом". Похоже, что съемки двух первых серий прошли достаточно успешно. Сегюре не успел переписать их на кассету и посоветовал посмотреть по телевизору через два дня, когда начнется трансляция. Он считает, что результат "не такой уж плохой", и в 1-й серии есть даже "один или два любопытных момента". Директор канала еще ничего не видел, отсюда можно заключить, что ему плевать на "Сагу". У него и так полно проблем с размещением фильмов, различных шоу и новостей в программе передач. Сейчас снимаются 3-я и 4-я серии. Мы укладываемся в график. -- Я думал, что Сегюре относится к типам, способным оценить фразу "Я видел твоего отца, Джонас. Он был смертельно пьян и нелепо размахивал руками, словно забивал гвозди в воображаемый гроб". -- Он также не относится к числу тех, кто способен поздравить нас за 55-ю сцену. Вот именно! 55-я сцена! Мария не оплатила вовремя счет, и у Френелей отключили электричество. Действие происходит в полной темноте, можно только понять, что в комнате вместе с Марией есть еще кто-то. Вначале она пугается, потом оживляется, и все заканчивается приглушенным хриплым дыханием. Не представляю, как из этого выпутается актриса, которая играет Марию Френель. Ей нужно обладать ярко выраженным актерским талантом. Сегюре смущает лишь то, что зритель не может догадаться, кто же находится в комнате с Марией. Я отвечаю, что и сама Мария предпочитает этого не знать. Мужчина это или женщина, ее неизвестный обожатель или шурин? Никто никогда не узнает. Для Сегюре важно, чтобы зритель не вообразил, будто Мария встречается со своим сыном Брюно. Но никто из нас даже не подумал об инцесте! Неоспоримое доказательство, что абсолютная темнота стимулирует воображение зрителей, зато воображение самого Сегюре не перестает меня удивлять. Надеюсь, что сцена будет снята так, как написана. Старик прикрепил к краям экрана множество листочков с пометками, он по уши погружен в проблемы, связанные с папашей Каллахэном. -- Вальтер -- просто кретин. У него нет никаких переживаний, ему нечего сказать, его диалоги крайне невыразительны. Большую часть времени он мертвецки пьян. Я не согласен с ним. Вальтер -- алкоголик, сохранивший некоторое достоинство, и в этом его шарм. Он стремится к нормальной жизни, которой у него никогда не было, и только выпивка помогает ему почувствовать себя человеком. После первого стакана он обнаруживает, что вовсе не такой тупой, каким его считают окружающие. После второго -- превращается в заурядного человека. Отныне он порядочный отец семейства, на которого можно положиться. -- Для него нужно придумать что-то особенное. Что-то такое... Что связано со... страстью. При слове "страсть", мы с Жеромом поворачиваемся к Матильде. -- Я набросала кое-что о его отношениях с Марией, но это не так просто, -- говорит она. -- Тайный воздыхатель укрепляет свои позиции. -- А пока можно найти Вальтеру любовницу, -- говорит Жером. -- Достаточно будет заснять возню парочки под простынями. Зритель не увидит ничего, кроме высовывающейся время от времени ноги. -- Когда я говорю "страсть", то подразумеваю совсем иное. Я имею в виду неосознанные стремления. Вдохновение! Духовное опьянение... Бог, смерть, небытие... В общем, что-то такое... Луи немного капризничает. Это случается, когда автор отождествляет себя со своим персонажем. Не превращая Вальтера в своего двойника, Луи тем не менее заставляет его переживать некоторые события из собственной жизни, в том числе, потерю любимой женщины. Жером предлагает небольшое экзистенциалистское убийство в стиле Камю, излагая эту идею тоном человека, который хочет доставить удовольствие окружающим. Вальтер мог бы убить Камиллу, чтобы помочь ей умереть; это придало бы определенную "эмоциональную нагрузку" добрососедским отношениям. Луи, похоже, совсем не в восторге. -- Пусть лучше Вальтер пишет спиричуэлы* и стремится к встрече с Богом! -- говорю я. -- Но именно с самим Богом! * Американские духовные песнопения. Матильда считает, что я шучу, и ошибается. Если Бог везде, то он обязательно должен присутствовать и в нашей "Саге", и мне кажется логичным, чтобы он появился. Мы до сих пор не придумали девятого персонажа; режиссер вполне мог бы нанять кого-нибудь на роль Бога, думаю, такого типа не трудно найти. Небольшой видеотрюк и -- бац! -- появляется силуэт самого Господа, пока Вальтер сочиняет в честь него спиричуэлы. Нужно только изобразить это очень величественно и без всяких излишеств (человек -- песня -- Бог). Разумеется, идея несколько ошеломляющая, но я отнюдь не шучу. Сегюре позволил нам делать, что угодно, и я не собираюсь лишать себя этой возможности, как и не собираюсь делать все лишь бы как. Луи не обращает внимания на мои слова. Он встает, подходит к окну, закуривает сигарету. -- Вам не кажется, что пора заняться Лоли Каллахэн? -- Матерью этих ребят? Той, что исчезла пятнадцать лет назад? Я должен был догадаться об этом. Луи хочет дать Вальтеру шанс снова увидеть ту, которую потерял. В любом персонаже "Саги" есть частичка каждого из нас. И если искусство имитирует жизнь, тем лучше. -- Она умерла много лет назад, -- говорит Луи. -- План Вальтера был прост: чтобы не травмировать психику детей, он скрыл от них ее смерть, сказав, что их мать уехала, но обязательно вернется. Прошло десять или пятнадцать лет, и вот он снова влюбляется женщину и хочет выдать ее за Лоли, чтобы дети снова обрели мать. -- И этот план ты называешь простым? С одной стороны, слишком витиевато, с другой -- почему бы и нет? -- Мне кажется, это красивый ход, -- говорит Матильда. -- Роль, которую он просит сыграть эту женщину, является для нее спасательным кругом. Ее зовут... Ева. Когда-то она жестоко пострадала из-за любви. Ее жизнь была ужасно бесцветной и, конечно, у нее никогда не было детей. Превратиться в Лоли -- для нее единственный шанс коренным образом изменить жизнь. Бывшая искательница приключений, пренебрегшая интересами своей семьи, возвращается, чтобы добиться прощения. Более красивой роли для женщины, давно ничего не ждущей от жизни, не придумаешь. Дети будут ее обожать, отец будет от нее без ума. Вы представляете, сколько любви обрушится на эту несчастную? Откуда появляются идеи? Как рождаются персонажи? Несомненно одно: только вчетвером мы можем создать "Сагу". Когда кто-нибудь из нас высказывает мимоходом свое пожелание, впечатление или сомнение, рядом всегда находится коллега, подхватывающий на лету его мысль. Кто создал нашу Еву? Все вместе. Она родилась из озабоченности Луи, деликатности Матильды, зубоскальства Жерома. И, конечно, немного из моего молчания. x x x Наступает время расходиться, но я не уверен, стоит ли мне возвращаться к Шарлотте. Сегодня, в отличие от предыдущих вечеров, мы уже не сможем разыгрывать дружную семейную пару, когда одному интересно узнать, как прошел день у другого. Чтобы заполнить тишину, я буду чувствовать себя обязанным выслушивать ее болтовню о работе. А мне хорошо известен единственный недостаток Шарлотты: у нее нет ни малейшего дара рассказчицы. Она монотонно пересказывает бурную перепалку с коллегой, упоминает множество неизвестных мне людей, которых я почему-то должен знать, путает прошлое с ближайшим будущем. Она с удивительной легкостью перескакивает с темы на тему, начинает с анализа вместо синтеза, видит сильные стороны в том, в чем нет ничего особенного, а если ей иногда случается сталкиваться с чем-то прекрасным, то заметить это она может только случайно. Шарлотта уверена, что легко овладевает вниманием аудитории, и, действительно, это ей удается, потому что она красива, безумно красива, даже когда совершает непозволительные промахи. Хотя ее работа меня не слишком интересует, -- она готовит специалистов для каких-то технических центров по развитию предприятий, -- я готов согласиться, что работа у нее все же есть. А вот мне, Марко, начинающему сценаристу, время от времени приходится краснеть, когда меня спрашивают, чем я занимаюсь. И поэтому я с нетерпением жду того дня, когда смогу громко и открыто заявить: я -- создатель перипетий, дипломированный фантазер и профессиональный выдумщик. "Сага" будет моим боевым крещением. Бывают вечера, когда мне хочется попросить женщину моей мечты подождать меня месяца три. Представить, что я в командировке, где-то далеко в заморских странах. Я еще немного задерживаюсь в конторе. Матильда и Старик уже ушли. Жером отправился в Булонский лес бросать бумеранг. Некоторое время стою возле Тристана, не особо надеясь, что он оторвется от экрана и поболтает со мной. Если не считать "спасибо", когда брат протягивает ему кусок пиццы, он может за весь день не произнести ни слова. Не понимаю, как братья Дюрьецы могут сутками оставаться в одном и том же помещении. И питаться одним и тем же блюдом. Как и многие другие, кто столкнулся с серьезными проблемами, братья Дюрьецы придают большое значение личной гигиене. Как только рассветает, они уже моются в ванной комнате "Примы" и переодеваются в шмотки, которые старший брат приносит из прачечной. Затем Жером вытряхивает пепельницы, проветривает комнату и подметает. К нашему появлению в конторе царит идеальный порядок. Опять же некоторая экономия для Сегюре. Тристан непрерывно переключает каналы в самое смотрибельное время, с 18 до 19 часов, когда все каналы пускают в ход тяжелую артиллерию и выплескивают на экраны как можно больше рекламы, пока семьи сидят перед телевизором в ожидании выпуска новостей в 20 часов. Тристану все это не интересно, и вечерняя суета его раздражает. Я как-то попытался разобраться, какой логикой он руководствуется, переключая каналы, но так ничего и не понял. Клипы и информационные передачи вызывают у него особое отвращение; он способен в мгновение ока расправиться с бандой рэперов и со всеми их децибелами или заткнуть любого типа, собравшегося сообщить ему последние новости. Тристан не любитель рекламы и предпочитает, пока идет рекламный блок, переключиться на несколько секунд на документальную передачу о животных или на перебранку участников ток-шоу. Он ненавидит мультфильмы и репортажи о космосе, избегает вытащенных из архива лент о войне, а также тиражей лото. Зато его интересуют метеосводки, хотя он никогда не бывает на улице. Он не пропускает ни одной передачи о новостях кино и ни одного рекламного ролика о программах кинотеатров. Рано утром, перед началом рабочего дня, Тристан иногда смотрит телепродажи или передачи о кулинарных рецептах. Все эти беспорядочные картинки -- всего лишь паузы в его фанатичном поиске художественных фильмов. Кино для него -- самое главное. Плохой фильм он ценит больше, чем хороший американский сериал, а плохой американский сериал -- в сто раз больше любого европейского. Тристан без сожаления прерывает сериал, которым, казалось, был очень увлечен, и на несколько минут включает бразильскую мыльную оперу или передачу для подростков. После чего возвращается к своему сериалу, который ничуть не пострадал из-за пятнадцатиминутного перерыва, а скорее, даже выиграл. Просто Тристан оставил героев знакомиться, пока завязывается интрига. Он начинает вникать в сюжет в тот момент, когда происходит что-то существенное. Таким образом он способен одновременно смотреть несколько сериалов, дольше задерживаясь на наиболее интересном. Мое присутствие ему не мешает. Глядя на Тристана со стороны, я начинаю испытывать легкое головокружение. Мне кажется, что передо мной какая-то могучая машина, нечто вроде ультрасовременного компьютера, который анализирует ситуации, удаляет все сюжетные пробелы и предлагает перечень возможных вариантов. Если Тристан долго смотрит одну передачу, не пытаясь переключать каналы, то это означает, что он наткнулся на нечто захватывающее и, как ребенок, заворожен рассказчиком. И теперь ему больше не нужно вмешиваться. Чаще всего он лежит на спине с пультом в руке. Иногда переворачивается на живот, чтобы вытянуть позвоночник, но вскоре возвращается в исходное положение. Гораздо реже поворачивается спиной к экрану и закрывает глаза. Мы знаем, что теперь он на несколько минут задремлет, прислушиваясь к диалогам в фильме. Совершенно необходимое условие, чтобы он уснул. И дополнительное свидетельство того, что только художественный вымысел может легко увлечь нас в страну снов. Что касается репортажей, то они не способны вызвать ничего, кроме бессонницы. Тристан никогда не улыбается и не смеется, его взгляд всегда остается бесстрастным. Кажется, что живет только пульт управления. Временами он напоминает мне мальчишку-идиота, прижавшегося носом к стеклу аквариума и изучающего его тайны, или дряхлого старика, завороженного огнем в камине и забывшего даже свое имя. -- Он и малышом был таким. Это Жером, обливающийся потом, с бумерангом в руке. Он откупоривает бутылку красной водки и протягивает мне ее вместе со стаканом. -- Когда я уходил играть с приятелями, Тристан оставался в постели. А возвратившись, я должен был рассказывать ему обо всех выходках, которые мы вытворяли. Если ничего интересного не происходило, мне приходилось придумывать занятные истории. Вначале мои рассказы были довольно блеклыми -- я просто хотел, чтобы Тристан не огорчался. У Тристана на ушах наушники. На экране следует серия взрывов, уничтожающих огромный музей современного искусства. Можно не опасаться, что он нас услышит. -- Но малыши ненасытные, им подавай необычные истории. И мне пришлось сочинять о проделках храбрецов, о воинских подвигах, о драках в школьном дворе. "Это самое меньшее, что ты можешь для него сделать", -- говорила мне мать, едва сдерживаясь, чтобы не упрекнуть меня за крепкое здоровье. Я знал, что взрослые всегда отдают предпочтение гадким утятам, но моя старушка все же немного перегибала палку. Мы с Тристаном прекрасно дополняли друг друга. Мне хотелось чем-то заинтересовать его, а ему нужно было чем-то заинтересоваться. Пришлось раскрыть свой талант. -- Так тебя и затянуло? -- В сценаристы? Ну, да. Я закуриваю сигарету, которую стрельнул из пачки, забытой Стариком. Жером удивлен, что я курю. Я объясняю, что мне нравится иногда получать наслаждение от табака, а не дымить целый день. Жером распахивает окно и выглядывает наружу. В комнату врывается свежий воздух. Я выпиваю глоток водки, потом затягиваюсь сигаретой и наконец понимаю, почему повсюду твердят, что эти вещи опасны. Жером любуется звездами, крышами, мерцающими неоновыми рекламами, редкими небоскребами, вырисовывающимися вдали на фоне неба, и громко вздыхает, очарованный великолепным пейзажем. -- Как подумаю, что все это когда-нибудь будет моим... -- Что все это? -- Весь Париж будет моим, его золото, женщины -- все будет принадлежать мне. -- Отличная водка. Быстро ударяет в голову, но хороша. -- Я стану настолько известным, что меня будут приглашать американцы, а французы -- умолять остаться. Я уже научился понимать Жерома; не в первый раз он заводит свою горько-сладкую песню. -- Никак не забудешь про четыре миллиона долларов? На твоем месте я бы тоже свихнулся. Такая сумма просто не существует -- четыре миллиона долларов! Немыслимо! Четыре миллиона... даже если и видел десятки фильмов с чемоданами, набитыми "капустой", все равно не представляешь, что это такое. Четыре миллиона долларов! Это не слова, а какие-то ласкающие звуки. Четыре миллиона долларов! Так приятно для слуха, что даже не хочется переводить во франки. Он спрашивает, что бы я сделал с такими деньгами, окажись они передо мной на столе, но мне ничего не приходит в голову. -- Ты же сценарист, да? -- Когда речь идет о деньгах, у меня пропадает воображение. -- Попробуй придумать историю про типа вроде тебя, которому неожиданно достается миллионов двадцать франков. -- Он бы стал откалывать что-то такое, чего никто никогда не делает, но о чем все мечтают. -- Ну-ну, давай дальше. Деньги и маленькие радости, которые они приносят. Однажды я собрал тысячу франков, чтобы купить подарок Шарлотте, но не нашел ничего памятного. Не зная, что ей подарить, я провел два дня, сочиняя для нее хайку.* * Жанр японской поэзии. -- Придумал что-нибудь? -- Он отдаст себя в руки полудюжины косметичек, чтобы те за восемь часов сотворили с ним чудо. Затем отправится в бутик с суперроскошными шмотками и к ретивым портным, умеющим вытаскивать бабки. Он скупит все, начиная от твидового костюма, которые обожают землевладельцы, до смокинга. Покончив с одеждой, приобретет небольшой английский кабриолет -- одну из баснословно дорогих игрушек, которые постоянно ломаются, -- короче, осуществит мечту идиота. Затем начинается волшебная сказка. Он заказывает шикарную эскорт-герл в самом лучшем агентстве. Снимает Зеркальную галерею в Версале, где устраивает изысканный ужин, затем отправляется с ней выпить по бокалу шампанского в ресторан на последнем этаже Эйфелевой башни, где им зарезервированы места. Ночь они заканчивают в самых роскошных апартаментах отеля "Крийон". -- На все это он потратит штук сто. А на следующее утро? -- На следующее утро он спросит себя, что за девица лежит с ним в постели и почему ее интересуют лишь его бабки. Он спросит себя, какого черта делает в этих апартаментах, где не осмеливается запачкать даже пепельницу. Увидев себя в зеркале в новых шмотках, он подумает, что похож в них на типа со старого рекламного плаката "Алка-Зельцер". Но он не спросит себя, не выглядит ли смешно в тачке, которая идет ему так же, как боа из перьев -- уборщице, так как будет уже в этом уверен. Что дальше? Он вспомнит, что его мать заложила свою галантерейную лавку, и выпишет ей чек. Потом оплатит отдых на Сейшелах своей сестре, у которой никогда не было свадебного путешествия, потому что у нее не было свадьбы, потому что не было претендентов. Он серьезно поговорит со своим банкиром, который посоветует ему сделать несколько капиталовложений. При хорошей конъюнктуре и неплохих процентах можно купить облигации "Сикав", которые заморожены уже года два. Однако он предпочтет вложить деньги в строительство, и агент по продаже недвижимости быстро найдет ему участок площадью в 110 квадратных метров в квартале, где земля повышается в цене. Вот и все. Жером наливает себе немного водки и вытягивается на диване. -- Захватывающе... -- Я же сказал тебе, что у меня плохо с воображением, когда дело касается бабок. А что бы ты сделал с четырьмя миллионами долларов? -- Нужно спросить у господина Мстителя. Он задействовал бы все средства для разработки безжалостного плана, чтобы уничтожить всех, кто причинил ему зло. Я тоже когда-то восхищался Ивоном Совегрэном ("Шикарный французский парень", как назвали его в статье "Варьете"), пока Жером не рассказал мне, как этот мерзавец лишил его самого ценного в жизни. Данте Алигьери, великий драматург, придумавший Страшный суд, оставил девятый и последний круг ада для тех, кто обманул доверие других. Там собрались все крупные специалисты по нанесению ударов в спину: все, от Иуды до Брута, и они уже подготовили тепленькое местечко для Ивона Совегрэна. Но прежде чем пылающие недра Земли поглотят его на веки веков, ему придется заплатить за свое коварство в этом мире. Забыв об осторожности, мы с Жеромом устроили ночной сеанс "мозговой атаки": как прижать этого негодяя, заставить его выпустить из зубов сахарную косточку и возместить моральный ущерб. Это упражнение показалось мне еще более занимательным, чем "Сага". В нашем сценарии нужно преодолеть несколько подводных рифов: мы ничего не можем доказать -- за этим подлецом Совегрэном стоит весь Голливуд и министр культуры, а Жером в настоящий момент не может вложить в это дело ни гроша. Посреди ночи, под воздействием водки, выдвигая одну за другой нелепейшие идеи, мы наконец начинаем нащупывать верную дорожку. Перевозбужденный, Жером решает привести в порядок свои заметки и сделать резюме. -- Работы мне хватит до конца ночи, так что устраивайся на диване, если не собираешься домой. Я отклоняю предложение и покидаю двух братьев. Сегодня у меня возникает ощущение, что с "Сагой" не вес благополучно. Однако в нашей жизни не произошло ничего исключительного. По-моему, я единственный, кто заметил какое-то изменение курса. Впрочем, день начался как обычно, мы собрались около девяти утра, чтобы доработать черновые наброски 16-й и 17-й серий. Сейчас уже час дня, братья Дюрьецы уплетают пиццу, а мы с Матильдой решаем пообедать в городе. "Мне нужно сменить обстановку", -- говорит Матильда, не решаясь признаться, что ее тошнит от запаха расплавленного итальянского сыра. Старик не желает составить нам компанию. Похоже, что Матильда рада этому, хотя я не понимаю почему. Вообще-то до сих пор я видел ее только в нашей конторе, чаще всего спрятавшуюся за монитором, и мне интересно узнать, как она выглядит в другой обстановке. Матильда шагает быстрыми мелкими шагами, как истинная парижанка, и, не прерывая разговора, внимательно наблюдает за жизнью улицы. Сегодня на ней оранжевое платье, великолепно сочетающееся с ее золотисто-каштановыми волосами, падающими на плечи. Она выбирает ресторан, точнее, небольшое бистро, где довольно уютно, несмотря на грохот электрического бильярда. Поскольку мне никогда не приходилось обедать с дамой, которая пишет любовные романы, я тщательно изучаю меню. -- Я очень рада, что мы можем побыть наедине. Немного смутившись, я делаю жест рукой, означающий что-то среднее между "спасибо" и "я тоже". -- Мы можем перейти на "ты", Марко? -- Конечно. -- Забавно называть тебя Марко. Так звали одного из моих героев -- итальянца-ловеласа, -- чьи похождения я описала в романе "Человек без сердца". Вчера, в самый разгар работы, когда мы вносили последние исправления в бурную сцену между Джонасом и Камиллой, разговор неожиданно переключился на семейные отношения, и Матильда сообщила, что она выздоравливает от любви. Бог его знает, почему мы даже не попытались узнать об этом поподробнее. Зная, какие диалоги и ситуации она может придумать, когда речь идет о сердечных и альковных делах, я боюсь даже представить, на что она способна, если решит кому-то отдаться телом и душой. -- "Человек без сердца"? Моя невеста придет в восторг. -- Как ее зовут? -- Шарлотта. -- Очень мило. Марко и Шарлотта. Некоторое время мы молчим, поглощая овощные закуски. Ее обращение ко мне на "ты" выглядит страшно неестественно, похоже, ей не терпится сделать наши отношения более теплыми и ради этого она пренебрегает правилами приличия. Но с какой целью? -- Где ты будешь сегодня ночью? -- Сегодня ночью?.. -- Да, во время передачи пилотной серии. -- Сегодня... уже двенадцатое? -- Очнитесь, Марко! И верно, сегодня в четыре утра начнут передавать "Сагу"! Я слишком молод, чтобы помнить, как первые космонавты высадились на Луну, но все взрослые, бодрствовавшие той ночью, совершенно точно знают, где они находились. А ведь событие, которое произойдет сегодня, гораздо важнее для моего будущего, чем прилунение для всего человечества. Ну, конечно, это случится сегодня ночью! Только наша четверка будет присутствовать при этом крутом повороте истории, однако наши потомки с гордостью будут рассказывать, что передача первой серии "Саги" состоялась во вторник тринадцатого октября, в такой-то год от Рождества Христова, в 3 часа 55 минут утра. -- Если нам хоть немного повезет, то нас будет больше, чем четверо. Я уверена, что... Она не знает, как закончить столь оптимистично начатую фразу. Кто же еще будет смотреть нашу "Сагу"? Может быть, дюжина человек, страдающих бессонницей и организовавших тайную секту, чтобы подготовить путч и разбудить всех мирно спящих. Самоубийца, оставивший телевизор включенным, чтобы не испытывать страха перед прыжком в пустоту. Человек, перепутавший день и ночь. Неторопливо потягивая аперитив, он будет время от времени бросать взгляд на экран поверх газеты. Старая дама, караулящая возвращение шестнадцатилетнего внука, слишком счастливого, чтобы спешить домой. Нервный тип, предпочитающий смотреть телевизор с выключенным звуком. Медицинские сестры, ухаживающие за роженицами. Женщина, ждущая со слезами на глазах с шестнадцати часов звонка от мужа, брошенного в тюрьму в Куала-Лумпур. Может, еще кто-нибудь, кто знает... -- Так где вы будете сегодня ночью? Это обращение на "вы" звучит более естественно и, как ни странно, более интимно. -- Скорее всего, дома, вместе с Шарлоттой. Впрочем, я еще не решил. А вы? -- Наверное, у мамы. Я предлагала ей сделать копию, чтобы она посмотрела ее в любое, более удобное для себя время, но ей интересно сидеть перед телевизором именно в четыре утра. Я уже слышу, как она говорит: "Твоя работа хоть приносит тебе деньги"? Даже когда я писала романы, она задавала мне этот вопрос, и я всегда отвечала: "Нет". Но этой ночью я отвечу: "Немного". Матильда улыбается. Она мне чертовски симпатична. Нам приносят по куску жареного лосося, и она отодвигает на край тарелки масло, приправленное петрушкой. -- Послушайте, Марко, я хотела пообедать с вами наедине, так как мне нужно посоветоваться по поводу тайной комнаты Френелей. В некотором смысле меня это успокаивает. Если не ошибаюсь, именно ей поручено написать сцену. -- Я собиралась познакомить с текстом всех остальных сегодня днем, но потом решила показать его вначале вам. Если честно, то я немного побаиваюсь реакции Луи. Иногда он смотрит на меня так, словно я несу несусветную чушь. Кроме того, мне кажется, что Жером из-за моих невинных постельных сцен принимает меня за хозяйку борделя. -- А Жерому кажется, что вы принимаете его за маньяка-убийцу, что ничем не лучше. Нет, Матильда, вас все ценят и уважают. Показывайте, что вы написали. И закажите два кофе. Нет ничего хуже, чем читать текст на глазах у автора, напряженно следящего за каждым движением твоих ресниц, за малейшей улыбкой. Тем более в бистро в разгар обеда, где пахнет хот-догами и гремит электрический бильярд. Однако я должен сосредоточиться. У меня важнейшее дипломатическое поручение! На моих плечах лежит ответственность за сохранение сплоченности команды, а я ведь так молод! И все же я должен вникнуть в текст, должен! С ц е н а 38. Гостиная Френелей. Павильон. День Мария Френель торопливо бросает в сумку какую-то одежду. Рядом сидит Милдред. Мария. Три дня назад пропал Фред, мне сообщили об этом из Лондона, из Центрального комиссариата. Когда он уезжал на этот конгресс, я чувствовала, что у него не все в порядке. Мария вынимает из сумки билет, проверяет время выпета и надевает пальто. Милдред. Хочешь, я попрошу брата навести справки? М а р и я. Я не решалась попросить тебя... {Целует девушку в лоб.) Предупреди Брюпо и Камиллу, что я позвоню им вечером. И еще: обязательно отвечайте на все звонки, это может быть Фред. Спасибо за заботу. Она уходит. Тишина. Милдред выходит в коридор и останавливается перед дверью таинственной комнаты, которую уже показали в 17-м эпизоде второй серии. Прикладывает к двери ухо, но ничего не слышит. Пытается открыть ее, но та заперта изнутри. Снова идет в гостиную, возвращается со связкой ключей, пробует несколько из них, но ни один не подходит. Она рассматривает замочную скважину, уходит и возвращается, держа в руке несколько предметов: ноле, шпильку, пластиковый проездной билет. -- Проездной билет? -- Однажды сосед открыл им дверь в мою квартиру. Кажется, для этого подходит и кредитная карточка. Матильда подносит к губам чашку с кофе, делая вид, что думает о чем-то постороннем. Но я знаю, что стоит мне качнуть головой, и она тут же грохнется в обморок. Милдред просовывает проездной в щель рядом с замочной скважиной, затем вставляет под язычок замка лезвие ножа, нажимает одновременно на оба инструмента, замок щелкает -- и дверь открывается. С ц е н а 39. Тайная комната. Павильон. День Очутившись в темноте, Милдред ищет выключатель, ощупью передвигаясь по комнате, в которой, кажется, нет мебели. Она обнаруживает настольную лампу и пользуется ею как фонариком. Наконец находит выключатель. Комната пуста, в ней только одна кровать, посередине которой стоит тарелка с виноградом. Внезапно Милдред вскрикивает от ужаса. Мы видим возле стены обнаженное существо, сидящее на корточках. Милдред бежит к выходу, но существо бросается на нее и захлопывает дверь. Милдред кричит, отбивается, ищет другой выход, но не находит. После короткой борьбы она забивается в угол и затихает. Существо -- юноша лет шестнадцати-семнадцати. Он снова садится на корточки, как будто для него это самая привычная поза, и внимательно наблюдает за Милдред. Несмотря на страх, она пытается взять себя в руки. И тоже смотрит на молодого человека. Он необычайно красив. У него голубые глаза, светлые слегка вьющиеся волосы, худое тело и белая гладкая кожа. Он двигается и рычит словно хищник. Их взгляды то и дело встречаются; это похоже на игру "гляделки ". Юноша кажется удивленным и не проявляет ни капли агрессивности. Милдред, все еще дрожа от страха, пытается изобразить улыбку. Милдред. Я не хотела... беспокоить вас. Я вечно встреваю в истории, но тут же все забываю... Не могли бы вы.... выпустить меня? Внезапно юноша замирает, и Милдред, видя, что он абсолютно неподвижен, уже не знает, как себя вести. Милдред. Меня зовут Милдред ... А вас? Юноша не отвечает. Милдред. Клянусь, что никому ничего не скажу... Поверьте! Прошу вас! Она осторожно пробирается к выходу и берется за дверную ручку. Юноша быстрым движением хватает ее за запястье. Милдред вырывается и мчится в противоположный угол комнаты. Милдред. Не трогайте меня! Юноша не реагирует на ее крик. Он кидается к кровати и хватает кисть винограда. Его движения, как у дикого зверя, необычайно грациозны. Несмотря на наготу, он ведет себя удивительно непринужденно. Съедает несколько виноградин. Милдред прижимается спиной к стене. Он бросает ей кисть винограда, но она даже не пытается ее словить. Милдред. Вы по-ни-ма-ете, что я говорю? Он не реагирует. Но едва она делает шаг к двери, как раздается негромкое рычание. Она отступает. Внезапно Милдред в ужасе отворачивается. Зрители видят, что юноша, который теперь находится на заднем плане, мочится в раковину. Милдред. Что вы хотите? Что вы делаете здесь взаперти? Вы не похожи ни на одного из Френелей... Они держат вас в плену? Скажите же что-нибудь! Существо. Что-нибудь?.. Милдред. Да, все равно что! Существо. Что-нибудь... Внезапно юноша бросается к ней, Милдред отшатывается. Милдред. Боже, на каком же языке ты говоришь? Существо. Боже?.. Милдред. Спик инглиш? Шпрехен зи дойч? Существо. Что-нибудь... Милдред в отчаянии опускает руки. Милдред. Вы умеете только повторять, словно эхо? Существо. Эхо?.. Милдред вздыхает. Юноша улыбается. Милдред. Мне кажется, что вы не злой, но у меня интеллектуальный показатель значительно выше, чем у обычных людей... Так что, понимаете... Он подходит к ней и кладет руку на ее бедро. Милдред не знает, как реагировать, и продолжает стоять, прижавшись к стене. М и л д р е д. Не пытайтесь двигаться дальше... Иначе вам будет плохо... Он нюхает ее ногу, словно собака. Милдред (прерывающимся голосом). Я совсем не такая умная, как сказала. (Она говорит быстро, только чтобы не молчать.) Все это просто медицинская ошибка... На самом деле, если я и обогнала вначале многих сверстников, то лишь благодаря моему блуждающему нерву... Вы слышали что-нибудь о блуждающем нерве? (Он трется щекой о колено Милдред.) Это нерв, который замедляет ритм сердца; все считают, что я достаточно взрослая, что могу прекрасно сдерживать свои эмоции, но все это лишь благодаря блуждающему нерву, который у меня исключительно активен. Вы просто мужественны, а вас принимают за сильную личность, но это не так! Когда я была ребенком, у меня случались так называемые "судороги при плаче". Это было... Она замолкает и на мгновение закрывает глаза, а в это время рука Существа скользит вверх по ее бедру. Милдред. Вы вторгаетесь на совершенно девственную и неисследованную территорию... Все, кто пытался проникнуть туда, мертвы или сошли с ума... И до сих пор ни один не излечился... С у щ е ст в о. Что-нибудь... Юноша медленно приподнимает платье Милдред. Видно, что ее бедра покрыты шрамами. Милдред. Вы еще ничего особенного не увидели, самое страшное впереди... Он обнимает ее за талию и прижимает к себе. И она наслаждается этим тихим объятием. Милдред (закрыв глаза). Как тебя зовут, эхо? Я отдаю рукопись Матильде, улыбаюсь и встаю, чтобы взять пальто. -- Думаю, это именно то, что нужно. x x x С тех пор, как мы приняли ее "Существо", Матильда стремится всучить нам любой ценой историю о потерявшейся принцессе, которую находят, но принимают за мертвую, хотя в действительности она жива и только кажется мертвой, в общем, все это невероятно сложно. Наша прекрасная коллега смотрит на Жерома глазами печальной лани. -- Я забыла, как называется сценарный прием... Такой трюк в конце серии, который заинтриговывает зрителя и заставляет его с нетерпением ожидать продолжения. -- Затравка. -- Правильно! Так вот, мне нужна затравка. -- Вы же знаете, Матильда, что это не ваш конек. Позвольте мне помочь вам, для меня это пустяк. Я не забыл, как вы вывели меня из затруднения два дня назад, сочинив постельные откровения, до которых я бы сам никогда не додумался. Это срочно? -- Да, речь идет о потерявшей память принцессе, которую находят на коврике перед квартирой Каллахэнов. Эпизод нужно закончить кадром, когда она лежит без сознания. -- Мертва или без сознания? -- Без сознания, но зритель убежден, что она мертва. Только Камилла и Вальтер знают, что в ней еще теплится искра жизни. Вы не могли бы придумать что-нибудь оригинальное? В наших рядах молчание. Мне и так трудно собрать воедино все части этой сценарной головоломки. Но чтобы завоевать уважение нашей красавицы, каждый постарается опередить других. Однако молчание затягивается. -- Вы смотрели "Ищейку"? Я пытаюсь определить, кто это произнес, но голос мне незнаком. -- Прием Манкевича, о котором рассказывали в "Киноклубе". Мы дружно поворачиваемся к дивану, на котором лежит Тристан. Ему с большим трудом удалось приподняться. Но в данный момент парализованные -- это мы. Тристан говорит, опустив голову, робким, неуверенным тоном. -- Я даже не слышала об этом, -- отвечает наконец Матильда. -- Один тип стреляет в упор в парня, которого ненавидит, потом склоняется над ним, берет за руку и щупает пульс. Затем с удовлетворенной ухмылкой отпускает руку, и она тяжело и безжизненно падает на пол. Сколько жизни в этом неподвижном теле! Она бурлит в нем как лава в кратере вулкана. Напрасно он смотрит на нас исподлобья, словно заговорщик, напрасно старается говорить тихим голосом, ему не удается обуздать вулкан, бушующий внутри него. -- Когда смотришь фильм в первый раз, то не сомневаешься, что убийца проверяет пульс, чтобы удостовериться, что парень мертв. На самом деле он стрелял холостыми, чтобы увидеть, как его враг падает в обморок от страха. И когда смотришь фильм во второй раз, то уже понимаешь, что убийца проверяет пульс, чтобы убедиться, что парень жив. Один и тот же жест, но означающий совершенно противоположные вещи. Я понятно объяснил или повторить? Все продолжают молчать. Матильда первая разряжает напряженность, посылая Тристану воздушный поцелуй. -- Потрясающе! Вы наш спаситель, Тристан. Вы нашли решение квадратуры круга! Недостающую пятую спицу в колеснице. Решили наше уравнение. Тристан надевает наушники и принимается переключать программы, словно ничего не произошло. Жером не знает, что делать. -- Не обращайте внимания. Он больше не будет нам мешать, я с ним поговорю. -- Мешать? -- восклицает Старик. -- Да он отныне будет считаться членом нашей команды. Я в восторге от нового коллеги, однако считаю необходимым немного охладить некоторые горячие головы. -- Конечно, идея замечательна, но все же это воровство. Позаимствовать одну-две идеи -- еще куда ни шло, но в трех последних сериях мы просто занимаемся грабежом. "Ищейка" поставлена по прекрасной пьесе Энтони Шэффера. Трюк с пульсом -- это собственность Шэффера. Жером с безмятежным выражением лица поднимает правую руку и, как кюре, опускает ладонь мне на голову. -- Ты будешь грабить, сын мой, но только во имя создания бессмертного творения. -- Ничто не исчезает и не возникает вновь, все просто преобразуется, -- поддерживает его Матильда. -- Кто сказал вам, что Шэфферу не понравится иметь последователей? -- Прекрасно, -- говорит Жером. -- Воспримем это как дар. Или еще лучше: как личный вклад великого Энтони Шэффера в нашу дебильную "Сагу". Матильда и Жером с энтузиазмом обмениваются рукопожатием. Неожиданно у меня возникает убеждение, что эти двое в дальнейшем не намерены упускать друг друга из виду. Старик, потягиваясь, встает со стула. Я тру глаза, чтобы снять напряжение, вызванное мерцанием экрана. Скоро десять вечера, и у нас за плечами более десяти часов непрерывной работы. Мне необходима тишина и короткий, десятиминутный сон. Это то, что в компьютере называется "сбросом". Вы нажимаете на клавишу и -- бац -- память очищена. Каждому интересно, что будут делать другие во время передачи пилотной серии "Саги" сегодня ночью. Братья Дюрьецы приготовят себе поздний ужин и мирно будут смотреть телевизор. Матильда составит компанию своей матери, а я постараюсь приложить все усилия, чтобы не дать заснуть Шарлотте. Что касается Старика, то он клянется, что будет спать сном младенца. Впервые за все время мы обнимаемся на прощание. Небольшая дружеская фамильярность, как перед новогодним праздником. x x x Рыба-солнечник с приправой из щавеля и крем-брюле -- вот что необходимо мне сейчас. Но я нашел в лавочке только банку макрели в черт-знает-каком-соусе и йогурт. В качестве компенсации взял бутылку шампанского. В конце концов, Рождество у меня или нет? Нет, скорее Новый год, но об этом знают лишь несколько человек. Как в кино, стремглав взлетаю по лестнице, распахиваю дверь и вваливаюсь в квартиру, потрясая бутылкой шампанского и громко выкрикивая имя Шарлотты. Неожиданно я превращаюсь в романтичного любовника, для которого жизнь -- сплошной праздник. В ванной горит свет, и я представляю ее обнаженное тело, благоухающее всеми ароматами тропических островов. Врываюсь без стука в ванную, готовый прямо в одежде нырнуть в душистую пену! -- Шарлотта! Капли влаги на кафеле. Духота. -- Шарлотта? Она была здесь недавно, не прошло и четверти часа. Пар, все еще покрывающий зеркала, насыщает воздух теплыми ароматами. Она даже удаляла волосы на ногах, ее электрическая бритва лежит на краю ванны. Сто раз говорил ей, что это опасно! Снова выкрикиваю ее имя, но уже ни на что не надеясь. Замечаю желтую бумажку, приклеенную к телевизору. "Я ушла, так как мне интересна другая история: моя собственная. До завтра -- может быть". Все равно она бы заснула у телевизора. Или бы мне пришлось объяснять ей, что к чему, и я пропустил бы половину событий. x x x Жсром и Тристан оживленно беседуют. По телевизору идет документальный фильм об аллигаторах. Сейчас без четверти четыре утра, и здесь происходит больше событий, чем в самом увеселительном заведении столицы. Братья устроили нечто вроде ночного клуба, в котором они -- единственные члены, и теперь обсуждают серьезные вопросы на фоне картин разрушающегося мира. -- Отличное шампанское, к тому же холодное, -- говорю я, показывая бутылку. Жером не пытается узнать, почему я не там, где собирался быть, он даже рад этому. Тристан приподнимается, сидячее положение кажется ему более приличным для того, чтобы принять неожиданного гостя. Он приглушает звук телевизора; аллигаторы перестают реветь, но продолжают свои мистические танцы. Я усаживаюсь возле братьев. У меня в руке появляется стаканчик с красной водкой. -- Представь себе карту Франции, -- говорит Жером. -- Закрой глаза... ты видишь коричневый шестиугольник... небольшие зубчики на границе с голубым... Ну как? -- Немного сбился в сторону Финистера, а так все в порядке. -- Теперь представь, что на карте появляются красные точки, это включенные в настоящий момент телевизоры. Видишь их? Я со всей серьезностью отношусь к игре и старательно сосредотачиваюсь, предварительно отпив глоток водки. -- Так видишь или нет? -- Тсссс! Прикладываю стакан ко лбу, чтобы освежиться. -- Вижу один огонек возле Биаррица. Еще один загорелся в Варе. И еще три или четыре на севере. -- В Лилле? -- Скорее, это Кан. -- Правильно, там полно моряков и полуночников. А как в Париже? -- Ну-у... Пожалуй, с дюжину наберется. -- За это надо выпить, парень! -- А в Сен-Жюньене? Есть что-нибудь в Сен-Жюньене, в Верхней Вьенне? -- раздается строгий голос, заставляющий нас всех вздрогнуть. -- Луи? Какого черта ты здесь делаешь? -- Думаешь, что состарился, изображаешь пресыщенного типа, делаешь вид, что видел все это много раз, а в два часа ночи просыпаешься неизвестно от чего, охваченный нервным возбуждением. Луи усаживается рядом со мной, положив на колени пластиковый пакет. -- Так ты ничего не видел в Верхней Вьенне? -- Ничего. -- У меня там приятель. Негодяй, обещал, что будет смотреть. Он достает небольшой деревянный ящичек и открывает ногтем крышку. -- Дети мои, сегодня у нас праздник! Сейчас вы увидите, как я изменяю моим священным "Голуаз" ради одного из этих миниатюрных шедевров. Думаю, вы составите мне компанию. Длинные, чуть не с ладонь сигары, упакованные по три штуки в узкие футляры. -- Это "Лузитания", золотая мечта каждого истинного любителя гаванских сигар. Она горит ровно час, столько же, сколько длится фильм, включая заглавные титры. Жером на всякий случай распахивает окно, а Старик с гордым видом устраивается на диване, готовя для себя сигару. Тристан прибавляет звук и переключает телевизор на нужный канал. Идут последние кадры документального фильма то ли о Кавказе, то ли о Севеннах. Через пару минут начнется великая месса. Крещение младенца. В любом случае нечто религиозное. Мы с благоговением готовимся закурить сигары, когда знакомый запах заставляет нас невольно оглянуться. Аромат, который мы различим из тысячи, сопровождающий нас все дни и которого нам так недоставало сейчас. Матильда стоит на пороге, словно ожидая разрешения войти. -- Я была уверена, что мама уснет как младенец. Можно присоединиться к вам? Нет ничего важнее такого семейного сборища. В конце концов, мы пришли сюда, как в роддом, чтобы посмотреть на рождение нашего ребенка, молясь, чтобы он не получился уродом. -- Знаете, что сделала мама перед тем, как уснуть? Включила сразу два телевизора, видимо, думая, что таким образом повысит рейтинг. Прелесть, не правда ли? Она развязывает салфетку, в которую завернуто домашнее печенье. -- Я совершенно не умею готовить, но пеку неплохо. Я беру печенье из вежливости, но, едва попробовав, с наслаждением проглатываю его. От запаха шоколада Тристан быстро забывает о своей обычной робости. Жером наливает всем по бокалу шампанского и готовится произнести тост, когда на экране под звуки фуги Баха появляется заставка нашего канала. -- Может быть, это приключение закончится сегодня, но я хотел бы сказать, что никогда не забуду, как вы были любезны к Тристану и ко мне. Я.... -- Заткнись и сиди спокойно. Ни один из нас не смог сдержать крика, когда после заставки появились титры с нашими фамилиями. И это только начало, теперь они будут мелькать на экранах на протяжении семидесяти девяти ночей! Мир узнает о моем существовании! Пусть даже этот мир будет насчитывать трех-четырех страдающих от бессонницы, случайно оказавшихся перед телевизором. Уорхол, известный представитель американского поп-арта, один из наиболее известных кинорежиссеров андеграунда, как-то сказал, что в XX веке у каждого из нас будут свои четверть часа славы. Он, несомненно, был прав, только немного жаль, что мои пятнадцать минут пришлись на четыре часа утра... В первом же кадре "Саги" мы видим кухню, обставленную в американском стиле. По стенам вьются пышные зеленые растения, в одном из углов расположены ярко-голубая софа, два бежевых кресла, низкий столик и буфет неопределенного возраста. В любом порнофильме начала семидесятых и то выделили бы больше средств на меблировку, но сейчас не время разглагольствовать на тему убогости обстановки. Фуга Баха внезапно обрывается, и мы видим на заднем плане чем-то занятую женщину. -- Это кто? -- Должно быть, Мария Френель. -- Вот эта крошка? -- Она что, поет? -- Нет, разговаривает сама с собой. Кстати, твоя идея. -- Я уже видел ее в какой-то рекламе. -- Пластырь! Там рекламировался пластырь! Она наклеивала здоровый кусок пластыря на царапину своему ребенку. -- Что она там рассказывает? -- Повторяет то, что собирается сказать Вальтеру, когда будет приглашать его на аперитив, но если вы не перестанете задавать дурацкие вопросы, мы все пропустим. Теперь женщину показывают крупным планом, она внимательно прислушивается к шагам на площадке. Ее даже можно назвать красивой; она могла бы многим заняться в жизни, если бы не посвятила себя близким, что обеспечило ей только благородные морщины. Женщина открывает дверь на площадку (дан ее общий вид), какой-то тип заходит в соседнюю квартиру. Это Вальтер. Интересно, где они его откопали? Из стареющего гитариста, которым он был в сценарии, Вальтер превратился в карикатуру на хиппи, еще не избавившегося от эйфории после последней дозы ЛСД. Его вырядили в рубашку с воротником в стиле Мао, фиолетовый жилет и джинсы, обшлага которых "подметают пол". Он непрерывно жует жвачку, словно настоящий американский солдат, но это не слишком бросается в глаза, поскольку внимание зрителя сразу же переключается на большие круглые значки, которые Вальтер носит с некоторой гордостью. Я различаю на одном из них физиономии членов группы "Доорз". Жерому кажется, что он узнал голову Дилана. Вальтер выглядит настолько нелепо, что никто из нас не решается на шутку. Его акцент режет слух, а когда он произносит: "У меня есть две новости: плохая и хорошая. Я -- ваш новый сосед, и я -- американец", можно подумать, что он говорит: "Пошли, бэби, у меня в джипе есть "Лаки Страйк" и нейлоновые чулки". К счастью, Мария удачно выходит из положения, интересуясь: "И какая из них хорошая?" Вскоре на лестничной площадке, занимающей не более четырех квадратных метров, сталкиваются разные персонажи. За десять минут мы знакомимся со всеми героями. Незнакомые, ничем не примечательные лица, люди, которые сотни раз встречаются нам на улице. Камилла-самоубийца похожа на старую знакомую по лицею, которую хочется пригласить на чашечку кофе. Брюно-кретин великолепно вошел в роль: это подросток-грубиян, мучающийся юношескими комплексами. Джонас так же похож на полицейского, как я на рекламную красотку, а Фред далеко не дотягивает до роста метр восемьдесят, как писали мы. Приятный сюрприз -- странная девушка неопределенного возраста, играющая Милдред. У нее строгое умное лицо, обескураживающее тем, что оно некрасиво. В ее манере говорить чувствуется что-то двусмысленное, делающее бесполезными все ремарки по поводу игры, которые мы так старательно вносили в сценарий. Иногда она даже меняет смысл очередной реплики и не всегда в худшую сторону. К примеру, я написал: М и л д р е д (делает жест, словно душит кого-то). Я хотела бы положить его на ладонь, сюда, и сжать изо всех сил! Вместо этого получилось: М и л д р е д (игриво, приложив палец к губам). Я хотела бы положить его на ладонь, сюда... и сжать (вздох)... изо всех сил... Что касается остальных актеров, то про них трудно сказать, хорошие они или плохие. Их игра -- это странная смесь профессионализма и дилетантства. Но в любом случае, они верят в то, что говорят, как мы верили в то, что писали. И если им иногда не удается передать скрытый смысл диалога или драматичность ситуации, на них нельзя обижаться. Как и мы, они -- заложники "Саги". Как и мы, сегодня они бодрствуют со своими семьями. Университетский медицинский центр, Кремлен-Бисетр Отделение гериатрии Господин или господа авторы! Простите за почерк старого человека, пишущего дрожащей рукой, но никто из нас не умеет пользоваться печатной машинкой, которую старшая сестра любезно предоставила в наше распоряжение. Я пишу вам от имени небольшой группы (сейчас нас восемь человек), образовавшейся ровно неделю назад. Поскольку мы спим ночью не более двух часов (проклятая старость!), у нас появилась привычка дожидаться рассвета не в своих комнатах, а в телевизионном зале, несмотря на протесты дежурных медсестер. Тринадцатого октября этого года мы случайно посмотрели первую серию "Саги". С тех пор каждый день мы ожидаем продолжения и даже начали вести пропагандистскую работу, чем пробудили любопытство еще у нескольких старых обитателей заведения. Теперь у нас появился настоящий клуб, где каждую ночь в четыре часа перед экраном телевизора собираются все ходячие пациенты. Можете положиться на нас: скоро мы обратим в свою веру все отделение гериатрии. Ваша "Сага" гораздо оригинальнее всего, что обычно показывают в это время (да и в самые смотрибельные часы), а ведь мы весьма привередливые зрители. Эти новые американские сериалы такие шумные, одна музыка режет слух, а интриги на редкость банальные. Мы не имеем ничего против небольшой дозы насилия, но, черт возьми, пусть оно чему-то служит! Да, конечно, там есть мускулистые парни и симпатичные девушки, на которых приятно посмотреть, но нам достаточно полюбоваться на них минут пять, чтобы потом весь день страдать от звона в ушах. Что касается европейских сериалов, то они, на наш взгляд, адресованы детям, нужно быть краппе наивным человеком, чтобы всерьез интересоваться этими приторно добродетельными историями. Насколько отлична от них ваша "Сага"! В ней все события неожиданны, ее герои симпатичны, хотя и обладают очень сложными характерами, сюжетные линии завязываются и развязываются, но держат зрителя в напряжении, а какое необычное волнение охватывает пас при звуках музыки Баха! Что касается лично меня, то мне нравится изобретатель, который не знает, что еще ему изобрести, чтобы спасти человечество! Меня интересует и то, что происходит между Марией и Вальтером, надеюсь, что в конце концов они объяснятся друг другу в любви (хотя я и опасаюсь тайного поклонника). В любом случае, мы верны и будем верны "Саге". Мы часто думаем о вас, ведь вы -- наши последние попутчики. А как тяжело пройти до конца оставшийся жизненный путь, особенно трудно бывает ночами. Мы обязательно напишем письмо и актерам "Саги", которые тоже заслуживают поощрения, но прежде всего нам хочется поблагодарить именно вас, ее авторов. Продолжайте. Хотя бы только для нас. Клуб восьми. Этаж В1 "Отделение стариков" Это письмо мы получили сегодня утром, то есть через десять дней после его отправления. Послание провалялось около недели в ящике для корреспонденции Сегюре, пока какая-то сострадательная секретарша не переправила его нам. Матильда прочитала письмо вслух. Мы улыбнулись ради приличия. На самом деле мы были слишком тронуты, чтобы рассказывать о том, что почувствовали. Пока это письмо -- единственный отклик на наш сериал. Двенадцать серий -- и никакой реакции ни от журналистов, ни от руководства каналом, ни даже от нашего окружения. Такого мы не ожидали. Впрочем, это свидетельствует о том, что все идет нормально и "Сага" идеально выполняет свою роль -- как можно незаметнее выбрать квоту. Сегюре пока тоже молчит, ждет продолжения, -- оставшихся по контракту пятидесяти шести серий, -- после чего канал снова окажется на плаву. Больше нам не на что надеяться. Все идет хорошо. Луи прикрепил письмо от старичков на стену, возле кофейного автомата. x x x 16-ю серию передавали сегодня ночью, но я забыл запрограммировать на запись свой видеомагнитофон. Весь день я писал два последних эпизода 28-й серии. К тому времени, как ее покажут, у нас будет готово три четверти сериала. Главное -- не терять темпа. Продолжать писать то, что нам нравится, но как можно быстрее. Бесполезно пытаться понять, сбилась или нет "Сага" с курса. Похоже, что наш корабль ведут четыре безумных капитана, которые контролируют работу механизмов, когда им вздумается. Боже, прости нас, мы не ведаем, что творим. Иногда мне кажется, что это автоматическое письмо, на манер Дали или Бунюэля; мы рассказываем обо всем, что приходит нам в голову, и оставляем то, что отвергают другие, даже не пытаясь объяснить почему. Подобно детям, которым все позволяется, мы развлекаемся, пренебрегая рамками приличия, и никто не бьет нас за это по рукам. Мы создали персонаж, который нас очень забавляет, это дальний кузен Каллахэнов, приехавший с какого-то тихоокеанского островка. Его зовут Мор-декай, он необыкновенно богат и страшно взбалмошен. Его гигантское состояние служит то добродетели, то пороку, и в этом нет никакой логики. Считая, что все имеет свою цену, Мордекай так же просто вырывает листки из чековой книжки, как палач отсекает головы. Поскольку деньги и безумие не существуют друг без друга, Мордекай то свирепо набрасывается на честного человека, то вознаграждает мерзавца. Но может поступить и наоборот. Он дарит билет в Диснейленд нищей старухе, заставляет чиновников устроить выставку неизвестного художника с площади Тертр в Бобуре*, готов купить за миллион долларов фотографию обнаженной женщины-министра, от которой он без ума (и покупает ее!). Организует роскошные приемы, чтобы унизить одновременно элиту и Красный Крест. Чего больше в его поступках -- цинизма или непосредственности? Все зависит, с какой стороны посмотреть. Пока ни Сегюре, ни цензоры не делают никаких замечаний, и это начинает походить на провокацию. Мы остаемся творцами и, наверное, единственными зрителями "Саги". Непозволительная роскошь. * Музей современного искусства. На протяжении всего дня Матильда курит сигариллы, что делает ее похожей на Мату Хари. Каждый день она выглядит по-другому, а о сексе говорит с той же легкостью, с какой другие говорят об информатике. Матильда была бы идеальной женщиной, если бы не увлекалась скандальной хроникой. Ей известно все о развлечениях звезд, о сексуальных пристрастиях принцесс и застарелых болячках сильных мира сего. Иногда она вырезает из журналов иллюстрации и складывает их в огромную папку, которую прячет в закрывающийся на ключ шкафчик. Когда ее спрашивают, чем она занимается, она отвечает, что это ее тайный сад и что мы слишком любопытны. Нет никаких сомнений -- Матильда настоящая сплетница, сделавшая это увлечение своей профессией. Жером решил свои денежные проблемы и чувствует себя немного лучше. Интересно, как бы он стал себя вести, если бы у него было четыре миллиона долларов? Он даже хотел избавить нас от Тристана, но Луи выступил категорически против: не может быть и речи, чтобы лишить нас "его поразительно живой памяти", этот парень -- настоящая "база ситуативных данных", "кладезь характерных персонажей", "королевская сокровищница перипетий". Пусть это и высокопарно, но заслуженно. Тристан уже не раз находил для нас запасные варианты, а иногда мы сразу идем к нему, чтобы проконсультироваться по поводу конкретного персонажа. Достаточно дать ему несколько деталей, чтобы включить его способности к синтезу. Речь не идет ни о воображении, ни о каком-то творческом процессе. Скорее, Тристан обладает даром сопоставления плюс энциклопедическими знаниями. Короче, мы оставили его с нами и отныне считаем членом команды. Наша семья недавно увеличилась на два человека. Это Лина -- хозяйка "Примы", и Вильям -- монтажер. Лина -- "охотница за актерами". Она изучает персонажей, придумывает, как они должны выглядеть, и гоняется за незнакомыми лицами, которых так жаждут режиссеры. Поскольку репертуар все время обновляется, на "Сагу" у нее уходит не более десяти минут в неделю. Если она и взялась за эту работу, то не из-за жалких грошей, которые предложил ей Сегюре, а из-за симпатии к братьям Дюрьецам. Мы заходим к ней, когда в сериале появляется новое действующее лицо: я -- чтобы поздравить с удачным выбором, Луи -- чтобы сказать, что она не слишком перетрудилась. Этажом выше находится удивительная лаборатория Вильяма. Он занимается монтажом и прочего рода трюками, необходимыми для работы канала. Как одержимый, возится со своим сверхсовременным оборудованием, и другие техники считают его настоящим Гудини видеомонтажа. Как говорит он сам, для него монтаж "Саги" -- это отдых. Все бы шло замечательно, не становись Сегюре с каждым днем все назойливее. По каким-то неясным причинам, связанным с ценами и планированием, он заставляет нас постоянно переделывать целые сцены, чаще всего в последний момент перед съемкой. Этот человек работает не с переключателем каналов, а с калькулятором. Мы не в состоянии понять объективные мотивы его требований. Правда, иногда они не зависят от его желания, как было, к примеру, вчера, когда один актер без предупреждения бросил "Сагу", чтобы сниматься в рекламе, где ему обещали платить за один день работы в двадцать раз больше. Из дирекции пришел факс: "Займите десять минут. Это нужно к завтрашнему утру". -- Десять минут... -- Но уже девять вечера! -- Я уже собирался уходить. -- Как мне это надоело... -- Жером, может, ты возьмешься? Раздраженный, Жером клянется, что придумает для Сегюре десятиминутный сюжет самый дешевый в мире. И мы, как трусы, оставляем его одного. Сегодня утром я первым прихожу на работу. Мне любопытно узнать, как Жером выпутался из ситуации. Братья Дюрьецы еще спят. Возле факса лежат две странички. Сцена 27. Окно. Павильон. Ночь Мария и Вальтер стоят у открытого окна. На протяжении всей сцены их будут показывать крупным планом со спины. Не различимы ни интерьер комнаты, ни то, что они видят в темноте за окном. Мария. Как вы любезны, что пригласили меня посетить Нью-Йорк. Вальтер. Какая мелочь. Мария (на мгновение оборачивается и бросает взгляд в комноту). Разве я могла представить, что когда-нибудь проведу ночь в лучшем номере "Уолдорф Астории". Вальтер. Этот отель не стоит вас, Мария. (Показывает пальцем на небо.) Посмотрите, как это похоже на северное сияние! Вот зрелище, достойное вас. Мария. Какое великолепие, какие фантастические краски! Можно подумать, что Бог решил показать нам свои гениальные художественные способности (опускает голову на плечо Вальтера). Вальтер. Вот именно. Словно сам Де Коонинг нарисовал этот небесный свод... До чего же прекрасны эти разводы вокруг Большой Медведицы... Мария (в замешательстве). Но... Что это... там, смотрите! Падающая звезда? Вальтер. Это метеорит, который упадет прямо перед нами! В самом центре Нью-Йорка! Мария. Он несется на этот небоскреб! Вальтер. Сейчас он врежется в Эмпайр Стейт... М а р и я (в ужасе). Не-е-е-ет! Слышен грохот. Ослепленные чудовищной вспышкой, Мария и Вальтер отшатываются, прикрывая руками глаза. Потом снова смотрят в окно. Вальтер. Огненный шар еще летает над Манхэттеном. Мария. Уолл-стрит в огне и крови... Вальтер. Смотрите! Метеорит изменил траекторию "Боинга", и тот пикирует прямо на статую Свободы! Мария. О-о-о! Он снес с нее голову! Какой кошмар! Вальтер. Самолет рухнул на город и, падая, сровнял с землей несколько небоскребов. Ужас! М а р и я. А вдали все еще видны огни великолепного фейерверка над Кони Айлендом! Вальтер. Добро пожаловать в Нью-Йорк, Мария! (Целует ее.) x x x Сегюре разрешил нам менять декорации, даже если "декорации" слишком громко сказано. Теперь мы имеем право на дополнительную комнату, которую можем обставлять по собственному желанию. Иногда это холл отеля (довольно жалкий), иногда кабинет психиатра, школьный класс, окошко в банке, зал ожидания на вокзале, туалет в кинотеатре, задняя комната кафе и так далее. Сегюре заявил, что это "окно в мир" увеличит возможности нашей "художественной виртуальности". Спасибо, патрон. Но пока нам по-прежнему запрещены любые натурные съемки. Несмотря на заметный прогресс нашей "художественной виртуальности", первые две недели декабря выдались очень сложными. За короткий срок наш энтузиазм несколько поиссяк, и мы перестали заботиться о качестве. Похоже, что при пробуждении мы теряем чувство юмора, а на его возвращение нам требуется несколько часов. Что может быть хуже этого? Матильда объясняет наше состояние общей усталостью, неизбежной при том режиме работы, которого мы придерживаемся вот уже два месяца. Последние дни Жером работает в замедленном темпе и острит все реже. Его брат сохраняет обычную невозмутимость, но в отличие от нас, он не испытывает таких нагрузок. Я не перестаю ворчать на наступившую зиму, которая каждый год вызывает у меня желание застрелиться. Старик пытается обрести "второе дыхание марафонца". Он достаточно снисходительно относится к нашим слабостям и служит единственным связующим звеном между нами и Сегюре. Мы стараемся сдерживать проявления плохого настроения, последствия которого могут оказаться для нас губительными. Чтобы не драматизировать ситуацию и продержаться, пока не закончится временный кризис, мы не упускаем ни одной возможности подшутить друг над другом, используя последние запасы юмора. Впрочем, все знают, в чем кроется истинная причина: нетрудно представить себе отчаяние булочника, который каждое утро печет хлеб, который никто не покупает. Эта чертова "Сага" не заслуживает того, чтобы ради нее надрываться как каторжным. Сегюре требует, чтобы Мария чаще звонила в службу психологической помощи, а Камилла чаще посещала психоаналитика. Действительно, трудно придумать что-нибудь более дешевое. Но когда мы с Луи вкладываем максимум энергии в наши диалоги, то нередко полностью выдыхаемся к концу серии. Вчера нам удалось уладить часть проблемы: после монолога, потрясающего глубиной трагизма, Камилла встает с дивана, пожимает руку психоаналитику и уходит. Когда она спускается по лестнице, раздается выстрел. Психоаналитик, не выдержав такого проявления отчаяния, вышел из игры. Жером занят разборками Джонаса с террористом Педро Менендесом "Белым". Никто не знает, почему тот устраивает взрывы. Здания, в которые он подкладывает бомбы, самые неожиданные: музей Гревэн, Министерство обороны, Триумфальная арка, ярмарка в Троне, Серебряная башня, почтовое отделение Лувра и так далее. Все это насилие -- чистая абстракция, так как по требованию Сегюре мы вынуждены ограничиваться экстренными сообщениями о взрывах по радио, чем безумно разочарован Жером. Поэтому с каждой серией Менендес становится все более агрессивным. О нем самом почти ничего не известно, если не считать того, что он все время читает Кафку. Матильда занята прежде всего Милдред и Существом. Стоит этим двоим оказаться вместе, как все становится возможным. Наверное, Матильда хочет продемонстрировать весь спектр духовных и физических связей, возможных между мужчиной и женщиной. Я никогда не встречал ничего более откровенного! Сегюре этого не замечает. Он даже не может понять, когда Вальтер трезв, а когда пьян, если того не показывают валяющимся среди пустых бутылок. Поскольку мы не придумали Существу ни торчащего хвоста, ни свисающего языка, он не видит ничего плохого в том, чтобы молодые люди развлекались в запертой комнате. Не представляю, что было бы, если бы он только понял, до какой степени неприличия мы доходим! Откровенные жаркие сцены иногда достигаются сочетанием некоторых слов с определенными жестами. По сравнению с ними, настоящая порнография в передачах конкурирующего канала выглядит как лекции по биологии. Одному Богу известно, как мне хочется, чтобы в этот момент кто-нибудь пробудил мою чувственность... Особенно с той поры, как я неожиданно ощутил внутри себя странный жар. Не в сердце, не в голове, а где-то между пупком и низом живота. Искра, грозящая перерасти в пылающий костер. Мне трудно признать, что это состояние вызвано отчуждением, возникшим между мной и Шарлоттой. В те редкие дни, когда мы случайно встречаемся, я чувствую, как ей хочется развязать со мной войну нервов, в результате которой один из нас будет повержен. Дней десять назад я нечаянно прикоснулся к ней и она дернулась так, словно обожгла локоть о мое плечо. Движение оказалось настолько резким, настолько инстинктивным, что я за какую-то долю секунды понял больше, чем за все прошедшие недели. Отныне и речи нет о том, чтобы ласкать ее или наблюдать, как она принимает ванну. Во время этого периода физической глухоты я также заметил, что ночные передачи "Саги" оказывают на меня странное воздействие. В одну из бессонных ночей я открылся Жерому. -- Ты ничего не чувствуешь, когда наши героини отдаются во власть переживаний, которые мы придумываем? -- Если бы здесь играла Грета Гарбо или Фэй Данавэй, то, может быть, не знаю, но я уверен, что ни мадам Пластырь, ни эта шлюха, играющая Камиллу, не заставят меня лезть на стенку. -- А их интимная жизнь? -- ...? -- Возьми, к примеру, ту сцену, когда у Камиллы едет крыша и она пытается соблазнить Вальтера. Помнишь, что она говорит, оказавшись с ним наедине? -- Не очень. -- Она дает ему понять, что сбрила себе волосы на лобке специально для него и перечитала де Сада, чтобы подготовиться к их свиданию. Она не высказывает этого прямо, но смысл получается именно таким. -- Ну и что? -- Когда я смотрел эту сцену и видел, как девица, играющая Камиллу, выпячивает грудь перед битником-дегенератом, когда я слушал, как красиво она разглагольствует о сексе, то спрашивал себя, имеем ли мы право использовать ее для возбуждения наших фантазий и играть с либидо других людей, даже если это вымышленные персонажи. Он посмотрел на меня с такой же подозрительностью, как дикарь смотрит на высаживающегося на берег миссионера. -- Кажется, ты уже давненько не мял простыни в постели с девицей, приятель. -- ...? Чтобы скрыть смущение, я сделал вид, что озабочен вовсе не этим. И принялся разглагольствовать в стиле Гитри, -- раздражающая напыщенность, ошеломляющие парадоксы, -- чтобы доказать: нельзя все на свете объяснять бессознательным сексуальным влечением, что бы там ни говорил Фрейд. Люди не делятся на половых гигантов и евнухов. Миф о человеке, управляемом своими железами, это вымысел ханжей и так далее. Я вернулся домой уверенный, что достойно выпутался из сложного положения. На следующий день, когда Луи попросил меня перечитать одну сцену, мне пришлось изменить мнение по этому вопросу. Сцена 23. Комната Камиллы. Павильон. День Джонас с разрешения Камиллы входит в комнату. Она налаживает микрофон, который Джонас передал ей в шестнадцатой серии. Камилла. Пароль все прежний: "Сыграть на квит"? Джонас. Нет, вчера его изменили. Теперь это: "Все застопорилось". К а м и л л а. И вы меня не предупредили! Вам не кажется, что я имею право возмутиться? Д ж о н а с. Во сколько у вас встреча с Менендесом? К а м и л л а. В двадцать часов у него в отеле. Джонас. Как вы собираетесь одеться? Камилла. Это меня спрашивает полицейский или влюбленный? -- Как думаешь, нормально? -- Ты где-то витаешь, Марко... Я был неспособен сказать ему, что прочитал на самом деле: Сцена 23. Комната Камиллы. Павильон. День Джонас с разрешения Камиллы входит в комнату. Она поглаживает микрофон, который Джонас передал ей в шестнадцатой серии. Камилла. Пароль все прежний: "Спать на квит"? Джонас. Нет, вчера его изменили. Теперь это: "Все застопорилось". К а м и л л а. И вы меня не предупредили! Вам не кажется, что я имею право возбудиться? Д ж о н а с. Во сколько у вас встреча с Менендесом? Камилла. В двадцать часов у него в отеле. Джонас. Как вы собираетесь раздеться? Камилла. Это меня спрашивает полицейский или влюбленный? Мне пора домой. Перед уходом я, как обычно, завершаю работу с компьютером. На экране появляется надпись; "Добрый вечер, теперь питание компьютера можно отдрочить". x x x Я не очень хорошо помню, что каждый из нас делал в 31-й серии. Никто ее потом не перечитал, и текст пошел без исправлений -- со всеми нашими сомнениями и сумасбродством. Мы оставили всякую надежду писать связно, перестали заботиться о правдоподобии ситуаций и творим черт знает что. Единственным критерием отбора служит для нас раскатистый хохот Старика. Сегюре оставил нас в покое; он ничего не замечает и предоставляет нам полную свободу действий. Даже не желает знать, кто чем занимается в этой чертовой "Саге", кто с кем спит, кто кого собирается прикончить и почему. Ему на все плевать, пока он может снимать в кратчайшие сроки максимальное число эпизодов. Несмотря на усталость, нам теперь требуется чуть меньше четырех дней, чтобы сделать серию в 52 минуты. Но это самые длинные дни в моей жизни. Вначале я довольно легко справлялся с сериалом, теперь же чувствую себя пехотинцем, который день и ночь ползает по грязи на брюхе, чтобы получить очередную нашивку на погоны. Вчера, сочиняя одну деликатную сцену, я перепутал Камиллу с Милдред -- важнейший момент, когда Камилла осознает, что предпочитает Вальтера Джонасу. Ее монолог в устах Милдред выглядит как речь Эдипа, которую отныне должны взять за образец психоаналитики. Я, конечно, мог привести все в порядок, поменяв имена, но оставил все как есть, даже не предупредив остальных. И я не единственный, кто допускает такие абсурдные проколы. В 29-й серии Жером воскресил Этьена, забавного типа, которого Луи уничтожил еще в 14-й. В последний момент они попытались сварганить какую-то совершенно невероятную историю, смешав в одну кучу переселение душ и психическое заболевание. Не представляю, какой актер способен сыграть это; разве что Лина откопает его в каком-нибудь индийском монастыре, который слишком долго соседствовал с атомной станцией. Жером выдал нам международную интригу с убийцей, трестом и взятием заложника, причем все действие происходит в вестибюле. Ну а Матильда предложила покрыть дефицит бюджета социального страхования введением налога на любовь (такая сцена действительно существует, я сам читал ее). Однако полиция пока еще нас не засекла. x x x Алло? Я разбудила тебя, малыш? ... ? Вот видишь, все-таки разбудила. -- Который час? -- Начало девятого. -- Это ты, мама? -- А кто это может быть еще? -- Никто. Только мать способна звонить в такое время. Ты на работе? -- Вот именно, что нет. Ты очень нужен своей маме, надеюсь, ты не оставишь ее в трудный момент. Я сейчас у входа в экспресс-метро и опаздываю на работу. Со мной такое уже случилось на прошлой неделе, а Комбескотту это не нравится. -- И что я, по-твоему, должен сделать? -- Мне нужно заморочить ему голову. -- Как? -- Послушай, мама, я знаю, что мать и сын понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда, но если честно, то совершенно не представляю, чем в данном случае могу тебе помочь. -- Придумай мне оправдание. -- Что-о? -- Придумай, что сказать Комбескотту. Я уже потчевала его историями о сломанном будильнике, о самоубийце, бросившемся под поезд. -- ...? -- Это же твоя профессия, не так ли? -- Врать? -- Нет, придумывать истории. Ну давай же, придумай мне историю и побыстрее. -- ... ? -- Ты хочешь, чтобы меня заменили какой-нибудь юной девицей, которая носит мини-юбку, говорит по-английски и первой является на работу, пробежав с утра кросс? -- Послушай, мама, ты уже двадцать лет торчишь в этой конторе, с тобой не поступят так жестоко. -- Да неужели? Полгода назад меня едва не сократили. Они не брезгуют никакими средствами. Не вредничай, стать безработной в пятьдесят четыре года -- ты знаешь, что это такое? Придумай быстренько что-нибудь правдоподобное. -- Невозможно. И речи быть не может. Три опоздания подряд -- Комбескотт решит, что ты считаешь его идиотом. -- Конечно, если я расскажу что-нибудь банальное. Ты же прекрасно знаешь, что у меня нет воображения. Нужно придумать что-то такое, чему он не сможет не поверить. -- Ты соображаешь, чего от меня требуешь? -- Ну да! -- Послушай, есть два способа навешать человеку лапшу на уши: реалистичные детали и нагромождение. -- ... ? -- Например, если ты просто скажешь, что обедала с Жаном Габеном, я тебе не поверю. Но если ты расскажешь, что обедала с Жаном Габеном, который заказал форель с миндалем и отодвинул все орешки в сторону, на край тарелки, потому что терпеть их не может, а ты незаметно один за другим стала отправлять их в рот, то это уже будет похоже на правду. Вот это и называется реалистичной деталью. Но поскольку ты спешишь, предпочтительнее использовать второй прием. -- Объясни. -- Лучший способ придать достоверность какому-нибудь невероятному событию -- увязать его с другим, еще более невероятным. Если ты придешь на работу и скажешь, что твой экспресс сошел с рельсов и все пассажиры едва не погибли, то нет никакой гарантии, что тебе поверят. Но если ты расскажешь, что твой поезд сошел с рельсов и вы чудом уцелели, что движение оказалось прерванным и тебе пришлось ловить такси, но в тот момент, когда ты уже считала, что все позади, такси врезалось в машину какого-то идиота, который прямо посреди улицы стал избивать твоего шофера, пока не подоспел полицейский, то в этом случае все решат, что тебе еще здорово повезло. Уловила принцип? -- ... Думаю, да. Во всяком случае, у меня появились кое-какие мысли. Единственное, чего я боюсь -- что мне не хватит актерского таланта. -- Вот уж насчет этого я не беспокоюсь. -- Целую тебя, дорогой. -- Мама... -- Да? -- Врать -- некрасиво. -- Это я тебя этому научила? Она вешает трубку. Моя рука ищет волосы Шарлотты, но натыкается лишь на подушку. Если бы она хотя бы сохранила ее запах... В моей жизни запахи всегда играли важную роль. Но сейчас пахнет только чистым бельем и одиночеством. В полумраке я выдвигаю ящик комода, в котором Шарлотта хранит свое белье. Мне хочется уткнуться в него лицом, но ящик пуст. Может, она спит здесь, когда меня нет? Неужели нельзя было подождать несколько месяцев? Я вернулся бы к ней, чтобы больше не расставаться никогда. У меня нет ни малейшего представления, где сейчас Шарлотта, и ее отсутствие странным образом похоже на вызов. Правда, я пока не знаю, в чем его суть. И не могу рассчитывать на ее родственников, чтобы что-то узнать о ней. Ее подружка Жюльетта говорила со мной по телефону так, словно только что с луны свалилась. Отец Шарлотты отреагировал и то лучше, "поздравив сам себя с этим разрывом". Слово "разрыв" резануло мне слух. Разрыв... Если бы она бросила меня, как все -- с криком, наспех собрав чемоданы... Шарлотта ничего не делает, как все. В отличие от моей дорогой мамочки, я прихожу в контору задолго до начала работы. Хождения взад-вперед по коридору клиентов "Примы" меня давно не беспокоят, однако сегодня я не на шутку удивился, увидев Филиппа Нуаре, ожидающего в приемной. Еще три Нуаре идут мне навстречу по коридору, а пять или шесть выходят из кабинета Лины. Несколько Нуаре спускаются по лестнице, а один даже выскакивает с извинениями из нашей комнаты. В этом нашествии Нуаре есть что-то подозрительное. Лина на ходу объясняет, что ей нужно нанять десять двойников актера для какого-то трюка, который не продлится и двадцати секунд в его следующем фильме. Матильда уже на месте и встречает меня с чашкой чая. Она хорошеет с каждым днем. Стоит ей отвернуться, как мой взгляд упорно останавливается на ее ногах. С величественным видом входит Старик. -- Кто-нибудь смотрел сегодня ночью очередную серию? Нет? Так вот, дети мои, вы пропустили великий момент. Разговор между Джонасом и Брюно. Можно подумать, что мы вернулись к прекрасным временам экспериментального кино. Во всем этом не было ни малейшего смысла, и все же... все же что-то происходило. -- Сцена, где Джонас склоняет парня совершить сумасбродный поступок? -- Редкая удача! Их сняли снизу, когда они стояли лицом к лицу. Видно только, как у них в руках неизвестно откуда появляются разные предметы. Сюрреалисты пришли бы в восторг. В оригинале эта сцена получилась довольно рискованной. Брюно отмочил очередную глупость, и Джонас поймал его в комнате. Парень чувствует, что ему не избежать нравоучений и угрозы, что в случае, если он еще раз совершит что-то подобное, его ждет страшное наказание. Но вопреки ожиданиям, Джонас берет его за руку и объясняет, что совершить сумасбродный поступок -- это не то же самое, что угнать машину или избить злейшего врага, а нечто совсем иное. И не обязательно ошибка. Сумасбродный поступок означает стремление к свободе, вот и все. Этот поступок не продиктован никакими законами, никакими требованиями, никакими условиями. Это, к примеру, выбросить в окно скрипку, нарушив вечернюю тишину. Распевать перед зеркалом на каком-нибудь тарабарском языке. Флегматично бить бокалы на высоких ножках, куря огромную сигару. Носить нелепую шляпу и делать вид, что на голове у тебя ничего нет. Короче говоря, считаться чокнутым в глазах окружающих и получать от этого удовольствие. Похоронить целесообразность, хороший вкус, принятые нормы. Любой человек на этой земле мечтает совершить что-нибудь абсурдное, не поддающееся никакой логике. Нужно только выяснить, что кому нравится. Вот, что терзает в глубине души Джонаса. -- А сцену со сливочным маслом они выбросили? -- спрашивает Матильда. -- Да нет, сняли! Буквально! В руках у Джонаса появляется довольно приличный кусок масла. Он давит его пальцами, улыбаясь как блаженный, потом почти целую минуту разминает. Это выглядит безумно сладострастно. Парнишка в ужасе. Джонас предлагает ему проделать то же самое, но Брюно не может и никогда не сможет пересилить себя. Безумие и абсурд для него -- высшие табу, и он никогда не осмелится их нарушить. Только у взрослых хватает на это мужества. Показав Брюно его уязвимость, Джонас оставляет парнишку наедине с его юношескими проблемами. Очевидно одно: отныне режиссер "Саги" является членом нашей банды. Как и нас, Сегюре вытащил его неизвестно откуда. Этот парень передает наши мысли с поразительной точностью и обеспечивает прямую связь между нами и горсточкой зрителей. Луи не желает знакомиться с ним, раз тот сам до сих пор этого не сделал. Возможно, он боится, что при встрече что-то разрушится. Старик прикрепил над кофейным автоматом два новых письма. Одно из них пришло от явно свихнувшегося члена какого-то ночного клуба, чей почерк мы с трудом разобрали. А что говорить о стиле! Привет авантюристам супермыльной оперы! Еще недавно мы с моим корешем Риццо (САМИМ Риццо!) не возвращались с тусовки, не приняв по рюмашке "Эрла Грея" у Мирей в восемь утра. Завязано! Мы вынуждены закругляться ровно в четыре часа ради наших пятидесяти двух минут полного кайфа, я говорю о "Саге", этом серфинге в сумеречной зоне при бортовой качке всех нейронов. Между нами, парни, если вы что-то глотаете, чтобы писать такое, немедленно сообщите, что именно. Насколько я помню весь дурман, прокрученный по телеку, такой штуки еще не было. Один наш приятель, владелец "Тюбы " (ночной кабак, где для вас, стоит вам только моргнуть, будет зарезервировано почетное место), установил у себя видик, чтобы служить ночную мессу вместе со всеми, кто перешел на пашу сторону. Наша секта увеличивается от ночи к ночи. Не дрейфите. Люк и Риццо. PS. Хотелось бы увидеть Милдред голую -- только ради шрамов. На следующий день мы получили другое письмо. Мадам и месье сценаристы "Саги"! Хочу написать вам несколько строчек, чтобы рассказать следующее: мне сорок один год, и я провожу все ночи в доме возле Каркассона, где прошло мое детство и где сейчас умирает моя мать -- ей осталось жить не больше двух недель. Моя сестра ухаживает за ней днем, а я сменяю ее ночью. Мама любит, когда я сижу с пей рядом. Когда ей удается задремать, я тихонько включаю телевизор, чтобы посмотреть "Сагу". Не знаю, как и сказать, но это единственный час за целые сутки, когда я могу немного отвлечься, передохнуть, остаться наедине с собой. Иногда я даже негромко смеюсь. Когда серия заканчивается, я чувствую себя успокоившейся, как будто смогла со стороны посмотреть па тот фарс, который мы переживаем каждый день. Спасибо. Не знаю, что и думать. Но читать такое приятно. Просто приятно. Переполнившись гордостью, мы набросились на 46-ю серию. В конце дня зашел Сегюре. Он сам принес наши чеки и забрал тексты двух последних серий. Мне не в чем упрекнуть этого человека, мужественно несущего свой крест. Он считает, что авторы -- это его раны, актеры -- тоже его раны, про рекламодателей лучше не упоминать, а что касается публики, то та организовала против него заговор, чтобы не дать ему развернуться. У Сегюре начинает расти животик, с чем он, видимо, борется, так как никогда не расстается с бутылкой минеральной воды. Нам здорово повезло, что он потрясающе необразован. Это гарантия того, что мы действительно можем протащить на экран все, что угодно, и он ничего не заподозрит. Сегодня вечером Сегюре попросил меня объяснить ему смысл реплики Джонаса по поводу украденной у Френелей картины, которую им подарил Мордекай ("Если это подлинный Брак, то он рано или поздно появится на рынке"). Моя лекция о кубизме оказалась бесполезной. Он заявил с самоуверенным видом: -- Несомненно, воры -- это чокнутые и очень часто становятся убийцами, но они не будут терять время, чтобы шарить по полкам. Да благослови Господь этого человека, который продаст отца и мать, лишь бы удержать зрителя на своем канале. Перед уходом я снял с вешалки пальто Матильды, чтобы помочь ей надеть его. Удивленная такой любезностью, она поблагодарила меня улыбкой. Я едва успел незаметно вдохнуть аромат женщины и, задерживая дыхание, вышел на улицу. x x x С тех пор как Шарлотта исчезла, мне больше не нужно отключаться от работы и думать о чем-то другом. После двадцати двух часов я ненавижу думать, да и что нового я могу придумать? Каждый вечер погружаюсь в очень горячую ванну и поливаю голову холодной водой. Просматриваю комиксы с Микки Маусом, перелистываю огромный фотоальбом, разыгрываю из себя холостяка. И не решаюсь позвонить старой знакомой, которой захочется узнать, чем я занимаюсь. Но все бесполезно. Я не в состоянии отключить в своем мозгу механизм, разрабатывающий сюжеты. Я сколько угодно могу держать голову под струей холодной воды, но мне все равно не удается не думать о Марии, Вальтере и прочих героях "Саги". Стоит мне глянуть на первые картинки с Микки Маусом, как я уже знаю продолжение и сам начинаю придумывать истории, недостойные этого всемирно известного мышонка. В толстом фотоальбоме я то и дело натыкаюсь на групповые портреты. На них люди, которых судьба уже давно развела, и я придумываю тысячи обстоятельств, чтобы соединить их. Я могу даже сочинить биографию каждого сфотографированного. Жизнь одинокого человека -- это небольшой приключенческий фильм с самыми неожиданными поворотами сюжета. Перед тем как позвонить старой знакомой, я проговариваю вслух наш диалог, то и дело меняя прилагательные, чтобы придать ему более искреннее звучание. Придя в отчаяние, выхожу из дому, и ноги сами приводят меня к небольшому зданию на обычной улице самого пустынного округа Парижа. Как это ни парадоксально, но только здесь я могу думать о чем-то другом. По пути покупаю бутылку перцовки, чтобы доставить удовольствие Жерому. Мы делаем несколько глотков красной жгучей жидкости. Лежа на своем "плоту", Тристан смотрит документальный фильм о ловле крупной рыбы и мысленно плывет по воле волн в неведомые моря. Смотрю на погруженный в темноту город. Притихшие улицы. Откуда-то издалека доносится негромкая музыка. Чтобы лучше слышать ее, облокачиваюсь о подоконник. Лес антенн и печных труб, тысячи крыш, залитых лунным светом, дворцы и хижины, стоящие рядом. И повсюду они, мои зрители, спрятавшиеся за стенами, лежащие под одеялами. Может быть, те, кто уснул, и имеют право на покой. Но остальные -- тоже герои сериала, который идет каждую ночь с незапамятных времен. Тайные любовники будут играть сбежавших из тюрьмы гангстеров. Гуляки отправятся в крестовый поход за последним стаканчиком. Дежурные врачи проникнут в семейные тайны. Заблудившиеся будут искать друг друга, а избранные -- возможность заблудиться. Ночь выдаст обычную порцию загадочных преступлений и хитроумных интриг. Актеры не будут бесталанны, они сумеют солгать и разыграть комедию. Они до конца выдержат свои роли, а наиболее талантливые сорвут аплодисменты удивительными монологами. Не может быть и речи, чтобы пропустить очередную серию, жизнь царства тьмы -- бесконечный сериал. А если когда-нибудь у них иссякнет воображение, чтобы придумывать новые приключения, им достаточно будет взглянуть в сторону телека. И здесь мы им пригодимся. Я вижу, как вдали, в окне на последнем этаже высотного здания, вспыхивает свет в комнате прислуги. Три часа пятьдесят пять минут. Время "Саги". -- А знаешь, Марко, я как-то подумал, что наша работа по степени важности идет сразу после работы земледельцев. -- Почему? -- В чем нуждается человечество после жратвы? Чтобы ему рассказывали истории. -- Ты ставишь нас даже выше портных и агентов брачных контор? -- Конечно. Тристан резко снимает с головы наушники. Услышав звуковую заставку канала, мы приподнимаем головы. Фуга Баха зовет нас к экрану. Добро пожаловать, все желающие! -- Кто-нибудь из вас смотрел "Сагу" сегодня ночью? Луи задает этот вопрос почти каждое утро. Очевидно, у него такая манера здороваться. Этой ночью я проспал как убитый десять часов подряд. Тристан задремал перед телевизором, не досмотрев "Звездный путь", а Жером отправился на стадион бросать бумеранг. Матильда никогда не смотрит "Сагу" ночью; она записывает ее на видеомагнитофон, который включает за завтраком. Утром она решила, что что-то неправильно запрограммировала, так как в то время, когда она намазывала маслом хлеб, шел документальный фильм о добыче газа в Лаке. -- А что необычного было в этой серии, Луи? -- Ее сегодня не передавали. Пока мы перевариваем услышанное, в ушах продолжает звучать: "Ее сегодня не передавали". Насколько я помню, в 49-й серии не было ничего необычного. Члены нашей банды позволяли себе кое-что и почище. Ее сегодня не передавали. Помню только некоторые детали. Воротник из шкуры добермана, спрятанный в картонке из-под шляп. У Милдред сильный жар, и в бреду она что-то говорит на латыни. Что еще? Ее сегодня не передавали... Брюно бесит окружающих, цитируя к месту и не к месту Шекспира (его излюбленное изречение: "One pound of flesh"*. Он собирается посетить медиума, чтобы побеседовать с духом своего нового властителя дум. * Один фунт плоти (англ.). Ее сегодня не передавали... Вальтер и Мария видят один и тот же сон и в конце концов приглашают друг друга в свое ментальное пространство, чтобы исследовать самые потаенные уголки своих душ. Ее сегодня не передавали? Но что за этим скрывается? Конец пути? Может, случайный подводный камень пробил днище нашего судна, а мы не заметили этого? Старик предлагает нам найти объяснение. М