режнему ободран и грязен, но лицо его слегка пополнело за несколько дней, прошедших после первой встречи с мистером Пиквиком. Кланяясь нашему мягкосердечному старому другу, он пролепетал какие-то отрывистые слова благодарности и что-то забормотал о том, что он спасен от голодной смерти. - Хорошо, хорошо! - нетерпеливо перебил мистер Пиквик. - Ступайте с Сэмом. Я хочу поговорить с вами, мистер Джингль. Можете вы идти, не опираясь на его руку? - Конечно, сэр, - - к вашим услугам - - не очень быстро - - ноги ненадежны - - - в голове неладно - - все кружится - - похоже на землетрясение - - весьма. - Возьмите-ка меня под руку, - сказал мистер Пиквик. - Нет, нет, - возразил Джингль, - право же, не надо - - нет. - Вздор! - сказал мистер Пиквик. - Обопритесь на мою руку, прошу вас, сэр. Видя, что он смущен, взволнован и не знает, что делать, мистер Пиквик быстро разрешил вопрос, взяв больного актера под руку, и увел его с собою без дальнейших разговоров. Все это время физиономия мистера Сэмюела Уэллера выражала самое безграничное и неописуемое изумление, какое только можно вообразить. В глубоком молчании переводя взгляд с Джоба на Джингля и с Джингля на Джоба, он мог выговорить только: "Ах, черт побери!" Эти слова он повторил по крайней мере раз двадцать, и после этого усилия, казалось, окончательно лишился дара речи, а затем снова стал смотреть сперва на одного, потом на другого в безмолвном замешательстве и недоумении. - Где вы, Сэм? - оглянувшись, сказал мистер Пиквик. - Иду, сэр, - отозвался мистер Уэллер, машинально следуя за своим хозяином. Он все еще не сводил глаз с мистера Джоба Троттера, который молча шел рядом. Джоб сначала не поднимал глаз. Сэм, будучи не в силах оторваться от физиономии Джоба, налетал на проходивших мимо людей, падал на маленьких детей, цеплялся за ступеньки и перила, казалось вовсе этого не замечая, пока Джоб, украдкой взглянув на него, не сказал: - Как поживаете, мистер Уэллер? - Это он! - воскликнул Сэм; он окончательно установил личность Джоба, хлопнул себя по ляжке и пронзительно свистнул, давая исход своим чувствам. - Мои обстоятельства изменились, сэр, - заметил Джоб. - Похоже на то, что изменились, - подхватил мистер Уэллер, с нескрываемым удивлением созерцая лохмотья своего спутника. - Изменение, пожалуй, к худшему, мистер Троттер, как сказал джентльмен, когда ему разменяли полкроны на два фальшивых шиллинга и шесть пенсов. - Совершенно верно, - согласился Джоб, покачивая головой. - Теперь уже без обмана, мистер Уэллер. Слезы, - добавил Джоб с мимолетно блеснувшим лукавством, - слезы - не единственный показатель несчастья, да и не самый лучший. - Что правда, то правда, - выразительно произнес Сэм. - Они могут быть притворными, мистер Уэллер, - добавил Джоб. - Знаю, что могут, - согласился Сэм. - Есть люди, у которых они всегда наготове, нужно только вытащить пробку. - Вот именно! - подтвердил Джоб. - Но эти вещи не так легко подделать, мистер Уэллер, операция мучительная, пока их получишь. Тут он указал на свои желтые, впалые щеки и, засучив рукав куртки, обнажил руку: кость могла переломиться от одного прикосновения - такой тонкой и хрупкой казалась она под тонким покровом мускулов. - Что это вы с собой сделали? - отшатнувшись, воскликнул Сэм. - Ничего, - отвечал Джоб. - Вот уже много недель я ничего не делаю, пояснил он, - а ем и пью почти столько же. Сэм выразительным взглядом окинул худое лицо и жалкую одежду мистера Троттера, потом схватил его за руку и потащил за собой. - Куда вы, мистер Уэллер? - спросил Джоб, тщетно пытаясь вырваться из могучих рук своего бывшего врага. - Идем! - сказал Сэм. - Идем! Он не удостоил его дальнейших объяснений, пока они не добрались до буфетной, где он потребовал кружку портера. - Ну, выпейте все до последней капли, а потом опрокиньте крышку вверх дном, - сказал Сэм, - я хочу посмотреть, как вы приняли лекарство. - Но, право же, дорогой мистер Уэллер... - начал Джоб. - До дна! - повелительно сказал Сэм. После такого увещания мистер Троттер поднес кружку к губам и постепенно, почти незаметно, перевернул вверх дном. Один-единственный раз он приостановился, чтобы перевести дыхание, но не отрывал кружки от губ, а через несколько секунд уже держал ее перевернутою в вытянутой руке. Ничего не вылилось, только клочья пены отрывались от края и лениво падали на пол. - Чистая работа! - одобрил Сэм. - Ну, как вы себя чувствуете теперь? - Лучше, сэр. Как будто лучше, - ответил Джоб. - Ну, конечно, - внушительно произнес Сэм. - Это все равно, что накачать газу в воздушный шар. Я простым глазом вижу, что вы потолстели после этой операции. Что скажете о второй кружке таких же размеров? - Я бы отказался, очень вам признателен, сэр, - отвечал Джоб, - я бы предпочел отказаться. - Ну, а что вы скажете о чем-нибудь более существенном? - осведомился Сэм. - Благодаря вашему достойному хозяину, сэр, - сообщил мистер Троттер, в три часа без четверти мы получили половину бараньей ноги, зажаренной вместе с картофелем. - Как! Это он о вас позаботился? - с ударением спросил Сэм. - Да, сэр, - ответил Джоб. - Больше того, мистер Уэллер: мой хозяин был очень болен, а он дал нам камеру - раньше мы жили в конуре - и заплатил за нее, сэр, и приходил ночью к нам, когда его никто не мог видеть. Мистер Уэллер, - сказал Джоб, на этот раз с непритворными слезами на глазах, - я готов служить этому джентльмену до тех пор, пока не свалюсь мертвый к его ногам. - Вот как! - воскликнул Сэм. - Я вас должен огорчить, мой друг. Это не пройдет. У Джоба Троттера был недоумевающий вид. - Молодой человек, говорю вам: это не пройдет! - решительно повторил Сэм. - Никто не будет ему служить, кроме меня. И раз уж мы об этом заговорили, я вам открою еще один секрет, - добавил Сэм, расплачиваясь за портер. Я никогда не слыхал, заметьте это, и в книжках не читал и на картинках не видал ни одного ангела в коротких штанах и гетрах - и, насколько я помню, ни одного в очках, хотя, может быть, такие и бывают, - но заметьте мои слова, Джоб Троттер: несмотря на все это, он - чистокровный ангел, и пусть кто-нибудь посмеет мне сказать, что знает другого такого ангела! Бросив этот вызов, мистер Уэллер спрятал сдачу в боковой карман и, подкрепив свои слова многочисленными кивками и жестами, немедленно отправился разыскивать того, о ком говорил. Они нашли мистера Пиквика в обществе Джингля, с которым тот очень серьезно беседовал, не обращая внимания на людей, собравшихся для игры в мяч во дворе. Это были весьма разношерстные люди, и на них стоило посмотреть хотя бы из праздного любопытства. - Хорошо, - говорил мистер Пиквик, когда Сэм со своим спутником подошел ближе, - подождите, пока поправитесь, а теперь подумайте об этом. Скажите мне свое решение, когда окрепнете, и мы обсудим это дело. А сейчас идите в свою комнату. Вы устали и слишком слабы, чтобы долго оставаться на воздухе. Мистер Альфред Джингль, утративший последние проблески своего прежнего оживления и даже ту мрачную веселость, какую он на себя напустил, когда мистер Пиквик впервые увидел его в бедственном положении, молча отвесил низкий поклон и, знаком приказав Джобу не следовать за ним, медленно поплелся прочь. - Любопытная сцена, не правда ли, Сэм? - сказал мистер Пиквик, добродушно оглядываясь. - Очень даже любопытная, сэр, - отвечал Сэм. - Чудесам никогда конца не будет, - добавил он, разговаривая сам с собою, - я жестоко ошибаюсь, если этот-вот Джингль не прибег к помощи чего-нибудь вроде водокачки. Пространство, обнесенное стеною в той части Флита, где стоял мистер Пиквик, было достаточно велико и служило хорошей площадкой для игры в мяч; с одной стороны возвышалась, конечно, стека, а с другой - та часть тюрьмы, окна которой смотрели на собор св. Павла или, вернее, должны были смотреть, не будь здесь стены. Во всевозможных позах, усталые и праздные, сидели или слонялись многочисленные должники; большинство ожидало в тюрьме вызова в Суд по делам о несостоятельности, тогда как другие отбывали свои сроки и по мере сил старались убить время. Одни были ободраны, другие хорошо одеты, многие грязны, очень немногие опрятны, но все они шатались, слонялись и бродили здесь так же вяло и бесцельно, как дикие звери в зверинце. Из окон, выходивших во двор, высовывались люди, которые громко разговаривали со своими знакомыми внизу, или перебрасывались мячом с предприимчивыми игроками на дворе, или наблюдали за игрою в мяч, или следили за мальчишками, выкрикивавшими результаты игры. Грязные женщины в стоптанных башмаках сновали взад и вперед, направляясь в кухню, находившуюся в углу двора; дети кричали, дрались и играли в другом углу. Стук кеглей и возгласы игроков сливались с сотней других звуков, везде шум и суета - везде, за исключением маленького, жалкого сарая в нескольких ярдах от этого места, где в ожидании пародии на следствие лежало неподвижное и посиневшее тело канцлерского арестанта, который умер прошлой ночью! Тело! Таков юридический термин для обозначения беспокойного, мятущегося клубка забот и тревог, привязанностей, надежд и огорчений, из которых создан живой человек. Закон получил его тело, и здесь лежало оно, облаченное в саван, - жуткий свидетель милосердия закона. - Не желаете ли заглянуть в свистушку, сэр? - осведомился Джоб Троттер. - Что вы имеете в виду? - в свою очередь спросил мистер Пиквик. - Свистушка - там свищут, сэр, - вмешался мистер Уэллер. - Что это такое, Сэм? Там продают птиц? - полюбопытствовал мистер Пиквик. - Что вы, сэр, господь с вами! - сказал Джоб. В свистушке продают спиртные напитки, сэр. Мистер Джоб Троттер кратко объяснил, что под угрозой большого штрафа запрещено проносить в долговую тюрьму спиртные напитки, а так как этот товар высоко ценится леди и джентльменами, здесь заключенными, то некоторые расчетливые тюремщики решили из корыстных побуждений смотреть сквозь пальцы на двух-трех арестантов, получающих прибыль от розничной торговли излюбленным напитком - джином. - Такой порядок, сэр, постепенно ввели во всех долговых тюрьмах, добавил мистер Троттер. - И он имеет одно большое преимущество, - вставил Сэм, - тюремщики изо всех сил стараются поймать контрабандистов, кроме тех, кто им платит, а когда об этом печатается в газетах, их хвалят за бдительность. Отсюда две выгоды: прочим неповадно заниматься торговлей, а тюремщики пользуются хорошей репутацией. - Совершенно верно, мистер Уэллер, - подтвердил Джоб. - Но разве никогда не обыскивают этих камер, чтобы узнать, не спрятан ли там спирт? - спросил мистер Пиквик. - Конечно, обыскивают, сэр, - отвечал Сэм, - но тюремщики узнают заранее и предупреждают свистунов, а потом можете свистеть сколько угодно все равно ничего не найдете. Тем временем Джоб постучался в дверь, которую открыл джентльмен с растрепанной шевелюрой; он запер ее, как только они вошли, и ухмыльнулся; в ответ ухмыльнулся Джоб, а также Сэм; мистер Пиквик, предполагая, что этого ждут и от него, не переставал улыбаться до конца свидания. Джентльмен с растрепанной шевелюрой был, казалось, вполне удовлетворен такой молчаливой манерой вести дела и, достав из-под кровати плоскую глиняную флягу, вмещавшую около двух кварт, наполнил три стакана джином, с которым Джоб Троттер и Сэм расправились мастерски. - Еще? - спросил джентльмен-свистун. - Хватит! - ответил Джоб Троттер. Мистер Пиквик расплатился, дверь открылась, и они вышли; растрепанный джентльмен дружески кивнул мистеру Рокеру, случайно проходившему мимо. Затем мистер Пиквик отправился бродить по всем галереям и лестницам и еще раз обошел весь двор. Большинство обитателей тюрьмы, казалось, состояло из Майвинсов, Сментлей, священников, мясников и шулеров, встречавшихся снова, и снова, и снова. Во всех закоулках, и лучших и худших, была все та же грязь, та же суета и шум. Вся тюрьма как будто была охвачена беспокойством и тревогой, а люди толпились и шныряли, как тени в тревожном сне. - Я видел достаточно, - сказал мистер Пиквик, бросаясь в кресло в своей маленькой камере. - У меня голова болит от этих сцен и сердце тоже болит. Отныне я буду пленником в своей собственной камере. И мистер Пиквик твердо держался этого решения. В течение трех долгих месяцев он целыми днями сидел взаперти, выходя подышать воздухом только ночью, когда большинство его товарищей по тюрьме спали или пьянствовали в своих камерах. Его здоровье начало страдать от такого сурового заключения. Но, несмотря на непрерывные мольбы Перкера и друзей и еще более неотступные предостережения и увещания мистера Сэмюела Уэллера, он ни на йоту не изменил своего непоколебимого решения. ГЛАВА XLVI сообщает о трогательном и деликатном поступке, не лишенном остроумия, задуманном и совершенном фирмою "Додсон и Фогг" За неделю до конца июля на Госуэлл-стрит показался быстро катившийся наемный кабриолет, номер которого остался нам неизвестен. В него были втиснуты трое, кроме кэбмена, сидевшего на собственном отдельном сиденье сбоку. Поверх фартука экипажа свисали две шали, принадлежавшие, по всей вероятности, двум маленьким сварливым на вид леди, прикрытым фартуком; между ними, сжатый как только возможно, вдвинут был джентльмен, неповоротливый и смиренный, которого резко обрывали то одна, то другая из упомянутых сварливых леди при любой его попытке сделать какое-либо замечание. Две сварливые леди и неповоротливый джентльмен давали кэбмену противоречивые указания, преследующие одну общую цель, а именно: он должен был остановиться у подъезда миссис Бардл, причем неповоротливый джентльмен, явно бросая вызов сварливым леди, утверждал, что дверь зеленая, а не желтая. - Кучер, остановитесь у дома с зеленой дверью, - сказал неповоротливый джентльмен. - Вот несносное создание! - воскликнула одна из сварливых леди. Кучер, остановитесь вон там, у дома с желтой дверью. Кэбмен, собиравшийся остановиться у дома с зеленой дверью, так резко дернул лошадь, что она едва не въехала задом в кабриолет, после чего он позволил ей снова опустить передние ноги на землю и затормозил. - Ну, где же мне остановиться? - спросил кэбмен. Решайте. Я только хочу знать - где? Спор возобновился с новым пылом, а так как лошади досаждала муха, садившаяся ей на нос, то кэбмен, воспользовавшись досугом, хлестал ее по голове, руководствуясь принципом противоположных раздражений. - Решает большинство голосов, - сказала, наконец, одна из сварливых леди. - Кучер, дом с желтой дверью! Но когда кабриолет с шиком подъехал к дому с желтой дверью, "произведя больше шуму, чем собственный экипаж", как заметила с торжеством одна из сварливых леди, и когда кэбмен соскочил, чтобы помочь дамам выйти из экипажа, маленькая круглая голова юного Томаса Бардла высунулась из окна дома с красной дверью, расположенного дальше. - Возмутительно! - воскликнула только что упомянутая сварливая леди, бросив уничтожающий взгляд на неповоротливого джентльмена. - Моя милая, я не виноват, - сказал неповоротливый джентльмен. - Молчи, болван! - отрезала леди. - Кучер, к дому с красной дверью! О, если случалось когда-нибудь женщине иметь дело с грубияном, которому приятно оскорблять свою жену при каждом удобном случае в присутствии посторонних, то эта женщина - я! - Вы бы постыдились, Редль, - сказала вторая маленькая женщина - не кто иная, как миссис Клаппинс. - Что же я сделал? - осведомился мистер Редль. - Молчи, болван, молчи, или я забуду, что я женщина, и поколочу тебя! воскликнула миссис Редль. Пока длился этот диалог, кэбмен весьма позорно вел лошадь под уздцы к дому с красной дверью, которую уже открыл юный Бардл. Поистине это был недостойный и унизительный способ подъезжать к дому друзей! Рысак не подкатил бешено к подъезду, кэбмен не соскочил с козел и не забарабанил в дверь, не откинул фартука в самый последний момент, дабы леди не сидели на ветру, и не передал им шалей, как это делает кучер "собственного экипажа"! Никакого шика; это было вульгарнее, чем прийти пешком. - Ну, Томми, - сказала миссис Клаппинс, - как здоровье твоей бедной мамочки? - Она совсем здорова, - отвечал юный Бардл. Она готова и ждет в гостиной. И я тоже готов. Тут юный Бардл засунул руки в карманы и начал прыгать с нижней ступеньки подъезда на тротуар и обратно. - А еще кто-нибудь едет с нами, Томми? - спросила миссис Клаппинс, поправляя пелерину. - Миссис Сендерс едет, - отвечал Томми. - И я тоже еду. - Дрянной мальчишка, - пробормотала миссис Клаппинс. - Он только о себе и думает. Послушай, милый Томми... - Что? - отозвался юный Бардл. - Еще кто-нибудь едет, миленький? - вкрадчиво осведомилась миссис Клаппинс. - Миссис Роджерс едет, - отвечал юный Бардл, тараща глаза. - Как! Леди, которая сняла комнату? - воскликнула миссис Клаппинс. Юный Бардл глубже засунул руки в карманы и кивнул ровно тридцать пять раз, давая понять, что речь идет о леди жилице и ни о ком другом. - Ах, боже мой, - сказала миссис Клаппинс, - да это настоящий пикник. - А если бы вы знали, что припрятано в буфете! - подхватил юный Бардл. - А что там, Томми? - ласково спросила миссис Клаппинс. - Я уверена, что мне ты скажешь, Томми. - Нет, не скажу, - возразил юный Бардл, покачав головой и снова взбираясь на нижнюю ступеньку. - Противный ребенок! - пробормотала миссис Клаппинс. - Какой упрямый, скверный мальчишка! Ну, Томми, скажи же своей дорогой Клаппи. - Мама запретила говорить! - ответил юный Бардл. - И мне тоже дадут, и мне тоже! Вдохновленный такой перспективой, скороспелый ребенок с удвоенным рвением занялся своей утомительной игрой. Вышеприведенный допрос невинного младенца происходил, пока мистер и миссис Редль и кэбмен препирались из-за денег. Когда спор окончился в пользу кэбмена, миссис Редль подошла нетвердыми шагами к миссис Клаппинс. - Ах, Мэри-Энн! Что случилось? - спросила миссис Клаппинс. - Я вся дрожу, Бетси, - отвечала миссис Редль. Редль - не мужчина, он все взваливает на меня. Вряд ли это было справедливо по отношению к злосчастному мистеру Редлю, ибо добрая супруга отстранила его в самом начале спора и властно приказала держать язык за зубами. Впрочем, он не имел возможности оправдаться, так как у миссис Редль обнаружились недвусмысленные симптомы приближающегося обморока. Заметив это из окна гостиной, миссис Бардл, миссис Сендерс, жилица и служанка жилицы поспешно вышли и проводили ее в дом, болтая без умолку и всемерно выражая жалость и сострадание, словно она была несчастнейшей из смертных. В гостиной ее уложили на диван, и жилица со второго этажа, сбегав к себе, вернулась с флаконом нашатырного спирта, каковой она, крепко обняв миссис Редль за шею, прижимала со всей женственной заботливостью и жалостью к ее носу до тех пор, пока эта леди, долго отбивавшаяся, не вынуждена была заявить, что чувствует себя гораздо лучше. - Ах, бедняжка! - воскликнула миссис Роджерс. Я слишком хорошо понимаю ее чувства. - Ах, бедняжка! Я тоже! - подхватила миссис Сендерс. И тогда все леди застонали хором и объявили, что они-то понимают, в чем тут дело, и жалеют ее от всего сердца. Даже маленькая служанка жилицы, тринадцати лет и трех футов росту, выразила шепотом сочувствие. - Но что же случилось? - спросила миссис Бардл. - Вот именно! Что расстроило вас, сударыня? - осведомилась миссис Роджерс. - Меня сильно взволновали, - укоризненным тоном произнесла миссис Редль. В ответ на это леди устремили негодующий взгляд на мистера Редля. - Дело вот в чем, - сказал злополучный джентльмен, выступая вперед. Когда мы сошли у подъезда, начался спор с кучером кабриоле... Громкий вопль его жены, вызванный этим последним словом, заглушил дальнейшие объяснения. - Вы бы лучше нас оставили, Редль, пока мы не приведем ее в чувство, сказала миссис Клаппинс. В вашем присутствии она никогда не оправится. Все леди были того же мнения. Поэтому мистера Редля вытолкали из комнаты и предложили ему прогуляться по двору. Он прогуливался около четверти часа, после чего миссис Бардл с торжественным видом объявила ему, что теперь он может войти, но должен быть очень осторожен в обращении с женой. Миссис Бардл знает, что у него не было дурных намерений, но Мэри-Энн очень слаба, и если он не остережется, то может потерять ее, когда меньше всего этого ждет, что впоследствии явится для него весьма мучительным воспоминанием, и так далее. Мистер Редль выслушивал все это с большим смирением и вскоре вернулся в гостиную сущей овечкой. - Ах, миссис Роджерс, сударыня! - воскликнула миссис Бардл. - Да ведь я вас еще не познакомила! Мистер Редль, сударыня, миссис Клаппинс, сударыня, миссис Редль, сударыня. - Сестра миссис Клаппинс, - добавила миссис Сендерс. - О, в самом деле! - благосклонно сказала миссис Роджерс, ибо она была жилицей и прислуживала всем ее служанка, и потому, по своему положению, она держала себя скорее благосклонно, чем непринужденно. - В самом деле? Миссис Редль сладко улыбнулась, мистер Редль поклонился, а миссис Клаппинс заявила, что "она радуется случаю познакомиться с такой леди, как миссис Роджерс, о которой она слышала столько хорошего". Этот комплимент был принят вышеупомянутой леди с изысканным благоволением. - Знаете, мистер Редль, - сказала миссис Бардл, - вам должно быть очень лестно: вы и Томми - единственные джентльмены, которые будут сопровождать леди к "Испанцу" в Хэмстед. Не правда ли, миссис Роджерс, не правда ли, сударыня? - О, конечно, сударыня! - отозвалась миссис Роджерс, после чего все остальные леди ответили: - О, конечно! - Разумеется, я это чувствую, - сказал мистер Редль, потирая руки и обнаруживая поползновение развеселиться. - Сказать вам правду, я говорил, когда мы ехали сюда в кабриоле... При этих словах, пробуждавших столько мучительных воспоминаний, миссис Редль снова приложила носовой платок к глазам и испустила приглушенный вопль, после чего миссис Бардл грозно посмотрела на мистера Редля, давая понять, что лучше бы он помолчал, и с достоинством попросила служанку миссис Роджерс "подать вино". Это послужило сигналом для извлечения сокровищ, скрытых в буфете, откуда появилось несколько тарелок с апельсинами и бисквитами, бутылка доброго старого портвейна за шиллинг десять пенсов и бутылка прославленного хереса из Ост-Индии за четырнадцать пенсов. Все это было подано в честь жилицы и доставило беспредельное удовольствие всем присутствовавшим. К великому ужасу миссис Клаппинс, Томми сделал попытку рассказать, как его допрашивали по поводу буфета (к счастью, попытка была пресечена в корне рюмочкой старого портвейна, который попал ему "не в то горло" и на секунду подверг опасности его жизнь), после чего компания отправилась на поиски хэмстедской кареты. Она была вскоре найдена, и часа через два они благополучно прибыли в "Испанские сады", где первый же поступок злосчастного мистера Редля едва не вызвал нового обморока у его дражайшей супруги, ибо он ни больше ни меньше как заказал чай на семерых, тогда как (это мнение высказывали все леди) проще всего было, чтобы Томми пил из чьей-нибудь чашки или из всех чашек, когда официант отвернется, что сэкономило бы порцию чаю, и от этого чай был бы ничуть не хуже! Однако делать было нечего, и поднос появился с семью чашками и блюдцами, а также с хлебом и маслом на семерых. Миссис Бардл единогласно была избрана председательницей, миссис Роджерс поместилась по правую руку от нее, а миссис Редль - по левую, и пиршество началось очень весело. - Как очаровательна деревня! - вздохнула миссис Роджерс. - Мне бы хотелось всегда там жить. - О, вам бы не понравилось, сударыня! - с некоторой поспешностью отозвалась миссис Бардл, ибо, принимая во внимание сдаваемую ею квартиру, отнюдь не следовало поощрять подобное расположение духа. --Вам бы не понравилось, сударыня. - Мне кажется, вы не удовольствовались бы деревней, сударыня; вы такая веселая, все ищут знакомства с вами, - подхватила маленькая миссис Клаппинс. - Быть может, сударыня, быть может, - прошептала жилица бельэтажа. - Для одиноких людей, у которых нет никого, кто бы их любил и о них заботился, или для тех, кто изведал горе или что-нибудь в этом роде, - для них хороша деревня, - заметил мистер Редль, слегка приободряясь и поглядывая вокруг. - Деревня, как говорится, приют для раненой души... Из всех замечаний, какие мог сделать злополучный человек, это было наименее удачным. Конечно, миссис Бардл залилась слезами и попросила позволения тотчас же встать из-за стола; вслед за нею не преминул жалобно зареветь и ее чувствительный отпрыск. - Кто бы поверил, сударыня, - гневно воскликнула миссис Редль, обращаясь к жилице бельэтажа, - что женщина может выйти замуж за такое бесчеловечное существо, которое ежеминутно оскорбляет женские чувства, сударыня! - Милая моя! - запротестовал мистер Редль. - Милая моя, у меня и в мыслях этого не было! - У тебя в мыслях не было, - сердито и презрительно повторила миссис Редль. - Уйди! Видеть тебя не могу, чудовище! - Тебе не следует волноваться, Мэри-Энн, - вмешалась миссис Клаппинс. Право же, ты должна беречь себя, моя дорогая, а этого ты никогда не делаешь. Да уйдите же, Редль, будьте так добры, ведь вы ее только раздражаете! - В самом деле, сэр, вы бы лучше взяли свой чай и удалились, - сказала миссис Роджерс, снова прибегая к своему флакону. Миссис Сендерс, которая, по обыкновению, приналегала на хлеб с маслом, высказала то же мнение, и мистер Редль потихоньку удалился. Затем юный Бардл, хотя он был уже несколько велик для таких объятий, торжественно был водружен на колени матери, во время каковой процедуры его башмаки очутились на чайном подносе, произведя некоторый беспорядок среди чашек и блюдец. Так как истерические припадки, заразительные в дамском обществе, редко затягиваются, то, расцеловав юного Бардла и немножко всплакнув над ним, миссис Бардл оправилась, спустила его с колен, подивилась, как это она могла быть такой глупышкой, и налила себе еще чаю. В этот самый момент раздался стук подъезжающего экипажа, и леди, подняв глаза, увидели наемную карету, остановившуюся у ворот сада. - Еще кто-то приехал, - заметила миссис Сендерс. - Это джентльмен, - сказала миссис Редль. - Как! Да ведь это мистер Джексон, молодой человек из конторы Додсона и Фогга! - воскликнула миссис Бардл. - Ах, боже мой! Неужели мистер Пиквик уплатил убытки? - Или согласился на брак! - подхватила миссис Клаппинс. - Ах, какой медлительный джентльмен! - воскликнула миссис Роджерс. Почему он не поторопится? Когда леди произнесла эти слова, мистер Джексон отошел от кареты, сделав предварительно какое-то замечание обтрепанному человеку в черных гамашах и с толстой ясеневой палкой, только что вышедшему из экипажа, и, закручивая при этом волосы под полями шляпы, направился к тому месту, где сидели леди. - В чем дело? Что-нибудь случилось, мистер Джексон? - взволнованно осведомилась миссис Бардл. - Решительно ничего, сударыня, - ответил мистер Джексон. - Как поживаете, леди? Я должен просить прощения за то, что вторгаюсь в вашу компанию, но закон, леди... закон. Принеся извинения, мистер Джексон улыбнулся, отвесил общий поклон и снова закрутил волосы. Миссис Роджерс шепнула миссис Редль, что он очень элегантный молодой человек. - Я зашел на Госуэлл-стрит, - продолжал Джексон, - и, узнав от служанки, что вы здесь, нанял карету и приехал. Нам нужно видеть вас в городе, миссис Бардл. - Ах! - воскликнула эта леди, встрепенувшись от неожиданного сообщения. - Да, - подтвердил Джексон, покусывая губы. - Это очень важное и срочное дело, не терпящее отлагательства. Именно так выразился Додсон, а также и Фогг. Я задержал карету, чтобы отвезти вас назад. - Как странно! - удивилась миссис Бардл. По мнению всех леди, это было действительно очень странно, но они единогласно пришли к тому заключению, что дело, должно быть, очень важное, иначе Додсон и Фогг не прислали бы за нею, и что дело это срочное, а посему следует немедленно ехать к Додсону и Фоггу. Есть основания гордиться и важничать, когда тебя с такой чудовищной поспешностью вызывают твои адвокаты, и миссис Бардл испытывала некоторое удовольствие, главным образом потому, что это должно было повысить ей цену в глазах жилицы бельэтажа. Она как-то глупо улыбнулась, притворилась очень недовольной и колеблющейся и, наконец, пришла к тому заключению, что, кажется, нужно ехать. - Не хотите ли освежиться после поездки, мистер Джексон? - предложила миссис Бардл. - Право же, нельзя терять время, - ответил Джексон. - И я здесь с приятелем, - добавил он, посмотрев на человека с ясеневой палкой. - Попросите своего приятеля пожаловать сюда, сэр, - сказала миссис Бардл. - Пожалуйста, пригласите своего приятеля. - Благодарю вас, не стоит, - возразил мистер Джексон, слегка замявшись. - Он не привык к обществу леди и будет стесняться. Если вы прикажете лакею подать ему стаканчик чего-нибудь покрепче, вряд ли он откажется выпить - можете его испытать! Мистер Джексон игриво покрутил пальцами вокруг носа, давая понять слушателям, что он говорит иронически. Лакей был немедленно отправлен к застенчивому джентльмену, и застенчивый джентльмен выпил, мистер Джексон тоже выпил, и леди выпили - за компанию. Затем мистер Джексон объявил, что пора ехать, после чего миссис Сендерс, миссис Клаппинс и Томми (которые должны были сопровождать миссис Бардл, тогда как прочие остались на попечении мистера Редля) разместились в карете. - Айзек, - сказал Джексон, когда миссис Бардл собиралась последовать за ними, и посмотрел на человека с ясеневой палкой, сидевшего на козлах и курившего сигару. - Что? - Это миссис Бардл. - Я давным-давно догадался, - ответил тот. Миссис Бардл влезла в карету, мистер Джексон влез вслед за ней, и они уехали. Миссис Бардл невольно призадумалась над тем, что сказал приятель мистера Джексона. Ну, и проницательный народ эти джентльмены законники! Господи помилуй, как они знают людей.! - Печальная история с издержками нашей фирмы, не правда ли? - сказал мистер Джексон, когда миссис Сендерс и миссис Клаппинс заснули. - Я имею в виду ваш счет. - Очень жаль, что они не получили по счету, - отозвалась миссис Бардл. - Но если вы, господа юристы, ведете такие дела на свой риск, приходится, знаете ли, терпеть иногда убытки. - Мне говорили, что после процесса вы выдали им обязательство на сумму издержек по вашему делу? - осведомился Джексон. - Да. Пустая формальность, - ответила миссис Бардл. - Разумеется, - сухо подтвердил Джексон. - Только пустая формальность. Они продолжали путь, и миссис Бардл заснула. Спустя немного она проснулась, когда остановилась карета. - Ах, боже мой! - воскликнула эта леди. - Мы уже приехали в Фрименс-Корт? - Нам не нужно было ехать так далеко, -возразил Джексон. - Будьте добры, выходите. Миссис Бардл, еще не успев хорошенько проснуться, повиновалась. Это было странное место: высокая стена, посередине ворота, за которыми был виден свет газового фонаря. - Ну-с, леди! - крикнул человек с ясеневой палкой, заглядывая в карету и встряхивая миссис Сендерс, чтобы ее разбудить. - Пожалуйте! Растормошив свою приятельницу, миссис Сендерс вышла из экипажа. Миссис Бардл, опираясь на руку Джексона и ведя Томми, уже вошла в ворота. Приятельницы последовали за ней. Комната, в которой они очутились, показалась еще более странной. Сколько здесь толпилось мужчин! И как они таращили глаза! - Где мы? - останавливаясь, спросила миссис Бардл. - В одном из наших общественных учреждений, - ответил Джексон, поспешно увлекая ее к двери и оглядываясь, чтобы узнать, следуют ли за ним остальные. Смотрите в оба, Айзек. - Будьте благонадежны, - отозвался человек с ясеневой палкой. Дверь тяжело захлопнулась за ними, и они спустились с нескольких ступенек. - Ну, вот мы и прибыли. Все в порядке и все на месте, миссис Бардл! воскликнул Джексон, с торжеством озираясь вокруг. - Что это значит? - осведомилась миссис Бардл, у которой замерло сердце. - Узнаете! - отвечал Джексон, отводя ее в сторону. - Не пугайтесь, миссис Бардл. Не бывало еще на свете человека более деликатного, чем Додсон, сударыня, и более гуманного, чем Фогг. С деловой точки зрения они обязаны были задержать вас в обеспечение своих издержек, но они хотели щадить по мере сил ваши чувства. Сколь утешительно будет для вас подумать о том, как это было сделано! Это Флит, сударыня. Желаю вам спокойной ночи, миссис Бардл. Спокойной ночи, Томми! Когда Джексон убежал в сопровождении человека с ясеневой палкой, другой человек с ключом в руке, наблюдавший эту сцену, повел ошеломленную женщину ко второй короткой лестнице, ведущей к двери. Миссис Бардл пронзительно взвизгнула, Томми заревел, миссис Клаппинс съежилась, а миссис Сендерс молча обратилась в бегство, ибо перед ними стоял оклеветанный мистер Пиквик, совершавший вечернюю прогулку, и за ним - Сэмюел Уэллер, который при виде миссис Бардл насмешливо снял шляпу, в то время как его хозяин с негодованием повернулся на каблуках. - Не надоедайте этой женщине, - сказал тюремщик Уэллеру, - она только что доставлена. - Арестована! - воскликнул Сэм, быстро надевая шляпу. - Кто истец? По какому делу? Да говорите же, старина! - Додсон и Фогг, - ответил тот. - Арестована на основании обязательства уплатить все их издержки. - Джоб, сюда, Джоб! - кричал Сэм, бросаясь в коридор. - Бегите к мистеру Перкеру, Джоб! Он нужен мне немедленно. От этого нам будет прок. Вот так потеха! Ура! Где командир? Но никакого ответа не последовало, ибо Джоб, получив поручение, мгновенно бросился бежать сломя голову, а миссис Бардл упала в обморок, на этот раз по-настоящему. ГЛАВА XLVII посвящена преимущественно деловым вопросам и временной победе Додсона и Фогга. Мистер Уинкль появляется вновь при необычайных обстоятельствах. Доброта мистера Пиквика одерживает верх над его упрямством Джоб Троттер, не замедляя шага, мчался по Холборну то посреди мостовой, то по тротуару, то по водосточной канаве - в зависимости от того, где легче было проскользнуть среди мужчин, женщин, детей и экипажей, двигавшихся по этой улице; преодолевая все препятствия, он ни на секунду не останавливался, пока не добежал до ворот Грейз-Инна. Но, несмотря на развитую им скорость, он опоздал: ворота были заперты за полчаса до его прихода; а когда он отыскал прачку мистера Перкера, которая проживала с замужней дочерью, удостоившей своей руки приходящего лакея, обитавшего в каком-то доме на какой-то улице по соседству с каким-то пивоваренным заводом где-то за Грейз-Инн-лейном, осталось не больше четверти часа до закрытия тюрьмы на ночь. Затем пришлось извлекать мистера Лаутена из задней комнаты "Сороки и Пня". Едва Джоб успел справиться с этой задачей и передать поручение Сэма Уэллера, как пробило десять часов. - Ну вот, - сказал Лаутен, - теперь уже слишком поздно. Вы не попадете сегодня в тюрьму. Придется вам ночевать на улице, приятель. - Обо мне не беспокойтесь, - сказал Джоб. - Я могу спать где угодно. Но не лучше ли повидать мистера Перкера сегодня, чтобы завтра утром отправиться первым делом в тюрьму? - Ну, что ж, - подумав, отвечал Лаутен, - если бы речь шла о ком-нибудь другом, мистер Перкер был бы не в восторге, явись я к нему на дом, но раз это касается мистера Пиквика, я, пожалуй, могу нанять кэб за счет конторы. Избрав такую линию поведения, мистер Лаутен надел шляпу и, попросив собравшуюся компанию выбрать заместителя председателя на время его отсутствия, отправился к ближайшей стоянке экипажей. Наняв наилучший кэб, он приказал ехать к Рассел-скверу, Монтегю-плейс. У мистера Перкера был в этот день званый обед, о чем свидетельствовали освещенные окна гостиной, доносившиеся оттуда звуки настроенного большого рояля и не поддающегося настройке маленького голоса, а также одуряющий запах жаркого на лестнице и в вестибюле. Дело в том, что два превосходных провинциальных агентства приехали в город одновременно, и по этому случаю собралось приятное маленькое общество, в состав которого входили мистер Сникс, глава общества страхования жизни, мистер Прози, известный адвокат, три поверенных, один уполномоченный конкурсного управления по имуществу каких-то банкротов, юрист из Темпля, его ученик - самоуверенный молодой джентльмен с маленькими глазками, написавший увлекательную книжку о праве передачи имущества с великим множеством примечаний и сносок, и еще несколько именитых и важных особ. От этой-то высокопросвещенной компании и оторвался маленький Перкер, когда ему шепотом доложили о приходе его клерка. В столовой он застал мистера Лаутена и Джоба Троттера, казавшихся очень тусклыми и призрачными при свете кухонной свечи, которую поставил на стол джентльмен, снизошедший до того, чтобы появляться в коротких плюшевых штанах и бумажных чулках, за жалованье, выплачиваемое по третям, и соответственно своему положению презиравший клерка и все, что имело отношение к "конторам". - Ну, Лаутен, что случилось? - сказал маленький мистер Перкер, закрывая дверь. - Получено какое-нибудь важное письмо? - Нет, сэр, - ответил Лаутен. - Вот посланный от мистера Пиквика, сэр. - От мистера Пиквика? - переспросил маленький человек, быстро поворачиваясь к Джобу. - В чем дело? - Додсон и Фогг засадили миссис Бардл за неуплату судебных издержек, сообщил Джоб. - Не может быть! - воскликнул Перкер, засовывая руки в карманы и прислоняясь к буфету. - Верно, - подтвердил Джоб. - Кажется, они выудили у нее сейчас же после суда обязательство уплатить все их издержки. - Здорово! - заявил Перкер, вынимая руки из карманов и выразительно постукивая суставами правой руки по ладони левой. - Самые хитрые мерзавцы, с какими я когда-либо имел дело. - Умнейшие дельцы, каких я только знаю, сэр, - заметил Лаутен. - Умнейшие! - подтвердил Перкер. - Не знаешь, куда нырнут. - Совершенно верно, сэр, не знаешь, - согласился Лаутен. Засим оба - и патрон и клерк - погрузились на несколько секунд в размышления, и лица у них были такие оживленные, словно дело касалось какого-нибудь прекрасного и гениального открытия в умозрительной сфере. Когда они несколько оправились от восторженного транса, Джоб Троттер изложил вторую половину данного ему поручения. Перкер задумчиво кивнул головой и достал часы. - Ровно в десять я буду там, - сказал маленький человек. - Сэм совершенно прав. Так и передайте ему. Не хотите ли стакан вина, Лаутен? - Нет, благодарю, сэр. - Кажется, вы хотели сказать "да", - возразил маленький человек, доставая из буфета графин и стаканы. Так как Лаутен действительно хотел сказать "да", то больше он ничего по этому поводу не говорил и, обратившись к Джобу, спросил театральным шепотом, не отличается ли портрет Перкера, висевший против камина, поразительным сходством с оригиналом, на что Джоб, конечно, ответил утвердительно. Стаканы были наполнены, Лаутен выпил за здоровье миссис Перкер и деток, а Джоб - за здоровье Перкера. Джентльмен в коротких плюшевых штанах и бумажных чулках, считая, что в его обязанности отнюдь не входит провожать людей, приходящих из конторы, упорно не являлся на звонок, и они обошлись без провожатого. Поверенный направился к своим гостям, клерк - в "Сороку и Пень", а Джоб - на Ковент-Гарденский рынок, несомненно с целью переночевать в какой-нибудь корзине из-под овощей. На следующее утро, ровно в назначенный час, добродушный маленький поверенный постучался в дверь к мистеру Пиквику, которую Сэм Уэллер тотчас поспешно распахнул перед ним. - Мистер Перкер, сэр, - сказал Сэм, докладывая о посетителе мистеру Пиквику, сидевшему в задумчивой позе у окна. - Очень рад, что вы случайно заглянули к нам, сэр. Кажется, хозяин хочет кое о чем с вами поговорить, сэр. Перкер бросил многозначительный взгляд на Сэма, давая понять, что не заикнется о вызове, и, поманив его к себе, шепнул ему что-то на ухо. - Может ли это быть, сэр? - воскликнул Сэм, попятившись от изумления. Перкер кивнул и улыбнулся. Мистер Сэмюел Уэллер посмотрел на маленького адвоката, потом снова на мистера Пиквика, потом на потолок, потом снова на Перкера, ухмыльнулся, расхохотался и, наконец, схватив свою шляпу, лежавшую на ковре, исчез без лишних слов. - Что это значит? - осведомился мистер Пиквик, глядя с удивлением на Перкера. - Почему Сэм пришел в такое необычайное состояние? - Ничего, ничего! - отозвался Перкер. - Итак, уважаемый сэр, придвиньте кресло к столу. Я должен сообщить вам кое-что. - Что это за бумаги? - полюбопытствовал мистер Пиквик, когда маленький поверенный положил пачку документов, перевязанных красной тесьмой. - Бумаги по делу Бардл - Пиквик, - ответил Перкер, развязывая узелок зубами. Мистер Пиквик с шумом отодвинул кресло и, откинувшись на спинку, скрестил на груди руки и посмотрел сурово - насколько мистер Пиквик мог смотреть сурово - на своего приятеля юриста. - Вам неприятно слышать об этом деле? - спросил Перкер, все еще распутывая узелок. - Да, неприятно, - заявил мистер Пиквик. - Очень печально, - продолжал Перкер, - ибо оно послужит предметом нашего разговора. - Я бы хотел, Перкер, чтобы об этом предмете никогда не было между нами речи, - с живостью перебил мистер Пиквик. - Ну, что вы, что вы, уважаемый сэр! - сказал маленький поверенный, развязывая сверток и искоса бросая зоркий взгляд на мистера Пиквика. - О нем-то и пойдет речь. С этой целью я пришел сюда. Ну-с, готовы вы слушать то, что я имею сказать, уважаемый сэр? Дело не к спеху, если не готовы - я могу подождать. Я захватил с собой утреннюю газету. Можете располагать моим временем. Я к вашим услугам. С этими словами маленький поверенный положил ногу на ногу и сделал вид, будто принялся за чтение с великим спокойствием и вниманием. - Ну хорошо, - сказал мистер Пиквик, вздыхая, но в то же время расплываясь в улыбку. - Говорите то, что хотели сказать. Должно быть, старая история? - С некоторыми изменениями, уважаемый сэр, с некоторыми изменениями, возразил Перкер, спокойно сложив газету и снова спрятав ее в карман. Миссис Бардл, истица по нашему делу, находится в этих стенах, сэр. - Я это знаю, - произнес мистер Пиквик. - Отлично, - сказал Перкер. - И, вероятно, вам известно, как она сюда попала, то есть на каком основании? - Да. Во всяком случае, я слышал доклад Сэма, - отозвался мистер Пиквик с напускным равнодушием. - Смею сказать, что доклад Сэма был совершенно правильный, - заметил Перкер. - Теперь, уважаемый сэр, я вам задам первый вопрос: останется эта женщина здесь? - Останется ли здесь? - повторил мистер Пиквик. - Останется ли здесь, уважаемый сэр? - подтвердил Перкер, откидываясь на спинку стула и пристально глядя на своего клиента. - Почему вы мне задаете такой вопрос? - сказал сей джентльмен. - Все зависит от Додсона и Фогга, вы это прекрасно знаете. - Этого я отнюдь не знаю, - решительно возразил Перкер. - Это не зависит от Додсона и Фогга: вы знаете их обоих не хуже, чем я, уважаемый сэр. Это зависит полностью, всецело и исключительно от вас. - От меня? - воскликнул мистер Пиквик, нервически привстав с кресла и тотчас же усевшись снова. Маленький поверенный дважды щелкнул по крышке своей табакерки, открыл ее, взял солидную понюшку, закрыл табакерку и повторил: - От вас. Я говорю, уважаемый сэр, - сказал маленький поверенный, которому понюшка как будто придала решимости, - я говорю, что скорое ее освобождение или пожизненное заключение зависит от вас, и только от вас. Выслушайте меня, пожалуйста, уважаемый сэр, и не расходуйте столько энергии, потому что пользы от этого никакой нет и вы только вспотеете. Я говорю, - продолжал Перкер, отсчитывая свои доводы по пальцам, - я говорю, что никто, кроме вас, не может освободить ее из этого гнусного притона, и только вы можете это сделать, уплатив судебные издержки - и за истца и за ответчика - этим акулам из Фрименс-Корта. Будьте добры, не волнуйтесь, уважаемый сэр! Во время этой речи мистер Пиквик самым изумительным образом менялся в лице и, казалось, готов был взорваться от негодования, но по мере сил обуздывал свой гнев. Перкер, подкрепив свои ораторские способности новой понюшкой табаку, продолжал: - Я видел эту женщину сегодня утром. Уплатив судебные издержки, вы можете полностью освободить себя от уплаты вознаграждения за убытки, и далее - знаю, уважаемый сэр, для вас это имеет гораздо большее значение - вы получаете добровольное, за ее подписью, показание в форме письма ко мне, что с самого начала это дело было затеяно, раздуто и проведено этими субъектами Додсоном и Фоггом, что она глубоко сожалеет о причиненном вам беспокойстве и взведенной на вас клевете и просит меня ходатайствовать перед вами и вымолить у вас прощение. - Если я заплачу за нее издержки! - с негодованием воскликнул мистер Пиквик. - Нечего сказать ценный документ! - В данном случае нет никаких "если", уважаемый сэр, - с торжеством заявил Перкер. - Вот то самое письмо, о котором я говорю. Какая-то женщина принесла его мне в контору сегодня в девять часов - клянусь честью, раньше, чем я пришел сюда или имел возможность переговорить с миссис Бардл. Отыскав письмо в пачке бумаг, маленький законовед положил его перед мистером Пиквиком и в продолжение двух минут угощался табаком, даже глазом не моргнув. - Это все, что вы имеете мне сказать? - спокойно осведомился мистер Пиквик. - Не совсем, - возразил Перкер. - В данный момент я не берусь утверждать, что текст признания издержек, природа подразумеваемого основания сделки и доказательства, какие нам удастся собрать об обстоятельствах этого дела, покажут наличие сговора. Боюсь, что нет, уважаемый сэр, мне кажется, они слишком хитры для этого. Однако я утверждаю, что всех этих фактов, вместе взятых, будет вполне достаточно, чтобы оправдать вас в глазах здравомыслящих людей. А теперь, уважаемый сэр, рассудите сами. Эти сто пятьдесят фунтов или сколько бы там ни было - возьмем круглую цифру - для вас ничто. Присяжные решили не в вашу пользу. Их приговор несправедлив - не спорю, но, вынося его, они считали, что судят по совести, и обвинили вас. Сейчас вам представляется случай без труда занять весьма выгодную позицию, какой вы никогда не займете, оставаясь здесь, ибо, останься вы здесь, люди, вас знающие, припишут это тупому, злостному, жестокому упрямству - поверьте мне, уважаемый сэр. Как можете вы колебаться, когда речь идет о том, чтобы вернуться к вашим друзьям, вашим прежним занятиям и развлечениям, позаботиться о здоровье, а также освободить верного и преданного слугу, которого вы в противном случае обрекаете на пожизненное заключение, и - что важнее всего - вы получаете возможность отомстить великодушно, - знаю, уважаемый сэр, такая месть вам по душе, - отомстить, избавив женщину от зрелища нищеты и разврата, на которое, будь моя воля, не обрекали бы и мужчин, а такая кара является для женщины еще более страшной и варварской. Теперь я вас спрашиваю, уважаемый сэр, не только как ваш поверенный, но как преданный друг: неужели вы упустите случай достигнуть всех этих целей и сделать столько добра? Неужели вас остановит мысль, что эти жалкие несколько десятков фунтов перейдут в карманы двух негодяев; для которых эта сумма может сыграть одну только роль: чем больше они заработают, тем большего будут домогаться и, стало быть, тем скорее совершат какую-нибудь мошенническую проделку, которая неизбежно приведет к катастрофе. Я представил вам эти доводы, уважаемый сэр, очень туманно и неискусно, но тем не менее я вас прошу обсудить их. Подумайте и, пожалуйста, не спешите. Я буду терпеливо ждать вашего ответа. Не успел мистер Пиквик ответить, не успел Перкер угоститься одной двадцатой той понюшки, какую настоятельно требовала столь пространная речь, как в коридоре послышались тихие голоса, а затем нерешительный стук в дверь. - Ах, боже мой! - воскликнул мистер Пиквик, который был явно возбужден речью своего друга. - Как раздражают эти стуки! Кто там? - Я, сэр! - откликнулся Сэм Уэллер, заглядывая в дверь. - Сейчас мне некогда разговаривать с вами, Сэм, - сказал мистер Пиквик. - Я занят, Сэм. - Прошу прощенья, сэр, - возразил мистер Уэллер, - но тут одна леди, сэр, говорит, что должна сообщить что-то очень важнее. - Я не могу принять никакой леди, - заявил мистер Пиквик, перед которым встал образ миссис Бардл. - Не очень-то я в этом уверен, сэр, - настаивал мистер Уэллер, покачивая головой. - Знай вы, кто тут находится поблизости, сэр, я думаю, вы запели бы другую песенку, как сказал, посмеиваясь, ястреб, услышав, как малиновка распевает за углом. - Кто же это? - осведомился мистер Пиквик. - Угодно вам принять ее, сэр? - спросил мистер Уэллер, придерживая дверь рукой, словно за этой дверью скрывалось какое-то диковинное животное. - Пожалуй, придется принять, - сказал мистер Пиквик, посматривая на Перкера. - Ну, значит, все - на сцену, начинается! - крикнул Сэм. - Гонг! Занавес поднимается, входят два заговорщика. С этими словами Сэм Уэллер распахнул дверь, и в комнату стремительно ворвался мистер Натэниел Уинкль, ведя за руку ту самую молодую леди, которая в бытность свою в Дингли Делле носила сапожки, опушенные мехом, а сейчас, очаровательно раскрасневшаяся и смущенная, в лиловом шелке, изящной шляпе и нарядном кружевном вуале была прелестнее, чем когда бы то ни было. - Мисс Арабелла Эллен! - воскликнул мистер Пиквик, вставая с кресла. - Нет! - отвечал мистер Уинкль, падая на колени. - Это миссис Уинкль! Простите, дорогой друг, простите! Мистер Пиквик глазам своим не верил и, быть может, так и не поверил бы, если бы их свидетельство не подтверждалось улыбающейся физиономией Перкера и присутствием на заднем плане Сэма с хорошенькой горничной, которые, казалось, созерцали эту сцену с живейшим удовольствием. - О мистер Пиквик! - тихим голосом сказала Арабелла, как будто встревоженная его молчанием. - Можете ли вы простить мой опрометчивый поступок? Мистер Пиквик не дал никакого словесного ответа на эту мольбу, но с большой поспешностью снял очки и, взяв молодую леди за обе руки, поцеловал ее много раз - больше, пожалуй, чем было необходимо, а затем, все еще удерживая одну ее руку в своей, назвал мистера Уинкля дерзким сорванцом и предложил ему встать. Мистер Уинкль, который вот уже несколько секунд сокрушенно тер себе нос полями своей шляпы, повиновался, после чего мистер Пиквик похлопал его по спине и горячо пожал руку Перкеру. Тот, дабы не запоздать с поздравлениями, приветствовал от всего сердца и новобрачную и хорошенькую горничную, дружески пожал руку мистеру Уинклю и закончил изъявления своей радости понюшкой, от которой расчихались бы на всю жизнь полдюжины человек с заурядными носами. - Дорогая моя, - начал мистер Пиквик, - как же это произошло? Присаживайтесь и расскажите мне все. Какая она хорошенькая, не правда ли, Перкер? - добавил мистер Пиквик, с такой гордостью и восхищением всматриваясь в лицо Арабеллы, словно она была его дочерью. - Очаровательна, уважаемый сэр! - отвечал маленький поверенный. - Не будь я женат, я бы мог позавидовать вам, счастливчик. Сделав такое заявление, маленький законовед ткнул мистера Уинкля пальцем в грудь, сей джентльмен ответил тем же, и оба расхохотались очень громко, хотя и не так громко, как мистер Сэмюел Уэллер, который только что успокоил свои чувства, поцеловал миловидную горничную под прикрытием дверцы шкафа. - Не знаю, как благодарить вас, Сэм, - сказала Арабелла с обворожительнейшей улыбкой. - Я никогда не забуду услуг, которые вы нам оказали в саду в Клифтоне. - Не стоит говорить об этом, сударыня, - отвечал Сэм. - Я только помогал природе, сударыня, как сказал доктор матери одного мальчика, которого уморил кровопусканием. - Мэри, милая, присядьте, - сказал мистер Пиквик, прерывая обмен любезностями. - Ну, теперь рассказывайте, давно вы сочетались браком? Арабелла застенчиво посмотрела на своего господина и повелителя, а тот ответил: - Всего три дня. - Всего три дня? - повторил мистер Пиквик. - Да что же вы делали целых три месяца? - Совершенно верно! - подхватил Перкер. - Ну-ка, чем вы объясните такую проволочку? Видите, Пиквик удивляется только тому, что это не случилось давным-давно. - Дело вот в чем, - начал мистер Уинкль, посматривая на свою зардевшуюся молодую жену, - я долго не мог уговорить Беллу бежать со мной. А когда я ее уговорил, пришлось долго ждать удобного случая. Мэри должна была предупредить за месяц о своем уходе семейство, где она служила по соседству, а без ее помощи мы никак не могли обойтись. - Честное слово, вы действовали как будто по плану! - воскликнул мистер Пиквик, который к тому времени надел очки и переводил взгляд с Арабеллы на Уинкля, а с Уинкля на Арабеллу, причем на его физиономии отражалась такая радость, какую может почувствовать только добрый и сердечный человек. А ваш брат знает о свершившемся факте, моя дорогая? - О нет! - отвечала Арабелла, меняясь в лице. Милый мистер Пиквик, он должен узнать об этом только от вас, только из ваших уст. Он так вспыльчив, так предубежден и... и так хлопотал за своего друга, мистера Сойера, - потупившись, добавила Арабелла, - что я ужасно боюсь последствий. - Да, это верно, - серьезно заметил Перкер. - Ради них вы должны уладить это дело, уважаемый сэр. К вам молодые люди отнесутся с почтением, тогда как никого другого не станут слушать. Вы должны предотвратить несчастье, уважаемый сэр. Горячая кровь, горячая кровь. И маленький законовед подкрепил свое предостережение новой понюшкой и опасливо покачал головой. - Вы забываете, моя милочка, что я под арестом, - мягко сказал мистер Пиквик. - Нет, об этом я всегда помню, дорогой сэр, - возразила Арабелла. - Я этого никогда не забывала. Я постоянно думала о том, как вы должны страдать в таком ужасном месте. Но я надеялась, что забота о нашем счастье побудит вас сделать то, чего бы вы никогда не сделали ради самого себя. Если мой брат узнает об этом от вас, я не сомневаюсь, что мы с ним помиримся. Он единственный в мире близкий мне родственник, мистер Пиквик, и если вы за меня не заступитесь, я могу его потерять. Я поступила нехорошо, очень, очень нехорошо, я это знаю! Бедная Арабелла закрыла лицо носовым платком и горько расплакалась. На мистера Пиквика сильно подействовали эти слезы, а когда миссис Уинкль вытерла глаза и принялась умолять его и улещивать самым нежным тоном, он пришел в сильнейшее волнение и, явно не зная, как поступить, начал нервически потирать очки, нос, штаны, голову и гетры. Воспользовавшись этими симптомами нерешительности, мистер Перкер (к которому, как выяснилось, молодая чета заезжала утром) начал доказывать с юридической точностью и проницательностью, что мистер Уинкль-старший до сих пор не знает о том важном шаге, какой сделал его сын на жизненной стезе; что будущность вышеупомянутого сына зависит всецело от того, чтобы вышеупомянутый Уинкль-старший продолжал относиться к нему с прежней любовью и симпатией, а это весьма сомнительно, если от него будут скрывать великое событие; что мистер Пиквик, отправляясь в Бристоль на свидание с мистером Элленом, мог бы с таким же основанием отправиться в Бирмингем к мистеру Уинклю-старшему и, наконец, что мистер Уинкль-старший имеет все права и основания считать мистера Пиквика как бы опекуном и наставником своего сына, и, стало быть, долг и обязанность мистера Пиквика - познакомить вышеупомянутого Уинкля-старшего при личном свидании со всеми обстоятельствами дела и с тою ролью, какую он сам сыграл. Мистер Тапмен и мистер Снодграсс явились весьма кстати на этой стадии увещаний, и так как необходимо было объяснить им все происходящее вместе с различными доводами за и против, то все рассуждения были повторены с начала до конца, после чего каждый из присутствующих начал развивать каждый довод по-своему и на свой лад. Наконец, мистер Пиквик, который от доводов и увещаний растерял все свои решения и подвергался неминуемой опасности потерять рассудок, заключил Арабеллу в объятия и заявил, что она - очаровательное создание, что он полюбил ее с первого взгляда, что у него не хватит духу препятствовать счастью молодых людей и они могут делать с ним все, что им угодно. Услыхав об этой уступке, мистер Уэллер первым делом направил Джоба Троттера к блистательному мистеру Пеллу с просьбой выдать посланному заверенную расписку об уплате долга, которую его осторожный родитель предусмотрительно оставил у этого ученого джентльмена на случай, если она вдруг понадобится. Вслед за сим он незамедлительно вложил весь свой наличный капитал в приобретение двадцати пяти галлонов легкого портера, который он самолично распределил во дворе между всеми желающими. Покончив с этим, он стал кричать "ура" во всех отделениях тюрьмы и кричал, пока не охрип; но затем постепенно обрел свое привычное спокойствие и философическое расположение духа. В три часа дня мистер Пиквик в последний раз окинул взглядом свою маленькую камеру и начал пробираться сквозь толпу должников, которые теснились вокруг, стараясь пожать ему руку, и провожали его до привратницкой. Здесь он остановился, чтобы обозреть окруживших его, и лицо его просияло: в этой толпе бледных, изнуренных людей не было ни одного человека, чьей участи не облегчил бы он своим сочувствием и помощью. - Перкер, вот это мистер Джингль, о котором я вам говорил, - сказал мистер Пиквик, поманив из толпы молодого человека. - Прекрасно, уважаемый сэр, - отозвался Перкер, пристально всматриваясь в Джингля. - Завтра мы с вами увидимся, молодой человек. Надеюсь, вы запомните и оцените то, что я имею вам сообщить, сэр. Джингль почтительно поклонился, задрожал, пожимая протянутую руку мистера Пиквика, и удалился. - Джоба вы, кажется, знаете? - осведомился мистер Пиквик, представляя этого джентльмена Перкеру. - Знаю мошенника! - добродушно отозвался Перкер. - Позаботьтесь о своем друге и будьте готовы завтра в час, слышите? Ну-с, остались еще какие-нибудь дела? - Никаких, - сказал мистер Пиквик. - Сэм, вы передали вашему старому сожителю маленький сверток, который я вам оставил? - Передал, сэр, - отвечал Сэм. - Он расплакался, сэр, говорит о том, какой вы добрый и щедрый, и жалеет только, что вы не могли привить ему скоротечную чахотку, потому что его старый друг, который так долго здесь жил, теперь помер и ему негде искать другого. - Бедняга! - вздохнул мистер Пиквик. - Да благословит вас бог, друзья мои! Когда мистер Пиквик произнес эти прощальные слова, толпа разразилась громкими криками. Многие проталкивались вперед, чтобы еще раз пожать ему руку. Потом он взял под руку Перкера и поспешно вышел из тюрьмы; в этот момент он был гораздо пасмурнее и меланхоличнее, чем в тот день, когда впервые вступил в нее. Увы, сколько страждущих и несчастных оставалось в ее стенах! Счастливый выдался вечер, по крайней мере для одной компании в "Джордже и Ястребе", и веселы и беззаботны были два человека, вышедшие на следующее утро из гостеприимной гостиницы. Эти двое были мистер Пиквик и Сэм Уэллер. Первого быстро усадили в удобную дорожную карету с маленьким сиденьем сзади, на которое проворно взобрался второй. - Сэр! - окликнул мистер Уэллер своего хозяина. - Что, Сэм? - отозвался мистер Пиквик, высовываясь из окна. - Хотел бы я, сэр, чтобы эти лошади три с лишним месяца просидели во Флите. - Зачем же, Сэм? - полюбопытствовал мистер Пиквик. - А как же, сэр! - воскликнул мистер Уэллер, потирая руки. - Ну уж и помчались бы они теперь! ГЛАВА XLVIII, повествующая о том, как мистер Пиквик с помощью Сэмюела Уэллера пытался смягчить сердце мистера, Бенджемина Эллена и укротить гнев мистера Роберта Сойера Мистер Бен Эллен и мистер Боб Сойер сидели в маленьком кабинете за аптекой, занимаясь рубленой телятиной и видами на будущее, и, наконец, их разговор коснулся практики вышеупомянутого Боба и имеющихся у него шансов добиться независимого положения с помощью почтенной профессии, которой он себя посвятил. - И мне кажется, - заметил мистер Боб Сойер, обсуждая предмет беседы, мне кажется, Бен, что они довольно-таки сомнительны! - Что сомнительно? - осведомился мистер Бен Эллен, прочищая свои мозги солидным глотком пива. - Что сомнительно? - Да мои шансы, - ответил мистер Боб Сойер. - А я и забыл о них, - сказал мистер Бен Эллен. Пиво мне напомнило об этом, Боб. Да, что и говорить, они сомнительны. - Удивительно, как обо мне пекутся бедняки, - задумчиво продолжал мистер Боб Сойер. - Они стучатся ко мне во все часы ночи; лекарства принимают в невероятном количестве; мушки и пиявки они ставят с упорством, достойным лучшего применения; прибавления семейства поистине устрашающие. Шесть вызовов в один и тот же день, Бен, и все обращаются ко мне! - Это чрезвычайно приятно, - изрек мистер Бен Эллен, пододвигая тарелку к рубленой телятине. - О, чрезвычайно! - отозвался Боб. - Но было бы еще приятнее, если бы мне доверяли пациенты, которые могут уделить один-два шиллинга. Эта лавочка была превосходно изображена в объявлении, Бен: практика, обширная практика и больше ничего. - Боб! - сказал мистер Бен Эллен, опуская нож и вилку и устремляя взор на своего друга. - Боб, я вам скажу, что надо делать. - А что? - полюбопытствовал мистер Боб Сойер. - Вы должны как можно скорее сделаться обладателем тысячи фунтов Арабеллы. - Трехпроцентные консоли, занесенные на ее имя в книгах Управляющего и Компании Английского банка, - добавил Боб Сойер, обращаясь к юридической терминологии. - Вот именно, - подтвердил Бен. - Она получит этот капитал, как только достигнет совершеннолетия или выйдет замуж. До совершеннолетия ей остается год, а если вы смело возьметесь за дело - не пройдет и месяца, как она будет замужем. - Она - очаровательное, прелестное созданье, - отчеканил мистер Роберт Сойер. - Насколько мне известно, у нее есть один только недостаток. К сожалению, этим единственным недостатком является отсутствие вкуса. Я ей не нравлюсь, Бен. - По-моему, она сама не знает, что ей нравится, - презрительно заметил мистер Бен Эллен. - Возможно, - согласился мистер Боб Сойер. - Но, по-моему, она знает, что ей не нравится, а это куда важнее. - Хотел бы я знать, - начал мистер Бен Эллен, сжимая зубы и напоминая скорее дикаря, пожирающего сырое волчье мясо, которое он разрывает руками, чем миролюбивого молодого джентльмена, приступающего с ножом и вилкой к рубленой телятине, - хотел бы я знать, не замешался ли тут какой-нибудь негодяй и не добивается ли он ее расположения. Мне кажется, я бы его убил, Боб! - Я бы всадил в него пулю, попадись он мне только! - добавил мистер Сойер, прихлебывая пиво и злобно выглядывая из-за кружки. - А если бы это на него не подействовало, я бы ее извлек так, чтобы он умер при операции. Мистер Бенджемин Эллен молча и задумчиво созерцал своего друга в течение нескольких минут и затем спросил: - Боб, вы никогда не делали ей предложения? - Нет. Видел, что все равно никакого толку не будет, - ответил мистер Роберт Сойер. - Вы его сделаете не позже, чем через двадцать четыре часа, - объявил Бен с убийственным хладнокровием. - Она его примет, или я узнаю причину отказа. Я воспользуюсь своим правом. - Ладно, - сказал мистер Боб Сойер, - посмотрим. - Да, посмотрим, мой друг! - грозно ответил мистер Бен Эллен. Он помолчал, потом снова заговорил голосом, прерывающимся от волнения: - Мой друг, вы с детства ее любили. Любили, когда мы вместе ходили в школу, и уже тогда она капризничала и оскорбляла ваше юное чувство. Помните, как вы в порыве детской любви просили ее принять два маленьких бисквита с тмином и сладкое яблоко - круглый пакетик, аккуратно завернутый в листок из тетради? - Помню, - отозвался Боб Сойер. - Кажется, она это отвергла? - спросил Бен Эллен. - Отвергла! - подтвердил Боб. - Она сказала, что я очень долго таскал сверток в кармане штанов и яблоко согрелось, а это неприятно. - Припоминаю, - мрачно сказал мистер Эллен. После этого мы сами его съели, откусывая по очереди. Боб Сойер меланхолически нахмурился, давая понять, что не забыл этого последнего обстоятельства, и оба друга на время погрузились в размышления. Пока происходила эта беседа между мистером Бобом Сойером и мистером Бенджемином Элленом и пока мальчик в серой ливрее, удивляясь, почему так затянулся обед, тревожно посматривал на стеклянную дверь, томимый мрачными предчувствиями относительно того количества телятины, которое в конце концов уцелеет для удовлетворения его аппетита, - по улицам Бристоля степенно катил собственный одноконный экипаж темно-зеленого цвета, влекомый откормленной бурой лошадью и управляемый хмурым человеком, который ниже пояса напоминал своим костюмом грума, а выше - кучера. Такого вида экипажи обычно принадлежат старым леди, склонным к экономии; и в этом экипаже действительно сидела старая леди, его хозяйка и владелица. - Мартин! - крикнула из переднего окошка старая леди, обращаясь к хмурому человеку. - Что прикажете? - отозвался хмурый человек, притронувшись к шляпе. - К мистеру Сойеру, - сказала старая леди. - Туда я и еду, - ответил хмурый человек. Старая леди кивнула, очень довольная такай сообразительностью хмурого человека, а хмурый человек хлестнул бичом раскормленную лошадь, и они направились к мистеру Бобу Сойеру. - Мартин! - сказала старая леди, когда экипаж остановился у двери мистера Роберта Сойера, преемника Нокморфа. - Что прикажете? - отозвался Мартин. - Попросите мальчика выйти и присмотреть за лошадью. - Я и сам за ней присмотрю, - сказал Мартин, положив свой бич на крышу экипажа. - Я этого никак не могу разрешить, - возразила старая леди. - Ваши показания совершенно необходимы, и вы должны войти в дом вместе со мной. Вы ни на шаг не должны отходить от меня, пока я буду разговаривать. Слышите? - Слышу, - отозвался Мартин. - Ну, так о чем же выдумаете? - Ни о чем, - ответил Мартин. С этими словами хмурый человек спустился с колеса, на котором стоял на пальцах правой ноги, окликнул мальчика в серой ливрее, распахнул дверцу экипажа, откинул подножку и, просунув руку в темной замшевой перчатке, вытащил старую леди с такой бесцеремонностью, словно это была картонка для шляпы. - Ах, боже мой, Мартин! - воскликнула старая леди. - Теперь, когда мы здесь, я так волнуюсь, что вся дрожу. Мистер Мартин кашлянул, прикрывшись темной замшевой перчаткой, но не выразил никакого сочувствия.. Старая леди, успокоившись, засеменила к двери мистера Боба Сойера, а мистер Мартин последовал за ней. Как только старая леди вошла в аптеку, мистер Бенджемин Эллен и мистер Боб Сойер, которые поспешили спрятать виски и воду и разлить вонючее лекарство, чтобы заглушить запах табачного дыма, бросились к ней навстречу с изъявлениями радости и любви. - Дорогая тетушка! - воскликнул мистер Бен Эллен. - Как мило с вашей стороны, что вы заглянули к нам! Мистер Сойер, тетушка; мой друг мистер Боб. Сойер, о котором я вам говорил по поводу... вы знаете, тетушка, по какому поводу. Тут мистер Бен Эллен, бывший в данный момент не слишком трезвым, добавил одно слово: "Арабелла", воображая, будто говорит шепотом, но этот шепот был таким громким и таким внятным, что при всем желании невозможно было его не расслышать. - Милый Бенджемин... - сказала старая леди, стараясь отдышаться и дрожа с головы до пят. - Не пугайтесь, мой милый, но я хотела бы поговорить минуту наедине с мистером Сойером. Только одну минуту. - Боб, - сказал мистер Бен Эллен, - не проводите ли вы мою тетушку в кабинет? - Разумеется, - отвечал Боб профессиональным тоном. - Пожалуйте сюда, сударыня. Не волнуйтесь, сударыня. В самый короткий срок мы все приведем в порядок, нимало в этом не сомневаюсь. Ну-с, сударыня, я вас слушаю. С этими словами мистер Боб Сойер, усадив старую леди в кресло, закрыл дверь, придвинул свой стул к креслу и приготовился слушать о симптомах недуга, из которого надеялся извлечь великие выгоды и доходы. Первым делом старая леди начала качать головой и плакать. - Нервы! - снисходительно заметил Боб Сойер. Камфара три раза в день и успокоительное на ночь. - Не знаю, как начать, мистер Сойер, - сказала старая леди. - Это так мучительно, так ужасно. - Незачем начинать, сударыня, - возразил мистер Боб Сойер. - Я заранее знаю все, что вы скажете. С головой делается что-то неладное. - Мне очень грустно было бы думать, что с сердцем неладно, - слабо простонав, проговорила старая леди. - О, с этой стороны опасность вам не грозит, сударыня, - отвечал Боб Сойер. - Желудок - вот первопричина. - Мистер Сойер! - вздрогнув, воскликнула старая леди. - Никаких сомнений быть не может, сударыня, - продолжал Боб с глубокомысленной миной. - Своевременно принятое лекарство могло бы все это предотвратить. - Мистер Сойер, - сказала старая леди, волнуясь еще сильнее, чем раньше, - либо ваше поведение - величайшая дерзость по отношению к человеку, очутившемуся в таком положении, как я, либо оно вызвано непониманием цели моего визита. Если бы какие-нибудь лекарства или предусмотрительность могли предотвратить то, что произошло, - я не преминула бы ими воспользоваться. Поговорю-ка я лучше с племянником, - добавила старая леди, с негодованием теребя свой ридикюль и приподнимаясь с кресла. - Подождите минутку, сударыня! - сказал Боб Сойер. - Боюсь, что вас не понял. Что случилось, сударыня? - Моя племянница, мистер Сойер, - ответила старая леди, - сестра вашего друга... - Ну, а дальше, сударыня? - нетерпеливо понукал Боб, ибо хотя старая леди и была очень взволнована, но говорила с мучительной медлительностью, подобно многим старым леди. - Ну, а дальше что? - Три дня назад она покинула мой дом, мистер Сойер, под предлогом навестить мою сестру, другую свою тетку, которая держит большой пансион как раз за третьим придорожным столбом, там, где большая ракита и дубовые ворота, - сказала старая леди, делая паузу, чтобы вытереть слезы. - К черту ракиту, сударыня! - воскликнул Боб, забыв от волнения о своем профессиональном достоинстве. - Говорите скорее! Подбавьте пару, сударыня, прошу вас! - Сегодня утром, - медленно произнесла старая леди, - сегодня утром она... - Должно быть, вернулась домой, сударыня, - с живостью подсказал Боб. Она вернулась? - Нет, не вернулась. Она прислала письмо, - возразила старая леди. - Что же она пишет? - нетерпеливо спросил Боб. - Она пишет, мистер Сойер, - отвечала старая леди, - и я как раз хочу, чтобы вы подготовили к этому Бенджемина осторожно и постепенно... она пишет, что... письмо у меня в кармане, мистер Сойер, но очки остались в экипаже, а без них мы только время потеряем, если я буду отыскивать для вас это место... короче говоря, мистер Сойер, она пишет, что вышла замуж... - Что?! - сказал, или, вернее, завопил мистер Боб Сойер. - Вышла замуж, - повторила старая леди. Мистер Боб Сойер не слушал дальше. Выбежав из кабинета в лавку, он заорал зычным голосом: - Бен, дружище, она сбежала! Едва мистер Бен Эллен, дремавший за прилавком, свесив голову примерно на полфута ниже колен, услыхал эту потрясающую новость, как набросился на мистера Мартина и, вцепившись рукой в горло этому молчаливому слуге, выразил намерение тут же его задушить. С быстротой, продиктованной отчаянием, он начал приводить это намерение в исполнение, проявляя большую энергию и хирургическую сноровку. Мистер Мартин, человек немногословный и обладающий весьма незначительным даром красноречия, в течение нескольких секунд переносил эту операцию с очень спокойным и любезным выражением лица; убедившись, однако, что она в недалеком будущем грозит лишить его на вечные времена возможности притязать на какое 6ы то ни было жалование, харчи и прочее, он нечленораздельным бормотанием выразил свой протест и повалил мистера Вена Эллена на пол. Так как этот джентльмен уцепился руками за его шарф, то мистеру Мартину ничего не оставалось, как последовать за ним. Оба барахтались на полу, как вдруг дверь распахнулась настежь и появились еще двое нежданных-негаданных гостей, а именно мистер Пиквик и мистер Сэмюел Уэллер. При виде разыгравшейся сцены мистер Уэллер тотчас вообразил, будто мистер Мартин нанят заведением Сойера, преемника Нокморфа, и должен принимать сильно действующие лекарства, устраивать припадки и быть объектом экспериментов или глотать время от времени яд, дабы испытать силу новых противоядий, - словом, проделывать нечто такое, что способствует прогрессу великой науки - медицины - и удовлетворяет неукротимый дух любознательности, пылающий в груди двух молодых ее служителей. Посему, не делая попытки вмешаться, Сэм преспокойно стоял и смотрел, словно был чрезвычайно заинтересован результатами происходящего эксперимента. Иначе вел себя мистер Пиквик. С присущей ему энергией он мгновенно бросился к борцам и громко воззвал к зрителям, требуя их вмешательства. Это привело в себя мистера Боба Сойера, который до сей поры был совершенно парализован буйным припадком своего приятеля. С помощью этого джентльмена мистер Пиквик поставил на ноги Вена Эллена. Мистер Мартин, оставшись на полу один, встал сам и начал озираться. - Мистер Эллен! - сказал мистер Пиквик. - Что с вами, сэр? - Ничего, сэр, - отвечал с высокомерным презрением мистер Эллен. - Что с ним такое? - осведомился мистер Пиквик, обращаясь к Бобу Сойеру. - Он нездоров? Не успел Боб ответить, как мистер Бей Эллен схватил мистера Пиквика за руку и горестно прошептал: - Моя сестра, дорогой сэр, моя сестра... - Ах, вот что! - воскликнул мистер Пиквик. - Надеюсь, мы это дело легко уладим. Ваша сестра прекрасно себя чувствует, и я явился сюда с целью... - Очень жаль, что приходится прерывать такие. приятные разговоры, как сказал король, распуская парламент, - вмешался мистер Уэллер, поглядев в стеклянную дверь, - но тут случился еще один эксперимент, сэр. Какая-то почтенная старая леди лежит на ковре и ждет вскрытия, или гальванизации, или еще какой-нибудь живительной и научной операции. - Я совсем забыл! - воскликнул мистер Бей Эллен. Это моя тетушка. - Ax, боже мой! - воскликнул мистер. Пиквик. - Бедная леди! Осторожнее, - Сэм, осторожнее! - Странное положение для члена семьи, - заметил Сэм Уэллер, водворяя тетушку в кресло. - Эй, помощник костоправов, тащи нюхательное! Это последнее замечание относилось к мальчику в сером, который, поручив экипаж заботам сторожа, пришел узнать о причине суматохи.. С помощью мальчика в сером, мистера Боба Сойера и мистера Бенджемина Эллена (который, напугав свою тетушку до обморока, трогательно хлопотал о приведении ее в чувство) старая леди, наконец, очнулась. Тогда мистер Бен Эллен с недоумевающим видом спросил мистера Пиквика, о чем он начал говорить, когда его столь трагически прервали. - Надеюсь, здесь все свои? - осведомился мистер Пиквик, откашливаясь и посматривая на молчаливого человека с хмурой физиономией, который незадолго до этого правил раскормленной лошадью. Это напомнило мистеру Бобу Сойеру, что мальчишка все еще стоит тут же, вытаращив глаза и навострив уши. Начинающий фармацевт был поднят за шиворот и выброшен за дверь, после чего Боб Сойер уведомил мистера Пиквика, что можно говорить не стесняясь. - Ваша сестра, дорогой мой сэр, находится в Лондоне, - сообщил мистер Пиквик, обращаясь к Бенджемину Эллену. - Она здорова и счастлива. - Мне нет дела до ее счастья, - сказал мистер Бенджемин Эллен, махнув рукой. - А мне есть дело до ее мужа, сэр! - вмешался Боб Сойер. - Он будет иметь дело со мной, сэр, на расстоянии двадцати шагов, и я разделаюсь с ним так, сэр, с этим гнусным негодяем, что на него будет страшно смотреть! Это был прекрасный вызов и вдобавок великодушный, но мистер Боб Сойер несколько ослабил эффект, присовокупив замечание общего порядка по поводу проломленных голов и подбитых глаз, каковые дополнения казались вульгарными по сравнению с началом речи. - Позвольте, сэр, - сказал мистер Пиквик, - раньше, чем применять эти эпитеты к упомянутому джентльмену, рассудите хладнокровно, велика ли его вина, а главное вспомните, что он принадлежит к числу моих друзей. - Как! - удивился Боб Сойер. - Его имя? - крикнул Бен Эллен. - Его имя! - Мистер Натэниел Уинкль, - ответил мистер Пиквик. Мистер Бенджемин Эллен неторопливо раздавил каблуком свои очки, подобрал осколки и, рассовав их по трем карманам, скрестил руки, закусил губы и устремил грозный взгляд на кроткую физиономию мистера Пиквика. - Так это вы, сэр, покровительствовали и способствовали этому браку? осведомился, наконец, мистер Бенджемин Эллен. - А слуга этого джентльмена, - перебила старая леди, - шнырял вокруг моего дома и старался втянуть моих слуг в заговор против их хозяйки. Мартин! - Что прикажете? - откликнулся хмурый человек, шагнув вперед. - Это тот самый человек, которого вы видели в переулке? О нем вы говорили мне сегодня утром? Мистер Мартин, человек, как известно, немногословный, посмотрел на Сэма Уэллера, кивнул головой и пробурчал: - Он самый. Мистер Уэллер, не страдающий гордыней, дружески улыбнулся, встретив взгляд хмурого грума, и вежливо сообщил, что "встречался с ним раньше". - И этого преданного человека я чуть было не задушил! - воскликнул мистер Бен Эллен. - Мистер Пиквик, как вы смели разрешить вашему парню принимать участие в похищении моей сестры? Я требую у вас объяснения, сэр. - Объяснитесь, сэр! - гневно возопил Боб Сойер. - Это заговор, - слазал Бен Эллен. - Форменное мошенничество, - добавил мистер Боб Сойер. - Низкий обман, - вставила старая леди. - Надувательство, - заметил Мартин. - Прошу вас, выслушайте меня, - заговорил мистер Пиквик, когда мистер Бен Эллен упал в кресло, в котором пускали кровь пациентам, и оросил слезами свой носовой платок. - В этом деле я никакой помощи не оказывал и только однажды присутствовал при свидании молодых людей, которого не мог предотвратить. Я считал, что мое присутствие пресечет все подозрения, какие могли бы возникнуть. Этим ограничивается мое участие, и я понятия не имел о том, что они задумали немедленно вступить в брак. Впрочем, заметьте, поспешил поправиться мистер Пиквик, - заметьте, я не говорю, что помешал бы этому браку, знай я о нем заблаговременно. - Вы слышите, слышите? - обратился мистер Бенджемин Эллен к присутствующим. - Надеюсь, они слышат, - кротко сказал мистер Пиквик, озираясь вокруг. - И надеюсь, - добавил сей джентльмен, причем его лицо раскраснелось, - они будут слушать и дальше. На основании того, что было доведено до моего сведения, сэр, я утверждаю, что вы никакого права не имели насиловать чувства своей сестры, как пытались это сделать. Скорее вам следовало бы прибегнуть к нежности и терпению, чтобы заступить место более близких родных, которых она утратила в детстве. Что же касается моего молодого друга, то о нем я могу сказать следующее: с точки зрения материальных благ он занимает такое же если не лучшее - положение, как и вы, и если вы не желаете обсуждать этот вопрос с подобающей сдержанностью, я уклоняюсь от дальнейших разговоров на эту тему. - Я бы хотел сделать несколько коротеньких замечаний в добавление к тому, что было сказано почтенным джентльменом, который только что замолчал, произнес мистер Уэллер, выступив вперед, - а именно: один из присутствующих назвал меня парнем. - Это не имеет ни малейшего отношения к делу, Сэм, - перебил мистер Пиквик. - Пожалуйста, замолчите. - По этому пункту я и не собираюсь говорить, сэр, - возразил Сэм, - а речь идет вот о чем: может быть, этот джентльмен думает, что тут была какая-то старая привязанность, но ничего такого на самом деле не было. Молодая леди в самом начале знакомства сказала, что терпеть его не может. Никто ему дороги не перебивал, и дело кончилось бы для него точь-в-точь так же, даже если бы молодая леди никогда в глаза не видела мистера Уинкля. Вот что я хотел сказать, сэр, и надеюсь, что теперь я успокоил этого джентльмена. После утешительных замечаний мистера Уэллера наступила короткая пауза. Затем мистер Бен Эллен, встав со стула, объявил, что никогда больше не увидит Арабеллы, а мистер Боб Сойер, презирая лестные заверения Сэма, поклялся жестоко отомстить счастливому супругу. Но как раз в тот момент, когда страсти разгорелись и грозили остаться в таком состоянии, мистер Пиквик обрел могущественную союзницу в лице старой леди, которая, - по-видимому, весьма потрясенная той речью, какую он произнес в защиту ее племянницы, - рискнула высказать мистеру Бенджемину Эллену несколько утешительных мыслей в таком духе: пожалуй, в конце концов хорошо, что не случилось чего-нибудь похуже; чем меньше об этом говорить, тем скорее все уладится, и, честное слово, она не уверена, так ли уж это плохо; что сделано, того не переделаешь, и если горю ничем не поможешь, значит надо терпеть - и добавила еще немало таких же оригинальных и ободряющих доводов. На все это мистер Бенджемин Эллен отвечал, что он отнюдь не намерен оказать неуважение тетушке или кому бы то ни было из присутствующих, но если им все равно и они позволят ему поступать по-своему, то он предпочитает безумно ненавидеть свою сестру до самой смерти и даже после оной. Наконец, когда об этом решении было заявлено раз пятьдесят, старая леди, внезапно выпрямившись и приняв величественную осанку, пожелала узнать, за какие такие провинности ей не оказывают уважения, подобающего ее возрасту и достоинству; и почему она должна просить и умолять своего собственного племянника, которого она помнит лет за двадцать пять до его рождения и знала лично, когда у него во рту не было ни единого зуба, не говоря уже о том, что она присутствовала при первой его стрижке и принимала участие во многих других чрезвычайно важных церемониях, и одно это дает ей право требовать от него любви, послушания и сочувствия до конца жизни. Пока добрая леди распекала мистера Бена Эллена, Боб Сойер и мистер Пиквик удалились для конфиденциального разговора в соседнюю комнату, и там мистер Сойер, как было замечено мистером Пиквиком, прикладывался несколько раз к горлышку черной бутылки, под влиянием которой на его физиономии появилось беззаботное и даже веселое выражение. Наконец, он с бутылкой в руке вышел из комнаты и, выразив сожаление по поводу того, что свалял дурака, предложил тост за здоровье и благополучие мистера и миссис Уинкль, коих он, чуждый всякой зависти, готов поздравить. Услышав эти слова, мистер Бен Эллен вдруг вскочил со стула и, схватив бутылку, откликнулся с такой готовностью на тост, что лицо у него почернело, как сама бутылка, ибо напиток отличался крепостью. Затем черная бутылка стала переходить из рук в руки, пока не опустела, вызвав столько рукопожатий и поздравлений, что даже металлическая физиономия мистера Мартина расплылась в улыбку. - А теперь, - сказал Боб Сойер, потирая руки, - мы чудесно проведем вечер. - Как ни досадно, но я должен вернуться в гостиницу, - возразил мистер Пиквик. - За последнее время я отвык от путешествий, и поездка чрезвычайно утомила меня. - Не выпьете ли вы чаю, мистер Пиквик? - с покоряющей любезностью предложила старая леди. - Благодарю вас, никак не могу, - отвечал сей джентльмен. Дело в том, что возрастающее расположение старой леди и послужило главной причиной, побудившей мистера Пиквика удалиться. Он вспомнил миссис Бардл, и от каждого взгляда старой леди его бросало в холодный пот. Так как мистер Пиквик решительно отказался остаться, то условились, по его инициативе, что мистер Бенджемин Эллен поедет вместе с ним к мистеру Уинклю-старшему и карета будет подана завтра к девяти часам утра. Затем мистер Пиквик распрощался и в сопровождении Сэмюела Уэллера отправился в гостиницу "Кустарник". Следует отметить, что физиономия мистера Мартина судорожно исказилась, когда он прощался с Сэмом и пожимал ему руку, и что он выжал из себя улыбку и ругательство одновременно. На основании таких симптомов те, кто был близко знаком со странностями этого джентльмена, заключили, что он чрезвычайно доволен обществом мистера Уэллера и добивается чести более близкого с ним знакомства. - Прикажете занять для вас отдельный кабинет, сэр? - осведомился Сэм, когда они прибыли в "Кустарник". - Нет, не стоит, Сэм, - отвечал мистер Пиквик. Я уже пообедал в ресторане и скоро лягу спать. Посмотрите, Сэм, есть ли кто-нибудь в комнате для торговых агентов. Мистер Уэллер отправился исполнять поручение и вскоре доложил, что там никого нет, кроме одноглазого джентльмена, который распивает подслащенный портвейн с лимоном вместе с хозяином гостиницы. - Я присоединюсь к ним, - сказал мистер Пиквик. - Чудной парень этот одноглазый, сэр, - сообщил мистер Уэллер, шагая впереди. - Такой чепухи наболтал хозяину, что тот хорошенько не знает, на ногах он стоит или на голове. Когда мистер Пиквик вошел, человек, к которому относилось это замечание, сидел в дальнем углу комнаты и курил большую голландскую трубку, не спуская единственного глаза с круглолицого хозяина, жизнерадостного на вид старика. Ему он только что рассказал какую-то поразительную историю, о чем свидетельствовали отрывистые восклицания вроде: "Ну, ни за что бы не поверил! Да слыханное ли это дело! В голову бы не пришло, что такие вещи случаются!", и другие возгласы изумления, невольно вырывавшиеся у хозяина, когда он встречал пристальный взгляд одноглазого. - Здравствуйте, сэр, - сказал одноглазый мистеру Пиквику. - Прекрасный вечер, сэр. - О да! - отозвался мистер Пиквик, когда слуга поставил перед ним графинчик бренди и горячую воду. Пока мистер Пиквик разбавлял бренди водой, одноглазый зорко посматривал на него и, наконец, сказал: - Как будто я с вами уже встречался. - Что-то не припоминаю, - отвечал мистер Пиквик. - Ну, конечно! - сказал одноглазый. - Вы меня не знаете, а я знал двух ваших друзей, которые останавливались в итенсуиллском "Павлине" во время выборов. - Ах, вот как! - воскликнул мистер Пиквик. - Вот-вот, - подтвердил одноглазый. - Я рассказал им одну историю о своем приятеле Томе Смарте. Быть может, они вам говорили об этом. - Частенько, - улыбаясь, ответил мистер Пиквик. Кажется, это был ваш дядя? - Нет, только друг моего дяди, - возразил одноглазый. - А все-таки удивительный человек был этот ваш дядя, - заметил хозяин гостиницы, покачивая головой. - Да, пожалуй, что так, - согласился одноглазый. Об этом самом дяде, джентльмены, я могу вам рассказать историю, которая вас удивит. - Неужели? - воскликнул мистер Пиквик. - Непременно расскажите. Одноглазый торговый агент зачерпнул стакан портвейна из чаши, выпил, затянулся голландской трубкой, крикнул Сэму Уэллеру, топтавшемуся у двери, чтобы он не уходил, если ему хочется послушать, ибо эта история отнюдь не секрет, и, уставившись единственным глазом в лицо хозяина, поведал историю, которую мы изложим в следующей главе. ГЛАВА XLIX, содержащая историю дяди торговою агента "Мой дядя, джентльмены, - начал торговый агент, - был один из самых жизнерадостных, приятных и остроумных людей. Жаль, что вы его не знали, джентльмены. А впрочем, нет, джентльмены, не жаль! Если бы вы его знали, то по законам природы были бы вы все теперь или в могиле, или во всяком случае так близко от нее, что сидели бы по домам и не показывались в обществе, а, значит, я бы лишился бесценного удовольствия беседовать сейчас с вами. Джентльмены, жаль, что ваши отцы и матери не знали моего дяди - они были бы в восторге от него - в особенности ваши почтенные маменьки, это я наверняка знаю. Если бы из многочисленных добродетелей, его украшавших, надлежало выбрать две, превосходящие все остальные, то я бы сказал, что это было искусство приготовлять пунш и петь после ужина. Простите, что я останавливаюсь на этих печальных воспоминаниях о почтенном покойнике, - не каждый день встретишь такого человека, как мой дядя. Джентльмены, я всегда считал весьма существенным для характеристики дяди то обстоятельство, что он был близким другом и приятелем Тома Смарта, агента большой торговой фирмы Билсон и Сдам, Кейтетон-стрит, Сити. Дядя работал у Тиггина и Уэллса, но долгое время разъезжал по тем же дорогам, что и Том. И в первый же вечер, когда они встретились, дяде по душе пришелся Том, а Тому по душе пришелся дядя. Не прошло и получаса, как они уже побились об заклад на новую шляпу, кто из них лучше приготовит кварту пунша и кто скорее ее выпьет. Дяде досталось первенство по части приготовления, но Том Смарт на половину чайной ложечки обставил дядю. Они выпили еще по кварте на брата за здоровье друг друга и с тех пор стали закадычными друзьями. Судьба делает свое дело, джентльмены, от нее не уйдешь. На вид мой дядя был чуточку ниже среднего роста, малость потолще обыкновенной породы людей, с румянцем немножко ярче. Симпатичнейшее лицо было у него, джентльмены, похож на Панча, но подбородок и нос благообразнее. Глаза у него всегда добродушно подмигивали и поблескивали, а улыбка - не какая-нибудь бессмысленная деревянная усмешка, а настоящая веселая, открытая, благодушная улыбка - никогда не сходила с его лица. Однажды он вылетел из своей двуколки и ударился головой о придорожный столб. Он свалился, оглушенный ударом, и лицо у него было так исцарапано гравием, насыпанным возле столба, что, по собственному выражению дяди, родная мать не узнала бы его, вернись она снова на землю. И в самом деле, джентльмены, поразмыслив об этом, я тоже считаю, что она бы его не узнала: дяде было два года семь месяцев, когда она умерла, и очень возможно, что, не будь даже гравия, его сапоги с отворотами не на шутку озадачили бы добрую леди, не говоря уже о его веселой красной физиономии. Как бы там ни было, а он свалился у столба, и я не раз слыхал от дяди, что, по словам человека, который его подобрал, он и тут улыбался так весело, словно упал для собственного удовольствия, а когда ему пустили кровь и у него обнаружились слабые проблески сознания, он первым делом уселся в постели, захохотал во все горло, поцеловал молодую женщину, державшую таз, и потребовал баранью котлету с маринованными грецкими орехами. Джентльмены, он был большим любителем маринованных грецких орехов. Всегда говорил, что они придают вкус пиву, если поданы без уксуса. В пору листопада мой дядя совершал большое путешествие, собирая долги и принимая заказы на севере: из Лондона он ездил в Эдинбург, из Эдинбурга в Глазго, из Глазго опять в Эдинбург, а оттуда на рыболовном судне в Лондон. Да будет вам известно, что вторую поездку в Эдинбург он совершал для собственного удовольствия. Бывало, отправлялся туда на неделю повидать старых друзей; позавтракает с одним, закусит с другим, пообедает с третьим, а поужинает с четвертым, и, стало быть, всю неделю занят. Не знаю, случалось ли кому из вас, джентльмены, отведать настоящий сытный шотландский завтрак, а потом среди дня закусите, бушелем устриц и выпить этак дюжину бутылок эля и один-два стаканчика виски. Если случалось, то вы согласитесь со мной, что нужна очень крепкая голова, чтобы после этого еще пообедать и поужинать. Но, да помилует бог ваши души, дяде моему все это было нипочем! Он себя так приучил, что для него это была детская забава. Я слыхал от него, что в любой день он мог перепить уроженцев Данди и вернуться после того домой, даже не шатаясь; однако же, джентльмены, у дандийцев такие крепкие головы и такой крепкий пунш, что крепче вряд ли вы найдете между двумя полюсами. Я слыхал, как житель Глазго и житель Данди старались перепить друг друга и пили пятнадцать часов, не вставая с места. Оба задохлись в один и тот же момент, насколько это удалось установить, и все-таки, джентльмены, если не считать этого, они были в полном порядке. Как-то вечером, ровно за двадцать четыре часа до отплытия в Лондон, мой дядя ужинал у своего старого друга, члена городского совета Мак - имярек и еще четыре слога, - который проживал в старом Эдинбурге. Тут была жена члена городского совета, и три дочки члена городского совета, и взрослый сын члена городского совета, и трое-четверо дюжих хитрых старых шотландцев с косматыми бровями - член городского совета позвал их, чтобы почтить моего дядю и повеселиться. Ужин был превосходный. Подали копченую лососину, копченую треску, баранью голову, фаршированный бараний желудок - знаменитое шотландское блюдо, джентльмены, - о нем мой дядя говаривал, что, поданное на стол, оно всегда напоминает ему живот купидона, - и еще много разных вещей, очень вкусных, хотя я и позабыл, как они называются. Девицы были хорошенькие и симпатичные, жена члена городского совета - чудеснейшее создание в мире, а мой дядя был в прекраснейшем расположении духа. И вот весь вечер молодые леди хихикали и визжали, старая леди громко смеялась, а член городского совета и другие старики непрерывно хохотали так, что даже побагровели. Что-то не припоминаю, сколько стаканов тодди * выпил каждый после ужина, но мне известно, что около часу ночи взрослый сын члена городского совета затянул было первый куплет "Вот Уилли пива наварил", но впал в беспамятство, а так как за последние полчаса только он да дядя были видны над столом красного дерева, то дяде моему пришло в голову, что пора подумать и об уходе - ведь пить-то начали с семи часов вечера, чтобы дядя мог вовремя попасть домой. Но, рассудив, что невежливо будет уйти внезапно, дядя сам себя выбрал в председатели, приготовил еще стаканчик тодди, встал, чтобы произнести тост за свое собственное здоровье, обратился к самому себе с блестящей хвалебной речью и выпил с большим энтузиазмом. Однако никто не проснулся. Тогда мой дядя пропустил еще стаканчик, на этот раз не разбавляя водой, чтоб тодди ему не повредило, и, схватив шляпу, вышел на улицу. Ночь была ненастная. Захлопнув за собой дверь, дядя покрепче нахлобучил шляпу, чтобы не сорвало ветром, засунул руки в карманы и воззрился на небо, желая определить, какова погода. Облака неслись с головокружительной быстротой, то застилая луну, то позволяя ей красоваться во всем великолепии и заливать светом окрестности, то с возрастающей быстротой заволакивая ее снова и окутывая мраком все вокруг. "Этак не годится, - сказал мой дядя, обращаясь к непогоде, словно она нанесла ему личное оскорбление. - Такая погода не годится для моего путешествия. Никак не годится", - внушительно сказал дядя. Повторив это несколько раз, он не без труда восстановил равновесие - так долго он глазел на небо, что у него голова закружилась, - и весело тронулся в путь. Дом члена городского совета был в Кенонгете, а дядя направился в дальний конец Лит-уока, за милю с лишним. По обеим сторонам дороги были разбросаны поднимавшиеся к темному небу высокие хмурые дома, с потемневшими фасадами и окнами, которые как будто разделяли участь человеческих глаз и, казалось, потускнели и запали от старости. Дома были в шесть, семь, восемь этажей; этаж громоздился на этаж, - так дети строят карточные домики, - отбрасывая темные тени на неровную мостовую и сгущая мрак черной ночи. Несколько фонарей горело на большом расстоянии друг от друга, но они служили только для того, чтобы освещать грязный проход в какой-нибудь узкий тупик или общую лестницу с крытыми и извилистыми поворотами, ведущую в верхние этажи. Равнодушно посматривая вокруг, как человек, который не раз все это видел и не считает достойным особого внимания, дядя шагал посреди улицы, засунув большие пальцы в карманы жилета, и, услаждая себя обрывками разных песен, распевал с таким жаром и воодушевлением, что мирные честные обыватели пробуждались от первого сна и дрожали в своих постелях, пока звуки не замирали вдали. Затем, решив, что это какой-нибудь пьяный бездельник возвращается домой, они укутывались потеплее и снова погружались в сон. Джентльмены, я описываю с такими подробностями, как мой дядя шествовал посреди улицы, засунув пальцы в жилетные карманы, ибо, как он сам частенько говаривал (и не без оснований), в этой истории нет ничего поразительного, если вы сразу не усвоите, что дядя отнюдь не был в мечтательном или романтическом расположении духа. Итак, засунув пальцы в жилетные карманы, шествовал дядя посреди улицы, распевая то любовную, то застольную песню, а когда это ему надоедало, он мелодически насвистывал, пока не дошел до Северного моста, который соединяет старый Эдинбург с новым. Тут он на минуту остановился, чтобы полюбоваться странными, беспорядочными скоплениями огоньков, нагроможденных друг на друга и мерцавших высоко в воздухе, словно звезды, со стен замка с одной стороны и с высот Колтон-хилла - с другой, как будто они освещали подлинные воздушные замки. Внизу, в глубоком мраке, спал тяжелым сном старый живописный город, Холирудский дворец и часовня, охраняемые днем и ночью, как говаривал один приятель дяди, Троном старого Артура, мрачным и темным, вздымающимся, как хмурый гений, над древним городом, который он так долго сторожит. Повторяю, джентльмены, дядя остановился здесь на минуту, чтобы осмотреться, а затем, отпустив комплимент погоде, которая начала проясняться, хотя луна уже заходила, продолжал путь все так же величественно: держался с большим достоинством середины дороги и, казалось, весьма не прочь был встретить кого-нибудь, кто бы вздумал оспаривать его права на эту дорогу. Однако случилось так, что никто не расположен был затевать спор, и дядя, засунув пальцы в жилетные карманы, шел мирно, как ягненок. Дойдя до конца Лит-уока, он должен был миновать большой пустырь, отделявший его от переулка, куда ему предстояло свернуть, чтобы добраться до дому. В ту пору этот пустырь был огорожен и принадлежал какому-то колесному мастеру, который заключил контракт с почтовым ведомством на покупку старых, поломанных почтовых карет. Дяде моему - большому любителю карет старых, молодых и среднего возраста - вдруг взбрело в голову свернуть с дороги только для того, чтобы поглазеть на эти кареты сквозь щель в за