а мы пробьем лед в колодце и достанем воды для мальчишек. Нечего стоять и таращить на меня глаза, пошевеливайтесь! Без лишних слов Николас торопливо оделся. Тем временем Сквирс открыл ставни и задул свечу, а тогда в коридоре послышался голос его любезной супруги, желавшей войти. - Входи, милочка,- сказал Сквирс. Миссис Сквирс вошла, по-прежнему одетая в ночную кофту, обрисовывавшую накануне вечером ее симметрическую фигуру, и вдобавок украсила себя весьма поношенной касторовой шляпой, которую надела с большим удобством поверх ночного чепца, о коем упоминалось раньше. - Черт побери! - сказала леди, открывая буфет.- Нигде не могу найти школьную ложку. - Не волнуйся, дорогая моя,- успокоительным тоном заметил Сквирс,- это не имеет никакого значения. - Никакого значения! Что ты такое говоришь? - резко возразила миссис Сквирс.- Да разве сегодня не утро серы? - А я и забыл, дорогая моя! - отозвался Сквирс.- Да, совершенно верно. Время от времени мы очищаем мальчишкам кровь, Никльби. - Глупости! Что мы там очищаем! - сказала его половина.- Не думайте, молодой человек, что мы тратим деньги на лучшую серу и патоку, чтобы очищать им кровь! Если вы думаете, что мы ведем дела на такой манер, то скоро убедитесь в своей ошибке, говорю вам это напрямик. - Дорогая моя! - нахмурившись, сказал Сквирс.- Гм! - А, вздор! - возразила миссис Сквирс.- Если молодой человек поступил сюда учителем, то пусть сразу поймет, что никаких глупостей с мальчишками мы допускать не намерены. Серу и патоку они получают отчасти потому, что, если не давать что-нибудь вроде лекарства, они всегда будут болеть, и хлопот с ними не оберешься, а еще потому, что это портит им аппетит и обходится дешевле, чем завтрак и обед. Стало быть, это идет на пользу им и на пользу нам, и, значит, все в порядке. Дав такое объяснение, миссис Сквирс засунула руку в шкаф и еще усерднее принялась искать ложку, и в поисках принял участие мистер Сквирс. Занимаясь этим делом, они обменялись несколькими словами, но так как буфет отчасти заглушал их голоса, то Николас расслышал только, как мистер Сквирс сказал, что миссис Сквирс говорит неразумно, а миссис Сквирс сказала, что мистер Скрирс несет чепуху. Затем поиски продолжались, а когда все оказалось бесплодным, был призван Смайк и получил толчок от миссис Сквирс и затрещину от мистера Сквирса; такой метод воздействия, просветлив его мозги, дал ему возможность предположить, не находится ли ложка в кармане у миссис Сквирс, что и подтвердилось. Но так как миссис Сквирс перед этим выразила полную свою уверенность в том, что ложки у нее нет, Смайк получил еще одну затрещину, ибо осмелился противоречить своей хозяйке; вдобавок ему посулили хорошую трепку, если он не будет более почтителен: таким образом, оказанная услуга принесла ему мало пользы. - Цены нет этой женщине, Никльби,- сказал Сквирс, когда его супруга стремительно вышла, толкая в спину своего раба. - Несомненно, сэр!- заметил Николас. - Я не знаю ей равной,- продолжал Сквирс,- не знаю ей равной! Эта женщина, Никльби, всегда такова - всегда она остается все тем же суетливым, живым, деятельным, бережливым созданием, каким вы ее видите сейчас. Николас невольно вздохнул при мысли о приятной перспективе, перед ним открывшейся, но, по счастью, Сквирс был слишком занят своими размышлениями, чтобы это заметить. - Бывая в Лондоне,- сказал Сквирс,- я имею обыкновение говорить, что этим мальчикам она заменяет мать. Но она для них больше чем мать, в десять раз больше. Она такие вещи делает для мальчиков, Никльби, каких, я думаю, добрая половина матерей не сделает для родного сына. - Полагаю, что не сделает, сэр,- ответил Николас. Было очевидно, что и мистер и миссис Сквирс смотрели на мальчиков, как на своих исконных и природных врагов, или, иными словами, были твердо уверены, что их дело и профессия заключаются в том, чтобы от каждого мальчика получить ровно столько, сколько можно из него выжать. По этому вопросу они оба пришли к соглашению и, следовательно, действовали сообща. Разница между ними заключалась лишь в том, что миссис Сквирс вела войну с врагом открыто и бесстрашно, а Сквирс даже у себя дома прикрывал свою подлость привычной ложью, словно у него и в самом деле мелькала мысль, что рано или поздно он сам себя обманет и убедит в том, будто он очень добрый человек. - Но позвольте-ка,- сказал Сквирс, прерывая поток мыслей, возникших по этому поводу в уме его помощника,- пойдемте в класс, и помогите мне надеть мой школьный сюртук. Николас помог своему начальнику напялить старую бумазейную охотничью куртку, которую тот снял c гвоздя в коридоре, и Сквирс, вооружившись тростью, повел его через двор к двери в задней половине дома. - Ну вот,- сказал владелец школы, когда они вместе вошли,- вот наша лавочка, Никльби! Здесь была такая теснота и столько предметов, привлекавших внимание, что сначала Николас Только озирался, ничего в сущности не видя. Но мало-помалу обнарушилась убогая и грязная комната с двумя окнами, застекленными на одну десятую, а остальное пространство было заткнуто старыми тетрадями и бумагой. Было здесь два длинных старых, расшатанных стола, изрезанных, искромсанных, испачканных чернилами, две-три скамьи, кафедра для Сквирса и другая - для его помощника. Потолок, как в амбаре, поддерживали перекрещивающиеся балки и стропила, а стены были такие грязные и бесцветные, что трудно сказать, были ли они когда-нибудь покрашены или побелены. А ученики, юные джентльмены! Последние неясные проблески надежды, самые слабые упования принести хоть какую-то пользу в этом логове угасли у Николаса, когда он в отчаянии осмотрелся вокруг! Бледные и измождениые лица, тощие и костлявые фигуры, дети со старческими физиономиями, мальчики малорослые и другие, у которых длинные, худые ноги едва выдерживали тяжесть их сгорбленных тел,- все это сразу бросалось в глаза. Были здесь слезящиеся глаза, заячьи губы, кривые ноги, безобразие и уродство, свидетельствовавшие о противоестественном отвращении родителей к своим отпрыскам, о юных созданиях, которые с самого младенчества являлись несчастными жертвами жестокости и пренебрежения. Были здесь личики, быть может и обещавшие стать миловидными, но искаженные гримасой хмурого, упорного страдания; было здесь детство с угасшими глазами, с увядшей красотой, сохранившее только свою беспомощность; были здесь мальчики с порочными физиономиями, мрачные, с тупым взором, похожие на преступников, заключенных в тюрьму, и были здесь юные создания, на которых обрушились грехи их слабых предков и которые оплакивали даже продажных нянек, каких когда-то знали, и теперь чувствовали себя еще более одинокими. Всякое сочувствие и привязанность увяли в зародыше, все молодые и здоровые чувства придушены кнутом и голодом, все мстительные страсти, какие могут зародиться в сердцах, прокладывают в тишине недобрый свой путь в самую глубь. О, какие зарождающиеся адские силы вскармливались здесь! И, однако, это зрелище, как ни было оно мучительно, имело свои комические черты, которые у наблюдателя, менее заинтересованного, чем Николас, могли вызвать улыбку. Перед одной из кафедр стояла миссис Сквирс, возвышаясь над огромной миской с серой и патокой, каковую восхитительную смесь она выдавала большими порциями каждому мальчику по очереди, пользуясь дая этой цели простой деревянной ложкой, которая, вероятно, была первоначально сделана для какого-нибудь гигантского рта и сильно растягивала рот каждому молодому джентльмену: все они были обязаны, под угрозой сурового телесного наказания, проглотить залпом содержимое ложки. В другом углу, сбившись в кучку, стояли мальчики, приехавшие накануне вечером; трое из них - в очень широких кожаных коротких штанах, а двое - в старых панталонах, обтягивавших туже, чем обычные кальсоны. Неподалеку от них сидел юный сын и наследник мистера Сквирса - вылитый портрет отца,- весьма энергически лягавшийся под руками Смайка, который натягивал ему новенькие башмаки, имевшие чрезвычайно подозрительное сходство с теми, какие были на одном из мальчиков во время путешествия сюда, что, казалось, думал и сам мальчик, ибо взирал на это присвоение с видом крайне горестным и удивленным. Кроме них, здесь была длинная шеренга мальчиков, физиономии которых отнюдь не выражали предвкушения чего-то приятного, и другая вереница мальчиков, только что претерпевших беду и корчивших всевозможные гримасы, свидетельствующие о чем угодно, кроме удовольствия. Все были одеты, в такие шутовские, нелепые, удивительные костюмы, что могли бы вызвать неудержимый смех, если бы не отвратительное впечатление от неразрывно с ними связанной грязи, неряшливости и болезней. - Ну-с,- сказал Сквирс, резко ударив тростью по столу, отчего многие мальчики чуть не выскочили из своих башмаков,- с лекарством покончено? - Готово! - ответила миссис Сквирс, второпях едва не удушив последнего мальчика и хлопнув его деревянной ложкой по макушке для восстановления сил.- Эй! Смайк! Унеси это. Да пошевеливайся! Смайк, волоча ноги, вышел с миской, а миссис Сквирс, подозвав мальчугана с кудрявой головой и вытерев об нее руки, поспешила вслед за Смайком в помещение вроде прачечной, где стоял большой котел на маленьком огне, а на столе выстроилось много деревянных плошек. В эти плошки миссис Сквирс с помощью голодной служанки налила бурую смесь, которая имела вид растворившихся подушечек для булавок и называлась кашей. Крохотный ломтик хлеба из непросеянной муки был положен в каждую плошку, и, когда мальчики съели кашу, извлекая ее с помощью хлеба, они съели затем и хлеб и покончили с завтраком, после чего мистер Сквирс торжественно возгласил: "За полученное нами да преисполнит нас бог истинной благодарностью!" - и в свою очередь пошел завтракать. Николас проглотил миску каши по той же причине, какая побуждает иных дикарей пожирать землю: чтобы не чувствовать голода, когда нечего есть. Съев затем кусок хлеба с маслом, предоставленный ему ввиду занимаемой им должности, он уселся в ожидании начала занятий. Он не мог не заметить, какими тихими и печальными казались все мальчики. Не слышно было шума и криков, обычных в классной комнате, ни буйных игр, ни веселого смеха. Дети сидели скорчившись и дрожа, как будто у них не хватало духу двигаться. Единственным учеником, проявлявшим какую-то склонность к движению, был младший Сквирс, а так как он главным образом развлекался тем, что наступал своими новыми башмаками на пальцы других мальчиков, то его жизнерадостность была не очень приятна. Примерно через полчаса вновь появился мистер Сквирс, и мальчики заняли свои места и взялись за книги; их приходилось в среднем по одной на восемь учеников. По прошествии нескольких минут, в течение которых мистер Сквирс имел весьма глубокомысленный вид, словно он в совершенстве постиг содержание всех книг и - стоит ему только потрудиться - мог бы на память повторить каждое слово, этот джентльмен вызвал первый класс. Повинуясь призыву, перед кафедрой учителя выстроилось с полдюжины вороньих пугал в одеяниях, продранных на локтях и коленках, и один из учеников положил растрепанную и засаленную книгу перед его ученым оком. - Это первый класс английского правописания и философии, Никльби,сказал Сквирс, знаком предлагая Николасу стать рядом с ним.- Мы учредим латинский класс и поручим его вам. Ну, а где же первый ученик? - Простите, сэр, он протирает окно в задней гостиной,- ответил временный глава философического класса. - Совершенно верно! - сказал Сквирс.- Мы применяем практический метод обучения, Никльби,- правильная система воспитания. Пре-ти-рать - протирать, глагол, залог действительный, делать чистым, прочищать. О-к - о-к-н-о - окно, оконница. Когда мальчик познает сие из книги, он идет и делает это. Тот же принцип, что и при использовании глобуса. Где второй ученик? - Простите, сэр, он работает в саду,- отозвался тонкий голосок. - Совершенно верно,- произнес Сквирс, отнюдь не смущаясь.- Правильно! Б-о-т - бот-а-н-и-к-а - аника - ботаника, имя существительное, знание растений. Когда он выучил, что ботаника означает знание растений, он идет и узнает их. Такова наша система, Никльби. Что вы о ней думаете? - Во всяком случае, она очень полезна,- ответил Николас. - Вы правы,- подхватил Сквирс, не заметив выразительного тона своего помощника.- Третий ученик, что такое лошадь? - Скотина, сэр,- ответил мальчик. - Правильно! - сказал Сквирс.- Не правда ли, Никльби? - Думаю, что сомневаться в этом не приходится, сэр,- ответил Николас. - Конечно, не приходится,- сказал Сквирс.- Лошадь есть квадрупед, а квадрупед по-латыни означает - скотина, что известно всякому, кто изучил грамматику, иначе какая была бы польза от грамматики? - Да, в самом деле, какая?- рассеянно отозвался Николас. - Раз ты в этом усовершенствовался,- продолжал Сквирс, обращаясь к мальчику,- ступай и присмотри за моей лошадью и хорошенько ее вычисти, а то я тебя вычищу. Остальные ученики этого класса пусть накачивают воду, пока их не остановят, потому что завтра день стирки и котлы должны быть наполнены. С этими словами он отпустил первый класс заниматься экспериментами в области практической философии и бросил на Николаса взгляд и лукавый и недоверчивый, как будто был не совсем уверен в том, какое мнение мог Николас составить о нем. - Вот как мы ведем дело, Никльби,- сказал он, помолчав. Николас чуть заметно пожал плечами и сказал, что он это видит. - И это очень хороший метод,- заметил Сквирс.- А теперь возьмите-ка этих четырнадцать мальчишек и послушайте, как они читают, потому что вам, знаете ли, пора приносить пользу. Бездельничать здесь не годится. Мистер Сквирс произнес эти слова так, будто ему внезапно пришло в голову, что он не должен разговаривать слишком много со своим помощником или что его помощник сказал слишком мало в похвалу учреждению. Дети расположились полукругом перед новым учителем, и вскоре он уже слушал их монотонное, тягучее, неуверенное чтение тех захватывающе интересных рассказов, какие можно найти в наиболее древних букварях. В таких увлекательных занятиях медленно проходило утро. В час дня мальчики, которым предварительно отбили аппетит кашей и картофелем, получили в кухне жесткую солонину, а Николасу было весьма милостиво разрешено отнести его порцию к его собственной кафедре и там съесть ее с миром. После этого еще час дрожали в классе от холода, а затем снова приступили к учению. После каждой поездки в столицу, совершаемой раз в полугодие, мистер Сквирс имел обыкновение собирать всех питомцев и делать своего рода отчет касательно родственников и друзей, им виденных, новостей, им слышанных, писем, им привезенных, векселей, по которым было уплачено, счетов, которые остались неоплаченными, и так далее. Эта торжественная процедура всегда происходила в середине следующего дня после его приезда - быть может, потому, что мальчики после напряженного утреннего ожидания обретали, наконец, силу духа, а быть может, потому, что сам мистер Сквирс черпал силу и непреклонность из горячительных напитков, которыми обычно услаждался после своего раннего обеда. Как бы там ни было, учеников отозвали от окна, из сада, конюшни и коровника, и они оказались в полном составе, когда мистер Сквирс с небольшой пачкой бумаг в руке и с двумя палками вошел в комнату и потребовал тишину, а вслед за ним вошла миссис Сквирс. - Пусть только какой-нибудь мальчишка скажет слово без разрешения,кротко заметил мистер Сквирс,- и я шкуру с него спущу. Это предупреждение произвело желаемое действие, и немедленно воцарилось мертвое молчание, после чего мистер Сквирс продолжал: - Мальчики, я побывал в Лондоне и вернулся к своему семейству и к вам таким же сильным и здоровым, каким был всегда. Следуя обычаю, ученики при этом обнадеживающем известии выкрикнули слабыми голосами три раза "Ура". Какие там "Ура"! Это были вздохи. - Я видел родителей некоторых учеников,- сообщил Сквирс, перебирая свои бумаги,- и они так обрадовались, услыхав о том, как преуспевают их сыновья, что отнюдь не предвидится, чтобы эти последние отсюда уехали, о чем, конечно, весьма приятно поразмыслить всем заинтересованным лицам. Две-три руки поднялись к двум-трем парам глаз, когда Сквирс произнес эти слова, но большинство молодых джентльменов, не имея никаких родственников, о которых стоило бы говорить, остались совершенно равнодушными. - Мне пришлось испытать и разочарования,- с очень мрачным видом продолжал Сквирс.- Отец Болдера не доплатил двух фунтов десяти шиллингов. Где Болдер? - Вот он, сэр!- отозвалось двадцать угодливых голосов. Право же, мальчики очень похожи на взрослых. - Подойди, Болдер,- сказал Сквирс. Болезненный на вид мальчик, у которого руки были сплошь усеяны бородавками, покинул свое место, чтобы подойти к кафедре учителями устремил умоляющий взгляд на лицо Сквирса; а его лицо совсем побелело от сильного сердцебиения. - Болдер,- начал Сквирс очень медленно, ибо он обдумывал, на чем его подцепить.- Болдер, если твой отец полагает, что потому... Позвольте, что это такое, сэр? С этими словами Сквирс приподнял руку питомца, схватив за обшлаг рукава, и окинул ее многозначительным взором, выражавшим ужас и отвращение. - Как вы это назовете, сэр? - вопросил владелец школы, награждая Болдера ударом трости, чтобы ускорить ответ. - Я, право же, ничего не могу поделать, сэр, плача, ответил мальчик.Они сами собой выскакивают. Я думаю, это от грязной работы, сэр... Я не знаю, что это такое, сэр, но я не виноват. - Болдер,- сказал Сквирс, засучив рукава и поплевав на ладонь правой руки, чтобы хорошенько сжать трость,- ты - неисправимый негодяй! Последняя порка не принесла тебе никакой пользы, и мы должны узнать, поможет ли еще одна выбить это из тебя! С такими словами и ни малейшего внимания не обращая на жалобный вопль о пощаде, мистер Сквирс набросился на мальчика и отколотил его тростью, прекратив это занятие лишь тогда, когда рука у него устала. - Вот так-то!- сказал Сквирс, покончив с этим делом.- Три сколько хочешь, не скоро сотрешь. О! Ты не можешь не реветь? Не можешь? Выкинь его за дверь, Смайк. На долгом опыте слуга убедился в том, что нужно повиноваться, а не мешкать; поэтому он вытолкнул жертву в боковую дверь, и мистер Сквирс снова водрузился на свой табурет при поддержке миссис Сквирс, которая занимала другой табурет, рядом с ним. -Ну-с, теперь посмотрим!- сказал Сквирс.- Письмо Кобби. Встань, Кобби! Мальчик встал и очень пристально воззрился на письмо, пока Сквирс мысленно делал кз него извлечения. - О! - сказал Сквирс.- Бабушка Кобби умерла, а его дядя Джон запил - вот и все новости, какие посылает ему его сестра, если не считать восемнадцати пенсов, которые как раз пойдут на уплату да разбитое оконное стекло. Миссис Сквирс, дорогая моя, не возьмешь ли ты деньги? Достойная леди с весьма деловым видом сунула в карман восемнадцать пенсов, и Сквирс с великим хладнокровием обратился к следующему мальчику. - Следующий - Греймарш,- сказал Сквирс.- Встань, Греймарш! Мальчик встал, и школьный учитель, как и в первый раз, просмотрел письмо. - Тетка Греймарша с материнской стороны,- сказал Сквирс, усвоив его содержание,- очень рада слышать, что ему так хорошо и счастливо живется, и посылает почтительный привет миссис Сквирс и считает, что она - ангел. Равным образом она считает, что мистер Сквирс слишком добродетелен для этого мира, но, впрочем, надеется, что ему будет дарована долгая жизнь, дабы он продолжал свое дело. Хотела бы послать две пары носков, о которых просили, но испытывает недостаток в деньгах и потому посылает вместо них религиозную брошюру и надеется, что Греймарш возложит свои упования на провидение. И прежде всего надеется, что он будет стараться во всем угождать мистеру и миссис Сквирс и смотреть на них как на единственных своих друзей; и что он будет любить Сквирса-младшего и не сетовать, если на одной кровати спят пятеро, на что не посетует ни один христианин. Ах,- сказал Сквирс, складывая бумагу,- какое восхитительное письмо! И какое трогательное! Оно было трогательно в том смысле, что ближайшие друзья тетки Греймарша с материнской стороны имели веские основания видеть в ней не кого иного, как его родительницу. Однако Сквирс, не касаясь этих деталей истории (о чем было бы безнравственно упоминать перед питомцами), продолжал свое дело, вызвав Мобса, после чего встал другой мальчик, а Греймарш вернулся на свое место. - Мачеха Мобса,- сказал Сквирс,- слегла в постель, услыхав о том, что он не желает есть сало, и с тех пор очень больна. Она хочет узнать с ближайшей почтой, к чему же он придет, если привередничает, брезгая пищей, и как смеет он воротить нос от бульона из коровьей печенки, после того как его добрый наставник призвал на этот бульон благословение божие. Об этом ей стало известно из лондонских газет - не от мистера Сквирса, ибо он слишком снисходителен и добр, чтобы восстанавливать кого бы то ни было против других людей, и Мобс даже представить себе не может, как она была огорчена! К своему сожалению, она отмечает его недовольство, каковое является греховным и отвратительным, и надеется, что мистер Сквирс его высечет, чтобы привести в лучшее расположение духа. С этой целью она приостанавливает также выдачу ему его карманных денег - полпенни в неделю - и отдает миссионерам ножик с двумя лезвиями и пробочником, купленный ею специально для него. - Угрюмость никуда не годится! - сказал Сквирс после зловещей паузы, в течение которой он снова послюнявил ладонь правой руки.- Надлежит поддерживать в себе веселое и бодрое расположение духа. Мобс, подойди ко мне! Мобс медленно двинулся к кафедре, вытирая глаза в предвкушении веских для того оснований; и вскоре он вышел в боковую дверь после таких веских оснований, какие только могут выпасть на долю ученика. Мистер Сквирс продолжал вскрывать пеструю коллекцию писем. В иные были вложены деньги, о которых "брала на себя заботу" миссис Сквирс, а в других упоминалось о мелких принадлежностях туалета вроде шапок и т.д., о которых та же леди утверждала, что они либо слишком велики, либо слишком малы и рассчитаны только на юного Сквирса, который как будто и в самом деле был наделен весьма удобным телосложением, ибо все, что поступало в школу, приходилось ему впору. В особенности голова его отличалась изумительной эластичностью: шапки и шляпы любых размеров были как раз по нем. По окончании этой операции было дано кое-как еще несколько уроков, и Сквирс удалился к своему очагу, предоставив Николасу надзирать за учениками в классной комнате, где было очень холодно и куда с наступлением темноты подали ужин, состоявший из хлеба и сыра. В углу этой комнаты, ближайшем к кафедре учителя, была маленькая печурка, и перед нею уселся Николас, такой угнетенный и униженный сознанием своего положения, что, если бы в то время настигла его смерть, он был бы чуть ли не счастлив встретить ее. Жестокость, невольным свидетелем которой он был, грубое и отвратительное поведение Сквирса даже тогда, когда тот был в наилучшем расположении духа, грязное помещение, все, что Николас видел и слышал,- все это было причиной его тяжелого душевного состояния. Когда же он вспомнил, что, служа здесь помощником, он и в самом деле является - неважно, какое несчастливое стечение обстоятельств довело его до этого критического положения, является пособником и сторонником системы, преисполнявшей его благородным негодованием и отвращением, он устыдился самого себя и в тот момент почувствовал, что одно лишь воспоминание о настоящем его положении должно помешать ему и в будущем держать высоко голову. Но теперь жребий был брошен, и решение, принятое им прошлой ночью, осталось нерушимым. Он написал матери и сестре, извещая о благополучном окончании путешествия и сообщая как можно меньше о Дотбойс-Холле, но даже это немногое сообщая как можно бодрее. Он надеялся, что, оставаясь здесь, сможет принести хоть какую-нибудь пользу; во всяком случае, его близкие слишком зависели от благосклонности дяди, чтобы он позволил себе возбудить сейчас его гнев. Одна мысль тревожила его куда больше,- чем какие бы то ни было эгоистические размышления, вызванные его собственным положением. Это была мысль о судьбе его сестры Кэт. Дядя обманул его; а что если он и ее устроил на какое-нибудь жалкое место, где ее юность и красота окажутся значительно большим проклятием, чем уродство и дряхлость? Для человека, заключенного в клетку, связанного по рукам и ногам, такое предположение было ужасно. "Нет! - подумал он.- Там при ней мать и эта художница-портретистка - довольно простодушная, но все же знающая свет и от него получающая средства к жизни". Ему хотелось думать, что Ральф Никльби испытывает неприязнь лично к нему. Теперь у него были веские основания отвечать тем же, а потому он без особого труда пришел к такому заключению и постарался убедить себя, что это чувство Ральфа направлено только против него. Погруженный в такие размышления, он вдруг увидел обращенное к нему лицо Смайка, который стоял на коленях перед печкой, подбирая выпавшие угольки и бросая их в огонь. Он замешкался, чтобы украдкой взглянуть на Николаса, а когда заметил, что за ним следят, отпрянул, съежившись, словно в ожидании удара. - Меня не нужно бояться,- ласково сказал Николас.- Вам холодно? - Н-н-нет. - Вы дрожите. - Мне не холодно,- быстро, ответил Смайк. Я привык. Столько было в звуке его голоса нескрываемой боязни рассердить кого-нибудь, и был он таким робким, запуганным созданием, что Николас невольно воскликнул: - Бедняга! Если бы он ударил несчастного раба, тот скрылся бы, не говоря ни слова. Но тут он расплакался. - Ах, боже мой, боже мой! - воскликнул он, закрывая лицо потрескавшимися, мозолистыми руками.- Сердце у меня разорвется... Да, разорвется! - Тише,- сказал Николас, положив руку ему на плечо.- Будьте мужчиной. Ведь по годам вы уже почти взрослый мужчина. - По годам! - вскричал Смайк.- О боже, боже, сколько их прошло! Сколько их прошло с тех пор, как я был ребенком - моложе любого из тех, кто сейчас здесь! Где они все? - О ком вы говорите? - осведомился Николас, желая пробудить разум в бедном полупомешанном создании.- Скажите мне. - Мои друзья,- ответил он,- я сам... мои... О! Как я страдал! - Всегда остается надежда,- сказал Николас. Он не знал, что сказать. - Нет!- возразил тот.- Нет! Для меня- никакой. Помните того мальчика, который умер здесь? - Вы знаете, меня здесь не было,-.мягко ответил Николас.- Но что вы хотите сказать о нем? - Да как же! - продолжал юноша, придвигаясь ближе к тому, кто его спрашивал.- Я был ночью около него, и, когда все стихло, он перестал кричать, чтобы его друзья пришли и посидели с ним, но ему стали мерещиться лица вокруг его постели, явившиеся из родного дома. Он говорил - они улыбаются и беседуют с ним, и он умер, когда приподнимал голову, чтобы поцеловать их. Вы слышите? - Да, да! - отозвался Николас. - Какие лица улыбнутся мне, когда я буду умирать? - содрогаясь, воскликнул его собеседник.- Кто будет говорить со мной в эти долгие ночи? Они не могут прийти из родного дома. Они испугали бы меня, если бы пришли, потому что я не знаю, что такое родной дом, и не узнал бы их. Как больно и страшно! Никакой надежды, никакой надежды! Зазвонил колокол, призывавший ко сну, и мальчик, впав при этом звуке в свое обычное безучастное состояние, ускользнул, словно боялся, что его кто-то заметит. Вскоре после этого Николас с тяжелым сердцем уединился - нет, не уединился, не было там никакого уединения,- отправился в грязный и битком набитый дортуар. ГЛАВА IX, О мисс Сквирс, миссис Сквирс, юном Сквирсе и мистере Сквирсе и о различных материях и людях, имеющих не меньшее отношение к Сквирсам, чем к Николасу Никльби Покинув в тот вечер класс, мистер Сквирс, как было замечено выше, удалился к своему очагу, который помещался не в той комнате, где Николас ужинал в вечер своего прибытия, а в меньшей, в задней половине дома, где его супруга, любезный сын и высокообразованная дочь наслаждались обществом друг друга: миссис Сквирс была погружена в работу, подобающую матроне, штопку чулок, а юные леди и джентльмен заняты были улаживанием юношеских разногласий посредством кулачной расправы через стол, каковая расправа при приближении почтенного родителя уступила место бесшумным пинкам ногами под столом. В этом месте, пожалуй, не мешает уведомить читателя, что мисс Фанни Сквирс было двадцать три года. Если именно с этим возрастом связана неразрывно какая-то грация или миловидность, то, думается, ими обладала и мисс Сквирс, ибо нет никаких оснований предполагать, что она являлась единственным исключением из правила. Ростом она была не в мать, весьма высокую, а в малорослого отца; от первой она унаследовала грубый голос, от второго - странное выражение правого глаза, которого как будто и вовсе не было. Мисс Сквирс провела несколько дней по соседству у подруги и только что вернулась под родительский кров.- Этому обстоятельству можно приписать то, что она ничего не слыхала о Николасе, пока сам мистер Сквирс не заговорил о нем. - Ну-с, дорогая моя,- сказал Сквирс, придвигая свой стул,- что ты о нем теперь думаешь? - Про чего думаю? - осведомилась миссис Сквирс, которая, слава богу (как она частенько замечала), не была знатоком грамматики. - Об этом молодом человеке... Новом учителе... О ком еще мне говорить? - О! Об этом Накльбое,- с досадой сказала миссис Сквирс.- Я его ненавижу. - За что ты его ненавидишь, дорогая моя? - спросил Сквирс. - А тебе какое дело? - ответствовала миссис Сквирс.- Ненавижу - и хватит! - Для него хватит, моя милая, и даже с избытком, да он-то этого не знает,- миролюбивым тоном ответил мистер Сквирс.- Я только так спросил, дорогая моя. - А, в таком случае, если желаешь знать, я тебе скажу,- ответила миссис Сквирс.- Ненавижу потому, что он гордый, надменный, напыщенный павлин и нос задирает! Миссис Сквирс, приходя в возбуждение, имела привычку прибегать к резким выражениям и вдобавок пользоваться множеством характеристик, вроде слова "павлин", а также намека на нос Николаса, каковой намек надлежало понимать не в буквальном смысле, но придавать ему любое значение, в зависимости от фантазии слушателей. И эти намеки имели не большее отношение друг к другу, чем к предмету, на который они указывали, что обнаруживается и в данном случае: павлин, который задирает нос, явился бы новинкой в орнитологии и существом, доселе не часто виданным. - Гм!- сказал Сквирс, как бы кротко порицая такую вспышку.- Он дешево стоит, дорогая моя. Молодой человек очень дешево стоит. - Ничуть не бывало!- возразила миссис Сквиро. - Пять фунтов в год,- сказал Сквирс. ... - Ну, так что ж? Это дорого, если он тебе не нужен, верно? - отозвалась его жена. - Но он нам н_у_ж_е_н,-настаивал Сквирс. - Не понимаю, почему он нам нужен больше, чем какой-нибудь покойник,сказала миссис Сквирс.- Не перечь мне! Ты можешь напечатать на визитных карточках и в объявлениях: "Образованием ведают Уэкфорд Сквирс и талантливые помощники",- не имея никаких помощников, не правда ли? Разве не так поступают все учителя в округе? Ты выводишь меня из терпения. - Да неужели? - сурово произнес Сквирс.- Ну, так я вам вот что скажу, миссис Сквирс. Что касается учителя, то я, с вашего позволения, поступлю по-своему. Надсмотрщику в Вест-Индии разрешено иметь подчиненного, чтобы тот, следил, как бы чернокожие не сбежали или не подняли мятежа; и я хочу иметь подчиненного, чтобы он поступал точно также, как с н_а_ш_и_м_и чернокожими до той поры, пока маленький Уэкфорд не будет в силах взять на себя заведование школой. - А я буду заведовать школой, когда стану взрослым, папа? - спросил Уэкфорд-младший, воздержавшись в порыве восторга от злобных пинков, которыми наделял свою сестру. - Да, сын мой! - прочувствованным тоном отозвался мистер Сквирс. - Ах, бог ты мой, ну и задам же я мальчишкам! - воскликнул занятный ребенок, схватив трость отца.- Ох, папа, как они у меня завизжат! То был торжественный момент в жизни мистера Сквирса, когда он воочию увидел взрыв восторга в душе своего юного отпрыска и узрел в нем будущее его величие. Он сунул ему в руку пенни и дал исход своим чувствам (равно как и его примерная супруга) в раскатах одобрительного смеха. Оный отпрыск пробудил в их сердцах одинаковые чувства, что сразу вернуло беседе беззаботность, а всей компании мир и покой. - Это противная, спесивая обезьяна! Вот как я на него смотрю,- сказала миссис Сквирс, возвращаясь к Николасу. - Допустим,- сказал Сквирс,- но спесь с него можно сбить в нашей классной комнате не хуже, чем в другом месте, не правда ли? Тем более что классная комната ему не нравится. - Пожалуй,- заметила миссис Сквирс,- в этом есть доля истины. Надеюсь, спеси у него поубавится, и не моя будет вина, если этого не случится. В йоркширских школах спесивый помощник учителя был такой необычайной и неслыханной штукой (любой помощник учителя был новинкой, но спесивый - существом, которого не могло бы нарисовать себе самое пылкое воображение), что мисс Сквирс, редко интересовавшаяся школьными делами, осведомилась с большим любопытством, кто такой этот Накльбой, напускающий на себя такую важность. - Никльби! - сказал Сквирс, произнося фамилию по буквам, согласно каким-то эксцентрическим правилам произношения, запавшим ему в голову.- Твоя мать всегда неправильно называет людей и вещи. - Не беда! - сказала миссис Сквирс.- Я их правильно вижу, и этого с меня хватит. Я за ним следила, когда ты сегодня колотил маленького Болдера. Все время он был мрачный, как туча, а один раз вскочил, словно уже совсем готов был броситься на тебя. Я это видела, а он думал, что я не вижу. - Нечего толковать об этом, отец,- сказала мисс Сквирс, когда глава семейства собрался отвечать.- Что это за человек? - Твой отец вбил себе в голову дурацкую мысль, будто он сын бедного джентльмена, недавно умершего,- сказала миссис Сквирс. - Сын джентльмена? - Да, но я ни единому слову не верю. Если он и сын джентльмена, то он находка, вот мое мнение. Миссис Сквирс хотела сказать "найденыш", но, как частенько замечала она, делая подобные ошибки, через сто лет это не будет иметь никакого значения,- такою философическою истиной она даже имела обыкновение утешать мальчиков, особенно пострадавших от дурного обращения. - Ничуть не бывало! - возразил Сквирс в ответ на приведенное выше замечание.- Его отец женился на его матери задолго до его рождения, и она еще жива. Да хотя бы и так - нас это не касается: мы приобрели доброго приятеля, взяв его сюда, и если ему нравится учить чему-нибудь мальчишек, а не только присматривать за ними, то, право же, я не возражаю. - А я повторяю, что ненавижу его, как чуму! - с жаром заявила миссис Сквирс. - Если он тебе не нравится, моя милая,- отозвался Сквирс,- я не знаю никого, кто бы лучше тебя мог выразить свою неприязнь, и, разумеется, имея дело с ним, нет никакой причины ее скрывать. - Я и не намерена скрывать, не беспокойся,- вставила миссис Сквирс. - Правильно! - сказал Сквирс.- А если есть у него капелька гордости - а, по-моему, она есть,- то я не думаю, чтобы нашлась во всей Англии другая женщина, которая быстрее, чем ты, могла бы сбить спесь с человека, моя милочка. Миссис Сквирс вдосталь похихикала в ответ на эти лестные комплименты и выразила надежду, что в свое время она укротила двух-трех гордецов. Воздавая лишь должное ее характеру, надлежит сказать, что в союзе со своим уважаемым супругом она сломила дух многих и многих. Мисс Фанни Сквирс старательно запоминала и этот и дальнейший разговор о том же предмете, пока не ушла спать, а затем расспросила голодную служанку обо всех мелочах, касающихся наружности и поведения Николаса; на эти вопросы девушка дала такие восторженные ответы, присовокупив к ним столько хвалебных отзывов о его прекрасных темных глазах, нежной улыбке и стройных ногах,особенно напирала она на это последнее качество, так как в Дотбойс-Холле преобладали кривые ноги,- что мисс Сквирс не замедлила узреть в учителе весьма примечательную особу, или, как выразительно высказалась она сама, "нечто из ряда вон выходящее". И мисс Сквирс приняла решение на следующий же день самолично увидеть Николаса. Осуществляя свое намерение, молодая леди улучила минутку, когда ее мать была занята, а отец отсутствовал, и как бы случайно зашла в классную комнату очинить перо. Не увидев никого, кроме Николаса, надзиравшего за мальчиками, она густо покраснела и проявила великое смущение. - Прошу прощения,- пролепетала мисс Сквирс.- Я думала, мой отец здесь... мог быть здесь... Ах, боже мой, как неловко! - Мистер Сквирс ушел,- сказал Николас, нимало не потрясенный этим появлением, сколь ни было оно неожиданно. - Вы не знаете, когда он придет, сэр? - спросила мисс Сквирс застенчиво и нерешительно. - Он сказал, что примерно через час,- ответил Николас учтиво, но отнюдь не показывая, что находится во власти чар мисс Сквирс. - Никогда еще не случалось со мной такой неприятности! - воскликнула молодая леди.- Очень вам благодарна. Право же, мне так жаль, что я сюда ворвалась. Если бы я не думала, что отец здесь, я бы ни за что на свете... это так неприятно... может показаться таким странным,- пролепетала мисс Сквирс, снова покраснев и переводя взор с пера в руке на Николаса и обратно. - Если это все, что вам нужно,- сказал Николас, указывая на перо и невольно улыбаясь при виде притворного замешательства дочери владельца школы,- быть может, я могу его заменить. Мисс Сквирс глянула на дверь, как бы сомневаясь, уместно ли подойти ближе к совершенно незнакомому человеку, затем окинула взором классную комнату, словно отчасти успокоенная присутствием сорока мальчиков, наконец пододвинулась к Николасу и вручила ему перо с соблазнительной и вместе с тем снисходительной гримасой. - Острие сделать твердым или мягким? - осведомился Николас, улыбаясь, чтобы не расхохотаться громко. "У него и в самом деле прелестная улыбка",- подумала мисс Сквирс. - Как вы сказали? - спросил Николас. - Ах, боже мой, уверяю вас, я в эту минуту думала о чем-то совсем другом,- ответила мисс Сквирс.- О, пожалуйста, как можно мягче! С этими словами мисс Сквирс вздохнула. Быть может, для того, чтобы дать понять Николасу, что ее сердце мягко и перо должно быть ему под стать. Следуя этим инструкциям, Николас очинил перо; когда он подал его мисс Сквирс, мисс Сквирс его уронила, а когда он наклонился, чтобы поднять его, мисс Сквирс тоже наклонилась, и они стукнулись лбами; при этом двадцать пять мальчиков громко рассмеялись - решительно в первый и единственнбй раз за это полугодие. - Какой я неловкий! - сказал Николас, распахивая дверь перед молодой леди. - Ничуть не бывало, сэр - отозвалась мисс Сквирс.- Это моя вина! Всему виной моя глупая... ээ... Прощайте! - До свидания,- сказал Николас.- Надеюсь, второе перо я вам очиню получше. Осторожнее! Вы сейчас грызете острие! - И в самом деле! - сказала мисс...Смирс.- Такое затруднительное, положение, что я, право, не знаю... Простите, что причинила вам столько хлопот. - Отнюдь никаких хлопот.- ответил Николас, закрывая за ней дверь классной комнаты... "За всю свою жизнь не видывала таких ног!"- уходя, сказала себе мисс Сквирс. Дело в том, что мисс Сквирс влюбилась в Николаса Никльби. Чтобы объяснить, ту стремительность, с какою эта молодая леди воспылала страстью к Николсу, необходимо, быть может, разъяснить, что та подруга, от которой она недавно вернулась, была дочерью мельника, которая, только-только достигнув восемнадцати лет, обручилась с сыном мелкого торговца зерном, проживавшего в ближайшем городе. Года два назад, следуя обычаю, принятому молодыми леди, мисс Сквирс и дочка мельника, будучи близкими подругами, заключили договор, что та, кто первая обручится, немедленно поверит великую тайну сердцу другой, прежде чем поведать о ней кому бы то ни было, и нимало не медля позовет ее себе в подружки. Во исполнение этого договора дочь мельника, когда состоялось ее обручение, прибыла в одиннадцать часов вечера, так как сын торговца зерном предложил ей руку и сердце и двадцать пять минут одиннадцатого по голландским часам в кухне, и ворвалась в спальню мисс Сквирс с приятною вестью. С той поры мисс Сквирс, будучи на пять лет старше и перешагнув за второй десяток (что также имеет немалое значение), не на шутку беспокоилась, когда она доверит подруге такую же тайну, но либо потому, что она убедилась, как трудно, чтобы кто-нибудь ей понравился, либо потому, что ей еще труднее было прийтись кому-нибудь по вкусу, у нее не было тайн, которые она могла бы поверить. Однако тотчас после короткого свидания с Николасом, которое было описано выше, мисс Сквирс, надев шляпку, отправилась с большой поспешностью к своей подруге и после торжественного повторения всевозможных старых клятв хранить тайну,- поведала о том, что она... не то чтобы обручена, но собирается обручиться... с сыном джентльмена (не какой-нибудь там торговец зерном, а сын джентльмена благородного происхождения)... который занял место учителя в Дотбойс-Холле при обстоятельствах, в высшей степени таинственных и замечательных. В самом деле, намекнула мисс Сквирс, у нее были веские основания полагать, что привлеченный слухами о многих ее чарах, он прибыл, чтобы за ней ухаживать, домогаться ее и жениться. - Ну, не удивительное ли это дело? - вопросила мисс Сквирс, делая сильное ударение на прилагательном. - В высшей степени удивительное,- ответила подруга.- А что он тебе сказал? - Не спрашивай, дорогая моя, что он мне сказал,- отозвалась мисс Сквирс.Если бы ты только видела, как он смотрел и улыбался! Никогда в жизни я не была так потрясена. - А вот этак он смотрел? - осведомилась дочь мельника, изображая, по мере своих способностей, излюбленное подмигиванье торговца зерном. - Очень похоже на это... только более благородно,- ответила мисс Сквирс. - Ах, так! - сказала подруга.- Значит, будь уверена, у него что-то серьезное на уме. Мисс Сквирс, не совсем уверенная на этот счет, была отнюдь не огорчена, получив поддержку авторитетного лица, а когда в дальнейшей беседе и при сравнении воспоминаний обнаружились многие черты поведения, сходные у Николаса с торговцем зерном, она стала столь доверчивой, что сообщила своей подруге многое, чего Николас ей не говорил,- и все это было весьма лестно и убедительно. Затем она распространилась о том, что беда иметь отца и мать, резко восстающих против ее нареченного; об этом печальном обстоятельстве она говорила очень долго, потому что отец и мать ее подруги не чинили никаких препятствий к замужеству дочери и вследствие этого все ухаживание прошло так гладко, как только можно себе представить. - Как бы мне хотелось его увидеть! - воскликнула подруга. -Да ты и увидишь, Тильда! - ответила мисс Сквирс.- Я бы себя почитала самым неблагодарным созданием, если бы отказала тебе в этом. Кажется, мать едет на два дня за какими-то учениками, а когда она уедет, я приглашу тебя и Джона и устрою так, чтобы вы с ним встретились. Это была чудесная затея, и, хорошенько обсудив ее, подруги расстались. Случилось так, что недалекое путешествие миссис Сквирс за тремя новыми питомцами и для сведения неотложных счетов на небольшую сумму за двух прежних было назначено на послезавтра днем; и послезавтра миссис Сквирс отбыла, заняв верхнее место в карете, остановившейся переменить лошадей в Грета-Бридж; она захватила с собой сверточек, содержавший нечто в бутылке и несколько сандвичей, и вдобавок взяла широкое белое пальто, чтобы надеть его ночью; с этим багажом она и отправилась в путь. В таких случаях Сквирс имел обыкновение уезжать каждый вечер под предлогом неотложных дел в город и просиживать часов до десяти-одиннадцати в излюбленной таверне. Итак, вечеринка ему ничуть не мешала и даже предоставляла возможность пойти с мисс Сквирс на компромисс, а потому он с готовностью дал полное согласие и охотно сообщил Николасу, что вечером, в пять часов, его ждут к чаю в гостиной. Разумеется, с приближением назначенного часа мисс Сквирс пришла в ужасное волнение, и, разумеется, она нарядилась удивительно к лицу: волосы - явно рыжие, которые она подстригала,- были завиты круто в пять рядов до самой макушки и искусно убраны над сомнительным глазом; стоит ли говорить о голубом поясе, концы которого развевались, о вышитом передничке, о длинных перчатках и о зеленом газовом шарфе, наброшенном на одно плечо и продетом под другую руку, стоит ли говорить об иных многочисленных уловках, долженствовавших стать столь же многочисленными стрелами для сердца Николаса. Она едва успела закончить эти приготовления, к полному своему удовольствию, как появилась подруга с плоским, треугольным свертком в коричневой бумаге, содержавшим всевозможные мелкие украшения, которые надлежало надеть в комнате наверху и которые подруга и надела, болтая без умолку. Когда мисс Сквирс "поправила" прическу подруги, подруга "поправила" прическу мисс Сквирс, сделав поразительные улучшения, касавшиеся завитков на шее, а затем обе были разряжены к полному своему удовлетворению и спустились вниз во всем параде, в длинных перчатках, совсем готовые к приему гостей. - Тильда, где же Джон? - осведомилась мисс Сквирс. - Он пошел домой приодеться,- ответила подруга.- Будет здесь к чаю. - Я вся трепещу,- заявила мисс Сквирс. - Ах, я понимаю! - отозвалась подруга. - Знаешь, Тильда, я к этому не привыкла,- сказала мисс Сквирс, прикладывая руку к поясу с левой стороны. - Ты скоро с этим справишься, дорогая,- ответила подруга. Пока они беседовали, голодная служанка подала чайный прибор, а вскоре после этого кто-то постучал в дверь. - Это он! - воскликнула мисс Сквирс.- О Тильда! - Тише! - сказала Тильда.- Гм! Скажи: "Войдите". - Войдите,- пролепетала мисс Сквирс. И вошел Николас. - Добрый вечер,- сказал молодой джентльмен, нимало не ведая о своей победе.- Я узнал от мистера Сквирса, что... - О да! Совершенно верно! - перебила мисс Сквирс.- Отец не будет пить чай с нами, но вы, я думаю, ничего не имеете против его отсутствия. (Это было сказано лукаво.) Тут Николас широко раскрыл глаза, но очень хладнокровно решил над этим вопросом не задумываться, в сущности ровно ничем в тот момент не интересуясь, и проделал церемонию знакомства с дочерью мельника с такой грацией, что эта юная леди пришла в восхищение. - Мы ждем еще одного джентльмена,- сказала мисс Сквирс, снимая крышку с чайника и заглядывая в него, чтобы удостовериться, настоялся ли чай. Николасу было все равно, ждут ли они одного или двадцать джентльменов, а посему он выслушал это сообщение с полным безразличием; он был в дурном расположении духа и, не видя никаких веских оснований быть особенно любезным, посмотрел в окно и невольно вздохнул. Судьбе угодно было, чтобы подруга мисс Сквирс отличалась игривым нравом, и при вздохе Николаса подруге взбрело в голову посмеяться над унынием влюбленных. - Если причина вашей грусти - мое присутствие,- сказала молодая леди,не обращайте на меня ни малейшего внимания, потому что и мне не легче, чем вам. Можете держать себя точь-в-точь так, как если бы меня здесь не было. - Тильда,- сказала мисс Сквирс, краснея до верхнего ряда завитушек,мне стыдно за тебя. И тут обе подруги принялись хихикать на все лады и время от времени поглядывали поверх носовых платков на Николаса, который от неподдельного изумления постепенно перешел к неудержимому смеху, отчасти вызванному мыслью, что его считают влюбленным в мисс Сквирс, а отчасти - нелепым видом и поведением обеих девиц. Все это показалось ему столь нелепым и смешным, что, несмотря на свое печальное положение, он хохотал до полного изнеможения. "Ладно,-подумал Николас,-раз уж я здесь и от меня. почему-то ожидают любезностей, что толку иметь дурацкий вид. Уж лучше я как-нибудь приспособлюсь к обществу". Мы с краской на лице упоминаем об этом; но стоило юношеской бодрости и живости на время одержать верх над грустными мыслями, как он, едва успев принять решение, уже с превеликой галантностью приветствовал мисс Сквирс и ее подругу и, придвинув стул к чайному столу, устроился с большим удобством: так, должно быть, не устраивался ни один помощник учителя в доме своего хозяина с той поры, как были впервые изобретены помощники учителей. Леди были в полном восторге от столь изменившегося поведения мистера Никльби, а в это время явился парень, которого поджидали, с волосами, еще совсем влажными от недавнего мытья, и в чистой рубашке, воротничок коей мог бы принадлежать какому-нибудь гиганту-предку, составляя вместе с белым жилетом не меньших размеров главное украшение его особы. . - Ну, Джон,- сказала мисс Матильда Прайс. (Так, кстати сказать, звали дочь мельника.) - Ну! - сказал Джон, ухмыляясь так, что даже воротничок не мог этого скрыть. - Простите,- вмешалась мисс Сквирс, спеша познакомить гостей,- мистер Никльби - мистер Джон Брауди. - Ваш покорный слуга, сэр,-сказал Джон, который был ростом повыше шести футов, а лицо и фигуру имел, пожалуй, более чем соответствующие своему росту, - К вашим услугам, сэр,- ответил Николас, энергически опустошая тарелки с бутербродами. Мистер Брауди не был джентльменом, особо наделенным даром вести беседу, поэтому он ухмыльнулся еще два раза и, удостоив таким образом своим привычным знаком внимания каждого из присутствующих, ухмыльнулся всем вообще и приступил к еде. - Старуха уехала? - спросил мистер Брауди, набив себе рот. Мисс Сквирс кивнула головой. Мистер Брауди ухмыльнулся особенно широко, словно подумал, что над этим и в самом деле стоит посмеяться, и с сугубым рвением принялся уплетать хлеб с маслом. Стоило посмотреть, как он и Николас вдвоем очистили тарелку. - Экий вы, вероятно, вам не каждый вечер приходится есть хлеб с маслом,- сказал мистер Брауди, после того как долго таращил глаза на Николаса поверх пустой тарелки. Николас прикусил губу и покраснел, но притворился, будто не слышит этого замечания. - Ей-богу,- продолжал мистер Брауди, хохоча во все горло,- не очень-то дают им жрать! Если вы здесь подольше поживете, от вас останутся кожа да кости. Хо-хо-хо! - Вы шутник, сэр! - презрительно сказал Николас. - Да ну? - ответил мистер Брауди.- А вот от прежнего учителя остались кожа да кости, потому что он был ученый. Воспоминание о худобе прежнего учителя, казалось, привело мистера Брауди в величайшее восхищение, ибо он хохотал, пока не почел нужным вытереть глаза обшлагами. - Не знаю, хватит ли у вас ума, мистер Брауди, понять, что ваши слова оскорбительны,- воскликнул Николас с нарастающим гневом,- но если хватит, то будьте так добры... - Если вы скажете еще хоть слово, Джон,- взвизгнула мисс Прайс, зажимая рот своему обожателю, когда тот собрался перебить Никльби,- еще хоть полсловечка, то я вас никогда не прощу и разговаривать с вами не буду! - Ну, ладно, моя девочка, что мне за дело! - сказал торговец зерном, влепив звонкий поцелуй мисс Матильде.- Пусть все идет по-прежнему, пусть все идет по-прежнему! Теперь пришел черед мисс Сквирс вступиться за Николаса, что она и сделала, притворяясь испуганной и встревоженной; в результате двойного вмешательства Николас и Джон Брауди очень торжественно подали друг Другу руку через стол, и столь внушительной была эта церемония, что мисс Сквирс взволновалась и пролила слезы. - Что с тобой, Фанни? - осведомилась мисс Прайс. - Ничего, Тильда,- всхлипывая, отозвалась мисс Сквирс. - Ведь никакой опасности не было,- сказала мисс Прайс.- Не правда ли, мистер Никльби? - Решительно никакой! - ответил Николас.- Чепуха! - Очень хорошо! - шепнула мисс Прайс.- Скажите ей что-нибудь ласковое, и она скоро придет в себя. Послушайте, не выйти ли нам с Джоном на кухню, а потом мы вернемся? - Ни за что на свете! - возразил Николас, очень встревоженный таким предложением.- Чего ради вам это делать? - Эх! - сказала мисс Прайс, поманив его в сторону и говоря с некоторой долей презрения.- Хороший же вы кавалер. - Что вы хотите этим сказать? - спросил Николас.- Я совсем не кавалер - во всяком случае, не здесь. Ничего не понимаю. - Да и я ничего не понимаю! - подхватила мисс Прайс.- Но мужчины - изменники, всегда такими были и всегда такими будут - вот это мне очень легко понять! - Изменники! - воскликнул Николас.- Да что у вас на уме? Уж не хотите ли вы сказать, что вы думаете... - Ах, нет, я ровно ничего не думаю! - с раздражением перебила мисс Прайс.- Вы поглядите на нее: как разодета и какой прелестный у нее вид, право же, почти красавица. Мне стыдно за вас! - Милая моя, какое мне дело до того, что она разодета и что у нее прелестный вид? - осведомился Николас. - Ну-ну, не называйте меня "милой",-сказала мисс Прайс, впрочем, слегка улыбаясь, потому что была миловидна и к тому же немного кокетлива, а Николас был красив и она считала его собственностью другой особы, а это и являлось причиной, почему ей лестно было думать, что она произвела на него впечатление,- не то Фанни скажет, что это моя вина. Давайте-ка сыграем в карты. Громко произнеся эти последние слова, она упорхнула и присоединилась к грузному йоркширцу. Все это было совершенно непонятно Николасу, который в тот момент усвоил лишь то, что мисс Сквирс - девица, отличающаяся заурядной наружностью, а ее подруга, мисс Прайс,- хорошенькая девушка. Но у него не было времени поразмыслить об этом, так как у очага уже подмели, со свечи сняли нагар, и они уселись играть в "спекуляцию". - Нас только четверо, Тильда,- сказала мисс Сквирс, бросая лукавый взгляд на Николаса.- Пожалуй, лучше нам взять себе партнеров - двое против двух. - Что вы на это скажете, мистер Никльби? - осведомилась мисс Прайс. - С величайшим удовольствием,- ответил Николас. И с этими словами, совершенно не ведая о наносимой им чудовищной обиде, он смешал в одну кучу карточки с проспектами Дотбойс-Холла, которые заменяли ему фишки, с теми, какие получила мисс Прайс. - Мистер Брауди,- взвизгнула мисс Сквирс,- будем держать против них банк? Йоркширец согласился, по-видимому совершенно ощеломленный дерзостью нового учителя, а мисс Сквирс бросила злобный взгляд на подругу и истерически захохотала. На долю Николаса выпало сдавать, и ему повезло. - Мы собираемся выиграть все,- сказал он. - Тильда уже выиграла кое-что, на это, я думаю, она не надеялась, не правда ли, милая? - сердито сказала мисс Сквирс. - Только дюжину и восемь, милочка,- ответила мисс Прайс, делая вид, будто понимает вопрос в буквальном смысле. - Какая ты сегодня скучная! - огрызнулась мисс Сквирс. - Да, право же, нет! - отозвалась мисс Прайс.- Я в превосходном расположении духа. Мне казалось, что ты как будто расстроена. - Я! - вскричала мисс Сквирс, кусая губы и дрожа от ревности.- О нет! - Ну, вот и прекрасно! - заметила мисс Прайс.- У тебя кудряшки растрепались, милочка. - Не обращай на меня внимания,- захихикала мисс Сквирс,- ты бы лучше смотрела за своим партнером. - Благодарю вас, что вы ей напомнили,- сказал Николас.- И в самом деле, это было бы лучше. Йоркширец раза два приплюснул себе нос сжатым кулаком, словно хотел удержать свою руку, пока ему не представится случай поупражнять ее на физиономии какого-нибудь другого джентльмена, а мисс Сквирс с таким негодованием тряхнула головой, что ветер, поднятый пришедшими в движение многочисленными кудряшками, едва не задул свечу. - Право же, мне никогда так не везло! - кокетливо воскликнула мисс Прайс после одной-двух партий.Я думаю, это все благодаря вам, мистер Никльби. Хотелось бы мне всегда иметь вас своим партнером. - И я бы этого хотел. - Но у вас будет плохая жена, если вы всегда выигрываете в карты,сказала мисс Прайс. - Нет, не плохая, если ваше-желание исполнится,- ответил Николас.- Я уверен, что в таком случае жена у меня будет хорошая. Нужно было видеть, как тряхнула головой мисс Сквирс, пока шла эта беседа, и как приплюснул себе нос торговец, зерном! Стоило платить небольшую ежегодную ренту, чтобы только узреть это, увидеть, с какой радостью мисс Прайс возбуждала их ревность, тогда как Николас Никльби не нодозревал что он причиняет кому-то неприятность. - Но мы, кажется, только одни и разговариваем,- сказал Николас, добродушно окинув взглядом стол и беря карты для новой сдачи. - Вы так хорошо это делаете, что жалко было бы перебивать,- захихикала мисс Сквирс.- Не правда ли, мистер Брауди? Хи-хи-хи! - Мы это делаем потому, что больше не с кем говорить,- сказал Николас. - Поверьте, мы будем разговаривать с вами, если вы нам что-нибудь скажете,- заметила мисс Прайс. - Благодарю тебя, милая Тильда,- величественно отозвалась мисс Сквирс. - Вы можете говорить друг с другом, если вам не хочется разговаривать с нами,- продолжала мисс Прайс, подшучивая над своей любимой подругой.- Джон, почему вы ничего не говорите? - Ничего не говорю? - повторил йоркширец. - Да, лучше говорить, чем сидеть вот так молча и дуться. - Ну, будь по-вашему!-вскричал йоркширец, тяжело ударив кулаком по столу.- Вот что я скажу: пусть черт заберет мои кости и тело, если я буду дольше это терпеть! Ступайте вместе со мною домой, а этому молодому шептуну скажите, чтобы он поостерегся, как бы ему не остаться с проломанной башкой, когда он в следующий раз попадется мне под руку. - Боже милостивый, что это значит? - с притворным изумлением воскликнула мисс Прайс. - Ступайте домой, говорю вам, ступайте домой! - сердито крикнул йоркширец. А когда он произнес эти слова, мисс Сквирс залилась потоком слез, вызванных отчасти нестерпимым раздражением, а отчасти тщетным желанием расцарапать кому-нибудь физиономию своими прекрасными ноготками. Такое положение дел создалось по многим причинам. Оно создалось потому, что мисс Сквирс стремилась к высокой чести выйти замуж, не имея для того достаточного основания. Оно создалось потому, что мисс Прайс уступила трем побуждениям: во-первых, желанию наказать подругу, притязавшую на соперничество с ней без всяких на то прав; во-вторых, собственному тщеславию, побудившему ее принимать ухаживание изящного молодого человека; и, в-третьих, стремлению доказать торговцу зерном, какой великой опасности он себя подвергает, откладывая празднование их бракосочетания. А Николас вызвал его тем, что на полчаса предался веселью и беззаботности и очень искренне хотел избежать обвинений в неравнодушии к мисс Сквирс. Поэтому и примененные средства и достигнутые результаты были самыми естественными, ибо молодые леди до скончания веков, как делали они это испокон веков, будут стремиться к замужеству, оттеснять друг друга во время бега к алтарю и пользоваться каждым удобным случаем, чтобы в наивыгоднейшем свете показать свои преимущества. - Смотри-ка! А теперь Фанни расплакалась! - воскликнула мисс Прайс, как будто снова изумившись.- Что же это случилось? - О, вы не знаете, мисс, конечно, вы не знаете. Прошу вас, не трудитесь расспрашивать,- сказала мисс Сквирс и изменилась в лице- "состроила гримасу", как говорят дети. - Ну уж, скажу я вам! - воскликнула мисс Прайс. - А кому какое дело, что вы, сударыня, скажете или чего не скажете? - ответила мисс Сквирс, делая новую гримасу. - Вы чудовищно вежливы, сударыня,- сказала мисс Прайс. - К вам, сударыня, я не приду брать уроки в этом искусстве,- отрезала мисс Сквирс. - А все-таки незачем вам трудиться и делать себя еще некрасивее, чем вы есть, сударыня, потому что это совершенно лишнее,- подхватила мисс Прайс. В ответ мисс Сквирс очень покраснела и возблагодарила бога за то, что у нее не такое дерзкое лицо, как у иных особ. В свою очередь мисс Прайс поздравила себя с тем, что не наделена такими завистливыми чувствами, как иные люди, после чего мисс Сквирс сделала общее замечание касательно знакомства с особами низкого происхождения, с которым мисс Прайс вполне согласилась, заявив, что это и в самом деле совершенно верно и она давно уже так думала. - Тильда! - с большим доетоинством воскликнула мисс Сквирс.- Я вас ненавижу! - Ах, я тоже вас ненавижу,- заявила мисс Прайс, судорожно завязывая ленты шляпки.- Вы себе глаза выплачете, когда я уйду. Вы сами это знаете. - Я презираю ваши слова, вертушка!- воскликнула мисс Сквирс. - Вы мне говорите очень лестный комплимент,- ответила дочь мельника, низко приседая.- Желаю вам спокойной ночи, сударыня, и приятных сновидений! Послав на прощание это благословение, мисс Прайс вылетела из комнаты, сопутствуемая дюжим йоркширцем, который обменялся с Николасом тем особенно выразительным грозным взглядом, каким графы-забияки в мелодрамах уведомляют друг друга, что они еще встретятся. Не успели они уйти, как мисс Сквирс исполнила предсказание своей бывшей подруги, дав волю обильнейшим слезам, горько жалуясь и что-то бессвязно бормоча. Несколько секунд Николас стоял и смотрел, хорошенько не зная, что делать; но, не уверенный в том, окончится лп этот припадок поцелуем или царапаньем, и почитая ту и другую беду равно приятной, он потихоньку удалился, пока мисс Сквирс хныкала в свой носовой платок. "Вот следствие,- подумал Николас, когда ощупью пробирался в темную спальню,- вот следствие моей проклятой готовности приноравливаться к любому обществу, с каким сведет меня случай. Если бы я сидел немой и неподвижный, а я мог так сделать,- ничего бы этого не произошло!" Несколько минут он прислушивался, но все было тихо. - Я обрадовался,- бормотал он,- и ухватился за возможность отвлечься от мыслей об этом отвратительном доме и о его гнусном хозяине. Я поссорил этих людей и нажил себе двух новых врагов там, где, небу известно, мне ни одного не нужно. Это справедливое наказание за то, что я забыл хотя бы на час, что меня теперь окружает! С этими словами он пробрался среди множества измученных спящих и лег на свою жалкую постель. ГЛАВА Х, Как обеспечил мистер Ральф Никльби свою племянницу и невестку На следующее утро после отъезда Николаса в Йоркшир Кэт Никльби сидела в очень вылинявшем кресле, воздвигнутом на очень пыльный пьедестал, в комнате мисс Ла-Криви, позируя этой леди для портрета, на что Кэт дала согласие; для полного совершенства портрета мисс Ла-Криви принесла наверх застекленный ящик, висевший на парадной двери, чтобы легче было придать цвету лица мисс Никльби на портрете яркий желто-розовый телесный оттенок, на который мисс Ла-Криви впервые напала, когда писала миниатюрный портрет молодого офицера, содержавшийся в этом ящике; яркий желто-розовый телесный цвет почитался ближайшими друзьями и покровителями мисс Ла-Криви подлинной новинкой в искусстве. Впрочем, так оно и было. - Кажется, я его сейчас уловила! - сказала мисс Ла-Криви.- Тот самый оттенок! Конечно, это будет самый прелестный портрет, какой мне приходилось писать. - Если это верно, то я убеждена, что таким сделает его ваш талант,улыбаясь, отозвалась Кэт. - Нет, с этим я не соглашусь, дорогая моя,- возразила мисс Ла-Криви.Модель очень мила, право же, модель очень мила, хотя, конечно, кое-что зависит от манеры изображения. - И зависит немало,- заметила Кэт. - Да, дорогая моя, в этом вы правы,- сказала мисс Ла-Криви.- В основном вы правы, хотя в данном случае я не согласна, что это имеет такое большое значение. Ах, дорогая моя! Велики трудности, связанные с искусством! - Не сомневаюсь, что это так,- сказала Кэт, желая угодить своей добродушной маленькой приятельнице. - Они так велики, что вы даже не можете составить об этом ни малейшего представления,- отозвалась мисс Ла-Криви.- Изо всех сил выставлять на вид глаза, по мере сил не выставлять напоказ нос, увеличивать голову и совсем убирать зубы! Вам и не вообразить, сколько хлопот с одной крошечной миниатюрой. - Вряд ли оплата вознаграждает вас за труды,- сказала Кэт. - Не вознаграждает, сущая правда,- ответила мисс Ла-Криви.- Да к тому же люди так привередливы и неразумны, что в девяти случаях из десяти нет никакого удовольствия их писать. Иной раз они говорят: "Ох, каким вы меня сделали серьезным, мисс Ла-Криви!", а другой раз: "Ах, какой я вышел смешливый!" - когда самая суть хорошего портрета в том, что он должен быть либо серьезным, либо смешливым, иначе это будет вовсе не портрет. - Вот как?- смеясь, сказала Кэт. - Разумеется, дорогая, потому что модель всегда бывает либо тем, либо другим,- отозвалась мисс Ла-Криви.- Посмотрите на Королевскую академию!* Серьезны, знаете ли, все эти прекрасные глянцевитые портреты джентльменов в черных бархатных жилетах - джентльменов, опирающихся сжатым кулаком на круг- лый столик или мраморную плиту. И смеются все леди, играющие маленькими зонтиками, или с маленькими собачками, или с маленькими детьми,- правило в искусстве одно и то же, меняются только детали. Собственно говоря,- сказала мисс Ла-Криви, понизив голос до шепота,- есть только два стиля портретной живописи - серьезный и смешливый, и мы всегда прибегаем к серьезному для особ, занимающих положение в обществе (иногда, впрочем, делаем исключение для актеров), и к смешливому для леди и джентльменов, которые не очень заботятся о том, чтобы казаться умными. Эти сведения, казалось, очень позабавили Кэт, а мисс Ла-Криви продолжала работать и болтать с невозмутимым благодушием. - Какое множество военных вы пишете! - сказала Кэт, пользуясь перерывом и окидывая взором комнату. - Множество кого, дитя? - осведомилась мисс ЛаКриви, отрывая глаза от работы.- О да! Портреты типические. Но, знаете ли... это не настоящие военные. - Как! - Конечно! Это только клерки. Они, знаете ли, берут напрокат мундир, чтобы их изобразили в нем, и присылают его сюда в саквояже. Иные художники,- сказала мисс Ла-Криви,- держат у себя красный мундир и берут лишних семь шиллингов шесть пенсов за прокат и за кармин, но я этого не делаю, так как считаю это незаконным. Приосанившись, словно она очень гордилась тем, что не прибегает к таким приманкам для поимки клиентов, мисс Ла-Криви еще более рьяно принялась за работу, лишь изредка приподнимая голову, чтобы с невыразимым удовлетворением посмотреть на сделанный мазок, и время от времени сообщая мисс Никльби, над какими чертами лица она в этот момент работает. - Не для того, чтобы вы приготовились, дорогая моя,- сказала она в пояснение,- но такой у нас обычай: иной раз говорить позирующему, что мы отделываем, и, если он хочет увидеть на портрете какое-либо особое выражение, у него есть время принять желаемый вид... - А когда,- продолжала мисс Ла-Криви после долгого молчания, а именно через добрых полторы минуты,- когда рассчитываете вы увидеть снова вашего дядю? - Право, не знаю. Я рассчитывала увидеть его раньше,- сказала Кэт.Надеюсь, скоро, потому что нет ничего хуже, чем это состояние неуверенности. - Вероятно, у него есть деньги, не правда ли? - осведомилась мисс Ла-Криви. - Я слыхала, что он очень богат,- ответила Кэт.- Не знаю, так ли это, но думаю, что так. - Ах, можете не сомневаться в том, что это правда, иначе он не был бы таким угрюмым! - заметила мисс Ла-Криви, которая представляла собою своеобразное соединение проницательности с простодушием.- Если человек - медведь, он обычно обладает независимым состоянием. - Обращение у него грубое,- сказала Кэт. - Грубое! - воскликнула мисс Ла-Криви.- По сравнению с ним дикобраз - пуховое ложе! Я никогда еще не встречалась с таким строптивым старым дикарем. - Я думаю, это только обращение у него такое,- робко отозвалась Кэт.- Я слыхала, что в молодости его постигло какое-то разочарование или нрав его стал угрюмым после какой-то беды. Мне бы не хотелось плохо о нем думать, пока я не уверена, что он этого заслуживает. - О, это очень хорошо,- заметила миниатюристка,- и боже сохрани, чтобы я вам препятствовала! Но послушайте, не мог бы он без всякого ущерба для себя назначить вам и вашей матушке приличную маленькую пенсию, которая обеспечила бы вас обеих, пока вы не выйдете замуж, а для нее явилась бы впоследствии маленьким состоянием? Что для него, скажем, какая-нибудь сотня в год? - Не знаю, что для него,- решительно сказала Кэт,- но я скорее бы умерла, чем приняла. - Да ну!- вскричала мисс Ла-Криви. - Зависимость от него отравила бы мне всю жизнь,- продолжала Кэт.Просить милостыню казалось бы мне гораздо меньшим унижением. - Вот как!- воскликнула мисс Ла-Криви.- Признаюсь, милочка, это звучит довольно странно, когда вы говорите так о родственнике, о котором не позволяете постороннему человеку отзываться плохо. - Да, пожалуй,- ответила Кэт более мягким тоном.- Да, конечно, это так. Я... я... хотела только сказать, что, помня о лучших временах, я не в силах жить, пользуясь чьей-то щедростью - не только его, но кого бы то ни было. Мисс Ла-Криви лукаво посмотрела на свою собеседницу, словно подозревая, не является ли именно Ральф объектом неприязни, но, видя, что ее юная приятельница расстроена, ничего не сказала. - Я прошу его только об одном,- продолжала Кэт, у которой слезы брызнули, пока она говорила,- пусть он ради меня лишь настолько поступится своими привычками, чтобы дать мне возможность с помощью его рекомендации - только одной рекомендации - зарабатывать буквально на хлеб и оставаться с моей матерью. Изведаем ли мы когда-нибудь снова счастье, зависит от судьбы моего дорогого брата, но если дядя даст рекомендацию, а Николас скажет нам, что он счастлив и доволен, я буду удовлетворена. Когда она замолчала, за ширмой, стоявшей между нею и дверью, послышался шорох, и кто-то постучал в деревянную обшивку. - Кто там? Войдите! - крикнула мисс Ла-Криви. Пришедший повиновался, немедленно шагнул вперед, и перед собеседницами предстал не кто иной, как сам мистер Ральф Никльби. - Приветствую вас, леди,- сказал Ральф, зорко глянув на обеих по очереди.- Вы так громко беседовали, что я не мог достучаться. Когда этот делец таил в сердце особенно злое чувство, у него была манера на мгновение почти совсем скрывать глаза под густыми нависшими бровями, а потом раскрывать их, обнаруживая всю их проницательность. Он проделал это и теперь, попытался скрыть улыбку, раздвинувшую тонкие сжатые губы и образовавшую недобрые складки вокруг рта. И обе они почувствовали уверенность, что если не весь их недавний разговор, то часть его была подслушана. - Я зашел сюда по дороге наверх, почти не сомневаясь, что застану вас здесь,- продолжал Ральф, обращаясь к племяннице и бросая презрительный взгляд на портрет.- Это портрет моей племянницы, сударыня? - Да, мистер Никльби,- с очень веселым видом ответила мисс Ла-Криви,и, говоря между нами и в четырех стенах, портрет выйдет премиленький, хотя это и говорю я, его написавшая! - Не трудитесь показывать мне его, сударыня! - воскликнул Ральф, отходя в сторону.- Я в портретах ничего не смыслю. Он почти закончен? - Да, пожалуй,- ответила мисс Ла-Криви, соображая и держа конец кисти во рту.- Еще два сеанса, и... - Пусть они состоятся немедленно, сударыня,- сказал Ральф,- послезавтра ей некогда будет заниматься пустяками. Работа, сударыня, работа, все мы должны работать! Вы уже сдали вашу квартиру, сударыня? - Я еще не вывесила объявления, сэр. - Вывесьте его немедленно, сударыня. На будущей неделе комнаты им не понадобятся, а если и понадобятся, им нечем будет за них платить. А теперь, моя милая, если вы готовы, не будем больше терять время. С притворной ласковостью, которая еще меньше была ему к лицу, чем обычное его обращение, мистер Ральф Никльби жестом предложил молодой леди идти вперед и, важно поклонившись мисс Ла-Криви, закрыл дверь и поднялся наверх, где миссис Никльби приняла его со всевозможными знаками внимания. Довольно резко положив им конец, Ральф нетерпеливо махнул рукой и приступил к цели своего посещения. - Я нашел место для вашей дочери, сударыня,- сказал Ральф. - Что ж! - отозвалась миссис Никльби.- Должна сказать, что меньшего я от вас и не ждала. "Можешь быть уверена,- сказала я Кэт не дальше как вчера утром, за завтраком,- что теперь, когда твой дядя с такой готовностью позаботился о Николасе, он не покинет нас, пока не сделает для тебя по меньшей мере того же". Это были буквально мои слова, насколько я могу припомнить. Кэт, дорогая моя, что же ты не благодарить твоего... - Дайте мне договорить, сударыня, прошу вас,- сказал Ральф, перебивая свою невестку в самый разгар ее красноречия. - Кэт, милочка, дай дяде договорить,- сказала миссис Никльби. - Мне больше всего этого хочется, мама,- заметила Кэт. - Но, дорогая моя, если тебе больше всего этого хочется, ты бы лучше дала твоему дяде высказать то, что он имеет сказать, и не перебивала его,сказала миссис Никльби, покачивая головой и хмурясь.- Время твоего дяди драгоценно, дорогая моя, и как бы велико ни было твое желание - оно естественно, и я уверена, его почувствовали бы все любящие родственники, которые бы видели твоего дядю так мало, как видели его мы,- желание удержать его среди нас, однако мы не должны быть эгоистами и должны принять во внимание серьезный характер его занятий в Сити. - Я вам весьма признателен, сударыня,- сказал Ральф с едва уловимой насмешкой.- Отсутствие деловых навыков в этом семействе приводит, по-видимому, к слишком большой трате слов, прежде чем дойдут до дела, если о нем вообще когда-нибудь думают. - Боюсь, что это действительно так,- со вздохом отозвалась миссис Никльби.- Ваш бедный брат... - Мой бедный брат, сударыня,- с раздражением перебил Ральф,- понятия не имел о том, что такое дело. Он был незнаком, я твердо верю, с самым значением этого слова. - Боюсь, что да,- сказала миссис Никльби, поднося платок к глазам.- Не будь меня, не знаю, что бы с ним сталось. Странные мы создания! Пустячная приманка, столь искусно заброшенная Ральфом во время первого их свидания, еще болталась на крючке. При каждом маленьком лишении или неудобстве, какие обнаруживались на протяжении суток, живо напоминая о стесненных и изменившихся обстоятельствах, в памяти миссис Никльби всплывала досадливая мысль о ее приданом в тысячу фунтов, пока, наконец, она не убедила себя в том, что из всех кредиторов ее покойного мужа ни с кем не поступили хуже и никто не достоин большей жалости, чем она. А ведь много лет она горячо его любила и была наделена эгоизмом не больше, чем обычно наделены им смертные. Такую раздражительность вызывает внезапная бедность. Приличная ежегодная рента немедленно вернула бы ее к прежнему образу мыслей. - Сетовать бесполезно, сударыня,- сказал Ральф.- Из всех бесплодных занятий плакать о вчерашнем дне - самое бесплодное. - Это верно,- всхлипывая, сказала миссис Никльби.- Это верно. - Раз вы так болезненно испытываете на самой себе и своем кармане последствия пренебрежения делами, сударыня,- сказал Ральф,- то, я уверен, вы внушите своим детям сознание необходимости с ранних лет заняться делом. - Конечно, я должна позаботиться об этом,- подхватила миссис Никльби.Печальный опыт, знаете ли, деверь... Кэт, дорогая моя, сообщи об этом Николасу в следующем письме или напомни мне это сделать, если я буду писать. Ральф помолчал несколько секунд и, видя, что теперь может быть вполне уверен в матери, если дочь вздумает возражать против его предложения, снова заговорил: - Место, которое я постарался ей обеспечить, сударыня, это... короче - это место у модистки и портнихи. - У модистки?! -воскликнула миссис Никльби. - У модистки и портнихи, сударыня! - повторил Ральф.- Мне незачем напоминать вам, сударыня, что в Лондоне модистки, столь хорошо знакомые с требованиями повседневной жизни, зарабатывают большие деньги, имеют свой выезд и становятся особами очень богатыми. Первая мысль, возникшая в уме миссис Никльби при словах "модистка и портниха", имела отношение к некиим плетеным корзинкам, обшитым черной клеенкой, и ей припомнилось, что она видела, как их носили по улицам, но, по мере того как говорил Ральф, эти видения исчезали и уступали место большим домам в Вест-Энде*, изящным собственным экипажам и чековой книжке. Все эти образы сменяли друг друга с такой быстротой, что не успел он договорить, как она уже кивнула головой и сказала: "Весьма справедливо!" - с видом полного удовлетворения. - Кэт, дорогая моя, то, что говорит твой дядя, весьма справедливо,сказала миссис Никльби.- Когда твой бедный папа и я приехали после свадьбы в город, я, знаешь ли, припоминаю, что одна молодая леди доставила мне на дом капор из соломки с белой и зеленой отделкой и на зеленой персидской подкладке, подъехав к двери галопом в собственном экипаже. Правда, я не совсем уверена, собственный это был экипаж или наемный, но я очень хорошо помню, что, поворачивая назад, лошадь пала, а бедный папа сказал, что она недели две не получала овса. Этот рассказ, столь разительно иллюстрирующий благосостойние модисток, не был встречен особым взрывом чувств, так как, пока шло повествование, Кэт сидела понурившись, а Ральф проявлял весьма недвусмысленные признаки крайнего нетерпения. - Эту леди зовут Манталини,- быстро сказал Ральф,мадам Манталини. Я ее знаю. Она живет около Кэвендит-сквера. Если ваша дочь согласна занять это место, я немедленно отведу ее туда. - Разве тебе нечего сказать твоему дяде, милочка? - осведомилась миссис Никльби. - Очень много,- ответила Кэт,- но не сейчас. Я бы хотела поговорить с ним, когда мы будем одни: он сбережет время, если я поблагодарю его и по пути скажу то, что хочу ему сказать. С этими словами Кэт поспешила выйти, чтобы скрыть следы волнения, вызвавшего у нее слезы, и приготовиться к уходу, между тем как миссис Никльби развлекала своего деверя и, всхлипывая, давала ему отчет о размерах кабинетного рояля розового дерева, которым они владели в дни своего благополучия, а также сделала подробное описание восьми стульев в гостиной, стульев с выгнутыми ножками и ситцевыми зелеными подушками под цвет занавесок; каждый стоил два фунта пятнадцать шиллингов, а с молотка они пошли почти даром. Эти воспоминания были, наконец, прерваны возвращением Кэт, одевшейся перед выходом, после чего Ральф, пребывавший в раздражении все время, пока она отсутствовала, не стал мешкать и без лишних церемоний вышел на улицу. - А теперь,- сказал он, беря ее под руку,- идите как можно быстрее, и это и будет тот шаг, каким вам придется ходить каждое утро на работу. С этими словами он увлек Кэт с немалой скоростью по направлению к Кэвендиш-скверу. - Я очень признательна вам, дядя,- сказала юная леди, после того как они быстро прошли некоторое расстояние молча,- очень признательна. - Рад это слышать,- сказал Ральф.- Надеюсь, вы исполните свой долг. - Я постараюсь угодить, дядя,- ответила Кэт,право же, я... - Не начинайте плакать,- проворчал Ральф.- Терпеть не могу слез! - Я знаю, дядя, это очень глупо...- начала бедная Кэт. - Да, глупо,- резко перебил ее Ральф,- и к тому же одно притворство! Чтоб я больше этого не видел! Быть может, это не было наилучшим способом осушить слезы молодой и чувствительной женщины, готовившейся впервые выступить на совершенно для нее новой арене жизни, среди холодных и равнодушных людей, но тем не менее способ этот возымел свое действие. Кэт густо покраснела, несколько секунд дышала прерывисто, а затем пошла дальше более твердой и решительной поступью. Можно было наблюдать любопытный контраст; робкая провинциальная девушка, съежившись, пробирается в уличном людском потоке, уступая дорогу напирающим на нее и прижимаясь к Ральфу, словно она боится потерять его в толпе; а суровый делец с грубыми чертами лица упрямо идет вперед, расталкивая пешеходов и изредка обмениваясь хмурым приветствием со знакомыми, которые с изумленным видом поглядывают на его хорошенькую спутницу и как будто удивляются этой неудачно подобранной паре. Но еще более странным был бы контраст, если бы можно было читать в сердцах, бившихся бок о бок, если бы можно было обнажить кроткую невинность одного и неумолимую злобу другого, если бы можно было узнать безгрешные мысли милой девушки и подивиться тому, что среди хитрых замыслов и расчетов старика нет и намека на мысль о смерти или могиле. Но так оно было, а еще более странно, хотя это дело повседневное, что горячее молодое сердце трепетало от тысячи забот и опасений, тогда как сердце искушенного, старика ржавело в своей клетке, работая, как искусный механизм, и ни единому живому существу не уделяя ни одного биения, вызванного надеждой, страхом, любовью или беспокойством. - Дядя,- сказала Кэт, когда, по ее мнению, они были почти у цели,- я должна задать вам один вопрос. Буду ли я жить дома? - Дома? - повторил Ральф.- Как это? - Я хочу сказать - с матерью... вдовой,- выразительно пояснила Кэт. - Собственно говоря, вы будете жить здесь,- ответил Ральф,- потому что здесь вы будете обедать и здесь будете находиться с утра до вечера, иногда, быть может, и до следующего утра. - А по вечерам? - проговорила Кэт.- Я не могу покинуть ее, дядя. Я должна иметь какое-то место, которое могу называть своим домом. Вы знаете, он там, где она, и может быть очень скромным. - Может быть! - воскликнул Ральф, ускоряя шаг от досады, вызванной этим замечанием.- Должен быть, хотите вы сказать! Может быть скромным! С ума, что ли, сошла эта девушка? - Слово сорвалось у меня нечаянно, право же я этого не думала,возразила Кэт. - Надеюсь,- сказал Ральф. - Дядя, а мой вопрос - вы на него не ответили. - Нечто в этом роде я предвидел,- сказал Ральф, и, хотя я, заметьте, решительно не согласен, тем не менее я об этом позаботился. Я говорил о вас как о приходящей работнице, стало быть каждый вечер вы будете возвращаться в свой дом, который может быть скромным. Это было утешительно. Кэт излила свою благодарность, которую Ральф принял так, словно целиком ее заслужил за проявленное внимание, и они без дальнейших разговоров подошли к дверям модистки, к которым вела изящная лестница и где красовались на большой табличке фамилия и название профессии мадам Манталини. При доме был магазин, но его сдавали торговцу импортным розовым маслом. Салон мадам Манталини помещался во втором этаже - факт, о котором извещали аристократических покупателей выставленные в окнах с красивыми гардинами две-три элегантные шляпки самого модного фасона и несколько дорогих платьев безупречнейшего вкуса. Дверь открыл ливрейный лакей и в ответ на вопрос Ральфа, дома ли мадам Манталини, повел их через красивый холл и дальше по широкой лестнице в салон мадам, состоявший из двух просторных комнат, где были выставлены в бесконечном разнообразии великолепные платья и ткани: одни надеты на манекены, другие небрежно брошены на диваны, а иные разбросаны на ковре, повешены на трюмо или расположены как-нибудь иначе, на богатой мебели всевозможных стилей, которая здесь была расставлена в избытке. Они ждали гораздо дольше, чем хотелось бы мистеру Ральфу Никльби, который без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру и собирался уже позвонить, когда какой-то джентльмен внезапно просунул голову в комнату и, увидев, что тут кто-то есть, так же внезапно убрал ее обратно. - Эй, послушайте! - крикнул Ральф.- Кто там? При звуке голоса Ральфа голова появилась снова, а рот с очень длинным рядом очень белых зубов жеманно произнес слова: - Черт возьми! Как! Это Никльби! Ах, черт возьми! Издав эти восклицания, джентльмен приблизился и с большой горячностью пожал руку Ральфу. На нем был ярко расцвеченный халат, жилет и турецкие шаровары того же рисунка, розовый шелковый шейный платок и ярко-зеленые туфли, а вокруг талии обвита очень длинная часовая цепочка. Вдобавок у него были бакенбарды и усы, выкрашенные черной краской и элегантно завитые. - Черт возьми, уж не хотите ли вы сказать, что я вам нужен? А, черт возьми? - сказал этот джентльмен, хлопая по плечу Ральфа. - Еще нет,- саркастически отозвался Ральф. - Ха-ха! Черт возьми! - воскликнул джентльмен и, повернувшись на каблуках, чтобы посмеяться с большой грацией, очутился лицом к лицу с Кэт Никльби, стоявшей тут же. - Моя племянница,- сказал Ральф. - Вспоминаю! - сказал джентльмен; стукнув себя по носу согнутым пальцем, словно в наказание за свою забывчивость.- Черт возьми, вспоминаю, зачем вы пришли. Пройдите сюда, Никльби. Дорогая моя, не угодно ли вам следовать за мной? Ха-ха! Все они следуют за мной,Никльби. Всегда следовали, черт возьми, всегда! Дав таким образом волю своему игривому воображению, джентльмен повел их на третий этаж в гостиную, меблированную, пожалуй, с не меньшей элегантностью, чем апартаменты внизу; наличие серебряного кофейника, яичной скорлупы и неубранного, фарфорового прибора на одну персону, казалось, возвещало о том, что джентльмен только что позавтракал. - Садитесь, дорогая моя,- сказал джентльмен, сначала смутив мисс Никльби пристальным взглядом, а затем осклабившись в восторге от такого успеха.- Задохнешься, пока поднимешься в эту проклятую комнату наверху. Эти дьявольские гостиные под самой крышей... Боюсь, что придется переехать, Никльби. - Я бы непременно переехал,- сказал Ральф, хмуро осматриваясь вокруг. - Какой вы чертовски странный человек, Никльби! - сказал джентльмен.Самый чертовский, самый лукавый, самый чудаковатый старый чеканщик золота и серебра, какого мне приходилось видеть, черт возьми! Сделав такой комплимент Ральфу, джентльмен позвонил и стал таращить глаза на мисс Никльби, пока не явился слуга, после чего он отвел взгляд и приказал, чтобы слуга попросил свою хозяйку прийти немедленно; затем он принялся за прежнее и не отводил глаз, пока не явилась мадам Манталини. Портниха была полной особой, нарядно одетой и довольно миловидной, но значительно старше, чем джентльмен в шароварах, за которого она вышла замуж с полгода назад. Первоначально фамилия джентльмена была Мантль, но с помощью легкого изменения ее превратили в Манталини: леди справедливо полагала, что английское наименование нанесет серьезный ущерб делу. Женился он благодаря своим бакенбардам. На этот капитал он до сей поры жил благородным образом не один год и недавно его увеличил терпеливым отращиванием усов, которые сулили ему в будущем приятную независимость. В настоящее время его участие в фирме выражалось в трате денег, а когда таковых не хватало, то в поездках к мистеру Ральфу Никльби, чтобы добиться учета - за проценты - векселей заказчиков. - Жизнь моя,- сказал мистер Манталини,- как дьявольски долго ты не приходила! - Любовь моя, я даже не знала, что мистер Никльби здесь,- сказала мадам Манталини. - В таком случае, душа моя, каким же вдвойне дьявольским негодяем должен быть этот лакей,- заметил мистер Манталини. - Дорогой мой,- сказала мадам,- это целиком твоя вина. - Моя вина, радость моего сердца? - Разумеется, милый мой,- заявила леди.- Чего же можно ждать, раз ты не исправляешь этого человека? - Не исправляю этого человека, восторг души моей?! - Да! Я уверена, что ему необходимо сделать внушение,- сказала мадам, надувая губки. - В таком случае, не огорчайся,- сказал мистер Манталини,- его будут стегать хлыстом, пока он не начнет чертовски вопить. Дав такое обещание, мистер Манталини поцеловал мадам Манталини, а по окончании этой сцены мадам Манталини шутливо дернула за ухо мистера Манталини, после чего они приступили к делу. - Итак, сударыня,- начал Ральф, который взирал на все это с таким презрением, какое мало кто может выразить взглядом,- вот моя племянница. - Вот как, мистер Никльби! - отозвалась мадам Манталини, обозревая Кэт с головы до ног и с ног до головы.- Вы умеете говорить по-французски, дитя? - Да, мадам,- отвечала Кэт, не смея поднять глаза, ибо она чувствовала, что на нее устремлен взгляд противного челевека в халате. - Как француженка? - спросил супруг. Мисс Никльби ничего не ответила на этот вопрос и повернулась спиной к вопрошавшему, как бы готовясь отвечать на то, о чем пожелает осведомиться его жена. - Мы постоянно держим в нашем заведении двадцать молодых женщин,сказала мадам. - В самом деле, сударыня? - робко отозвалась Кэт. - Да, и есть среди них чертовски красивые,- сказал хозяин. - Манталини! - грозно воскликнула его жена. - Идол души моей! - сказал Манталини. - Ты хочешь разбить мне сердце? - Не хочу, даже за двадцать тысяч полушарий, населенных... населенных... населенных маленькими балеринами,- в поэтическом стиле ответил Манталини. - Но ты разобьешь, если и впредь будешь говорить в таком духе,- сказала его жена.- Что подумает мистер Никльби, слушая тебя? - О, ничего, сударыня, ничего! - отозвался Ральф.- Я знаю и его любезную натуру и вашу... Пустые словечки, придающие особый вкус вашему повседневному общению... ссоры влюбленных, увеличивающие сладость тех семейных радостей, какие обещают столь долго длиться... Вот и все, вот и все. - Если бы железная дверь могла поссориться со своими петлями и приняла твердое решение открываться с медлительным упорством и стереть их в порошок, она издала бы более приятный звук, чем грубый и язвительный голос Ральфа, когда он произнес эти слова. Даже мистер Манталини ощутил его воздействие и, испуганно оглянувшись, воскликнул: - Какое дьявольски ужасное карканье! - Будьте добры не обращать внимание на то, что говорит мистер Манталини,- заметила его жена, повернувшись к Кэт. - Я и не обращаю, сударыня,- спокойно и презрительно сказала Кэт. - Мистер Манталини ровно ничего не знает об этих молодых женщинах,продолжала мадам, глядя на своего супруга, но говоря с Кэт.- Если он и видел кого-нибудь из них, то, должно быть, встретил их на улице, когда они шли на работу или с работы, но не здесь. Он даже никогда не бывал в той комнате. Я этого не разрешаю. Сколько часов в день привыкли вы работать? - Я еще совсем не привыкла к работе, сударыня,- тихим голосом ответила Кэт. - Тем лучше будет она работать теперь,- сказал Ральф, вставляя слово, дабы это признание не повредило переговорам. - Надеюсь,- отозвалась мадам Манталини.- У нас рабочие часы с девяти до девяти, а когда заказов очень много, то еще дополнительная работа, за которую я назначаю особую плату. Кэт поклонилась, давая понять, что она слышала и удовлетворена. - Что касается еды,- продолжала мадам Манталини,- то есть обеда и чая, то вы будете получать их здесь. Я бы сказала, что жалованья вам будет назначено от пяти до семи шиллингов в неделю, но я не могу дать никаких обязательств, пока не увижу, что вы умеете делать. Кэт снова поклонилась. - Если вы согласны,- сказала мадам Манталини,- то лучше начинайте в понедельник, ровно в девять часов утра, а старшая мастерица мисс Нэг получит к тому времени указания испытать вас сначала на какой-нибудь легкой работе. Еще что-нибудь, мистер Никльби? - Больше ничего, сударыня,- ответил Ральф, вставая. - В таком случае, полагаю, мы кончили,- сказала леди. Придя к этому выводу, она бросила взгляд на дверь, словно желая уйти, но тем не менее колебалась, как будто ей не хотелось предоставить одному мистеру Манталини честь проводить их вниз. Ральф вывел ее из затруднения, немедленно распрощавшись. Мадам Манталини много раз любезно осведомилась, почему он их никогда не навещает, а мистер Манталини с великим красноречием предавал анафеме лестницу, следуя за ними вниз в надежде заставить Кэт оглянуться, однако надежде этой суждено было остаться несбывшейся. - Ну вот! - сказал Ральф, когда они вышли на улицу.- Теперь вы пристроены. Кэт хотела опять благодарить его, но он оборвал ее. - У меня была мысль устроить вашу мать в каком-нибудь красивом уголке в деревне,- сказал он (он имел право выдвигать кандидатов для помещения в некоторые богадельни на границе Корнуэлла и не раз им пользовался),- но раз вы хотите жить вместе, я должен придумать для нее что-нибудь другое. Есть у нее какие-нибудь деньги? - Очень мало,- ответила Кэт. - И малого хватит надолго, если быть бережливым,- сказал Ральф.- Пусть подумает, сколько времени ей удастся жить на них, имея бесплатное помещение. Вы съезжаете с вашей квартиры в субботу? - Да, вы так приказали нам, дядя. - Совершенно верно. Пустует дом, принадлежащий мне, куда я могу вас поместить, пока он не сдан внаем, а потом, если больше ничего не подвернется, у меня, может быть, будет другой дом. Там вы будете жить. - Это далеко отсюда, сэр? - осведомилась Кэт. - Довольно далеко,- ответил Ральф,- в другом конце города - в Ист-Энде, но в субботу, в пять часов, я пришлю за вами моего клерка, чтобы он вас доставил туда. До свидания. Дорогу вы знаете? Все время прямо. Холодно пожав руку племяннице, Ральф расстался с ней в начале Риджент-стрит и, сосредоточенно размышляя о способах наживать деньги, свернул в оживленную улицу. Кэт грустно пошла домой, в их квартиру на Стрэнде. ГЛАВА XI, Ньюмен Ногс водворяет миссис и мисс Никльби в новое их жилище в Сити У мисс Никльби, возвращавшейся домой, мысли были унылые, что в достаточной мере объяснялось событиями этого дня. Поведение ее дяди вряд ли способствовало тому, чтобы рассеять те опасения и страхи, какие могли у нее возникнуть с самого начала, да и впечатление, произведенное на нее заведением мадам Манталини, отнюдь ие вселяло бодрости. Вот почему много было у нее мрачных предчувствий и забот, когда она с тяжелым сердцем смотрела в будущее, думая о предстоящей работе. Если утешения матери могли привести ее в более приятное и радостное расположение духа, то для произведения такого эффекта их было предостаточно. К тому времени, как Кэт вернулась домой, славная леди воскресила в памяти два достоверных случая, когда модистки имели значительное состояние, но было ли оно целиком приобретено их трудами, или они обладали капиталом для начала, или же им посчастливилось, и они удачно вышли замуж, она не могла хорошенько припомнить. Впрочем, как она весьма логически заметила, должна же была существовать какая-нибудь молодая особа, которая, не имея ничего на первых порах, все-таки разбогатела, а если признать этот факт, то почему не может достигнуть того же и Кэт? Мисс Ла-Криви, которая была членом маленького совета, отважилась выразить некоторые сомнения относительно возможности для мисс Никльби добиться этого счастливого результата на протяжении обычной человеческой жизни, но славная леди совершенно отвела это возражение, сообщив, что у нее бывают предчувствия - нечто вроде ясновидения, с помощью которого она имела обыкновение разрешать всякий спор с покойным мистером Никльби; чаще чем в девяти случаях из десяти она оставалась неправой. - Боюсь, что это занятие вредно для здоровья,- сказала мисс Ла-Криви.Помню, мне позировали три молоденькие модистки, когда я только что начала заниматься живописью, и я припоминаю, что все они были очень бледные и хилые. - О, это отнюдь не общее правило,- заметила миссис Никльби.- Я помню так, как будто это было вчера, что я наняла модистку, которую мне особо рекомендовали, сшить пунцовый плащ - в те времена, когда пунцовые плащи были в моде, и у нее было очень красное лицо, да, очень красное лицо. - Может быть, она выпивала? - предположила мисс Ла-Криви. - Вряд ли это могло быть,- возразила миссис Никльби,- но я знаю,- что у нее было очень красное лицо, стало быть ваш довод ничего не стоит. Таким-то образом и такими вескими доводами отражала достойная матрона малейшее возражение, какое выдвигалось против нового плана, принятого утром. Счастливица миссис Никльби! Достаточно, чтобы проект был новым, и он уже представлялся ее мысленному взору ослепительно ярким и позолоченным, как блестящая игрушка. Когда с этим вопросом было покончено, Кэт сообщила о предложении дяди относительно пустующего дома, на которое миссис Никльби с такою же готовностью согласилась, сделав характерное для нее замечание, что в погожий вечер приятно будет прогуляться в Вест-Эид и вернуться с дочерью домой; при этом она проявила столь же характерную забывчивость, ибо дождливые вечера и плохая погода бывают чуть ли не каждую неделю в году. - Мне грустно, право же грустно расставаться с вами, мой добрый друг,сказала Кэт, на которую произвело глубокое впечатление сочувствие бедной миниатюристки. - Как бы там ни было, но вы от меня не отделаетесь,- ответила мисс Ла-Криви с таким оживлением, на какое только была способна.- Я буду очень часто вас навещать, приходить и узнавать, как вам живется; и если во всем Лондоне или во всем мире нет другого сердца, которое было бы заинтересовано в вашем благополучии, то всегда останется у вас одна маленькая одинокая женщина, которая будет молиться о нем днем и ночью. С этими словами добрая леди, у которой было такое большое сердце, что его хватило бы на Гога, гения-хранителя Лондона, да и на Магога в придачу*,- добрая леди, скроив сначала множество изумительных гримас, которые обеспечили бы ей солидное состояние, если бы она могла перенести их на слоновую кость или холст, уселась в уголок и, как она выражалась, "хорошенько всплакнула". Но ни слезы, ни разговоры, ни надежды, ни опасения не могли отдалить страшной субботы и Ньюмена Ногса, который точно в назначенный час приковылял к двери и дохнул в замочную скважину парами джина как раз в тот момент, когда часы на соседних церквах договорились между собой относительно времени и пробили пять. Ньюмен дождался последнего удара и затем постучал. - От мистера Ральфа Никльби,- поднявшись наверх, сказал Ньюмен Ногс, с возможною краткостью возвещая о данном ему поручении. - Сейчас мы будем готовы,- сказала Кэт.- Вещей у нас мало, но все-таки я боюсь, что придется взять карету. - Я найму,- сказал Ньюмен. - Нет, вы не должны утруждать себя,- сказала миссис Никльби. - Найму,- сказал Ньюмен. - Я не могу допустить, чтобы у вас даже мелькнула такая мысль,-сказала миссис Никльби. - Не от вас зависит,- сказал Ньюмен. - Не от меня? - Да. Я об этом думал, когда шел сюда, но не стал нанимать, думая, что вы еще не собрались. Я много о чем думаю. Никто не может этому помешать. - Да, я вас пон