Берли Догерти. Здравствуй, Никто


     Berlie Doherty "Dear Nobody"


     Наверное,  каждому из нас  когда-нибудь хотелось бросить все  и махнуть
куда-нибудь далеко-далеко, вырваться  из обыденности  в  неизведанные края и
найти  в  тех  дальних  краях  себя  настоящего. Эта  книга,  по  сути, тоже
путешествие, и можно только гадать, как оно завершится.
     Началось все  в январе,  темным слякотным вечером.  Странно,  вроде  бы
совсем недавно, а  каким я еще тогда был  ребенком! Сегодня, когда я начинаю
записывать  эту историю, второе октября.  Я  осторожно приоткрываю  дверь  в
прошлое.  За ней вижу комнату  в нашем доме  на  боковой  улочке недалеко от
центра  города. За  окном  светятся  огнями  тысячи домов, повторяя  контуры
холмов  и  ложбин  Шеффилда.  Это  моя  спальня,  чего  в  ней  только  нет:
разобранная железная дорога в коробках под кроватью, фотографии и постеры на
стенах - выцветшие приветы из еще такого близкого детства. Распахнув шкаф, я
вижу  лишь  несколько футболок, джемпер, который больше на меня не лезет, да
старые треники. Эта комната для меня уже чужая.
     Рюкзак уложен, завтра я уезжаю  в  Ньюкасл.  Я  оттащил рюкзак  вниз  и
прислонил  к  стенке  в прихожей. Какое-то беспокойство овладело мной; спать
было  еще  слишком рано,  и  я  не  мог  найти себе занятия, чтобы заполнить
зияющий пробел  между "сегодня"  и "завтра",  между  моей  прежней жизнью  и
будущей. Я боялся перемен,
     боялся оставлять свой  привычный мир, потому что знал: так, как раньше,
уже не будет. Мне становилось плохо при мысли, что придется сказать "прощай"
всем, кого  я знал с детства.  Насколько легче было бы просто  уйти, открыть
дверь и сразу оказаться в своей комнате  в университете: все мои постеры уже
наклеены на стены, гитара привычно валяется на кровати.
     Около восьми ко мне поднялся отец, он держал в руках  какой-то сверток.
С порога он окинул взглядом комнату, вывернутые наизнанку ящики шкафов.
     - Ну что, Крис, собрался? - спросил  он. Больше всего на  свете  мне не
хотелось расставаться с отцом.
     - Похоже, тебе  придется еще  кое-что  сунуть в рюкзак. Кто-то  прислал
тебе подарок на прощание.
     Положив  пакет на  диван, он коснулся моего плеча. Я  знал, что  и  ему
нелегко дается наше расставание.  Я слушал, как он  спустился  по  лестнице,
слегка опираясь  на  перила,  -  отец  немного  хромал,  и  перила  привычно
поскрипывали  под его  рукой.  Взглянув на посылку, я сразу  же узнал почерк
Элен. Я вспомнил нашу последнюю встречу, ее лицо, свои растрепанные чувства.
Я открыл пакет и высыпал содержимое на кровать. Куча писем. Я разглядывал их
одно  за другим, не  вполне понимая, что бы это  все могло  значить. Все они
начинались  одинаково:   "Здравствуй,  Никто".  Внутри  у  меня  похолодело.
Когда-то в целом свете для нас не было никого  важнее друг друга.  И что же,
теперь я для
     нее  никто? Я стал читать письма одно за другим, пытаясь понять, что же
она  такое написала.  И словно  вновь перенесся  в  минувший январь.  Именно
отсюда, как я уже сказал, начинается путешествие.
        ЯНВАРЬ
     Один  из тех деньков, которые так и не успевают по-настоящему начаться:
дневного света почти не видишь, и с середины дня сумерки укутывают все своей
пеленой, словно  пытаясь вновь тебя усыпить. Я сидел у Элен, мы  были в доме
одни. Развалившись на просторной уютной  софе, мы  читали, слушали музыку  и
все время целовались. Элен сказала, что ей нужно за чем-то подняться к себе,
она встала, высвободила пальцы из моей ладони и с улыбкой поглядела на меня.
Я не хотел расставаться с ней ни на секунду. Поднявшись  следом, я включил в
ее комнате музыку, совсем  негромко. Со стен  свисали  прозрачные  голубые и
зеленые шелковые  шарфы, они вздымались от  малейшего дуновения и как  птицы
парили в воздухе. Не знаю, что случилось с нами тогда. Может быть, дело было
в  музыке - или в этом странном зыбком свете: шторы были раздвинуты, и шарфы
на  стенах  трепетали, словно  ночные бабочки.  А может,  в  том,  как  она,
улыбаясь, полувопросительно смотрела на меня, -  не знаю.  Но то,  о чем  мы
никак   не  решались   заговорить,   то,  что  копилось  неделями,  внезапно
захлестнуло нас подобно шторму. В  одном я уверен: ничего не было просчитано
заранее.  Ни  она,  ни я  не  думали, что  это  может произойти. Но  так  уж
случилось, что  именно в этот вечер мы с Элен прикоснулись друг к другу, как
никогда раньше. В доме, кроме нас,
     не было никого, бледная  луна  заливала  комнату призрачным  водянистым
светом, звучала наша любимая музыка, и мы любили друг друга.
     Я вдруг  понял, что уже не могу смотреть на нее, не улыбаясь. Ее мать и
отец вернулись из магазина  и  препирались, выясняя, кто из них забыл купить
что-то там  на ужин, а потом появился  Робби, мокрый  и голодный, и сразу же
получил втык за то,  что шлялся неизвестно где. Мы с  Элен сидели на кухне и
пили кофе, соприкасаясь руками и стараясь не смотреть друг на друга.
     - Думаешь, они что-нибудь почувствовали? - одними губами спросил я. Она
отвернулась,  блеснув  глазами, и  встала  помочь матери выгружать  чистящие
порошки  и виноградный  сок без сахара. Я следил за ней, пока она складывала
все это  на подставку для  сушки посуды. В окне  двигалось ее отражение, две
Элен  встречались  и расходились,  пока  она  таскала  покупки  от  стола  к
раковине, снова вместе  и опять врозь. Мне хотелось, чтобы она посмотрела на
меня  и улыбнулась. Она  чувствовала на себе мой взгляд, и я  знал, что даже
продолжая без  умолку болтать  с матерью,  она не перестает думать  обо мне.
Именно тогда, наблюдая за ней,  я осознал, что фокус  моей жизни  сместился.
Столько  лет отец оставался для меня  центром вселенной. И  вдруг  он словно
отвернулся, задумавшись о чем-то и  теребя  губу по своей привычке, и вместо
него появилась улыбающаяся Элен.
     - Умираю с голоду, - простонал Робби, - что у нас к чаю?
     -  Ничего,  -  мрачно ответила миссис  Гартон.  -  Как оказалось,  твой
папенька думает только  о том, чтобы захватить побольше темного Ньюкаслского
для репетиции своей ненаглядной группы.
     -  Туалетная  бумага,  - комментировал  Робби,  опустошая хозяйственную
сумку. - Отбеливатель. Жидкость для мойки стекол! С ума сойти!
     -  Ты  ответ  написала,  Элен?  -  спросил  вдруг  мистер Гартон.  Элен
покраснела и прикрыла рот рукой.
     - Ой, нет! Забыла!
     - Забыла! - он недоуменно повысил голос. - Ты забыла?
     - Что там она опять забыла? - вмешалась миссис Гартон.
     - Да  так, всего лишь самое важное дело в своей жизни, - ответил мистер
Гартон. - Написать в приемную комиссию. Не пойму, Элен, как ты могла забыть?
     Элен бросила на меня быстрый, отчасти укоряющий взгляд.
     - Я напишу прямо сейчас. Время еще есть.
     - А  что случилось? -  спросил я.  Я  только и понял,  что Элен  чем-то
огорчила отца, что он на нее сердится, и в этом каким-то образом виноват я.
     -  Да  ничего особенного, -  сухо  произнес  мистер  Гартон. -  Девочка
получает   официальное  приглашение  на  полную  стипендию  из  Королевского
музыкального  колледжа в  класс композиции  и забывает удостоить их ответом.
Ничего страшного.
     - Я же сказала, что  сейчас напишу, - Элен чуть не плакала. - Мне же до
завтра надо, пап.
     - Ну, мне пора, - сказал я.
     - Да, пожалуй, - мать Элен переводила осуждающий взгляд с одного из нас
на другого, сложив руки на- груди.
     Элен проводила меня до дверей.
     Извини, что так получилось, Элен, - прошептал я.
     -  Да все нормально, -  она  махнула рукой.  - Просто для отца  это так
много значит. Почти как для меня.
     Я обнял ее. Значит, в октябре наши пути разойдутся. Мне в Ньюкасл, ей в
Манчестер. Но октябрь еще не скоро.
     - Дождь  идет, - Элен хмуро поглядела на небо.  -  Хочешь  зонтик? Могу
одолжить тебе желтый, тот,  что  мне  бабушка подарила на Рождество.  Можешь
вообще оставить себе. Я с ним на нарцисс похожа.
     Не надо, я люблю дождь, - я в который раз перхнул, прочищая горло.  - Я
люблю тебя, Нелл.
     - Закрой дверь, Элен! Тут уже  как в  холодильнике!  -  донесся из дома
крик ее матери.
     Элен столкнула меня со ступеньки и захлопнула дверь. Ее руки обвили мою
шею. Я чувствовал запах ее волос.
     - Хочу, чтоб это было снова, - шепнул я. - Прямо сейчас.
     - Тебе пора.
     - Не хочу уходить.
     -  Можно, конечно,  здесь всю ночь простоять, -  сказала она. -  Только
боюсь, волосы у меня от дождя закурчавятся и я тебе разонравлюсь.
     - Ладно, сдаюсь. Я тебе позвоню.
     Я поскакал  по  лужам  к калитке. Элен открыла дверь  и махнула  мне на
прощание  рукой, на  мгновение оказавшись  в рамке яркого  света.  Идеальная
композиция для фотоснимка. Она то и дело  встает у меня перед глазами. Потом
дверь закрылась. На улице уже совсем стемнело. Шел косой дождь со снегом, на
фоне  уличных  фонарей казалось, что он  весь состоит из  длинных стеклянных
осколков,  острых,  как бритва.  Я  расстегнул молнию  на  куртке и побежал.
Куртка хлопала на ветру, я бежал, запрокинув  голову, и ловил  ртом дождевые
капли. У меня вдруг появилась  сумасшедшая идея: рвануть через дорогу в парк
и  раздеться догола  под  дождем.  И  так бежать,  не останавливаясь,  через
Эндклифф-парк,  мимо  дамб,  мимо  качелей  и  горок,  где  я  играл  совсем
маленьким, и дальше, дальше, до самых вересковых пустошей.
     "Как-нибудь свожу туда Элен, - подумал я. - Когда будет снег. Мы с Элен
пойдем туда, заляжем в снегу глубоко-глубоко и будем согревать друг друга".
     Рядом затормозила машина, окатив меня с ног до головы. Женщина за рулем
посигналила, и я  обернулся, чертыхаясь  и застегивая куртку. Она еще  разок
гуднула и потянулась открыть пассажирскую дверь.
     - Залезай, - крикнула она, - Ты промок до костей.
     Я залез  в  машину. А  не так уж плохо, когда вокруг  тебя  сухо,  если
задуматься.
     -  Боюсь,  мне  не  следовало  бы позволять подвозить  себя неизвестным
женщинам.
     -  К счастью, мои  дела еще не  настолько плохи, чтобы похищать  мокрую
курицу вроде тебя, Крис. - Взглянув в зеркало, она  снова вклинилась в поток
машин. Был час "пик".  Мокрый снег искрился на  ветровом  стекле, причудливо
преломляя ослепительное мерцание фонарей.
     - Тебе незачем делать из-за меня крюк, - сказал я.
     - Никакого крюка.  Просто у меня в багажнике удобрения для вашего сада,
я как раз собиралась их завезти. Впрочем, если охота, ты можешь сам дотащить
их до дома. Сэкономлю бензин.
     Я откинул голову на подушку и закрыл глаза.  Мне вдруг  совершенно не к
месту захотелось запеть. Плюс желание немедленно рассказать ей об Элен.
     - Можно мне теперь называть тебя просто Джил? - спросил я.
     - Я не против. Меня всегда раздражала эта приставка - "тетя". По-моему,
тетя должна шить курточки, приглашать на чай.
     -  Теперь  понимаю,  какой  я  был  обездоленный  племянник. Недаром  я
чувствовал, что в моей жизни что-то не так. - Я с наслаждением зевнул.
     - Что-то я устал, -  пробормотал я зевая. Моя голова необычайно  удобно
устроилась на подушке. - Ужасно устал... - и я закрыл глаза.
     Я позвонил Элен, как только у меня появилась свободная  минутка. Просто
захотел  услышать ее голос. Улыбаясь в  трубку, я чувствовал, что  Элен тоже
улыбается на том конце провода.
     - Что ты делаешь? - спросил я.
     - Так, улыбаюсь.
     - Я знал.
     - А ты что делаешь?
     - Тоже улыбаюсь.
     - Элен, мне срочно нужен телефон. - Голос ее матери. Вот так всегда.
     - Извини, Крис. Завтра увидимся?
     - Завтра мы уезжаем в Роттерхэм.
     - Роттерхэм! А мы со школой на Пасху едем мультики Женеву.
     - Мы идем в городской театр на "Много шума из ничего".
     - Элен!!!
     - Сейчас, мам... Ладно, пока, Крис.
     Я стоял, слушая гудки и представляя, как она поднимается к себе  наверх
по  ступенькам,  застеленным  мшистым зеленым ковром,  как подходит  к  окну
задернуть  шторы  и  на   секунду  задерживается,  заглядевшись  на   мокрый
снег,-мерцающий на фоне уличных фонарей...
     - Я люблю тебя. Лучше тебя нет никого на свете, - я произнес это вслух,
сам того не заметив.
     -  Спасибо  за комплимент, -  отозвался отец, спускаясь по лестнице.  -
Приятно услышать такое из  уст  собственного  сына. Как насчет  того,  чтобы
помыть посуду?
     Мой брат  Гай  уже был на кухне. Он  доверху заполнил раковину  мыльной
пеной,  и не успел я войти, как он сразу  же начал брызгаться. Это  было его
любимое развлечение.
     - Ну хватит уже, - миролюбиво сказал я, тоже разок брызнув  в него, для
порядка.  Но когда  Гай отвернулся за  полотенцем, я  сгреб  в  ладони целую
горсть пены и осторожно водрузил ему на самую макушку.
     -  Будешь кастрюли мыть,  - сказал  Гай, ничего не заметив.  -  Они все
пригоревшие, но так тебе и надо - нечего часами по телефону болтать.
     Он продолжал метаться по кухне  с пенной пирамидой на голове,  но в его
очках, как всегда, отражался его блестящий интеллект.  Не пойму, как ему это
удается.
     - Эй, пап, - позвал я, - погляди: тут в кухне все снегом завалило!
     - Прелестно, прелестно! -  заметил отец, заглядывая в кухню.  -  Модная
шляпа, Гай.
     Тут  Гай  наконец-то  заметил  свое  отражение  в  зеркале. Он  скомкал
полотенце и запустил им в  меня,  я же  в ответ  засунул ему за  шкирку  еще
горсть мыльной пены.  Дело  кончилось возней  и полоумными  криками. Повсюду
мелькали  его  локти,  колени,  подбородок. Казалось, что я дерусь  с полным
мешком вешалок для одежды. Перепуганный кот нырнул было в дверной лаз,
     но  увидев, что  на  дворе непогода,  развернулся  и умчался  вверх  по
лестнице.
     - Да прекратите вы наконец!  - долетел до  нас  крик  отца.  - Ей-богу,
легче управиться с парой двухлеток.
     Гай налепил мне пену на подбородок, где она повисла наподобие бородки.
     - Потрясающая шутка, Гай! - съязвил я. Пенная борода содрогалась в такт
моим словам. Мы оба дышали, как паровозы.  - Только этот детский юмор не для
меня.
     - С каких это пор? Я потер нос.
     - Пусть это останется  тайной, - ответил я. Я попытался еще подмигнуть,
но моргать  у меня  получается только  двумя глазами вместе.  Гай  ничего не
понял, но тоже понимающе подмигнул, и тут я снова на него набросился.
     - Кастрюли! - еще раз крикнул отец с террасы. - Домашнее задание!
     Я в конце концов отпустил Гая, и он  ускакал вверх по  лестнице  писать
сочинение. Кастрюлям от меня тоже изрядно досталось. Сверху доносился гулкий
рокот: Гай  слушал свои кассеты.  У него жуткий вкус  во всем, что  касается
музыки. Надо бы его немного развить.  Я  закончил с кастрюлями, только самую
жуткую оставил  отмокать, хотя она и так  уже три дня отмокала, после моего,
так  скажем, не совсем удачного эксперимента с фасолью карри.  Элен,  должно
быть,  сейчас сидит у себя в комнате,  готовит доклад  по  математике,  стол
завален книгами, подбородок задумчиво уперся в ладонь.
     Я немного посидел с отцом, мы смотрели девятичасовые новости. В комнате
немного попахивало конюшней: из-за дождя  мы с Джил таскали  в сад удобрение
(а проще  сказать,  навоз)  прямо  через  комнаты. За  чаем  меня все  время
подмывало поговорить с отцом, но я не знал, с какого бока приступить.
     - Сейчас все просто защитились на политике, - начал я издалека.
     - Я считаю, тебе это абсолютно необходимо, -  отреагировал отец. У него
была привычка оттопыривать  нижнюю  губу  и теребить  ее  кончиками пальцев,
когда  он смотрит новости. Гай утверждал, что  именно из-за этого он терпеть
не  может  теленовостей.  -  Вот увидишь,  тебе это  наверняка пригодится на
экзамене. Это ведь тоже история.
     Я невольно простонал.
     - К тому же, очень важно быть в курсе событий.  Из этого состоит жизнь,
Крис.
     - Ладно тебе, пап. Нам в школе этим все уши прожужжали.
     - И правильно. История  совершается  сейчас - каждый день,  каждый час.
Важнее,  если  хочешь  знать,  ничего  и нет.  Это  тебе  не  мульти-ки  про
Микки-Мауса.
     - Ладно, пойду к себе, - я поднялся с кресла.
     - Не рано ли?
     - Я что-то вымотался сегодня.  - Мне было досадно, что я так и не сумел
заговорить с  отцом о  том, что  меня  по-настоящему волновало.  Не понимаю,
почему это всегда бывает так сложно.
     - Надо будет вам посудомоечную машину купить, - зевнул он.
     Я  сочинил песню  для Элен.  Посидел над  гитарой,  подобрал  кое-какие
аккорды и еще раз попробовал все  сначала, теперь в миноре. Сочинил еще один
куплет и стал  напевать его, поставив ногу на кровать и примостив гитару  на
колене. Этот куплет мне так понравился,  что  я пропел его  еще раз, во весь
голос.  Гай в соседней комнате запустил мне в стенку какой-то книгой, а кот,
отчаявшись найти спокойное местечко в доме, сбежал вниз и выскочил на улицу.
Я на всякий случай записал  аккорды, сунул чистую кассету в  магнитолу и еще
раз  спел всю песню от начала  до конца,  добавив  несколько  проигрышей  на
басах.  Я  подумал,  что завтра  можно  будет  еще раз  ее  записать, сделав
аккомпанемент поинтересней, только надо будет достать новый медиатор. Вместо
медиатора  у  меня  была пластмассовая  бирка,  которыми скрепляют  пакеты с
хлебом  в  магазине,  но она уже раскололась. Я попробовал  еще  раз сменить
тональность. Всем аккордам, которые я знал, меня научила Элен. Может быть, в
один прекрасный  день я стану играть не хуже Джимми Хендрикса. Ладно, завтра
по  дороге в  школу закину кассету с песней, прямо как есть, в почтовый ящик
Элен.
     Я  посмотрел на  часы -  было  почти  двенадцать.  Спустившись  вниз, я
обнаружил, что отец полулежит на софе, задрав ноги, и смотрит какой-то фильм
для полуночников.
     - Зачем ты смотришь это убожество? - удивился я. - На тебя не похоже.
     - В самых неприличных местах я закрываю глаза.
     -  Пап,  -  я рассеяно уставился на экран,  -  а  что у вас случилось с
мамой? - Я сам не ожидал, что задам ему этот вопрос именно сейчас.
     Женщина на экране интригующе  улыбнулась мне и что-то  проворковала.  В
какой-то  момент  я понадеялся,  что  отец  не  расслышал, что  за ерунду  я
сболтнул. Если бы он переспросил меня, я бы не стал повторять.
     -  Ты  сам знаешь. -  Отец  сделал  паузу.  Казалось, он ждал,  что еще
интересного скажет ему эта женщина на экране. - Она ушла от меня, вот и все.
     - Но почему?
     Отец так посмотрел  на меня, словно  хотел сказать, чтобы я не лез не в
свое  дело.  Я не  обиделся  бы, если бы  он так  и сказал.  Он  поморщился,
крутанулся на софе и сел, причем проделал этот маневр так натужно, словно он
был дряхлым стариком, измученным радикулитом.
     -  Она  встретила  другого,  вот и все.  Он был  моложе меня,  волос на
макушке имел побольше,  носил  стильные свитера, читал умные книги.  Вот она
решила, что он ей нравится, и ушла к нему.
     Некоторое время мы  молча смотрели на экран. У  актрисы было  скуластое
лицо, плотно обтянутое кожей, как у змеи. Когда она смеялась,  виден был  ее
трепещущий язычок.
     -  Ушла к нему, и  все,  - спокойно продолжал отец. -  Как-то вечером я
вернулся домой
     после смены,  усталый, понимаешь, как  черт, а она  стоит  в  прихожей,
пальто надела, и парень этот  с ней. - Он нагнулся и нацепил тапок. - Он еще
все время то  шнурки завязывал, то еще чего-то делал, лишь бы лицо спрятать.
Тут она мне и говорит: я ухожу, мол.
     - Ты его знал? Отец фыркнул.
     - Вообще-то знал. Не очень-то, конечно. Так, видел пару раз.
     Мы  оба уставились  в  телевизор. Я не решался взглянуть  ему  в глаза.
Казалось, что  теперь, когда отец начал об этом рассказывать, он  уже не мог
остановиться. Фактически он говорил сам  с собой. Краем  глаза я видел,  как
отец теребит  нижнюю губу. Я боялся пошевелиться.  Из телевизора  продолжало
доноситься монотонное бормотание.
     - Я ни на секунду ни в чем ее не заподозрил. Наверное, за это твоя мать
меня больше всего ненавидела.  Она говорила, что у  меня напрочь отсутствует
воображение. - Отец рассмеялся каким-то кашляющим  смехом.  Тем  временем  в
фильме между женщиной и мужчиной завязалась ссора. По щекам у женщины  текли
слезы.
     -  Ты  думаешь,  это  настоящие  слезы?  -  махнул рукой  отец. -  Могу
поспорить, это  какое-нибудь масло или что-нибудь вроде.  Смотри,  косметика
совсем не течет,  а они наверняка должны были  загримировать ее при таком-то
освещении.
     - Вроде грима никакого не видно, - я как-то нервно хихикнул.
     - И вот что странно, - отец, казалось, не слышит меня. - Я не  понимал,
как сильно  люблю  твою  мать,  пока  она не ушла.  Может, ты  думаешь, я ее
возненавидел.  Да,  потом возненавидел. Никто  не может смириться с тем, что
его бросили.  Я возненавидел ее за то, что я ей больше не  нужен. За то, что
она разбила нашу семью. Я пытался что-то исправить, но ничего не получилось.
Сколько тебе было тогда?
     - Десять. А Гаю - шесть.
     - Вот видишь. Гай скучал без матери, каждую  ночь плакал. Как я мог ему
что-то объяснить? И ты  - "где мама? где мама?"  - каждую минуту. Что  я мог
тебе сказать? Что  мама больше не вернется? Нет,  мне ни  секунды не стыдно,
что я ее ненавидел,  к тому же от  ненависти становилось  легче. И вот что я
еще  скажу, Крис,  думаю, тебя это ужаснет, и все-таки скажу: порой я думал,
лучше бы она умерла.
     Драма  на экране  была  неожиданно  прервана шумной  рекламой.  Веселые
шампиньончики дружной ватагой протанцевали по столу и  энергично поплюхались
в кастрюлю с супом.
     Отец подался  к экрану, завороженный  танцем  грибов. Он начал теребить
ремешок на часах,  словно тот вдруг стал ему мал, все  не мог оставить его в
покое, вертел и вертел его, цепляя волоски на руках.
     - Если бы она умерла, я смог бы с этим смириться. Рано или поздно через
это всем приходится проходить.  Похороны, цветы, слезы... Конечно, это  было
бы  ужасно,  но  я,  по крайней  мере,  был  бы уверен,  что она  никогда не
вернется, что я ее уже никогда, никогда не увижу, и  со временем свыкся бы с
этим, стал бы  как-то жить дальше, воспитывать вас, ребята, и все  такое. Но
пока  она  жива, я не  могу  раз  и  навсегда  оставить надежду  на то,  что
когда-нибудь  она вернется;  никогда  по-настоящему  не  отвяжешься  от этой
мысли.  Да,  я ненавидел  ее за то, что ушла,  и все-таки  мечтал,  чтоб она
вернулась. У меня подступил комок  к  горлу. Я не мог  больше его слушать. Я
хотел,  чтобы  отец  остановился,  хотел  выключить  телевизор  -  и не  мог
двинуться с места.
     Мое молчание  угнетало нас обоих, но  я  не мог понять,  как мне  вести
себя,  как  взглянуть в глаза отцу, что сказать. Я  сидел,  откинув голову и
закрыв глаза, но  сквозь закрытые  веки видел мерцание  телеэкрана: вспышка,
еще вспышка, снова и снова. И монотонное звучание отцовского голоса.
     Я пытался представить себе, как она наслаждается жизнью с этим пижоном,
среди всех его книг  и так далее. И совершенно отчетливо понимал, что она не
может быть счастлива. Нет, не может. Я  знаю, что она прошла через все круги
ада. Не пытайся убедить меня, что на свете бывают  женщины, которые могли бы
со спокойной душой  бросить  собственных детей. Да, жизнь обернулась для нее
адом.
     С  экрана доносились затейливые переборы  гитары. Мужчина и женщина шли
рука об руку
     вдоль пляжа. Местность чем-то смахивала на Брайтон.
     - Сперва кажется, что ты единственный на  свете, с кем такое случилось,
- пока не заглянешь в паб и не облегчишь душу, общаясь с другими бедолагами.
И поневоле  задумаешься: да что же это  такое? Любовь?  Не понимаю. Я думаю,
любовь  -  просто  надувательство,  обман,  выдуманный для  того,  чтобы род
человеческий не вымер, вот и все.
     - Почему же ты снова не женился или что-нибудь такое?
     - Фух! - отец одернул  руки, точно  обжегшись.  Встрепенулся,  выключил
телевизор, где  змееподобная женщина как раз раскрывала  губы для очередного
поцелуя, и пошел на кухню. Я слышал, как он наливает воду в чайник.
     - Какао, Крис?
     Я поплелся в кухню, остановился в дверях, прислонившись к косяку двери,
руки в карманах.
     - Кстати, отец, у тебя случайно нет маминого адреса?
     Отец достал из шкафа две кружки. Он  сделал их сам  у нас в  подвале. У
отца  была  мечта,  что  когда-нибудь  он  сможет  бросить  работу  и  будет
зарабатывать  себе на жизнь,  "гончарничая помаленьку",  как  он  выражался.
Готовя какао,  он просыпал  немного порошка на стол, но тут же взял тряпку и
ликвидировал  беспорядок. Тщательно  протер весь стол, а  заодно и чайник. И
лишь потом ответил:
     - Должен быть. Где-то лежит.
     Я подал отцу бутылку молока из холодильника.  Кот подошел и  с  кротким
терпением заглянул ему в глаза.
     -  А что? -  Отец ногой  отодвинул кота  и поставил  бутылку обратно  в
холодильник.
     - Да  так... думал, может, заехать  как-нибудь, - я старался, чтобы это
прозвучало совсем небрежно. - Ну ладно, спокойной ночи, пап. - Я взял кружку
и потихоньку  поднялся наверх, потягивая какао  на  ходу.  Я  и сам  не  мог
понять, с чего бы  вдруг  мне  захотелось  спустя  столько лет увидеть мать.
Может, это было как-то связано с Элен? Наверно, я хотел их познакомить.
     Я еще раз прослушал запись. Все мои мысли были поглощены Элен, я не мог
заставить  себя  думать  ни о  чем  другом. Просто лежал в кровати и не  мог
уснуть. В  голове начал крутиться новый  куплет из песни для нее,  и я решил
спуститься вниз, чтобы съесть хлеб с джемом и записать слова.
     Внизу на  веранде сидел отец  с чашкой холодного какао в  руке  и молча
смотрел, как мокрый снег ударяется в стекло и сползает по окну.
        ФЕВРАЛЬ
     Не думаю, что я решился бы расспрашивать отца  о матери, если бы не то,
что произошло между мной и Элен.  Казалось,  будто  я вновь заглянул в давно
покинутую  комнату моей жизни. Мне вдруг захотелось  понять,  какой была моя
мать, даже если  это понимание причинит мне боль. Когда-то давно они с отцом
были молоды  и любили  друг друга. Я знал,  что отец родился  в  этом доме и
ухаживал  здесь за  своими  родителями  до  самой их смерти. Что чувствовала
мать, когда  она, молодая жена, переехала в чужой дом? Я  знал, что она была
моложе  его.  Может  быть, ей казалось,  что  дом  полон  приведений? Старая
мебель,  выцветшие ковры, потемневшие  фотографии...  Резной  стул  дедушки,
бабушкин чайный сервиз, полированный ящик с кухонными принадлежностями, часы
с  боем... Я  не  помнил бабушку с  дедушкой, но их дух до сих пор обитает в
этих стенах, это точно. Но когда я попытался представить себе свою мать, это
было все  равно что войти в темную комнату со свечкой в руках, озираясь и не
узнавая знакомых предметов. Духа моей матери не было в этом доме. Не  было в
помине.
     Я потратил  несколько дней на то, чтобы  написать  письмо. Мне помогала
Элен, с нею вместе мы несколько раз переписали его с начала до конца.
     - Ты уверен, что тебе это нужно? - Элен испытующе смотрела мне в глаза.
- Тебе не удастся вернуть ее. Сам понимаешь, столько лет прошло.
     Но я  не думал о том, чтобы ее вернуть. Я лишь хотел ее увидеть  снова,
убедиться, что  она  существует, понимаете? В  памяти моей она была той, что
читала мне книжки, переводила  за руку через дорогу... Я не мог представить,
что она может заниматься чем-то другим.  Мне казалось, что ее больше  нет на
свете.
     Несколько дней я таскал  письмо в кармане, и в конце концов Элен отняла
его у меня и сама бросила в ящик. Недели через две я уже  перестал надеяться
на ответ.  Ясное дело, теперь я  был для нее  пустым местом. Пыльным пятном,
которое можно щеткой смахнуть с одежды. И  когда наконец спустя месяц письмо
все-таки пришло, первой моей мыслью было показать его  Элен.  Вечером, когда
стемнеет,  мы  с  ней  собирались  сходить  на  пустошь,  а  потом  посидеть
где-нибудь в кафе. Письмо жгло мне карман, мне не терпелось показать его.
     В тот вечер мы ждали полного лунного затмения, оно должно было начаться
в 18.52. Увы,  нашим надеждам  не  суждено было  сбыться, и вообще вечер  не
получился с самого начала. По небу плыли беспросветные тучи,  моросил дождь,
и Элен была в отвратительном настроении.
     Мы не  хотели, чтобы оранжевое зарево  города  мешало  нам  смотреть на
затмение, и  потому  доехали  на  автобусе  до Лисьей Избушки. Дорога  вдоль
каменной  ограды  вела  в глубь вересковых  зарослей. В  сырых  папоротниках
слышен был шорох овец.
     - Черт, я даже не знаю, в какую сторону смотреть, - проворчала Элен.
     -  Вверх,  детка,  -  я  обнял  ее  за  плечи. -  Смотри,  вон  там,  в
каком-нибудь полумиллионе миль  над нами...  - Элен вывернулась из моих рук.
Вообще, такие выкрутасы не в ее стиле. -
     - Мне холодно и надоело, из-за этого дурацкого затмения  я опоздала  на
ужин.
     -  Луна  должна быть похожа на  кровавый  шар, - я  все-таки  попытался
увлечь ее. - Подумай, такое не каждый день увидишь.
     - Фу, мерзость, - она развернулась и  пошла назад к городу. Дорога была
неровная, на каждом шагу Элен спотыкалась и вполголоса чертыхаясь. - Ну что,
всю ночь будешь тут сидеть? - крикнула она.
     Я  нагнал  ее  и  засунул ее ладошку к  себе в  карман,  она.уютно  там
пристроилось, будто в перчатке.
     -  А  здорово  было  бы  встретить  здесь  рассвет! Давай действительно
как-нибудь ночью попробуем  сюда выбраться. - Мне очень  нравилась эта идея.
Элен плелась,  понурив  голову,  я  шагнул  вперед и загородил ей дорогу.  -
Подумай: можно  взять с собой палатку, мы бы  сначала увидели закат, потом -
как  восходит луна, как звезды  высыпают  на  небе.  А  наутро -  рассвет...
Представь себе, как золотое и розовое сияние разливается по краю неба... - А
потом мы прямиком заявляемся в школу, а маме врем, что опоздали на последний
автобус.
     -  Можно в  июне поехать. Тогда можно будет  спать прямо в вереске, без
палатки. Только ты да я...
     - И овцы. Будут нам пятки пощипывать.
     - Можно будет  приехать на солнцестояние. Я знаю пещерку  под  обрывом,
можно там спать.
     -  А  пока  что  давай  поторопимся  домой,  чего-нибудь  перекусим.  -
Отстранив  меня,  Элен зашагала  быстрей. -  Я помираю с голоду.  По  правде
сказать, Крис, мне жутко хреново и жутко хочется есть.
     В автобусе я достал письмо. Вообще-то, я  хотел  дождаться  подходящего
момента, но теперь это стало неважно.
     - Хочешь взглянуть?  -  я смотрел на Элен, ожидая увидеть в ней хотя бы
тень того волнения,  которое  я испытал  утром,  обнаружив письмо на полу  в
прихожей. В один момент,  даже не взглянув на штемпель, я  понял, что оно от
матери. Мне даже  почудилось,  будто я  узнаю  ее почерк  - такой изящный на
расстоянии, но вблизи больше напоминающий набор закорючек. Почта пришла, как
раз когда я собирался в школу, и я сразу сунул письмо в карман, пока отец не
увидел. Мне совсем не  хотелось бередить его застарелые раны. Я читал его  в
школе во время перемены, и это, конечно, не осталось незамеченным: мой сосед
Том выхватил его у меня из рук. Иногда он бывает ужасным инфантилом.
     - Ага! Любовное послание! - подпрыгивал он, размахивая моим письмом.
     - Да пошел ты!  -  мне  было не до шуток. Он-то думал  подразнить меня,
может быть, даже
     заставить побороться  с  ним из-за  письма.  Но я  жутко разозлился.  И
ничего смешного в его обезьянстве не видел.
     - А ну, давай его сюда, Вилсон!
     -  Да ладно, все равно ничего не понятно, -  он бросил письмо на  пол и
убежал. Оно здорово помялось, да и  настроение у меня испортилось. Весь день
я то и дело украдкой заглядывал в него. У матери и  в  самом деле был жуткий
почерк,  половину  слов,  если не больше, нужно  было  угадывать. Я  пытался
представить  себе  лицо  матери,  но  напрасно. Вспоминалось только ее синее
пальто с бархатистыми пуговицами,  как оно пахло холодным ветром, когда мать
поздно возвращалась домой.
     - Глянь-ка, - я протянул письмо Элен, нарочито небрежно, словно мне все
равно, интересно ей будет или нет, но  в то же время  внимательно  следя  за
выражением ее глаз. Элен глянула на мамин почерк и отдала письмо обратно.
     - Она что, врач? Ни слова не могу разобрать.
     - Погляди, тут написано: <i>"Здравствуй, Кристофер".</i>
     <i>-</i> Кристофер! Как официально! Мой голос звучал хрипловато.  Я откашлялся
и стал читать:
     - <i>"Спасибо за твое письмо. Оно стало для меня приятной неожиданностью".</i>
Дальше, кажется, так: <i>"Извини, что не сразу ответила, я только что вернулась
из командировки в Альпы. Ты ведь, скорее всего, ничего не знаешь об этом - я
профессиональный фотограф. Я по-</i>
     <i>лучила заказ на  фотографии  для  книги по  альпинизму.  В горы  я, как
всегда,  поднималась  с Доном".  -</i> Я остановился на  минуту, чтобы перевести
дыхание. Вздохнув  поглубже, продолжил: <i>"Это  невероятно  интересная работа,
она, видимо, займет у меня  еще несколько месяцев.  Конечно, приезжай, когда
хочешь. Буду очень рада тебя видеть. С наилучшими пожеланиями, Джоан".</i>
     Джоан!
     - А ты думала, как она подпишется? С любовью от мамочки?
     Я  еще раз пристально вгляделся в письмо. Весь день я только  и думал о
том, как я покажу его Элен.
     - Ну что - как по-твоему?
     - Мне она не нравится, - Элен скривила губы. Да,  настроение у нее было
хуже некуда.
     - Но ведь ты <i>ее</i> никогда не видела!
     - Не нравится мне, что она называет тебя  Кристофер. Почему бы не Крис?
Кристофер звучит ужасно  формально,  будто бы  вы с ней не  знакомы.  Да еще
подписывается: "Джоан".
     -  А  мне  это, наоборот, жутко  понравилось.  Это  значит:  хотя  наши
отношения теперь изменились, давай будем друзьями.
     -  Ничего себе! -  Элен просто распирало от негодования. - Значит, пока
ты еще бестолковый щенок, - прощай на  восемь лет,  а  когда  ты  подрос,  -
привет, давай будем друзьями?
     Я почувствовал, что в лицо мне ударила краска.
     - Раз уж  мы об этом  заговорили, ты, может быть, еще что-нибудь против
нее имеешь? -спросил я, мрачно глядя в окно автобуса.
     - Еще меня раздражает, что она все время пишет, какой она замечательный
фотограф, как она ходит в горы, какие потрясающие заказы получает.
     - Не все время. Только один раз.
     - Сплошная  показуха! О тебе  - ни слова. Ни про выпускные не спросила,
ни как отец поживает. А Гай? А что с котом, наконец? Кроме  себя любимой, ей
никто не интересен.
     Я забрал  у нее письмо, аккуратно сложил  и всунул  в  конверт.  В окне
автобуса было темно; я сидел  и смотрел в эту  тьму сквозь свое  собственное
отражение.
     - Ты беспощадна. Настоящая леди Гордячка, - пробормотал я.
     - Ты посмотри, как она ненавязчиво намекает на недостаток времени.
     Ну, ладно. Пусть так.
     - Ты же сам спросил. Не спрашивал бы, я бы и не сказала.
     - Лучше бы я его тебе не показывал. Элен коснулась моей руки.
     - Крис, не езди к ней. Ты только сделаешь себе больно. Я этого не хочу.
     -  Но  это  мое  личное  дело,  правда?  -  автобус  внезапно въехал  в
ослепительное месиво городских огней. - Я провожу тебя до дома.
     - Как хочешь.
     - Я провожу.
     Мы идем молча, взявшись за  руки.  Я зол и удручен, похоже, мы на грани
ссоры.  Хотел бы я знать, что с ней происходит.  Иногда ее поступки  кажутся
необъяснимыми. Это-то меня всегда  восхищало, но сейчас,  наоборот,  пугает.
Кажется, в ней совершенно не осталось теплоты. Мы уже ссорились с ней как-то
раз, примерно  месяц назад, но  даже тогда не было так  скверно. Признаю, та
ссора произошла по моей вине. Мы столкнулись на улице с лучшей  ее подругой,
Рутлин. Проходя мимо нас, она заговорщицки прошептала:
     - Эй, смотрите - на этот раз поосторожнее!
     - О чем это она? - я  вопросительно поднял глаза. Такая уж эта  Рутлин,
больше всего она обожает смущать людей своими намеками и загадками.
     - А ты как думаешь? - подразнила меня Элен.
     - Постой, ведь ты не рассказывала ей?
     -  Ну  конечно,  рассказала!  Я  не  верил  своим  ушам.  Но  ведь  это
предательство!
     - Все-все рассказала?
     - Она моя лучшая подруга, - сказала она, словно это что-то объясняло.
     - Но зачем посвящать ее в наши дела?
     - Ты-то, наверное, своим приятелям  рассказывал. Парни вечно хвастаются
такими вещами.
     Я  действительно мог прихвастнуть ребятам про  то, как далеко я зашел с
девушкой. Нередко  даже делал вид, что зашел гораздо дальше, чем это было на
самом  деле. Но про ту ночь я бы никому не рассказал - ни за что на свете. Я
представил, как  Том трезвонит  об этом по всей школе.  Представил словечки,
которые он пускает  в ход, описывая то, что  было между нами. Нет,  никогда.
Такими вещами с друзьями не делятся.
     - Ты  ошибаешься. Ты просто не  знаешь меня. А  вот я не ожидал, что ты
всем разболтаешь.
     - Не всем, а только своей лучшей подруге.
     Я  долго  пережевывал  ее  слова:  так  собака,  обгладывающая   кость,
отщипывает от нее кусочки мяса до тех пор,  пока  она не сделается гладкой и
безвкусной.
     - А матери ты тоже все выложила?
     Мы шли порознь, руки в карманах, стараясь не встречаться глазами друг с
другом. Больше  всего  в  эту минуту я хотел обнять ее,  но не знал, как это
сделать.
     - Конечно, нет. Ей такие вещи нельзя  рассказывать. А  жаль. Ты знаешь,
как с ней трудно. Вот Рутлин все рассказывает своей матери.
     - Значит, и ее мать тоже в курсе?
     - Вряд ли. Не  думаю. Зачем  ее матери знать  о  нас с тобой? Крис... -
Элен  остановилась  и  коснулась  моей  руки.  Меня  как  током  дернуло.  -
Пожалуйста, не сердись на меня.
     -  Что  хочу,  то  и  делаю. -  Я  уже немного успокоился  и даже начал
получать удовольствие от своего раздражения. Мне не хотелось сдаваться.
     - Надеюсь, ты не думаешь, что я теперь твоя собственность? Никаких прав
на меня у тебя нет.
     От ее голоса на меня повеяло могильным холодом, словно она была намного
старше  и опытней меня. Я вдруг понял, что если сейчас повернусь и уйду, она
не  побежит за мной. Казалось, мы идем  по треснувшему льду, который  того и
гляди разнесет нас в разные стороны.
     Что с тобой происходит в последнее время? - спросил я.
     Все в порядке.
     Я тебя чем-то обидел?
     Со мной все в порядке. Шел бы ты  домой, Крис, ей-богу! Не приставай ко
мне.
     Я пожал плечами и пошел вперед, насвистывая на ходу.
     Ну, пойми, Крис, ты здесь  ни при чем. У меня с самого утра все не так.
Надо было отказаться от прогулки, но мы вчера условились, и я решила пойти.
     Мне захотелось  успокоить ее и успокоиться самому,  как бы начать вечер
сначала. Я ласково поглядел на нее, но она отвела взгляд. В свете фонарей ее
лицо было как  бронзовое, глаза блестели.  Мы  вышли на дорогу, ведущую к ее
дому. Из окон  окрестных  домов  лился электрический  свет,  хотя шторы были
задернуты. Я подумал  обо  всех семьях, живущих в своих маленьких  мирках, о
миллионах таких маленьких мирков, где люди живут, любят и обижают друг друга
за закрытыми шторами.
     Мы пришли к ее дому. Элен оставила дверь  открытой, и я вошел следом за
ней. В доме пахло краской. Она разулась, а я против своего обыкновения вытер
ноги.
     Из кухни доносилось  пение ее отца. Когда мы вошли, он  принялся что-то
мурлыкать, словно сочиняя новый мотивчик.
     - Как гитара, Крис? Делаешь успехи? - как всегда, спросил он. Он просто
не знает, о чем со мной говорить. Хорошо еще, что я играю на гитаре.
     - Нормально. Хотелось бы попробовать на электрической.
     - Скоро возьму тебя в нашу группу, да?
     Вряд  ли. Джазовые аккорды  -  не  для  меня.  Жуть такая,  что  пальцы
сломаешь.
     Элен стояла  у окна. Она задумчиво  приподнимала волосы  над  головой и
потом  отпускала, позволяя  им  свободно  упасть и  рассыпаться  по  плечам.
Отражение в оконном стекле повторяло ее  движения. Она была словно за тысячи
километров отсюда. Эй, Нелл, ау?
     Мистер  Гартон что-то пробормотал и,  улыбнувшись, уселся за  стол.  Он
явно  был  не  прочь поболтать.  Но  мы  молчали.  Элен  все стояла у  окна,
продолжая, как  завороженная, поднимать  и  отпускать  волосы, а  я  не  мог
оторвать от  нее взгляда - может быть,  надеялся, что она это почувствует  и
обернется. Я не  знал, как  быть. Мистер Гартон почувствовал, что он лишний,
встал,  прочистил  горло и,  громко  напевая  очередную  мелодию, вышел.  Из
дальней комнаты послышались звуки фортепиано. Когда он увлечен своей  игрой,
он даже жену перестает слышать. А если за ним заходят его джазисты, не
     слышит звонка,  так  что в дом они могут войти,  только если кто-нибудь
другой им откроет.
     - Скажи что-нибудь, Элен.
     Я  подошел к ней и  развернул к себе лицом. Элен зажмурилась и обиженно
поджала губы.  Я  хотел поцеловать ее, чтобы прошли обида  и  грусть, но она
вновь  опустила  голову. В комнату вошла ее мать. Но прежде,  чем я отпустил
Элен, я успел заметить в ее глазах отблеск страха.
     Мать Элен была вся испещрена белой краской: пятна сидели на ее носу, на
волосах,  очках и на руках. На ней была старая рубашка  мужа. Она опустилась
на  стул  и скинула тапочки. На носке виднелась дырка, и она загнула большой
палец, чтобы спрятать ее.
     - Я так устала. Поставь чайник, Элен.
     - Сейчас  поставлю.  -  Я  протиснулся  мимо Элен  к раковине. Она,  не
шелохнувшись, продолжала стоять у окна, уставившись в темноту.
     - Если ты думаешь, что тебя в печи ужин дожидается, то ты ошибаешься, -
миссис Гартон провела рукавом по лбу. - Сегодня у нас самообслуживание.
     - Я ничего не хочу, - сказала Элен.
     - Если не возражаешь, я подогрею фасоль? - сказал я.
     Она пожала плечами.
     - Я не голодна.
     Элен села за стол  напротив матери и стала методично вырывать соломинки
из плетеной салфетки на столе, пока мать не наклонилась  к ней и не  вырвала
из ее рук несчастную салфетку. Я
     поставил  на стол  две чашки  кофе  и  пошел за третьей,  но  тут  Элен
отодвинула свою.
     - Что тебе опять не нравится? - недовольно спросила мать.
     - Я не буду пить. Я не люблю кофе.
     - Вот это новость! - рассмеялся я. - Да ты его литрами пьешь!
     - Начнем с того, что я его даже не просила.
     - Тогда отнеси  свою чашку отцу, - распорядилась миссис Гартон. - Может
быть,  хоть кофе  приведет его в чувство, ведь  скоро  уже  явится  вся  его
братия.
     Вздохнув, Элен пошла  с  чашкой к  отцу. Миссис  Гартон так  пристально
глядела  на  меня   поверх  своей  чашки,  что  я  смутился.  Казалось,  она
прощупывает мой мозг. Я всегда неуютно чувствую себя с ней наедине.
     - Что, повздорили?
     - Вроде бы нет.
     - А мне кажется, что да. Тэд тоже не замечает, когда мы с ним ссоримся.
- Она зевнула.
     - Все мужчины бесчувственные. - Она повернулась на  стуле и  посмотрела
на Элен,  которая  как раз входила  в  кухню.  -  Послушай,  а ты  часом  не
заболела? У тебя глаза слезятся. Может, у тебя грипп?
     - Может быть, - покорно согласилась Элен.
     - Пожалуй, сегодня лягу пораньше.
     -   Ложись,  детка,  -  миссис  Гартон  удовлетворенно  кивнула.  Затем
обернулась ко мне. -  Ну, молодой человек, вам вроде  приказано отправляться
домой.
     Я поерзал на стуле.
     - Хорошо, только кофе допью. - Они сговорились против меня.
     Миссис Гартон подошла к умывальнику и выжала себе на  руки жидкость для
мытья посуды. Она злобно потерла их зеленой колючей губкой.
     Ты  же слышал, что сказала Элен. - Она стояла  к нам спиной,  энергично
согнувшись над  раковиной.  -  Девочка  устала. Школа  отнимает столько сил.
Когда  постоянно  бегаешь  на  свидания,  невозможно нормально  готовиться к
экзаменам, уж я-то знаю. Ну зачем  было вытаскивать  ее  под  дождь? В конце
концов  затмение  можно увидеть  и по  телевизору. Пойми,  наконец, Крис, ты
просто не даешь ей спокойно учиться.
     Я  тревожно  смотрел на Элен,  но она  была безучастна, как будто вновь
погрузилась в свои дневные грезы. Лед давал все новые трещины, и она быстро,
быстро уплывала от меня.
     Вы правы, - наконец выдавил я.  Со  мной творилось  что-то неладное.  Я
даже не мог засунуть руки в карманы. - Пожалуй, я пойду.
     Элен  вышла со  мной  в прихожую. Дверь в кухню осталась  открытой, и я
видел, как миссис Гартон тихонько откинулась назад в кресле,  словно  хотела
подслушать наш разговор, который  заглушало фортепиано. Меня  вдруг охватило
отчаяние, казалось, что я вижу Элен в последний раз.
     - Выйдешь на секундочку?
     Мы прикрыли за собой дверь. Элен обвила мою шею руками, прижав голову к
груди. Сердце у меня трепыхалось, как птица.
     - Что случилось, Элен? - прошептал я.
     - Ничего. Правда, ничего.
     - Ты так странно себя ведешь. Я просто с ума схожу. Мне казалось, что я
тебе надоел.
     Элен вздохнула. Я погладил  ее волосы. Теперь, когда я чувствовал тепло
ее тела, мне стало легче.
     Ведь ты бы мне сказала, если бы я  тебе надоел, правда? Если бы у  тебя
появился кто-то другой? - От волнения я закусил губу.
     - Не сходи с ума,  Крис. Никого у меня нет. - Ее голос звучал так тихо,
что я еле слышал.
     - Так в чем же дело?
     К дому подъехала  машина.  Громко хлопнув  дверьми, из  нее  вышли двое
мужчин с музыкальными инструментами.
     - Я не могу сказать тебе, - прошептала
     -  Смотри-ка,  два  голубка,  -  съязвил осанистый  музыкант с огромной
бородой. Ему было где-то  под пятьдесят. Протискиваясь, в  дом, он задел нас
своим массивным животом. - Любовь и грезы. Эх, где они, наши годы молодые!
     Я таял от счастья, сжимая Элен в своих объятиях...
     - Валяйте дальше. Не отвлекайтесь на нас, - подмигнул мне второй.
     - Не будем, - пробормотал я. Их еще только тут не хватало.
     -  Боюсь,  мама  права:   кажется,  у  меня  и  впрямь  грипп.  -  Элен
выскользнула из моих объятий. - Завтра не пойду в школу.
     - Я загляну к тебе.
     К  дому  на  мотоцикле  подрулил  еще один  музыкант  из группы мистера
Гартона.
     - Не надо, -  Элен  помотала головой. - Давай  встретимся в среду после
занятий.
     -  Но до среды  еще так далеко. - Я чувствовал себя полным идиотом. - Я
не могу ждать до среды.
     Я многое еще  хотел сказать ей такого, что не предназначалось для чужих
ушей, но тут  на крыльце появилась  миссис Гартон.  Через плечо  у  нее была
перекинута рубашка, заляпанная краской. Она прислонилась  к двери  и, сложив
руки, наблюдала  за  мотоциклистом. Он поставил  мотоцикл на стоянку и вынул
барабанные палочки из седельной сумки.
     - Что, у тебя весь барабан там помещается? - полюбопытствовала она.
     - Моя машина забита, Элис. Придется сегодня стучать на кастрюлях.
     - Вот уж соседи будут рады! - засмеялась она,  впуская его в  дом. -  А
вы, барышня, кажется,  собирались  пораньше лечь?  -  Мать похлопал  Элен по
плечу.
     - Ну, до среды, - сказал я. Элен сжала мне руку и вошла в дом следом за
матерью  и  ударником  из  группы мистера  Гартона.  А я еще  долго стоял  у
закрытой  двери, глядя на зашторенные окна, за которыми играли  джаз,  и  на
окна в верхнем этаже в спальне  Элен. Сегодня она ни  разу не  посмотрела на
меня, подумал я. Мы были  с  ней вместе четыре  часа, а она на меня даже  не
взглянула. Что же такое случилось, Нелл?
     Вернувшись домой, я обнаружил, что отец опять сидит  у себя  в подвале.
Когда он вылез оттуда в своем перепачканном комбинезоне, в руках у него была
новая кружка, которую он сделал.
     - Как по-твоему, неплохо?
     - Чудесно. - Я едва взглянул на нее. Он был разочарован.
     - Правда, ничего? Послушай, у тебя какие-то неприятности?
     - Нет, все  в  порядке. - Я засунул руки в карманы и нащупал там письмо
от матери. Оно обжигало, как лед. - Мне надо писать сочинение на завтра, а я
еще не начинал.
     Я убежал к себе наверх, сел на кровать и перечитал письмо. Элен  права:
мать четыре  недели  не  могла  ответить и  даже  не поинтересовалась, как я
поживаю, хотя бы из  вежливости.  За восемь лет  она  ни разу не удосужилась
увидеться с  нами, вместо подарков на Рождество и на дни рождения она просто
переводила на отцовский счет деньги. Теперь  и я видел, как она  напирает на
то, сколько у нее дел, как  у нее  все удачно в жизни, как ей хорошо с  этим
хлыщом. Как будто мне не все равно! Я пожалел, что вообще решил написать ей.
Хорошо еще, что в гости к ней не поехал! Нам просто не о чем разговаривать.
     -  Здравствуй,  мамочка,  то  есть  я  хотел  сказать:  Джоан.  Это  я,
Кристофер. - Я  пытался вообразить наш непринужденный разговор. Свои реплики
я произносил низким голосом, а ее - фальцетом.
     "Ну и вырос же ты, Кристофер, тебя не узнать! Смотри, вот это мой новый
штатив. А это
     - увеличительные  линзы".  - "Отличные  линзы,  Джоан!" - "Это  Дон". -
"Привет,  Дон.  Приятно познакомиться, Дон. Стильная  прическа, Дон! А какая
куча книг у тебя!"
     Я смял письмо и швырнул его в мусорную корзину. Ну  что ж, раз  я ей не
нужен, то она мне и подавно.
     Я  много  раз пытался  дозвониться до  Элен,  но  никак не  мог на  нее
попасть. У миссис Гартон для меня был один ответ. "Элен занята, Крис",
     - укоризненно говорила она, наверное, хотела, чтобы мне стало стыдно за
то, что я ее отвлекаю. Впрочем, она действительно много занимается. Родители
всегда следили за этим. Они честолюбивы,  да и ей самой не чуждо честолюбие.
Порой  я гадал,  кем бы моя мать  хотела, чтобы я стал? Впрочем, она вряд ли
когда-нибудь задумывалась над этим.
     На следующий день поднялся сильный штормовой ветер. За всю свою жизнь я
не мог припомнить ничего  подобного. На  веранде, где мы смотрели телевизор,
ковер  от  ветра  вздымался  и опускался  на пол, как будто  раскачиваясь на
гигантских волнах. Кот глядел  на  вздымающуюся спину ковра  - и тоже грозно
выгибал  спину,  задирая  хвост  трубой. Ночью  нам  пришлось  перетаскивать
постель  Гая  ко мне, потому  что в его  комнате окно сорвало  с  петель. Мы
пытались закрепить его при помощи изоленты и кнопок, но ничего не вышло. Нам
было очень весело снова спать в одной комнате. Мы проболтали
     чуть не полночи. Шторм произвел на Гая сильное впечатление.
     -  Знаешь, почему поднялся такой ветрище? Про парниковый эффект слыхал?
Вот  так!  Мы покоряем  космос, изобретаем  компьютеры,  а теперь  и  климат
меняем! Человек - царь природы, так-то!
     - Не пори чушь, - осадил я его. - Ты ничего не понимаешь. Это еще  одно
свидетельство    человеческого    бессилия.    Человечество   стремится    к
самоуничтожению, и мы не в силах что-либо изменить. Все предопределено.
     - Как в компьютерной программе, да?
     Наконец  мы уснули.  Всю  ночь снаружи, как голодный зверь, выл  ветер.
Ночью  с крыши свалилась печная  труба и, проехав по черепице, грохнулась на
улицу. Я проснулся в холодном  поту. Мне приснился жуткий сон, будто бы Элен
вдруг сорвалась с обрыва, покатилась  и разбилась на мелкие  кусочки. Я бегу
за ней вслед и, скрючившись, дрожащими руками собираю осколки. И у меня есть
только синее пальто с бархатными пуговками, в которое я их заворачиваю.
     Перед тем как отправиться  в школу,  я решил позвонить ей. Меня все еще
преследовал ночной кошмар, точно образы из фильма ужаса.
     - Элен, ты в порядке?
     Долгое молчание на другом конце провода.
     - Элен? - испуганно повторил я.
     - Не знаю.
     - То есть как? Что случилось?
     - Встретимся после  школы. Мне придется  пойти: так уж мама решила. - И
она повесила трубку.
     Опрометью  я  выскочил из  дома. Под  ногами хрустнули  черепки  печной
трубы, я смел их с асфальта в грязь. Я бежал навстречу ветру и полной грудью
вдыхал холодный воздух.  Элен снова  хочет видеть меня! Все  остальное  не в
счет.
     От моей школы до школы Элен было пару километров, к тому же в гору. Всю
дорогу я  бежал.  Когда я  добрался до ограды,  дыхания уже  не  оставалось.
Прислонившись  к стене, я  с  трудом перевел дух. Элен  не  появлялась. Да и
вообще на  улице было довольно пустынно, и  я  решил,  что скорее  всего она
дожидается меня в  вестибюле учебного  корпуса,  чтобы не стоять на ветру. Я
хорошо ориентируюсь в чужих школах. Когда я был помладше, мы ходили  сюда на
футбол, а  вскоре после того как мы начали встречаться с Элен, я ходил к ней
на  концерт.  Тогда-то я  и понял, что Элен  не похожа  ни  на  одну  из тех
девчонок, с которыми я встречался раньше. Помню,  я  боялся идти, думал, что
это будет жуткое зрелище: Элен  танцует на сцене перед толпой народа, но все
вышло по-другому. Я глаз не мог от  нее оторвать: кроме нее, никого не видел
на сцене. Мне казалось, что она танцует  только  для меня. Скорее  всего так
оно  и было. Весь концерт я просидел  со  счастливой улыбкой на лице,  глядя
только  на  нее. Никому бы не рассказал об  этом, даже Тому. После  концерта
она,
     счастливая, подбежала ко  мне,  и  тут-то  я  решился  открыть  ей свои
чувства:
     - Я хочу сказать тебе кое-что, - решительно начал я. Элен, еще не остыв
от выступления, кружилась вокруг меня.
     -  Нет,  послушай, что  я  тебе расскажу!  Директор  решил, что  я могу
сдавать танец  вместо одного из выпускных  экзаменов.  У нас в  школе еще ни
разу такого не было!
     Она радовалась  как ребенок, и  танцевала,  танцевала не переставая. Ее
возбуждение передалось мне, и я закружился по залу за  ней следом. Наверное,
получалось дико неуклюже: долговязый дылда  с огромными ступнями и торчащими
локтями. Мы оба хохотали.
     - Ну, что ты хотел мне сказать? - закричала Элен.
     -  Забыл! -  Помню, как я  на ходу пригладил  волосы,  падавшие мне  на
глаза, и подмигнул ей. Куда торопиться?  Еще тысячу раз  успею ей сказать. -
Наверное, какую-нибудь ерунду. Глупость какую-нибудь.
     - А сколько слов? - прощебетала она.
     - Ну, три, - сдался я. Элен залилась веселым смехом.
     - Получай три сдачи, Крис!
     В вестибюле ее не было.  Зато я  увидел ее подругу, Рутлин: она стояла,
прислонившись к стене, под  портретом завуча и беспечно насвистывала. Увидев
меня, она помахала рукой  и, радостно улыбаясь,  направилась мне  навстречу,
непринужденно покачивая сумочкой, словно маятником.
     - Что случилось? - спросил я.
     -  А что  ты  имеешь  в  виду? - Рутлин  расплылась в  улыбке.  -  Что,
собственно, должно было случиться?
     - По лицу вижу. Где Элен?
     -· А, Элен! Элен пошла домой.
     -- Но мы договорились встретиться.
     - Ей нездоровилось, вот миссис Клэнси  и отправила ее домой. А пока что
ты можешь проводить до дому меня.
     -  Что значит  "нездоровилось"?  -  я старался  говорить небрежно,  как
Рутлин.
     Рутлин еще раз радостно улыбнулась, словно недомогание во время урока -
лучшее, что могло случиться с Элен.
     -  Да  так,  просто  немного...   -  она  помахала  руками,  изобразила
шатающуюся походку. - Ну, ее немного шатало.
     - Что, она пьяная была? Рутлин громко расхохоталась.
     - Да  нет, просто какая-то  ерунда. - Она  помяла в руках свою сумку. -
Просто ей  было  не  по  себе, совсем чуть-чуть. Она  просила передать  тебе
привет и тысячу поцелуев с надеждой на скорую встречу.
     - Пойду навещу ее.
     Я страшно волновался. Рутлин вывела меня из себя.
     -Может, не стоит? - остановила меня Рутлин. - Ей надо побыть одной.
     - Тогда позвоню, спрошу, как она.
     Она помотала головой.
     Подожди, пока она сама тебе позвонит. Ноги у меня подкосились.
     Ради бога, Рутлин, что происходит?
     - Знаешь что,  -  она  задумалась.  -  Пожалуй,  я  как-нибудь  вечером
приглашу  Элен  в гости,  и  ты можешь  зайти, тогда  вы  спокойно обо  всем
поговорите.
     Почему не сегодня?
     Подожди хотя бы до  выходных. Серьезно,  Крис, ей просто  надо немножко
придти  в  себя.  Я  знал,  что  Рутлин  жалеет  меня,  но  меня это  только
раздражало. Я почему-то неровно дышал. Вплоть до последнего воскресенья мы с
Элен уже несколько месяцев встречались каждый день.
     Ну, а тебе, надеюсь, не возбраняется ходить к ней в  гости? Это  только
меня  они не  выносят,  будто  я прокаженный  какой-нибудь или у меня  носки
воняют.
     Сегодня я к ней зайду, - сказала она. - Ну, пока, Крис.
     Мы дошли до угла улицы, на которой жила Рутлин. К нам  подбежал один из
ее  младших братьев, и она, смеясь, подхватила его на руки.  Мне  ничего  не
оставалось, как развернуться и уйти.
     - Эй, Крис, - крикнула она мне вслед. Я обернулся.
     - Лови! - она швырнула мне небольшой пакет.
     Едва свернув за угол, я распечатал его. Внутри оказался сборник сонетов
Элизабет Браунинг,
     поэтессы Викторианской эпохи. На первой  странице была надпись: "С днем
святого Валентина, от Элен".
     Я  не  раз  бывал  у  Рутлин,  они  часто  устраивали  вечеринки: яркие
украшения,  громкая музыка,  потрясающая  ямайская еда. Мать Рутлин,  Корал,
была огромной приветливой женщиной со сладким, как патока, голосом. Рутлин и
все ее братья и сестры говорили на привычном шеффилдском диалекте, а у Корал
был настоящий ямайский  акцент. Мне  всегда казалось,  что она  -  идеальная
мать,  она просто светилась теплом  и  добротой. Вечно без умолку болтала, а
когда была в хорошем настроении, даже пела.
     - Что за шкилет к нам пожаловал! - воскликнула она, открывая мне дверь.
- Пора  бы уж  тебе  малость  нагнать жирку,  дорогой. Ты ведь хочешь  стать
сильным мужчиной?
     - Элен  пришла?  -  Я  взволнованно озирался. В доме  сновали хохочущие
ребятишки, и все они показывали на меня пальцами.
     - Пришла. Они с Рутлин наверху секретничают. Растут  девочки, у них уже
свои тайны.
     - Да уж, эти тайны, - я ринулся наверх, прыгая через три ступеньки. Мне
не  терпелось увидеть Элен. Только перед  дверью я  на секунду  замешкался и
нерешительно постучал. Стоило мне войти, они сразу же замолчали. Было видно,
что Элен только что плакала. Я смутился и замер в дверях.
     - Ну, как ты, Элен?
     - Пойду кофе сварю, - встала Рутлин.
     - Терпеть не могу кофе, - скривилась Элен. - У него вкус, как у горелой
картошки.
     Рутлин вышла,  прикрыв за  собой дверь. Я подошел к  Элен и пристроился
рядом с ней на  ручке кресла. Она даже не  посмотрела на меня, и я  никак не
мог найти  верных слов, не знал, как заговорить с ней. Откинувшись на спинку
кресла,  она  тяжело  дышала,  еле приоткрыв  рот и  крепко  зажмурив глаза.
Никогда еще я не видел ее в таком  состоянии.  Я взял ее  за руку,  Элен  не
противилась, но ее кисть была безвольной и холодной.
     - Что с тобой, Элен, - спросил я. - У тебя грипп, да?
     Она  мотнула  головой. Сквозь  ее сомкнутые  веки  просачивались слезы,
которые она даже не  пыталась скрывать. Они текли медленно и безостановочно,
казалось,  ручейки  слез  на ее щеках уже никогда не высохнут. В ушах у меня
стоял гул далеких барабанов: я  слышал биение собственного сердца; оно будто
бы  ворочалось  в  груди,  больно  и неуклюже.  На  меня накатила абсолютная
беспомощность.  Перед глазами стояла  картина  из моего  ночного  кошмара. Я
вновь чувствовал, что трещина в льдине под нашими ногами становится все шире
и чернее, что мы все дальше  и дальше  отплываем друг  от  друга. Я старался
согреть ее руки в своих, словно пытаясь вдохнуть в нее жизнь.
     -  Элен. Что  случилось,  скажи мне. На  этот раз она  ответила, только
голос ее был таким пустым, напуганным  и усталым, что в другой раз я бы  его
просто не узнал. Этот голос я не забуду никогда в жизни.
     <b><i>27 февраля</b></i>
     Здравствуй, Никто.
     У нас в ванной течет кран. Нужно сменить вентиль, говорит  мама. Иногда
ничего не замечаешь, а иногда  всю ночь не можешь заснуть из-за  этого. Кап,
кап, кап - размеренно, медленно, нескончаемо.
     И вот с тобой то же самое.
     Будто  все  время  слышно биение своего  сердца,  которое никак  нельзя
выключить.
     Будто чьи-то шаги в темноте.
     Я даже не знаю, есть ты там или нет.
     Но  от самой мысли, что ты,  может быть, там,  -  от  самой  этой мысли
никуда не деться, ни днем, ни ночью. Кап, кап, кап...  Размеренно, медленно,
нескончаемо, как незатухающий пульс, как маятник на стене.
     Что, если... Что, если я беременна? Тик-так, тик-так, тик-так...
     По ночам я задыхаюсь от страха.
     Но я никому не могу рассказать. Ни Рутлин, ни маме...
     Ты - всего лишь тень, шепот...
     Кран, капающий день и ночь напролет.
     Только  Крису  я все  рассказала.  Пересилила себя и рассказала.  Может
быть, теперь-то ты уйдешь?
     Оставь меня в покое.
     Я тебя не хочу.
     Уходи. Пожалуйста, уходи.
     Это  было  первое  из  писем, которые начинались  со слов: "Здравствуй,
Никто". Я  сидел на диване  у себя в  комнате и словно  вновь окунался в тот
давнишний кошмар.
        МАРТ
     Не стану пытаться  описывать все  чувства, что пронеслись в моей голове
тем   февральским  вечером:   шок,  удивление,  недоверие   и  непреодолимое
облегчение оттого, что Элен не больна и не разлюбила меня. Я не верил ей, но
ее слова снова сблизили нас, мне захотелось защитить Элен, самому заботиться
о ней.  Я  досадовал на Рутлин, когда она  принесла поднос с кофе, молоком и
бутербродами. Сидя рядом с Элен,  я все время  держал ее за руку и гладил по
волосам,  не  обращая внимания на болтовню Рутлин.  Волосы  были  необычайно
теплыми и  мягкими, как солнечный ручей. Я хотел только одного: чтобы Рутлин
ушла куда-нибудь и оставила нас одних.
     Я провожал Элен  до дома. Мы  не разговаривали.  В  мыслях у нас  царил
абсолютный  хаос,  сказать было  нечего. Я  только  все время повторял: "Все
будет  в порядке",  "Что  бы  ни случилось, я всегда  буду  с  тобой" и тому
подобное. Слова сами слетали с моего языка. Позже, вспоминая, что я ей тогда
наговорил, я  даже испугался, но в  тот момент я чувствовал, что обязан  был
говорить  именно  такие слова. Я не  задумывался над смыслом  своих  слов, я
просто не  мог  вынести того,  что  Элен  так несчастна, и на  все готов был
пойти, только чтобы ей стало лучше.
     Когда мы дошли до дверей, я никак не хотел отпускать Элен. Я обнимал ее
и уговаривал по-
     быть со мной еще немножко. Мне не хотелось оставаться наедине со своими
беспорядочными мыслями, с тем сумбуром, что царил у  меня  в голове. Луна то
пропадала,  то снова выныривала из-за туч, гигантскими птицами скользящих по
небу. Лицо Элен, такое детское, то исчезало, то вновь высвечивалось в лунном
свете.
     - Я не зову тебя в дом.
     - Да я и не хочу заходить. Мне просто не хочется расставаться с тобой.
     - Я знаю, тебе было плохо, - шепнула она, - прости. Я  испугалась. Я не
знала, что сказать.
     - Я тоже испугался. Я подумал, что ты решила порвать со мной.
     - Ах, Крис!
     Некоторое  время нам было не до разговоров. Время от времени  где-то  в
доме зажигались и гасли окна, в ванной шумела вода. Наконец мы услышали звук
шагов: кто-то спускался вниз по лестнице.
     - Я пойду, - ее голос казался до предела подавленным. Я не мог оставить
ее в таком состоянии.
     -  Может  быть, ты  ошибаешься? Не переживай раньше  времени. Ведь  еще
ничего нельзя наверняка сказать...
     - Не знаю, Крис. Не знаю...
     - Надо было мне быть умнее.
     - Не только тебе. Я тоже виновата.
     - Нет, ну как мы допустили! Ведь не дети уже, все понимаем.
     Дверь открылась. Мать Элен  поставила на  ступеньки пустые бутылки  для
молочника.
     -  Элен,  ты же  знаешь, я  не люблю, когда вы ошиваетесь  под  дверью.
Сколько раз я должна повторять одно и то же?
     И Элен вбежала в дом, даже не попрощавшись со мной.
     Два дня я ждал  звонка от Элен, томясь, как узник  на тюремной койке. Я
боялся  выйти  из  дома, чтобы не пропустить  звонок.  Сам я не  решался  ей
позвонить или тем более зайти в  гости. Сидя на ступеньках лестницы  рядом с
телефоном, я притворялся, что читаю, расчесываю волосы перед зеркалом, глажу
кота  или  еще что-нибудь такое. Проходя  мимо, отец  всякий раз  пристально
поглядывал на меня, но ничего не  говорил, впрочем, я был в таком состоянии,
что говорить  со мной было бесполезно. Перед тем как зазвонить, наш  телефон
тихонько бренчит. Когда я наконец услышал этот звук, то тут же сорвал трубку
с  аппарата,  не  сомневаясь,  что  это  звонит  Элен.  Я  не  хотел,  чтобы
кто-нибудь, кроме меня, говорил с ней.
     - Ну, как ты?
     - Пока не знаю, - ответила она. - Мама говорит, что у меня упадок сил.
     - И что теперь?
     - Есть два варианта: первое -  можно есть чернослив  тоннами,  второе -
сходить к доктору, чтобы он мне прописал железо.
     - Можно я встречу тебя после врача?
     - Хорошо.
     Я добежал до поликлиники и уселся на подоконнике рядом со входом. Через
дорогу от библиотеки переходил мужчина с четырьмя детишками. Одну девочку он
нес  на  руках, другую держал  за руку, а  двое мальчиков  уцепились  за его
пальто.  Все они тащили по. книжке и гомонили, как стая  сорок. Мужчина явно
давно  не брился. Я представил: а  вдруг у Элен  родится четверня? Наверное,
меня покажут  по  телевизору, как  самого молодого отца, у которого родилась
четверня.  Я  тоже  буду  повсюду таскать  детей  с собой. Девочка,  которую
мужчина нес на руках, уронила  на дорогу книжку и заплакала, отец прикрикнул
на вторую, чтобы она  скорее подобрала ее. Та уселась на  бордюр  тротуара и
заревела громче первой. Мои мечтания  прервала  Элен, появившаяся на  пороге
поликлиники.
     - Ну как, все в порядке?
     Она кивнула и взяла меня за  руку.  Доктор выдала ей  рецепт и сказала,
что очень многим девочкам в ее возрасте не хватает железа.
     -  Она  говорит,  что  при  теперешнем   сумасшедшем  темпе   жизни  мы
выматываемся гораздо быстрее. Потом она спрашивала об экзаменах и о тебе.
     - Обо мне?
     - Ну, она спросила, есть ли у меня парень, и я сказала, что есть; тогда
она предложила  мне,  если я не против, обсудить с ней наши взаимоотношения,
но я отказалась.
     - А может, стоило бы, чтобы уж не дергаться?
     - Да  ты  что! Ведь все  попадет в мою медицинскую карту,  мать придет,
посмотрит и все узнает.  Ну, она все-таки дала мне брошюрки  о  планировании
семьи и сказала, чтобы я  не боялась приходить и спрашивать у нее обо  всем,
что  касается  таких  вещей,  если  мне  понадобится.  Вообще-то,  она очень
приятная женщина.
     - Тебе лучше?
     - Да, кажется, лучше. Но может быть, это просто оттого,  что я побывала
у доктора.
     - Ты и вправду неплохо выглядишь. Неужели нам все-таки повезло?
     - Может быть. Ни за что не станем больше рисковать.
     Удивительно, как легко можно заставить  себя поверить в то, во что тебе
хочется поверить. Весь вечер мы дурачились и веселились,  от мрачных мыслей,
кажется, не осталось  и следа.  Но они всегда возвращаются, рано или поздно.
До конца  недели я не встречался с Элен,  хотя звонил ей каждый день. Обычно
она отвечала на мои вопросы лишь тихими односложными фразами,  и я  понимал,
что где-то неподалеку от нее вертится мать  и поэтому Элен не может свободно
говорить.  Я  каждый  раз спрашивал, в  порядке  ли  она,  и она каждый  раз
отвечала: "Не знаю".
     - То есть как не знаешь? Ведь в поликлинике сказали...
     - Не знаю, Крис. Во всяком случае, все как прежде.
     Я  не  знал, что мне делать. Казалось, будто надо мной  вьются огромные
черные птицы, таращат на меня свои яростные  стеклянные  глаза. Мне виделись
их  крылья,  со  свистом рассекающие  воздух  над  моей  головой,  я  слышал
отрывистые  крики,  вылетающие  из  их черных  клювов. Мне  не  с  кем  было
поделиться,  не  к кому обратиться  за советом. Порой я часами сидел рядом с
отцом,  поглядывая на  него краем глаза. Мы смотрели  новости, отец  теребил
пальцем нижнюю губу, а я пытался  заставить себя завести с ним  разговор, но
не мог. Да и что мне это даст? - думал я. К тому же, пока ничего не известно
наверняка. Как  никогда прежде, я затосковал  по матери.  Мне не  хватало ее
участия.  Я вдруг вспомнил, как  однажды, разбив коленку, я  плакал у нее на
плече.  Напрасно я думал, что все подобные воспоминания навеки смыты слезами
обиды и одиночества, - они вновь ожили в моей памяти.  Я был зол на нее, еще
как! Теперь, когда она мне так нужна, больше всех на свете! Если бы я только
мог поговорить с ней!  Я  глядел в окно и, сжав кулаки, пытался представить,
что бы я ей сказал. Но в голове была лишь пустота.
     Позвонил Том  и спросил, не  хочу ли я  сходить с. ним на альпинистскую
стенку. Похоже, он чувствовал, что со мной творится что-то неладное, и решил
меня как-то растормошить. В общем, я согласился, потому что мне вдруг пришло
в голову,  что это может стать удачным поводом для того,  чтобы сблизиться с
матерью.  Может быть, ей  будет  приятно, что я тоже  увлекся скалолазанием,
возможно,  она  даже  даст  мне  какой-нибудь  практический  совет,  напишет
что-нибудь ободряющее вроде "Вяжи узлы по-
     крепче,  Кристофер!".  Мне ни разу не приходилось  лазать по всяким там
стенкам, однако я полагал, что это во всяком случае будет разумнее, чем если
бы  я  отправился  сразу на настоящие  горы  позориться  перед  альпинистами
Дербишира и Йоркшира.
     В спортивном центре  было душно и  воняло потом.  Школьники разминались
внизу, некоторые из них энергично  разминали  пальцы: казалось, будто бы они
играют  на  каких-то  невидимых музыкальных инструментах.  Стена из пластика
довольно круто  уходила вверх, на  ней было множество порожков и  выступов -
чем  выше, тем  меньше,  но  все  равно с  виду  стенка выглядела  несложно.
Казалось странным, что люди так тщательно готовятся перед ней.
     - Ну как? - Том хлопнул меня по плечу. - Готов к восхождению, Крис?
     - За тобой хоть на Эверест.
     Том  полез  вверх, ловко цепляясь за выступы, как паук, у меня же  дело
пошло чуть  менее  резво.  Я судорожно  хватался  пальцами  за  скалу,  ноги
дрожали,  голова  кружилась,  живот  перекручивало. Слава богу, что Элен  не
присутствовала при этом позоре.
     Не знаю, когда бы я вновь  увидел Элен, если бы случайно не встретил ее
на Эклисол Роад. Засунув  руки в карманы,  она задумчиво двигалась по улице,
ничего не замечая вокруг себя. Больше всего на свете я люблю такие нечаянные
встречи.
     -  Элен!  - окликнул  я ее и бросился наискосок через  дорогу,  лавируя
среди машин. Мы пошли рядом.
     - Я иду к деду, - сообщила она, поправляя волосы.
     - Можно  я с  тобой? - Мне нравился дедушка  Элен. Он всегда говорит  с
тобой прямо, что я очень ценю в людях. А  вот бабушка какая-то странная. Мне
кажется, она со мной и слова не сказала. А ее взгляд... Порой она смотрит на
меня  точно так же, как мама Элен: молча, пристально,  будто бы  выворачивая
наизнанку.
     - Думаю, мне лучше пойти одной. Я пожал плечами.
     - Ладно, как хочешь, - согласился я. - Не столь важно.
     Но  для  меня это было важно.  Мне так  хотелось побыть  с ней,  что  я
начинал ревновать ее даже к ее дедушке.
     - Как ты себя чувствуешь, ничего?
     Она  нахмурилась  и  засунула  руки  в  карманы. Я  обнял  ее, стараясь
согреться и прогнать обволакивающий ледяной страх.
     - Ничего, Крис. Все как прежде.
     <i>*</i> * *
     Здравствуй, Никто.
     Все как прежде.
     Кран все течет, и заснуть по-прежнему невозможно.
     Как быть, если... как быть... как... если, если, если...
     Однажды, когда мы гуляли с Крисом,  тиканье на несколько часов затихло.
Какой это был прекрасный день!
     Но все снова, как прежде. Опять.
     Я чувствую еле слышное  трепещущее биение жизни внутри себя, спрятанное
глубоко-глубоко.
     Уходи, прошу тебя, уходи.
     Тебя там нет, ведь правда?
     Пожалуйста, пусть тебя там не будет.
     Сегодня  с  утра,  взглянув в  зеркало, я  себя не узнала. Серое  лицо,
черные круги под глазами. Что со мной?
     Я надела свое любимое платье.  Сняла, швырнула его на пол и  снова села
на кровать. Обхватив себя  руками, тупо уставившись на чудовище в зеркале, я
слушала неумолчное тиканье, доносящееся  изнутри.  В  комнате кавардак. Я не
убиралась неделю. Одежда раскидана по ковру. На стуле чашка с чаем покрылась
зеленой плесенью. Неужели это я? Одинокая, такая одинокая, как никто в мире.
     Я  решила  сходить  в  гости к дедушке. Порой  мне  кажется, что он мой
лучший  друг. Когда  я была малышкой,  я доверяла  ему все  свои  обиды.  Он
усаживал меня на  табуретку в кухне и  внимательно слушал, пока я  облегчала
душу. После таких бесед мне всегда  становилось легче. Наверное, потому, что
он умел серьезно относиться  ко мне  и моим  чувствам.  Может быть, я  снова
смогу открыться ему? По дороге я встретила Криса, он хотел пойти со мной, но
я отказалась. Я бы не смогла быть откровенной с де-
     душкой, если бы  мы пришли вместе. Крис, наверное, переживает, но я тут
не виновата.
     Дед  жарил яичницу с картошкой. Когда я вошла,  мне чуть  не  сделалось
дурно от этого ужасного запаха, и я попросила стакан воды.
     - Ты в порядке, Элен? - спросил дед, не отрываясь от плиты.
     Я сидела на табуретке и  смотрела, как он колдует над  сковородкой. Дед
поливал желтки кипящим маслом, по три ложечки на каждый желток, и вполголоса
отсчитывал: раз, два, три. Наконец он взглянул на меня.
     - Что с тобой, ты какая-то бледная.
     Это  был мой шанс, но я им  не  воспользовалась, я лишь  улыбнулась ему
поверх  стакана. Дедушка продолжал вопросительно смотреть на меня. Раньше бы
я  бросилась к нему,  обняла  и  выложила все как есть, а сейчас  не сказала
ничего.  Он  вновь  вернулся  к  плите, насвистывая что-то  невнятное. Когда
яичница была готова, дед понес ее наверх, и я пошла следом, чтобы повидаться
с  бабушкой.  Она почти все время сидит у себя. В комнате сумрачно  и душно;
хочется раздвинуть шторы,  распахнуть  окно и  проветрить все как следует. И
здесь всегда  тишина, даже  тиканья часов не  слышно. Я немного  посидела  у
бабушки, рассказывая ей о Робби, о школе, но  она  была  занята едой и  лишь
время от времени кивала. Думаю, она меня и не слышала. Она постоянно впадает
в транс  и застревает там подолгу.  Интересно, о  чем она  думает? Мне вдруг
захотелось бухнуть  ей прямо: "Знаешь, бабушка,  я  беременна". Уверена, что
она
     все так же продолжала бы  кивать и поглощать свой обед. И впрямь стоило
было сказать:  когда называешь вещи своими именами, они  уже не так страшны.
Но я ничего не сказала. Дед пошел смотреть какое-то кино по  телевизору, а я
отправилась домой. Пока  я  ехала  в автобусе, я чуть не заплакала с досады,
отчаяние перехватывало горло. А поговорить было не с кем.
     В конце концов я решила пойти в женскую поликлинику.
     Я хотела, чтобы со мной пошла Рутлин, но не решилась позвать ее. Я ведь
так и не  смогла рассказать  ей. Раньше  я думала, что если со мной случится
такая  беда, я ей  сразу  все расскажу,  ведь  она  моя лучшая подруга,  но,
оказалось, это не так-то просто.  Впрочем, она наверняка все поняла,  просто
не хочет вытягивать из меня признаний, а сама я не решаюсь ей сказать.
     В общем, я пошла одна. Но как только я вошла в приемную и  увидела этих
молодых женщин  в  очереди, я сразу  поняла, что не смогу здесь  оставаться.
Почти все  они  курили и казались настолько  усталыми и  одинокими, что меня
вновь охватило отчаяние. Я сделала вид, будто ищу кого-то из своих знакомых,
с притворным вниманием осмотрела приемную, повернулась, вышла, снова села на
автобус и доехала до дома.
     Я словно заблудилась в глухом лесу. Не  знаю, за что ухватиться, на что
опереться. Мне страшно.
     Уходи. Пожалуйста, уходи.
     <i>Здравствуй, Джоан!</i>
     <i>Я  тут только что в спортцентре лазил по альпинистской стенке, а сейчас
присел передохнуть  и  написать  тебе  несколько  слов. Пока что  у меня нет
нужного  снаряжения,  но когда я стану  студентом (я поступаю в  Университет
Ньюкасла,  не  помню, писал  ли  я  тебе об этом),  я обязательно  раздобуду
где-нибудь  тросы, карабины, шлем  и все что нужно.  Как-нибудь ты  могла бы
рассказать мне о своих  походах, мне пригодится хороший совет. Я считаю, что
это  самое  прекрасное  хобби.  Конечно,  я только  начинаю  и  не  все  еще
получается (на этот раз я не смог добраться до самого  верха, но понял,  что
мне это вполне  по силам. Когда я спускался, то вывихну л лодыжку, надо быть
поосторожнее.  Но когда все  будет в  порядке, я  без  проблем  заберусь  на
вершину). Мне кажется, скалолазание у меня в  крови. Когда ты  жила у нас  в
Дербишире, приходилось  ли  тебе  лазить  по горам? У вас-то уж точно должно
быть полно отличных скал, и в Озерном краю, и в Шотландии. Может быть, когда
я наберусь  опыта,  я заеду к вам, и мы вместе полазаем по настоящим скалам?
Ну, это, конечно, шутка, а так я бы с удовольствием заехал к вам как-нибудь:</i>
     <i>Твой сын,</i>
     <i>Кристофер.</i>
     Наверное, час с лишним мне пришлось ждать, пока Том налазается. Он, как
поползень, без ус-
     тали сновал по скале вверх-вниз, оглашая окрестности задорными криками.
Я же за первые пять минут успел ободрать себе все  пальцы, разбить колени  и
вывихнуть  лодыжку. Зато я написал  письмо маме. Мне казалось,  что я  нашел
верный  тон: не  стал делать  вид,  что  я мастер скалолазания,  но  все  же
намекнул, что между нами  много  общего. По крайней мере, у нее теперь  была
тема для ответа. Я засунул  письмо  в портфель и стал  поджидать, когда  Том
сойдет с высот на землю.
     Наконец и он выдохся.
     - Ну как, ты в  порядке? - он так заорал, что, наверное, все, кто был в
пределах видимости, с интересом посмотрели на меня.
     <i>-</i> Еще бы, - я бодро попрыгал. - Просто потрясающе. Супер.
     - Но ты что-то слишком быстро сдался.
     - Я вдруг вспомнил, что мне срочно надо написать письмо.
     Том снисходительно улыбнулся. Он считает, что обаятельнее парня во всем
Шеффилде не сыскать, но глянули бы вы на его зубищи!
     - По пивку?
     -  Разве  что   кружечку,  мне  к  завтрашнему   нужно  еще   сочинение
приготовить.
     - Думаешь, тебе одному? - Том хлопнул меня по плечу. - Гамлет и  кружка
"Хайнекена". Отличная тема!
     Я  доковылял за ним до паба,  сгорбившись,  уселся за столик и обхватил
кружку обеими руками, словно пытаясь согреть свое пиво. Вокруг гудела толпа,
наши голоса тонули в невообразимом гаме.
     Я подумал об Элен.  Чем  она  сейчас  занята, что  с ней? На меня снова
нахлынули  мрачные  мысли,  вспомнились  черные  птицы со  своими  свирепыми
клювами. Скорее бы уйти отсюда.
     -  Пора  бы тебе заткнуться  на  минутку,  -  заметил  Том.  -  Ты  так
тараторишь, что я и словечка не могу вставить.
     Я пожал плечами. В пабе было слишком много народу, все смеялись, орали,
толкались. Казалось,  мы попали на рынок в  Хоуп, где торгуют скотиной. Даже
запах стоял соответствующий.
     -  Я летом еду за Ла-Манш,  - сказал Том,  когда шум  немного улегся. -
Помнишь наш план - объехать на велосипедах всю Францию? Едешь со мной?
     Я помотал головой.
     - Мы же  собирались после выпускных,  забыл что  ли? Или  у  тебя кишка
тонка?
     - Я не садился на велосипед с тех пор, как мы с тобой гоняли по Дейлз.
     - Ну у тебя еще есть время набрать форму. Каждое воскресенье километров
по тридцать - сорок...
     Я сокрушенно помотал  головой. Я не мог  представить, что  расстанусь с
Элен на целых четыре недели.
     - Нет, ты подумай, это же Франция! - Том поднял стакан, будто произнося
тост. - <i>La belle France!</i> Каждое утро - французские булки на завтрак! Ты ведь
поедешь?  Одному - совсем  не  то. Впрочем,  я-то  поеду в  любом случае, но
вместе веселее...
     Я  заколебался.  Франция! Да,  мы  давно лелеяли эту  идею и  вроде  бы
договорились, что обязательно съездим, прежде чем разбежимся по колледжам.
     - Вспомни, Крис, до зимней сессии ты ведь ни о чем другом не говорил.
     - Просто расхотелось.
     А вдруг Элен с Рутлин  все-таки поедут в Бретань дикарями?  Тогда бы мы
могли к ним заехать. Но, с другой стороны, если Элен будет на шестом месяце,
вряд ли она поедет. Интересно, как себя чувствуют беременные?
     - Эй, Крис, заснул ты, что ли?
     - Да так,  задумался, - я отхлебнул из  кружки. - А представь, если  бы
Офелия забеременела от Гамлета?
     - Черт подери! - воскликнул Том. Запрокинув голову,  он опорожнил  свою
кружку  и, не утирая с губ пену, ошарашено уставился на меня. - Ну ты даешь,
Крис, черт тебя подери!
     <b><i>22 марта</b></i>
     Здравствуй, Никто.
     Сегодня я  купила в аптеке тест на  беременность. С утра мне опять было
плохо. Это снова ты, чужак, проникший внутрь  меня. Как зловредный микроб. Я
не хочу тебя.
     Но сперва нужно все проверить.
     Я  не  пошла в школу. Мать с отцом ушли  на работу.  Я хотела попросить
Рутлин купить набор для анализа, но не решилась. Я выбрала
     большую аптеку на другом конце города, чтобы меня никто не узнал. Долго
не решалась подойти к прилавку, сомневалась, не лучше ли купить каких-нибудь
пастилок от кашля  и поскорее  исчезнуть. Продавцом оказался мужчина. Он  на
меня даже  не посмотрел. Может быть,  тоже смутился,  а  может  быть,  давно
привык  продавать  тесты  испуганным школьницам  вроде меня. Я  накрасилась,
стащила макияж у матери, хотя вообще-то никогда не крашусь: от краски у меня
лицо чешется. Хотела выглядеть постарше, но,  взглянув в магазине в зеркало,
увидела,  что стала настоящим пугалом: из-под румян проступают бледные щеки,
ресницы  от туши слиплись. Сев в  автобус,  я  так  сжимала  пакет со  своей
покупкой, словно боялась, что на меня нападут грабители и похитят его.
     В доме стояла  звенящая тишина.  Я заперлась у  себя и задвинула шторы.
Набор состоял из пластиковой ванночки,  запечатанного полиэтиленового пакета
с  какой-то  жидкостью,   небольшой  пробирки   и  стерженька,  поразительно
напоминающего  палочку  для  коктейлей,  только  без  бумажного  зонтика  на
верхушке. Просто какой-то  набор юного химика. Я  налила в пробирку жидкость
из  пакета, и  она тут же  стала темно-фиолетовой. На меня накатил  какой-то
судорожный, икающий смех. Может быть, это были рыдания, точно не скажу. Руки
так  дрожали, что  я чудом не разлила все на ковер. Но я взяла себя в  руки,
прочитала инструкцию, разобралась  и сделала все как  нужно. Осталось только
подождать пять минут.
     Я  и  не  представляла, что пять минут могут длиться так долго.  Пока я
ждала,  следя за секундной стрелкой на наручных часах, в доме стояла мертвая
тишина. Как на экзамене, когда сидишь три часа, вертишь  в руках  билет и не
знаешь ответа ни  на один вопрос. Я пыталась представить, что сейчас  делают
другие.   Мать  стучит  на  клавиатуре  у  себя  в  банке,  отец   сортирует
библиотечные  каталоги и напевает  себе под  нос джазовый мотивчик.  Дедушка
заваривает  чай,  помешивая  ложечкой  в своем  любимом заварочном чайнике и
следя, как чаинки кружатся и опускаются на дно. Рутлин  сидит на математике,
где и я сейчас должна была быть.  А Крис? Что делаешь ты,  Крис, пока я сижу
здесь над пробиркой, глядя на стрелку часов? Думаешь ли ты обо мне?
     Когда я вынула пробный стерженек из раствора,  он не порозовел.  Он был
такой же белый,  как раньше. Я  еще раз прочитала инструкцию. Если стерженек
приобретает  розовый  оттенок,  ты  беременна.  Если  остается белым, ты  не
беременна. Я не беременна. Тебя нет.
     Ты Никто.
     <i>(Вечером того же дня)</i>
     Здравствуй, Никто.
     Закончив с тестом, я  пошла на занятия в  музыкальный  центр, как будто
сегодня самый обычный день.  А, собственно, чем он такой особенный? Мне надо
было поработать над мессой Баха. Это необыкновенная музыка, я ее обожаю.  Да
и не я одна, я знаю много моих сверстников, на
     которых  она  производит  необычайное   впечатление.  Я   перелистывала
музыкальный сборник и почему-то вслух произносила имена композиторов. Раньше
я никогда  не обращала внимания, какие  у них прекрасные имена. Стравинский,
Вивальди, Делиус... Эти имена словно  специально созданы для тех, кто  будет
писать  волшебную  музыку.  Да, с фамилией Гартон навряд ли  станешь стоящим
композитором.  Я  посмотрела в  указателе на "Г", есть  ли  там  Гартоны,  и
наткнулась на Глюка. Вот так фамилия, как пробка вылетает из бутылки, мне бы
такую.  Глюк,  Глюк,  Глюк, повторяла я,  пока  не  заметила, что  остальные
ученики начинают на меня косо посматривать.
     Как же мне было хорошо!
     Переполненная музыкой, я прибежала домой и за чаем поцапалась с  Робби.
Он,  по  привычке, нацелился было один все слопать, но  я почувствовала, что
снова голодна,  и он остался с  носом.  Мать не  вмешивалась, она  выглядела
очень усталой. Вот и я так же ничего  и никого вокруг себя не замечала, пока
была целиком поглощена только собой. Интересно, почувствовала ли она, что со
мной происходит? А что, если бы мне пришлось ей  все рассказать? Это было бы
жутко. Слишком долго  я не разговаривала  с ней  по душам - можно сказать, с
малолетства. А жаль,  честное слово. Не знаю,  почему так получается.  Может
быть, она уже  не  так  любит  меня  большую,  хочет,  чтобы я  вновь  стала
малышкой, чтобы опекать меня, шить платьица, петь колыбельные? Она просто не
воспринимает меня такой, какой я стала.
     Едва освободившись,  я побежала  в гости  к  Крису.  Мне  не  терпелось
обрадовать  его,  сказать, что все  в порядке, что нам снова можно вздохнуть
спокойно. Дома его не оказалось,  но я не жалела, что прошлась по свежим  от
дождя улицам.
     -  С тобой все в порядке?  -  заволновался его отец, увидев  меня. - Ты
какая-то бледная.
     - Нет, все в порядке. Передайте Крису, что все хорошо.
     -  Заходи,  подожди  его,  если хочешь, - отец  Криса всегда  был очень
приветлив.  - Я думаю, он скоро объявится. Он отправился ползать по какой-то
скалолазательной штуковине, не помню, как называется.
     Мне нравится отец  Криса. Когда он  говорит, никогда  не знаешь, это он
всерьез или подшучивает над тобой.
     - Я  только должен выключить газ  в подвале. Хочешь  заглянуть в пещеру
первобытного человека?
     Мы  спустились  по узенькой  шаткой лесенке и оказались  в  подполье, в
устроенной там гончарной мастерской.  На  полках  дожидались  обжига  чашки,
горшки  и  вазы  разнообразной  формы,  а  пол  был  заставлен  коробками  с
удивительными надписями:  Грог, Доломит, Древесный уголь, Охра... Было жарко
и   душно.  Отец  Криса  выключил   печь,  и  доносящееся   изнутри  гудение
прекратилось.
     - Можно посмотреть, что там внутри?
     - Там  слишком жарко. Обычно  я жду сутки, прежде чем открыть заслонку.
Посмотри вот лучше сюда,  я все это только вчера обжег. - Он снял с одной из
полок поднос с кружками. - Ну, что скажешь? - он довольно посмотрел на меня.
- Потрясающе, правда? Еще бы!
     Он любовно поглаживал чашки, подносил их к свету, чтобы я могла увидеть
на просвет узоры в виде раковин на дне. Я никогда не думала, что чашки могут
быть объектом искусства. Чашки нужны, чтобы из них чай пить, верно?
     -  Ничего нет  приятнее,  чем  замешивание  глины, -  продолжал  мистер
Маршалл.  Мне  кажется,  он  просто одержим этим делом, все свободное  время
только этим и занимается. Может быть, про таких-то и говорят: "помешанный".
     - Ты никогда  не  пробовала?  Это - как  замешивание теста, только  все
происходит быстрее. Глина скользкая, словно рыба, и главное - нельзя с водой
перебарщивать, не  то  жижа  получится. Попробуй.  Давай,  все  равно ждешь.
Смелее.
     Он усадил меня за верстак, дал глины и поставил рядом бадейку с водой.
     - Сначала просто помни ее немного, почувствуй фактуру.
     Он запустил колесо и шлепнул на него кусок глины. Продавил углубление в
середке  и  стал  поднимать стенки своими  крючковатыми пальцами,  время  от
времени добавляя в массу воды.
     - Глина все помнит, - приговаривал он. - Как ты ее повернешь, такой она
навсегда и останется. Прямо как я! - засмеялся он. - Упрямая.
     Глина  растекалась  под его пальцами, то ли жидкая, то  ли твердая. Как
живая. Я глаз не могла от нее оторвать.
     - Главное - смелее, и у тебя получится. Ну же, попробуй.
     В голове у меня звучало какое-то гудение. Я тряхнула головой и занялась
глиной. Сначала  я попыталась придать ей шарообразную форму, затем продавила
в  середине отверстие,  в то  же время  приплюснув  ее снизу. Меня абсолютно
поглотило это занятие. Под моими руками возникала чаша, похожая  на какой-то
таинственный грот. Я поставила ее на стол, взяла еще маленький кусочек глины
и стала из него что-то  лепить. Голова  продолжала гудеть, но я  не обращала
внимания. Сначала я даже не поняла,  что слепила.  Потом  увидела  у себя  в
руках  малюсенькую  глиняную  куколку.  Таких мы  лепили  в детском саду  из
пластилина.  Крошечная  головка,  упитанное  тельце. Она легко помещалась  в
одной  ладошке. Я вдруг  испугалась, что мистер Маршал ее заметит и поскорее
спрятала фигурку в свою чашу, намочила ее края и стала загибать их навстречу
друг другу, пока они не сошлись сверху, как лепестки закрывшегося цветка.
     - Что это у тебя получилось? - засмеялся мистер Маршалл.  <i>-  Пасхальное
яйцо?</i>
     Что-то в этом роде. - Его голос словно оборвал мучительный затянувшийся
сон. Я уронила яйцо на верстак, и оно откатилось  от  меня на  край стола. В
подвале было дико жарко и душно. Уши и щеки горели. Неожиданно воз-
     дух вокруг меня потемнел. За  темной завесой,  где-то далеко,  громыхал
голос отца Криса. Я словно плыла в  горячем  океане, ноги  и руки болтались,
как бревна, голова стала огромной и пустой, как дупло, а голос еще грохотал,
но становился все дальше и тоньше - и наконец смолк. Когда я пришла  в себя,
я сидела у  распахнутой двери  в подвал,  обдуваемая  ночным ветерком.  Отец
Криса, держа меня за руку, испуганно склонился надо мной.
     - Вот дурак! Заговорился и совершенно забыл, как здесь бывает душно. Ну
и напугала же  ты меня, когда этак  тихо  кувыркнулась  на  пол  - и  точка.
Посиди,  подыши, скоро полегчает.  Я  сейчас одеяло  принесу,  чтобы  ты  не
замерзла.
     - Извините, я не хотела... - Я и в самом деле вся замерзала.
     -  Выдумала  тоже! Извиняться!  Если хочешь знать, я сто раз видел, как
здоровые мужики, не чета тебе, валились, как мухи.  Скоро  будешь в порядке,
глазом моргнуть не успеешь. Сейчас твоему отцу позвоню, он за тобой заедет.
     - Нет, нет, не  надо! - воскликнула я,  наверное,  гораздо громче,  чем
следовало. Мистер Маршалл удивленно посмотрел на  меня,  не  понимая, с чего
вдруг такая паника.
     - Он со своей группой сегодня  будет играть  в Рининглоу, - пояснила я,
хотя, вообще-то, не была уверена, куда именно он собирался. - Я и впрямь уже
почти в порядке.
     Мы посидели на  кухне, выпили чаю, но Крис  так и не появился. Я  жутко
устала и хотела спать. Мистер Маршалл проводил меня до дома,
     и я опрометью побежала к себе наверх. Хотелось выть.
     Тебя нет.
     Ты Никто.
     Но почему же тогда? Почему?
     Дождище лил как  из  ведра. В  кармане у  меня лежало новое  письмо для
матери: первое я  забраковал, потому  что, перечитывая его,  понял, что  оно
написано в стиле  семилетнего ребенка.  Мокрый насквозь, я шел  по улицам  и
проговаривал  про  себя  свое  новое  послание.  Прикидывал,  стоит  ли  его
отправлять. Может, вообще все это зря. Я уже подходил к дому, когда заметил,
как к нашему крыльцу подходит тетя Джил. Отец впустил ее внутрь. Я побежал и
успел  влететь  в  прихожую,  прежде чем  отец закрыл дверь. Первым делом  я
отряхнулся, как собака, брызги летели  во все стороны. Между прочим,  отец и
Джил терпеть этого не могут, но мне почему-то захотелось их позлить.
     - Жаль, ты не пришел на полчаса пораньше, - поморщился отец. - Тебя тут
твоя Элен дожидалась. Ей  стало дурно  в  подвале. Неудивительно -  ведь там
духота, как в парилке.
     - Схожу навещу ее. - Я рванулся к выходу.
     - Погоди, Крис, - остановил меня отец. - Она в полном порядке, я только
посоветовал ей пораньше лечь сегодня. Не стоит ее будить.
     -  Прелестная девушка эта Элен, - заметила  Джил. - Будешь  скучать  по
ней, когда уедешь.
     - Знаю. - У меня внутри царил хаос, как в муравейнике. Больше всего мне
хотелось увидеть Элен. Стоять в прихожей и болтать  мне было совершенно ни к
чему.
     - Кто  их знает, молодых, -  пожал плечами отец. - Пока-то эта  парочка
просто души друг в друге не чает. А  вот жениться вам пока рановато - верно,
Крис?
     - Ясно, все  ясно. Слава  богу,  я еще кое-что соображаю. - Я  пошел на
кухню и поставил чайник.  Эти  двое  просто невыносимы,  особенно когда  они
вместе.  Нет сил выслушивать их шуточки, сопровождаемые дурацкими ухмылками.
Тот  факт,  что  у меня появилась  девушка,  их так возбуждает, как  будто я
выиграл школьную спартакиаду. - Она так просто приходила или за чем-то?
     -  Она  хотела тебе сообщить, что  прекрасно себя чувствует, - хохотнул
отец.
     Я зажмурился и прислонился лбом к холодной кафельной стенке.
     - Да и выглядела она неплохо - вся белая как мел.
     - У нее был грипп, - объяснил я. - Или что-то в этом роде.
     -  Она сказала,  что  на выпускных  экзаменах  будет сдавать  танец,  -
продолжал отец. - Ты когда-нибудь слышала о таком, Джил?
     - Я  сама сдавала греческий,  -  сказала Джил. -  И видишь, как он  мне
пригодился: три ребенка, табун лошадей...
     Их голоса гудели в прихожей у меня за спиной.
     - Выпьем по стаканчику? - предложил отец.
     - А ты думаешь, зачем я пришла? Новости смотреть?
     Я  с  облегчением вздохнул, когда  они наконец убрались.  Как только за
ними  закрылась дверь, я врубил музыку на полную громкость. Стены задрожали,
Гай  завизжал,  чтобы  я  немедленно  прекратил это безобразие, но мне  было
наплевать. Я распахнул пошире окно. Пусть музыка долетит до дома Элен. У ней
все в порядке. Ничего не случилось.
     Здравствуй, Никто.
     Вчера вечером я  купила еще один тест на  беременность. На  этот  раз я
внимательно  прочитала инструкцию.  С этого надо  было начать  еще в прошлый
раз. Сегодня утром я закрылась у себя. Мать внизу слушала джазовую музыку по
радио  и громко подпевала.  Она была  в отличном настроении - редкий случай.
Наверное, когда я была  маленькой, она часто  пела для меня, но я уже ничего
не помню.  Теперь  она  все чаще  уходит  в себя, совсем как бабушка. Мама и
бабушка не  очень ладят. Да и видятся нечасто. Не  хотелось бы, чтобы наши с
ней отношения когда-нибудь стали такими же.
     "Теперь точно расскажу, - пообещала я себе. - Что бы там ни было, скажу
ей  все  как  есть".  Дрожащей рукой  я  помешивала  пластиковой палочкой  в
пробирке и ждала. Меня не
     волновало, что будет, если мать вдруг войдет в комнату. Цвет раствора в
пробирки меня  не  удивил, я заранее знала,  каким  он  будет  на  этот раз.
Розовый. Ответ положительный. Четверг - ответ отрицательный. Суббота - ответ
положительный.
     Зазвенел телефон. Мать самозабвенно пела и не слышала звонка. Я тоже не
двинулась с места.  Телефон звенел и звенел, как  позывные с другой планеты,
устанавливающие контакт с Землей. Наконец Робби сбежал по  ступенькам и снял
трубку.
     - Элен! Это тебя! - крикнул он снизу. Я не шелохнулась.
     Робби  положил трубку, вернулся  к  себе  в  комнату и  включил  музыку
погромче, чтобы заглушить мамино пение. Я встала, вылила в унитаз содержимое
пробирки,  засунула поднос  с лопаточкой в шкаф, умылась, расчесала волосы и
спустилась вниз. Я твердо решила, что на этот раз все расскажу матери.
     Когда  я вошла  в  кухню, мать окинула  меня внимательным взглядом. Мне
показалось, что она сразу поняла, что я огорчена.
     - Ага,  вот и ты. А  я думала, ты все еще дрыхнешь. Я пеку пирог к чаю.
Может, замесишь тесто? У тебя всегда лучше получается.
     Я выложу ей все как есть, она обнимет меня и  будет гладить по головке,
как  в  детстве, когда я была маленькой.  И мне станет  лучше.  Она  снимет,
прогонит мою боль. Я должна ей все рассказать. Она должна это знать.
     Я достала из кладовки муку, свиной жир, масло и разложила все на столе.
Я ощущала какую-то опустошенность. Казалось, что все делаю слишком медленно.
Я не могла подобрать нужных слов. Мама, поднявшись на цыпочки и подсмеиваясь
над собой, взяла особенно высокую ноту.
     -  А ты  неплохо поешь, мам, - попыталась  я завести разговор. Я  сразу
поняла,  что начала не с того  конца, но было уже поздно. - Тебе в хоре надо
петь.
     - Что, серьезно? - загорелась  она. - Да вот только я нот не  знаю, вот
что плохо.
     - Пусть папа тебя научит.
     - Тэд? Он и жабу прыгать  не научит. Ну же! Давай! Сколько можно ждать?
Я глубоко вздохнула.
     - Мама, мне надо что-то тебе рассказать.
     Музыка по радио кончилась, и теперь диктор сообщал результаты крокетных
матчей.  Мама хмыкнула и повернула  колесо настройки -  раздалось шипение. В
кухню влетел Робби.
     -  Элен,  ты совсем  рехнулась,  что  ли? До тебя не докричишься.  Крис
звонил полчаса  назад,  он  сказал, что хочет  увидеться  с тобой в парке  в
двенадцать.
     - Сейчас не могу, видишь, я помогаю маме. -  Я чуть не  плакала.  Радио
завывало и заикалось.
     Мать забрала у меня муку и отсыпала полпакета в миску.
     - Бегите, юная барышня, - похлопала она меня  по плечу. - Думаешь, я не
заметила, как
     ты переживаешь из-за вашей ссоры. Иди и помирись.
     - Мама...
     - Беги, беги, Элен.
     Я пошла было, но вдруг повернула назад и бросилась ей на шею, прижалась
к  плечу,  положила  на  него голову. Она  удивленно засмеялась  и осторожно
попыталась высвободиться, но я не хотела отпускать ее. Пусть она меня крепко
обнимет, пусть убаюкает...
     - Что случилось, детка?
     - Тьфу! - презрительно фыркнул Робби и выскочил из кухни.
     - Элен, так же я никогда ничего не испеку. Беги, ведь он ждет тебя.
     Крис сидел на детской карусели и пахал землю ботинками. Склонив голову,
он кружился и не замечал меня, поэтому у меня было время обдумать свою речь.
     - Крис, - начала я. От неожиданности он подпрыгнул.
     - Молчи. Ничего не  говори, - быстро сказал он. - Дай мне просто обнять
тебя. Я так соскучился. Сколько же мы не виделись?!
     - Я хотела поговорить с матерью и не смогла.
     - Давай просто побудем вместе,  -  снова остановил меня  Крис. - Погоди
еще минутку.
     Мы пошли через парк к ручью. Тени деревьев. Дивные деревья! Я погладила
их шершавую кору. Я завидовала их твердости и пыталась представить себе, как
же люди могут жить в таких странах, где деревьев почти нет.
     - Что случилось? - спросил Крис.
     - Я сделала анализ.  Результат оказался отрицательный.  Потом  потеряла
сознание у вас дома. Вчера купила еще один. Результат положительный.
     Я  почувствовала себя  тверже,  когда все рассказала ему, но отойти  от
дерева не могла. Прильнула щекой к стволу и слушала себя, словно со стороны.
Казалось, говорит кто-то другой.
     - Но разве это возможно? Сначала нет, а потом - да?
     Слишком глубоко въелся в  нас страх перед  этой тайной, мы уже не могли
взглянуть правде в глаза.
     - Я сама ничего не понимаю.
     - А  я тем более, - Крис посмотрел мне в глаза. - Нелл, я всегда буду с
тобой. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
     Похоже, это все, что он мог сказать.
     Расставшись с Элен, я побежал домой. Я был ошеломлен. Есть ребенок, нет
ребенка.  Кто-то или никто. Отныне  и навеки.  Жизнь  зародилась три  тысячи
шестьсот миллионов  лет назад. Жизнь возникла в январе. Я - отец, повторял я
про  себя, но никак не  мог этого осознать. Бессмыслица какая-то. Значит, на
мне  ответственность.  Ньюкасл  теперь  -  утопия,  о  нем  можно  забыть. Я
чувствовал себя, как загнанная в угол мышь. Спертый воздух душил меня.
     Все будет в порядке. Что бы ни случилось, мы будем вместе. Я перешел на
размеренный  бег, вошел  в ритм, успокоил  дыхание. Слова слетали с уст  при
каждом шаге. Что бы там ни было.
     Мы будем  вместе. Ноги работают  уверенно, голова  смотрит прямо,  руки
согнуты, кулаки сжаты. Элен, боже мой, Элен. Что мы наделали! В тот  день я,
наверное, пробежал марафонскую дистанцию.
     Ночь  оказалась  бессонной. В два часа  пополуночи  я  увидел  какое-то
продолговатое  светящееся тело  в квадрате окна. Казалось,  оно  надвигалось
прямо  на Землю, чтобы уничтожить ее, яростно мерцая на фоне других звезд, -
акула  среди мирных рыбешек. Я  лежал на  кровати, закинув руки за голову, и
напряженно следил  за  его перемещениями. Сначала  оно медленно  перечертило
квадрат окна по диагонали  до  центра, а  потом  неожиданно  ушло  вправо  и
исчезло из поля зрения. Мне хотелось, чтобы Элен сейчас была рядом со мной и
объяснила бы  мне, в чем тут дело, есть ли смысл в темных глубинах космоса и
в чем смысл жизни.
     Я зашел в комнату к Гаю и разбудил его.
     -  Я только что  видел громадную комету. Гай ошарашено  сел в постели и
потряс головой.
     - Это самолет, - выдавил он наконец, свалился на подушку и провалился в
сон.
     <b><i>30 марта</b></i>
     Здравствуй, Никто.
     Вчера  ночью  я  приняла решение.  И  прощения  у  тебя  я  просить  не
собираюсь.
     В конце концов, ты не  спрашивал  моего  разрешения, когда поселился во
мне. Как ростки сикоморы, которые пускают корни у нас в саду. Мать  выдирает
их из земли и приговаривает: "Вас сюда не звали".
     И я ее понимаю.
     Была суббота, и я попросила у отца ключи от машины. Я сказала, что хочу
поехать  покататься  верхом.  Робби тоже  вздумал  увязаться со  мной,  но я
улучила момент,  когда он побежал переодеваться, и уехала одна.  Я не ездила
верхом  с  двенадцати  лет.  Тогда  я  была без ума  от  Генри  -  огромного
взмыленного  гнедого жеребца.  Мне почти каждую ночь снилось,  как мы с  ним
скачем  по  вересковым пустошам. А потом его продали, потому что он  был уже
старый, мой милый Генри. И я перестала ездить верхом.
     Я не спала всю ночь, а утром поняла, что мне делать. Но я не поехала на
ипподром,  где  я  каталась в  детстве,  а  отправилась далеко за  город.  Я
добралась  до места перед самым заездом. Инструктором  была молодая девушка,
чуть старше меня. Она подождала, пока я оседлаю запасного пепельного жеребца
и пристроюсь к кавалькаде, и мы поскакали на пустоши.
     Я оказалась  в  самом хвосте,  а мне нужно  было  вырваться  вперед.  Я
пустила  коня рысью, пытаясь обойти впереди  идущих, но  тут одна  всадница,
выехавшая следом  за нами, зычно  крикнула,  чтобы я  не разбивала  линию. Я
вернулась  на свое  место. Странно, что я  ее тогда не узнала.  Она замыкала
кавалькаду, а я смотрела толь-
     ко вперед. Уверенно, собранно сидела в седле и ничего не боялась.
     Итак, мне  нужно было  вырваться  вперед. Когда  кавалькада  свернула с
дороги  к воротам, я  пустила коня  рысью  и  попыталась повторить  маневр с
обгоном. Теперь  и девушка-инструктор заметила,  что  мой Наб не  умеет себя
вести, и  велела ему  ждать  своей  очереди.  Я  решила не  обращать на  нее
внимания и повернула к  холмам. Она что-то  закричала мне  вслед  и,  пустив
своего скакуна рысью, догнала меня, схватила Наба под уздцы и вернула его на
место.
     -  Подождите,  пока  откроют  ворота  в  поля. -  От  смущения ее  лицо
покрылось  румянцем.  Видно было,  что  ей  непривычно  руководить. - Таковы
правила. Я инструктор, и мне положено ехать первой.
     - Извините, - ответила  я, высматривая тем временем тропинки, ведущие в
холмы, и самый короткий путь наверх.
     - Вы что, не умеете править? Умею.
     - Тогда сдерживайте коня. А то другие  станут горячиться. Или дайте ему
немного попастись, беды не будет.
     Но  я нарочно натянула поводья еще туже,  не давая  Набу наклониться  и
ущипнуть сочной, свежей травки. Он фыркал, рыл землю копытом, рвался вперед,
но я  изо всех сил  потянула поводья  и  заставила его  встать сми