А потом опять весь день  топают.
Я так даже очень рад, что я в пехоте, а не в какой-нибудь там  авиации.  -
Пятница шлепнул себя по щеке, давя москита.
   - Ладно, пошли отсюда. Эти твари нас  сейчас  живьем  сожрут,  -  хмуро
сказал Пруит.
   - Мы же обещали его дождаться.
   - Потолчемся на кухне, а потом вернемся. Что я, дурак - торчать на этом
болоте целых полчаса.
   - Хорошо, пошли.
   Лампа в кухне горела, а в палатке были только повар и  сменивший  Вождя
капрал. Повар спал  на  столе.  Капрал  дремал,  развалившись  в  складном
парусиновом кресле. Когда они  вошли,  капрал  вздрогнул  и  резко  поднял
голову.
   - Что? Лейтенант уже?.. А-а, это вы, ребята. Чего не спите?  -  спросил
он. Потом увидел гитару. - А-а... понятно...  -  Он  снова  клюнул  носом,
уронил голову на грудь и закрыл глаза.
   Повар недовольно приподнялся:
   - Какого дьявола вам надо? Нашли себе ночной  ресторан!  Кормим  только
перед выходом на пост и сразу после смены. Ничего больше вам не положено.
   - Мы и не хотим есть, - сказал Пруит.
   - Только разбудили человека, - проворчал повар.
   - Но от кофе не откажемся.
   - Разбежались! - возмутился повар. - Попробуй выспись тут - каждые пять
минут кто-нибудь заходит. Нечего вам здесь делать, придете в свою смену.
   - Да мы только по кружке кофе. От тебя не убудет.
   - Разбежались! - сердито повторил повар. - И что значит  не  убудет?  И
так уже разбудили. Я вам не...
   Капрал поднял голову, открыл глаза и  секунду  бессмысленно  смотрел  в
пустоту. Потом уставился на повара:
   - Заткнись, ты! Можешь помолчать? Сам же орешь и другим спать  мешаешь.
Пусть ребята попьют кофе, только тихо.
   - Много ты понимаешь, - огрызнулся повар. - Идите вы все! - И он  снова
растянулся на столе.
   - Наливайте сами, - сказал капрал. - Только тихо. -  Голова  его  снова
медленно сползла на грудь, глаза закрылись, и он сладко заснул.
   Кофе был еще горячий, и они пили его, стоя у теплой плиты.
   - Лучше пойдем туда пораньше, - нетерпеливо шепнул Пятница. - А  то  он
вернется, а нас нет. Еще подумает, мы насвистели.
   - Хорошо, скоро пойдем. - Пруит блаженствовал в  тепле  кухни,  ему  не
хотелось думать о том, как они будут  спотыкаться  в  темноте,  шагая  без
фонарика вдоль колючей  проволоки,  и  отмахиваться  от  москитов,  тучами
взмывающих из травы при каждом шаге.
   Они потягивали кофе в уютной тишине.
   - Давай скорее, а то опоздаем, - беспокойно торопил Пятница.
   Пруит поставил кружку на плиту.
   - Ну пошли, пошли, - шепотом сказал он. - Черт нетерпеливый.
   - Покажем ему, на что мы годимся, да, старик?  -  радостно  затараторил
Пятница, когда они вышли из палатки. - Сейчас еще Энди  подъедет.  Сыграем
втроем так, что держись. Пусть парень знает, что такое пехота.
   - Угу, - буркнул Пруит, спотыкаясь  в  темноте.  -  Одни  ямы  черт  их
побери!
   Слейд уже ждал их.
   - Я думал, вы не придете. Хотел уже плюнуть и уйти.
   - Ты, парень, запомни, - сказал Пруит. - Если мы что пообещали, мы свое
слово держим. Если с кем договорились,  не  подведем.  Мы  зря  языком  не
треплем.
   Слейд направил луч фонарика им под ноги.
   - Я знаю. - Он улыбнулся. - Просто привык, что в авиации одни трепачи.
   - Ты бы выключил фонарик, - сказал Пятница.  -  Был  же  приказ  насчет
светомаскировки.
   - Да, да, конечно. - Слейд кивнул и выключил  фонарик.  -  Вы,  ребята,
наверно,  думаете,  я  совсем  салага...  А  как  мне  через  проволоку-то
перелезть?
   - Ты вернись немного назад. Там повыше проезд для грузовиков, -  сказал
Пруит.
   - Понял, - улыбнулся Слейд. - Я мигом. Вы можете со мной не  ходить.  Я
сам к вам приду. Вы для меня и так уже столько сделали.
   - Нам все равно туда возвращаться, - быстро сказал Пятница и безнадежно
помахал рукой, разгоняя москитов.
   - У нас там кухня, -  объяснил  Пруит,  когда,  спотыкаясь  о  корни  и
наталкиваясь на низкие  ветки,  они  двинулись  втроем  назад,  к  лагерю:
Пятница с Пруитом по одну сторону проволоки, Слейд по другую.
   - А что, москиты тебе на нервы не действуют? - спросил Пятница.
   - Нет, - Слейд помолчал. - Они мне, в общем, даже нравятся.
   - Нравятся?! - изумленно переспросил Пятница.
   - Да. - Слейд смутился. - Не  то  чтобы  нравятся,  но...  как  бы  это
сказать... я хоть чувствую, что я в  армии.  Стоишь  на  посту,  они  тебя
кусают, и вроде даже  веришь,  что  ты  настоящий  солдат.  Нет,  конечно,
москиты - ерунда, вам-то приходится терпеть и не такое, я знаю.
   - Чего-то я все-таки не понимаю. - Пятница на секунду задумался. - Тебе
что, правда нравится ходить в волдырях? Слушай, может,  ты  этот  пост  на
болоте добровольно выбрал, а?
   - Кончай, Пятница, хватит, - раздраженно оборвал его Пруит.
   - Я понимаю, вы думаете, я ненормальный, - смущенно пробормотал  Слейд.
- Болото я, конечно, не сам выбирал. Я сначала у главных  ворот  стоял,  а
Фолет меня оттуда выпер и поставил сюда.
   - Сколько служу в пехоте, ничего пакостнее этих паразитов не  видел,  -
заявил Пятница и шлепнул себя по лбу.
   - Не скажи, - Пруит тоже прихлопнул москита. - Бывает и хуже. Взять,  к
примеру, хотя бы зимние маневры в Майере...  Кстати,  -  он  повернулся  к
Слейду, - хочешь кофе? Может, выпьем по кружке? А потом пойдем на насыпь.
   - Класс! - восхитился Слейд. - Вам даже  ночью  кофе  дают?  И  это  на
полевых! А мы живем в настоящей казарме, и все равно ночью  никакого  кофе
не дают.
   - Не дают кофе? - удивился Пятница. - Во гады! Кто  заступает  ночью  в
караул, тому кофе давать обязаны.
   - Конечно, обязаны, - согласился Слейд. - У нас в комнате  отдыха  есть
кофеварка, мы бы сами могли кофе варить.  Но  ночью  не  разрешают,  гонят
оттуда. Вот вам и авиация.
   - Так ты, может, и сэндвич съешь? - спросил Пруит.
   - Пру, послушай, - забеспокоился Пятница. - Ты насчет сэндвича не...
   - Вам и сэндвичи дают? - поразился Слейд. - Даже ночью? Ну, ребята,  вы
живете просто как у Христа за пазухой.
   - А то! - улыбнулся Пруит. - Какой интерес, когда только кофе? Вот если
в придачу горячий сэндвич, тогда другое дело.
   - Еще и горячие? - продолжал изумляться Слейд.
   - Пру, послушай... - повторил Пятница.
   - Конечно. У нас в роте начальник  столовки  что  надо,  -  похвастался
Пруит.
   - Да я уж вижу, - кивнул Слейд.
   - Он понимает, что, если солдат ночью  гоняют  в  караул,  о  них  надо
заботиться особо. А когда в роте есть такой человек, то и служится легче.
   - Пру, послушай же меня, - снова попробовал вмешаться Пятница.
   - Потом. Мы почти пришли.
   Через оставленный для грузовиков проход  Слейд  перешел  на  территорию
лагеря, и они втроем круто повернули назад, к кухне. Пруит шагал  впереди.
За то время, что их здесь не было, в кухне ничего не изменилось, капрал  и
повар по-прежнему спали. Когда они вошли, повар рывком сел на столе.
   - Чего опять приперлись? - заорал он. - Какого черта?  Вам  здесь,  что
санаторий? Кого это вы еще привели?
   - Это наш друг из авиации, - сказал Пруит, подходя ближе к плите. -  Он
бы не отказался от кружки кофе.
   Пятница остановился в проеме палатки и, прислонясь к брезентовой стене,
старался не привлекать внимания.
   - Ах, ему кружку кофе? - оскалился повар. -  Может,  он  думает,  здесь
Красный Крест?
   - И еще хорошо бы сэндвич, - упрямо продолжал Пруит.
   - Сэндвич?! Ах, еще и _сэндвич_!
   - Конечно, - не сдавался Пруит. - К кофе.
   - Матерь божья! - Повар закатил глаза. - Ему еще и сэндвич подавай!
   - Да вон же у тебя там все разложено,  и  мясо,  и  сыр.  Мы  сами  все
сделаем, тебя никто работать не заставляет.
   - Ну уж нет! Это, сэр, не про вашу честь. Вы тут хоть на уши  встаньте,
ничего я вам не дам. Черта лысого! Это только для третьей смены.
   - А Пятница как раз в третьей смене.
   Капрал выпрямился в кресле и с ненавистью оглядел их всех.
   - Что за гвалт? Вы что, на вокзале? Отдохнуть человеку не дадут. Ну вас
к черту! Пойду лучше посты проверю. - Он локтем отпихнул Пятницу  и  вышел
из палатки.
   - Ты бы, Пруит, еще весь Хикемский аэродром сюда припер, -  зло  сказал
повар. - Додумался.
   - Да у тебя полно жратвы, - настаивал Пруит.
   - Разбежался! Дай вам сейчас сэндвич, так потом каждый  ублюдок  начнет
водить сюда среди ночи свою бабушку, и ей тоже сэндвич  подавай!  А  спать
мне, значит, не надо?
   - У  тебя  же  завтра  выходной,  -  не  отступал  Пруит.  -  Завтра  и
отоспишься. Хоть весь день дрыхни. А нам в карауле стоять.
   - Я завтра в город еду.
   - Поварешка, что это ты вдруг? Ты же раньше не был таким сквалыгой.
   - Чего? - Повар обалдело уставился на Пруита.
   - Конечно. Что о тебе будут думать наши друзья из авиации? Как  с  цепи
сорвался. А я еще расхвастался - говорю, у нас на кухне отличные ребята.
   - Разбежался! - Повар уже пришел в  себя.  -  Я  тебе  сказал:  никаких
сэндвичей вам не будет. Совсем обнаглели! Приходят сюда, как  какие-нибудь
вонючие офицеры, и еще сэндвичи требуют. Для справки  могу  добавить,  что
кофе вам тоже не будет. Понятно? Вы кофе только что пили, с вас хватит.
   - Не понимаю, чего ты вдруг распсиховался, - озадаченно сказал Пруит. -
Раньше ты нам никогда не отказывал.
   Пятница прыснул и закашлялся.
   - Да что ты говоришь! - осклабился повар, не позволяя  еще  раз  купить
себя. - Не будет вам никаких сэндвичей.
   - _Просят сэндвичи, значит, дашь  им  сэндвичи_,  -  непререкаемо,  как
судьба, провозгласил хриплый голос у них за спиной.
   Слейд, Пруит и даже Пятница как по команде повернулись и увидели то, на
что, не веря своим глазам, уже глядел повар.
   Мейлон Старк стоял в проеме палатки,  точно  герой  мелодрамы,  который
появляется в последнюю секунду последней сцены последнего акта  и  спасает
положение. Багровые обводы вокруг глубоко запавших глаз со сна припухли, и
все лицо тоже опухло, стало толстым, одутловатым. Голос  спросонья  звучал
хрипло, форма была как жеваная. В руке болталась бутылка.
   - Мейлон, ты? Привет. - Повар осторожно улыбнулся. - Чего не спишь?
   - Пока столовой командую я, сэндвичи и кофе будут выдаваться часовым  в
любое время ночи по первому требованию, - прохрипел Старк, не обращаясь ни
к кому в отдельности.
   - И я с тобой совершенно согласен, - убежденно подхватил  повар.  -  На
все  сто  процентов.  Для  тех,  кто  заступает  или  сменился,  -  всегда
пожалуйста. Но эти-то сейчас должны спать,  а  они  все  шляются.  И  один
вообще не из роты. С аэродрома.  Если  мне  еще  весь  Хикемский  аэродром
кормить, я и пяти минут не посплю.
   - А тебе спать не положено, - хрипло сказал Старк. Важно  огляделся  по
сторонам, потом, прямой как столб, прошагал к парусиновому креслу,  тяжело
опустился в него и уставился в пустоту. В  палатке  запахло  перегаром.  -
Тебе спать не положено, и ты спать не будешь. На то  тебе  завтра  и  дают
выходной, чтобы сегодня всю ночь не спал. А хочешь  спать  -  спи,  только
завтра снова будешь работать.
   Повернув голову, он мрачно глядел на повара. Повар молчал.
   - Ну так что? - медленно произнес Старк. -  Как  ты  решил,  поварешка?
Хочешь спать - валяй. Иди дрыхни. Я за тебя отдежурю. А ты выходи с утра.
   - Мейлон, я же не про то, - начал объяснять повар. - Я  только  сказал,
что...
   - А если не про то, тогда заткнись.
   - Хорошо, Мейлон! Но я...
   - Я сказал - заткнись!
   Он отвернулся от повара  и  невидящими  глазами  посмотрел  на  Пруита.
Казалось, он смотрит сквозь него, на стенку за его спиной.
   - Хотите сэндвичей - будут вам сэндвичи. Солдат нужно кормить, - сказал
Старк. - Пусть они убивают  друг  друга  хоть  целый  день,  но  тех,  кто
уцелеет, все равно надо кормить. И это закон.  Пока  жив  хоть  один,  его
обязаны кормить, - хрипло закончил он.
   Все молчали.
   - Приготовь ребятам сэндвичи, зараза, - сказал Старк, глядя  на  стенку
за спиной у Пруита.
   - Хорошо, Мейлон, - отозвался повар. - Как скажешь.
   - Тогда давай шевелись, - хрипло приказал Старк.
   - Да ладно, Мейлон, мы сами все сделаем, - примирительно сказал  Пруит.
- Зачем его беспокоить.
   - Он ленивый боров, - ни к кому не обращаясь, заявил Старк. - Ему за то
и платят, чтобы он сэндвичи готовил. Хотите, чтобы сделал вам сэндвичи,  -
сделает.
   - Конечно, - сказал повар. - Почему ж не сделать.
   - А ты, зараза, заткнись.
   - Давай я лучше сам сделаю, - неловко предложил Пруит. -  Нам  всего-то
по сэндвичу и по кружке кофе. Мы здесь есть не будем,  пойдем  на  насыпь,
чтобы никому не мешать. А он пусть спит.
   - Ничего, не сдохнет, - сказал Старк. - Здесь столовка, а  не  спальня.
Хотите есть здесь - ешьте здесь. А эта зараза пусть только пикнет -  убью.
Я и так решил заменить его, надо подыскать кого-нибудь получше.
   - Если не возражаешь, мы возьмем с собой, - смущенно сказал Пруит.
   - Берите. Идете на гитаре играть? - без всякого интереса спросил Старк.
   - Да, - ответил Пруит от плиты, раскладывая мясо.
   - О'кей, - прохрипел Старк. - Ну ты, зараза, ложись, дрыхни.
   - Я не хочу спать, - сказал повар.
   - Кому говорят, ложись! - прогремел голос судьбы.
   - Ладно. - Виновато замолчав, повар тихонько улегся на столе.
   Старк не глядел на повара. Он ни на кого не глядел.  Отвернув  колпачок
бутылки, хлебнул виски, потом снова завинтил колпачок, и  рука  с  зажатой
бутылкой безвольно упала с подлокотника кресла. Больше  он  не  сказал  ни
слова.
   Пруит приготовил и раздал сэндвичи.  В  пронзительной  тишине,  плотным
туманом сгущавшейся вокруг Старка, ребята торопливо налили  себе  кофе  и,
выбравшись на цыпочках  из  кухни,  вздохнули  с  облегчением,  словно  их
эвакуировали из зоны приближения урагана и позади осталась  полоса  штиля,
своей гнетущей неподвижностью пугающая больше,  чем  любая  буря.  Выходя,
Пруит задержался и поблагодарил Старка. Тот даже не повернулся  к  нему  и
продолжал сидеть, глядя в пустоту.
   - Солдат нужно кормить,  -  сказал  он  с  мрачным  упорством  атеиста,
который решил убедить себя, что бог  есть,  и,  глядя  на  алтарь,  истово
твердит: "Верую!"
   С  насыпи  был  виден  весь  Хикемский  аэродром,  мерцание  его  огней
подсвечивало ночное небо. Тренировочные полеты проводились каждую ночь,  и
ангары были похожи на залитые  светом  пустые  кинотеатры.  В  вышине  над
головой мигали красные, синие и зеленые огоньки самолетов,  цепочка  огней
опоясывала высокий муравейник командно-диспетчерской башни. Луч прожектора
щекотал снизу пузатые тучи.
   Чтобы приблизить учения к условиям боевой обстановки, на полосе  в  ста
ярдах от  главных  ворот  стояли  выкаченные  из  ангаров  бомбардировщики
"В-18", неблагодарные подопечные, ради которых  и  была  затеяна  вся  эта
канитель. Они приземисто нахохлились в  укрытиях-капонирах,  как  птицы  в
гнездах, недовольные своей ролью бутафорского реквизита. Левее, далеко  на
дороге, с трудом можно было различить часового, сменившего Слейда.
   - Как тебе наш начальник столовки? - спросил Пруит, с хрустом вгрызаясь
в сэндвич. - Я тебе говорил, он отличный мужик.
   - Я его представлял себе немного другим, - осторожно сказал Слейд.
   - Он командует кухней, как диктатор.
   - Это я понял.
   - Сегодня он, конечно, слегка перебрал.
   - Мне показалось, он не очень-то доволен жизнью, - робко заметил Слейд.
   - Кто? Старк? Да он самый счастливый человек на свете.
   - Может, пока ждем Энди, сбацаем "Тысячу миль"?  -  предложил  Пятница,
настраивая гитару.
   - Блюз? Отлично! - обрадовался Слейд, довольный, что сменили тему. -  Я
блюзы люблю.
   - Тогда вы с Энди подружитесь, - сказал Пятница. - Он сейчас подойдет.
   Двигавшийся по дороге грузовик свернул к  лагерю,  включил  фары,  и  с
насыпи было слышно, как, пыхтя на второй скорости, он  въезжает  в  проход
между  столбами  ограждения.  Потом  он  остановился,  от  темного   пятна
отделилась стайка огоньков, и, приплясывая,  огоньки  дружно  двинулись  в
сторону кухни.
   - Вы вроде говорили, у вас затемнение, - сказал Слейд.
   - Так это ж лейтенант, - объяснил Пруит.
   - Понятно.
   Вскоре один огонек вынырнул из палатки - без других огоньков он казался
крохотным и очень одиноким - и стал приближаться к  ним  по  тропинке.  Из
темноты возник Энди с гитарой.
   - Старк все на кухне сидит? - спросил его Пруит.
   - Ага.
   - Он еще при бутылке или уже дососал?
   - А черт его знает. По нему не видно. Он спал. Может,  и  не  спал,  но
глаза закрыты.
   - Да он не очень-то и напился, - сказал Пруит.
   - И я тоже не очень. Зато смотри,  что  я  принес.  -  Энди  расстегнул
рубашку и вытащил из-за пазухи бутылку.
   - Ишь ты! - восхитился Пятница. - Откуда?
   - Нужно иметь связи.
   - Не свисти, - сказал Пруит. - Где достал?
   - А я не доставал. - Энди ухмыльнулся. - Это Цербер откуда-то приволок.
Я у него перекупил. Этот пройдоха и на необитаемом острове бутылку отыщет.
Пьяный в стельку. Вместе с нами приехал.
   - А лейтенант что? Ничего ему не сказал?
   - Лейтенант? Ты будто  не  знаешь.  Лейтенант  при  Цербере  и  пикнуть
боится.
   - Кто такой Цербер? - спросил Слейд.
   - Наш старшина, - объяснил Пруит. - Первый сержант Тербер. Мы его зовем
Цербер. - Познакомив Слейда с Энди, он протянул Слейду бутылку.
   - Вот они, -  Энди  показал  вниз.  Огоньки,  выскользнув  из  кухонной
палатки, двинулись проверять посты.  -  Что-то  их  только  трое.  Цербер,
наверно, с ними не пошел.
   - В любом случае у нас еще целый час, - сказал Пруит.
   - Дай-ка мне "соль", я настроюсь, - попросил Энди Пятницу.
   - А ты мне дай вот это, - Пруит взял у Энди бутылку.  -  Слейд,  хочешь
еще выпить?
   - Черт! - просиял Слейд. - Класс! Ну, ребята, у вас и жизнь!
   - Тебе нравится? Вот и отлично. - Пруит улыбнулся. - А Церберу-то  чего
здесь надо? - недоуменно сказал он, помолчав.



        30

   Милт Тербер и сам толком не знал, зачем его  сюда  принесло.  С  КП  он
уехал по пьянке - сел на первую подвернувшуюся машину и уехал, потому  что
на КП ему не нравилось и надоело видеть перед собой морду капитана  Хомса,
которая день ото дня круглела и теряла аристократичность. И, не успев  еще
протрезветь, он очутился в этой богом забытой, кишащей москитами дыре,  да
еще в компании с молодым Колпеппером. И теперь Тербер не мог  решить,  чья
морда ему противнее - Хомса или Колпеппера.
   У него давно  возникло  ощущение,  что  капитан  Хомс  тайком  над  ним
подсмеивается, будто знает про него какую-то смешную и не очень  приличную
историю. Милт Тербер вовсе не хотел влюбляться в жену капитана  Хомса,  он
хотел только свести с Хомсом счеты за то, что тот, видите  ли,  офицер.  А
что влюбился - это как снег на голову, хотя, если  разобраться,  Хомс  сам
виноват, в последнее время Милт  все  больше  укреплялся  в  этой  нелепой
теории. Обращался бы, сволочь, с женой  по-человечески,  ничего  бы  и  не
случилось. И Милт Тербер не влюбился бы по уши, жил бы себе  припеваючи  и
горя не знал.
   После дня получки он встречался с Карен  дважды.  Один  раз  они  снова
провели ночь в  "Моане".  А  в  следующую  встречу  сняли  номер  в  отеле
"Александр Янг", решив, что менять гостиницы безопаснее. И  оба  раза  все
кончалось запальчивым спором о том, что же им делать дальше.  Продолжаться
так не может, и он, и она с этим согласны. Это любовь, и им от нее  никуда
не уйти, с этим они тоже были согласны. Карен наконец  нашла  выход:  Милт
должен записаться на какие-нибудь курсы, которых после объявления  призыва
развелось множество, кончить их и стать офицером.
   Если он станет офицером, сказала она, его  автоматически  откомандируют
назад в Штаты и переведут в новую часть, где никто его не знает.  И  тогда
она поедет вместе с ним. Если он станет офицером, она разведется и  выйдет
за него замуж, а Хомсу оставит его наследника. Но обо всем этом  нечего  и
думать, пока он лишь сержант и к тому же служит  под  началом  Хомса.  Она
считает, что из Милта выйдет замечательный, прекрасный офицер.
   Милт Тербер был не просто ошарашен, он был оскорблен. Не  в  том  дело,
что он не хочет пойти ей навстречу. Он готов на любые разумные уступки, но
то, что она придумала, было уж слишком. И потому он в десятый раз дал себе
слово больше с ней не встречаться. Отчасти из-за этого он так и напился.
   - Зайдем перекусим, - распорядился лейтенант Колпеппер,  когда  рядовой
первого класса Рассел вытащил ключ из замка зажигания.  Лейтенант  включил
свой фонарик. Это было сигналом для остальных, они тоже включили фонарики.
- В этой гнусной дыре  только  посты  и  проверять,  -  с  досадой  сказал
Колпеппер. - Могли бы прислать и нам пару младших офицеров. Пополнение  же
все время прибывает.
   Тербер вылез из грузовика и свирепо ощерился на  лейтенанта.  Колпеппер
отвел глаза в сторону и двинулся к кухонной палатке. Он понятия  не  имел,
какого черта  старшина  увязался  с  ними.  Колпеппер  не  любил  общества
Тербера, оно его угнетало.  Иногда  у  него  закрадывалось  смущающее  его
самого подозрение, что первый сержант Милтон Энтони Тербер -  сумасшедший.
Казалось, Терберу на все наплевать.
   Тербер подождал, пока Колпеппер  и  Эндерсон  отойдут  подальше,  потом
схватил Рассела за плечо и потянул его назад к грузовику.
   - Слушай, ты, падла, - злобно прошипел он. - Если до вашего  отъезда  я
не вернусь, приедешь за мной в два часа. Понял?
   - Да ты что,  старшой!  -  запротестовал  Рассел,  которому  совсем  не
улыбалось полночи сидеть без она в своей палатке и поглядывать на часы.
   - Отставить разговорчики! Слышал, что я сказал?
   - Тебе же здесь нечего делать.
   Тербер хитро улыбнулся одними бровями.
   - Тут ни женщин, ни... вообще ничего, - сказал Рассел.
   Тербер снова улыбнулся.
   - Тогда дай хоть выпить, - сдался Рассел.
   Тербер достал из-под сиденья спрятанную бутылку.
   - Может, я успею и уеду вместе с вами, - сказал он, пока Рассел пил.  -
Это я на всякий случай. Но если не вернусь, а ты за мной  не  приедешь,  я
тебе печенку вырву. Понял? - И для убедительности хрякнул Рассела по плечу
своей здоровенной ручищей.
   - Ой! Ладно, я же тебе обещал, - сонно сказал Рассел. -  Приеду.  Держи
свою бутылку.
   - То-то же. - Тербер улыбнулся. - Смотри  не  забудь.  А  теперь  вали.
Пошел! - И он увесисто хлопнул Рассела по  заду.  Едва  Рассел  скрылся  в
темноте, Тербер спрятал бутылку в корнях киавы и пошел следом.
   Когда  они  с  Расселом  вошли  в  кухонную  палатку,  Старк  сидел   в
парусиновом кресле. Повар у плиты разговаривал  с  лейтенантом  и  готовил
сэндвичи. Вставать и уступать кресло лейтенанту Старк не собирался.
   - Привет, - свирепо улыбнулся ему Тербер.
   - Привет, - вяло отозвался Старк, и за все время, что они там  пробыли,
не сказал больше ни слова. Он ни на кого не глядел, руки  его  безжизненно
свисали с деревянных подлокотников.
   Энди ушел первым. В одной руке он нес гитару, в  другой  -  взятый  про
запас сэндвич. Потом ушли лейтенант,  Рассел  и  капрал:  эти  отправились
проверять посты. Тербер остался в палатке. Повар снова улегся на стол.
   - Эй, ты, - сказал Старк.
   - Ты это мне? - спросил повар, приподнимаясь.
   - Тебе. А ты думал кому?
   - Чего еще? Чего ты от меня хочешь?
   Старк мотнул головой:
   - Убирайся отсюда. Катись. А то смотрю на тебя - и блевать охота.
   - Куда же мне идти?
   - Спать иди. А то вот-вот сдохнешь. Смотреть тошно. Я за тебя додежурю.
Все лучше, чем на твою рожу смотреть.
   - А мой выходной?
   - Получишь ты свой выходной.  Никуда  он  от  тебя  не  денется.  Боров
ленивый. Катись к чертовой матери.
   - Хорошо. -  Повар  попытался  изобразить  огорчение.  -  Раз  ты  меня
посылаешь... - И мгновенно смылся из палатки.
   - Что это с тобой? - спросил Тербер.
   - Ничего. - В тоне Старка звучала угроза. - А с тобой что?
   - Ну ты суров! Уж если накажешь так накажешь, -  сказал  Тербер.  -  На
черта тебе не спать всю ночь? Мог бы спокойно дрыхнуть.
   - А может, мне нравится не спать. Тебе-то что?.
   - Ты же пьяный.
   - Ты тоже.
   - Точно, - Тербер хищно оскалился. - И сейчас напьюсь еще  больше.  Где
твоя бутылка?
   - Может, я его не просто так выгнал. Может, у меня на то причина  есть,
- зловеще намекнул Старк. Откинувшись в кресле, он вытянул бутылку из щели
между низким кухонным шкафом и стенкой палатки и кинул  ее  Терберу.  -  А
твоя бутылка где?
   - На КП осталась, - соврал Тербер. - Пустая.
   - Пустая? - мрачно повторил Старк. - Глотни из моей.
   - Спасибо. Глотну.
   - Да уж выпей, а то у меня к тебе разговор есть.
   - В другой раз, - поднеся бутылку ко  рту,  сказал  Тербер.  -  У  меня
выходной. И не то настроение, чтобы слушать про ваши кухонные  склоки.  Вы
тут с поварами беситесь, как старые  девы  от  климакса.  Никаких  деловых
разговоров, понял? - И он отдал ему бутылку.
   - А это не деловой разговор, - с угрозой сказал Старк. - Это -  личный.
Ты, я слышал, завел себе новую подругу, - после паузы добавил он.
   Тербер в это время шел к деревянной колоде для разделки мяса,  куда  он
нацелился сесть. Он не остановился. Даже не замедлил шаг. Дошел до колоды,
небрежно сел, но внутри у него словно что-то  щелкнуло,  как  будто  вдруг
включился радиоприемник. Он чувствовал, как  старый  верный  друг  локатор
оживает в его мозгу, нагревается и уже подает сигналы,  но  они  с  трудом
пробивают  себе  дорогу  сквозь  помехи,   сквозь   разряды   статического
электричества, весь вечер застилавшие его разум красной пеленой ярости. Он
закурил, прикидывая с холодным любопытством, что же победит: рассудок  или
гнев. Потом устроился поудобнее, закинул ногу на ногу и лениво протянул:
   - Да-а? И где же ты это слышал?
   Старк смотрел на него все тай же мрачно.
   - Неважно, - уклончиво сказал он. - У меня свои источники информации.
   - Да? А ты бы спросил у этих твоих источников, может, тебе лучше на эту
тему не возникать и заткнуться?
   - А может, я не хочу затыкаться. -  Не  вставая,  Старк  качнул  правой
рукой и швырнул бутылку. Тербер поймал ее.
   - Заткнешься как миленький. - Тербер с сомнением  поглядел  на  длинную
коричневую бутылку, потом поднес ее к губам, отхлебнул, закрутил  колпачок
и брезгливо швырнул бутылку назад Старку. - Как ты узнал?
   Все так же неподвижно сидя в  кресле,  Старк  медленно  поднял  руку  и
поймал бутылку на лету. Потом рука его расслабленно упала с  подлокотника,
и он опустил бутылку на пол.
   - Неважно, - язык у Старка заплетался. - Узнал - и  все.  Главное,  что
знаю... И странно, что еще не весь гарнизон знает. Предупреждал  же  тебя:
держись от этой дряни подальше, а то обожжешься. Я ведь тебе  рассказывал.
У меня с ней тоже... было. В Блиссе.
   - Ну и как? - рассеянно спросил Тербер. - Понравилось?
   - Нет. А может, да. Не знаю... Я тогда зеленый еще был, не с  чем  было
сравнивать. Но дело не в этом. Дело в  том...  -  Он  запнулся  и  помотал
головой. - Дело в том... Я думал, ты умный мужик.
   Тербер встал, шагнул за кресло  -  оно  стояло  рядом  с  колодой  -  и
нагнулся взять с пола бутылку. Выход есть. Выход всегда есть. Надо  только
действовать осторожно. Но  до  чего  устаешь  вечно  осторожничать,  вечно
обходить углы.
   - Как ты узнал, я тебя спрашиваю! - вдруг взревел  он  прямо  над  ухом
Старка.
   - Видел вас в центре. Вы в  "Александр  Янг"  шли,  -  спокойно  сказал
Старк. - Дней пять-шесть назад.  И  не  я  один  видел.  Думаю,  вас  весь
гарнизон засек, все десять тысяч. Ты, наверно, спятил.
   - Наверно. - Тербер хищно  улыбнулся  и  отступил  от  кресла.  Бутылка
болталась у него в руке. В левой. - Что же  ты  предлагаешь?  Или  еще  не
решил?
   - Ага, значит, не отрицаешь?
   - А на черта мне отрицать? Ты же меня видел.
   Старк пьяно выпрямился в кресле, пытаясь  принять  официальный  вид,  и
мутными глазами уставился на Тербера.
   - Нет, я-то решил, что делать. Ты меня с курса не сшибешь, не пытайся.
   - А я пока и не пытаюсь.
   - Не поможет... Ты, старшой, лучше не рыпайся. Не можешь разобраться  в
своих делах сам, значит, другие за тебя разберутся.  Я  так  понимаю,  эта
честь выпала мне...
   Готовясь вынести приговор, Старк торжественно сложил руки на груди.
   - Старшой, ты не  выйдешь  отсюда,  пока  не  дашь  мне  честное  слово
солдата, что порвешь с этой курвой.
   - Чего-чего? - Тербер фыркнул.  -  Честное  слово  солдата?!  А  больше
ничего не хочешь?
   - Ты что, совсем себя не уважаешь? И армию,  значит,  не  уважаешь?  Ты
же... солдатскую форму позоришь. Стыдно! А еще первый сержант!
   - Давай-ка меньше пены! - прорычал Тербер.
   Старк покачал головой:
   - Последний раз тебе говорю. Я все  решил.  Пока  не  дашь  мне  слово,
отсюда не уйдешь. Старшой, последний раз предупреждаю.
   Тербер фыркнул:
   - Последний раз, ха! Угрожаешь, что ли?
   - Ты хоть понимаешь, что она за дрянь? - внезапно заорал Старк во  весь
голос, размахивая руками. - Хоть понимаешь, до чего она тебя доведет?  Она
же страшный человек! - вопил он. - Подлюга она! Ты,  старшой,  ее  еще  не
знаешь. А я знаю! Шлюха она самая настоящая. Хуже, чем шлюха... Развратная
баба. Денег полно, вот и бесится с  жиру.  Сама  не  знает,  чего  бы  еще
придумать. Один раз даже хотела... - Он вдруг осекся, плотно сжал  губы  и
снова сложил руки на груди.  -  Но  я  не  позволил,  -  договорил  он.  -
Последний раз тебе предлагаю, старшой, дай мне слово, а не то...
   - А не то?
   - Поосторожнее, старшой. Ты со мной в игры не играй.  Я  тебя  насквозь
вижу. Меня еще Прим предупреждал. Но я с тобой справлюсь. Таких,  как  ты,
уламывают только одним способом. Я этот способ знаю. - И с видом человека,
принявшего окончательное решение, он поудобнее скрестил руки  на  груди  и
замер. - Я жду, старшой. Дай слово.
   Тербер сосредоточенно глядел на него и молчал. Старк пьян, он проспится
и завтра ни о чем не вспомнит. А Милт Тербер будет и завтра видеть все  ту
же победно ухмыляющуюся морду, которая смотрела на него  со  стены  в  тот
день, когда он расшиб об нее руку.
   - Слово тебе дать?! - взревел он. -  Подонок!  Да  как  ты  смеешь  так
говорить про женщину, которую я люблю?!
   В радостном предвкушении он шагнул вперед и, с  наслаждением  вложив  в
кулак всю тяжесть своего тела, всю свою силу, ударил Старка, сидевшего  со
сложенными на груди руками.
   Руки Старка взметнулись в воздух,  он  опрокинулся  назад,  вылетел  из
кресла, грохнулся вверх ногами между  шкафом  и  колодой  и  тотчас  же  -
казалось, он не успел еще коснуться земли  -  стал  неуклюже  подниматься.
Одной рукой он оперся о колоду, другой о шкаф, подтянулся, пружинисто, как
мячик, подпрыгнул и задрыгал ногами, запутавшимися в парусине  кресла.  Из
его раскрытого рта несся нечленораздельный дикий рев.
   Выдернув из колоды секач, он  медленно,  как  грозовая  туча,  с  ревом
надвигался на Тербера. Гневный, бессмысленный, дикий,  этот  рев  наполнял
палатку, как газ наполняет воздушный шар.
   Тербер радостно отступил на шаг и швырнул в  Старка  бутылку,  все  еще
болтавшуюся у него в левой руке. Старк - глаза  выпучены,  рот  разинут  -
тотчас  пригнулся  и  бросился  вперед.  Бутылка  ударилась  о  колоду   и
разлетелась вдребезги.
   Тербер выскочил из кухни и побежал. Пущенный ему вслед  секач  пропорол
стенку палатки, звук был такой, будто рывком расстегнули молнию. Он мчался
по тропинке, перебирая ногами в темноте как заведенный, пока не  стукнулся
лбом о низкую ветку и не почувствовал, что ноги бегут дальше уже без него,
сами по себе. В следующее мгновение оказалось, что он  лежит  на  спине  и
пытается накачать  воздуху  в  пустые,  парализованные  легкие.  Ему  было
слышно, как Старк рычит, матерится и шарит по земле, отыскивая секач.
   По-пластунски, как под огнем противника, Тербер отполз в кусты сбоку от
тропинки. Вот и доигрался, сказал он себе, чуть отдышавшись. Допрыгался. В
кои-то веки в роте появился настоящий повар, так ты и  его  прошляпил.  Не
говоря уж о том, что другого такого начальника столовки тоже не найти.  Но
все равно его душил смех. У этого болвана был такой  дурацкий,  удивленный
вид, когда он стоял с секачом и ревел, точно выхолощенный бык!
   Он лежал в кустах, еле удерживаясь, чтобы не расхохотаться,  и  слушал,
как Старк потерянно мечется с тропки на тропку, ищет его, ревет, матерится
и рубит ветки. То, что он выкрикивал, было почти  непонятно,  сливалось  в
бессвязную мешанину, как у Пита, когда тот вынимал зубы.
   - Тварь она! - ревел Старк  в  темноту.  -  Хужчем  пследняя...  Тварь!
Всюжизьмне поломала! Яему... Никчертуженегожусь...  Гдеже...  гдеже  он?..
Куда его понесло?.. Убью... Убью его!  С-с-сукин  с-с-сын!  С-с-сволота!..
Где он?..
   Тербер слышал, как голос Старка тает вдали, и  трясся  от  подавляемого
хохота. Интересно,  как  бы  себя  повел  этот  пьяный  болван,  если  ему
рассказать правду? И начать с того, что заразил ее не  кто-нибудь,  а  сам
Хомс? Наверно, прихватил бы секач и, не разбирая дороги, попер  бы  на  КП
искать командира роты. Тербер лежал и ждал, молча трясясь от смеха и  вяло
защищаясь от полчищ москитов, которые, как свора  гончих,  рвались  к  его
горлу. У древних римлян каждого солдата заставляли на учениях таскать груз
вдвое тяжелее обычного снаряжения. И римляне завоевали мир.  Нам  за  этих
москитов причитается не меньше.
   Как он и предполагал, Старк довольно скоро вернулся к палатке. По звону
стекла  он  понял,  что  Старк  убирает  на  кухне.  Потом  сквозь  ругань
послышался глухой металлический удар,  и  что-то  зашуршало  -  это  Старк
открыл крышку мусорного бака и аккуратно ссыпал  туда  осколки.  Потом  он
вышел из палатки и снова отправился на поиски, но на  этот  раз  вел  себя
хитрее и молчал.
   Тербер слышал, как на насыпи ребята все еще  бренчат  на  гитарах.  Они
играли   блюзы.   Старые   блюзы,   один   за   другим:    "Сан-Луи-блюз",
"Бирмингем-блюз", "Мемфис-блюз", "Шоферская судьба",  "Батрацкая  судьба",
"66-й маршрут", "Тысяча миль"... Пятница Кларк вел тему и пел, а  Эндерсон
давал себе волю в вариациях - как сокол, прикованный цепочкой  к  перчатке
охотника, вариации то залетали вперед, то отставали  от  темы,  то  вились
вокруг нее.
   Вот дураки, прыснул Тербер, отбиваясь  от  москитов;  могли  бы  сейчас
сладко спать под одеялом, а они забрались  черт-те  куда  и  кормят  собой
мошкару. Его снова разобрал смех. Где-то неподалеку пыхтел  Старк,  тяжело
топая сквозь кусты.
   Милтон  Энтони  Тербер  не  тот  человек,  чтобы  позволить   какому-то
задрыге-повару из Техаса указывать ему, с какой женщиной  он  имеет  право
встречаться, а с какой нет. Если Милтон Энтони Тербер желает встречаться с
Карен Хомс, он будет с ней встречаться, ясно?
   Он лежал довольный, смеялся и слушал, как в кустах пыхтит  и  матерится
Старк, а на насыпи звенят гитары.



        31

   - Послушай-ка вот это, - сказал Энди.
   - Валяй. - Пятница "погасил" ладонью свою гитару.
   Все замолчали, и в наступившей тишине - музыкант  высокого  класса,  он
был вправе требовать от слушателей внимания - Энди  небрежно  пробежал  по
струнам,  сыграв  цепочку  уменьшенных  минорных  аккордов;   он   сегодня
экспериментировал весь вечер.
   Нежная затейливая филигрань звуков разрешилась в малую нону,  последний
аккорд словно завис, и от этого казалось, что  странная  грустная  мелодия
еще не кончилась и лишь постепенно тает, исчезая в вышине, как  уносящийся
в небо воздушный шар.
   Энди со скучным деревянным лицом безразлично поднял на  них  глаза.  Он
сидел поджав под себя ноги, он всегда так сидел, когда играл. Все молчали.
Он проиграл мелодию снова.
   - Вот это да! - Пятница смотрел на него с обожанием, как  болельщик  на
капитана футбольной команды. - Где ты это откопал?
   - Да ну, ерунда, - лениво протянул  Энди  и  скривил  рот.  -  Случайно
получилось.
   - Сыграй еще раз, - попросил Пруит.
   Энди сыграл еще  раз,  ничего  не  меняя.  Глаза  его  сияли,  но  лицо
оставалось скучным, деревянным. И они снова замолчали - так  уж  повелось,
что, когда Энди удавалось набрести на  что-то  стоящее,  они  бросали  все
дела, обрывали разговоры и слушали. Мелодия опять растаяла и опять  словно
повисла в воздухе, оставив  ощущение  незаконченности,  так  что  невольно
хотелось спросить: "И все?", хотя, конечно, было  ясно,  что  все,  потому
что, даже если  бы  она  прозвучала  законченно,  она  не  была  бы  такой
совершенной и всеобъемлющей, не могла бы с такой  полнотой  все  выразить.
Энди сегодня весь вечер не выпускал гитару  из  рук:  то  играл  вместе  с
Пятницей, то замыкался в себе и долго  возился  с  каким-нибудь  аккордом,
потом, если ему нравилось, проигрывал им то, что получилось,  а  если  был
недоволен, бросал  эксперименты  и  опять  присоединялся  к  Пятнице.  Так
продолжалось, пока он не набрел  на  эту  мелодию.  Она  была  лучше  всех
предыдущих - те тоже  были  хороши,  но  им  было  далеко  до  этой  с  ее
непреходящим трагизмом, настолько явным, что он перерастал  в  пародию,  в
гротескную страдальческую издевку над  собственным  страданием,  и  теперь
Энди имел полное право передохнуть, наслаждаясь своим триумфом.
   - У кого есть закурить?  -  небрежно  спросил  он,  откладывая  гитару.
Пятница торопливо протянул пачку великому маэстро.
   - Старик, это же класс! - восторженно сказал Слейд. - Вот вы  говорите:
блюзы, блюзы... А это чем хуже?
   Энди пожал плечами.
   - Дайте выпить, - попросил он. Пруит передал ему бутылку.
   - Да, блюзы - это вещь, - сказал Пятница. - Все остальное - ерунда.
   - Точно, - согласился Пруит. - Мы с ребятами давно хотим сочинить блюз,
-  повернулся  он  к  Слейду.  -  Настоящий  армейский.  Будет  называться
"Солдатская судьба".  Есть  же  "Шоферская  судьба",  "Батрацкая  судьба",
"Шахтерская судьба"... А у нас будет свой блюз. Солдатский.
   - Сила! - загорелся Слейд. - Это вы  здорово  придумали.  Только  лучше
назвать "Судьба пехотинца". Черт, мужики, до чего я вам завидую!
   - Мы же его еще не сочинили, - заметил Пруит.
   - Но сочиним, - сказал Пятница.
   - Ребята! - Глаза у  Слейда  заблестели.  -  Вы  же  можете  взять  эту
мелодию. Ту, которую Энди сейчас играл. Конечно! Отлично пойдет для блюза.
   - Не знаю, - нерешительно сказал Пруит. - У нас это  пока  только  так,
идея.
   - Да я же говорю, честно, - настаивал Слейд. - Ты сможешь? - с надеждой
спросил он у Энди. - Сможешь сделать из этого блюз?
   - Наверное, смогу.
   - На выпей, - Слейд радостно протянул ему бутылку.  -  Сделай  из  этой
штуки блюз. Доработай. Первую фразу надо повторить, только с вариациями. А
потом сразу переход на третью фразу и большая каденция, ты сам знаешь как:
классический блюз, двенадцать тактов...
   - Попробую. - Энди зевнул, вытер рот рукой, вернул Слейду бутылку, взял
гитару и снова замкнулся в себе, оставшись один на один со струнами.
   Он  подбирал,  а  они  слушали.  Потом  он  сыграл  им   все   целиком.
Насмешливо-грустные   минорные   аккорды    были    теперь    уложены    в
двенадцатитактную форму блюза.
   - Так, что ли? - скромно спросил Энди и отложил гитару.
   - Оно, оно самое! - возбужденно закивал Слейд. - Шикарный блюз! У  меня
дома полно пластинок, штук пятьсот, ей-богу. И больше половины - блюзы. Но
рядом с этим они все не тянут. Даже "Сан-Луи".
   - Ладно тебе, - Энди  смущенно  потупился.  -  Блюз  как  блюз,  ничего
особенного.
   - Нет, я серьезно. Я в этом понимаю. Я собираю блюзы.
   - Да? - Энди  вдруг  оживился  и  даже  позабыл,  что  должен  казаться
равнодушным и небрежным. - Слушай, а ты когда-нибудь слышал про  такого...
Джанго? Джанго... как-то там дальше.
   - Конечно, - радостно  кивнул  Слейд.  -  Джанго  Рейнард.  Французский
гитарист. Только правильно не Джанго, а Жанго. "Д" не произносится. Еще бы
- гитарист номер один.
   - Слышал? - Энди посмотрел на Пруита. - А ты думал,  я  вру.  Думал,  я
сочиняю. - Он снова повернулся к Слейду. - А у тебя есть его пластинки?  -
взволнованно спросил он.
   - Нету. Их трудно достать. Их во Франции выпускают. Очень дорогие. Но я
многие слышал. А ты что, знаешь старика Джанго? Интересно.
   - Самого его я не знаю. Только  его  музыку.  Так,  как  он,  никто  не
играет. - Энди с упреком поглядел на Пруита: - А ты думал, я  тебе  голову
морочу, да? Думал, я все вру? Теперь-то хоть понял?
   Пруит глотнул из бутылки и пожал плечами, признавая поражение. Но  Энди
даже не смотрел в его сторону. Он уже рассказывал Слейду  свою  знаменитую
историю.
   Других историй у Энди в запасе не было, только эта. Как  будто  за  всю
его жизнь с ним ничего больше не произошло,  как  будто  ни  один  случай,
кроме  этого,  не  запал  ему  в  душу  настолько,  чтобы  потом   о   нем
рассказывать. И Пруит, и Пятница слышали  эту  историю  сто  раз,  но  оба
слушали ее сейчас с таким же вниманием, как Слейд, потому что история была
интересная и слушать ее не надоедало.
   Это была история про Фриско [разговорное название  Сан-Франциско],  про
густой ползучий туман, из которого в любую минуту может вынырнуть китаец с
занесенным ножом, как того почти  ждут  наслышавшиеся  про  Фриско  разных
ужасов приезжие, когда шагают по крутым, скользким  от  дождя,  вымощенным
кирпичами улочкам. Это была  история  про  остров  Ангела  -  родной  брат
Алькатраса [островок в Сан-Францисском заливе, где долгое время находилась
известная тюрьма особо строгого режима], только побольше: про  перевальный
пункт  в  Сан-Францисском  заливе,  где   солдаты-транзитники   дожидаются
отправки.
   Рассказ Энди будто снова вернул их всех на остров Ангела:  они  увидели
перед собой катерок "Президент Пирс", перевозящий ребят в увольнительную с
острова в город, им вспомнились  бетонные  казармы  Восточного  гарнизона,
ярусами подымающиеся вверх от пристани, и крытые толем  деревянные  бараки
Западного гарнизона, где  размещают  временно  прикомандированных  и  куда
добираешься по дороге, которая сначала  вьется  в  гору  через  офицерский
городок, а потом тянется по склонам холмов; им вспомнилось, как они в этом
самом Западном гарнизоне три раза в день топали в столовку: две мили туда,
две обратно,  зябко  поеживаясь,  шагали  сквозь  предрассветный  туман  и
мечтали о кружке кофе, а до нее тащиться целых две  мили;  им  вспомнились
высокие, обрывистые  горы:  они  часто  забирались  туда,  карабкались  по
поросшим редкими деревьями склонам на самый верх, где начинался  настоящий
лес, и никто им этого не запрещал, потому что какие дела  у  транзитников.
Утренняя  уборка   да   изредка   наряд   на   кухню,   ведь   транзитники
прикомандированы временно, им  бы  только  дождаться  своего  парохода,  и
солдаты,  служащие  на  Ангеле  постоянно,  относятся  к  транзитникам   с
величайшим презрением, а в кухонных нарядах на  них  только  что  воду  не
возят, так вот, оттуда, с вершины, где лес, можно было посмотреть вниз, на
серую солдатопроизводящую фабрику, на окруженный высокими стенами конвейер
душесборочного  цеха,  и,  содрогнувшись  при  виде   этой   тупой   серой
безликости, подумать, что лично тебе здесь живется не так  уж  плохо,  ты,
например, можешь каждый день обходить весь этот остров по опоясывающей его
усыпанной гравием дороге, можешь заглядывать на Иммиграционную карантинную
станцию, где сидят шестеро интернированных немцев, которые сдались в  плен
с подбитого торгового судна, можешь разговаривать  с  ними  и  угощать  их
сигаретами, и немцы эти на вид самые обыкновенные люди, Такие же, как  ты,
хотя, конечно, неизвестно, как бы  они  с  тобой  обошлись,  поменяйся  вы
местами.
   Это была история про Китайский квартал -  единственная  и  неповторимая
история Энди, - про крутые улочки, про дешевые  китайские  рестораны,  про
ночные клубы для туристов и про салагу-новобранца с Миссисипи,  глазевшего
на все это великолепие разинув рот. Это была история про легендарного Эдди
Лэнга и про мифического Джанго, Величайшего Гитариста  Мира,  француза  со
странной, вроде бы немецкой фамилией, которую Энди никак не мог вспомнить.
   Человек этот познакомился с Энди в одном из китайских ночных  клубов  -
немного женственный, очень  грустный  и  по-настоящему  богатый.  А  когда
узнал, что Энди  -  гитарист,  довез  его  к  себе  послушать  Величайшего
Гитариста Мира. Дом был очень дорогой, для избранной публики, он над  этим
всячески издевался, но тем не менее продолжал там жить. Когда они вошли  в
роскошную холостяцкую квартиру, у Энди возникло ощущение, что он перенесся
в какой-то другой, нереальный мир, потому что ничего подобного в  реальном
мире он отродясь не видел -  до  того  здесь  все  было  богато,  красиво,
гармонично и чисто. В квартире был даже кабинет,  а  в  кабинете  бар.  Со
стойкой. И пирамиды бокалов, подсвеченные сверху разноцветными лампочками.
А стены облицованы темными деревянными панелями, и от пола  до  потолка  -
полки: книги и альбомы с пластинками. Что ты! Он как  сейчас  все  помнит,
все до последней мелочи.
   Но когда ему хотелось описать им,  которые  никогда  ничего  такого  не
слышали, терпкую, струящуюся,  удивительно  нежную  мелодию  этой  гитары,
память всякий раз подводила его. Да такое и не опишешь. Это слышать  надо.
Четкий,  мерный  как  маятник,  идеально  ровный  пульс  аккомпанемента  с
короткими щемящими всплесками минорных аккордов в конце фраз, и  в  каждом
таком всплеске вся суть, вся сладкая горечь трагедии этого мира  (и  того,
другого, мира тоже).  А  над  всем  этим  звенит  мелодия;  неукоснительно
выдерживая заданный аккомпанементом  темп,  она  вьется  вокруг  основного
ритмического стержня тугими  переливчатыми  арпеджио,  ни  на  секунду  не
останавливается  в  своем  движении,  не   знает   сомнений,   никуда   не
отклоняется, а потому и не затихает ни на  миг,  чтобы  в  паузе  отыскать
потерянную дорогу и снова на нее вернуться,  и  вдруг  переходит  с  мягко
вычерченного меланхолического джазового контура на резкий, сумасбродный  и
взрывной цыганский ритм, она и рыдает над жизнью, и смеется над  ней  -  и
все это так неистово, необычно и сложно, что слух  не  успевает  полностью
уловить, ум не может ничего  предугадать,  а  память  не  в  силах  что-то
удержать. Энди не очень разбирался в джазе, но насчет гитары понимал  все.
Американец Эдди Лэнг играл на гитаре отлично, но  Джанго...  этот  француз
был недосягаем. Как бог.
   Все пластинки с  записями  Джанго  были  заграничные  -  французские  и
швейцарские. Ни до той ночи, ни после Энди не слышал про  Джанго,  пока  о
нем не упомянул Слейд. Он пытался  достать  его  записи,  но  в  магазинах
только недоуменно пожимали плечами, потому что иностранные  пластинки  там
не продавались, к тому же Энди никак не мог вспомнить фамилию Джанго. И та
ночь, единственный след, ведущий к Джанго, постепенно  стала  походить  на
полузабытый сон, Энди порой даже сомневался, было ли все это. Он так часто
рассказывал свою историю, добавляя то одно, то другое, что уже  и  сам  не
знал, где кончаются воспоминания и начинается вымысел. И  он  обрадовался,
когда с помощью Слейда его история нашла подтверждение.
   Тот человек сказал, что Джанго чистокровный цыган. Французский цыган. И
на левой руке у него всего три пальца - не  на  правой,  а  на  левой,  на
_основной_! Это было невероятно. Они тогда просидели всю ночь, Энди и  тот
другой. Ставили пластинки Джанго снова  и  снова  и  все  слушали.  Хозяин
разговорился и начал рассказывать, как один  раз  видел  его  в  парижском
бистро, как Джанго без предупреждения расторг контракт и  потерял  большие
деньги - ему платили по тысяче франков в неделю, - и все ради того,  чтобы
играть с каким-то захудалым цыганским оркестриком,  который  гастролировал
по югу Франции, "по Средиземке", как он сказал.
   Потом через окутанный туманом город он отвез Энди в порт  к  последнему
катеру. Туман был до того густой, что Энди даже не  сумел  запомнить,  где
находится этот дом. Потом он как-то раз попробовал его отыскать, когда уже
понял, что пластинки Джанго ему нигде не купить, но так  и  не  нашел.  Он
даже не мог сообразить, на какой это улице,  Сомневался  даже,  в  том  ли
районе ищет. И дом, и улица словно исчезли с лица земли,  и  казалось,  он
гонится за тающим призраком давно погибшей мечты. А потом пароход увез его
с Ангела, и он никогда больше того человека не видел.
   Вот, собственно, и все.
   Они долго молчали.
   - Хорошая история, - нарушил тишину Слейд. - Я такие  люблю.  А  тот-то
парень, бедняга, совсем одинокий. На черта ему все его деньги,  если  даже
поговорить не с кем?
   - Такие всегда одинокие. Им всегда не с кем  поговорить,  -  язвительно
сказал Пруит и вспомнил Маджио. - Им так нравится. Бедный маленький богач,
- в его голосе был сарказм. Но если честно, он тоже любил такие истории  -
странные, необъяснимые, бессмысленные и чуть ли не мистические, они тем не
менее вселяли в него надежду, что, может быть,  он  прав  в  своей  теории
насчет того, что все люди по сути одинаковы и все они ищут одно  и  то  же
волшебное зеркало.
   - Ты случаем не знаешь, где достать его пластинки? - спросил Энди.
   - Не знаю, старик. С удовольствием бы тебе помог. Я, кроме  его  имени,
вообще ничего о нем не знаю, - виновато признался Слейд. - Я не думал, что
для тебя это так важно. И пластинки его я тоже не слышал. Я просто наврал.
- Он неуверенно поглядел на ребят. Все молчали.
   - Дайте-ка выпить, - наконец сказал Энди.
   - Ты уж меня прости, - смущенно пробормотал Слейд. -  Слушай,  -  после
паузы сказал он, - может, сыграешь этот блюз еще разок, а?
   Энди вытер губы и сыграл блюз снова.
   - Обалдеть! - Слейд вздохнул. - Мужики, мелодия у вас уже есть,  вы  бы
написали сразу к ней слова, - робко посоветовал он.
   - Ничего, он ее и так запомнит, - сказал Пруит. - А слова в другой раз,
когда вернемся в гарнизон. Энди, ты как, мелодию не забудешь?
   - Не знаю, - Энди уныло пожал плечами. - Да и забуду - невелика потеря.
   - Нет! - возразил Слейд. - Нет. Так нельзя. Если откладывать, то  будет
как с твоей историей про Джанго. Ничего не останется, только воспоминания:
мол, когда были молодые, собирались написать блюз...
   Они все посмотрели на него.
   - Никогда не надо ничего откладывать на потом, - в голосе  Слейда  было
отчаяние. - А то ничего и не будет.
   - У нас же ни бумаги, ни карандаша, - сказал Пруит.
   - У меня с собой записная книжка. И карандаш есть,  -  Слейд  торопливо
полез в карман. - Я их всегда при себе ношу. Записываю разные мысли... Ну,
давайте сочинять. И сразу запишем.
   - Черт, - Пруит растерялся. - Я не знаю, как начать.
   - А ты подумай, - возбужденно настаивал Слейд. - Можно как угодно.  Это
же про армию, верно? Про солдата. Про сверхсрочника. Знаешь что... начни с
того, как у парня кончается контракт и он берет расчет.
   Энди взял гитару и стал задумчиво наигрывать  минорную  мелодию  своего
блюза. Горячий, граничащий  с  одержимостью  энтузиазм  Слейда  постепенно
заражал остальных. Слейд был взбудоражен, его бившая  через  край  энергия
захлестывала их всех, и Пруит подумал, что Слейд похож сейчас на Анджело -
тот тоже так заводился, когда хотел выиграть в покер.
   - Дай-ка твой фонарик, - сказал он, - а то ничего не видно.
   - А как же светомаскировка? - заколебался Слейд.
   - Ничего. Лейтенанту и всем этим было можно,  а  нам  -  нет?  -  Пруит
направил свет на записную книжку. - _Срок вышел в понедельник_... Как  это
тебе для начала? Ты запиши. Мы начнем с понедельника, когда  солдат  берет
расчет, и пройдем по всем дням недели до следующего понедельника, когда он
снова вербуется. Как ты думаешь?
   - Отлично! - Слейд начал записывать: - _Срок  вышел  в  понедельник_...
Что дальше?
   - _И я беру расчет_, - негромко сказал Энди, продолжая играть.
   - Класс! - Слейд записал. - Дальше?
   - _Такую кучу денег_, - Пятница улыбнулся, - _не просадить за год_.
   - _В кармане тяжело - неужто так бывает_?  -  сказал  Пруит  и  сам  же
закончил: - _Когда еще судьба солдата приласкает_?
   - Блеск! - заорал Слейд. - Сила! Подождите, я запишу. Вы очень  быстро,
я не успеваю.
   Энди тихо играл, повторяя одни и те же три фразы, будто  ничего  больше
для него сейчас не существовало.
   - Дальше можно так: _Поехал во вторник в город_, - предложил Слейд.
   - Лучше не "поехал", а "махнул", - поправил Пруит. - _Махнул во вторник
в город_. Так больше по-солдатски, - объяснил он и снова вспомнил Маджио.
   - Идет. - Слейд записал.
   - _Снял  номер  экстра-класс_,  -  выпалил  Пятница.  Он  вдруг  словно
опьянел.
   Они все вдруг словно опьянели, подстегнутые  возбуждением  Слейда.  Они
были сейчас как четыре наэлектризованных грозой железных  гнома,  из  тех,
что группками  стоят  враскоряку  на  садовых  клумбах:  на  растопыренных
пальцах вспыхивают искры, и  вспышки  перепрыгивают  по  цепочке  с  одной
фигурки на другую.
   - _Дела пока отложим_, - сказал Пруит.
   - _Живем один лишь раз_, - тихо произнес Энди, перебирая струны.
   - _Сегодня мы живем, а  завтра  что  -  не  знаем_,  -  Слейд  радостно
засмеялся. - _С солдатскою  судьбой  мы  втемную  играем_,  -  лихорадочно
записывал он.
   - _По кабакам всю среду_, - вступил Пруит, - _с друзьями пил дай бог_.
   - _Японочку-красотку кто пропустить бы мог_! - ухмыльнулся Пятница.
   - _Шептала мне: "Люблю" - и прижималась  страстно_,  -  тихо,  печально
пропел Энди. - _Солдатская судьба была в ту ночь прекрасна_.
   - Подождите! Не так  быстро!  -  восхищенно  закричал  Слейд.  -  Дайте
запишу. Эк вы разогнались. Я не успеваю.
   Они подождали, пока  он  торопливо  нацарапает  карандашом  в  записной
книжке. Потом принялись сочинять дальше, неожиданно открытый в себе талант
изумлял и пьянил их, они удивленно поглядывали друг на друга: кто  бы  мог
подумать, что это так просто!
   Стремительными пулеметными очередями они  выдали  еще  два  куплета,  и
Слейд опять закричал, что не успевает. Круглое лицо Слейда и металлический
наконечник его карандаша, подсвеченные фонариком, ярко блестели.
   - Дайте же мне записать, - взмолился он.  -  Подождите...  Я  сейчас...
Есть! Давайте я вам прочту, что получилось,  а  потом  пойдем  дальше.  Но
сначала послушайте.
   - Ладно, читай. - Пруит нервно щелкал пальцами.
   Энди чуть слышно перебирал струны,  будто  разговаривал  сам  с  собой.
Пятница поднялся на ноги и расхаживал взад-вперед.
   - Читаю, - сказал Слейд. - Итак, "_Солдатская судьба_"...
   - Подожди-ка, - прервал его Пятница, глядя с насыпи вниз, туда, где был
лагерь. - По-моему, сюда кто-то идет. Посмотрите.
   Они повернулись и уставились  вниз,  как  зрители  на  галерке.  Вокруг
темнеющего густым черным пятном грузовика снова копошились  огоньки.  Один
огонек, отделившись от остальных, карабкался по тропинке в их сторону.
   - Это Рассел, будь он неладен, - сказал Энди. - За  мной  идет.  Небось
пора на КП возвращаться.
   - Тьфу ты! - заволновался Пятница. -  Мы  так  не  успеем  сочинить  до
конца.
   - Допишете без  меня,  -  огорченно  сказал  Энди.  -  Я  поеду,  а  вы
оставайтесь и дописывайте. Завтра мне покажете.
   - Нет, так не пойдет, - возразил Пруит.  -  Начали  все  вместе  -  все
вместе и закончим, Рассел может и подождать, не умрет.
   Энди кисло посмотрел на него:
   - Рассел-то подождет. А вот лейтенант разорется, это как пить дать.
   - Ничего не будет. - Пруит беспокойно нахмурился. - Ты же  сам  знаешь,
они еще долго будут собираться. Полчаса как минимум. Ну  давай,  -  нервно
поторопил он Слейда. - Читай.
   - Сейчас. Итак,  "_Солдатская  судьба_"...  -  Слейд  поднес  к  глазам
записную книжку и придвинул фонарик поближе, Потом вдруг выронил книжку  и
сердито хлопнул себя ладонью по шее. - Москит, - виновато объяснил  он.  -
Извините.
   - Давай я буду держать фонарик, - нетерпеливо сказал  Пруит.  -  Читай,
черт возьми. А то некогда будет дописывать.
   - Читаю. Итак, "_Солдатская  судьба_",  -  Слейд  обвел  их  глазами  и
повторил:

   Солдатская судьба

   Срок вышел в понедельник,
   И я беру расчет,
   Такую кучу денег
   Не просадить за год.

   В кармане тяжело - неужто так бывает?
   Когда еще судьба солдата приласкает?

   Махнул во вторник в город,
   Снял номер экстра-класс,
   Дела пока отложим,
   Живем один лишь раз.

   Сегодня мы живем, а завтра что - не знаем.
   С солдатскою судьбой мы втемную играем.

   По кабакам всю среду
   С друзьями лил дай бог,
   Японочку-красотку
   Кто пропустить бы мог?

   Шептала мне: "Люблю" - и прижималась страстно,
   Солдатская судьба была в ту ночь прекрасна.

   В четверг еле поднялся,
   Разбитый и больной,
   Японочка исчезла
   Со всей моей казной.

   Солдата обобрать любая шлюха может,
   Солдатская судьба сама ей в том поможет.

   По барам шарю в пятницу,
   Друзья, вы где? Их нет.
   "А ну, катись, рванина!" -
   Кричит мне бармен вслед.

   История моя, увы, совсем не нова,
   Солдатская судьба порою так сурова.

   - Вот! - с торжеством сказал Слейд. - И чихал  я,  кто  что  скажет,  -
гордо добавил он. - Я лично считаю - класс! Давайте дальше?
   Пруит продолжал щелкать пальцами.
   - _В тюрьме в субботу скучно_, - предложил  он.  -  _Сквозит  изо  всех
дыр_... Это сразу две строчки, понял?
   - Ясно, - кивнул Слейд, записывая.
   - Погодите, - прервал их Пятница. - Это не Рассел!
   Они замерли и  все  разом  посмотрели  на  приближающийся  силуэт.  Это
действительно был  не  Рассел.  Энди  быстро  поддал  ногой  почти  пустую
бутылку, и она полетела с насыпи вниз. Слейд направил фонарик на шагающего
к ним человека. В темноте  вспыхнули  две  золотые  полоски  погон.  Слейд
вопросительно поглядел на Пруита, не зная, как быть.
   - Смирр-р-на! - гаркнул Пруит. У него это вырвалось автоматически.
   -  Что  это  вы,  интересно,  тут  делаете  среди   ночи?   -   спросил
пронзительный и тонкий  голос  лейтенанта  Колпеппера,  как  нельзя  лучше
подходивший к фамильному колпепперовскому острому носу  и  к  прямой,  как
шомпол, фамильной колпепперовской спине.
   - На гитарах играем, сэр, - ответил Пруит.
   - Об этом я  и  сам  догадался.  -  Голос  звучал  сухо  и  насмешливо.
Лейтенант подошел к ним. - Какого черта вы включили фонарь?
   - Нам нужно было кое-что записать, сэр, - сказал Пруит. Остальные  трое
молча глядели на него, как на  своего  полномочного  представителя.  Пруит
старался, чтобы голос не  выдал  охватившие  его  досаду  и  злость.  Все,
сегодня они свой блюз так и не допишут. - Ночью по всей территории  ходили
с фонариками, сэр, - сказал  он.  -  А  мы  здесь  только  на  пару  минут
включили. Думали, ничего страшного.
   - Не прикидывайтесь, Пруит, - все тем  же  сухим  и  насмешливым  тоном
сказал Колпеппер. - Вы все прекрасно знаете, что  условия  полевых  учений
максимально приближены к боевым. А это включает и полную светомаскировку.
   - Так точно, сэр.
   - Внизу фонарями пользовались для дела. Проводилась проверка постов. Ни
при каких других обстоятельствах фонари не включаются.
   - Так точно, сэр.
   - А в боевых условиях  посты  будут  проверять  тоже  с  фонариками?  -
спросил Слейд. Голос у него дрожал.
   Сохраняя  выработанную  многими  поколениями  колпепперов  традиционную
колпепперовскую   выправку,   лейтенант   повернул    голову.    Фамильные
колпепперовские прямые  плечи  и  окостеневшая  спина  остались  при  этом
неподвижны.
   - Когда рядовой обращается к офицеру, - процедил Колпеппер, - он обычно
добавляет слово "сэр".
   - Так точно, сэр, - вытянулся Слейд.
   - Кто этот солдат? - прежним насмешливым тоном спросил Колпеппер. - Мне
казалось, в нашей роте я знаю всех.
   - Рядовой Слейд,  сэр,  -  отрапортовал  Слейд.  -  Семнадцатая  группа
аэродромного обслуживания при аэродроме Хикем, сэр.
   - А здесь что вы делаете?
   - Пришел послушать музыку, сэр.
   Колпеппер перевел фонарик с Пруита на Слейда:
   - Вы сейчас должны быть на посту?
   - Никак нет, сэр.
   - Почему же вы не в своей части?
   - Потому что, когда я не на посту, я имею право делать, что хочу,  -  с
безнадежной злостью ответил Слейд. - Устав не запрещает в свободное  время
ходить к знакомым. Я ничего не нарушил.
   - Возможно, - сухо сказал Колпеппер. - Но,  к  вашему  сведению,  мы  в
пехоте не разрешаем чужим солдатам шататься вокруг нашего расположения.  И
особенно среди ночи. Ясно? - внезапно рявкнул он.
   Все молчали.
   - Пруит!
   - Да, сэр?
   - Вы здесь старший. И за это безобразие я буду взыскивать с вас. Люди в
лагере спят. Некоторым, - он поднес к глазам часы, - через  тридцать  семь
минут заступать на пост.
   - Поэтому мы сюда и забрались, сэр. Никто не жаловался, что мы мешаем.
   - Возможно, - сухо сказал Колпеппер. - Но это ничего  не  меняет.  Факт
остается фактом: во-первых, вы нарушаете как общий распорядок, так  и  мои
конкретные распоряжения,  а  во-вторых,  вы  зажгли  свет  на  возвышенном
участке  местности,  несмотря  на  приказ  о  полной  светомаскировке.   -
Лейтенант снова направил луч фонарика на Пруита.
   Никто на это ничего не сказал. Все четверо думали сейчас о другом  -  о
том, что они не успели дописать блюз, и теперь, может быть, никогда его не
допишут, потому что человек не ротатор, который запустишь - и шлепай  себе
страницу за страницей; ведь для того, чтобы сочинить слова к песне,  нужно
особое настроение, а оно вряд ли вернется к ним скоро. И во  всем  виноват
Колпеппер. Но говорить это вслух было нельзя.
   - Если ни у кого нет других предложений, я думаю, мы на  этом  закончим
нашу дискуссию, - насмешливо сказал Колпеппер. - Когда будете  спускаться,
можете включить фонарик.
   - Есть, сэр, - и Пруит отдал ему честь.
   Колпеппер сухо приложил руку к козырьку. Энди, Слейд и  Пятница,  точно
спохватившись, тоже отсалютовали лейтенанту. Колпеппер ответил им тем  же,
строго официально и всем сразу. Он пропустил их  вперед,  потом  вслед  за
ними начал спускаться по тропинке, светя себе под ноги фонариком. Они свой
фонарик не включили.
   - Офицерье вонючее! - глухо пробурчал Слейд. -  Чтоб  они  сдохли  все!
Прямо школьником себя чувствуешь: чуть что не так - линейкой по рукам!
   - Наплюй! - громко сказал  Пруит.  -  Так  как  тебе  пехота?  Все  еще
нравится? - спросил он с издевкой. Играть дальше комедию не имело  смысла.
Никто больше не сказал ни слова.
   У грузовика их ждал Рассел.
   - Я ничего не мог поделать, - зашептал он. - Он, как свет увидел, сразу
наверх попер. Я вам даже крикнуть не мог.
   - Не мог так не мог,  -  холодно  сказал  Пруит.  -  Ничего  страшного.
Наплевать. - И вдруг разозлился: - А чего это ты шепчешь?
   Сзади подошел Колпеппер.
   - И вот еще что, Пруит, - язвительно сказал он. - Хочу поставить вас  в
известность. Я приказал дежурному капралу заглядывать на насыпь.  Так  что
не вздумайте снова туда лезть, когда я уеду.
   - Так точно, сэр. - Пруит отдал честь. - Мы бы и так  не  полезли.  Для
нас все уже кончено, сэр. - Это прозвучало очень напыщенно, и он про  себя
выругался. Колпеппер усмехнулся и сел в кабину грузовика.
   - Рассел, а где первый сержант? - спросил он.
   - Не знаю, сэр. Наверно, решил здесь задержаться.
   - А как он вернется назад?
   - Не знаю, сэр.
   - Что ж, - Колпеппер довольно улыбнулся. - Значит, он сам себя наказал.
К побудке он обязан быть на КП. Теперь будет добираться пешком.  Эндерсон,
что вы стоите? Садитесь, мы уезжаем. - Он повернулся к Расселу: - Поехали.
Эта дыра мне уже осточертела.
   - Есть, сэр, - откликнулся Рассел.
   Грузовик развернулся и выехал с территории лагеря, оставив  после  себя
зияющую  пустоту.  Они  стояли  у  прохода  в  проволочном  заграждении  и
смотрели, как грузовик  тяжело  переваливается  на  ухабах,  выбираясь  на
дорогу. В отблеске фар был виден силуэт Энди, сидевшего в кузове с гитарой
в руках.
   Пятница засмеялся, пытаясь заполнить пустоту смехом:
   - Отлично провели времечко, да? Спасибо за чудесный вечер,  было  очень
весело!
   - Держи. - Слейд протянул Пруиту листки, вырванные из записной  книжки.
- Пусть будет у вас. Может, еще понадобится.
   - А переписать не хочешь? Чтобы у тебя тоже было?
   Слейд покачал головой:
   - В другой раз. Мне пора. Скоро снова заступать.
   - Ладно, - сказал Пруит. - Бывай.
   - Ты поосторожнее, - посоветовал Пятница. -  Будешь  к  нам  приходить,
смотри, чтобы он тебя снова не засек.
   - Сам знаю. Мог  и  не  говорить.  Ладно,  ребята,  увидимся,  -  Слейд
двинулся через проложенную грузовиком колею к дороге.
   - Думаешь, он к нам переведется? - спросил Пятница.
   - Сомневаюсь. Ты бы на его месте перевелся? На, - он ткнул ему  листки.
- Отдашь Энди. Это его. Музыку ведь он сочинил.
   - Ничего, мы это еще допишем, - Пятница взял у него  листки,  аккуратно
сложил их, сунул в нагрудный карман и застегнул пуговицу. - Найдем  время.
Когда в гарнизон вернемся.
   - Да, - сказал Пруит. - Обязательно.
   - А вообще можем и сейчас дописать, - загорелся Пятница. -  Ты  и  я  -
вдвоем. Сядем на кухне и допишем. Мы теперь и без музыки сможем.
   - Дописывай, сам. Я немного пройдусь. - Пруит прошел  сквозь  проход  и
двинулся через колею к дороге.
   - А может, все-таки допишем сейчас? -  с  надеждой  крикнул  ему  вслед
Пятница. - Давай, а?



        32

   Дойдя до дороги, Пруит остановился. Голос Пятницы все  еще  долетал  до
него: итальянец продолжал что-то возбужденно  обсуждать  сам  с  собой.  А
Слейд уже исчез - и не видно его, и не  слышно.  Если  уйти  подальше,  то
Пятница тоже скоро исчезнет.
   Он повернул налево и  зашагал  по  щебенке  в  сторону  главных  ворот.
Направо была свалка металлолома, где находился пост Слейда. Сменщик Слейда
обязательно его остановил бы. А узнав, что он тоже солдат,  захотел  бы  с
ним потрепаться. Ему же сейчас не  хотелось  ни  с  кем  разговаривать.  И
заводить новые знакомства тоже не хотелось. Поэтому  он  и  пошел  налево.
Одно  знакомство  в  день  вполне  достаточная  нагрузка  для  нормального
человека. Он шел очень медленно, чтобы не догнать Слейда.
   Насыпанная  толстым  слоем  щебенка  поскрипывала  в  темноте  под  его
полевыми ботинками. Неизрасходованная энергия  выпитого  виски  бурлила  в
нем, пронизывала его  насквозь  горячими  волнами.  Жалко,  нечего  больше
выпить. Он бы с удовольствием напился до одури,  до  беспамятства!  Ты  не
можешь жить без горна,  это  понятно,  но,  похоже,  тебе  запрещено  даже
сочинять жалкие стишки для солдатского блюза.
   Ведь, когда семейство Колпепперов посетило  их  на  насыпи,  у  него  в
голове был уже весь следующий куплет. Куплет про субботу; и  получился  он
отлично.
   Он шагал в темноте по дороге и проговаривал про себя:

   В тюрьме в субботу скучно.
   Сквозит изо всех дыр.
   Залез я на скамейку,
   Гляжу в окно на мир.

   Из армии слинять я до смерти был рад,
   Но, кажется, судьба зовет меня назад.


   _В городской тюрьме Ричмонда в штате Индиана их запихнули в  камеру  на
втором этаже, и в субботу вечером они стояли на скамейках и смотрели,  как
по центральной улице гуляет народ. Они залезали на  скамейки,  потому  что
иначе было не дотянуться до окон. Их было в камере четверо. Всех взяли  за
бродяжничество. Продержали неделю,  потом  выпустили.  Бродяг  тогда  было
полно, а тюрьмы не резиновые. Был 1931 год_.


   Это как с горном - твоей музыке поверят, только если ты сам пережил то,
о чем пытаешься рассказать, а у него все уже было в голове, и он готов был
продиктовать Слейду слова. Кроме него, никто  не  смог  бы  сочинить  этот
куплет, потому что они ни разу не сидели в тюрьме. А теперь куплет,  может
быть, так и останется незаписанным. У него не было с собой  ни  карандаша,
ни бумаги, да даже если бы и были, он не стал бы записывать. Он бы  порвал
бумагу, а карандаш выкинул. С горькой радостью он подумал, что,  возможно,
лишает мир чего-то важного и прекрасного.
   А впрочем, что такое этот мир? Сплошное засилье колпепперов.
   Едва ты появляешься  на  свет,  семейства  колпепперов  берут  тебя  за
шкирку.
   Он шагал в темноте по пустой дороге, и его переполняла щемящая  жалость
ко всем пруитам, живущим в этом мире; он думал о недописанном  блюзе  и  о
том, что они не взялись бы его сочинять, если бы не идиотское  преклонение
Слейда перед пехотой. Так что все это нелепая  случайность:  Слейду  стало
стыдно, что он соврал про пластинки Джанго, и он захотел как-то  загладить
свою вину, потому и навязал им эту глупую  затею.  Да,  нелепо.  Нелепо  и
смешно.
   Голос Пятницы, спорившего с  Пятницей,  растаял  далеко  позади,  и  он
теперь остался один, в своем собственном, замкнутом мире, радиус  которого
измерялся десятью футами щебенки. Только что ему хотелось остаться одному.
Но сейчас одиночество давило. Этот замкнутый мир сросся  с  ним,  как  луч
прожектора, намертво прилипший к танцору на сцене.
   Он побежал. Но ему было не оторваться, от этого своего мира. Он не  мог
убежать от него, как не мог убежать и от мира колпепперов.
   Он перешел на шаг. Шагал по дороге и размышлял, допишут  они  блюз  или
нет. Скорее всего, нет, разве что Слейд переведется в  Скофилд,  чтобы  их
вдохновлять. Слейду нравится пехота только потому, что  сам  он  служит  в
авиации. Пруит громко засмеялся, смех был горьким и радостным.
   - Стой!
   Пруит остановился. Встал как вкопанный. Никаких постов здесь вроде быть
не должно. Но когда командуют "стой!", лучше не спорить.  Тем  более  если
вслед за окриком из темноты возникнет часовой с заряженным пистолетом.
   - Кто идет? - требовательно спросил тот же голос.
   Совсем рядом, на границе с его замкнутым в десять футов щебенки  миром,
произошло какое-то движение, блеснуло что-то похожее на пистолет.
   - Свой, - ответил он в соответствии с уставом.
   - Подойди ближе, свой, и назовись, - громыхнул голос.
   Пруит медленно, в полном соответствии с уставом, двинулся вперед.
   - Стой! - в ту же секунду рявкнул бестелесный голос.
   Пруит замер на месте. Происходящее больше  не  соответствовало  никаким
уставам.
   - Кто идет? - снова рявкнул голос.
   - Свой, черт возьми!
   - Подойди ближе, свой, черт возьми, и назовись.
   Пруит шагнул вперед.
   - Стой! - в  ту  же  секунду  загремел  голос,  и  в  темноте  качнулся
маслянистый блик.
   Пруит остановился.
   - Эй, что за шутки?
   - Молчать! - Отделившийся от темноты  силуэт  навел  на  него  какой-то
тускло поблескивающий предмет. - Вольно! Разойдись! Кругом!  Направо!  Кто
идет?
   - Рядовой Пруит. Седьмая рота  ...-ого  пехотного  полка,  -  отчеканил
Пруит, начиная смутно догадываться.
   - Рядовой Пруит, седьмая рота ...-ого пехотного полка! Подойди ближе  и
умри от моей пули! - проревел голос.
   - Тербер, иди ты в задницу, - сказал Пруит, приближаясь к нему.
   - Ба-бах! - гаркнул Тербер и попятился. В руке у него качался  все  тот
же поблескивающий предмет. - Пиф! Паф! Попал!.. Ты убит. Ба-бах!
   - Кончай ломать комедию. - Пруит  поморщился.  Он  уже  разглядел,  что
блестит у Тербера в руке. Это была бутылка.
   - Так-так. - Тербер пьяно хихикнул. В глазах у него зажглись  смешливые
огоньки. - Хорошо я тебя разыграл, а?  Привет,  малыш.  Ты  чего-то  здесь
расхаживаешь? Ведь темно. Ненароком и подстрелить  могут.  Не  слыхал  про
такое?
   - Я гуляю, - с вызовом сказал Пруит.
   - Так-так... Говоришь, гуляешь? Я слышал, лейтенант  испортил  вам  все
веселье.
   - Сволочь он.
   - Ай-я-яй, - Тербер погрозил пальцем. - Разве можно  так  говорить  про
человека из славного рода  Колпепперов?  А  тебе  известно,  что  во  всех
войнах, которые вела наша отчизна, сражалось минимум по одному Колпепперу?
Начиная  с  той  войны,  когда  Тейлор  [Тейлор  Закария   (1784-1850)   -
американский генерал, ставший впоследствии  двенадцатым  президентом  США]
оттяпал у Мексики Калифорнию. Может, лично ты хотел бы,  чтобы  у  нас  не
было Калифорнии? А где бы, интересно, мы тогда кино снимали? Что бы  стало
с нашим миром, если бы не колпепперы? Как по-твоему?
   - Пошли они все куда подальше!
   Тербер дурашливо зацокал языком:
   - Ай-я-яй. Необразован... не печется о благе человечества... к тому  же
дурно воспитан... Тебя лучше расстрелять. Ба-бах!.. Пиф-паф. Ты убит. Я  в
тебя попал. Как тебе мой новый  пистолет?  -  Он  выставил  бутылку  перед
собой. Пруит протянул руку, но Тербер тотчас убрал бутылку.  -  Но-но.  Ты
поосторожнее. Заряжено.
   - Ты, я вижу, тоже зарядился.
   - Хочешь выпить?
   - Мне твоего виски не надо. Захочу - сам достану.
   Тербер задумчиво разглядывал свой "пистолет".
   - Заряжено, - повторил он.  -  Валит  с  ног  медведя.  Бабах!  Медведя
хочешь? - Он подкинул бутылку в воздух и  поймал  на  лету.  -  Я,  малыш,
стреляю  как  снайпер.  Хочешь,  можем  как-нибудь  пострелять  на   пару.
Посмотрим, у кого лучше получается, - сказал он, ухмыляясь.
   - Чего это ты вдруг расхвастался?
   Тербер и Пит Карелсен  были  лучшими  стрелками  в  полку,  вне  всякой
конкуренции. У обоих были отличные  узкоствольные  винтовки  "03",  и  оба
только что не молились на них. Вместе с  главным  сержантом  О'Бэнноном  и
капитаном Стивенсом из второй  роты  они  составляли  полковую  стрелковую
команду. И как бы здорово кто-то ни стрелял, Тербер всегда  умудрялся  его
переплюнуть. Это было даже несправедливо.
   - Да нет. - Тербер усмехнулся. - Я не хвастаюсь.  Ты,  говорят,  и  сам
стреляешь как бог. Я слышал, две недели назад  ты  устроил  на  стрельбище
целый спектакль. Так что, думаю, тебе будет  интересно  проверить  себя  в
паре с настоящим стрелком.
   - Идет, - сказал Пруит. - Говори когда.
   - Устроим маленькое спортивное соревнование. По  всем  правилам.  Ну  и
заодно скромное товарищеское пари. Поставим долларов по сто. Ты как?
   - Будем ставить поровну?
   - Мне, наверно, надо поставить больше.
   - Я думал, ты хочешь, чтобы это я поставил больше.
   - Зачем же? - Тербер хитро усмехнулся. - Я тебя грабить не собираюсь.
   - Где будем стрелять? И когда? Прямо сейчас?
   - Стрелять надо на стрельбище. - Тербер опять усмехнулся. -  Чтобы  все
по правилам. Учебные стрельбы начнутся примерно через месяц.
   - Тю! Я думал, ты предлагаешь сейчас.
   - А из чего стрелять? У меня с  собой  только  этот  пузырек.  Придется
подождать, пока начнутся стрельбы.
   - Значит, ставим поровну.  И  чтобы  было  честно,  ты  дашь  мне  свой
стереоприцел. Идет?
   - Конечно.
   - Когда начнутся стрельбы, меня, может, здесь уже не будет.
   - А ведь ты прав. Ей-богу, - Тербер мотнул головой и щелкнул  пальцами.
- Я и забыл. Ты же к тому времени будешь в тюрьме.  Тьфу  ты,  черт!  -  с
досадой чертыхнулся он.
   - Что, сразу на попятный?
   - А как же! - Тербер ухмыльнулся. - Я всегда чуть что - на попятный.  -
Он сел прямо на щебенку и  скрестил  ноги  по-турецки.  -  Держи,  старик.
Выпей.
   - Ну давай. - Пруит взял у него бутылку. - Мне что  из  твоей  бутылки,
что из бутылки Колпеппера - все едино.
   - Вот и хорошо. Мне тоже все едино, кого поить - тебя или Колпеппера.
   Виски, обжигая желудок, смешался с бурлившими там винными парами. Пруит
уселся посреди дороги рядом с Тербером, отдал  ему  бутылку  и  вытер  рот
рукой.
   - Знаешь, а все-таки дерьмовая она штука, наша жизнь.
   - Полное дерьмо, - пьяно кивнул Тербер и приложился к бутылке. - Дерьмо
и паскудство.
   - Обязательно испортят человеку настроение.
   - Это факт, - кивнул Тербер. - Это они умеют. Ты теперь у Колпеппера  в
черном списке.
   - Я у всех в черном списке. Колпеппер - это мне для комплекта.
   -  Точно.  Теперь  у  тебя  на  руках  полный  набор.  Можешь  выложить
"флеш-рояль". Или "фул".
   - Или пять одной масти, - подхватил Пруит. - С джокером.  Джокер  -  он
кого хочешь изобразит. Большой шутник.
   - Большой шутник - это ты, - Тербер протянул ему бутылку. - Правильно я
говорю?
   - Правильно.
   - А я, между прочим, попал в черный список  к  Старку.  Теперь  хоть  в
ресторан ходи. Но до тебя мне далеко.
   - Как же это случилось? -  поинтересовался  Пруит.  Глотнув  виски,  он
передал бутылку Терберу. Светло-желтая полоса щебенки тянулась перед  ними
и позади них, постепенно расплываясь и исчезая  в  темноте,  точно  лунная
дорожка на черной глади моря.
   - А не важно как, - хитро прищурился Тербер. - Не важно.
   - Ясно. Не доверяешь. А я тебе доверяю.
   - Мы сейчас не обо мне говорим, - парировал Тербер. -  А  о  тебе.  Ты,
Пруит, лучше скажи, чего ради ты хочешь себя угробить? На кой ляд  корчишь
из себя большевика?
   - Не знаю, - уныло сказал Пруит. - Сам давно пытаюсь  понять.  Наверно,
таким родился.
   - Фигня. -  Тербер  снова  отпил  из  бутылки  и  уставился  на  Пруита
осоловевшими глазами. - Самая что ни на  есть  натуральная  фигня.  Чистой
воды. Ты не согласен? Ну давай, не соглашайся, спорь.
   - Не знаю я...
   - А я  говорю,  фигня,  -  назидательно  сказал  Тербер.  -  Такими  не
рождаются. Вот я, например. Я же не  таким  родился.  На,  -  он  протянул
бутылку. - Пей.
   Пока Пруит пил, он смотрел на него и хитро щурился.
   - Хреново все это устроено, а? Вот ты,  например.  Тебе  дорога  прямым
ходом в тюрьму. Или, например, я. Меня рано или поздно  разжалуют.  И  вот
тебе, пожалуйста, мы оба - сидим вдвоем  посреди  этой  вшивой  дороги.  И
вдруг, понимаешь, грузовик! И прямо на нас! Что тогда?
   - Тогда плохо, - сказал  Пруит.  -  Умрем  мы  тогда,  вот  что.  -  Он
чувствовал, как новая порция виски смешивается с тем, что он выпил раньше,
и смесь взрывается, обдавая его изнутри жаром. Умрем, думал  он.  Умрем...
умрем... умрем.
   - И всем на это положить, - сказал Тербер - Никто  даже  не  всплакнет.
Вот такие пироги. Нет, знаешь, ты лучше  здесь  не  сиди.  Давай-ка  лучше
подымайся и садись поближе к обочине.
   - А ты? - Пруит отдал ему бутылку и оглядел желтую дорогу, ища  глазами
грузовик. - Тебе хоть есть ради чего жить. Кто будет вместо тебя нянчиться
с твоей драгоценной ротой?
   - Я уже старик. - Тербер глотнул виски. - Мне и  умирать  не  жалко.  У
меня все давно позади. Все. А ты - молодой. Тебе еще жить да жить.
   - Мне в этой жизни ничего не светит, - упрямо возразил  Пруит.  -  Твоя
жизнь важнее. Гитлер же сказал: "Если бы не наши сержанты, у нас  не  было
бы армии". А нам ведь армия тоже ой как нужна. Что бы  делали  колпепперы,
если бы у нас не было армии? Так что  пересесть  нужно  не  мне,  а  тебе.
Вставай.
   - Ни за что! - взревел Тербер. - Я свою жизнь прожил. Я -  старик.  Еще
пять лет, и я буду как старый Пит. И ты меня не  отговаривай.  Я  останусь
сидеть. А ты вставай.
   - Нет, - настаивал Пруит. - Это ты вставай.
   - Не встану! - заорал Тербер.
   - И я тогда тоже не встану. Буду сидеть  вместе  с  тобой.  Я  не  могу
оставить тебя одного на верную смерть.
   Тербер сунул ему бутылку.
   - Малыш, ты ненормальный, - ласково сказал он. - Ты,  наверно,  спятил.
Старика вроде меня все равно не спасти. А ты -  молодой.  Тебе  есть  ради
чего жить. Тебе погибать нельзя. Ни в коем случае.  Прошу  тебя,  дорогой,
встань, пересядь. Если тебе на себя наплевать, сделай  это  хотя  бы  ради
меня.
   - Нет, сэр, - отважно заявил Пруит. - Не  на  того  напали.  Пруит  еще
никогда не бросал друга в беде. Я останусь  и  буду  рядом  до  последнего
вздоха.
   - Господи, что я наделал! Что я наделал! - завопил Тербер.
   - А кого это колышет? Был я, нет меня -  всем  начхать.  Уж  лучше  мне
умереть. - Слезы застлали Пруиту глаза, и огромный,  похожий  на  сидящего
Будду силуэт Тербера влажно заблестел.
   - И мне тоже. - Тербер всхлипнул. Потом выпрямился и расправил плечи. -
Значит, умрем оба. Так даже лучше. Трагичнее. И совсем как в жизни.
   - Я бы сейчас все равно не встал, - сонно сказал Пруит. - Не смог бы.
   - Я тоже. И вообще уже поздно. Прощай, Пруит.
   - Прощай, Тербер.
   Они торжественно пожали  руки.  Храбро  проглотили  недостойные  мужчин
слезы расставания и, по-солдатски подтянувшись,  гордо  вперили  взгляд  в
уходящую вдаль желтую ленту щебенки, по которой к ним должна была приехать
смерть.
   - Я хочу, чтобы ты знал, - сказал Тербер. -  У  меня  никогда  не  было
такого друга, как ты.
   - Взаимно, - сказал Пруит.
   - Ты, палач, нам глаза не  завязывай!  -  Тербер  презрительно  откинул
голову  назад.  -  Мы  не  сопливые  мальчишки.   Можешь   этой   повязкой
подтереться, сволочь!
   - Аминь, - сказал Пруит.
   Они снова, в последний раз, торжественно пожали друг Другу руки, честно
разделили  между  собой  остаток  виски,  зашвырнули  бутылку   в   траву,
распрямили плечи, улеглись и, мгновенно отключившись, заснули как убитые.
   В два часа ночи, когда Рассел приехал  за  Цербером,  они  все  так  же
лежали, раскинувшись поперек дороги.
   Пытаясь удержать порожний, неустойчивый грузовичок на уползающей из-под
колес щебенке, Рассел изо всех сил нажал на тормоза. Машину понесло  боком
от обочины к обочине, и, чтобы не свалиться в  кювет,  Рассел  выворачивал
руль, как только мог. Наконец грузовик остановился - еще три ярда, и он бы
переехал ноги распростертого в забытьи Тербера. Рассел вылез из  кабины  и
уставился на два лежащих на дороге тела.
   - Господи! - в ужасе пробормотал он. - Матерь божья!
   Тербер был в полной отключке и спал непробудным  сном,  но  Пруита  ему
удалось кое-как растормошить.
   - Давай же просыпайся, будь ты  неладен!  Псих  ненормальный!  Вставай,
хватит валять дурака. Я же вижу, что ты живой. Помоги мне загрузить  этого
болвана в кузов. Я должен отвезти его на КП. Если Динамит узнает,  он  его
разжалует. Это факт.
   - Ничего ему Динамит не сделает, - еле ворочая языком, сказал Пруит.
   - Да? Это почему же?
   - А потому. - Пруит презрительно скривился. - Где он тогда найдет  себе
старшину?
   - Не знаю. - Рассел задумался. - А вдруг разжалует?.. Ладно, к черту! -
буркнул он. - Помоги мне закинуть его в кузов. Идиоты вы оба  все-таки.  А
если бы это не я ехал, а кто-нибудь другой? Я же вас чуть не задавил. Было
бы сейчас два  трупа.  Идиоты!..  Ну  давай  же,  вставай,  -  со  злостью
упрашивал он. - Ты должен мне помочь.
   - Пра-а-льно, - важно согласился Пруит. - Я не позволю, чтобы мой  друг
пострадал.
   - Кто-кто? - переспросил ошеломленный Рассел. - Как  ты  сказал?  А  ну
повтори.
   - Оглох, что ли? Я говорю - мой друг... кореш. Что я еще мог сказать?..
Тербер - мой лучший друг. И я не хочу, чтобы он пострадал. Это я и сказал.
И не прикидывайся, что ты не расслышал.
   Он с трудом встал на ноги. Рассел поддерживал его под мышки.
   - Где он?.. А-а, вот где... Пусти. Я сам. Полный порядок. Ты не болтай.
Потом поговорим... Ты лучше помоги мне. Надо моего кореша закинуть в  твой
вонючий грузовик... Я о нем обязан заботиться... Понял?.. Тербер - он того
стоит. Лучший солдат во всей этой вшивой роте... - Он задумчиво  помолчал.
- Лучший и единственный настоящий, - поправился он.
   Рассел отпустил Пруита и брезгливо смотрел, как он,  шатаясь,  доплелся
до спящего Тербера, нагнулся, чтобы поднять его, и  тут  же  сам  на  него
повалился.
   - Тю-ю! - протянул Пруит. - А я пьяный.
   - Не может быть, - скривился Рассел.
   Он помог ему снова подняться. Вдвоем  они  кое-как,  волоком  подтащили
тяжелое,  обмякшее  тело  к  заднему  борту  грузовика.  Тербер  почему-то
выскальзывал у них из рук, как угорь, и они дважды его  роняли;  он  падал
как мешок.  Они  долго  кряхтели  и  подталкивали  его,  пока  наконец  не
запихнули в грузовик. Едва оказавшись в  кузове,  Тербер  открыл  глаза  и
хитро ухмыльнулся.
   - Это кто? Рассел? - невнятно спросил он.
   - Он самый, - неприязненно откликнулся Рассел. - Рассел-нянька.  Рассел
- козел отпущения.
   - Ты, Рассел, послушай меня...  Моя  к  тебе  просьба  есть.  Твоя  моя
помогай надо. Понимай?
   - Понимай, - подозрительно сказал Рассел. - Чего тебе?
   Тербер приподнялся и  поглядел  по  сторонам.  Пруит,  развалившись  на
сиденье рядом с водительским, уже снова спал.
   - Сейчас скажу, - прошептал Тербер. Шепот  у  него  был  не  тише,  чем
шипение паровоза. - Моя хочет, чтобы твоя отвезла  этот  солдат  домой,  в
лагерь.
   - Ладно, - устало сказал Рассел. - Только перестань разговаривать,  как
китаец, и не изображай пьяного. Хватит, ты меня  один  раз  уже  купил:  я
думал, ты без сознания. Знал бы, не стал бы на  собственном  горбу  тащить
тебя в кузов. Никакой ты не пьяный. Вот Пруит - тот действительно хорош.
   Тербер засмеялся:
   - Значит, я все-таки тебя купил, да? - Он хихикнул. -  Но  это  еще  не
все. Когда довезешь его, скажешь дежурному  капралу,  что  старшина  велел
освободить его до утра от выхода на пост. Это,  скажешь,  за  то,  что  он
помогал старшине в индивидуальной рекогносцировке.
   - Ты не можешь это сам решать, старшой. - Рассел был в недоумении.
   - Не могу? Еще как могу. Так ты понял, что я тебе сказал?
   - Понять-то понял, но...
   - Никаких "но". Сделаешь, как я сказал. Я, по-твоему, старшина или кто?
   - Конечно, ты старшина.
   - Может, не знаешь, кому ты обязан своим РПК?  Так  что  никаких  "но".
Делай, что тебе приказывают.
   - Ладно, старшой. Только ты очень уж много с меня требуешь за  какое-то
паршивое РПК.
   - Ты слушай, что я тебе говорю, - Тербер схватил его  за  плечи.  -  Ты
пойми, - шепотом сказал он, - мы этого  парня  должны  беречь.  Он  лучший
солдат в роте. -  Тербер  задумчиво  помолчал.  -  Лучший  и  единственный
настоящий, - поправился он.
   - Что это  с  вами  обоими?  Вы  что,  вступили  в  общество  взаимного
обожания?
   - Пока можно, мы должны его беречь, понял? - настойчиво сказал  Тербер.
- Он, наверно, пробудет с нами недолго, и мы должны его беречь.
   - Хорошо, хорошо. Спи.
   - Это важно. Тебе не понять. Это очень важно.
   - Понял. Спи ты, ради бога.
   - Дай мне слово, - потребовал Тербер.
   - Отстань, - устало отмахнулся Рассел. - Обещал  -  значит,  сделаю.  А
теперь спи.
   - То-то же, - удовлетворенно кивнул Тербер. -  Смотри  не  забудь.  Это
очень важно. - Довольный собой, он поудобнее улегся на  грязных  ребристых
досках, настеленных на полу кузова. - Ведь это  может  случиться  в  любой
день, - добавил он.
   Рассел поглядел на него, покачал головой, закрыл задний борт  кузова  и
повел грузовик по щебенке к лагерю, везя  с  собой  двух  пьяных,  которые
сдуру, с перепою, вообразили, что им все же удалось - то ли во сне, то  ли
наяву, непонятно где, непонятно когда - на мгновенье прикоснуться  к  душе
другого человека и понять его.



        33

   Случилось это на другой день после их возвращения из Хикема.  Назревало
все очень давно, и никто не удивился, все этого ждали, но вышло так сложно
и запутанно, что никто не получил удовольствия, а Пруит и  подавно.  Он  в
тот вечер собирался поехать в Мауналани.
   Накануне они в конце  дня  прибыли  в  гарнизон,  разгрузили  машины  и
допоздна приводили в порядок личное снаряжение:  мыли,  скребли,  выметали
паутину, смазывали мазью кожаные ремни, прочищали зубными  щетками  липкие
винтовки. Заниматься этим никому не нравилось, но весь следующий день  был
отведен под разборку ротного имущества и предстояло  еще  драить  кухонные
плиты, чистить  солдатские  и  офицерские  палатки  и  убирать  казармы  к
инспекционному осмотру.
   Когда колонна грузовиков въехала во двор, все немало удивились,  увидев
рядового первого класса Блума - вместе с другими  боксерами  он  стоял  на
галерее и глядел, как рота возвращается с полевых учений. Выяснилось,  что
неделю назад Блума отчислили из сержантской школы.  Как  рассказывали,  на
занятиях по физподготовке его вызвали из  строя  командовать  и  он  начал
первое упражнение с команды: "Ноги  на  плечи  -  ставь!"  Поднялся  дикий
хохот,  отделение   будущих   сержантов   превратилось   в   беспорядочную
улюлюкающую толпу. Блуму велели встать назад в  строй  и  в  тот  же  день
отчислили.
   Новость взбодрила грязных усталых солдат,  только  что  вернувшихся  из
гавайских  дебрей.  Антиспортивная  фракция  не  преминула  удовлетворенно
отметить, что позор Блума - прямой результат взятого  Динамитом  курса  на
выдвижение безмозглых боксеров. Оппозиция в качестве контрдовода приводила
в пример рядового первого класса Малло, боксера в полулегком весе,  нового
человека в команде, который не  только  продолжал  учиться  в  сержантской
школе, но и был там командиром взвода. Блум - это не показатель,  говорили
члены  спортивной  фракции;  чтобы  стать  хорошим  сержантом,  совсем  не
обязательно кончать сержантскую школу.
   А сам Блум доказывал всем, кто его слушал, что в  действительности  его
отчислили  только  из-за  того  самого  расследования.  Но  слушали  Блума
немногие. Разговор о расследовании лишь приводил всех в недоумение, к тому
же первая версия была забавнее. Антиспортивная фракция и раньше не  любила
Блума, а спортсмены, сознавая, что он подмочил их репутацию,  теперь  тоже
не слишком его поддерживали.
   Весь вечер, пока разгружали машины, и почти все следующее утро во время
мороки Блум слонялся по территории, переходя из одной группы к  другой,  и
запальчиво объяснял, почему ему не повезло.  В  поле  Блум  не  выезжал  и
соответственно не попал ни в один из нарядов. Тренировок у  него  тоже  не
было, потому что вечером открывались ротные товарищеские, и,  так  как  он
сегодня выступал, ему дали отдохнуть. Короче говоря, у него  был  свободен
весь день, и он занимался исключительно тем,  что  усиленно  распространял
вторую версию своего отчисления, всячески стараясь себя реабилитировать.
   Блум  сегодня  впервые  выступал  в  среднем  весе.  Право  второй  раз
участвовать в  ротных  товарищеских  он  получил  только  потому,  что  на
дивизионном чемпионате выступал в другой категории -  в  полутяжелом.  Ему
пришлось  три  дня  сгонять  вес:  он  почти  ничего  не  пил,  ел  только
специальные молочно-овсяные таблетки и, чтобы больше потеть, бегал в  двух
свитерах и прорезиненном плаще. Он очень осунулся и похудел.
   Ему было вредно волноваться.  Но  он  с  пеной  у  рта  доказывал  свою
невиновность. Это ничего не давало. Лучше бы уж  он  отдыхал.  Как  он  ни
старался, неугодная ему версия повсюду опережала его, разносясь на быстрых
крыльях сплетни, за которой не угонятся ничьи ноги.  Насчет  него  капитан
Хомс сам решит, заявлял он всем, кто его слушал. Динамит  слишком  крупная
фигура, и какая-то злобная сплетня не могла повлиять на его  мнение.  Блум
верил в капитана Хомса. Он предлагал всем поспорить на сколько угодно, что
капитан Хомс все  равно  сделает  его  капралом.  И  тем  не  менее,  едва
массивный силуэт  Блума  появлялся  на  горизонте,  кто-нибудь  немедленно
отрывался от работы и орал: "Ноги на плечи - ставь!"
   В конце концов Блум сдался и  пошел  на  дневной  сеанс  в  гарнизонную
киношку. Он был жутко расстроен и  издерган,  а  там  как  раз  показывали
"Боксера и Даму" с Кларком Гейблом, и  вообще  ему  было  необходимо  хоть
немного отдохнуть и успокоиться, чтобы вечером быть в форме.
   Пруит попал в наряд, вычищавший  прицепной  фургон  с  полевой  кухней.
Когда Блум подошел к  их  группе,  Пруит  молча  продолжал  работать.  Он,
конечно, не станет плакать, если Блум не получит капрала,  но  в  принципе
ему все равно. Сейчас у него было только одно желание - поехать  к  Альме.
Они не виделись целых две  недели.  Идти  вечером  смотреть  бокс  ему  не
хотелось, да и тактичнее было там не появляться.
   Фургон стоял перед казармами, и солдаты отскребали пол в средней  части
прицепа, а один из них смывал шлангом грязь с досок настила,  которые  они
уже вынули из холодильного  отсека  и  прислонили  к  стенке  фургона.  Им
оставалось немного: вычистить хлебный ларь, а  потом  вымыть  весь  фургон
изнутри и обтереть снаружи. Когда Блум пошел в кино, они все еще работали.
Провожаемый криками: "Э-эй! Ноги на плечи - ставь!", Блум шагал  прочь,  а
они смотрели ему вслед и прекрасно знали, куда он направляется. По походке
Блума всегда за милю  было  понятно,  куда  он  собрался.  Они  продолжали
работать.
   И они все еще работали, когда Чемп Уилсон и Лиддел Хендерсон  вместе  с
другими боксерами вернулись с тренировки из полкового  спортзала.  Сержант
Уилсон,  как  и  остальные  боксеры,  не  выезжал  с  ротой  в   поле   и,
следовательно, не попал ни в один наряд. Сержант Хендерсон, хоть и не  был
боксером, в поле тоже не ездил, потому что его оставили во  вьючном  обозе
приглядывать за лошадьми Хомса. А в спортзал он пошел просто за  компанию,
посмотреть, как тренируется его кореш Уилсон. И именно этот самый  сержант
Хендерсон изловил собачонку Блума, которая, никому  не  мешая,  бегала  по
двору, и предложил потехи ради помочь огромной немецкой овчарке  -  кобель
числился за шестой ротой - взгромоздиться на блумовскую сучку.
   - Кобелек-то третью неделю за ней бегает. Пора  ему  свое  получить,  -
осклабился Хендерсон. Голос у него был  тонкий,  бесцветный,  и,  как  все
техасцы, Хендерсон лениво растягивал слова. - Пусть девочка ощенится прямо
Блуму на подушку. Во когда он зенки вылупит. Щенки-то все будут овчарки.
   Сержант Уилсон присел перед собачонкой и ухватил ее за передние лапы.
   - Мне этот падла Блум всегда не нравился,  -  угрюмо  сказал  он.  Чемп
Уилсон был угрюм и на ринге, и в жизни. Он вообще был угрюмый тип. Ему так
полагалось. Как-никак чемпион дивизии  в  легком  весе.  Титул  обязывает.
Встав на колени, он угрюмо удерживал собачонку на месте.
   Во дворе было людно: кто работал, кто слонялся без дела.
   На  галерее  распаковывали  стволы  пулеметов  с  водяным  охлаждением,
протирали их, перекладывали чистой ветошью и снова  упаковывали  -  работу
подкинул Лива, решив, что, раз уж  рота  сегодня  наводит  порядок,  пусть
заодно сделают и это. Солдаты толклись и перед казармами, и возле мусорных
баков, и на плацу, где еще мыли  палатки.  Через  несколько  минут  вокруг
Хендерсона с Уилсоном собралась целая толпа, все их  подбадривали,  давали
советы.
   Собачонка  Блума  была  маленькая  кудлатая  дворняжка.  Вокруг  любого
армейского гарнизона всегда полно  бездомных  собак,  потому  что  все  их
подкармливают и приручают. Но Блум хотел, чтобы у него была  своя  собака,
собственная. Он нашел ее возле гарнизонного пивного бара, подобрал, назвал
Леди и, хотя повара и сами бы ее не забыли,  упорно  выпрашивал  на  кухне
объедки и собственноручно кормил Леди три раза в день, чтобы привязать  ее
к себе. И так же упорно, с  остервенением,  перерастающим  чуть  ли  не  в
праведный гнев, он гонял с территории роты всех забредавших туда  кобелей.
Огромная немецкая овчарка из шестой роты была его враг номер один.
   Рота давно и откровенно  над  ним  потешалась.  А  сама  Леди,  кроткое
нервное существо с испуганной мордочкой и  вечно  поджатым  хвостом,  вела
себя так, что все веселились  еще  больше.  У  нее  напрочь  отсутствовало
представление об армейской дисциплине, и в строю солдаты надрывали  животы
от хохота, глядя, как Блум материт ее и  гонит  прочь,  когда  она  каждое
утро, поджав хвост, увязывается за ним на стройподготовку.
   Леди не была девственницей, ее нравственные устои явно  не  возвышались
над средним собачьим уровнем, и к кобелю из шестой роты она  относилась  с
куда большей терпимостью, чем Блум. Но сейчас ее  напугали.  Кобель  горел
желанием, но был слишком высок для Леди и не мог справиться без ее помощи.
А Леди заартачилась. Она жалась к земле и хотела сесть, но Хендерсон мешал
ей. Уилсон угрюмо держал Леди за передние ноги, а Хендерсон -  за  задние.
Овчарка прыгала вокруг, возбужденно гавкая, и понапрасну закидывала лапы в
воздух. Зрители  азартно  покрикивали  и  не  скупились  на  советы.  Всем
казалось, что они отлично насолят Блуму.
   Леди уже начала скулить и вырываться,  и  обоим  сержантам  приходилось
напрягать все силы, чтобы удержать ее. Спектакль затягивался,  теперь  все
было совсем не так смешно. Зрители расходились,  неловко  пряча  глаза,  и
возвращались к работе. Но Хендерсон  не  желал  сдаваться.  На  лицах  тех
немногих, кто  остался  смотреть,  сквозь  жадное  любопытство  постепенно
проступала легкая краска стыда. Но сержант Хендерсон отказывался  признать
поражение.
   Пруит довольно долго ни во что не вмешивался. Какое ему дело? И  вообще
это не его собака. Пусть Блум сам присматривает за своей паршивой  сучкой.
Но в нем столько всего накопилось, что он давно  был  готов  взорваться  и
ждал лишь повода, он даже сам выискивал этот повод, и теперь, глядя на них
- и на тех, кто сконфуженно отошел, и на  тех,  кто  виновато  остался  из
любопытства, и на Чемпа Уилсона с живодером Хендерсоном,  этих  вселенских
подонков, которые никогда не выезжают в поле, - он вдруг почувствовал, что
ненавидит их всех так же яростно и неукротимо, как ненавидел Блума  с  его
паршивой замызганной сучонкой.
   Он  растолкал  зевак  и  врезал  Хендерсону  по  плечу  ребром  ладони.
Хендерсон в это время, стоя на коленях, сражался с задними лапами Леди. От
удара он упал на спину и инстинктивно выставил руки назад.
   Почувствовав, что задние лапы у нее свободны. Леди рванулась, Уилсон не
сумел ее удержать. Она опрометью помчалась через двор. Кобель не  отставал
от нее ни на шаг. Обернувшись, она зарычала и  куснула  его  в  грудь.  Он
продолжал бежать за ней, но уже на некотором расстоянии.
   - Что это ты вдруг? - потребовал объяснений Хендерсон.
   - А то, что нечего изображать из себя большего скота, чем  ты  есть,  -
сказал Пруит. - Шел бы лучше в конюшню, к своим лошадкам.
   Хендерсон широко улыбнулся, лениво оперся на локоть и сунул правую руку
в карман.
   - В чем дело, Пруит? Нервишки пошаливают? Такой всегда паинька...
   Пруит  смотрел,  как  рука  Хендерсона  что-то  ласково  поглаживает  в
кармане.
   - Только попробуй, сволочь, - сказал он. - Этим же ножом и убью.
   Улыбка сошла с лица Хендерсона, но вечно невозмутимый Чемп  Уилсон  уже
стоял рядом и помогал своему корешу подняться.
   - Пошли, Лиддел, брось. - Успокаивая приятеля, Уилсон взял его за  руку
и потянул к казарме.
   - Ты, Пруит, доиграешься, - завизжал Хендерсон. - Дождешься - зарежу!
   - Это когда же?
   - Лиддел, заткнись, - угрюмо приказал Уилсон. - А ты, Пруит, соображай,
- холодно добавил он. - Когда-нибудь допрыгаешься,  и  никто  выручать  не
будет. Тебя в роте и так мало кто любит.
   - А мне самому в этой роте мало кто нравится, - сказал Пруит.
   Уилсон ничего не ответил. Он дружески похлопал Хендерсона  по  плечу  и
потащил в комнату отдыха. Хендерсон был  разъярен,  но  не  сопротивлялся.
Пруит пошел назад к фургону. Толпа разбрелась, солдаты вернулись к работе,
слегка разочарованные, что их лишили развлечения, - драка могла  бы  выйти
неплохая. А сам Пруит не понимал, доволен он, что драка не состоялась, или
нет. Солдаты, мывшие фургон, молчали, будто ничего  не  произошло.  Небось
давно ходят разговоры, что Пруит на пределе, мрачно подумал он.
   Весь остаток дня, до самого ужина, об этой стычке никто не заговаривал.
О ней успели забыть, как забыли  о  множестве  других  мелких  стычек,  не
перешедших в драку. На этом все бы и кончилось, если бы не Блум.  Ну  кто,
кроме рядового первого класса Исаака Блума, снова вытащил бы в  тот  вечер
эту историю на свет божий?
   На ужин  были  жареные  сосиски  и  знаменитая  старковская  запеканка,
приготовленная из оставшейся от  обеда  картошки  и  ничем  не  уступавшая
ресторанной. Еще была подана зеленая фасоль, а на десерт - большие  сочные
половинки консервированных персиков в сиропе. Ужин был отличный, и все ели
молча. Разговоры начались, только когда тарелки  опустели.  Пруит  оглядел
последний кусочек сосиски  -  темно-коричневый,  с  хрустящей  кожицей,  -
положил его в рот и, жуя, наблюдал за Старком, который вышел  из  кухни  и
направился к сержантскому столу посидеть  за  традиционной  кружкой  кофе,
выкурить сигаретку и поговорить. Майка на Старке  промокла  от  пота,  пот
блестел на мощных руках и плечах, капли пота стекали из-под  мышек.  Пруит
относился к Старку с теплотой, Старк был ему по душе. Кроме Старка, в роте
почти никто не стоил доброго  слова.  Разве  что  еще  Цербер.  Нет,  этот
слишком себе на уме. Энди и Пятница - те вроде хорошие ребята.  И  Маджио.
Он дожевал сосиску, проглотил и, закурив, почувствовал,  как  дымный  вкус
сигареты приятно накладывается на оставшуюся во рту солоноватость.  Теперь
еще добавить к этому вкус кофе...
   В эту минуту Блум, прихватив свою посуду, подошел  к  их  столу  и  сел
напротив Пруита. Оживленный гул в столовой тотчас стих.
   - Пруит, хочу тебя  поблагодарить,  что  за  мою  псину  заступился,  -
громогласно заявил Блум.
   - Не за что. - Пруит потянулся к кружке.
   - Я налью. - Блум схватил  металлический  кофейник  и  наполнил  кружку
Пруита. - Кто настоящий друг, сразу видно. Я лично так считаю: кто за твою
собаку заступится, тот, значит, и тебе друг. Теперь я у тебя в долгу.
   Пруит смотрел на свою кружку, дожидаясь, пока осядет гуща.
   - Ничего ты мне не должен.
   - Нет, должен.
   - А я говорю, не должен.
   - И за мной не залежится, ты знай. Я не из таких.
   - Я бы вступился и за любую другую собаку. Просто не люблю,  когда  при
мне всякая сволочь собак мучает. А чья собака, мне все равно.  Чья  бы  ни
была. Я, кстати, не знал, что она твоя, - соврал он, сквозь  дым  сигареты
наблюдая за Блумом.
   - Это же все знают, - не поверил Блум.
   - Значит, не все. Я, например, не знал. А знал бы - не вмешался  бы,  -
сказал он. - Так что ничего ты мне не должен. И вообще не лезь ко мне. Это
все, что я прошу. - Он встал, взял со стола свою грязную тарелку и кружку.
- Будь здоров, Блум.
   Разочарованные зрители возобновили было разговоры, но сейчас все  снова
замолчали, и опять наступила выжидательная тишина,  как  будто  прикрутили
радио.
   - Ну ты даешь! - сказал Блум. - Я тебя поблагодарить хочу, а ты хамишь.
Кто же так делает? - Он тоже встал и демонстративно собрал свою посуду.  -
Я к тебе подошел,  только  чтобы  поблагодарить.  А  так-то  не  больно  и
хотелось, не думай.
   - Мне твоя благодарность нужна как  рыбе  зонтик,  -  сказал  Пруит.  -
Доволен?
   - Ха! - скривился Блум. - Не смеши. Чего ты воображаешь? Кто ты  такой?
Тоже мне король нашелся! Сами  дерьмо  беспорточное,  так  все  на  евреях
вымещают.
   - Ты это что? Оскорбить хочешь?
   - Я тебя просил соваться? Собака моя просила? - заорал Блум. - Никто не
просил. Ты сам полез. В другой раз подожди, пока попросят. Ни  я,  ни  моя
собака в твоей вонючей помощи не нуждаемся! Понял, гад? И чтобы ни ко мне,
ни к моей собаке больше не подходил!
   Пока они разговаривали, Пруит  поставил  тарелку  на  стол,  но  кружку
по-прежнему держал в  руке.  И  сейчас  он  с  силой  метнул  ее.  Тяжелая
фаянсовая кружка без ручки ударила Блума в лоб,  в  самую  середину.  Блум
недоуменно заморгал и нахмурился. Отскочив, кружка упала, но не разбилась.
Равнодушная и безразличная ко всему на свете, она  катилась  по  бетонному
полу.
   Не успели они шагнуть навстречу друг другу, как между  ними  уже  стоял
Старк. Сигарета все еще невозмутимо свисала из уголка его рта, готового то
ли рассмеяться, то ли язвительно оскалиться, то ли перекоситься  в  плаче.
Ногой он загородил дорогу Пруиту, а  Блума  толкнул  в  грудь  и  заставил
отступить.
   - Здесь хозяин я, - прорычал Старк. - Хотите, драться - идите на улицу.
А в столовой не позволю. В столовой едят, -  гордо  сказал  он.  -  Только
едят, и ничего больше. Тебе, Пруит, повезло, что кружка не разбилась. А то
в получку я бы у тебя вычел.
   Блум огляделся по сторонам. На лбу у него ярко горело красное пятно.
   - Что, выйдем? - спросил он.
   - Почему не выйти? Можно, - сказал Пруит.
   - Тогда чего стоишь? Испугался?  -  Блум  двинулся  к  двери,  на  ходу
расстегивая рубашку.
   Пруи