овать печеньем.-- Быстрым движением Митико смахнула слезы.-- Дайте четыре штуки. "Ясуко, верно, не рассердится, что я роскошничаю,-- подумала Митико.-- Ведь нельзя равнодушно смотреть на эту несчастную старуху..." 18 Окидзиме уже дважды предлагали бросить торговлю и заняться делами посущественнее. Его хотел привлечь в свои ряды местный "Союз японцев". Им нужен был человек, свободно владеющий китайским языком. Но Окидзима отказывался. Он не возражал против деятельности союза, направленной на скорейшее возвращение японцев на родину, но ему не улыбалось быть безропотной пешкой в руках финансовых заправил союза, заботящихся прежде всего о собственной выгоде. Если бы эти толстосумы пожертвовали собственными капиталами ради поддержки собратьев, он бы еще мог согласиться, а так... Другое предложение исходило от некоего господина Ното, до сих пор совершенно неизвестного Окидзиме. Явившись к нему домой, этот человек обстоятельно изложил Окидзиме свою идею создания демократической японской организации, призванной сотрудничать с городскими властями. Господину Ното для осуществления своих планов тоже был необходим человек, хорошо знающий китайский. Такая откровенность на Окидзиму произвела благоприятное впечатление. Оказывается, господин Ното прослужил всю войну в одной из фирм компании, где работал Окидзима, причем больше двух лет просидел в тюрьме. "Ловко! -- подумал Окидзима.-- Сидел и все же не остался без места. Значит, парень не промах". -- А вы считаете меня демократическим элементом? - с улыбкой спросил Окидзима. Господин Ното поспешил успокоить его: - А таким редискам больше доверия. - Редискам? - Да, к тем, кто лишь сверху красный. Я ведь знаю, за что вас перевели на маленький рудничок, а вашего приятеля отправили в солдаты. - Он-то, наверно, стал настоящим красным, а я действительно редиска. Но меня, очевидно, уже не переделаешь, вечно стою на перепутье. - Но ведь все японцы такие. Если подходить строго, надо брать только политзаключенных. Но это не годится! Нужно создать свою демократическую организацию, пробудить гражданское сознание японцев, а то все уже забыли, что это такое. А местные тузы только и ждут, когда сюда гоминдановцы пожалуют. Тогда русским придется убраться. А что изменится? Ничего. - А если начнется гражданская война, что тогда с японцами станет? -- спросил Окидзима. - Все будет зависеть от того, на чьей стороне они окажутся. - Выбирать-то смогут немногие, а остальные просто будут чего-то ждать. А что в том толку? Надо скорее вернуться на родину, вернуться во что бы то ни стало. По мне любая власть, только бы домой добраться. Вот и вся демократия! Окидзима с минуту помолчал, следя за выражением лица Ното. -- Я считаю, что не следует безоговорочно идти на поводу у масс. Но в городе только и ждут прихода гоминдановцев. Рассуждают просто: с красным Китаем и Советами договориться не так-то просто, а с чанкайшистами Япония в два счета поладит. Тогда, мол, и домой поедем. И вдруг при таких настроениях мы начинаем движение с других позиций! Что мы можем им дать -- призрачную надежду на скорый отъезд? А если дело не выгорит, тогда что? Предположим, нас кто-то поддержит. Японцы -- народ очень пассивный и идут туда, куда ветер дует. Но сколько может это длиться? Вы скажете, пока красный Китай удержит власть. Но если начнется гражданская война, город будет все время переходить из рук в руки. И каждый раз, когда его будут занимать гоминдановцы, нам придется бежать отсюда и возвращаться, когда Народная армия будет брать его обратно. Кто же станет с нами считаться? Мы только поставим себя в дурацкое положение. - Но ведь вы не отвергаете иную возможность? - Революция, милый, не справочник, чтоб открыть такую-то страницу и найти нужный ответ. Нам сейчас очень трудно, японцы ведь никогда не были в таком сложном положении. Прощаясь, Ното добавил: - Если все же надумаете что-либо предпринять, так уж лучше к нам, чем в "Союз японцев". Пока нас очень мало, мы даже своей газеты еще не имеем, но... - Во всяком случае,-- перебил собеседника Окидзима,-- я не забуду вашего предложения. "Будь на моем месте Кадзи, он без особых размышлений пошел бы за Ното",-- подумал Окидзима, поглощая вместе с Митико пирожки Нэгиити. Но Кадзи все-таки не так "запачкан", как он. Человек, участвовавший в качестве переводчика в карательных "чистках деревень", не может корчить из себя демократа. Конечно, нельзя без конца ставить в вину себе прошлое, но как утихомирить совесть? А что проку в том, что он себя постоянно гложет? И все-таки как можно забыть, что он перевел приказ и несчастный китаец был закопан живьем в землю, а сынишка под дулом винтовки утаптывал эту землю... Да, тут надо иметь стальные нервы. -- А вот Кадзи, пожалуй, купил своим поступком право называться человеком,-- словно самому себе сказал Окидзима.-- Он не стоял сложа руки, он действовал и потом тяжкой мукой искупил свою вину. Откуда было знать Окидзиме, что после этого Кадзи все время накапливал преступления? Сейчас Окидзима чувствовал между собой и Кадзи зияющую пропасть. -- Выходит, что нам не остается ничего другого, как заделаться уличными торговцами.-- Окидзима улыбнулся и добавил:-- Так что, берите меня в свою компанию. Митико понимала, что гнетет Окидзиму, и жалела его. Но она была рада, что Окидзима согласился торговать вместе с ними. Все-таки хорошо, когда рядом есть мужчина. С Окидзимой торговля пошла бойчее. Окидзима ничего не смыслил в кимоно, но зато он прекрасно знал китайский и пускался в такую болтовню, что покупатели китайцы диву давались. Так что на долю Митико и Ясуко оставалось только мило улыбаться. В те дни, когда выручка была приличной, все трое отправлялись кушать пирожки Нэгиити. Но беда всегда ходит невдалеке. И в этот день торговля шла хорошо, и никто не думал, что вот-вот разразится несчастье. 19 -- Почему вы так успешно торгуете, в чем секрет? -- поинтересовалась как-то стоявшая рядом с ними пожилая женщина. -- А в том, что со мной всегда две красавицы,-- улыбнулся Окидзима. Тут к ним подошел высокий мужчина в черном костюме и, взглянув на Митико, спросил: -- Узнаете? Митико не сразу вспомнила подошедшего человека. Это был доктор Се из Лаохулинской амбулатории, где она несколько месяцев работала после мобилизации Кадзи. - О, господин Се! -- с улыбкой воскликнул Окидзима. - Да, это я. А что, Кадзи вернулся? - Нет еще.-- Митико подняла глаза на Се.-- А вы, доктор, каким образом здесь оказались? - Да вот городские власти пригласили меня в здешнюю больницу. А не пойти ли нам куда-нибудь выпить чаю? - Вы идите,-- сказал Окидзима, обращаясь к женщинам,-- а я еще поторгую. - Да? -- Ясуко радостно улыбнулась. - Осталось всего два кимоно,-- сказала Митико.-- Вы уж постойте, а мы вас потом угостим пампушками. И обе женщины, взяв под руки Се, ушли. Не успели они скрыться из виду, как перед Окидзимой выросли три бойца из Отряда охраны общественного порядка. - Ты Окидзима? - Да. - Пошли. - А в чем дело? - Ты знаешь человека по имени Окадзаки? - Знаю. - Пошли. Надо кое-что выяснить. Окидзиму охватило тревожное предчувствие. Верно, Окадзаки задержан. Если по поводу того дела -- быстро не вернешься. Еще, чего доброго, привлекут за соучастие... Два непроданных кимоно Окидзима поручил женщине, торговавшей рядом с ними. -- Когда девушки придут, передайте, чтоб скоро меня не ждали. Когда Митико с Ясуко вернулись, этой женщины, разумеется, и след простыл, а стоявший на ее месте незнакомый мужчина сказал: - Пришли солдаты из Отряда охраны порядка и увели его. Кимоно он оставил здесь одной женщине... - А где эта женщина? - Не знаю, куда-то ушла. Митико и Ясуко поспешили в Управление охраны. -- Вы родные тех нехороших японцев? -- холодно осведомился человек в форме. По его строгому лицу можно было догадаться, что тут пустяками не занимаются... Женщина, которой Окидзима отдал кимоно, не показывалась три дня. На четвертый, когда ее наконец отыскали, она сослалась на болезнь. - Я болела и попросила одного знакомого передать вам кимоно. Но он не смог этого сделать и попросил кого-то еще... А тот куда-то исчез... - Не врите! У Ясуко было такое грозное лицо, что, казалось, вот-вот она влепит пощечину: -- Умнее ничего не могла придумать, даром три дня думала! Меня не касается, кто куда исчез. Изволь возместить стоимость! -- Ну, разумеется, я это сделаю... Но она этого не сделала. Изменилась жизнь, изменились люди. Теперь никто не мог поручиться за порядочность своего соотечественника. И пришлось Митико продать костюм Кадзи, чтобы вернуть стоимость одежды тем, у кого она взяла, эти кимоно на комиссию. Костюм Митико продала доктору Се; тому было неприятно покупать костюм Кадзи, но он догадался, что Митико находится в затруднительном положении. -- Я хотела попросить вас еще об одном,-- смущаясь, сказала Митико.-- Вот только не знаю, согласитесь ли вы. Старательно подбирая слова, Митико попросила Се попытаться освободить Окидзиму, а если это невозможно, хотя бы разузнать, что с ним. Се нахмурился. Он прямо заявил, что предпочитает но ввязываться в подобные дела, так как это может повредить его положению врача. - Боюсь, что всплыло дело на рудниках,-- грустно проговорила Митико.-- Если уж Окидзиму, имеющего косвенное к нему отношение, привлекут к ответственности, то Кадзи уж наверняка не простят. - Я врач и очень далек от подобных дел,-- улыбнулся Се,-- но, присмотревшись к жителям этого города, я увидел, что они очень строги к себе и довольно миролюбиво настроены к японцам, по крайней мере так мне показалось... А Кадзи нечего беспокоиться. Ведь он сделал тогда все, что мог. Даже женщины из "веселого заведения" это подтвердили. Митико почтительно склонила голову. Ей было приятно, что есть еще люди, которые относятся к Кадзи хорошо. Когда Митико собралась уходить, Се, замявшись, сказал: -- Может, вы согласитесь до возвращения Кадзи поработать в нашей больнице? У нас есть сестры-японки, так что устроить вас сестрой -- в моих силах. Время тревожное! Не сегодня-завтра начнется гражданская война, раненых будет много... Если вы будете помогать Народной армии, думаю, и Кадзи это одобрит, когда вернется. Митико слабо улыбнулась. -- Одобрит?.. "Вот если бы он когда-нибудь предстал передо мной так же неожиданно, как вы..." -- подумала Митико, но промолчала. 20 Окидзиму вызвали по другому делу. Окадзаки узнал один китаец, которого тот избил хлыстом в Лаохулине. Китаец уже прошел было мимо, но потом вернулся. -- Ты помнишь меня? Окадзаки, разумеется, не помнил. Мало ли кого он избивал, разве всех упомнишь? А теперь любой китаец мог вогнать его в дрожь. - Не помню,-- сказал Окадзаки, побледнев как мел. - Ты не помнишь, а я помню. Куда хлыст дел? Окадзаки лучше было бы молчать. Тогда он, может, отделался бы пощечиной или плевком в лицо, и дело с концом. Но Окадзаки подумал, что, случись с ним что-нибудь сейчас, жена и дети останутся на улице, и он с жалкой улыбкой протянул китайцу пачку сигарет и мешочек с орехами. Однако китайца, видно, возмутило то, что Окадзаки так дешево хочет отделаться от него. Он ударил его по рукам, орехи и сигареты полетели на землю. -- Ты по-другому заплатишь за свой хлыст! -- крикнул китаец. На беду у этого китайца оказался приятель в Управлении охраны общественного порядка. Китаец, может, просто хотел проучить Окадзаки, но колесо завертелось. В управлении, естественно, поинтересовались, не числятся ли за этим японцем и другие проступки, и китаец чистосердечно рассказал то, что он о нем знает. Тогда Окадзаки решил призвать на помощь Окидзиму, который к тому же превосходно говорил по-китайски. Когда Окидзиму привели, Окадзаки сидел на стуле, сжавжись в комок, и дрожал мелкой дрожью. За столом сидел китаец, по-видимому следователь. - Вы знаете этого человека? -- спросил китаец у Окидзимы. - Да. - И знаете, что он делал в Лаохулине? - Да, в самых общих чертах. - Знаете о его издевательствах над китайцами? - Конкретных фактов не помню. - Окидзима, спаси, -- умоляюще прошептал Окадзаки по-японски. Китаец сердито посмотрел на Окадзаки. -- А что, собственно, говорить? -- хмуро сказал Окидзима.-- Почти все японцы били китайцев, и сейчас мы расплачиваемся за это. Вот только сколько будем платить -- неизвестно. - А вы лично били китайских рабочих? Окидзима закрыл глаза и вспомнил Кадзи. - Как же вы оцениваете сейчас свое поведение? - Я в свое время поссорился из-за этого со своим хорошим другом. И уже тогда я понял, что был неправ. Но даже если бы меня и не сцапала жандармерия за потворство китайским рабочим, сейчас все равно пришлось бы держать ответ перед вами. - Этот человек,-- китаец показал подбородком на Окадзаки,-- настаивает на том, что бил не по своей воле, а по приказу. Он клянется, что ни разу не ударил по своей прихоти. Окидзима мысленно усмехнулся. В какое жалкое ничтожество превратился Окадзаки -- гроза рудника. Да, такие люди, пожалуй, виноваты больше всех... - Я не знаю, в чем вы его обвиняете,-- проговорил Окидзима.-- Скажу только одно: на его месте мог быть любой из нас. Смешно отрицать вину японцев перед вашим народом. Так что, если мне позволили торговать в городе, очевидно, можно и ему... - Как это? А если ему не позволим, выходит, и вам нельзя разрешить? -- рассмеялся следователь. Окидзима улыбнулся. - Это ваше дело. Как говорится, рыба, лежащая на кухне у повара, не спорит с ножом. - Нехорошая пословица. Наша цель не в том, чтобы наказывать людей. В это время в комнате появился еще один человек в форме и, подойдя к столу, что-то долго объяснял следователю. Тот слушал с невозмутимым лицом и только кивал головой. Потом он повернулся к Окадзаки и сказал: -- Вы обвиняетесь в зверском убийстве китайцев в Лаохулине. Мы вынуждены вас арестовать. Пожалуйста, переведите ему,-- обратился следователь к Окидзиме. Окадзаки, видно, чутьем понял внезапную перемену и побледнел как полотно. Взглянув на него, Окидзима пробурчал по-японски: -- Теперь юлить нечего. Это, наверно, то самое дело. Схватившись руками за стол, Окадзаки резко поднялся. Его белесые глаза забегали по комнате. -- Не я один! И ты, и Кадзи, все в этом виноваты. Окадзаки схватил за руку следователя и, показывая на Окидзиму, закричал: - Он тоже! Не я один! - Замолчи! -- крикнул Окидзима. Наступило молчание. Его нарушил голос следователя. - Вы только что заявили, что не помните конкретных фактов. Выходит, вы солгали? - Ну и что же? Выпуклые глаза Окидзимы тоже заерзали. Неужели это конец? Всплыл в памяти телефонный разговор с Кадзи, свидание с ним в жандармерии, перевод в заброшенный рудничок. Невеселые воспоминания... Ну что ж, этого надо было ожидать... Только бы не докопались до его участия в карательных операциях. Тогда крышка... -- Этот человек и я со своим другом стояли на противоположных позициях. Но тем не менее не могу не признать, что косвенно являюсь соучастником преступления... Теперь уже за обоими стояли охранники с винтовками. 21 В полутемной общей камере было нестерпимо душно от запаха грязных человеческих тел. Знакомый запах -- Окидзима много лет вдыхал его в бараках рудокопов, так что не страшно. В одном только была разница -- там, на рудниках, его величали господином или учителем, здесь же он был среди равных. На него молча уставились несколько пар мутных глаз. - Гляди, энтот, кажется, японец! - Наверно, мукой "промышлял". - За что его замели? - Не знаю, но нос дерет. - Пусть топает в угол. Нечего нам с японцем дружбу заводить. На этом приветствия кончились. Окидзима стоял, сесть было некуда. -- Да не торчи ты, как штык, приземлись куда-нибудь. Один низкорослый китаец подвинулся и примирительно сказал: - Коли попал сюда, так будь своим. - Эй, ты, пучеглазый! -- крикнул китаец, сидевший у двери.-- За что попал-то? - Торговал втихую вот этим. И Окидзима, озорно улыбнувшись, сжал кулак и отогнул большой палец и мизинец -- это был жест курильщика опиума. - Белым или черным? - И тем и другим. - Ну, теперь не скоро выйдешь. - Сам знаю... Окидзима вызывающе рассмеялся и посмотрел на решетчатое окошко. Бандиты и карманники, кажется, были несколько озадачены бойкостью и отменным китайским языком японца. -- Эй, новичок! -- окликнул кто-то Окидзиму.-- На допросах больше помалкивай, тяни. Надо выждать. Не сегодня-завтра гоминдановцы придут, а они опиум любят. Так что действуй с умом, может, и выйдешь. Вдруг в окованную железом дверь раздался стук. -- Тихо! Наступила тишина. Прислонившись спиной к стене, Окидзима сделал вид, что дремлет. Что сейчас делает Окадзаки, которого посадили в камеру напротив? Кто-кто, а он-то язык распустит -- начнет всех подряд топить. Хорошо, что Кадзи здесь нет. Пусть в Сибири набирается ума-разума. Там его лакированный автомобиль гуманиста потрясет по сибирским колдобинам, придется пересаживаться на вездеход... За стеной тюрьмы был, по-видимому, пустырь или спортивная площадка, оттуда доносились звонкие ребячьи голоса. Кто-то напевал: Сырому подземелью нужен свет лучистый, А народному Китаю -- непременно коммунисты. Окидзима поднял тяжелые веки. - Опять поет,-- протянул кто-то.-- Этой девке, видно, коммунисты по нраву. - Как думаешь,-- спросил сосед Окидзимы,-- гоминдановцы скоро придут? - А что, при них, думаешь, легче станет? - Еще бы, они частнику крылья не подрезают, а тут служи всему народу. -- Тогда, выходит, и тебе служат, ведь ты тоже народ. Камера затряслась от хохота, и тут снова стукнули по железной двери. - Кому трепаться охота, пусть треплется на суде! А до этого -- чтоб тихо! - А тот, за дверью, тоже народ? -- Вы, японцы, люди образованные, вы должны знать,-- снова заговорил сосед Окидзимы,-- могут Мао Цзе-дун и Чан Кай-ши поделить Китай пополам? - Вряд ли. А ты за раздел? Сосед кивнул. - И куда ж тогда подашься? - К Чан Кай-ши, конечно. - Почему? - Да кто же захочет стать нищим! Я вот работал, работал, накопил денег и отдал их в долг. А долг вовремя мне не вернули. Тогда я пошел в японскую полицию и забрал у должника дом и свинью. Такой договор был. Должник мой куда-то уехал. Прошло два года, и вот он сейчас вернулся и донес на меня. Меня забрали, обозвали кровопийцей и посадили, а дом тому вернули. Где же слыхано такое? И слова сказать нельзя, смотрят, как на злодея... - Тебя-то отпустят. - Ты думаешь? А дом вернут? - Ну, это вряд ли. Сосед недружелюбно посмотрел на Окидзиму. -- Если так, я отсюда никуда не пойду, пока не придут гоминдановцы. При них всем будет хорошо, тебя они тоже отпустят. Окидзима рассмеялся; каждый мерит жизнь своей меркой. Этот ждет гоминдановцев, на что-то надеется. А ему, Окидзиме, на что надеяться? Для него нет оправданий. Ну что ж, постараемся хоть на суде держаться с достоинством. А все-таки страшновато. Окидзиме вдруг опять захотелось услышать голос, певший за окном. В этой незатейливой песне слышалась какая-то надежда. Окидзима оторвал взгляд от окна и начал раздеваться. 22 На следующий день Окадзаки вызывали на допрос. Вернулся он примерно через час. На ходу он крикнул Окидзиме скороговоркой: -- Кажется, все обойдется. Я про тебя ничего плохого не сказал. Окидзиму вызвали на допрос на четвертый день. Ну, началось! Достоинство достоинством, а все-таки как хочется, чтобы все сошло с рук. Допрашивал его человек, одетый в штатское, с нежной, как у ребенка, кожей. Казалось, на его лице никогда не росло бороды. По тому, как к нему относились сослуживцы, можно было догадаться, что человек в штатском -- большая шишка. Работники управления называли его "товарищ Фан". - Кажется, вас зовут Окидзима? Правильно? Садитесь, пожалуйста,-- проговорил Фан на чистом японском языке. - Скажите, когда кто-нибудь из вверенных вам и господину Кадзи пленных в Лаохулине бежал, вас вызывали в жандармерию? - Да, вызывали. - И что вы предпринимали? - Да ничего. Кадзи, непосредственно отвечавший за пленных, старался, как мог, улучшить их жизнь. Я ему помогал, но результаты были мизерные. Побеги продолжались. - А как вы думаете, почему? - Они нам не доверяли. - И тогда вы перешли к карательным мерам? - Нет, что вы! Во всяком случае, Кадзи... - Не нет, а да. Нам это хорошо известно. И тут нечему удивляться. Господин Кадзи, кажется, был даже награжден за повышение производительности труда. Так ведь? - Да, так... - Вы же не будете утверждать, что старались увеличить добычу руды, надеясь на поражение Японии? Ваши производственные успехи, конечно, были для вас важнее, чем положение китайских пленных! Лицо Окидзимы стало багровым. Все, что подспудно копилось в душе, сейчас рвалось наружу. Он вспомнил свой разговор с Кадзи после капитуляции Италии. Многие японцы были уже тогда уверены в поражении, но многие еще надеялись... Но к чему оправдываться? Его не поймут... - Простите,-- сказал Окидзима, внезапно меняя тему разговора,-- это у вас след от пули? - Да. Своими ясными глазами Фан посмотрел на Окидзиму. - Вы долго были на фронте? - Да, долго. - В таком случае вам трудно будет понять...-- Окидзима тяжело вздохнул.-- Вам не понять, что мы были отщепенцами среди своих. Ваш путь не был таким противоречивым, поэтому вы сохранили чистоту души. И жизненная цель у вас не была связана с изменой родине. Больше того, она являлась оправданием вашей жизни. Потому вы и шли прямой дорогой. Мы же -- совсем другое дело. Мы могли иметь прекрасную цель, но почти всегда она была сопряжена для нас с большими жертвами. И это коверкало нас. - И все-таки я постараюсь понять вас,-- сказал Фан, постукивая карандашом по чистому листу бумаги.-- Но поймите и вы, что подобное объяснение не может служить оправданием военных преступлений. - А я и не собираюсь оправдываться. Просто боялся слишком лобового подхода с вашей стороны. - Хорошо, обещаю вам этого не делать. Однако факты неумолимы. И вот один из них: господин Кадзи отвечал за пленных, но поскольку они продолжали побеги, он решил в назидание другим... как это будет по-японски... сфабриковать побег, чтобы предать их в руки жандармов. Вы знали об этом? Окидзима посинел от бешенства. Так вот что имел в виду Окадзаки, говоря, что он про него ничего плохого не говорил. - Кто сочинил такую версию? Кадзи никогда этого не делал и даже в мыслях этого не имел. Бежавшие спецрабочие действительно были схвачены, но не мной и не Кадзи! - А кем же? - Этого я не буду говорить. - Хорошо. Арестовал пленных Окадзаки. Он считал, что они хотели бежать. И он готов отвечать за свой поступок. А вот вы хотите уйти от ответственности. Или вы можете доказать, что непричастны к передаче семи пленных жандармерии? - Да, докажу,-- резко ответил Окидзима.-- И тут же грустно улыбнулся.-- Нет, пожалуй, из этого ничего не выйдет. Прямой убийца, жандарм Ватараи, как я слышал, сразу после капитуляции скрылся... Фан кивнул. -- А директор рудника, эвакуировавшись сюда, говорят, подкупил кого-то и переправился с семьей в Корею. Фан опять кивнул. -- Директора же правления фирмы вы куда-то увезли как военного преступника. Вероятно, он казнен, а у трупов, как известно, показаний не снимают... Фан кивнул третий раз. -- Что касается Кадзи, то неизвестно, жив ли он. Я помню, что головы китайцам рубил еще один полицейский, но не имею представления, где он находится сейчас, и остались ли люди, знавшие его. А мы с Окадзаки не присутствовали при казни. Но можно ли верить показаниям китайцев, бывших там? Ведь ясно, на чьей они стороне, им абсолютно все равно, кто преступник -- я или Окадзаки. Так что придется нам тянуть жребий.-- Окидзима невесело усмехнулся. Он был уже готов к худшему и отдался на волю случая, дерзко уставившись на Фана. Черт с ним, пусть выносит любой приговор, только вряд ли осчастливит человечество такая китайская революция! -- По-вашему выходит, что мы с Кадзи спровоцировали побег, чтобы потом передать беглецов жандармерии. А на самом деле Кадзи хотел в ту ночь дать этим семерым возможность бежать, но не смог им помочь, потому что жена удержала его... Впрочем, зачем я вам это говорю, мне же нельзя верить! А в злосчастный день, когда тем троим отрубили голову, тот же Кадзи остановил казнь и спас оставшихся четверых. Но вы, наверно, и это сочтете ложью! А я, сообщник Кадзи, накануне расправы примчался сюда, в город, и умолял руководство фирмы вызволить арестованных. Тут спокойные глаза Фана бешено сверкнули. - С кем из руководства вы разговаривали? - С директором правления и... - С кем еще? - Не могу сказать. Не хочу впутывать этого человека, тем более что не уверен, был ли он против отмены казни. Вот так, господин следователь, но о чем нам еще разговаривать! - Вам необходимо все спокойно обдумать,-- в голосе Фана зазвучали жесткие нотки.-- У вас один путь оправдаться -- сказать, кто был против отмены казни. - Это ловушка для моего же блага? -- Окидзима вытер ладонью пот со лба.-- А вы подумали о том, что если бы даже руководство согласилось ходатайствовать перед жандармерией, казнь все же не была бы отменена? Вам лучше бы заняться крупными военными преступниками, а не такими сошками, как я. И потом, мне кажется, надо предоставить японцам самим разобраться, кто из них прав, а кто виноват... Фан недобро усмехнулся. -- Хорошо, на сегодня хватит, не собираюсь вытягивать из вас признаний. Спасибо. Окидзиму отвели в камеру. Несколько дней его не трогали. 23 В следующий раз его привели в другую комнату. За столом сидел китаец в штатском, а поодаль от него стояли Ното, доктор Се и Митико. Человек в штатском сказал: -- Вас берет на поруки товарищ Ното. Следствие еще не закончено, но мы вас освобождаем. Советую вам быть благоразумным, иначе вы подведете вашего поручителя... Окидзима почувствовал, как его скептицизм растворяется в лавине радости. - Я учту ваше предупреждение... Кстати, что сталось с Окадзаки? - Я лишь выполняю распоряжение товарища Фана, остальное мне неизвестно,-- сухо сказал работник управления. Но затем встал и, подойдя к Окидзиме, с улыбкой положил ему руку на плечо.-- Искренне поздравляю вас. Скажите спасибо товарищу Ното и доктору Се. Очень хорошо вовремя признать свои ошибки. Но признать мало, надо сделать выводы. Если будет время, милости просим в иностранный отдел Городского совета. И вы, товарищ Ното, заходите. Там и товарища Фана повидаете... Всего хорошего, до свиданья. Когда они вышли на улицу, Се направился по своим делам. Некоторое время все молчали. Потом Ното коротко сказал: - Ну как, будем работать вместе? - Видимо, придется.-- Окидзима широко улыбнулся.-- Как это у них называется -- китайское великодушие? Но вот вопрос: кто нам будет доверять?.. - Не будем забегать вперед,-- сказал Ното.-- Вот когда не выйдет, тогда ворчите, сколько угодно. - А действительно, попробуйте! -- Глаза Митико горячо заблестели.-- Ведь обидно прозябать в уличных торговцах. А вернется Кадзи, тогда что-нибудь еще придумаем. -- Хорошо, согласен. Ното одобрительно кивнул. -- Тогда завтра же отправляйтесь в Городской совет. Узнайте, как обстоят дела с продовольствием. А то всякое болтают. Ходят слухи, что все дороги перекрыты гоминдановцами и скоро начнется голод. А японцы ведь народ легковерный. И еще, если сможете, разузнайте подробнее о ходе гражданской войны. А я буду собирать средства на газету. Только бы разрешили, а там у нас пойдет... Ното сказал это так уверенно, словно издание японской газеты было делом уже решенным. - Вы знаете, мы сейчас как птицы, разучившиеся петь. А голоса-то у нас хорошие... Так давайте же подадим свой голос по всем правилам искусства! - А не найдется ли у вас,-- Митико замялась,-- какой-нибудь работы для женщины, ну хотя бы бумагу резать? - Для вас, Митико, обязательно найдется! - Нет, не мне, более деятельному человеку -- Ясуко. Я бы, конечно, тоже с удовольствием работала бы, но ведь у вас штат маленький, поэтому...-- Митико с улыбкой посмотрела на обоих мужчин.-- Поэтому я еще немного поработаю у доктора Се. Простившись с Ното, Окидзима и Митико пошли домой. - Если бы Кадзи был на моем месте... - Что тогда? -- спросила Митико. О, Кадзи знал бы, как поступить. А для Окидзимы все было покрыто туманом. "Разве не были вы восемь лет нашими врагами?" Окидзиме казалось, что китаец вот-вот задаст ему такой вопрос. Разве они когда-нибудь поверят японцам? А Кадзи всю душу вложил бы в это сотрудничество. Такая разница в восприятии объяснялась, верно, тем, что Окидзима, прежде всего, был скептиком. Не зная о судьбе друга, он считал, что жизнь покорежила его гораздо больше, чем Кадзи. А Митико еще никогда за последнее время не было так грустно и одновременно так радостно. Может быть, действительно Кадзи жив, попал в плен и там, в России, начнет новую жизнь, освободившись от всех противоречий. В ее ушах все звучали слова Ното и того китайца из управления, сказанные перед их уходом: "Ничего, попадет в Советский Союз и лет через шесть вернется настоящим человеком". Но шесть лет, шесть лет! Ведь это же равносильно вечности... 24 Заходящее солнце над далеким горизонтом казалось выпуклым. Пыль, поднимавшаяся с пересохшей земли, заволакивала его плотной завесой. Казалось, медно-красный, зловещий сгусток огня дышит... Усталое солнце, видимо, собиралось потухнуть лишь после того, как изможденные, запыленные люди оставят всякую надежду на освобождение. Их собрали возле кирпичного строения, у самого полотна узкоколейки. Пленных тут было уже человек пятьдесят. Конвоир жестами объяснил, что сегодня они будут ночевать здесь, а завтра их отправят в лагерь. Также жестами он объяснил, что кормить их будут завтра, а сегодня придется заснуть на голодный желудок. О побеге думать не надо, а то... и солдат голосом изобразил автоматную очередь. Потом конвоир ушел. - Странно, никого не осталось,-- сказал Комуку, подойдя к Кадзи.-- Или они считают, что и ноги наши разоружили? - Может, рискнем? -- спросил Наруто. - И не пытайтесь! -- сказал один из пленных, услышав их разговор.-- Из автоматов всех покосят. К тому же окрестные жители кругом предупреждены, сразу сцапают. - Вы издалека шли? -- спросил Комуку. - Издалека, но вразброд. Нас еще вчера поймали. - А кормили? -- забеспокоился Ямаура. - Пока нет. У нас с собой было немного гаоляна. Но ничего, как-нибудь все образуется. Взобравшись на насыпь, Кадзи огляделся. До станции и ближайших построек было довольно далеко. В густеющих сумерках начали зажигаться огни. Белыми точками виднелись будки стрелочников. Кадзи посмотрел в противоположную сторону -- там вдали белели палатки. Если все обмозговать как следует, может, побег и удастся. Не в таких передрягах бывали! Надо только рассчитать, сколько успеешь пройти до рассвета. Но на самом деле все было гораздо сложнее. Ноги совершенно одеревенели. Многодневные неудачи сковали волю. И дух и тело ослабли. А там, за горизонтом, где-то находится Митико. Так чего же ты стоишь? Иди! Но Кадзи не шевелился. - Что, друг, размышляешь, как убежать? -- спросил Кадзи их недавний собеседник. И нисколько не смущенный хмурым видом Кадзи, добавил: - Брось, говорю тебе. Или шлепнут, или сразу же поймают. А скорей всего шлепнут. Чего им с нами канителиться? - Так шлепнут же меня, а не тебя... - Это верно, но все же жалко, когда от дурости гибнут. - А лезть, куда не просят, по-твоему, умно? - Такой уж я по натуре,-- сказал солдат и засмеялся.-- Ведь из-за одного дурака могут все пострадать. Вчера, когда нас сюда пригнали, все тоже бежать хотели. А подумали и остались. В душе у нас пусто, понимаешь? Поостынь, через полчаса и ты раздумаешь. - Я уже, кажется, остыл,-- пробормотал Кадзи.-- Сам себя не узнаю! Словно кости из тела вынули! Это, наверно, потому, что свободу отняли. -- И винтовку! Кадзи вздохнул. -- А ведь, верно! Ты, парень, оказывается, с головой. А я совсем забыл о ней... Конечно, все дело в ней, ведь его винтовка, которую он бросил в колодец, была для него в последнее время всем. И вместе с ней он тогда швырнул в колодец самого себя. Вот тогда и наступил перелом. Свободного Кадзи, предводителя отряда, не стало. -- Согласен, бежать не стоит,-- Кадзи криво усмехнулся.-- Как тебя зовут? -- Кира. Кадзи посмотрел на юго-запад. По бледному небу все еще блуждало багряное зарево, в ту сторону он неустанно стремился, презирая опасность. - "О сердце, прекрати надеяться и верить..." - Бодлер? -- чуть слышно спросил Кира. - "Найди забвенье в сне младенца" -- так, кажется? - Не помню. Я запомнил другое: "Засни, как зверь в своей пещере". Десять лет назад прочел. Ничего тогда не понял, но понравилось страшно. А когда здесь оказался, понял... Вот я и буду спать, "как зверь в своей пещере"... Кадзи пошел к своим. - Что же будем делать, Кадзи? -- окликнул его Наруто.-- Ведь столько прошли, неужто зря? Неужели нас отсюда прямо в Сибирь? - Давай костер разожжем,-- с каменным лицом проговорил Кадзи.-- Хоть выспимся. А завтра видно будет. И Кадзи заснул с желанием никогда не просыпаться. Он словно провалился в небытие. 25 К вечеру следующего дня большой отряд пленных вышел на плоскогорье. На них налетел пронзительный осенний ветер. Среди голой степи тоскливо стояла брезентовая палатка. Возле нее чернел не то паровоз, не то паровой котел. Рыжий красноармеец, видно бывший за старшего, приказал всем раздеться. -- Пока будете мыться, и одежду всю пропарим. Душ -- это, конечно, хорошо, но каково стоять голым под пронзительным ветром! - Побыстрее! -- заорал переводчик. Кадзи заметил, что он улыбается, только когда говорит с охраной. - После мытья, наверно, на простыни положат! - А лагерь-то где? Ничего не видно! -- Вот увидите, сегодня мы будем спать иод крышей. Задние мешкали -- не раздевались, дожидаясь своей очереди. Солдат с автоматом поторапливал их: - Давай, давай! Поживее! - Как бы без штанов не остаться, когда одежду вытащат из котла,-- озабоченно сказал Комуку.-- Может, свяжем нашу одежду? Странное это было зрелище. Более ста мужчин, раздевшись донага, стояли под холодным ветром в ожидании своей очереди. - Вот бабы бы увидели! - А пленных баб тоже моют? - Глянуть бы! Но разговоры мигом прекращались, как только пленные попадали под душ. Вода была чуть теплой, врывавшийся в щели палатки ветер гладил голые тела леденящей рукой мертвеца. Стуча зубами от холода, Кадзи как можно суше вытер тело. Тут недолго и простудиться, невесело подумал он. Когда начали одеваться, тут и там стали раздаваться раздраженные голоса. Кое-кто удачно "перепутал" свою одежду с чужой, каждому хотелось захватить одежду получше. Благодаря предусмотрительности Комуку группа Кадзи не пострадала. Возможно, сейчас начинается самое трудное. Одевшись, Кадзи почувствовал, как в нем шевельнулось что-то такое, что было похоже на волю к борьбе. И все же это было совсем не то, что прежде. Их привели в лагерь. Никаких строений. Квадрат голой степи, окруженный проволочным заграждением. Тут размещалось несколько тысяч пленных. Были тут уже и свои старожилы. Они выделялись своим почти новым обмундированием. Это, как правило, были солдаты тыловых частей, а те, кто был на передовой и кому пришлось драться, бродили по лагерю в жалких лохмотьях, ежась от осеннего ветра. Вновь прибывшим выдали по краюхе черного хлеба и разрешили свободное передвижение по лагерю. В лагере было вырыто много неглубоких траншей. В траншеях разрешали спать. - Стужа какая,-- сказал Тэрада, стуча зубами.-- Интересно, сколько нас тут продержат? - А ты в Сибирь поскорее хочешь попасть? -- спросил Кадзи.-- Я туда не стремлюсь. Меня там никто не ждет. - Тэрада, ты обними Кадзи, а я обниму тебя,-- предложил Наруто,-- так теплей будет. Так и улеглись. Вдыхая запах земли, Кадзи пытался вспомнить Митико, но образ получился смутный, расплывчатый. Он странно переплетался с той коренастой женщиной из деревни. Кадзи вспомнил, как на прощанье она протянула ему и Тэраде по картофелине... Но я с тобой еще не прощаюсь, Митико, я пока жив. Где предел человеческих возможностей -- не знаю, но я пока терплю. Война научила меня терпеливости. За его спиной Тэрада что-то пробурчал. - Что ты? - Вам не холодно? Кадзи не ответил. Он чувствовал, как Тэраду бьет мелкая дрожь. -- Если куда-нибудь надумаете, я с вами... Тэрада весь трясся. Вот чертов душ! Не поворачиваясь, Кадзи сказал: -- Хорошо. Мы пойдем на юг, где тепло... 26 Потянулись скучные дни. Единственное, что можно было делать,-- это собирать сухую траву на топливо. Заботило тоже лишь одно -- когда и куда их увезут? Всякий раз, как выстраивались колонны для отправки, многие самовольно входили в них. Хотелось не только распроститься с этой голой холодной степью. Многие стремились уехать потому, что среди пленных ходили разные слухи. -- В южной Маньчжурии строятся укрепления, и кто примет участие в строительстве, тех домой отпустят раньше. Или: -- На Юге строятся тысячи домов для советских офицеров и их семей. Как только строительство закончится, всех участников строительства освободят. Однако Кадзи держался всегда в стороне. Многие его товарищи хотели уехать, но пока тоже не решались. - И чем все это кончится? -- спросил как-то Кира. - На твой вопрос и мудрец не ответит,-- усмехнулся Кадзи.-- Одно ясно: до зимы все рассосутся. Здесь от нас немного толку. - Это верно, рано или поздно куда-нибудь всех отправят. -- Вы как хотите, а я останусь здесь до тех пор, пока не объяснят, куда меня отправляют и зачем. Ведь война кончилась, зачем же из этого делать тайну? В тот день возле костра, у которого грелся Кадзи с друзьями, началось очередное формирование колонны. Один из красноармейцев с автоматом через плечо лениво бродил среди пленных; ему, видимо, было все равно, кто строится в колонну. Вдруг к Кадзи подошел Ямаура. - Ты не возражаешь, если я стану? - Зачем ты спрашиваешь? Иди, раз надумал. - На работах, говорят, кормят лучше. - Да, еда в лагере была не блестящая. На день выдавали по горсти зерна. Но все держались, потому что пока не работали. Однако с каждым днем становилось все холоднее. Даже Тэрада, обычно живой и жизнерадостный, после того как простудился, никак не мог поправиться. И вот Ямаура не выдержал. Услышав о том, что на работах кормят лучше, он решил уехать. -- Сними-ка фуражку,-- сказал Кадзи. Ямаура удивленно поднял брови, но фуражку снял. На виске у него розовел шрам. -- Зимой может разболеться, так что ты осторожнее... Кадзи отвернулся и уставился на огонь. Это он вытащил Ямауру на спине из боя. В болотных зарослях он всю ночь выхаживал стонавшего юношу, кормил его сладкой пастилой. И сюда его привел, но здесь удержать уже не мог. -- Спасибо вам за все,-- тихо проговорил Ямаура. Кадзи, не оборачиваясь, кивнул. Все молчали. Через несколько минут колонна тронулась. Кадзи поднялся и, ни к кому не обращаясь, сказал: -- Он ведь из колонистов; пожалуй, выживет... Но кто знает, какая карта ему достанется. - Испугался,-- пробасил Наруто,-- не мог до конца выдержать... - Вот вернется из России и мной еще будет командовать...-- Кадзи грустно улыбнулся. Ему очень хотелось посмотреть на уходившую колонну, но он не обернулся.-- Пойду травы нарву...-- И он ушел в степь. Кадзи лениво рвал траву... Кто он такой теперь? Пленный! Человек, потерявший и дом и родину. Но у него еще остается свобода мечтать о возвращении домой, и он живет этой мечтой. Вот он собирает траву, потом сжигает ее, чтобы согреться, чтобы не замерзнуть. Инстинкт самосохранения, не больше. Но он и укрывается этой травой, тогда спать теплее. Странно, что никто больше этого не делает. Все спят в обнимку. Если мерзнут, то поднимаются и разжигают костер. Как-нибудь само все образуется, что-нибудь да с ними сделают, будь что будет! Причем каждый считает себя на голову выше остальных и тем больше заносится, чем больше передряг выпало на его долю. А в конце концов нет-нет да и выходит из строя. И сейчас Кадзи вдруг понял это со всей отчетливостью. -- О сердце, прекрати надеяться и верить,-- вслух произнес Кадзи. Дальше он не стал вспоминать. Пусть читают Бодлера те, кто сидит у камина, попивая кофе. Кира -- законченный идиот. А еще мне поддакивал. А сам даже траву для костра не собирает. Кадзи вдруг показалось, что ему откуда-то улыбается Ван Тин-ли. "Вот и вы вместо бумаги пользуетесь травой. И на горстке гаоляна сидите. И все-таки разница большая: вы в советском плену, а я был в японском. Нам каждый день грозила смерть, а вы наверняка будете жить и работать". Что ж, хорошо. Он согласен. Но почему бы все-таки не объявить: "Отправляем вас туда-то, будете делать то-то, паек будет такой-то, в плену будете находиться столько-то. Ведь он же старался кое-что делать для таких, как Ван Тин-ли". Внезапно над его головой раздался окрик: -- Давай, давай! Белобрысый солдат приставил к его груди автомат. Кадзи случайно отошел от лагеря метров на триста. Общий смысл этого слова Кадзи понимал. Оно могло означать и "подойди сюда" и "проваливай отсюда". В данном случае оно, видимо, означало последнее. Кадзи огляделся. -- Ты не думай, я не хотел бежать,-- сказал он, но солдат его не понял.-- Переводчик говорил, что здесь можно траву рвать... Не опуская автомата, солдат еще раз крикнул: - Давай, давай! - Понял, ухожу. Кадзи повернулся. Ну что ж, если он переступил черту, почему нельзя взять немного в сторону? Конечно, он зря упрямится, но он хочет, чтобы с ним обращались как с человеком. Ведь с китайцами он обращался на руднике как с людьми! А тут сразу автомат... -- Хорошо, ухожу,-- пробурчал Кадзи. Ну что за дурацкое упрямство. В эту минуту солдат, верно, из озорства, прицелился в него. Кадзи отлично понимал, что его пугают, но на всякий случай все-таки бросился на землю. Болван! Еще смеется! Нет, не выдержит он плена, убежит. Кадзи медленно шел, подбирая по дороге пучки травы. Вдруг он увидел, как какой-то пленный подхватил несколько пучков и побежал. - Стой! -- крикнул Кадзи, догоняя вора.-- Ишь какой прыткий! - Ты о чем? О траве? -- делая наивное лицо, спросил пленный.-- Так почему ж не взять, если лежит на дороге? Откуда я мог знать, что она твоя? - Ладно, не знал... Лежали. потому, что я их связал. Давай сюда.-- И Кадзи протянул руку. Пленный бросил пучки на землю. - А ну подбери и дай мне! - Сам подберешь! На голову пленного обрушился кулак Кадзи. И вот два взрослых человека начали драку из-за нескольких пучков сухой травы... Сбежалось несколько человек, но никто не остановил дерущихся. Скука заедала, а это было хоть какое-то зрелище. Подбежавший Наруто хотел было расцепить дерущихся, но Кира его остановил. -- Брось. Пусть потешатся. Наруто встал поодаль, решив в случае необходимости помочь Кадзи. Наконец Кадзи удалось повалить своего противника на землю, и он несколько раз ударил его по лицу. Но драка измотала и Кадзи. Он поднялся, пошатываясь. - Запомни,-- сказал он, тяжело дыша,-- хамства не спущу. Тут эти фокусы брось. - Спасибо за представление,-- ухмыльнулся Кира.-- Очень мило. Хорошо, что ты хоть сильнее оказался... - Заткнись, поклонник Бодлера,-- буркнул Кадзи, подбирая траву.-- А ты, Наруто, сделай из травы постель Тэраде. И вообще давайте нарвем ее побольше. 27 Всего одну ночь пришлось поспать им в тепле, зарываясь в траву. Наутро всех должны были куда-то отправить. - Куда погонят-то? - А я почем знаю? - Говорят во Владивосток. А оттуда в Японию на пароходах. - Тоже скажешь! Чан Кай-ши и Малиновский, говорят, обменялись какими-то письмами, японских военнопленных решили передать Китаю. - Так, значит, в Пекин? - А в Сибирь не хочешь? - Говорят, гоминдановцы уже недалеко. -- Вот здорово! Может, все обойдется? -- Один черт! Домой-то не отправят... Когда переводчик Минагава проходил мимо, Кадзи спросил его: -- Куда идем? - Когда дойдешь -- узнаешь. Куда бы ни шли, все равно придется идти.-- Видно, Минагаве уже осточертели подобные вопросы.-- Я-то знаю, но говорить не положено -- приказ Москвы. - Вон оно что... Кадзи сжал губы. От "высочайших" приказов освободились, так теперь выполняй московские... - Что ты скрытничаешь! -- покосившись на Минагаву, пробасил Наруто.-- Мог бы сказать, если знаешь. - Ладно, хватит, ишь разговорился,-- раздраженно огрызнулся Минагава.-- Куда отправят, туда и потопаешь... И вот колонна двинулась. Впереди колонны шел советский офицер, по бокам -- человек десять конвоиров. Далеко растянувшись, колонна пылила по дороге, напоминая стадо овец. "Доблестной Квантунской армии" больше не существовало. Все слепо подчинялись судьбе. Может, в колонне были и социалисты, но и они шагали наравне со всеми. Тут всех объединяло одно слово -- пленные. Шли не на север, а на юг. Кое-кто обрадовался -- кажется, Сибирь их минует. Они не знали, что железная дорога, ведущая в Сибирь, начиналась на юге. Странно, но шагать в неизвестность налегке, оказывается, было труднее, чем идти к цели с полной выкладкой. Да и слабых было много. Одни страдали от поноса, другие болели простудой. То растягиваясь, то сжимаясь, колонна шла без остановок. Конвоиры шагали легко, а пленные едва волочили ноги. Ноги Тэрады стали заплетаться. На побледневшем лице выступил пот, рот широко раскрылся. Казалось, силы его вот-вот иссякнут. Вскоре он оказался в последних рядах. Еще несколько шагов -- и Тэрада, покачнувшись, упал на колени. -- Стой! -- крикнул Кадзи. Измученные люди, казалось, только и ждали этой команды. По рядам побежал крик: "Стой"! Хвост колонны остановился. Конвоиры, замыкавшие колонну, решили, что это приказ офицера. Один из них подбежал к голове колонны. Кадзи, занятый Тэрадой, не заметил, что дело принимает серьезный оборот. К хвосту колонны подошел офицер. Сразу было видно, что он сердит. -- Переводчик! К офицеру подбежал бледный Минагава. Он слушал офицера с вытянутым лицом. -- Офицер изволил сказать, что тот, кто без уважительных причин нарушает воинские порядки, будет наказан. Кто остановил колонну? Все молчали. Вдруг кто-то крикнул: - Сзади подали команду! - Если виновный не признается, будут наказаны все,-- сказал Минагава.-- Командир очень сердит, он сказал, что все будут работать три дня без пайка. - Ты ведь крикнул,-- обращаясь к Кадзи, сказал один пленный, стоявший впереди,-- чего ж молчишь? Из-за тебя все пострадают. Кадзи побледнел. Он сразу хотел признаться, но испугался. Он испугался гораздо сильнее, чем тогда, перед жандармом Ватараи. Но почему?.. Наконец он сделал шаг вперед и тихо сказал: - Это я крикнул первый. - Зачем? -- спросил офицер через переводчика. - Многие уже хотели отдохнуть, но я не думал, что вся колонна остановится,-- ответил Кадзи. - Когда нужно дать отдых, определяет командир, а подобное самоуправство расценивается как бунт. Кадзи показал рукой на дорогу. - Минагава, скажи ему, что он идет впереди и не видит, что делается в хвосте колонны. А тут столько ослабевших... - Вы забываете, что вы пленный,-- резко сказал командир.-- Вы знаете, что грозит пленному, если он подбивает людей на бунт? Может, извиниться? Сказать, что поступил легкомысленно? Если бы он знал русский язык, он непременно сказал бы это. Но объясняться с Минагавой ему было противно. -- Нет, не знаю... Минагава повернулся к Кадзи. -- Я попросил на первый раз простить тебя, но смотри, чтоб больше этого не повторялось! Офицер еще что-то сказал Минагаве и усмехнулся. Минагава закивая головой и рассмеялся. -- Командир говорит,-- сказал он,-- что фашистские самураи еще живы, а с ними необходимо решительно покончить. Это он говорит о тебе! Кадзи эти слова ударили как хлыстом. Все закружилось у него перед глазами. Офицер с Минагавой пошел вперед. Белобрысый солдат, что накануне задержал его с травой, выкрикнул какое-то ругательство. Колонна снова двинулась. Кадзи встал в ряд. Наклонившись к нему, Тэрада сказал: -- Вы меня простите, я постараюсь больше не падать. А в ушах Кадзи все звучали слова Минагавы. Фашистский самурай! Это он, Кадзи, самурай? Но почему все молчали? Сволочи! Готовы продать товарища! Ладно, это будет ему уроком. Теперь он будет действовать в одиночку. Но что он может сделать. - А мило сказано -- фашистский самурай! -- Это сказал Кира, оказавшийся в их ряду. -- Заткнись,-- отрубил Кадзи. 28 Огромный ангар -- это и есть лагерь для военнопленных. Пол устлан рисовой соломой, но даже в хлеву ее стелят больше. И все же люди ей радовались. И крыша есть и стены, а самое главное -- это не Сибирь. Недалеко расположен бывший целлюлозный завод, и пленным, вероятно, придется его демонтировать. Когда они окончат эту работу, их, может быть, и отправят в Сибирь. Но пока они в Маньчжурии. Может, тем временем состоятся японо-советские переговоры. Как хочется, чтобы это было так, ведь людям очень тяжело расставаться с надеждой. Паек был скудный: миска гаоляна. Иногда ломоть черного хлеба. На неделю чайная ложка соли и столько же сахара. Изредка давали по горстке махорки. Вот и все. Со снабжением, видно, дело обстояло плохо. Почти все пленные злились, но ворчи не ворчи -- злостью желудок не наполнить. И тогда стали тащить все, что можно. Работали по двенадцать часов, но работа была не тяжелая, да и улизнуть от работы было не так уж трудно. Демонтаж завода происходил неорганизованно. Укрывшись от глаз конвоиров, пленные часами грелись на солнышке, и это объяснялось вовсе не тем, что бывшие "императорские воины" не хотели работать на Советский Союз. Люди просто плохо питались и совсем обессилели. Но кое-кого лагерное начальство подкармливало. В основном подкармливали офицеров и унтер-офицеров, от них ждали помощи в руководстве пленными. Пленных офицеров было всего человек пятнадцать, унтер-офицеров -- около семидесяти. Самым старшим среди офицеров был майор Ногэ. Он и распоряжался всеми пленными, получая инструкции от белобрового русского лейтенанта. Таким образом, лагерь стал приобретать черты некой военной организации. Кадзи хмурился -- опять возрождается проклятая японская армия. Как-то на собрании пленных Ногэ сказал: -- С этого дня мне поручено руководство всеми работами по демонтажу. Нам всем пришлось испить горечь поражения, но помните: родина не погибла. Придет время, когда мы ступим на родную землю. Так что мужественно сносите все лишения и старайтесь сохранить здоровье, чтобы приблизить день возрождения родины. Пленные слушали, затаив дыхание. Горечь поражения они узнали на собственной шкуре. Но как они могут "приблизить день возрождения родины" -- этого никто не знал. Однако слова Ногэ о том, что придет время и они "ступят на родную землю", видно, всем были по душе. Потом Ногэ обрушился на пленных за их увиливание от работы. -- Все здесь распустились, обленились, а каков результат? Русские нас будут презирать! А ведь презрение для японца хуже смерти. Так вот теперь господа унтер-офицеры будут следить за работой солдат. Надо добиться доверия русских, и тогда я смогу разговаривать об улучшении условий для всех. А вы, господа унтер-офицеры, должны помнить, что являетесь нашей опорой везде и всегда. Понятно? Мы должны приложить все силы, чтобы добиться уважения со стороны русских. Возвращение на родину зависит от нашего усердия!.. И унтер-офицеры начали действовать. Однако уговорить солдат было трудно. Им на все было наплевать. А тут еще согласно какому-то международному соглашению офицеры питались сравнительно хорошо и ничего не делали. Это солдатам не нравилось. И хотя унтер-офицеры из кожи лезли вон, чтобы солдаты работали с огоньком, ничего у них не получалось. Группа Кадзи работала на складе. Мешки с серой, используемой для производства целлюлозы, грузились в вагоны, стоявшие на железнодорожной ветке, которая заходила на территорию завода. От склада до вагонов было далеко, и носить тяжелые мешки было не так-то просто. А тут еще в глаза лезла серная пыль и они все время слезились. Выполнив норму, все шли греться на солнышко, перевыполнять ее никому не хотелось... Лентяй Кира неизменно посмеивался над усердно работающим Кадзи. - Посмотрели бы на тебя сейчас твоя мать или жена. Уж очень у тебя трогательный вид, даже слезы навертываются. Верно, в Сибири пролезешь в активисты, чтоб одним из первых "ступить на родную землю". Подожди, скоро тебя заприметит Ногэ и будет всем ставить в пример. Но ты учти, что если и дальше будешь так надрываться,-- до Сибири не доедешь. А те, что прохлаждаются за твоей трудолюбивой спиной, как раз и выживут... - Себя, что ли, имеешь в виду? -- спросил Кадзи, подымая четвертый мешок.-- Все философствуешь, Кира! Скептика из себя строишь! Ты, Кира, лодырь от природы. Тебя лень скоро так засосет, что штаны спустить будет трудно. Ты скоро сам себе осточертеешь. Кадзи поднял мешок и пошел к вагону. А во имя чего он работает? Конечно, смотреть на бездельника Киру противно, но почему все-таки он сам работает, несмотря на голодуху? Кадзи не смог себе ответить. Но уж, конечно, не для того, чтобы первым "ступить на родную землю". Нет, теперь ему все равно. Да если разобраться, то и родины-то в обычном смысле у него нет, есть только его народ, который связан с ним общим страданием. И прежде чем "возрождать родину", надо бы позаботиться о собственной жизни. Это желание таилось где-то глубоко внутри и нисколько не влияло на его усердие в работе. Нет, просто тяжелая физическая работа приносила ему какое-то духовное облегчение. И, конечно же, он работает так вовсе не потому, что хочет помочь социалистической стране. Эта страна как огромная преобразующая сила существовала в его сознании как-то отдельно от всего. Да, эта страна избавила людей, подобных Кадзи, от оков милитаризма. После того как новобранец Кадзи говорил с Синдзе о побеге, эта страна долгое время была для него как бы маяком. Но оказалось, что та Россия, о которой он мечтал, и та, пленным которой он стал,-- две разные вещи. Этой второй России он принадлежал как орудие труда, после того как в осенней степи после душа определили его физически пригодным для работы. Разумеется, он должен понести наказание за военные преступления Японии, поскольку он принадлежит к японской нации, но душа Кадзи требовала справедливости, а ее он пока еще не видел. Но тогда зачем же так надрываться в работе? Не в искупление же вины Японии! И не из страха! Своих конвоиров Кадзи вовсе не боится. Просто его энергичная натура не терпит безделья, и к тому же труд дает забвение от тягостных дум. Спотыкаясь, Кадзи добрел до вагона. А это пока всего четвертый мешок. Видно, он стал сдавать. Во рту было сухо, перед глазами плыли огненные круги. Опустив мешок на землю, Кадзи присел отдохнуть. К нему подошел Наруто. Этот великан тоже задыхался, его глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит. Наруто сбросил свой мешок на землю. - Проголодался -- мочи нет,-- прохрипел он, глядя воспаленными глазами на вагоны. - Я тоже,-- Кадзи слабо улыбнулся. Было время обеда, но пленные ели лишь два раза в день -- утром и вечером. И то один гаолян. - Давай хоть с этими мешками разделаемся. - Давай. Кадзи помог Наруто взвалить мешок на спину. - А со своим-то справишься? - Попробую. Ведь я на десять лет моложе тебя. Но он не справился, выше пояса не поднял. На лбу выступил холодный пот. Он натужился еще, но вдруг пошатнулся и упал. Э, черт! Если, так пойдет дальше, он не выдержит. Советский солдат, увидев, что Кадзи упал, спрыгнул с вагона, подошел к нему и с улыбкой что-то сказал. Потом он подмигнул Кадзи, словно говоря: "А ты отдыхай",-- и с поразительной легкостью вскинул мешок себе на плечи. Кадзи видел, как солдат играючи складывает мешки в вагон. Глядя на Кадзи и Наруто, солдат жестами объяснил, что наступил обеденный перерыв и надо "кушать". Он, видимо, не знал, что пленным обед не полагается. -- Нет кушать,-- печально улыбаясь, сказал Наруто. Солдат удивленно развел руками, как бы говоря: "Как жаль, с удовольствием дал бы вам что-нибудь, но сейчас ничего нет". Потом он энергично стал объяснять жестами: "Отдохните, а потом приходите. Ребята что-нибудь принесут, и тогда я вам дам. Поняли?" Наруто и Кадзи переглянулись и сошли с насыпи. - Как, придем? -- спросил Наруто. - Не стоит. Если бы сейчас! - А может, он и в правду что-нибудь даст... Кадзи не ответил, но у него стало тепло на душе. Все-таки это было проявление человечности со стороны советских солдат. И все же в этот обеденный перерыв они поели. Вот как это случилось. Кадзи и Наруто шли по пустырю, высматривая укромное место для отдыха. В небольшой выемке они заметили толпу пленных, стоявшую кругом. Подойдя ближе, они увидели обедающих советских солдат, окруженных пленными. В руках у пленных были пустые консервные банки. Все внимание пленных было сосредоточено на мисках солдат. Пленные ждали, что, может быть, им что-нибудь перепадет. Брось сейчас кто-нибудь из солдат кусок хлеба или картофелину, началась бы драка. - Пошли, Наруто. Противно! -- сказал Кадзи и потянул товарища за рукав. Он знал, что если задержится здесь еще на минуту, то тоже вопьется глазами в чью-нибудь миску. - Видел бы это Ямада! Вот чем кончила Квантунская армия! - А что поделаешь... Посмотрела бы жена сейчас на меня -- расплакалась бы.-- Наруто тяжело вздохнул.-- Я хоть простой плотник, но жил хорошо, а сейчас вот слюни глотал, думал, может, и мне перепадет... - И мне показалось, что жена на меня смотрит,-- ответил Кадзи. Господи, как он опустился. Может, Митико осудила бы его за жадность, но что поделаешь, это жизнь... Скоро и он будет вот так стоять с жестянкой в руках... "Нет, он бы не смог так стоять. Скорее по помойкам бы стал бродить... Да, Митико, сейчас я думаю не о тебе, а о заплесневелой картофелине... Ведь на помойке можно кое-что найти..." Кадзи и Наруто побрели дальше. У небольшого барака один солдат и три русские женщины в солдатской форме строгали доски. Здесь пленных не было -- наверно, потому, что едой тут и не пахло. Солдат, видно, был плотником, женщины работали под его началом. Кадзи уставился на обтянутые брюками крутые бедра одной из женщин. Ее упитанное, крепко сбитое тело вызывало, как ни странно, чувство зависти. Плотник Наруто смотрел на их работу с профессиональным интересом. - Народ мы разный, а с лесом орудуем, оказывается, одинаково. А Кадзи, не отрываясь, смотрел на женщину. Такой крутобедрой японки не встретишь по всей Японии. Но вот работавших окликнули из барака. Они бросили работать. Крутобедрая женщина выпрямилась и, отерев пот со лба, посмотрела на Наруто и Кадзи. У нее было молодое краснощекое лицо. Сначала женщина удивленно посмотрела на японцев, потом улыбнулась, обнажив крупные белые зубы. Она крикнула что-то людям, сидевшим в бараке. Голос у нее был настолько мелодичный и чистый, что в груди Кадзи что-то дрогнуло. Почему его так взволновал этот голос? Может, потому, что он был сейчас придавлен одиночеством? -- Драсте...-- еле слышно пробормотал Кадзи по-русски.-- Разреши на тебя поглядеть, девушка. Один вид твой радует глаз. Ты живешь и излучаешь жизнь. Как бы я хотел быть таким... Женщина еще раз улыбнулась и исчезла в бараке. Тут же из барака вышли все три женщины, неся в руках огромные миски с рисовой кашей. Видно, зажаренная на масле, она была покрыта сверху золотистой корочкой. Дальше здесь оставаться нельзя, надо уходить, а то... Но глаза Кадзи уже не могли оторваться от рисовой каши. Кадзи с силой потянул за рукав Наруто, который тоже оцепенел, впившись взглядом в кашу. Но как только они повернулись спиной, женщина окликнула их. Большим половником она зачерпнула из миски кашу и жестом пригласила японцев поесть. Наруто посмотрел на Кадзи, тот замер в нерешительности. Это промедление стоило им обеда -- к женщинам уже бежало несколько пленных. Наруто не успел сделать и шага, как орава пленных налетела, словно воронье. Женщина подняла половник, как бы защищаясь от набежавших, и что-то крикнула. "Не вам, не вам", хотя совершенно не обязательно она должна была дать кашу именно Кадзи и Наруто. Наконец ей, видно, надоела эта канитель, и она уже хотела бросить половник каши в одну из протянутых консервных банок, но тут кто-то подставил руку и рисовый комок упал на землю. Началась свалка. -- Вот дьяволы,-- выругался вышедший из барака солдат и, погрозив кулаком, крикнул: -- А ну, мотай отсюда! Все кончилось, пленные разошлись. Кадзи шел, чувствуя себя последним идиотом. -- Наверно, я, Наруто, уже того... спятил... Кадзи как-то сразу сник. Тут была виновата и крутобедрая женщина, и мечта о свободе, вызванная ею, и многое другое, чем он не мог поделиться с Наруто. -- Черти голоштанные! -- пробурчал Наруто.-- Ни чести, ни совести! Ноги сами несли их в сторону железнодорожной ветки. - Может, пойдем к тому вагону? -- спросил Наруто. - Не стоит. Опять ни с чем уйдем. Вагонов стояло много. Советские солдаты отдыхали, никто не появлялся. Наруто и Кадзи улеглись между рельсами на землю. Если и поспать немного -- не беда, никто их здесь не найдет. - Вот это да! -- воскликнул Наруто.- Погляди, Кадзи, все вагоны полные. И чего тут нет! Ну, машины -- я понимаю, Но старую жесть с крыши зачем? Неужто они такие бедные? - Война с Германией, верно, здорово их подкосила. Во всем нехватка,-- задумчиво проговорил Кадзи, глядя на стиснутое вагонами небо.-- Но мне нравится их простота, у них нет ложной гордости. Сами о себе заботятся, ведь им не на кого надеяться. Кадзи внезапно умолк. Действительно, к чему эти разговоры. Океан шумит над ними, а они валяются на его темном дне... Но сколько на небо ни смотри -- ничего не изменится. И оставят ли его здесь или погонят в Сибирь -- все равно Митико будет бесконечно далека, как и сейчас. Норовистая кобыла -- жизнь сбросила их наземь как раз в тот момент, когда они пытались ухватиться за ее хвост. -- Я, знаешь, Наруто, что подумал? С завтрашнего дня один из нас, сказавшись больным, не будет выходить на работу. Ведь вокруг лагеря много советских палаток, так что можно найти объедки. Увидишь что-нибудь съестное -- бери без разбору, хоть ботву морковную. С крупой ее сварим, иначе ноги протянем и зиму не одолеем. Уж если мы с тобой сдаем, каково остальным? - Да, нужно выжить, выжить наперекор всему. Выжить и снова стать свободным. Кадзи с силой ударил кулаком по земле. -- А каша, наверно, вкусная была... Но рассчитывать на подачки нам нельзя. Кадзи было приятно думать, что та женщина в военных брюках хотела дать кашу именно ему, а не кому-нибудь еще. От этого сознания как-то сладко щемило в груди. -- Сегодня нам один раз улыбнулся ангел...-- Кадзи как-то неестественно рассмеялся. В одном вагоне вдруг открылась дверь. В проеме появился огромный детина. Увидев двух пленных, он усмехнулся. Затем величественно расставил ноги и стал мочиться. Он скрылся в вагоне, но через секунду опять появился и протянул Кадзи прямоугольный черный предмет. Кадзи взял и не поверил своим глазам -- в руках он держал целую буханку хлеба. Детина мигнул, давая понять, чтобы хлеб они спрятали под куртку, потом еще раз мигнул -- с богом, мол. -- Спасибо,-- сказал Кадзи по-русски. От этой буханки под курткой сразу стало теплее.-- Пойдем, Наруто. То-то наши обрадуются... И они понеслись, словно на крыльях. 29 С этого дня в группе Кадзи кто-нибудь оставался в ангаре, сказавшись больным. Конвоир смотрел на это сквозь пальцы, но унтер-офицер из пленных был дотошный. Перед выходом на работу он производил перекличку, но солдатам на первых порах удавалось его обманывать. Кадзи почти всегда оставлял "по болезни" Тэраду. Юноша действительно здорово ослаб, но чтоб не было нареканий среди своих, Тэраде поручался сбор объедков. Тэрада бродил вокруг советских палаток, подбирал картофельные очистки, кочерыжки, хлебные корки. Теперь, возвращаясь с работы, группа Кадзи получала "дополнительный паек". Естественно, настроение у всех поднялось. У Тэрады от ежедневного промывания "добычи" руки обветрились и огрубели, но он гордился своей работой -- ведь он кормил пятнадцать мужчин. Глядя при свете костра на руки Тэрады, Кадзи вспомнил, как доставалось ему, когда он был новобранцем. Но варварские порядки казармы казались ему теперь совершенно безобидными. А почему? Наверно, потому, что в ту пору он был сильным, выносливым, а теперь он совершенно обессилел. Кадзи жил только прошлым и настоящим, о будущем он старался не думать. - А ведь приготовить все это -- тоже дело нелегкое! Тэрада взглянул на свои потрескавшиеся руки и рассмеялся. - Когда вода попадает в ранки, здорово больно. Но как соберешь все и промоешь -- на душе становится легче. Думаю, сегодня опять все будут сыты. А в армии я ни о чем не думал. Если приказывали -- подчинялся, вот и все. Помните, Кадзи, как накануне боя я на вас накинулся? - Помню. - Вы тогда меня дураком назвали. А я думал: пусть дурак, но зато не изменник. Вы тогда сказали, что погибнуть в такой войне -- это значит умереть собачьей смертью. Помните? Я часто вспоминаю ваши слова. Вы оказались правы. И пусть мы в плену, но ведь все-таки мы живые. Теперь я узнал цепу жизни. Я ведь в армию прямо из школы попал. Что я в жизни смыслил? Сейчас я только и начинаю жить. И пусть мы на дне и дальше катиться некуда, но на сердце все равно легко. Жизнь начинается отсюда. Надо только не распускаться, тогда обязательно все будет хорошо. Кадзи молчал и про себя улыбался. Этот мальчик, сам о том не догадываясь, учил его. Учил ясному и простому пониманию жизни. Действительно, отсюда начинается новая жизнь. Как верно сказано! - Сегодня, малыш, ты что-то разболтался,-- бросил Кира, уплетая сваренную картофельную шелуху.-- Те, что при кухне, всегда много болтают. И в армии так же было. - Если вам не нравится моя работа, давайте поменяемся,-- надулся Тэрада.-- Хоть с завтрашнего дня оставайтесь "при кухне". - Да плюнь ты на него! -- сказал Кадзи.-- Ты что, не знаешь Киру? Всегда язвит, уж такая у него привычка! - Скверная привычка! -- Тэрада разозлился не на шутку.-- Что ж, по-вашему, мне легче всех? Он хотел сказать что-то еще, но тут вдруг у советских палаток грянула песня. Это пели красноармейцы. Они пели удивительно хорошо. И дело было не только в звонких, сильных голосах. Советские солдаты пели на редкость проникновенно. Часто протяжную мелодию песни венчал мужественный, торжественный припев. Казалось, они пели о том, какой тяжелой ценой досталась им победа, а может, тосковали по родине, провожая минувший день, и перекидывали радужный мост к завтрашнему. Когда песня стихла, пленные у костра долго молчали. Каждый думал о своем. -- Верно, у них есть что-то, о чем хочется петь,-- сказал Кадзи, отходя от жестяной стены ангара, к которой прислонился спиной.-- Что-то кроме еды, сна, службы... Почему их песни так отличаются от японских военных песен? У нас все были марши да спортивные песни или эти модные, от которых уши вянут. А когда слушаешь их песни, невольно думаешь: какие хорошие ребята... Да, они хорошие -- и тот, что целился в Кадзи, желая его припугнуть, и тот, что дал кому-то пинка в колонне. Оба они, наверно, пели сейчас эту песню. Понемногу люди стали расходиться. Костер начал затухать, а подбрасывать траву было лень. Оставалось только укладываться спать. Затаптывая костер, Тэрада сказал: - Я смотрю, и в других группах стали нам подражать. - С "больными", что ли? А как же иначе? - Беда в том, что очень много развелось таких, как я. Унтер с конвоиром заприметили остающихся и отправляют всех в больницу. Пока я, правда, убегаю... - А тебе бы хорошо в больнице отлежаться. - Нет! И если положат -- сбегу. А сегодня на работу, знаете, кто выгонял? - Кто? - Кирихара, кажется. Кадзи вздрогнул. - Кирихара? Но как он сюда попал? Впрочем, если они отмахали такой путь, ничего удивительного нет в том, что и тот сюда попал. Плохой он человек, еще напакостит. Тэраду не на шутку тревожило возможное столкновение Кадзи с Кирихарой. Ведь здесь та же армия, а Кирихара -- унтер. Советское начальство признает их старшинство. -- Не бойся,-- успокоил Тэраду Наруто.-- Что он может нам здесь сделать? Кадзи молча смотрел в темноту. Он никак не думал, что может еще встретиться с Кирихарой. -- Значит, выбился в начальники. Русским, конечно, невдомек, что он вытворял... 30 На следующее утро, еще затемно, половину пленных повели на станцию. Сказали, что переводят на другой объект. Но все решили, что их везут в Сибирь. Оставшиеся, разумеется, радовались, но и беспокоились. А вдруг их отошлют куда-нибудь еще подальше? Впрочем, чего гадать, надо покорно ждать. Кадзи даже хотелось уже уехать. Страшен ведь только первый шаг, а потом, может, станет легче. Ведь что ни говори, там социалистическая страна, и почему бы Кадзи не жить в конце концов там, куда уже послали десятки тысяч его сородичей? Даже интересно на деле убедиться, был ли прав Синдзе. В это утро Кадзи видел, как к одной из палаток красноармеец привел быка. Он подозвал Тэраду и Наруто. - Сегодня вы оставайтесь двое. Ты обычно туда ходишь? -- Кадзи показал на палатку, где скрылся солдат. - Иногда и туда, но только не прямиком, в обход хожу... - Этого быка они, верно, сегодня, разделают. Так вы попросите внутренности. Возьмите мешок, тащить много придется. Наруто шмыгнул носом и улыбнулся. - Одних кишок сколько будет! - Ну, действуйте, только осторожно. "Этот бык нам -- как божий дар! -- подумал Кадзи.-- Сколько времени мяса не ели!" Сегодня все собирались на работу как-то неохотно, только что большая группа пленных была отправлена в Советский Союз. Тихий, добродушный унтер, который командовал группой Кадзи, тоже уехал. К Кадзи подошел молодой японский офицер в летном комбинезоне. - Ваша группа в сборе? - Так точно,-- ответил Кадзи, стоявший впереди. -- Отправляйтесь немедленно, а то русские ворчать будут. Пленные нестройно зашагали на работу. Кадзи работал добросовестно. -- Нажимай, ребята,-- вечером особый паек получите. - А я-то думал, что без унтера нам легче будет! Но оказывается, тут свой унтер нашелся,-- съязвил Кира.-- Ты брось нас подстегивать! -- Кира чувствовал, что его многие поддержат.-- Ты сам хоть из кожи лезь вон, а нас оставь в покое. - И все-таки так не пойдет,-- твердо сказал Кадзи.-- Помнишь, что ты сам говорил: если один убежит, все будут отвечать. Так вот, если хоть один будет увиливать от работы, пострадают все и "по болезни" никого уже оставлять будет нельзя. - А что за особый паек будет? - Жиры и белки. На целую неделю запасемся. Нажимай веселей! Большинство принялось за работу старательно. Кадзи все еще верили, он никогда не обещал зря. Но зато к перерыву все так вымотались, что, когда прогудел гудок, возвещающий его конец, никто даже с места не сдвинулся. Да, трудно заставить этих ребят работать. Их ничем не проймешь. Да и во имя чего им стараться? Вины за собою они не чувствуют. Но почему он, Кадзи, должен беспокоиться о всех? К черту! Он будет жить сам по себе и отвечать только за свои поступки. Так будет спокойнее. И Кадзи молча принялся за работу. К Кадзи подошел тот самый офицер в комбинезоне, что утром направлял их на работу. Солдаты сделали вид, что его не замечают. Офицер досадливо поморщился. Какие были солдаты, а сейчас... Раньше, он только бы показался, сразу же кто-нибудь крикнул бы: "Смирно!" И все стали бы навытяжку! - Ты что делаешь? -- спросил офицер Кадзи. Кадзи в это время высыпал из мешка серу на землю. - Хочу одежду из него себе сделать,-- нехотя ответил Кадзи. - А если русские тебя накроют? - Когда накроют, тогда и поговорим. Ведь мы в летней форме еще щеголяем. А ночью уже холодно. Вам, конечно, нас не понять. Ведь вам мешок ни к чему... Офицер пропустил мимо ушей колкость Кадзи. - Ты меня неправильно понял. Тебя могут обвинить в воровстве. Неужели ты хочешь, чтобы японцев считали ворами? - Что вы ко мне пристали? Мне некогда думать о таких вещах, когда через неделю снег выпадет. Кадзи аккуратно сложил мешок и положил на пол. -- Этот мешок мне и брюки и куртку заменит. А если начнутся холода, еще один надену. Или нам собираются выдать теплую одежду? Офицер ничего не сказал и ушел. Кадзи развернул мешок. Ну вот, разрезать его снизу -- и юбка выйдет, а прорезать по бокам дыры -- и куртка получится. Можно веревкой подпоясаться. В общем настоящий нищий... Кадзи решил забрать еще два мешка, чтобы одеть таким образом и Тэраду. Да мешки и на постель сгодятся. Все должно быть направлено на то, чтобы выжить. Он не станет сидеть сложа руки и дожидаться смерти. Вечером в ангаре их поджидал Тэрада, приготовивший густое, жирное варево. Кадзи заметил, что Наруто с ним нет. Прежде чем он успел спросить, Тэрада сказал: -- Все-таки я оказался прав, то был Кирихара. Кадзи нахмурился. -- Он утром стал выгонять "больных" на работу. Я спрятался, а Наруто попался, но идти на работу не захотел, сказался больным. Его направили в больницу. Он до сих пор еще не приходил. Как вы думаете, что с ним? Тэраде до сих пор удавалось не ходить на работу. Надо было только вовремя спрятаться, а потом можно было гулять хоть весь день -- советские солдаты никогда не придирались. -- Наруто не ребенок, выкрутится как-нибудь,-- сказал Кадзи, но его тоже охватило беспокойство. Если здесь будет заправлять Кирихара, надо смотреть в оба. Ведь это законченный подлец. И холуй по натуре, с него взятки гладки. Все с аппетитом ели жирный суп, одному Кадзи было не до еды. Тревожные мысли не оставляли его. За железной стеной ангара послышался топот. Это, верно, возвращалась с работы соседняя группа. Несколько человек подошли к группе Кадзи. -- Кажется, здесь...-- Зажегся карманный фонарик. В говорившем Кадзи сразу узнал Кирихару. Сознавая преимущество своего положения, Кирихара криво усмехался. - Смотри, свиделись-таки, а я тебя все время искал, приятель,-- процедил он. - А мне на твою рожу и смотреть не хочется.-- Кадзи уже знал, что ему делать. Сейчас он сразу же затеет с Кирихарой скандал.-- И как это такой бандит в советском лагере оказался? Но Кирихара лишь самодовольно ухмыльнулся. - Благодаря тебе я тогда на другой же день в плен попал. А голова, знаешь, всегда выручит. Надо только уметь ею пользоваться. Здесь я уже давно хожу в активистах, не то что ты. - А где Фукумото и Хикида? - Уехали.-- Кирихара рассмеялся.-- Так ты в этой группе за старшего, что ли? Кирихара по очереди оглядел всех и посмотрел на бачок с супом. -- Ну, пока.-- И уже у выхода добавил:--Теперь берегись, дружок... Кадзи прислушался к его удалявшимся шагам. Ему казалось, что Кирихара уходит как-то медленно, степенно, будто начальник какой. Снова их столкнула судьба, и Кадзи подумал: "Пока этого мерзавца не разоблачат, мне сдавать нельзя!" 31 Через несколько дней наступили холода. Замерзшая земля поскрипывала под ногами. В полдень снова потеплело, но настоящая стужа была уже не за горами. Как-то в обеденный перерыв Ногэ вызвал к себе Кадзи. Вместе с несколькими офицерами он грелся на штабелях леса. - Вот что я хочу вам сказать: говорят, что вы сами хорошо работаете, но покрываете саботажников. - Не саботажников. Я оставляю в ангаре больных, я вынужден это делать. - Это все равно, советские офицеры возмущены вашим поведением. Конечно, с наступлением холодов больных стало больше, но это мало кого беспокоит. Они злятся, что пленные работают спустя рукава, а демонтаж надо кончить до зимы. Я уже получил выговор. Какой-то безусый молокосос -- он мне в сыновья годится -- накричал на меня. Да еще пугает, говорит, что если здесь мы не справимся, то не в Сибирь, а на Крайний Север всех сошлют, а оттуда вряд ли кто вернется... Там советские лагеря для заключенных. Но черт с ним, с молокососом, но надо же подумать о всех вас. Кадзи слушал с каменным лицом. - Что вы скажете? -- спросил Ногэ. - Что мне говорить? Я человек маленький,-- спокойно ответил Кадзи.-- Я не занимаюсь распределением пленных и не руковожу работами. Не знаю, почему вы именно меня вызвали. - Потому что ты потворствуешь саботажникам. - А этого нельзя делать, чтобы избежать Крайнего Севера, так, что ли? Кадзи невесело рассмеялся. - Вам, кажется, приятно всем противоречить. Это вы ведь нагрубили лейтенанту Нагануме, когда он вам предлагал не брать мешки? - Вы ошибаетесь. К этому меня вынуждает необходимость. Я, например, никак не могу считать наш паек достаточным, но мирюсь с этим. Утешаю себя тем, что иным паек просто не может быть. Вот вы наше непосредственное начальство, поскольку сейчас советское командование сохранило здесь деление на чины и ранги. Скажите, вы можете гарантировать нам человеческие условия? - Вы забываете, что я тоже пленный...-- Ногэ нахмурился. Из-за таких вот молодчиков будешь вечно нарываться на неприятности. А придраться к ним трудно, они работают на совесть. Если бы Кадзи делал что-нибудь преступное, Ногэ, без сомнения, нашел бы на него управу. Но он явно симпатизирует русским, и фашисту Ногэ не взять этого типа в шоры. - Вы подаете дурной пример. Теперь и в других группах появляются саботажники. Русские это уже заметили и стали требовать дисциплину с нас. - Требовать, говорите? -- Кадзи усмехнулся.-- Но вам-то чего беспокоиться? Ведь вы на офицерском довольствии. А мы своим горбом кормимся... - Значит, несмотря на мое предупреждение, саботаж не прекратите? - Нет. Знаю, что этого делать нельзя, но другого выхода у нас нет. - Но я вам не позволю своевольничать! -- внезапно заорал Ногэ. Это был уже властный голос майора, привыкшего командовать сотнями людей.-- Не понимаете по-хорошему -- русские с вами по-другому поговорят. У Казди потемнело в глазах. Нет, не от страха, просто ему стало все противно. Вот такие Ногэ, конечно, прежде всего, трясутся за свою шкуру. Наплевать им на своих соотечественников! Наплевать им и на строительство социализма! Пуще любой напасти они боятся "красной чумы". А перед советским командованием лебезят, чтобы как-то угодить,-- может, скорее на родину отправят. А вот вернутся в Японию и на чем свет станут ругать Советский Союз. Они все такие. А между тем угрожают ему, Кадзи, а ведь он совсем не такой, как они. -- Ну что ж, доложите обо мне русским,-- спокойно сказал Кадзи.-- Я работаю так, как нужно, и дальше буду работать так же, но я должен заботиться о товарищах, которые слабее меня. И знаете, господин Ногэ, в отличие от вас я верю в социализм. И в будущее своих соотечественников тоже верю. И пусть кое-кто из советского командования прислушивается к вам, а не ко мне -- это дела не меняет. Не дожидаясь ответа, Кадзи повернулся и ушел. Когда он вернулся к своей группе, к нему подошел Кира. -- Ну, что там? Я, брат, не на шутку за тебя испугался, зная твою заносчивость. Сболтнешь лишнее, и кончится наше привольное житье... Они работали в большой комнате, облицованной кафельными плитками. Видимо, раньше здесь белили целлюлозу. Группа Кадзи должна была снимать со стен плитки. -- Привольное житье, говоришь? А сколько ты плиток сегодня снял? -- строго спросил он у Киры. Кира ничего не ответил. - Из-за таких, как ты, и с начальством трудно спорить. - Зато с нами каждый день споришь.-- Кира посторонился, давая дорогу Кадзи. Ведь хороший парень, ничего не скажешь, только уж больно прямой -- с плеча рубит. И чего надрывается? Никак не может понять, что в таком дурацком положении и жить по-дурацки надо... Кадзи знал, о чем подумал Кира, и сам на минуту задумался. А не прав ли этот лентяй? Ведь он меньше всех тратит сил, значит, у него больше шансов выжить. А вот он, Кадзи, ни крови своей не щадил, ни пота и загнется, наверно, раньше всех. -- И у вора, говорят, всегда есть оправдания...-- бросил Кадзи, беря долото. 32 Кирихара нацелился на Тэраду, но метил-то он в Кадзи. Тэраде с каждым днем становилось все труднее увиливать от конвоя, но он своего дела не бросал. Он до конца хотел поддерживать Кадзи. Однако вечно водить за нос Кирихару было невозможно. Как-то он поймал Тэраду, избил его и привел к конвоиру. Тот велел Кирихаре отвести Тэраду на станцию. В этот день в вагоны грузили мешки с соевыми бобами. Понятно, пленные потихоньку от охраны тащили сою. Тэрада сначала не решался брать сою, еще, чего доброго, заметит Кирихара, но потом не выдержал -- ведь тут было столько еды. А Кирихара, видно, только этого и ждал. Он снова избил Тэраду и обыскал его. У Тэрады в карманах было килограмма два бобов. Кирихара снова ударил юношу. Тэрада упал. В это время к ним подошел один русский солдат. Он оттолкнул Кирихару и стал ругать его. Переводчика не было, и смысла его слов никто не понимал, но возмущенное лицо солдата говорило о том, что он резко осуждает Кирихару. Вечером, возвращаясь в ангар, Тэрада еле волочил ноги. Наруто вернулся из больницы ни с чем. Она была переполнена, поэтому на жалобы Наруто, выделявшегося своим ростом, никто не обратил внимания. Но Наруто вернулся не с пустыми руками -- он прихватил с собой больничное одеяло. В это одеяло он закутал дрожавшего в ознобе Тэраду. В это время вернулся Кадзи. Когда Кадзи узнал о случившемся, он сказал Наруто: -- Завтра я не выйду на работу. Группу поведешь ты. А там как знаете, можете и не работать. Наруто кивнул, он понял, что Кадзи на что-то решился... На следующее утро, когда все отправились на работу, Кадзи подошел к кухне и стал ждать Кирихару. Прошел конвоир, но Кадзи укрылся за стену. Но вот показался Кирихара, он был один. У стены лежал обрывок толстого стального троса. Им пользовались вместо кочерги. Кадзи невольно остановил свой взгляд на этом стальном обрывке. Увидя Кадзи, Кирихара удивленно поднял брови. - Ты?.. - Я хочу пойти на станцию, что-то соевых бобов захотелось... - Я могу свести тебя и в лучшее место... Кадзи невольно посмотрел на обрывок троса. Нет, пока не надо. -- Теперь вместо Тэрады я буду оставаться, слышишь? Кадзи вызывающе посмотрел на Кирихару. - И до тебя доберемся, погоди немного,-- хрипло проговорил Кирихара, решивший на этот раз оставить Кадзи в покое.-- Тебе Сибири не миновать! - Не твоя забота, чего мне не миновать.-- Кадзи с тазом в руках прошел мимо Кирихары.-- Но сначала я тут одну вошь раздавлю. Кирихара зло глядел вслед удалявшемуся Кадзи. 33 На следующее утро ударил мороз. В углу ангара кто-то умер. Пришли солдаты и приказали убрать труп. Труп выносили пленные. Когда они проходили мимо, Тэрада спросил! - Кто это умер? Лежи смирно, а то и ты ноги протянешь,-- резко сказал Кадзи. - Нет, я не умру,-- Тэрада приподнялся на соломе.-- Мы ведь и не то еще вынесли, правда? - Лежи тихо, а я скоро вернусь,-- сказал Кадзи. Он подошел к большой группе пленных. - Минагава здесь? Минагава был в ангаре, но откликаться не стал. Пленные беспокоили его самыми несуразными просьбами, а ведь он тут один, разве всем ответишь? К тому же доброжелательность по отношению к пленным часто вредила ему самому. Но Кадзи все-таки разыскал его. -- Ты можешь устроить одного в больницу? - Она переполнена,-- отмахнулся Минагава,-- оттуда полубольных выписывают. - Тогда, может, раздобудешь аспирин или еще что-нибудь от простуды? Лекарство дают только в больнице. - Ладно, я сам попрошу, ты только переведи. - У меня совсем нет времени,-- сказал Минагава и переглянулся с Ногэ, сидевшим рядом. Да, Тэраде, видно, ничего не остается, как самому бороться с болезнью. Кадзи уже повернулся, чтобы уйти. Минагава крикнул ему вдогонку: -- Послушай, а ты лучше выходи на работу. Иначе тебя трудно будет защищать. - Я что же, подсудимый, что ли? - Не в том дело. Русские всех саботажников хотят заставить работать. - Я не саботажник и в твоей защите не нуждаюсь, так и скажи, если придется. "Пришлось" вечером следующего дня. Разговор состоялся в большой комнате прилегавшего к ангару здания. В ней стояло три стола, в углу была навалена сломанная мебель. На месте разбитой люстры болталась тусклая лампочка. Кадзи ввел сюда Минагава. В комнате сидел русский офицер и трое солдат. - Чин этого человека? -- спросил он. - Солдат высшего разряда. - Сколько прослужил в армии? - Год и девять месяцев. - Бывшая профессия? - Служащий. - Род работы? - Как вам сказать... Перед мобилизацией работал в отделе личного состава. - То есть эксплуатировал рабочих? -- Думайте, что хотите, мне больше нечего сказать. -- В некотором смысле,-- перевел Минагава. Офицер переглянулся с солдатами. -- Вот откуда идет саботаж. - Что он сказал? -- спросил Кадзи у Минагавы. - Это к допросу не относится. Руки Кадзи нервно мяли мешковину, он засунул их за веревку, которой был подпоясан. -- Притворился работягой, а сам организовал среди пленных саботаж? Так, что ли? Офицер уставился на Кадзи немигающими глазами. - Я никем не притворялся, а просто работал и саботажа не организовывал. - Но вы же каждый день под предлогом болезни оставляли кого-нибудь из своей группы.-- Офицер хлопнул широкой ладонью по столу.-- Разве это не саботаж? - Ты лучше признайся,-- шепнул Минагава. - Какой же это саботаж? -- ответил Кадзи.-- Вы бы лучше поинтересовались... Минагава не дал ему договорить. - Он частично признает свою вину. - Что значит частично? Или да, или нет! Здесь не суд, и приговора не будет. Но с саботажем мы будем бороться. С завтрашнего дня вы и все ваши "больные" отправитесь демонтировать узкоколейку. Не будете работать -- не будете есть, ясно? - Что за глупость! Разве я отказывался от работы? Посылайте куда угодно, но говорите со мной по-человечески. Я тоже имею право высказаться. Офицер спросил у Минагавы, что говорит Кадзи. Минагава не сумел правильно перевести слова Кадзи. Получилось, будто Кадзи сказал, что офицер говорит глупости. Кадзи сразу понял, что его слова перевели неправильно -- офицер изменился в лице и стукнул кулаком по стелу. Один из солдат выругался. - Фашист! -- крикнул офицер и поднялся со стула.-- Мы тебя судить будем! - Что он говорит? -- спросил Кадзи. Минагава, поняв свою ошибку, лепетал что-то несвязное. -- Самурайский последыш! -- горячился офицер.-- Что немецкие фашисты, что японские -- одного поля ягодки! Погоди, ты у нас узнаешь, как саботажничать. В это время в комнату вошел молодой веснушчатый красноармеец. Он что-то сказал офицеру. Тот недовольно сморщил лицо и сказал: -- Если ваш саботаж не преднамеренный, объясните причины, почему вы так действовали, только короче. Кадзи опустил голову и облизал пересохшие губы. -- Может, я был не прав, но мне хотелось улучшить наши условия жизни. Я не фашист, можете этому поверить. Я не могу сказать, что вы плохо обращаетесь с пленными, но тем не менее мы живем в ужасных условиях... Кадзи посмотрел на Минагаву: -- Только точно переведи. Но, видимо, и на этот раз Минагава перевел неточно. Офицер еле сдерживал себя. - Какая наглость! Он еще нас критикует! - Веди себя поскромнее,-- прошептал Минагава,-- не забывай, кто мы такие. - Я подчиняюсь вашим порядкам,-- продолжал Кадзи,-- и не собираюсь ссылаться на Женевское соглашение и отказываться от работы. Я понимаю, что вам нужна рабочая сила. Но зачем же мыслящих, расположенных к вам людей обзывать фашистами? Это обидно. Я говорю с вами откровенно. Я уцелел в боях и бежал. Потом я окольными путями хотел попасть на родину, но не получилось. Правильно ли я поступал? Может быть, мне сразу же следовало сдаться Советской Армии. Но, видимо, до меня никому нет никакого дела. История не считается с отдельными лицами. Может, это так и должно быть. Но представьте мое положение, тем более что, несмотря ни на что, мне хотелось с вами сотрудничать. Что же мне делать? Минагава, спроси об этом. Минагава переводил долго, но вместо ответа на вопрос офицер спросил: - Вот ты говоришь, что шел окольными путями. А скажи, за это время ты не нанес ущерба нашей армии? - Всякое было. - И китайцам? - Да. - Так почему же ты возмущаешься, что к тебе относятся как к военному преступнику? - Я мог вам ничего не говорить,-- ответил Кадзи,-- но я от вас ничего не скрыл. Я знаю, кто на меня донес. Это или майор Ногэ, или унтер-офицер Кирихара. Вы считаете мою группу чуть ли не злоумышленниками и хотите наказать меня. А что мы такое совершили? Добывали себе дополнительное пропитание -- и только. Вы требуете лишь работы, а до остального вам дела нет! Вчера один отправился на тот свет, завтра та же участь ждет других, в том числе и меня. Но мне не хочется умирать так бессмысленно. Ведь я хотел помочь вам строить социализм! Конечно, не все пленные этого хотят, а впрочем, вам трудно меня понять. Минагава, переведи, пожалуйста. Кадзи отошел в угол комнаты и уселся среди обломков мебели. Минагава начал переводить. Время тянулось очень долго. -- Вот что, парень, в голове у тебя страшная путаница,-- сказал веснушчатый солдат.-- Не так все просто, как ты себе представляешь. Подожди, скоро все войдет в норму, наладится. А порядку нужно подчиняться. Анархию тут разводить никто не позволит. Кадзи равнодушно смотрел на говорившего. Нет, не поняли его. Впрочем, другого нельзя было и ждать. - Вот мы и решили отправить тебя на демонтаж узкоколейки в порядке наказания. Долго там не задержишься. Дней семь-десять. Там уже работают ваши, те, что окопались в горах и пытались оказать нам сопротивление. Потом мы их тоже сюда переведем. - У вас можно попросить аспирину или чего-нибудь в этом роде, у меня друг... совсем мальчик... тяжело болен,-- тихо сказал Кадзи.-- Это для него. -- Хорошо, постараюсь достать,-- веснушчатое лицо красноармейца расплылось в улыбке. Поклонившись в знак благодарности, Кадзи направился к выходу. Ноги у него заплетались. Казалось, он только что встал после тяжелой болезни. 34 Солдат сдержал свое обещание. На следующий день утром он принес аспирин. В пергаментном пакетике было больше двадцати таблеток. Кадзи не знал, как сказать по-русски "я вам очень благодарен", и поэтому несколько раз повторил "спасибо", одно из немногих русских слов, которые знал. Солдат помахал ему на прощанье рукой. -- Вы вернетесь? -- спросил Тэрада сквозь слезы, когда Кадзи протянул ему аспирин. -- Вернусь обязательно. А ты духом не падай, поправляйся. Чтоб к тому времени, когда я вернусь, ты был на ногах. Тэрада расстроился не на шутку. Он впервые разлучался с Кадзи. Даже тогда, когда Кадзи вытащил его чуть ли не из-под танка, у него не было такого страдальческого выражения лица. Смертельная бледность покрывала щеки юноши. "А ведь, пожалуй, уже не встанет,-- подумал Кадзи.-- Но разве будут расследовать это дело? Разве Кирихару накажут?" С Кирихарой он столкнулся у входа в ангар. -- Слышал, едешь на узкоколейку. Ну, потрудись, потрудись. Кадзи всего перекосило. - Слушай, я хочу тебя попросить об одном одолжении. - О каком? - Это касается Тэрады. Умрет он тут без меня. Подкармливай его. Ведь для тебя это не составит труда... - Думаешь, если попросишь, я сделаю? -- Кирихара зло ухмыльнулся.-- Говорят, ты и Ногэ и меня хотел поддеть, но русские это мимо ушей пропустили. Теперь поспишь под открытым небом и поймешь, каково мне тогда было... На, возьми... С улыбочкой он протянул Кадзи горсть семечек, Кадзи семечки не взял. -- Рано радуешься... Группа пленных в пятнадцать человек к вечеру подошла к узкоколейке. Со всех сторон тут стоял густой лес. На небольшой насыпи в беспорядке валялись рельсы. Их, видно, подтащили сюда со всех участков дороги и сейчас собирались вывезти. Каждый рельс весил как раз столько, чтобы поднять его вдвоем, но когда его несли, он впивался в плечо, давил на спину. Постепенно боль переходила на поясницу, и тут уже нести рельс было трудно. Однако еще тяжелее было спать на покрытой инеем земле. В первую ночь пленные попытались заснуть, сидя у костров, но усталость все равно свалила всех на землю, и тут уж холодный северный ветер пробирал до костей. Пленных удивило, что конвоир, вырыв углубление в земле, преспокойно улегся и уснул. "Верно, они из другого теста",-- подумал Кадзи. Но что закалило их, что помогло им сделаться такими, он понять не мог. Пленные сперва думали, что русские едят масло да сыр, оттого, мол, они такие здоровые, но эта была неправда. Пища русских солдат состояла из картошки, черного хлеба и негустого супа. Богатырское здоровье русских внушало и уважеие и страх. Да, эти все выдержат, им все нипочем. Кадзи заснуть не мог. Он проклинал свою злосчастную судьбу, собственную слабость и глупость, которые завели его сюда. В тупом оцепенении он смотрел на далекие звезды, казавшиеся примерзшими к небу, и чувствовал, что силы покидают его. Если бы на следующий день он не встретился с Тангэ, он, наверно, попробовал бы убежать. Терять ему все равно было нечего... Тангэ появился из леса во главе большой групы пленных. Он шел, держа рельс на плече, и о чем-то разговаривал с конвоиром. Кадзи первый узнал Тангэ. -- Значит, судьба была встретиться,-- рассмеялся Тангэ, с удивлением рассматривая странное одеяние Кадзи.-- А этих помнишь? Кадзи покачал головой. - Те самые, что прятались в горах. У них еще командир бородач был. Ты с ним повздорил, помнишь? Все получилось, как ты предсказал. Его солдаты кокнули, когда он попытался оказать сопротивление русским. - А что стало с Хиронакой? - Три дня назад умер. На глазах таял... - И я, кажется, загнусь,-- Кадзи тускло улыбнулся.-- Все-таки нельзя было сдаваться в плен. Но я боюсь, что совершу еще одну ошибку... Только вечером Кадзи заметил, что пленные, бывшие под началом Тангэ, избегали своего старшего. У костра они старались держаться подальше от Тангэ. Кадзи сказал об этом приятелю. -- Что же поделаешь...-- ответил Тангэ.-- Русские поставили меня старшим, а я же японец, как и они, это им не нравится. Меня тогда послали к ним с предложением сдаться. Конечно, не очень-то это было приятное поручение, но после того, как дело удалось, русские передали мне все руководство работами. А условия тут сам видишь какие. Правда, в Сибири, думаю, еще тяжелей придется, но там зато все поймут, кто был виновен в этой войне... -- И все равно ты с радостью туда едешь? Кадзи в упор посмотрел на Тангэ. - С радостью или нет, но еду,-- сказал Тангэ.-- Об остальном стараюсь не думать. - Почему? - Да как тебе сказать? Не думаю -- и все. Думами разве поможешь? Некоторое время молчали, костер весело трещал. -- И все-таки до смерти противно,-- задумчиво сказал Кадзи. - Что противно? - Что мы как животные... Нас ведь за людей не признают, так, рабочий скот. И потом, они всех нас считают фашистами. Это же неправильно. Работы я не боюсь, и не в скудном пайке дело, и даже не в холоде. Нестерпимо другое: Сталин ненавидит японцев и мстит нам за войну, но ведь мы не классовые враги, почему же они держатся с таким высокомерием? - С высокомерием? - Да. Они считают себя выше нас. - Что ж поделаешь? -- Тангэ глубоко вздохнул.-- Так пока сложилась обстановка. - Конечно, делать нечего.-- Кадзи тоскливо уставился на огонь.-- А скажи, почему человек смиряется с такой неизбежностью? - История все поставит на свое место,-- ответил Тангэ, подвинувшись ближе к Кадзи,-- а мы пока ничего не можем сделать. - А я не собираюсь полагаться на историю. Если доживу до Сибири, все выложу им начистоту, все, что думаю. А тогда пусть хоть в тюрьму отправляют. Будущее рисовалось мрачным. Самой усердной работой тут не заслужишь права высказаться начистоту. Никому нет дела до твоей моральной правоты, ты пленный, осколок агрессивной империи... 35 Демонтаж узкоколейки закончили через неделю. Возвращаясь в лагерь, Кадзи почти покорился неизбежному. Не потому, что проникся умонастроениями Тангэ, а просто потому, что слишком ослабел физически и не мог уже противиться несправедливости. Несколько ночей подряд Кадзи внушал себе, что его путь к новой жизни, путь служения социализму лежит именно через плен, что побег был бы капитуляцией, преступлением против этой новой жизни. Студеные ночи действовали на Кадзи двояко. Холод, проникавший сквозь рваную одежду и пронизывавший до костей, планомерно изматывал его. Нет, он, кажется, не переживет зиму. Советское командование не сможет сейчас обеспечить пленных теплой одеждой. Но если его ждет смерть, не лучше ли все-таки попытаться убежать? Но другой голос говорил иначе: побег -- безумие. Подошла уже зима, огороды стоят пустые, пропитание достать будет невозможно. И организм ослаблен до предела. Нельзя пускаться на эту авантюру! Каждую ночь Кадзи мысленно беседовал с Митико и просил у нее совета. Но она то говорила "беги", то "не надо". Как же быть?.. -- А как по-твоему, что посоветовала бы мне жена? -- спросил он у Тангэ.-- Чтобы я пошел на риск или терпеливо ждал конца мытарств? Тангэ ответил не сразу. -- Не думаю, чтоб Митико посоветовала тебе рискнуть. Кому-кому, а ей известно, какой ты безрассудный. Кадзи нахмур