утей - следствие сквозняков, на которых ему так часто приходилось стоять, Чейн даже не представлял себе ни иного времяпрепровождения, ни иного способа зарабатывать свой хлеб. Адрес Крума он раздобыл очень несложным путем - заглянув через плечо Клер, отправлявшей телеграмму; но так как текст последней он прочесть не успел, то немедленно отправился в Беблок-хайт, после чего до самого Мелтон-Мьюз все шло гладко. Меняя время от времени свою позицию, он с наступлением темноты переместился в глубину переулка. В половине шестого сине-зеленая дверь распахнулась, и на улице появилась молодая пара. Она пошла пешком, и мистер Чейн пошел за нею. Она шла быстро, и мистер Чейн с профессионально обостренным чувством ритма следовал за нею в точно таком же темпе. Вскоре он удостоверился, что молодые люди направляются всего лишь туда, куда он уже два раза провожал леди Корвен, а именно - в Темпл. Это было чрезвычайно отрадно, так как подогревало его надежды выпить чашку чая, о чем он уже давно мечтал. Прячась за спинами прохожих, достаточно широкими, чтобы заслонить его, он дошел вслед за молодыми людьми до Мидл-Темпл Лейн и увидел, что у Харкурт Билдингс они расстались. Убедившись, что леди Корвен вошла в здание, а молодой человек стал медленно прохаживаться от подъезда до набережной и обратно, мистер Чейн посмотрел на карманные часы, повернул обратно вдоль Стрэнда и забежал в закусочную со словами: "Пожалуйста, мисс, чашку чая и булочку". Ожидая, пока подадут чай, он сделал пространную заметку в записной книжке. Затем, дуя на чай, выпил его с блюдца, съел полбулочки, зажал вторую в руке, расплатился и опять вышел на Стрэнд. Он покончил с булочкой как раз в тот момент, когда подошел к Лейн. Молодой человек по-прежнему медленно прохаживался взад и вперед. Мистер Чейн выждал, пока тот повернется к нему спиной, и с видом клерка, который заставляет ждать своего стряпчего, устремился мимо Харкурт Билдингс во Внутренний Темпл. Там, остановившись у одного из подъездов, он изучал доску с фамилиями до тех пор, пока Клер не появилась снова. Молодой человек присоединился к ней, и они пошли к Стрэнду, а мистер Чейн пошел за ними. Они завернули в ближайшее кино и взяли билеты; он тоже взял билет и сел сзади них. Он привык выслеживать людей, которые держатся начеку, и взирал на откровенную беспечность этой пары если уж не с презрительным сочувствием, то, во всяком случае, с легкой иронией. Они казались ему форменными детьми. Ему не было видно, соприкасаются ли их ноги, и он прошел между стульями позади них, чтобы взглянуть на положение их рук. Оно удовлетворило его, и он выбрал себе свободное место сбоку от прохода. Уверенный, что теперь целых два часа парочка от него не ускользнет, он сел, закурил, пригрелся и стал наслаждаться фильмом. Это была приключенческая картина: два главных героя, охотясь и путешествуя по Африке, все время попадали в опасные положения, при съемке которых оператор, несомненно, подвергался еще большей опасности. Мистер Чейн с интересом внимал их мужественным голосам, с американским акцентом предупреждавшим: "Эй, смотри, настигают!" хотя не забывал при этом, что вместе с ним картину смотрят и его подопечные. Когда зажегся свет, он увидел их профили. "Все мы были молоды", - подумал мистер Чейн, и его воображение еще отчетливей нарисовало себе юную леди из табачной лавочки. Парочка сидела с таким видом, словно обосновалась здесь надолго, и он отважился на минутку выскользнуть из зала. Кто знает, когда еще повторится такой благоприятный случай! По мнению Чейна, одним из слабых мест детективных романов (он тоже увлекался этим воскресным развлечением тех, кто ездит в автобусах) было то, что авторы изображают сыщиков этакими ангелами, которые способны по целым дням буквально ни на минуту не выпускать из поля зрения своих подопечных. В жизни, разумеется, дело обстояло по-иному. Он вернулся и сел позади парочки, хотя уже с другой стороны, как раз в ту минуту, когда свет опять погас. Сейчас должен был начаться фильм с участием одной из любимых кинозвезд Чейна, и, не сомневаясь, что она предстанет перед ним в ситуациях, позволяющих лицезреть ее прелести со всех сторон, он сунул в рот мятную лепешку и со вздохом развалился на стуле. Давно уже не доводилось ему так приятно проводить вечер при исполнении служебных обязанностей. Время года теперь суровое, а работа у него такая, что от нее не согреешься - и не надейся. Но прошло всего минут десять, звезда еле-еле успела надеть вечерний туалет, а парочка уже поднялась. - Не могу больше слышать ее голос, - донесся до Чейна шепот леди Корвен. Молодой человек поддержал спутницу: - Мерзость! Обиженный и удивленный, мистер Чейн выждал, пока за ними сомкнутся дверные портьеры, и, вздохнув, побрел им вслед. На Стрэнде они остановились, посовещались и пошли дальше, но недалеко - в ресторан на другой стороне улицы. Он задержался у двери, купил себе еще одну газету и увидел, что они поднимаются по лестнице. Уж не в отдельный ли кабинет? Он осторожно последовал за ними. Нет, просто расположились на балконе, где за колоннами укромно стоят четыре столика. Мистер Чейн спустился в туалет, где сменил роговые очки на пенсне и винно-красный галстук на свободную черно-белую бабочку. Он нередко и с неизменным успехом прибегал к этому приему. Вы надеваете броский галстук, а затем заменяете его другим - иной формы и более скромной расцветки. Броский галстук обладает свойством отвлекать внимание от лица. Вы превращаетесь просто в "этого человека с ужасным галстуком", и стоит вам его снять, как все принимают вас за другого. Мистер Чейн вновь поднялся наверх и, выбрав столик, откуда легко было наблюдать за остальными тремя, заказал рагу и пинту портера. Они, пожалуй, просидят здесь часа два; поэтому он постарался придать себе вид литератора, вытащил кисет, свернул самодельную папироску, подозвал официанта и попросил огня. Доказав таким образом свою принадлежность к определенному социальному типу, он сделал то же, что сделал бы на его месте всякий джентльмен, - принялся читать газету и разглядывать стенные росписи. Они отличались яркостью красок; запечатленные на них пейзажи с голубыми небесами, морем, пальмами и виллами говорили о радостях жизни и притягательно действовали на мистера Чейна. Он никогда не ездил дальше Булони и, судя по всему, уже не поедет. Естественно, что пятьсот фунтов, интересная леди и дача в солнечной местности с игорным домом неподалеку исчерпывали его представления о недостижимом, увы, рае. Он даже не мечтал о нем, но при виде таких соблазнительных картин не мог все-таки не испытывать известного томления. Ему всегда казалось нелепостью, что люди, которых он выслеживал перед бракоразводным процессом, уезжали в этот рай и ожидали там окончания дела только для того, чтобы опять жениться и вернуться на землю. Жизнь в Финчли, где солнце светит раз в две недели, и заработок, составлявший едва пятьсот фунтов в год, в зародыше подавили поэтические задатки мистера Чейна; поэтому он испытывал нечто вроде облегчения, когда жизнь тех, кого он выслеживал, давала пищу его фантазии. Вероятно, парочка, - а вид у обоих шикарный, - поедет обратно на такси, и ему придется долго ждать, пока молодой человек расстанется с дамой. В предвидении этого он сдобрил красным перцем поданное ему рагу. Предстоит, видно, подежурить еще вечер-другой, прежде чем они попадутся. Что ж, заработок в общем не слишком тяжелый. Смакуя каждый кусок, чтобы полнее усвоить пищу, и с ловкостью знатока сдувая пену с портера, он наблюдал, как молодые люди, увлеченные разговором, склоняются над столом. Что они едят не видно. Жаль: детальное знакомство с их меню могло бы послужить дополнительным ключом к разгадке их отношений. Пища и любовь! После рагу он закажет сыр и кофе и занесет их в графу издержек. Он доел последнюю крошку, извлек из газеты всю возможную информацию, исчерпал все свое воображение, разглядывая фрески, дал про себя характеристику немногим обедающим, расплатился по счету, выкурил три сигаретки, - и только тогда парочка поднялась. Он уже надел пальто и вышел на улицу, а они еще не успели спуститься с лестницы. Удостоверясь, что поблизости стоят три свободных такси, он перенес внимание на афишу ближайшего театра. Наконец швейцар подозвал одну из машин; мистер Чейн вышел на середину Стрэнда и сел в другую. - Подождите, пока вон та машина не тронется, и следуйте за нею, скомандовал он шоферу. - Когда остановится, близко не подъезжайте. Устроившись в автомобиле, он вынул часы и сделал заметку в записной книжке. Недавно он совершил довольно дорого стоившую ему ошибку, перепутав машины во время преследования, и теперь не отрывал глаз от такси, номер которого предусмотрительно записал. Театральный разъезд еще не начался, движение было небольшое, и погоня протекала без всяких осложнений. Преследуемая машина остановилась на углу Мьюз. Мистер Чейн постучал в стекло к шоферу и откинулся назад. Он увидел, что парочка вылезла и молодой человек расплачивается. Затем они углубились в переулок. Мистер Чейн тоже расплатился и дошел до угла. Они остановились у сине-зеленой двери и о чем-то поговорили. Потом леди Корвен вставила ключ в замок и отперла дверь; молодой человек оглянулся по сторонам и вошел вслед за нею. Мистер Чейн испытал чувства не менее разнородные, чем составные части съеденного им рагу. С одной стороны, вот-вот произойдет то, на что он надеялся и чего ждал. С другой, это означает для него бог весть сколько часов стояния на холоде. Он поднял воротник пальто и осмотрелся, выбирая подъезд поудобней. Какая жалость, что нельзя выждать, скажем, полчаса и просто войти в дом! Судьи теперь так придирчивы насчет улик! Он переживал сейчас то же, что переживает охотник, когда видит, как лиса прячется в нору, а у него под рукой нет лопаты. Мистер Чейн постоял несколько минут под фонарем, перечитал свои записи и прибавил к ним еще одну. Затем двинулся к облюбованному им подъезду и занял там позицию. Не пройдет и получаса, как автомобили начнут возвращаться сюда от театров и придется опять выбирать новое место, чтобы не привлечь к себе внимания. В окнах верхнего этажа дома N 2 горит свет, но само по себе это еще не улика. Дело дрянь! Двенадцать шиллингов обратный билет до Беблок-хайт, десять шиллингов шесть пенсов номер в гостинице, семь шиллингов три пенса такси, три шиллинга шесть пенсов кино, шесть шиллингов обед (чай он в счет не поставит) - итого тридцать девять шиллингов шесть пенсов - на круг два фунта! Мистер Чейн покачал головой, сунул в рот мятную лепешку и переступил с ноги на ногу. Мозоль что-то начинает постреливать! Он попробовал думать о приятных вещах - о Бродстэрзе, косах дочурки, печеных устрицах, своей любимой кинозвезде в одном белье и о стаканчике подогретого виски с лимоном на ночь. Ничто не помогало, - он все ждет и ждет, ноги у него болят, а уверенности, что удастся собрать достаточно веский материал, - никакой. Судьи теперь слишком привыкли к тому, что стороны приглашают друг друга "на чашку чая", и улики такого рода всегда кажутся им сомнительными. Он опять вытащил часы. Он стоит здесь уже с полчаса с лишком. А вот и первый автомобиль! Пора убираться с Мьюз. Он проследовал в дальний конец переулка, но не успел еще повернуть обратно, как из дома, сгорбившись и засунув руки в карманы, вышел молодой человек и торопливо зашагал прочь. Мистер Чейн со вздохом облегчения сделал в записной книжке пометку: "М-р К, вышел в 11.40 вечера", - и направился к стоянке автобуса, идущего в Финчли. XVII Динни не была знатоком живописи, но в свое время усиленно посещала с Уилфридом все лондонские картинные галереи. В 1930 году она с огромным наслаждением побывала также на выставке итальянского искусства. Поэтому и в 1932-м она охотно приняла приглашение дяди Эдриена пойти с ним на выставку французских картин. Ровно в час дня 22 января, наскоро позавтракав на Пикадилли, они миновали входной турникет и задержались перед примитивами. Но так как, помимо Динни с Эдриеном, нашлось немало других охотников держаться подальше от толпы, они двигались так медленно, что только через час добрались до полотен Ватто. - Смотри, Динни, - "Жиль", - сказал Эдриен, переступив с ноги на ногу. - Это, по-моему, лучшее из всего, что тут есть. Удивительно, до чего сильно может потрясти зрителя жанрист декоративной школы, когда он захвачен своим сюжетом или типом! Приглядись к этому Пьерро. Какое у него задумчивое, обреченное, непроницаемое лицо! Вот оно, воплощение актера со всеми его личными переживаниями! Динни не ответила. - Почему мы молчим, юная особа? - Сомневаюсь, что художник творит так уж сознательно. Не кажется ли вам, что Ватто просто хотел написать этот белый костюм, а все остальное в картине - от самой модели? Конечно, у Пьерро удивительное выражение, но, возможно, оно было у него и в жизни. Такие лица встречаются. Эдриен искоса посмотрел на лицо племянницы. О да, встречаются! Напишите ее, когда она отдыхает, запечатлейте ее в тот момент, когда она думает, что на нее не смотрят и ей не нужно держать себя в руках (или как там еще говорится?), и вы увидите лицо, которое потрясет вас отраженной на нем внутренней жизнью. Нет, искусство несовершенно. Если оно проливает свет на душу, раскрывает сущность, вам кажется, что оно не правдиво; если оно фиксирует грубую, пеструю, противоречивую видимость, вам кажется, что эту последнюю вообще не стоит воспроизводить. Намеки, мимолетные впечатления, световые эффекты - все эти потуги на правдоподобие ничего не раскрывают. И Эдриен неожиданно заметил: - Великие книги и настоящие портреты так редки потому, что художники не умеют раскрыть сущность изображаемого, а если даже делают это, то впадают в преувеличения. - Не знаю, дядя, можно ли отнести ваши слова к "Жилю". Это не портрет - это просто драматический момент плюс белый костюм. - Допускаю. Но во всяком случае напиши я тебя, Динни, такой, какая ты есть на самом деле, все сказали бы, что портрет неправдоподобен. - Весьма польщена! - Большинство окружающих даже не может представить себе, какая ты. - Простите за непочтительность, дядя, - а вы можете? Эдриен покрутил свою козлиную бородку: - Хочу надеяться, что могу. - Ой, смотрите, "Помпадур" Буше! Постояв минуты две перед картиной, Эдриен заговорил снова: - Что ж, для человека, который предпочитал писать женщин нагими, он недурно изобразил ее нар яды, а? - Ментенон или Помпадур? Я всегда их путаю. - Ментенон была синий чулок и вертела Людовиком XIV. - Да, да, конечно. Дядя, теперь пойдем прямо к Мане. - Почему? - Я уже начала уставать. Эдриен оглянулся по сторонам и сразу понял - почему. Перед "Жилем" стояла Клер с незнакомым ему молодым человеком. Эдриен взял Динни под руку, и они перешли в предпоследний зал. - Хвалю за деликатность, - шепнул он перед "Мальчиком с мыльными пузырями". - Что такое этот молодой человек? Змея в траве, червяк в бутоне или... - Просто очень милый мальчик. - Как его зовут? - Тони Крум. - А, юный знакомец с парохода! Клер часто с ним встречается? - Я не спрашивала, дядя. На год она застрахована от глупостей, - ответила Динни и, увидев, как приподнялась бровь Эдриена, добавила: - Она дала обещание тете Эм. - А через год? - Не знаю. Она тоже не знает. До чего хороши вещи Мане! Они неторопливо пересекли зал и вошли в последний. - Подумать только, что в тысяча девятьсот десятом Гоген казался мне верхом эксцентричности! - удивился Эдриен. - Лишнее доказательство того, как все изменчиво. В тот день я приехал на выставку постимпрессионистов прямо из зала китайской живописи в Британском музее. Сезанн, Матисс, Гоген, Ван Гог были тогда последней новинкой, а теперь они почтенные классики. Гоген, конечно, великолепный колорист. А все-таки я предпочитаю китайцев. Боюсь, что я неисправимо старомоден, Динни. - Я понимаю, что все эти картины хороши, - вернее, почти все: но жить среди них я не могла бы. - У французов много хорошего; ни в одной стране смена школ в живописи не происходила с такой четкостью, как у них. Каждый этап - от примитивов до Клуэ, от Клуэ до Пуссена и Клода Лоррена, от них до Ватто и его учеников, а затем к Буше и Грезу, к Энгру и Делакруа, к барбизонцам, к импрессионистам, к постимпрессионистам - отмечен какой-нибудь вершиной вроде Шардена, Леписье, Фрагонара, Мане, Дега, Моне, Сезанна, означает разрыв с предыдущей стадией и переход к последующей. - А бывали раньше такие резкие скачки, как теперь? - Нет, раньше не бывало ни таких резких скачков в мировоззрении вообще, ни такой безысходной путаницы во взглядах художников на их назначение. - В чем оно, дядя? - В том, чтобы доставлять наслаждение или раскрывать истину, или в том и другом одновременно. - Не представляю себе, чтобы мне доставило наслаждение то, чем наслаждаются они, а истина... Что есть истина? Эдриен покорно махнул рукой: - Динни, я устал, как собака. Давай удерем отсюда. В эту минуту Динни опять увидела сестру и Тони Крума, которые уже углубились под арку. Она не знала, заметила Клер ее и Эдриена или нет, но не сомневалась, что Крум никого, кроме Клер, не замечает. Она шла за Эдриеном и в свою очередь восхищалась его деликатностью. Разумеется, ни он, ни она сама никого никогда не поставят в неудобное положение. Кто с кем встречается - это в наши дни сугубо личное дело. Они уже добрались до Бэрлингтон-Аркад, когда Эдриену в глаза бросилась бледность Динни. - Динни, что случилось? Ты похожа на привидение! - Если не возражаете, дядя, я зашла бы выпить чашку кофе. - Тут есть одно заведение на Бонд-стрит. Идем. Бескровные, хоть и улыбающиеся губы девушки так встревожили Эдриена, что он крепко прижал к себе ее руку и отпустил лишь тогда, когда они уселись за угловой столик. - Две чашки кофе, и покрепче, - распорядился Эдриен и с инстинктивной бережностью, так располагавшей к нему женщин и детей, даже не попытался вызвать племянницу на откровенность. - Смотреть картины - самое утомительное занятие. Прости, если я уподоблюсь Эм, но я тоже подозреваю, что ты слишком мало ешь. Нельзя же считать едой ту птичью порцию, какую мы проглотили, отправляясь сюда. Но губы Динни уже приобрели свой обычный цвет. - Я понимаю, что напрасно упрямлюсь, дядя, но еда - ужасно скучная вещь. - Нам с тобой нужно прокатиться во Францию. Картины французов, может быть, и не трогают душу, но зато их стол возбуждает чувства. - Вы тоже это испытали? - Да, особенно когда сравнил его с тем, как едят итальянцы. У французов все всегда превосходно продумано. Они создают картины так же расчетливо, как делают часы. Они предельно сознательны в творчестве и всегда превосходные мастера. Требовать от них большего - нелепо; но все-таки они насквозь непоэтичны. Надеюсь, Клер избежит бракоразводного процесса? Суд - самое непоэтичное место на свете. Динни покачала головой: - А по-моему, пусть она лучше пройдет через это. Я даже считаю, что ей не надо было давать обещание. С Джерри они ни при каких обстоятельствах не помирятся, а сейчас она все равно что птица с подбитым крылом. Кроме того, в наши дни никто не придает значения разводу. Эдриен поежился: - Мне даже подумать противно, что эти прожженные судейские крючки будут играть судьбой моих близких. Если бы они все были такие, как Дорнфорд!.. Но, увы, они не такие. Виделась ты с ним после Нового года? - Он на днях обедал у нас перед выступлением. Эдриен отметил про себя, что, заговорив о Дорнфорде, она и "ухом не повела", как выражается современная молодежь. Вскоре они расстались, и Динни на прощание уверила дядю, что снова чувствует себя прекрасно. Эдриен ошибся, сказав, что Динни похожа на привидение: вернее было бы сказать, что она похожа на человека, увидевшего привидение. Когда она выходила на Корк-стрит из-под аркад, все ее прошлое, связанное с этой улицей, метнулось к ней, как одинокая птица, коснулось крылами ее лица и тут же улетело. Поэтому, простившись с дядей, девушка повернула назад. Решительно вошла в знакомый подъезд, поднялась по лестнице до квартиры Уилфрида и позвонила. Потом прислонилась к подоконнику на площадке и стала ждать, стиснув руки и думая: "Жаль, что у меня нет муфты!" Руки у нее совсем застыли. На картинах прошлого века женщин всегда изображают вот так - на лице вуаль, руки в муфте; но прошлый век миновал, и муфты у нее нет. Она уже решила уйти, как вдруг дверь отворилась. Стэк! В домашних туфлях! Вдумчивый, как всегда, взгляд его черных глаз упал на туфли, и Стэк смутился: - Прошу прощения, мисс, я как раз переобувался. Динни подала ему руку, которую он пожал точь-в-точь как раньше, - с таким видом, словно исповедовал гостью. - Я шла мимо, и мне захотелось узнать, как вы живете. - Прекрасно, мисс, благодарю вас. Надеюсь, вы здоровы? И собака тоже? - С нами обоими все в порядке. Фошу нравится в деревне. - Еще бы! Мистер Дезерт всегда говорил, что это деревенская собака. - У вас есть известия о нем? - Только косвенные. Я слышал, в банке говорили, что он в Сиаме. Его письма банк пересылает на свое отделение в Бангкоке. Недавно здесь останавливался их светлость. Как я понял из разговора, мистер Дезерт поднимается сейчас к верховьям какой-то реки. - Реки? - Да. Вот только название забыл. Что-то вроде "И и" и еще как будто "Сонг". Там, кажется, здорово жарко. С вашего позволения, мисс, вы малость бледны, хоть и живете в деревне. А я вот ездил на рождество домой в Барнстепль и сильно поправился. Динни опять протянула руку: - Очень рада была повидать вас, Стэк. - Зайдите, мисс. В квартире все осталось как при нем, - вот увидите. Динни подошла к дверям гостиной: - Совершенно как при нем, Стэк, словно он и не уезжал. - Приятно слышать, мисс. - Впрочем, может быть, он и здесь, - сказала Динни. - Говорят же, что душа отделяется порой от тела. Благодарю вас, Стэк. Она коснулась руки слуги, прошла мимо него, спустилась по лестнице. Лицо ее передернулось, застыло, и она быстро зашагала прочь. Река! Ее сон! "Еще одну реку!" На Бонд-стрит кто-то окликнул ее: - Динни! Девушка обернулась и увидела Флер. - Куда вы, дорогая! Мы с вами не виделись целую вечность. Я прямо с французской выставки. Божественно, правда? Я столкнулась там с Клер и каким-то молодым человеком. Кто он? - Тони Крум, попутчик по пароходу. - Только попутчик? Динни пожала плечами и, взглянув на элегантную собеседницу, мысленно посетовала: "Почему Флер всегда такая прямолинейная!" - Деньги у него есть? - Нет. Правда, он нашел место, но незавидное. Будет присматривать за арабскими матками мистера Масхема. - Только-то? Триста, от силы пятьсот в год. Это не бог весть что. Знаете, Клер в самом деле совершает большую ошибку. Джерри Корвен пойдет далеко. - Во всяком случае дальше Клер, - сухо отозвалась Динни. - Вы полагаете, что разрыв окончательный? Динни кивнула. Она никогда еще не испытывала к Флер такого граничащего с антипатией чувства, как сегодня. - Зря. Клер - это не то что вы. Она - человек нового века с его порядком или беспорядком, - как хотите. Вот потому я и говорю, что она совершает ошибку. Ей было бы легче жить, оставаясь с Джерри, пусть даже формально. Не представляю себе Клер в нужде. - Деньги ее не привлекают, - холодно вставила Динни. - Ах, вздор! Только деньги дают возможность делать то, что хочется. А это не может не привлекать Клер. Динни, знавшая, что Флер права, произнесла еще холоднее: - Не стоит тратить время на объяснения. - Дорогая, тут и объяснять нечего. Он чем-то ее оскорбил, - это на него похоже. Но из этого еще не следует, что нужно устраивать историю. Вы же видели сегодня картину Ренуара - мужчина и дама в ложе. Великолепная вещь! Каждый из них живет особой жизнью, и все-таки они вместе. Почему бы Клер не пойти на это? - А вы бы пошли? Безупречные плечи Флер чуть заметно дрогнули: - Но вы же знаете, какой Майкл милый. Кроме того, у меня дети. И плечи Флер опять слегка дрогнули. Динни оттаяла. - Вы обманщица, Флер. Вы не делаете того, что проповедуете. - Дорогая, у меня же исключительный случай. - Он у каждого исключительный. - Ладно, не будем спорить. Майкл говорит, что ваш новый депутат Дорнфорд пришелся ему по душе. Теперь они трудятся вместе над планом трех "К". Дело замечательное, да и взялись они за него с нужного конца. - Мы в Кондафорде тоже занялись свиньями. Дядя Лоренс предпринимает что-нибудь на этот счет в Липпингхолле? - Нет. Он придумал самый план и считает, что свое сделал. Ну, ничего, придет время, Майкл еще заставит его потрудиться. Послушали бы вы, как об этом плане рассуждает Эм! Умора! Нравится вам Дорнфорд? Динни, с которой второй раз за утро заговаривали о Дорнфорде, посмотрела родственнице прямо в лицо: - По-моему, он настоящее совершенство. Флер неожиданно взяла ее под руку: - Динни, дорогая, я хочу, чтобы вы за него вышли. Конечно, за совершенство не выходят, но ведь и его можно ввести в грех. Теперь в свою очередь дрогнули плечи Динни, и она устремила взгляд в пространство. XVIII Третьего февраля день выдался на редкость теплый и до того напоминавший весну, чти кровь в жилах людей потекла быстрее, пробуждая в них тягу к приключениям. Поэтому Тони Крум рано утром дал телеграмму Клер, а в полдень уже выехал из Беблок-хайт на старом автомобиле Стейплтона - своем новом приобретении. Конечно, он мечтал не о такой машине, но даже из этой при желании можно было выжать миль пятьдесят в час. Он перебрался через реку по ближайшему мосту, проскочил Эбингдон и поехал через Бенсон на Хенли. Там он остановился, наскоро проглотил сандвич, заправил бак и с минуту постоял на мосту, глядя на залитую солнцем обнаженную реку, медленно катившуюся меж нагих рощ. Оттуда он поехал уже сообразуясь с часами, так как к двум должен был поспеть на Мелтон-Мьюз. Клер только что вернулась и была еще не готова. Тони уселся в нижней комнате, обставленной теперь тремя стульями, оригинальным старинным столиком, который удалось купить по дешевке, - кризис задел и антикваров, и резным аметистового цвета кувшином с терновой настойкой. Крум прождал без малого полчаса, прежде чем по винтовой лесенке спустилась Клер в светло-коричневом твиде и шляпке; через руку у нее было перекинуто кожаное пальто на меху. - Вот и я, дорогой мой. Простите, что заставила ждать. Куда поедем? - Я подумал, не захочется ли вам взглянуть на Беблок-хайт. На обратном пути завернем в Оксфорд, выпьем чаю, посмотрим колледжи и будем здесь часам к одиннадцати. Идет? - Отлично. А где вы переночуете? - Я? Да просто вернусь обратно. Поспею домой еще до часа ночи. - Бедный Тони! Нелегкий же у вас день! - Ну что вы! Всего двести пятьдесят миль. Пальто вам ни к чему: на наше несчастье, машина закрытая. Они выехали через западный конец переулка, чуть не сбили мотоциклиста, и помчались по направлению к парку. - Тони, а ведь у машины легкий ход! - Да, она славная старушка, только у меня такое чувство, что она того и гляди рассыплется. Стейплтон безжалостно гонял ее. И потом - я не люблю светлых машин. Клер откинулась на спинку сиденья; судя по улыбке, не сходившей с ее губ, она была довольна. Их первая долгая экскурсия почти не сопровождалась разговорами. Оба еще не избавились от юношеской любви к быстрой езде, и там, где позволяло движение, Крум старался выжать из машины все, что та могла дать. Меньше чем за два часа они уже добрались до последней переправы через реку. - Вон гостиница, где я живу, - показал рукой Тони. - Не выпить ли нам чаю? - Это было бы неосторожно, мой дорогой. Нет, я взгляну на конюшни и загоны, а потом поедем куда-нибудь, где вас не знают. - Сперва я вам обязательно покажу реку. За прибрежными ивами и тополями посверкивали светлые воды реки, чуть позолоченной закатом. Молодые люди вышли из машины, чтобы полюбоваться видом. Сережки орешника уже набухли. Клер обломила ветку: - Весна-обманка. Настоящей еще ждать и ждать. С реки потянуло холодком; на противоположном берегу над лугами пополз туман. - Здесь только перевоз, Тони? Моста нет? - Нет. По той стороне дорога идет прямо на Оксфорд - миль пять, не больше. Я несколько раз ходил туда пешком. Красивые места. - А как чудесно здесь будет, когда зацветут рощи и луга! Ну, едем. Покажите мне, где загоны, и в Оксфорд. Они вернулись к машине. - Зайдете в конюшни? - Клер покачала головой: - Подожду, пока привезут маток. Одно дело, когда вы привозите меня осматривать пустые стойла, другое - когда я приезжаю взглянуть на кобыл. Они в самом деле из Неджда? - Масхем божится, что да. Но я сперва погляжу, что за конюхи с ними приедут, а уж потом поверю. - Какой масти? - Две гнедых, одна караковая. Загоны, - их было три, - полого спускались к реке и были защищены от ветра вытянутой в длину рощицей. - Сток здесь идеальный, место солнечное. Конюшни вон там, сразу за краем рощи. В них еще многое нужно доделывать; сейчас мы монтируем там отопление. - Как здесь тихо! - На дороге - практически никакого движения, разве что мотоцикл проедет. Вот как, например, этот. Мимо с фырканьем пролетел мотоцикл, затормозил, развернулся и, фыркая, помчался назад. - Мотоцикл - ужасно горластая скотина! - проворчал Крум. - Впрочем, пока матки сюда доберутся, они уже попривыкнут к грохоту. - Бедняжки! Их ждет резкая перемена. - У них у всех в кличках золото: Золотая пыль, Золотая гурия, Золотая лань. - Вот уж не думала, что Джек Масхем поэт! - Только в том, что касается лошадей. - Здесь действительно сказочная тишина, Тони! - Шестой час. Рабочие уходят из моего коттеджа. Они его перестраивают. - Сколько там будет комнат? - Четыре: спальня, гостиная, кухня, ванная. Но можно пристроить и еще. Тони впился в Клер глазами, но та смотрела в сторону. - Ну, по местам! - отрывисто скомандовал он. - Нужно поспеть в Оксфорд дотемна. Оксфорд, утопающий в огнях, как и все города в этот наихудший для них час, казалось, предупреждал: "Не ждите от меня ничего, - я обезличен виллами, автомобилями и современностью". Он действительно не пробудил сначала в молодых людях никакого интереса: оба были голодны, а Крума к тому же личные воспоминания связывали с Кембриджем. Но стоило им очутиться в гостинице "Митра" и приняться за сандвичи с анчоусами, яйца вкрутую, гренки, сдобные булочки, оладьи, варенье и содержимое огромного чайника, как с каждым глотком романтика Оксфорда стала раскрываться им все полнее. Посидев в этой старой гостинице, куда, кроме них, еще никто не завернул, где горел камин и окна были задернуты красными занавесками, молодые люди неожиданно насладились уютом и тишиной и теперь неизбежно должны были найти город восхитительным. Мотоциклист в кожаном комбинезоне заглянул в зал и снова исчез. Три студента последнего курса постояли в дверях, посовещались в предвидении обеда, заказали столик и скрылись. Время от времени появлялась официантка, приносила свежие гренки, прибирала соседние столики и уходила. Упоенные одиночеством. Клер и Тони поднялись из-за стола только в половине седьмого. - Пойдем пошатаемся, - предложила Клер. - Времени у нас много. Оксфорд обедал, и улицы были пустынны. Молодые люди брели наугад, выбирая самые узкие переулки, то и дело натыкаясь на здания колледжей или длинную старую городскую стену. Теперь им уже казалось, что здесь нет ничего современного. Прошлое оживало перед ними на каждом шагу. Перезвон колоколов, темные башни, древние, плохо освещенные каменные громады, извилистые, крытые, еле заметные в сумерках переходы; просторные квадраты дворов, обозначенные тусклыми фонарями и внезапно возникающие из мрака, - весь этот темный старинный безлюдный город, который скрытно бурлит новой жизнью, привел их в безмолвное восхищение, а так как они к тому же попали в него впервые, то скоро заблудились. Крум взял Клер под руку и пошел в ногу с ней. Хотя ни тот, ни другая не были склонны к романтике, оба чувствовали себя так, словно затерялись в лабиринте истории. - Жаль, что я не выросла здесь или в Кембридже, - посетовала Клер. - В Кембридже прошлое не ощущается так остро. Колледжи там вытянуты в одну линию. Оксфорд же в темноте кажется еще более средневековым, чем днем. Конечно, в Кембридже на всем лежит отпечаток старины, но здесь он выражен гораздо более отчетливо. - А мне, наверно, понравилось бы жить в старину. Верховые лошади и кожаные колеты! Вы, Тони, божественно выглядели бы в колете и шапочке с длинным зеленым пером. - С меня довольно и современности, пока вы рядом. Мы никогда еще не были так долго вместе. - Пожалуйста, без сантиментов. Помните, мы приехали сюда осматривать Оксфорд. Куда пойдем теперь? - Куда хотите, - удрученно ответил Тони. - Обиделся? Смотрите, какой большой колледж! Зайдем внутрь? - Нельзя: скоро выйдут студенты - уже девятый час. Лучше побродим по улицам. Через Корнмаркет они вышли на Брод, постояли на правой стороне перед статуями, затем свернули на темную площадь с круглым зданием в середине, колледжами по сторонам и церковью на дальнем конце. - Это, видимо, центр, - объявила Клер'. - У Оксфорда тоже должна быть своя точка опоры. Пусть окраины перестраиваются, как угодно, - обезобразить сердце города никому не удастся: Оксфорд ожил с таинственной внезапностью. На улицах появились молодые люди в коротких плащах, наброшенных на плечи, перекинутых через плечо или руку. Крум осведомился у одного из них, что это за площадь. - Рэдклиф. Вон там Брейзноз, а дальше Хайз. - А где "Митра"? - Направо. - Благодарю. - Не за что. Студент тряхнул непокрытой головой, поклонился Клер и поспешил дальше. - Ну что, Гони? - Зайдем в гостиницу и выпьем по коктейлю. Когда они входили в "Митру", мотоциклист в кожаном комбинезоне и шлеме, стоявший около своей машины, внимательно посмотрел им вслед. После коктейля и бисквитов они вышли на улицу, склоняясь к решению, которое Крум сформулировал вслух: - Еще рано, и погода хорошая. Поедем домой через мост Магдалины на Бенсон, Дорчестер и Хенли. - Остановитесь на мосту, Тони. Я хочу взглянуть на мою тезку. Фонари отбрасывали светлые полосы на чернильно-темные воды реки Черрел; над нею в темноте хмуро высился массивный мост Магдалины, за которым в направлении Кристчерч-Медоу тянулась редкая цепочка огней. Позади молодых людей расстилалась широкая улица - два ряда серых слабо освещенных фасадов и подъездов; внизу, под мостом, беззвучно струилась река. - Ее, наверно, называют здесь кратко - Черр. - Летом я заведу себе плоскодонку. Знаете, Клер, в верховьях река еще красивее, чем здесь. - Вы научите меня грести? - А как же! - Скоро десять. День прошел чудесно. Тони! Он бросил на нее сбоку долгий взгляд и завел машину. Неужели ему всю жизнь вот так стремительно мчаться с нею вперед? Неужели им не суждена настоящая долгая остановка? - Хотите спать. Клер? - Не очень. Но коктейль был жутко крепкий. Если устали, я могу сесть за руль. - Устал? Нет, что вы! Я просто подумал, что каждая миля удаляет меня от вас. В темноте дорога всегда длиннее и совсем не та, что при свете. Глаз обнаруживает на ней сотни не замеченных днем предметов: изгороди, стога сена, деревья, дома, повороты. Деревни и те кажутся другими. В Дорчестере Тони остановил машину, чтобы узнать дорогу; их обогнал мотоциклист, и Крум крикнул ему: - Куда на Хенли? - Прямо. Они доехали до следующей деревни. - Это, должно быть, Неттлбед, - сказал Крум. - Теперь до самого Хенли - ничего, а оттуда до Лондона еще тридцать пять миль. В двенадцать будем дома. - Бедняжка! Вам ведь предстоит еще один конец. - Ничего, буду гнать как сумасшедший. Клер погладила его по обшлагу пальто, и они опять замолчали. Когда машина въехала в лес, Тони неожиданно сбросил газ. - Освещение отказало! Мимо, резко притормозив, пролетел мотоциклист и на ходу крикнул: - Сэр, у вас погасли фары. Крум остановил машину: - Этого еще не хватало. Наверно, сел аккумулятор. Клер рассмеялась. Тони вылез и, обойдя вокруг машины, осмотрел ее. - Я помню этот лес. Отсюда до Хенли добрых пять миль. Что ж, попытаем счастья, - поползем как-нибудь. - А если я вылезу и пойду перед машиной? - Нет, сейчас слишком темно. Я могу вас задавить. Ярдов через сто Тони опять остановился: - Мы съехали с дороги. Никогда не водил машину в такой темноте. Клер снова рассмеялась. - Вот вам и приключение, мой дорогой. - А я еще и фонарь не захватил. Насколько помню, этот лес тянется мили на две. - Ну что ж, попробуем еще раз. Мимо со свистом пролетел автомобиль. Шофер что-то крикнул. - Живо! Поезжайте за ним. Тони! Но прежде чем Крум успел завести мотор, автомобиль уже скрылся. Наверно, съехал под гору или куда-нибудь свернул. Машина Тони медленно поползла вперед. - Черт! - неожиданно выругался он. - Опять съехали С дороги. - Выводите ее на шоссе, и подумаем, как быть. Жилья никакого до самого Хенли? - Никакого. Кроме того, аккумулятор не везде зарядишь. Впрочем, надеюсь, дело не в нем: просто сгорел какой-нибудь контакт. - Что, если оставить машину и пойти пешком? Здесь в лесу ее никто не тронет. - А потом? - возразил Крум. - Мне ведь с нею нужно утром быть дома. Вот что, я провожу вас до гостиницы, достану фонарь и вернусь. С фонарем я как-нибудь доведу ее до Хенли; если не удастся, просто переночую в ней, а утром выеду пораньше и подхвачу вас на мосту. - Но это же десять миль пешком! А почему нам не остаться здесь вместе до рассвета? Провести ночь в автомобиле - моя давняя мечта. В Круме шла внутренняя борьба. Целую ночь с Клер! Наедине! - А вы полагаетесь на меня? - Тони, не будьте таким старомодным. Остаться здесь - разумнее всего и, кроме того, даже забавно. Будет гораздо хуже, если мы врежемся в другую машину или нас задержат за езду без света. - Проклятая луна! Никогда ее нет, когда нужно! - проворчал Тони. - Вы серьезно это предлагаете? Клер тронула его за руку: - Отведите автомобиль подальше от шоссе. Помедленней. Осторожно! Стоп. Машину слегка тряхнуло. - Мы наехали на дерево и встали спиной к дороге, - сказала Клер. Пойду посмотрю, не видно ли нас. В ожидании ее Крум поправил ковер и подушки сиденья. Он подумал: "Раз она относится к этому так спокойно, значит, любви ко мне у нее нет". При мысли о долгой темной ночи наедине с нею его пробирала дрожь: он понимал, какая пытка ему предстоит. Наконец до него донесся ее голос: - Все в порядке. Машины совсем не видно. Теперь сходите проверьте вы, а я заберусь внутрь. Тони двигался ощупью и, лишь почувствовав под ногами твердый грунт, сообразил, что выбрался на дорогу. Мрак здесь немного поредел, но звезд все равно не было видно. Тони постоял с минуту, затем по-прежнему ощупью побрел назад. Машина так безнадежно затерялась во тьме, что ему пришлось свистнуть и подождать, пока не раздастся ответный свист. Да, темно, хоть глаз выколи! Он влез в автомобиль. - Стекло оставить открытым или поднять? - Да, но только до половины. Мне очень удобно, Тони. - Слава богу. Не возражаете, если закурю трубку? - Разумеется, нет. Дайте мне сигаретку. Ну вот, теперь почти как в раю. - Именно почти, - чуть слышно бросил Тони. - Хотела бы я посмотреть на лицо тети Эм, если бы она увидела нас! Вам тепло? - Кожаные подушки не пробьет никакой холод. А вам? - Очень. Опять наступило, молчание. Потом Клер сказала: - Тони, вы меня простите, да? Я ведь дала обещание. - Не беспокойтесь, все будет хорошо, - ответил Крум. - Мне виден только кончик вашего носа - и то лишь когда вы затягиваетесь. В свою очередь при свете сигареты Клер он увидел ее зубы, улыбку на губах и нижнюю часть лица до глаз, утонувших в темноте. - Снимите шляпу, Клер. И помните, мое плечо к вашим услугам. - Смотрите, не давайте мне храпеть. - Храпеть? Вам? - При случае все храпят. Я тоже могу. Они немного поговорили, но все, кроме ощущения ее близости в темноте, уже казалось ему нереальным. Изредка он различал шум проезжавших по дороге машин, но больше никаких звуков не доносилось: ночь была слишком темной даже для сов. Трубка потухла, и Тони сунул ее в карман. Клер полулежала на сиденье так близко от него, что он чувствовал ее локоть. Он затаил дыхание. Уже уснула? Ну, а ему предстоит бессонная ночь - где уж тут уснуть, когда легкий исходящий от нее аромат будоражит все его чувства, а его рука пылает от прикосновения ее руки! Даже если все ограничится только этим - и тогда грех тратить такую ночь на сон. - Тони, если вы в самом деле не возражаете, я положу вам голову на плечо. - Конечно, кладите! Голова Клер погрузилась в шарф Тони; легкий аромат, напоминавший ему сосновый лес в солнечный день, стал сильнее. Прямо не верится, что она рядом с ним, что голова ее лежит у него на плече и что так будет еще целых шесть-семь часов. Тони вздрогнул. Как все спокойно и прозаично! Ничто в ней не выдает ни страсти, ни волнения, словно он ее брат. И вдруг его осенило: эта ночь - испытание, которое нужно выдержать, потому что иначе она отшатнется и уйдет от него. Теперь она спит. Да, по-настоящему. В этом не может быть сомнений: стоит только вслушаться в ритмический звук, издаваемый ее горлом, - звук, трогательно слабый, как клохтанье птенца, немножко забавный и бесконечно дорогой! Что бы ни было дальше, одного не зачеркнешь - он все-таки провел с нею ночь! Тони сидел тихо, как мышь, если, конечно, мышам случается сидеть тихо. Чем глубже Клер погружалась в сон, тем тяжелей становилась ее голова и тем доверчивей она прижималась к нему. Он сидел, вслушивался в ее дыхание, и чувство его к ней углублялось, превращалось в страстное желание защищать ее и служить ей. А ночь, холодная, непроглядная, беззвучная, - машины по дороге больше не шли, - разделяла с ним его одиночество. Она бодрствовала и дышала, словно огромное, мрачное, всепоглощающее чудовище. Да, ночь не спит. Тони отдавал себе в этом отчет впервые в жизни. Ночь, как и день, не знает сна. Глухая и равнодушная ко всему, она тоже наделена жизнью: она не говорит, не движется, только бодрствует и дышит. Лунная и звездная или беспросветная и глухая, как сегодня, она всегда - великий спутник человека. Рука Тони затекла, и Клер, словно почувствовав это, приподняла голову, хотя не проснулась. Он быстро растер плечо и еле успел отдернуть пальцы, как ее голова качнулась и опустилась на прежнее место. Он осторожно повернул лицо, так что губы его коснулись ее волос, и опять услышал те же слабые ритмические звуки, похожие на клохтанье птенца. Затем они смолкли и на смену им пришло глубокое дыхание - признак крепкого сна. Тогда, сморенный дремотой, уснул и он. XIX Крум проснулся, совершенно одеревенев и не соображая, где он. Кто-то поблизости от него сказал: - Уже светает. Тони, но еще ничего не видно. Он выпрямился: - Боже правый! Неужели я заснул? - Да, бедный мой. Я чудесно выспалась, только ноги немного затекли. Который час? Крум взглянул на светящиеся стрелки своих часов: - Примерно половина седьмого. Ух, все тело как иголками колет! - Давайте вылезем и встряхнемся. Он отозвался голосом, который, как ему показалось, прозвучал откудато издалека: - Итак, все кончилось. - Было очень тяжело? Он сжал руками виски и ничего не ответил. Мысль, что и следующую и все другие ночи он опять проведет без нее, была для него болезненна, как удар в сердце. Клер открыла дверцу: - Я немного пройдусь для разминки. А потом пробежимся, чтобы согреться. Позавтракать нам нигде раньше восьми не удастся. Он запустил мотор для прогрева. Свет медленно разливался по лесу; ствол березы, под которой они провели ночь, уже выступил из мглы. Затем Тони тоже вылез из машины и дошел до дороги. Ее унылая одинокая полоска терялась в лесу, все еще сумеречном и туманном, непроницаемом и таинственном. Ни ветерка, ни звука! Тони чувствовал себя как Адам, безвинно выставляемый за ворота рая. Адам! Этакий чудаковатый, учтивый, чистенький субъект с бородкой, мужчина до грехопадения, проповедникдиссидент с ручной змеей, яблоком познания и секретаршей, целомудренной и нестриженой, как леди Годива! От ходьбы кровь в жилах Тони побежала быстрей. Он вернулся к машине. Клер, стоя на коленях, приводила в порядок волосы с помощью карманного зеркальца и гребенки. - Как самочувствие. Тони? - Прескверно. Нам пора. Позавтракаем в Мейденхеде или Слау. - А почему не у меня дома? В восемь мы уже приедем, а кофе я варю прекрасно. - Отлично! - согласился Крум. - Тогда я всю дорогу буду выжимать пятьдесят миль в час. Ехали они очень быстро и говорили мало. Оба были слишком голодны. - Тони, пока я приготовлю завтрак, вы успеете побриться и принять ванну. Сэкономите таким образом время и поедете обратно свежим. А я выкупаюсь позже. - Знаете, лучше поставить машину в гараж, - сказал Крум, миновав Мраморную арку. - Возвращайтесь-ка домой одна. Приехать так рано вдвоем на машине - значит возбудить подозрения. Наверно, шоферы уже вышли на работу. А я буду у вас через десять минут. Когда в восемь часов он вошел в дом на Мелтон-Мьюз, Клер уже переоделась в голубой халат, столик в нижней комнате был накрыт для завтрака и по квартире разносился запах кофе. - Я налила ванну. Тони, и приготовила вам бритву. - Вы - чудная! - ответил Крум. - Я буду готов через десять минут. Он вернулся через двенадцать и сел за столик напротив Клер. Она подала яйца вкрутую, гренки, кондафордское варенье из айвы и настоящий кофе... Все выглядело так, как если бы они были мужем и женой, и поэтому Тони казалось, что он никогда не ел более вкусного завтрака. - Очень устали, дорогая? - Нисколько. Наоборот, чувствую себя особенно бодрой. Понятно, повторять такие опыты не стоит. Мы были чересчур близко друг от друга. - Но это уже не нарочно. - Само собой разумеется. И потом, вы вели себя как ангел. Впрочем, наша прогулка - все-таки не то, что я обещала тете Эм. Для чистого не всякая вещь чиста. - К сожалению, нет. Господи! Как мне дожить до следующей встречи? Клер через стол пожала ему руку: - А теперь вам, пожалуй, пора уходить, но сначала я выгляну в окно посмотрю, свободен ли путь. Когда она приняла эту меру предосторожности, Крум поцеловал ей руку, вернулся к машине и в одиннадцать утра уже беседовал с водопроводчиком в одной из беблок-хайтских конюшен... Клер лежала в горячей ванне. Правда, как все ванны душевого типа, эта была несколько коротковата, но купание и в ней действовало освежающе. Клер чувствовала себя как девочка, которая нашалила, но не уличена гувернанткой. Ах, этот бедный милый Тони! Как жаль, что мужчины так нетерпеливы! Платоническое ухаживание столь же мало привлекает их, как хождение за покупками. Они врываются в магазин, спрашивают: "Есть у вас то-то и то-то? Нет?" - и так же стремительно выбегают. Им ненавистны примерки, когда вас вертят из стороны в сторону, а вы изо всех сил стараетесь увидеть, как платье сидит сзади. Женщины смакуют процесс выбора нужной веши; для мужчины он - наказание. Тони - 'сущий ребенок. Она чувствует себя гораздо старше его и по годам и по опыту. Хотя многие ухаживали за Клер и до ее замужества, она никогда не сталкивалась близко с людьми, которые, почитая Лондон и самих себя центром мироздания, не верят ни во что, кроме иронии, быстрой езды и денег, позволяющих им изо дня в день "весело" проводить время. Она, конечно, встречалась с ними в разных загородных домах, но там они были вырваны из своей специфической атмосферы и вынуждены довольствоваться охотой и спортом. Именно к развлечениям подобного рода безотчетно тянулась Клер, выросшая на свежем воздухе, подвижная и гибкая, хотя отнюдь не сильная. Переехав на Цейлон, она осталась верна своим вкусам и проводила досуг в седле и на теннисном корте. Прочитав немало романов, она была убеждена, что идет в ногу с веком, отметающим всякие запреты. Но сейчас, лежа в ванне, она испытывала чувство неловкости. Нечестно подвергать Тони такому испытанию, как этой ночью. Чем ближе она подпустит его к себе, отказываясь от подлинной близости с ним, тем сильнее он будет мучиться. Вытираясь после купанья, она приняла ряд похвальных решений и еле-еле, да и то бегом, поспела к десяти часам в Темпл. Здесь выяснилось, что она могла бы спокойно понежиться в ванне еще несколько минут: Дорнфорд был занят каким-то важным юридическим казусом. Клер закончила оставшиеся со вчерашнего дня дела и лениво поглядела через окно на лужайку Темпля, над которой рассеивался туман - предвестник погожего дня - и всходило по-зимнему блестящее солнце, касаясь ее щек своим косым лучом. Ей вспомнился Цейлон, где солнце никогда не приносит с собой бодрящую прохладу. Джерри! Как он там? - да простится ей этот затасканный оборот. И что он предпримет по отношению к ней? Конечно, хорошо, что она решила не мучить Тони, держать его на расстоянии и щадить его чувства, но без него ей будет и грустно и одиноко. Он стал для нее привычкой. Дурной - может быть, но ведь именно с дурными привычками труднее всего расставаться. "Конечно, я легкомысленна, - решила она. - И Тони такой же, но в трудную минуту он не выдаст". И вдруг зеленая лужайка Темпла показалась ей морем, а подоконник фальшбортом, перегнувшись через который она и Тони смотрят, как летучие рыбы выскакивают из пены и мелькают над сине-зелеными волнами. Теплота и краски! Воздушная сверкающая красота! Клер взгрустнулось. "Хорошая верховая прогулка - вот что мне нужно, - подумала она. Завтра уеду в Кондафорд и проведу всю субботу на воздухе. Заберу с собой Динни: ей полезно почаще садиться в седло". Вошел клерк и объявил: - Мистер Дорнфорд вечером поедет из суда прямо в палату. - Вот как? Скажите, Джордж, вам случается хандрить? Клерк, круглое розовое лицо которого всегда смешило ее, - к нему так и хотелось прилепить бачки, - ответил сдобным голосом: - Мне тут недостает собаки. Когда мой старый Тоби со мной, я не замечаю одиночества. - Какой он породы, Джордж? - Бультерьер. Сюда я его брать не могу - миссис Колдер соскучится. Кроме того, он может покусать какого-нибудь стряпчего. - Вот было бы здорово! Джордж тяжело вздохнул: - Эх, здесь в Темпле никому весело не бывает. - Я тоже завела бы собаку, Джордж, но когда я ухожу, в квартире нет ни души. - Вот увидите, мистер Дорнфорд здесь долго не останется. - Почему? - Он присматривает себе дом. Сдается мне, он не прочь жениться. - На ком? Джордж прищурил один глаз. - Вы имеете в виду мою сестру? - Кого же еще? - Да, но откуда вы это узнали? - Слухом земля полнится, леди Корвен. - Что ж, выбор неплохой, хотя я не слишком верю в брак. - Мы, судейские, видим только его плохую сторону. Но мистер Дорнфорд, по-моему, может сделать женщину счастливой. - И по-моему, Джордж. - Он человек внимательный, спокойный, и при этом энергии в нем хоть отбавляй. Стряпчие его любят, судьи тоже. - И жена полюбит. - Он, правда, католик... - Все принадлежат к какой-нибудь религии. - Миссис Колдер и я перешли в англиканство с тех пор, как умер мой отец. Он был плимутским братом, да еще каким ревностным! Чуть, бывало, выскажешь свое мнение, он тебя прямо придушить готов. То и дело стращал меня адскими муками. Понятное дело, для моего же блага. Словом, старик сам верил всерьез и не выносил, когда другие не верят. Настоящий горячий сомерсетец. Он никогда не забывал, откуда он родом, даром что жил в Пекхеме. - Слушайте, Джордж, позвоните мне в пять, если я все-таки понадоблюсь мистеру Дорнфорду. Я в это время на всякий случай загляну домой. Клер пошла пешком. День был еще более весенний, чем накануне. Она миновала набережную и углубилась в Сент-Джеймс-парк. У воды уже пробивались из-под земли желтые нарциссы, и ветви деревьев набухали почками. Мягкое ласковое солнце светило Клер в спину. Такая погода долго не простоит. Зима еще ударит снова. Клер быстрым шагом прошла под колесницей, влекомой несколько неестественными конями, вид которых не столько раздражал, сколько смешил ее, миновала Памятник артиллерии, не удостоив его взглядом, и очутилась в Хайд-парке. Согретая солнцем, она медленно прогуливалась вдоль Роу. Верховая езда была ее страстью, и, видя кого-нибудь на хорошей лошади, она не могла не испытывать легкого волнения. Лошади - удивительные животные: то они горячи и норовисты, то через минуту вялы и апатичны. Навстречу Клер приподнялись две-три шляпы. Очень высокий человек, проехавший мимо нее на холеной кобылке, остановил лошадь и повернул назад: - Так и думал, что это вы. Лоренс говорил мне, что вы вернулись. Помните меня? Я Джек Масхем. Клер подумала: "Слишком долговяз, но посадка отличная", - вслух ответила: "Разумеется!" - и разом насторожилась. - Я пригласил одного вашего знакомого присматривать за моими арабскими матками. - Да. Тони Крум мне рассказывал. - Приятный юноша. Не знаю, конечно, достаточно ли у него подготовки, но остер он, как горчица. Как поживает ваша сестра? - Превосходно. - Вы должны привезти ее на скачки, леди Корвен. - По-моему, Динни не очень интересуется лошадьми. - Я быстро приохотил бы ее к ним. Помню... Он оборвал фразу и нахмурился. Несмотря на томную позу, лицо у него, как отметила про себя Клер, было загорелое, прорезанное морщинами, решительное, с иронической складкой у губ. Интересно, как он отнесся бы к тому, что она провела прошлую ночь с Тони в автомобиле? - Когда прибывают ваши матки, мистер Масхем? - Они уже в Египте. Погрузят их на пароход в апреле. Вероятно, я сам поеду присмотрю за этим. Может быть, захвачу с собой Крума. - С удовольствием взглянула бы на них, - сказала Клер. - У меня на Цейлоне была арабская лошадь. - Обязательно приезжайте. - Беблок-хайт - это около Оксфорда, правда? - Милях в шести. Красивая местность. Буду ждать вас. До свиданья. Джек Масхем приподнял шляпу, дал шенкеля и пустил лошадь легким галопом. "До чего же невинной я прикинулась! Будем надеяться, что не переиграла. Я не хотела бы опростоволоситься перед ним. Мне кажется, он здорово себе на уме. Сапоги у него замечательные! А про Джерри он даже не спросил", - подумала слегка взволнованная Клер, свернула с Роу и пошла к Серпентаину. На его залитой солнцем поверхности не было ни одной лодки, только у противоположного берега плескалось несколько уток. Разве ей не все равно, что о ней подумают? Она - как мельник с реки Ди. Только вправду ли ему не было дела до людей? Или он был просто философ? Клер села на скамейку, подставила голову солнцу, и вдруг ей захотелось спать. Что ни говори, провести ночь в автомобиле и провести ночь в постели - разные вещи. Клер скрестила руки на груди и закрыла глаза. Почти тотчас же она уснула. Люди, проходившие между нею и сверкающим прудом, удивлялись, что молодая, хорошо одетая женщина спит в такой ранний час. Два мальчугана с игрушечными самолетами в руках замерли перед нею, разглядывая ее черные ресницы, матовые щеки и вздрагивающие, чуть подкрашенные губы. Это были воспитанные дети - за ними присматривала гувернантка француженка; поэтому они не додумались ткнуть спящую булавкой или издать вопль у нее над ухом. Но у нее, как им казалось, не было рук; она скрестила ноги, спрятала их под скамейку, и бедра ее в такой позе выглядели неестественно длинными. Это было так занятно, что, когда мальчики проследовали дальше, один из них еще долго оборачивался и поглядывал назад. Так, сном человека, который провел ночь в автомобиле. Клер проспала целый час этого мнимовесеннего дня. XX Прошло три недели, в течение которых Клер встретилась с Крумом всего четыре раза. В субботу, укладывая чемодан перед вечерним кондафордским поездом, она услышала зов овечьего колокольчика и сошла вниз по винтовой лесенке. На пороге стоял низенький человечек в роговых очках, чем-то неуловимо напоминавший представителя ученого мира. Он приподнял шляпу: - Леди Корвен? - Да. - С вашего позволения, имею вручить вам вот это. Он извлек из кармана синего пальто длинный документ и подал его Клер. Она прочла: "В Коронный суд, Отделение завещательных, бракоразводных и морских дел. Февраля двадцать шестого дня 1932 года. По поводу прошения сэра Джералда Корвена". Ноги у нее подкосились, она заглянула в роговые очки, скрывавшие глаза незнакомца, и выдавила: - О! Низенький человечек слегка поклонился. Она инстинктивно почувствовала, что он жалеет ее, и быстро захлопнула дверь у него под носом. Поднялась по винтовой лесенке, села на кушетку и закурила. Затем положила документ на колени и развернула его. Первая мысль ее была: "Какая чудовищная нелепость! Я ни в чем не виновата". Вторая: "Придется, видно, прочесть эту мерзость". Не успела она пробежать первую строку: "Сэр Джералд Корвен, кавалер ордена Бани, покорнейше просит..." - как у нее возникла новая, третья по счету мысль: "Но это же то, чего я хочу! Я стану свободна!" Дальше она уже читала спокойнее, пока не дошла до слов: "... истец требует взыскать с вышеназванного Джеймса Бернарда Крума, ввиду совершения последним упомянутого прелюбодеяния, возмещение в размере двух тысяч фунтов". Тони! Да у него не то что двух тысяч фунтов - двух тысяч шиллингов не наберется. Животное! Мстительная гадина! Неожиданно сведя весь их конфликт к вульгарному чистогану, он не только глубоко возмутил ее, но и поверг в панику. Тони не должен, не может быть разорен из-за нее. Она обязана немедленно увидеться с ним! Неужели и ему?.. Конечно, ему тоже послали копию. Клер дочитала прошение, сделала глубокую затяжку и поднялась. Подошла к телефону, вызвала междугородную и дала номер телефона в гостинице Крума. - Можно попросить мистера Крума?.. Уехал в Лондон? На своей машине?.. Когда? Час назад. Значит, едет к ней. Несколько успокоившись. Клер быстро прикинула: на кондафордский поезд уже не поспеть... Она еще раз позвонила на междугородную и заказала разговор с поместьем. - Динни? Это я. Клер. Сегодня вечером не могу приехать. Буду завтра утром... Нет! Здорова. Просто маленькие неприятности. До свиданья. Маленькие неприятности! Она еще раз села и перечитала "эту мерзость". О них с Тони, кажется, известно все, кроме правды. А ведь ни ей, ни ему даже в голову не приходило, что за ними следят. Например, этот человечек в роговых очках явно знает ее, но она его никогда не замечала. Клер ушла в туалетную и освежила лицо холодной водой. Вот тебе и мельник с реки Ди! Оказывается, играть эту роль не так-то просто. "Он, наверно, не успел поесть", - спохватилась она. Накрыв столик в нижней комнате и поставив на него все, что было в доме съестного. Клер сварила кофе и в ожидании Крума села покурить. Она рисовала себе Кондафорд и лица родных, представляла себе также лица тети Эм и Джека Масхема, но все оттеснялось на задний план лицом ее мужа с его легкой, жестокой, кошачьей усмешкой. Неужели она безропотно уступит? Неужели она даст ему восторжествовать и капитулирует без боя? Она раскаивалась, что не послушала отца и сэра Лоренса, предлагавших начать за ним слежку. Теперь поздно: пока дело не кончится, Джерри на риск не пойдет. Она еще сидела в раздумье у электрической печки, когда раздался шум подъехавшей машины и зазвонил колокольчик. Крум был бледен и, видимо, продрог. Он остановился в дверях, всем своим видом выражая такое сомнение в доброжелательности приема, который его ожидает, что Клер разом протянула ему обе руки: - Ну что, Тони, забавная история? - Дорогая!.. - Вы совсем озябли. Выпейте бренди. Не успел он допить, как она заговорила: - Будем рассуждать не о том, чего мы могли бы не сделать, а только о том, что мы должны делать. Он застонал. - Мы, наверно, показались им ужасными простофилями. Мне и не снилось... - Мне тоже. Да и почему нам было не поступать так, как мы поступали? Только виноватый боится закона. Он сел и подпер голову руками: - Видит бог, я сам хочу этого не меньше, чем ваш муж. Я мечтаю, чтобы вы освободились от него. Но я не имел права подвергать вас риску, раз вы не чувствуете ко мне того же, что я к вам. Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась: - Тони, не будьте ребенком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать. - Не сомневайтесь в одном - я сделаю все, что вы сочтете нужным. - По-моему, - с расстановкой произнесла Клер, - я должна поступить так, как потребуют от меня родители. - Боже! - воскликнул Крум, вскакивая. - Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему! - А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, - отчеканила Клер. - Черта с два! Разорить меня нельзя - можно только объявить несостоятельным. - А ваша работа? - Не понимаю, при чем здесь она? - На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном. - Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками. - Серьезно? - Вполне. - Даже, если бы я сказала: "Не надо". - Вы бы так не сказали. - Не знаю. - Так или иначе, речь сейчас не об этом. - Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтете себя непорядочным человеком. - Боже, до чего все запутано! - Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо. Они уселись и пустили в ход вилки. - Ваши родные уже знают, Клер? - Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик? - Да. - Еще кусочек? Они молча ели еще несколько минут. Затем Тони встал: - Благодарю, я сыт. - Что ж, тогда покурим. Она взяла у него сигарету и сказала: - Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, все нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах? - Нет. - У меня тоже. Видимо, придется подыскать. - Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги! Клер вздрогнула. - Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба! Крум сжал ей руку: - Дорогая, я думал только об адвокатах. - Помните, как я вам возразила на пароходе: "Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается"? - Никогда с этим не соглашусь! - Я имела в виду свой брак, а не вас. - Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом... Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет - уеду. - Вы очень милый, Тони, но я все-таки должна рассказать родным. А кроме того... есть еще куча всяких обстоятельств. Крум прошелся по комнате: - Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю. - Мы будем говорить только голую правду. - Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра? - С поездом десять пятьдесят. - Возьмете и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт? - Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить. - Им будет очень тяжело? - Да, не по себе. - Ваша сестра там? - Да. - Это уже отрадно. - Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший. - Можно вас поцеловать? - Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трех предыдущих? Целуйте лучше руку, - рука не в счет. Он поцеловал ей руку, пробормотал: "Храни вас бог!" - схватил шляпу и выбежал. Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у нее нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Все, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица легкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на нее хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся. Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, - в узком Мьюз то и дело кружится ветер. "Как и во мне", - подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула - таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну! XXI На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряженная. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли ее тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться веселой бесполезно, - все равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная - промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении. После завтрака она избрала гостиную местом для объяснения. Вынув из сумочки полученную ею копию, она протянула ее отцу и сказала: - Вот что мне прислали, папа. Она услышала удивленный возглас генерала и увидела, как мать и Динни подошли к нему. Наконец он спросил: - В чем здесь дело? Говори правду. Клер сняла ногу с каминной решетки и посмотрела отцу в глаза: - Бумажка лжет. Мы ни в чем не виноваты. - Кто он? - Тони Крум. Мы встретились на пароходе, возвращаясь с Цейлона. Ему двадцать шесть, он служил там на чайной плантации, а теперь получил место у Джека Масхема - будет присматривать за его арабскими матками в Беблок-хайт. Денег у него нет. Я попросила его приехать сюда к вечеру. - Ты его любишь? - Нет, но он мне нравится. - А он тебя? - Да. - Ты говоришь, между вами ничего не было. - Он поцеловал меня в щеку - раза два, по-моему. Это все. - На каком же основании бумага утверждает, что третьего числа ты провела с ним ночь? - Я поехала с ним на его машине посмотреть Беблок-хайт; на обратном пути в лесу, миль за пять до Хенли, отказали фары. Темень была непроглядная, я предложила остаться и подождать рассвета. Мы заснули, а когда рассвело, поехали дальше. Она услышала, как мать судорожно глотнула воздух, а у отца вырвался странный горловой звук. - А на пароходе? А у тебя на квартире? И ты утверждаешь, что между вами ничего нет, хотя он тебя любит? - Ничего. - Это правда? - Да. - Разумеется, это правда, - вмешалась Динни. - Разумеется! - повторил генерал. - А кто в нее поверит? - Мы не знали, что за нами слежка. - Когда он приедет? - С минуты на минуту. - Ты видела его после того, как получила извещение? - Да, вчера вечером. - Что он говорит? - Обещает сделать все, что я сочту нужным. - Ну, это естественно. Надеется он, что вам поверят? - Нет. Генерал отошел с бумагой к окну, словно намереваясь получше разглядеть ее. Леди Черрел села. Она была очень бледна. Динни подошла к сестре и взяла ее за руку. - Когда он приедет, - неожиданно объявил генерал, поворачиваясь к окну спиной, - я хочу повидаться с ним один на один. Попрошу, чтобы никто не говорил с ним до меня. - "Свидетелей просят удалиться", - шепнула Клер. Генерал вернул ей документ. Лицо у него было подавленное и усталое. - Мне очень жаль, папа. Мы, конечно, наделали глупостей. Добродетель еще не служит себе наградой. - Ею служит благоразумие, - отпарировал генерал. Он дотронулся до плеча Клер и пошел к двери в сопровождении Динни. - Мама, он верит мне? - Да, но только потому, что ты его дочь. И чувствует, что не должен бы верить. - Ты тоже это чувствуешь, мама? - Я верю тебе, потому что знаю тебя. Клер наклонилась и поцеловала мать в щеку: - Благодарю, мамочка, но мне все равно не легче. - Ты говоришь, этот молодой человек тебе нравится. Ты познакомилась с ним на Цейлоне? - Нет, я впервые встретилась с ним на пароходе. И поверь, мама, мне сейчас не до страстей. Я даже не знаю, оживут ли они во мне. Наверно, нет. - Почему? Клер покачала головой: - Я не желаю вдаваться в подробности нашей жизни с Джерри даже теперь, когда он так по-хамски потребовал возмещения ущерба. Честное слово, оно огорчает меня больше, чем мои собственные неприятности. - Мне кажется, этот молодой человек пошел бы за тобой куда угодно и когда угодно. - Да, но я этого не хочу. К тому же я дала обещание тете Эм. Я вроде как поклялась, что в течение года не натворю глупостей. И я держу слово - до сих пор. Но меня прямо подмывает отказаться от защиты и стать свободной. Леди Черрел промолчала. - А ты что скажешь, мама? - Отец должен считаться с тем, как это отразится на репутации твоей семьи и твоей собственной. - Что в лоб, что по лбу. В обоих случаях конец один и тот же. Если мы не будем защищаться, мне дадут развод, но он едва ли привлечет к себе внимание. Если будем, это вызовет сенсацию. "Ночь в машине" и так далее, если даже нам поверят. Представляешь себе, мама, как набросятся на нас газеты? - Знаешь, - медленно сказала леди Черрел, - решение отца в конце концов предопределено тем, что ты рассказала про хлыст. Я никогда не видела его таким взбешенным, как после того разговора с тобой. Думаю, он потребует, чтобы вы защищались. - Я ни за что не упомяну о хлысте перед судом. Это прежде всего бездоказательно, и потом, у меня тоже есть гордость, мама... Динни последовала за отцом в его кабинет, который домашние иногда именовали казармой. - Ты знакома с этим молодым человеком, Динни? - взорвался наконец генерал. - Да. Он мне нравится. Он действительно любит Клер. - Какой расчет ему ее любить? - Папа, надо быть человечным! - Ты веришь ей насчет автомобиля? - Да. Я сама слышала, как она торжественно обещала тете Эм не делать глупостей в течение года. - С чего ей пришло в голову давать такие обещания? - С моей точки зрения, это ошибка. - Как? - Во всем этом важно одно - чтобы Клер стала свободной. Генерал опустил голову, словно впервые услышал нечто, над чем стоит призадуматься; скулы его медленно побагровели. - Рассказывала она тебе, - неожиданно спросил он, - то, что рассказала мне об этом субъекте и хлысте? Динни кивнула. - В былое время я мог бы вызвать и вызвал бы его к барьеру. Клер должна стать свободной - согласен, но только не таким путем. - Значит, ты веришь ей? - Она не могла солгать всем нам. - Правильно, папа! Но поверят ли им посторонние? Поверил бы ты на месте присяжных? - Не знаю, - угрюмо бросил генерал. Динни покачала головой: - Нет, не поверил бы. - Юристов, черт бы их побрал, не проведешь. Я думаю, что Дорнфорд, например, не возьмется за такое дело. - Он не выступает в бракоразводном суде. Кроме того. Клер - его секретарь. - Надо посоветоваться с Кингсонами. Лоренс им верит. Отец Флер был их компаньоном. - Тогда... - начала Динни, но дверь распахнулась. - К вам мистер Крум, сэр. - Останься, Динни. В дверях появился Крум. Он быстро взглянул на Динни и подошел к генералу: - Клер сказала, чтобы я приехал, сэр. Генерал кивнул. Прищурив глаза, он в упор смотрел на предполагаемого любовника дочери. Молодой человек ответил на его взгляд, как солдат на параде, - твердо, но без вызова. - Будем говорить без обиняков, - резко начал генерал. - Вам не кажется, что вы впутали мою дочь в скверную историю? - Да, сэр. - Потрудитесь дать мне объяснения. Крум положил шляпу на стол, расправил плечи и объяснил: - Что бы она ни сказала вам, сэр, - все правда. Динни с облегчением увидела, что губы ее отца дрогнули, словно по ним пробежала улыбка. - Это очень порядочно с вашей стороны, мистер Крум, но я жду другого. Клер изложила мне свою версию. Был бы рад услышать теперь вашу. - Я люблю ее, сэр, люблю с первой нашей встречи на пароходе. В Лондоне мы встречались - ходили в кино, театр, картинные галереи. Я был у нее на квартире три... нет, пять раз. Третьего февраля я поехал с ней в Беблок-хайт, чтобы показать ей, где буду работать. На обратном пути, - надеюсь, она упомянула об этом? - у меня отказали фары и мы застряли из-за темноты в лесу, в нескольких милях от Хенли. Тогда мы... мы решили, что лучше не рисковать и дождаться рассвета. Я ведь дважды съезжал с дороги. Было темно, хоть глаз выколи, фонарь я с собой не захватил. Словом, мы сидели в машине до половины седьмого утра, потом двинулись и около восьми были у нее на квартире. Он сделал паузу, провел языком по губам, опять расправил плечи и порывисто закончил: - Хотите верьте, хотите нет, но клянусь вам, сэр, между нами ничего не было - ни в машине, ни вообще, кроме... кроме того, что она два-три раза позволила мне поцеловать ее в щеку. Генерал, ни на секунду не спускавший с него глаз, сказал: - Мы слышали от нее примерно то же самое. Дальше? - Вчера, получив извещение, я сразу же поехал в город и увиделся с ней. Разумеется, сэр, я сделаю все, что она сочтет нужным. - И вы не сговаривались с ней о том, что будете здесь рассказывать? Динни увидела, что молодой человек весь напрягся: - Отнюдь нет, сэр. - Итак, вы готовы подтвердить под присягой, что между вами ничего нет, и повторить это суду? Правильно я вас понял? - Да, сэр, если только есть надежда, что нам поверят. Генерал пожал плечами. - Каковы ваши денежные обстоятельства? - Четыреста фунтов оклада в год, - криво улыбнулся Крум. - Это все, сэр. - Знакомы вы с мужем моей дочери? - Нет. - И никогда с ним не встречались? - Нет, сэр. - Когда вы встретились с Клер? - На второй день после отплытия в Англию. - Чем вы занимались на Цейлоне? - Служил на чайной плантации. Но потом ее из экономии слили с другими. - Понятно. Ваше образование? - Веллингтон, затем Кембридж. - Вы поступили на службу к Джеку Масхему? - Да, сэр, он поручил мне присматривать за его арабскими матками. Они прибудут весной. - Значит, вы разбираетесь в лошадях? - Да. Я их обожаю. Динни увидела, как прищуренный взгляд генерала оторвался от молодого человека и упал на нее. - Вы как будто знакомы с моей дочерью Динни? - Да. - Поручаю вас ей. Я должен все обдумать. Молодой человек слегка поклонился, повернулся к Динни, затем снова повернулся к генералу и с достоинством произнес: - Ужасно сожалею о случившемся, сэр, но не о том, что люблю Клер. Сказать, что жалею, - значило бы солгать. Я безумно люблю ее. Он направился к двери, но генерал остановил его: - Минутку. Как вы понимаете слово "любовь"? Динни безотчетно стиснула руки. Опасный вопрос! Молодой человек круто обернулся. Лицо у него было каменное. - Понимаю, сэр, - ответил он сдавленным голосом. - Вы спрашиваете, что это - вожделение или нечто большее? Так вот - это нечто большее, иначе я не выдержал бы ночи в автомобиле. Он опять повернулся к двери. Динни подбежала, помогла ему открыть ее и проводила его в холл, где он остановился, хмуря брови и тяжело дыша. Она взяла его под руку и подвела к камину, где горел огонь. Они постояли, глядя на пламя; затем она сказала: - Боюсь, что получилось чересчур резко. Но вы же понимаете: военный человек любит ясность. Во всяком случае вы, что называется, произвели на моего отца хорошее впечатление. - Я чувствовал себя форменным чурбаном. А где Клер? Здесь? - Да. - Могу я видеть ее, мисс Черрел? - Постарайтесь называть меня просто Динни. Вы можете ее видеть, но, по-моему, вам лучше повидаться и с моей матерью. Идемте в гостиную. Он стиснул ей руку: - Я всегда знал, что мы за вами, как за каменной стеной. Динни поморщилась: - Даже каменная стена не выдержит такого нажима. - Ой, простите! Я всегда забываю, какая у меня хватка. Клер боится даже подавать мне руку. С ней все хорошо? - Насколько это возможно в ее положении. Тони Крум схватился за голову: - Да, со мной ведь творится то же самое, только мне еще хуже. В таких переделках человеку просто необходимо знать, что впереди есть надежда. Вы думаете, она меня когда-нибудь полюбит? - Надеюсь. - А ваши родители не считают, что я гоняюсь за нею просто так, - вы меня понимаете? - ну, ради забавы? - После того, что было сегодня, - конечно, нет. Вы ведь такой, какой была когда-то и я, - прозрачный. - Вы? Никогда не могу угадать ваши мысли. - Это было давным-давно. Идем. XXII Когда Крум скрылся за снежной завесой хмурого и ветреного дня, в Кондафорде воцарилось мрачное уныние. Клер ушла к себе, объявив, что у нее головная боль и она хочет лечь. Остальные три члена семьи сидели за неубранным чайным столом и - верный признак душевной тревоги - разговаривали только с собаками. Наконец Динни встала: - Ну, вот что, мои дорогие, горем делу не поможешь. Во всем надо находить хорошую сторону. Ведь Клер и он могли бы оказаться не белыми как снег, а багровыми от стыда. Генерал, словно рассуждая вслух сам с собой, заметил: - Они должны защищаться. Нельзя давать волю этому субъекту. - Но, папа, если Клер выйдет из переделки свободной и с чистой совестью, это же будет просто замечательно, хотя и парадоксально, а шуму будет меньше. - Дать возвести на себя такое обвинение? - Даже если она оправдается, ее имя будут трепать. Ночь в автомобиле с молодым человеком никому не сходит с рук. Правда, мама? Леди Черрел слабо улыбнулась: - Я согласна с отцом, Динни. По-моему, возмутительно, что Клер угрожает развод, хотя она не сделала ничего дурного, разве что была неосторожна. Кроме того, не защищаться - значило бы обмануть закон, не так ли? - Вряд ли закону есть до этого дело, дорогая. Впрочем... И Динни замолчала, вглядываясь в удрученные лица родителей и сознавая, что в отличие от нее они придают браку и разводу некое таинственное значение, которого не умалят никакие ее слова. - Этот юноша кажется мне порядочным человеком, - признался генерал. Нужно, чтобы он отправился к адвокатам вместе с нами. - Папа, я, пожалуй, поеду с Клер и зайду попрошу дядю Лоренса устроить нам встречу с юристами днем в понедельник. С тобой и Тони Крумом я созвонюсь завтра утром. Генерал кивнул и поднялся. - Мерзкая погода! - сказал он и положил руку на плечо жене. - Не расстраивайся, Лиз. Пойми, у них один выход - говорить правду. Что ж, пойду в кабинет и посижу над планом нового свинарника. Зайди ко мне попозже, Динни... В критические минуты жизни Динни чувствовала себя больше дома на Маунт-стрит, чем в Кондафорде. Сэр Лоренс все понимал гораздо лучше, чем ее отец, а непоследовательность тети Эм успокаивала и подбадривала девушку больше, чем тихое сочувствие ее отзывчивой матери. Кондафорд был хорош до кризиса или после него, но слишком безмятежен для душевных бурь и крутых решений. По мере того как поместья прекращали свое существование, этот загородный дом казался все более старинным, потому что в нем жила единственная семья графства, которая насчитывала не тричетыре, а множество поколений предков, обитавших в той же местности. Поместье как бы стало учреждением, освященным веками. Люди видели в "кондафордской усадьбе" и в "кондафордских Черрелах" своего рода достопримечательность. Они чувствовали, что Кондафорд живет совсем не так, как большие загородные резиденции, куда приезжают провести конец недели или поохотиться. Владельцы более мелких поместий возводили деревенскую жизнь в своеобразный культ; они наперерыв устраивали теннис, бридж, различные сельские развлечения, то и дело стреляли дичь, затевали состязания в гольф, посещали собрания, охотились на лисиц и так далее. Черрелы, пустившие здесь гораздо более глубокие корни, бросались в глаза куда меньше. Конечно, если бы они исчезли, соседям их недоставало бы; однако подлинно серьезное место они занимали только в жизни обитателей деревни. Несмотря на то что Динни всегда находила себе в Кондафорде какоенибудь дело, она часто чувствовала себя как человек, который проснулся глубокой ночью и пугается ее тишины; поэтому в дни испытаний - истории с Хьюбертом три года назад, ее личной трагедии позапрошлым летом и неприятностей у Клер теперь - ее немедленно начинало тянуть поближе к потоку жизни. Она отвезла Клер на Мьюз, дала шоферу такси новый адрес и к обеду поспела на Маунт-стрит. Там уже были Майкл с Флер, и разговор шел исключительно о литературе и политике. Майкл придерживался мнения, что газеты слишком рано принялись гладить страну по голове: этак правительство может почить на лаврах. Сэр Лоренс слушал сына и радовался, что оно этого еще не сделало. - Как малыш, Динни? - неожиданно осведомилась леди Монт. - Великолепно, тетя Эм, благодарю вас. Уже ходит. - Я посмотрела родословную и высчитала, что он двадцать четвертый из кондафордских Черрелов, до это'о они были французами. Намерена Джин обзавестись вторым? - Пари держу, что да! - воскликнула Флер. - Я не встречала женщины, более приспособленной для этого. - Но у них не будет никако'о состояния. - Ну, она-то уж сообразит, как обеспечить их будущее. - Почему "сообразит"? Странное выражение! - удивилась леди Монт. - Динни, как Клер? - У нее все в порядке. - Ничего нового? Ясные глаза Флер словно вонзились в мозг девушки. - Нет, но... Голос Майкла нарушил воцарившееся молчание: - Дорнфорд подал очень интересную мысль, папа. Он полагает... Динни пропустила интересную мысль Дорнфорда мимо ушей, - она обдумывала, посвящать ли Флер в дела Клер. Конечно, никто не ориентируется в житейских вопросах быстрее, никто не судит о них с более здравым цинизмом, чем Флер. Хранить тайну она тоже умеет. Но поскольку тайна все-таки принадлежала Клер, Динни решила, что сперва посоветуется с сэром Лоренсом. Это ей удалось лишь поздно вечером. Он выслушал новость, приподняв бровь. - Целую ночь в автомобиле, Динни? Это уж чуточку слишком. К адвокатам я отправлюсь завтра в десять утра. Там теперь всем заправляет очень молодой Роджер, троюродный брат Флер. Я поговорю с ним: он, вероятно, скорее поверит Клер, чем его престарелые компаньоны. Ты тоже пойдешь со мной как доказательство нашей правдивости. - Я никогда не была в Сити. - Любопытное местечко, - кажется, что попадаешь на край света. Романтика и ученый процент. Приготовься к легкому шоку. - По-вашему, они должны защищаться? Быстрые глаза сэра Лоренса остановились на лице племянницы: - Если ты хочешь спросить меня, поверят ли им, я отвечу - вряд ли. Но в конце концов это мое личное и не обязательное для тебя мнение. - А вы сами верите им? - Здесь я полагаюсь на тебя, Динни. Тебя Клер не обманет. Динни вспомнились лица сестры и Тони Крума и она ощутила внезапный наплыв чувств. - Они говорят правду и всем своим видом подтверждают это. Грех не верить им. - Таких грехов в нашем грешном мире не оберешься. Ты бы лучше ложилась, дорогая: у тебя утомленный вид. В спальне, где Динни столько раз ночевала во время собственной драмы, она вновь испытала прежнее кошмарное чувство, что Уилфрид где-то рядом, но она не может до него дотянуться, и в ее усталой голове, как припев, звучали слова: "Еще одну реку, переплывем еще одну реку..." На другой день, в четыре часа пополудни, контора "Кингсон, Кэткот и Форсайт", помещавшаяся в желтом, тихом, как заводь, закоулке Олд Джуэри, подверглась нашествию клана Черрелов. - А где старик Грэдмен, мистер Форсайт? - услышала Динни вопрос дяди. - Все еще у вас? "Очень молодой" Роджер, которому было сорок два, ответил голосом, несколько контрастировавшим с массивностью его подбородка: - По-моему, он живет на покое не то в Пиннере, не то в Хайгете, словом, где-то в той стороне. - Рад слышать, что он жив, - отозвался сэр Лоренс. - Старый Фор... ваш родственник отзывался о нем с большим уважением. Крепкий человек, викторианская порода. "Очень молодой" Роджер улыбнулся: - Почему бы нам всем не присесть? Динни, впервые попавшая в адвокатскую контору, разглядывала тома свода законов, выстроившиеся вдоль стен, пухлые папки с делами, желтоватые жалюзи, унылый черный камин, где горела горсточка угля, не дававшая, казалось, никакого тепла, план поместья, скатанный в трубку и повешенный около двери, низенькую плетеную корзинку на письменном столе, перья, сургуч, самого "очень молодого" Роджера, и ей почему-то вспомнился гербарий ее первой гувернантки, которая собирала морские водоросли. Затем она увидела, как ее отец поднялся и вручил юристу бумагу: - Мы пришли вот по этому делу. "Очень молодой" Роджер взглянул на заголовок извещения, потом, поверх него, - на Клер. "Откуда он знает, кто из нас двоих Клер? - удивилась Динни. - Обвинение не соответствует истине, - пояснил генерал. "Очень молодой" Роджер погладил подбородок и углубился в чтение. Взглянув на него сбоку, Динни увидела, что профиль его стал по-птичьи острым. Он заметил, что Динни наблюдает за ним, опустил бумагу и сказал: - Видимо, они торопятся. Я вижу, что истец подписал прошение в Египте. Он поступил так ради экономии времени, - это ясно. Вы мистер Крум? - Да. - Вам угодно, что мы выступали также и от вашего имени? - Да. - Тогда попрошу остаться леди Корвен и вас. Я приглашу вас, сэр Конуэй, несколько позднее. - Вы не будете возражать, если здесь останется моя сестра? Динни встретилась глазами с адвокатом. - Отнюдь. У девушки не было уверенности, что он действительно так думает. Генерал и сэр Лоренс вышли. Наступило молчание. "Очень молодой" Роджер облокотился на камин и неожиданно для присутствующих взял понюшку табаку. Теперь Динни разглядела его как следует: худой, высокий, подбородок массивный, волосы тускло-песочного цвета, щеки тоже. - Леди Корвен, ваш отец утверждает, что эти... э-э... обвинения не соответствуют истине. - Факты достоверны, но освещены неправильно. Между мной и мистером Крумом не было ничего, кроме трех поцелуев в щеку. - Понятно. А ночью в автомобиле? - Совсем ничего, - ответила Клер. - Даже поцелуев в щеку. - Ничего, - подтвердил Крум. - Абсолютно ничего. "Очень молодой" Роджер провел языком по губам. - С вашего позволения, я хотел бы услышать, каковы ваши истинные чувства друг к другу, если они у вас, конечно, есть. - Мы говорим голую правду, как сказали ее и моим родным, - подчеркнуто внятным голосом объявила Клер. - Вот почему я попросила, чтобы вы позволили моей сестре остаться. Так ведь, Тони? Губы "очень молодого" Рождера разжались. Динни показалось, что он не совсем такой, каким обычно бывают законники; даже в его одежде было что-то неожиданное - то ли покрой жилета; то ли галстук. И потом, эта понюшка - характерный штрих. Не пропадает ли в Роджере художник? - Слушаю вас, мистер Крум. Тони густо покраснел и почти сердито взглянул на Клер. - Я ее люблю. - Так, - отозвался "очень молодой" Роджер, вторично вытаскивая табакерку. - А вы, леди Корвен, относитесь к нему, как к другу? Клер кивнула, и на лице ее выразилось легкое удивление. Динни почувствовала признательность к адвокату, который в эту минуту поднес к носу цветной платок. - Автомобиль - просто случайность, - быстро добавила Клер. - В лесу не видно было ни зги, фары у нас отказали, и мы побоялись появиться вместе на людях в такой поздний час. - Ясно. Простите за мой вопрос, но готовы ли вы оба заявить суду под присягой, что ни в ту ночь, ни ранее между вами не было ничего, за исключением, как вы говорите, трех поцелуев? - В щеку, - уточнила Клер, - одного под Кондафордом - я сидела в машине, Тони стоял на шоссе; двух других... Где это было, Тони? - У вас на квартире, - выдавил Тони сквозь зубы, - после того как мы не виделись больше двух недель. - И никто из вас не замечал, что за вами... э-э... наблюдают? - Мой муж угрожал мне этим, но мы оба ничего не подозревали. - Вы сообщите мне причину, побудившую вас покинуть мужа, леди Корвен? Клер покачала головой: - Ни здесь, ни где бы то ни было я не стану говорить о нашей с ним жизни. И к нему не вернусь. - Не сошлись характерами или что-нибудь худшее? - Худшее. - Но никакого конкретного обвинения? Вы понимаете, насколько это важно? - Да, но не желаю обсуждать это даже в частной беседе. Крума прорвало: - Он вел себя с ней как животное! - Вы встречались с ним, мистер Крум? - Ни разу в жизни. - Но как же... - Он думает так потому, что я ушла от Джерри внезапно. Больше он ничего не знает. Динни увидела, что "очень молодой" Роджер перевел взгляд на нее. "Ты-то знаешь!" - говорили, казалось, его глаза. "Он не дурак", - подумала девушка. Адвокат, слегка прихрамывая, отошел от камина, снова сел за стол, взял извещение, прищурился и объявил: - Приводимые здесь улики вряд ли достаточны для суда. Я не уверен даже, что это вообще улики. Однако перспективы у нас не блестящие. Если бы вы могли мотивировать разрыв с мужем какой-нибудь веской причиной, а нам удалось обойти эту ночь в автомобиле... - Он метнул острый птичий взгляд сначала на Клер, потом на Крума. - Не можете же вы уплатить возмещение ущерба и принять на себя судебные издержки, раз вы ни в чем не виноваты. Глаза его опустились, и Динни подумала: "Если он и поверил, это не бросается в глаза". "Очень молодой" Роджер поднял нож для бумаги: - Нам, возможно, удастся свести возмещение ущерба к сравнительно умеренной сумме. Для этого вы должны опротестовать иск и больше в суд не являться. Могу я узнать, каковы ваши денежные обстоятельства, мистер Крум? - Ни пенса за душой, но это неважно. - А что, собственно, означает "опротестовать иск"? - осведомилась Клер. - Вы вдвоем являетесь в суд и отрицаете свою виновность. Вас подвергают перекрестному допросу, а мы подвергаем допросу истца и детективов. Но скажу откровенно: если вы не мотивируете разрыв с мужем достаточно веской причиной, судья почти наверняка будет против вас. И, - добавил он по-человечески просто, - ночь, пусть даже проведенная в машине, всегда остается ночью, особенно в бракоразводном процессе, хотя, повторяю, это не такие улики, каких обычно требует суд. - Мой дядя считает, - спокойно вставила Динни, - что часть присяжных им все-таки поверит и что размеры возмещения ущерба в любом случае можно уменьшить. "Очень молодой" Роджер кивнул: - Посмотрим, что скажет мистер Кингсон. Теперь я хотел бы снова поговорить с вашим отцом и сэром Лоренсом. Динни подошла к двери и распахнула ее перед сестрой и Крумом. Потом обернулась и взглянула на "очень молодого" Роджера. У него было такое лицо, как будто кто-то уговаривал его не быть реалистом. Он Перехватил взгляд девушки, смешно дернул головой и вытащил табакерку. Динни закрыла дверь и подошла к нему: - Вы ошибаетесь, если не верите им. Они говорят сущую правду. - Почему она оставила мужа, мисс Черелл? - Раз она не сказала этого сама, я тоже не скажу. Но я убеждена, что сестра права. Он пристально посмотрел на нее все тем же острым взглядом: - Я все-таки предпочел бы, чтобы на ее месте были вы, - сказал он вдруг, взял понюшку и повернулся к генералу и сэру Лоренсу. - Итак? - спросил генерал. Лицо "очень молодого" Роджера неожиданно приобрело еще более песочный оттенок. - Если у нее и были достаточно веские основания порвать с мужем... - Были. - Папа! - ...она, очевидно, не станет приводить их. - Я тоже не стала бы, - спокойно вставила Динни. - Но от этого может зависеть исход дела, - возразил "очень молодой" Роджер. - А оно грозит юному Круму чем-нибудь серьезным? - осведомился сэр Лоренс. - Безусловно, сэр Лоренс, и независимо от того, будут они защищаться или нет. Я еще поговорю с каждым из них в отдельности, затем выясню точку зрения мистера Кингсона, а завтра сообщу ее вам. Не возражаете, генерал? - Больше всего в этой истории меня возмущает Корвен! - воскликнул сэр Конуэй. - Разумеется, - отозвался "очень молодой" Роджер, и Динни подумала: "Впервые слышу, чтобы это слово произносили так неуверенно". XXIII Динни сидела в пустой, но тем не менее тесной приемной и листала "Тайме". Тони Крум стоял у окна. - Динни, - спросил он, оборачиваясь, - не придумаете ли вы, как мне хоть немного помочь ей в этой мерзкой истории? Все ведь произошло в известном смысле по моей вине, несмотря на то что я старался держать себя в руках. Динни посмотрела на его удрученное лицо: - Нет, не придумаю. Я знаю только одно, - надо говорить правду. - Этот адвокат внушает вам доверие? - Пожалуй, да. Мне нравится, что он нюхает табак. - Знаете, я не верю, что есть смысл опротестовывать иск. Чего ради выставлять Клер на позорище? Пусть меня объявляют несостоятельным. Какое это имеет значение? - Мы обязаны это предотвратить. - Неужели вы думаете, что я допущу... - Оставим споры, Тони. На сегодня хватит. До чего здесь неуютно, верно? У дантиста и то не так голо: на стенах гравюры, на столе старые журналы; и потом, туда можно приходить с собакой. - А курить здесь разрешается? - Несомненно. - Вот сигареты, только у меня дешевка. Динни взяла сигарету, и с минуту они помолчали, глубоко затягиваясь дымом. - Как все мерзко! - внезапно вырвалось у Тони. - А ведь этому субъекту придется приехать на суд, правда? Он, наверно, никогда не любил Клер всерьез. - Нет, любил. "Souvent homme varie, bien folte est qui s'y fie" [10]. - Ну, пусть он лучше со мной не встречается! - мрачно бросил Крум. Он снова отошел к окну и уставился на улицу. Динни сидела и думала о той отвратительной, как собачья травля, сцене, когда встреча двух мужчин всетаки состоялась и повлекла за собой такие печальные последствия для нее, Динни. Вошла Клер. Ее обычно бледные щеки багровели румянцем. - Тони, ваш черед. Крум отошел от окна, заглянул ей в лицо и направился в кабинет адвоката. Динни стало глубоко жаль его. - Уф! - перевела дух Клер. - Уйдем поскорей отсюда. На улице она прибавила: - Жалею, Динни, что мы с ним не любовники. Даже это было бы лучше, чем наше дурацкое положение, когда нам все равно никто не верит. - Мы верим. - Да, ты и отец. Но ни этот тип с табакеркой, ни остальные нам не поверят. Впрочем, я решила пройти через все. Я не брошу Тони в беде и, насколько смогу, ни на шаг не отступлю перед Джерри. - Давай выпьем чаю, - предложила Динни. - В Сити, наверно, тоже пьют где-нибудь чай. Вскоре на одной из людных улиц они обнаружили ресторанчик. - Итак, "очень молодой" Роджер тебе не понравился? - спросила Динни, усаживаясь за круглым столик. - Да нет, он вполне приличный и, по-моему, даже славный. Видимо, юристы просто не умеют верить людям. Но помни, Динни, ничто не изменит моего решения - рассказывать о своей семейной жизни я не стану. Не желаю, и конец. - Я понимаю Форсайта. Ты вступаешь в бой, заранее проиграв его. - Я не позволю адвокатам касаться этой стороны вопроса. Мы им платим, и пусть они делают то, что нам угодно. Кстати, я прямо отсюда поеду в Темпль, а может, и в палату. - Прости, что я еще раз вернулась ко всему этому, но как ты намерена вести себя с Тони Крумом до суда? - Так же, как до сих пор, исключая ночь в автомобиле. Впрочем, я и сейчас не понимаю, какая разница между днем и ночью, машиной или любым другим местом! - Юристы, видимо, исходят из представления о человеческой натуре вообще, - сказала Динни и откинулась на спинку стула. Сколько вокруг девушек и молодых людей, торопливо поглощающих чай, булочки, сдобу, какао! Взрывы болтовни сменяются тишиной; в спертом воздухе между столиками снуют проворные официанты. Что же такое человеческая натура вообще? Разве не модно сейчас утверждать, что пора изменить представление о ней и покончить с пуританским прошлым? И все-таки этот ресторанчик ничем не отличается от того, куда ее мать заходила с нею перед войной и где Динни было так интересно, потому что хлеб там выпекали не на дрожжах, а на соде. Да ведь и бракоразводный суд, в котором Динни никогда не бывала, тоже остался прежним. - Ты допила, старушка? - спросила Клер. - Да. Я провожу тебя до Темпла. Прощаясь у Мидл-Темпл Лейн, они вдруг услышали высокий приятный голос: - Вот удача! Дорнфорд быстро, хотя и легко, сжал руку Динни. - Если вы идете в палату, я забегу за вещами и сразу вернусь сюда, сказала Клер, удаляясь. - Очень тактично! - обрадовался Дорнфорд. - Давайте постоим под этим порталом. Динни, я - пропащий человек, когда слишком долго не вижу вас. Иаков служил четырнадцать лет, добиваясь Рахили. Теперь людской век стал короче, поэтому каждый мой месяц можно приравнять к году служения Иакова. - Им было легче ждать - они странствовали. - Знаю, но все-таки тоже буду ждать и надеяться. Да, мне остается только ждать. Динни, прислонясь к желтому порталу, смотрела на Дорнфорда. Лицо его подергивалось. Охваченная жалостью, девушка сказала: - Может быть, настанет день, когда я вернусь к жизни. Тогда я больше ждать не стану. До свиданья и благодарю. Этот внезапный безотчетный порыв усугубил тревогу, в которой пребывала Динни. Возвращаясь домой на автобусе, она видела перед собой подергивающееся лицо Дорнфорду, и это вселяло в нее томительное беспокойство. Она не хочет быть причиной его страданий, - он симпатичный человек, внимателен к Клер, у него приятный голос и привлекательное лицо, а в смысле духовных интересов он гораздо ближе к ней, чем был Уилфрид, Но разве она испытывает к нему то неистовое и сладостное влечение, которое приводит к переоценке всех ценностей и заключает весь мир в одном существе, в единственном, долгожданном и любимом человеке? Динни сидела не шевелясь, устремив взгляд поверх головы какой-то женщины