ообще-то
людям не нравится такое положение: нет кота дома, мыши ходят по столу.
     Динни легла в постель с тяжелым  чувством  человека, которому предстоит
наблюдать, как будут пытать другого.


        XXXI

     Дни  проходят, а  каменное здание суда высится все так же неизменно.  В
зале  повторяются одни и  те  же  движения, скрипят  одни и те же, скамейки,
разносятся одни и те же запахи, не слишком острые, но достаточно крепкие.
     На второй день Клер явилась туда вся в черном, с узким зеленым пером на
черной  шляпке, плотно  облегающей голову.  Бледная,  с  едва  подкрашенными
губами, она  сидела так неподвижно, что никто не решался  с  ней заговорить.
Слова "Бракоразводный процесс  в высшем свете" и "броский" заголовок "Ночь в
машине" возымели должное действие: зал не мог  вместить всех желающих. Динни
заметила  Крума:  он сидел позади своего защитника.  Она заметила также, что
вид у женщины-присяжной с птичьим обликом менее простуженный, а старшина  не
сводит бесцветных глаз с Клер. Судья,  казалось, сидел еще ниже, чем раньше.
Он слегка приподнялся, когда прозвучал голос Инстона:
     -  Итак,  с  позволения вашей милости  и господ  присяжных, ответом  на
обвинение  в  прелюбодеянии,  якобы  совершенном ответчицей и  соответчиком,
будет простое и полное отрицание. Попрошу ответчицу в ложу.
     Динни  подняла  глаза  на сестру  с  таким чувством,  словно видела  ее
впервые.  Клер,  как советовал  ей  Дорнфорд, стояла в глубине  ложи, и тень
балдахина,  ложившаяся на ее лицо,  сообщала ему  отрешенное и  таинственное
выражение. Однако говорила она ясным голосом, и, вероятно, только одна Динни
заметила, что он несколько более сдавлен, чем обычно.
     - Правда ли, что вы изменили мужу, леди Корвен?
     - Нет, неправда.
     - И вы готовы подтвердить это под присягой?
     - Готова.
     - Между вами и мистером Крумом не было никакой интимной близости?
     - Никакой.
     - Вы готовы подтвердить это под присягой?
     - Готова.
     - Здесь говорилось, что...
     Вопрос  следовал  за  вопросом,  Динни  сидела и слушала, не спуская  с
сестры глаз, восхищаясь  отчетливостью ее ответов, невозмутимым спокойствием
ее лица и жестов. Девушка с трудом узнавала голос Инстона, он  звучал совсем
по-иному, чем накануне.
     -  Теперь, леди Корвен, я должен задать вам еще один  вопрос, но прежде
чем вы на него ответите, прошу вас принять во внимание, что от вашего ответа
будет зависеть многое. Почему вы ушли от мужа?
     Динни увидела, что сестра слегка откинула голову назад:
     - Я ушла потому, что остаться с ним значило потерять уважение к себе.
     -  Понятно. Но не  уточните ли вы, почему именно? Вы  ведь не совершали
поступков, которых могли бы стыдиться?
     - Нет.
     -  Ваш  муж признал за собою  один проступок и сказал, что извинился за
него.
     - Да, так и было.
     - В чем же он состоял?
     -  Простите,  я органически  не в состоянии  говорить о  своей  брачной
жизни.
     Динни услышала, как  отец  буркнул:  "Ей-богу,  она права!"  Затем  она
увидела, как судья вытянул шею, повернул лицо к ложе и задвигал губами.
     - Вы сказали, что оставаться с  мужем значило для вас потерять уважение
к себе. Правильно я вас понял?
     - Да, милорд.
     - Вы считали, что, уйдя от него, вы сохраните уважение к себе?
     - Да, милорд.
     Судья  слегка приподнялся всем  телом, и, поводя головой  из стороны  в
сторону, словно для  того,  чтобы не адресоваться  ни к какому определенному
лицу, произнес:
     -  По-моему,  все  ясно,  мистер  Инстон.  Углубляться  в  этот  вопрос
бесполезно. Ответчица, видимо, твердо решила обойти его молчанием.
     Его полузакрытые  глаза  по-прежнему  словно присматривались  к  чемуто
невидимому.
     -  Как  угодно  вашей  милости.  Еще  раз спрашиваю  вас, леди  Корвен:
обвинение в  прелюбодеянии,  якобы  совершенном вами с  мистером Крумом,  не
соответствует истине?
     - Ни в коей мере.
     - Благодарю вас.
     Динни перевела дух, воспользовавшись паузой, а затем медлительностью, с
которой выговорил первые фразы неторопливый низкий голос справа от нее.
     - А не кажется  ли вам, что, когда  молодая женщина приглашает молодого
человека к себе в каюту, сидит с ним наедине у себя на  квартире до половины
двенадцатого, остается с ним на ночь в машине  и в отсутствие мужа постоянно
проводит с ним время, она тем самым совершает прелюбодеяние?
     - Само по себе это еще не прелюбодеяние.
     - Очень  хорошо.  Вы  сказали, что  никогда  не  видали соответчика  до
знакомства с  ним на  пароходе. Как  вы объясните то обстоятельство,  что на
второй день плавания вы уже были с ним неразлучны?
     - Сначала мы вовсе не были неразлучны.
     - Вот как? Но ведь вы всегда проводили время вместе.
     - Часто, но не всегда.
     - Часто, хоть не всегда, - и это со второго дня?
     - Да, пароход есть пароход.
     -  Совершенно  верно,  леди  Корвен.  И  вы  никогда с  ним  раньше  не
встречались?
     - Насколько помню - нет.
     - Разве  Цейлон  так  уж  велик  с  точки  зрения  человека,  жаждущего
общества?
     - Нет, не велик.
     -  На всех  развлечениях -  состязаниях в поло, крикетных матчах  и так
далее - там, наверно, всегда присутствуют одни и те же люди?
     - Да.
     -  И  вы  никогда не встречались  с мистером Крумом? Несколько странно,
правда?
     - Нисколько. Мистер Крум жил на плантации.
     - Но он как будто играет в поло?
     - Да.
     - А вы любите лошадей и вообще интересуетесь конным спортом?
     - Да.
     - И вы никогда не встречались с мистером Крумом?
     - Я уже  сказала, что нет.  Спрашивайте  об этом хоть до утра, -  ответ
будет тот же.
     Динни затаила дыхание. Перед ней, как моментальный снимок, возник образ
из прошлого: Клер девочкой отвечает на вопрос об Оливере Кромвеле.
     Неторопливый низкий голос продолжал:
     - Вы не пропускали ни одного состязания в поло, не правда ли?
     - Когда могла, не пропускала.
     - А не случалось ли вам однажды принимать у себя игроков в поло?
     Динни увидела, как сдвинулись брови Клер.
     - Да, принимала.
     - Когда это было?
     - По-моему, в июне прошлого года.
     - Мистер Крум тоже участвовал в состязании, не так ли?
     - Даже если это так, я его не заметила.
     - Принимали у себя дома и не заметили?
     - Да, не заметила.
     - Очевидно, так принято у дам, живущих в Канди открытым домом?
     - Я помню, что было очень много народу.
     - Вот программа этих состязаний, леди Корвен. Взгляните, - быть  может,
она освежит ваши воспоминания.
     - Я прекрасно помню эти состязания.
     - Но не запомнили мистера Крума - ни на поле, ни у себя дома?
     - Нет, не запомнила. Я болела за местную кандийскую команду, а потом ко
мне явилось слишком много народу. Если  бы я его помнила, я сразу же сказала
бы об этом.
     Пауза, наступившая перед новым вопросом, показалась Динни бесконечной.
     -  Я  продолжаю  настаивать на  том,  что вы уже  были  знакомы,  когда
встретились на пароходе.
     - Настаивайте на чем угодно, но мы были незнакомы.
     - Предположим.
     Динни уловила шепот  отца: "Чтоб ему пусто..." - и коснулась его  локтя
своим.
     -  Вы  слышали   показания  стюардессы?  Это  был  единственный  случай
посещения соответчиком вашей каюты?
     - Единственный, когда он пробыл в ней больше минуты.
     - Ага, значит, он заходил еще?
     - Раз или два, чтобы взять или вернуть книгу.
     -  А  в  данном случае он зашел  и просидел  у  вас... Сколько  именно?
Полчаса?
     - Минут двадцать.
     - Двадцать минут... Чем же вы занимались?
     - Я показывала ему фотографии.
     - Вот как! А почему же не на палубе?
     - Не знаю.
     - Вам не приходило в голову, что это нескромно?
     - Я  об этом просто  не  думала. У  меня была  с  собой куча фотографий
любительские снимки и карточки моих родных.
     - Но ни  одной,  которой вы не  могли бы показать  ему  в салоне или на
палубе?
     - По-моему, нет.
     - Вы, видимо, полагали, что его визит останется незамеченным?
     - Я уже сказала, что не думала об этом.
     - Кто из вас предложил зайти к вам в каюту?
     - Я.
     - Вы знали, что находитесь в двусмысленном положении?
     - Да, но это знала только я, а не посторонние.
     - Вы же могли показать ему эти фотографии  где  угодно. Не находите  ли
вы, оглядываясь  теперь назад,  что совершили несколько  необычный и  весьма
компрометирующий вас шаг, причем без всякой к тому необходимости?
     - Показать их, не вынося из каюты, было проще всего. К тому же это были
мои личные фотографии.
     - И вы утверждаете, леди Корвен, что за  эти двадцать  минут между вами
ничего не произошло?
     - Расставаясь, он поцеловал мне руку.
     - Это тоже важно, но это не ответ на мой вопрос.
     - Не произошло ничего, о чем вы хотели бы услышать.
     - Как вы были одеты?
     - К сожалению, должна уведомить вас, что я была совершенно одета.
     -   Милорд,   я  вынужден  просить,  чтобы  меня   оградили   от  таких
саркастических выпадов.
     Динни восхитило спокойствие, с которым судья бросил:
     - Отвечайте, пожалуйста, только по существу вопроса.
     - Хорошо, милорд.
     Клер вышла из тени, отбрасываемой балдахином, и, встав у самой решетки,
взялась за нее руками; на щеках ее выступили красные пятна.
     - Я предполагаю, что вы стали любовниками еще до конца плавания.
     - Нет, не стали - ни тогда, ни потом.
     - Когда вы снова увиделись с соответчиком после высадки?
     - Примерно неделю спустя.
     - Где?
     - Около поместья моих родителей в Кондафорде.
     - При каких обстоятельствах?
     - Я ехала в автомобиле.
     - Одна?
     -  Да.  Я  возвращалась домой  к  чаю  после предвыборной  агитационной
поездки.
     - А соответчик?
     - Он тоже ехал в автомобиле.
     - То есть сразу вскочил в него?
     - Милорд, прошу оградить меня от саркастических выпадов.
     Динни услышала смешки в зале; затем голос судьи, опять,  казалось, ни к
кому не обращенный, произнес:
     - Как аукнется, так откликнется, мистер Броу.
     Смешки  усилились.  Динни не  удержалась и украдкой  глянула  на  Броу.
Приятное  лицо адвоката стало неповторимо  бордового цвета. Рядом с девушкой
"очень молодой"  Роджер  всем  своим видом выражал  удовольствие и некоторую
озабоченность.
     - Каким образом соответчик  оказался на проселочной дороге в пятидесяти
милях от Лондона?
     - Он приехал повидать меня.
     - Вы это признаете?
     - Он сам так сказал.
     - Не можете ли вы точно повторить слова, которые он при этом употребил?
     - Не могу, но помню, что он спросил, нельзя ли ему поцеловать меня.
     - И вы ему разрешили?
     - Да. Я высунулась из автомобиля, он  поцеловал меня в щеку, сел в свою
машину и уехал.
     -  И тем не менее вы  утверждаете,  что не  полюбили друг  друга еще на
пароходе?
     - В вашем смысле  слова - нет. Но я не отрицаю, что  он меня, любит. По
крайней мере он мне так говорил.
     - А вы утверждаете, что не любите его?
     - Боюсь, что не люблю.
     - Но поцеловать себя вы все-таки позволили?
     - Мне стало его жаль.
     - Как вы находите, такое поведение подобает замужней женщине?
     - Вероятно, нет. Но я не считаю себя замужней, с  тех пор как порвала с
мужем.
     - О!
     Динни показалось, что  это  "О!"  выдохнул  весь  зал.  "Очень молодой"
Роджер вытащил руки из кармана, посмотрел на предмет, извлеченный им оттуда,
и  сунул  его  обратно. Доброе  широкое лицо присяжной, похожей на экономку,
огорченно нахмурилось.
     - Что же вы делали после этого поцелуя?
     - Поехала домой пить чай.
     - Ив хорошем настроении?
     - В прекрасном.
     В  зале  снова  раздались  смешки.  Судья повернул лицо к свидетельской
ложе:
     - Вы говорите серьезно?
     - Да, милорд. Я хочу быть до конца правдивой. Женщина всегда благодарна
за любовь, даже если не любит сама.
     Глаза судьи  опять  устремились  поверх  головы  Клер, присматриваясь к
чему-то невидимому.
     - Продолжайте, мистер Броу.
     - Где вы встретились с соответчиком в следующий раз?
     - В Лондоне, в доме моей тетки, у которой я остановилась.
     - Он пришел к вашей тетке?
     - Нет, к моему дяде.
     - Он поцеловал вас при этой встрече?
     -  Нет. Я сказала, что, если он ищет встреч  со мной, они  должны  быть
платоническими.
     - Очень удобное выражение!
     - А какое же я должна была употребить?
     -  Мадам, вы здесь  не для  того, чтобы задавать  мне вопросы.  Что  он
ответил?
     - Что согласен на все!
     - Он виделся с вашим дядей?
     - Нет.
     -  Это именно тот случай,  который имел  в виду ваш  муж, показав,  что
заметил, как соответчик выходил из дома, где вы остановились?
     - Думаю, что да.
     - Ваш муж пришел сразу же вслед за его уходом?
     - Да.
     - Он говорил с вами и спросил, кто этот молодой человек?
     - Да.
     - И вы ответили?
     - Да.
     - Мне кажется, вы назвали соответчика "Тони"?
     - Да.
     - Это его настоящее имя?
     - Нет.
     - Значит, такое ласкательное имя дали ему вы?
     - Вовсе нет. Его все так зовут.
     - А он, наверно, звал вас "Клер" или "дорогая"?
     - И так и так.
     Динни увидела, как глаза судьи опять устремились на что-то невидимое.
     -  У современной молодежи,  мистер Броу, принято запросто называть друг
друга "дорогой".
     - Мне это известно, милорд... Вы тоже называли его "дорогой"?
     - Может быть, и да, но вряд ли.
     - Вы виделись с мужем в тот раз наедине?
     - Да.
     - Как вы вели себя с ним?
     - Холодно.
     - Потому что как раз перед этим расстались с соответчиком?
     - Одно с другим совершенно не связано.
     - Муж просил вас вернуться?
     - Да.
     - И вы отказались?
     - Да.
     - И этот отказ тоже не стоит в связи с соответчиком?
     - Нет.
     -  И вы, леди  Корвен, всерьез утверждаете  перед  лицом присяжных, что
ваши  отношения  с соответчиком  или,  если  угодно,  ваши  чувства  к  нему
нисколько не повлияли на ваш отказ вернуться к мужу?
     - Да, нисколько.
     - Ну, посудите сами: вы проводите три недели в тесном общении с молодым
человеком;   вы  позволяете  ему  целовать  себя,  после  чего  приходите  в
прекрасное  настроение;  вы знаете о его чувствах к вам,  расстаетесь с  ним
перед самым появлением мужа и еще уверяете присяжных, что это не повлияло на
ваш отказ?
     Клер опустила голову.
     - Отвечайте, пожалуйста.
     - Думаю, что не повлияло.
     - Все это как-то не по-людски, правда?
     - Не понимаю, что вы хотите сказать.
     -  Только то,  леди  Корвен, что присяжные  несколько  затруднятся  вам
поверить.
     - Я не могу их ни в чем уверить. Я могу одно - говорить правду.
     - Очень хорошо! Когда же вы снова увиделись с соответчиком?
     - Следующие два вечера он приходил на квартиру, которую я сняла, но еще
не отделала, и помогал мне красить стены.
     - Вот как! Довольно странная причина визита, не правда ли?
     - Может быть. Но у меня не  было денег, а он на Цейлоне сам красил свои
бунгало.
     - Понятно: обыкновенная дружеская услуга с его стороны. И в течение тех
часов, что  вы  провели  вместе,  между вами не  возникло  никакой  интимной
близости?
     - Между нами ее никогда не возникало.
     - В котором часу он уходил?
     -  Оба раза  мы  уходили вместе  около девяти  часов, чтобы  где-нибудь
поесть.
     - А после еды?
     - Я шла ночевать к тетке.
     - Никуда не заходя предварительно?
     - Никуда.
     -  Очень хорошо! Встречались ли вы еще  с вашим мужем до его отъезда на
Цейлон?
     - Да, дважды.
     - Где в первый раз?
     - У меня на квартире, после того как я уже переехала.
     - Вы сказали мужу, что стены вам помогал красить соответчик?
     - Нет.
     - Почему?
     - А зачем? Я вообще ничего ему не сказала, кроме того, что  не вернусь.
Я считала, что наша жизнь с ним кончена.
     - Он и в этот раз просил вас вернуться?
     - Да.
     - И вы отказались?
     - Да.
     - В поносных выражениях?
     - Простите, не понимаю.
     - Грубо?
     - Нет, решительно.
     - Дал вам муж повод предполагать, что хочет развестись с вами?
     - Нет. Но я не знала его истинных намерений.
     - И сами, очевидно, не открыли ему своих?
     - По возможности старалась не открывать.
     - Встреча была бурная?
     Динни затаила дыхание. Разогревшиеся  щеки Клер разом побледнели,  лицо
увяло и осунулось.
     - Нет, тяжелая и горькая. Я не хотела его видеть.
     -  Вы слышали,  как ваш  защитник утверждал,  что вы своим  отъездом  с
Цейлона уязвили  гордость вашего мужа и что он якобы решил развестись с вами
при первом же удобном случае. У вас тоже создалось такое впечатление?
     - У меня не создалось и сейчас нет никакого впечатления. Впрочем, такая
возможность не исключена. Я не претендую на умение читать его мысли.
     - Хотя прожили с ним без малого полтора года?
     - Да.
     - Во всяком случае, вы и на этот раз наотрез отказались вернуться?
     - Да, наотрез.
     - Как по-вашему, он был искренен, когда просил вас вернуться?
     - В тот момент - да.
     - У вас была еще одна встреча до его отъезда?
     - Да, но минутная и не наедине.
     - Кто при ней присутствовал?
     - Мой отец.
     - Муж опять просил вас вернуться?
     - Да.
     - И вы отказались?
     - Да.
     -  А после этого, перед  самым  отъездом из  Лондона,  он  прислал  вам
записку и вновь просил вас изменить решение и уехать с ним?
     - Да.
     - И вы не согласились?
     - Нет.
     - Теперь напомню вам такую дату, как... э-э... третье января.
     Динни облегченно вздохнула.
     - ...то  есть день, когда вы провели с соответчиком время  с пяти часов
вечера почти до двенадцати ночи. Вы признаете этот факт?
     - Да, признаю.
     - И никакой интимности?
     -  Никакой, если  не  считать того, что, придя  в пять  часов к чаю, он
поцеловал меня в щеку, так как мы не виделись почти три недели.
     - Вот как! Опять в щеку? Только в щеку?
     - К сожалению, да.
     - Не сомневаюсь, что он сожалел об этом.
     - Вероятно.
     - И после такой разлуки вы истратили первые полчаса на чаепитие?
     - Да.
     -  Если  не ошибаюсь, вы снимаете  квартиру в бывших конюшнях - комната
внизу, лестница и еще одна комната наверху, где вы спите?
     - Да.
     - И ванная, так? Вы, наверное, не только пили чай, но и беседовали?
     - Да.
     - Где?
     - В нижней комнате.
     - А затем, продолжая беседовать, вы отправились в Темпль, затем зашли в
кино, пообедали в ресторане, опять-таки продолжая беседовать; наконец  взяли
такси и, беседуя, поехали к вам на квартиру, так?
     - Совершенно точно.
     - Где вы решили,  что, проведя с соответчиком почти шесть часов, вы ему
сказали еще далеко не все и вам необходимо пригласить его к себе? Он зашел к
вам?
     - Да.
     - А ведь был уже двенадцатый час, верно?
     - По-моему, самое начало.
     - И долго он у вас пробыл?
     - Примерно полчаса.
     - Никакой интимности?
     - Никакой.
     - Глоток вина, пара сигарет, еще немножко разговоров - и все?
     - Именно.
     -  О  чем же вы  столько  часов подряд беседовали с  молодым человеком,
которому позволялось целовать вас в щеку?
     - О чем вообще люди разговаривают?
     - Прошу отвечать прямо на вопрос.
     - Обо всем сразу и ни о чем в частности.
     - Поточнее, пожалуйста.
     - О лошадях, кинофильмах, моих родных, его родных, театре... да  я уж и
не помню.
     - Тщательно обходя любовную тему?
     - Да.
     - От начала до конца сугубо платонически?
     - Увы, да.
     - Оставьте, леди  Корвен!  Неужели вы надеетесь  убедить нас,  что этот
молодой человек, который, как вы сами признали, влюблен в  вас  и который не
виделся с вами  почти три недели, ни разу за долгие  часы не намекнул вам на
свои чувства?
     - Кажется, он раза два сказал, что любит меня, но вообще-то он идеально
держал свое обещание.
     - Какое?
     - Не  добиваться  от  меня  любви. Любить -  не  преступление, а только
несчастье.
     - Вы говорите с таким чувством на основании личного опыта?
     Клер промолчала.
     - Вы  серьезно  заявляете, что не были  влюблены  раньше  и не влюблены
сейчас в этого молодого человека?
     - Он мне очень нравится, но не в вашем смысле слова.
     В Динни вспыхнула острая жалость к Тони  Круму, который должен  все это
выслушивать. Щеки у  нее запылали, ее  синие глаза впились  в судью. Тот как
раз кончил записывать ответ Клер,  и Динни вдруг заметила, что он зевает. Он
зевнул по-старчески - так долго, что казалось, рот его никогда не закроется.
Настроение   девушки   разом  изменилось:   она   преисполнилась   странного
сострадания. Ему ведь тоже приходится целыми  днями выслушивать нескончаемые
нападки одной стороны на другую и смягчать их!
     -  Вы  слышали, как  сыскной агент  показал  здесь, что  после вашего с
соответчиком  возвращения из ресторана  у вас горел свет  в верхней комнате.
Что вы на это скажете?
     - Видимо, так и было. Мы там сидели.
     - Почему там, а не внизу?
     - Потому что там теплей и уютней.
     - Это ваша спальня?
     - Нет, гостиная. Спальни у меня нет. Я сплю на кушетке.
     - Понятно. Словом, вы пробыли там с соответчиком от начала двенадцатого
почти до полуночи?
     - Да.
     - И вы не усматриваете в этом ничего плохого?
     - Нет, не усматриваю, но это, разумеется, чрезвычайно неблагоразумно.
     - То есть вы не поступили бы так, если бы знали, что за вами следят. Вы
это имеете в виду?
     - Да, конечно.
     - Почему вы сняли именно эту квартиру?
     - Из-за дешевизны.
     - А ведь она неудобна, правда? Ни спальни, ни людской, ни швейцара?
     - Все это роскошь, которую нужно оплачивать.
     - Вы  хотите сказать, что сняли эту квартиру  именно из-за отсутствия в
ней указанных помещений?
     - Именно. Я еле свожу концы с концами.
     - И мысль о соответчике никак не повлияла на ваш выбор?
     - Никак.
     - И вы даже не подумали при этом о нем?
     - Милорд, я уже ответила.
     - Я думаю, она уже ответила, мистер Броу.
     - В дальнейшем вы постоянно виделись с соответчиком?
     - Нет, от случая к случаю. Он жил не в Лондоне.
     - Понятно. Но приезжал повидать вас?
     - Мы всегда виделись, когда  он приезжал.  Он бывал в городе раза два в
неделю.
     - Чем вы занимались, когда виделись?
     - Шли в картинную галерею или в кино, один  раз были  в театре. Обедали
обычно вместе.
     - Вы замечали, что за вами следят?
     - Нет.
     - Он заходил к вам домой?
     - До третьего февраля - нет.
     - Да, я имел в виду именно эту дату.
     - Я так и думала.
     - Вы  так и думали? Значит, этот  день и эта  ночь  навсегда остались в
вашей памяти?
     - Я прекрасно их помню.
     -  Мой коллега детально допросил вас о событиях  дня, который, если  не
считать часов, затраченных на осмотр  Оксфорда, был целиком  проведен вами в
машине. Это так?
     - Да, так.
     - Автомобиль был двухместный, милорд, - так называемый "малютка".
     Судья пошевелился.
     - Я не ездил в "малютке", мистер Броу, но знаю, что это такое.
     - Вместительная, удобная и небольшая машина?
     - Совершенно верно.
     - И, кажется, закрытая?
     - Да. Верх не опускается.
     - Вел мистер Крум, а вы сидели рядом?
     - Да.
     - Вы сказали, что на обратном пути из Оксфорда у вас отказали фары. Это
случилось  около половины одиннадцатого в лесу,  не доезжая мили  четыре  до
Хенли?
     - Да.
     - Авария?
     - Разумеется.
     - Вы осмотрели аккумулятор?
     - Нет.
     -  Вам  известно,  когда аккумулятор в последний  раз перед  этим был в
зарядке?
     - Нет.
     - Вы заглянули в него после перезарядки?
     - Нет.
     - Тогда почему вы сказали "разумеется"?
     - Если вы полагаете, что мистер Крум нарочно посадил аккумулятор...
     - Отвечайте, пожалуйста, прямо на вопрос.
     - Я вам и отвечаю: мистер Крум неспособен на такую грязную уловку.
     - Ночь была темная?
     - Очень.
     - Лес большой?
     - Да.
     - Словом, на всем пути из Оксфорда в Лондон не выбрать места удачней?
     - Удачней для чего?
     - Для того, чтобы провести ночь в машине.
     - Чудовищное предположение!
     -  Ну,  что  вы, леди Корвен! Скажите,  вы  считаете  неисправность фар
только случайностью?
     - Конечно.
     - Повторите нам, что сказал мистер Крум, когда фары погасли.
     - Кажется, он сказал: "Вот тебе и раз! Освещение отказало". Потом вылез
и осмотрел аккумулятор.
     - У него был с собой фонарь?
     - Нет.
     - Но  ведь  было  темным-темно.  Как же  он  его  осмотрел?  Вас это не
удивило?
     - Нет. Он чиркнул спичку.
     - Что же оказалось неисправно?
     - Помнится, он сказал, что сгорел какой-нибудь контакт.
     - Затем, согласно вашим показаниям, он  пытался вести машину, но дважды
съезжал с дороги. Было, вероятно, очень темно?
     - Страшно.
     - Мне кажется, вы говорили,  что провести  ночь  в машине  посоветовали
именно вы?
     - Да, я.
     - После того как мистер Крум предложил другое решение вопроса?
     - Да.  Он предложил  дойти  пешком до  Хенли, откуда он, достав фонарь,
опять вернулся бы к машине.
     - Он горячо отстаивал свой план?
     - Горячо? Не очень.
     - Настаивал на нем?
     - Н-нет.
     - По-вашему, он предложил это всерьез?
     - Конечно.
     - Вы, видимо, безгранично доверяете мистеру Круму?
     - Безгранично.
     - Ясно. Вам знакомо выражение "вынужденный ход"?
     - Да.
     - Вы понимаете, что оно означает?
     - Оно означает, что вы заставляете человека сделать нужный вам ход.
     - Совершенно верно.
     - Думать, будто мистер Крум добивался, чтобы я сама предложила провести
ночь в машине, и глубоко ошибочно и низко.
     - Почему вы решили, что я так думаю, леди Корвен?  Может  быть, вы сами
так подумали?
     -  Нет. Когда я предложила провести ночь в машине, мистер Крум пришел в
смущение.
     - Вот как! В чем же оно проявилось?
     - Он спросил меня, полагаюсь ли я  на него.  Я ответила ему, что нельзя
быть таким старомодным. Конечно, я знала, что могу на него положиться.
     - Положиться в том смысле, что он поступит так, как вы захотите?
     - В  том смысле, что он  не станет домогаться меня. Сколько раз я с ним
ни встречалась, я всегда могла на него положиться.
     - Но до этого вам не случалось проводить с ним ночь?
     - Конечно, нет.
     -  Вы несколько злоупотребляете словом "конечно"  без достаточных на то
оснований. Вы не раз имели полную возможность провести с ним ночь. Вспомните
пароход и квартиру, где не живет никто, кроме вас.
     - Имела, но не воспользовалась ею.
     - Допустим.  Но  не  странно ли,  что в данном  случае  вы ею  все-таки
воспользовались, хотя раньше этого избегали?
     - Нисколько. Я думала, это будет забавно.
     - Забавно? Разве вы не знали, что мистер Крум страстно любит вас?
     - Позднее я пожалела об этом. Поступать так было нехорошо по  отношению
к нему.
     - Леди Корвен, для чего вы, замужняя опытная женщина, пытаетесь убедить
нас, будто не понимали, на какое испытание огнем вы его обрекаете?
     - После я поняла и страшно раскаивалась.
     - Ах, после!.. А я говорю о том, что было сперва.
     - Боюсь, что сперва я не понимала.
     - Напоминаю, что вы дали присягу. Вы по-прежнему утверждаете, что ночью
третьего февраля, в лесу, между вами ничего не было ни в машине, ни вне ее?
     - Утверждаю.
     - Слышали  вы, как сыскной  агент показал, что,  подкравшись  к  машине
около двух часов ночи и  посветив туда фонарем, он увидел вас обоих спящими,
причем ваша голова лежала на плече соответчика?
     - Да, слышала.
     - Это правда?
     - Откуда мне знать, раз  я спала? Впрочем, вполне возможно,  я положила
голову ему на плечо еще до того как заснуть.
     - Значит, вы это признаете?
     - Разумеется. Так было удобнее. Я спросила, не возражает ли он.
     - И он, конечно, не возражал?
     - Вам как будто не нравится слово "конечно"? Да, он во всяком случае не
возражал.
     -  Ваш молодой  и  страстно влюбленный  в вас поклонник,  вероятно,  на
редкость хорошо владеет собой?
     - После той ночи я тоже так думаю.
     -  Вы  и  тогда должны были это  знать,  если ваша  версия правдива. Но
правдива ли она, леди Корвен? Все рассказанное вами похоже на фантастику.
     Динни увидела, как руки сестры стиснули решетку; краска прихлынула к ее
щекам, отлила опять, и лишь тогда Клер ответила:
     - Может быть, похоже, но это правда. Все, что я сказала здесь, правда.
     - А утром вы  проснулись как ни в чем не бывало и объявили: "Едем домой
завтракать!" И вы поехали. К вам на квартиру?
     - Да.
     - Долго он у вас пробыл?
     - Полчаса или около того.
     - И ваши отношения остались такими же невинными?
     - Такими же.
     - А потом вам вручили копию прошения вашего мужа?
     - Да.
     - Вы были удивлены?
     - Да.
     - И даже оскорблены в сознании своей полной невиновности?
     - После того как все обдумала - нет.
     - Вот как! Вы все обдумали? Что конкретно вы имеете в виду?
     - Я вспомнила, как муж предупреждал, чтобы я остерегалась, и я  поняла,
какую глупость совершила, не предусмотрев возможной слежки.
     - Скажите, леди Корвен, почему вы опротестовали иск?
     -  Потому что  мы не  делали ничего  дурного,  хотя,  по  видимости,  и
виноваты.
     Динни увидела, что судья взглянул на Клер, записал  ее ответ и, держа в
руке поднятое перо, спросил:
     - В  ту  ночь  вы  ехали  по шоссе.  Что помешало вам остановить другую
машину и, следя за ней, доехать до Хенли?
     - Мы просто не сообразили, милорд. Правда, я посоветовала мистеру Круму
следовать за одним автомобилем, но тот проскочил слишком быстро.
     - А что помешало вам добраться до Хенли пешком, оставив машину в лесу?
     -  Конкретно ничего, но в  Хенли мы пришли бы  не раньше  полуночи, а я
считала, что лучше остаться  в  машине, чем  явиться  так поздно и возбудить
подозрения. Кроме того, я давно уже мечтала провести ночь в машине.
     - Вам и теперь хочется того же?
     - Нет, милорд, я переоценила прелесть такого развлечения.
     - Мистер Броу, объявляю перерыв на завтрак.


        XXXII

     Динни отклонила все приглашения позавтракать и, взяв сестру  под  руку,
вывела ее на Кери-стрит. Они молча обошли Линколнз-Инн-Филдз.
     - Скоро  конец, дорогая,  -  не  выдержав,  заговорила  старшая.  -  Ты
держишься  замечательно. Броу ни разу не сумел  тебя запутать,  и,  помоему,
судья  это  почувствовал.  Он   вообще  нравится  мне  гораздо  больше,  чем
присяжные.
     - Ох, Динни, как я устала! Если человека все время подозревать  во лжи,
ему просто выть захочется.
     - Броу только того и нужно. Не поддавайся на его уловки.
     - А каково бедному Тони! Я чувствую себя форменной скотиной!
     - Как насчет чашки горячего крепкого чаю? Времени хватит.
     По Чансери Лейн они вышли на Стрэнд.
     - Только чаю, дорогая. Есть я не могу.
     Есть  не  могла ни  та,  ни  другая. Они  взболтали  чайник,  чтобы чай
получился  как можно крепче, выпили его и молча  направились  обратно в суд.
Клер, даже  не обратив внимания  на тревожный  взгляд  отца,  заняла прежнее
место на передней скамье, сложила руки на коленях и потупилась.
     Динни  заметила,  что  Джерри  Корвен о чем-то тихо  беседует  со своим
поверенным и защитником.  "Очень молодой" Роджер, пробираясь к своему месту,
бросил:
     - Обвинение собирается еще раз вызвать Корвена.
     - Зачем?
     - Не знаю.
     С видом сомнамбулы  вошел  судья, слегка поклонился суду и  сел. "Ниже,
чем обычно", - отметила про себя Динни.
     -   Милорд,  прежде  чем  продолжить  допрос  ответчицы,  я,  с  вашего
позволения, хотел бы еще  раз  допросить истца  по тому пункту, которому мой
коллега  придает  такую  важность.  Ваша  милость,  вероятно,  помнит,  что,
подвергая истца перекрестному допросу, мистер Инстон приписал  ему намерение
развестись с женой, которое тот якобы возымел  сразу же после ее  отъезда. В
этой связи истец имеет сделать дополнительное заявление, и мне удобнее всего
вызвать его именно сейчас. Я буду предельно краток, милорд.
     Сердце  Динни неистово  заколотилось: она увидела,  с каким  выражением
лица Клер внезапно подняла глаза на судью.
     - Пожалуйста, мистер Броу.
     - Сэр Джералд Корвен.
     Следя  за движениями  зятя,  неторопливо направлявшегося в ложу,  Динни
успела заметить, что Клер тоже не сводит с него глаз, словно пытаясь поймать
его взгляд.
     - Вы сказали, сэр Джералд, что первого ноября, когда вы в последний раз
виделись с  женой перед возвращением на Цейлон, ваша встреча состоялась в ее
квартире на Мелтон-Мыоз?
     - Да.
     Динни глотнула воздух. Вот оно!
     - Эта встреча сопровождалась только разговорами или еще чемнибудь?
     - Да. Мы опять стали мужем и женой.
     -  Вы  хотите   сказать,  что  между  вами  восстановились  супружеские
отношения?
     - Да, милорд.
     - Благодарю вас, сэр Джералд. Я полагаю, что это окончательно проливает
свет на пункт, затронутый моим коллегой. Вот и все, что я хотел выяснить.
     Настал черед Инстона вмешаться.
     - Почему вы умолчали об этом факте при первом допросе?
     - До того как вы подвергли меня перекрестному  допросу, я  не  придавал
ему значения.
     - Вы готовы присягнуть, что не выдумали его?
     - Разумеется, готов.
     Динни  откинулась  на  спинку  деревянной  скамьи и, закрыв  глаза,  не
шевелясь, думала о  молодом человеке, сидевшем  сзади, в  четвертом  ряду от
нее.  Какая  жестокость!  Но  кому  здесь  до этого дело?  Здесь  у человека
вырезают  самый сокровенный  кусок души, холодно и даже не  без удовольствия
разглядывают его, а затем, истерзав, вставляют на место.
     - Леди Корвен, не соблаговолите ли вы снова пройти в ложу?
     Когда Динни открыла  глаза.  Клер уже  стояла у решетки, высоко  подняв
голову и пристально глядя на адвоката.
     - Ну, леди  Корвен, -  начал неторопливый  низкий голос,  - вы  слышали
новые показания истца?
     - Да.
     - Они соответствуют истине?
     - Я не буду отвечать.
     - Почему?
     Динни увидела, как сестра повернулась к судье.
     - Милорд, я уже отказалась говорить о моей  семейной жизни,  когда меня
спрашивал о ней мой защитник; не буду говорить о ней и теперь.
     Судья на мгновение устремил взгляд в  сторону свидетельской ложи, затем
снова перевел его на что-то невидимое.
     -  Заданный  вам  вопрос  вытекает  из  показания,  сделанного с  целью
опровергнуть предположение вашего защитника. Вы обязаны на него ответить.
     Ответа не последовало.
     - Повторите ваш вопрос, мистер Броу.
     -  Правда ли, что  в случае, о котором  рассказал ваш муж,  между  вами
восстановились супружеские отношения?
     - Нет, неправда.
     Динни, которая знала,  что это правда, подняла глаза. Судья по-прежнему
смотрел  поверх ее головы, но ей было видно, что он слегка выпятил губы.  Он
не верит Клер!
     Опять  раздался  неторопливый  низкий  голос,  и девушка  уловила в нем
скрытое торжество.
     - Вы даете в этом присягу?
     - Да.
     - Таким образом, ваш муж, утверждая это, совершил клятвопреступление?
     - В данном случае приходится верить нам обоим на слово.
     - И мне кажется, я знаю, кому  поверят. Вы отрицательно ответили на мой
вопрос  только  для того,  чтобы  пощадить чувства  соответчика.  Разве  это
неправда?
     - Да, неправда.
     -  Есть ли у нас основания больше верить всем вашим предыдущим ответам,
чем последнему?
     - Я нахожу постановку вопроса неправомерной,  мистер Броу. Ответчица не
может знать, есть у нас основания верить ей или нет.
     - Хорошо, милорд. Я поставлю  его по-другому:  вы  с  начала  до  конца
говорили правду, леди Корвен, и только правду?
     - Да.
     - Очень хорошо. Больше вопросов к вам у меня нет.
     Пока  Клер  отвечала  на   несколько  дополнительных  вопросов  защиты,
тщательно избегавшей всякого упоминания о последнем  пункте, Динни не думала
ни о ком, кроме Тони Крума. Она сердцем чувствовала, что процесс проигран, и
хотела  одного  -  незаметно  увести  отсюда Клер.  Не  попытайся  человек с
крючковатым носом, сидящий сзади нее, ошельмовать Корвена и доказать больше,
чем  было нужно, тот не пустил бы в ход  свой последний  козырь.  Но  ведь в
шельмовании противной стороны и заключается смысл судебной процедуры!
     Когда  обессиленная  и бледная  Клер  вернулась на свое  место, девушка
шепнула:
     - Не уйти ли нам, дорогая?
     Клер покачала головой.
     - Джеймс Бернард Крум.
     В первый раз за  все дни процесса  Динни как следует разглядела  Тони и
еле узнала  его.  Вид  у  него  был  изможденный:  загорелое лицо исхудало и
поблекло,  серые глаза запали, у крепко сжатых губ пролегла горькая складка.
Он  постарел  по  меньшей мере на  пять лет,  и Динни сразу  догадалась, что
отрицательный ответ Клер не обманул его.
     - Ваше имя Джеймс Бернард Крум, вы проживаете в Беблок-хайт и заведуете
там конским заводом? Есть ли у вас частные источники дохода?
     - Никаких.
     Допрос  вел  не Инстон,  а какой-то  более  молодой остроносый адвокат,
сидевший за его спиной.
     - До сентября прошлого года вы состояли управляющим одной из цейлонских
чайных плантаций. Встречались вы с ответчицей на Цейлоне?
     - Никогда.
     - И никогда не бывали у нее дома?
     - Нет.
     - Вы слышали  здесь  о состязании в поло, в котором  вы  участвовали  и
после которого она устроила прием для всех игроков?
     - Да, но я на нем не был. Мне пришлось вернуться на плантацию.
     - Значит, вы впервые встретились с ней на пароходе?
     - Да.
     - Вы не делаете секрета из своей любви к ней?
     - Нет.
     - И невзирая на это, обвинение в прелюбодеянии не соответствует истине?
     - Ни в какой мере.
     Крум давал суду показания, а Динни не отрывала глаз от его лица, словно
зачарованная сдержанной и горькой скорбью, которую оно выражало.
     -  Теперь,  мистер  Крум, поставлю вам последний  вопрос.  Вы, конечно,
отдаете  себе отчет,  что,  если  обвинение  в  прелюбодеянии  соответствует
истине, вы попадаете в положение лица, соблазнившего жену в отсутствие мужа.
Что вы можете сказать по этому поводу?
     - Скажу, что,  если бы леди Корвен питала ко мне те же чувства, какие я
питаю к ней, я немедленно написал бы ее мужу о положении вещей.
     - Вы хотите сказать, что  предупредили бы его,  прежде чем сблизиться с
ответчицей.
     - Этого я не говорил, но написал бы я как можно скорей.
     - Но она не чувствовала к вам того же, что вы к ней?
     - К сожалению, нет.
     - Так что случай известить мужа вам не представился?
     - Нет.
     - Благодарю вас.
     Чуть заметная  скованность, появившаяся в облике Крума, возвестила, что
сейчас раздастся  неторопливый низкий голос Броу. Адвокат начал  подчеркнуто
сдержанно:
     - Подсказывает  ли  вам ваш  опыт, сэр, что любовники непременно питают
друг к другу одинаково сильное чувство?
     - У меня нет опыта.
     - Нет опыта? А вам известна французская поговорка: всегда есть тот, кто
целует, и тот, кто подставляет щеку?
     - Я слышал ее.
     - Вы находите ее верной?
     - Как всякую другую пословицу.
     - Судя по высказываниям вас обоих, вы в отсутствие супруга преследовали
замужнюю  женщину,  которая  этого вовсе  не  хотела. Не  слишком  достойная
позиция,  не так ли? Не совсем то, что называется "соблюдением правил игры",
а?
     - Очевидно.
     -  Ну,  а  я  полагаю, мистер Крум,  что  ваша позиция  отнюдь не  была
недостойной и что,  подтверждая  французскую  поговорку,  ответчица  хотела,
чтобы вы ее преследовали.
     - Нет, не хотела.
     -  И  вы  утверждаете  это  невзирая  на эпизод  в каюте,  невзирая  на
выкрашенные  вами  стены  ее  комнат, приглашение к  чаю  и  ваше более  чем
получасовое пребывание в ее удобной  квартире около полуночи; невзирая на ее
предложение провести с ней ночь в машине, а утром позавтракать у нее дома?..
Оставьте, мистер Крум, не  старайтесь  быть рыцарем сверх меры! Помните, что
вы доказываете свою правоту перед лицом мужчин и женщин, знающих жизнь.
     - Могу сказать одно: если бы она чувствовала ко мне то же, что я к ней,
мы бы сразу  же уехали вместе. Вина  за случившееся целиком лежит на  мне, а
леди Корвен просто была со мной добра, потому что жалела меня.
     - Если вы оба говорите правду, ответчица  заставила вас в автомобиле, -
прошу прощения, милорд, - пройти через адские муки. Какая же это доброта?
     - Тот, кто не любит, вряд ли поймет, каково тому, кто любит.
     - Вы человек холодного темперамента?
     - Нет.
     - Но она, конечно, да?
     - Откуда соответчику это знать, мистер Броу?!
     - Хорошо, милорд,  спрошу по-другому. Кажется ли вам,  мистер Крум, что
она женщина холодного темперамента?
     - По-моему, нет.
     - А вы еще хотите нас убедить,  что она из добрых чувств проспала целую
ночь, положив голову  вам  на плечо?  Так,  так! Вы говорите, что  сразу  же
уехали бы с ней, если бы она разделяла ваши чувства? А  на что бы вы уехали?
У вас были деньги?
     - Двести фунтов.
     - А у нее?
     - Двести фунтов годовых плюс жалованье.
     - Словом, бежать и питаться воздухом?..
     - Я нашел бы работу.
     - Не такую, как сейчас?
     - Наверно, нет.
     -  Вы,  очевидно,  оба   сознавали,  что  совместное  бегство  было  бы
совершенным безумием?
     - Я так не думал.
     - Зачем вы опротестовали иск?
     - Жалею, что мы это сделали.
     - И все-таки опротестовали. Почему?
     - Она и  ее родители  считали, что, раз мы ни в чем не виноваты,  нужно
защищаться.
     - Но вы-то сами так не считали?
     -  Я  не  надеялся,  что нам  поверят,  но я  хотел,  чтобы  она  стала
свободной.
     - А репутация ее вас не заботила?
     -  Конечно, заботила,  но  я полагал, что жертвовать ради  нее свободой
слишком высокая цена.
     - По вашим словам, вы не надеялись, что вам поверят.  Почему?  Чересчур
неправдоподобная история, да?
     - Нет. Просто  чем правдивей человек,  тем меньше шансов на то, что ему
поверят.
     Динни увидела, что судья повернулся и смотрит на Крума.
     - Вы имеете в виду мир вообще?
     - Нет, милорд, то место, где нахожусь.
     Судья  повернул  голову  в прежнее  положение и опять  уставился поверх
Динни на что-то невидимое:
     - Я задаю себе вопрос, не следует ли мне привлечь вас к ответственности
за оскорбление суда.
     - Прошу прощения, милорд. Я хотел только сказать,  что любые  показания
человека всегда оборачиваются против него.
     - Вы говорите так по  неопытности. На первый  раз я вам этого не вменю,
но в дальнейшем воздержитесь от подобных реплик. Продолжайте, мистер Броу.
     - Опротестовать иск вас побудило, разумеется, не  требование возмещения
ущерба.
     - Нет.
     - Вы сказали, что у вас нет частных доходов. Это правда?
     - Безусловно.
     -  Тогда почему же вы заявляете, что денежные  соображения никак на вас
не повлияли?
     -  Голова  у  меня  была  так  занята  всем  остальным,  что  мне  было
безразлично, объявят меня несостоятельным или нет.
     - Вы заявили на  предварительном допросе,  что не знали о существовании
леди Корвен вплоть до отплытия в Англию.  Известна вам на Цейлоне местность,
называемая Нуварелья?
     - Нет.
     - Как!
     Динни увидела,  что  по  складкам и морщинам  лица судьи  поползла чуть
заметная улыбка.
     -  Поставьте  вопрос  по-другому,  мистер  Броу.  Обычно  это  название
произносится Нувара-Элия.
     - Нувара-Элию я знаю, милорд.
     - Были вы там в июне прошлого года?
     - Был.
     - А леди Корвен?
     - Вполне возможно.
     - Разве вы остановились не в той же гостинице, что она?
     - Нет, я жил не в гостинице, а у приятеля.
     -  И вы не встречали ее ни на  гольфе, ни на  теннисе, ни  на  верховой
прогулке?
     - Нет.
     - Как! Нигде?
     - Нигде.
     - А ведь курорт вроде бы невелик?
     - Да, не очень.
     - А леди Корвен, мне кажется, заметная личность?
     - Я тоже так думаю.
     - Словом, вы никогда не встречались с ней до парохода.
     - Нет.
     - Когда вы впервые почувствовали, что любите ее?
     - На второй или третий день плавания.
     - Значит, любовь с первого - взгляда?
     - Да.
     - И вы даже не подумали, что должны избегать ее, поскольку она замужем?
     - Думал, но не мог.
     - А смогли бы, если бы она дала вам отпор?
     - Не знаю.
     - Но ведь она не дала вам отпор?
     - Н-нет. По-моему, она некоторое время не догадывалась о моих чувствах.
     -  Женщины быстро разбираются  в  таких вещах, мистер Крум.  Вы всерьез
убеждены, что она не догадывалась?
     - Я этого не знаю.
     - А вы дали себе труд скрывать ваши чувства?
     - Вас интересует, объяснился ли я ей во время плавания? Нет.
     - А когда же?
     - Я признался ей в своем чувстве перед самой высадкой.
     - Были у вас серьезные причины смотреть фотографии именно в ее каюте?
     - Думаю, что нет.
     - А вы их на самом деле смотрели?
     - Конечно.
     - Чем вы еще там занимались?
     - Наверно, разговаривали.
     - Ах,  вы не помните! А ведь случай был неповторимый. Или таких случаев
было много, но вы о них здесь умолчали?
     - Это единственный раз, когда я зашел к ней в каюту.
     - Тогда вы должны помнить.
     - Мы просто сидели и разговаривали.
     - Ага, начинаете припоминать! Где вы сидели?
     - Я на стуле.
     - А она?
     - На койке. Каюта была маленькая, стул всего один.
     - Бортовая каюта?
     - Да.
     - Значит, заглянуть в нее никто не мог?
     - Нет. Впрочем, и видеть-то было нечего.
     - Это по-вашему. Вы, наверно, все-таки волновались, правда?
     Лицо судьи высунулось вперед.
     -  Не  хочу прерывать вас,  мистер  Броу, но ведь  свидетель не  делает
секрета из своих чувств.
     - Хорошо, милорд,  я  спрошу яснее.  Я полагаю, сэр,  что прелюбодеяние
произошло именно тогда.
     - Его не произошло.
     -  Гм!  Объясните  присяжным,  почему после  возвращения  сэра Джералда
Корвена  в  Лондон вы не  отправились к нему и  не признались откровенно,  в
каких вы отношениях с его женой.
     - В каких отношениях?
     - Оставьте, сэр! Ведь  из ваших показаний следует, что  вы проводили  с
ней время, любили ее и желали, чтобы она уехала с вами.
     - Но она не желала  уезжать со мной.  Я охотно отправился бы к ее мужу,
но не осмеливался сделать это без ее разрешения.
     - А вы просили, чтобы она вам это разрешила?
     - Нет.
     - Почему?
     - Потому  что  она  предупредила меня, что  наши встречи  будут  только
дружескими.
     - А я полагаю, что она вам ничего подобного не говорила.
     - Милорд, меня спрашивают, не лжец ли я.
     - Отвечайте.
     - Я не лжец.
     - Я нахожу, что ответ достаточно ясен, мистер Броу.
     - Вот вы слышали  здесь показания ответчицы, сэр. Скажите, они, на  ваш
взгляд, целиком правдивы?
     Динни  увидела, как судорожно передернулось  лицо Крума,  и  попыталась
убедить себя, что другие этого не заметили.
     - Насколько я могу судить - да.
     - Допускаю, что мой вопрос был  не совсем деликатен. Но я  поставлю его
по-другому:  если  ответчица утверждает,  что  она совершала  то-то  или  не
совершала того-то,  считаете ли вы долгом чести  подтверждать  ее показания,
если можете это сделать, или хоть верить в них, если не можете?
     - Ваш вопрос представляется мне не совсем деликатным, мистер Броу.
     -  Милорд, я  считаю,  что для  решения по  настоящему  делу  присяжным
существенно важно уяснить себе душевное состояние соответчика  с начала и до
конца процесса.
     -  Хорошо,  я  не  прерву  допрос,  но напомню  вам, что  для  подобных
обобщений есть известный предел.
     Динни увидела первый проблеск улыбки на лице Крума.
     -  Милорд,  я  вовсе не затрудняюсь ответить на вопрос. Я не знаю,  что
такое долг чести вообще, в широком смысле слова.
     - Хорошо,  перейдем к  частностям.  По словам  леди Корвен,  она вполне
полагалась на вас в том смысле, что  вы не  станете домогаться ее любви. Это
правда?
     Лицо Крума помрачнело.
     - Не совсем. Но она знала, что я старался, как мог.
     - Но иногда не могли с собой справиться?
     -  Я не  знаю, какой  смысл  вы вкладываете  в выражение "домогаться ее
любви". Знаю только, что иногда обнаруживал свои чувства.
     - Иногда? А разве не всегда, мистер Крум?
     - Если вы имеете в виду, всегда ли было видно, что я ее люблю, отвечаю:
безусловно да. Такого не скроешь.
     - Это честное признание, и я не стану говорить обиняками. Я имею в виду
не  влюбленное выражение лица и глаз, а нечто  большее -  прямое  физическое
проявление любви.
     - Тогда нет, кроме...
     - Чего?
     - Кроме трех поцелуев в щеку и время от времени пожатий руки.
     -  То есть  того, в чем  созналась и  она.  Вы  готовы подтвердить  под
присягой, что между вами не было ничего другого?
     - Готов присягнуть, что больше ничего не было.
     - Скажите, вы действительно спали  в ту ночь  в  автомобиле,  когда она
положила вам голову на плечо?
     - Да.
     -  Это несколько странно,  если учесть ваше душевное состояние, не  так
ли?
     - Да. Но я с пяти утра был на ногах и проехал сто пятьдесят миль.
     - Вы всерьез надеетесь убедить нас, что после пятимесячного ожидания вы
не только не воспользовались таким неповторимым случаем, но даже заснули?
     -  Да, не воспользовался. Но я уже сказал  вам:  я  не надеюсь, что мне
поверят.
     - Неудивительно!
     Неторопливый низкий  голос так долго  задавал вопросы и Динни так долго
не отрывала глаз от расстроенного, полного горечи лица Крума, что под  конец
впала в странное оцепенение. Ее вывели из него слова:
     - Мне кажется,  сэр, все ваши показания от начала до конца продиктованы
убеждением  в  том, что вы  обязаны сделать  все  возможное  для  этой  дамы
независимо  от того, насколько правдивыми  представляются вам  ее показания.
Видимо,  ваше  поведение  здесь   определяется  ложно  понятыми   рыцарскими
чувствами.
     - Нет.
     - Отлично. Больше вопросов не имею.
     Затем начался повторный допрос,  после которого судья объявил заседание
закрытым.
     Динни  и Клер встали,  отец последовал за  ними; они вышли  в коридор и
устремились на воздух.
     - Инстон все испортил, без всякой  нужды придравшись  к  этому  пункту,
заметил генерал.
     Клер промолчала.
     - А я рада, - возразила Динни. - Теперь ты наконец получишь развод.


        XXXIII

     Речи сторон  были  произнесены,  и судья начал свое резюме. С одной  из
задних скамей, на которой расположились теперь Динни и ее отец, девушке были
видны Джерри Корвен, по-прежнему занимавший место перед своими адвокатами, и
"очень молодой" Роджер, сидевший один.
     Судья говорил так медленно, словно слова  застревали у него в зубах. Он
показался Динни  настоящим чудом, так как запомнил чуть ли не все, что здесь
говорилось, и почти не заглядывал в свои записи; девушка нашла также, что он
резюмирует показания без каких бы то ни  было искажений. Время от времени он
закрывал глаза, устремленные на присяжных, но речь его  не прерывалась ни на
минуту. Время от времени  он  высовывал  голову, разом становясь похожим  на
священника  и черепаху,  затем втягивал  ее  обратно  и  продолжал говорить,
словно рассуждая с самим собой:
     - Поскольку улики не отличаются той безусловной неоспоримостью, которой
требует  от  них характер  данного процесса ("Приглашение на чашку  чая не в
счет", - подумала Динни),  адвокат истца был совершенно прав,  когда в своей
примечательной речи особенно подробно остановился на правдивости показаний в
целом. Он, в частности, обратил ваше внимание на отрицание  ответчицей факта
возобновления  супружеских отношений  между  истцом и  ею  в тот день, когда
первый посетил  ее квартиру. Он  высказал предположение,  что  побудительным
мотивом  для такого  отрицания  могло  явиться стремление  пощадить  чувства
соответчика.
     Но вам следует  считаться и с  другим обстоятельством: женщина, которая
утверждает, что  не  влюблена  в соответчика, не  поощряет  его и отнюдь  не
состояла в интимной близости  с  ним,  едва  ли пойдет на клятвопреступление
ради того, чтобы пощадить его чувства. Согласно ее  показаниям, соответчик с
самого начала их знакомства был для нее другом - и только.
     С другой стороны, поверив в этом пункте истцу,  у которого вряд ли были
достаточные  основания для клятвопреступления,  вы тем  самым  отказываетесь
верить ответчице, опровергшей показание, которое говорит скорее в ее пользу,
чем  против  нее. Трудно допустить,  чтобы  она  пошла  на это, не  питая  к
соответчику чувства более горячего, чем простая  дружба. Таким образом, этот
пункт действительно приобретает чрезвычайную важность, и ваше решение о том,
что  считать  правдой  -  заявление   истца   или  опровержение   его  жены,
представляется мне фактором кардинального значения для оценки всех остальных
показаний ответчицы с  точки  зрения их правдивости. Вы  располагаете только
так называемыми  косвенными  уликами,  а в таких  случаях правдивость сторон
особенно  важна. Если  вы придете  к выводу, что одна из  сторон дала ложные
показания  хотя  бы  по одному  из  пунктов,  то под сомнение  ставится  вся
совокупность  ее  показаний.  Что  же  до  соответчика, хотя  он  производит
впечатление  человека искреннего, вы должны помнить  о традиции (хороша  она
или  плоха  - особый вопрос), которая  существует в нашей стране и обязывает
мужчину, домогающегося внимания замужней женщины,  ни  в коем случае, говоря
вульгарно,  "не  выдавать" ее в подобной ситуации.  Вам придется  решить,  в
какой  степени  вы можете считать  непредвзятым, нелицеприятным и  правдивым
свидетелем этого молодого человека,  который явно и по его  же  собственному
признанию влюблен в ответчицу.
     С  другой стороны,  отвлекаясь  от  вопроса  о  правдивости показаний в
целом, вы не вправе поддаваться первому впечатлению. В наши дни молодые люди
обоих  полов  держатся  друг  с  другом  свободно и  непринужденно.  То, что
считалось бы  неопровержимой  уликой в годы моей молодости,  теперь не может
считаться таковой. Что касается, однако, ночи, проведенной  в автомобиле, вы
должны  обратить  особое  внимание на  то, как отозвалась ответчица  на  мой
вопрос, почему,  когда  отказало  освещение,  они не  остановили  первую  же
проезжавшую машину и не попросили разрешения следовать за нею до  Хенли. Она
ответила: "Мы просто  не сообразили, милорд.  Правда, я посоветовала мистеру
Круму  следовать за одним автомобилем, но тот  проскочил слишком  быстро". В
свете этих слов вам предстоит решить, действительно ли ответчица  стремилась
найти самый естественный выход из создавшегося для них положения, а именно -
следовать за какой-нибудь машиной  до Хенли, где неисправность,  несомненно,
была  бы устранена и откуда на  худой  конец можно было вернуться  в  Лондон
поездом. Правда, защитник ответчицы заявил,  что появление  в Хенли в  столь
поздний час могло бы показаться подозрительным.  Но, по словам  ответчицы, о
которых вам следует помнить,  она не  замечала, что за ними следят. Если это
так,   вам  надлежит  решить,  действительно   ли   она   опасалась  вызвать
подозрения...
     Глаза Динни  оторвались от лица судьи и устремились на  присяжных.  Она
силилась угадать, что  кроется за этими двенадцатью невыразительными лицами,
а  из  головы  у нее не выходил тот "кардинальный фактор", что не поверить -
легче,  чем  поверить.  Как  только  голоса  и  лица  свидетелей  перестанут
воздействовать на  присяжных, наиболее пикантная версия немедленно покажется
им  самой  убедительной. Но  тут  она  услышала слово "возмещение"  и  снова
перевела взгляд на лицо судьи.
     - ...поскольку,  - продолжал тот, - в случае  положительного для  истца
вердикта немедленно встанет и вопрос о его денежных претензиях. В этой связи
я  должен  обратить  ваше  внимание на  несколько  важных  моментов.  Нельзя
сказать,  чтобы  в  наши дни  бракоразводные  процессы  часто сопровождались
исками  о  возмещении  ущерба  и  чтобы  суд  сочувственно  встречал  подачу
последних. Теперь  не  принято  переводить  отношения  с  женщиной  на  язык
денежных  расчетов.  Лет сто назад еще бывали случаи, хотя  уже и в то время
считавшиеся противозаконными,  когда муж  уступал  свою жену за определенную
компенсацию. Но  эти дни, слава  богу, давно  прошли. Конечно, возмещения по
суду можно требовать  и теперь, но такие претензии  не  должны иметь  ничего
общего  с местью  и  должны  сообразоваться  с  материальными  возможностями
соответчика.   В  данном   случае  истец  заявил,  что,  если  ему  присудят
возмещение, он положит деньги на имя жены. Так в наши дни обычно и делается.
Что касается материальных  возможностей соответчика,  то,  обсуждая вопрос о
возмещении,  вы  должны  учитывать, что соответчик не  располагает  частными
источниками  доходов, как  заявил  и вызвался доказать  его  защитник. Юрист
никогда  не сделает подобного заявления без  достаточно  веских оснований, и
мне  думается,  вы  можете  поверить  словам соответчика,  показавшего,  что
единственным источником  существования  является для него...  э-э... место с
годовым окладом в  четыреста  фунтов.  Таковы  те соображения, которыми  вам
надлежит руководствоваться, обсуждая сумму возмещения ущерба, если вы решите
взыскать таковое. А теперь, господа присяжные,  я предлагаю вам приступить к
выполнению вашей задачи. От вашего вердикта будет во многом зависеть будущее
сторон, и я  уверен, что  вы  отнесетесь к ним со  всем возможным вниманием.
Если вам угодно, можете удалиться.
     Динни  с  изумлением увидела, что судья  тут же  взял какой-то лежавший
перед ним на бюро документ и погрузился в изучение его.
     "А  ведь он славный старик!"  - подумала девушка  и перевела  глаза  на
присяжных,  встававших  со  своих мест.  Теперь, когда ее сестра и Тони Крум
прошли  через все  испытания,  она утратила  интерес к  происходящему,  как,
впрочем, и публика, которой на сегодняшнем заседании почти не было.
     "Люди  приходят  сюда  только  затем,  чтобы  полюбоваться,  как  мучат
других", - мелькнула у нее горькая мысль.
     Чей-то голос сказал:
     - Если вам нужна Клер, она сидит в присутствии по морским делам.
     Дорнфорд в парике и мантии сел рядом с Динни:
     - Какое резюме сделал судья?
     - Очень хорошее.
     - Он вообще добрый человек.
     -  Зато  на   воротниках  адвокатов   следовало  бы   крупными  буквами
напечатать: "Доброта - качество, излишек которого не вредит".
     -  С  таким же  успехом  можно  выгравировать это  на ошейниках  ищеек,
взявших след. Но даже теперешний суд лучше того, каким он был раньше.
     - Очень рада.
     Дорнфорд молча  смотрел на  нее, и  девушка подумала: "Парик идет к его
загорелому лицу".
     Генерал перегнулся через нее:
     - Какой срок дается для уплаты, Дорнфорд?
     - Обычно две недели, но его можно продлить.
     - Исход дела предрешен, - мрачно объявил генерал. - Зато она отделается
от Корвена!
     - А где Тони Крум? - осведомилась Динни.
     - Я видел  его, когда входил. Стоит в  коридоре у окна сразу за дверью.
Вы его легко найдете. Хотите, я схожу передам ему, чтобы он подождал?
     - Пожалуйста.
     - После суда прошу вас всех зайти ко мне.
     Они кивнули, Дорнфорд вышел и больше не вернулся.
     Динни и ее отец сидели и  ждали.  Появился  судебный пристав и  передал
судье  записку;  тот  что-то  написал  на ней,  и  пристав унес ее обратно к
присяжным. Почти немедленно после этого возвратились и они.
     Широкое доброе лицо женщины, похожей  на экономку, казалось  обиженным,
словно с ней  в чем-то не посчитались,  и Динни мгновенно поняла, что сейчас
будет.
     - Вынесен ли ваш вердикт единогласно, господа присяжные?
     Старшина поднялся:
     - Да, единогласно.
     - Считаете ли вы ответчицу виновной в прелюбодеянии с соответчиком?
     - Да.
     - Считаете ли вы соответчика виновным в прелюбодеянии с ответчицей?
     "Разве это не одно и то же?" - удивилась про себя Динни.
     - Да.
     - Какое возмещение должен, по-вашему, уплатить соответчик?
     - Мы полагаем, что он должен оплатить только судебные издержки сторон.
     "Чем больше любишь, тем больше платишь", - мелькнуло в голове  у Динни.
Не  обращая  больше  внимания на  слова судьи,  она  что-то  шепнула  отцу и
выскользнула в коридор.
     Крум стоял,  прислонясь к окну, и Динни  показалось, что она никогда не
видела фигуры, исполненной такого отчаяния.
     - Ну что, Динни?
     -  Мы  проиграли.  Возмещение ущерба  не  взыскивается,  платим  только
судебные издержки. Выйдем, мне нужно с вами поговорить.
     Они молча вышли.
     - Пойдем посидим на набережной.
     Крум усмехнулся:
     - На набережной? Замечательно!
     Больше они не сказали ни  слова, пока  не уселись  под платаном, листва
которого из-за холодной весны еще не успела окончательно распуститься.
     - Скверно! - сказала Динни.
     - Я выглядел форменным болваном. Теперь хоть этому конец.
     - Вы что-нибудь ели за последние два дня?
     - Наверно. Пил во всяком случае много.
     - Что вы собираетесь делать дальше, мой дорогой мальчик?
     - Съезжу поговорю с Джеком Масхемом и постараюсь подыскать  себе работу
где-нибудь вне Англии.
     Динни сообразила, что взялась  за  дело  не с того конца.  Пока она  не
знает намерений Клер, предпринимать ничего нельзя.
     - Конечно, от советов мало пользы, - опять начала она, - но не могли бы
вы подождать с месяц, прежде чем что-либо решать?
     - Не знаю, Динни.
     - Прибыли матки?
     - Еще нет.
     - Но не бросать же вам дело, не начав его?
     - По-моему,  у меня  теперь только одно дело  -  как-нибудь и гденибудь
просуществовать.
     -  Мне ли не  знать, что вы  чувствуете! Но  все-таки  не  поддавайтесь
отчаянию. Обещаете? До свиданья, мой дорогой, я тороплюсь.
     Девушка поднялась и крепко пожала ему руку.
     Придя  к Дорнфорду,  она  застала там отца,  Клер  и  "очень  молодого"
Роджера.
     У Клер было такое  лицо, словно  случившееся  произошло  не с  нею, а с
кем-то другим.
     Генерал расспрашивал адвоката:
     - Сколько составят издержки, мистер Форсайт?
     - Думаю, что около тысячи.
     - Тысяча фунтов  за то, что люди сказали правду! Мы не можем допустить,
чтобы Крум заплатил больше,  чем придется на его долю. У него же за душой ни
пенса!
     "Очень молодой" Роджер взял понюшку.
     - Ну, - объявил генерал, - пойду, а то  жена совсем извелась. Динни, мы
возвращаемся в Кондарфорд дневным поездом. Едешь с нами?
     Динни кивнула.
     -  Отлично!   Весьма   вам   признателен,   мистер   Форсайт.   Значит,
постановление о разводе будет к началу ноября? До свиданья.
     Генерал ушел, и Динни, понизив голос, спросила:
     -  Теперь, когда все  кончилось,  скажите откровенно,  что вы  об  этом
думаете?
     -  То  же,  что и раньше: если бы  на  месте вашей сестры  были  вы, мы
выиграли бы.
     - Меня интересует другое, - холодно уточнила Динни. - Верите вы им  или
нет?
     - В целом - да.
     - Дальше этого юрист, очевидно, не может пойти?
     "Очень молодой" Роджер усмехнулся:
     - Никто не скажет правды, не умолчав при этом о чем-нибудь.
     "Совершенно верно", - подумала Динни и спросила:
     - Можно вызвать такси?
     В машине Клер попросила:
     - Сделаешь для меня кое-что, Динни? Привези мои вещи на Мьюз.
     - С удовольствием.
     - Кондафорд сейчас не для меня. Ты видела Тони?
     - Да.
     - Как он?
     - Скверно.
     - Скверно... - с горечью повторила Клер. - А что я могла сделать, когда
они на меня накинулись? Во всяком случае, ради него я солгала.
     Динни, не глядя на сестру, спросила:
     - Можешь ты мне честно сказать, что у тебя за чувство к нему?
     - Скажу, когда сама разберусь.
     - Тебе надо поесть, дорогая.
     -  Да,  я  проголодалась.  Я вылезу здесь, на  Оксфорд-стрит.  Когда ты
приедешь с вещами, я уже приведу квартиру  в порядок. Меня так клонит в сон,
что я, кажется, проспала бы  целые сутки,  хотя, наверно, и глаз не  сомкну.
Если вздумаешь разводиться, Динни, не опротестовывай иск, иначе будешь потом
думать, что отвечала на суде не так, как надо.
     Динни сжала сестре локоть и велела шоферу ехать на Саут-сквер.


        XXXIV

     После  боя дышится еще тяжелей, чем во  время него. Вы упорно думаете о
том, что "отвечали не  так, как надо", и теряете всякую охоту жить. Основной
закон существования доведен до его логического и - выиграли вы или проиграли
- не  удовлетворяющего вас  конца. Игрушка  сломана, а сами вы  опустошены и
обессилены. Хотя  Динни  пришлось только  наблюдать за боем,  она  пребывала
именно  в таком состоянии.  Сознавая,  что  она  бессильна чем-нибудь помочь
сестре,  девушка опять занялась  свиньями и  провела в трудах  целую неделю,
после чего получила следующее письмо:
     "Кингсон, Кэткот и Форсайт.
     Олд Джуэри.
     17 мая 1932.
     Дорогая мисс Черрел,
     Спешу сообщить Вам, что нам удалось устроить так, что судебные издержки
не лягут ни на Вашу  сестру, ни на мистера Крума. Буду  признателен, если вы
возьмете на себя труд успокоить их обоих и Вашего отца на этот счет.
     Примите уверения в моей искренней преданности Вам, дорогая мисс Черрел.
     Ваш Роджер Форсайт".
     Это  письмо, прибывшее теплым погожим утром, когда в воздухе разносился
шум  косилки и аромат травы, заинтриговало  девушку, хотя  Динни терпеть  не
могла этого слова. Она отошла от окна и объявила:
     -  Папа, адвокаты  сообщают,  чтобы  мы не волновались насчет  судебных
издержек. Они все уладили.
     - Как!
     - Они об этом не пишут, но просят успокоить тебя.
     - Не понимаю  юристов, -  буркнул генерал.  -  Но раз они  так говорят,
значит, все в порядке. Очень рад, - я ведь и в самом деле беспокоился.
     - Еще бы, дорогой! Налить кофе?
     Но  Динни  все же не  перестала доискиваться смысла  этого  загадочного
письма. Может быть, Джерри Корвен сделал какой-то промах, благодаря которому
защита  вынудила  его  пойти на  соглашение?  Кроме  того,  существует лицо,
именуемое   "королевским   проктором"  и   наделенное   правом   кассировать
постановление суда. Или здесь что-нибудь другое?
     Первой мыслью Динни было поехать к Тони Круму, но девушка отказалась от
нее из боязни, что он начнет задавать вопросы, и вместо этого написала ему и
Клер. Однако  чем больше  она вдумывалась в  письмо поверенного, тем  больше
убеждалась,  что должна  увидеться  с  "очень  молодым"  Роджером. Что-то  в
глубине души не давало ей покоя. Поэтому она условилась с адвокатом, что тот
встретится с ней в  кафе  около Британского музея по пути домой  из  Сити, и
прямо с  поезда отправилась туда. Кафе было  стильное,  явно претендовавшее,
насколько  это  возможно  в  здании  времен Регентства, на  сходство  с теми
кофейнями, в  которых  когда-то бывали  Босуэл и Джонсон. Пол в нем, правда,
песком не  посыпали, но  выглядел  он так, как будто был им посыпан. Длинных
глиняных трубок посетителю не предлагалось, но к его услугам имелись длинные
мундштуки из папье-маше. Мебель была деревянная, освещение слабое. Поскольку
выяснить, какое платье носила  в  те  времена прислуга, не  удалось,  одежда
официантов была  цвета  морской  воды.  На  стенах,  отделанных  панелями  с
Тоттенхем-корд-род,   были  развешаны   виды   старинных  постоялых  дворов.
Немногочисленные посетители пили  чай  и курили сигареты. Ни один  из них не
прибегал к  длинному  мундштуку.  Почти сразу вслед за  Динни,  прихрамывая,
вошел "очень молодой" Роджер  со своим обычным видом человека, который  стал
не тем,  чем  должен  был стать; он обнажил свою  тускло-песочную голову,  и
улыбка осветила его массивный подбородок.
     - Китайский или индийский? - спросила Динни.
     - То же, что и вы.
     - Тогда, пожалуйста, две чашки кофе со сдобными булочками.
     - Сдобные булочки! Да это же  настоящий пир! Смотрите,  какие старинные
медные грелки, мисс Черрел. Интересно, продаются они или нет?
     - Вы коллекционер?
     - От случая к случаю. Нет смысла жить в доме времен королевы Анны, если
не можешь хоть немного его украсить.
     - А ваша жена это одобряет?
     - Нет, ей по душе только модные новшества, бридж и гольф. А у меня руки
сами прилипают к старинному серебру.
     -  У меня  тоже, - отозвалась  Динни.  -  Ваше письмо принесло нам всем
большое облегчение. Неужели никому из нас в самом деле не нужно платить?
     - Да, в самом деле.
     Девушка  обдумала  следующий  вопрос,  поглядывая на  "очень  молодого"
Роджера   сквозь  приспущенные   ресницы.   При  всех   своих   эстетических
устремлениях он казался ей на редкость практичным.
     - Скажите по секрету, мистер Форсайт, как вам удалось все устроить?
     Не причастен ли к этому мой зять?
     "Очень молодой" Роджер положил руку на сердце:
     -  "Язык  Форсайта  -  клад  его",  смотри  "Мармион".  Но  вам  нечего
беспокоиться.
     - Не  могу быть спокойной, пока не  узнаю, что он  не приложил к  этому
руку.
     - Тогда все в порядке. Корвен тут ни при чем.
     Динни молча  съела булочку, потом  завела разговор о старинном серебре.
"Очень молодой" Роджер разразился  целой  лекцией  о  различных его марках и
обещал  сделать  из  девушки  знатока, если  она  когда-нибудь  соберется  и
проведет у него конец недели.
     Расстались они сердечно, и Динни поехала к дяде Эдриену, хотя в глубине
души продолжала испытывать какую-то неловкость. В последние дни стало тепло,
и деревья  оделись  пышной  листвой.  В  сквере на площади,  где квартировал
Эдриен, было так тихо  и зелено, словно  там прогуливались не люди, а  духи.
Дома у дяди никого не оказалось.
     - Но мистер Черрел  обязательно будет к шести, мисс, -  уверила девушку
горничная.
     Динни  ждала Эдриена  в маленькой  комнатке  с панелями,  полной  книг,
трубок,  фотографий  Дианы  и  обоих детей Ферза. Старый  колли составил  ей
компанию,   и  девушка  сидела,  прислушиваясь  к   шуму   лондонских  улиц,
врывавшемуся сюда через  открытое окно. Когда  вошел  Эдриен, она почесывала
собаку за ушами.
     - Ну, Динни, вот все и кончилось. Надеюсь, теперь тебе полегче?
     Динни протянула ему письмо:
     - Мне известно, что  Джерри  Корвен  тут ни при чем. Но вы ведь  знаете
Юстейса  Дорнфорда! Я  хочу, чтобы  вы потихоньку выпытали у  него, не он ли
уплатил издержки.
     Эдриен пощипал бородку:
     - Вряд ли он скажет.
     - Кто-то же их уплатил, а  кроме него - больше некому. Самой мне идти к
нему не хочется.
     Эдриен пристально поглядел на племянницу. Лицо у него было серьезное  и
задумчивое.
     -  Задача нелегкая,  Динни,  но  я попытаюсь.  А  что же будет с  нашей
парочкой?
     - Не знаю. Они тоже. Никто не знает.
     - Как восприняли процесс твои родители?
     - Ужасно  рады,  что  все  наконец позади.  Теперь  это  больше  их  не
интересует. Дядя, милый,  сообщите  мне  поскорее, если  что-нибудь узнаете,
хорошо?
     - Разумеется, дорогая. Но боюсь, что попытка будет напрасной.
     Динни  отправилась на Мелтон-Мьюз и столкнулась  с сестрой на пороге ее
дома. Щеки Клер пылали, в  каждом движении и во всем ее облике чувствовалась
нервозность.
     -  Я  пригласила Тони  Крума приехать сегодня  вечером, - объявила она,
когда Динни уже прощалась, спеша на поезд. - Долги надо платить.
     - О! - только и смогла выдавить Динни.
     Слова сестры не  выходили у нее из  головы и  в автобусе  по дороге  на
Пэддингтонский вокзал,  и  в буфете,  где  она  съела сандвич,  и  в  вагоне
кондафордского поезда. Долги надо платить!  Это первое условие самоуважения.
А что делать, если судебные  издержки  покрыл Дорнфорд? Так ли уж драгоценна
ее особа? Она отдала Уилфриду все - сердце, надежды, желания. Если Дорнфорда
устраивает то, что осталось, - почему бы  и нет? Девушка перестала думать  о
себе  и вернулась к мыслям  о  сестре.  Та,  наверно, уже  расплатилась. Кто
нарушил закон  однажды, тот  должен  нарушать его  и впредь. И  все-таки как
легко за несколько минут погубить свое будущее!
     Девушка  сидела  не  шевелясь,  а  поезд  с  грохотом  летел  навстречу
сгущавшимся сумеркам.


        XXXV

     Неделя,  которую Тоци Крум провел  в своем перестроенном коттедже, была
ужасна. Показания  Корвена на повторном  допросе  словно выжгли  ему душу, и
опровержение  Клер  не  смягчило  ожога.  Молодой  человек  был  склонен   к
старомодной ревности. Он,  конечно, знал,  что жена обязана не уклоняться от
супружеских  объятий;  но  особые  обстоятельства и  душевное  состояние,  в
котором пребывала Клер, придавали всему эпизоду нечистоплотный, более того -
чудовищный характер. А то, что Тони пришлось давать показания сразу же вслед
за таким жестоким ударом, еще больше растравило его рану. Человек прискорбно
непоследователен в вопросах пола: Тони сознавал, что он не вправе ревновать,
но  легче ему от этого не  становилось. И теперь, через  неделю  после суда,
получив приглашение Клер, он долго колебался, как  поступить  - не  отвечать
вовсе, ответить  резко или  ответить по-джентльменски,  хотя с первой минуты
уже знал, что поедет.
     С такой путаницей в мыслях и тупой болью  в  сердце он  явился  на Мьюз
через час  после  ухода  Динни.  Клер  открыла  ему  дверь,  и они с  минуту
постояли, молча глядя друг на друга. Наконец она рассмеялась.
     - Ну, Тони, смешная история, верно?
     - В высшей степени забавная.
     - У вас больной вид.
     - А у вас прекрасный.
     Она действительно была  очень  хороша  в  открытом красном  платье  без
рукавов.
     - Простите,  Клер, я в дорожном костюме. Я не  знал, что вы собираетесь
выйти.
     - А я и не собираюсь. Пообедаем у меня. Можете оставить машину на улице
и  пробыть здесь,  сколько  захочется.  Теперь уж  никто  ничего  не скажет.
Приятно, правда?
     - Клер!
     - Кладите шляпу и пошли наверх. Я приготовила новый коктейль.
     - Воспользуюсь случаем и скажу, что горько сожалею...
     - Не будьте идиотом, Тони!
     Она поднялась по винтовой лесенке, обернулась и позвала:
     - Идите сюда!
     Сняв шляпу и автомобильные перчатки, он последовал за ней.
     Как  ни  был  Крум удручен и расстроен,  он сразу  увидел, что  комната
выглядит  так, словно  здесь  все приготовлено  для  какой-то церемонии или,
может быть, жертвоприношения. На  изящно сервированном столике стояли цветы,
бутылка   с   узким   горлышком,   зеленые  бокалы;  на  кушетке,   покрытой
нефритово-зеленой  тканью, громоздились яркие подушки. Окна,  открытые из-за
жары, были задернуты шторами, свет затенен. Крум, задыхаясь  от неудержимого
волнения, устремился к окну.
     -  Хотя  закон нас и благословил, шторы  все-таки  лучше  задернуть,  -
посоветовала Клер. - Умыться хотите?
     Он   покачал  головой,  задернул  шторы   и  сел  на  подоконник.  Клер
примостилась на кушетке.
     -  Мне было стыдно смотреть  на вас, когда вы стояли  в ложе, Тони. Я в
таком долгу перед вами!
     - В долгу? Вы мне ничего не должны. Должник - я.
     - Нет, я.
     Обнаженные,   закинутые   за  голову  руки,  прелестное  тело,   слегка
запрокинутое лицо, -  перед ним было все, о чем он мечтал, к  чему стремился
долгие месяцы. Клер, бесконечно желанная Клер, как бы говорила ему: "Вот  я,
можешь меня взять!" Он сидел и не сводил с  нее глаз. Ждать этой  минуты так
страстно и не воспользоваться ею!
     - Почему так далеко, Тони?
     Он встал. У него дрожали губы и все  тело. Он дошел до стола, схватился
за  спинку  стула  и  посмотрел на нее  долгим,  пристальным  взглядом.  Что
прячется  в  темной глубине  устремленных  на  него  глаз?  Нет, не  любовь!
Уступчивость из чувства долга? Готовность заплатить по своим обязательствам?
Товарищеская   снисходительность?  Желание  поскорее  отделаться?  Все,  что
угодно,  только  не  любовь,  нежная и  сияющая!  И  вдруг перед ним  встала
картина: она и  Корвен  -  здесь!  Он  закрыл лицо  рукой,  ринулся вниз  по
железной винтовой лесенке, схватил  шляпу и  перчатки, выскочил  на улицу  и
прыгнул в  машину. Он пришел в себя  только  на  Эксбридж-род и долго не мог
понять, как  проехал  такой перегон  без  аварии.  Он вел себя как форменный
идиот! Нет,  он вел себя правильно! Ох,  какое  у  нее было изумленное лицо!
Принять его за кредитора? Заплатить ему? Там! На той же самой кушетке!  Нет!
Он исступленно дал  газ и чуть не  врезался в  грузовик, тяжело  громыхавший
впереди. Спустилась ночь,  теплая и лунная. Крум  загнал машину за  какую-то
изгородь и вылез.  Прислонился  к столбу,  набил  трубку и закурил.  Куда он
едет?  Домой? Для  чего?  Для чего ехать вообще?  Внезапно в голове  у  него
прояснилось.  Он отправится к Джеку Масхему, откажется от места - ив  Кению.
На  дорогу  денег  хватит, а там  подвернется работа.  Только не  оставаться
здесь!  К  счастью, матки  еще не  прибыли.  Тони перелез через  изгородь  и
опустился  на  траву. Откинулся  назад  и посмотрел  вверх. Как много звезд!
Сколько  у него  денег? Фунтов  пятьдесят, нет, шестьдесят,  долгов никаких.
Пароход, идущий в Восточную  Африку; четвертый, палубный класс. Куда угодно,
что  угодно,  только поскорее отсюда! Ромашки, усеивавшие склон,  на котором
лежал Тони, медленно  светлели в  лунном  сиянии; воздух был напоен ароматом
цветущих трав. Если бы в  ее глазах был хоть  намек на  любовь!  Голова Тони
опять упала на траву. Она не виновата, что не любит его. Такая уж ему выпала
судьба! Домой собрать вещи, запереть двери - и к Масхему! На это уйдет ночь.
Повидать  адвокатов  и,  если  удастся, Динни.  А  Клер?  Нет!  Трубка Крума
погасла. Луна  и  звезды,  белые ромашки,  аромат травы,  наползающие  тени,
дерновый склон, где  он  лежал, - ничто больше не приносило  ему облегчения.
Встать, за что-то приняться, чем-то занять себя до тех пор, пока он не сядет
на  пароход! Он вскочил,  перелез  через изгородь  и пустил  мотор.  Он ехал
прямо, инстинктивно избегая  дороги на Мейденхед и Хенли. Миновал Хай Уайком
и обогнул Оксфорд с севера. Древний  город был залит светом  и,  как  всегда
вечером, особенно красив; Тони въехал в него со стороны Хедингтона и покатил
по  безлюдной  Камнорской дороге.  На маленьком старинном  Новом мосту через
верхнюю Темзу  он  затормозил. Здесь, в верховьях, извилистая  река казалась
особенно невозмутимой  и  чуждой  человеческой суете. При  свете  теперь уже
полной  луны  поблескивали  камыши,  и  ветви ив  словно  роняли  серебро  в
темневшую  под  ними воду.  В  гостинице,  на  противоположном  берегу,  еще
светилось несколько  окон,  но  обычных  звуков  граммофона  не было слышно.
Теперь, когда луна  поднялась высоко, звезды казались крошечными проколами в
иссиня-фиолетовом  покрове  неба.  Запах  заливных лугов и поросших  камышом
отмелей,  которые  прогрелись на  солнце  за  эту погожую  неделю, защекотал
ноздри Крума своей гниловатой сладостью и всколыхнул  в нем волну  плотского
томления,  - Тони так часто и так долго мечтал о любовных прогулках  с  Клер
между благоуханных берегов этой извилистей реки. Он рывком включил сцепление
и  свернул мимо гостиницы на узкую проселочную дорогу. Через двадцать  минут
он уже стоял  на пороге своего  коттеджа,  глядя на  залитую  луной комнату,
которая  семь часов  назад, перед  его отъездом, была залита солнцем. Вон на
полу роман, который он пытался читать; на столе - не убранные после завтрака
сыр и фрукты; в углу пара коричневых ботинок, которые он не успел почистить.
Толстые потемневшие балки, идущие вдоль низкого потолка над  большим  старым
очагом и очищенные  теперь от  копоти  викторианских времен, медные  таганы,
оловянные тарелки, кувшины и жбаны, которые он рискнул  собирать  в надежде,
что они понравятся Клер,  весь его res angusta domi [12] уныло Приветствовал
хозяина.   Он   вдруг   почувствовал  себя  обессиленным,  выпил  полстакана
разбавленного  водой виски, съел  несколько  бисквитов и опустился в длинное
плетеное кресло. Заснул он почти мгновенно, проснулся, когда уже рассвело, и
сразу  вспомнил, что  собирался провести ночь  в трудах. Косые  лучи  солнца
заглядывали в комнату. Он допил остатки воды в кувшине и посмотрел  на часы.
Пять утра! Он распахнул  дверь. Над  полями  стлался рассветный  туман. Тони
вышел,  миновал конюшню и загоны для маток. Тропинка,  спускавшаяся к  реке,
вела  через луга, которые  пересекались  оврагами, поросшими кустарником,  и
пригорками, покрытыми орешником  и  ольхой.  Роса не  выпала, но от  травы и
кустов остро пахло свежестью.
     Не  доходя ярдов  пятидесяти  до  берега, он улегся в ложбинке. Все еще
спало, проснулись только  кролики, пчелы  и  птицы.  Тони  лежал  на  спине,
посматривая  на  траву, кусты  и  синее  утреннее  небо,  слегка  подернутое
облачным  руном.  Из ложбинки  было мало что видно,  и,  может  быть, именно
поэтому Тони казалось, что здесь, рядом с ним - вся Англия. У его руки дикая
пчела  погружала  хоботок  в  чашечку  цветка;  земля источала  благоухание,
слабое,  как  аромат гирлянды  маргариток,  - это пахла  удивительно  свежая
сочная зеленая  трава. "Величие, достоинство и  мир!" Какая пьеса! Тогда эти
слова   взволновали   его.   А   публика  смеялась.   Клер   тоже  смеялась.
"Сентиментально! - сказала она. - Ни в одной  стране нет и не будет величия,
достоинства  и  мира".  Вероятно, нет; конечно, нет: любая страна,  даже его
собственная, - это смесь  прекрасного и чудовищного, расплывчатое обобщение,
воспевая которое драматурги впадают в преувеличения, а журналисты устраивают
шумиху. И тем не  менее на свете нет второго такого местечка,  такой яркой и
пахучей  травы,  такого  чуть   уловимого  благоухания,  мягко   подернутого
облачками неба  и  пения птиц,  - второго такого  древнего  и вместе  с  тем
молодого края.  Пусть  люди смеются - он не может. Уехать от такой травы? Он
вспомнил, с каким трепетом снова увидел английскую траву полгода тому назад.
Бросить работу, раньше чем она начнется, свалить ее  на Масхема, который так
тепло отнесся к нему!.. Тони перевернулся на живот и прижался щекой к траве.
Так запах был еще слышней -  не сладкий  и не  горький, но свежий, бодрящий,
родной,  запах,  знакомый  с  младенческих  лет,  запах  Англии!  Скорей  бы
привозили  маток,  скорей  бы приняться за дело! Крум  сел и прислушался. Ни
поездов,  ни автомобилей,  ни  самолетов, ни людей, ни четвероногих - только
вдалеке  чуть слышное пение птиц, бесконечная, вьющаяся  над травой мелодия.
Что ж,  словами делу не  поможешь. Раз  тебе чего-то не дано,  -  значит, не
дано!


        XXXVI

     Не  успела  Динни  уйти, как  Эдриен  сделал обычное  в  таких  случаях
открытие,  поняв,   что  взял  на  себя   нелегкую  задачу.   Как  заставить
королевского адвоката проговориться? Как? Отправиться к нему - значит выдать
себя. Позвать  его  к  себе,  а  потом  приставать  к  гостю  с  расспросами
невозможно.  Придется подсказать Эм,  чтобы она пригласила их обоих к обеду;
она,  конечно,  не откажет, особенно если дать ей  понять, что дело касается
Динни. Но даже в этом случае... Эдриен  посовещался с  Дианой  и после обеда
поехал на Маунт-стрит. Он застал сестру и зятя за игрой в пикет.
     -  Четыре  короля, -  объявила  леди Монт. -  Мы  все так  старомодны -
Лоренс, я и Муссолини. У тебя ко мне дело, Эдриен?
     - Разумеется, Эм. Не пригласишь ли ты к обеду Юстейса Дорнфорда и меня?
Мне нужно с ним повидаться.
     - Значит, тут замешана Динни. Никак не приучу Лоренса быть рыцарем: как
только у меня на руках четыре короля, у не'о обязательно четыре туза. Ко'да?
     - Чем скорее, тем лучше.
     - Позвони, доро'ой.
     Эдриен позвонил.
     - Блор, пойдите к телефону и пригласите мистера Дорнфорда  пообедать  с
нами. Черный галстук.
     - Когда, миледи?
     - В первый же вечер, который у меня  не расписан. Мы - прямо как зубные
врачи, - прибавила  она, когда Блор  исчез. - Расскажи,  что с Динни. Она ни
разу не была у нас после процесса.
     - Процесс, - подхватил  сэр  Лоренс,  - кончился  так, как  и следовало
ожидать, верно, Эдриен? Ничего нового?
     - Кто-то оплатил издержки. Динни подозревает, что Дорнфорд.
     Сэр Лоренс положил карты:
     - Это смахивает на выкуп за нее!
     - Он, конечно, не признается, но она попросила меня выяснить.
     - Зачем же он это сделал, если не хочет признаться.
     - Рыцари  тоже  носили перчатку  дамы,  - возгласила  леди  Монт. -  Их
убивали, и никто не знал, чья перчатка. Ну что, Блор?
     -  Мистер Дорнфорд велел передать, что будет счастлив отобедать у вас в
понедельник, миледи.
     - Запишите е'о в мою книжечку, и мистера Эдриена.
     - Постарайтесь уйти с ним вместе после обеда, Эдриен, и расспросите его
по дороге, чтобы не вышло слишком  явно, - посоветовал сэр Лоренс. А ты, Эм,
смотри - ни слова, ни намека.
     -  Приятный  мужчина,  -  заметила  леди Монт. -  Такой сму'лый и такой
бледный...
     В  следующий  понедельник Эдриен  ушел после  обеда  вместе с "приятным
смугло-бледным мужчиной". Дорнфорд еще не переехал В свой новый дом, и обоим
было  более  или  менее  по дороге. Эдриен с  облегчением  увидел,  что  его
попутчику не меньше хочется остаться с ним наедине, чем ему самому: Дорнфорд
сразу же завел речь о Динни.
     - Правильно ли я предположил, что  у Динни недавно  что-то случилось...
Нет, еще до процесса, когда она заболела и вы повезли ее за границу.
     -  Правильно.  Тот  человек, которого  она любила  два  года  назад,  -
помните, я вам рассказывал, - утонул, путешествуя по Сиаму.
     - О!
     Эдриен украдкой взглянул  на собеседника.  Что  выразит лицо  Дорнфорда
раздумье, облегчение, надежду, сочувствие? Но тот лишь слегка нахмурился.
     -  Я хотел кое-что спросить у вас, Дорнфорд. Кто-то покрыл издержки  по
процессу, возложенные на Крума.
     Теперь  адвокат  приподнял  брови,  но  лицо  его по-прежнему  осталось
непроницаемым.
     -  Я думал,  вы, возможно, знаете - кто. Адвокаты сказали  только,  что
противная сторона здесь ни при чем.
     - Представления не имею.
     "Так! - подумал Эдриен. - Я узнал лишь одно: если он лжет, то умело".
     -  Крум  мне  нравится,  -  заметил Дорнфорд.  - Он держал  себя вполне
достойно,  но  ему   крепко   не  повезло.  Теперь   его  хоть   не  объявят
несостоятельным.
     - Несколько загадочная история, - вставил Эдриен.
     - Да, действительно.
     "Наверно, все-таки он. Но до чего  же каменное  лицо!" - решил Эдриен и
на всякий случай спросил:
     - Как вы находите Клер после суда?
     - Чуть циничнее, чем обычно.  Сегодня утром на  верховой  прогулке  она
довольно откровенно высказалась по поводу моей профессии.
     - Как вы считаете, выйдет она за Крума?
     Дорнфорд покачал головой.
     - Едва ли, особенно если то, что вы сказали насчет  издержек, - правда.
Она могла бы еще согласиться,  если  бы чувствовала  себя  обязанной ему, но
процесс, по-моему, только повредил  Круму в этом  смысле. Она  его не  любит
по-настоящему, - так мне по крайней мере кажется.
     - Корвен отучил ее от иллюзий.
     - Да, лицо у него такое, что трудно предположить противное, - отозвался
Дорнфорд. - Но она, на мой взгляд, создана для того, чтобы жить интересно  и
в одиночку. Она  решительна и, как все современные женщины, выше всего ценит
независимость.
     - Не представляю себе Клер в домашнем кругу.
     Дорнфорд помолчал и вдруг спросил:
     - Про Динни вы скажете то же самое?
     - Видите  ли,  я не могу  представить  себе Клер в роли матери. А Динни
могу. Не  представляю себе  Динни то здесь, то там, словом,  повсюду, а Клер
представляю. Но Динни тоже не назовешь домашней. Не то слово.
     - Конечно! -  пылко поддержал Дорнфорд. - Но какое нужно - не  знаю. Вы
очень верите в нее?
     Эдриен кивнул:
     - Безгранично.
     -  Для меня встреча  с  ней имела  колоссальное значение, - тихо сказал
Дорнфорд, - но для Динни, боюсь, никакого.
     -  Надо подождать, - возразил Эдриен. -  Терпение -  добродетель или по
крайней мере было ею, пока мир не взлетел во время войны на воздух, так и не
опустившись обратно на землю.
     - Но ведь мне под сорок.
     - А Динни двадцать восемь с лишком.
     - Меняется ли положение в связи с тем, что вы мне сейчас рассказали?
     - Насчет Сиама? По-моему, да, и очень сильно.
     - Благодарю.
     Они  крепко пожали друг  другу руки  и  расстались.  Эдриен  повернул к
северу. Он  неторопливо  шел  и раздумывал о  балансе,  который предполагает
неограниченную  ответственность  каждого  из   любящих.   Никакой  резервный
капитал, никакое страхование не обеспечивает и  не гарантирует  устойчивость
этой пожизненной  ценности. Любовь  рождает человека на свет;  с любовью  он
имеет дело почти до конца своих  дней, занося ее то в свой актив,  то в свой
пассив;  когда  же  он умирает, плоды  его  любви,  а  если их нет  -  члены
приходского совета, хоронят  его и забывают. В переполненном людьми  Лондоне
нет  никого, над кем не тяготела бы эта  могучая, самовластная  и неутолимая
сила, с которой ни один мужчина, ни одна женщина  не стали бы связываться по
доброй воле.  В  активе  - "удачная партия",  "счастливый  брак", "идеальная
пара", "союз на всю жизнь"; в пассиве - "несходство характеров", "мимолетное
увлечение", "недоразумение",  "трагическая  ошибка". Во всех других областях
своей  жизнедеятельности   человек  может  застраховаться,  изменить  планы,
предусмотреть разные возможности,  парировать любые случайности (кроме самой
неприятной из всех - смерти); в любви он бессилен. Любовь приходит к нему из
тьмы и уходит во тьму.  Она постоянно с ним  и постоянно бежит от него.  Она
произвольно  делает запись  то на  одной,  то на другой  стороне  баланса, а
человеку  остается одно  - подводить  итог и покорно ждать следующей записи.
Она смеется над  диктаторами,  парламентами, судьями, епископами, полицией и
даже благими  намерениями.  Она  сводит  с  ума  радостью и горем, предается
разврату, зачинает, крадет, убивает; она самоотверженна, верна, переменчива.
Она  не знает  ни  стыда,  ни  власти над собой; она  строит домашний очаг и
сметает  его; она то безучастно проходит мимо,  то сливает два сердца в одно
до самой смерти. Эдриен шел по Чэринг-кросс-род  и  пытался представить себе
Лондон,  Манчестер, Глазго без любви. Легко сказать! Не будь  ее, ни один из
проходящих мимо  сограждан не дышал бы пробензиненным воздухом ночи, ни один
унылый  кирпич не ложился бы  на  другой, ни один  автобус не  пролетал бы с
гудением  мимо,  ни один уличный певец не  завывал  бы под не освещенным  ни
единым  лучом  небом.  Любовь -  всеобщий первоисточник. И  Эдриен, который,
роясь в древних костях, искал  первоисточник человечества, который знал, что
только останки любви нельзя  ни откопать, ни классифицировать, ни  поместить
под стекло, думал о том, подойдут ли друг другу Дорнфорд и Динни...
     А Дорнфорд, возвращаясь в  Харкурт Билдингс, был  еще глубже погружен в
размышления  о себе и о  Динни. Ему под сорок!  Он должен  осуществить  свое
непреодолимое желание. Теперь  или никогда! Он должен жениться, иметь детей,
иначе он опустится  до  уровня обыкновенного карьериста. Одна Динни способна
придать вкус  и смысл его жизни, похожей  сейчас  на  недопеченный хлеб. Она
стала  для него... Чем только  она для него  не стала! И, проходя под узкими
порталами   Мидл-Темпл  Лейн,   он  спросил   ученого  собрата,  как  и  он,
направлявшегося домой, чтоб отбыть ко сну:
     - Кто будет победителем дерби, Стабз?
     - А бог его знает! - ответил ученый собрат,  размышлявший  о том, зачем
он в последний раз пошел с козырей, хотя делать это не следовало...
     А на Маунт-стрит сэр Лоренс, надев свой черный шелковый халат и войдя в
спальню жены, чтобы пожелать ей доброй ночи, увидел, что леди Монт в чепце с
лентами, который так ее молодил, полулежит в кровати, и присел на край:
     - Ну что, Эм?
     - У Динни будет двое мальчиков и одна дочка.
     - Черт его знает, что будет! Цыплят по осени считают.
     - Вот увидишь. Поцелуй меня покрепче.
     Сэр Лоренс наклонился и выполнил просьбу жены.
     - Ко'да они поженятся,  - продолжала  леди Монт,  закрывая глаза, - она
еще дол'о будет замужней только наполовину.
     - Лучше  быть  ею наполовину вначале, чем вовсе  не быть  в конце. Но с
чего ты взяла, что она пойдет за него?
     - Сердцем чувствую. В  решительную минуту женщина не допустит, чтобы ее
обошли...
     - Инстинкт продолжения рода? Гм!..
     - Хоть бы он попал в беду и сломал себе но'у...
     - Намекни ему.
     - У не'о здоровая печень.
     - Ты-то откуда знаешь?
     - Белки глаз у не'о голубые. Сму'лые мужчины часто страдают печенью.
     Сэр Лоренс поднялся.
     - Мне нужно одно,  - сказал он, - чтобы Динни научилась  интересоваться
собой. Тогда она выйдет замуж. А в конце концов это ее личное дело.
     - Кровати - у Хэрриджа, - изрекла леди Монт.
     Сэр Лоренс приподнял бровь. Эм неисправима!


        XXXVII

     Та, что не  интересовалась собой и тем самым вызывала  интерес к себе в
стольких  людях, получила  в  среду утром три  письма. Первое,  которое  она
распечатала, гласило:
     "Динни, родная,
     Я  сделала  попытку  расплатиться, но  Тони не согласился  и вылетел от
меня,  как  ракета,  так  что  я  опять  стала  совершенно  свободной.  Если
что-нибудь узнаешь о нем, сообщи.
     Дорнфорд с  каждым днем выглядит все более интересным. Разговариваем мы
с ним только о тебе, за что мой оклад повышен до трехсот фунтов.
     Привет тебе и всем нашим.
     Клер".
     Второе вскрытое ею письмо гласило:
     "Дорогая Динни,
     Я все-таки решил остаться. В понедельник прибывают матки. Вчера заезжал
Масхем,  был  очень  деликатен:  ни  слова  о  процессе.  Пытаюсь   заняться
птицеводством. Вы меня страшно обяжете, если узнаете, кто уплатил  издержки,
- это не выходит у меня из головы.
     С бесконечной признательностью за Вашу неизменную доброту.
     Всегда Ваш
     Тони Крум".
     Третье прочитанное ею письмо гласило:
     "Дорогая моя Динни,
     Ничего  не  вышло.  Он или не  платил  или  прикинулся  простачком,  но
прикинулся очень умело.  Мне все-таки не верится, что это  притворство. Если
ты действительно хочешь докопаться до истины, спроси у него прямо. По-моему,
тебе  он не солжет ни а чем,  даже  в пустяке. Не скрою, он мне нравится. На
мой, дядюшкин, взгляд, он - как незыблемый золотой стандарт.
     Неизменно преданный тебе
     Эдриен.
     Так!   Она   ощутила  смутное  раздражение,  и   это   чувство,  сперва
показавшееся ей мимолетным,  не  прошло.  Ее настроение,  как  погода, снова
стало холодным и вялым. Она написала сестре, изложив ей письмо Тони Крума  и
прибавив, что он  о ней  не упомянул. Она написала Тони Круму, не упомянув о
Клер, не  ответив  на его  вопрос относительно  уплаты  издержек и рассуждая
исключительно о птицеводстве - теме безопасной и ни к  чему  не обязывающей.
Она написала Эдриену:
     "Чувствую,  что  мне  пора  подтянуться,  иначе  акционеры  не  получат
дивидендов.  Погода  у  нас  холодная, пасмурная; мое единственное  утешение
маленький Кат, который уже умеет ходить и начал узнавать меня".
     Затем,  словно  вступив  в  сговор с  дирекцией  Эскотского  ипподрома,
барометр встал на "ясно", и Динни неожиданно  написала Дорнфорду. Она писала
о свиньях и свинарниках,  о правительстве и  фермах. Заключила она следующим
образом:
     "Мы все страшно  обеспокоены, не зная, кто уплатил судебные издержки по
процессу моей сестры. Чувствовать  себя обязанной  неизвестному  лицу крайне
тягостно. Нельзя ли как-нибудь выяснить, кто это?"
     Она довольно  долго  раздумывала, как  подписать свое  первое  письмо к
нему, и наконец подписалась:
     "Преданная вам
     Динни Черрел".
     Ответ прибыл незамедлительно.
     "Дорогая Динни,
     Я  был  счастлив получить письмо  от Вас.  Прежде  всего отвечаю на Ваш
вопрос. Постараюсь по мере сил вытянуть из адвокатов всю подноготную, но раз
они  не сказали  Вам  то, наверняка не  скажут и мне. Тем не менее попробую.
Впрочем,  если Ваша сестра или Крум  проявят  настойчивость, они,  вероятно,
сознаются. Теперь перехожу к свиньям..."
     Затем следовала различная  информация и жалобы на  то, что за  сельское
хозяйство еще не взялись как следует.
     "Если бы правительство поняло, что мы можем производить у себя в стране
все  потребные нам яйца, свинину и картофель, почти все овощи,  значительную
часть фруктов  и молочные  продукты  в  количестве, далеко превышающем  наше
теперешнее  производство,  что  путем постепенного  ограничения  ввоза  мы в
состоянии  побудить  и  даже  просто принудить  наших  фермеров  работать на
внутренний  рынок,  то  за  десять  лет  мы возродили  бы  жизнеспособное  и
прибыльное  сельское  хозяйство,  избежав  удорожания  жизни   и   сэкономив
колоссальные деньги на импорте. Видите, насколько я прогрессивен в политике!
Вопрос  о  пшенице  и  говядине не должен сбивать нас с толку. Да, пшеница и
говядина  из доминионов, но все остальное  (кроме южных фруктов и  овощей) -
отечественное.  Вот  мое кредо. Надеюсь, Ваш отец его разделяет? Клер что-то
нервничает,  и я спрашиваю  себя, не пора ли  ей подыскать работу, требующую
большего   расхода  энергии?   Если  подвернется  что-нибудь  подходящее,  я
посоветую ей перейти. Узнайте, пожалуйста, у Вашей матушки, не помешаю ли я,
если приеду провести у вас конец последней недели этого месяца? Она была так
любезна, что  просила  предупреждать ее  всякий раз, когда  я объезжаю  свой
избирательный округ.  На  днях  я  вторично  побывал  на "Кавалькаде".  Вещь
хорошая, но мне не хватало  там  Вас. Не могу даже выразить,  как мне Вас не
хватает!
     Искренне Ваш
     Юстейс Дорнфорд".
     Ему не хватает  ее! Эти  тоскливые слова вызвали теплый,  хотя и слабый
отклик в душе  Динни,  но мысли ее тут же  обратились  к Клер. Нервничает? А
разве можно быть спокойной  в ее  ненормальном положении?  После суда она ни
разу  не была в Кондафорде.  Динни находила это  вполне естественным.  Пусть
люди говорят, что им нет дела до мнения окружающих, - это неправда, особенно
в тех  случаях,  когда человек, подобно Клер,  вырос здесь и  принадлежит  к
местной  аристократии.  "Не  знаю,  чего  я  для нее  хочу, грустно подумала
девушка. - И  так даже лучше: наступит день, когда она сама  наконец поймет,
что ей нужно!" Как хорошо понимать, что тебе  нужно! Она  перечитала  письмо
Дорнфорда и вдруг  впервые захотела  разобраться в  своих чувствах. Намерена
она или нет выйти замуж? Если да, то почему  не  за Юстейса Дорнфорда? Он ей
нравится, она им восхищается, с  ним есть о чем поговорить. А ее... прошлое?
Можно ли всерьез отнести  к ней  это  слово? Да. Ее прошлое,  задушенное при
рождении, - это самое глубокое из того, что ей суждено пережить! "Пора уже и
тебе снова выйти  на  поле  боя".  Неприятно выглядеть  дезертиром  в глазах
собственной  матери! Но это  не дезертирство. На щеках Динни  выступили алые
пятна. Она испытывала нечто никому не понятное - боязнь  изменить тому, кому
отдалась всей  душой,  не  успев  отдаться телом;  боязнь  изменить  полному
отречению от самой себя, которое, - она знала это, - никогда не повторится.
     "Я не  люблю Юстейса, - думала  она.  - Он знает  это, знает,  что я не
способна притворяться. Если он согласен взять меня на таких условиях, то как
я должна поступить?  Как я  могу поступить?"  Она вышла в  старый защищенный
тисами цветник,  где распускались первые розы, и долго ходила взад и вперед,
нюхая то одну, то другую, а за нею недовольно брел спаниель Фош, не питавший
к цветам особой склонности.
     "Что бы я ни решила,  - подумала  Динни, - решать надо немедленно. Я не
имею права мучить его неизвестностью".
     Она постояла у солнечных часов, где тень  отставала  на час  от верного
времени,  и  взглянула на солнце, взиравшее с высоты на фруктовые  деревья и
тисовую  изгородь. Если она  выйдет  за Дорнфорда, появятся дети, - без  них
брак  немыслим.  Она ясно  представляла себе (или думала, что  представляет)
роль половой близости в супружестве. Ее беспокоило другое: как это отразится
на ее и его духовной  жизни. Девушка беспокойно переходила от куста к кусту,
изредка  раздавливая тлю обтянутыми  перчаткой пальцами. А в сторонке  сидел
спаниель Фош и с тоской поедал траву.
     В тот же вечер Динни написала Дорнфорду. Ее мать  будет счастлива, если
он  проведет у  них конец недели. Отец вполне разделяет его точку  зрения на
сельское  хозяйство, но сомневается,  разделяет  ли ее кто-нибудь еще, кроме
Майкла,  который однажды  вечером в Лондоне,  внимательно выслушав генерала,
сказал "Да. Требуется одно - руководство, а откуда оно возьмется?"  Сама она
надеется, что к моменту приезда в Кондафорд Дорнфорд уже сможет сообщить ей,
кто уплатил  издержки. Смотреть "Кавалькаду" вторично было, наверно, страшно
интересно. Знаком  ли ему  цветок, который,  если  она  правильно запомнила,
называется "меконопсис",  исключительно красивая  разновидность мака? Родина
его Гималаи,  поэтому  он  приживется на Кемпден-хилл, где климат,  кажется,
такой же, как там. Если бы Дорнфорд убедил Клер приехать с ним, он вселил бы
ликование в сердце местных жителей. На этот раз она подписала письмо "Всегда
ваша..." и оттенок оказался настолько тонким, что она сама не уловила его.
     Предупредив мать о приезде Дорнфорда, девушка прибавила:
     -  Постараюсь залучить сюда Клер.  Как ты считаешь, мама, не пригласить
ли нам и Майкла с Флер? Мы же так долго пользовались их гостеприимством.
     Леди Черрел вздохнула.
     - У каждого свой образ жизни. Но, разумеется, пригласи, дорогая.
     - Они будут разговаривать о теннисе, а это и приятно и полезно.
     Леди Черрел взглянула на дочь, голос которой чем-то напомнил ей прежнюю
Динни.
     Затем,  узнав,  что приедут  и  Клер  и  Майкл с  Флер,  девушка  стала
подумывать,  не пригласить  ли  ей также  Тони  Крума. В  конце  концов  она
оставила эту мысль, но  с огорчением,  потому что питала к нему товарищеские
чувства человека, побывавшего в одинаковой передряге.
     Она  растроганно  наблюдала   за   тем,  как   ее   родители   пытаются
замаскировать свое  волнение. Дорнфорд приезжает в свой избирательный округ?
Давно  пора!  Жаль, что  у него  нет здесь  своего  собственного пристанища:
депутат должен постоянно поддерживать контакт с избирателями.
     Видимо, он прибудет на машине и захватит с собой Клер; если нет, за ней
заедут Флер и Майкл. Но в каждой из этих фраз Динни угадывала тревогу о Клер
и о ней самой.
     Первый автомобиль  подкатил  к  дому  как раз в тот  момент,  когда она
расставила последние цветы в последней  спальне.  Динни  спустилась в холл и
встретила там Дорнфорда.
     - У вашего  дома  есть  душа,  Динни.  То  ли она  живет  в голубях  на
черепичной кровле, то  ли сказывается во всем его местоположении, только  ее
чувствуешь сразу же.
     Она обменялась с ним рукопожатием более долгим, чем собиралась.
     - Он ведь уже врос  в  землю. Да и пахнет тут  совсем особенно - старым
сеном, цветущей вербеной и, наверно, подгнившими оконными рамами.
     - Вы превосходно выглядите, Динни.
     -  Кажется,  да, благодарю вас. В  Уимблдоне  вы, конечно, побывать  не
успели?
     - Нет.  Но Клер хотела поехать посмотреть. Оттуда она явится прямо сюда
вместе с Монтами.
     - Что вы хотели сказать, написав, что она нервничает?
     - Насколько я знаю  Кл