Mэтт. Главное, вот здесь (трогает лоб) все время тебя грызет. Вдруг поймают - и опять за решетку!.. Странно! Я и вполовину так не волновался, когда бежал из Германии. Пастор. Никто не видел, как вы сюда вошли? Mэтт. Наверно, нет, а то они уже были бы здесь. Пастор. Кто за вами гонится? Mэтт. Деревенские и констебль. Пастор. Деревенские! Мои прихожане - а я... Mэтт (встает). Да. Вы правы, падре. Неладно получается. Я уйду. Пастор (кладет руку ему на плечо и заставляет снова сесть). Нет, нет! Отдохните, пока можно. Вы просили убежища. И я еще не знаю, смею ли изгнать вас отсюда. Не знаю... Во всяком случае, не могу. Не торопитесь. Тут у меня есть немножко коньяку. Держу на случай, если кому-нибудь станет дурно в церкви... (Достает из углового шкафчика бутылку и рюмку.) Пейте все. Mэтт (пьет. Вынимает фляжку). Можно вас попросить? Не взялись бы вы передать это от меня - она пустая - тому, кто мне ее дал? Тут вот имя и адрес. (Достает из кармана матерчатый ярлычок.) Это я от макинтоша оторвал. Можете еще прибавить "с вечной благодарностью". Только чтобы имени никто не узнал. Пастор. Нет, нет, будьте покойны. (Прячет ярлычок в карман.) Скажите, что вас побудило бежать? Mэтт. Заприте рысь в клетке и случайно оставьте дверцу открытой - увидите, что будет. (Вглядывается в лицо пастора.) А. Да, я вас понимаю. Но за это я уже давно расплатился. Пастор. Разве вас несправедливо судили? Mэтт. Нельзя судить человека за несчастную случайность. Пастор. А это была только несчастная случайность? Mэтт. Ну, конечно, мне не следовало его бить... Первородный грех, очевидно. Но все-таки за обыкновенную драку дают самое большее полтора месяца. А я получил лишних четыре года - просто за то, что там была решетка, на Роттен-Роу. Нет, я считаю, что имел полное право сбежать. Пастор. Если ваша совесть покойна, тогда, конечно... Это ведь главное. Mэтт. Да не тревожьтесь из-за этого, падре. Меня же все равно поймают. Пастор (с улыбкой). О нет, я не из-за этого. Кесарь пусть сам о себе заботится, он это умеет. Меня тревожит совсем другое - ответ перед собственной моей совестью. Те мысли, которые сейчас во мне встают. Вы командовали ротой на войне. Вели за собой солдат. А я веду... Mэтт. Своих прихожан? Пастор (кивает). Да. Когда вы уйдете и я об этом промолчу, имею ли я право не сказать им, что я промолчал? Имею ли я право нарушить закон и не сказать им об этом? А если я скажу, сохраню ли я то небольшое влияние, которое сейчас на них имею? А может ли священник исполнять свои обязанности, если он не имеет влияния? Вот что меня тревожит, капитан Деннант. Mэтт. Понимаю. (Настораживается.) Кто-то дергает дверь. Пастор идет к правой двери. Мэтт делает шаг вперед. Пастор (у двери). Кто там? Голос звонаря. Это я, сэр. Пастор. Нет, Томас, я занят, сейчас никого не могу впустить. Если у вас ко мне дело, отложите до после службы. (Стоит, прислушиваясь, затем возвращается.) Наш звонарь. Мэтт. Божье гостеприимство. Я не забуду, падре. Но не хочу тревожить вашу совесть. Уйду. А правда, хорошо бы иметь, крылья - крылья голубки! Пастор. Вечерня начинается в половине седьмого. Молящихся много не будет - один-два человека. Будьте третьим. Отдохните, пока идет служба. Сюда никто не заходит. Мэтт. Вы хороший человек! Но лучше мне сейчас попытаться. Теперь уже темно. Нельзя, знаете, сдавать. Пущусь опять в бега - поймают, так хоть под открытым небом. А вы дайте мне благословение. Пастор (качает головой). Я недостаточно уверен в себе... ни в чем больше не уверен. Давать благословение - на это нужен по меньшей мере епископ. Громкий стук в дверь. Mэтт. Эх! Попался! Одним прыжком бросается к вешалке и исчезает за облачениями. Пастор снова подходит к двери. Пастор (резко). Что там такое? Голос констебля. Откройте, сэр, пожалуйста! Пастор. Кто это? Голос констебля. Полиция, сэр. Откройте! Пастор с жестом отчаяния отпирает дверь. Входят констебль, фермер, оба батрака и звонарь. Пастор. Я сказал, Томас, что никого сейчас не могу принять. Только после службы. Звонарь. Да, сэр, но вот констебль говорит... надо, чтобы вы знали. Я видел, недавно сюда человек вошел, вот в эту дверь, с кладбища. (Оглядывается по сторонам.) Пастор. В чем дело, констебль? Констебль. Да все этот беглый, сэр. Вот эти двое парней совсем было его застукали возле старого карьера, да он от них удрал. Потом гнались мы за ним до того дома, где барышни живут, и опять он от нас улизнул. А теперь Томас говорит, будто видел, как в церковь кто-то вошел, и вроде на него похожий. Вы сами-то давно ли здесь, сэр? Пастор. Не меньше часа. Констебль. Главный вход заперт, и я поставил ребят на паперти. А вы уверены, что в церкви никого нет? Пастор (идет к двери в церковь). Я не знаю, имеете ли вы право обыскивать дом божий. Но хорошо, ищите, только без шума, пожалуйста. (Становится у двери в церковь, пропуская мимо себя преследователей.) Все уходят в церковь, кроме звонаря, который по-прежнему стоит у наружной двери. Пастор подходит к нему. Пастор. Можете идти с ними, Томас. Я постою здесь. Звонарь всем своим видом выражая недоумение и настороженность, но не смея ослушаться повелительного взгляда пастора, уходит в церковь. Пастор (чуть шевеля губами). Скорей! Но пока он говорит, в церковной двери вновь появляется фермер. Пастор едва успевает предостерегающе поднять руку, а Мэтт - снова скрыться за облачениями. Пастор. Ну что, Браунинг? Фермер. Нету его. Там одни голые стены, кошке негде спрятаться. Ну, да мы его все равно поймаем. (Подозрительно смотрит на пастора.) Пастор (с принужденной улыбкой). Выходит, опять ускользнул? Фермер. Выходит, что так. Хитрый, каналья! Не хуже зайца скидки умеет делать. А что там за вешалкой, а? Пастор (с той же принужденной улыбкой). Я посмотрю, Браунинг. Идет к вешалке и, раздвинув облачения на середине, заглядывает за них, но только в левую сторону. В эту минуту из церкви входят все остальные, и пастор оборачивается к ним. Констебль. Благодарю вас, сэр. Нету его здесь, Томас. Дурака ты, братец, свалял. Звонарь (растерянно бормоча). Да видел же я... Своими глазами... Как же так... Пастор (посмотрев на свои часы). Пора начинать, Томас. Идите звонить. (Констеблю.) Извините, вас я тоже попрошу уйти. Если, конечно, вы не захотите остаться и помолиться вместе с нами. Лица у всех слегка вытягиваются. Констебль (отворяет наружную дверь и манит остальных.). Прощения просим, сэр, но что поделаешь... Моя обязанность... Пастор. Да, констебль, понятно. Фермер (внезапно). Минуточку, ваше преподобие. Вы уж простите меня, а только вы верно знаете, что так-таки и не видали этого поганца? Пастор (выпрямляется). Вы понимаете, о чем спрашиваете? Фермер. Я спрашиваю: можете вы нам сказать по чести, как христианин и джентльмен, видели вы его или нет? Пастор. Я... Mэтт (выходит из-за вешалки; он без макинтоша). Разумеется, он не видел. Извините, сэр, я тут прятался. (Поднимает руки.) Сдаюсь, констебль. Фермер. А! Вот он где, каналья! Теперь-то не уйдешь! Держи! Держи! Держи! Пастор. Тихо! Не бесчинствовать здесь! И выйдите все вон. Вы оскорбляете бога! Удивленные этой вспышкой, все выходят с виноватым видом. На середине сцены остаются только Мэтт и держащий его констебль. Пастор стоит левее. Мэтт (пастору). Простите меня, сэр. Я не должен был сюда приходить. Нечестная игра! Пастор. А! Честность! О нет, это-то у вас есть. Это есть. Мэтт. От всех можно убежать, только не от самого себя. Пастор. Да, в этом все дело. (Очень тихо.) Да хранит вас бог! Провожает взглядом уходящих констебля и Мэтта. И в то время, как начинает звонить колокол, занавес опускается. 1926 г.