Г.Грин. Ведомство страха

                             Graham Greene

                          The ministry of tsar

                                         Перевод с английского Е. Голышевой


         <IMg src="green.jpg">

<hr>
Файл с <a href="http://www.geocities.com/allnesss/">книжной полки Несененко Алексея</a>
<BR>OCR: Несененко Алексей март 2005
<hr>

                           Книга первая

        НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК

                           Глава первая

        МАТЕРИ СВОБОДНОГО МИРА    


                                                Никто не проходит без пропуска.
                                                "Маленький герцог"

        I

   Артура Роу неудержимо влекло к народным гуляньям: стоило ему
издалека услышать рев духового оркестра или стук деревянных шаров о
кокосовые орехи, и он уже не мог с собой совладать. В этом году
кокосовых орехов не было: в мире шла война - это было заметно по
неряшливым пустырям между домами, по сплюснутому камину,
прилепившемуся к полуразрушенной стене, по обломкам зеркала и обрывкам
зеленых обоев, по звуку сметаемых с мостовой осколков стекла в
солнечный полдень, похожему на ленивое шуршание гальки во время
прилива. В остальном площадь в Блумсбери, разукрашенная флагами
Свободных Наций и пестрыми вымпелами, припасенными еще со времен
королевы Виктории, выглядела превосходно.
   Артур Роу с завистью поглядел за ограду - ограду еще не разбомбило.
Гулянье привлекало его как непорочное детство, оно напоминало о ранней
поре его жизни: сад священника, девочек в летних белых платьях, запах
душистых трав на клумбах, безопасность. У него и в мыслях не было
насмехаться над таким наивным способом собирать деньги на добрые дела.
Тут был непременный участник всякого благотворительного базара -
священник, наблюдавший за не слишком азартной игрой; старая дама в
длинном платье с цветочками и в шляпе с большими полями. Они
взволнованно хлопотали возле "поисков клада" (нечто вроде детской
площадки, разделенной столбиками на участки); а когда станет вечереть-
базар придется закрыть пораньше, в городе затемнение, - посетители с
жаром примутся работать лопатками. В углу, под платаном, стоял шатер
гадалки, если эта будочка не была временной уборной. В летние
воскресные сумерки все тут выглядело прелестно. Глаза Артура Роу
наполнились слезами, когда маленький военный оркестр заиграл
полузабытую песню времен прошлой войны:

   Что б ни сулила судьба,
   Я помнить буду всегда
   Тот солнечный горный склон...

   Шагая вдоль решетки, он шел прямо навстречу своей судьбе: пенсы со
стуком падали по желобку в ящик от шахмат, но пенсов было немного. На
гулянье пришло мало людей, павильонов было только три, и публика к ним
не подходила. Если уж тратить деньги, то лучше рискнуть на выигрыш,
поискав "клад".
   Роу медленно шел вдоль решетки, как незваный гость или беглец,
вернувшийся домой спустя много лет и не уверенный, что ему будут рады.
   Это был высокий, худощавый, сутулый человек с седеющими черными
волосами, продолговатым, резко очерченным лицом, чуть кривым носом и
слишком нежным ртом. Одет он был хорошо, но как-то небрежно: по виду
типичный холостяк, и все же нечто неуловимое выдавало в нем человека
женатого.
   - Плата за вход - один шиллинг, - сказала пожилая дама у входа, -
но, по-моему, это несправедливо. Обождите минут пять, и вы сможете
войти по льготной цене. Моя обязанность предупреждать публику, когда
время подходит к концу.
   - Вы очень любезны.
   - Мы не хотим, чтобы люди считали нас обманщиками, даже в
благотворительных целях.
   - И тем не менее я, пожалуй, не стану ждать. А в чью пользу устроен
этот базар?
   - В помощь Свободным матерям, то есть Матерям свободных наций.
   Артур Роу радостно вернулся обратно в отрочество, в детство. В это
время года в саду у священника, в стороне от Трампингтон-роуд, всегда
устраивали благотворительный базар. За импровизированной эстрадой для
оркестра расстилались ровные кембриджширские поля, а возле ручья, где
водилась колюшка, около мелового карьера, на склоне пригорков, которые
в здешних местах зовутся холмами, росли подстриженные ивы. Он каждый
год ходил на эти гулянья с каким-то тайным волнением, как будто там
случится что-то необыкновенное и привычный ход жизни сразу переменится
навсегда. В теплых лучах заходящего солнца бил барабан, медные трубы
дрожали, как в мареве, и незнакомые лица молодых женщин смешивались в
его сознании с лицами хозяйки универмага миссис Труп, учительницы
воскресной школы мисс Сэведж, жен трактирщика и священника. Когда он
был ребенком, Роу обходил с матерью все киоски с розовыми вязаными
фуфайками, с художественной керамикой и напоследок самый интересный из
них - с белыми слонами. Ему казалось, что там, на прилавке с белыми
слонами, можно найти волшебный перстень, который исполнит три заветных
желания. И поразительно, что, вернувшись домой вечером с одной лишь
подержанной книжкой "Маленький герцог" Шарлотты Йонг или устаревшим
атласом-рекламой индийского чая, мальчик не испытывал ни малейшего
разочарования; он уносил с собой гудение медных труб, ощущение
праздника, веру в будущее, более героическое, чем будничное сегодня. В
отрочестве его стало увлекать другое: в саду священника он надеялся
встретить девушку, которую никогда еще не видел; язык его осмелеет, он
с ней заговорит, а вечером на лужайке запахнет левкоями и начнутся
танцы. Но так как мечты эти не сбылись, от той поры осталось только
ощущение невинности... И приятного волнения. Он не мог поверить, что,
когда войдет в ворота и ступит на траву под платанами, его там ничего
не ждет, хотя теперь он мечтал не о девушке и не о волшебном перстне,
а о чем-то куда менее доступном: о забвении того, что случилось с ним
за последние двадцать лет. Сердце его билось, оркестр гремел, а в
усталом мозгу снова воцарилось детство.
   - Попытайте счастья, сэр, - певучим баритоном предложил священник;
он, несомненно, исполнял романсы на благотворительных вечерах.
   - А вы мне не разменяете шиллинг на медяки?
   - Тринадцать на шиллинг, сэр.
   Артур Роу стал бросать одно пенни за другим на покатый желобок и
следить, как они падают в ящик.
   - Сегодня вам не везет, сэр. А что, если рискнуть еще шиллингом для
доброго дела?
   Под маленьким тентом на прилавке стоял кекс, окруженный небольшой
группой восхищенных зевак. Какая-то дама объясняла:
   - Мы сложились, пожертвовав свои карточки на масло, а мистеру
Тэтхему удалось достать смородину. - Она обратилась к Артуру Роу: -
Может, возьмете билетик и угадаете вес?
   Он поднял кекс и сказал наугад;
   - Полтора килограмма.
   - Довольно точно. Видно, ваша жена вас кое-чему научила.
   Он дернулся и отошел в сторону.
   - Нет, я не женат...
   Война очень усложнила задачу устроителей: в одном из киосков не
было почти ничего, кроме подержанных авторучек военного образца,
другой был кое-как заполнен причудливым набором ношеной одежды -
старомодным отрепьем: нижними юбками с карманами, высокими кружевными
воротниками на китовом усе, вытащенными из столетних сундуков и
наконец-то выброшенными в пользу Свободных матерей; корсетами,
звеневшими, как вериги. Детская одежда занимала теперь мало места -
шерсть выдавали по карточкам, а ношеные вещи могли пригодиться
друзьям. Третий киоск был традиционный - с белыми слонами, хотя черных
слонов тут было больше: семьи, жившие в Индии, пожертвовали коллекции
своих слонов из черного дерева. Там же лежали медные пепельницы;
вышитые спичечницы, в которых давным-давно не держали спичек; книги,
слишком потрепанные для книжного киоска; два альбома с почтовыми
открытками; серия открыток на сюжеты из Диккенса; никелированная
сковорода, длинный розовый мундштук; несколько чеканных коробочек из
Бенареса, открытки с автографом жены Уинстона Черчилля и тарелки с
медными монетами разных стран... Артур Роу стал перебирать книги и с
болью в сердце обнаружил ветхий томик "Маленького герцога". Он
заплатил за него шесть пенсов и побрел дальше. Даже в сегодняшней
ясной погоде ему чудилось что-то грозное: между платанами, затенявшими
площадку для поисков клада, виднелась разрушенная сторона площади.
   Он, конечно, не удержался и принял участие в поисках клада, хотя и
в этом сказался упадок, если посмотреть
   на приз. А потом не нашел для себя ничего интересного, кроме
гадалки, - оказалось, что в будочке действительно сидит гадалка. Вход
прикрывала занавеска, привезенная кем-то из Алжира. Одна из пожилых
дам схватила его за руку:
   - Непременно, непременно сходите! Миссис Беллэйрс гадает просто
поразительно! Она сказала моему сыну... - И, вцепившись в проходившую
мимо даму, тяжело дыша, договорила: - Я рассказываю этому джентльмену
о нашей замечательной миссис Беллэйрс и о моем сыне...
   - О котором? О младшем?
   - Да, о Джеке.
   Воспользовавшись этой заминкой, Роу сбежал. Солнце уже заходило,
сад пустел, время было выкапывать клад и сматываться, пока не
наступили ночь, затемнение и не завыли сирены. Ему столько раз
предсказывали судьбу - и у деревенской изгороди, и на картах в
пароходном салоне, но всегда хочется еще раз послушать, что тебя ждет,
даже от любительницы на благотворительном базаре. Все равно какое-то
время.будешь верить в дальнюю дорогу, в темноволосую незнакомку и в
письмо с добрыми вестями.
   Роу поднял занавеску и ощупью стал пробираться внутрь.
   В шатре было очень темно, и он с трудом разглядел миссис Беллэйрс -
тучную фигуру, задрапированную в какое-то траурное тряпье. Его поразил
ее сильный грудной голос, звучавший убедительно; Роу ожидал, что
услышит смущенное щебетание дамы, которая любит рисовать акварелью.
   - Садитесь, пожалуйста, и посеребрите мне руку.
   - Тут так темно...
   Но теперь он уже мог кое-что разглядеть: на ней был крестьянский
наряд с высоким головным убором и закинутой на спину вуалью. Он нашел
полкроны и перекрестил монетой ладонь гадалки.
   - Дайте вашу руку.
   Он протянул руку и почувствовал, что ее крепко схватили, как будто
гадалка хотела внушить ему, чтобы он не ждал от нее пощады. Свет
ночника падал на пояс Венеры, на крестики, которые предсказывают
потомство, на длинную-длинную линию жизни...
   - У вас тут очень современно. Вот даже ночник электрический.
   Она пропустила шутку мимо ушей и сказала:
   - Сначала характер, затем прошлое; закон запрещает открывать
будущее. Вы человек решительный, с воображением, чувствительный к
чужим страданиям, но вам порою кажется, что вам не дают возможности
проявить свои таланты. Вам хочется совершать великие дела, а не
предаваться мечтам. Не огорчайтесь. В конце концов, вы же сделали
женщину счастливой!
   Он попробовал отнять руку, но ее так крепко держали, что ему
пришлось бы вырывать ее силой. Она продолжала:
   - Вы нашли душевное удовлетворение в счастливом браке. Но все же
постарайтесь быть терпимее. Теперь я поведаю вам о прошлом.
   - Не надо о прошлом, - поспешно сказал он. - Расскажите о будущем.
   Казалось, он ненароком нажал кнопку, и машина остановилась.
Воцарилась странная тишина. Он не рассчитывал, что заставит гадалку
замолчать, хотя его и пугало то, что она скажет: ведь даже неточный
рассказ о том, что умерло, может причинить такую же боль, как и
правда. Он отдернул руку, ее больше не удерживали. Ему стало неловко,
что он продолжает сидеть, но миссис Беллэйрс сказала:
   - Мои инструкции таковы: вам нужно получить кекс. Скажите, что он
весит два кило пятьдесят пять граммов,
   - А разве он столько весит?
   - Это не имеет значения.
   Он напряженно думал, разглядывая левую руку миссис Беллэйрс, на
которую сейчас падал свет, - широкую безобразную кисть с короткими,
обрубленными пальцами, унизанными крупными перстнями кустарной работы.
Кто дал ей инструкции? Может, она подразумевает духов? А если так, то
почему ее выбор пал на него и она помогает ему выиграть кекс?
   Может быть, это просто уловка? Она называет своим клиентам разные
цифры, рассчитывая получить в виде комиссии хотя бы кусок кекса? Он
улыбнулся в темноте. Да, кекс, особенно хороший кекс, в эти дни -
диковина.
   - Теперь идите, - сказала миссис Беллэйрс.
   - Большое спасибо.
   Подумав, что он может, ничем не рискуя, воспользоваться ее
подсказкой, Роу вернулся к киоску, где стоял кекс. Сад был уже почти
пуст, но кекс по-прежнему окружала небольшая толпа, и ей-богу, это был
великолепный кекс. Роу всегда любил печенье, особенно сдобное и темно-
коричневые домашние кексы с цукатами, которые почему-то отдают пивом.
Он сказал даме в киоске:
   - Вы будете считать меня жадиной, если я рискну еще шестью пенсами?
   - Нет. Пожалуйста.
   - Ну тогда его вес - два кило пятьдесят пять граммов.
   Он снова заметил, что наступила странная тишина, как будто весь
день они только и дожидались этих слов, но почему-то не рассчитывали,
что произнесет их именно он. Потом какая-то толстуха, наблюдавшая эту
сцену из-за спин зевак, разразилась добродушным смехом:
   - Силы небесные! Сразу видать, что холостой!
   - А между тем этот джентльмен выиграл, - сурово одернула ее дама в
киоске. - Он ошибся всего на несколько граммов. Можем считать, что это
прямое попадание! - добавила она, нервно хихикнув.
   - Два кило пятьдесят пять граммов! - воскликнула толстуха. - Ну
тогда берегитесь! Значит, он тяжелый как камень.
   - Наоборот, он сделан из настоящих яиц. Толстуха удалилась с
язвительным смехом.
   Когда ему вручали кекс, снова воцарилась непонятная тишина; его
молча обступили три пожилые дамы и священник, который бросил свою
шахматную доску. Подняв голову, Роу увидел, что и гадалка тоже на него
смотрит, откинув занавеску своего шатра. Ему были куда приятнее
насмешки толстухи: в них было что-то здоровое, чистосердечное, а у
этих, вокруг него, чувствовалось такое нервное напряжение, будто они
присутствовали при каком-то важном событии. Потребность сызнова
пережить детство завела его в какие-то дебри, где и не пахло
невинностью. В Кембриджшире не бывало ничего подобного. Спустились
сумерки, и устроители начали закрывать базар. Проплыла к выходу
толстуха, неся под мышкой корсет (обертывать покупки запрещалось из-за
нехватки бумаги). Артур Роу пробормотал:
   - Спасибо! Большое спасибо!
   Он так отчетливо ощущал, как его со всех сторон окружает кольцо
людей, что на миг даже усомнился, дадут ли ему дорогу. Но, как и надо
было ожидать, молчание прервал священник; он взял Роу под руку и
слегка ее пожал.
   - Молодец! - сказал он. - Молодец!
   Поиски клада тоже спешили закончить - тут уж Роу ничего не
досталось. Он стоял и смотрел на игру, держа свой кекс и "Маленького
герцога".
   - Мы и так запаздываем, - сетовала дама, подрагивая полями шляпы.
   Несмотря на поздний час, еще один посетитель не поскупился
заплатить за полный билет. Подъехало такси, и какой-то человек
опрометью кинулся в шатер гадалки - так грешник перед неминуемой
смертью бросается в исповедальню. Кто это: еще один веривший в
необычайный дар миссис Беллэйрс или просто ее муж, заехавший за ней,
чтобы проводить домой после бесовской тризны?
   Мысль эта занимала Артура Роу, и он не обратил внимания на то, что
последний из кладоискателей уже зашагал к выходу, - он остался один
под платанами в обществе устроителей базара. Заметив это, он
почувствовал себя неловко, как последний посетитель ресторана, на
которого обращены взгляды официантов, нетерпеливо ожидающих его ухода.
   Но прежде чем он успел дойти до ворот, его догнал священник и
развязно спросил:
   - Неужели вы хотите унести свой приз?
   - Да, пора уходить.
   - А у вас нет желания - это принято на благотворительных базарах -
снова пустить кекс в розыгрыш? Памятуя о добрых делах...
   Что-то в его тоне - еле уловимая покровительственная нотка, как у
добродушного старосты класса, обучающего новичка святым традициям
школы, - обидело Роу,
   - Да ведь у вас совсем не осталось посетителей.
   - Я подразумевал розыгрыш среди нас, тех, кто остался. - Он снова
мягко пожал собеседнику руку. - Разрешите представиться, моя фамилия
Синклер. Говорят, у меня есть дар... получать дары. - Он хихикнул. -
Видите ту даму, миссис Фрейзер? Небольшой дружеский аукцион даст нам
возможность сделать скромный вклад в общее дело.
   - По-моему, это звучит не совсем скромно.
   - Все они тут необыкновенно милые люди. Я хотел бы вас с ними
познакомить, мистер...
   Роу заупрямился:
   - Странная манера устраивать благотворительный базар: не отдавать
людям выигрыш!
   - Но вы же, надеюсь, не посещаете благотворительные праздники,
чтобы на них наживаться? - сквозь внешнее благодушие у мистера
Синклера вдруг проглянуло что-то злобное.
   - Я не собираюсь здесь наживаться. Вот возьмите фунт стерлингов, но
кекс я хочу оставить себе.
   Мистер Синклер, уже не таясь, махнул рукой остальным, показывая,
что дело проиграно. Роу спросил:
   - Может, вы хотите, чтобы я вернул вам "Маленького герцога"? Ведь и
он даст возможность вашей миссис Фрейзер сделать скромный вклад в
общее дело?
   - Право же, не стоит разговаривать со мной таким тоном.
   День был безнадежно испорчен: глупая стычка заглушила дорогие
воспоминания, навеянные духовым оркестром.
   - До свидания, - произнес Роу.
   Однако ему не дали уйти: на помощь мистеру Синклеру подошла целая
делегация, ее возглавляла дама, наблюдавшая за поисками клада; поля ее
шляпы взволнованно колыхались.
   Она жеманно улыбнулась:
   - Боюсь, что несу вам дурную весть.
   - Вы тоже хотите получить кекс? - спросил у нее Роу.
   Она снова улыбнулась, но теперь с напускным простодушием:
   - Мне придется его у вас отнять. Видите ли, к сожалению, произошла
ошибка. Относительно его веса. Он совсем не такой... как вы сказали. -
Она сверилась с бумажкой, которую держала в руке. - Та грубая женщина
была права. Настоящий его вес: тысяча пятьсот пятьдесят Граммов. И вот
тот джентльмен, - она махнула рукой в сторону киоска, - выиграл кекс.
   Там стоял человек, который поздно приехал на такси и побежал в
шатер миссис Беллэйрс. Сейчас он держался в тени киоска, где
разыгрывался приз, предоставляя дамам-благотворительницам защищать его
права. Неужели миссис Беллэйрс подсказала ему вернее?
   - Странно, очень странно, - сказал Роу. - Он назвал точный вес?
   Дама ответила с некоторым замешательством, как неопытный свидетель,
припертый к стенке во время допроса:
   - Ну, не совсем точный... Он ошибся граммов на сто... - Тут к ней
вернулся апломб: - Он сказал, что кекс весит кило шестьсот пятьдесят граммов.
   - В таком случае кекс все равно остается за мною, потому что в
первый раз я угадал его вес, сказав, что в нем полтора кило. Вот вам
фунт на ваши добрые дела. И всего вам хорошего!
   На этот раз, видно, он поймал их врасплох: они совсем онемели и
даже забыли сказать спасибо за деньги. Выйдя из ворот, он оглянулся, и
увидел, что люди, стоявшие у киоска, тоже подошли к ограде, Он помахал
им рукой. Афиша на решетке гласила:
   "Фонд помощи Матерям свободных наций. Благотворительный базар...
под покровительством членов королевской фамилии..."

        II

   Артур Роу жил на Гилфорд-стрит. В самом начале воздушной войны
посреди улицы упала бомба и разрушила здания по обеим сторонам, но Роу
продолжал там жить. Вокруг рушились дома, но он никуда не переезжал.
Окна в комнатах были забиты фанерой вместо стекол, двери покосились,
так что на ночь приходилось их подпирать. У него была спальня и
гостиная на первом этаже, а обслуживала его миссис Пурвис, которая
тоже продолжала там жить, потому что это был ее дом. Он снял комнаты с
мебелью и не позаботился о том, чтобы их по-своему обставить, чувствуя
себя путником, ставшим на привал в пустыне. Его книги были либо в
самых дешевых изданиях, либо взяты из публичной библиотеки, кроме
"Лавки древностей" и "Давида Копперфилда", их он читал постоянно, как
когда-то читали библию, пока не запоминал целые главы наизусть. И не
потому, что эти книги ему нравились, а потому, что он читал их в
детстве, и они не вызывали у него более поздних ассоциаций. Картины
принадлежали миссис Пурвис - аляповатая акварель, изображавшая заход
солнца в Неаполитанской бухте; несколько гравюр и фотография покойного
мистера Пурвиса в крайне старомодном мундире 1914 года. Уродливое
кресло, стол, покрытый тяжелой суконной скатертью, фикус на окне - все
это принадлежало миссис Пурвис, а радиоприемник был взят напрокат.
   Имущество Роу состояло из пачки сигарет на каминной доске, зубной
щетки, бритвенных принадлежностей в спальне (мыло дала миссис Пурвис)
и картонной коробочки со снотворным. В гостиной не было даже бутылки
чернил и писчей бумаги - Роу не писал писем, а подоходный налог вносил
через почтовое отделение.
   Можно сказать, что кекс и книжка заметно умножили его имущество.
   Придя домой, он вызвал миссис Пурвис.
   - Миссис Пурвис, - сказал он, - я выиграл этот кекс на
благотворительном базаре. Нет ли у вас случайно подходящей коробки?
   - Довольно внушительный кекс по нынешним временам! - воскликнула
миссис Пурвис, жадно поглядывая на лакомство. Но она оголодала не из-
за войны, миссис Пурвис не раз признавалась Роу, что с юности была
сладкоежкой. Маленькая, щуплая, обтрепанная, она очень опустилась
после смерти мужа и постоянно жевала сладости; на лестнице пахло, как
в кондитерской; повсюду валялись липкие кулечки, и если миссис Пурвис
не оказывалось дома, она наверняка стояла в очереди за фруктовыми
пастилками.
   - Он весит добрый килограмм, ручаюсь, - сказала она.
   - Он весит больше полутора,
   - Ну уж это вы слишком!
   - А вы его взвесьте.
   Когда она ушла, он сел в кресло и закрыл глаза. Гулянье кончилось,
впереди тянулась безмерная пустота будней. Его настоящей работой была
журналистика, но она прервалась два года назад. Он жил на ренту -
триста фунтов в год, и, как говорят, бояться за завтрашний день ему не
приходилось. В армию его не брали, а недолгая служба в гражданской
обороне только усугубила чувство одиночества: ведь оттуда ему тоже
пришлось уйти. Оставалось только пойти на военный завод, но Роу был
привязан к Лондону. Если бы бомбы разрушили все улицы, с которыми у
него были связаны воспоминания, он, пожалуй, освободился бы, смог
уехать, нашел бы подходящий завод возле Трампингтона. После каждого
налета он замечал с каким-то облегчением, что вон того ресторана или
магазина больше не существует, словно сломался еще один прут его
тюремной решетки.
   Миссис Пурвис принесла кекс в большой коробке из-под печенья.
   - Какие там полтора килограмма, держи карман шире! - воскликнула
она с издевкой. - Никогда им не верьте, этим благотворителям, Тут меньше,
чем кило двести.
   Он широко открыл глаза.
   - Вот странно, - сказал он. - Очень странно. - Он призадумался. -
Отрежьте мне кусочек, - попросил он. Миссис Пурвис охотно
повиновалась. Кекс был вкусный. - Пусть лежит в коробке. Такие кексы,
полежав, становятся только лучше,
   - Он протухнет.
   - Что вы, он же из настоящих яиц. - Роу не мог вынести ее
тоскливого взгляда: - Возьмите и себе кусок, миссис Пурвис.
   Люди могли получить у него все, стоило им только захотеть.
Почувствовав, что кто-то страдает, он сразу терял свой не очень
стойкий душевный покой. И тогда был способен на все. На все что
угодно,

        III

   На следующий же день в дом миссис Пурвис переехал какой-то человек
и занял комнату на третьем этаже с окнами во двор. Роу встретил его
еще через день, вечером, впотьмах, на лестнице;- новый жилец о чем-то
разговаривал с миссис Пурвис гулким шепотом, а та, прижавшись к стене,
испуганно слушала его и явно не понимала. Ростом он был почти карлик,
темноволосый, горбатый, с могучими плечами человека, перенесшего в
детстве паралич.
   - Ах, вот и вы, сэр, - с облегчением вздохнула миссис Пурвис при
виде Роу. - Этот джентльмен хочет послушать последние известия. Я
сказала, что, может быть, вы позволите ему зайти к вам...
   - Входите, - сказал Роу, открыл свою дверь и пропустил незнакомца
вперед; это был его первый посетитель за все время. Комната была плохо
освещена, фанера, вставленная вместо стекла, не пропускала слабого
дневного света, а единственная лампочка была защищена от падающей
штукатурки абажуром.
   "Неаполитанская бухта" совсем слилась с обоями, маленький огонек
шкалы радиоприемника придавал комнате уют - он был похож на ночничок в
детской у ребенка, который боится темноты. Голос диктора произнес с
напускной веселостью: "Спокойной ночи, детки. Спокойной ночи".
   Незнакомец сгорбился в кресле и стал пальцами выскребывать из
головы перхоть. Сидячая поза была для него выигрышной. Благодаря
непомерно широким плечам, он казался могучим, а рост был незаметен.
   - Как раз вовремя, - сказал он и, не предложив сигареты хозяину,
закурил; по комнате пошел едкий черный дым дешевого французского табака.
   - Хотите печенья? - спросил Роу, отворяя дверь шкафа.
   - А может, вы съедите кусочек кекса? - спросила миссис Пурвис,
которая все еще медлила у двери.
   - Пожалуй, нам лучше сначала доесть печенье.
   - Кекс в наши дни вряд ли заслуживает того, чтобы его ели.
   - Но этот сделан из настоящих яиц! - гордо возразила миссис Пурвис,
словно кекс принадлежал ей. - Мистер Роу выиграл его в лотерею.
   В эту минуту по радио начали передавать последние известия:
"...ведет передачу Джозеф Маклеод". Незнакомец уместился поглубже в
кресло и стал слушать, всем своим видом выражая презрение, словно его
пичкали россказнями, которым он один знает настоящую цену.
   - Дела идут сегодня чуть-чуть повеселее, - сказал Роу.
   - Хотят поддержать в нас боевой дух, - скривился незнакомец.
   - Может, вы все-таки попробуете кекс? - спросила миссис Пурвис.
   - Но этот джентльмен предпочитает печенье.
   - Я очень люблю кекс, - твердо заявил незнакомец и затоптал
подошвой свою вонючую сигарету. - Если это хороший кекс, - добавил он,
словно все дело было в том, чтобы кекс ему понравился.
   - Тогда принесите нам кекс, миссис Пурвис, и чаю. Когда внесли
кекс, незнакомец повернулся к нему
   всем своим изуродованным телом: видно, он и правда питал к нему
слабость, казалось, он не может отвести от него глаз. Он даже затаил
дыхание, а когда кекс поставили на стол, с жадностью наклонился вперед.
   - Где нож, миссис Пурвис?
   - О господи, господи! Из-за этих воздушных сирен у меня всю память
отшибает к ночи, - пожаловалась миссис Пурвис.
   - Ничего, - сказал Роу, - у меня есть свой. - Он с нежностью вынул
из кармана последнее оставшееся у него сокровище -большой перочинный
нож. Он не мог
   удержаться, чтобы не похвастаться его прелестями перед незнакомцем:
штопором, щипчиками, лезвием, которое выскакивало и защелкивалось,
когда вы нажимали пружинку. Теперь такие ножи можно купить только в
одном магазине - в маленькой лавчонке за Хеймаркетом.
   Однако незнакомец не обращал на него внимания и напряженно следил
за тем, как нож погружается в кекс. Далеко на окраине Лондона, как
всегда по ночам, завыли сирены.
   Вдруг незнакомец повернулся к нему:
   - Мы ведь с вами интеллигентные люди. Можем говорить откровенно обо
всем...
   Роу не понял, что он хочет этим сказать. Где-то там, на высоте двух
миль у них над головой, от устья реки, шел вражеский бомбардировщик.
"Время! Время!" - снова и снова прерывисто выстукивали его моторы.
Миссис Пурвис их покинула - они услышали, как она, спотыкаясь, тащит
по лестнице свою постель и как хлопнула парадная дверь, когда она
отправилась в свое излюбленное бомбоубежище на этой же улице.
   - Людям вроде нас с вами нечего злиться на то, что происходит, -
сказал незнакомец. Выставив на свет свои громадные, уродливые плечи и
бочком пододвигаясь к Роу, он съехал на самый краешек кресла. - Какая
глупость эта война. Почему бы нам с вами, людям интеллигентным...
Пусть они разглагольствуют о демократии. Но нас с вами такой болтовней
не проведешь. Если вам нужна демократия - я не говорю, что она кому-
нибудь нужна, но если уж вам она нравится, - вы ее найдете в Германии.
Чего вы хотите? - спросил он.
   - Мира, - ответил Роу.
   - Вот именно. Этого хотим и мы.
   - Не думаю, чтобы вас устроил тот мир, какого хотите вы.
   Однако незнакомец слушал только себя.
   - Мы можем обеспечить вам мир, - сказал он. - Мы его добиваемся.
   - Кто это "мы"?
   - Я и мои друзья,
   - Люди, которые принципиально отказываются от, военной службы?
Потому что это против их совести?
   Плечи калеки раздраженно передернулись:
   - Стоит ли так много думать о совести?
   - А что нам было делать? Дать им захватить а Польшу, не сказав ни
единого слова?
   - Такие люди, как мы с вами, знают мир, в котором мы живем. - Когда
незнакомец наклонялся вперед, кресло тоже понемногу катилось вперед, и
он надвигался на Роу, как машина. - Мы знаем, что Польша была одной из
самых прогнивших стран в Европе.
   - А кто нам дал право ее судить? Кресло заскрипело еще ближе.
   - Вот именно. Правительство, которое у нас было и стоит у власти сейчас...
   Роу задумчиво сказал:
   - Это будет такое же насилие, как и любое другое. От него
пострадают невинные. И вас не оправдывает то, что вашей жертвой станет
человек... нечестный или что судья - пьяница.
   Незнакомец ухватился за эту мысль. Во всем, что он говорил,
сквозила невыносимая самоуверенность:
   - Вы совершенно не правы. Что вы! Даже убийство можно иногда
оправдать. Мы же с вами знаем такие случаи, не так ли?
   - Убийство? - Роу медленно, мучительно обдумывал этот вопрос. Он
никогда ни в чем не чувствовал такой уверенности, как этот человек. -
Говорят, что нельзя творить зло даже ради самой благой цели...
   - Ах, какая чушь, - презрительно скривился карлик. - Христианская
мораль! Вы человек интеллигентный, вот я вас и спрашиваю: сами вы
разве всегда следовали этому правилу?
   - Нет, - сказал Роу. - Нет.
   - Конечно нет, - воскликнул незнакомец. - Мы же навели о вас
справки. Но даже и без этого я мог бы сказать... вы человек
интеллигентный... - Можно было подумать, что интеллигентность - это
пароль, пропуск в высшее общество. - Когда я вас увидел, я с первой
минуты понял, что вы не из этих... баранов. - Он сильно вздрогнул,
когда с соседней площади раздался орудийный выстрел и задрожал весь
дом, а издали, с побережья, снова донеслось гудение самолета.
Орудийный огонь грохотал все ближе и ближе, но самолеты держали свой
упорный, гибельный курс, пока опять над головой не послышалось:
"Время! Время!" - и дом не задрожал от стрельбы, которая шла совсем
рядом. Раздался вой, он приближался, как будто был направлен
специально на это жалкое здание, но бомба разорвалась в полумиле от
них - чувствовалось, как глубоко она взрыла землю, - Я говорил... -
продолжал незнакомец, но он явно потерял нить разговора и свою
самоуверенность; теперь это был просто калека, испугавшийся за свою
жизнь. - Видно, нам сегодня достанется. Я надеялся, что они пролетят
мимо.
   Гудение послышалось снова.
   - Съешьте еще кекса, - предложил Роу. Он не мог не жалеть этого
человека; его самого спасало от страха не мужество, а одиночество. -
Может, сегодня... - он обождал, пока вой не прекратился и бомба не
разорвалась, на этот раз совсем близко, по-видимому в конце соседнего
квартала: "Маленький герцог" свалился на пол, - и обойдется.
   Им казалось, что следующая серия бомб упадет прямо на них. Но
взрывов больше не было.
   - Спасибо, не хочу, то есть, пожалуй, дайте.
   У этого человека была странная манера: взяв кусок кекса, он
принимался его крошить, - может быть, он просто нервничал. Ужасно быть
калекой во время войны, думал Роу; он чувствовал, как зловредная
жалость подкатывает ему к сердцу.
   - Вы говорите, что наводили обо мне справки. Но кто вы такие?
   Он отрезал и себе кусок кекса, но почувствовал, что незнакомец не
спускает с него глаз, как голодный, который смотрит сквозь зеркальное
стекло ресторана на любителя поесть. За окнами завыла сирена
санитарной машины, а потом возобновился налет. Грохот взрывов, пожары,
смерти - ночь была в разгаре; так пойдет часов до трех-четырех утра,
пока бомбардировщики не отработают свою восьмичасовую смену. Роу сказал:
   - Вот я говорил про этот нож... Во время налета человек так им
поглощен, что ему трудно собраться с мыслями.
   Незнакомец прервал его, взяв за руку нервными костлявыми пальцами,
словно пристегнутыми к громадной ручище:
   - Знаете, произошла ошибка. Этот кекс вам не предназначался.
   - Я же его выиграл. Какая тут ошибка?
   - Не вы должны были его выиграть. Произошла ошибка в весе.
   - Теперь, я думаю, об этом поздно горевать, - сказал Роу. - Мы
съели почти половину.
   Но карлик не обратил на его слова внимания:
   - Меня послали сюда, чтобы я взял его назад. Мы заплатим приличную цену.
   - Кто вас послал? - Но Роу знал, кто его послал, это было комично:
у него перед глазами возник тот нелепый сброд, который ополчился
против него на лужайке: пожилая женщина в шляпе с подрагивающими
полями, которая явно рисовала акварелью; язвительная дама,
заправлявшая лотереей, и "необыкновенная" миссис Беллэйрс. Он
улыбнулся и отнял руку. - Чем вы там забавляетесь? - спросил он. -
Право же, не стоит относиться к этому так серьезно! На что вам сейчас
этот кекс?
   Незнакомец мрачно на него глядел. Роу попытался его развеселить:
   - Понимаю, для вас это дело принципа. Бросьте, Выпейте лучше еще
чаю. Я сейчас принесу.
   - Не беспокойтесь. Я хочу обсудить...
   - Да что тут обсуждать? И беспокойства тут нет никакого.
   Незнакомец стал вычищать из-под ногтей перхоть:
   - Значит, говорить больше не о чем?
   - Конечно не о чем.
   - В таком случае... - незнакомец прислушался к рокоту самолета,
который становился все громче, и беспокойно задвигался в кресле, когда
выстрелили первые, еще далекие зенитки в Истсайде, - я, пожалуй, выпью
еще чаю.
   Когда Роу вернулся, незнакомец наливал в чашку молоко; он отрезал
себе еще кусок кекса. Чувствовал он себя явно как дома: пододвинув
кресло поближе к газовому камину, он жестом предложил Роу сесть,
словно был тут хозяином. Казалось, их недавняя перепалка забыта.
   - Я как раз думал, пока вас не было, что только такие интеллигенты,
как мы с вами, - свободные люди. Нас не связывают ни условности, ни
чувство патриотизма, ни сентиментальность; мы, как говорится, не
делаем ставки на эту страну. Мы не держим ее акций, и нам наплевать,
если все это предприятие пойдет ко дну. Я нашел точный образ, не так ли?
   - Почему вы все время говорите "мы"?
   - Да потому, что не вижу, чтобы и вы принимали во всем этом
деятельное участие. Мы-то с вами знаем почему, а? - он вдруг нагло
подмигнул.
   Роу отхлебнул глоток чаю, но он был слишком горячий, притом его
раздражал какой-то странный привкус, что-то знакомое, напоминавшее о
беде. Он взял кусочек кекса, чтобы прогнать неприятный вкус, и поймал
встревоженный взгляд калеки, который словно чего-то ждал. Роу не спеша
сделал еще глоток и сразу вспомнил, что он напоминает. Жизнь нанесла
ответный удар, как скорпион, через плечо. Прежде всего он почувствовал
удивление и злость, что это хотят сделать с ним. Он уронил чашку на
пол и встал, калека откатился от него, словно на колесах; могучая
спина и длинные сильные руки напряглись... Но тут разорвалась бомба.
   В этот раз они не слышали приближения самолета: гибель спустилась
по воздуху тихо, стены внезапно осели. Они даже не почувствовали
удара.
   Странная вещь этот взрыв - он бывает похож на тяжелый сон о том,
как один человек жестоко мстит другому, выбросив его голым на улицу,
выставив напоказ соседям в кровати или в уборной. В голове у Роу
звенело; ему казалось, что он спал, а теперь лежит в неестественной
позе в незнакомом месте. Он поднялся и увидел множество разбросанных
кастрюль и исковерканные останки холодильника; взглянув наверх, он
нашел там Большую Медведицу, склонившуюся над креслом, которое висело
в десяти метрах у него над головой, а поглядев вниз, увидел, что в
ногах у него лежит целехонькая "Неаполитанская бухта". Он почувствовал
себя в чужой стране--у него нет карты, чтобы найти дорогу, и он ищет
ее по звездам.
   С неба плавно спустились три ракеты, как пучки сверкающих блесток с
рождественской елки; впереди резко обозначилась его тень, и он сразу
почувствовал себя незащищенным, как беглец из тюрьмы, попавший в луч
прожектора. Воздушный налет ужасен тем, что он нескончаем; твоя личная
беда может прийти в самом начале, а налет все не прекращается.
Зенитные пулеметы расстреливали пучки ракет; два из них разлетелись с
треском, как упавшая на пол посуда, а третий сел на Рассел-сквер, и на
землю спустилась холодная спасительная тьма.
   Но при свете вспышек Роу обнаружил, что он лежит на кухне, в
полуподвале; кресло над головой находится в его комнате на первом
этаже, передняя стена дома и вся крыша обрушились, а калека лежит
возле кресла, рука его свесилась вниз и болтается. Он уронил прямо к
ногам Роу кусок еще не раскрошенного кекса.
   Показался дружинник противовоздушной обороны:
   - Есть тут раненые?
   Роу сказал громко - в нем вдруг проснулась ярость:
   - Это ведь все не шутки! Не шутки!
   - Кому вы это рассказываете? - закричал ему дружинник сверху, с
разгромленной улицы; с юго-востока на них шел новый бомбардировщик,
урча, как ведьма в детском сне: "Время! Время! Вр-р-емя!"

                      Глава вторая

        ЧАСТНЫЙ СЫСК

                                               Но еще долго после того,
                                               как боль прошла, у него
                                               оставался глубокий шрам.
                                                  "Маленький герцог"

        I

   "Ортотекс" - давно практикующее в столице частное сыскное агентство
- влачило жалкое существование на еще не разрушенной части Чансери-
лейн, рядом с книжным аукционом, между трактиром, знаменитым в мирное
время своими закусками, и магазином юридической литературы. Помещалось
оно на четвертом этаже. Но лифта там не было. На первом этаже
находилась нотариальная контора, на втором - редакция ежемесячника
"Здоровье и свобода", а третий этаж теперь пустовал.
   Артур Роу толкнул дверь, где висела табличка "Справки", но там
никого не было. Рядом с раскрытой телефонной книжкой лежала
недоеденная булочка с сосиской- может, уже целый месяц. Она придавала
конторе вид наспех покинутого жилья, словно это был дворец свергнутого
короля, где туристам показывают журналы, открытые на странице, которую
много лет назад читал король перед изгнанием. Артур Роу подождал
минутку, а потом двинулся дальше и открыл другую дверь.
   Лысый человек стал поспешно прятать бутылку в ящик с картотекой.
   - Простите, - сказал Роу. - Я решил, что тут никого нет. Я
разыскиваю мистера Реннита.
   - Это я.
   - Мне порекомендовали обратиться к вам.
   Лысый с подозрением поглядывал на Роу, не вынимая руки из ящика с
картотекой.
   - Кто вам меня рекомендовал, позвольте спросить?
   - Это было несколько лет назад. Человек по фамилии Кайзер.
   - Не помню.
   - Да я и сам его едва помню. Я не был с ним близок. Мы
познакомились в поезде. Он рассказывал, что у него были какие-то там
неприятности из-за писем...
   - Вы должны были заранее договориться о приеме.
   - Простите. Вы, я вижу, не нуждаетесь в клиентах. Разрешите
откланяться.
   - Напрасно вы горячитесь. Я человек занятой, и на все есть свой
порядок. Если вы кратко изложите...
   Он относился к своему клиенту, как все люди, причастные к темным
делишкам - продаже порнографических книжек или контрабанде, - с таким
высокомерным презрением, словно не он был заинтересован в сделке.
Мистер Реннит сел за письменный стол и наконец-то догадался
предложить:
   - Присядьте. - Порывшись в ящике, он что-то засунул подальше и
нащупал записную книжку и карандаш. - Ну, когда вы заметили, что у вас
не все благополучно? - Он откинулся назад и стал ковырять в зубах
острием карандаша; дыхание со свистом вырывалось сквозь щели в зубных
протезах. Вид у него был такой же заброшенный, как у комнаты рядом:
воротничок слегка обтрепался, а рубашка была не первой чистоты. Но
нищие не выбирают, сказал себе Роу.
   - Имя? - продолжал мистер Реннит, вспомнив о формальностях. -
Нынешний адрес? - Он яростно нажимал на бумагу, записывая ответы.
Услышав, что клиент живет в отеле, он поднял голову и мрачно заметил:
   - В вашем положении надо быть осторожнее.
   - Может, мне лучше рассказать все с самого начала? - предложил Роу.
   - Уважаемый, поверьте, я сам знаю, как это начинается. Занимаюсь
подобными делами вот уже тридцать лет. Тридцать лет! Всякий клиент
воображает, что его случай - исключительный. Ничего подобного. Одно и
то же. Все, что мне надо, это получить от вас ответы на некоторые
вопросы. В остальном мы справимся сами. Значит, так, когда вы
заметили, что жена к вам охладела?
   - Я не женат, - сказал Роу,
   Мистер Реннит кинул на него взгляд, полный отвращения, и Роу
покраснел, словно он увиливал от прямого ответа.
   - Нарушили обещание жениться, а? Письма ей писали? - спросил мистер
Реннит.
   - Да нет, дело не в этом.
   - Шантаж?
   - Нет.
   - Тогда зачем вы ко мне пришли? - рассердился мистер Реннит. Он
повторил свою присказку: - Я человек занятой. - Однако у него явно не
было работы. На столе стояли две корзинки для бумаг с надписями:
"Входящие" и "Исходящие". Но в "Исходящих" было пусто, а во "Входящих"
лежал номер журнала "Только для мужчин". Роу ушел бы, если б знал
какой-нибудь другой адрес и если бы не чувствовал жалости, которая
куда податливей, чем вожделение.
   Мистер Реннит был так явно зол, что не сумел достойно разыграть
сцену приема клиента, хотя и не мог позволить себе сердиться.
   - Разве детективы не занимаются ничем, кроме разводов и шантажа?
   Мистер Реннит возмутился:
   - У нас почтенная фирма с многолетними традициями. Я не какой-
нибудь Шерлок Холмс. Уж не хотите ли вы, чтобы человек в моем
положении ползал по полу с микроскопом, отыскивая следы крови? - Он
холодно добавил: - Если у вас дело такого сорта, советую обратиться в
полицию.
   - Послушайте, - сказал Роу, - будьте же благоразумны. Вы нуждаетесь
в клиентуре не меньше, чем я нуждаюсь в вас. Я вам заплачу, хорошо
заплачу. Не валяйте дурака. Отоприте ваш ящик и давайте выпьем. Эти
воздушные налеты всем действуют на нервы. Надо хоть немножко
подкрепиться.
   Мистер Реннит опасливо поглядел на Роу, но постепенно оттаял. Он
задумчиво поглаживал свои лысый череп.
   - Может, вы и правы. Все мы издерганы. Я не против спиртного для
поправки здоровья.
   - Сейчас без него не обойдешься.
   - Ну и тяжело было прошлой ночью в Пурли. Не столько сами бомбы,
сколько страх ожидания. Конечно, нам досталось и фугасов.
   - Дом, где я жил, ночью обрушился.
   - Да что вы говорите? - равнодушно осведомился мистер Реннит, отпер
ящик для картотеки и достал бутылку. - А вот на прошлой неделе... в
Пурли... - Он словно излагал план операции. - Меньше, чем в пятидесяти
метрах...
   - Мы оба заслужили немного виски, - сказал Роу. Мистер Реннит - лед
был окончательно сломан - сказал доверительно:
   - Я и вправду был чересчур резок. Нервы-то сдают. Война - просто
гибель для такого дела, как наше. - Он пояснил: - Идут на мировую; вы
не поверите, до чего капризна человеческая натура! И потом очень все
затрудняет прописка. Люди больше не решаются заехать, как прежде, в
гостиницу. А что они вытворяют в машине- этого на суде не докажешь.
   - Да, вам, я вижу, нелегко.
   - Важно выстоять, - сказал мистер Реннит. - Сжать зубы и терпеть,
пока не наступит мир. Вот тогда будет урожай разводов. - Он подогревал
в душе оптимизм, поглядывая на бутылку. - Извините, я налью вам в
чашку. Когда война кончится, такая старинная фирма, как наша, и с
большими связями будет просто золотое дно! - И уныло добавил: - Этим я
себя утешаю.
   Роу, слушая его, раздумывал уже в который раз: можно ли относиться
к этому нелепому миру серьезно? Хотя сам он всю жизнь принимал его
трагически всерьез.
   В его уме, как памятники, нерушимо хранились такие высокие понятия,
как Справедливость, Возмездие... А ведь на практике и то и другое
сводилось всего лишь к мистеру Ренниту, к сотням и тысячам таких
мистеров Реннитов. Но, конечно, если верить в бога и дьявола, мир
выглядит не так смешно. Ведь дьявол, а кстати, и бог всегда
пользовались для своих целей смешными людишками, никчемными, мелкими
мещанскими душонками, исковерканными и убогими. Когда бог проявлял
себя в них, вы произносили ни к чему не обязывающие слова о
Благородстве, а когда ими пользовался дьявол - о Зле? но сам материал
был просто жалок: мизерная человеческая посредственность в руках и у
того и у другого.
   - ...Новые поручения. Надеюсь, что жизнь пойдет по-прежнему, -
говорил мистер Реннит.
   - Странные вещи случаются в ней и сейчас, - возразил Роу. - Вот
потому-то я к вам и пришел.
   - Ах, да, - сказал мистер Реннит. - Нальем-ка в чашки и перейдем к
делу. Извините, что нет сельтерской. Ну, рассказывайте, что вас
тревожит. Как другу.
   - Один субъект попытался меня убить. Это не бог весть как страшно
звучит, когда каждую ночь убивают столько народу, но в ту минуту я
очень рассердился.
   Мистер Реннит невозмутимо смотрел на него поверх своей чашки:
   - А вы еще говорите, что не женаты.
   - Женщина тут ни при чем. Все началось с кекса. - Он описал мистеру
Ренниту благотворительный базар, страсть, с которой его устроители
попытались получить обратно кекс, посещение незнакомца, а потом
бомбежку. - Я бы внимания не обратил, если бы не вкус чая.
   - Да вам все это померещилось!
   - Но я знаю этот вкус. Это атропин, - нехотя сообщил Роу.
   - А калеку убило?
   - Его отвезли в госпиталь, но, когда я сегодня туда пошел, его уже
забрали. У него оказалась контузия, и друзья отвезли его домой.
   - В госпитале должны были записать фамилию и адрес.
   - Они записали фамилию и адрес, но этого адреса - я проверил по
справочнику - не существует. - Он поглядел через стол на мистера
Реннита, ожидая, что тот будет удивлен, - ведь даже в этом странном
мире такая история могла показаться странной, - но мистер Реннит
спокойно заявил:
   - Тут могут быть самые разные объяснения. - Сунув пальцы за борт
жилета, он стал размышлять вслух: - Например, особый вид
вымогательства. Они мастера придумывать новые приемы. Вам предлагают
кекс за крупную сумму. Говорят, будто в нем спрятано что-то ценное...
   - Где, в кексе?
   - Ну да, хотя бы план того места, где закопан испанский клад у
берегов Ирландии. Что-нибудь такое, романтическое. А взамен и вы
должны оказать доверие. В виде чего-нибудь осязаемого, ну, скажем,
фунтов двадцати, пока он не сходит в банк, оставив вам в залог кекс.
   - Что-то не похоже...
   - Ах, у него бы это прошло как по маслу! - сказал мистер Реннит.
Удивительная все-таки способность все сводить к пошлости. Даже
воздушные налеты и те превращались в мелкие происшествия местного
значения. - Есть и другая вероятность. Если вы правы насчет чая, хотя
я лично в это не верю. Он мог к вам втереться с целью грабежа. Может,
он следил за вами на благотворительном базаре. Вы там здорово сорили
деньгами?
   - Я дал фунт, когда они попросили вернуть кекс.
   - Тот, кто может заплатить фунт за кекс, человек состоятельный, - с
облегчением заявил мистер Реннит. - Воры обычно с собой яда не носят,
но этот, судя по всему, просто истерик.
   - А зачем им кекс?
   - Заговаривал зубы. Он пришел совсем не за кексом.
   - Какие еще предположения у вас есть? Вы сказали, что их может быть
дюжина.
   - Я всегда предпочитаю самые простые, - сказал мистер Реннит,
перебирая пальцами по бутылке. - Может быть, с кексом действительно
произошла ошибка и этот человек пришел за ним. Может быть, там был
запечен какой-то приз...
   - И отрава - тоже плод моего воображения?
   - Да, это самое простое объяснение.
   Спокойное неверие мистера Реннита потрясло Роу. Он спросил с
раздражением:
   - Неужели за всю вашу деятельность детектива вам никогда не
случалось сталкиваться с такой вещью, как убийство... или убийца?
   Мистер Реннит сморщил нос:
   - Честно говоря, нет. Жизнь не похожа на детективные романы. Убийцы
попадаются редко. Это особая порода людей.
   - Вот это мне очень интересно.
   - Они крайне редко принадлежат к тому, что мы называем приличным
обществом. Конечно, в жизни, а не в книжках. Надо сказать, они, как
правило, из низших слоев.
   - Допустим, - согласился Роу. - Правда, дело в том, что я и сам убийца.

        II

   - Ха-ха-ха, - деланно рассмеялся мистер Реннит,
   - Поэтому я и пришел в такую ярость, что они напали именно на меня,
- сказал Роу. - Они ведь действовали как типичные дилетанты.
   - А вы разве специалист? - спросил мистер Реннит с бледной,
невеселой усмешкой.
   - Да, наверное, если два года обдумываешь убийство, прежде чем его
совершить. Оно вам снится чуть не каждую ночь, пока наконец не берешь
из ящика лекарство... и потом... сидишь на скамье подсудимых, стараясь
понять, что скажет судья, вглядываешься в лица присяжных, гадаешь, что
думает этот, а потом тот... там, например, сидела женщина в пенсне,
которая никак не хотела расстаться со своим зонтиком... а потом вас
уводят вниз, и вы часами ждете возвращения присяжных, и надзиратель
старается вас взбодрить, но вы знаете, что, если на земле есть
правосудие, приговор может быть только один.
   - Вы меня на минуточку извините... - сказал мистер Реннит. - По-
моему, вернулся мой помощник. - Он кое-как выбрался из-за стола и
сразу же с неожиданной прыткостью юркнул в дверь за спиной у Роу. А
тот сидел, зажав руки в коленях, стараясь совладать со своим языком и
своими мыслями. "Поставь стражу, о боже, у рта моего, и запри на ключ
уста мои..." Потом в соседней комнате что-то звякнуло, и он пошел на
этот звук. Мистер Реннит сидел у телефона. Он жалобно посмотрел
сначала на Роу, а потом на бутерброд с сосиской, словно это было его
единственное оружие.
   - Вы звоните в полицию? - спросил Роу. - Или врачу?
   - В театр, - с отчаянием сказал мистер Реннит. - Я вдруг вспомнил,
что моя жена...
   - Значит, вы женаты, несмотря на ваш профессиональный опыт?
   - Да. - В трубке послышался невнятный голос, и лицо мистера Реннита
исказилось - ему смертельно не хотелось отвечать. Он пробормотал: -
Два места... в первом ряду, - и сразу же опустил трубку на рычаг,
   - Это театр?
   - Да, театр!
   - И они у вас даже не спросили фамилии? Давайте не будем валять
дурака. Ведь я не мог вам этого не сказать. Вы должны знать все
обстоятельства дела. Иначе было бы нечестно. Вам надо иметь это в
виду, если вы согласитесь мне помогать.
   - Что я должен иметь в виду?
   - Я хочу сказать, что это может иметь какую-то связь с тем, что
произошло. Когда меня судили, я понял: все может иметь какую-то связь.
Хотя бы тот факт, что я в такой-то день обедал один в ресторане
Холборна. Меня спросили, почему я был один. Я ответил, что люблю
побыть один, но вы бы видели, с каким видом прокурор кивнул присяжным.
- Его руки снова начали дрожать. - Как будто я хотел остаться один на
всю жизнь.
   Мистер Реннит прочистил пересохшее горло.
   - Даже тот факт, что у моей жены были маленькие попугаи...
   - Значит, вы женаты?
   - Но ведь я убил свою жену... - Ему было трудно рассказывать все по
порядку; зря люди задают ненужные вопросы; право же, он не хотел
пугать мистера Реннита. - Не беспокойтесь. Полиции все известно.
   - Вас оправдали?
   - Я был задержан "на время, угодное Его Величеству". А я был ему
угоден очень недолго, ведь я не сумасшедший, понимаете? - Он сказал с
отвращением: - Они меня пожалели, вот почему я живу. Все газеты
называли это "убийство из сострадания". - Он отмахнулся, словно ему
мешала видеть паутина. - Из сострадания ко мне или к ней? Они не
уточняли. А я не понимаю до сих пор.
   - Право же, я, кажется, - произнес мистер Реннит, едва переводя
дыхание и держа между собой и Роу стул, - не смогу взять на себя...
Это не моя область.
   - Я заплачу больше. В конце концов, ведь это решает, не так ли? -
Стоило ему почувствовать, как в маленькой пыльной комнате над
недоеденным бутербродом, над блюдцем и потрепанной телефонной книгой
шевельнулась алчность, и он понял, что спор свой выиграл. Мистер
Реннит не мог позволить себе быть щепетильным. Роу сказал:
   - Убийца в этом смысле похож на вельможу. Благодаря своему
положению он за все платит больше. Сколько ни пытайся сохранить
инкогнито, правда всегда выйдет наружу.

                                Глава третья

        ЛОБОВАЯ АТАКА

                                              Было тяжко не иметь рядом ни
                                              одного верного товарища или друга.
                                                  "Маленький герцог"

        I

   Прямо из "Ортотекса" Роу направился к "Свободным матерям". С
мистером Реннитом он подписал договор, обязавшись выплачивать ему за
расследование этого дела по пятьдесят фунтов в неделю в течение
месяца. Мистер Реннит объяснил, что расходы у него большие: "Ортотекс"
пользуется услугами только опытных агентов. Тот агент, с которым
Реннит познакомился в конторе, показался ему и в самом деле человеком
опытным. Мистер Реинит представил его как А-2, но вскоре по
рассеянности стал звать его Джонсом. Это был маленький, с виду
невзрачный человечек, с острым носиком и сальной лентой на мягкой
коричневой шляпе, в сером костюме, который, вероятно, много лет назад
был совсем другого цвета, с карандашом и ручкой, прикрепленными
зажимами к кармашку пиджака. Но стоило вглядеться, и вы сразу замечали
жизненный опыт: в маленьких, хитрых и довольно испуганных глазках, в
безвольном, привыкшем оправдываться рте, в морщинах, вырытых заботой
на лбу, - опыт стояния в бесчисленных гостиничных коридорах, подкупа
горничных и скандалов с администрацией, опыт безропотно проглоченных
оскорблений и безответно снесенных угроз, опыт невыполненных посулов.
В убийстве было даже какое-то благородство по сравнению с этим
бессловесным, второсортным опытом в пугливых подпольных страстях.
   Сразу же возник спор, в котором Джонс не принимал участия: он стоял
у стены, держа в руках старую коричневую шляпу, и словно подслушивал у
замочной скважины. Мистер Реннит, явно считавший всю эту затею
прихотью свихнувшегося человека, требовал, чтобы сам Роу не принимал в
ней участия.
   - Предоставьте все мне и А-2. Если это работа вымогателей... - он
не хотел верить, что на Роу было совершено покушение. - Разумеется, мы
заглянем в справочники по ядам, - сказал он, - хотя я уверен, что
ничего не найдем...
   - Меня это взбесило, - повторил Роу. - Сам ведь сказал, что они
навели справки... и все же у него хватило наглости. - Тут ему пришла в
голову новая мысль, и он взволнованно сказал: - Это был тот же самый
яд, и все решили бы, что я покончил самоубийством - мне удалось
сохранить немножко яда для себя.
   - Если в вашей истории есть хоть капля правды, кекс был отдан по
ошибке не тому, кому предназначался. Значит, нам надо найти того, кто
должен был его получить. Тут потребуется самая обыкновенная слежка. А
уж мы с Джонсом выследим, кого надо! Начнем с миссис Беллэйрс. Она
подсказала вам вес, но почему она это сделала? Потому, что в темноте
приняла вас за другого. Значит, между вами и им должно быть какое-то
сходство. - Мистер Реннит переглянулся с мистером Джонсом. - Надо
найти миссис Беллэйрс, а это нетрудно. Джонс этим займется.
   - Легче всего мне разузнать о ней у "Свободных матерей".
   - Я бы советовал предоставить это Джонсу.
   - Там решат, что он наводчик.
   - Клиенту не полагается самому заниматься сыском.
   Это неприлично.
   - Если за всем этим ничего не кроется, - продолжал Роу, - они дадут
мне адрес миссис Беллэйрс. Если же я прав, они попытаются меня убить,
- хотя кекса у меня нет, но я знаю, что он был и что есть люди,
которые очень хотели его получить. Джонсу тоже найдется дело: пусть
охраняет меня.
   Джонс беспокойно мял в руке шляпу и старался поймать взгляд
хозяина. Он кашлянул, и мистер Реннит его спросил:
   - Что вы хотите сказать, А-2?
   - Так не пойдет, сэр.
   - Почему?
   - Унижает профессию, сэр.
   - Я согласен с Джонсом, - сказал мистер Реннит.
   Но, несмотря на Джонса, Роу добился своего. Он вышел на
разбомбленную улицу и угрюмо двинулся вдоль развалин Холборна. В его
одиночестве открыться кому-нибудь было все равно что найти друга.
Прежде его всегда разоблачали другие, даже в отряде гражданской
обороны; рано или поздно все выходило наружу, и он выглядел трусом.
Просто не верилось, на какие проделки способна судьба, как далеко
достигают сплетни, какая память у людей на имена. Теперь посреди этого
странного, будто взорванного пейзажа, где лондонские магазины напоминали
каменные макеты, похожие на развалины Помпеи, он чувствовал себя
своим, он был частью этого разорения, потому что перестал быть частью
прошлого; воскресных дней за городом, веселого смеха вечером на
полянке, ласточек на телеграфных столбах, мирной жизни. Эти обломки
вокруг были частью его души. Мирная жизнь кончилась внезапно 31
августа, у остальных людей она длилась еще год. Роу двигался с места
на место, как камень среди других камней во время обвала, он стал
неприметен, и порой в нем сквозь толщу раскаяния пробивалось какое-то
смутное торжество, - он чувствовал себя, как леопард, который
сливается со всеми другими пятнами на земной поверхности. Он не был
преступником, когда убивал; это потом в нем стало расти сознание своей
преступности. И то, что какие-то люди пытались убить его, человека,
которому одним ударом удалось уничтожить красоту, добро и покой,
казалось ему просто наглостью. Бывали времена, когда он ощущал в себе
преступность всего мира, но внезапно, при виде чего-нибудь очень
обычного: женской сумки, человека, поднимавшегося в лифте, фотографии
в газете, - гордыня его покидала. Он чувствовал только безмерную
глупость им совершенного; ему хотелось укрыться и плакать, забыть, что
когда-то он был счастлив. Какой-то голос нашептывал ему: "Ты говоришь,
что убил из жалости, почему бы тебе не пожалеть и себя?" И правда,
почему? Может быть, потому, что убить себя труднее, чем убить того,
кого ты любишь.

        II   

   "Свободные матери" занимали пустое конторское помещение в огромном
белом современном здании недалеко от Стрэнда. Дом был похож на
механизированный морг с отдельным лифтом для каждого покойника. Роу в
абсолютной тишине поднялся до пятого этажа; там из длинного коридора с
дверьми матового стекла появилась женщина в пенсне, вошла в лифт,
держа папку с надписью "Весьма срочно", и они мягко поплыли еще выше.
На двери седьмого этажа было написано: "Помощь Матерям Свободных
Наций. Справочное бюро".
   Ему стало казаться, что прав, пожалуй, мистер Реннит. Суровая
деловая женщина за пишущей машинкой была так неподкупна. И явно
работала даром. Она носила маленький значок, показывавший, что
должность у нее общественная.
   - Что вам угодно? - сухо осведомилась она; вся его злость и
высокомерие сразу же испарились. Он старался вспомнить, что говорил
незнакомец насчет того, что кекс предназначался не ему. В его словах,
как казалось теперь Роу, право же, не было ничего зловещего, а что
касается привкуса чая, разве он не просыпался по ночам, ощущая этот
вкус во рту?
   - Что вам угодно? - резко повторила женщина.
   - Не могу ли я узнать у вас адрес некой миссис Беллэйрс?
   - Среди тех, кто здесь работает, нет дамы с такой фамилией.
   - Она имела отношение к благотворительному базару.
   - Ну, все, кто там был, - наши добровольные помощники. Мы не имеем
права сообщать их адреса.
   - На том базаре произошла ошибка. Мне выдали кекс, который мне не
предназначался.
   - Сейчас узнаю, - произнесла суровая дама и вышла в заднюю комнату.
У него как раз хватило времени подумать, что он поступил опрометчиво.
Надо было взять с собой А-2. Но тут он снова почувствовал обыденность
всего, что здесь видел, необычным был только он сам. Дама появилась в
дверях и сказала:
   - Войдите, пожалуйста.
   Проходя мимо, он кинул взгляд на пишущую машинку и прочел:
"Вдовствующая баронесса Кредбрук благодарит Д.А. Смит Филлипс за ее
щедрый дар - чай и муку..." Он переступил порог.
   Роу никак не мог привыкнуть к этим внезапным толчкам в сердце:
безраздельнее всего любишь лишь тогда, когда любимый человек
недостижим. Цвет волос, маленькая складная фигурка - сразу видно, что
такая никому не причинит боли, - заставили его замешкаться на пороге;
других общих черт не было, но, когда девушка заговорила с чуть
приметным акцентом, он испытал удивление, какое подчас испытываешь в
гостях, когда любимая женщина заговорит чужим голосом. Такие встречи
бывали у него сплошь и рядом; он бросался бежать за кем-нибудь в
магазин, ждал на углу, если замечал малейшее сходство, словно женщина,
которую он любил, заблудилась и он вот-вот найдет ее в толпе.
   Девушка спросила:
   - Вы пришли насчет кекса?
   Он пристально в нее вглядывался: обе женщины имели так мало общего
по сравнению с тем, что их различало. Одна была жива, другая мертва.
   - Вчера ночью ко мне приходил какой-то человек, наверное из этой
конторы. - Он с трудом подбирал слова: представить себе, что эта
девушка была замешана в преступлении, было так же немыслимо, как
заподозрить в этом ту, другую, разве что в качестве жертвы. - Я
выиграл на вашем благотворительном базаре кекс, но оказалось, что
произошла какая-то ошибка.
   - Не понимаю.
   - Прежде чем я успел выяснить, чего он от меня хочет, разорвалась
бомба.
   - Но отсюда никто не мог к вам прийти! Какой он из себя?
   - Очень маленький, темный, горбатый - калека.
   - Таких здесь нет.
   - Я надеялся, что если разыщу миссис Беллэйрс... - Это имя, видимо,
ей ничего не говорило. - Одну из дам, помогавших устраивать базар.
   - Все они у нас добровольцы, - объяснила девушка. - По-моему, мы
сможем найти ее адрес через кого-то из организаторов, но разве это так
важно? - Комната была разделена на две части ширмой: он подумал, что,
кроме них, никого нет, но из-за ширмы появился молодой человек. У него
были такие же тонкие черты лица, как у нее. Девушка его представила: -
Это мой брат, мистер...
   - Роу.
   - Кто-то приходил к мистеру Роу справляться насчет кекса. Я не
совсем понимаю, в чем дело. Мистер Роу выиграл этот кекс на
благотворительном базаре.
   - Давайте подумаем, кто бы это мог быть? - Молодой человек
великолепно говорил по-английски, только чрезмерная правильность речи
выдавала в нем иностранца. Казалось, он был из семьи старого закала,
где принято говорить отчетливо и точно употреблять слова, - некоторый
педантизм придавал его речи даже прелесть. Он стоял, ласково положив
руки сестре на плечи, вдвоем они напоминали семейный дагерротип.
   - Этот человек ваш соотечественник, мистер Роу? Видите ли,
большинство нас в конторе - иностранцы. - Он с доверчивой улыбкой
пояснил: - Если здоровье или национальность не позволяют нам за вас
сражаться, мы стараемся хоть чем-то помочь. Моя сестра и я - по паспорту
австрийцы.
   - Тот человек был англичанин.
   - Он, должно быть, из наших добровольцев. У нас так много охотников
помочь... Я не знаю и половины по фамилиям. Вы хотите вернуть приз, не
так ли? Кекс?
   Роу осторожно сказал:
   - Я хотел кое-что разузнать.
   - На вашем месте, мистер Роу, я бы не проявлял излишней
щепетильности. Я, как говорят, вцепился бы в этот кекс "руками и
ногами". - Когда он употреблял разговорный оборот, вы слышали, как он
застенчиво помещает его в кавычки.
   - Беда в том, - сказал Роу, - что кекса больше нет. Мой дом вчера
разбомбили.
   - Очень жаль. Я хочу сказать, мне жаль ваш дом. После этого история
с кексом, право же, кажется не такой важной!
   Оба они были милые и, очевидно, порядочные люди, но сразу же
изобличили его в непоследовательности.
   - На вашем месте, - сказала девушка, - я бы не стала этим
заниматься.
   Роу заколебался. Однако нельзя же прожить жизнь, никому не доверяя,
запереть себя в худшую из тюрем, какая может быть, - в самого себя.
Вот уже больше года Роу жил в такой тюрьме, в одной и той же камере,
лишенный даже прогулок на тюремном дворе, не общаясь даже с
надзирателем, чтобы скрасить однообразие одиночного заключения.
Наступает такая минута, когда человеку надо вырваться из тюрьмы, чем
бы это ему ни грозило. И вот он отважился несмело выйти на свободу.
Эти двое тоже пережили всякие страхи, но они сумели пройти через них,
не покалечив души.
   - В сущности, меня беспокоит не самый кекс, - заявил он.
   Они смотрели на него с явным дружелюбием и любопытством; видно
было, что с них еще не сошел налет юности, они все еще надеялись, что
жизнь пошлет им не одни страдания, скуку, недоверие или вражду.
Молодой человек предложил:
   - Может, вы присядете и расскажете нам?
   Они напоминали ему детей, которые любят, когда им рассказывают
сказки. У них обоих накопилось жизненного опыта лет на пятьдесят, не
больше. Рядом с ними он чувствовал себя стариком.
   - У меня создалось впечатление, что тот, кто хотел заполучить этот
кекс, готов был... пойти даже на насилие. - Он рассказал им о приходе
незнакомца, о его настойчивости, о странном привкусе чая.
   Светло-голубые глаза юноши горели любопытством.
   - Какая увлекательная история! - сказал он. - А как вы думаете, кто
- или что - за этим кроется? Какое отношение имеет к нему миссис
Беллэйрс.
   Он теперь жалел, что обратился к мистеру Ренниту. Вот какие
союзники ему нужны, а не оборванный Джонс и его недоверчивый хозяин!
   - Миссис Беллэйрс гадала мне на благотворительном базаре и
подсказала вес кекса, а вес был неправильный.
   - Поразительно! - сияя, воскликнул юноша.
   - Какая бессмыслица! - сказала девушка и добавила, почти слово в
слово повторяя фразу мистера Реннита: - Тут, видимо, какое-то
недоразумение.
   - Недоразумение? - воскликнул брат и мысленно заключил в кавычки
старую поговорку: "Держи карман шире!" Он с жаром заявил Роу: - Можете
считать, что это общество, хотя бы в лице его секретаря, к вашим
услугам. Как интересно! - Он протянул Роу руку: - Моя, то есть наша
фамилия - Хильфе. С чего мы начнем?
   Девушка сидела молча. Роу сказал:
   - Ваша сестра с вами, кажется, не согласна?
   - Ничего, потом согласится. В конце концов, она всегда соглашается.
Она считает меня романтиком. Ей слишком часто приходилось выручать
меня из беды. - На минуту тон его стал серьезным: - Она вывезла меня
из Австрии. - Но ничто не могло его надолго привести в уныние: - Ну,
это старая история. Начнем с миссис Беллэйрс? У вас есть какие-нибудь
подозрения, "где зарыта собака"? Я сейчас натравлю на ее след нашу
угрюмую патронессу из соседней комнаты. - Открыв дверь, он крикнул: -
Миссис Дермоди, дорогая, не сможете ли вы разыскать адрес одной из
наших дам, некой миссис Беллэйрс? - Он объявил Роу: - Трудность
заключается в том, что она, наверно, подруга какой-нибудь подруги, а
не постоянная наша сотрудница. Попытайтесь узнать у каноника Толлинга,
- посоветовал он миссис Дермоди.
   Чем больше жара проявлял молодой человек, тем неправдоподобнее
казалась эта история. Роу начал смотреть на нее глазами Реннита,
особенно когда в нее оказались замешаны миссис Дермоди и каноник Топлинг.
   - А если все-таки права ваша сестра?
   Но молодой Хильфе и слушать ничего не хотел;
   - Может, она и права. Но как это скучно, если она права! Уж лучше я
буду думать, что где-то готовится грандиозный заговор...
   Миссис Дермоди просунула голову в дверь и сообщила:
   - Каноник Топлинг дал мне адрес: Парк Кресчент, пять.
   - Если она приятельница каноника... - начал было Роу и поймал
взгляд мисс Хильфе. Она тайком кивнула ему, словно говоря: вот теперь
вы ведете себя правильно.
   - Да, но давайте "возьмем на мушку" незнакомца, - сказал Хильфе.
   - Тут могла быть сотня разных причин, - сказала мисс Хильфе.
   - Ну уж, Анна, никак не сотня, - пошутил брат. - Мистер Роу, может
быть, вы припомните еще что-нибудь, чтобы ее убедить? - Его пыл куда
больше расхолаживал Роу, чем ее скептицизм. Все превращалось в игру, к
которой нельзя было относиться серьезно.
   - Не могу, - сказал Роу. Хильфе смотрел в окно:
   - Подойдите сюда на минуту. Видите того человека в старой коричневой
шляпе? Он появился вслед за вами и все время здесь торчит... Видите,
прохаживается по тротуару. Делает вид, что закуривает. И вот снова покупает
вечернюю газету. Ни разу не остановился прямо против дома. Ей-богу, похоже,
за вами следят.
   - Я его знаю, - сказал Роу. - Это частный сыщик. Ему платят за то,
что он за мной следит.
   - Клянусь богом, - воскликнул Хильфе, даже божился он как-то
старомодно, - вы, видно, взялись за это дело всерьез! Но мы же теперь
союзники, надеюсь, вы от нас "не таитесь"?
   - Есть одна вещь, о которой я не сказал...
   - Да? - Молодой человек быстро отошел от окна и, положив руку на
плечо сестры, с явным беспокойством ждал ответа: - Что-нибудь
порочащее каноника Топлинга?
   - По-моему, в кексе было что-то спрятано.
   - Что?
   - Не знаю. Но калека крошил в руках кусок за куском.
   - Может, у него такая привычка? - предположила мисс Хильфе.
   - Ну и привычка! - поддразнил ее брат. Она вдруг рассердилась:
   - Одна из тех типично английских манер, которые ты так прилежно
изучаешь.
   Роу попытался ей объяснить:
   - Ко мне это все не имеет никакого отношения. Мне их кекс не нужен,
но они, ей-богу, пытались меня убить. Я знаю, теперь, при свете дня,
это звучит неправдоподобно, но если бы видели этого жалкого уродца -
как он наливал себе молоко, а потом ждал, наблюдая за мною и кроша
этот злосчастный кекс...
   - И вы думаете, что приятельница каноника Топлинга...
   - Вы ее не слушайте, - перебил Хильфе. - А почему бы и не
приятельница каноника Топлинга? Особой преступной среды теперь не
существует. Уж мы-то с ней это знаем. В Австрии было сколько угодно
людей, о которых вы бы не подумали ничего плохого, но что они
вытворяли на наших глазах! Культурные люди, приятные люди, те, с кем
вы прежде сидели за одним столом.
   - Хозяин детективного агентства мистер Реннит мне сегодня сказал,
что ни разу в жизни не видел убийцы. Уверяет, будто теперь они
редкость и не бывают людьми из хорошего общества.
   - Что вы! Да их в наши дни тринадцать на дюжину! - сказал Хильфе. -
Я лично знаю не меньше шестерых убийц. Один был министром, другой -
профессором-сердечником, третий - директором банка, страховым агентом.
   - Замолчи, - прикрикнула мисс Хильфе. - Прошу тебя, замолчи!
   - Вся разница в том, - продолжал брат как ни в чем не бывало, - что
убивать теперь выгодно, а когда занятие дает доход, оно становится
респектабельным. Богатый владелец подпольного абортария называется
гинекологом, а богатый вор-директором банка. Ваш друг отстал от века.
- Он разъяснял все это мягко, в его очень светлых голубых глазах не
было возмущения. - Старомодный убийца убивал от страха, из ненависти и
даже от любви, но очень редко из-за выгоды. Ни одна из этих причин
больше не считается уважительной. А вот убивать ради карьеры, ради
положения - совсем другое дело, потому что, когда вы добились этого
положения, никто не посмеет критиковать те средства, какими вы его
достигли. Никто не откажется с вами знаться, если ваше положение будет
достаточно высоким. Вспомните, сколько ваших государственных деятелей
пожимали руку Гитлеру. Но конечно, убивать от страха или из-за любви
каноник Топлинг не станет. Если бы он убил свою жену, он бы потерял
возможность продвигаться по службе. - И он улыбнулся Роу со счастливым
неведением того, о чем говорит.
   Когда Роу вышел из того места, которое принято называть тюрьмой, -
Его Величество быстро и официально объявило, что ему "неугодно" больше
там его держать, - ему показалось, что он попал в совершенно
незнакомый мир: в тайный мир вымышленных имен, где, избегая знакомых
лиц, он больше никого не знал, в мир, где люди незаметно выходят из
бара, когда туда входят другие; живут в меблированных комнатах, потому
что там меньше задают вопросов. Это был мир, о котором и не
подозревают люди, посещающие благотворительные гулянья и заутрени,
уезжающие на субботу и воскресенье за город, играющие в бридж по
маленькой, имеющие открытый счет в хорошем гастрономе. Это, в
сущности, даже не преступный мир, хотя, влачась по его полутемным,
приглушенным проходам, вы можете столкнуться с фальшивомонетчиком из
хорошей семьи, которого ни разу не сажали за решетку, или с
растлителем малолетних. Там ходят в кино в десять часов утра, вместе с
другими субъектами в макинтошах, которым тоже надо убить время. Там
весь вечер сидят дома и читают "Лавку древностей". Когда он впервые
поверил, что кто-то хочет его убить, он почувствовал возмущение:
убийство было его прерогативой, а не жителей старого устойчивого мира,
откуда он был изгнан и к которому явно принадлежали и миссис Беллэйрс,
и дама в шляпе с дрожащими полями, и священник по фамилии Синклер.
Единственное, от чего убийца должен быть в безопасности, - это от
убийства одним из этих людей.
   И он был потрясен, когда молодой человек с большим жизненным опытом
объяснил ему, что никакого разделения между двумя мирами не
существует. Насекомое, укрывшееся под камнем, имеет право чувствовать
себя в безопасности от вельможного сапога, готового мимоходом его
раздавить.
   - Вы его не слушайте, - попросила мисс Хильфе.
   Она смотрела на Роу как будто даже с симпатией, хотя в это трудно
было поверить.
   - Конечно, я преувеличиваю, - легко признал Хильфе. - Однако в
нынешние времена надо быть готовым встретить преступника повсюду и
везде. Они теперь называют себя идеалистами. И даже готовы утверждать,
что убийство - акт сострадания.
   Роу быстро кинул на него взгляд, но в отрешенном взгляде светло-
голубых глаз не было и намека на что-то личное.
   - Вы имеете в виду немцев?
   - Да, если хотите, немцев. Или фашистов. Людей особой масти.
   На столе у мисс Хильфе зазвонил телефон.
   - Это леди Данвуди...
   Хильфе поспешно прижал ухо к трубке:
   - Мы так вам признательны за ваше предложение, леди Данвуди. Нам
всегда не хватает теплых вещей. Да, если вас не затруднит, отправьте
их сюда в контору - или, может, лучше за ними послать? Вы пришлете с
шофером? Благодарю вас. Всего хорошего. - Он сказал Роу с иронической
усмешкой: - Странный способ воевать для человека моих лет, а? Собирать
теплые вещи у вдовствующих дам-благотворительниц. Но это полезно, мне
разрешают этим заниматься и в награду не пошлют в лагерь для
военнопленных. Но история, которую вы рассказали, очень меня
взволновала. Она может позволить мне... занять более боевую позицию в
этой войне. - Он нежно улыбнулся сестре: - Понимаете, она обзывает
меня романтиком...
   Но сейчас она не обозвала его никак. Можно было подумать, что она
не только его не одобряет, но словно от него отреклась, не желает
содействовать ему ни в чем, кроме сбора теплых вещей. На взгляд Роу,
ей недоставало обаяния и легкости брата; жизнь, которая выработала в
нем забавный безрассудный нигилизм, научила ее мрачной, тоскливой
сосредоточенности. Ему уже не казалось, что годы не оставили на них
царапин. Но брат излагал идеи, а в сестре говорило чувство. Роу
поглядел на нее, и его горести словно нашли тут сродство; они взывали
к ней, хотя и без ответа.
   - Ну, что же мы будем делать? - спросил Хильфе.
   - Бросьте вы все это! - мисс Хильфе обратилась прямо к Роу. Вот она
и ответила наконец, но для того лишь, чтобы сказать: разговор окончен,
   - Ну нет! - запротестовал Хильфе. - Так нельзя. У нас идет война,
   - Почем вы знаете, даже если за этим что-то кроется, - сказала мисс
Хильфе, по-прежнему обращаясь только к Роу, - что это не просто...
кража, наркотики или что-нибудь в этом роде?
   - Не знаю, и мне все равно, - сказал Роу. - Но я очень обозлился.
   - Ну а что вы все-таки предполагаете? - спросил Хильфе. - Насчет
кекса?
   - Там могло быть спрятано какое-нибудь сообщение.
   Брат и сестра помолчали, словно им хотелось получше обдумать эту
мысль. Потом Хильфе сказал:
   - Я пойду с вами к миссис Беллэйрс.
   - Ты не можешь бросить контору, Вилли. Лучше я пойду с мистером
Роу. У тебя назначено свидание.
   - Чепуха, это всего-навсего Тренч. Ты сама сумеешь с ним
договориться, Анна. А тут дело поважней. Мало ли что может случиться,
- сказал он с восторгом.
   - Вам бы стоило взять с собой сыщика, мистер Роу.
   - И сразу спугнуть даму. От него же пахнет сыщиком за километр.
Нет, - сказал Хильфе, - мы должны деликатно от него отделаться. Я умею
увиливать от шпиков. Таким вещам нетрудно было научиться с тридцать
третьего года.
   - Но я не знаю, что сказать мистеру Тренчу.
   - Потяни его за нос. Скажи, что мы рассчитаемся в начале месяца.
Простите, мистер Роу, что мы вынуждены при вас говорить о делах.
   - А почему бы мистеру Роу не пойти одному? ("Видно, она все же
допускает, что тут что-то есть, - подумал Роу. - И боится за
брата...") Зачем вам вдвоем ставить себя в глупое положение?
   Но Хильфе оставил слова сестры без внимания. Исчезая за ширмой, он
сказал Роу:
   - Минутку, я только напишу записочку Тренчу. Вышли они из конторы
через другую дверь - вот и все, что потребовалось, чтобы скрыться от
Джонса: разве он подозревал, что его наниматель постарается от него
увильнуть? Хильфе подозвал такси, и, когда они проезжали мимо, Роу
увидел, как несет свою вахту этот маленький обтрепанный сыщик: Джонс
закурил новую сигарету, исподтишка поглядывая на огромный, пышный
подъезд, как верный пес, который неусыпно охраняет дверь хозяина.
   - Надо было его предупредить, - пожалел Роу.
   - Нельзя. Мы захватим его с собой потом. Мы же скоро вернемся. -
Такси завернуло за угол, и фигура сыщика скрылась из виду; он
потерялся среди автобусов и велосипедов, его поглотила толпа таких же
слоняющихся полуголодных лондонцев, и те, кто его знал, уже никогда
его не увидят.

                         Глава четвертая

        ВЕЧЕР У МИССИС БЕЛЛЭЙРС

                                              Тут и там были злые драконы, такие
                                              же ядовитые, как и в моих Сагах.
                                              "Маленький герцог"

        I

   Дом миссис Беллэйрс мог похвастаться своеобразием: это был старый
дом на склоне Кэмпден-хилла, который не гонялся за модой и гордо
высился в глубине маленького палисадника, заросшего сухой травой между
вывесками "Сдается внаем". К тощей колючей живой изгороди прислонилась
статуя, она была такая потрескавшаяся и серая от недосмотра, что
напоминала большой обломок пемзы. Когда вы нажимали звонок под
маленьким портиком, казалось, что его треньканье спугнет обитателей
дома и все, что там есть живого, собьется в кучу где-то в дальних
коридорах.
   Поэтому белоснежный передник и белоснежные нарукавники отворившей
дверь горничной были для Роу неожиданностью. Она следила за своей
внешностью, чего нельзя было сказать о доме, хотя по годам они
выглядели ровесниками. Лицо ее было напудрено тальком, покрыто
морщинами и сурово, как лицо монашки. Хильфе спросил:
   - Миссис Беллэйрс дома?
   Старая горничная смотрела на них с проницательностью, которой учит
жизнь в монастыре:
   - А вы договорились заранее?
   - Да нет, - сказал Хильфе. - Мы просто хотим ее повидать. Я
приятель каноника Топлинга.
   - Видите ли, - пояснила горничная, - сегодня у нее вечер.
   - Да?
   - И если вы не входите в их компанию...
   По дорожке приближался пожилой человек с очень благородной
внешностью и густой седой шевелюрой.
   - Добрый вечер, сэр, - встретила его горничная. - Прошу вас,
пройдите. - Он был явно из "их компании", потому что она впустила его
в комнату направо, и Роу с Хильфе слушали, как она доложила: - Доктор
Форестер. - Потом она вернулась охранять вход. Хильфе предложил:
   - Если вы сообщите миссис Беллэйрс, кто ее спрашивает, может, нас и
примут в компанию. Моя фамилия Хильфе, я друг каноника Топлинга.
   - Я, конечно, спрошу... - неуверенно пообещала горничная.
   Но все кончилось благополучно. Миссис Беллэйрс самолично выплыла в
тесную, захламленную переднюю. На ней было платье из переливчатого
шелка либерти и тюрбан. Она простерла к ним руки в знак приветствия:
   - Друзья каноника Топлинга... - сказала она.
   - Моя фамилия Хильфе. Из общества Помощи матерям свободных наций. А
это мистер Роу.
   Роу следил, не покажет ли она как-нибудь, что узнала его, но ничего
не заметил. Ее большое белое лицо, казалось, было обращено в
потусторонние миры.
   - Если вы хотите вступить в нашу компанию, - начала она, - мы всегда
рады новичкам. При условии, что у вас нет никакой предубежденности.
   - Ничуть! Что вы! - воскликнул Хильфе,
   Она проплыла, как статуя на носу корабля, в гостиную с оранжевыми
занавесками и синими диванными подушками по моде двадцатых годов.
Черные колпаки на лампах для светомаскировки придавали комнате
сходство с полутемным восточным кафе. Пепельницы и маленькие столики
свидетельствовали о том, что часть медных изделий Бенареса попала на
благотворительный базар из дома миссис Беллэйрс.
   В комнате находилось человек шесть; один из них - высокий, плотный,
черноволосый - сразу привлек внимание Роу. Сначала он не понимал, в
чем дело, потом сообразил, что человек выделялся своей обыденностью,
   - Мистер Кост, - представила его миссис Беллэйрс, - а это мистер...
   - Роу, - подсказал Хильфе, и гости были церемонно представлены друг
другу.
   Роу не мог понять, как он очутился в обществе доктора Форестера с
его благородной внешностью и безвольным ртом, мисс Пэнтил -
темноволосой женщины неопределенного возраста с черными бусами и
голодным взглядом, мистера Ньюи (мистера Фредерика Ньюи, с гордостью
подчеркнула миссис Беллэйрс), чьи босые ноги были обуты в сандалии, а
голова покрыта копной седых волос, мистера Мода - близорукого юноши,
ни на шаг не отступавшего от мистера Ньюи и преданно кормившего его
тонкими ломтиками хлеба с маслом, и Кольера, явно принадлежавшего к
другому классу и втершегося сюда не без труда. С ним обращались
покровительственно, но тем не менее им восхищались. Он принес с собой
дыхание большого мира, и все смотрели на него с интересом. Он успел
побывать и официантом, и бродягой, и кочегаром, а потом (все это
миссис Беллэйрс шепотом сообщила Роу) написал книгу замечательных
стихов - грубоватых, но в высшей степени одухотворенных.
   - Он пользуется словами, каких никогда не употребляют в поэзии, -
рассказывала миссис Беллэйрс. Между ним и мистером Ньюи шла какая-то
вражда.
   Со всем этим обществом Роу познакомился за очень жидким китайским
чаем, которым гостей обносила суровая горничная.
   - А чем занимаетесь вы, мистер Роу? - спросила миссис Беллэйрс.
   - Да я... - сказал Роу, разглядывая ее поверх края чайной чашки и
размышляя, что же тут собралось за общество, и никак не представляя
хозяйку в роли преступницы, - я просто сижу и думаю.
   Ответ был не только правдив, но и весьма уместен. Миссис Беллэйрс
обрадовалась:
   - Я буду звать вас "наш философ". У нас есть свой поэт, свой критик...
   - А кто такой мистер Кост?
   - Он из делового мира. Персона в Сити. Я зову его нашим человеком-
загадкой. Мне иногда даже кажется, что от него идут враждебные флюиды.
   - А мисс Пэнтил?
   - У нее поразительная способность изображать на холсте внутренний
мир. Она его видит через цветовые пятна, круги, а иногда и овалы, их
ритмические чередования...
   Нет, поверить, что миссис Беллэйрс как-то связана с преступным
миром, было просто нелепо, - и она сама, и
   кто-нибудь из ее компании. Если бы не Хильфе, Роу придумал бы
подходящий предлог и откланялся. Все эти люди, что бы ни говорил
Хильфе, не принадлежали к его миру, миру мертвецов. Он рассеянно
спросил:
   - Вы собираетесь каждую неделю?
   - По средам. Конечно, времени у нас очень мало из-за воздушных
налетов. Жена мистера Ньюи настаивает, чтобы он возвращался к себе в
Уэлвин до бомбежек. Поэтому, видно, у нас ничего не получается. Их
ведь не поторопишь, понимаете? -она улыбнулась. - Нам трудно что-либо
пообещать новичку. - Роу не понял, о чем идет речь. Хильфе куда-то
скрылся с Костом. Миссис Беллэйрс сказала: - Ох уж эти заговорщики!
Мистер Кост вечно выдумает какой-нибудь новый опыт!
   Роу попытался задать наводящий вопрос:
   - И у вас часто ничего не выходит?
   - Да, хоть плачь. Хорошо, что в ту минуту этого не понимаешь. Но
зато иногда бывают и удачи - вы просто поразитесь, что у нас иногда
получается.
   В соседней комнате зазвонил телефон.
   - Что за безобразие! Кто бы это мог быть? - удивилась миссис
Беллэйрс. - Все мои друзья знают, что по средам мне нельзя звонить.
   Вошла старая горничная. Она недовольно объявила:
   - Спрашивают мистера Роу.
   - Не понимаю... - удивился он. - Никто же не знает...
   - Только вы уж, пожалуйста, нас не задерживайте, - попросила его
миссис Беллэйрс.
   Роу чувствовал за спиной неодобрительное молчание; все безмолвно
следили за тем, как он выходит в сопровождении горничной. У него было
такое ощущение, будто он позволил себе неприличную выходку в церкви и
его оттуда выводят. Позади было слышно только позвякивание посуды,
которую убирали со стола.
   Хильфе стоял в прихожей и что-то серьезно втолковывал Косту. Он
спросил: "Это вас?" - и тоже был удивлен.
   Роу подумал: может быть, это мистер Реннит, но как он меня здесь
нашел? Неужели это Джонс? Он склонился над письменным столом миссис
Беллэйрс в маленькой, тесной от мебели столовой, не понимая, как его
разыскали.
   - Алло! Алло!
   Но это был не мистер Реннит. Сначала Роу не узнал голоса, он был
женский.
   - Это мистер Роу?
   - Да.
   - Вы один?
   - Да.
   Голос был невнятный, словно трубку прикрыли платком. Откуда ей
знать, подумал он, что ему не с кем спутать ее голос.
   - Я вас очень прошу уйти из этого дома как можно скорее.
   - Это мисс Хильфе? Голос нетерпеливо повторил:
   - Да! Да! Ну хорошо, это я.
   - Вы хотите поговорить с братом?
   - Пожалуйста, ничего ему не рассказывайте. И уходите. Уходите немедленно.
   Ему стало смешно. Мысль о том, что в гостях у миссис Беллэйрс может
грозить опасность, его забавляла. Он понял, что мистеру Ренниту
удалось его переубедить. Но тут же вспомнил, что раньше мисс Хильфе
разделяла ту же точку зрения. Теперь что-то переубедило ее. Он
спросил:
   - А как же ваш брат?
   - Если вы уйдете, он пойдет с вами. Приглушенный настойчивый голос
действовал ему на
   нервы. Он поймал себя на том, что обходит стол кругом, чтобы
оказаться лицом к двери, и переступил на новое место, испугавшись, что
теперь окажется спиной к окну.
   - Почему бы вам не сказать это вашему брату?
   - Тогда он и подавно не захочет уйти.
   Это было справедливо. Он спросил себя: тонки ли здесь стены?
Комната была загромождена всяким хламом, а ему нужно было свободно по
ней передвигаться, чтобы иметь возможность отступить. Голос встревожил
его своей- убежденностью. Он спросил:
   - А Джонс все еще там? Сыщик?
   Наступила долгая пауза-она, видимо, подошла к окну. Потом голос
зазвучал в трубке неожиданно громко - она отняла платок:
   - Там никого нет.
   - Вы уверены?
   - Никого.
   Он почувствовал себя покинутым и рассердился. Какое право имел
Джонс бросить свой пост? Кто-то шел к столовой по коридору. Он сказал:
   - Я должен прервать наш разговор.
   - Они попытаются напасть на вас в темноте, - сказал голос, и в этот
момент дверь отворилась. Это был Хильфе. Он сказал:
   - Идемте. Вас ждут. Кто вам звонил?
   - Пока вы писали записку, я попросил миссис Дермоди, на случай,
если я кому-то срочно понадоблюсь...
   - Вас кто-то спрашивал?
   - Да, сыщик Джонс.
   - Джонс? - спросил Хильфе.
   - Да.
   - У Джонса были какие-нибудь важные новости?
   - Да нет... Беспокоится, что меня потерял. Мистер Реннит просит
заехать к нему в контору.
   - Верный страж Реннит... Когда все кончится, мы поедем прямо к
нему,
   - Что кончится?
   Глаза у Хильфе злорадно и весело блестели:
   - То, чего мы не можем пропустить ни за что на свете. - Он добавил
вполголоса: - Мне начинает казаться, что мы ошиблись. Тут очень
смешно, но совсем не... страшно. - Он дружески взял Роу под руку и
легонько потянул за собой. - Сделайте над собой усилие и сохраняйте
серьезность, мистер Роу. Смеяться нельзя ни в коем случае. Не
забудьте, что она приятельница каноника Толлинга.
   Когда они вернулись в гостиную, там явно заканчивались какие-то
приготовления. Стулья расставили в круг, и на лицах читалось вежливо
скрываемое нетерпение.
   - Садитесь, мистер Роу, рядом с мистером Костом, - сказала миссис
Беллэйрс, - и мы тогда погасим свет.
   Когда тебя мучит кошмар, ты знаешь, что дверь шкафа сейчас
приоткроется и оттуда появится нечто ужасное, хотя не представляешь
себе, что именно...
   Миссис Беллэйрс повторила:
   - Если вы наконец сядете, мы сможем погасить свет. │- Простите, но
мне нужно уйти.
   - Ах, но теперь вы не можете уйти! - воскликнула миссис Беллэйрс. -
Не правда ли, мистер Хильфе?
   Роу поглядел на Хильфе, но светло-голубые глаза поблескивали без
всякого сочувствия,
   - Конечно, ему незачем уходить, - сказал Хильфе. - Мы оба
останемся. Зачем же мы тогда пришли? - Он слегка подмигнул, когда
миссис Беллэйрс с неуклюжей игривостью заперла дверь, положила ключ к
себе за вырез платья и погрозила им пальцем:
   - Мы всегда запираем дверь, чтобы нас ни в чем не заподозрил мистер
Кост.
   Когда тебя мучит страшный сон, убежать ты не можешь, ноги словно
налиты свинцом, ты не можешь отойти от зловещей двери, которая чуть
заметно приотворяется. Но то же происходит и в жизни: иногда легче
умереть, чем устроить скандал. На память ему пришла та, другая: она не
захотела поднимать шум, тоскливо сдалась и выпила молоко...
   Он вошел в круг и сел слева от Коста. По правую руку от него сидела
мисс Пэнтил. Рядом с миссис Беллэйрс сидели доктор Форестер и Хильфе.
Он не успел разглядеть, как сидят остальные, - свет погас.
   - Теперь все мы возьмемся за руки, - сказала миссис Беллэйрс.
   Маскировочные шторы были спущены, и в комнате воцарилась почти
полная темнота. Рука Коста, которую держал Роу, была горячей и липкой,
а у мисс Пэнтил - горячей и сухой. Это был первый спиритический сеанс,
на котором присутствовал Роу, но боялся он совсем не духов. Он жалел,
что Хильфе не сидит рядом, и все время ощущал темную пустоту комнаты
за спиной, где могло произойти все что угодно. Он попытался
высвободить руки, но их крепко держали. В комнате стояла полнейшая
тишина, над правым глазом у него повисла капля пота, потом она стекла
ниже, смахнуть ее он не мог, а она щекотала ему веко. Где-то в другой
комнате заиграл патефон.
   Он играл и играл что-то приторное и звукоподражательное, кажется
Мендельсона, - все время рокотали волны, и эхо отдавалось в пещерах.
Наступила пауза, потом иголку отодвинули назад, и мелодия повторилась
снова. Все те же волны безостановочно бились в те же гроты. Снова и
снова. Но за этими звуками Роу стал различать человеческое дыхание -
людские тревоги, опасения, взволнованность. Легкие мисс Пэнтил
издавали странный сухой свист. Кост тяжело и ровно дышал, но не так
тяжело, как кто-то другой, трудно выдыхавший воздух в темноте. А он
прислушивался и ждал. Услышит ли он шаги за спиной и успеет ли
освободить руки?
   Теперь он уже не сомневался, что его предостерегли вовремя. "Они
постараются напасть на вас в темноте". Вот она, опасность, - такие
страхи испытывала и та, другая, наблюдая, как день за днем непомерно
растет его жалость и требует выхода.
   - Да, да, - вдруг произнес чей-то голос. - Я не слышу. - А дыхание
мисс Пэнтил вырывалось со свистом, и звуки Мендельсона замирали со
стоном. Где-то далеко в потусторонней пустоте просигналило такси.
   - Говорите громче, - произнес голос, голос миссис Беллэйрс, но не
похожий на обычный. Эта миссис Беллэйрс была одурманена своей верой,
воображаемой связью с тем, что находилось за пределами маленького,
темного, ограниченного мирка, в котором они сидели. Его все это не
волновало, он ждал нападения человека, а не духа. Миссис Беллэйрс
произнесла грудным голосом:
   - Кто-то из нас враг и не дает ему сюда проникнуть. Что-то
заскрипело - стол или стул - и пальцы Роу
   инстинктивно впились в руку мисс Пэнтил. Это не был дух.
Человеческая воля заставляла звенеть бубен, разбрасывала цветы,
подражала прикосновению ребенка к щеке, - он понимал, какая это
опасная сила, но его крепко держали за руки.
   - Тут есть враг, - говорил голос, - он не верит, он пришел сюда со
злыми намерениями...
   Роу почувствовал, как рука Коста сжала его руку еще сильнее, и
подумал: неужели Хильфе до сих пор не понимает, что здесь происходит?
Ему хотелось позвать на помощь, но приличия удерживали его не менее,
чем рука Коста. Где-то опять скрипнула доска. К чему такой балаган,
если все они в этом замешаны? Но может быть, не все? А вдруг вокруг
него есть друзья? Он не знал, кто тут друг.
   - Артур!
   Он снова попытался выдернуть руки - это не был голос миссис
Беллэйрс.
   - Артур!
   Тусклый, безжизненный голос и в самом деле мог звать его из-под
тяжелой могильной плиты.
   - Артур, почему ты убил?
   Голос простонал и смолк, а он все никак не мог выдернуть руки. Роу
не то чтобы узнал голос, он мог принадлежать не только его жене, но и
любой умирающей женщине, полной беспредельной тоски, боли и упрека, -│
однако голос узнал его. Какое-то светлое пятно мель-
   кнуло наверху у потолка, словно нащупывая дорогу вдоль стены, и он
закричал:
   - Не надо! Не надо!
   - Артур... - шепнул голос, и он забыл обо всем, он больше не
прислушивался к чьим-то движениям, к скрипу досок, он только молил:
   - Да перестаньте же! Прошу вас, перестаньте!
   Он почувствовал, как Кост поднялся со своего места, дернул его
руку, а потом резко ее отбросил, словно не желая ее касаться. Даже
мисс Пэнтил и та отпустила его руку. Он услышал, как Хильфе сказал:
   - Это уже не смешно. Зажгите свет.
   Свет внезапно зажегся и ослепил его. Все сидели, держась за руки, и
смотрели на него - он разорвал круг, - одна только миссис Беллэйрс,
судя по всему, ничего не замечала: она уронила голову, зажмурила глаза
и тяжело дышала.
   - Ничего не скажешь, - произнес Хильфе с явным намерением рассмешить, -
отличный номер!
   Но мистер Ньюи воскликнул:
   - Кост! Поглядите на Коста!
   Роу, как и все, посмотрел на своего соседа. Тот уткнулся лицом в
полированную поверхность стола, уже больше никем не интересуясь.
   - Позовите доктора, - сказал Хильфе.
   - Я врач, - заявил доктор Форестер и отпустил руки своих соседей;
все сразу почувствовали себя детьми, затеявшими какую-то дурацкую
игру, и украдкой убрали руки. Он тихо сказал:
   - Боюсь, что врач тут не поможет. Придется вызвать полицию.
   Миссис Беллэйрс почти проснулась; она сидела, мутно поглядывая
вокруг и прикусив кончик языка.
   - Это, наверное, сердце, - сказал мистер Ньюи. - Слишком
переволновался.
   - Боюсь, что дело не в этом, - возразил доктор. - Он убит. - Его
старое, породистое лицо склонилось над телом мистера Коста; длинная,
нервная, изящная рука прикоснулась к нему и как-то нелепо окрасилась.
   - Не может быть, - сказал мистер Ньюи. - Дверь была заперта.
   - Мне очень жаль, - сказал мистер Форестер, - но это легко
объясняется. Убил его кто-то из нас.
   - Но мы же все держались... - начал Хильфе. И все разом поглядели
на Роу.
   - Он выдернул руку, - заявила мисс Пэнтил.
   - Я больше не стану его трогать, пока не придет полиция. Кост убит
чем-то вроде перочинного ножа...
   Роу быстро сунул руку в пустой карман и увидел, что все глаза в
комнате следят за его малейшим движением.
   - Надо увести отсюда миссис Беллэйрс, - сказал доктор Форестер. -
Сеанс всегда требует огромного нервного напряжения, ну а этот... -
Вдвоем с Хильфе они подняли со стула тучную женщину в тюрбане; рука,
которая с таким изяществом окуналась в кровь Коста, не менее деликатно
достала из-за выреза платья ключ от двери. - А все остальные пусть
останутся на своих местах. Я только позвоню в отделение полиции на
Ноттинг-хилл, и мы тут же вернемся.
   Когда они ушли, наступило долгое молчание; никто не смотрел на Роу,
но мисс Пэнтил отодвинула от него свой стул как можно дальше, и теперь
он один сидел возле убитого, словно они были друзьями, встретившимися
в гостях. Наконец тишину нарушил мистер Ньюи:
   - Если они не поторопятся, я опоздаю на поезд. Тревога боролась с
ужасом: в любую минуту могла завыть сирена, мистер Ньюи поглаживал ногу
в сандалии, а молодой Мод воскликнул, зло поглядев на Роу:
   - Не понимаю, почему нам надо ждать!
   Роу вдруг сообразил, что не сказал ни слова в свою защиту; чувство
вины за другое преступление затыкало ему рот. Да и что можно сказать
мисс Пэнтил, мистеру Ньюи и Моду? Как их убедить, что убийца не он,
совершенно незнакомый им человек, а кто-то из их друзей? Он бросил
быстрый взгляд на Коста, словно надеясь, что тот оживет и посмеется
над ними - "это один из моих опытов", - но тот был мертвее мертвого.
Роу подумал: кто-то из них все-таки убил - это было невероятно, еще
невероятнее, чем если бы убил он сам. В конце концов, он принадлежал к
миру убийц, был исконным членом их содружества. И это прекрасно знает
полиция, подумал он. Она это прекрасно знает.
   Дверь отворилась, вернулся Хильфе.
   - Доктор оказывает помощь миссис Беллэйрс, - сообщил он. - Я
позвонил в полицию. - Он пытался что-то сказать Роу взглядом, но тот
его не понял. Роу подумал: мне надо повидать его наедине, не может
ведь он в самом деле поверить...
   - Вы не будете возражать, если я выйду в уборную? - спросил он. -
Меня тошнит.
   - Никто не должен выходить из комнаты, пока не приедет полиция, -
заявила мисс Пэнтил.
   - Кто-то должен вас проводить, - сказал Хильфе. - Хотя бы для проформы.
   - Давайте говорить начистоту, - сказала мисс Пэнтил. - Чей это нож?
   - Может, мистер Ньюи не откажется выйти с мистером Роу?.. - спросил
Хильфе.
   - Вы меня в это дело не путайте, - запротестовал Ньюи. - Я тут ни
при чем. Мне надо успеть на поезд.
   - Тогда, если вы мне доверяете, пойду я, - сказал Хильфе. Никто не
возражал.
   Уборная помещалась на первом этаже. Стоя на площадке, они слышали
из спальни миссис Беллэйрс ровную баюкающую речь доктора Форестера.
   - Мне никуда не нужно, - шепнул Роу. - Слушайте, Хильфе, я его не
трогал.
   Роу неприятно поразило, что в такую минуту Хильфе испытывал только
азарт:
   - Конечно, нет. Кажется, мы попали в самую точку!
   - Но за что? И кто это сделал?
   - Не знаю, но, уж поверьте, выясню! - Хильфе дружески положил руку
ему на плечо и этим как-то очень его успокоил, подтолкнул к уборной и
запер за ними обоими дверь. - Только вам, старина, надо поскорее
отсюда смываться; Они, если сумеют, вас непременно повесят. И уж, во
всяком случае, надолго запрут под замок. А им это очень кстати.
   - Но что делать? Нож ведь мой!
   - Вот черти! - Хильфе произнес это с тем смешливым негодованием, с
каким говорят о ловкой проказе мальчишек. - Надо вас убрать подальше
от греха, пока мы с мистером Реннитом... Кстати, скажите все-таки
правду: кто вам звонил?
   - Ваша сестра.
   - Сестра? - Хильфе поглядел на него с улыбкой. - Ну, молодец...
Наверное, что-нибудь узнала. Интересно откуда. Она вас предупредила?
   - Да, но я не должен был вам этого говорить.
   - Чепуха. Я ведь ее не съем, - светло-голубые глаза смотрели
рассеянно, его явно занимали какие-то свои мысли. Роу попытался
привлечь его внимание к себе:
   - А куда мне теперь деваться?
   - Уйти в подполье, - небрежно обронил Хильфе. Он почему-то не спешил.
- В наше время это модно. Неужели вы не знаете, как это делается?
   - Да, но все это не шутки.
   - Вы поймите, - сказал Хильфе. - Цель, которой мы добиваемся,
конечно, нешуточная, но если мы хотим сохранить хладнокровие, нельзя
терять чувство юмора. Как видите, у них его нет совсем. Дайте мне
неделю сроку. И в это время никому не показывайтесь на глаза.
   - Полиция вот-вот будет здесь.
   - Из этого окна легко выпрыгнуть прямо на клумбу. Снаружи совсем
темно, а через десять минут объявят тревогу. Слава богу, теперь по вою
сирен можно проверять часы.
   - А вы?
   - Когда будете открывать окно, спустите воду. Тогда никто ничего не
услышит. Обождите, пока бачок наполнится, потом спустите воду и дайте
мне как следует в зубы. Нокаут для меня лучшее алиби. Не забудьте, что
я подданный вражеского государства.

                               Глава пятая

        МЕЖДУ СНОМ И ПРОБУЖДЕНИЕМ

                                                  Они пришли в большой лес, через
                                                  который, казалось, не вело ни
                                                  одной тропинки,
                                                       "Маленький герцог"


        I

   Есть сны, которые только наполовину рождены подсознанием; мы их так
живо помним, проснувшись, что хотим, чтобы они доснились нам до конца
- засыпаем снова, просыпаемся и опять спим, а сон все снится, и в нем
есть та логическая связность, которой не бывает в настоящих снах.
   Роу был измучен и напуган; он прошел чуть не половину Лондона, пока
длился ежедневный воздушный налет. Город был пуст, если не считать
коротких вспышек суеты и шума: на углу Оксфорд-стрит загорелся магазин
зонтиков; на Уорд-стрит он прошел сквозь тучу гравия; человек с серым
от пыли лицом хохотал, прислонившись к стене, а дружинник ему зло
выговаривал: "Ну хватит! Тут смеяться нечего". Все это Роу не трогало.
Казалось, он об этом читает в книге, к его собственной жизни эти
   события отношения не имели, и он не обращал на них внимания. Но ему
надо было найти какой-нибудь ночлег, поэтому он послушался совета
Хильфе и к югу от реки ушел "в подполье" - спустился в подземное
убежище.
   Он лег на верхнюю койку, и ему приснилось, что он шагает по длинной
раскаленной дороге недалеко от Трампингтона, поднимая башмаками белую
меловую пыль. Потом он пил чай дома на лужайке за красной кирпичной
оградой, а его мать, полулежа в шезлонге, ела бутерброд с огурцом. У
ее ног лежал ярко-голубой крокетный шар, она улыбалась, поглядывая на
сына и думая о своем, как это всегда делают родители. Вокруг было лето
в полном разгаре и уже близился вечер. Он говорил: "Мама, я ее
убил...", а мать отвечала: "Не болтай глупостей, детка. Съешь лучше
бутерброд".
   "Но, мама, я это сделал. Я это сделал".
   Ему нужно было ее убедить. Если он ее убедит, она ему поможет,
скажет, что это неважно, и тогда все и вправду будет неважно, но ему
сначала надо ее убедить. А она отвернулась и крикнула кому-то, кого
здесь не было, негромко, с раздражением: "Только не забудьте стереть с
рояля пыль!"
   "Мама, послушай, прошу тебя..." - но он вдруг понял, что он еще
ребенок и не может заставить ее поверить. Ему еще нет и восьми, он
видит окно своей детской на втором этаже, с поперечными перекладинами,
скоро нянька прижмется лицом к стеклу и жестами позовет его в дом.
"Мама, - говорит он, - я убил жену, меня ищет полиция..." Мать
улыбнулась и покачала головой: "Мой мальчик не мог никого убить".
   А времени было мало; с другого края длинной, погруженной в летнюю
дремоту лужайки, из-за крокетных ворот, из тени, отбрасываемой
большой, лениво недвижной сосной, приближалась жена священника с
корзиной яблок. И пока она не дошла, он должен убедить мать, но язык
его не мог произнести ничего, кроме ребячьего: "Нет, да! Нет, да!"
   Мать, улыбаясь, откинулась на спинку шезлонга и сказала: "Мой
мальчик и жука не обидит!" (У нее была манера путать поговорки.)
   "Вот поэтому-то... - хотел объяснить он. - Именно поэтому..." Но
мама помахала рукой жене священника и сказала: "Это только сон,
дорогой. Д