большую, неизвестно откуда прилетевшую чайку. С катера, словно звук выстрела, доносится негромкий хлопок. Там откупорили бутылку шампанского. Какой-то тип, наблюдая за происходящим с борта рыбачьего баркаса, с изумлением констатирует: - Шампанское! И глотает слюнки, словно сам сделал глоток из бокала. На заляпанной гудроном барже Заклинатель Змей и еще несколько человек едят мидий - берут их руками из стоящей перед ними большой глиняной миски и с жадностью высасывают. Заклинатель, оторвавшись от этого занятия, начинает свой рассказ: - Меня животные любят так, как никого на свете... видно, запах у меня какой-то особенный... Вот вам один случай: в прошлом году я отправился в море на катамаране... Было, наверно, часа два пополудни. Вышел я в открытое море и остановился выкурить сигарету, как вдруг вижу - подплывает к самому борту дельфин и глядит на меня... На следующий день возвращаюсь на то самое место, тихонько свистнул, и дельфин тут как тут: высовывается из воды и кладет голову на борт... На третий день поглядел-поглядел на меня и вдруг говорит: "Мама!" И, нимало не заботясь о том, верят ему или нет, Заклинатель принимается сосредоточенно высасывать очередную ракушку. Дешевка доплывает наконец до лодок. Никто не обращает на него внимания, может, просто не замечают. Он хватается за борт ближайшей лодки, чтобы немного передохнуть. Потом вновь пускается вплавь и кружит между лодок, словно кого-то ищет. Неожиданно катамаран Угощайтесь становится носом кверху. Она изо всех сил цепляется за сиденье, Рональд Колмен и сестры ползают по дну, а за спиной у них держится за борт Дешевка и изо всех сил тянет вниз. При этом он оглушительно хохочет. - Прекрати, болван! Отпусти! Дешевка разжимает руки, и катамаран, раза три сильно качнувшись, вновь обретает равновесие. Угощайтесь хватает весло и замахивается на Дешевку, но тот мгновенно исчезает под водой. Море постепенно темнеет. Далекий берег угадывается лишь по цепочке светящихся точек. Бобо с братишкой, перегнувшись через борт, вглядываются в черную морскую глубь, в которой сверкают, словно светлячки, мириады фосфоресцирующих рыбок. Их отец любуется звездным небом. Взглянув на молчаливо сидящую рядом жену, он говорит, словно сам себе: - Человек живет в своем городе и не замечает, что за столпотворение у него над головой! Вертятся миллионы таких шариков, как земной, и все они куда-то летят... Все, все вокруг куда-то летит... Летят Солнце, звезды, наша Земля, а значит, летим и мы... И тут говори не говори, а на самом-то деле все не так: идем мы или стоим на месте, как вот сейчас, мы все равно в то же время летим... Вот ведь, черт побери, какая штука! И как она только держится, эта махина? Возьмем, к примеру, меня: надо мне построить дом, что ж, дело нехитрое - берешь столько-то кирпичей, столько-то мешков извести... А в воздухе-то, скажи на милость, где ты положишь фундамент?! И подумать только, не какие-нибудь там игрушки, мелочь всякая... все тяжеленное, огромное... одной земли сколько... а не земля, так огонь... везде огонь, горит, пылает... пылает, черт его подери, миллионы лет, пылает себе и пылает... а мы вспыхиваем и гаснем, как спички... Миранда, тебе не холодно? Накинь что-нибудь на плечи. Хочешь мой пиджак?.. И нечего на это закрывать глаза... ну сколько мы можем еще протянуть - самое большее - десять, ну еще двадцать лет... Ты замечаешь, как быстро бежит время?.. На одной из лодок - дон Балоза с группой школьников и монахиня. Они молятся, и их приглушенные голоса сливаются в невнятное бормотание. Одного мальчика укачало и рвет. Вдруг раздаются звуки аккордеона. Все умолкают и прислушиваются. Играет слепой по прозвищу Шарманщик; ему лет пятьдесят с лишним; черные очки, рыжеватые волосы, бледное, чуть перекошенное лицо. Он все время передергивается от какого-то внутреннего тика, словно его щекочет невидимая рука. От звуков аккордеона в воздухе разливается грусть. Угощайтесь слушает самозабвенно. Мелодия внезапно обрывается, и вновь наступает тишина. Когда аккордеон смолкает, Угощайтесь чувствует в душе пустоту. Она начинает говорить, и эту проникновенную исповедь обращает к себе самой, к Рональду Колмену, к своим сестрам, а также и к нам: - Да, может быть, я ошибалась: я метила слишком высоко... Но в этом я виновата лишь отчасти. Поймите меня правильно, я и не думаю задаваться... это не в моем характере... однако я сама должна признать: во мне есть что-то такое, чего нет в других девушках... например походка... ведь мне достаточно нацепить на себя любую старую тряпку, или сделать несколько шагов, или просто поднять руку, и я, сама не знаю почему, сразу произвожу впечатление, все на меня смотрят - одним словом, я не из тех, мимо кого проходят, не заметив. О встрече с такими, как я, вспоминают долго. И мне это льстит: женщине всегда приятно, когда она чувствует на себе взгляды... Взгляды - но не руки... А кто только и думает, как бы тебя облапить, того я всегда ставлю на место... Правда, и я сделала в жизни несколько ошибок - не так уж много, - но иногда все же поддавалась, уступала... я ведь тоже не кусок льда. Теперь я, конечно, раскаиваюсь и поняла: красота порой доставляет тебе радость, но это с одной стороны, а с другой - она может тебя и погубить. Знаете, сколько мне лет? Я не стыжусь сказать правду. Я даже всегда немного прибавляю себе, не то что другие. Мне тридцать лет! И все же я продолжаю ждать... Да, мне хотелось бы дождаться одной из тех долгих встреч, которые длятся всю жизнь, мне хотелось бы иметь семью, детей, мужа, чтобы вечером, быть может за чашкой кофе с молоком, было с кем словом перемолвиться... А иногда - почему бы нет? - и заняться любовью, потому что без этого ведь тоже нельзя... Однако главное - чувства, они куда важнее, чем физическая близость... А чувства меня просто переполняют... и я готова их все отдать... Но кому?.. Кому они нужны?.. Шишка запускает мотор, и катер удаляется, оставляя за собой длинную, освещенную луной дорожку. Потом отплывает баркас с доном Балозой и мальчиками. Теперь лодочная флотилия - это множество застывших в безмолвном ожидании теней. Вот ее покидает еще несколько катамаранов. Возвращающиеся на берег насмехаются над теми, кто еще остается. - Какого черта вы ждете?! - Появится он вам, как же! - В лучшем случае схватите воспаление легких! Оставшиеся обескуражены, разочарованы. Люди закутываются потеплее, потому что стало прохладно. Они уже утратили всякий энтузиазм. Шевелятся тени. Во тьме горит огонек сигареты. Густой туман окутал вдалеке берег и скрыл мерцавшие точки света. Сколько времени уже прошло?.. Синьор Амедео неотрывно уставился в темноту. Жена его уснула. Растянулись на дне лодки и Бобо с братишкой. И на большом баркасе многие спят. Но вот, когда все уже потеряли надежду увидеть трансатлантический лайнер, в ночи раздается хриплый рев сирены. На баркасе кто-то кричит: "Рекс"! Кажется, это голос Мудреца. На катамаранах и всех прочих плавучих средствах поднимается страшная суматоха. Люди вскакивают на ноги, каждый пытается забраться повыше. Родители расталкивают сонных детей. Темная, чернее ночи, гора растет и с каждой минутой надвигается все ближе, мощно, с глухим шипением разрезая взбудораженные волны. На лодках и катамаранах начинается паника, мечутся неясные тени, воздух пронизывают испуганные крики. - Он нас раздавит! - Стой! - Помогите! - Мама! Кричат взрослые, плачут дети - всеобщее смятение. И действительно, кажется, что черная громада гигантского лайнера вот-вот обрушится на сбившиеся в кучу суденышки. Все бросаются в беспорядочное бегство - мелькают весла, корпуса катамаранов, кили яхт... Паруса не хотят подниматься, моторы никак не заводятся. Многие в отчаянии прыгают в воду. Сдавленные от страха голоса, крики, проклятия: - Джино! Джино! - Не волнуйся! - Спокойствие! Сохраняйте спокойствие! - Ах, чтоб его!.. - Да перестаньте же, мы спасены! И в самом деле, теперь уже многие видят, что "Рекс" пройдет на некотором расстоянии от их лодчонок. Все быстро успокаиваются и, разинув рот, тяжело дыша, глядят на лайнер... Огромный, весь сверкающий огнями корабль проносится мимо них, как сказочное видение. Даже слепец Шарманщик вскочил и спрашивает: - Ну, какой он? - Весь белый, - шепчет ему сосед. Слепой снимает черные очки и смотрит прямо перед собой в тщетной надежде хоть что-нибудь увидеть своими незрячими, пораженными катарактой глазами. С верхней палубы "Рекса" выглядывают люди, маленькие фигурки в вечерних костюмах. Кто-то машет рукой. Доносятся звуки музыки. На палубе танцуют. Отец Бобо, сняв шляпу, застывает в немом восторге перед этим олицетворением могущества. Угощайтесь стоит и плачет. Плачет потому, что, несмотря на свои недавние признания, понимает, что сердце ее навеки отдано таким вот блестящим господам. В одном из баркасов Черная Фигура запускает вхолостую мотор своего мотоцикла и приветствует лайнер оглушительным грохотом. Многие аплодируют. Но вот "Рекс" уже далеко - маленькая цепочка огней, одно из многих созвездий в ночном небе. В который раз доносится далекий хриплый вой его сирены. Люди на лодках по-прежнему стоят молча - переваривают фантастическое зрелище. Но вдруг до флотилии докатываются огромные волны, поднятые могучим винтом "Рекса". Они обрушиваются на катамараны, грозя их перевернуть и вновь создавая неописуемый хаос. И все же в темноте звучит смех и раздаются веселые возгласы. 11 Сумасшедший дом - небольшое здание типа загородной дачи, стоящее в глубине сада. В ограде за домом есть невысокая калитка из толстых железных прутьев - по-видимому, служебный вход. За этой калиткой, выглядывая через прутья, стоит человек лет сорока с острым, как лезвие ножа, взглядом. На лице его, особенно в глазах, устремленных на дорогу, читается нетерпеливое ожидание. Это сумасшедший дядюшка нашего Бобо. Зовут его Лео. Позади него в отдалении маячат другие больные, которых можно было бы принять за простых огородников, если бы около них не расхаживал санитар в белом халате. Лео приникает к калитке, услышав какой-то далекий шум. Пытается просунуть голову сквозь железные прутья. Вдруг начинает нервно смеяться. Отходит от калитки и чуть не бегом бросается к виднеющемуся в глубине полузаросшей аллеи зданию больницы. Мимо калитки проезжает извозчичья пролетка. Рядом с кучером восседает Бобо, а на сиденьях друг против друга - его родители, дед и братишка. Пролетка огибает ограду и останавливается у ворот. Бобо и все остальные слезают. У матери Бобо в руках сверток. Лео поспешно шагает по длинному коридору, что ведет к главному входу. Он почти касается плечом стены, словно ища поддержки. На лице его радостная улыбка. Но вдруг он застывает как вкопанный, растерянно глядя перед собой. Его родные, сбившись в кучку, машут ему издали. Они стоят у конторки, за которой сидит толстый привратник. Лео замер метрах в двадцати от них. В глазах у него страх и растерянность перед предстоящей встречей. От группки родственников отделяется Бобо. Он бежит навстречу дяде и таким образом сглаживает общую неловкость. Лео успокаивается и вновь приветливо улыбается родственникам. Он целует племянников, отца, брата и Миранду, которая протягивает ему привезенный пакетик. А потом, довольный, направляется впереди всех к выходу. Синьор Амедео провожает их взглядом. Он задержался, чтобы переговорить с привратником. - Мне кажется, ему лучше. - Не то слово! Он более чем нормален, - отвечает привратник. Синьора Амедео эти слова явно радуют. Он поворачивается, чтобы уйти, но, вдруг спохватившись, шарит в кармане и протягивает привратнику сигару. Холмистый пейзаж. Зеленые и желтые склоны густо поросли дроком. Холмы, напоминающие больших спящих слонов, кажутся выросшими среди долины по мановению волшебной палочки. А вдоль дороги пестреют голубые калиточки, увитые розами; маленькие цветущие розы карабкаются вверх по столбам ворот или по натянутой проволоке. Залитая солнцем дорога, петляя меж холмов, плавно уходит вверх. Бобо опять устроился рядом с кучером. В пролетке дядя Лео, отец, мать, дедушка. В ногах у них, прислонившись спиной к дверце, примостился младший брат Бобо. У Лео на коленях пакетик, привезенный Мирандой. Он с жадностью, но аккуратно ест пирожное. Оглядев брата, отца, Миранду, он говорит, как будто только сию минуту понял это: - Все вы очень хорошо выглядите, просто очень. И ты, Миранда, тоже. Да и я прекрасно себя чувствую... можно сказать, гораздо лучше. Затем, указывая на белеющую в глубине кипарисовой аллеи церковь, спрашивает у Миранды: - А что, жив еще дон Паццалья? - Да он уж лет десять как умер! - Как?! Он ведь еще в прошлом году был жив! - растерянно восклицает Лео. - То был дон Ремиджо. - А что, разве дон Ремиджо тоже умер? - Нет, дон Ремиджо жив. - Так вот, я и говорю... Я видел его в прошлом году. Он шел и нес куда-то цветочный горшок. Кто его знает, куда он шел?.. Амедео внимательно и с улыбкой наблюдает за братом. Тот весь расслабился, но взгляд по-прежнему острый, проницательный. Дедушке жарко. Он беспрерывно вытирает лоб платком. Время от времени он снимает серую соломенную шляпу и проводит платком по взмокшей лысине, потом снова надевает шляпу. И вдруг говорит: - Когда Лео было лет восемь, он был умнее всех. Ты уж меня прости, Амедео, но голова у него была такая светлая, не то что у тебя. Ох и умен же был, черт меня подери! Отец Бобо добродушно кивает. - Что верно, то верно! Кто ж с этим спорит. - Ведь ему ничего не стоило мессу отслужить: он знал латинские слова "доминус... доминус" и еще "вобиско"... ["Dominus vobiscum!" - "Да пребудет с вами господь!" (лат.) - форма обращения священника к молящимся] Ты помнишь, Лео, как ты служил мессу? Лео на мгновение задумывается, припоминая. Потом качает головой: нет, не помнит. И вновь принимается за пирожные. Бобо на облучке совсем извертелся. Все ему любопытно: и то, что видит он в долине, и то, что происходит во дворах крестьянских домов, и то, что летает в небе. И всякий раз он с воодушевлением оборачивается к сидящим в пролетке. - Дядюшка, ты видел, какие розы? Дядя Лео, смотри, отсюда уже видно море! Только усядется и через минуту вновь вскакивает и, обернувшись, спрашивает: - Папа, можно я буду править лошадью? - Нет. - Ну папа, для чего же я здесь сижу?! Пожалуйста, разреши мне взять вожжи! - Нет! - решительно говорит отец и с улыбкой добавляет: - Наверно, это был бы первый случай, когда лошадью правит осел! Лео забыл о пирожных. Он не отрывает взгляда от колеса пролетки. Даже немного наклонился вперед, чтобы удобнее было следить за мельканием колесных спиц, которые, вращаясь, словно сливаются. Сидящая рядом Миранда вдруг замечает, что карман пиджака у Лео оттопырен. - Лео, что у тебя в кармане? Он оборачивается к ней и отвечает по-детски серьезно: - Камни. Затем и в самом деле достает из кармана пригоршню камней и показывает их отцу и брату. - Но зачем ты таскаешь их в кармане? Они же тяжелые... - Они мне нравятся. Он произносит это очень уверенно. И снова опускает камни в карман, приводя в замешательство синьора Амедео, видящего в этой причуде один из явных признаков душевной болезни. Амедео тут же спешит как-то развеять возникшее у всех неприятное впечатление. - А помнишь, Лео, как нас с тобой однажды заперли на кладбище? Лео тотчас же утвердительно кивает. - Мы держались за руки, и ты ревел. - Молодец! У тебя память получше, чем у меня. А ведь нам было тогда лет восемь. Он хватает брата за руки и сжимает их в порыве родственных чувств. А Лео с довольным видом продолжает вспоминать: - Я тебе говорил: "Давай свистеть, чтоб не было так страшно". - Папа, а вы видели блуждающие огни? - спрашивает братишка Бобо. - Какие там блуждающие огни! Ведь мы от испуга себя не помнили!.. Бобо свешивается с высокого облучка. - Папа, небось вы со страху полные штаны наложили? - А ты, дорогой мой, веди себя прилично, не то... Дедушка поднимает руку и кричит: - Эй, Мадонна! Извозчик оборачивается. - Стой! Тпру! - Что случилось? - спрашивает Амедео. Лео уже привстал. За него отвечает Миранда: - Лео хочет сойти. Ему надо. Лео слезает. За ним дедушка. - Пойду и я отолью. Дядюшка Лео переходит на другую сторону дороги. Озирается, выбирая укромное местечко. Старик тоже сходит с дороги и останавливается у края оврага в нескольких шагах от сына. Амедео тем временем беседует с извозчиком. - Славная у тебя лошадка, право, славная. Сколько ей? Мадонна знает про свою лошадь все, что можно знать о лошади, и готов говорить о ней часами. - Три года и два месяца. У нее один только недостаток: не выносит паровозного гудка. А мне, черт подери, приходится целыми днями торчать у вокзала, чтоб поймать седока. Что тут поделаешь? Каждый раз, как загудит поезд, кидаюсь к ней и держу под уздцы! Дедушка трогает Лео за плечо, чтоб вернуться к пролетке, но вдруг замечает, что сын обмочился. - Лео! - В голосе его одновременно изумление и укоризна. Лео оборачивается. На лице у него улыбка. - Готово! Сидящие в пролетке тоже видят, что произошло. Однако Бобо все же считает своим долгом объявить об этом во всеуслышание: - Папа, дядюшка Лео напрудил в штаны! Дедушка подходит к пролетке и, усаживаясь, говорит: - Он забыл расстегнуть брюки... - Ничего, - отзывается Миранда. - Мы попросим нашего арендатора одолжить ему пару брюк. Синьор Амедео сквозь зубы изрыгает проклятие или скорее горькую жалобу, словно в ответ на успокоительные заверения, полученные от больничного привратника: - Нормальный! Черта с два! Лео с невозмутимым видом пересекает дорогу. Подходит к пролетке. Прежде чем занять свое место, обращается к Бобо: - Да, ты прав. Отсюда действительно видно море. Длинная синяя полоска. Влезает и садится на место. Пролетка продолжает свой путь по дороге, привольно бегущей по гребню холма. Мы вновь видим все семейство в просторной кухне крестьянского дома. Длинный стол беспорядочно заставлен посудой: здесь только что кончили обедать. Амедео без пиджака, но в шляпе беседует с крестьянином-арендатором. Это невысокий человек; его иссушенное солнцем лицо избороздили глубокие морщины, но глаза хитро поблескивают. На нем грубая вязаная безрукавка и полотняные рабочие брюки. - Сам знаешь, Мизинец, земля никогда не подведет. - Так-то оно так. Но вот ежели, к примеру, побьет градом, то прости-прощай винная ягода. - Да ведь сильный град выпадает не каждый год. - А хоть и в этом году: такая сушь и жарища, что сам господь бог небось поджарился на небесах. Коли засуха не кончится, то заместо винограда мы соберем жареные каштаны. Под портиком, также без пиджака, сидит дядя Лео и смотрит на залитое зноем гумно, где играет мальчик лет трех в трусиках и майке. Мальчик наклоняется над кирпичом. Пыхтя, пытается его поднять. Волосы у него рыжие и лицо тоже рыжее от веснушек. Наконец ему удается поднять кирпич. Однако, когда он встает со своей ношей, у него сваливаются трусики. И он не может идти, потому что запутался в них. Приходится опустить кирпич на траву и подтянуть трусики. Затем малыш вновь нагибается за кирпичом. Дедушка с извозчиком Мадонной разлеглись на заднем сиденье пролетки - лошадь они выпрягли и пролетку поставили в тень у сеновала. Неподалеку от них в плетеной соломенной корзине лежит на спине восьмимесячный младенец. Несмышленыш вперил в небо широко раскрытые глазенки и дрыгает ножками, должно быть, отгоняя кусающих его мошек. В конюшне Бобо с братишкой дразнят осла. Ручкой метлы они легонько стукают его между задних ног. И хохочут. Осел брыкается все яростнее. В распахнутую низенькую дверку, выходящую на гумно позади конюшни, они видят, как шествует мимо наседка с цыплятами. Бобо локтем толкает брата. - Пошли погоняемся за ними! Они выбегают во двор. Каждый хватает по четыре цыпленка. Миранда с женой крестьянина, толстой женщиной в платке, стоят на огороде возле курятника. Крестьянка вручает хозяйке корзину с десятком свежих яиц. Миранда идет через гумно, посреди которого малыш все еще топчется подле кирпича, пытаясь его поднять. Она останавливается около сидящего под портиком Лео и показывает ему лукошко с яйцами. - Лео, хочешь выпить свежее яичко? Лео глядит на корзинку. После некоторого раздумья берет яйцо. - Может, потом и выпью. А пока положу в карман. Миранда с некоторым замешательством возражает: - Нет, в карман лучше не класть. Оно может разбиться. - Ну тогда подержу в руке. Из кухни под портик выходят Амедео с Мизинцем. - Ну я пойду прогуляюсь по усадьбе. Кто со мной? - Он кладет руку на плечо брату. Но Лео не отвечает. Он молча показывает Амедео яйцо. - Что ж, если тебе больше нравится здесь - сиди. - Потом берет яйцо и тоже молча его разглядывает. Наконец изрекает: - Вот и я всякий раз, когда вижу яйцо, готов часами на него глядеть... А, Миранда? И все потому, что, сколько ни ломай голову, ни за что не поймешь, как это природа, так ее разэдак, умудряется достигать такого совершенства в своих творениях! - Да нет, дорогой мой, все потому, что природу создал бог, а не такой болван, как ты! - Ладно, ладно! Ты только и думаешь, как бы шпильку подпустить! Малыш на гумне наконец поднял кирпич и медленно, но решительно направляется к корзине, в которой лежит его братик. Он явно что-то задумал. Крестьянка, несущая в подоле только что снятые с грядок баклажаны и салат, вдруг испускает громкий вопль и опрометью бросается к корзине с младенцем. Оказывается, трехлетний малыш уже собрался обрушить кирпич на голову братца. Испугавшись крика матери, он роняет кирпич на землю. Он совсем обессилел, глаза его полны слез. Мать грубо хватает его за руку, подтаскивает к расстеленному возле сеновала одеялу и толкает так, что он со всего размаха плюхается на одеяло. - Ах ты паршивец! - кричит она. - Ревновать вздумал! Насквозь тебя, негодника, вижу! Малыш широко раскрывает рот, зажмуривается и, наконец, разражается ревом. Тем временем Амедео, его жена и крестьянин спускаются по тропинке, ведущей к границам надела. Отец Бобо то и дело останавливается посмотреть на посевы и шпалеры виноградных лоз. Мизинец говорит ему: - Так ведь крестьяне - мы, одним словом - встаем ни свет ни заря и гнем спину дотемна, а в городе рабочий разве так надрывается? - Это верно. Однако одно дело жить здесь, на природе, и делать все, чего захочет твоя левая нога, и совсем другое, когда у тебя целый день кто-то стоит за спиной и погоняет. - Вы, хозяин, конечно, правы, только все равно у нас не жизнь, а сплошное мученье. Они доходят до заросшего высокой травой небольшого оврага. Мизинец, раздвигая палкой траву, показывает родник. Вода бежит из-под земли непрерывной струйкой. Мизинец наклоняется, находит в траве стакан, наверно не случайно тут оставленный, моет его, наполняет водой и протягивает хозяину. - Попробуйте сами и скажите, прав я или нет. Амедео делает глоток. Держит воду во рту, чтобы прочувствовать ее вкус. - Да, ты прав. Легкая, как воздух. Попробуй-ка и ты, Миранда. - Он подает жене стакан. - Сделаем так. Наполни фьяску [оплетенная соломой бутыль, обычно двухлитровая] водой и дай мне, а я отнесу в лабораторию. Вот увидишь, эта вода помогает пищеварению. Кто знает, может, мы даже сможем ее продавать... В этот момент с вершины холма, где стоит дом, доносится отчаянный вопль. Миранда, крестьянин, Амедео оборачиваются и глядят вверх. И видят бегущего к ним вниз по тропинке братишку Бобо. Мать и отец бросаются ему навстречу. Мальчик останавливается возле них, задыхаясь, весь в поту, и произносит: - Дядя Лео влез на дерево! Все поспешно направляются к дому. На верхушке высоченного вяза у края гумна сидит Лео. Ухватившись за ветки, он раскачивается и вопит во все горло: - Хочу женщину! Хочу женщину! Хочу женщину-у-у! Голос его разносится по выжженному солнцем гумну; внизу, под вязом, растерянно мечутся дедушка, извозчик Мадонна, Бобо и жена крестьянина. Дедушку, правда, все происходящее не слишком тревожит. То и дело он отрывает взгляд от Лео и рассудительно говорит Мадонне: - Требование вполне нормальное! Ему же сорок два года! Черт возьми, да я в его возрасте!.. Мадонна, по-видимому, не разделяет этого мнения, но молчит. Старик вновь смотрит на сына и, внося свою лепту в общие уговоры, взывает к нему: - Слезай, Лео! Послушай, что тебе говорит твой папа! В ответ с верхушки дерева раздается все тот же дикий вопль: - Хочу женщину-у-у-у-у! Дедушка кружит по гумну и бормочет, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным: - Ну где я ему возьму женщину?! Между тем уже подоспели Амедео, Миранда и крестьянин. Первую информацию они получают от извозчика. - Он полез вверх быстро, как кошка. Мы в это время запрягали лошадь. - Святая мадонна, только бы он не надумал броситься вниз! - Миранда, иди в дом и сиди там! Нечего устраивать здесь театр! Бобо подходит и начинает карабкаться на дерево. - Папа, можно я за ним полезу! - кричит он отцу. Отец вне себя от ярости. - Немедленно отойди от дерева, пока я уши тебе не оторвал! Бобо быстро спускается и удирает. Амедео обращается к крестьянину: - Мизинец, сбегай-ка за лестницей. Крестьянин направляется к дому, а Амедео заходит в сарайчик, где сложен инструмент. Запершись там, он дает выход своему неистовому, исступленному гневу: бьет себя по щекам, топчет шляпу, колотится головой о стену, изрыгая поток проклятий. - Так-растак-перетак! Сумасшедшие должны сидеть в сумасшедшем доме!.. Потом поднимает с земли шляпу, отряхивает ее, нахлобучивает на голову и выходит из сарая совершенно успокоившись. Мизинец уже принес лестницу и приставляет ее к толстому стволу вяза. Он лезет вверх, и все не отрывают от него глаз. Достигнув последней перекладины, он обращается к Лео негромко, проникновенно: - Послушайте, синьор Лео, слезайте, не то у вас может закружиться голова. Но Лео продолжает вопить. Теперь к нему взывает Амедео: - Лео! Ну поразвлекся, и хватит. Слезай скорее, мы сейчас будем есть арбуз. Бобо бежит и подбирает посреди гумна камень. Показывает его отцу. - Папа, дядюшка бросается камнями! В этот момент воздух со свистом разрезает другой камень. Амедео продолжает уговаривать брата: - Ну, Лео, перестань. Еще немножко, и ты размозжил бы голову отцу. Ну подумай, что ты делаешь... - Потом оборачивается к извозчику: - Мадонна, подгони сюда лошадь. А ты, Миранда, позови детей... Давай, папа, сядем в пролетку и сделаем вид, что уезжаем! Мадонна подает пролетку. Все влезают и занимают места в том же порядке, что и раньше. Амедео вновь взывает к брату: - Лео, давай спускайся. Уже поздно, пора ехать домой. Видишь, мы уже сели в пролетку! Лео перестает кричать. Смотрит вниз на гумно. И вроде бы собирается слезать, но нога его скользит по тоненькой веточке. Тогда он ставит ногу на прежнее место. И вновь начинает вопить: - Хочу женщину-у-у-у-у-у! Все опять задирают головы вверх. Только дедушка закрывает лицо руками, как будто плачет. - Пожалуйста, без сантиментов! - говорит Амедео. Он встает и выталкивает всех из пролетки. - Слезай, Бобо, живее, Миранда... Послушай, Мадонна, будь другом, гони в сумасшедший дом и вызови санитаров... Все выходят из пролетки и стоят, молча уставившись на верхушку вяза. Пролетка резко срывается с места и уезжает. Солнце уже садится. Крики Лео постепенно превращаются в какой-то протяжный вой, которому издалека заливчато вторят собаки. Синьор Амедео, дедушка, Миранда, Бобо, его брат, а также крестьянин с женой разбрелись по всему гумну. Кто сидит, кто стоит. Все словно окаменели от долгого ожидания. Амедео заткнул большими пальцами уши, чтоб не слышать этого душераздирающего жалобного крика. Бобо подходит к нему и говорит: - Папа, папа! Отец отнимает руки от ушей. - Папа, может, мне съездить за Лисичкой? Отец несколько мгновений неподвижно смотрит перед собой, потом неожиданно хватает Бобо за руку, зажимает его между ног и осыпает градом ударов по голове, по ребрам, по спине. Братишка разражается своим дерзким, оглушительным хохотом. Бобо уходит, скуля как побитый пес. Наступила ночь. И наконец темноту долины прорезают два тонких луча, в которых пляшут пылинки, - это фары приближающейся санитарной машины. Стоящий посреди гумна ацетиленовый фонарь освещает Амедео и всех остальных. Услышав шум подъезжающей машины, они приободрились и сгрудились в ожидании у ворот. Машина останавливается рядом с фонарем. Из нее выходят два санитара и маленькая монахиня, почти карлица: росту в ней метра полтора. Крестьянин указывает на вяз. Монахиня-карлица, не произнося ни слова, ловко карабкается по прислоненной к вязу лестнице и исчезает в густой листве. Мертвая тишина. Все не отрывают глаз от темной верхушки вяза. Сверху временами доносится голос монахини: - Ну, пошли! Слезай, Лео. Немного спустя раздается наконец шорох ветвей, и всем становится ясно, что ей удалось уговорить Лео. Как только его ноги касаются земли, санитары мягко подхватывают его под руки и засовывают в машину, которая сразу же трогается и уезжает. Родные Лео провожают ее взглядом. По выражению их лиц можно понять: они рады, что все кончилось благополучно, - но вид у всех измученный. Уже глубокой ночью экипаж Мадонны проезжает по безлюдной Главной улице. Бобо и его брат спят. Амедео, Миранда и дедушка глядят перед собой открытыми, невидящими глазами. 12 Адвокат, держа руль своего велосипеда, стоит на аллее под конским каштаном. Внимательно и встревоженно смотрит он на виднеющийся вдалеке пляж, где сторожа спешно складывают солнечные зонты; купальщики беспорядочной толпой движутся к набережной. Но вот Адвокат указывает нам на небольшое облачко в небе. В голосе Адвоката неподдельное беспокойство. - Вон то золотистое облачко не предвещает ничего хорошего! Неожиданно налетает порыв ветра, и Адвокат еле успевает подхватить свою шляпу. Он прислоняет велосипед к стволу конского каштана, нахлобучивает шляпу поглубже и держит ее обеими руками. - Это характерный признак морских смерчей, обрушивающихся каждое лето на берега Адриатики, как правило, между одиннадцатью утра и полднем. Ветер развевает полы его легкого пиджака и мешает ему говорить. - Каждому морскому смерчу предшествуют глухие раскаты, от которых содрогается земля и которые происходят... Ветер обрушивается на Адвоката так яростно, что не дает ему закончить. Он несколько секунд молчит, наклонив голову, а потом продолжает все более поспешно, ибо на исчерпывающие объяснения времени и впрямь уже нет. - Морской смерч - это сильнейший ураган, порожденный перегревом земли. Этот смерч может иметь форму воронки, цилиндра или спирали. С-тысяча девятисотого года по сегодняшний день на побережье Адриатического моря обрушилось тридцать два морских смерча. Практически раз в год. Смерчей не было только в двадцать втором и двадцать четвертом годах. С отчаянием смотрит он, как его велосипед уносит ураганом. Руками и ногами он обхватывает ствол дерева, но, несмотря на столь неудобное и чреватое опасностью положение, продолжает: - Не знаю, успею ли я рассказать все, что мне известно о морских смерчах... Вижу, что ветер усиливается... Его с головой окутывает облако песка. Километрах в двух от пляжа в воздухе с сумасшедшей быстротой кружится огромная спираль смерча, всасывая в себя с каждым порывом вихря все новые массы воды из моря. И вот эта растущая на глазах спираль стремительно приближается к берегу и обрушивается на пляж. Смерч вздымает горы пыли, вырывает из земли сложенные зонты, разносит в щепки купальные кабины. Затем достигает набережной, обволакивает Гранд-отель, колотит тысячами песчинок и камешков в плотно закрытые ставни. Несется по улицам, переулкам, аллеям, увлекая за собой газеты, бумагу, простыни, накрывает прижавшиеся к стенам домов автомобили с замершими внутри пассажирами, поглощает брошенный на рельсах посреди улицы трамвай. А затем, разбившись на тысячу вихрей, кружит по всему городку. Все летит, мелькает в воздухе: шляпы, цветы, выдранные из цветочных горшков, целый стог сена, куры, которые, словно снаряды, ударяются о металлическую сетку забора и застревают в ней головами. Несчастные, застигнутые смерчем на улице, в отчаянии обхватывают стволы деревьев. Вопит, вцепившись в чугунную ограду виллы, женщина. Вот юноша преследует свой пиджак, который улетает от него прочь. Какой-то человек удирает от фруктовых ящиков, которые гонит за ним по пятам ветер. Посреди Луговой площади бьет фонтан пыли. Качаются и гудят от ветра колокола собора. Бобо хохочет и, распластав руки, как крылья, отдавшись на волю ветра, несется по Главной улице. Он укрылся было в каком-то подъезде, но тотчас вылетает обратно, позволив ветру доставить себя туда, где стоит Угощайтесь. Прислонившись к витрине фотографии "Четыре времени года", она борется с юбкой, которую ветер задирает ей на голову. Бобо хватается за Угощайтесь, как за якорь, и, тесно прижавшись к ней, замирает вне себя от счастья. Заклинатель Змей с одной намыленной щекой и салфеткой на шее вместе с другими клиентами выглядывает из окон парикмахерской на Главную улицу, где кружатся клубы пыли. Но вдруг взгляд его привлекает лодка. Скребя днищем по булыжной мостовой, она продвигается вперед, словно ее несет мощное течение реки. Неужели это явь? Нет, не может быть! И он живо воображает, как рассказывает всем об этом случае: - Даю честное слово! Лодка! Посреди площади! А в ней господин из Анконы. Выхожу я из парикмахерской и... Заклинатель открывает стеклянную дверь и выходит на порог как раз в тот момент, когда лодка, ударившись носом о стену дома напротив, вновь оказывается посреди мостовой. В лодке сорокалетний господин из Анконы (как и сообщил нам Заклинатель). Вцепившись в борт, он испуганно вскрикивает. И вдруг на мгновение встречается взглядом с Заклинателем. Господин протягивает руку в надежде, что его схватят и вытащат. Заклинатель пытается ее поймать, но безуспешно. Тогда он бросается по ветру за лодкой. С шеи у него слетает салфетка. Он поднимает ее. Но вот господин в лодке с удивлением видит, как Заклинатель пролетает у него над головой, едва не задевая окна домов. А затем исчезает внутри палаццо графов Какарабос. Заклинатель пролетает сквозь анфиладу комнат, над столами и диванами, огибает большую люстру, проносится по коридору почти вплотную к портретам предков, словно близорукий генерал, принимающий парад ветеранов, затем попадает в кухню и пулей вылетает в открытое окно. Во дворе его подхватывает вихрь. Городок внизу стремительно уменьшается; теперь Заклинатель ясно видит все, что ветер поднял в воздух вместе с ним. Вот впереди соломенная шляпа, а за нею уже видны горы. Заклинатель облетает вокруг горы Педрос, но внезапно теряет высоту и стремительно пикирует вниз. По счастью, он падает в огромный стог сена и, зарывшись, исчезает в нем... Но вернемся к действительности. Морской смерч уже пронесся, и на земле, и в небе теперь царит ничем не нарушаемая тишина. Ветер неожиданно утих. Песок, медленно оседая, застилает все вокруг. Люди открывают окна, выходят из домов посмотреть на причиненный ущерб. На набережной - груды песка и разбитые купальные кабины, на которые с отчаянием глядят пляжные сторожа. Прямо перед стройплощадкой отец Бобо среди множества шляп, которые ветер принес на берег, ищет свою. Он примеряет одну, потом другую, третью. В церкви дон Балоза и пономарь выметают на улицу горы песка. Посреди Муниципальной площади стоит тумбочка, целая и невредимая. Из какой же спальни она сюда залетела?.. А на Луговой площади люди глазеют на Мудреца, который с корзиной в руке собирает посреди мостовой рыб. 13 Раннее утро. Лето давно уже кончилось. Холодно. В доме у Бобо кто-то зажигает на кухне свет. Это дедушка. Старик стоит и смотрит на стол и громоздящиеся вокруг него стулья. Он не спеша, аккуратно расставляет их, словно хочет убить время. Потом распахивает большое окно в сад и вдруг с изумлением замечает, что снаружи все закрыто плотной стеной тумана. Исчезли деревья, исчезли соседние дома. Дедушка возвращается к двери. Гасит электричество, чтобы посмотреть, пропустит ли завеса тумана утренний свет. Вновь зажигает электричество. Уходит из кухни. Зажигает люстру и в гостиной. Открывает окна, но видит перед собой только густую серую мглу. Проходит по коридору. Распахивает входную дверь. Некоторое время стоит на крыльце, и взгляд его тонет в плотном тумане. Смотрит вниз на ступеньки. Видна лишь самая верхняя. Он ставит на нее ногу. Теперь видна следующая. Он тихо и осторожно спускается, пока не оказывается в саду. Теперь его охватывает нерешительность, словно он не уверен, куда ему надо. Наконец идет направо. Делает несколько робких шагов: в восемьдесят лет жизнь человека может зависеть от всякой случайности. Нагибается и шарит по земле, словно слепой. Нащупывает белый от инея кочан капусты. - Только в двадцать втором году был такой туман, - комментирует он вполголоса. Выпрямившись, решительно движется вперед; чтобы не наткнуться на что-нибудь, он вытянул перед собой руки. Неожиданно для себя оказывается у калитки. Минует ее - и вот он на улице. Но улицы перед ним нет, вообще нет ничего. И все же дедушка выходит. Идет вдоль ограды, цепляясь за прутья решетки. И подбадривая себя, шепчет: - Сначала буду держаться за эту, а там дальше - другая... потом должен быть фонарный столб... Забор кончился, но дедушка продвигается вперед, по-прежнему вытянув руку, надеясь, очевидно, наткнуться на соседнюю ограду. Но ее нет. Исчезла. Сбитый с толку, дедушка резко останавливается. - Да куда же она делась? Проходит несколько шагов вперед. Опять останавливается. Он потерял всякие ориентиры. В полной растерянности зовет служанку, надеясь, что она спасет его из этой поглотившей все вокруг пустоты: - Джина! Джина! Ждет ответа, хоть какого-нибудь отклика. Но тщетно. Однако ухо его улавливает глухой стук: где-то заперли ставни. Но где? В какой стороне? Сзади, за спиной, или очень далеко? Он двигается черепашьим шагом и, охваченный смятением, рассуждает сам с собой: - Я уже нигде. Ни тут ни там... - Останавливается и озирается, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь ориентир. - Куда же я попал? Если смерть похожа на это, тогда она и впрямь не очень приятная штука... Прости-прощай все на свете! Ни тебе людей, ни деревьев, ни птиц в воздухе... Какое свинство! Оборачивается, вдруг услыхав позади какой-то звук, точно металлическое позвякивание. - Кто там? В ответ раздается резкий звонок велосипеда, причем звонит он все настойчивее, все ближе. Старик выставляет вперед руки, боясь, что кто-то вот-вот на него наедет. - Осторожней! Осторожней! И вот он различает перед собой длинную неясную тень, которая словно висит в воздухе. Ноги, будто при замедленной съемке, вертят педали невидимого велосипеда. Дедушка восклицает сердито и слегка удивленно: - Чудо морское! И куда тебя, дьявола, несет на велосипеде?! А когда вокруг опять наступает пугающая тишина, принимается вновь отчаянно звать: - Джина! Джина! Джина-а-а-а-а! Цокот копыт и скрип колес заставляют его быстро обернуться, и он со страхом вглядывается в ту сторону, где туман клубится особенно густо и откуда, по-видимому, и доносятся эти звуки. В самом деле, за пеленой смутно вырисовывается какая-то темная масса. Потом из тумана выплывает по воздуху лошадиная голова, а за ней и туловище лошади, которое настолько слилось с экипажем, что кажется каким-то огромным доисторическим чудовищем. Старик застывает на месте и со страхом глядит на медленно приближающуюся темную глыбу. - Э! Это ты, Мадонна? Дино! Пролетка останавливается, и тут же сверху слышится голос извозчика: - Что случилось? - Где я? Мадонна, подавив смешок, отвечает: - То есть как - где? Разве вы не видите, что стоите перед своим собственным домом! Тень кучера становится все меньше и меньше, пока не сливается в одно темное пятно с лошадью и пролеткой. Извозчик уезжает. Дедушка пытается хоть что-то разглядеть сквозь сплошную завесу тумана. - Так, может, я ослеп?! Он опять начинает потихоньку двигаться, но, сразу же наткнувшись на препятствие, досадливо крякает. Оказывается, он столкнулся с братом Бобо, который направляется в школу. Мальчик смеется. - А ты куда собрался в такую рань? - Как куда? В школу! И уверенным шагом уходит. Дедушка смотрит вслед, пока мальчик не исчезает в тумане. Старик делает еще несколько шагов и наконец оказывается у калитки своего дома, но все еще никак не может прийти в себя от пережитого. - Вот ведь... Ну надо же!.. Братишка Бобо шагает вдоль длинной аллеи конских каштанов. Ни впереди, ни позади ни души. Может, конечно, и есть другие прохожие, но их не видно. Деревья кажутся какими-то темными, висящими в воздухе пятнами. Внезапно отрывистый короткий звук, словно удар костяшками пальцев по чему-то твердому, заставляет мальчика обернуться. Звук повторяется, теперь ближе. Но все равно ничего не видно. Мальчик прибавляет шагу. Теперь резкие удары об землю раздаются впереди него. Он вновь в испуге останавливается. Но вот рядом с ним что-то падает на землю точно с таким же звуком. Это каштан. Мальчик облегченно вздыхает. И, снова обретя уверенность, продолжает свой путь. По широкой аллее проезжает грузовик с зажженными фарами. Он производит какое-то совсем уж нереальное впечатление. Братишка Бобо выходит из аллеи и углубляется в пространство, начисто лишенное каких-либо ориентиров. Вокруг него тусклая серая мгла, наполненная звуками: звонок велосипеда, звон бубенчиков лошади, стук открываемых ставен. Слабо светящийся круглый циферблат вокзальных часов словно повис в пустоте. И вдруг впереди, в этой бездонной серой пропасти, вырастает огромный силуэт быка. Гигантскую тень сотрясает дрожь, должно быть, от горячего дыхания, вырывающегося из ноздрей. Бык стоит неподвижно. Длинная веревка, которой привязывал его пастух, тянется, петляя по земле, как змея. Животное лишь еле заметно, совсем тихонько шевелит головой. А вверху, как раз между рогов, светятся вокзальные часы. У мальчика от страха и неожиданности перехватило дыхание, и он не в силах даже закричать. Он пятится задом, как рак. По счастью, огромное животное, испустив тяжелый вздох, мягко и бесшумно поворачивается и мелкой рысцой удаляется в туман. В переулке, скрытом густой пеленой, слышны голоса. Переговариваются двое: один, скорее всего, из окна, другой - снаружи. Разглядеть, кто это, невозможно. Один из голосов, кажется, принадлежит Мудрецу. - Ты что, уже хлебнул с утра? - А как же, пол-литра тумана! Посреди необъятной серой пустыни без единой приметы и ориентира возникает высокая тень. По очертаниям это, похоже, фигура Адвоката. Да, рядом вырисовывается велосипедный руль. - Наш городок расположен в зоне низкого атмосферного давления, подверженной образованию иногда очень плотных скоплений тумана - таких, как сегодня. Не знаю, видите ли вы меня, но я нахожусь посреди Луговой площади... Его прерывает залп вульгарных звуков. Они несутся со всех сторон. Сегодня у него не один, а много преследователей. Адвокат даже не поворачивает головы. - Как вы сами только что убедились, туман сразу увеличивает число моих недругов, что свидетельствует лишь об их трусости. Гремит новый залп. - Извините, придется мне ответить им на том же языке. И Адвокат, надув щеки, с оглушительным треском выпускает воздух. Повторив это несколько раз, все громче и громче, он исчезает в тумане, продолжая палить налево и направо. У окна парикмахерской стоит Угощайтесь и смотрит на улицу. На ней голубой халатик. Горящим взглядом впилась она в афишу нового фильма, вывешенную на стене дома напротив. Сверху на нее смотрит тускло освещенное четырьмя маленькими лампочками огромное лицо Гэри Купера. Порой актер будто улыбается, порой - нет. Угощайтесь не отрывает от него глаз. За столиком в Коммерческом кафе Дешевка беседует с маленьким толстым китайцем - из тех, что раза два в год откуда ни возьмись появляются в Городке, обвешанные галстуками, которые они продают по "лиле" за штуку. - А у вас в Китае есть туман? - Есть. У нас все есть - туман, снег, дождь... - А у вас туман желтый или серый, как здесь? - Селый. Точно такой... И указывает за окно. Официанты и немногочисленные посетители, сидящие за столиками, с улыбкой прислушиваются к неизменно серьезной и любезной речи китайца. Дешевка не отстает от него: - Как знать, правду ли ты говоришь. Ведь еще неизвестно, что за хреновина творится у вас там в Китае! А ты, наверно, просто рассказывать не хочешь! Китаец вежливо отвечает: - Нет-нет, я лассказывать. Ты сплашивать, я говолить. Дешевка прикрывает рукой лицо, пытаясь подавить разбирающий его смех. Незаметно переглядывается с остальными, которые слушают, откровенно потешаясь. Затем, опять напустив на себя серьезность, продолжает! - К примеру, китайские дети рождаются через девять месяцев или раньше? - Челез девять. - Стоп, стоп! Прежде чем отвечать, хорошенько подумай. В одной книге написано, что вы все маленького роста потому, что рождаетесь раньше. Китаец машет руками и отрицательно качает головой. - Неплавильно! Книга неплавильная. - Нет, правильная. В ней перечислены все различия, которые существуют между нами, итальянцами, и китайцами. У вас волосы гладкие, а у нас вьющиеся, ведь правда? - Плавда. - У вас глаза раскосые, а у нас нет. У вас кожа желтая, как дерьмо, а у нас белая... Китаец согласно кивает. - У вас нет пупа, а у нас есть. Китаец немедленно возражает: - Пуп есть. Мы тоже иметь пуп. - А я не верю! - И, протягивая руку к штанам китайца, добавляет: - Ты лгун... Ты просто насмехаешься надо мной... Сейчас я посмотрю... Китаец пытается оттолкнуть эти руки. - Вот видишь, не хочешь показать?! Это потому, что у тебя ничего нет! Китаец взмок от пота и очень смущен. Он позволяет Дешевке расстегнуть на себе сперва пиджак, потом рубашку и затем брюки. Посетители и официанты корчатся от смеха, который они, однако, всеми силами пытаются скрыть от продавца галстуков. Теперь китаец уже раздет и стоит во весь рост. С торжествующим видом он указывает пальцем на свой пуп. Дешевка поворачивается к нему спиной и, прикрыв рот платком, трясется от беззвучного смеха. Гранд-отель похож на гигантскую тень спящего слона. Мавританские купола тонут в густом тумане. Просторная пустынная терраса кажется необъятной, уходящей в облака. И на этой повисшей в воздухе танцплощадке танцуют сами с собой Бобо, Жердь, Бочка и Ганди. Четверо подростков, охваченные сладким томлением и позабыв обо всем на свете, насвистывают самые мелодичные мотивы из американских фильмов и перебирают в такт ногами, тесно прижав к себе воображаемых партнерш. Бобо танцует танго, щека к щеке со своей Нардини, которая ему грезится наяву. Жердь откалывает румбу, делая то мелкие шажки вбок, то неожиданно быстрые повороты. Бочка плывет в медленном танце, обхватив толстый зад невидимой танцовщицы. Ганди, напевая себе под нос, то и дело прерывается и начинает что-то нашептывать покоящейся у него в объятиях даме. Его шипения не разобрать, но по звуку слова будто немецкие. Вдруг Жердь перестает танцевать, останавливается и, оттопырив указательным пальцем карман пальто, выпускает в Бобо три пули. По неукоснительно выполняющемуся уговору, Бобо должен сделать вид, что смертельно ранен, и он как подкошенный падает на мокрый пол террасы. Однако в последний момент успевает выстрелить в Бочку, который тоже валится наземь. Жердь спасается бегством, нырнув в туман, окутывающий террасу. Вслед за ним разбегаются и все остальные. На пляже, за перилами балюстрады, туман навис так низко, что почти не видно песка. И уже совсем не различить, где кончается песок и начинается вода. Моря словно нет, оно исчезло. Издали с рейда доносится глухой, прерывистый вой сирены. Это сигналит пароход, который вот уже часа два безуспешно пытается войти в канал порта. 14 Бобо лежит в постели. Лоб у него в поту, зубы стучат - его трясет от сильного жара. Он мечется, капризничает, бормочет себе под нос что-то непонятное. К постели подходит мать. Она ставит на тумбочку возле кровати чашку с горячим молоком. - Если я умру, похороните меня с оркестром, - без конца твердит Бобо. Миранда протягивает руку и вынимает из-под мышки у сына градусник. Надев очки, смотрит на шкалу. - Немножко повышена! Бобо с подозрением глядит на мать и берет у нее градусник. - Дай посмотреть. - Потом вопит: - Тридцать восемь и одна, почти тридцать девять! Мать все так же спокойно подает ему чашку с молоком. - Выпей горячего молочка - и все пройдет, вот увидишь. - У меня так сильно бьется сердце! - Это от слабости. Бобо делает глоток молока. Миранда садится подле постели и принимается штопать носок, который натянула на деревянный гриб. Бобо уставился в потолок. Потом переводит взгляд на стену и пытается отогнать муху. Плаксиво говорит: - Муха! - Где? - Раньше сидела вон там. У нас, наверно, единственный дом во всем городе, где мухи есть даже зимой! Миранда озирается вокруг, ища глазами муху. Но потом вновь принимается за работу. Бобо поворачивается на бок, высоко натягивает одеяло, потому что его бьет озноб. Из-под одеяла видны только одна щека и лихорадочно блестящие глаза, пристально устремленные на мать. - А у вас с папой как получилось? - Что получилось? - Ну, как вы познакомились... полюбили друг друга. Мать поднимает на него глаза и смущенно улыбается. - Что за разговоры! Разве я помню? Твой отец не из тех, кто теряет время на ухаживание. Он был простым рабочим в Салюдечо, а у моих родителей водились денежки, потому они его не очень-то жаловали. Короче говоря, мы удрали из дому, никому не сказав ни слова. - А когда вы с ним в первый раз поцеловались? Мать напускает на себя строгость. - Чего тебе только в голову не взбредет! Я и не знаю, целовались ли мы с ним. Когда мы впервые встретились, он снял шляпу - и все тут. Он говорит, это самое большее, что он мог сделать для девушки и до этого никогда так не делал. В наше время было не то, как теперь, когда черт знает что вытворяют. Бобо, весь в поту и ознобе, пытается приподняться и сесть. Глаза его лихорадочно блестят. - Вот я, например, ничего такого не вытворяю. Мать перестает штопать и пытается уложить его обратно. - Ну ты же еще ходишь в коротких штанишках. Тебе рано думать о таких вещах. Бобо стучит зубами, волосы у него мокрые. Он уже почти бредит. - Тогда немедленно сшей мне длинные брюки. У него-то они есть! - У кого - у него?.. - рассеянно спрашивает Миранда; ее мысли заняты совсем другим. Она поворачивается к двери и зовет служанку: - Джина! Джина! - Хочу длинные брюки или хотя бы зуавские! - Если будешь хорошо себя вести, я куплю тебе. В дверях появляется Джина, и Миранда поспешно говорит ей: - Пойди посмотри, не идет ли доктор. Бобо, уже не в силах сдерживаться, продолжает свою исповедь: - Она говорит: "Не посылай мне больше записок!" А я ее спрашиваю: "Почему?" Она мне отвечает: "Это уж мое дело". Мать вновь поворачивается к нему: - Теперь успокойся, ляг, и дай я тебя оботру. - Записки я буду писать кому хочу и когда хочу. Миранда берет тальк и присыпает белым порошком грудь и шею сына, который не умолкает ни на секунду. - В Африку! Вот стану врачом и уеду в Африку! Тогда она узнает... Наконец опускает голову на подушку и, не пытаясь больше унять дрожь, еле слышно бормочет: - Ну и жара, наверно, сейчас в Африке! 15 Над Главной улицей висят длинные полотнища с надписью: "ТЫСЯЧА МИЛЬ" [традиционные в Италии автомобильные гонки]. На улице ни души. Но на балконы кое-кто уже вынес стулья. В окнах мелькают лица. И вот одновременно вдоль всей улицы зажигаются фонари. Вдалеке раздается шум мотора. Он доносится со стороны арки Юпитера. Оглушительный, тревожный грохот нарастает с каждой секундой. Балконы и окна мгновенно заполняются зрителями; все в полной уверенности, что уже приближается первый гонщик. Но увы! Это всего лишь Черная Фигура, как всегда, гонит на сумасшедшей скорости по улицам, сопровождаемый свистом и бранью. Но теперь никто не отходит от окон. Люди переговариваются, окликают друг друга. Крики, возгласы, взрывы смеха. Многие уткнулись в газеты. За аркой, там, где начинаются поля, по обе стороны дороги толпятся люди, другие забаррикадировались за грудами прессованной соломы. Одиноко маячит на дороге фигура невысокого солдатика с трубой в руке. Он должен подать сигнал, когда вдали появятся фары гоночных машин. На каменном балкончике в форме кубка, прилепленном к старому палаццо Главной улицы, устроились Бобо, Ганди, Жердь и Бочка. У них тоже газеты и карандаши, чтобы отмечать прохождение участников пробега. Бобо держит огромные карманные часы деда. Жердь и Бочка горячо обсуждают участников гонки. - Я болею за Пинтакуду. - Да твой Пинтакуда в подметки не годится Нуволари! Бобо не участвует в этой дискуссии. Краешком глаза он следит за окном дома напротив, у которого стоит Нардини и разговаривает с юношей лет восемнадцати. Он курит и дает затянуться Нардини, которая кашляет от дыма, но весело хохочет. Наконец до Главной улицы долетают звуки трубы: это сигналит солдатик, стоящий на посту за аркой Юпитера. Уже стемнело. Все люди, сопя и отталкивая друг друга, высовываются из окон и вглядываются в ночную темень. Сначала со стороны полей появляются какие-то мерцающие отблески, потом фары резко освещают арку и отбрасывают ее тень далеко вперед. Тень, удлиняясь, скользит по Главной улице к площади и надвигается на зрителей, облепивших окна и балконы. Темное пятно накрывает и ребят на трибуне-кубке. Но вот тень так же внезапно укорачивается и возвращается к подножию арки Юпитера; уже отчетливо видны фары первой машины, которая в мгновение ока проносится по Главной улице и с воем исчезает за Муниципальной площадью. Зрители на несколько секунд замирают, внимая грохоту мотора, который постепенно затихает в полях за мостом Акаба. И тогда собравшиеся снова начинают перекликаться, раздаются восхищенные возгласы. У окон, на балконах, на "кубке" - повсюду царит возбуждение. - Кто это? - Номер семьдесят семь! Ганди, сверившись с газетой, кричит: - Кампари! Имя гонщика повторяют во всех окнах. Бобо глядит на часы, потом громко зовет: - Нардини! Нардини! Девочка поворачивается к нему и досадливо хмурится. - Хочешь, скажу точное время, когда он прошел? - Мы знаем, - отвечает она равнодушным голосом. Бобо с огорченным видом говорит Бочке: - Запиши: одиннадцать часов двенадцать минут. Вдали снова звучит труба. И опять тень арки стремительно растет, затем так же стремительно укорачивается. Еще один "болид" с грохотом проносится по Главной улице и исчезает в полях. Раздаются оживленные комментарии зрителей: - Девяносто первый! - Кто это? - Какой-то немец. - На "мерседесе". Бобо, облокотившись на борт кубка, не отрывает глаз от окна, в котором стоят Нардини с юношей. Они уткнулись в раскрытую газету. Чем они там занимаются? Может, целуются? Вот что мучает Бобо. Шум приближающейся гоночной машины его уже не волнует, А Нардини с юношей даже не думают опустить газету, чтобы взглянуть вниз. Красная гоночная машина въезжает на Главную улицу и так резко тормозит, что ее заносит в сторону. Останавливается. Потом дает задний ход и вновь тормозит, оказавшись как раз под окнами Нардини. Гонщик в черном кожаном шлеме снимает большие очки, и мы видим его перепачканное маслом, пыльное лицо. Только теперь мы понимаем, что это не кто иной, как Бобо. Сидя за рулем своей машины, он кричит: - Нардини! Нардини! Девочка опускает газету и с интересом смотрит вниз на гонщика. Во взгляде Бобо нескрываемое презрение; он сплевывает, запускает мотор и стремительно уносится вдаль на своей красной машине. Однако все это лишь игра воображения. Бобо по-прежнему тут, на кубке, пожирает глазами скрытую газетой парочку в окне. Вновь звучит сигнал трубы. Новый гонщик пролетает, как снаряд, в коридоре домов, кишащих зрителями. Но на этот раз устрашающий рев мотора сопровождается пронзительным визгом собаки, попавшей под колеса этого метеорита, который с включенной сиреной продолжает свой дикий бег уже за мостом Акаба. Светает. По обеим сторонам Главной улицы толпятся желающие поглядеть на длинную кровавую полосу, оставшуюся на мостовой после происшествия, а потом обсудить со всеми. Вдруг издали кто-то громко объявляет: - Ухо! И размахивает зажатым в руке собачьим ухом. Очевидно, это все, что осталось от несчастного пса. 16 На экране - джунгли. По тропинке медленно бредет старый слон. Следом за ним крадется белый охотник. Партер полон до отказа. Среди зрителей и Бобо; открыв рот, он следит за слоном, еле передвигающим ноги. Это кадры из фильма "Покоритель вершин". На балконе тоже яблоку негде упасть. Угощайтесь по своему обыкновению курит. Слон доходит до поляны, усеянной скелетами его сородичей. Бессильно валится на землю: видно, пришел его смертный час. Раздаются удивленные возгласы. Кто-то комментирует: - Это кладбище слонов. Из-за тяжелой бархатной шторы запасного выхода вдруг вылезает Мудрец. Обращаясь к зрителям, сидящим в первых рядах, где места подешевле, он кричит: - Снег выпал! Многие оборачиваются и смотрят на Мудреца, а тот добавляет: - Выпал и не тает! Вся земля белая! В зале суматоха. Зрители вскакивают и спешат к выходу. Но есть и такие, что хотят досмотреть фильм. - Садитесь! Садитесь! - кричат они. И все же любопытство одерживает наконец верх. У выхода образовалась давка. Зрители врываются в узкий коридор, идущий от входных дверей "Молнии". Толкаясь, спускаются по лестнице с балкона. Проходят мимо Рональда Колмена, владельца кинотеатра. Во взгляде у него ярость, но он сдерживается и молча стоит у кассы. Все скапливаются у дверей и застывают на пороге, глядя на падающий с высоты снег. В воздухе легкий белый хоровод. Бобо и другие ребята выбегают на улицу и руками ловят падающие хлопья. А Бобо даже высовывает язык. Муниципальная площадь уже покрыта белыми сугробами. Извозчик Мадонна пытается натянуть на голову лошади клеенчатый капюшон. Посетители Коммерческого кафе приникли к стеклам и смотрят на улицу. Снег ложится на крыши, заносит стоящие на путях поезда, укутывает бронзовые чресла Победы на памятнике, падает на недостроенный дом, что возводит отец Бобо, на Гранд-отель - его мавританские купола уже побелели, - на мачты скопившихся в порту суденышек. Непрерывно и бессмысленно падает на гладь моря. Снегопад не прекращается и ночью. Снежные водовороты крутятся вокруг фонарей на Главной улице, над вокзальными часами. Перед освещенным окном спальни, у которого стоят в пижамах Бобо и его брат. Весь следующий день тоже идет снег. Из-за угла дома выглядывает какой-то человек. Видна только половина лица; на голове шерстяная вязаная шапочка. Он внимательно смотрит на покрытую снегом площадку напротив него. Потом резко срывается с места и, по колено в снегу, бежит к бьющемуся в ловушке воробышку. На конце врытого в землю столбика укреплен прямоугольный деревянный брусок. К нему привязана длинная веревка, другой конец которой уходит за сарай, где сидят в засаде двое мальчишек. Под бруском на снегу насыпана горстка кукурузных зерен и хлебных крошек. К этой приманке, подпрыгивая, приближаются несколько воробьев. Вот они уже под бруском. Клюют. Мальчишки за стогом дергают за веревку, и брусок обрушивается на воробьев. Прошел день, вновь наступила ночь, а снег все падает и падает. На Луговой площади, Главной улице, Муниципальной площади вовсю идет расчистка. Занимаются ею безработные; у них изможденные лица, на головах старые шляпы, клеенчатые капюшоны для лошадей, джутовые мешки. Они сгребают снег, расчищая дорожки для пешеходов. Уборка снега продолжается и на следующий день. Наконец выглянуло солнце. Снегопад прекратился. Городок покрыт двухметровым слоем снега. Тропинки, траншеи, проходы образуют нечто вроде огромного лабиринта, по которому вынуждены передвигаться жители. Некоторые надели резиновые сапоги. Не видно ни автомобилей, ни велосипедов, ни лошадей. Единственный, кто пользуется транспортом, - Черная Фигура: как угорелый носится он по этому лабиринту на своем мотоцикле, заставляя людей вжиматься в снежные стены. Несколько человек, взобравшись с лопатами на крышу палаццо графини Какарабос, сбрасывают снег во внутренний двор. Голова Адвоката одиноко плывет по лабиринту, возвышаясь над стенами-сугробами. Она увенчана темной меховой шапкой. Вот голова останавливается. Поворачивается в нашу сторону. Адвокат обращается к нам, и слова, вылетая изо рта в клубах пара, как у лошади на морозе, скользят по расстилающемуся на уровне его лица снежному ковру: - Этот год запомнится, как год большого снега. Если не говорить о ледниковом периоде... - Адвокат на мгновение замолкает и с опаской озирается, видно боясь, что его опять перебьет невоспитанный оппонент. Затем продолжает: - ...такой обильный снегопад в нашем Городке наблюдается впервые. Метр девяносто пять сантиметров! Вот и мне тоже впервые пришлось оставить дома велосипед. Что же касается... Снежок попадает прямо в лицо Адвокату, сбивая с него шапку. Адвокат на миг пригибается, а затем, вновь вынырнув из-за сугроба, продолжает с серьезным видом: - Это не он, это, должно быть, какой-нибудь мальчишка... Так вот, я говорил, что исключительно сильные снегопады были отмечены в тысяча пятьсот сорок первом, тысяча шестьсот девяносто четвертом, тысяча семьсот двадцать восьмом и в тысяча восемьсот девяносто девятом году, когда - случай поистине исключительный - снег выпал тринадцатого июля... Он быстро нагибает голову, уклоняясь от снежка, который пролетает, не поразив цели. Вновь появляется над снежным бруствером и говорит: - К сожалению, я лишен возможности продолжать, ибо, встав здесь, мешаю свободному передвижению своих сограждан. Только теперь мы видим, что за спиной у него действительно скопилась длинная очередь, ожидающая, когда он сдвинется с места. Адвокат продолжает свой путь, и все гуськом следуют за ним. Бобо идет по тропинке меж сугробов. Он то продвигается вперед короткими перебежками, то катится по ледяной дорожке. Вот он проскользил довольно долго, и на его лице появляется радостная улыбка. Но внезапно внимание Бобо резко переключается. Он видит вдалеке Нардини, которая перешла ему дорогу и движется по одной из пересекающих площадь тропинок. Мальчик добегает до нее как раз в тот момент, когда Нардини сворачивает в траншею, что слева. Бобо достигает того места, где только что находилась девочка, и видит перед собой три расходящиеся в разные стороны тропинки. Он выбирает среднюю. Обгоняет какую-то старуху и вновь оказывается на перекрестке. Беспомощно переводит взгляд с одной дорожки на другую. Впереди кто-то идет. Но это не Нардини - она словно растаяла в воздухе. Бобо бегом возвращается назад. Мечется взад-вперед. Он заблудился в лабиринте и никак не может из него выбраться. Вот мы вновь его видим: он мчится по узкому коридору между сугробами, который ведет к входу в собор. Добегает до конца. Останавливается, с трудом переводя дыхание. Смотрит на старуху, которую родственники, поддерживая с двух сторон, ведут в церковь. Потом переводит взгляд на свисающую с крыши длинную гирлянду сосулек. Они похожи на церковный орган. Напряжение, в котором Бобо до сих пор находился, постепенно ослабевает. Он входит в церковь - просто из любопытства. На скамьях перед алтарем всего несколько человек. Из темного угла, где стоит чаша со святой водой, появляется дон Балоза, который заботливо спрашивает Бобо: - Как мама? - Теперь получше. Она еще в больнице, но доктор говорит, что она вне опасности. Дон Балоза берет мальчика за руку. - Я очень рад. И не забудь передать ей от меня привет, когда пойдешь ее навестить. Во второй половине того же дня Бобо с отцом отправляются в больницу. Они идут по длинному коридору, в глубине которого широкая дверь светлого дерева с матовыми стеклами. Они открывают ее и идут уже по другому коридору, читая номера палат. Останавливаются перед номером 42. Синьор Амедео тихонько нажимает ручку двери. Осторожно заглядывает. Входит, следом за ним Бобо. Палата большая, очень высокий потолок. У стен три железные койки. Все три заняты. Миранда сидит на кровати возле окна. Сиделка расчесывает ей волосы. Больная рассматривает свои руки и от нечего делать то снимает, то надевает обручальное кольцо, которое стало ей великовато. Увидев мужа и Бобо, спрашивает, слегка повышая голос: - Вы уже обедали? - И, не дожидаясь ответа, обращается к Бобо: - А ты, наверно, как всегда, сердишь отца? Бобо подходит к кровати и, чтобы сделать матери приятное, дав понять, как ему не хватает материнской защиты, говорит жалобно: - Папа без конца дает мне подзатыльники! Отец тем временем подходит к окну. Кладет шляпу на подоконник и выглядывает наружу. - Я и не знал, что здесь такой красивый сад. А под снегом кажется, что он весь в цвету! Потом поворачивается к жене и смотрит на нее долго и ласково. - Ты хорошо выглядишь, Миранда. Бобо радостно подпрыгивает, тыча пальцем в окно: - Опять снег пошел! И в самом деле, за окном кружатся хлопья снега. Бобо уткнулся носом в стекло. Амедео обращается к жене: - Нет худа без добра, Миранда: в такую погоду в самый раз лежать в постели. Снегопад все усиливается. Снег валит большими хлопьями, вертикальной стеной заслоняя фасады домов. Внизу, в лабиринте тропинок, бушует снежная битва. В ней участвуют и взрослые и дети. Снежки шлепаются в стены, в витрины, один попадает в голову какому-то парню, другой - в спину пожилого человека, нагнувшегося, чтобы слепить себе снаряд, третий - пониже спины Угощайтесь, которая оборачивается и смеется, глядя на целящегося в нее из-за сугроба Дешевку. Она тоже решает принять участие в веселом сражении. Но тут же сдается и обращается в бегство, а в спину и главным, образом ниже ее летит град снежков. Многие уже покинули лабиринт дорожек и бегают, проваливаясь в глубокий снег. Кто-то прокалился по самую грудь. Снежки летят и сверху, из окон: их лепят из снега, собранного с карнизов. Вдруг с неба доносится какой-то странный крик. Все задирают головы кверху, но белые хлопья не позволяют ничего рассмотреть. Крик повторяется. Впечатление такое, что он доносится с колокольни, тонущей в снежной круговерти. Мудрец, стоя на одной из тропинок, указывает в небо. - Это, должно быть, как раз над нами. Все смотрят в указанном направлении. И вдруг высоко над ними появляется какая-то неясная серая тень. Два больших крыла с силой рассекают воздух. Они все ниже и ниже, вот их уже можно отчетливо разглядеть. Вскоре они замирают, и птица медленно планирует к центру площади. Вновь раздается приглушенный, хриплый крик. И перед зачарованным взором всех присутствующих на снежный покров опускается огромная птица. Это павлин графини Какарабос. И среди вихря белых хлопьев он распускает веером свой чудесный хвост, весь в голубых и золотых кружочках, подобный усеянному звездами небосклону. 17 Звенит колокольчик входной двери, и эхо его разносится в тишине квартиры. Бобо просыпается, зажигает на тумбочке лампу, которая тускло освещает комнату. Рядом на узкой кроватке спит его брат. Бобо слышит на ступеньках крыльца чьи-то торопливые шаги. Потом приглушенный шепот у входной двери. Шум отъезжающей машины. Бобо еще несколько секунд прислушивается, но в доме вновь воцарилась полная тишина. Тогда он гасит свет и засыпает. Но на рассвете его вновь будят какие-то шорохи и голоса. Слабый свет, просачиваясь сквозь ставни, освещает спальню. Бобо прислушивается к доносящимся из коридора голосам. Наверно, к ним кто-то приехал. И с ребенком, судя по плачу. Бобо встает с постели, распахивает дверь, еще не совсем проснувшись, бредет по коридору на кухню, где видит плачущую в уголке за плитой Джину. Он еще не отдает себе отчета в том, что произошло. В гостиной сидят какие-то люди, которых он никогда прежде не видел. С дивана поднимается высокая толстая женщина, по виду из деревни, обнимает его, и он чувствует у себя на щеке слезы. Тут же ревет какой-то ребенок - наверно, тот самый, чей плач он слышал из своей комнаты. Мальчик плачет и непрерывно повторяет: - Тетя умерла! Какой-то пожилой человек кладет на голову Бобо большую тяжелую ладонь. В этой тяжести есть что-то успокаивающее. И тут Бобо пускается бежать, спасаясь от людей, которые хотят его утешить. Он уже догадывается о страшной истине. Вбежав в спальню родителей, он запирается изнутри. Постель пуста и аккуратно застелена. На ночном столике мамины очки. Кто-то из коридора пытается открыть дверь и несколько раз дергает за ручку. - Открой, Бобо. Голова у Бобо идет кругом, к горлу подступает комок, он в отчаянии кричит: - Нет, не открою! Не открою! Потом сползает на пол в уголке между окном и шкафом. И разражается безутешными рыданиями. Сверху из окна мы видим дедушку, разговаривающего в углу сада с мужчиной лет тридцати. Дедушка - вид у него недоверчивый и встревоженный - говорит: - Я совершенно не понимаю, что тут происходит! Молодой мужчина берет его под руку. - Дядюшка, я вам все объясню в машине. Старик упирается, совсем сбитый с толку. - Какая еще машина? Куда это мы едем? - В Салюдечо... Вернулся один наш родственник из Америки и хочет вас повидать. - Если он хочет, почему же он не приехал сам? Мужчина вновь подхватывает его под руку и, что-то нашептывая, подталкивает к калитке. Наконец ему удается вытащить старика на улицу. Дон Балоза в клубах ладана, прикрыв глаза, поет "Из глубин". Рядом с ним покрытый цветами гроб синьоры Миранды, а вокруг множество застывших в молчании людей. Бобо, его брат, отец и служанка в окружении родственников стоят у гроба. На синьоре Амедео черный костюм, который ему тесен. Лицо бледное, осунувшееся, взгляд покрасневших глаз устремлен на покойную. Все, как по команде, крестятся, и Бобо говорит отцу, тихонько дергая его за рукав: - Папа, надо перекреститься! Отец, чуть помедлив, крестится. Церковь наполняют звуки органа - мощные, оглушительно громкие. Дешевка, стоящий позади, рядом с утешающим его Джиджино Меландри, вдруг бледнеет и падает в обморок. Наступает некоторое замешательство. Двое молодых людей поднимают его и выносят из церкви на свежий воздух. Отец Бобо, слегка повернув голову, цедит сквозь зубы им вслед: - Отнесите его в бордель! Колокола заунывно звонят. Похоронные дроги уже перед дверями церкви. В сторонке - закрытая карета, в которую вместо извозчичьей пролетки запряг лошадь Мадонна. Тут же стоит "балилла" [модель итальянского малолитражного автомобиля 30-х годов]. Музыканты городского оркестра выстраиваются в колонну. Подходят несколько опоздавших. Из дверей церкви четверо мужчин выносят на паперть гроб. Следом за ними теснятся все остальные. В толпе мелькает бледное лицо Бобо. Дон Балоза и двое служек, несущих большой крест, появляются из боковой дверцы, становятся метрах в ста от церкви. Позади них сразу же формируется похоронный кортеж. Много венков и цветов. Кто-то говорит дону Балозе, что пора трогаться. Процессия направляется к центру города. Звучат первые ноты похоронного марша. Музыканты шагают медленно, широко переставляя ноги, словно на коньках. За оркестром следуют дроги и старухи с зажженными свечами. За гробом идут близкие и дальние родственники. Потом детский хор из приюта. А позади нестройная толпа людей, многие ведут велосипеды. Среди них и Адвокат. За толпой движется коляска Мадонны. И замыкает шествие "балилла", внутри которой, кроме водителя, никого нет. В коляске сидят Бобо, его брат и еще шестеро детей - их двоюродные братья и сестры из деревни. Из окон и щелей они с любопытством следят за происходящим впереди и сзади. Больше всего их интересуют венки. - Тринадцать штук! - Нет, двенадцать. Бобо из окошка замечает наклеенный на стене дома некролог в траурной рамке с именем матери. На дверях какой-то лавки опускается железная штора, несколько прохожих при виде процессии снимают шляпы. Мудрец провожает кортеж римским приветствием. Потом вдруг лошадь пускается рысью; коляску трясет и бросает во все стороны; дети хохочут, щиплют друг друга, шалят. Мадонна, сидящий на козлах, просовывает в щель кнутовище, пытаясь угомонить их. Бобо хватает кнутовище и цепляется за него изо всех сил, пока Мадонне яростным рывком не удается вытащить его обратно. Неожиданно процессия останавливается перед опущенным шлагбаумом на переезде. За железнодорожными путями - кладбище. Тишину резко нарушает звон, доносящийся неизвестно откуда. Возможно, из будки обходчика. В толпе идущих за гробом жителей Городка Угощайтесь с черной вуалью на лице. Здесь и директор гимназии Зевс. Из окон коляски выглядывают лукавые мордашки маленьких родичей Бобо. По рельсам движется поезд; в нем полно детей, которые весело машут из окон. Шлагбаум поднимается. Процессия, миновав переезд, входит в ворота кладбища. В доме тишина. Бобо и его брат в щель неплотно притворенной двери видят отца, сидящего в кухне на своем обычном месте, за накрытым столом. Он сидит неподвижно, словно окаменев. Двигаются только пальцы, методично скатывающие из хлебного мякиша маленькие шарики. Бобо отрывается от двери, проходит по коридору, спускается в сад. Выйдя, оказывается на улице. Останавливается, размышляя, куда идти. После короткого раздумья направляется в сторону моря. Аллея, ведущая к морю, кажется ему сейчас, как никогда, длинной. Он садится на скамейку, но сразу же вскакивает и продолжает путь. На набережной ни души. Облокотившись о балюстраду, Бобо наблюдает за длинной цепочкой муравьев, поднимающихся вверх по одному из столбиков и куда-то бегущих по барьеру. И вдруг начинает давить муравьев указательным пальцем. Чуть позже мы видим Бобо, уже шагающего по молу. Он доходит до портового маяка. Внезапно его отсутствующий, блуждающий взгляд привлекает облако "ладошек", легко танцующих у него над головой и над поверхностью моря. Только сейчас он заметил, что воздух полон этих сверкающих пушинок. Значит, пришла весна. 18 Два длинных накрытых стола стоят в тени высоких раскидистых дубов, возвышающихся над зеленой долиной, которая тянется до самого моря. Здесь празднуют свадьбу Угощайтесь. На ней длинное белое платье. Рядом супруг, маленький карабинер-южанин; он держится довольно скованно. Столы уставлены тарелками, стаканами, фьясками с вином. Наступило время тостов: первым поднимается гость лет шестидесяти. - Я поднимаю этот бокал за молодоженов! Скажу вам вот что: живите в своей Баттипалии счастливее всех в Италии! Аплодисменты. Потом все тянут руки со стаканами, желая чокнуться с невестой. И только Мудрец продолжает жевать. Перед ним на столе метра три сосисок и свеча. Он заявляет: - Я сожру все эти сосиски и свечу тоже. Его обступает кучка любопытных. Вокруг стола резвится на свободе всякая живность: куры, индюк, свинья. Бобо выпил и непрерывно смеется. Он швыряет кусками хлеба в кур, те разбегаются. Его очень смешит индюк. И свинья, которой он угодил в зад куском сыра. Свинья, стремительно удирая, ищет спасения за стогом соломы, где сидят спиной к стогу двое. Она высокая, здоровая - настоящая деревенская девушка, он - тоже классический тип местного крестьянина. Он ей говорит: - Ты мне нравишься. А она отвечает: - Фиг я тебе нравлюсь. - Ты красивая. - Черта с два красивая. Но вот слепой Шарманщик ставит себе на колени аккордеон и, сделав проигрыш, начинает своим хриплым голосом петь мадригал невесте. Пусть на свете немало чудес, Городов покрасивей, чем наш Городок, Но вдруг вечерком, когда солнце зайдет, Взгрустнется тебе на чужой стороне. Вспомнишь родные края и поймешь, Что прекраснее их на Земле не сыскать... Как же сможешь ты жить от них вдалеке? Угощайтесь растрогана и плачет, жених утешает ее, а гости громко хлопают, как бы говоря: не надо грустить, будем радоваться и веселиться. Фотограф устанавливает свой аппарат и командует: - Займите свои места! Сядьте! Сейчас мы сфотографируемся на память. И под аккомпанемент Шарманщика фотограф щелкает снимки "на память". Сначала Угощайтесь с мужем. Потом Угощайтесь с сестрами. Потом молодожены с ближайшими родственниками. Потом молодожены со всеми приглашенными. Большая часть этих фотографий попадает в битком набитые шкафы городского фотографа. Многие снимки в этом шкафу уже подернуты дымкой далеких времен... Вот еще молодой отец Бобо с Мирандой. А вот золотарь Карлини в солдатском мундире, Адвокат со своим неизменным велосипедом, в мантии университетского профессора, Черная Фигура за штурвалом бутафорского самолета. Вот Бобо в пеленках, а это пляж, переполненный людьми в нелепых купальных костюмах, которые были в моде много-много лет назад...