ивозить его сюда. - Уж он нашел бы поводы приезжать и без отца, если бы хотел, - сказала мать. - Но он мало о ней думает. Когда не видит, то и не думает. Она ребенок. Хороший ребенок, это я всегда скажу; но все-таки ребенок. Надо ей забыть про него. - Это будет, пожалуй, нелегко. - Да, нелегко. А тут еще отец забрал себе это в голову. Он небо и землю перевернет, чтобы своего добиться. Вижу ведь, что он только об этом и думает. - Да, полковник - человек своенравный, - заметила девушка, глядя на мать и раскачиваясь на стуле. - Лучше бы мы их никогда не встречали! - воскликнула миссис Лэфем. - Лучше бы не затевали строиться! Лучше бы он не поступал к отцу на службу! - Поздно, мама, - сказала девушка. - И может, все будет не так уж плохо. - Так не так, а терпеть это придется, - сказала миссис Лэфем с угрюмым смирением старых пуритан. - Да, терпеть придется, - сказала Пенелопа с фатализмом современных американцев. 10 Был самый конец июня, когда Кори вернулся в Бостон, где лето проходит так быстро. Если уехать из города рано и вернуться в октябре, лето покажется очень длинным; но если остаться, оно промелькнет быстро и, уходя, покажется не длиннее месяца. Бывают жаркие дни, и тогда действительно очень жарко; но большей частью они прохладные, и восточный ветер овевает вас чудесной свежестью. Приходит порой и серенькая погода с запада, принося с собой дыхание ранней осени; треск кузнечиков в цветущих травах на незастроенных участках Бэк-Бэй смешивается с песенкой сверчков; а желтизна в листве на длинном спуске Маунт-Вернон-стрит наводит на гуляющего тихую грусть. Когда гусеница, насытясь листьями липы на Честнот-стрит, начнет ткать себе саван где-нибудь на кирпичной стене, это будет половина июля; потом придет тяжко дышащий август, а вот уже и сентябрь надвинулся, прежде чем городской житель успел порассуждать о том, каков бывает город в мертвый сезон. Самой главной его особенностью было, пожалуй, отсутствие всех знакомых. Именно этим летний Бостон нравился Бромфилду Кори; а сын, если у него и были какие-то сомнения насчет поприща, так решительно им Избранного, то он с облегчением убедился, что в городе не осталось, можно сказать, никого, кто удивился бы или пожалел его. А к тому времени, когда общество вернется, его связь с королем минеральной краски будет уже не новостью, и о ней услышат с той или иной степенью удивления или безразличия. Человек не может дожить до двадцати шести лет где бы то ни было без того, чтобы окружающим его способности не стали хорошо известны; в Бостоне эти сведения собирают с особой тщательностью, которая может поразить не-бостонца, разделяющего распространенное мнение, будто бостонцы слепо восхищаются друг другом. Качества человека проверяются в Бостоне столь же досконально, как некогда в Афинах или Флоренции; и если в этих городах, верша суд над человеком, ему оказывали снисхождение за то, что он, при всех своих грехах, все-таки афинянин или флорентиец, то нечто подобное могло с тем же правом происходить и в Бостоне. Способности Кори были оценены еще в колледже, а с тех пор он не дал обществу повода особенно менять о нем мнение. Его считали человеком энергичным, не вполне определенных склонностей и с той минимальной долей духовности, которая спасает от полной заурядности. Если он не был заурядным, то не благодаря уму, который отличался у него не блеском, а всего лишь ясностью и практичностью, но благодаря известному сочетанию качеств ума и сердца; именно за это мужчины доверяли ему, а женщины называли премилым - тем словом, которое обозначает у них все возможные достоинства. Наиболее чувствительные говорили, что такие, как Том Кори, долго не живут; но это обычно говорится без особого значения. Никто не имел столь непохожего на него сына, как Бромфилд Кори. Если Тому Кори и случалось когда-нибудь сострить, никто этого не помнил; зато остроты отца не находили более благодарного слушателя, чем сын. Ясный ум Тома, способный лишь к практическим выводам, отражал все с пленительной четкостью; вероятно, именно это внушало любовь к Тому Кори каждому, кто хоть раз говорил с ним. В городе, где недаром любят блистать, человек, не стремящийся блеснуть, должен нравиться всем, и ему не требуется для этого никаких усилий; те, кто восхищался Бромфилдом Кори и его остроумием, любили его сына. И все же, когда надо было объяснить характер Тома Кори, как обычно делается в обществе, где родословная каждого известна до мельчайших подробностей, никак нельзя было сказать, что свою обаятельную доброту он унаследовал от матери; ни Анна Беллингем, ни ее родня, чистотой и прямоугольностью подобные глыбам уэнемского льда, этим качеством не отличались; скорее он был обязан ею отцу, у которого она заслонялась его иронической речью. От матери он взял практичность и здравый смысл, граничившие у него с заурядностью, так что когда доходило до этих его черт, оказывалось, что он вообще едва ли заслуживает столь тщательного обсуждения. Лето проходило, а он исправно занимался делом, которое считал делом своей жизни; разделял холостяцкую свободу и одиночество отца и терпеливо ждал возвращения матери и сестер. Раз или два он урвал время, чтобы навестить их в Маунт-Дезерт; там он узнал, что приезжие из Филадельфии и Нью-Йорка все заполонили, и жалел о доме в Наханте, который сам уговорил родителей продать. Вернувшись, он брался за работу с усердием примерным и даже излишним; ибо Лэфем охотно разрешал ему краткие отлучки и не уточнял срок ученичества, который Кори отбывал в конторе перед поездкой в начале зимы в Южную Америку; дата ее еще не была установлена. Лето было мертвым сезоном также и для краски. В ожидании осеннего повышения спроса Лэфем уделял много времени новому дому. Его эстетические понятия были до тех пор весьма смутными, и теперь он восполнял их с удовольствием, которое радовало его наделенного богатым воображением архитектора. Вначале архитектор предвидел в отношениях со своим клиентом ряд обидных поражений и горьких побед; но никогда не было у него клиента, которого легче было убедить в необходимости все новых расходов. Оказалось, что Лэфему было достаточно понять или почувствовать задуманный красивый эффект, чтобы он с готовностью платил за него. Увидеть то, на что указывал ему архитектор, стало для него вопросом самолюбия; и он начинал думать, что увидел это сам, а может быть, сам и задумал. Архитектор отчасти разделял эту его иллюзию и охотно повторял, что у Лэфема истый дар рождать идеи. Они вместе пробивали одни окна и заделывали другие; меняли место дверей и коридоров; снимали карнизы и заменяли их другими; экспериментировали с дорогой отделкой и тут позволяли себе истые безумства. Миссис Лэфем, сперва привлеченная новизной, как всякая женщина, вскоре испугалась растущих трат и запретила мужу превышать определенную сумму. Он попытался убедить ее, что расходы продиктованы дальновидной экономией; что, вкладывая в дом деньги, он всегда может вернуть их, продав его. Убедить ее не удавалось. - Я не хочу, чтобы ты его продавал. И ты больше вкладываешь в него, чем когда-нибудь сможешь за него получить, разве что найдешь еще большего олуха, чем ты сам, а это едва ли. Нет, сэр! Остановись на ста тысячах и сверх этого не давай ему ни цента. Он тебя прямо околдовал! Ты потерял голову, Сайлас Лэфем; гляди не потеряй и деньги. Полковник смеялся; он любил такие ее речи и обещал немного сдерживаться. - Но тревожишься ты напрасно, Перри. Надо же куда-то девать деньги. Можно их вкладывать в дело. Но и тратить я теперь могу как никогда. - Так трать, - сказала жена, - но не бросай на ветер. И как это случилось, Сайлас Лэфем, что у тебя завелось столько денег, что не знаешь, куда их девать? - спросила она. - А мне недавно очень повезло с акциями. - С акциями? С каких же пор ты стал зарабатывать азартной игрой? - Чепуха! Какая тут игра! Кто говорит, что игра? Это если на повышение, а тут были честные сделки. - Лучше оставь-ка ты это, - сказала жена, консервативная, как все женщины. - В другой раз купишь по сто семь, а продашь по сорок три. Что тогда? - Тогда плохо, - согласился полковник. - Держись лучше пока за свою краску. Это тоже нравилось полковнику, и он смеялся, как человек, хорошо знающий, что он делает. Несколько дней спустя он приехал в Нантакет с сияющим видом, как всегда после деловой удачи, и ему захотелось поделиться ею с женой. Он ничего не сказал, пока не остался с ней наедине в их спальне; но весь вечер был очень весел и отпустил несколько острот, которые, по отзыву Пенелопы, можно было простить только богачу; они знали такое его настроение. - Ну, так в чем дело, Сайлас? - спросила жена, когда пришло время. - Еще кто-нибудь именитый хочет войти к тебе в дело? - Нет, получше того. - Есть много чего получше, - сказала жена с некоторой горечью. - Так что же это? - У меня кто-то побывал. - Кто? - Угадай. - Не стану я гадать. Кто же это? - Роджерс. Миссис Лэфем опустила руки на колени и смотрела в улыбающееся лицо мужа. - Над этим ты навряд ли стал бы шутить, Сай, - сказала она глухо, - и так не сиял бы, если бы не принес добрые вести. Не знаю, что за чудо случилось. Ну говори же скорее... Она остановилась, словно не в силах продолжать. - Сейчас скажу, Персис, - сказал муж тем торжественным тоном, каким редко говорил о чем-либо, кроме достоинств своей краски. - Он пришел занять денег, и я их дал. Это если вкратце. А еще... - Продолжай, - сказала терпеливо жена. - Знаешь, Перри, я в жизни ничем так не был удивлен, как его приходом. Оторопел прямо как не знаю кто... - Немудрено. Что дальше? - Он был смущен не меньше моего. Так мы и стояли, уставясь друг на друга. Я даже не догадался стул предложить. Не знаю уж, как мы разговорились. Не помню, с чего он начал. Есть у него патент, вот он и хотел, чтобы я его ссудил деньгами. - Дальше! - сказала миссис Лэфем сдавленным голосом. - Я насчет Роджерса никогда не думал, как ты, а ты, знаю, как считала. И он, верно, удивился моему ответу. Он принес много ценных бумаг в залог... - Ты их не взял, Сайлас! - воскликнула жена. - Нет, взял, - сказал Лэфем. - Подожди. С этим делом мы покончили, а там заговорили и про старое. Все вспомнили, как было. А когда поговорили, пожали друг другу руки. Не помню, когда еще было так приятно жать кому-то руку. - И ты ему сказал, ты признался, что поступил тогда дурно, Сайлас? - Нет, - быстро ответил полковник, - потому что это не так. А когда мы обо всем поговорили, наверно, и он стал думать так же. - Неважно! Главное, был случай показать, что ты понимал свою вину. - Ничего я не понимал, - упорствовал полковник. - Я одолжил ему денег и взял его акции. Он получил, что ему было нужно. - Верни ему эти акции. - Нет. Роджерс пришел взять в долг, а не просить милостыню. Ты об его акциях не печалься. Будет время, цена на них подымется; но сейчас она стоит так низко, что ни один банк не взял бы их в залог. А я их придержу, пока цена не подымется. Надеюсь, ты теперь довольна, Персис, - сказал муж и взглянул на нее, ожидая награды, как всякий, кто сделал доброе дело. - Я одолжил ему те деньги, которые ты не велела тратить на дом. - Правда, Сай? Да, я довольна, - сказала миссис Лэфем со счастливым вздохом. - Господь явил тебе милость, Сайлас, - продолжала она торжественно. - Смейся, если хочешь, я и сама не очень верю, будто он вмешивается в каждое дело; но на этот раз, видно, вмешался; говорю тебе, Сайлас, не всегда он дает человеку случай загладить свою вину здесь, на земле. Я боялась, как бы ты не умер, а случай не представился; а тебе он даровал жизнь, чтобы ты мог загладить вину перед Роджерсом. - Я рад, что мне дарована жизнь, - сказал упрямо Лэфем, - но мне нечего было заглаживать перед Милтоном К.Роджерсом. И если господь даровал мне жизнь для этого... - Говори себе что хочешь, Сай! Говори себе, я не мешаю; главное, что ты это сделал! Ты стер с себя единственное _пятнышко_, и я довольна. - Никакого пятнышка не было, - твердил Лэфем, - а сделал я это для тебя, Персис. - А я благодарю тебя ради твоей же души, Сайлас. - Душа у меня в порядке, - сказал Лэфем. - Теперь обещай мне еще только одно. - Ты вроде сказала, что довольна? - Да. Но обещай мне, что ничто - слышишь, ничто! - не заставит тебя спросить с Роджерса эти деньги. Что бы ни случилось, даже если потеряешь все. Обещаешь? - Я не собираюсь их требовать. Я так и решил, когда давал их. И я, конечно, рад, что старую занозу вынули. Я _не считаю_, что был тогда неправ, и никогда не считал; но если уж это было, я готов считать, что мы будем квиты, если я этих денег не получу назад. - Ну, тогда все, - сказала жена. Они не стали праздновать примирение со старым врагом - ибо таким он казался с тех пор, как перестал быть союзником, - какими-либо изъявлениями нежности. Целоваться и обниматься по такому случаю было не в их суровых обычаях. Она рада была сказать ему, что он исполнил свой долг, а он был доволен, что она это сказала. Но прежде чем уснуть, она сказала еще, что всегда боялась, как бы его тогдашний эгоизм в отношении Роджерса не отнял у него силу противиться какому-нибудь новому соблазну; вот почему это всегда ее мучило. Теперь она больше за него не боится. На этот раз он не возражал против укора, содержавшегося в ее прощении. - Ну, теперь все позади, и прошу тебя, выбрось это из головы. Как всякий человек, он не мог не воспользоваться тем, что был в милости, и злоупотребил этим, пригласив к ужину Кори. Жена по такому случаю, конечно, отпустила ему грех непослушания. А Пенелопа заявила, что от восхищения отвагой полковника и долготерпением матери она просто не в состоянии занимать гостя, но что может - сделает. Айрин больше любила слушать, чем говорить; когда сестра бывала рядом, она всегда, словами или безмолвно, обращалась к ней за подтверждением того, что сказала. Чаще она просто сидела, сияя красотой, глядела на молодого человека и слушала шутки сестры. Она смеялась им и смотрела на Кори, чтобы убедиться, что шутка до него дошла. Когда они вышли на веранду полюбоваться луной над морем, Пенелопа шла впереди, Айрин - сзади. На луну они смотрели недолго. Молодой человек сел на перила веранды, а Айрин - на одну из красных качалок, откуда было хорошо видно и его и сестру, которая тоже сидела в ленивой позе и, как говорится, разливалась соловьем. Ее низкий, воркующий голос доставлял наслаждение; лицо, видимое в лунном свете, только когда она поворачивала его или поднимала, притягивало его взор. Речь ее не была литературной, и эффект едва ли был сознательным. Она вовсе не пересыпала ее прибаутками. Она просто рассказывала о разных пустяках, очерчивала внешность и характеры заинтересовавших ее людей; никто не ускользал от ее внимания; иногда она подражала им, но немного. Она лишь намекала, и картина возникала словно без ее участия. Она не смеялась; когда смеялся Кори, она издавала горлом нежный звук, как бы довольная, что позабавила его, и продолжала. Полковник, впервые за вечер оставшись наедине с женой, поспешил заговорить. - Вот, Перри, с Роджерсом я уладил, надеюсь, ты теперь будешь довольна: он мне должен двадцать тысяч долларов, а залогу я взял у него на четверть этой суммы, если вздумаю продать его акции. - Как вышло, что он с тобой поехал? - спросила миссис Лэфем. - Кто? Роджерс? - Нет, мистер Кори. - Ах, Кори! - сказал Лэфем, притворяясь, будто не понял, что речь о нем. - Он сам предложил. - Как бы не так! - усмехнулась жена, однако вполне дружелюбно. - Вот именно так, - возразил полковник. - Мы с ним начали один разговор, когда я уже собрался уходить; ну он и проводил меня на катер, а там спросил: ничего, если он поедет со мной и вернется обратным катером? Этого я не мог допустить. - Твое счастье, что не мог. - А как я мог не пригласить его к чаю? - Ну, конечно, не мог. - Но ночевать он не останется, разве только, - Лэфем запнулся, - разве только ты этого захочешь. - Ну, конечно, если я захочу! Вижу, что он останется. - Ты же знаешь, какая давка на последнем катере, а на другие он уже не поспеет. Миссис Лэфем рассмеялась его нехитрой уловке. - Надеюсь, ты будешь вполне доволен, Сай, если окажется, что он и не думает об Айрин. - Фу, Персис! Вечно ты про это, - взмолился полковник. Потом замолчал, и его грубоватое лицо невольно омрачилось. - Вот! - вскричала жена, выводя его из задумчивости. - Я знаю, каково тебе будет; и ты, надеюсь, вспомнишь, кого надо будет винить. - А я рискну, - сказал Лэфем с уверенностью человека, привычного к успеху. С веранды доносился ленивый голос Пенелопы, радостный смех Айрин и хохот Кори. - Ты только послушай! - сказал отец, раздуваясь от невыразимой гордости. - Эта девушка говорит за десятерых. С ней и цирка не надо. Интересно, о чем она. - Рассказывает какую-нибудь историю, кого-нибудь представляет. Ей стоит выйти из дома, и она приносит больше рассказов, чем большинство людей привезло бы из Японии. Увидит смешного человека и обязательно что-то у него подметит, а нам уже смешно. Кажется, не побывало у нас никого, с тех пор как эта девочка научилась говорить, чтоб она не переняла чего-то; и ведь так изобразит человека, что видишь его как живого. Иной раз хочу ее остановить; но когда она в ударе, разве остановишь? Хорошо, что она помогает Айрин занимать гостей. И мне она никогда не дает унывать. - Это так, - сказал полковник. - И культуры у нее не меньше, чем у всех этих. Верно? - Читает она очень много, - согласилась мать. - Прямо запоем. Но нельзя же во вред здоровью. Иной раз так и отняла бы у нее книгу. Не знаю, хорошо ли девушке столько читать, особенно романы. Еще заберет себе в голову чего не надо. - Ну, Пэн глупостей не сделает, - сказал Лэфем. - Да, она умница. Но Айрин гораздо практичнее. Пэн часто витает в облаках - мечтательница. А Айрин - той пальца в рот не клади. Если надо что сделать, решить, так из них двоих всякий примет Айрин за старшую. Вот только по части разговоров, тут, конечно, Пэн вдвое умней. - А теперь скажи, - произнес Лэфем, молча согласившись с последним утверждением и откидываясь на кресле, полный довольства. - Видела ты где-нибудь девушек лучше наших? Жена засмеялась над его гордостью: - Свои гуси обязательно лебеди. - Нет, ты скажи честно! - Девушки неплохие, только ты все-таки не глупи, Сай, если можешь. Молодежь вернулась в комнаты, и Кори сказал, что ему пора на катер. Миссис Лэфем стала уговаривать его остаться, но он был тверд и даже не позволил полковнику подвезти его к пристани; сказал, что пойдет лучше пешком. Он пошел быстро, и уже виден был в бухте катер; надо было лишь пересечь песчаную полосу влево от отелей. Иногда Кори останавливался, чем-то приятно взволнованный, и шел потом еще быстрее. - Она прелестна! - сказал он, и ему показалось, будто он произнес это вслух. Тут он увидел, что сошел с тропы и вязнет в песке. Он вернулся на тропу и едва поспел на катер. Билетер подошел к нему с билетами, и Кори поднял к его фонарику сияющий взгляд; улыбка, видимо, долго не сходила с его лица. Один раз окружавшие его пассажиры внезапно с опаской отодвинулись, и он понял, что громко рассмеялся. 11 Кори удалось согнать улыбку с лица, только грозно нахмурясь; это он понял, лишь когда пришел домой и отец спросил: - Что-нибудь сегодня не так в твоем департаменте изящных искусств? - Нет, сэр, нет, - сказал сын, давая отдых сдвинутым бровям и снова сияя. - Но я думаю, вы правы, что хорошо бы вам познакомиться с полковником Лэфемом, не откладывая надолго. - Он на это намекнул? - спросил Бромфилд Кори, отложив книгу и охватив руками свое худое колено. - Нет, ничем не намекал, - поспешил сказать молодой человек. - Я просто подумал, что не покажется ли с вашей стороны намеренным - так откладывать. - Я, Том, предоставил тебе это решить. - Да, понимаю и не хочу настаивать... - Ты ведь куда больше бостонец, чем я. Я ждал твоего сигнала в полной уверенности, что ты знаешь, что подобает делать и когда. Будь я всецело предоставлен моим необузданным побуждениям, я сразу бы нанес визит твоему padrone [патрону (ит.)]. Мне кажется, _мой_ отец сумел бы показать мне, что именно это надлежит сделать, если находишься с полковником Лэфемом в тех отношениях, в каких находимся мы. - Вы так считаете? - спросил молодой человек. - Да. Но я знаю, что в подобных делах я не авторитет. Тут я всегда подчиняюсь вашей матери и вам, детям. - Очень сожалею, сэр. Я не думал, что действую наперекор вашему мнению. Я просто хотел избавить вас от формальности, которая еще не казалась необходимой. Простите, - повторил он с искренним сожалением. - Я не хотел быть невнимательным к человеку, который так хорошо ко мне отнесся. Все они - очень добрые люди. - Надеюсь, - сказал Бромфилд Кори с удовлетворением, естественным для пожилого человека, когда он оказывается более прав, чем молодой, - что еще не поздно явиться завтра вместе с тобой в твою контору. - О нет. Я не ожидал, что вы захотите так скоро, сэр. - Раз я решил, меня уж ничто не удержит, - сказал отец с тем удовольствием, с каким слабовольные люди иногда признают свою слабость. - А как их новый дом? - Кажется, они думают переехать туда до Нового года. - Будут ли они ценным приобретением для общества? - спросил Бромфилд Кори с невозмутимым видом. - Я не совсем вас понимаю, - сказал сын несколько смущенно. - А я вижу. Том, что понимаешь. - Все почувствуют, что это люди разумные и... правильно мыслящие. - Не в том дело. Если бы общество принимало всех разумных и правильно мыслящих, оно стало бы столь многолюдным, что и самые деятельные его члены не успевали бы друг к другу с визитами. Не успевала бы даже твоя мать, столь по этой части добросовестная. Общество - это нечто совсем иное, чем разум и правильный образ мыслей. Они, пожалуй, лежат в его основании, однако его легкая, изящная, видимая нам надстройка требует других качеств. Имеются ли у твоих друзей эти качества, которые можно ощущать, но едва ли можно определить? Сын засмеялся. - По правде говоря, сэр, не думаю, чтобы они представляли себе общество так, как мы. Миссис Лэфем, по-моему, никогда не давала обеда. - И с такими-то деньгами! - вздохнул отец. - Они не пьют вина за столом. Я подозреваю, что когда они не пьют чай или кофе, то пьют просто воду со льдом. - Какой ужас! - сказал Бромфилд Кори. - Это, мне кажется, дает о них какое-то представление. - О да! Есть и люди, которые дают обеды, но с которыми тем не менее знаться нельзя. Но если кто никогда не давал обеда, как может общество его принять? - Оно переваривает очень многих, - заметил молодой человек. - Да, но только если они поставляют для этого какой-то пикантный соус. Как я понял, у этих твоих друзей такого соуса не имеется. - Это еще неизвестно! - воскликнул сын. - Ну, может быть, этакий крепкий запах земли. Но я не то имею в виду. Тогда они должны много тратить. Для них нет иного способа завоевать положение. Полковника нам надо избрать членом Десятичасового Клуба, и ему надо записаться в число тех, кто устраивает приемы. Каждому под силу дать ужин на множество персон. Да, тут есть для него проблеск надежды. Утром Бромфилд Кори спросил сына, можно ли застать Лэфема в конторе уже в одиннадцать. - Думаю, что даже раньше. Я ни разу еще не приходил раньше его. Должно быть, и швейцар не намного его опережает. - Так я пойду вместе с тобой? - Если хотите, сэр, - сказал сын с некоторым колебанием. - А захочет ли _он_? - Уверен, что да, сэр. И отец понял, что сын очень доволен. Когда они появились в дверях кабинета, Лэфем торопливо просматривал утренние газеты. Он поднял глаза от лежавшей перед ним газеты, затем встал, неумело притворяясь, будто не знает Бромфилда Кори в лицо. - Доброе утро, полковник Лэфем, - сказал сын, и Лэфем ждал, пока тот добавит: - Позвольте представить вам моего отца. Тогда он ответил: - Доброе утро. - И с несколько суровым видом сказал Кори-старшему: - Здравствуйте, сэр. Прошу садиться, - и придвинул стул. Они обменялись рукопожатиями и сели, и Лэфем сказал своему подчиненному: - Вы тоже садитесь. Но Кори-младший остался стоять и смотрел, как они наблюдают один другого; это и забавляло его и немного смущало. Лэфем ждал, чтобы гость заговорил первым, и тому пришлось это сделать. - Я рад с вами познакомиться, полковник, и мне следовало сделать это раньше. Будь на вашем месте мой отец, он именно этого и ожидал бы от человека на моем месте. Впрочем, я не считаю, что наше знакомство началось только сегодня. Надеюсь, миссис Лэфем здорова? И ваша дочь также? - Благодарю, - сказал Лэфем. - Они здоровы. - Они столько сделали для моей жены... - Пустяки! - воскликнул Лэфем. - Моей жене такие случаи только подавай. А как поживает миссис Кори и барышни? - Они здоровы, насколько мне известно. Сейчас их нет в городе. - Так я и понял, - сказал Лэфем, кивая Кори-младшему. - Мистер Кори говорил об этом моей жене. - Он откинулся на спинку кресла, твердо решив показать, что ничуть не смущен этим обменом любезностями. - Да, - сказал Бромфилд Кори. - Том уже имел удовольствие - которого ожидаю и я - видеть всю вашу семью. Надеюсь, что он вам здесь полезен? - Кори рассеянно оглядел кабинет Лэфема, затем клерков в их отгороженном помещении, и наконец взгляд его остановился на необычайно хорошенькой девушке, печатавшей на машинке. - Что ж, сэр, - ответил Лэфем, впервые смягчаясь, так как разговор коснулся его дел. - Если мы не получим от него пользы, так только по нашей вине. Кстати, Кори, - обратился он к молодому человеку и взял со своего бюро несколько писем. - Это по вашей части, испанские или французские. - Я их просмотрю, - сказал Кори, направляясь к своей конторке. Его отец поднялся со стула. - Не уходите, - сказал Лэфем, жестом приглашая его снова сесть. - Я его нарочно на минуту отослал. У меня правило: не говорить таких вещей в глаза. Но вы меня спросили, так почему не сказать, что у меня еще не было никого, кто так пришелся бы здесь, как ваш сын. Может, это для вас не важно... - Я очень счастлив это слышать, - сказал Бромфилд Кори. - Право, очень счастлив. Мне всегда казалось, что у сына есть способности, если бы только он сумел их выявить. А вашим делом он занялся из любви к нему. - Он правильно взялся за него, сэр! Он мне об этом говорил. Он постарался в него вникнуть. А моя краска этого стоит. - О да! Он так хвалит ее, точно сам изобрел. - Неужели? - спросил Лэфем, все более довольный. - Да, иначе нельзя. Надо верить в дело, иначе не вложишь в него души. У меня был когда-то компаньон, сразу после войны, и вечно его тянуло к чему-то другому. Я ему говорил: "У вас в руках лучшее дело на свете. Чего вам еще?" Пришлось от него избавиться. Я держался своей краски, а его все носило по стране, а капитал у него все таял; недавно пришлось мне одолжить ему денег, чтобы начал с начала. Нет, сэр, в дело надо верить. А я верю в вашего сына. И скажу вам: у него все идет отлично. - Очень любезно с вашей стороны. - Какая тут любезность! Я вот говорил недавно одному приятелю: многих я брал прямо с улицы, уж, кажется, с детства привычных к тяжелой работе, так и от тех было меньше толку, чем от вашего сына. Лэфем был чрезвычайно доволен собой. Ему, вероятно, казалось, что он сумел, как бы между прочим, расхвалить и непревзойденные достоинства своей краски, и собственную мудрость и щедрость; и вот он сидит напротив Бромфилда Кори и хвалит его сына, слушая в ответ благодарность, точно тот был отцом какого-нибудь рассыльного, которому он, Лэфем, дал работу чуть ли не из милости. - Да, сэр, когда ваш сын предложил у меня работать, я, по правде сказать, сперва не очень поверил в его задумки. Но я поверил в него, я сразу увидел, что человек он дельный. Я увидел, что таков он от природы. И всякий бы увидел. - Боюсь, что он не прямо от меня это унаследовал, - сказал Бромфилд Кори, - но это все же у нас в крови, и с отцовской, и с материнской стороны. - Тут уж ничего не попишешь, - посочувствовал Лэфем. - Кому дано, а кому нет. Надо только получше использовать то, что _дано_. - О, совершенно верно. - А что человеку дано, он и сам не знает, пока не испытал себя. Я вот, когда начинал дело, не знал и наполовину, сколько у меня сил. Теперь сам дивлюсь, оглянувшись назад, какие я вынес передряги, через что прошел. Просто сил у меня прибывало. Это все равно что упражнять мускулы в спортивном зале. Потренируйтесь месяц и станете подымать вдвое и втрое больше, чем вначале. Так и с вашим сыном. Не беда, что он окончил колледж, это с него скоро сойдет; и что воспитанный - не беда, об этом не тревожьтесь. Я заметил, когда был в армии, что самые удалые парни как раз из тех, кому до войны доставалось не больше работы, чем барышням. У вашего сына все пойдет хорошо. - Благодарю вас, - сказал Бромфилд Кори и улыбнулся, ограждаясь от благодеяний Лэфема то ли смирением, о котором иногда заявлял, то ли тройною броней гордости. - Хорошо пойдет. Он хороший делец и отличный малый. Вы _уже_ уходите? - спросил Лэфем, когда Бромфилд Кори поднялся, на этот раз решительно. - Рад был с вами познакомиться. Понятно, вам хотелось посмотреть, как он тут устроился, и правильно. И я бы поступил так же на вашем месте. А вот образцы нашего товара, - сказал Лэфем, указывая на банки, стоявшие у него в кабинете, в том числе и на сорт "Персис". - О, прелестно, прелестно! - сказал его гость. - Такой богатый цвет и так красиво просвечивает сквозь стекло. А что, "Персис" - это название? Лэфем покраснел. - Персис - это имя. Может, читали интервью в "Событиях"? Его у меня недавно брали. - Что такое "События"? - Ну как же, новая газета. Фамилия издателя Уизерби. - Нет, - сказал Бромфилд Кори, - не читал. Я читаю "Дейли". - Он имел в виду "Дейли адвертайзер", единственную "Дейли", какую признают старые бостонцы. - Много там мне приписано, чего я и не говорил, - сказал Лэфем, - но не важно, раз вы не читали. А вот отдел, где работает ваш сын, - он показал этикетки на иностранных языках. Потом повел гостя на склад, где стояли самые большие бочки. Наверху лестницы гость кивнул сыну и сказал: - До свиданья, Том, - а Лэфем непременно захотел проводить его до входных дверей. - Заходите еще, - сказал он радушно. - Всегда рад вас видеть. И в делах сейчас как раз затишье. - Бромфилд Кори поблагодарил, а Лэфем все не выпускал его руку. - А захочется вам прокатиться на славной лошадке... - начал было полковник. - О нет, нет, благодарю вас. Чем лучше лошадь, тем сильней будет мой страх. Том рассказывал, как вы ездите. - Ха, ха, ха! - рассмеялся полковник. - Что ж, дело вкуса. Доброго утра, сэр! - И наконец отпустил гостя. - Перед кем это наш старик нынче расхвастался? - спросил бухгалтер Уокер, подходя к конторке Кори. - Это был мой отец. - Ваш отец? А я подумал, что кто-нибудь из итальянских клиентов, которым вы показываете склад. Или испанских. И действительно, Бромфилд Кори, неспешно шагавший по улицам, на которых выросло благосостояние его родного города, выглядел там чем-то чужеродным. Он озирал фасады домов и извивы улиц словно иностранец; смуглый торговец фруктами, у которого он купил яблоко, по-видимому, ради удовольствия держать его в руке, не удивился, что покупатель говорил на его языке. Лэфем прошел через общую комнату, не взглянув на Кори, и вплоть до конца дня говорил с ним только о работе. Этим он, как видно, хотел показать Кори, что не так уж потрясен оказанной ему честью. Но в Нантакет он приехал настолько под впечатлением этого события, что жена спросила: - Что, Сайлас, уж не приходил ли Роджерс занять еще денег? Смотри не перестарайся. Ты и так сделал для него достаточно. - Не бойся. Роджерса я больше не видел. - Он помедлил, словно упоминая о чем-то не столь уж важном: - Приходил отец Кори. - Да ну? - сказала миссис Лэфем, подыгрывая ему небрежностью тона. - Тоже занять денег? - Насколько я понял, нет. - Лэфем благодушно курил; жена его вязала по другую сторону лампы. Девушки были на веранде и опять любовались луной над морем. - Сегодня на луне что-то никого не видно, - сказала Пенелопа, и Айрин невесело засмеялась. - _Что же_ ему было надо? - спросила миссис Лэфем. - Не знаю. Просто визит. Сказал, что ему следовало прийти раньше. Миссис Лэфем помолчала. Потом сказала: - Надеюсь, теперь ты доволен? Лэфем отверг слишком явное сочувствие. - С чего быть так уж особенно довольным? _Мне_ его видеть было не к спеху. Жена позволила ему потешиться и этим. - А что он за человек? - На сына непохож. Вообще на человека делового. Не знаю, как бы тебе его описать. Высокий; волосы и усы седые, а пальцы очень длинные и гибкие. Я это заметил, потому что он опирался руками о трость. Одет не так чтоб очень богато и держится просто. Не очень говорлив. Говорил больше я. Он сказал, что рад, раз я с его сыном так хорошо поладил. Справился о тебе и Айрин, сказал, что не считает, что знакомство началось сегодня. Сказал, что ты много сделала для его жены. Ну, я, конечно: не за что, мол. Да, - продолжал задумчиво Лэфем, положив руки на колени и держа в левой сигару. - Ясно, что он и впрямь хотел как лучше. Более приятного человека я, пожалуй, не встречал. Самый из всех приятнейший. - Он отвернулся, не желая, чтобы жена читала на его лице борьбу - старания человека, который сам всего добился, не быть польщенным вниманием элегантного трутня, не радоваться униженно оказанной ему любезности, а выпрямиться и смотреть ему в глаза как равному. Один господь, сотворивший нас по своему подобию, но из праха, знает, когда придет конец этой борьбе. Было время, когда Лэфем не мог представить себе, что есть роскошь, какую он не смог бы купить на свои доллары, если бы и захотел; но первые открытия его жены, при его полном незнании света, наполнили его опасениями. Смутное видение чего-то недостижимого за доллары там, где он раньше ничего не видел, пугало его, как ни противилась этому его гордость. - Отчего бы ему не быть приятным? - сказала миссис Лэфем. - Он всю жизнь только то и делал. Лэфем поднял голову и смущенно засмеялся. - Фу, Персис! Ты каждое мое слово помнишь! - Я не то еще помню. Наверно, ты предложил покатать его? - Он сказал, - ответил Лэфем, виновато краснея, - что боится резвых лошадей. - Ну, значит, ты не предлагал. - Миссис Лэфем молча продолжала вязать, а муж курил, откинувшись в кресле. Наконец он сказал: - Надо поторопиться с домом. Бездельничают они там. Почему бы нам не переехать перед Днем Благодарения? Лучше, чем переезжать зимой. - Можем и до весны подождать. Чем нам плохо на старом месте? - ответила жена. И тут же напустилась на него: - Куда ты так спешишь с этим домом? Хочешь пригласить всех Кори праздновать новоселье? Лэфем лишь молча смотрел на нее. - Думаешь, я не вижу тебя насквозь? Сайлас Лэфем, если бы я тебя не знала, я назвала бы тебя набитым дураком. Ты что, _совсем ничего_ не понимаешь? Неужели не знаешь, что нам не пристало приглашать их, пока они нас не пригласили? Да они бы рассмеялись нам в лицо! - Не думаю, чтоб рассмеялись. Какая разница - мы их или они нас? - угрюмо спросил полковник. - Ну, раз не понимаешь!.. - Да, _не понимаю_. Но я и не собираюсь их звать. А если вздумаю, приглашу его в рыбный ресторан, к Тафту. Миссис Лэфем откинулась на стуле и уронила на колени вязанье, издав тот звук, каким женщины выражают полное отчаяние и безграничное презрение. - А в чем дело? - Если ты сделаешь это, Сайлас, я с тобой больше не разговариваю. Ну как, _как_ мне с тобой быть? Я-то думала, когда ты так правильно поступил с Роджерсом, что на тебя можно хоть немного положиться. Но вижу, что нет. До конца твоей жизни придется, видно, тебя тыкать во все носом, как... как не знаю кого! - Ну что ты расшумелась? - спросил Лэфем, который очень приуныл, но еще храбрился. - Я ничего еще не сделал. Нельзя уж и спросить совета, ты сразу на меня кидаешься. Черт подери! Буду теперь делать что мне вздумается. Однако не в силах выносить ее презрения, он встал, и жена услышала, как он выпил в столовой воды со льдом, потом поднялся в спальню и захлопнул за собой дверь. - Знаешь, что отец теперь надумал? - спросила миссис Лэфем у старшей дочери, которая зашла на минуту в гостиную, держа в руках пеньюар; младшая уже ушла спать. - Хочет пригласить отца мистера Кори в рыбный ресторан Тафта! Пенелопа прикрывала рукой зевок, но тут она, явно заинтересованная, села, наклонившись вперед: - С чего бы это пришло ему в голову? - С чего? Этому человеку давно следовало его навестить; и вот он сегодня приходит в контору, пять минут разговаривает, а твой отец уже себя не помнит, до того польщен. Он спит и видит спознаться с ними. Прямо хоть сражайся с ним, чтобы удержать в границах. - Мадам Персис, а ведь началось-то все с вас, - сказала Пенелопа. - Да, - призналась миссис Лэфем. - Как думаешь, Пэн, что мистер Кори этим хотел показать? - Кто? Отец мистера Кори? А как считает полковник? - Ох, уж этот полковник! - вскричала миссис Лэфем. И добавила взволнованно: - Может, он и прав. Мне показалось летом, будто она и _впрямь_ ему нравится, и если он теперь пришел... - Она предоставила дочери самой разобраться в местоимениях и заключила: - Сперва я думала, что об этом и речи быть не может. Это в прошлом году я так думала; а теперь почему-то не думаю. Немного больше стала понимать; да и отец на этом помешался, я прямо дрожу за него. Он уверен, что его деньги все могут. Ничего не скажешь, многое они, конечно, могут. А главное, Рин - очень хорошая девочка; из себя так хороша, что любому годится; поведения скромного, а уж хозяйка! Может, нынче молодые люди не так это ценят. Но ведь редко найдешь девушку, которая пойдет на кухню и сделает такой заварной крем, как она вчера. А по дому как управляется! Кажется, стоит ей войти, и вещи сами по местам становятся. И если бы ей пришлось, шила бы себе платья куда лучше, чем портнихи, которым мы платим. Конечно, и он - молодой человек хоть куда. Но чего уж это я так. - Что ж, мама, - сказала девушка, помолчав и словно несколько устав от этой темы, - тревожиться нечего. Если атому суждено быть, оно и сбудется; а если нет... - Я и говорю отцу. А по себе сужу, до чего ему трудно себя сдерживать. Боюсь, как бы мы чего-нибудь такого не натворили, что потом будем каяться. - Мэм, - сказала Пенелопа, - я ничего дурного делать не намерена; а если сделаю, обещаю не каяться; даже на это готова. И на вашем месте я бы не каялась заранее. Полковник пускай себе! Он любит что-то устраивать и вреда никому не причинит. А семья Кори сама о себе позаботится. Она тихонько засмеялась, опустив уголки губ и наблюдая, как мать старается сбросить с себя бремя тревог... - А ведь ты, пожалуй, права, Пэн. Всегда-то ты умеешь так на все взглянуть... Ладно! Пускай хоть каждый день возит его сюда. - Что ж, мэм, - сказала Пэн. - Думаю, и Айрин за это высказалась бы. Ей ведь это совершенно безразлично. Полковник плохо спал в ту ночь, и утром миссис Лэфем спустилась к завтраку одна. - Отцу нездоровится, - сообщила она. - Бывают у него такие приступы. - А я подумала, даже несколько сразу - так он топал. Что ж, и завтракать не выйдет? - Не сейчас, - сказала мать. - Он уснул, и авось все пройдет, когда выспится. А вы, девочки, не шумите. - Мы будем тихо-тихо, - заверила Пенелопа. - Я рада, что полковник не симулирует. А я было заподозрила... - Она засмеялась, сдержала смех и взглянула на сестру. - Ты не считаешь, что кое-кому следует приехать из конторы за распоряжениями, пока отец болеет, а, мама? - Пэн! - закричала Айрин. - К десятичасовому катеру выздоровеет, - сказала сердито мать. - По-моему, папа все лето слишком много работал. Мама, почему ты не заставишь его отдохнуть? - спросила Айрин. - Отдохнуть? Да он гнет спину с каждым годом все больше. Бывало, давал себе иногда отдых, а сейчас дышать не может без своей конторы. В этом году сказал, что уедет в Лэфем всего на несколько дней, фабрику проведать. Не знаю, что с ним и делать! Чем больше у него денег, тем больше он старается. Боюсь и подумать, что с ним станется, если разорится. Одно я знаю, - заключила миссис Лэфем, - сегодня он в контору не поедет. - Значит, и на десятичасовом катере тоже, - напомнила Пэн. - Да, тоже. Как кончите завтракать, девочки, поезжайте в отель дать телеграмму, что он нездоров и сегодня в конторе не будет. Не хочу, чтобы оттуда приехали его беспокоить. - Какой удар! - сказала Пэн. - А то они, может быть, прислали бы... - Она с невозмутимым видом взглянула на сестру, - например, Денниса. - Мама! - крикнула Айрин. - В этой семье стало невозможно жить, - сказала Пенелопа. - Ну, хватит, Пэн, - приказала мать. Но едва ли она действительно хотела, чтобы та перестала дразнить сестру. Это придавало приятную реальность ее мечте, делало ее не только возможной, но и вероятной. Лэфем встал и бродил по дому, раздражаясь, когда очередной катер уходил без него; вечером он уже не на шутку сердился, несмотря на усилия семьи успокоить его, и ворчал, что его не пустили в город. - Отлично мог бы поехать, - твердил он, пока жена не вышла из терпения. - Хорошо, Сайлас, завтра поедешь, даже если придется нести тебя к катеру. - Надо признать, - сказала Пенелопа, - что полковник никуда не годен, когда не в духе. С шестичасовым катером прибыл Кори. Девушки были на веранде, и Айрин первая его увидела. - Ой, Пэн! - шепнула она, и все отразилось у нее на лице; Пэн не успела со своими насмешками, а он уже входил. - Надеюсь, полковник Лэфем здоров, - сказал он, и они услышали, как в комнатах мать заспорила с отцом. - Ступай надень сюртук! Да! Мне все равно, как он тебя видит в конторе, хоть в одной рубашке. Здесь ты джентльмен или должен им быть. И ты не будешь встречать гостя в халате. Пенелопа поспешила в комнату успокоить мать. - Спасибо, ему гораздо лучше, - громко сказала Айрин, чтобы заглушить шумные препирательства. - Я рад это слышать, - сказал Кори, и когда она провела его в комнаты, побежденный полковник встретил посетителя в двубортном сюртуке, который он поспешно застегивал. Сперва он был уверен, что Кори приехал из-за какого-то срочного дела, а когда выяснилось, что тот приехал из учтивости, к его удивлению присоединилось удовольствие от того, что он стал предметом заботы. В кругу знакомых Лэфема жаловались на болезни, но не было принято справляться о здоровье - это было как-то не по-мужски - и уж конечно не навещали больных, разве что в самых серьезных случаях. Он охотно рассказал бы подробно о своем недомогании, если бы ему дали; а после чая, которым угостили и Кори, он еще остался бы с ним, если бы жена не отправила его в постель. Она сама пошла с ним, чтобы он принял предписанное ею лекарство, но сперва зашла к Пенелопе и застала ее с книгой в руках. Но она не читала. - Сойди-ка вниз, - сказала мать. - Мне надо к отцу, а Айрин там одна с мистером Кори. Ведь она сидит как на угольях, когда тебя нет рядом, чтобы его занимать. - Пусть привыкает обходиться без меня, - сказала рассудительно Пенелопа. - Не могу же я всегда быть с ними. - Тогда мне придется, - ответила миссис Лэфем. - То-то будет у нас там квакерское собрание. - Рин найдет, что сказать, если предоставишь это ей. А нет - тогда _он_ найдет. Пойди лучше ты к ним, я не хочу появляться, разве что под конец. Если он приезжает ради Айрин - а я не верю, чтобы из-за папы, - то ему хочется видеть ее, а не меня. Если она не может заинтересовать его, когда они наедине, лучше ему убедиться в этом теперь. Надо проделать этот опыт. Если он приедет опять, значит, опыт удался. - Пожалуй, ты права, - сказала мать. - Пойду туда. Похоже, что у него и впрямь есть намерения. Миссис Лэфем не торопилась к гостю. В дни ее девичества считалось, что если молодой человек приходит к девушке, то хочет быть с ней наедине; городская жизнь не изменила этих простых понятий. Она поступала в отношении дочери так, как ее мать поступала бы с нею. Сидя с книгой, Пенелопа слышала смутные голоса внизу, а спустя долгое время услышала, что туда спустилась мать. Она не читала книгу, лежавшую у нее на коленях, хотя не отрывала глаз от страницы. Один раз она встала и закрыла дверь, и тогда голоса стали не слышны; потом опять широко распахнула ее, презрительно усмехнувшись, и вернулась к книге, хотя опять-таки не стала читать. Она просидела у себя до тех пор, пока Кори не пришло время отправляться на катер. Когда они снова остались одни, Айрин притворно попеняла сестре, зачем оставила ее одну занимать мистера Кори. - Но ведь все прошло удачно? - спросила Пенелопа. Айрин обняла ее. - Ах, _чудесно_ прошло! Я и не думала, что у меня так хорошо получится. Мы почти все время говорили о тебе. - Вот уж нашли интересную тему! - Он о тебе расспрашивал; все хотел знать. Он о тебе очень высокого мнения. О Пэн, как ты думаешь, зачем он приезжал? Думаешь, что правда из-за папы? - И Айрин спрятала лицо на плече сестры. Пенелопа дала себя обнять, но сама стояла, опустив руки. - Нет, не думаю. Айрин отпустила ее, вся пылая. - Правда, _правда_ не думаешь? О Пэн, ведь он чудо как мил? И красив? Когда он вошел, я, наверное, ужасно поступила: даже не поблагодарила, что приехал. Он, конечно, считает, что у меня дурные манеры. Но ведь тогда получилось бы, будто я благодарю его за то, что он приехал ко мне. А надо было пригласить его приехать опять, когда он прощался? Я не пригласила, просто не решилась. А вдруг он подумает, что я не хочу, чтобы он приезжал? Как ты думаешь, он приезжал бы, если бы... не хотел? - Не так уж он часто приезжал до сих пор, - сказала Пенелопа. - Верно. А если... если будет часто? - Тогда я буду считать, что хочет. - Ты так думаешь? Какая ты добрая, Пэн! И ты всегда говоришь, что думаешь. Я бы хотела, чтобы и к тебе кто-то приезжал. Только это меня и огорчает. А может быть... Он говорил, что у него есть друг в Техасе... - Ну, из Техаса, - сказала Пенелопа, - этот друг не смог бы приезжать часто. Не надо просить мистера Кори хлопотать обо мне. Если ты довольна, я уж как-нибудь перебьюсь. - И _как еще_ довольна, Пэн! А как ты думаешь, когда он опять приедет? - Айрин отодвинула что-то из вещей Пенелопы, чтобы облокотиться на ее туалетный столик и удобно разговаривать. Пенелопа положила их на прежнее место. - Не сегодня, - сказала она, - и если ты из-за этого не ложишься... Айрин снова порывисто обняла ее и выбежала из комнаты. На другое утро полковника отправили с восьмичасовым катером; но его выздоровление не помешало Кори неделю спустя повторить свой визит. На этот раз сияющая Айрин пришла в комнату Пенелопы, где та снова укрылась. - Непременно сойди вниз, Пэн, - сказала она. - Он спросил, не больна ли ты, и мама велит тебе спуститься. После этого Пенелопа всегда помогала Айрин принимать гостя, а после отъезда Кори до поздней ночи обсуждала с ней его посещения. Но когда мать в своем нетерпеливом любопытстве выспрашивала у нее ее мнение, она отвечала: - Я знаю столько же, сколько ты. - Он хоть что-нибудь говорит тебе о ней? Хвалит? - Он не говорит со мной об Айрин. - И со мной тоже, - сказала миссис Лэфем с тяжелым вздохом. - Зачем же он тогда приезжает? - Не могу знать. Он, например, говорит, что в Бостоне сейчас нет никого из знакомых. Вот когда они вернутся, а он все будет ездить сюда, тут и посмотрим. - Что ж, - сказала мать; но проходили недели, все труднее было объяснять приезды Кори тем, что ему одиноко в городе, и она обратилась за поддержкой к мужу. - Сайлас, я уж не знаю, правильно ли, что мы принимаем Кори. Вся его семья в отъезде. - Он в совершенных годах, - сказал полковник. - И может ездить куда хочет. И не важно, где его семья. - А вдруг они не хотят, чтобы он сюда ездил? Хорошо ли, что ты его принимаешь? - А как ему запретишь? Ей-богу, Персис! И что это с вами со всеми? Вас послушать, так лучше этих самых Кори на всем свете нет, а мы им в подметки не годимся. - Я не хочу, чтобы они сказали, будто мы воспользовались, что они в отъезде, и приманивали его. - Пусть _попробуют_ сказать! - крикнул Лэфем. - Хоть они, хоть еще кто! - Ну ладно, - сказала жена, переходя от этой заботы к другой. - Никак не пойму, нравится она ему или нет. И Пэн не знает, а может - не говорит. - Думаю, что очень даже нравится, - ответил полковник. - Он вроде ничего еще не сказал и не сделал, чтобы стало ясно. - Ну, _я_, например, набирался храбрости год с лишком. - То было дело другое, - сказала миссис Лэфем, отмахиваясь от такого сравнения, но, впрочем, ласково. - Если бы она была ему нужна, в его положении нетрудно набраться храбрости и объясниться. Лэфем стукнул кулаком по столу. - Слушай, Персис! Раз и навсегда, чтоб я больше этого не слышал! У меня состояния почти миллион, и каждый цент я сам нажил, и мои дочери хоть кому пара. Мне плевать на его положение. Он не таков, чтобы зазнаваться, но если когда-нибудь попробует, я его живехонько выпровожу. Пожалуй, я поговорю с ним... - Нет, только не это! - взмолилась жена. - Я ничего, я просто так сказала. Он очень скромный, а Айрин, конечно, кому угодно пара. Пусть все идет своим чередом. Все образуется. С молодежью никогда не угадаешь. Может, она очень чопорна. Ты только не говори ничего. Не скажешь? Лэфем тем легче дал себя уговорить, что после вспышки гнева почувствовал, что именно гордость и помешает ему выполнить то, чем он из гордости угрожал. Он удовольствовался обещанием жены, что она никогда не станет больше представлять это дело в таком обидном для них свете, а она получила некоторую поддержку в его несокрушимой самоуверенности. 12 Миссис Кори с дочерьми вернулась в начале октября, проведя после Бар-Харбор недели три-четыре в Интервэйле. Они слегка загорели с тех пор, как в июне уехали из города, но ни в чем больше не изменились. Старшая дочь, Лили, привезла немало эскизов водорослей и грибов-поганок на фоне скал и гнилых пней, которые никогда не будут закончены и никому не будут показаны, ибо она знала им цену. Младшая, Нэнни, прочла множество романов, остро ощущая, сколь неверно они изображают жизнь; и повидала немало сцен из жизни, сожалея об их непохожести на романы. Обе они были милые девушки, образованные, разумеется, всегда хорошо одетые и достаточно хорошенькие; но ни на море, ни в горах не встретили они никого, кто мог бы сыграть роль в их жизни, и вернулись домой, к обычным своим занятиям, без надежд и без опасений. За отсутствием этого, они проявили тем больший интерес к делам брата, которые немало заботили их мать, как стало ясно после первых же взаимных приветствий. - Кажется, все продолжается, а ваш отец не написал об этом ни слова, - сказала она, качая головой. - А чем бы это помогло? - спросила Нэнни, миниатюрная блондинка с пышными волосами, которые красиво выбивались из-под шляпки. Шляпка шла ей более всего. - Ты бы только расстроилась. Он не мог помешать Тому, и ты не смогла, когда нарочно для этого приезжала. - Думаю, папа мало что знал, - сказала Лили. Это была высокая худая брюнетка, казалось, всегда зябнувшая, так что, однажды увидев ее, вы всегда представляли ее себе в сочетании с теплыми шалями различных цветовых оттенков. В любой семье женщины весьма серьезно относятся к возможности того, что молодой человек заинтересуется другой женщиной. Муж дочери или сестры не становится частью семьи, ему не требуются нежности и заботы; но жена сына или брата имеет на его мать и сестер неоспоримые права. Некая принятая женским полом условность вынуждает их выражать ей нежность, любить ее или делать вид, что любят, и ввести в свой круг, как бы она ни была им противна. В семье Кори тут были замешаны не одни лишь чувства. Семья была отнюдь не бедна и по части денег не зависела от Тома Кори; но мать, не сознавая этого, привыкла во всем полагаться на его суждения и советы, а сестры, видя его равнодушным к девушкам, стали смотреть на него как на полную свою собственность; и кончиться это должно было не с его женитьбой, а с их замужеством, которое пока не предвиделось. Были девушки - они охотно выбрали бы для него одну из них, - которые взяли бы его, не отнимая у семьи; но от девушки вроде мисс Лэфем нельзя было ожидать подобного великодушия. - Может быть, - говорила мать, - не так уж это было бы плохо. Она очень ласкова со своей матерью; она, видимо, слабохарактерная, хотя кое в чем очень умелая. - О, она и с Томом будет очень ласкова, будьте уверены, - сказала Нэнни. - А из таких слабохарактерных выходят самые узколобые. Она вообразит, будто мы с самого начала были против нее. - У нее нет для этого оснований, - вмешалась Лили, - и мы ей оснований не дадим. - Нет, дадим, - возразила Нэнни. - Так получится само собою, во всяком случае, достаточным основанием будет ее невежество. - Мне она не кажется столь уж невежественной, - сказала справедливая миссис Кори. - Конечно, читать и писать она умеет, - согласилась Нэнни. - Не представляю себе, о чем он может с ней говорить, - сказала Лили. - О, _это_ как раз просто, - сказала ее сестра. - Они говорят сами о себе, а иногда - друг о друге. Я этого наслушалась на верандах отелей. Она вышивает, или вяжет, или плетет кружева, или еще что-нибудь такое; он говорит, что она, как видно, очень любит рукоделье, а она говорит: да, да, она очень этим увлекается, все над ней даже смеются, но что поделаешь, это у нее с детства, и так далее, с мельчайшими подробностями. Наконец она говорит: может, ему не нравится, если кто-то плетет кружева, вяжет, вышивает и все такое? А он говорит: что вы! Очень нравится, как она могла это подумать? Ну, а сам он предпочитает грести или ночевать в лесу в палатке. Потом она позволяет ему подержать уголок ее рукоделья, а может быть, и пальчики; тут он набирается храбрости и говорит, что она, наверное, ни за что не согласится отложить рукоделье и прогуляться по скалам или пособирать чернику, а она склоняет голову набок и говорит, что, право, не знает. И они уходят, и он ложится у ее ног на скалах или собирает чернику и кладет ей на колени, и они продолжают говорить о себе и сравнивать, что их отличает друг от друга. А потом... - Достаточно, Нэнни, - сказала мать. Лили печально улыбнулась: - Какая гадость! - Гадость? Ничуть нет! - возразила сестра. - Наблюдать это очень забавно, а делать самой... - Что люди видят друг в друге - это всегда тайна, - сказала строго мать. - Да, - согласилась Нэнни, - но нам сейчас от этого не легче. - Не легче, - сказала мать. - Остается только надеяться на лучшее, пока мы не узнали худшее. А если оно настанет, постараемся и в нем найти нечто хорошее. - А вдруг будет не так уж плохо. Когда я приезжала сюда в июле, я говорила вашему отцу, что поладить всегда можно. Надо принять все как нечто естественное и стараться, чтобы это не портило отношений между нами самими. - Верно. Но трудно заранее смириться. Ведь это большая уступка, - сказала Нэнни. - Конечно, нам следует противиться - всеми допустимыми способами, - сказала мать. Лили больше не вмешивалась. В качестве натуры артистической она считалась не очень практичной. Решить, что делать, и справиться у Тома Кори о его желаниях выпало на долю ее матери и сестры. - Твой отец писал мне, что сделал визит полковнику Лэфему в его конторе, - сказала миссис Кори, пользуясь первым же случаем говорить с сыном. - Да, - сказал Кори. - Отец подумывал об обеде, но, по моему совету, ограничился визитом. - О! - сказала миссис Кори с облегчением, точно это бросало новый свет на тот факт, что визит предложил именно сын. - Он мне так мало писал об этом, что я ничего не знаю. - Мне казалось, что им нужно встретиться, - объяснил сын. - Так же думал и отец. Я был рад, что предложил это; а полковнику Лэфему чрезвычайно приятно. - Да, да, это было во всех отношениях правильно. А ты, вероятно, видался летом также и с его семьей? - Да, часто. Я довольно часто ездил в Нантакет. Миссис Кори опустила глаза. Потом она спросила: - Как они поживают? - Все здоровы, иногда прихварывает только сам Лэфем. Я его навестил раз или два. Он не дал себе за это лето никакого отдыха; он так любит свое дело, что, видимо, не может ни на миг с ним расстаться. Вот он и оставался в городе под предлогом, что строится... - Ах, да, дом. Это будет нечто великолепное? - Да, дом красивый. Его строит Сеймур. - Тогда, конечно, он будет отличный. А барышень и миссис Лэфем дом тоже занимает? - Миссис Лэфем - да. А барышень, кажется, меньше. - Ведь это делается для них. Разве они не честолюбивы? - спросила миссис Кори, осторожно подходя к нужной теме. Сын немного подумал. Потом ответил с улыбкой: - Мне кажется, что нет. Совсем не честолюбивы. - Миссис Кори перевела дух. Но сын прибавил: - За них честолюбивы родители, - и она снова встревожилась. - Вот как, - сказала она. - Они очень простые и милые девушки, - продолжал Кори. - Тебе, я думаю, понравится старшая, когда ты ее узнаешь. Когда ее узнаешь. Это, видимо, означало, что обеим семьям предстояло познакомиться поближе. - Она, значит, более интеллектуальна, чем ее сестра? - отважилась спросить миссис Кори. - Интеллектуальна? - повторил сын. - Это не совсем то слово. Но она, несомненно, умнее. - Младшая, кажется, очень разумна. - О да! И так же практична, как хороша собой. Она все умеет и все любит делать. Ты не находишь, что она необычайно красива? - Да, - сказала с усилием миссис Кори. - И она очень добра, - сказал Кори, - совершеннейшая невинность и вся видна насквозь. Чем лучше ты ее узнаешь, тем больше она тебе понравится. - Она мне сразу понравилась, - героически сказала мать; но долее не выдержала. - Только я боюсь, что она может быть скучной: ее горизонт так ограничен. - Я этого тоже боялся, но вовсе нет. Она интересна самой своей ограниченностью. Ход ее мыслей весь на виду, как у ребенка. Она даже не сознает своей красоты. - Вряд ли молодые люди могут угадать, что именно сознает девушка, - сказала миссис Кори. - Но я не говорю, что барышни Лэфем... - Сын слушал с рассеянной улыбкой. - О чем ты вспомнил? - Я просто вспомнил мисс Лэфем и некоторые ее слова. Она очень остроумна. - Ты о старшей? Да, ты говорил. А у нее ход мыслей тоже на виду? - О нет, она полна неожиданностей, - и Кори снова задумался и снова улыбнулся; но не сказал, чему именно, и мать не спросила. - Не знаю, как понимать его - он хвалит девушку так откровенно, - сказала она после мужу. - Это было бы естественно, если бы он уже объяснился с ней, а я чувствую, что еще нет. - Вы, женщины, не поднялись еще - и это доказывает ограниченность вашего пола - до Бисмарковой концепции в дипломатии. Если мужчина хвалит одну женщину, вы думаете, что он влюблен в другую. По-вашему, если Том меньше хвалил старшую сестру, из этого следует, что он объяснился ей? Миссис Кори отвергла этот вывод, сказав, что вовсе ничего из этого не следует. - Впрочем, он и эту хвалил. - Тогда радуйся, что все обстоит так хорошо. А сделать ты все равно ничего не можешь. - Да, знаю, - вздохнула миссис Кори. - Я бы хотела, чтобы Том был со мной откровеннее. - Он откровенен - настолько, насколько это в природе американского сына своих родителей. Думаю, что, если ты спросишь его прямо, каковы его намерения в отношении молодой особы, он скажет - если только сам это знает. - Неужели он не знает, Бромфилд? - Очень возможно, что не знает. Вы, женщины, думаете, что раз молодой человек волочится за девушкой или девушками, значит, он влюблен. Вовсе это ничего не значит. Он волочится потому, что так принято, потому, что он не знает, куда девать время, и потому, что это, по-видимому, нравится девушкам. Полагаю, что в данном случае Том столь усердно волочился за ними потому, что в городе никого больше не было. - Ты в самом деле так думаешь? - Я выдвигаю гипотезу. Барышням стоит на лето оставаться в Бостоне или поблизости. Молодых людей держит в городе работа, и вечера они могут проводить только здесь или в нескольких милях отсюда. А каково было соотношение полов на морском курорте и в горах? - О, не менее двадцати девушек на одного, и то жалкого, мужчину. Ужас что такое! - Вот видишь, в одном пункте своей теории я прав. Отчего бы и не в остальном? - Хорошо, если так. Но я все же не уверена. Для девушек все это очень серьезно. Нехорошо, если Том посещал эту семью, не имея никаких намерений. - А если имел, тебе это тоже не нравится. На тебя трудно угодить, дорогая. - И муж потянул к себе разложенную на столе газету. - Я чувствую, что на него это совсем непохоже, - сказала миссис Кори, выражаясь все более неясно, как часто бывает с женщинами, знающими, чего они хотят. - Брось читать, пожалуйста, Бромфилд! Я ведь очень беспокоюсь. Я должна узнать, насколько это серьезно. Не могу я терпеть дольше. И не понимаю, как ты можешь быть спокоен, ничего не зная. - Я, например, не знаю, что со мной будет после смерти, и, однако, сплю спокойно, - ответил Бромфилд Кори, откладывая газету в сторону. - Это совершенно иное. - И более серьезное? Ну ладно, что ты можешь сделать? Мы уже обсуждали это, когда ты летом приезжала и согласилась со мной, что сделать мы ничего не можем. С тех пор ничто не изменилось. - Нет, изменилось, продолжается по-прежнему, - сказала миссис Кори, снова противореча себе в словах. - Я должна прямо спросить Тома. - Дорогая, ты же знаешь, что не сможешь. - Тогда почему он нам ничего не рассказывает? - Он не может, если ухаживает за мисс Айрин - так ее, кажется, зовут? - как принято у американцев. Он скажет нам, когда объяснится _с ней_. Так поступил когда-то и я. Вспомни нашу собственную молодость, Анна. Правда, это было давно. - Все было иначе, - сказала миссис Кори, почувствовав, однако, легкое волнение. - Почему иначе? Мамаша Лэфем знает, влюблен ли Том в ее дочь или нет; несомненно, знает это от нее и папаша Лэфем. А нам не знать этого, пока не узнает сама девушка. Будь уверена. Твоя мать про нас знала и сказала твоему отцу; а мой бедняга отец ничего не знал до самой помолвки; а я ухаживал за тобой или, как ты это называешь, - волочился... - Нет, это _ты_ так называл. - Значит, я? Целый год или дольше. Жена не могла не утешиться несколько при воспоминании о днях юности и любви, оживших при этих словах, хотя ей неприятно было связывать их с чувствами ее сына к Айрин Лэфем. Она задумчиво улыбнулась. - Ты, значит, думаешь, что они еще не поняли друг друга? - Вероятно, поняли. - И объяснились? - Из нашего разговора логически следует, что нет. Но тебе не обязательно так думать. А теперь можно я почитаю, дорогая? - Да, теперь можешь, - сказала миссис Кори с одним из тех вздохов, какими женщины выражают скорее свою уверенность в никчемности мужей вообще, чем недовольство собственным супругом. - Спасибо, дорогая, тогда я уж и закурю, - сказал Бромфилд Кори, закуривая сигару. Она оставила его в покое и не пыталась больше добиться чего-либо от сына. Это не значит, что она ничего не предприняла. Разумеется, она даже себе, а тем более другим, не призналась, зачем сделала утренний визит Лэфемам, которые к этому времени перебрались из Нантакета на Нанкин-сквер. Дочерям она объяснила, что давно чувствовала себя неловко, использовав это знакомство, чтобы получить деньги на благотворительные цели, и больше его не поддерживая. Кроме того, ей казалось, что ей следует как-то признать деловую связь Тома с отцом семейства, дабы никто не подумал, будто семья Тома этого не одобряет. - Да, дела есть дела, - сказала, смеясь, Нэнни. - А нас опять хочешь взять с собой? - Нет, на этот раз я поеду одна. На этот раз ее экипаж легко нашел дорогу на Нанкин-сквер, и она послала со служанкой карточку, которую миссис Лэфем получила в присутствии своей дочери Пенелопы. - Придется принять ее, - пролепетала она. - Да, но почему такой виноватый вид, мама? - сказала девушка. - Ты не сделала ничего _такого_ уж дурного. - А мне сдается, что _сделала_. Не знаю, что со мной. Раньше я этой женщины не боялась, а сейчас, кажется, не посмею взглянуть ей в глаза. Он ведь по своей воле к нам ездил, и, видит бог, я этому долго противилась. Я не хотела, чтобы он бывал у нас. А вообще-то мы такие же порядочные, как они, и у твоего отца вдвое больше денег. Не нам просить у них милостей. Думаю, они были рады устроить его у твоего отца. - Это все, конечно, доводы в твою пользу, - сказала девушка. - Повторяй их про себя, всякий раз считай до ста, прежде чем заговорить, и как-нибудь все обойдется. Миссис Лэфем растерянно поправляла свою прическу и ленты в ожидании появления миссис Кори. Она тяжко перевела дух, взглянула невидящими глазами на дочь и поспешила вниз. Действительно, при первых встречах с миссис Кори она не робела перед ней; но с тех пор она поняла, как мало знает свет; и столько раз возвращалась к тому, что неверно понимала и что проницательно угадала, что уже не могла встретить ее, как прежде, на равной ноге. Несмотря на бодрый дух и чистую совесть, какими только может обладать женщина, миссис Лэфем внутренне робела и с ужасом спрашивала себя, с чем явилась гостья. Она то бледнела, то краснела и заговорила с гостьей довольно бессвязно. Она смутно слышала, что миссис Кори что-то очень хорошо сказала о сыне, о его интересе к новой работе и о том, как он доволен. Но она не спускала с миссис Лэфем взгляда и видела ее смущение. Миссис Лэфем негодовала, сознавая свою невиновность. Однако под этим взглядом она стала чувствовать, будто и впрямь гнусно воспользовалась отсутствием миссис Кори, чтобы отнять у нее сына и женить его на Айрин. Пока все это мучительно ворочалось в голове миссис Лэфем, она вдруг услышала, что миссис Кори хотела бы иметь удовольствие увидеть мисс Айрин. - Ее как раз нет дома, - сказала миссис Лэфем. - Не знаю, когда она вернется. Пошла взять книгу. - Тут она снова покраснела, вспомнив, что Айрин потому пошла за книгой, что о ней говорил ей Кори. - Как жаль, - сказала миссис Кори. - Я надеялась повидать ее. А как другая ваша дочь, с которой я не знакома? - Пенелопа? - спросила миссис Лэфем с некоторым облегчением. - Она дома. Я ее сейчас позову. - Лэфемы еще не додумались тратить излишек своих денег на слуг, которых вызывают звонком; они держали двух служанок и истопника, и так продолжалось уже десять лет. Если бы миссис Лэфем позвонила из гостиной, служанка пошла бы отпирать входную дверь, уверенная, что кто-то пришел. Миссис Лэфем сама поднялась наверх за Пенелопой, и девушка, хоть и встретила ее насмешками, пришла вместе с ней. Миссис Кори смерила ее взглядом, а Пенелопа, будучи ей представлена, отошла в глубь комнаты и села; внешне покорившись предстоящему испытанию, она отвечала своим медлительным голосом на вопросы миссис Кори. - Вы, барышни, вероятно, с удовольствием переедете в новый дом, - сказала та вежливо. - Не знаю, - ответила Пенелопа. - Уж очень мы привыкли к старому. Миссис Кори несколько опешила, но продолжала сочувственно: - Конечно, вам будет жаль расставаться со старым. Миссис Лэфем не удержалась, чтобы не заметить: - Если бы это зависело от девочек, мы бы, наверное, так и не переехали. - В самом деле? - спросила миссис Кори. - Они так привязаны к этому дому? Но я их понимаю. Мои дети были бы в отчаянии, если бы надо было уезжать из нашего старого особняка. - Она обратилась к Пенелопе: - Но подумайте, как красив ваш новый дом и как чудесно он расположен. - Да, мы, вероятно, и к нему привыкнем, - сказала Пенелопа в ответ на дидактическое утешение. - Думаю, что и полюбите, - продолжала покровительственно миссис Кори. - Сын говорил мне, какой чудесный вид на залив открывается оттуда. Он находит, что ваш дом великолепен. Он, кажется, имел удовольствие именно там встретиться со всей вашей семьей, когда только что приехал. - Да, он, наверное, был нашим первым гостем. - Он просто восхищен вашим домом, - сказала миссис Кори вежливо, но не сводя с Пенелопы пронзительного взгляда, словно стараясь угадать по ее лицу, чем еще восхищен ее сын, и надеясь, что она это вдруг нечаянно выдаст. - Да, - сказала девушка, - он несколько раз побывал там с нашим отцом, а уж тот не преминул продемонстрировать все его достоинства. Мать несколько приободрилась, увидев такое спокойствие дочери. - Девочки потешаются над отцом: уж очень он носится с постройкой и только и знает, что о ней говорить. - О, в самом деле? - спросила миссис Кори вежливо и рассеянно. Пенелопа покраснела, а ее мать продолжала: - Я говорю ему, что он в этом больше ребенок, чем они. - Молодежь нынче на все смотрит философски, - заметила миссис Кори. - Вот именно! - подхватила миссис Лэфем. - Я говорю им: у вас всегда все было, вот вас и не удивишь ничем. У нас молодость прошла совсем по-другому. - Да, - сказала миссис Кори, но не выразила этим согласия. - Я хочу сказать - у меня с полковником, - объяснила миссис Лэфем. - О да, _да_! - сказала миссис Кори. - _Нам-то_, - беспомощно продолжала первая, - все далось тяжким трудом. Вот мы и ценили, что имели. - Для молодых не делалось столько, сколько теперь, - сказала миссис Кори, игнорируя ранние лишения миссис Лэфем. - Но не знаю, стали ли они от этого лучше, - добавила она неопределенно, но с тем удовлетворением, какое испытывает каждый, изрекая бесспорную истину. - Трудно заслужить блага, которые имеешь всегда, - сказала Пенелопа. - Да, - рассеянно ответила миссис Кори, медленно возвращаясь с расстояния, на которое удалилась. Она вновь пытливо взглянула на девушку, стараясь понять, не то ли самое это остроумие, о котором говорил ей сын. Но сказала только: - Вы будете восхищены закатами на Бэк-Бэй. - Если только они будут совсем новые, - сказала Пенелопа. - Не могу обещать восхищаться теми, к которым привыкла. Миссис Кори взглянула на нее с опаской, граничившей с враждебностью. - Н-да, - сказала она неопределенно. - Мой сын рассказывал, как красив вид из вашего коттеджа в Нантакете на освещенные отели, - обратилась она к миссис Лэфем. - Да, очень красиво! - воскликнула та. - Девочки каждый вечер ходили с ним поглядеть на отели со скалы. - Вот как? - сказала сухо миссис Кори и позволила себе добавить: - Он рассказывал мне об этих скалах. Наверно, барышни проводили там много времени. В Наханте мои дети постоянно взбирались на скалы. - Айрин нравятся скалы, - пояснила Пенелопа. - А мне не очень, особенно вечером. - Вот как? Вероятно, с веранды тоже удобно любоваться огнями? - Нет, оттуда они не видны. - О! - сказала миссис Кори. После заметной паузы она обратилась к миссис Лэфем: - Не знаю, когда бы в этом году мой сын дышал морским воздухом, если бы вы не принимали его в Нантакете. Он не хотел отлучаться из конторы и ехать куда-нибудь подальше. - Да, он прирожденный деловой человек, - восторженно подхватила миссис Лэфем. - Уж если это от природы, так обязательно себя покажет. Так полковник всегда говорит о мистере Кори. Что он рожден деловым человеком, такой уж он есть. - Она охотно заговорила о Кори; ей казалось, она недостаточно похвалила его, когда его мать впервые упомянула о его работе. - Никогда еще, - продолжала она оживленно, - у полковника Лэфема не служил никто, кого бы он так ценил. - Вы _все_ были весьма добры к моему сыну, - холодно сказала миссис Кори, слегка поклонившись, - и мы весьма вам обязаны. При этих любезных словах миссис Лэфем опять покраснела и пробормотала, что им тоже было очень приятно. Она взглянула на дочь, ища поддержки, но Пенелопа смотрела на миссис Кори, которая искоса за ней следила, продолжая говорить с ее матерью. - Я огорчилась, узнав от него, что мистер, то есть полковник Лэфем, летом был нездоров. Надеюсь, теперь ему лучше? - Да, да, - ответила миссис Лэфем. - Теперь он здоров. Он почти никогда не болеет, вот и не умеет себя поберечь. Да и все мы так. Мы никогда не болеем. - Здоровье - великое благо, - вздохнула миссис Кори. - Вот именно. А ваша старшая? Все такая же слабенькая? - Она немного окрепла с тех пор, как мы вернулись. - И миссис Кори пришлось сказать, запинаясь, что дочери тоже хотели приехать, но их что-то задержало. Она вспомнила насмешливый вопрос Нэнни; чувствуя, что ее построение шатко, она поспешила, пока оно не рухнуло на нее, встать. - Но будем надеяться, что еще представится случай, - сказала она неопределенно, надела на лицо прощальную улыбку, пожала руки миссис Лэфем и Пенелопе и после нескольких банальных слов удалилась. Пенелопа и ее мать все еще глядели друг на друга, силясь постичь цель и следствия визита, когда в дом влетела Айрин. - Ах, мама! Сейчас, кажется, отъехал экипаж миссис Кори? Пенелопа ответила со своим характерным смешком: - Да, ты пропустила восхитительный визит, Рин. Все шло так легко и приятно. Ни малейшей натянутости! Миссис Кори была до того приветлива! Она вовсе не заставила меня почувствовать, будто купила меня и изрядно переплатила; а мама высоко держала голову и знала себе цену. И пусть кто-нибудь посмеет все это отрицать. Несколькими жестами она изобразила всю сцену: трепет матери, светскую невозмутимость миссис Кори и то, как пытливо она их обеих разглядывала. Показала и себя самое, съежившуюся в темном углу и немую от страха. - Если она приезжала затем, чтобы мы сделали и сказали все, чего не следовало, она, наверное, уехала счастливая; жаль, Айрин, что тебя здесь не было, ты бы помогла. Не знаю, хотела ли я произвести плохое впечатление, но мне это, кажется, удалось - и даже больше, чем я заслуживаю. - Она рассмеялась; а потом вдруг сказала серьезно и яростно: - Если я не все сделала, чтобы она так же возненавидела меня, как я ее... - Она оборвала речь и снова засмеялась. Но оборвался и смех, глаза ее наполнились слезами; она выбежала из комнаты и побежала наверх. - Что... что это значит? - спросила ошеломленная Айрин. Миссис Лэфем все еще не вышла из оцепенения, в которое ее поверг визит миссис Кори. Вспышка Пенелопы не вывела ее из этого состояния. Она лишь рассеянно покачала головой и сказала: - Не знаю. - Почему Пэн так озабочена тем, какое впечатление она произвела? Не все ли ей равно, понравилась она миссис Кори или нет? - По-моему, все равно. Но я видела, что она все время очень нервничала. Кажется, миссис Кори сразу ей не понравилась, вот она и была сама не своя. - Расскажи подробно, мама, - сказала Айрин, садясь. Вернувшись домой, миссис Кори описала визит своему мужу. - Каковы же твои выводы? - спросил он. - Они были очень смущены и вместе возбуждены, - я говорю о матери. Не хочу ее обвинять, но вид у нее был виноватый. - Думаю, Анна, что это ты заставила ее так себя чувствовать. Воображаю, какова ты была в роли обвинителя, но слишком воспитанного, чтобы говорить прямо. На что ты ей намекала? - Ни на что, - сказала миссис Кори, снисходя до того, чтобы защищаться. - Но я увидела достаточно, чтобы убедиться, что девушка влюблена в Тома, и мать это знает. - Очень плохо. Я думал, ты ездила узнать, влюблен ли Том. А что, она все так же хороша? - Ее я не видела; ее не было дома; я видела сестру. - Не совсем понимаю, Анна. Но ладно. Что собой представляет сестра? - Крайне неприятная молодая особа. - Что она делала? - Ничего. Для этого она слишком хитра. Но таково мое впечатление. - Значит, она не показалась тебе остроумной, как Тому? - Мне она показалась дерзкой. Другого слова не нахожу. Она старается озадачить и смутить. - О, это хуже, чем дерзость, Анна; это уже криминал. Слава богу, что младшая так хороша. На это миссис Кори не дала прямого ответа. - Бромфилд, - сказала она после некоторого озабоченного молчания. - Я обдумала твой план, и мне кажется, что он правильный. - А что у меня за план? - спросил Бромфилд Кори. - Обед. Муж засмеялся. - Значит, ты перестаралась в роли морального обвинителя, и теперь надо искупить вину. Но миссис Кори поспешно продолжала - с достоинством, несмотря на тревогу: - Суть в том, что мы не можем игнорировать близость Тома с этой семьей; она, видимо, будет продолжаться, даже если это всего лишь небольшое увлечение, и мы должны признать это, чем бы дело ни кончилось. Это очень простые, совершенно не светские люди, но не могу сказать, чтобы неприятные, вот разве только, - добавила она, видя улыбку мужа, - вот разве отец... А отца _как_ ты находишь? - взмолилась она. - Он интересный собеседник, - сказал Кори, - когда речь идет о краске. А как выглядит неприятная дочь? Ты и ее пригласишь? - Маленькая, темноволосая. Пригласить следует всех. - Миссис Кори вздохнула. - Так что же, ты против обеда? - О нет. Как ты говоришь, мы не можем игнорировать их отношений с Томом, каковы бы они ни были. Лучше их признать и мириться с неизбежным. Думаю, что обед с Лэфемами будет очарователен. - Он взглянул на нее с легкой иронией в голосе и взгляде; а она снова вздохнула - так глубоко и тяжко, что он рассмеялся. - Это может оказаться, - предположил он, - лучшим способом излечить Тома от его увлечения, если таковое имеется. До сих пор он видел ее с соблазнительными прикрасами, какие мать умеет придать дочери в семейном кругу, где ее нельзя сравнить с другими девушками. Ты должна пригласить нескольких очень хорошеньких девушек. - Ты так полагаешь, Бромфилд? - спросила миссис Кори, слегка ободрившись. - Пожалуй, да, - но она снова тут же приуныла. - Я не знаю ни одной хоть наполовину такой хорошенькой. - Ну тогда - получше воспитанных. - У нее хорошие манеры, очень скромные и приятные. - Тогда более образованных. - Тому такие не нравятся. - О, вижу, ты сама _хочешь_, чтобы он на ней женился. - Нет, нет. - А ведь обед поможет их сближению и ускорит дело. - Ты знаешь, что я этого не хочу, Бромфилд. Но я чувствую, что мы должны что-то предпринять. Иначе все это покажется чем-то тайным. А это несправедливо по отношению к ним. Обед ничего не испортит, а, пожалуй, принесет пользу. Да, - продолжала миссис Кори, опять немного подумав, - надо их пригласить - всю семью. Конечно, пусть все будет запросто. - Не можешь же ты дать обед тайком, если я правильно тебя понял. Если давать, то не так, точно мы этого стыдимся. Надо пригласить еще кого-нибудь. - Да, - вздохнула миссис Кори. - Но еще не все вернулись в город, - добавила она с облегчением, вызвавшим у ее мужа улыбку. - Во всем этом есть нечто фатальное, - заключила она суеверно. - Значит, лучше не противиться. Иди и как можно скорее заставь Лили и Нэнни примириться с положением. Миссис Кори немного побледнела. - Но ведь правда так будет всего лучше, Бромфилд? - Я в этом уверен, дорогая. Единственное, что колеблет мою уверенность, - это то, что идея была моя. Но ты ее приняла, значит, все правильно. Я-то, признаться, не ожидал этого от тебя. - Нет, нет, - сказала жена, - пожалуй, все же не стоит. 13 Поначалу отказавшись от мысли пригласить Лэфемов на обед, миссис Кори принялась за ее осуществление с мужеством грешницы, которая принесла жертву добродетели, честно признав ее превосходство над задуманным ею прегрешением. Она не сомневалась, что Лэфемы придут, и сомневалась только насчет других приглашенных. Она с некоторым волнением заговорила об этом с дочерьми, но те не воспротивились; они взглянули на дело так же, как она сама, и согласились, что ничем еще не отблагодарили Лэфемов за прошлое лето, когда оказались так им обязаны; а еще хуже, что потом обратились к миссис Лэфем за деньгами на благотворительную цель. Долг благодарности не был уплачен, и даже наросли проценты. Чем же повредит обед? - сказали они. Можно без ущерба для себя пригласить на него любых знакомых; но легко также придать обеду тот характер, какой они захотят; Лэфемы не разберутся и все равно будут довольны. Труднее будет с Томом, если он серьезно интересуется девушкой; но что он может возразить, если обед будет в семейном кругу. Каждая из них, когда они обменялись мнениями, подумала о том родственном круге, который вызывает и восхищение, и ужас постороннего, оказавшегося в бостонском обществе. На каждом шагу разветвленные родственные связи отнимают у него всякую надежду высказать свое мнение о людях; менее всего может он чувствовать себя в безопасности, когда слышит, как один бостонец обличает или высмеивает другого. Пусть же он остережется поддакивать этой критике, какой бы ни казалась она справедливой, ибо возможно, что объект ее доводится кузеном тому, кто осуждает. Когда посторонний человек слышит, как группа бостонских дам называет друг друга и всех упоминаемых ими знакомых джентльменов уменьшительными именами, он остро чувствует свою отчужденность, но хотя бы находится в относительной безопасности; тогда как в обществе, где Мидлсексы в течение двухсот пятидесяти лет женились на Эссексах и производили на свет Саффолков, все эти скрытые родственные связи на каждом шагу ставят ему ловушки. Эта обстановка, столь опасная для чужака, для уроженца города является, напротив, источником силы и безопасности. Не слишком желательного знакомого можно столь успешно укрыть родственной сетью, что вне ее о нем никто не услышит; поразительные истории рассказывают о людях, которые провели в Бостоне целую зиму в качестве гостей Саффолков и вращались в свете, а потом обнаружили, что не встретили никого, кроме Эссексов и Мидлсексов. Миссис Кори прежде всего подумала о своем брате Джеймсе и с необычной терпимостью вспомнила его беспечную добродушную жену. Джеймс Беллингем всегда был главным советчиком ее сына и, можно сказать, способствовал его поступлению к Лэфему. Затем она подумала о вдове своего кузена Генри Беллингема, которая выдала дочь за пароходчика с Запада и любила своего зятя; эта уж наверное стерпит короля краски и его семейство. Дочери миссис Кори так настаивали на кандидатуре Чарлза, сына миссис Беллингем, что она включила в список и его, - если он будет в это время в городе; он может оказаться в Центральной Америке, но знается он с самыми разными людьми. Этим, видимо, можно было бы и ограничиться: четверо Лэфемов, пятеро Кори и четверо Беллингемов. - Но выходит тринадцать, - сказала Нэнни. - Можно еще позвать мистера и миссис Сьюэлл. - Хорошая мысль, - одобрила миссис Кори. - Он наш пастор, так что нам вполне подобает... - Почему бы не пригласить Роберта Чейза? Жаль, если он не увидит ее - при ее-то красках. - Это мне не совсем нравится, - сказала миссис Кори, - но можно и его, если не получится слишком много. - Художник Чейз был женат на бедной родственнице семьи Кори; жена его умерла. - Может быть, еще кого-то? - Мисс Кингсбери. - Мы ее и так часто приглашаем. Она может подумать, что для чего-то нам нужна. - Она не обидится; она такая добродушная. - Тогда подсчитаем, - сказала мать. - Четверо Лэфемов, пятеро Кори, четверо Беллингемов, Чейз, Кингсбери - пятнадцать. Да, еще супруги Сьюэлл. Семнадцать. Десять дам и семь джентльменов. Не поровну и слишком много. - Может быть, кто-то из дам не придет, - предположила Лили. - О, дамы всегда приходят, - сказала Нэнни. Мать размышляла. - Приглашу всех. Дамы откажутся вовремя, и мы успеем пригласить еще мужчин; например, художников. Ах да! Надо позвать мистера Сеймура, архитектора. Он холостяк, и он им строит дом, я слышала от Тома. Имя сына она назвала упавшим голосом, а когда он вечером пришел домой, сообщила ему свой план с явным опасением. - Зачем ты это делаешь, мама? - спросил он, глядя на нее своими ясными глазами. Она смущенно опустила свои. - Я не стану, милый, если ты не одобряешь. Но я подумала... Мы ведь никак не расквитались за все, что они для нас сделали в Байи-Сент-Пол. А зимой, стыдно сказать, я еще взяла у нее денег на свое благотворительное заведение. Терпеть не могу так _использовать_ людей. И ты бывал у них летом; выходит, что мы ими гнушаемся; ну, и твое деловые отношения с ними... - Понимаю, - сказал Кори. - И ты считаешь, что из-за этого нужен обед? - Сама не знаю, - ответила мать. - Мы ведь не позовем почти никого, кроме родственников. - Что ж, - согласился Кори, - может, и правда... Ты ведь хочешь доставить им удовольствие. - Разумеется. Ты полагаешь, что они придут? - Прийти-то они придут; но окажется ли обед удовольствием для них - это другой вопрос. Мне думается, что им больше понравился бы обед в нашем семейном кругу. - Я сперва так и хотела, но твой отец считает, что может показаться, будто мы не уверены в их положении в обществе; а этого мы не должны допустить, даже перед самими собой. - Пожалуй, отец прав. - К тому же они могут подумать... Последние слова Кори пропустил без внимания. - Кого же ты хочешь пригласить? Мать назвала ему гостей. - Что ж, сойдет, - сказал он, все же не вполне довольный. - Обеда и совсем не будет, если ты не хочешь, Том. - Нет, нет; вероятно, так надо. Да, конечно. А о чем они могут подумать? Мать колебалась. Ей не хотелось напрямик выкладывать ему свои опасения. Вынужденная что-то ответить, она сказала: - Не знаю. Я не хотела бы дать этой девушке или ее матери основания думать, что мы стремимся к более близкому знакомству, чем... чем у тебя с ними, Том. Он взглянул на нее рассеянно и словно не понимая. Однако сказал: - Да, конечно. И миссис Кори, оставаясь в той же неуверенности относительно этого дела, в какой ей, видимо, было суждено пребывать и дальше, пошла писать приглашение миссис Лэфем. Позже вечером, когда они снова остались наедине, сын сказал: - Я, кажется, не сразу тебя понял, мама, насчет Лэфемов. Сейчас понял. Я, конечно, не хочу, чтобы ты сближалась с ними больше, чем я. Это не нужно, да и ни к чему хорошему не приведет. Не давай этого обеда! - Поздно, - сказала миссис Кори. - Я уже час назад послала записку миссис Лэфем. - Она ободрилась, видя озабоченное лицо Кори. - Но не огорчайся, Том. Это не будет семейный обед, и все обойдется без всякой неловкости. Если сделать это сейчас, будет явно, что ты просто оказывал им внимание по нашей просьбе. Они не могут увидеть в этом нечто большее. - Ладно, пускай. Пожалуй, сойдет. Во всяком случае, теперь уже ничему _не поможешь_. - Зачем _помогать_, Том? - сказала миссис Кори с веселым оживлением, какого до сих пор не вызывали у нее мысли о Лэфемах. - Я уверена, что мы поступаем правильно и доставим им удовольствие. Это добрые, безобидные люди; мы перед самими собой обязаны не бояться показать, что помним их доброту и услуги и то, как он ценит тебя. - Да, - сказал Кори. Озабоченность, которую перестала чувствовать мать, была теперь в его тоне, но ее это не огорчило. Пора ему всерьез подумать о своих отношениях с этими людьми, если он не думал об этом раньше, а просто волочился, как говорит его отец. Такой взгляд на характер сына едва ли был бы ей приятен при других обстоятельствах, но сейчас он был утешением, пусть и не большим. Если она теперь думала о Лэфемах, то с той покорностью судьбе, с какой мы ощущаем беды наших ближних, даже если они не сами навлекли их на себя. Со своей стороны, миссис Лэфем за время, прошедшее между визитом миссис Кори и возвращением мужа из конторы, пришла к тому же заключению относительно Кори; и когда они сели ужинать, была в совершенном унынии. Айрин разделяла ее настроение, Пенелопа была подчеркнуто весела; полковник, после первого куска нашпигованного чесноком вареного окорока, который возвышался перед ним на большом блюде, начал замечать царившую вокруг атмосферу; но тут зазвенел дверной звонок, и служанка, подававшая на стол, пошла открыть дверь. Она принесла миссис Лэфем записку, которую та прочла и, беспомощно оглядев свою семью, прочла еще раз. - Что-нибудь случилось, мама? - спросила Айрин; а полковник, который снова приступил к окороку, замер с ножом в руке. - Не понимаю, что бы это _значило_, - сказала миссис Лэфем дрожащим голосом и передала записку дочери. Айрин проглядела ее; увидя подпись, она радостно вскрикнула и покраснела до корней волос. Потом стала читать снова. Полковник бросил нож и нетерпеливо нахмурился. Миссис Лэфем сказала: - Прочти вслух, Айрин, если понимаешь, в чем тут дело. Но Айрин, нервно отмахнувшись, передала записку отцу, который прочел вслух: "Дорогая миссис Лэфем, прошу вас и генерала Лэфема..." - Вот не знал, что я генерал, - проворчал Лэфем. - Надо будет востребовать жалованье за все годы. Однако же кто это пишет? - и он перевернул листок, ища подпись. - Не важно! Прочти до конца! - крикнула жена, с торжеством глядя на Пенелопу, и он дочитал: "...а также ваших дочерей пожаловать к нам на обед в четверг 28-го в половине седьмого. Искренне ваша, Анна Б.Кори". Краткое приглашение, размашисто написанное, занимало две стороны листка, и полковник не сразу разобрал подпись. Когда же разобрал и прочел вслух, он взглянул на жену, ожидая объяснения. - _Не знаю_, что это значит, - сказала та, качая головой, но приятно взволнованная. - Она нынче днем приезжала, и, по-моему, для того, чтобы нас обидеть. В жизни еще никто так меня не унижал. - Что же она делала? Что говорила? - Лэфем в своей гордости приготовился дать отпор любой обиде, нанесенной его семье; однако приглашение как будто доказывало обратное, и он усомнился, была ли нанесена обида. Миссис Лэфем попыталась объяснить, но ведь, в сущности, ничего обидного и не было сказано, пытаясь облечь неуловимое в слова, она ничего не сумела доказать. Муж выслушал ее взволнованную речь, потом изрек тоном беспристрастного судьи: - По-моему, Персис, никто тебя обидеть не хотел. Зачем бы ей сразу после этого звать тебя на обед, если она и вправду так себя вела? Это действительно казалось невозможным, так что и сама миссис Лэфем стала сомневаться. Она могла только сказать: - Вот и Пенелопа почувствовала то же самое. Лэфем взглянул на дочь, и та сказала: - _Я_ ничего доказать не могу! Начинаю думать, что она нам привиделась. Да, наверное, так. - Гм! - сказал отец и некоторое время молча хмурился, пренебрегая иронией или решив понять ее буквально. - Ничего определенного ты так и не сказала, - заметил он жене, - должно быть, ничего и не было. А уж сейчас она к тебе со всем уважением. В душе миссис Лэфем боролись не прошедшая обида и польщенное тщеславие. Она переводила взгляд с непроницаемого лица Пенелопы на сияющие глаза Айрин. - Ну, значит, так оно и есть, Сайлас. Пожалуй, она и впрямь дурного не хотела. Может, и сама смутилась немного... - Я ведь так тебе и сказала, мама, - прервала Айрин. - Не говорила я разве, что ничего особенного у нее на уме не было? Она так же вела себя и в Байи-Сент-Пол, когда оправилась и увидела, что ты для нее сделала. Пенелопа рассмеялась. - Ах, так это ее манера выражать благодарность? Жаль, что я не поняла этого раньше. Айрин не стала отвечать. Она смотрела то на мать, то на отца, всем своим огорченным видом прося защиты. Лэфем сказал: - Кончим ужин, и пошли ей ответ, Персис. Напиши, что придем. - С одним исключением, - сказала Пенелопа. - Что такое? - спросил отец, пережевывая кусок окорока. - Так, пустяк. Просто я не пойду. Лэфем проглотил кусок, а заодно и подымавшийся в нем гнев. - Надеюсь, ты передумаешь, когда придет время, - сказал он. - Напиши, Персис, что придем все, а если Пенелопа не захочет, ты там на месте придумаешь извинение. Так-то оно будет лучше. Никто из них, очевидно, не усомнился в том, что так можно поступить, - они не знали, насколько обязывает приглашение на обед. Даже предполагая, что Пенелопа не передумает и не придет, миссис Лэфем была уверена, что миссис Кори охотно ее извинит. Труднее оказалось сочинить ответ на приглашение. Миссис Кори написала "Дорогая миссис Лэфем", но миссис Лэфем опасалась, не будет ли ответное "Дорогая миссис Кори" рабским подражанием; она мучилась над каждой фразой и не знала, какой именно температуры должны быть ее вежливые слова. Почерк у нее был круглый, невыработанный, тот самый, каким она в школе задавала детям прописи. После некоторого колебания - подписаться ли только собственным именем или с инициалами мужа - она подписалась: "Уважающая вас м-с С.Лэфем". Пенелопа ушла к себе, не дожидаясь, когда с ней посоветуются; бумагу выбрала Айрин, и, в общем, записка миссис Лэфем выглядела очень прилично. Когда пришел истопник, полковник послал его опустить письмо в почтовый ящик на углу. Он решил не упоминать больше об этом при дочерях, не желая показывать им своего ликования; стараясь придать происшедшему обыденный характер, он разом прекратил обсуждение, сказав, чтобы миссис Лэфем ответила согласием; но теперь, заслонясь газетой, он надувался от гордости, пока миссис Лэфем мучилась над письмом; когда вслед за сестрой ушла и Айрин, он не мог более скрывать своего торжества. - Ну, Перри, - вопросил он, - что ты теперь скажешь? Но затруднения с письмом вернули миссис Лэфем часть ее опасений. - Не знаю я, что сказать. Совсем запуталась. И как еще у нас получится, а обещали прийти. Думаю, - вздохнула она, - мы все в последнюю минуту можем извиниться, если так уж не захочется идти. - Все будет отлично, и никаких извинений посылать не придется, - бодро сказал полковник. - Если уж мы хотим выйти в люди, надо пойти и посмотреть, как это делается. Нам, наверное, придется устроить какой-то вечер, когда въедем в новый дом; вот тогда и мы их пригласим. Не станешь же ты теперь жаловаться, что они не сделали первого шага? - Да, - сказала миссис Лэфем устало. - Не знаю только, на что мы им. Нет, нет, все правильно, - добавила она, видя, что ее самоуничижение вызывает гнев мужа. - Но по мне, если и дальше будет так же трудно, как с письмом, пусть бы меня лучше высекли. Не знаю, что мне надеть, и девочкам тоже. Я слышала, будто на обед ходят с голыми шеями. Как, по-твоему, так принято? - Откуда _мне_ знать? - спросил полковник. - По-моему, тряпок у тебя достаточно. Но зачем изводиться. Ступай к Уайту или к "Джордану и Маршу" и спроси обеденный туалет. Уж они-то знают. Купи из этих, из заграничных. Я их вижу в витрине всякий раз, как прохожу мимо, их там полно. - Дело даже не в платье, - сказала миссис Лэфем. - С этим авось как-нибудь справлюсь. Я хочу как лучше для девочек, а о чем там с ними говорить, не знаю. У нас ведь с ними ничего общего. Я не про то, что они лучше, - снова поспешила она утишить гнев мужа. - Этого я не думаю; с чего бы им быть лучше? Если кто имеет право высоко держать голову, так это ты, Сайлас. У тебя много денег, и каждый цент ты добыл сам. - Мне мало что удалось бы без тебя, Персис, - заметил Лэфем, движимый справедливостью и тронутый ее похвалой. - Ну, обо _мне_ что говорить! - возразила жена. - А теперь, когда ты все уладил с Роджерсом, кто против тебя хоть слово скажет? А все же, я вижу, а когда не вижу - чувствую... мы на этих людей непохожи. Они дурного не подумают, они извинят, но мы уже стары у них учиться. - Мы, но не дети, - хитро заметил Лэфем. - Да, не дети, - согласилась жена, - только ради них я и готова... - Видела, как Айрин радовалась, когда я читал приглашение? - Да, она радовалась. - И Пенелопа наверняка передумает, как подойдет время. - Да, мы это делаем для них. А вот хорошо ли это для них, один бог знает. Я ничего не хочу сказать против _него_. Айрин очень повезет, если он ей достанется. Но понимаешь? По мне, так в десять раз лучше был бы для нее такой парень, каким был _ты_, Сай. Чтобы он сам пробивал себе дорогу, а она бы ему помогала. Уж она бы _сумела_! Лэфем засмеялся от удовольствия при этих выражениях любви; других проявлений не ждали ни она, ни он. - Если б не я, ему тоже нелегко было бы выбиваться в люди, и полно тебе изводиться. А об обеде и вовсе не думай волноваться. Все пройдет как по маслу. Этой храбрости Лэфему не вполне хватило до конца следующей недели. Он решил не показывать Кори, что так уж осчастливлен приглашением; и, когда молодой человек вежливо сказал, что его мать рада, что они сумеют прийти, Лэфем ответил ему очень кратко. - Да, - сказал он, - кажется, миссис Лэфем и дочери придут. Он тут же испугался, что Кори мог не понять его и решить, что сам он не придет, но не знал, как к этому вернуться, а Кори об этом больше не заговаривал; так оно и осталось. Его раздражали приготовления, которыми занялись жена и Айрин, и он всячески их высмеивал, раздражало его и то, что Пенелопа ничего не готовила для себя и только помогала остальным. Он спросил, как она поступит, если в последний момент передумает и решит идти; она ответила, что скорей всего не передумает, а нет - так пойдет с ним к Уайту и попросит его выбрать ей заграничное платье, они ему, кажется, очень нравятся. Гордость не позволила ему снова заговорить с ней об этом. В конце концов вся эта возня с туалетами вселила в него смутные опасения относительно собственного костюма. Приняв решение идти, он представил себе тот идеальный вид, в каком хотел бы появиться. Фрака он не наденет, во-первых, потому что человек выглядит в нем дураком, во-вторых, потому что такого не имел - не имел из принципа. Он пойдет в сюртуке и черных брюках, может быть, наденет белый жилет, и уж непременно - черный галстук. Но едва он обрисовал все это своим близким, величаво презирая их тревоги насчет туалетов, как они заявили, что в таком виде он не пойдет. Айрин напомнила ему, что он был единственным, кто не надел фрак на деловой банкет, куда он водил ее несколько лет назад, и как ей было тогда неловко. Миссис Лэфем, которая сама, быть может, и не возражала бы, качала неодобрительно головой. - Придется тебе завести себе фрак, Сай, - сказала она. - Сдается мне, без фрака никогда не ходят в частный дом. Он противился, но на другой день, по пути домой, в приступе внезапной паники, остановился у дверей своего портного, и с него сняли мерку для фрака. Затем он начал тревожиться по поводу жилета, к которому до тех пор относился безразлично и беспечно. Он спросил мнение семьи, но этот пункт был для них менее ясен, чем тот, что касался фрака; кончилось тем, что они приобрели книгу об этикете, в которой этот вопрос решался не в пользу белого жилета. Однако автор ее, подробно объяснив им, что нельзя есть с ножа и ни в коем случае нельзя ковырять в зубах вилкой - чего не позволит себе ни одна дама и ни один джентльмен, - никак не высказался относительно того, какой галстук следует надеть полковнику Лэфему; побежденный в других пунктах, Лэфем стал сомневаться и в черном галстуке. Вопрос о перчатках, как-то вечером внезапно возникший перед полковником, видимо, вообще не пришел в голову этикетчику, как назвал его Лэфем. Другие авторы также хранили об этом молчание, и только Айрин вспомнила, что где-то слыхала, будто джентльмены сейчас реже носят перчатки. Пот выступал на лбу Лэфема во время этих дебатов; он стонал и даже ругался, хотя грубых ругательств не признавал. - Я прямо скажу, - заявила Пенелопа, близоруко щурясь над каким-то шитьем для Айрин, - с туалетом полковника оказалось не меньше хлопот, чем с другими. Почему бы и тебе не сходить к "Джордану и Маршу" и не заказать себе заграничное платье, а, отец? Это предложение дало всем желанный повод посмеяться, и даже полковник издал какой-то жалобный смешо