н задумался. "Надо поразмыслить, - сказал он.- Приходи сюда каждый вечер, пока я либо не дам ответ, либо не сдамся. Кстати, чем ты занимаешься днем?" "Каждый день играю я в одном саду в шахматы с молодой дамой. Более пристойного занятия быть не может. Деревья - и те подвержены большим страстям, чем она", - ответила обезьяна. Христианин рассеянно кивнул и отпустил ее. Каждый вечер приходила обезьяна в дом волшебника-христианина, и каждый вечер христианин прогонял ее, не дав ответа. Так продолжалось неделю. Наконец христианин признал свое поражение. "Сдаюсь. Каков же ответ?" "Понятия не имею, - созналась обезьяна (ибо ответа дама ей не сообщила).- Я придумал загадку, а не ответ". "Идиот! - вскричал волшебник.- Любой дурак может придумать загадку, которая не имеет решения! А я тут теряю день за днем всю неделю..." "Вот именно, - поспешно вставила обезьяна.- Семь дней недели". Вашо был спасен. Христианин, немного успокоившись, признал, что загадка хорошая. "Я сотворил существо, которое умнее меня!" - воскликнул он. Тут Йолл перебил сам себя: - Мне непонятно его удивление, ибо кто не слыхал о сказителе, который глупее выдуманных им историй? На самом-то деле он сотворил чудовище, ибо их договор означал, что, когда христианин откажется от своих волшебных способностей, а потом и умрет, обезьяна останется в живых, - и ныне она уже приобрела необычайные размеры и силу. Что же до христианина, то немногим меньше года спустя он вернулся в пустыню и предложил загадку Иблису, который молниеносно дал правильный ответ. Христианин был посрамлен и не мог не признать Иблисова всеведения. Хотя у него оставались в запасе желания, да и множество приключений ему еще предстояло изведать, в тот самый миг в рассудок его закралась черная тень. Несмотря на то, что загадка уже дважды причинила ему только вред - Вашо с ее помощью добился свободы, а Иблис добился победы в споре, - христианину, разумеется, суждено было загадать ее и в третий раз - даме в саду, - в результате чего его постигла очередная неудача. Такова история о том, как обезьяна, христианин и дьявол состязались в отгадывании загадки. Йолл торжествующе оглядел слушателей. К тому времени Бэльян уже приобрел опыт в обнаружении недомолвок. - И все же я в недоумении. Откуда узнала эту загадку дама из сада? И каким образом загадка стала известна мартышкам и обезьянам? - Ага! Пожалуй, если вы настаиваете на том, чтобы я объяснил все до мельчайших подробностей, нам следует вернуться немного назад. Вспомним обезьян, обещавших помочь человеку, который разыскивал своего ребенка. Их старейшины собрались высоко в горах на совет. Было очень холодно, так холодно, что... Тут Бульбуль испустил нечто среднее между зевком и стоном, и звук сей успешно заглушил следующие несколько слов. - ... и дела нет до обыкновенных мартышек. Вскоре они пришли к заключению, что, для того чтобы помочь приемному сыну в его, судя по всему, тщетных поисках, требуется более умная голова. Тогда заговорила обезьяна, которая много путешествовала: "Надо признаться, нам недостает людских искушенности и опыта. Однако, когда я, будучи в Багдаде, воровал в садах бананы, мне случайно попался на глаза один из нашего племени, который, уверен, сумеет нам помочь, ибо он сидел в саду с дамой и не только беседовал с ней, но даже играл в шахматы". Остальные согласились с тем, что это, должно быть, и вправду удивительная обезьяна, и со всей надлежащей поспешностью в Багдад была отправлена делегация. Прибывшие без труда нашли в саду обезьяну и объяснили ей задачу. Слушая, Вашо все больше убеждался в том, что поиски, которые затеял этот человек, окажутся напрасными. Однако он желал показаться мудрым. Поэтому, с той фатальной оракульской двусмысленностью, которая уже сгубила столь многих персонажей этой истории, он продекламировал загадку о "семерых, уже имеющих названья" и добавил: "Велите ему скитаться по городам и селениям и загадывать эту загадку всем, кого он повстречает. Только если он отыщет того, кто сумеет эту загадку отгадать, следует ему прекратить розыски. На том пускай его поиски и закончатся". Этим Вашо хотел сказать, что человеку никогда не найти своего сына, ибо в тот момент он как раз только что узнал загадку от дамы в саду, и как попытки отгадать загадку, так и поиски, предстоявшие человеку, казались ему равно тщетными. Но обезьяны поняли его в том смысле, что отгадавший загадку и будет сыном того человека. Но человек, выслушавший загадку и весть, принесенные обезьянами, понял их в том смысле, что если он отыщет любого, кто отгадает загадку, то вполне может оставить всякую надежду, ибо это будет свидетельствовать о том, что поиски его напрасны. По этой причине он и был раздосадован и вылил воду, когда загадку отгадал мальчик, который рос среди волков. Но Иблис, который за всем этим стоял, затеял это в том смысле, что загадка будет отгадана, а сын найден лишь ценою смерти отца. То было смертоносное обилие смыслов. Позвольте мне теперь остановиться на роли Иблиса в этой истории. Все джинны в рассказе были разнообразными проявлениями Иблиса, ибо, хотя именам и обликам его несть числа, его сатанинская сущность едина. Иблис был джинном в зубастой пещере и помощником капитана на корабле, джинном, ловившим рыбу в пруду, и сантоном на горе - все это Иблис. Он также принял облик дамы, игравшей в шахматы в саду, - дабы привести христианина к полнейшему краху. Загадку же Иблис отгадал потому, что сам ее первый и задал. Вся эта история происходила по его коварному плану и при его участии. - Зачем же тогда Иблис выстроил такую цепь событий, в результате которой Вашо передал загадку обезьяньему совету, а тот - человеку, росшему среди обезьян, и в то же самое время повернул дело так, чтобы волчий выкормыш отгадал загадку своего отца? Неужели попросту из вредности? - Нет, хотя это чистая правда - Иблис мучает род людской с наслаждением. Но ответ некоторым образом связан с фатальностью. Вам доводилось слышать известную старую историю о человеке, который, дабы избежать смерти, уехал в Багдад? - Пожалуйста, Йолл, не надо, - поспешно вмешался Бульбуль. - Ну что ж, так или иначе, Иблис желал наглядно продемонстрировать превратности судьбы. Что такое судьба, как не схема? На взгляд Иблиса, жизнь человеческая не имеет смысла. Поэтому он желал хотя бы наделить ее схемой. Иблис обладает изощренным умом, и загадка (то есть мысль, выраженная в сжатой силлогической форме) его привлекает. Как бы то ни было, таким образом Вашо сообщил загадку обезьяньему совету, и с тех самых пор обезьяны и мартышки бережно хранят ее в памяти. Бэльян был неугомонен. - Вы сказали, что это учебная история Веселых Дервишей. Какие же идеи ими с помощью всего этого проповедуются? Прежде чем ответить, Йолл запустил пятерню себе в волосы (что было непросто, ибо волосы его слиплись от грязи). - Некоторые истолковывают мораль таким образом, что в одних историях наказываются те, кто задает вопрос, а в других - те, кто его не задает. Следовательно, ни действие, ни бездействие не остаются безнаказанными. Другие полагают, что это басня о замешательстве ребенка по поводу полового акта. Лично я всегда считал, что это довольно загадочная притча о переходе от устной культуры к письменной, но, возможно, это всего лишь предвзятое мнение специалиста. - Все это очень сложно, Йолл, - сказал монах. Затем, после некоторого колебания: - Однако подобное обилие смыслов и толкований равносильно полнейшему отсутствию смысла. Бэльяну не хотелось задавать этот вопрос, но в конце концов пришлось. - Еще две вещи меня смущают, Йолл. Что произошло с девушкой из леса - той, которая переспала с волчьим выкормышем, когда он отправился на свои поиски, - и разве не осталось у Иблиса еще одно желание? Бульбуль зарыдал, но Йолл ответил: - Ах да, "Приключения девушки из леса и сына, ею рожденного". История немного запутанная, но я должен ее вам рассказать. Что он и сделал. Чудо за чудом свершалось перед ними - то была повесть о летающих конях, замках с привидениями, принцессах, содержащихся в неволе, зловещих бескрылых птицах, пьянящих эликсирах и обезьянах - сметливых обезьянах, кровожадных обезьянах, обезьянах-призраках, коронованных обезьянах и обезьянах, пожирающих самих себя, - но, Боже, как хотелось Бэльяну спать! Наконец он все-таки уснул. Ему приснилось, что над ним склоняется лицо из морщинистой и распадающейся плоти. Вздрогнув, он осознал, что это Зулейка, загримировавшаяся под дряхлую старуху, и что она ждет, когда он встанет. - Идем, - сказала она.- Немного позабавимся. Они вышли из Зулейкиной беседки, и он с удивлением заметил, что день уже в разгаре, в торговле перерыв и лавочники, дабы прибить пыль, разбрызгивают на улицах воду. Из торгового района они поспешили в сторону особняков и увеселительных дворцов, раскинувшихся вокруг Слоновьего озера. - Подсади меня, - сказала Зулейка. Бэльян подтолкнул ее под зад. Она вползла наверх, потом протянула ему руку, и в следующий миг они уже сидели на стене, которая окружала сад одного из этих дворцов. Было восхитительно вновь превратиться в маленьких озорников. Ему стало интересно, будут ли они воровать фрукты в саду. Бесшумно спустились они в кусты. Пока они ползком пробирались по туннелям, образованным изогнутыми ветками, пошел дождь. Посреди сада лежал, растянувшись на подушках, человек. Бэльян узнал бесполую фигуру давадара. Дождик был такой слабый, что давадару, который лежал, погрузившись в смутные грезы, он не причинял никакого беспокойства. В кустах появились призрачные радужные паутинки. Из медной курильницы, которая сохраняла опиум теплым и влажным, подымался пар. С деревьев над головой Бэльяна послышались звуки невнятной трескотни. Подняв голову, он увидел мартышку, а рядом с ней, на той же ветке, - человека в халате и грязном белом тюрбане. Человек спустился к ним. Они с Зулейкой принялись шушукаться. С другой стороны сада донесся смех, потом он затих, и из-за решетчатой беседки вышли на цыпочках две девушки. Зулейка показала на них. - Хатун и Замора, - прошептала она. Девушки подкрались к миске с опиумом и, схватив по пригоршне, так же крадучись удалились в сад, где и съели опиум. На краю сада произошла непродолжительная схватка за гамак, после чего Замора расположилась в нем и, вяло поворочавшись, уснула. Хатун вновь вернулась в цветник и принялась в одиночестве прогуливаться вдоль его ручейков. На слиянии ручейков был рыбный садок. Хатун остановилась, отразившись на его поверхности, и стала разглядывать рыб. Зулейка повернулась к Бэльяну: - Смотри и жди. Настанет и твой черед. Потом, выйдя из кустов, она, неловко припадая на одну ногу, поковыляла к девушке. Хатун плакала, и слезы ее капали в пруд. Зулейка остановилась у девушки за спиной и, нагнувшись, заглянула из-за ее плеча в водоем. Хатун, не оборачиваясь, заговорила прямо с отражением: - Что ты здесь делаешь, старуха? - Ищу тебя или твою сестру. Я пришла исполнить все твои желания. - По тебе не скажешь, что ты способна исполнить все мои желания, - сказала Хатун, многозначительным взглядом смерив приземистую, закрытую чадрой фигуру. - Я хотела сказать, что могу дать тебе возможность исполнить все твои желания, - последовал поспешный ответ. - Это совсем другое дело. Ты - опиумное видение? - Как тебе будет угодно. Почему ты плачешь? - В этом саду отец содержит нас в неволе. Он никогда не разрешит нам выйти замуж. - Правду люди говорят: "Когда у девушки начнутся менструации, либо выдай ее замуж, либо схорони".- Хриплым, каркающим голосом продекламировав пословицу, Зулейка непристойно пошевелила пальцами. - Это верно. Время и мужчины проходят мимо сада.- Хатун ненадолго погрузилась в грустные раздумья, потом повернулась к Зулейке: - Что именно хочешь ты мне продать или предложить? - Я предлагаю то, чего ты желаешь, - мужчин. - Неужели старая карга вроде тебя может раздавать мужчин, как раздают нуждающимся и достойным корки хлеба? - Я предлагаю тебе семерых мужчин. Любого, на кого ты укажешь в пределах этого числа, я очарую ради тебя и приведу в сад, пока спит твой отец. Это место я сумею превратить в сущую западню для мужчин. - И ты, старуха, все это мне сулишь? Почему? - У меня есть друг.- Тут Зулейка свистнула, и человек в тюрбане вышел из кустов. Хатун подозрительно посмотрела на него.- И у него есть друг. Друг у него очень некрасив, волосат, с неровными зубами. Человек в тюрбане оглянулся и бросил хитрый взгляд в кусты. Бэльян поднял голову и с отвращением посмотрел на обезьяну. Обезьяна скромно потупила взор. - И в уплату за то, что пересплю с семерыми, которых пожелаю, я должна буду переспать с тем, кого не желает никто? - Нет, мы предлагаем поступить по-другому. Сыграем в фанты. Если все семеро согласятся и если ты сумеешь одного за другим довести их до оргазма, значит, мы трудились для тебя бесплатно. Если же потерпишь неудачу, тогда переспишь с нашим другом. - Но это же смешно. Все они будут спать со мной, ведь я красива. - Спору нет. - По-моему, ты джинн. Джинны склонны к такого рода играм. - Как тебе будет угодно. - Любой мужчина, какого захочу! - Она захлопала в ладоши.- Вон там есть решетка, сквозь которую видна улица. Там я и сделаю свой выбор. Человек в тюрбане уселся на ступеньки, а Зулейка поспешила вслед за Хатун, крикнув ей при этом: - И еще одно! Что бы ты ни делала, ничего этим мужчинам не говори, иначе чары рассеются. И помни: выбирай лишь семерых. Не торопись. Давадар беспокойно пошевелился во сне. Решетка находилась довольно далеко, и с того момента до Бэльяна доносились лишь случайные обрывки их оживленной дискуссии. - Самое главное - одно. У него не должно быть большого зада. - Мне всегда казалось, что самое важное - это руки. - Невозможно заранее сказать, волосатая ли у него грудь. - Постараюсь производить осмотр и тщательный отбор. Испытывая головокружение, он сидел в кустах и слушал. Солнце уже скрылось за домами, но с нагретой земли поднималось дневное тепло. Обезьяна флегматично чавкала на дереве бананом. Прошло время, сгустились сумерки, и розы уже струили под сенью сада свой аромат. Наконец... - Как насчет вот этого? Если я пропущу его, найдется ли другой, не хуже? Этот.- Хатун сделала свой первый выбор. Зулейка поспешила на улицу, выйдя через боковую калитку. Хатун вернулась к рыбному садку и стала ждать. Зулейка возвратилась, ведя за руку юношу с завязанными глазами. Повязка была поднята, и открылись его глаза, красивые, как у газели. Молча удалились они с Хатун в беседку. Когда юноша появился вновь, человек в тюрбане встал у него за спиной и, ударив его палкой, лишил сознания. Процедура повторилась. Вторым из выбранных был индийский купец, третьим - гибкий и крепкий бедуин, только что из провинции. Наконец Бэльяну все это наскучило, и он, поднявшись из кустов, крадучись направился осматривать сад. Звук его легких, сомнамбулических шагов тонул в оглушительном пении цикад. Повсюду в полумраке сада взор его привлекали и изумляли паутина, нити и кошачьи колыбели листвы, которая, как ему казалось, спускалась с небес, связывая все, что растет, со звездами. Так, ползучие побеги и вьющиеся стебли тянулись к звездам по стенам и решеткам, ибо незримые связи пробуждали в них растительную страсть. Вместе с благоуханием уже невидимых цветов вдыхал он эзотерическую силу и чувствовал, как движется сквозь темный дождь астральных воздействий. В открытых пространствах сада господствовала восковая маска - лицо спящего давадара, залитое лунным светом и казавшееся грозным тотемом тамошних мест. Обходя эти места, Бэльян крался из зарослей в заросли - чинар, тополей и кипарисов - к фруктовому саду. В саду, средь косматых деревьев с их посеребрившимися апельсинами, висел гамак Заморы. Бэльян встал сбоку от него так, что освещенным остался только как бы профиль получеловека. Поступок сей был безрассуден. Что, если она проснется? Хатун кричала Зулейке, чтобы та привела ей чернокожего мужчину. Замора проснулась. Взгляд еще, казалось, был рассеян, но губы раскрылись, и она заговорила: - Ты кто? Где слуги? Ты - опиумное видение? Его охватил страх, но он унял его, утешив себя тем, что в этом странном сне нечего терять. Слова его не имели значения. - Как тебе будет угодно. Я пришел исполнить все твои желания. - Нет у меня желаний. Я больше не хочу шевелиться, не хочу ничего делать. Казалось, она действительно чувствует себя весьма уютно. "Ночного призрака, похоже, из меня не вышло", - подумал он. Где-то вдалеке кричала Хатун: - Но я хочу франка! Хочу франка неверного! Замора и Бэльян обменялись загадочными улыбками сообщников - то есть Бэльян улыбнулся вместе с ней, сам не зная почему. Замора обратила на него более внимательный взгляд: - Ты не опиумное видение. Потри ладонь о ладонь. Он так и сделал. В поту его ладоней возникли ниточки или червячки грязи. - Так я и думала. Ты земной. Как и растения, все мы рождены землей и имеем общие с ними низменные побуждения. И все же перед тем, как ты меня разбудил, у меня было настоящее видение. Передо мной стояла женщина. Лицо у нее было бледное, как златоцветник, а в руке она держала нож. Она загадала мне загадку. Загадка была такая: Сестра моя была мне матерью. Отец отцом мне не был. Я не была ребенком и взрослою не стала. Кто я? - Можешь отгадать? Бэльян покачал головой. - Не слишком ты силен в отгадывании загадок, - пробурчала она. - Я не обезьяна, чтобы загадки отгадывать, - возразил он, но она уже вновь погружалась в сон. Он все еще стоял, пристально рассматривая ее сонное лицо, когда со стороны беседки донесся голос - кто-то крикнул по-английски: - Я тебя знаю! Послышались звуки потасовки, и что-то тяжелое рухнуло на землю. Бэльян бросился бежать к стене, но во тьме перед ним выросла Зулейка. - Постой. Все хорошо.- И все же лицо ее показалось ему озабоченным.- Правда, она все еще хочет франка. Для тебя это прекрасный случай. По дороге к беседке они миновали лежавшую в высокой траве мужскую фигуру. В фигуре той было одновременно и нечто очень странное, и нечто очень знакомое. Бэльян не сумел определить причину своего беспокойства, ибо Зулейка поторапливала его, продолжая шипеть ему на ухо: - Ничего не говори. Вспомни, чему я тебя учила. Пускай это будет завершением твоих уроков. Пора, наконец, выпустить змея на волю. Беседка сверкала огнями фонарей. Они вошли, и Зулейка представила его Хатун. - Знаю, он худой, зато посмотри на эти глаза. Он изучает имсаак, и к тому же он необрезанный! Хатун казалась встревоженной, но сумела кивнуть в знак согласия. Вблизи он рассмотрел ее более внимательно. Она была похожа на даму с веером из павлиньих перьев. Сходство было, но не было, к несчастью, идентичности. Полуотражение. Он вылез из своих лохмотьев. - Следи за этим, - сказала Зулейка человеку в тюрбане. Тот что-то проворчал. Она извлекла из складок своей одежды песочные часы. После первого объятия Бэльян девушку почти не замечал, поскольку приступил к ритуалам разворачивания змеиной силы. Виток за витком поднимается кобра мимо живота и сквозь грудную клетку, ритмичными толчками обвиваясь вокруг позвоночного столба. Вползая в череп, она распускает капюшон и раскрывает пасть. Голова ее заполняет голову Бэльяна, как рука перчатку. Он обнаружил, что смотрит змеиными глазами на два отдельных сада. Перспектива отсутствовала. Он действовал совершенно самостоятельно. Он управлял змеей. Глаза Хатун сперва расширились в экстазе, потом закрылись. Переворачивались и переворачивались песочные часы. Временами он слышал, как что-то тараторит обезьяна. Он вслушивался в крики ночных мусорщиков, проходивших по дороге за стеною, и в уханье сов, охотившихся в саду. В конце концов она потеряла сознание. Он почувствовал, как нарастает в нем змеиная сила. Сила эта выпрямила ему спину, и рот его раскрылся, превратившись в жуткое ротовое отверстие. Наконец глаза ее открылись, и она пронзительно крикнула, попытавшись сбросить его с себя: - О Боже, кончится это когда-нибудь?! Потом давадар что-то кричал ей в ответ и повсюду бегали слуги. Бэльян не в силах был пошевелиться. Человек в тюрбане едва не оглушил его ударом, и они с Зулейкой стащили его с девушки. Боковой выход уже охранялся. Бэльяна подтолкнули, почти перебросив через стену. Последним перелезал человек в тюрбане. Он встал на стену и с пафосом произнес: - Тамбурин сломался, и разошлись любовники. Ха-ха-ха! Потом, спускаясь к ним, добавил: - Да, будет его превосходительству над чем подумать. Слуги давадара уже приближались. Улицы были необычайно безлюдны. И вновь бежал он по ночным улицам, спасаясь от погони. Вновь то была искаженная картина прежнего спектакля, ибо на сей раз в побеге его сопровождали двое соучастников, не считая обезьяны, которая вприпрыжку бежала рядом. Бежали они на юг, в сторону Цитадели. Она была совсем рядом, вскоре они оказались у ее основания, на ипподроме, и стала ясна причина, по которой опустели улицы. - Мы спасены, - сказала Зулейка.- Теперь они нас не найдут. На ипподроме собрались огромные толпы народа. По полю, мерцая, катался огненный шар из плохо воспламеняющегося дерева. Сквозь мрак, подымая страшный шум, очертя голову скакали всадники. Султан и его приближенные играли при свете факелов в поло. Ипподром был окружен кольцом одетых в ливрею пажей, через одного державших в руках факелы и запасные клюшки. Высившиеся на противоположных концах поля стойки ворот, выкрашенные по спирали в черно-желтые цвета, сверху были залиты смолой, которая ярко полыхала в ночи. Каждый раз, как забивался гол, звучал гонг. Каждый раз, как гол забивал султан, звучали трубы. В конце каждого периода на поле верхом выезжали музыканты, бившие в литавры. Ночью игра была опасной, а толпа - возбужденной. В толпе они были в безопасности. Упасть в такой давке было невозможно. Под музыку и щелканье клюшек Бэльян погрузился в задумчивость. Здесь, в Каире, все горазды попусту тратить время, подумал он. Его уже воротило от одних воспоминаний о ночных играх и историях. Он вспомнил, как Эммануил сказал ему: "В восточных странах жара и праздная жизнь порождают у обывателей досужие и смертоносные фантазии". Внезапно он понял, что странного было в фигуре, лежавшей в траве в давадаровом саду. То был мертвец. И что было знакомо. То был Эммануил. Потом он в одиночестве стоял на Байн-аль-Касрейн. Его окружала толпа, но толпа спала. Миллионы ее глаз были закрыты. Люди спали стоя, сидя, опустившись на колени. Каир замер. Даже капля из кувшина продавца воды повисла в воздухе, пораженная летаргией. Бэльян подтолкнул продавца воды локтем. Человек беспокойно шевельнулся во сне и что-то пробормотал, но не проснулся. В слабеющем свете факелов Бэльян пошел по объятой сном улице на цыпочках, дабы не потревожить спящую толпу, направляясь к Цитадели. Ничто людей не потревожило. Скрещенные пики в бессильных руках преграждали вход в Цитадель, и Бэльян протиснулся сбоку. На вершине он оглянулся и увидел город, замерший меж двумя действиями в вечной кататонии. Он направился в тронный зал. В тронном зале разболтанные позы придворных продемонстрировали крадущемуся англичанину всю вульгарность сна, незащищенность его и неведение. На цыпочках он приблизился к трону и протянул руку к короне на голове Кайтбея, намереваясь взять ее себе, как вдруг по объятым сном залам эхом прокатился громоподобный голос: - Все это теперь мое! И огромная волосатая рука потянулась к нему, сбила его с ног и подняла над Цитаделью. Бэльян обнаружил, что, запрокинув голову, смотрит в глаза Обезьяны Меланхолии. - Вот ты и увидел, как все они спят, - сказала она.- Они состарились, не достигнув зрелости. Им хотелось смеяться, и я их смешил, но они были никчемными людьми. - Были? - Были.- Волосатая рука опустила его на пыльную, разбитую дорогу.- Пока ты растрачивал свое время на колдовские сны и волшебные истории, а они спали, прошли миллионы лет, и Каир погиб. Заговорят ли эти камни? Бэльян молча покачал головой. - Камни заговорят, - эхом разнесся по руинам гортанный голос.- Ничто не уничтожено окончательно. Если копнуть достаточно глубоко, обнаружатся истоки тысячелетней каирской истерии. Город подобен разуму. Причины его гибели можно обнаружить в словах и образах минувшего, в обломках колонн и в полустертых надписях. Если копнуть, обнаружатся дороги, которые поворачивают обратно, сходясь сами с собой, каменные василиски и горгоны и, повсюду, арабески - кристаллический лепной лиственный орнамент, органическая жизнь, обернувшаяся смертью, - ядоносным сумахом увивающие здания. Гибель и ее причины здесь сосуществуют. Бэльяна, ходившего по поверхности пыльного яруса, охватила паника. - Я хочу вернуться обратно. - Конечно, ты вернешься. И он вернулся, поднявшись наверх с уровня Обезьяны, дабы в который раз повстречать лунатика-канатоходца, Карагоза, Шикка и Саатиха, Барфи и Ладу, и наконец - Зулейку. Зулейке он сказал: - Причина всех моих страхов в том, что я никогда не знаю, где проснусь. Проснулся он в подвале. Кровь жирной красной точкой отметила конец его пути. - ... твердо решив, что если не достанется он ему, то и никому не достанется, волшебник выбросил отрубленные конечности мальчика за крепостную стену. С белой пеной, обрамлявшей рот, Йолл все еще говорил, но разбудило Бэльяна не это, а очередное появление Корню. Покрытые струпьями белые пальцы Корню были, казалось, любовно сомкнуты на шее Йолла. Потом они сжались. Точно загипнотизированный страхом кролик, наблюдал Бэльян за удушением Йолла. Взгляд застыл, а лицо посинело. Он пришел бы Йоллу на помощь, но, видя, что Бульбуль с монахом бездействуют, тоже ничего не предпринял. Когда все было кончено, Корню вызывающе посмотрел Бэльяну в глаза: - Я не мог этого не сделать. Он был больным животным, больше никем. Обезьяна взяла над ним верх, а Обезьяна - орудие в руках Кошачьего Отца. Монах подмигнул Бэльяну из-под своего капюшона. Бэльян был слишком потрясен, чтобы ответить. - На сей раз он заговорил бы себя до смерти, - продолжал Корню, - и вас обратил бы в то же рабство, но у меня для всех вас есть работа. Время не ждет. "И потому берегись, ибо неведомо тебе, когда хозяин дома придет - ввечеру или в полночь, с криком петуха или поутру". - У вас есть для меня работа? Злобный взгляд обращен был на Бэльяна. - В некотором смысле. Я хочу, чтобы вы пошли к Кошачьему Отцу и согласились у него лечиться. - Не хочется мне туда возвращаться. - Едва ли у вас есть выбор. Рано или поздно либо Отец схватит вас, либо Вейн. Охота началась. Можете сообщить Кошачьему Отцу, что мы осмотрели вас и отпустили. Это, возможно, даст ему пищу для размышлений. Монах укладывал Йолла на стол. Бульбуль продолжал писать. Из тьмы подвала Бэльян поднялся в сумерки. Была уже глубокая ночь, когда провожатые привели его к Дому Сна. Так громко, как только мог, он постучался в дверь, оцарапав костяшки пальцев, и, поскольку на стук никто не отозвался, у самого порога погрузился в сон. Провожатые удалились, оставив его там лежать. 19 СОКРОВИЩА КАИРА По-моему, задушив меня, Прокаженный Рыцарь не подумал о последствиях. Согласно афоризму, бытующему среди касасиунов, мертвец историй не рассказывает, и, к несчастью, смерть рассказчика в разгар его рассказа действительно порождает кое-какие специфические проблемы. Решение, вынесенное касасиунами по этому вопросу, сомнению еще никто не подвергал. Смерть лишает человека права состоять членом Гильдии. Возвращаясь к тому, что я говорил в начале всей этой истории (а я не предполагал, что она окажется историей моей смерти), напомню, что в последнее время, когда я рано ложился, дабы почитать перед сном, мне не давали уснуть необъяснимые страхи. Необъяснимые, но не неописуемые - да и не такие уж, при ретроспективном рассмотрении, необъяснимые. Сейчас я опишу фантазию, из-за которой всю ночь лежал без сна и с воспаленными глазами. Она такова. Веки тяжелеют, запрокидывается голова, скучная книга выпадает из рук, глаза закрываются. Глубокое дыхание замедляет ритм - а затем, по-видимому, останавливается. Утром, когда я не встаю в привычный час (обычно меня будит крик рассветного муэдзина), кто нибудь из встревоженных друзей - Бульбуль, к примеру, а скорее всего моя сестра Мария - входит и трясет меня, пытаясь разбудить, и, обнаружив, что я никак не реагирую, слушает мое сердце, а потом дыхание. И то, и другое, кажется, остановилось. Испускается первый крик, и мое лицо увлажняется чьими-то слезами. Потом - скорбные завывания, ритуалы похорон, кучка людей, смотрящих на мою запеленутую в саван фигуру. На тело мое швыряют пригоршни земли, а потом и полные лопаты. Солнце исчезает. И лишь теперь я просыпаюсь и ощущаю тяжесть давящей на меня сырой земли. Да. Заживо погребен! Крики мои в столь ограниченном пространстве звучат глухо. Окровавленные руки выпутываются из многослойной ткани и царапают ногтями землю. О, кто тот человек, который, вообразив все это, сумеет безмятежно погрузиться в сон? И где тот человек, который надежно гарантирован от подобного пробуждения? Кто, в самом деле, может поручиться, что он вообще проснется? Эта пустая фраза: "Он легко скончался во сне"... Если вдуматься, что может быть ужаснее, чем умереть от сна, умереть, того не сознавая. Но все это вопросы непростые. Я лишь хотел сказать, что эта возникшая в моем пылком, болезненном воображении картина вынуждала меня бороться со сном. Порой эти фантазии не оставляли меня всю ночь, и тогда я вставал и еще до того, как первый крик муэдзина прорезал рассвет, выходил из дома и направлялся к воротам Зувейла, где угощался вместе с персами их первым завтраком. Более того, именно в бессонной тьме перед рассветом рождались у меня планы дальнейшего просвещения моих слушателей: предупреждения об опасностях "влажных снов"; дискуссии о том, что лучше - страдать Арабским Кошмаром и не знать об этом или, с другой стороны, быть мертвым и об этом знать; посещения уникального и революционизирующего птицеводство каирского птичьего двора и демонстрации Великого Пробного Камня Иолла, - возможности казались безграничными. Все кончено. Кто мог предвидеть, что сбудется самая бредовая и жуткая из моих фантазий? Только не я. Меня одолевали страхи, но страхам я не верил. Почти все сбылось. Некоторое утешение я нахожу в том, что моему пути к могиле предшествовало удушение - не сон. Однако я отвлекся. Несомненно, я несколько расстроен собственной кончиной. История, однако, еще не окончена. Терпение. Терпение исходит от Бога, поспешность - от Иблиса, дьявола. Кто поспешит, тому не отыскать сокровищ, коих в Каире немало... В ту ночь Кошачий Отец направился на огромное открытое пространство перед воротами Зувейла. Там он час за часом ждал. Незадолго до рассвета резко похолодало, и артисты, покинув свои будки, собрались вокруг общего костра. На лютом холоде пар, ими выдыхаемый, казался душами усопших. На Кошачьего Отца они взирали с безразличием, граничившим с враждебностью. Фокусники ничего, кроме недоверия, к чародею испытывать не могут. Пытаясь согреться, Кошачий Отец кружил на месте, топая ногами. Наконец появился чернокожий. Хабаш уже не бежал, а понуро ковылял к своей клетке. Когда же он приблизился, Отец заметил у него на голове темное кровавое пятно. Заметил он и то, что, хотя Хабаш сбит с толку и смущен, сны ему уже не снятся. А главное - он с удовольствием увидел в руке у Хабаша книгу. Он ласково улыбнулся. - Я вижу, ты возвратился побитый, но с победой.- Он осекся. Хабаш, пропустив поздравления мимо ушей, протиснулся в клетку и плюхнулся на солому. Дезориентированный и обессиленный, он, казалось, счастлив был вновь оказаться в клетке. Обеспокоенный, Отец вошел следом. - Что случилось? Кто на тебя напал? Где ты нашел книгу? - Точно не знаю. Мне трудно вспомнить. Я бегал по городу в поисках вашей книги. Меня остановила какая-то старуха и пообещала книгу, если я сделаю, как она велит. Она привела меня в сад. Там сидела дама, которая сказала, что я должен с ней переспать, а обезьяна... - Нет, только не это, довольно обезьян и дам в саду! Но книгу ты, по крайней мере, получил... Кошачий Отец выхватил из цепких пальцев Хабаша прочно сброшюрованный манускрипт. Нечто странное в книге привлекло его внимание. Недоверчиво прочел Отец посвящение на обороте: "Сей трактат его превосходительство давадар смиренно предлагает вниманию султана султанов, Кайтбея, в надежде, что тот, кто правит землями египетскими и сирийскими, а также сердцами и глазами подданных своих, при серебристых волосах и неувядаемой красоте его, будет..." Кошачий Отец перевернул книгу и прочел на обложке название: "Ключ к пригожести и путь к украшению для рабов султана и воителей веры". - Идиот! Это не та книга! - Откуда мне это знать? Я читать не умею. - Случилось нечто ужасное. Что же случилось? Мы должны это выяснить. Ты должен выпить еще и снова уснуть. Хабаш с сомнением уставился на чашку. - Не бойся. На сей раз я буду только задавать вопросы. Хабаш выпил и откинулся на солому. Тем временем Отец в наигранном отчаянии воздел кверху руки и, как бы намереваясь произвести впечатление на незримые силы, с пафосом произнес: - Кто-то расстроил мои планы, но книгу я все равно отыщу! Хабаш уснул, и вскоре сон его стал глубоким, а дыхание - хриплым. Пришла пора задавать вопросы. - Присутствует ли здесь дух Алям аль-Миталя, готовый говорить и отвечать на мои вопросы устами сего несчастного, пребывающего во мраке невежества раба моего? - Да.- Голос был таким слабым, что Отцу пришлось приникнуть ухом почти к самым губам Хабаша. - Скажи мне тогда, кто взял мою книгу? - Если бы сны желали, чтобы их помнили, их бы помнили. Если бы сны желали, чтобы их понимали, их бы понимали. Книгу вновь поглотил Алям аль-Миталь. Она перестала быть книгой о сне и сделалась сном о книге. Таковы парадоксы сна. - Но книгу написал я! - Она была продиктована тебе во время спиритических сеансов. Послушной рукой, бессознательно, записывал ты нашептыванья Алям аль-Миталя. Мы изучаем тех, кто изучает нас, и забираем себе то, что принадлежит нам по праву. - Моя книга! Труд всей моей жизни! - Отец в отчаянии принялся ломать руки. - Проходимец! Обманщик! Твои тайные замыслы простираются намного дальше. Отец перестал ломать руки, а голос продолжал: - В конце концов будет вновь поглощена и китайская коробочка. Ты похож на своих кошек. Они любят зарывать свои экскременты. Ты прячешь и копишь свои сокровища в Доме Сна, но все уязвимо. Мало того, именно в этот самый миг в Дом Сна уже прокрались воры. Советую тебе оставить вопрос о книге и поспешить домой, дабы спасти то, что сумеешь. - Спасибо, но можно спросить, кого мне благодарить за этот совет? - Почему бы тебе не проникнуть в Алям аль-Миталь и не выяснить самому? Хриплое дыхание прекратилось, и Хабаш погрузился в более мирный, естественный сон. Отец отвернулся и поспешил прочь. Поперек входа в Дом Сна лежала спящая фигура в лохмотьях. Кошачий Отец ногой отодвинул тело от двери и торопливо вошел, полный смутных предчувствий. Ранее, в ту же ночь, Барфи и Ладу пробрались по крышам в Дом Сна. Вид у них был довольно странный, поскольку, прежде чем двинуться в путь, они намазались жиром, а потом нанесли на открытые места слой пыли. Несмотря на столь поздний час, жизнь в доме не замирала: звучали гонги, с этажа на этаж ходили невольники с факелами, во внутреннем дворе дрались две кошки. Барфи и Ладу взирали на все это сверху с некоторой тревогой. И все же ночью у них по крайней мере была возможность спрятаться в каком-нибудь темном углу, куда не мог проникнуть свет факелов. Добравшись до края крыши, они свесились с нее и спрыгнули на верхнюю галерею. Внезапно все стихло. Истошными воплями кончилась кошачья драка, замерло сотрясение гонгов, а невольники скрылись в подвале. Нет, стихло не все. Звучал еще стрекот сверчков, и оба, Барфи и Ладу, задавали себе вопрос, не биение ли сердца напарника слышится им в тишине. Луна не светила, появился лишь слабый проблеск зари. Взявшись за руки, они пробирались сквозь тьму. География дома была таинственной. Барфи с трудом отодвинул щеколду и открыл первую из дверей. На миг ему показалось, что их авантюра закончилась. Что-то ударило его в лицо, дверь громко захлопнулась, а в углу что-то принялось яростно скрестись. Но лишь на миг. Они потревожили запертую в комнате птицу. Барфи повернул назад и вновь закрыл на щеколду дверь в остальном совершенно пустой комнаты. Еще некоторое время слышалось трепетание крыльев, а вскоре и этот слабый шум резко затих. Та первая комната оказалась самой скверной. В одной из следующих спал завернутый в ковер человек. В остальном комнаты были пусты, если не считать коробок со всякой всячиной да редких куч постельных принадлежностей. Необходимо было расширить сферу исследований. Ладу придерживался того кардинального принципа, что сокровища они обнаружат тогда, когда меньше всего будут этого ожидать. Поэтому он серьезно пытался выбросить всяческие ожидания из головы и, пока ощупью крался в темноте в поисках сокровищ, о сокровищах старался не думать. Требовавшаяся для этого умственная гимнастика в какой-то степени отвлекала его от мыслей об ужасах дома. И все же его пробирала дрожь, хотя временами он выполнял свой план неведения столь успешно, что, роясь в сундуке, останавливался вдруг в нерешительности и силился вспомнить, зачем, по его мнению, все это делает. Образ мыслей Барфи был аналогичным, хотя и транспонированным в иную тональность. Если обнаружение сокровищ поставлено в зависимость от беспорядочных поисков, то спрятанные сокровища может найти каждый дурак. Барфи замечал, однако, что в общественных местах города полным-полно голодных дураков. Следовательно, мыслить необходимо. Так вот, в наименее подходящем месте дома сокровища спрятаны быть не могут, ибо, как осознал Барфи, наименее подходящее место является в некотором смысле наиболее подходящим. Значит, такие ушлые искатели сокровищ, как они, отбросив мысли о наименее подходящем месте, обратили бы внимание на второе наименее подходящее. Значит, такой ушлый тип, как Кошачий Отец, не воспользовался бы и этим столь очевидным местом. По тем же причинам и третьим наименее подходящим местом он пользоваться бы не стал. Опасаясь людей ушлых и проницательных, каковыми, безусловно, являются он и Ладу, Кошачий Отец постепенно вынужден был бы перепрятать свои сокровища в наиболее очевидное из всех мест - то есть в некотором смысле наименее очевидное. Так ли это? Короче, Барфи, который обшаривал комнаты вместе с Ладу, одолевали мысли столь же плодотворные. Время от времени они шепотом совещались - шепотом столь тихим, что едва могли расслышать друг друга. Изредка это делалось ради обмена разумными предложениями, а чаще - дабы сделать ярче некий новый мысленный образ страха, возникший у одного из них в голове. Ладу искал то, о чем не имел понятия, а Барфи шарил в местах, которые считал и не очень подходящими, и не очень неподходящими. Варфи думал, что, открыв следующий большой сундук, они обнаружат в нем Кошачьего Отца - сгорбившегося, устремившего на них укоризненный взгляд. Ладу до потери сознания пугала мысль о том, что ему того и гляди случайно попадется в руки одна из кошек, коими, как он знал, кишел дом. И все же поиски продолжались. Такова сила сна о деньгах. В следующую комнату: на полу стоял разбитый ящик и валялись пыльные тряпки. Барфи и Ладу с надеждой воззрились на этот мусор. Всему Каиру было известно, что Вейн - искусный и удачливый кладбищенский вор. - Саркофаг времен египтян-идолопоклонников... смотри-ка, - показав на сморщенную человеческую фигуру, частично скрытую деревом, - труп! - В этом трупе находятся наши денежки. Он пропитан пеком.- Они осторожно пощупали труп.- Из таких мумий и делают порошок. Мы сможем ее продать. - Ты хочешь сказать, что за эти мерзкие останки дадут много денег? - Да, аптекари высоко ценят подобные вещи. Пек высушивает тело снаружи, а внутри его лак сохраняет жизнетворные жидкости. Те, кому это по карману, едят порошок, дабы продлить себе жизнь и вообще укрепить здоровье. - Давай съедим немного сейчас, а остальное заберем с собой. Они взволнованно закивали, потом замерли в нерешительности. Наконец Барфи отломал палец и принялся сосредоточенно жевать. Ладу последовал его примеру. Барфи и предположить не мог, что бывает нечто столь противное на вкус. Палец был сухой и горький, а крошки прилипали к внутренней стороне зубов. Он вспомнил, чем все это некогда было, дважды потужился, а затем и палец, и многое помимо него изверглось наружу рвотной массой. Такой же приступ напал на Ладу. Они кашляли и плакали. - Когда желудок смеется, тело блюет. В двери, возвышаясь над ними, стоял Кошачий Отец. Они бросились к его ногам в собственную блевотину. - Слишком крепкое снадобье для коротышек. Встать! Кто вы такие? - Барфи и Ладу, - ответили они. - Да я же вас знаю. Вы торгуете сладостями возле ворот Зувейла.- К величайшему их удивлению, мрачный старик принялся хихикать, а потом и приплясывать в дверях.- Вы, значит, ели мумие? Не слишком-то оно вкусное в таком виде, верно? Но если растворить его в спирте, оно будет вкуснее. А что вы здесь делали? Барфи и Ладу заерзали, стоя на коленях. - Говорите же. Я не сержусь. И действительно, им казалось, что он добродушно улыбается. - Искали сокровища. - Искали сокровища! Да откуда им здесь быть? Но я дам вам сокровища, если вы их заработаете. Ладу подумал, что сокровища - никакие не сокровища, если их приходится зарабатывать, но мысль эту он не высказал. - Мы сделаем все, что прикажете. - Во-первых, я хочу, чтобы вы попытались кое-что вспомнить. Вы много болтали. Слухи уже разнеслись по всему Каиру. Несколько месяцев назад, ночью, к вашему лотку подошел человек и втянул вас в беседу. Человек, несомненно, незнакомый, и почти наверняка вел он себя очень странно. Он сказал вам, что страдает Арабским Кошмаром. Я хочу, чтобы вы описали его мне как можно подробнее. - Поздней ночью у нас множество покупателей. Наши сладости очень популярны. Особенно высоко ценится наша халва. Покупать нашу халву приходят люди из других кварталов. Хотя почти такой же популярностью пользуется и фадж... Вмешался Ладу: - Бывают, правда, и странные покупатели - люди, страдающие бессонницей, которые приходят не только купить сладостей, но и поболтать. Нам приходится разговаривать с ними ради сбыта товаров, но мы не помним, чтобы подобная болтовня когда-нибудь приносила нам выгоду. Кошачий Отец нетерпеливо топнул ногой. - Но, разумеется, - продолжал Ладу, - мы все-таки помним, как один чудак сказал нам, будто страдает Арабским Кошмаром. Правда? - Да, но я не помню, как он выглядел. - Я тоже. Это Кошачий Отец воспринял довольно спокойно. - Неважно. Память можно вернуть. Сейчас я отведу вас вниз и усыплю. Я всего лишь хочу, чтобы, проснувшись, вы рассказали мне о том, что видели во сне, а подле кровати вас будет дожидаться куча денег. Они спустились в подвал. Кошачий Отец схватил Барфи за ухо и, нещадно дернув, уложил на одну из кроватей. Ладу стоял и смотрел. - Откинься на подушку, - сказал Барфи Кошачий Отец, - и думай о том, как засыпают пальцы ног, потом ступни и лодыжки, теперь ноги тяжелеют от сна, грудь... веки слишком тяжелые, чтобы держать открытыми глаза. Ты лежишь в темноте, и тебе мерещатся разные вещи. Ты находишься близ ворот Зувейла и сейчас встретишься с неким человеком. Он продолжал шептать. Хаос формы и цвета обернулся должным порядком. Барфи находился близ ворот Зувейла. Было уже поздно, и акробаты с эквилибристами убирали свои скамейки. Немногочисленная оставшаяся публика обступила говорящую обезьяну, которая рассказывала историю о двух кахинах. Барфи полагал, что его брат Ладу где-то рядом, но увидеть его не мог. За левым его плечом раздался голос: - Вы Барфи, верно? Прошу вас, помогите мне. По-моему, у меня Арабский Кошмар. Барфи обернулся и недоверчиво уставился на говорившего. Это был Кошачий Отец, изможденный от боли. Голова Отца покачивалась из стороны в сторону без всякой видимой причины. Слабым голосом Отец продолжал: - Мне нужна ваша помощь. Слава Богу, что вы здесь, но кто вас прислал? - Вы. Казалось, боль мешает старику сосредоточиться. - Я? Но я - всего лишь сон, как и вы. Где я был, когда посылал вас сюда? Барфи долго размышлял, прежде чем ответить. - Снаружи, с наружной стороны всего, за пределами всего этого. В вашем доме, в Доме Сна. Вы послали меня сюда найти человека, который страдает Арабским Кошмаром. Отец казался растерянным и удрученным. Он что-то бормотал себе под нос и лишь постепенно заговорил внятно. - Но каким образом я вижу сон, если никогда не сплю?.. Ну что ж, в таком случае от вас мало проку. Наяву я бы этого просто не перенес. Нет, это было бы ужасно. Нет, нет, нет, нет. Я ничего не должен знать, а вы ничего не должны рассказывать. Вы должны мне поклясться... нет, клятвы, данные во сне, выполнять не обязательно... Это препятствие. Что же нам делать? - Он принялся покачиваться с искаженным от нерешительности лицом, а потом извлек откуда-то маленькую коробочку и продолжил: - Те, у кого Арабский Кошмар, ничего не помнят. Ничего не помнить приятно. Не заглянете ли в мою коробочку? - Думаю, не будь у меня Кошмара, вы бы не показали коробочку именно мне.- Барфи яростно затряс головой. Более того, он обнаружил, что яростно трясется всем телом, и тем не менее уже вглядывается внутрь маленькой коробочки. Ее глубокие стенки круто спускались вниз, увлекая взгляд за собой. В центре коробочки находился маленький темный предмет, который, казалось, то удалялся, то приближался, хотя место, куда он удалялся, с каждым разом становилось все ближе.- Не будь у меня Кошмара, вы бы не показывали коробочку именно мне, мне, мне, мне. Он прислушался к прозвучавшему в коробочке эху своего голоса. Оно было загадочным и отталкивающим. Едва не падая в обморок, он вгляделся повнимательнее, трясясь. Трясли его снаружи. Его будили в подвале Дома Сна. Над ним стояли Кошачий Отец и Ладу. - Ну что? - спросил Кошачий Отец. - Ничего не помню, - сказал Барфи. - Совсем ничего? - Старик был мрачен.- Нет, никто моих планов не нарушит. Кое-что у меня в запасе осталось. Ладу, ложись на кровать вместо брата. Расслабь пальцы ног, лодыжки, ступни... Глаза крепко закрыты. Пускай возникают видения. Я хочу, чтобы ты пошел в мой дом и попросил позвать меня, точнее, мой образ во сне, мой хайялъ. Мой хайяль поможет тебе. Вместе с ним вы пойдете на базарную площадь и повстречаете человека, у которого Арабский Кошмар. Мой хайяль скажет тебе, что надо говорить, когда ты вернешься к нам. Ты должен справиться с этим лучше брата. Ладу очутился ночью на улице, в квартале Эзбекийя. Поначалу казалось, что дома слегка дрожат, но вскоре все стало выглядеть как обычно. Ладу повлекся к Дому Сна. Волей он не обладал, ибо все сновидцы лишены силы воли, но его подгоняло таинственное поручение. Он вошел в Дом Сна. Дверь легко распахнулась. Привратника не было, и повсюду виднелись приметы ветхости. Однако у ворот горел факел и в его свете видно было, что двор кишит тараканами. В доме все еще обитали несколько шелудивых кошек. Время от времени одна из них набрасывалась на таракана и давила его когтями. Ладу стоял и в недоумении почесывал голову. - Привет тебе, незнакомец. Я - Саатих.- Слова текли к нему средь тараканов по булыжникам двора.- Шикк тоже приветствует тебя. Шикк стоял глубоко в тени и был виден лишь наполовину, точно аист-марабу, застывший по стойке "смирно". - Мир вам, хозяева, - сказал Ладу.- Меня послали на поиски Кошачьего Отца. Он здесь? Если нет, то где его можно найти? - Тебя послали? Кто послал тебя? - Кто-то снаружи. Это трудно. Не помню. - Здесь трудно думать. Это Крысиный уровень сновидений. Наши мысли стеснены. Смотри, какое низкое небо. Поскольку все здесь маленькое, ты и не заметил, как уменьшились даже твои карликовые размеры. Они рассмеялись. Смех у Саатиха был негромкий и гортанный. У Шикка - визгливый. - Здесь ты Кошачьего Отца не найдешь, - продолжал Саатих.- Он давно уже здесь не бывает. Мы спрашиваем себя, может, он заболел или опасается приходить? Возможно, он боится, что у него Кошмар или, точнее сказать, он у Кошмара в когтях. - Думаю, у меня тоже Кошмар. Они вновь рассмеялись. - Все так думают, но совсем другое дело - страдать им взаправду. Однако нам хотелось бы снова увидеться с нашим старым другом Кошачьим Отцом. Между прочим, если и ты его друг, то так ему и передай. Скажи ему, что мы всячески стараемся поддерживать в доме порядок, но при этом и ждем. Напомни ему также, что одна из самых старых историй в Алям аль-Митале - это история о волшебном чудовище, которое перестало подчиняться своему создателю. Мы любим гостей, но мы одиноки. Мы любим знать, что происходит. Хотя наше общество тебе не нравится, правда? - Совсем не нравится, - сказал Ладу и изо всех сил постарался проснуться. Открыв глаза, он оказался в тени какой-то стены и стал смотреть оттуда на открытые пустыри Татарских Развалин. По крайней мере, по сравнению с предыдущим местом, там было светло и много воздуха. Рядом спал молодой оборванный чужеземец. Над ним сидела на корточках обезьяна. - Это Обезьяний уровень разума, - сказала обезьяна, приветствуя Ладу ухмылкой. - Мне надо кое-что передать, - сказал Ладу.- Шикк и Саатих желают увидеться с хозяином Дома Сна и желают сообщить ему, что одна из самых старых историй в Алям аль-Митале - это история о волшебном чудовище, которое перестало подчиняться своему создателю. - Верно, одна из самых старых, но не одна из лучших, - сказала обезьяна.- Могу рассказать получше. И она рассказала Ладу истории о детях-дикарях и злобных неверных, о ходячих кучах глины и городах на краю света. Ладу сидел и слушал, а ужасная встреча и данное ему поручение быстро улетучивались из памяти. Истории были пленительные, но, несмотря на яркое солнце, Ладу обнаружил, что весь дрожит, трясется, что его трясут, пытаясь разбудить. Проснулся он опять в подвале Дома Сна. Подле его кровати стояли Кошачий Отец и очень взволнованный Барфи. - Ну что? - спросил Кошачий Отец. - Я видел такой прекрасный сон! Одна обезьяна рассказывала мне истории. Там была одна про старого еврея, который взял немного глины и... Кошачий Отец сплюнул. - Вы подвели меня, оба, - сказал он. Но тут сбежал вниз по лестнице невольник и дернул Кошачьего Отца за рукав. - Пойдемте быстрее, господин. Мы нашли англичанина. Отец последовал за невольником наверх. Тело спящего Бэльяна уже нашли и внесли в дом. Позже, когда Бэльян проснулся, он обнаружил, что лежит, привязанный ремнями к кровати. Трудно было как следует все рассмотреть. Сквозь ставни струился солнечный свет, и перед глазами у него плясали пропитанные солнцем пылинки. Низкий потолок означал, что комната наверняка расположена наверху. В дальнем конце комнаты, почти за пределами его поля зрения, столпились Кошачий Отец с помощниками - все, кроме Вейна, коему в процессе операции предстояло объяснять смысл каждой ее стадии. Пока еще он не обращал внимания на окружающую обстановку. Положение в тот момент было достаточно угрожающим, но меланхолия, которая, казалось, пристроилась на нем, точно спящая у него на животе жирная кошка, была сильнее. Он силился отыскать ее источник в тех снах, что видел прежде. Процесс воскрешения сна в памяти напомнил ему о рыбаках, коих он видел на берегу в Александрии, - тянущих за канаты, вытаскивающих из воды сеть. Медленно всплыла она на поверхность, и ее вытащили на берег. Совершенно неожиданно вода вытекла на землю, и в сети замерцали тысячи серебристых пескарей. Тогда он был с Зулейкой в ее беседке. Они спорили и очень злились друг на друга. - Все, хватит. Надоели мне твои сны, - сказала она. А он ответил: - Но ты же у меня в голове вместе со всеми моими снами - ты и твоя беседка! - Ну что ж, если угодно, мне надоело пребывать в твоих снах. Надоело то, что тебе снится. - Я могу выйти из беседки, и ты навсегда исчезнешь. - Этой беседкой полна твоя голова. Из собственной головы не выйдешь. Да и меня тебе не бросить. Я такая же часть тебя, как и ты. Ты думал, тебе снится, будто ты - человек, который прячется в саду. А на самом деле тебе снилось, будто ты - сад, в котором прячется человек. - Но если я не смогу тебя бросить, то и ты меня тоже. - Я-то смогу. Ты не можешь покинуть сон, но сон может покинуть тебя. - Но ты не можешь меня бросить. Я люблю тебя. - Ты любишь сотворенный тобой фантом, наставницу, мудрую и добросердечную проститутку, которая раздвигает ноги и допускает тебя к таинствам. А мне ты ничего не даешь. Ты пассивен. Знай себе лежишь и ждешь, когда тебя развлекут или обучат. То была самая неприятная часть сна, но спор начался не с этого. Он проснулся, думая о Хатун, и первое, что он сказал, было: - Наше приключение в саду давадара очень похоже на неожиданное свидание с безымянной дамой, которое произошло у меня наяву в Каире. - Это естественно. Сны похожи на истории. И те, и другие сидят на шее у реальной жизни. Сны питаются явью. - Почему я видел, как в саду лежал мертвый Эммануил? Это ты его убила? - Мы. Он узнал нас. По крайней мере узнал моего учителя. - Тот человек с мартышкой - твой учитель... - Ты слышал когда-нибудь о загадочной книге под названием "Галеон обезьян"? Мне и не следовало ожидать, что ты о ней слышал. Говорят, ее как зеницу ока берегут в Счастливой Долине ревнители культа Веселых Дервишей. Однако Эммануил прослышал что-то о содержании книги и встречался с членами Ордена, когда путешествовал по верховьям Нила, а в ту ночь он узнал одного из них и догадался, какую цель мы преследовали в саду. "Галеон обезьян"-это прежде всего научный трактат о возведении пирамид и сфинкса. В нем старательно доказывается очевидное - то, что такие чудеса не могут быть построены в наши дни и подобные руины повсюду свидетельствуют о былом величии человека. Книга учит тому, что некогда, тысячи лет тому назад, на Земле существовали великие и высокоразвитые цивилизации и что с помощью своих хитроумных механических приспособлений они господствовали в небесах и на море. Кроме того, в книге излагается доктрина множественности миров и предполагается, что существуют другие звезды, причем обитаемые. Далее в ней сказано, что тысячелетия тому назад над Землей появилась флотилия галеонов, на которых прибыли обезьяны с другой звезды. Они спустились на Землю и начали совокупляться с людьми. С того самого злосчастного момента цивилизации вырождаются. Хитроумные механизмы утрачены. Критерии отринуты, и в человеке верх берет обезьяна. Повсюду царят заурядность и массовая жестокость. Фигурально говоря, миром правит Обезьяна. Человек, который был с нами в саду, - Веселый Дервиш. Он хотел проверить доктрину книги, посмотрев, действительно ли обезьяны и люди могут совокупляться и приносить потомство, ибо многие считают подобное смешение рас невозможным. Только с этой целью и была предложена игра в фанты. На свою беду перед тобой мы завлекли Эммануила, единственного человека во всем Каире, который мог раскрыть наш замысел и попытаться его сорвать. - Эти идеи абсурдны. Еще абсурднее убивать ради них человека. Доктрина Веселых Дервишей - попросту шутка, пародия на истинное знание, которое, как учит нас блаженный Нико Кельнский, всегда указывает путь к добродетели. - Открыть что-то или выдумать - значит объединить незнакомым способом две знакомые вещи, и это касается как шуток, так и загадок. - А откуда мне знать, может, и я - жертва некой замысловатой шутки или эксперимента, задуманного твоим собратом? - Какого рода ответ тебе нужен? - Мне нужна правда. Ее медленный вздох напоминал звук спускаемого шара. - Ты задаешь слишком много вопросов. А потом они постепенно перешли в своем споре на личности. Все кончилось тем, что они вернулись к вопросу об Эммануиле. - Ты смотришь на меня так, точно я убийца, но именно ты желал его смерти, а дух Алям аль-Миталя всегда действует в соответствии с твоими желаниями. Ты знал, что Эммануил не одобрит ни твоей связи со мной, ни того, что происходит в саду. Втайне ты желал его смерти и поэтому заставил нас втихую убить его в твоем сне. - Но это был только сон! - Значит, это было самое сокровенное твое желание.- Внезапно она сменила гнев на милость.- У тебя ведь до сих пор змей меж глазами, правда? В ту ночь ты облегчения так и не добился. Настает момент, когда задержка оргазма определенно опасна. Она пробежала пальцами по его пенису, как по флейте. - Знаешь, пенис желает не столько извергнуть семя, сколько отдохнуть после извержения. - У моего пениса нет желаний. Она пропустила его слова мимо ушей. - Подобным образом и всякая история испытывает желание умереть, устремляясь к развязке, дабы обернуться тишиной. И подобным же образом в действительности мы желаем не того, чего, как полагаем, желаем, а того, чего желать не должны. Вновь начал разворачиваться змей. Распутывались узлы - мучительное разматывание познания и сексуальной неудовлетворенности. Ближе. Ближе и ближе. Надвигался решающий момент, но по мере его приближения что-то в Бэльяне помимо его воли начинало противиться манипуляциям Зулейки. Он пытался уцепиться за нее, но это было все равно, что цепляться за канаты из ветра. Он просыпался. Ложный оргазм. Он лежал, вспоминал и слушал, как Кошачий Отец точит на оселке нож. Вейн сидел рядом и давал пояснения. 20 ОТПРАВЛЕНИЕ ПРАВОСУДИЯ Грязный Йолл - более не Грязный Йолл. При жизни друзьям никогда не удавалось убедить его - ни поддразниваниями, ни запугиваниями - сходить вместе с ними в общественные бани. Следует признать, не одна только Обезьяна виновата в том, что он дошел до такого омерзительного состояния. Ныне, когда Йолл умер, друзья добились-таки своего. В здешних краях существует обычай, согласно которому покойника обмывают. Это делают и христиане, и мусульмане. Йолла наверняка вымыли на совесть. Я не могу заглянуть в могилу, но уверен, что даже ногти у него идеально чисты. После его смерти вам, уверен, не снится, как Грязный Йолл выползает из могилы, дабы изводить вас своей новой теорией "влажных снов". Вас не мучат видения о том, как Грязный Йолл показывает вам тех несчастных, подыхающих с голоду цыплят, коих разводит в Булаке некий богач. Вы не слышите в своем доме никакого таинственного стука. Нет трещин в сухой земле. Не доносится из-под земли ни единой приглушенной истории. Суть, к которой я веду обычным своим окольным путем, состоит в том, что Йолл эту историю не диктует. Йолл мертв. Более того, Иолл никогда эту историю и не диктовал. Просто перепутались личности. Все уже проясняется. Назвать себя я еще не готов. Это я сделаю в конце истории. Очевидно, момент этот скоро наступит. Читатель осязает, как уменьшается количество страниц, которые остается перевернуть, и в соответствии с этим предвкушает развязку. Читатель предупрежден. По мере того как убывают страницы, уменьшается и число возможных решений. Я в недоумении почесываю голову. Ничего не могу с этим поделать. Одна надежда на то, что - вспомним тему, с которой я начал, - в итоге будет трудно понять, где кончилось содержание моей книги и начались ваши сны. Пока же, однако, и с вашим сном, и с моим саморазоблачением придется повременить. Порой во сне человек всячески старается заняться чем-то серьезным - продекламировать, к примеру, отрывок из Святого Писания или подвести итоги. Цели он никогда не добьется. Его погубят обитатели Алям алъ-Миталя. Читайте и мотайте на ус... В основе операции лежали христианская и мусульманская теории. Объясняя Бэльяну суть процесса, Вейн пользовался концепциями обеих. По утверждению Нико Кельнского и приверженцев Рейнской школы духовной медицины, в коже человека есть пять отверстий, пять ран, которые текут, - пенис, анус, уши, рот и нос, и из ран этих сочится желчь - черная, желтая и белая, являющаяся в соответствии с получаемой смесью признаком того, что в terra incognita тела не все благополучно. Признавая эту теорию в целом, арабские медики в то же время отвергают приведенную Нико типологическую аналогию между пятью отверстиями и следами страстей Христовых; они указывают на то, что при более точном подсчете число отверстий доходит до шести (ибо Басранская школа принимает во внимание факт существования двух ушей) или семи (ибо Куфанская школа принимает во внимание также факт существования двух ноздрей). Однако все арабские знахари особое значение придают свойствам носа, ибо, по утверждению Ибн-Умайля, "именно носом вдыхает человек рух, воздух жизни, и именно в носу человек спит". После долгих раздумий Кошачий Отец пришел к выводу, что постсновиденческая потеря крови вызвана у Бэльяна избыточным давлением в переднем желудочке мозга. Как всем известно, мысль, поднимаясь от сердца в виде пара, конденсируется в мозгу в виде густой желтой жидкости, или соплей, которые при достаточной их концентрации регулярно - допустим, каждые двенадцать часов - вызывают сон. По утверждению Кошачьего Отца, именно излишек этих соплей, желтой желчи, повышает давление на кровь в переднем желудочке. Отец уже был готов. Со скрещенными на груди руками он подошел к краю кровати. - Я намерен испробовать весьма простой метод лечения, - сказал он. Бэльян успел лишь вскрикнуть, прежде чем слуга залепил ему рот кусочком мягкой душистой ткани. Затем другой слуга сунул в руку Отца, на которую была натянута перчатка, докрасна раскаленную ложку. Отец вставил ее Бэльяну в нос. Поначалу была одна только боль. Ощущение было такое, точно Отец пытается вытащить раскаленными клещами мозги. Потом наступило облегчение и, к явному удовольствию старика, начали появляться капли густой желтой жидкости. Бэльян потерял сознание. Когда он пришел в себя, ему показали желчь, аккуратно разлитую по маленьким стеклянным баночкам, уже запечатанным. - Зачем вы это сделали? - Мы будем торговать этим веществом. Существует бесчисленное множество причин, по которым некоторые люди не в состоянии спать. Однако одна, главная причина - это страх скуки. Многие из страдающих бессонницей позавидовали бы, что вам снятся столь красочные сны. Я переработаю вашу желчь в пасту и наверняка получу за нее хорошую цену. - Я уже здоров? - От симптомов вы, по крайней мере, избавлены. Окончательное же выздоровление зависит только от вас. В ближайшие годы вы должны прилагать определенные усилия к тому, чтобы поменьше думать. Мыслей у вас больше, нежели поступков, а из-за этого, как скажет вам любой целитель сна, внутри вас возникает огромное давление. - Вы были подобны котлу, кипящему на печи, - вставил Вейн. - А нет у меня Арабского Кошмара? - Нет, клянусь бородой пророка! Одно дело видеть сон о том, что у вас Арабский Кошмар, и совсем другое - страдать им на самом деле! - Как вам известно, Жан Корню со своими приверженцами осмотрели меня и сказали, что я не только не страдаю Арабским Кошмаром, но и не являюсь Мессией, чье пришествие обещано. - Да-да. Это очень хорошо. Полагаю, ни страдать Арабским Кошмаром, ни быть Мессией вам не хотелось? - Нет. Конечно нет. Но скажите ради Бога, почему же тогда вы и ваш друг преследовали меня по всему Каиру? Вейн одарил его волчьей ухмылкой, а Кошачий Отец грустно покачал головой и сказал: - Вы еще просто ребенок. Вам кажется, будто весь мир ограничивается вашими суетными заботами и солнце вращается вокруг вас. Вы думали, что мы с Вейном на вас охотимся. Уверяю вас, это не так. Сколько раз вы действительно с нами встречались - то есть не в ваших снах? Думаю, вы совсем нас не знаете. Вам известно лишь то, что возникает в вашем воображении. Возможно, вам тяжело будет это признать, но, уверяю вас, в большом мире вы практически никто - разве что человек, который нуждается в лечении от недуга. С этими словами Кошачий Отец удалился, а Вейн остался лишь для того, чтобы прошипеть: - Считайте, вам повезло, что вас лечили мы. Некоторые лекари, особенно евреи, сначала перерезали бы вам глотку, а потом раскроили бы череп, чтобы извлечь ваши драгоценные сопли! Бэльян вяло откинулся на подушку. Его так и не развязали. Давадару снились две принцессы, живущие на вершине башни. Лестницы у башни не было. Она была построена так по приказу султана. Подойдя к основанию башни и подняв голову, давадар обнаружил, что принцессы эти - на самом деле его дочери. Громко крича ему сверху, они объяснили, что их заточили туда, поскольку люди узнали, что они делятся своими душами с дочерьми Кошачьего Отца. "Принцессы" поступали так только по доброте сердечной, но люди их за это боялись и выстроили под ними башню. Днем души принадлежали им, а ночью дочери Кошачьего Отца забирали души и шли гулять с ними по улицам. Давадар представил себе, как дочери его лежат без сознания на крыше башни и из открытых ртов их льется призрачная музыка. Он вызвал к себе продавца воды и спросил, почему тот не помогает его дочерям. Продавец воды пробурчал что-то непристойное. - Мои дочери, что с моими дочерьми? - Давадар обнаружил, что обращает этот вопрос к своему помощнику и евнуху опочивальни. Те были слишком взволнованы, чтобы обратить внимание на сказанные им в полусне слова. - Мы схватили кровожадную даму, она как раз намеревалась зарезать кинжалом очередную жертву близ Нилометра Рода. Зовут ее Фатима, и она утверждает, будто как-то связана с Кошачьим Отцом. Султан просит вас в течение часа прибыть в Дар-аль-Адль. - Который теперь час? - Еще не настало время рассветной молитвы. В Дар-аль-Адле было очень холодно. Заспанные эмиры, которых подняли с постели, чтобы они полюбовались на Фатиму Смертоносную, грели руки вокруг стоявших кольцом жаровен, а невольники побежали за плащами и пледами для погруженных в раздумья придворных. Когда давадар прибыл, Фатима уже предстала перед султаном. Она ненадолго повернулась к нему поразительно бледным лицом, а султан, завидев, что его старший чиновник прибыл, открыл судебное разбирательство. По сигналу султана один из чиновников сообщил об обстоятельствах ареста Фатимы, затем заговорил Кайтбей: - Тебе следует знать, убийца, что, хотя Врата Правосудия для тебя ныне открыты, глупо было бы делать вид, будто конец сего судебного следствия не предрешен. Сегодня днем тебя отвезут к воротам Зувейла, где ты станцуешь с Мельземутом. А пока тебя готовы благосклонно выслушать султан и его совет, поэтому говори. Фатима говорила с большим трудом, и голос ее в огромном меджлисе был едва слышен. - Нет. Мне бесполезно угрожать Мельземутом. Меня уже уничтожило безумие моей сестры. Я - Фатима, рожденная в результате кровосмесительной связи Кошачьего Отца и его дочери Зулейки, шлюхи из квартала Эзбекийя. Я убила множество мужчин и женщин, и все они - клиенты Кошачьего Отца. Я убивала только его клиентов и действовала только как хирург, который вырезает бубоны из тела, пораженного чумой. Его ученики разносят по городу Арабский Кошмар в маленькой коробочке, а он готовит заговор против твоего государства. - Каждый день слышим мы о сотне, а то и более заговоров. Кто подтвердит твое обвинение? - Все молчат, хотя я вижу здесь нескольких его клиентов. Хотя говорила она медленно и бесстрастно, стоявшие вокруг султана охранники усилили бдительность. Но больше ей ничего не суждено было сказать. Стоя перед султаном, она подняла в знак обвинения руку. Рука отвалилась и упала на пол, взметнув облако пыли. Никто не пошевелился, пока она превращалась в груду тряпья и быстро разлагавшихся костей. Наконец один из стоявших подле нее охранников-хазакиев повернулся и осторожно пнул кучу ногой. - Фантом. - Творение учителя сна. Чудо истолковали придворные мудрецы, и завязалась многословная дискуссия о том, как следует поступить. Султан проявлял явное нежелание действовать, а давадар только пожимал плечами. В конце концов, однако, султан заговорил: - Веками существовали в Египте две власти. В моих руках меч и жезл зримой власти в этой стране, но каждому известно, что есть власть и незримая, хотя сущность ее не известна ни единому человеку. Пускай все молчат о том, что случилрсь здесь сегодня утром. Мы соответствующим образом подготовимся и вечером отправимся в Дом Сна, дабы раскрыть его тайны. Уберите этот хлам и прикажите сжечь. Они разошлись. Воды фонтана, журча, переливались через каменный парапет во внутреннем дворе Дома Сна. В тот день Бэльяна отвязали от кровати. Кошачий Отец жестом велел ему встать. - Мы вылечили тело. Возможно, музыка исцелит дух. Не хотите ли пойти послушать с нами музыкальную интерлюдию? - Полагаю, у меня нет выбора? - Все именно так, как вы полагаете. Там собрались почти все обитатели дома во главе с Вейном и привратником Салимом. В конце комнаты сидели три музыканта, широкоскулые люди из Центральной Азии, со своими инструментами - неем, ребеком и бубном. Перед ними стоял мальчик-танцор. Вокруг его обтянутых серебристыми шароварами бедер был пикантно повязан шелковый шарф. Как только ней первыми замысловатыми звуками выразил свое томление, бедра эти начали покачиваться. Затем вступил ребек, создавший ритмическую основу, в которую нею пришлось вплетать свои напевы. Наконец, не дожидаясь какого-то особого момента, к ним присоединился бубен, чьи ритмы принялись то подчеркивать ритмы ребека, то составлять с ними контрапункт. Ритмы были неприятные и резали Бэльяну слух, с самого начала нетерпеливо устремившись к некой определенной цели, и все же задерживаясь на унылых повторах и рефренах, удвоениях и утроениях структур, которые возвращались назад, дабы поглотить самих себя, на противоречиях и столкновениях страстей, а сквозь все это бессвязно и пронзительно звучал жалобный стон нея. Глухой и незрячий мальчик поблескивал и раскачивался, повинуясь третьему уху - чувству равновесия. Он был подобен змее, которая не слышит музыки заклинателя змей, но, безухая, следит взглядом за движениями флейты. Звуки оркестра аккомпанировали ему украшенным мелизмами монотонным напевом. Заунывная нота нея понизилась в тоне. Мальчик, шлепая босыми ногами по кафелю, исполнил несколько па и начал почти незаметно вибрировать, словно сквозь него протянули нить от земли до неба и дернули. Завязался разговор, и к нему присоединились все. Вейн заметил, что музыка, которую они только что слушали, звучала на вечерний лад. - Она подобна истории, начатой в час молитвы иша. Те, кто слушает ее, знают, что рассказчик должен закончить до вечернего звона. Кошачий Отец сидел, думая о своем. Он слушал нечто другое. Снаружи послышался шум голосов, и Салим бросился к окну. Бэльян последовал за ним. Улочка внизу была запружена людьми, и некоторые из них с любопытством смотрели наверх. Другие потрясали кулаками. Беда, однако, пришла с противоположной стороны комнаты. Засов на двери внезапно сломался, и дверь распахнулась. Вошла пара мамлюкских охранников, а за ними возник давадар, как всегда элегантный и весьма довольный эффектом, произведенным его появлением. За спиной у него было еще с полдюжины мамлюков. - Приветствую хозяина этого дома. Мир и благословение тем, кто живет в праведности. Прошу Отца верить мне, когда я говорю, что не стал бы по своей воле причинять беспокойство ему и его гостям, - и тут он почтительно всем поклонился, - но у меня при себе фирман от султана, предписывающий мне препроводить вас в Цитадель и содержать в ее стенах столько, сколько ему будет угодно, а воле султана и вы, и я должны равно повиноваться.- Давадар в притворном сочувствии вскинул брови.- Прошу вас следовать за мной. Отец не шевельнулся. - Повинуясь воле султана, человек, как я всегда считал, лишь исполняет волю собственную. Приглашение от султана всегда желанно.- Отец говорил вкрадчивым голосом.- Могу я узнать причину, по которой султану необходимо мое присутствие? - Чиновник султана никогда не откажет в просьбе, высказанной в столь вежливой форме. Одна женщина, некая Фатима (кстати, ныне она мертва), предстала сегодня утром перед судом султановым по обвинению в многочисленных зверских убийствах. В процессе недолгого судебного разбирательства она выдвинула против вас обвинения, несомненно абсурдные и, конечно же, маловразумительные. Такова вкратце суть дела. Мы с нетерпением ждем вашего содействия в истолковании ее слов. - О, в таком случае...- Кошачий Отец взглянул на Салима и щелкнул пальцами. Салим набросился на давадара, но на пути его встал один из охранников. Сцепившись в борцовской схватке, они грузно рухнули на пол. Вейн тем временем бросился на второго охранника. Пока некоторые из учеников бегали в поисках оружия, драка уже завязалась по всей комнате и перешла на колоннаду. Музыканты забились в угол. Мальчик сидел среди них, дрожа и закрыв лицо руками. Отец стоял сбоку от Бэльяна, занеся над головой посох - то ли угрожая кому-то, то ли колдуя. Приблизиться к нему никто не осмеливался. Бэльян услышал, как он громко велит одному из учеников сбегать и привести на помощь Жана Корню и его приверженцев. Отметив про себя это странное и неожиданное распоряжение, Бэльян не попытался его осмыслить. Быть может, он просто ослышался? Будучи безоружным, Бэльян понимал, что вступить в драку не может (да и на чьей стороне, интересно, он должен сражаться?). Вейн извлек из-под крысиного пальто длинный кинжал и первым потребовал жертв. Внезапно свободная его рука опустилась к поясу, а потом он швырнул из открытого мешочка в лицо своему противнику перец и принялся потрошить ослепленного мамлюка. Вскоре перец уже летал повсюду, ибо Вейн был не единственным учеником Отца, носившим подобную сумочку для защиты от разбойников. Шум был невероятный - самый распространенный прием состоял в том, чтобы сблизиться с противником и исполосовать ему зад, и несколько человек лежали и сидели на краю свалки, вопя от мучительной боли. Два смуглых противника, потеряв оружие, ритмично совершали попытки размозжить друг другу череп о стену. После первого нервного натиска и нескольких яростных атак сражение поутихло. Оно превращалось в борьбу на истощение, и некоторые, уже не в силах поднять оружие, стояли, согнувшись и предусмотрительно глядя друг другу в глаза, и судорожно пытались перевести дух. Новый импульс сражению придало появление прокаженных. Второй раз распахнулась дверь. На миг Жан Корню, в полных доспехах, кроме шлема, застыл на пороге, заполнив собою дверной проем. Затем, обнажив меч, он вошел, а за ним ввалилась толпа страшных, обезображенных шрамами воинов - прокаженных рыцарей и сопровождавших их монахов нищенствующего ордена. Измученных мамлюков было меньше числом, а главное - они испытывали ужас перед новым противником. Даже давадар, который поначалу пытался избегать единоборств, попал в затруднительное положение и сражался, вынужденный защищать свою жизнь. Казалось, уже близка победа Кошачьего Отца - и Жана Корню. Потом, совершенна неожиданно, сражавшиеся разошлись. Послышались хриплое дыхание измученных людей и изредка повторявшиеся всхлипывания раненых. В третий раз были силой открыты ворота Дома Сна - на сей раз стражей султана. Не менее сотни мамлюков ввалились во двор и рассыпались по дому. Сначала один эмир, потом другой пробрались, работая локтями, в концертную комнату, где Кошачий Отец и Жан Корню уже стояли бок о бок. Наконец вошел сам Кайтбей, а за ним протиснулась в уже переполненную комнату свита. Мамлюкские охранники с обнаженными мечами выстроились вдоль стен. Султан молча, в гневе воззрился на Кошачьего Отца. Тогда заговорил Отец: - Приветствую вас. Меня огорчает то, что султан вынужден застать в моем доме такой беспорядок. Застонал умирающий. - Мы не были готовы к вашему визиту. - А мы не ожидали, что вы не примете приглашение, которое мы прислали вам с давадаром. - Как раз теперь я спешу подчиниться. - Не стоит себя утруждать. Суд над вами мы устроим здесь. - Суд надо мной? Кто обвиняет меня и в чем я обвиняюсь? - Фатима, женщина, обвиненная в убийстве, представ перед нами, заявила о своей связи с вами и обвинила вас в подготовке заговора с целью свержения правительства. - Вызовите эту свидетельницу, дабы я мог опровергнуть ее лживое заявление. - Ее больше не существует. - Тогда никто меня не обвиняет и я ни в чем не обвинен. - Вы дерзите. Есть и другие обвинения, и мы нашли других свидетелей.- Затем, обращаясь к мамлюкским охранникам: - Пускай приведут во двор тех двоих. Все толпой спустились во двор, где в окружении охранников-хазакиев, перед черным паланкином, который покоился на плечах у нубийских невольников, стояла женщина, закрытая чадрой и облаченная в черное. Давадар лениво показал на нее: - Женщина эта обвиняет Жана Корню, известного на Западе как Великий Магистр бедных рыцарей Святого Лазаря, в убийстве Грязного Йолла, сказителя, знаменитого на весь Каир, но она также обвиняет Кошачьего Отца в том, что он "посадил Йоллу на спину обезьяну" - сие последнее выражение является, полагаю, малоизвестной частью криминального арго. Бэльян внимательно вгляделся в невысокую фигурку и узнал в ней сестру Йолла Марию. Давадар продолжал: - Обвинения ее подтверждает и дополняет другой свидетель, патриотически настроенный гражданин, хотя и калека. Невольники опустили паланкин, и один из них открыл дверь. Вниз по ступенькам скатился Саатих. Он принялся хлюпать, пузыриться и прочищать глотку. - Убийство и охота на людей с помощью животных - наименее тяжкие из их преступлений, - сказал он наконец.- Эти два человека, стоящие перед нами, решили, будто промысел Божий исполняется слишком медленно, и сговорились его подтолкнуть... Но тут раздался исполненный боли и смятения крик Вейна: - Но я думал, что мы и прокаженные находимся в разных лагерях! - Так оно и было. В совершенно разных.- Это был Отец, смиренный. - В разных лагерях и в одном общем лагере.- Это был Корню. - В разных лагерях и в одном общем лагере, - подтвердил Саатих.- Обленившись от цинизма, два эти праздных ума обратились к изучению магии и ясновидения. Еще в молодости узнали они о существовании друг друга и о той славе, которой пользовался каждый из них в подобных искусствах. Они тайно встретились в Иерусалиме и заключили там договор с целью выполнить операцию, известную оккультистам как "Поднимание ветра". Потом они расстались и вернулись каждый в свою страну, где терпеливо приступили к подготовке операции. Суть этой операции (которая так никогда и не была доведена до конца) в том, что могущественные чародеи, выбрав обычный людской конфликт, оказывают участвующим в нем армиям оккультное содействие и посредством этого поднимают конфликт до уровня высших сил, доводя его до уровня Апокалипсиса. Сочтя историю человечества долгой и утомительной, они возжелали ускорить пришествие Антихриста, а также то, что должно за ним последовать, - пришествие Мессии и конец всего сущего. Дабы развеять скуку, они хотели устроить Армагеддон перед пирамидами. Отец принял сторону ислама, Корню - христианского мира. Отец вербовал целителей, Корню вербовал больных. Отец призвал на помощь Алям аль-Миталь, Корню боролся с фантомами мира сна. - Кто же из них сражался за истинного Бога? - Это был монах, который возник в ошарашенной толпе, обступившей паланкин. - Их Великий Труд не завершен и останется незавершенным. Не придет никакой Мессия. Если можно судить по тем приметам и предзнаменованиям, которые им все-таки удалось вызвать средь нас в Каире, то следует сделать вывод, что война во вселенной ведется между двумя в равной степени злыми силами. Однако операция не удалась. И не удалась она в основном благодаря чрезмерному коварству и тщеславию Кошачьего Отца. Отец не доверял своему противнику. Он совратил и подкупил многих сторонников Корню и, поступив так, нарушил равновесие духовных сил. С другой стороны, в последнее время Отец уже не способен был контролировать собственные легионы.- Саатих фыркнул со смеху.- Из Алям аль-Миталя начали появляться омерзительные вещи. Распространяется Арабский Кошмар. Отец сам был источником того Кошмара, от которого якобы лечил. Саатих издал булькающий звук и хотел было продолжить, но султан знаком велел ему умолкнуть и заговорил сам. - Обвинения неслыханные. Подобные странные и надуманные обвинения против моего старого учителя и друга я никогда не приму всерьез. Что вы можете сказать? - Не стану ни утомлять слух султана, ни подвергать испытанию его ограниченные умственные способности. Мне уже не терпится со всем этим покончить, - сказал Кошачий Отец. Кайтбей едва не задохнулся. Бешено жестикулируя, он велел выйти вперед Масруру, великому евнуху. Масрур заставил Кошачьего Отца опуститься на колени и прекрасным профессиональным ударом топора отрубил ему голову. Сделав это, он повернулся к Корню, который уже приготовился к смерти, и отрубил голову и ему. Голова Саатиха вращалась, пока не повернулась лицом к султану. - Мудрое решение, - сказал он. Вейн, Бэльян, монах и присоединившийся к ним Бульбуль стояли перед толпой учеников Сна, домашних слуг, прокаженных и монахов нищенствующего ордена. Кайтбей обратился ко всем. - Не исключено, что вы все до одного скорее жертвы обмана, нежели заговорщики.- (Вейн нахмурился.) - Мои люди препроводят вас в Цитадель, но вы не должны считать себя пленниками, ибо вечером я приглашаю вас всех на обед. Султану подвели коня, он сел на него верхом. Потом все гуськом двинулись за ним следом. 21 КАК ПЛОТНО ПОЕСТЬ В КАИРЕ Прощайте и про еду не забывайте! Как и обещано, в конце финального эпизода я появлюсь, но появление мое будет означать лишь окончание нашего дружеского общения. Поэтому, на тот случай, если я забуду потом, позвольте сказать сейчас: прощайте и про сон не забывайте. Между прочим, я голосую за банан... "Рассмотрим банан. Рассмотрим его кожуру, которая, как чадра, защищает его добродетели. Рассмотрим его форму - молчащий смычок, подобный изогнутым бровям прекрасной дамы. Рассмотрим его триипостасную сегментную структуру, которая точно отображает тройственную диалектику Природы. Рассмотрим то, как банан питает и прочищает Третий Глаз. Рис же, пожалуй, мера всей пищи. На весах вкуса он играет роль противовеса - лишь с помощью риса можно оценить достоинства блюда. Без этого продукта мы лишь блуждаем в море гастрономических фантазий. Земляной орех многим заслужил наше внимание, и не в последнюю очередь - полной противоположностью ореха и скорлупы, но тем, кто говорит о подобных вещах, неплохо бы помнить, что орех совсем не обязательно ближе к истине, нежели скорлупа. Люди мудрые оценят по достоинству все блюдо, постаравшись уравновесить его составные части. Здесь мы имеем дело с вечерним ладом приготовления пищи - быстрая смена сладкого и кислого придает ей ритм, который возбуждает наши чувства". Свет сражался с темнотой в похожем на пещеру пиршественном зале. Пажи с факелами в руках образовывали узоры отраженного света на изразцовых арабесках стен и тускло поблескивающих низких бронзовых столах. Гости и прислуга двигались сквозь беспредельные перспективы подковообразных арок под вечными каменными сводами. Пальмовая роща мраморных колонн переходила на верхушках в павлиний веер сводов, которые, поднимаясь, врывались в сталактитовый орнамент; тот же, в свою очередь, разбивался наверху на кубики цветного хрусталя, божественными эманациями лучившегося из центров куполов. Звезды, зодиакальные числа и имена Божьи перечеркивали пустоту стен и наводили на мысль о приостановке времени в султановой пещере сокровищ. За столом султану прислуживали джашинкир, юстудар и полк саки. На каменном возвышении позади султанова стола выставлены были боевые трофеи, захваченные недавно в Анатолии, и среди них покоились на бронзовых подносах завернутые в черный шелк головы Кошачьего Отца и Жана Корню. В зал непрерывно прибывали процессии невольников с кубками и корзинами - с маленькими птичками, кускусом, хашхасией, пирогами с маком, жиром овечьего хвоста, персидскими молочными блюдами, африканскими фруктами и рисом. Разговор за столами велся оживленный. - Так вы говорите, Христос никогда не спал. Прошло уже много лет с тех пор, как я тщательно изучал сей важный вопрос, но учителя мои, помнится, считали подобное мнение заведомой ересью и доктриной, поддающейся опровержению как в общем, так и в частностях! Решительный натиск Вейна оставил монаха равнодушным. - Тогда опровергните ее. В пародии на подобострастное отношение к теме Вейн постучал костяшками пальцев себе по лбу: - Во-первых, выдвинем общее возражение. Христос был как Богом, так и Совершенным Человеком, а, будучи Совершенным Человеком, разве не должен был он обладать всеми человеческими качествами и признаками? Поэтому мы скорее всего не ошибемся, предположив, что у Христа было две руки, два глаза, рот и так далее и что, кроме того, он смеялся, плакал, спал и видел сны, как обыкновенный человек. Затем возьмем частный вопрос, по которому должны сходиться во мнениях все, кто придерживается ортодоксального учения. В Евангелии сказано, что Христос спал, ибо разве не говорится в четвертой книге от святого Марка, что Иисус Христос спал на корме корабля в море Галилейском, когда поднялась буря, и ученикам пришлось будить его, дабы он восстал и усмирил бурю, а поскольку (как учит нас Артемидор) сон есть не более чем оболочка для сновидений, не должны ли мы предположить, что Христос видел сны и на том судне, и в иных местах, и в иные времена? Поэтому не подлежит сомнению, что Христос спал, и вполне вероятно, что он видел сны. Вейн ухмыльнулся своей волчьей ухмылкой. Улыбнулся и монах: - Вам непременно следует оставаться кладбищенским вором, ибо вы никогда не прославитесь как экзегет. Вы привели мне два аргумента, но одно-единственное опровержение доказывает несостоятельность обоих. Сон - это не качество, а скорее отсутствие такового, то есть отсутствие бодрствования. Так же и сновидение - не признак, а скорее отрицание такового, то есть рациональности. (Это как если бы чернокожего пришлось называть "цветным", что абсурдно, ибо на самом-то деле он страдает именно отсутствием цвета, ведь, как утверждает Блаженный Нико, чернота - это не цвет.) Как и Зло, состоящее лишь из отсутствия и отрицания, сон и сновидение должны считаться неотъемлемыми качествами человеческими не в большей степени, нежели одноногость, слабоумие, слепота или альбинизм. Если Христос спал, тогда он не был Совершенным Человеком, а следовательно - и ни Христом, ни Богом, а если не был он Богом, тогда свидетельство его ученика Марка можно смело признать не имеющим никакой ценности. Но все это абсурдно и противоречит ортодоксальному учению. Однако, если предположить, как делаю это я, что на том носимом бурей судне Христос никогда не спал, то как же мы сможем объяснить свидетельство Марка? А вот как. Из той же главы Евангелия от Марка мы узнаем, что Христос говорил не иначе как притчами. Припишем ли мы Богу усталость? Какой нормальный человек будет осуждать ветер? Наделим ли мы море Галилейское ушами? Наоборот, несомненно то, что, когда мы читаем о спящем Христе, мы читаем об обыгрывании притчи. Море, по которому они плыли, было не реальным морем, а Морем Снов, и смысл притчи в том, что не Христос спал, а спали его апостолы, и он усмирил их кошмар. Спать - значит быть без сознания. Может Бог лишиться сознания? Нет. Видеть сны - значит быть обманутым. Может Бог быть обманутым? Нет. Сновидение есть обман. Как и магия, это плутовство, игра на разуме и чувствах, и христианство в равной степени не признает ни снов, ни магии. - Вы презираете магию? - Саатих непрерывно пускал слюни. Противно было смотреть, как он ест. - Магия - это абсурд. Это система мышления, которая не действует и ни к чему не приводит, - сказал монах. - Она действует, но ни к чему не приводит, - сказал Вейн. - Но она прекрасна. Магия - это искусство, которое радует взор и слух, - сказал Бульбуль.- В пентаграмме и чарах есть поэзия. Кажется, будто они обещают бесконечное блаженство, но не могут выполнить обещание. - Как истории Йолла, - вздохнув, сказал монах.- Историй Йолла мне будет не хватать. - Йолл мертв, но истории его живы, - отозвался Бульбуль.- Я записал их под его диктовку. Рукопись я назвал "Альф лайла ва лайла", то есть "Тысяча и одна ночь". Тут вмешался цыган, который обедал за тем же столом. Пришел он, как он объяснил, поскольку понял, что должно произойти нечто удивительное. - Даже в Сарагосе, откуда я родом, знают об историях Йолла. Йолл, однако, был больше нежели сказитель, и жизнь его означала нечто большее. Каждый человек несет в себе свою судьбу. Судьба - это история, записанная в его сердце, в его печени и костях, и она излучает перед ним его будущее. Где-то во внутренностях каждого человека находится его судьба, болезненная, как почечный камень. Это кисмет. Это история, которая сочиняет человека. Из судеб одних людей получаются мелкие истории, из судеб других - великие, эпические. Большие истории пожирают малые. Все мы здесь, - сказал он, поглядев вокруг, - во всяком случае почти все - эпизоды в чьей-то истории. - Ничего не понимаю, - простонал Бэльян.- Все это так страшно и бессмысленно. Просто какой-то сплошной круговорот. И тут кто-то пронзительно вскрикнул. Все обернулись. Голова на одном из подносов говорила сквозь шелковую оболочку. - Быть гостем султана - всегда удовольствие, - говорила голова Кошачьего Отца, - даже только частично. - Дух, можно задавать тебе вопросы? - спросил монах. - Задавайте. - Дух, каково твое нынешнее состояние? - Я страстно желал сна, но даже в смерти не обрел его. - Как раз так и написано: "Не все мы уснем, но все переменимся", - отозвался монах. - Именно так. - Теперь скажи нам, что есть или был Арабский Кошмар? - Это болезнь, проклятие, страх и жестокий людоед - все в равной степени. - Возможно, и так. И все же едва ли он может быть какой-либо из этих четырех вещей в общепринятом смысле, ибо, кажется, можно жить у него в рабстве не только не теряя хладнокровия, но и благоденствуя. Быть может, это идея или метафора способа существования? Некоторое время голова молчала. Вейн между тем поднялся из-за стола и крадучись направился к каменному возвышению, на котором покоилась голова. Затем снова раздался приглушенный голос: - Это трудные вопросы. Вам хватает смелости предположить, что кошмар сей - всего лишь идея. Я не желаю вам противоречить. Задумайтесь, однако, ведь это идея, которая убивает, - если это идея. Султан дрожал. Вейн медленно продвигался вперед. Монах вновь перешел в наступление. - Это Кошмар убил венецианского художника, известного как Джанкристофоро Дориа? - Художник, коего вы назвали, погиб от рук своих бессердечных сообщников. Его уничтожили условия заточения в Аркане. Он умер от безумия, что таилось в нем. Он совершил самоубийство. Его убили с помощью колдовства. Его одолел Арабский Кошмар. Смерть его была предопределена, и более чем предопределена. В Алям аль-Митале всегда больше причин, нежели событий. Это порождает огромное давление. Некоторые из предопределений несовместимы. Больше мне нечего сказать. - Зачем ты преследовал англичанина по имени Бэльян после его приезда в Каир? Но голова молчала. Вейн уже добрался до возвышения. Сдернув шелк и подняв голову за редкие растрепанные волосы, он показал ее всему залу. - Мертвые не говорят. Уста эти сомкнуты навечно.- Потом, воскликнув: - Старик все-таки умер! - он наподдал голову ногой, и та, высоко взлетев над головами притихшей толпы, скрылась в темных верхних пределах зала. Бэльян следил за траекторией ее полета, когда уголком глаза увидел нечто, привлекшее его внимание. Грязный белый тюрбан. Он подтолкнул локтем монаха: - Вон там человек в грязном белом тюрбане, это чревовещатель, о котором говорили мы с Йоллом. Мешкать монах не стал. Он поднялся и заорал: - Держите того человека! Здесь находится шарлатан, ответственный за это надувательство! Но все обратилось в хаос, поскольку гости бросились врассыпную, спасаясь от падающей головы, и человек без труда скрылся. Когда все снова сели, оказалось, что цыган тоже исчез. Монах был невозмутим. - Почти наверняка выходка Веселых Дервишей. Не обращайте внимания. А теперь... Тут вмешался давадар: - Кстати, если уж мы заговорили о Веселых Дервишах, моя дочь Хатун видела недавно весьма необычный сон. Ей снилось, будто ее заставили заниматься любовью с... Но тут его спокойно перебил монах: - Меня всегда учили, что говорить за столом о снах, а тем более упоминать имя женщины - дурной тон. Но интересно, что же тому причиной? - Возможно, то, что сны навевают скуку, а женщины - тоску, - проворчал Вейн, вновь подсаживаясь к компании. Монах повернулся к Бэльяну: - Теперь, когда ваши приключения закончились, что вы намерены делать? На другом конце стола кто-то уронил стакан. Бэльян, совершенно сбитый с толку, смотрел, как стакан лежит на полу, целехонький. Он испытывал тревогу. Ему совсем не казалось, что кульминация его истории уже достигнута. Потом, после слишком долгой паузы, стакан разбился вдребезги. - Я пойду отыщу Зулейку и попрошу ее стать моей женой, - ответил он.- Если понадобится, я приму ислам. - Зулейка безумна. Не хотите ли взамен или вдобавок жениться на моих дочерях? - с надеждой спросил давадар. - Нет. - Жаль. В мыслях своих он был уже далеко от давадара. Кто-то тряс его, пытаясь разбудить. - Проснись, - сказала Обезьяна.- Я хочу рассказать тебе еще одну историю. Но сначала дай мне напиться. Я изнемогаю.