---------------------------------------------------------------
     Перевод В. Спасской
     OCR: Phiper
---------------------------------------------------------------

     Однажды  вечером,  в понедельник,  в  начале  осени 1951 года,  молодой
Корреа, ныне известный  многим  под прозванием Географ, стоял на пристани  в
Тигре(Пригород Буэнос-Айреса) и поджидал катер, которым должен был добраться
до острова своего приятеля Меркадера -- туда он удалился, чтобы готовиться к
экзаменам   за   первый   курс   юридического.   Конечно,  остров  этот  был
всего-навсего безымянным клочком суши,  где в гуще  кустов торчала хижина на
деревянных  сваях,  --  дикое  место, затерянное  посреди обширной дельты, в
лабиринте  проток   и   ивняка.   "Сидя  там  один,  в  компании  комаров,--
предупреждал его  Меркадер, -- ты  волей-неволей начнешь грызть науку. Когда
пробьет твой  час, ты обскачешь всех". Сам доктор Гусман, старый друг семьи,
по ее поручению благосклонно следивший за первыми шагами молодого человека в
столице,  одобрил  этот план и нашел, что  такая краткая  ссылка  не  только
своевременна,  но и необходима. И однако  за три прошедших  дня островитянин
Корреа  не прочел  предусмотренного  числа страниц. Суббота  ушла у  него на
приготовление обеда  --  он  жарил мясо на углях  и потягивал  мате, -- а  в
воскресенье он поехал посмотреть игру  "Экскурсантов"  с  "Ураганом", потому
что,  честно говоря, не испытывал ни малейшего желания раскрывать книги. Два
первых  вечера  он садился с твердым намерением серьезно поработать,  но его
сразу же начинало клонить в сон. Эти вечера вспоминались  ему как долгий ряд
вечеров,  и  теперь  его  мучили  угрызения совести и горечь от  бесполезных
усилий.   В  понедельник   молодому  человеку  пришлось   опять   поехать  в
Буэнос-Айрес, чтобы  отобедать с доктором Гусманом и сдержать  слово, данное
нескольким  землякам, сходить вместе  в театр "Майпо" на  дневной спектакль.
Стоя на берегу  в ожидании  катера, который почему-то  запаздывал, он думал,
что  сейчас время уходит впустую не по его вине, но впредь надо не терять ни
минуты, ибо день первого экзамена приближался.
     Потом  одна забота  сменилась  другой.  "Как  мне быть, -- спрашивал он
себя, -- если лодочник не знает, где остров Меркадера? (Тот,  кто вез его  в
воскресенье, знал.) Я совсем не уверен, что смогу его указать".
     Люди  на  пристани разговорились.  Держась в стороне,  облокотившись  о
перила,  Корреа смотрел на противоположный берег, на деревья, расплывчатые в
темноте. Собственно говоря, и при ярком солнце этот пейзаж казался бы ему не
менее туманным -- Корреа был новым человеком в здешних краях, так не похожих
на привычные; дельта напоминала ему Малайский  архипелаг -- места, о которых
он столько  мечтал на  уроках  в своем  родном  городке, уткнувшись  в книгу
Сальгари, обернутую  в коричневую  бумагу, чтобы святые  отцы приняли ее  за
учебник. Начал накрапывать дождь, и молодому  человеку пришлось укрыться под
навесом, возле говорящих. Почти  сразу же  обнаружилось, что тут шел не один
разговор,  как  он  предполагал,  a  три -- по меньшей  мере  три.  Какая-то
девушка, уцепившись за руку мужчины, жалобно повторяла: "Нет, тебе не понять
моих  чувств".  Ответ  мужчины заглушил  звучный  голос,  говоривший:  "Этот
проект,  который  теперь  кажется  таким простым,  был встречен  в  штыки по
причине ошибочного  представления о континентах ". После некоторого молчания
(  тот же голос --  быть может,  голос чилийца -- продолжал радостным тоном,
словно сообщая хорошую новость: "К  счастью, Карл самым решительным  образом
поддержал Магеллана (Проект плавания  к  Молуккским островам западным  путем
Магеллан предложил сначала португальскому королю. Когда тот отклонил проект,
Магеллан переселился в Испанию и подписал договор с испанским королем Карлом
I)".  Корреа хотел  бы услышать, о  чем  говорят мужчина и  девушка, но  тут
всплыл третий разговор --  о контрабандистах; он перекрыл  все  остальные  и
напомнил молодому  человеку книгу о контрабандистах или  пиратах, которую он
так  и  не прочел, потому  что на картинках были  изображены люди из прошлых
веков  в  коротких штанах, камзолах и слишком свободных рубахах и от  одного
взгляда на них ему  становилось скучно. Корреа сказал  себе, что, как только
доберется  до острова,  немедленно  сядет за книги. Потом подумал, что очень
устал,  что  не  сможет сосредоточиться. Самым  разумным  было бы  поставить
будильник на три утра и немножко поспать -- надо отдать должное, постель там
была  очень удобной, --  а потом, на свежую голову,  начать заниматься. Он с
грустью  представил  себе звонок будильника, промозглый  предрассветный час.
"Впрочем, что я себя расхолаживаю,  -- подумал он.  -- На  острове  только и
остается, что зубрить. Придя на экзамен, я обскачу всех". Его спросили:
     -- А вы что думаете?
     -- Очем?
     -- О контрабанде.
     Сейчас нам кажется (но сейчас мы знаем, к чему это  привело), что самым
правильным было бы ответить ничего не значащими словами. Но спор  увлек его,
и, еще не подумав толком, он уже услышал собственный ответ:
     -- На мой взгляд, контрабанда -- не преступление.
     -- Вот как? --  отозвался его собеседник. --  А позволительно спросить,
что же это тогда?
     -- На мой взгляд, -- гнул свое Корреа, -- это просто нарушение закона.
     -- Меня занимает ваша точка зрения, -- заявил высокий господин с седыми
усами и в очках.
     --  Учтите,  --  прокричал  кто-то,  -- что это нарушение закона  порой
приводит к кровопролитию.
     -- Жертвы бывают и на футболе, -- запротестовал высоченный человек (его
жесткие курчавые волосы на первый взгляд казались нахлобученным беретом).
     -- А футбол, насколько мне известно, не преступление, -- сказал пожилой
господин.  --  В  футболе  следует  проводить  различие  между любителями  и
профессионалами.  А  в  вопросах  контрабанды  -- кем  считает себя  сеньор?
Профессионалом, любителем или кем-то еще? Любопытно узнать .
     --  Я  даже  иду  дальше,  --  упрямо продолжал  Корреа.  --  Для  меня
контрабанда  --  это  неизбежное  нарушение  произвольно  введенных  правил.
Введенных произвольно, как и все, что делает государство.
     -с --  Столь  личные  суждения,  -- заметил  кто-то,  --  характеризуют
сеньора  как настоящего анархиста.  Столь личные  суждения  принадлежали  на
самом  деле  доктору Гусману.  Выражая  их,  Корреа дословно повторил  фразу
Гусмана, даже с его интонацией.
     Прилизанный  толстячок,  стоявший  поодаль  ("Наверняка  врач, -- решил
Корреа, --  зубной врач"), одобрительно улыбался ему, словно присоединяясь к
его словам. Никто из  остальных больше с ним не говорил; но говорили  о нем,
и, пожалуй, с презрением.
     Наконец  прибыл  катер.  Корреа  точно  не  знал,  как  он  называется.
"Виктория и что-то еще", -- рассказывал  он. Во всяком случае, то было нечто
вроде речного трамвая, совершавшего долгий путь по протокам дельты.
     На  борту,  затолканный  пассажирами,  он  случайно  оказался  рядом  с
толстячком; тот спросил его, улыбаясь:
     -- А вам приходилось когда-нибудь видеть контрабандиста?
     --  Насколько  я  знаю, нет.  Его собеседник расправил лацканы пиджака,
выпятил грудь и заявил:
     -- Один из них перед вами.
     -- Вот как?
     -- Именно так. Можете называть меня доктор Марсело.
     -- Вы зубной врач?
     -- Угадали: стоматолог.
     -- И контрабандист в свободное время.
     -- Я  уверен --  в  силу причин, блестяще изложенных  вами, --  что как
таковой   я   никому   не  причиняю   вреда.   Никому,  кроме   торговцев  и
государственной  казны,  а  это,  поверьте,  не  слишком  меня  тревожит.  Я
зарабатываю кое-какие деньжата, почти столько же, сколько в  своем кабинете,
только  иным  способом,  который  кажется мне куда более занимательным,  ибо
граничит с риском, а это  открывает новые стороны жизни для такого человека,
как я. Или, ручаюсь, для такого человека, как вы.
     -- Вы знаете меня?
     -- Я сужу  по  наружности. Думаю, вы  славный  молодой человек, немного
робкий, но хорошей закваски. Ваш брат провинциал лучше нас -- конечно, кроме
тех, кто хуже... Хотя сегодняшняя молодежь -- chi sa?(Кто знает?)
     -- Вы не доверяете  молодым?  Значит, если человек молод, он непременно
повинен  во  всех  грехах,  замешан  во  всех  неблаговидных  делах, которые
творятся вокруг?
     -- Нет, я так не думаю. Поэтому я и заговорил с вами без опаски.
     -- А теперь, быть может, раскаиваетесь. Быть может, подозреваете, что я
выдам вас военным.
     -- Да что вы, вовсе нет.  Просто я обратился к вам, словно к знакомому,
а в сущности-то я вас не знаю. Чтобы успокоить его, Корреа рассказал о себе.
Он  студент-юрист; готовится к экзаменам за первый курс;  собирается прожить
недели две на острове,  принадлежащем его приятелю  Меркадеру; в этих местах
он недавно.
     -- Мне  известно  только, что после  пристани под названием Энкарнасьон
мне надо выходить. Боюсь, что не узнаю своего острова и проеду мимо. Если же
я  попаду, куда  собираюсь,  передо мной встанет  мучительная  альтернатива:
заниматься или ложиться спать?
     --  Превосходно, -- воскликнул  толстячок,  довольно  потирая  руки. --
Видите, сами  того  не  замечая,  вы  как нельзя  лучше  доказали  мне  свою
искренность.
     --  Почему бы нет, если мне хочется  спать? Я  должен  заниматься,  но,
поверьте, у меня слипаются глаза.
     -- Вы должны заниматься? И вы уверены? -
     -- Еще как уверен.
     -- Послушайте,  я не  спрашиваю вас, должны ли вы заниматься  вообще. Я
спрашиваю, хотите ли вы заниматься сегодня ночью.
     Корреа подумал, что зубной врач неглуп.
     -- Если честно, -- ответил он,  -- то нельзя сказать, чтобы сегодня мне
этого безумно хотелось.
     -- Тогда ложитесь спать. Лучше поспите. Или...
     -- ИЛИ ЧТО?
     --  Ничего, ничего, просто  у меня  мелькнула  мысль, которую я еще  не
обмозговал.
     Словно говоря сам с собой, Корреа проворчал:
     -- Тоже мне, начинает фразу...
     --  Поосторожнее  в  выражениях.  Не  забывайте,  что   перед  вами  не
кто-нибудь, а человек с высшим образованием.
     -- Я не хотел вас обидеть.
     -- Иногда я спрашиваю себя, не следует ли кое-кого воспитывать палкой.
     -- Не сердитесь.
     -- Я волен вести себя, как мне заблагорассудится. Вы рассердили меня, а
я  как раз  собирался  вам  кое-что  предложить,  причем  с  самыми  лучшими
намерениями...
     На пристани  Энкарнасьон  шумно сошли почти все из  тех,  кто  обсуждал
проблему контрабанды. Корреа спросил:
     -- Так что вы собирались мне предложить?
     -- Третий вариант, избавляющий вас от мучительной альтернативы.
     -- Простите, сеньор, я не совсем понимаю. Какой альтернативы?
     -- Спать  или заниматься. И вы,  молодой человек,  даже во сне извольте
называть меня доктором.
     Корреа  подумал  --  или  почувствовал,  --  что  предложение,  которое
освободило бы его от  выбора между учебниками  и сном,  крайне заманчиво. Он
уже собирался дать согласие, как вдруг вспомнил, чем занимается этот доктор.
     -- Прежде  чем  принять  ваше предложение,  я  хотел бы попросить у вас
объяснений. Прошу, ответьте мне со всей искренностью.
     -- Вы намекаете, что я неискренен?
     -- Никоим образом.
     -- Ну так говорите.
     -- Не думайте, что я боюсь, но представьте только, вдруг со мной что-то
произойдет  и  я не  смогу  готовиться  или прийти на экзамен! Это  было  бы
катастрофой. Вы меня понимаете? Мне грозит опасность?
     -- Человека всегда подстерегают неожиданности, так что трусу можно дать
лишь  один  совет:  не  высовывать  носа  из  своей  конуры.  Но  сейчас  вы
путешествуете,  словно коронованная  особа,  -- инкогнито, и  вам ничего  не
грозит.
     Прежде  чем Корреа  окончательно  согласился,  доктор стал обращаться с
ним, как со  своим товарищем,  и  пустился  в  рассказы, которые,  по мнению
молодого  человека, не имели никакого отношения к делу. Доктор сообщил,  что
живет  вместе  с  супругой  на  одном островке;  недавно  бойкий  аукционист
предложил ему интересное  дельце --  купить еще  один остров  неподалеку; он
выслушал предложение, но вовсе и не думал его принимать, ибо больше всего не
любит расставаться с деньгами, хотя бы  и ради будущих выгод. Но в тот день,
когда о предложении узнала его жена, миру в доме настал конец.
     -- Жена у меня просто неугомонная, -- продолжал  он. -- Вы не поверите,
внутри  у нее точно мотор, и  она  с  самого начала загорелась  этой  идеей.
Твердит  и твердит:  "Всегда надо стремиться  вверх. Остров --  это еще одна
ступенька". Но  я  тоже по-своему упрям, так что  спорить не спорил, но и не
уступал --  по крайней  мере, до  последнего воскресенья в  прошлом  месяце,
когда к нам явились  в гости подруги жены и  я сказал  себе:  почему  бы  не
прокатиться на этот остров и не поглядеть как и что?
     Сел  на  свой  катер  и  отправился. Когда  я  приехал,  сторож  слушал
футбольный репортаж  и  сказал,  чтобы я  осмотрел остров в  одиночку,  хотя
особенно смотреть там нечего. -- В этом месте рассказа доктор сделал паузу и
многозначительно добавил: -- Но оказалось, что сторож ошибался.
     Если  тут и  была  какая-то тайна, Корреа в нее  не  верил.  Однако  он
заподозрил, что доктор хочет его  отвлечь, чтобы он  не смотрел на берега  и
позже не смог припомнить дорогу.
     А впрочем, смотри  не смотри, эти  незнакомые, такие схожие берега лишь
сбивали его с толку, повторяясь, словно части одного сна.
     -- Почему сторож ошибался?
     --  Сейчас узнаете.  Мой  дедушка,  который  успел сколотить  в  Польше
недурное состояние,  но был вынужден эмигрировать, часто  говорил: "Тот, кто
ищет, находит. Даже там, где  ничего нет, если поискать хорошенько,  найдешь
то, что ищешь". И еще он говорил:  "Лучше всего искать на чердаках и в самых
дальних закоулках сада". Этот остров далеко не сад, и все же...
     -- Все же что?
     --  Нам  выходить,  -- сказал доктор  и крикнул: -- Капитан, причальте,
пожалуйста.
     Маленький причал был на вид гнилой и шаткий. Корреа посмотрел на него с
опаской.
     --  Я  поступаю  дурно,  сеньор,  --  простонал  он.  --  Мне  надо  бы
заниматься.
     -- Сеньор тут ни при чем. Вы знаете не хуже меня, что сегодня все равно
не сели бы за  книги. Оставьте  свои глупости и  будьте любезны следовать за
мной. Идите  по моим следам. Видите хижину  среди ив? Там живет  сторож.  Не
бойтесь. Собаки у него нет.
     -- Честное слово?
     --  Честное  слово.  У  этого   человека  нет  иных  товарищей,   кроме
радиоприемника.  Здесь  все  время  ступайте  строго за  мной.  Надо идти по
твердой  земле,  чтобы  не  оставлять   следов.  Держу  пари,  если  вас  не
предупредить, вы полезете прямиком в грязь, как поросенок.
     Доктор  отводил  руками  ветки,  открывая   путь.   Молодому   человеку
показалось,  что  они  спускались  по склону:  сумерки постепенно  сменились
темнотой, словно они попали под землю, в туннель. Потом он понял, что они на
самом  деле  идут по туннелю,  узкому и длинному туннелю  из  растений,  пол
которого устилали листья,  а стены и  потолок слагались из листьев и ветвей;
правда,  самая  глубокая  часть  и  впрямь  уходила  под  землю -- там  было
совершенно  темно. Место  оказалось  крайне  неприятное --  такое странное и
неожиданное. Как  же  он допустил,  спрашивал он себя,  чтобы  ему  помешали
выполнить свой долг? Кто его спутник? Контрабандист, преступник, которому не
доверился бы  ни один  человек в  здравом уме.  Хуже  всего, что  теперь  он
полностью зависит  от этого человека: если его  бросят одного,  он не сумеет
найти дорогу назад.  Ему пришла на ум нелепая мысль, тем не менее похожая на
правду: казалось, в  обе стороны туннель тянулся бесконечно. Молодой человек
совсем  уже разволновался, как  вдруг  они  очутились снаружи.  Весь переход
длился не больше трех-четырех минут; под открытым небом он занял  бы  и того
меньше. Место, куда они вышли, было совершенно  иным, чем то, где они вошли.
Корреа описывал его как "город-сад" -- это выражение он слышал не раз, но не
очень  представлял,  что оно означало. Они шагали  по извилистой улице среди
садов  и  белых  вилл  с  нарядными красными крышами.  Доктор  спросил его с
упреком:
     --  Вы явились сюда  без золота? Так я  и  думал, так  я  и  думал. Вам
обменяют деньги  в любом месте, но только, смотрите, не дайте себя надуть. Я
знаю,  где обменивают песо по хорошему курсу  и где купить товары, которые в
Буэнос-Айресе  принесут  неплохой  доход.   Вы  понимаете,  подобные  знания
кое-чего  да  стоят, и  я  не собираюсь  делиться  ими  с первым  встречным.
Когда-нибудь,  не  исключено,  я  возьму  вас  в компаньоны.  А  пока каждый
устраивается как может. Видите эту надпись? --"Четырнадцатая остановка"?
     -- Вот именно. Мы встречаемся здесь завтра в пять утра.
     Корреа запротестовал. Так они не договаривались. Он согласился потерять
одну ночь, а теперь выходит, что он потеряет две ночи и день.
     Доктор отступил на шаг, как будто хотел рассмотреть его получше.
     -- Вы только  поглядите, что он мне  предлагает.  Чтобы мы возвращались
среди  бела дня, на глазах у  всех  конкурентов. Знаете, с вами надо держать
ухо  востро, иначе  наше знакомство дорого мне обойдется. А  теперь скажите,
что вы  станете делать один за границей без моей помощи? Сядете и заплачете?
Побежите просить консула, чтобы он отправил вас домой в чемодане?
     Корреа понял, что судьба его целиком зависит  от доктора и лучше его не
сердить.
     -- До завтра, -- сказал молодой человек.
     -- До завтра, -- отозвался доктор и посмотрел на часы. -- Ровно в пять,
тогда  времени  у  нас будет с избытком, потому что рассветает в шесть. Я не
люблю суетиться.  Теперь я -- сюда,  а вы -- туда. И не вздумайте следить за
мной, а то вам не поздоровится.
     Пройдя несколько шагов, Корреа подумал, что, если доктор  не  придет на
свидание, ему будет плохо. Денег у него с собой было немного, и, конечно же,
он не слишком надеялся,  что  сам  найдет вход в туннель. Разумнее  было  бы
поискать  туннель сейчас, пока еще не  все смешалось в  памяти. Он попытался
вернуться тем же путем, но скоро  заблудился  среди  путаных улиц. Была  еще
одна  подробность, о которой  он  не  расспросил  доктора,  боясь  выглядеть
дураком: где они находились? У него закружилась голова, и он подумал, что не
стоит, падая с ног от усталости, плутать по этим улицам, проложенным вопреки
всем законам  градостроительства. И еще  он  понял, что  прежде всего должен
немного поспать. Потом уж он разберется, что к чему. "Я  лягу где угодно, --
сказал он вслух и добавил: -- Где угодно, лишь бы не  было собаки". Но сразу
же возникли проблемы,  потому что здесь  было принято в  каждом саду держать
собаку, а то и двух. Желая, быть может,  успокоить свою совесть, он подумал:
если  бы вместо того,  чтобы,  как кретин,  послушаться  доктора, он внял бы
голосу разума  и  вернулся  на  остров Меркадера, все  равно  он  не смог бы
заниматься  -- так он устал.  Если ему  сию  же минуту не попадется  сад без
собаки,  он уснет  прямо на  улице. Холодея от страха, он  вошел  в какие-то
ворота и двинулся  к беседке, обсаженной лаврами, -- в сером утреннем  свете
они казались призраками. Все было тихо, и он уснул. Когда Корреа  проснулся,
солнце било ему в глаза. Он  прищурился и вздрогнул, потому что кто-то стоял
рядом и  смотрел на него. Это оказалась  молодая  женщина,  совсем  недурная
собой, но лицо ее было каким-то распухшим. Нервничая, он смутно подумал, что
должен успокоить ее.
     -- Простите за вторжение, -- сказал он.  -- Мне так хотелось спать, что
я лег и заснул. Не бойтесь, я не вор.
     -- Мне все равно, кто вы, --  ответила женщина.  -- Хотите  перекусить?
Уже поздно, вы, наверное, голодны, но придется удовольствоваться зав-траком.
Сегодня я ничего не готовила.
     Они пошли  по лужайке среди кустов и  наконец подошли  к белому  дому с
черепичной  крышей;  вокруг  него шла галерея, выложенная  красной  плиткой.
Внутри было темно и прохладно.
     -- Меня зовут Корреа, -- сказал молодой человек.
     Женщина   ответила,   что  ее  зовут   Сесилия,  и  добавила   фамилию,
прозвучавшую  как-то вроде  Виньяс,  только  на  иностранный  лад.  По  всей
видимости, они были одни.
     -- Садитесь, -- сказала женщина. -- Я приготовлю завтрак.
     Корреа подумал о странном туннеле, собственно, очень коротком, который,
очевидно,  завел  его весьма далеко, и  спросил  себя,  где же он находится.
Потом встал, прошел по  коридору,  заглянул в кухню. Сесилия стояла спиной к
нему  у плиты; на огне закипала вода, подрумянивался хлеб. Она обернулась не
сразу и быстро провела рукой по лицу.
     --  Я  хочу задать вам  один вопрос, --  начал Корреа,  но  замолчал  и
наконец спросил: -- Что случилось?
     --  Меня бросил муж, -- ответила Сесилия, плача. -- Как видите,  ничего
необычного.
     Корреа  снова отложил  свой вопрос  и принялся утешать женщину,  но это
оказалось  не  просто: трудности возрастали  по мере того, как он все больше
узнавал  о случившемся. Сесилия любила  мужа, а он  бросил  ее  ради другой,
более молодой  и красивой. -- Теперь ясно, что он всегда обманывал меня, так
что от моей великой любви не осталось даже светлых воспоминаний.
     Сесилия не переставала  плакать,  и  молодому  человеку  было  неудобно
сказать,  что вода закипела. Когда по  кухне разнесся запах  горелого хлеба,
Сесилия  улыбнулась сквозь слезы.  Корреа решил, что улыбка ему  нравится --
отчасти  потому,  что  плач  на  миг  прекратился.  К  сожалению,  она снова
заплакала;  Корреа  погладил  ее  по волосам,  ибо  не  находил убедительных
доводов, которые могли бы  ее  утешить, и  обнаружил, что  ласкать  плачущую
женщину как-то  проще. Сесилия  отвечала на его ласки,  не прерывая рыданий.
Ему удалось  немного приободрить  ее,  но тут  неосторожное  слово,  видимо,
вызвало  воспоминания, грозившие новым  взрывом.  Когда он  уже  готовился к
худшему, Сесилия сказала:
     -- Теперь я тоже хочу есть. Сейчас что-нибудь приготовлю.
     "Слезлива,  но характер хороший", -- подумал Корреа.  Они  поели, потом
пошли отдыхать, и оказалось, что времени хватает на все. Впервые за эти часы
вспомнив  о  докторе Марсело,  Корреа  подумал: "Лишь  бы он  не  опоздал на
встречу". Затем его охватил страх, что час свидания придет слишком скоро; он
решил,  что догадки о том, почему Сесилия не  отвергает его  ласк, не только
циничны и грубы, но  и нелепы.  "Ей больно, потому ей и  хочется,  чтобы  ее
утешали,  --  сказал  он себе.  --  Ласки  --  универсальное  средство, ведь
плачущие дети успокаиваются, когда их ласкают". Он забыл о докторе, забыл об
экзаменах. И нашел, что Сесилия ему очень нравится.
     В  этот  долгий день,  когда столько  ему удавалось,  молодому человеку
удалось наконец спросить:
     -- Где мы находимся?
     -- Не понимаю, -- ответила Сесилия.
     -- В какой части света мы сейчас?
     --  В  Уругвае,   конечно.   В   Пунта-дель-Эсте.   Молодому   человеку
понадобилось время, чтобы переварить услышанное. Потом он спросил:
     -- Как далеко Пунта-дель-Эсте от Буэнос-Айреса?
     -- На ширину Ла-Платы. Самолетом примерно так же.
     -- А сколько это километров?
     -- Около четырехсот.
     Корреа сказал, что она очень умная, но есть кое-что, о  чем он знает, а
она, наверное, нет.
     --  Спорю,  ты не знаешь,  что есть  такой  туннель, по  которому можно
прийти сюда  пешком,  не  торопясь, что  называется, нога за  ногу,  за пять
минут.
     -- Откуда?
     -- Из Тигре,  конечно. С самой дельты. Думаешь, я вру? Вчера вечером мы
с одним доктором по имени Марсело приехали из  Тигре на катере,  проплыли ну
совсем недолго, высадились  на  остров, поросший тополями  и кустарником, --
такой же, как  все остальные. Там находится вход  в туннель, снаружи его  не
видно.  Мы вошли и минут пять спустя  (но под  землей казалось,  что мы идем
вечность) очутились среди садов и вилл, в районе парков, в городе-саде.
     -- В Пунта-дель-Эсте?
     --  Вот именно. Только я должен предупредить, что про туннель  никто не
знает, кроме нас троих -- доктора, тебя и меня. Прошу тебя,  никому о нем не
говори.
     Увлекшись   объяснениями,   Корреа  не   заметил,  что  Сесилия   опять
погрустнела.
     -- Я никому не скажу, -- заверила она  и  добавила уже другим тоном: --
Как бы обманщик ни клялся, он, в конце концов, все равно бросит тебя одну.
     -- Не понимаю, как кто-то мог тебе лгать! -- горячо воскликнул Корреа.
     Вдруг его почему-то охватил страх, что Сесилия думает, будто туннель --
вранье.  Он  снова  и теперь с  большими  подробностями  стал  описывать все
путешествие, начиная со встречи с доктором Марсело и вплоть до прощания на "
Четырнадцатой остановке".
     -- Как  раз на этой остановке, -- подчеркнул он, -- завтра ровно в пять
утра доктор будет ждать меня, чтобы отвести назад.
     -- Через туннель? -- спросила Сесилия, опять на грани слез.
     -- Мне надо заниматься. До экзаменов остается совсем немного. Я сдаю за
первый курс юридического.
     -- К чему эти сказки? Я скоро привыкну к тому, что меня бросают.
     --  Это не сказки.  Напротив,  я  дал тебе сейчас лучшее доказательство
моей искренности. Если доктор Марсело узнает, он меня убьет.
     -- Ах, оставь, пожалуйста, это все равно, как если бы я сказала, что за
пять минут пришла по туннелю из Европы.
     -- Нет, здесь совсем другое. Послушай хорошенько: между  Европой и нами
много  километров, много  моря.  Если ты мне  все  еще не веришь,  я попрошу
доктора  Марсело объяснить мне, как это  получается, и  наследующей  неделе,
когда вернусь, все тебе расскажу.
     -- Когда вернешься, -- сказала Сесилия, словно говоря сама с собой.
     Чтобы не терять времени на поиски убедительного ответа, Корреа  стиснул
ее  в объятиях.  Лучшая часть  этого  дня была очень  счастливой и  тянулась
долго-долго  --  как ему  казалось,  дольше,  чем  сам день.  Хотя на ночном
столике торопливо тикал  будильник,  они  верили, что время остановилось; но
вдруг в доме потемнело, Корреа подошел к окну и отчего-то огорчился, увидев,
что наступили сумерки.
     Ночь еще приберегла для них счастливые мгновения. Они немного  поели (в
воспоминаниях  молодого  человека  этот  ужин рисовался пиром), вернулись  в
постель,  и  им  опять   показалось,  что  время  замедлило  свой  бег.  Они
проголодались, и, когда Сесилия вышла на кухню, Корреа поставил будильник на
половину пятого.  Потом  они  ели  фрукты, разговаривали, обнимались,  снова
разговаривали и, наверное, уснули, потому что  звон  будильника перепугал их
обоих
     -- Что это? -- спросила она. -- Почему?
     -- Я поставил будильник. Помнишь, меня ждут. Корреа оделся. Он обнял ее
и, чуть отстранив, заглянул в глаза.
     -- Я вернусь на  следующей неделе,  -- пообещал он; хотя он был уверен,
что  вернется, его сердили  сомнения  Сесилии: она явно не верила  ни  в его
обещания,  ни  в  туннель.  --  Хотелось  бы,  чтобы  ты проводила  меня  до
"Четырнадцатой остановки"  и увидела собственными глазами: доктор Марсело --
не выдумка. Но раз ты не идешь, пожалуйста, укажи мне дорогу.
     Сесилия не столько объясняла, сколько обнимала его.
     Наконец он ушел. Не раз ему казалось, что  он сбился с пути, но в конце
концов он  добрался до места  встречи. Никто его  не ждал. "Вот будет  ужас,
если доктор меня не дождался, -- подумал  он. -- Вот будет  ужас, если  я не
явлюсь на экзамен".
     Ему было немножко стыдно возвращаться  в дом Сесилии,  признаваться ей,
что денег у него совсем мало и, пока  не найдет работы, он не сможет вносить
свою  долю  на расходы. Наверное,  такое признание  -- простая формальность,
ведь они любят друг  друга, однако  формальность достаточно  неприятная  для
того,  кто уже приобрел  славу  обманщика. Все же он решил, что положение не
столь уж безвыходное; Сесилия  будет довольна,  и, если они заживут  вместе,
все  недоразумения  скоро  исчезнут.  Погруженный  в  свои  размышления,  он
машинально смотрел, как к  нему приближается какой-то человек. Уже  довольно
давно тот шел к остановке, с трудом волоча два больших тюка.
     -- Какого черта вы мне не помогаете? -- закричал человек.
     Корреа вздрогнул и извинился:
     -- Я  вас не  заметил. Доктор  утер лоб  платком и перевел  дух.  Потом
сказал:
     -- Вы ничего не купили? Поверьте, я это предчувствовал.  У  вас не было
денег  -- это плохо, и вы  не попросили у меня взаймы,  а это хорошо, право,
хорошо. Вы поживитесь в следующий раз. А пока -- помогите мне.
     Корреа кое-как потащил оба тюка, действительно весьма тяжелые. Чтобы не
спотыкаться, он устремил все  внимание на дорогу -- точнее, смотрел себе под
ноги.
     -- Я боялся, что вы не придете, -- сказал он, задыхаясь.
     Он почти не мог говорить.
     -- Это я боялся,  что вы не  придете, --  ответил  доктор.  --  Знаете,
сколько весят эти  сумки? Теперь  мне кажется, что  у  меня выросли  крылья.
Честное слово, идти -- одно удовольствие. Ну, вперед.
     Посреди  туннеля  молодому  человеку пришлось еще  раз  остановиться  и
передохнуть.
     -- Никак не  могу  понять, --  заметил он,  -- почему,  если  идти этим
туннелем, путь между Пунтадель-Эсте и Тигре оказывается таким коротким.
     --  Не  Тигре, -- уточнил  доктор, --  а островом,  который я собираюсь
купить на свои сбережения.
     --  Ну, практически  это  одно  и  то же. Если  от  Пунта-дель-Эсте  до
Буэнос-Айреса самолет летит час...
     --  Я скажу вам без околичностей: меня самолет не устраивает.  Туннелем
куда короче, и, что характерно, я не плачу ни гроша.
     --  Вот  этого  я  и  не  понимаю.  Если  исходить из  того,  что земля
круглая...
     --  Исходить, исходить... Вы говорите, что она  круглая, потому что вас
так учили,  а на  самом  деле  не знаете, круглая  она,  квадратная  или еще
какая-нибудь.   Предупреждаю   вас:   в  вопросах   географии  на  меня   не
рассчитывайте. В мои годы  эти глупости только  злят.  Я  спрашиваю себя, не
было  ли  роковой  ошибкой взять  вас в  компаньоны.  Такой человек, как вы,
полностью оторванный от действительности, того и гляди начнет болтать о моем
туннеле с женщинами и посторонними.
     -- С чего вы взяли, что я стану болтать? -- запротестовал Корреа. -- Да
еще с посторонними.
     -- Ни с кем, -- подчеркнул доктор, пронзая его взглядом.
     -- Ни с кем.
     Они вышли на остров; Корреа увидел небо, почувствовал грязь под ногами;
они  пошли среди ив,  потом  углубились в  густые  поросли молодых тополиных
побегов. Молодой человек едва мог двигаться.
     -- Вы нарочно ведете меня в самую гущу?
     -- Неужели вы не  понимаете, что мы ищем место, где  спрятать тюки? Или
вы думаете, что я повезу их на катере, к радости всех пассажиров?
     Наконец они добрались до  зарослей  камыша,  которые показались доктору
подходящими.
     -- Здесь сам Господь Бог их не отыщет, -- заметил Корреа.
     --  Я  не интересовался вашим  мнением. Корреа пропустил грубость  мимо
ушей и спросил:
     -- И на сколько вы их оставите?
     -- Я  вернусь  сегодня  же ночью  на  своем катере. Но вы  что-то стали
слишком любопытны. Уж не думаете ли поживиться чужим добром?
     Молодой человек вскипел:
     -- Да за кого вы меня принимаете? Доктор тут же сник и стал извиняться:
     --  Это шутка,  просто шутка. Хоть бы катер пришел поскорее. Признаюсь,
мне не очень-то уютно в этих болотах. И потом, не хотелось бы, чтобы нас тут
заметили. Вот-вот рассветет, и нас увидит первый же зевака.  Должен сказать,
что  теперь готов согласиться с моей женой:  надо купить этот остров. И  как
можно  скорее, потому  что в любой момент какой-нибудь  бездельник, которому
нечем  заняться,  начнет спрашивать  себя,  что  потерял  здесь этот сеньор,
отчего дважды в неделю приезжает на остров, вовсе ему не принадлежащий. Я не
любитель швыряться деньгами, но на этот раз зажмурюсь и куплю.
     --  Вы  правы,  --  отозвался  Корреа.  --  Надеюсь,  с нами  ничего не
случится.
     Появился катер, и они принялись кричать. Доктор заплатил за проезд, но,
как только они уселись, сразу заявил:
     -- Надеюсь, мне вернут этот долг. Чуть  зазеваешься, и тебя обдерут как
липку. Корреа дал ему бумажку в десять песо. В те годы это было немало,
     -- Получите.
     -- Вы что же, хотите забрать у меня всю мелочь?
     --  Других  денег у  меня нет. Доктор, казалось,  был раздражен. Потом,
вдруг просияв, похлопал себя по карману.
     -- Здесь они будут целее. Я верну вам сдачу в следующий раз.
     -- Когда мы вернемся сюда?
     Ответа не последовало, а повторить  вопрос он не посмел. Какое-то время
они молчали.
     --  Если  вам  на  остров  Меркадера,  --  наконец  сказал  доктор,  --
пробирайтесь-ка к борту, здешние перевозчики дожидаться не любят.
     Корреа подчинился и спросил:
     -- Значит, мы сюда не вернемся? Доктор больно пихнул его в спину.
     -- Вы неисправимы, -- прошипел  он.  -- Говорите потише, или вы хотите,
чтобы про это  знали все на свете? Мы встретимся в четверг, в тот же час, на
том же месте. Ясно?
     Корреа едва мог сдержать восторг. Он сказал  себе, что все устраивается
как нельзя  лучше.  Сесилия  ждет его  на следующей неделе, а он сделает  ей
сюрприз  -- конечно же,  очень приятный -- и появится в пятницу на рассвете.
Он готов был уже спрыгнуть на берег, но вдруг спросил себя, обо  всем ли они
договорились.  Мысль, что они могут не  встретиться, привела его  в ужас. Он
пробормотал:
     -- Значит, в половине двенадцатого?
     -- Прекрасно.
     -- В Тигре?
     --  Если  нам  с  вами все известно, -- прервал  его  доктор, дрожа  от
злости,  --  зачем  информировать,  других?  Сходите,  будьте  так  любезны,
сходите.
     Стоя  на  причале,  Корреа  посмотрел  вслед  уходящему  катеру.  Потом
направился к хижине, большими прыжками взлетел  по ступеням, распахнул дверь
и остановился, чтобы приободриться, ибо  знал, что едва он переступит порог,
как начнется ожидание. Долгое  и мучительное ожидание  второго путешествия в
Уругвай. "Не знаю, что  со  мной.  Нервы разыгрались", -- заметил он  вслух.
Чего  ему явно  не  хотелось,  так  это заниматься.  Чтобы  не тратить время
попусту  --  до  экзамена надо было  дорожить каждой минутой, -- лучше всего
было  бы  немного  поспать. Он  успокоится, а  уж потом, на  свежую  голову,
всерьез возьмется за подготовку!  Растянувшись на койке, он понял, что спать
ему тоже не хочется. До четверга еще так далеко, а до пятницы, до свидания с
Сесилией, --  целая вечность:  за это  время  столько  может произойти,  что
спокойнее не думать об этом. Он представил себе встречу в Тигре; представил,
что будет, если доктор  почему-либо не сдержит слова. Корреа знал  о нем так
мало, что найти  его почти невозможно. Даже фамилия доктора была неизвестна.
Если доктор  в  четверг  не придет, молодому человеку останется  лишь каждый
день  торчать на пристани -- на  всякий случай. А если доктор не вернется на
берег,  если  впредь  будет  ездить  со своего  острова  прямо на  остров  с
туннелем?  Корреа  подумал, что  разумнее  всего было бы сегодня же  вечером
дождаться его возле тюков. Так, по  крайней мере, они наверняка  встретятся,
ведь  доктор  приедет за  товаром, как  только  стемнеет. Он спросил себя, в
состоянии ли узнать остров в этой незнакомой дельте,  где каждый дом, каждый
причал -- все путалось, все терялось среди одинаковых деревьев. Впрочем, чем
скорее  он  вернется  туда,  тем  больше  шансов узнать  это место. Он нашел
деньги,  припрятанные в  толстой "Политической  экономии"  Жида.  Доктор, не
вернув ему сдачу, не только отобрал у  него несколько песо,  которые никогда
не мешают, но  и  лишил  его возможности  узнать стоимость проезда  -- ведь,
исходя  из  цены билета,  можно было  бы  рассчитать, где находится  остров.
Теперь он  даже  не знал, как, какими словами попросить  билет.  Нельзя было
сказать  ни  "дайте  мне  билет  за  столько-то  песо",  ни  "дайте билет до
такого-то острова". Здесь, в дельте, он мало что знал по названиям. Потом он
задумался,  когда ему ехать. Следовало хорошенько выбрать момент: если ехать
днем, его могут заметить на  острове, а если ехать в сумерках,  он  может не
узнать  нужного  места.  Чем  дальше, тем живее  рисовал  он  себе  грядущие
неприятности.  Кто  знает,  сколько  ему  придется ждать возле тюков, воюя с
комарами, посреди этого болота,  заросшего камышами и  травой?  И  для чего?
Встреча в  четверг  не  станет от  этого  вернее. Наоборот, сомнения  только
возрастут. До сих пор он  не давал  доктору  причин для недовольства: он был
полезен, помог с тюками;  но, если доктор вдруг встретит его на острове, кто
разубедит  его,  что  молодой   человек  не  собирается  его  обокрасть  или
воспользоваться туннелем, чтобы работать на свой  страх и  риск? И напротив,
если не злить доктора несвоевременным приходом, почему бы тому не явиться на
встречу? Чтобы прикарманить сдачу с билета? Это казалось маловероятным.
     Единственно правильным решением  было  выполнить уговор. Итак, он будет
терпеливо ждать  четверга  и заниматься, как  полагается. Едва Корреа принял
это решение,  как впал в крайнее беспокойство.  Предпочтя  не действовать, а
выжидать, бранил он себя, он лишь  подтверждает свое  малодушие  и трусость.
Среда прошла  у  него в колебаниях  и принятии противоречивых решений. Не  в
силах заниматься, он пытался спать;  не в силах спать, пытался заниматься. В
четверг на рассвете он крепко заснул. Когда проснулся, до встречи с доктором
оставалось уже немного. Он  помылся  и побрился холодной водой, нашел чистую
рубашку,  быстро  оделся  и  помчался  на  берег  ждать  катера.  Все  вышло
прекрасно. Ровно в половине двенадцатого, как  они и договаривались,  Корреа
стоял на пристани. Через некоторое время он  сказал  себе, что для  верности
следовало  приехать в одиннадцать,  самое позднее  в  четверть двенадцатого.
Конечно же, если доктор хотел обойтись  без  него, ни к  чему было приходить
раньше, а если  не хотел, то  не  уедет  раньше  времени. "Не отстают ли мои
часы?"  --  подумал  Корреа и сверил  их  с часами  мужчины, тоже ожидающего
катер. Часы шли верно.
     Подошел катер. Молодой человек спросил, последний ли это. Оставался еще
один.
     Если доктор не придет, он сядет на последний катер и не  будет спускать
глаз с берегов, чтобы не пропустить остров. А там уж не составит труда найти
вход в туннель. Вместе с доктором  все было бы намного  проще,  но и один он
тоже сумеет поскорее попасть туда, где его ждет Сесилия.
     Доктор  не шел. Корреа стал загадывать: доктор появится, когда вверх по
реке  пройдет три  судна,  а вниз  ни одного... Прошли  три судна.  Причалил
катер. Молодой  человек собирался уже прыгнуть  на  борт,  но, Господи,  как
страстно он желал, чтобы вдруг рядом  оказался доктор!  Он уже  занес  ногу,
когда  увидел человека,  идущего через улицу к пристани.  Тот помахал рукой,
может быть, что-то крикнул. Только когда человек вступил на пристань, в круг
света  от фонаря,  Корреа понял, что это не доктор, что  он даже не похож на
доктора,  хотя  оба  были  низенькие  и  довольно  толстые.  Невероятно,  но
незнакомец направился прямо к молодому человеку.
     -- Вы кого-то ждете, верно? -- спросил он. -
     -- Да.
     -- Некоего доктора?
     -- Доктора Марсело.
     --  Он  не смог прийти. Идемте со  мной.  Немного поколебавшись, Корреа
пошел за ним. Они прошли вдоль берега, свернули налево.
     Корреа прочел на  углу название улицы:  Тедин.  У дверей еще  виднелись
люди.
     -- Далеко? -- спросил он.
     -- Только не  говорите,  что  уже устали,  -- ответил  его спутник;  он
казался не таким щеголеватым, как доктор, и более крепким. --  Перейдем мост
через Реконкисту и будем на месте.
     Они  поравнялись со стеной,  за которой находился клуб  Государственной
газовой компании. У стены чуть впереди стоял человек огромного роста. Корреа
замедлил шаг и сказал:
     -- Это не доктор.
     -- И близко к нему не стоял. Да вы что, никак не доверяете мне?
     -- Не то чтобы не доверяю, но...
     -- Какие  еще "но". Если не  доверяете, значит, у вас  есть на  то свои
причины. Так вы идете или вас подтолкнуть?
     Прежде чем идти дальше, Корреа бросил быстрые взгляды направо и налево.
     -- Не смотрите понапрасну: вокруг никого нет.
     -- Не понимаю.
     -- Понимаете. И я скажу больше: если вы не доверяете, это настораживает
нас -- меня и этого сеньора, моего друга.
     Великан  невозмутимо поглядывал  на них.  Его совершенно круглая голова
была  покрыта короткими черными  волосами.  Корреа подумал, что где-то видел
его.
     -- Вы хотите меня ограбить?
     --  За кого вы нас принимаете? Неужто мы станем мараться из-за  вонючей
мелочи, которая у вас с  собой? Не смешите меня. И цените нашу доброту: мы с
другом притащились вон куда, чтобы дать вам один совет. Слушайте хорошенько:
компаньона, которого вы  себе подыскали, надо забыть. Забыть, будто его и не
было. Для вашего же блага, ясно? Этот сеньор вас ком-про-ме-ти-рует. Вам все
понятно?
     Чтобы  выиграть время и подумать,  ибо  в  голове  у него стоял  туман,
Корреа переспросил:
     -- Доктора?
     --  Да,  доктора,  или  как  вы там его  называете.  Не стройте из себя
дурачка,  а  то мой  друг разнервничается,  и с  вами тоже  может  произойти
какая-нибудь  неприятность.  Вы  прекрасно  знаете,  о  ком  мы  говорим:  о
кругленьком таком толстячке.
     Великан сказал неожиданно тихим голосом:
     --  Вы давайте  позабудьте  обо  всем, что  знаете,  и  о  нас тоже,  и
держитесь-ка  подальше  от  тех  мест,  где  вас  видели  с  этим  доктором.
Договорились?
     -- Ну конечно, договорились, отчего же нет, -- отвечал Корреа.
     Когда он понял, что дышать стало легче, он вспомнил о Сесилии и спросил
себя, неужели просто из трусости он откажется от нее... Бояться нечего, надо
говорить, его заботы вполне обычны, их поймет любой.
     -- Можно рассказать все по-честному? -- спросил он.
     -- Можно, можно, -- ответил высокий, -- только если не слишком долго.
     -- Все, что я скажу,  очень просто. Я ищу этого доктора вовсе  не из-за
корысти. Знаете, зачем он мне нужен?  Чтобы  отвести меня  на другой  берег,
потому что там ждет меня один человек.
     -- Сеньор-то у нас бескорыстный,  --  сказал высокий, указывая на  него
пальцем.
     -- И везучий. Его кто-то ждет на другом берегу.
     -- И он жить не может  без этого человека.  Сеньор считает нас  с тобой
идиотами.
     -- Так считал и доктор, да покоится он в мире.
     -- Да доктор этот просто наглец. Вздумал забавлять нас небылицами.
     -- Всякими сказками, вроде человека, что ждет сеньора на другом берегу.
     Корреа  возмущенно  запротестовал   --  сначала  из-за  того,  что  ему
говорили, потом оттого, что понял: его будут бить, но вскоре умолк и только,
когда началась экзекуция, успел  поднести руки к голове. В  какой-то миг  --
как  он  потом  убедился,  много  позже  --   его  пробудил  мужской  голос,
повторявший настойчиво и мягко:
     -- Что с вами? Вам нехорошо?
     С помощью  неизвестного -- высокого господина с  седыми усами и в очках
-- Корреа кое-как поднялся. Все тело у него болело.
     -- Кажется, меня побили, -- заметил он печально.
     --  Хотите  обратиться  в  полицию?  Если  желаете,  я  провожу  вас  в
комиссариат. Комиссар -- мой друг.
     -- Пожалуй,  не стоит заявлять  в  полицию. На сегодня с меня хватит  и
побоев.
     -- Как  вам  угодно. Зайдемте на минутку ко мне,  я немного обмою  ваши
ушибы.
     Корреа  поддался  уговорам  и  с  трудом  побрел, куда  его  вели.  Дом
показался  ему весьма привлекательным,  решетки  и  люстры были  кованые,  а
кресла -- как в старом монастыре. ТУ
     -- Простите, что я вам мешаю, -- сказал Корреа.
     -- Здесь светло и все видно. Вам удобно? Это самое главное.
     Его усадили под  торшер, тоже кованый, стоящий в углу  гостиной. Корреа
благодарно  подумал:  "Я  в парадной  столовой, где  собираются  по  большим
праздникам". В  центре  комнаты стоял  длинный лакированный стол  из черного
дерева.
     Хозяин промыл ему раны перекисью водорода и заботливо отер его лицо.
     -- Щиплет, -- сказал Корреа.
     -- Ничего страшного, -- заверил его господин.
     -- Это потому, что щиплет не вас.
     -- Не спорю. Однако согласитесь: вы дешево отделались, если учесть, чем
кончилось с тем, другим, -- вы понимаете мою  мысль? И не подумайте, что это
плохие ребята.
     --  Вы  их  знаете?  --  удивленно  спросил  Корреа.  Господин  приятно
улыбнулся.
     --  Здесь знаешь  всех, -- объяснил  он. -- Как я  говорил,  ребята они
совсем не плохие, разве что немного нервные, но это у них  по молодости. Вам
не надо было лгать.
     -- Я не лгал.
     --  Путешествие  на  другой  берег, чтобы повидать  женщину, --  старая
сказка.
     -- И однако это правда.
     --  Дорогой мой сеньор,  постарайтесь понять, что, если вы  беседуете с
серьезными  людьми,  лучше  не пытаться провести  их  подобными россказнями.
Вполне естественно,  по-человечески  понятно, что наши друзья вышли из себя.
Кроме того, чтобы повидать женщину, зачем являться к ней вместе с доктором?
     --  Доктор  знает  остров, где  есть туннель.  С этого мига сцена пошла
быстрее.
     --  Вы  хотите  сказать,  пещера  --  пещера,  где  хранится  товар? Не
подождете ли вы минутку? -- Я ухожу.
     -- Вы  подождете.  Выходя  из комнаты, хозяин  дома сделал  знак рукой,
означавший,  что надо  подождать, и запер дверь  на ключ. Простой этот  факт
испугал молодого  человека  больше, чем незадолго до того  спор с бандитами.
("Меня  начали бить, когда я еще ничего не понял", -- объяснял он потом.) Он
слышал,
     как  в  соседней комнате  господин с седыми усами говорил  по телефону,
хотя и не  различал слов. "Меня не одурачишь, --  подумал  он. -- Выберусь в
окно".  Окно выходило  в  темный  сад  и  было забрано  решеткой  с  частыми
прутьями.  Он мог,  конечно, позвать  на помощь, но рисковал тем, что хозяин
услышит его прежде, чем кто бы то ни было, и тогда... Лучше не думать.
     "Минутка"   длилась  долгих  полчаса.  Наконец  он  услышал,  как  ключ
поворачивается,  увидел,  что дверь открылась  и в гостиную  вошли хозяин, а
следом -- оба бандита. Поистине этой  ночью  страшным неожиданностям не было
конца.
     --  Вот мы и  снова  вместе, -- сказал тот,  кто был пониже. -- Хочется
верить, что на радость всем.
     -- В этой  вашей  пещере действительно полно товара? -- поинтересовался
великан.
     -- Это не пещера, и там нет абсолютно ничего.
     -- Думайте, что говорите, -- посоветовал ему
     хозяин дома.
     -- Что вы хотите? Что вам надо?
     --  Не  так уж трудно поехать и посмотреть, -- сказал господин с седыми
усами.
     -- Однако, -- предупредил молодого человека тот, кто был пониже, -- для
вашей личной целости было бы лучше, если бы мы нашли пещеру полнехонькой.
     -- Кто ее найдет? -- храбро спросил Корреа.
     --  Вы.  Мы  посадим вас  на катерок и  назначим капитаном,  --  весело
ответил великан.
     -- Я совсем не уверен, что смогу ее найти.
     -- Теперь новая песня?
     -- Доктор брал  меня с собой только раз.  Я в этом краю недавно.  Все в
дельте кажется мне одинаковым.
     -- Мы ничего  не теряем, если попробуем,  -- сказал хозяин дома.  -- Но
извольте  не затыкать ему рот. С вашими штучками мы далеко не уедем. Если бы
я не вмешался, откуда узнали бы мы о пещере?
     Молодого  человека запихнули  в  автомобиль,  на заднее сиденье,  между
великаном и толстяком. Пожилой господин сел  за руль. Когда они  подъехали к
берегу, занимался рассвет. Корреа затосковал и сказал, не сдержавшись:
     --  Я  уверен, что не узнаю острова и вы меня убьете.  Лучше  уж убейте
сейчас.
     Бандиты встретили его слова дружным смехом.
     -- Ему сейчас совсем не смешно, -- объяснил  им пожилой господин. -- Он
всегда жил далеко от моря, и ему будет неприятно, если мы бросим его в воду.
     Все  забрались в  катер. Толстяк сидел  на  руле,  болтая с  великаном;
пожилой  господин  и  Корреа  устроились  сзади.  Корреа был  очень испуган,
печален и дрожал от холода. Ушибы на лице горели  огнем, все тело нестерпимо
болело. Почему-то он  обратил внимание на маленькую лодчонку, привязанную за
кормой,  на  два  весла,  лежавшие под  сиденьями  катера.  Они  подъехали к
пристани Энкарнасьон, и пожилой господин сказал:
     -- Вот и наш причал.
     Корреа   с  поразительной   ловкостью   вскочил   на  ноги.   Остальные
расхохотались.
     -- Не надейтесь, -- сказал толстяк. -- Мы  еще поплаваем. Просто сеньор
вспомнил,  как  мы вышли здесь в  ту ночь, когда  вы  встретились  со  своим
дружком-доктором.
     Пожилой господин обратился к великану:
     -- А ты сразу же заснул?
     -- Я не хотел.
     -- Не об этом речь. Отвечай на мой вопрос.
     -- Пока мы  шли вдоль  этого берега, я  не  спал, но глаза  у  меня уже
закрывались, а это очень неудобно.
     --  Молодец.  --  Пожилой  господин  пристально  посмотрел  на молодого
человека и спросил: -- В какой-то момент вы пересели на другой катер?
     -- Нет. Зачем?
     -- Сколько времени вы плыли отсюда до острова?
     -- Минут двадцать по меньшей мере. Может быть, полчаса, не знаю. Остров
был по правую
     Руку.
     -- Смотрите внимательно и верьте в успех, и вы его узнаете.
     -- Я  всегда  считал, что, если поискать хорошенько, всегда найдешь то,
что  ищешь,  -- провоз-: гласил Корреа.  И тут же подумал, не сказал  ли  он
чего-нибудь лишнего.
     -- Это мне нравится, -- воскликнул пожилой господин  и  хлопнул его  по
спине.
     Корреа  подумал, что, пожалуй, судьба предоставляет  ему  самый удобный
случай. Вряд  ли  он нашел бы остров сам по  себе,  а на  доктора, очевидно,
надеяться нечего. И вот эти люди  вынуждают его  отыскать  остров. Не успеют
они   и   глазом   моргнуть,  как   окажутся  в   Пунта-дель-Эсте,   а  там,
воспользовавшись  общим  замешательством,  он  сбежит.  Нет   в  мире  силы,
способной помешать ему встретиться с Сесилией.
     Он сказал себе, что не сдержал буквально  свое  обещание хранить  тайну
туннеля, но поступил так под страхом смерти и потому, что доктору это уже не
повредит.
     Катер шел ровно,  все  было  спокойно,  и Корреа  немного  вздремнул, а
открыв глаза, увидел,  что они плывут уже  по  иным местам: здесь было  куда
более  просторно,  река словно раздалась и казалась светлее; на левом берегу
появилась лесопильня, на  правом  -- бесконечные ряды тополей. И тогда -- но
не сразу -- у молодого человека упало сердце.  Хотя он ничего не  различал в
лабиринте дельты, но твердо знал, что этих мест не видел никогда.
     -- Кажется, мы проехали, -- испуганно пробормотал он.
     Великан поднялся, не спеша договорил  с  толстяком,  шагнул к  молодому
человеку и дважды ударил его по лицу.
     -- Довольно, -- приказал пожилой господин. --
     Поворачиваем. -- И добавил, взглянув на пленника: -- А вы смотрите.
     Корреа  чувствовал, как  лицо  у  него  пылает;  он  спросил  себя,  не
высказать ли  этим  негодяям все,  что  он  о  них  думает,  не  считаясь  с
последствиями. Когда он  наконец  заговорил, ему  самому показалось,  что он
хнычет, как мальчонка.
     -- Если мы  будем  плыть в  обратном направлении, -- сказал он, -- я  и
вовсе собьюсь.
     -- Ну и терпение надо с вами, -- заметил пожилой господин.
     Когда --  примерно через полчаса -- молодому  человеку удалось  немного
успокоиться, он сказал:
     --  Хотел  бы я  видеть вас на моем  месте,  под угрозой новых  побоев.
Думаю,  меня совсем запугали, иначе  я нашел бы остров.  Вот  послушайте: мы
плыли тогда в  обратном  направлении,  остров  был по правую руку; там  есть
причал из гнилых досок, когда-то выкрашенных в зеленый цвет...
     -- Я думаю о том, что произошло.  Поскольку в этом мире все лгут, мы ни
во что не верим, и когда человек вдруг  говорит правду, мы наказываем его. Я
верю в вас.
     --  Если  с причала  смотреть по  прямой  в глубь острова, -- продолжал
объяснения Корреа, -- разглядишь деревянную хижину, почти скрытую деревьями.
Пройдя метров  пятьдесят  влево, туда, где  гуще всего,  вы  увидите  вход в
туннель. И помните, что я вам говорю: это туннель, а не пещера.
     --  Теперь  мы доставим  молодого  человека домой,  он,  наверное,  уже
утомился, -- известил пожилой господин бандитов.
     -- Сначала пусть отведет нас в пещеру, -- возразил толстяк.
     -- Я  не спрашивал твоего мнения, --  напомнил ему пожилой господин  и,
оборотившись  к молодому человеку, сказал:  --  Мы оставим вас  в покое,  но
можно  надеяться  на  вашу  сдержанность или  вы начнете болтать  направо  и
налево?
     -- Я никому ничего  не скажу.  Они знали, где он жил: его отвезли прямо
на остров Меркадера. Чтобы остановить катер,  великан  уперся веслом  в  дно
реки.  Еще  не  веря в то,  что эти люди его отпускают, Корреа  спрыгнул  на
причал.  Тут же, внезапно пристыженный, он вспомнил  о  Сесилии и хотел было
сказать  пожилому господину,  что поедет  с  ними,  что поможет  им отыскать
туннель. Повернувшись, чтобы  заговорить,  он  успел  увидеть улыбку на лице
пожилого  господина, а очень  близко  от  себя  весло --  мокрое, блестящее,
огромное. Весло обрушилось на него,  и он свалился в  вязкую грязь. Удар был
очень силен, но не  смертелен -- Корреа заметил весло в  воздухе и откинулся
назад. Он не потерял сознания, но на всякий  случай лежал не шевелясь. Когда
мотор катера затих вдали, он открыл глаза. Потом поднялся,  вошел  в хижину,
собрал  вещи,  сел  на  первый катер,  идущий  в Тигре,  и в  первый  поезд,
направлявшийся в  Буэнос-Айрес.  Он хотел  продолжать путь  дальше,  в  свою
провинцию,  чтобы почувствовать  себя  дома, в  безопасности,  но  остался в
Буэнос-Айресе, намереваясь вернуться в Уругвай, как только соберет деньги на
билет, потому что искренне верил,  что без Сесилии не сможет жить. Меркадер,
у которого он попросил взаймы, сказал:
     -- Ты забываешь,  что правительство запретило поездки в Уругвай.  Можно
поехать в Тигре и поговорить с каким-нибудь лодочником из тех, что перевозят
эмигрантов, или с контрабандистом.
     --  Лучше не надо, --  сказал Корреа. Искать туннель он тоже не поехал.
Ему незачем было видеть туннель, чтобы знать, что тот существует. А убеждать
в  этом остальных представлялось ему бесполезной затеей. Со временем он стал
адвокатом, потом  доктором права и -- поскольку в  жизни все  катится  своим
чередом --  вышел на пенсию государственным служащим. Человек, не склонный к
риску, ровного, хотя и  меланхоличного нрава, он, по  словам друзей, выходил
из себя,  лишь  когда с  ним заговаривали на  географические  темы.  В таких
случаях Корреа мог сорваться и вспылить.

Популярность: 9, Last-modified: Mon, 13 Mar 2006 05:50:40 GMT