говорить с примесями канадско-французского, нью-йоркского, бостонского и оклахомского говоров, и даже с примесью испанского, и даже из "Поминок по Финнегану"[12] - Они останавливаются ненадолго поболтать с рейнджером, я ложусь на траве и вижу как дети глазеют на лошадей у изгороди под деревом, подхожу - Что за прекрасные минутки в Унылом городке Диабло! - Пат валяющийся на травке (по моему совету)(мы старые алкаши знаем тайну травы), Чарли болтающий со старым приятелем из Лесной Службы, и этот прекрасный жеребец трущийся своим золотым носом о подушечки моих пальцев, сопя, и маленькая кобылка около него - Дети хихикают над нашими маленькими лошадиными нежностями - Один из них трехлетний мальчик, никак не может дотянуться - Они машут мне и мы отправляемся, с рюкзаками на спинах, в Мэрблмаунт, где будем ночевать в вагончике - Беседуя - И горести не-горного мира уже навалились на нас, громадные задевающие стенки каньона грузовики с камнем громыхают в удушливой пыли, нам приходится остановиться на обочине чтобы их пропустить - А пока справа от нас течет то что осталось от Скэджит-Ривер после всех этих плотин и впадений в Озеро (моего Господа - любви) Росс (серо-голубого) - мутнобурлящий бешеный старый поток, широкий, моющий золото в ночи, стремящийся впасть в Скуохоулвиш Куакиютл Пасифик в нескольких милях к западу - Любимая моя чистая речушка Северо-Запада, у которой я сиживал, с вином, на присыпанных опилками пнях, потягивая вино под испепеляющими звездами и наблюдая как живая гора испускает и гонит от себя эти снега - Прозрачная, зеленоватая вода, хлюпающая на бревнах-топляках, и Ах реки Америки которые видел я и которые видели вы - струение без конца, видение Томаса Вулфа, Америка истекающая кровью в ночи своими реками бегущими к бездонным морям, но восстающая водоворотами и новыми рождениями, громоносным было устье Миссисипи в ту ночь когда мы повернули в него и я спал в койке на палубе, всплески, дождь, вспышки, молнии, запах дельты в которой Мексиканский Залив теребит свои звезды и явит покров вод своевольно разделяющих недоступные горные массивы, где одинокие американцы живут среди маленьких огней -- и именно розы всегда выплывают брошенные заблудившимися но бесстрашными влюбленными с волшебных мостов розы чтобы кровоистечь в море, иссушенные солнцем они впитывают влагу чтобы вернуться опять, вернуться опять - Реки Америки, и все деревья всех этих берегов и все листья на всех этих деревьях и все зеленые миры во всех этих листьях и все атомы во всех этих молекулах, и все бесконечные вселенные во всех этих атомах, и все наши сердца и все наши платки и все наши мысли и все клетки наших мозгов и все молекулы и атомы в каждой клетке, и все бесконечные вселенные в каждой мысли - пузыри и шары - и свет всех звезд танцующий на волнах всех рек без конца и повсюду во всем мире, не только в Америке, ваши Оби и Амазонки, и даже Тигры с Евфратами (верится мне), и Озера Нильской Дамбы чернейшей Конголезской Африки, и Дравидийские[13] Ганги, и Янг-Цзе, и Ориноко, и Платы, и Валоны и Мерримаки и Скэджиты Майонез Банки майонеза плывут Вниз по реке 58 Мы едем вниз по ущелью в сгущающихся сумерках, около 15 миль, и добираемся до правого поворота, после которого покрытая черным гудроном дорога тянется милю не сворачивая среди деревьев и затаившихся ферм и кончается тупиком у Рейнджерской Станции, такая вполне подходящая для быстрой езды дорога что водитель последней машины моего автостопного пути сюда два месяца назад, слегка перебравши пива, подлетел к Рейнджерской Станции на скорости 90 миль в час, на скорости 50 крутанулся на усыпанном гравием развороте, поднял облако пыли и до свидания, взревел и умчался прочь так, что Марти - помощник рейнджера встретив меня, протянув руку и спросив "Ты Джон Дулуоз?" добавил потом: "Это че, друг твой?" "Нет" "Я бы разъяснил ему кое-что насчет превышения скорости на государственной дороге" - Теперь мы опять подъезжаем сюда, но на этот раз медленно. Старый Чарли крепко сжимает руль в руках и наша летняя работа закончена - Вагончик стоящий под большими деревьями (с небрежно намалеванной на нем цифрой 6) пуст, мы скидываем наше барахло на скамейки, повсюду разбросаны книжки с девочками и полотенца оставленные большими пожарными командами во время макаллистеровского пожара - Оловянные шлемы на гвоздях, старое неработающее радио - Я начинаю с разведения большого огня в печке в душевой, для горячего душа - и принимаюсь возиться со спичками и щепками. Подходит Чарли и говорит "Разведи огонь посильней", поднимает топор (он затачивает его сам) и я прямо обалдеваю от того как несколькими резкими внезапными ударами топора (в полутьме) он раскалывает поленья напополам и стряхивает половинки вниз, ему шестьдесят лет а я не могу так легко коцать дрова, нечего и пытаться - "Бог мой, Чарли, я и не знал что ты так здорово с топором обращаешься!" "Угу" Мне казалось что он попивает втихую, из-за его красноватого носа -- но нет - когда он начинал пить так уж пил вовсю, но не на работе - В это время Пат на кухне разогревает оставшуюся тушеную говядину - Какое мягкое и восхитительное чувство быть опять в долине, тепло, безветренно, несколько осенних желтых листьев на траве, теплые огоньки домов (дом рейнджера О`Хара, с тремя детьми, и еще Герке) - И впервые я осознаю что уже действительно Осень, и еще один год прошел - И эта смутная безболезненная ностальгия Осени висит как дымка в вечернем воздухе и ты понимаешь "О Да, О Да, О Да" - На кухне я подкрепляюсь шоколадным пудингом, молоком и целой банкой абрикосов в сгущенке, потом еще догоняюсь громадной тарелкой мороженого - В списке обедов записываю свое имя, чтобы потом с меня вычли 60 центов "Так ты что, уже наелся что ли - а говядина?" "Нет, мне хотелось как раз этого - теперь я сыт" Чарли тоже ест - Мои чеки на несколько сотен долларов лежат в запертой на ночь конторе, Чарли предлагает открыть ее для меня - "Не-а, а то точно просажу три доллара на пиво в баре" - я проведу тихий вечерок, приму душ, высплюсь - Мы идем чуток посидеть у Чарли, в его трейлере, похоже на посиделки с родственниками на кухне какой-нибудь фермы Среднего Запада, мне надоедает эта скукотища и я иду принять душ - Пат сразу начинает похрапывать но я не могу заснуть - выхожу и присаживаюсь на бревнышке в ночи Индейского Лета, курю - Думаю о мире - Чарли спит в своем трейлере - С миром все в порядке - Впереди меня ждут приключения с куда более безумными ангелами, и опасностями, и хотя и не могу их предвидеть, я решаю оставаться безучастным "Буду просто протекать сквозь все это так, как это делает текущее сквозь все - " И завтра будет пятница. В конце концов я иду спать, полурасстегнув свой спальник из-за жары в этой удушливой низине - Утром я бреюсь, пропускаю завтрак ради обильного обеда и иду в контору за своими чеками. Яркое утро за утренними столами Где нас встречает тихая музыка 59 Босс уже на месте, вежливый здоровяк О`Хара с сияющим лицом, любезно кивающий, с приятной манерой говорить, Чарли как всегда за столом, одуревший от бумаг, и тут подходит помощник рейнджера Герке, одетый в комбинезон лесоруба со всеми полагающимися висюльками (он начал так одеваться со времени пожара, где испытал прилив воодушевления), в синей выстиранной рубашке, с сигаретой во рту, пришедший на утреннюю конторскую работу только что от молодой жены и стола с завтраком, его аккуратные очки сияют чистотой - Говорит: "Что ж, вроде вам это не повредило" - Имея в виду что мы прекрасно выглядим, хотя нам кажется что мы вымотались до полусмерти, Пат и я - И они вручают мне прекраснейшие чеки, с которыми я могу отправляться странствовать по миру, и я прохрамываю полторы мили до города в проложенных свернутой бумагой ботинках чтобы оплатить мой 51.17$ счет в лавке (продукты на все лето), потом на почту где перевожу деньги на оплату долгов - Рожок мороженого и последние бейсбольные новости на зеленом стуле около травы, но газета такая новая, чистая и свежеотпечатанная, а краска пахнет так что мороженое кажется мне горьковатым и в голову лезет будто я жую бумагу и от этого меня поташнивает -- Чертовы бумаги эти, меня тошнит от Америки, я не могу есть бумагу - и вся выпивка их бумага, и двери супермаркета открываются автоматически чтобы пропускать раздутые утробы беременных покупательниц - бумага слишком суха - Жизнерадостный продавец проходит мимо меня и говорит "Ну что, нашли что-нибудь новенькое?" Сиэттлская Times "Ага, бейсбольные новости", говорю я - облизывая свой рожок мороженого - готовый к автостопной трассе через всю Америку - Хромаю назад к вагончику, мимо тявкающих собак и северо-западных персонажей сидящих на крылечках маленьких коттеджей, разговаривая о машинах и рыбалке - Иду на кухню и разогреваю себе обед из пяти яиц, пять яиц, хлеб, масло, и все - Просто чтобы перехватить чего-нибудь съестного перед трассой - И вдруг приходят О`Хара с Марти и говорят что только что с Дозорной был сигнал о пожаре и иду ли я? - Нет, я не пойду, я показываю им свои ботинки, даже ботинки Фреда выглядят достаточно жалко, и я говорю "У меня мускулы больше не выдержат, на ногах" - "по мелким скалам" - идти искать что-то что может оказаться вовсе не пожаром а обычным дымком о котором сигнализировал обожающий посылать всякие послания Хоуард с Дозорной горы, и это мог бы быть обычный заводской дым - В любом случае, я в этом не собираюсь принимать участие - Они по-настоящему пытаются меня переубедить, но я не могу - и я ковыляю к себе в вагончик чтобы отправиться оттуда в путь, Чарли кричит мне от дверей конторы "Эй, Джек, чего так хромаешь?" 60 Это меня здорово приободряет и Чарли подбрасывает меня до перекрестка, мы дружески прощаемся, я обхожу машину с рюкзаком на плечах, говорю "Ну я пошел" и махаю большим пальцем первой проезжающей машине которая не останавливается - Пату, которому только что за обедом я сказал "Мир висит вверх ногами, он очень смешной, и все это просто шизовая киношка", я говорю "Пока, Пат, увидимся где-нибудь, hasta la vista", потом им обоим "Adios", и Чарли говорит: "Черкни мне открытку" "С картинкой?" "Ага, чего-нибудь" (потому что я договорился чтобы оставшиеся чеки мне переслали по почте в Мексику) (так что потом с крыши этого мира я послал ему открытку с красной ацтекской головой) - (так и вижу как они критически разглядывают ее и смеются надо мной, вся троица, Герке, О`Хара и Чарли, "Они и там внизу до него добрались", имея в виду индейские лица) - "Пока, Чарли", я так никогда и не узнал его фамилии. 61 Я на трассе, и когда они уезжают я прохожу полмили чтобы скрыться за поворотом и чтобы они не увидели меня на обратном пути - Проезжает машина, она едет в другую сторону но останавливается и в ней старина Фил Картер, паромщик с озерного парома, добряк-оклахомец, искренний и широкий как пространства тянущиеся на восток, с ним едет восьмидесятилетний старик пристально разглядывающий меня сверкающими глазами - "Джек, рад тебя видеть - Это мистер Уинтер который построил сторожку на Пике Одиночества." "Отличный домик, мистер Уинтер, вы прекрасный плотник" и я совершенно искренен, вспоминая как ветра бились в стропила крыши, а дом укрепленный бетоном на стальном каркасе, даже не шелохнулся - кроме того случая когда гром тряханул землю и очередной Будда родился в Милл-Волли в 900 милях оттуда - Мистер Уинтер продолжает разглядывать меня просветленными глазами и с широчайшей ухмылкой - как Старый Конни Мэк - как Фрэнк Ллойд Райт[14] - Мы пожали друг другу руки и попрощались. Фил, он был тем самым парнем который читал по радио письма для ребят, трудно себе представить более печальную и искреннюю его манеру читать " - и Мама хочет чтобы ты знал что Дж - дж - джилси родился 23 августа, такой славный мальчишечка - И тут говорится" (Фил запинается) "че-то такое непонятное, думаю твоя Мама малька запуталась с этим пи-са-ни-ем" - Старина Фил из Оклахомы, где вопиют индейские проповедники-чероки - Он отъезжает, в своей гавайской спортивной рубахе, с мистером Уинтером (Ах Энтони Троллоп[15]), и я больше никогда его не увижу - Лет 38 - или 40 - сидел у телевизора - пил пиво - рыгал - шел спать - просыпался с Божьей помощью. Целовал жену. Покупал ей маленькие подарки. Шел спать. Спал. Правил лодкой. Никогда ничем не интересовался. Ничего не обсуждал. И ни критиковал. Никогда не говорил ничего, кроме простых обыденных слов Дао. Я прохожу около полумили по изгибу раскаленной сверкающей дороги, солнце, дымка, похоже будет слишком жаркий денек для стопа с тяжелым рюкзаком. Собаки, лающие на меня с ферм меня не беспокоят - Старый Навахо Джеко - Великий Ходок Йакуи идет ковыляя вниз во тьму. 62 Спрятавшись за поворотом так чтобы Пат и Чарли не стали смеяться надо мной, или может даже О`Хара или Герке едущие куда-нибудь не увидели бы меня, своего смотрителя этим летом, одиноко стоящим на пустынной дороге в ожидании попутки на 4000 миль - Стоит яркий сентябрьский день, припекает дымчатое солнце, слегка жарковато, я вытираю лоб красной банданой и жду - Подъезжает машина, я машу пальцем, оп-па, она останавливается, чуть впереди меня, и я срываюсь с места закинув рюкзак одной лямкой на плечо - "Куда едешь, сынок?" дружелюбно спрашивает старый водитель с крючковатым носом и трубкой во рту - Двум остальным похоже тоже интересно - "Сиэттл", говорю я, "потом 99-я, Маунт Вернон, Сан-Франциско, до конца" - "Ну, чуток мы можем тебя подбросить" Выясняется что они едут в Беллингхэм на 99-й, но это севернее моей дороги и я решаю вылезти на повороте из долины Скэджит на 17-ю - Потом я скидываю рюкзак на заднее сиденье, а сам забираюсь на переднее заставив потесниться двух стариков, не размышляя особо и не заметив даже что ближайшему это пришлось не по вкусу - Я чувствую что он заинтересовался опять, только начав отвечать одновременно на вопросы всех троих, рассказывая о здешних местах - Ну и чудаки же эти три старикана! Водитель флегматичный, справедливый, любящий помогать другим, он решил посвятить себя Господу и все это знают - около него сидит его старый приятель, тоже задвинутый на Боге, но не так сильно приверженный доброжелательности и мягкости, слегка подозрительный к побуждениям окружающих - Такие вот ангелы в пустыне - Тот, который на заднем сиденье, слишком уж правильный тип, то есть вообще-то он ничего, но по жизни занял заднее сиденье чтобы наблюдать и всем интересоваться (как и я), и также как у меня в нем есть что-то от Простофили и что-то от Лунной Богини[16] - В конце концов, когда я говорю "Приятный ветерок там наверху" в завершение длинной беседы, пока Орлиный Нос петляет по изгибам дороги, никто из них не отзывается, мертвая тишина, и я молодой Шаман получаю наставление Трех Старых Шаманов хранить тишину, потому что ничто не имеет значения и все мы Бессмертные Будды Познавшие Тишину, поэтому я затыкаюсь и настает долгая тишина пока надежная машина скрежещет вперед и я переправляюсь к другому берегу Буддами Нирманакайей, Самбхогакайей и Дхармакайей, всей Троицей которые суть Одно, моя рука свешивается за дверь с правой стороны и ветер дует мне в лицо и (с чувством счастливого возбуждения от вида Дороги после проведенных среди скал месяцев) я вглядываюсь в каждый маленький коттеджик и деревья и луг вдоль дороги, аккуратный маленький мирок который Господь воздвиг нам для разглядывания и путешествий внутри этого кино, тот самый суровый мир который исторгнет дыхание из наших грудных клеток и уложит когда-нибудь нас окоченевших в могилу, и мы не станем жаловаться (ведь жаловаться не стоит) - чеховский ангел тишины и печали пролетел над нашей машиной - Мы въезжаем в старый Конкрит, пересекаем узкий мост и вот мы среди кафкианских серых цементных заводов и подъемников для бадей с цементом тянущихся целую милю, заезжаем на цементную[17] горку - затем припаркованные маленькие Американские машины, вдоль по монашеской деревенского вида Главной улицы с жарко посверкивающими окнами бесцветных лавок, типа "Все за 5-10$", женщины в хлопковых платьях покупающие всякую всячину, старые фермеры почесывающие себе ляжки в продуктовых лавках, скобяная лавка, люди в темных очках у Почты, декорации которые я буду видеть до самых границ Феллахской[18] Мексики - декорации сквозь которые мне предстоит ехать стопом и от которых беречь свой рюкзак (два месяца назад на трассе старый толстый ковбой в грузовике с гравием намеренно пытался наехать на мой рюкзак, я успел оттащить его назад, он только ухмыльнулся)(я погрозил ему кулаком чтобы он вернулся, и слава богу он ничего не видел, а то было бы как в песенке "И вот теперь он в тюряге сидит, парнишка по кличке Бродяга Боб, немало он пил, воровал и дурил, и вот теперь он в тюряге сидит") (и я вовсе не беглый каторжник в отчаянной широкополой ковбойско-мексиканской шляпе, который свернет себе самокрутку в захолустном баре, всадит перо в бок бармену и отправится себе в Старую Мексику) (в Монтерей или Мацатлан лучше всего) - Трое старикашек высаживают меня около Седро-Вулли, откуда я могу стопить на 99-ю - Спасибо им - Я перехожу раскаленную дорогу в сторону городка, мне надо купить новую пару ботинок -- Пригладив расческой волосы на бензоколонке, выхожу в город и на тротуаре вижу симпатичную женщину занятую своей работой (с шлангом на заправке) и ее домашний енот подходит ко мне, присевшему на минутку свернуть самокрутку, тыкается длинным странным и нежным носом мне в пальцы и хочет есть - Потом я отправляюсь дальше - с другой стороны петляющей дороги фабрика, охранник на входе начинает рассматривать меня с величайшим интересом "Взгляни на этого парня, с рюкзаком за плечами, он едет автостопом по трассе, и куда на хрен его несет? откуда едет?" Он пялится на меня все время пока я не прохожу подальше и не ныряю в кусты чтобы отлить по быстрому и потом обратно, через маленькие лужицы и заляпанную смазочным маслом траву разделительной полосы между щебенчатыми покрытиями автострады, и вхожу, постукивая вприпрыжку большими скрипучими треснувшими на гвоздях ботинками, в пределы Седро-Вулли - Перво наперво я делаю остановку в банке, здесь есть банк, несколько человек глазеют на меня пока я несу свое бремя мимо них - Ага, карьера Джека Великого Странствующего Святого только началась, он набожно входит в банки и превращает государственные чеки в туристические[19] - Я выбираю хорошенькую рыжую хрупкую девушку, немного похожую на сельскую учительницу, с голубыми доверчивыми глазами, и рассказываю ей что мне нужны туристические чеки и куда я направляюсь и где был, и она кажется заинтересованной, настолько что когда я говорю "Мне постричься бы не мешало" (имея в виду после целого лета в горах), она замечает "Да вроде пока еще ничего" и оценивающе рассматривает меня, и я знаю что она любит меня, а я люблю ее, я знаю что вечером могу пойти с ней рука об руку к залитым звездным светом берегам Скэджита, и она не станет возражать что бы я ни делал, милая - она позволит мне осквернять ее по-всякому-разному, именно этого ей и хочется, женщинам Америки нужны спутники и любовники, они проводят целые дни в мраморных банках, возятся с бумагой, их угощают бумагой в авто-кинотеатрах после Бумажных Фильмов, а они хотят целующих губ, рек и травы, как в старые добрые времена -- И я так поглощен ее изящным телом, милыми глазами и прелестными бровями под прелестной рыжей челкой, и маленькими веснушками, и нежными запястьями, что не замечаю как позади меня вырастает очередь из шести человек, старые злобно ревнивые женщины и спешащие молодые люди, я тотчас отшатываюсь назад, с моими чеками, подхватываю рюкзак и выскальзываю наружу - Оглядываюсь назад, она уже занимается со следующим клиентом - В любом случае пришло время для моего первого за десять недель глотка пива. Вот и салун... соседняя дверь. Жаркий сегодня денечек. 63 Я беру пиво в большом сверкающем баре и усаживаюсь за столик, спиной к стойке, сворачиваю самокрутку и тут подходит трясущийся старикан лет 80 с тросточкой, садится за соседний столик и ждет с затуманенными глазами - О Гоген! О Пруст! Будь я писателем или художником равным вам, я описал бы это изъеденное землистое лицо, пророчество всех горестей человеческих, для этого трогательного старого неудачника не существует ни рек, ни губ, ни соитий под звездами, все это эфемерно, так или иначе но все утеряно - Чтобы ископать из карманов свой маленький доллар ему понадобилось минут пять - Держит его трясущимися руками - По-прежнему глядя в сторону бара - Бармен занят - "Почему же он не встанет и не сходит себе за пивом?" - О что за горестная картина в полуденном баре Седро-Вулли, в северо-западном Вашингтоне, в мире, в пустоте, которая суть одиночество перевернутое вниз головой - В конце концов он начинает стучать тростью пытаясь грохотом обратить на себя внимание - Я пью свое пиво, заказываю второе - Думаю, не отнести ли пиво ему - Но к чему вмешиваться? Войти как Черный Джек во всем великолепии своих револьверов и прославиться на весь Запад прострелив Слэйду Хикоксу затылок? Как и подобает парню из Чихуахуа, я ничего не говорю - Два пива совсем не цепляют меня и я понимаю что алкоголь непричем, что бы ни творилось в твоей душе - Я выхожу вон и иду покупать себе ботинки - Главная Улица, магазины, спортивные товары, баскетбольные и футбольные мячи к наступающей Осени - Счастливчик Элмер в прыжке взмывает над футбольным полем и поглощает громадные бифштексы на школьном банкете, и он получит свою почетную грамоту, знаю я его - Я захожу в магазин, топаю вглубь, снимаю свои гавнодавы и парнишка выдает мне синие холщовые ботинки с толстыми мягкими подметками, я надеваю их и прохаживаюсь, ощущение такое будто идешь по небесам - покупаю, оставляю там же старые и выхожу наружу - Присаживаюсь около стены, зажигаю сигарету и наблюдаю за маленьким полуденным городом, тут есть сараи сена и зерновые силосные ямы на обочине городка, железная дорога, склад древесины, все прямо как у Марка Твена, из таких вот мест Сэм Грант[20] и добывал пушечное мясо для могил Гражданской Войны - и такая же сонная атмосфера зажигала огонь в вирджинских душах Джексона Каменной Стены[21] - Одуреть можно - Ну ладно, пора сваливать - назад на трассу, через железнодорожные пути, и вон из города к повороту трассы где можно стопить машины сразу с трех развилок Жду около пятнадцати минут. "На стопе", думаю теперь я чтобы укрепить свою душу, "проявляется твоя хорошая и плохая Карма, и хорошая возмещает плохую, где-то там, дальше по этой трассе" (я смотрю вдаль и вот она, в смутной дали, без надежды, без названия, не от мира нашего) "будет кто-то кто привезет тебя вечером прямо в Сиэттл к твоим газетам и вину, будь уж так любезен, подожди" - Остановившийся оказывается светловолосым малым, с какими-то кожными болячками из-за которых он не может больше играть в сборной Седро-Вулли по футболу хотя раньше был восходящей звездой (мне кажется, это вполне может оказаться правдой), но теперь ему разрешили выступать в рестлинговой[22] команде, у него здоровенные бедра и руки, ему лет 17, и поскольку когда-то я тоже был рестлингистом (Чемпион-Черная Маска нашего квартала) мы начинаем говорить о рестлинге -- "Ведь это настоящий рестлинг, когда у ты стоишь на четырех точках а другой парень сзади пытается тебя завалить[23]?" "Точно, без всякого там телевизионного дерьма - настоящий" "А как они подсчитывают баллы?" Долгий и обстоятельный ответ на этот вопрос помогает добраться до самого Маунт Вернона, но потом мне вдруг становится жалко что я не могу остаться с ним, и заняться рестлингом, или даже погонять в футбол, такой он одинокий американский парнишка, как девочка, жаждущий бесхитростной дружбы, ангельской чистоты, меня бросает в дрожь от одной только мысли о всех этих группках и кланах в колледже разрывающих его на части, и о его родителях, и запретах врача, и том как редко ему выпадает случайная ночная везуха, да и то если ночка выдалась безлунная - Мы обмениваемся рукопожатиями и я вылезаю из машины, и вот я стою под жарким солнцем (4 часа пополудни) на углу перед заправкой, машины возвращающихся домой после работы идут непрерывным потоком, они думают только о том как бы ловчей обрулить поворот и не смотрят на меня, так что я зависаю почти на час. Забавный и жизнерадостный водитель кадиллака останавливается чтобы подождать кого-то, когда он трогается с места я пытаюсь стопануть его, он самодовольно ухмыляется, разворачивается и встает на противоположной стороне, потом опять трогает, опять разворачивается и опять едет мимо меня (на этот раз я и вида и не подаю) и опять останавливается, задерганное нервное лицо, О Америка что сделала ты со своими автомобильными детьми! И все же магазины полны лучшей в мире еды, вкуснейшие лакомства, свежие персики, дыни, все маслисто-жирные плоды скэджитской земли богатой влагой и улитками - Тут подъезжает Эм-Джи и Бог ты мой, за рулем Рэд Коэн, с девушкой, говорил же он мне что собирается этим летом в Вашингтон, я ору "Эй, Рэд!", он лихо разворачивается а я еще не окончив вопить понимаю что это вовсе не Рэд, и ох опять эта ухмылка "я-тебя-не-знаю", и даже не ухмылка а рычание, рыча и зажав своими лапами руль, уиипп, он разворачивается и с ревом уносится прочь, обдавая меня выхлопной струей, какой-то иной Рэд Коэн - и даже сейчас я не вполне уверен что это на самом деле не он, ставший совсем другим и ожесточившийся - ожесточившийся на меня -- Муть. Жуть. Пустота. Но вот является 90- или 80-летний окто-протогенерический[24] беловолосый ариец-патриарх утопающий старчески в сидении водителя, он останавливается для меня, я подбегаю, открываю дверь и он подмигивает "Залезай, юноша, могу тебя маленько подвезти" "А как далеко?" "О - пару миль". Так же было и в Канзасе (1952) когда меня подвезли на несколько миль по дороге, в результате я очутился на закате один посреди бескрайних равнин, машины катились мимо меня в сторону Денвера на скорости 80 и ни одна не останавливалась - Но я пожимаю плечами "Карма-карма" и влезаю - Он чуть-чуть поговорил, совсем немного, и я вижу что он действительно очень стар, и еще что он очень забавный - Он начинает гнать свою развалюху вперед, обгоняет всех, выходит на прямую трассу и выжимает 80 миль в час среди полей и ферм - "Бог ты мой, а вдруг у него сердце прихватит?" - "Не очень-то любите медленно ездить, а?" сказал я не спуская глаз с него и его руля - "Не-а" И гонит еще быстрей... Так значит меня везет в Страну Будд Хотсапхо через воды Не-реки старый и безумный Святой Боддхисатва - который намерен либо довезти меня быстро, либо не довезти совсем - Вот твоя Карма, созревшая как персик. Я сдаюсь - В конце концов он не пьян, как тот толстяк в Джорджии (1955) который гнал 80 по грунтовой обочине и при этом смотрел не на дорогу а на меня, тут попахивало таким явным безумием что я вылез раньше времени и сел на автобус до Биримингэма, так он вышиб меня из колеи - Но нет, папаша доставляет меня в полном порядке к воротам стоящей посреди равнин фермы, у него тут веранда обсаженная тремя вязами, и свиньи, мы пожимаем друг другу руки и он отправляется ужинать - И вот я стою, машины пролетают мимо меня, и я знаю что теперь уж точно застрял на какое-то время - К тому же уже поздновато - Но тут нарисовывается тяжелогруженый грузовик, он замедляет ход и обдает клубами пыли меня стоящего на обочине, я бегу, запрыгиваю - Благословенны будьте, Герои! Это здоровенный малый с крепкими кулаками, Громила-Боец ИРМ[25], в двуцветной матросской куртке, да, такому морячку никто не страшен, и к тому же он любит поговорить, и к тому же строит мосты, и сзади у него мостостроительные бетонные блоки, ломы и прочие приспособы - И когда я сообщаю ему что направляюсь в Мексику, он говорит: "Ага, Мексика, мы вот с женой берем детишек в трейлер и в путь - всю дорогу до Центральной Америки - Спим и едим в трейлере - у меня жена по-испански умеет, она и болтает - а я просто хлебну там-сям по барам пару рюмашек текилы - Для детишек хорошо, для образования - Мы только что вернулись на прошлой неделе, помотались по Монтане, потом в Восточный Техас, и домой" - И я пытаюсь себе представить каких-нибудь бандитов которым пришло бы в голову наехать на него - 230 фунтов горделивых мускулов и костей - трудно себе представить, на что он способен с девушками, или с ломом в руках - Ох, что-то мне неохота рисовать такие картины в духе Ороско[26], в тонах соуса для спагетти - Он довозит меня до Эверетта и высаживает под горячим вечерним солнцем на каком-то местном недобродвее с внезапно унылыми краснокирпичными пожарной станцией и башней с часами и мне становится совсем паршиво - Вибрации Эверетта отвратительны - Мимо меня льется поток машин с озлобленными рабочими, от них исходят волны усталости - Никто из них не снисходит до взгляда в мою сторону, они только злорадно усмехаются - Это ужасно, это настоящий ад - Я начинаю думать что мне лучше было бы остаться в своей горной хижине в холодной звездной ночи. (Эвереттский расстрел![27]) Ну нет! Поток событий течет Кармою - и я не отступлюсь до самого конца, до смертного моего часа - Я должен буду чистить зубы и тратить деньги до конца времен, или хотя бы до того дня пока не стану последней на земле старухой грызущей свою последнюю кость в пещере безысходности, и не прошамкаю тогда я последнюю молитву в последней ночи, перед тем как уже больше не проснуться -- А потом придется поторговаться уже с ангелами небесными, но это будет так быстро, так астрально радостно, что совсем нетрудно кажется мне - Но О Эверетт! Высокие штабеля бревен во дворах лесопилок, вдали виднеются мосты, и так безысходно раскален тротуар - Через полчаса, отчаявшись, я захожу в забегаловку и заказываю гамбургер с молочным коктейлем - на трассе я позволяю себе тратить на еду больше - Девушка за стойкой так подчеркнуто холодна что я погружаюсь в отчаяние еще глубже, она неплохо сложена, такая точененькая, но какая-то бесцветная и у нее бесчувственные синие глаза, и на самом деле она полностью поглощена вошедшим типом лет тридцати который собирается отсюда в Лас-Вегас немного поиграть, его машина стоит снаружи, и когда он выходит она кричит вдогонку "Возьми меня как-нибудь покататься на твоей машине" а он так самоуверен что это изумляет и раздражает меня, "О, я подумаю об этом" или что-то вроде того, я смотрю на него, у него стрижка ежиком, очки и выглядит он мерзейше - Он садится в свою машину и едет прямиком в Лас-Вегас - Мне кусок в горло не лезет - Я расплачиваюсь и торопливо выхожу - Пересекаю с полным рюкзаком за плечами дорогу - ох-ох -- Похоже, в конце концов я докатился до самого низа (горы). 64 Стою я на жарище и не замечаю футбольную свалку позади, на фоне закатного марева на западе, пока проходящий мимо моряк-автостопщик не бросает мне "Давай, парень, маши!"[28], я оглядываюсь, вижу его и играющих ребятишек одновременно и одновременно же останавливается машина с выглядывающим из нее явно заинтересованным лицом, я бегу к ней кидая последний взгляд на футбольную игру, где именно сейчас парнишка пытается обвести защитника и теряет мяч - Запрыгиваю в машину и вижу что водитель смахивает на скрытого гомика, а значит скорей всего добродушный малый, поэтому я напоминаю о моряке "Тот парень тоже стопит", мы его подбираем, и так вот втроем мы сидим на переднем сиденье, закуриваем по сигарете и едем в Сиэттл, вот такие дела. Бессвязный разговор о Флоте - ну и занудство "Стояли мы в Бремертоне, нас там по субботам иногда выпускали прогуляться, но куда лучше стало когда нас перевели в - " и я закрываю глаза - Немного расспрашиваю водителя о его колледже, Вашингтонском Университете, и он предлагает подбросить меня до кампуса, в общем-то я сам его к этому подвожу, так что мы оставляем морячка где-то на пути (у него явные нелады с чувством прекрасного, едет по трассе и везет с собой бумажный пакет с бельем своей девушки, я думал у него там персики а он даже показал мне лежащий сверху шелковый лифчик) - Кампус Вашингтонского Университета вполне приятный такой, красивый даже, с большими новыми миллионооконными общагами и длинными недавно проложенными пешеходными дорожками от суматошной автотрассы и О целый город в городе, этот колледж, загадочный как китаец, сейчас мне с моим рюкзаком дойти до него полная безнадега, я сажусь в первый автобус в центр, и вскоре мы уже мчимся мимо славных скользящих морских волн, с древними шаландами, и красное солнце тонет за мачтами и навесами, вот так-то лучше, вот это я понимаю, это старый Сиэттл туманов, старый Сиэттл Город затянутый пеленой, тот самый старый Сиэттл о котором я читал в детстве в призрачных детективных книжках, и в Синих Книгах для мужчин, и все о тех самых старых временах когда сотня человек врывались в подвал бальзамировщика, выпивали жидкость для бальзамирования и умирали все, ушанхаивались в Китай, и глинистые отмели - Маленькие домики с морскими чайками. Следы девушки на песке - Кучка высохших водорослей Сиэттл кораблей - холмов - доков - тотемных шестов - старых локомотивных стрелок вдоль береговой линии - пара, дыма - Скид Роу[29], баров - индейцев - Сиэттл моих детских мечтаний, который я вижу теперь в свалке старого проржавевшего барахла огороженной покосившимся в этой общей неразберихе неокрашенным забором -- Деревянный дом блеклая серость - Розовый свет в окошке Я прошу водителя высадить меня в центре, выпрыгиваю из автобуса и топаю мимо Муниципальных Дворцов и голубей вниз, куда-то в сторону моря, где можно найти Скид роу и чистую хорошую комнатку с кроватью и горячей ванной на первом этаже - Я прохожу всю дорогу до Первой авеню и сворачиваю налево, оставляя позади носящихся по магазинам приезжих и сиэттльцев, и ух-ты! - тут такой всеобщий улет и безумное мельтешение по вечерним тротуарам что у меня чуть глаза от изумления не вылезают - Девушки-индеанки в слаксах, с парнями-индейцами подстриженными под Тони Кертиса - в обнимку - взявшись за руки - славные оклахомские семьи, только что вылезшие из своих машин и идущие в супермаркет за хлебом и мясом - Пьяницы - Двери баров мимо которых я проношусь полны грустной ожидающей человечьей толпой, взмахом руки заказывающей выпивку и глядящей на телевизионный бой Джонни Секстон - Кармен Базилио - Ба-бах! И я воспоминаю что по всей Америке сейчас Вечер Пятницы, и в Нью-Йорке всего десять часов и бой в Гардене только-только начался, и портовые грузчики сидят по барам на Норт Ривер и все как один смотрят этот бой и выпивают по 20 кружек пива каждый, и ФБР-овские шпики сидят в первых рядах публики и делают ставки, их видно на экране, в раскрашенных вручную галстуках из Майами - И считай по всей Америке идет этот Бой по Пятницам - Большой Бой! - Даже в Арканзасе его смотрят по бильярдным и в домиках стоящих среди хлопковых полей-клочков - повсюду - Чикаго - Денвер - везде клубы сигарного дыма - и Ах печальные лица, я совсем позабыл их, а теперь увидел и вспомнил что пока я проводил лето в молитвах и прогулках на горных вершинах, среди снегов и камней, затерянных птиц и консервированных бобов, эти люди посасывали сигареты и выпивку и тоже молились и бродили в своих душах, на свой манер - все это вписано шрамами в их лица - Я должен зайти в этот бар. И я поворачиваю назад и захожу. Кидаю рюкзак на пол, беру пиво в забитом людьми баре, сажусь за столик за которым сидит уже один старик, лицом ко второму выходу из бара, сворачиваю самокрутку и смотрю на бой и на лица - Тепло, человечность тепла, и в ней есть потенциальная любовь, я чувствую это -- У меня сейчас свежий взгляд новичка, я вижу -- И я могу сейчас произнести речь, напомнить им обо всем и пробудить - И все же я вижу в этих лицах и скуку "А, знаем, слышали мы такие дела, а мы вот тут внизу все сидели и ждали и молились, и в пятницу вечером смотрели бокс по телевизору - и пили" - И Боже мой они действительно пили! Каждый из них пьян в доску, я вижу это - Сиэттл! Я ничего не могу предложить им кроме своей идиотской рожи, да и ту я пытаюсь спрятать - Хлопочущему официанту все время приходится переступать через мой рюкзак, я отодвигаю его, он говорит "Спасибо" - За это время Базилио, ничуть не пострадав от слабых ударов Секстона, атакует и прямо таки отметеливает его - это бой мышц против разума, и мышцы победят - Толпа в баре это мышцы Базилио, а я - всего лишь разум - Надо бы мне поспешить отсюда - В полночь они начнут свой собственный бой, юные громилы из кабинки - Надо быть долбанутым буйным мазохистом Джонни О Нью-Йоркцем чтобы приехать в Сиэттл и ввязываться в кабацкие драки! - Тебе нужны шрамы! Познать боль! Что-то я начинаю писать как Селин - Я выхожу и иду искать себе комнату в Скид Роу на ночь. Ночь в Сиэтле. Завтра будет дорога на Фриско. 65 Отель "Стивенс" - старый чистый отель, заглянув в большие окна его видишь чистый кафельный пол, плевательницы, обитые кожей стулья, потикивающие часы и сидящего в своей клетушке клерка в очках с серебряной оправой - $1.75 за ночь, дороговато для Скид Роу, но зато нет клопов, это важно - Я снимаю номер и поднимаюсь на лифте с лифтером, третий этаж, и попадаю в свою комнату - Кидаю рюкзак на кресло-качалку, ложусь на кровать - Мягкая кровать, чистые простыни, передышка и пристанище до часу дня, когда я должен буду его освободить - Ах Сиэттл, печальные лица в человеческих барах, ведь вы не подозреваете что висите вниз головой - Ваши печальные головы, люди, болтаются в безграничной пустоте, вы бродите по поверхности улиц, или в комнатах своих, перевернутые, ваша мебель тоже перевернута и удерживается гравитацией, и единственное что мешает всему этому хозяйству улететь - это законы сознания вселенной, Бога - Ожидание Бога? Но он безграничен, поэтому существовать не может. Ожидание Комми? Все то же, милый певец Бронкса. Лишь одна вещь первична - материя сознания, и какие бы странные имена и формы не находились для нее, все они сгодятся - эх, я встаю и выхожу купить себе вино и газету. В ближайшей забегаловке все еще показывают бой, но что еще мне нравится там (на залитой розово-синим неоном улице) так это человек в жилетке старательно выписывающий мелом на огромной доске результаты сегодняшних бейсбольных игр, прямо как в старые времена - Я стою и смотрю. В газетном киоске, Бог ты мой, тысяча книжек с девочками, демонстрирующими все пышные груди и ляжки этой вселенной - и я понимаю что "Америка рехнулась на сексе, они ненасытны, что-то и где-то тут не так, и скоро эти книжки заполонят все, они покажут все складки и изгибы кроме дыры и соска, они сумасшедшие" - Конечно же, я тоже глазею на них, томясь вместе с другими сексуальными неврастениками. В конце концов я покупаю Сент-Луисские Спортивные Новости чтобы узнать бейсбольные новости, и журнал "Тайм" почитать что нового в мире и узнать все о том как Эйзенхауэр машет рукой из отправляющегося поезда, и еще бутылку итало-швейцарского Колониального портвейна, дорогого и наверно хорошего - думаю я - Со всем этим я топаю назад по улице и вижу комический театрик, "Сходить что ли вечерком на комик-шоу!" хихикаю я (вспомнив Старину Ховарда из Бостона) (к тому же недавно я прочитал о том как Фил Силверс поставил где-то опять древний комик-шоу и как классно у него получилось) - Да -- уж точно - И после полутора часов, проведенных в своей комнате потягивая вино (усевшись скинув башмаки на кровати и подложив подушку под спину) и читая о Микки Мэнтле, Лиге Трех-Ай, Южной ассоциации, Западно-Техасской Лиге, о последних переходах из команды в команду, и звездах, и подающем надежду молодняке, и даже читая новости Малой Лиги чтобы узнать имена 10-летних лучших подающих и бегло просматривая Тайм (оказавшийся не таким уж интересным когда тебя переполняют выпивка и улица за окном), я выхожу наружу, осторожно перелив вино в свою флягу (до того она служила мне на трассе для утоления жажды и смачивания красной банданы на голове), засовываю ее в карман куртки и спускаюсь вниз в темноту - Огни неона, китайские ресторанчики приближаются Девушки проходят в полумраке Глаза - чудной парнишка-негр, заопасавшийся вдруг моего осуждения, взглядом, из-за принятой на Юге сегрегации[30], и я чуть было его не заосуждал, за зашуганность, но не хочу привлекать его внимания и поэтому отвожу глаза - Проходят загадочные филиппинские никто, размахивая руками, их таинственные бильярдные, бары и плавучие ресторанчики - Сюрреалистическая улица, стоящий у стойки полисмен так напрягается увидев меня входящего, будто я собираюсь спереть у него выпивку - Переулки - Проблески древней воды между древними коньками крыш - Луна, восходящая над центром города, чтобы остаться незамеченной в сиянии огней Аптеки Гранта, белом сиянии неподалеку от магазина Тома Мак-Анса, тоже сияющего, открытого, около киношного навеса где показывают Благородную любовь и стоит очередь ожидающих красивых девушек - Бордюры тротуаров, темные переулки, где парни на мощных переделанных машинах[31] разворачиваются с ревом - проверяя моторы своими шинами, скииик! - слышится повсюду в Америке, это бесколесный Чемпион Джо ждет своего часа - Америка так велика - И я так люблю ее - И ее великолепие переплавляется и стекает в трущобы, Скид Роу и все эти Таймс-скверы - лица огни глаза - Я сворачиваю в боковые улочки выходящие к морю, сажусь на бордюр тротуара напротив мусорных контейнеров, пью вино и наблюдаю за стариками в Старом Польском Клубе напротив, играющими в пинокль[32] под коричневатым светом лампочек, среди великолепных зеленых стен и с таймерами отмеряющими время игры - Зууууу! по бухте плывет в океан грузовой корабль Порт Сиэттла, паром из Бремертона осторожно прокладывает себе путь, группки разодетых пассажиров на борту, на окрашенной белым палубе они оставляют непочатую поллитру водки, завернутую в журнал Лайф чтобы какой-нибудь я мог найти ее (как это случилось два месяца назад) и выпить под дождем, плывя неторопливо - Деревья кругом, узкий залив Пиджет Саунд - Разбойничьи гудки буксиров в бухте - Я пью свое вино, теплая ночь, а потом сваливаю оттуда в комик-шоу - И вхожу внутрь как раз вовремя чтобы поспеть на первый номер. 66 Ого, они смогли заполучить сюда Сис Мерриди, девушку с другого берега бухты, ей бы танцевать не в дурацком комик-шоу где она показывает свои груди (идеальные) и ими особо никто не интересуется потому что она не выделывает этих всяких штучек-дрючек - она слишком чистая -- а публика в темном зале, вися вниз головой, хочет грязную девку - И грязная девка за кулисами прихорашивается, вися вниз головой перед своим зеркалом у выхода на сцену - Занавес медленно отъезжает, уходит танцовщица Эсси, в темном зале я делаю глоток вина, и под внезапно яркое освещение сцены выходят два клоуна. Шоу начинается. На Эйбе шляпа, длинные подтяжки, он их постоянно подтягивает, чокнутая рожа, видно что большой любитель девочек, к тому же постоянно чмокает губами и вообще старый сиэттльский призрак - Слим, его партнер-простак, смазливый и кучерявый, похож на порногероя с похабных открыток которые показывают девушкам - ЭЙБ Где тебя черти носили? СЛИМ Сидел дома деньги считал. ЭЙБ О чем это ты, че за хрень - деньги -- * * * * СЛИМ А я был на кладбище ЭЙБ А там-то ты че делал? СЛИМ Жмурика закапывал[33] * * * * такие вот шуточки - Они продолжают тянуть свою невероятную тягомотину на сцене, занавес тут бесхитростный, и вообще бесхитростный такой театрик - Все погрязли в тревогах своих - Появляется девушка и идет через сцену - В это время Эйб немного отпивает из бутылки и пытается хитростью заставить Слима допить ее до конца - Все, актеры и публика, смотрят на девушку которая выходит и прохаживается по сцене - Ее походка это произведение искусства -- Но вот соображать ей бы стоило пошустрей - Они представляют ее, испанская танцовщица, Лолита из Испании, длинные черные волосы, темные глаза и бешеные кастаньеты, и она начинает раздеваться, отбрасывая одежду с криком "Оле!", вскидывая голову и показывая зубы, публика ест глазами ее кремовые плечи и кремовые ноги, она вертится вокруг кастаньет, потом опускается вниз, подносит пальцы к застежке и скидывает платье целиком, под ним изящный покрытый блестками "пояс верности", потом она обхватывает себя руками, танцует, постукивает каблучками и изгибается так что ее волосы струятся к полу, и аккомпаниатор на гармошке (Слим) (спрыгнувший на танцевальную сцену) выдает потрясающий Уайлд-Билловский Джаз - я стучу ногами и ладонями, это настоящий джаз и превосходный! - Лолита начинает носиться по сцене, оказывается у боковой кулисы где приспускает свой лифчик но не скидывает его совсем, и исчезает со сцены по-испански - Пока что она мне нравится больше всех - и я пью за нее в темноте. Огни загораются опять и опять выходят Эйб со Слимом. "Так чем же ты занимался на кладбище?" говорит Судья, Слим, сидя за столом, с молотком, и Эйб подсудимый - "Я хоронил там жмурика" "Ты же знаешь, что это противозаконно" "Но не в Сиэттле" говорит Эйб и показывает на Лолиту - И Лолита, с очаровательным испанским акцентом, говорит "Он был жмуриком, а я гробовщиком" и то как она произносит это, слегка качнув задом, заставляет весь зал одуреть и театр погружается во тьму, все хохочут, включая меня и крупного негра позади меня, который орет от восторга и колотит по всему попавшемуся под руку, потрясающе - Выходит негр-танцор средних лет чтобы исполнить нам стремительную чечетку, начинает постукивать, но больно уж он стар и к тому же задыхается, ему не дотянуть до конца и музыка пытается подбодрить его (Слим на Гармошке) но здоровяк-негр позади меня начинает выкрикивать "Э-гей, э-ге-гей" (будто хочет сказать "Хорош, иди домой") - Танцор отчаянно пыхтя пытается сказать что-то своим танцем и я молюсь за него чтобы у него все получилось, я сочувствую ему, он только что из Фриско, получил новую работу и должен как-то справиться, я хлопаю с воодушевлением когда он уходит - Вот великая человеческая драма представшая моим всепознавшим в одиночестве глазам -- висит перевернутая вниз головой - Пусть же занавес раскроется шире - "А теперь", объявляет в микрофон Слим, "мы представляем нашу сиэттльскую рыженькую КИТТИ О`ГРЕДИ" и тут входит она, Слим хватается за Гармошку, а она высокая, с зелеными глазами, рыжими волосами, и маленькими шажками семенит по сцене - (О Эвереттские Расстрелы, где же был я?) 67 Миленькая мисс О`Греди, так легко представить себе ее с детской коляской - Знакомый типаж, и в один прекрасный день я увижу ее в Балтиморе высунувшейся из краснокирпичного окна, с цветочным горшком подле, и с волосами подкрашенными перманентом - я увижу ее, я видел ее, родинку на ее щеке, мой отец видел шеренги Зигфильдовских[34] Красоток "А тебе в молодости не приходилось работать в Фоли[35]"?, спрашивает У. К. Филдс[36] огромную весящую добрых 300 фунтов официантку в "Ланчионэтт" с Тридцатых улиц - и она говорит глядя на его нос, "Есть у тебя кое-что ужасно большое" и отворачивается прочь, а он оглядывает ее сзади, и говорит "У тебя тоже найдется кое-что ужасно немаленькое" - Я увижу ее, в окне среди роз, родинка и пыль, и старые сценические дипломы, и кулисы, кулисы сцены нашего мира - Старые Афиши, переулочки, запыленный Шуберт, и кладбищенские поэмы Корсо -- и состарившийся я - филиппинцы будут мочиться в этом переулке, и пуэрториканский Нью-Йорк падет, ночью - Иисус придет опять 20 июля 1957 в 14.30 - А я увижу (увидел) миленькую хохотушку мисс О`Греди элегантно семенящую по сцене чтобы развлечь заплативших за это клиентов, послушную как котенок. И думаю "А вот и она, Слимова бабенка - Это его девушка -- и он носит ей в костюмерную цветы, он старается ей услужить" - Но нет, она старается изо всех сил выглядеть порочной но у нее ничего не получается, она продолжает показывать свои груди (и получает в ответ свист), и тогда Эйб со Слимом, при ярком свете, разыгрывают с ней маленькую сценку. Теперь Эйб судья, стол, молоток, стук! Они арестовывают Слима за непристойное поведение. И вместе с мисс о`Греди вводят его. "Ну, так что он совершил непристойного?" "Ничего не совершил, просто он сам по себе непристоен" "Почему?" "Покажи ему Слим" Слим, в купальном халате, поворачивается спиной к публике и открывает полы халата - Эйб перегибается через судейскую кафедру чтобы рассмотреть и чуть не переваливается "Боже ты мой всемилостивый, не может этого быть! Нет, ну видали вы что-нибудь подобное? Мистер, а вы уверены что это все ваше? Это не только непристойно, это неправильно!" Ну и так далее, гоготанье, музыка, темнота, лучи прожектора, Слим торжествующе объявляет: "А теперь - Порочная Девчонка - С А Р И Н А !" И бросается к своей гармошке, грохочуще-протяжная джазовая рулада, и выходит порочная Сарина - По всему залу ураган воодушевления - У нее бегающие кошачьи глаза и лицо грешницы - изящные кошачьи усики -- она как маленькая ведьма - без метлы - выходит крадущейся походкой и подергиваясь под ритм. Тонковласая Сарина яркая Востанцевала 68 Она немедленно садится на пол в позу полового сношения и начинает конвульсивно вращать оттопыренным вверх к небесам задом - Она болезненно извивается, с искаженным лицом, оскаленными зубами, растрепанными волосами, плечи ее выгибаются и трясутся - Она стоит на полу опершись на руки и отрабатывает свое перед публикой состоящей из сидящих в темноте мужчин, некоторые из них студенты из колледжа - Свистки! Гармошка выдает низкопробный давай-ложись-а-ну-пригнись блюз - И впрямь до чего ж она порочна с этими ее глазами, бегающими и пустыми, и тем как она ходит в ложу справа и проделывает там все эти тайные грязные штучки с большими шишками и продюсерами, как показывает кусочки своего тела и спрашивает "Да? Нет?" - и сжимается опять и переворачивается и вот теперь кончики ее пальцев скользят к поясу и она медленно снимает платье многообещающими пальцами, крадущимися и медлящими, вот она демонстрирует бедро, еще выше, кусочек лобка, кусочек живота, она переворачивается и обнажает кусочек ягодицы, она высовывает язык - пот сочится у нее изо всех пор - я не могу удержаться и думаю о том что Слим выделывает с ней в костюмерной - К этому времени я уже пьян, выпил слишком много вина, у меня кружится голова и весь темный театр этого мира вращается вокруг своей оси, это безумие, я туманно вспоминаю познанную в горах перевернутость и ух ты, смех, страсть, смрад, секса сласть, что они делают все эти люди сидящие на своих сиденьях в громыхающей волшебной пустоте, хлопающие ладонями и завывающие в такт музыке на девушку? - К чему все эти занавеси, и кулисы, и маски? и эти световые пятна разной яркости, скачущие повсюду и отовсюду, розовые, красные, сердечно-грустные, мальчишески-синие, девчоночьи-зеленые, черные цвета испанской накидки и иссиня-черные? Ух, ох, я не знаю что мне делать, Порочная Сарина уже лежит на сцене на спине и медленно протягивает свои аппетитные чресла какому-то воображаемому Человеко-Богу на небесах, дарящему ей вечное наслаждение - и вскоре улицы будут завалены беременными воздушными шарами и брошенными презервативами и звезды наполнятся спермой и осколками битых бутылок, и стены будут возведены чтобы оградить ее в некоем замке Испанского Безумного Короля, и в стены эти будут зацементированы битые пивные бутылки для того чтобы никто и никогда не смог попасть в обхват ног ее кроме Султанского члена, он единственный коснется соков которыми истекает она сейчас, а потом отправится в свою могилу в которой не будет никаких соков, и в ее могиле вскоре не останется соков после того как исчезнут те темные соки что так ценятся червями, потом пыль, атомы пыли, и будут ли эти атомы атомами пыли или атомами бедер и вагин и пенисов, какая разница, все это Корабль Небесный - Целый мир ревет здесь, в этом театре, и глядя вдаль я вижу неисчислимое горюющее человечество хныкающее при свете свечей, и Иисуса на Кресте, и Будду сидящего под деревом Бо, и Магомета в пещере, и змею, и взошедшее высоко солнце, и все Аккадийско-Шумерские древности, и античные корабли увозящие куртизанку Елену прочь к схваткам последней войны, и разбитое стекло крошечной бесконечности до того крошечной что не остается ничего кроме белоснежного света проникающего повсюду сквозь тьму и солнце - дзинь, и электромагнетический гравитационный экстаз протекает насквозь без слова или знака и даже не протекает насквозь и даже вовсе не существует - Но О Сарина приди в мою постель полную горестей, позволь мне нежно любить тебя ночью, долго, у нас будет целая ночь, до рассвета, пока не взойдет солнце Джульеты и не иссякнет пыл Ромео, пока я не удалю свою жажду Самсары у раскрытых твоих как лепесток розовых губ и не оставлю в розовом саду плоти твоей сок спасителя который высохнет и восхнычет тогда еще одно дитя для этой пустоты, приди сладкая Сарина в мои порочные объятия, будь грязной в моем чистом молоке, и отвратительны будут мне собственные выделения оставляемые в твоей молочно возбужденной цисто-яйцеводной полости, твоей клоачной мчистой стержне-дырки через которую хор-газм сочится прячась в тревожной плоти я прижму твои подрагивающие бедра к сердцу своему и стану целовать тебя я в губы в щеки в Лоно и стану я любить тебя везде и будет так - Дойдя да кулисы она скидывает лиф, показывает свои порочные сиськи, исчезает внутри и шоу на этом заканчивается - включается свет - все выходят - А я сижу, вытряхивая себе в глотку последние остатки, с кружащейся головой и безумный. Все бессмысленно, мир слишком полон волшебства, а мне лучше отправиться назад к своим скалам. В туалете я ору повару-филиппинцу "отличные девочки, а? Нет, ну ты мне скажи?" и ему неприятно отвечать мне, отвечать бродяге вопящему зачем-то в писсуарной - я возвращаюсь назад, вверх по лестнице, чтобы пересидев киножурнал посмотреть представление опять, может на этот раз Сарина сбросит с себя вообще все и мы увидим и почувствуем бесконечную любовь - Но Боже мой что за муть они показывают! Лесопилки, пыль, дым, серые кадры плещущихся в воде бревен, люди в оловянных шлемах бродящие в серой дождливой ночи и голос диктора "Славные традиции Северо-Запада -" после чего цветные кадры катающихся на водных лыжах, мне этого не выдержать и я покидаю шоу через левый боковой выход, пьяный - Как только я вдыхаю ночной уличный воздух Сиэттла, на холме, у краснокирпичного залитого неоном выхода для актеров появляются Эйб, Слим и цветной танцор-чечеточник торопящиеся и обливающиеся потом чтобы поспеть на следующее представление, даже в обычном темпе на улице чечеточник ужасно пыхтит - я понимаю что у него астма и какая-то серьезная сердечная немочь, ему нельзя так отплясывать и суетиться - на улице Слим выглядит так странно и неприметно что я понимаю что это не он занимается этим с Сариной, должно быть какой-нибудь продюсер в ложе, какой-нибудь лощеный хлыщ - Бедняга Слим - И Эйб, Клоун Занавеса Вечности, здесь он болтает как обычно и так же хохмит, с его крупным живым лицом среди обычной уличной жизни, и я вижу всех их троих как актеров, водевильных персонажей, печальных, печальных - Завернувших за угол перехватить рюмашку или быть может слегка перекусить и торопящихся назад на очередное представление - Зарабатывающих на пропитание - Так же как мой отец, ваш отец, все отцы, работающие и зарабатывающие на пропитание на темной печальной Земле - Я смотрю вверх и вижу звезды, все те же самые, одиночество, и ангелы внизу не знающие что они ангелы - И Сарина умрет - И я умру, и вы умрете, все мы умрем, и даже звезды потускнеют, одна за другой, когда-нибудь . 69 В кабинке китайского ресторанчика я заказываю противень жареного чау мейна[37], и начинаю пялиться на официантку-китаянку и официантку-филиппинку еще моложе и еще красивей, они смотрят на меня а я смотрю на них но потом утыкаюсь в свой чау мейн, плачу по счету и ухожу, с головокружением - Не осталось мне никакой в этом мире возможности подцепить девушку на ночь, ее не пустили бы в отель, да и не пошла бы она, и я понимаю что я просто старый мудак 34 лет и все равно никто не захочет отправиться со мной в постель, с бродягой из Скид Роу с вином на губах, в джинсах и старой грязной одежде, кому до такого дело? На улице полным полно типов вроде меня - Но войдя к себе в отель я вижу аккуратного инвалида с женщиной, они поднимаются на лифте, и часом позже приняв горячую ванну, отдохнув и собираясь идти спать, я слышу как в соседнем номере они скрипят кроватью в настоящем любовном исступлении - "Видимо, все зависит от того как к этому подойти", думаю я, и иду спать один без девушки но девушки танцуют в снах моих - О Кущи Райские! ниспошлите мне жену! И ведь были же в жизни у меня две жены, и я прогнал одну и убежал от другой, и сотни подружек каждую из которых я предал или обманул так или иначе, когда был молодым и лицо мое радовало открытостью и не стыдился я спрашивать - Теперь я угрюмо смотрю на лицо свое в зеркале и оно отвратительно - Мы любим нашими бедрами и бродим под звездами мостовыми твердыми, тротуарами, по бутылок битым осколкам, не излиться нам трепетно радостно содроганием нежным в потемках - Везде тусклые лица, бездомные и безлюбовные, по всему миру, такие жалкие, ночные улицы, мастурбация (однажды я видел как 60 летний старик мастурбировал два часа прямо в своей комнатушке в нью-йоркском "Миллс-отеле") - (У него была только бумага - и боль - ) Ах думаю я, но ведь где-то впереди, в ночи ждет меня моя милая красотка, она подойдет и возьмет меня под руку, быть может во вторник - и я спою для нее и буду как юный Гаутама мечущий пращу чтобы добиться ее награды - Слишком поздно! Все мои друзья уже старые, уродливые и толстые, и я тоже, и ничто не ждет меня кроме надежд которым не суждено оправдаться - и Пустота Проложит Себе Путь. Молитесь Господу, если не можете радоваться жизни то обратитесь к религии. До тех пор пока не возродят они рай земной, Дни Чистой Природы, когда станем мы бродить обнаженными и целовать друг друга в садах, и проходить посвящения Любви Господней в Великом Саду Любовных Встреч, в Земном Капище Любви - До тех пор, бродяги - Бродяги - Всего лишь бродяги - И я засыпаю, но совсем по другому чем в хижине на горной вершине, это сон в комнате, на улице шумят машины, сумасшедший глупый город, рассвет, наступает субботнее утро в серости и одиночестве - Я просыпаюсь, умываюсь и выхожу завтракать. Улицы пусты, и я сворачиваю не туда, брожу среди каких-то складов, по субботам никто не работает, лишь несколько унылых филиппинцев обгоняют меня - Где же мой завтрак? К тому же я чувствую что мои мозоли (оставшиеся после гор) разрослись так что теперь я не могу ехать по трассе, я не смогу закинуть этот рюкзак на спину и пройти две мили - на юг - чтобы выйти из города -- и я решаю сесть на сан-францискский автобус и ехать на нем до самого конца. Может меня там ждет возлюбленная. У меня куча денег, и деньги - это всего лишь деньги. И что будет делать Коди, когда я приеду в Фриско? А Ирвин и Саймон и Лазарус и Кевин? А девочки? Хватит с меня летних грез наяву, я хочу посмотреть что "реальность" припасла там для "меня" - "К черту Скид-Роу". Я поднимаюсь вверх по холму потом вниз и немедленно обнаруживаю отличную закусочную самообслуживания, где ты наливаешь себе кофе сам сколько влезет и платишь за это "по совести" и можешь заказать за стойкой яичницу с ветчиной и съесть ее за столиком, где подобрав брошенную газету можно узнать новости - И человек за стойкой так любезен! "Какую хотите яичницу, сэр?" "Глазунью, желтками наружу[38]" "Да, сэр, одну минуту", и все его хозяйство, все эти сковородочки и лопаточки сверкают чистотой как новенькие, вот настоящий набожный человек который не убоится ночи - ужасной утробной ночи битых бутылок, без любви - вместо этого он проснется утром, напевая, и отправится на работу готовить людям еду, уважительно обращаясь к ним "сэр" в придачу - Выносят изысканную и нежную яичницу с продолговатыми помидорами и хрустящими тостами хорошенько промазанными специальной щеточкой подтаявшим маслом, Ах вот я сижу и ем и пью кофе у большого зеркального окна, глядя наружу на пустую бесцветную улицу - Пустую, если не считать идущего куда-то человека в красивом твидовом пальто и красивых ботинках, "Ах, вот счастливый человек, он хорошо одет, он идет себе благочестиво вниз по утренней улице - " Я беру свой маленький бумажный стаканчик виноградного желе и, сдавливая, размазываю желе по тосту, выпиваю еще чашечку горячего кофе - Все будет в порядке, одиночество есть одиночество где бы ты ни был, и это одиночество принадлежит нам, и в конце концов одиночество это не такая уж плохая штука - В газетах я читаю о том что Мики Мэнтл не сможет побить Бэйба Рута по очкам в личном зачете, ну ладно, в будущем году до него доберется Вилли Мэйс. И я читаю об Эйзенхауэре машущем рукой из поезда произнося свои предвыборные речи, и об Адлае Стивенсоне таком элегантном, фальшивом и горделивом - я читаю о беспорядках в Египте, беспорядках в Северной Африке, беспорядках в Гонконге, беспорядках черт бы их подрал повсюду, беспорядках в одиночестве - Ангелы бунтуют против небытия. Лопай свои яйца и Заткни пасть 70 Все кажется таким ярким и пронзительным когда спускаешься после горного уединения - с каждым своим шагом я наблюдаю Сиэттл - Я иду с рюкзаком за плечами по главной улице и счет за комнату оплачен и куча хорошеньких девушек поедают рожки мороженого и заходят за покупками в 5 & 10 - На углу я вижу чудаковатого продавца газет с велотележкой груженной древними номерами журналов, упаковками лески и ниток, такой типаж старого Сиэттла - "В Ридерс Дайджест о таких часто пишут", думаю я, и иду на автобусную станцию и покупаю билет до Фриско. На станции полно народу, я сдаю свой рюкзак в камеру хранения и брожу не обремененный ничем и глазею по сторонам, сижу на станции свернув себе сигаретку и покуривая, потом спускаюсь по улице выпить горячего шоколада у фонтанчика с содовой. У фонтанчика работает хорошенькая блондинка, я подхожу и заказываю густой молочный коктейль, иду к краю стойки и выпиваю его там - Вскоре за стойкой становится не протолкнуться народу и я вижу что у нее работы по уши - Не может справиться со всеми заказами - В конце концов я все же заказываю себе горячий шоколад и она чуть слышно бормочет "Гос-по-дии" - Заходят два подростка-пижона и заказывают по гамбургеру с кетчупом, она не может разыскать кетчуп и ей приходится отойти в заднюю комнатку поискать там, а в это время вновь подошедшие сидят за стойкой голодные и ждут, я оглядываюсь посмотреть не может ли ей кто-нибудь помочь, продавец аптечной части, абсолютно безразличный тип в очках, он в конце концов все же подходит к стойке но только чтобы присесть и заказать себе что-нибудь, бесплатно, сэндвич с бифштексом - "Не знаю я где этот кетчуп!" она уже почти плачет. Он переворачивает газетную страницу, "Правда?" - Я разглядываю его - бездушный циничный клерк в аккуратном белом воротничке которому на всех наплевать, но который при этом верит что женщины должны ходить перед ним на цыпочках! - Теперь разглядываю ее, типичная девчонка с западного побережья, может быть бывшая манекенщица, быть может даже (всхлип) бывшая танцовщица из комик-шоу, не добившаяся успеха потому что не была достаточно порочной, как вчерашняя О`Греди - Но она тоже из Фриско, она всегда жила в Тендерлойне, она совершенно добропорядочная, очень привлекательная, трудолюбивая, с добрым сердцем, но как-то что-то пошло наперекосяк и в жизни выпала ей невезучая карта - вроде как моей матери - Не знаю, почему не появится какой-нибудь мужчина и не подцепит ее - Блондинка 38 лет, полненькая, с прекрасным телом Венеры, прекрасным и совершенным камейным лицом, с большими грустными итальянскими веками и высокими скулами, кремово-мягкими и полными, но никто ее не замечает, никто ее не хочет, ее мужчина еще не пришел, ее мужчина никогда не придет и она будет стариться со всей своей красотой в своем неизменном кресле-качалке у окна уставленного цветочными горшками (О Западное Побережье!) - и она будет жаловаться и рассказывать историю своей жизни так: "Всю жизнь я старалась как могла" - Но два парня настаивают что им очень нужен кетчуп и в конце концов она вынуждена сказать что он кончился и они сердито начинают есть - Один из них, уродливый малый, берет свою картофельную соломку и начинает вытряхивать ее из обертки остервенело стуча по прилавку будто хочет забить кого-то до смерти, по-настоящему сильными и быстрыми убийственными ударами, они пугают меня - Его приятель довольно привлекателен но почему-то привязан к своему уродливому приятелю и они большие друзья, может быть избивают вместе стариков по ночам -- В это время она совсем шалеет от дюжины разных заказов, сосиски, гамбургеры (я теперь тоже хочу гамбургер), кофе, молоко, лимонад для детей, а бездушный клерк сидит и читает газету пожевывая свой сэндвич с мясом - Ничего не замечает - Ее волосы растрепались и прядь их лезет в глаза, она почти рыдает - Всем им плевать потому что никто ничего не замечает - И вечером она пойдет в свою маленькую чистую комнату с кухонькой, покормит кошку и махнув рукой отправится спать, одна из очень хорошеньких женщин, такие редко встречаются - Без Лохинвара[39], стоящего под дверьми - Ангел в облике женщины - А по сути такая же отверженная как и я, ведь никто не полюбит нас ночью - Вот как устроен этот мир, вот он ваш мир - Ударь! Убей! - Будь безразличен! - Вот оно ваше Настоящее Пустотное Лицо -- и вот что наша пустая вселенная припасла нам, Ненужность - Ненужность Ненужность Ненужность! И еще вот что меня удивляет, она вовсе не обращается со мной пренебрежительно за то что целый час я пялился на нее крутящуюся белкой в колесе, вместо этого она доброжелательно отсчитывает мне сдачу, кинув быстрый обеспокоенный взгляд нежных голубых глаз - Я представляю себя у нее в комнате, ночью, выслушивающим для начала перечень ее обоснованных жалоб. Но у меня автобус отходит - 71 Автобус вырывается из Сиэттла и мчится на юг в Портленд по посвистывающей дороге 99 - Я удобно устраиваюсь на заднем сиденье с сигаретой и газетой, мой сосед похожий на индонезийца молодой студент, довольно неглупый, он говорит мне что приехал с Филиппин и в конце концов (узнав что я говорю по-испански) признается что считает белых женщин дерьмом - "Les mujeres blancas son la mierda" Я поеживаюсь от этих слов, орды монгольских завоевателей заполонят Западный Мир, повторяя их, а ведь речь идет всего-навсего о бедных маленьких блондинках выбивающихся из сил у прилавка - Бог ты мой, будь я султаном! Я б этого не допустил! Я бы распорядился как-нибудь получше! Но ведь все это просто сон! Тогда к чему так волноваться? Мир не выжил бы, не будь у него сил освободиться самому. Сосите! сосите! сосите титьку Небесную! Бог это Собака прочитанная наоборот[40] 72 Среди камней и снегов меня переполняла злость, среди камней чтобы сидеть и снега чтобы пить, камней чтобы зачинать горные лавины и снега чтобы кидаться снежками в свой домик - я злился среди комаров и умирающих муравьиных самцов, злился на мышь и убил ее, злился на тысячемильную круговую панораму гор со снеговыми шапками под синим небом дня и звездным восторгом ночи - Злился потому что был глупцом, ведь мне нужно было любить и каяться - И вот я вернулся в чертово кино этого мира и что же мне делать теперь? Сиди себе дурень, дури себе, вот и все -- Подступают тени, падает ночь, автобус мчится вперед по дороге - Люди спят, люди читают, люди курят - Затылок водителя недвижен и безжизнен -- И скоро уже показываются портлендские огни холодные и обманчивые и воды и скоро городские улицы и фонари развязок автострад пролетают мимо - А потом просторы Орегона, Долина реки Вилламетт - На восходе я неспокойно просыпаюсь и вижу горы Маунт Шаста и старый Черный Батте, но горы не поражают меня больше - я даже не выглядываю из окна -- Поздно уже, и на фиг надо? Потом долгое горячее солнце Долины Сакраменто целый воскресный полдень, и пустынные маленькие городишки где мы делаем короткие остановки и где я жую воздушную кукурузу и присаживаюсь где-нибудь и жду - Ага! - Скоро Валлехо, виднеется залив, и что-то новое начинает вырисовываться на изумительно-облачном небе - Сан-Франциско и Залив! И все то же одиночество - 73 Мост по-настоящему изумляет, въезд-в-Сан-Франциско по Мосту через Оклендский Залив, над водами чуть встревоженными плывущими на восток в океан лайнерами и паромами, над водами выносящими тебя к иным берегам, так всегда казалось мне когда я жил в Беркли - после пьяной ночи, или двух, в городе, баммм, старый трамвай "М" катит над водами вынося меня к другому берегу тишины и умиротворенности - Мы (с Ирвином) проезжая по Мосту говорим о Пустоте - И даже сам вид крыш Фриско переполняет возбуждением и верой, массивное нагромождение зданий центра, летучий красный конь Стандард Ойл, высотки Монтгомери Стрит, Отель Св. Франциска, холмы, волшебная Телеграфная Горка с Койтовой башней[41] на вершине, волшебная Русская, волшебная Башка, и волшебная Миссия за ними увенчанная крестом всех скорбей, когда-то давно я уже видел их так в пурпурном закате стоя вместе с Коди на маленьком железнодорожном мосту - Сан-Франциско, Норт-Бич, Чайнатаун, Маркет-стрит, бары, Бэй-Ум, Белл-отель, вино, переулки, бедолаги, Третья Улица, поэты, художники, буддисты, бродяги, торчки, девушки, миллионеры, моряки, целое кино из жизни Сан-Франциско можно увидеть не вылезая из едущего по Мосту автобуса или трамвая, сердце щемит прямо как в Нью-Йорке - И все они здесь, мои друзья, где-то среди этих игрушечных улочек и когда они увидят меня ангел улыбнется - Это очень даже неплохо - Не такое уж оно плохое, это Одиночество - 74 Ух ты, совсем другая обстановочка, так всегда в Сан-Франциско, он всегда дает тебе смелость потворствовать своим желаниям - "Этот город так сделан, чтобы ты в нем делал именно то что хочешь, с некоторыми ограничениями воплощенными в камне и памяти" -- И такое вот -- поэтому - чувство, что "Ух ты, О Переулок, я добуду себе пузырек токайского и пройдусь по тебе, прихлебывая" - Это единственный известный мне город где можно так открыто прогуливаясь по улице пить и никому до тебя нет дела - все тебя просто сторонятся и ты для них вроде прибалдевшего морячка О Джо Маккоя с Ларлайна - "он че, один из этих алканавтов?" - "Нет, просто старый бедолага матрос, он плавал в Гонконг и Сингапур и обратно много раз и теперь попивает себе вино в боковых переулочках у Харрисон-стрит" - Харрисон-стрит это улица по которой катит наш автобус, под уклон вниз, и мы болтая проезжаем еще семь кварталов на север до Седьмой улицы, где он сворачивает в сутолоку воскресного городского движения - и вот они, все Радости твои на этой улице. Повсюду что-то происходит. Вот идет Лохматый Чарли Джо из Лос-Анжелеса, чемодан, светлые волосы, спортивная рубашка, большие массивные наручные часы, и с ним веселая девица Минни О`Перл которая поет в группе в баре Руэй - "Эгей?" А вот и негры-носильщики багажа из компании Грейхаунд, о которых Ирвин писал что они Магометанские Ангелы и я верю этому - развозящие ценные грузы в "Лунтаун" и "Мунтаун" и "Колорадский Лунный Свет", в этом последнем они вечером сами будут отплясывать с девочками громко прихлопывая в такт под звук подкатывающих и разворачивающихся машин и под Отэя Спенсера из музыкального автомата - и далее вниз, к негритянским новостройкам, куда мы отправлялись утром, нагрузившись виски с вином и болтая с сестренками из Арканзаса которые видели как вешали их отца -- Что же после этого должны они думать об этой стране, этой Миссисипи - Вот они, чистенькие и со вкусом одетые, безупречные галстучки и воротнички, старательнейшие щеголи Америки, выставляющие свои негритянские лица на суд работодателя, который оценивает не их а безукоризненность щеголеватых галстуков - некоторые из них в очках, с кольцами, изящно покуривают трубочки, студенты, социологи, такие вот ребята типа мы-то-знаем-к-чему-сегодня-все-прикалываются так хорошо мне знакомые по Сан-Франу -- бурление звуков[42] - я вхожу в этот город пританцовывая с большим рюкзаком на спине и поэтому мне приходиться следить чтобы не задеть кого-нибудь но все же я присоединяюсь к этому шествию вниз по Маркет-стрит - Сегодня необычно малолюдно и даже слегка пустынно, воскресенье -- Впрочем, на Третьей полно народу, и величественные огромные Дворняги перегавкиваются из-за дверей, они говорят о Божественных Сучьих Утробах, всяких своих собачьих материях -- Бесцельно и лениво топаю я по Кирни, в сторону Чайнатауна, разглядывая все лавки и все лица чтобы не пропустить намек куда Ангел направит этот мой великолепный и ясный день - "Найдя комнату сначала надо будет подстричься", говорю я себе, "привести себя в какой-никакой вид " - "Потому что первым делом я пойду в Подвал слушать классный сакс". Да, сразу отправлюсь туда на воскресный джем. О там я встречу всех, и блондинок в темных очках, и брюнеток в изящных жакетках под руку со своими парнями (нет -- Мужчинами!) - подносящих к губам бокалы с пивом, втягивающих сигаретный дым и покачивающихся в такт бита[43] Брю Мура, отличного тенор-саксофониста - Старина Брю накачается пивом[44], и я от него не отстану - "Буду подстукивать ритм ногой", думаю я - "Посмотрим умеют ли эти ребята петь" - Ведь все лето я пел джаз сам себе, распевая во дворе или ночами в доме, и теперь стоит мне услышать музыку я вижу в этом мановение указующей руки Ангельской, и я жадно смотрю на лестницы ожидая увидеть спускающуюся ее, и О джаз мне сыграй в баре у Мори МакРая давай[45] - музыка -- Потому что от серьезности этих лиц может съехать крыша, и истина только в музыке -- и смысл только в бессмыслице -- Музыка вливается в сердцебиение вселенной и мы забываем о биении разума. 75 Я в Сан-Франциско, и я готов принять этот город. И вижу я вещи невероятные. Я уступаю дорогу двум филиппинским джентльменам спешащим пересечь Калифорнию, перехожу улицу к Отелю Белл, с китайской детской площадкой неподалеку, и захожу внутрь чтобы снять номер. Портье немедленно и предупредительно бросается ко мне, в холле сидят женщины сплетничающие по-малайски, меня пробирает дрожь при мысли о том какие звуки услышу я сквозь окошко во дворик, китайские и мелодичные. Я слышу даже напевы французской речи, от хозяев отеля. Гостиничная мешанина звуков завешанных темными коврами комнат, скрипучих ночных шагов и мерцающе потикивающих настенных часов, и 80-летний согбенный мудрец за сеткой, но при открытых дверях, и кошки - Портье приносит сдачу, зайдя в мою ожидающе приоткрытую дверь. Я вынимаю свои малюсенькие алюминиевые ножнички, которыми не срезать даже пуговиц со свитера, но можно все же как-то подстричь себе волосы - Потом разглядываю результат в зеркале - Окей, теперь я иду бриться, пускаю горячую воду, бреюсь, подравниваю прическу, и на стене вижу календарь с обнаженной китаянкой. Даже календарь может пригодиться. ("Ну", говорит в комик-шоу один бродяга другому, оба англичашки. "Ща я ее поимею"). В маленьких горячих язычках пламени. 76 Я выхожу и попадаю на перекресток Коламбуса и Кирни, у Бербери Кост, и бродяга в длинном бродяжьем плаще растягивая слова сообщает мне "У нас в Нью-Йорке улицу быстро переходят! - Не то что тут у них, ждать заколебешься!" и мы оба перебегаем прямо через дорогу, идем среди машин и болтаем о Нью-Йорке - Потом я дохожу до Подвала и спрыгиваю вниз, крутыми деревянными ступеньками, в просторный подвальный зал где, как войдешь справа, есть помещение с баром и помостом для музыкантов, на котором сейчас Джек Мингер дует в свою трубу, и позади него безумный светловолосый пианист и студент консерватории Билл, а на ударных такой чувак с покрытым испариной красивым и грустным лицом, у него отчаянный бит и сильные запястья, а на басу качает ритм кто-то невидимый и бородатый - Какой-нибудь безумный Уигмо или кто-то типа него - но это еще не сейшн, это постоянная местная группа, еще рано, я вернусь сюда попозже, я слышал уже все мингеровские темы соло и вместе с группой, но сперва (только что заскочил в книжную лавку посмотреть какие там новости) (и девушка по имени Соня грациозной походкой подошла ко мне, 17-ти лет, и сказала "О ты знаешь Рафаэля? Ему нужно помочь, немного денег, он ждет у меня дома) (Рафаэль мой старый нью-йоркский приятель) (расскажу о Соне попозже) я забегаю ненадолго и уже почти готов развернуться и уйти, как вдруг вижу чувака похожего на Рафаэля, в темных очках, стоящего у помоста и разговаривающего с какой-то девицей, поэтому я перебегаю через помост на его сторону (быстрым шагом) (чтобы не обламывать бит ведь музыканты сейчас как раз играют) (небольшую тему вроде "Слишком рано") и наклоняюсь посмотреть вниз, Рафаэль это или нет, чуть ли не встаю на голову глядя на него так вверх ногами, он ничего не замечает разговаривая со своей девушкой и я вижу что это не Рафаэль и сматываюсь оттуда -- Из-за всего этого трубач играя свое соло удивленно смотрит на меня, он и раньше-то меня знал как изрядного психа, а теперь я тут бегаю туда-сюда чтобы посмотреть на кого-то вверх ногами - Я бегом мчусь в Чайнатаун чтобы где-нибудь перекусить и успеть назад к сейшну. Креветки! Цыплята! Ребра! Я добираюсь до "Санг-Хъонг-Ханга" и сажусь за столик в их новом баре, выпить холодного пивка принесенного невероятным чистюлей-официантом который все время скоблит свой бар и протирает бокалы и даже вытирает несколько раз под моим пивным бокалом так что я говорю ему "У вас отличный чистый бар" и он говорит "Новехонький" - Теперь я пытаюсь подыскать себе отдельную кабинку чтобы сесть -- и не нахожу - поэтому я поднимаюсь наверх и сажусь в большой семейной кабине с занавесками но они меня выгоняют ("Вам нельзя сидеть здесь, это для семей и банкетов") (после чего не подходят меня обслужить, хотя я жду), поэтому я отодвигаю свой стул и перебираясь вниз нахожу там кабинку и говорю официанту "Не подсаживайте ко мне никого, я люблю есть один" (в смысле в ресторанах, конечно) - Креветки в коричневом соусе, цыплята поджаренные с карри, кисло-сладкие ребра, все это из меню китайского обеда, я съедаю все это запивая еще одним пивом, в общем ужасный обед получился и я с трудом его доедаю - но все же доедаю до конца, расплачиваюсь и сваливаю оттуда -- Выходя в теперь уже предсумеречный парк с играющими в песочнице и качающимися на качелях детишками и стариками глазеющими на них со скамеек - Я подхожу и сажусь. Китайские ребятишки разыгрывают мировые драмы в песочнице - Подходит папаша, забирает троих разных малышей и уводит их домой - Копы заходят в тюремное здание, напротив через улицу. Воскресенье в Сан-Франциско. Патриарх с остроконечной бородкой кивает мне а потом подсаживается к своему старому приятелю и они начинают громко говорить по-русски. Сразу узнаю эти olski-dolski где бы ни услышал, nyet? Потом не спеша иду я в нарастающей свежести, и в сумерках уже прохожу улицами Чайнатауна, как обещал себе на Пике Одиночества, подмигиванье неоновых огоньков, магазинные лица, гирлянды лампочек через Грант-стрит, Пагоды. Я иду в свою комнату в отеле и немного валяюсь на кровати, покуривая, вслушиваясь в звуки проникающие в окошко из двора Белл-отеля, шум звякающей посуды, проезжающих автомобилей и китайской речи -- Со всех сторон мир причитает жалобно, везде и в моей комнате даже слышен этот звук, насыщенный и ревущий звук тишины свистящий в моих ушах и плещущийся в алмазной персепине[46], и я расслабляюсь и чувствую как мое астральное тело покидает меня, и лежу так в состоянии полного транса, и вижу сквозь все. Я вижу всезаполняющий белый свет. 77 Это традиция Норт Бич, Роб Доннелли тоже однажды прилег так в своем бродвейском отеле, и его понесло, и он видел целые миры, и вернулся назад проснувшись на кровати в своем номере, полностью одетый к выходу из дома - И очень даже может быть что и старый Роб, в сдвинутой набок пижонской кепке Мэла Дамлетта, может быть и он в Подвале прямо вот сейчас - Сейчас в Подвале все ждут музыкантов, не слышно ни звука, нет ни одного знакомого лица, и я болтаюсь туда-сюда по тротуару перед входом и тут с одной стороны появляется Чак Берман, а с другой Билл Сливовиц, поэт, и мы разговариваем облокотившись о крыло автомобиля - Чак Берман выглядит усталым, глаза его как-то затуманены, но он носит мягкие модные ботинки и выглядит в вечернем свете невероятно круто - Билла Сливовица все эти дела не интересуют, он одет в поношенную спортивную куртку и прохудившиеся ботинки а в карманах таскает стихи - Чак Берман под торчем, так и говорит, я уторченный, потом медлит немного оглядываясь по сторонам и сваливает куда-то - говорит что вернется назад - Последний раз когда я видел Билла Сливовица он спросил меня "Ты куда идешь?" а я заорал в ответ "А какая разница?" поэтому теперь я извиняюсь и объясняю что был с похмелья - Мы заходим в Местечко выпить пива. Местечко - это приятный коричневый бар отделанный деревом, с опилками на полу, пивом в баррелевых[47] стеклянных кружках, старым пианино на котором можно тарабанить любому желающему, и вторым ярусом который представляет собой что-то типа балкона с маленькими деревянными столиками и - разве кто против? дрыхнущей на скамейке кошкой -- Обычно я хорошо знаю всех местных барменов, но не сегодня - и я предоставляю Биллу раздобыть пива и за круглым столиком мы разговариваем о Сэмюэле Беккете и прозе и поэзии. Билл думает что Беккет это тупик, он постоянно повторяет это, его очки посверкивают, у него вытянутое серьезное лицо, мне трудно поверить что он серьезно говорит о смерти, но это так - "Я мертв", говорит он, "Я написал несколько поэм о смерти" - "Ну и где же они?" "Они еще не окончены, чувак". "Пошли в Подвал слушать джаз", и мы выходим и заворачиваем за угол и уже на подходе к дверям я слышу как они там внизу завывают, целая команда теноров и альтов и труб ведущая первую тему - Бумм, мы заходим как раз когда они смолкают и тенор начинает соло, тема незамысловатая, "Джорджия Браун" - тенор ведет ее мощно и широко, сочным таким звучанием - Они приехали из Филмора на машинах, со своими девчонками и в одиночку, стильные цветные чуваки воскресного Сан-Франа, в прекрасных ловко сидящих шмотках спортивного покроя, прям одуреть можно какие ботинки, лацканы, в галстуках и без, настоящие мачо [48]- они привезли свои трубы в такси и в собственных машинах, они ворвались в Подвал чтобы показать настоящие класс и джаз, негры которые когда-нибудь станут спасением Америки - я думаю так, потому что когда последний раз я был в Подвале он был полон угрюмых белых сидящих во время бестолкового джема и ждущих возможности затеять драку, и они ее затеяли, с моим братишкой Рэйни которого вырубил незаметно подошедший здоровенный злобный 250-фунтовый детина-моряк знаменитый тем что он пьянствовал вместе с Диланом Томасом и Джимми Греком в Нью-Йорке - Сейчас здесь слишком классно для драки, сейчас здесь джаз, стоит страшный гам, полно красивых девушек, и одна безумная брюнетка у стойки набралась уже со своими парнями - И еще одна чудная девица которую я знаю откуда-то, в простом платье с карманами, руки в карманах, короткая стрижка, сутулящаяся, болтающая со всеми подряд - Они ходят вверх-вниз по лестнице - Официантами здесь работает обычная команда местных тусовщиков и среди них не-от-мира-сего барабанщик который подняв к небесам свои голубые глаза, бородатый, пощелкивает крышками открываемых пивных бутылок и импровизирует на кассовом аппарате, и все это сливается в бит - Это бит-поколение, это beat[49], это бит[50] по жизни, бит биенья сердца, это значит быть разбитым, оскорбленным этим миром, смердом прошлых поколений, с этим битом рабы-гребцы цивилизаций древних махали веслами, с этим битом слуги горшки вращали гончарными колесами - Их лица! Ни одно лицо не сравнить с лицом Джека Мингера стоящего сейчас на оркестровом помосте рядом с цветным трубачом выдувающим неистовые головокружительности[51], он глядит куда-то поверх голов и курит -- У него обычное лицо как у многих кого знаешь и встречаешь на улице, лицо поколения, прекрасное лицо - Его нелегко описать - грустные глаза, жесткие губы, предвкушающий блеск глаз, он покачивается в ритме бита, высокий, величественный - стоя в ожидании перед аптекой - Лицо как у нью-йоркского Хака (Хака можно встретить на Таймс-сквер, дремлюще настороженного, горестно сентиментального, темноволосого, битого, только из тюрьмы, уставшего, измученного тротуарами, изголодавшегося по сексу и друзьям, открытого всему, и готового приветствовать новые миры пожатием плеч) - Могучий цветной тенор издает мощные звуки как Сонни Ститтс в канзасских мотелях, чистые, низкие, неочевидные и не совсем даже музыкальные идеи которые тем не менее неотделимы от музыки, они всегда здесь, в глубине, гармонии эти слишком сложны чтобы их мог оценить пестрый сброд (в смысле понимания музыки) собравшийся здесь - но музыкантам они слышны -- На барабанах потрясающий 12-летний негритенок, которому не разрешают пить, но позволяют играть, невероятно, такая малявка, такой гибкий и юный Майлс Девис, похожий на малолетних фанатов Фэта Наварро которых раньше можно было встретить в Испанском Гарлеме, маленький всезнайка - он громыхает по барабанам битом про который стоящий рядом со мной знаток-негр в берете сказал что он "ошеломительный" - На клавишах Блонди Билл, который не посрамил бы любую группу - Запрокинув голову вступает Джек Мингер вместе с филморскими ангелами, я врубаюсь в него - Потрясающе - Я стою у стены в нижнем зале, пива мне не нужно, с толпой снующих туда-сюда слушателей, со Сливом, и вот возвращается Чак Берман (цветной малый из Вест-Индии который шесть месяцев назад вломился пьяный ко мне на вечеринку вместе с Коди и всей его бандой, у меня как раз играла пластинка Чета Бейкера, и мы принялись скакать вместе по комнате, невероятно, он танцевал с потрясающей грацией не прилагая к этому никаких усилий, так обычно отплясывал Джо Луис) - Точно так же пританцовывая он влетает и сюда, радостно - Повсюду виднеются знакомые лица - это настоящий джазовый кабак и сумасшедшая выдумка поколения битников, здесь встречаешь кого-нибудь, "Привет", потом поворачиваешься куда-то еще, ради чего-то еще или кого-то еще, сплошное безумие, поворачиваешься назад, в сторону, вокруг, со всех сторон что-нибудь да найдет тебя в звучании джаза - "Привет" - "Эй" - Бамм, маленький барабанщик начинает соло, его мальчишеские руки летают над трапециями, литаврами и цимбалами, и ножной педальный барабан ГРОХОЧЕТ в фантастическом звуковом шквале -- 12-ти лет от роду -- что-то еще будет? Мы стоим со Сливом пританцовывая в такт бита, и наконец та девушка в платье подходит к нам поболтать, это Гия Валенсия, дочь безумного испанского мудреца антрополога который жил с калифорнийскими индейцами помо и с пит-риверским племенем, знаменитый старик, его книги я читал с благоговением всего три года назад когда работал на железной дороге в Сан Луис Обиспо - "Дух, отдай мне тень мою!" вскричал он на записи сделанной незадолго до смерти, показывая как делали это индейцы на своих сейшнах в доисторической Калифорнии до того как появились Сан Фран, Кларк Гейбл, Эл Джонсон, Роза Уайз Лэйзали и все джазы всех джазовых поколений - Снаружи светит то же солнце и тени те же самые как в старые времена лозоискателей[52], но индейцы исчезли, и старый Валенсия исчез, а осталась его милая умница-дочка стоящая засунув руки в карманы и врубающаяся в джаз -- А также подходящая и разговаривающая со всеми симпатичными мужчинами, черными и белыми, она любит их всех - Они любят ее - Мне она говорит неожиданно "А ты разве не собирался позвонить Ирвину Гардену?" "Да я только-только появился в городе!" "Ты Джек Дулуоз, правда?" "Ага, а ты -" "Гия" "А, романское имя" "Ох, ты меня пугаешь", говорит она серьезно, внезапно поразившись моей непостижимой для самого себя манере разговаривать с женщинами, моему взгляду, бровям, моему крупно очерченному сердитому костистому лицу с безумным блеском в глазах - Она действительно побаивается - я чувствую это - Я и сам часто пугаюсь своего отражения в зеркале - Но для такой вот нежной милашки смотреть в мое зеркало всех-этих-горестей... хуже и не придумаешь! Она говорит со Сливом, он не пугает ее, он милый, грустный и серьезный, и она стоит рядом с ним, а я смотрю на нее, маленькое худощавое тело, еще не вполне оформившееся, и низкий тембр ее голоса, ее обаяние, ее от природы грациозная походка от которой веет Старым Светом, такая неуместная в Подвале - Она бы смотрелась на коктейль-вечеринке у Кэтрин Портер - Или в Венеции или Флоренции, перебрасываясь всякими там словечками об искусстве с Трумэном Капоте, Гором Видалом и Комптоном Бертоном - или в готорновских романах - Мне она действительно очень нравится, и я подхожу к ним и разговариваю еще немного - Внезапно бамм бамм джаза врывается в мое сознание и я забываю обо всем и закрываю глаза вслушиваясь в развитие темы - мне хочется закричать "Сыграйте "Какой я глупец!" это было бы так классно - Но сейчас они ушли в другой джем - так у них поперло -- басы держат ритм, соло на пианино, и так далее - "А как позвонить Ирвину?" спрашиваю я ее - И тут вспоминаю что у меня есть телефон Рафаэля (который мне дала милашка Соня в книжной лавке) проскальзываю в телефонную будку с десятицентовиком в руках и набираю номер, всегда так в джазовых местечках, однажды в нью-йоркском "Бердленде" я забрался в телефонную будку и там в относительной тишине вдруг услышал Стена Гетца, который в туалете неподалеку негромко подыгрывал на саксофоне игравшей снаружи группе Ленни Тристано, и тогда-то я и понял что он может все -- ("Забудьте о Уорне Марше[53]!" говорила его музыка) - Я звоню Рафаэлю и он отвечает "Да?" "Рафаэль? Это Джек - Джек Дулуоз!" "Джек! Ты где?" "В Подвале - приезжай сюда!" "Не могу, денег нет!" "А пешком не доберешься?" "Пешком?" "Я сейчас позвоню Ирвину и мы заедем за тобой на такси - Перезвоню через полчаса!" Звоню Ирвину, ничего не получается, он куда-то запропастился - Весь Подвал уже отплясывает, теперь официанты начинают сами прикладываться к пиву, они раскраснелись, возбужденные и опьяневшие - Пьяная брюнетка падает со своего сиденья, ее чувак относит ее в дамскую уборную - Внутрь врываются новые компании - Настоящее безумие - И в конце концов как венец всему (О Одиночество Мое Молчание Мое) появляется Ричард Де Чили безумец Ричард Де Чили который по ночам мотается туда-сюда по Фриско, в одиночестве, разглядывая образцы архитектуры, всякие там чудные прибамбасы и фонари и садовые заборчики, прихихикивая, один, ночью, не пьет, и в карманах у него полно смешных мыльных конфет и обрывков веревок и сломанных зубных щеток и полубеззубых расчесок, и придя переночевать на одну из наших хат он первым делом сожжет зубные щетки в камине, или будет торчать часами в ванной включив воду и расчесывать себе волосы различными щеточками, совершенно бездомный, каждую ночь он спит на чьей-то чужой кровати и все же раз в месяц ходит в банк (в вечернюю смену) и там его ждет месячная рента (днем банк слишком пугающ), как раз впритык чтобы прожить, оставленная ему каким-то таинственным и никому неизвестным богатым семейством о котором он никогда не рассказывает - Во рту спереди у него нет зубов, вообще никаких - Шизовые одежки, вроде шарфа вокруг шеи, джинсов и дурацкой куртки которую он нашел где-то заляпанную краской, он предлагает тебе мятную конфету и на вкус она настоящее мыло - Ричард Де Чили, Таинственный, исчезнувший куда-то на долгое время (шесть месяцев назад) и вдруг проезжая по улице мы видим его заходящим в супермаркет "Это Ричард!", и мы выпрыгиваем из машины чтобы догнать его, и вот он в магазине пытается тайком стибрить конфеты и банку с орешками, и мало того, его замечает продавец-Оки,[54] и нам приходится заплатить чтобы его отпустили и он выходит с нами невразумительно бормоча что-то вроде "Луна - это кусок чая[55]", разглядывая ее с заднего сиденья - В конце концов когда я пригласил его погостить несколько дней в Милл-Волли, в домике где я жил 6 месяцев назад, он собрал все спальные мешки (кроме моего, спрятанного в траве) и завесил ими окно так что они разодрались, и в последний раз заехав в миллволльский домик перед выходом на трассу на Пик Одиночества, я нашел там Ричарда Де Чили спящего в заваленной гусиными перьями комнате, невероятное зрелище - типичное зрелище - с его бумажными пакетами со странными эзотерическими книгами (он один из самых образованных людей из всех кого знаю), с его мыльцами, свечками и прочим хламом, О Боже, точный список мне уж и не вспомнить -- Как-то однажды он позвал меня на длинную прогулку по Сан-Франциско одной моросяще-дождливой ночью, чтобы подсматривать в выходящее на улицу окно за двумя лилипутами гомосексуалистами (которых не оказалось дома) - Ричард заходит и становится как обычно возле меня, в грохоте музыки я не слышу что он говорит и это все равно неважно - Он тоже беспокойно приплясывает, оглядывается повсюду, все ожидают что он что-нибудь выкинет, но ничего не происходит... "Ну и чем бы нам заняться?" говорю я - Никто не знает - Слив, Гия, Ричард, остальные, все они просто стоят или тусуются по Подвалу Времени и они все ждут и ждут как Семюэль Беккетовские герои из его "Абиссинии" - А я, мне нужно что-нибудь делать, куда-нибудь пойти, кого-нибудь встретить, и говорить и действовать, и я мельтешу и тусуюсь вместе с ними - Красивой брюнетке становится еще хуже - Одетая так изящно, в облегающее платье черного шелка выставляющее на обозрение все ее прекрасные сумеречные прелести, она выходит из туалета и падает снова - Вокруг кружат какие-то шизовые персонажи - Сумасшедшие разговоры со всех сторон, я уже ничего не запоминаю, это слишком безумно! "Я сдаюсь, я иду спать, разыщу всех завтра" Мужчина с женщиной просят нас подвинуться немножко пожалуйста, тогда они смогут рассмотреть карту Сан-Франциско на стене - "Туристы из Бостона, а?" говорит Ричард со своей идиотской ухмылкой - Я подхожу к телефону опять и опять Ирвина нет дома, поэтому я хочу домой в свою комнату в "Белл-отеле", хочу спать - Крепко как в горах, новые поколения слишком безумны - Но Слив с Ричардом еще не хотят меня отпускать, каждый раз когда я пытаюсь ускользнуть они не отстают от меня, тусуются туда-сюда, все мы здесь тусуемся туда-сюда и ждем непонятно чего, это уже действует мне на нервы - Это обезволивает меня и мне уже становится жаль так вот распрощаться с ними и вырваться наружу, в ночь - "Завтра в одиннадцать Коди будет у меня", кричит мне Чак Берман так что теперь я могу убраться отсюда - На углу Бродвея и Коламбуса, из знаменитой маленькой забегаловки открытой всю ночь, я звоню Рафаэлю чтобы сказать ему что утром мы встречаемся у Чака - "Окей, но ты послушай! Пока я ждал тебя, я написал стих! Обалденный стих! И он о тебе! Я обращаюсь к тебе! Можно тебе его по телефону прочитать?" "Давай" "Плюнь на Босатсу!" орет он. "Наплюй на Босатсу!" "Оо", говорю я. "Это прекрасно" "Стих называется "Джеку Дулуозу, Буддо-рыбе" - и вот значит что получилось - " И он читает длинное безумное стихотворение по телефону, мне, стоящему у прилавка с гамбургерами, и пока он орет и декламирует (и я понимаю все, принимаю каждое слово этого итальянского гения переродившегося из Ренессанса в нью-йоркском Ист-Сайде) я думаю "О Боже, как это грустно! - У меня есть друзья-поэты и они выкрикивают мне свои стихотворения в городах -- именно так я предвидел это в горах, празднество в городах перевернутое вниз головой - " "Отлично, Рафаэль, великолепно, ты величайший поэт которого я когда-либо - ты уже начинаешь по-настоящему - великолепно - не останавливайся - помни что нужно писать не останавливаясь, не думая, просто пиши, я хочу услышать что там на самом дне твоего сознания". "Ага, именно так я и делаю, понимаешь? - ты врубаешься? Ты понимаешь?" и в том как он произносит это "понимаешь" ("паамаешь") есть что-то фрэнк синатровское, что-то нью-йоркское, и что-то новое пришедшее в мир этот, настоящий Поэт городских глубин, такой как Кристофер Смарт и Блейк, как Том О`Бедлам, песни улиц и дворовых парней, великий великий Рафаэль Урсо на которого я имел большущий зуб в 1953 когда он занялся этим с моей девушкой - но чья это была вина? моя не менее чем их -- об этом написано в Подземных [56] - "Великий великий Рафаэль, увидимся завтра - Давай же спать, давай будем тихими и молчаливыми - Давай врубаться в тишину - тишина это все, все лето я провел в тиши, я научу тебя." "Классно, классно, я врубаюсь, ты врубаешься в тишину" раздается его печальный взволнованный голос в дурацкой телефонной трубке "мне грустно что ты врубался в тишину, но я тоже буду врубаться в тишину, поверь мне, я буду -" Я иду к себе в комнату спать. И вот! Вот он, этот старый ночной портье, старик-француз, не помню как его зовут, но когда мой старый братишка Мэл жил в "Белле" (и мы пили за здоровье Омара Хайяма и наших прекрасных коротко стриженны