х девчонок в его
комнате под свисающей с  потолка лампочкой), этот старик все время почему-то
психовал и орал  что-то  невнятное, доставал нас по-всякому  - Теперь, через
два года, он совершенно изменился и стал какой-то весь скрюченный, ему 75, и
сутулясь  он бормоча спускается в холл  отворить  тебе  временное пристанище
твое,  он полностью успокоился, смерть  смягчила  ему глаза, они уже  видели
свет, и он перестал быть злым и надоедливым - Он мягко улыбается  даже когда
я прихожу к нему (в час ночи) в то время как он стоит сгорбившись на стуле и
пытается  починить часы в клетушке портье  -- И  с  трудом  спускается  вниз
отводя меня в мою комнату -
     "Vous   Хtes   francais,   monsieur?"   говорю  я.  "Je  suis  francais
moi-mИme.[<a href=#sw57>57</a>]"
     Кроме этой мягкости своей он приобрел еще и пустотность  Будды,  и даже
не  отвечает  мне  а  просто  открывает  дверь  и  грустно  улыбается,  весь
согнувшийся, он говорит мне "Спокойной  ночи, сэр - все в порядке,  сэр" - Я
удивлен  - 73 года  он был  капризным  занудой,  и  вот теперь за  несколько
оставшихся выпасть ему  нежными капельками росы  лет он готов ускользнуть из
этого времени, и они похоронят его скрюченного в могиле (не знаю уж как) и я
стану носить ему цветы - <i>Буду</i> носить ему цветы миллион лет -
     У себя в комнате я засыпаю, и невидимые золотые цветы вечности начинают
падать мне на голову, они падают везде, это розы  Св. Терезы,  и непрерывным
дождем они льются и падают на  все головы этого мира -- И даже на тусовщиков
и психов, гуляк и безумцев, даже на алкашей похрапывающих в  парках, даже на
мышей все  еще попискивающих  на моем чердаке в тысяче миль и  шести тысячах
футах вверх на Пике Одиночества, даже на самых ничтожнейших их них осыпаются
ее розы, постоянно -- И в наших снах нам всем это известно.

        78

     Я  сплю  добрых десять  часов и просыпаюсь освеженный  розами -  Но уже
опоздав на встречу  с  Коди,  Рафаэлем  и  Чаком Берманом -  я  вскакиваю  и
натягиваю свою клетчатую  хлопковую спортивную рубашку с короткими рукавами,
надеваю сверху холщовую  куртку, штаны из холстины, и торопливо  выбегаю  на
свежий ерошащий волосы  морской ветерок Утра Понедельника -- И  О этот город
сине-белых  полутонов! --  И  этот воздух!  Звонят  величественные колокола,
позвякивают  отголоски флейточек чайнатаунских рынков, потрясающие сценки из
старинной  итальянской жизни  на  Бродвее где  старые макаронники  в  черных
костюмах покуривают черные крученые  сигариллы и потягивают черный  кофе - И
темны их  тени  на  белых  мостовых  в  чистом полнящемся колокольным звоном
воздухе, а за  четкой линией молочно-белых крыш Рембо[<a href=#sw58>58</a>]  в бухте виднеются
заходящие в Золотые Ворота белые корабли -
     И  ветер, и чистота, и  великолепнейшие  магазины вроде Буоно Густо  со
свисающими колбасами, салями и  провелоне, рядами  винных бутылок и овощными
прилавками - и  восхитительные кондитерские в европейском стиле - и над всем
этим вид на деревянную путаницу домов Телеграфной Горки где царят полуденная
лень и детские крики -
     Я  ритмично вышагиваю в  своих новых холщовых синих ботинках,  удобных,
настоящее  блаженство ("Угу, в таких педики ходят!", комментарий Рафаэля  на
следующий   день)  и   эгегей!  вот   и   бородатый  Ирвин  Гарден  идет  по
противоположной стороне улицы - Эй! - кричу я, свистя  и  размахивая руками,
он видит  меня и вытаращив глаза раскидывает руки в объятии, и прямо так вот
и  бежит  ко  мне перед носом  у машин  этой своей дурашливой подпрыгивающей
походочкой,  шлепая ногами -  но его  лицо значительно и  серьезно  в ореоле
величественной бороды Авраама, его глаза постоянно мерцают язычками свечного
пламени в своих глазных  впадинах,  и  его  чувственные полные губы краснеют
из-под бороды подобно надутым губам древних пророков собирающимся что-нибудь
этакое изречь  -  Когда-то я увидел в нем еврейского пророка  причитающего у
последней стены, теперь это общераспространенное мнение, даже в нью-йоркской
<i>Таймс</i> была  написана  о  нем  большая  статья  именно  в таком  духе - Автор
"Плача", большой безумной  поэмы обо всех нас изложенной свободным  стихом и
начинающейся строчками: -
     "<i>Я видел как лучшие умы моего поколения были разрушены безумием</i>" - ну и
так далее.
     Честно говоря я не особо  понимаю про какое такое  безумие он  толкует,
так,  например,  в  1948  году  в  гарлемском притоне у  него  было  видение
"гигантской машины, нисходящей  с небес", громадного ковчега  потрясшего его
воображение,  и он все твердил "Можешь себе представить мое состояние - а ты
когда-нибудь видел наяву самое настоящее видение?
     "Ага, конечно, а чего такого?"
     Мне никогда толком не понять о  чем это он  и иногда мне кажется что он
переродившийся Иисус из Назарета, но иногда он выводит меня из  себя и тогда
я думаю что он вроде этих несчастных придурков из Достоевского, кутающихся в
рванину  и глумливо хихикающих у  себя в каморке -- В юности он был для меня
чем-то вроде идеального героя, и  впервые появился на сцене моей  жизни в 17
лет - И даже тогда  мне почудилась какая-то странность в  решительном тембре
его голоса - Он говорит басом, внятно  и возбужденно -  но выглядит маленько
замотанным всей  этой сан-францисской горячкой которая  меня например  за 24
часа выматывает полностью - "Догадайся кто объявился в городе?"
     "Знаю, Рафаэль -- иду как раз повидаться с ним и с Коди"
     "Коди? - Где?"
     "У Чака Бермана - все уже там -- я опаздываю - пошли скорей"
     На ходу мы говорим о миллионе сразу  забывающихся  мелочей, почти бежим
по тротуару - Джек с Пика Одиночества шагает теперь рука об руку с бородатым
соплеменником  -- повремените, розы  мои  -  "Мы  с  Саймоном  собираемся  в
Европу!" сообщает  он, "Чего б  тебе не  поехать с нами! Мать  оставила  мне
тысячу  долларов.  И  еще  тысячу  я скопил!  Мы  отправимся  посмотреть  на
Удивительный Старый Свет!"
     "Окей, можно и поехать" -  "У меня тоже  найдется чуток деньжат - Можно
вместе - Подошло время, а, братишка?"
     Ведь мы с  Ирвином всегда говорили об этом и бредили Европой, и конечно
же прочитали все что только можно, даже "плачущего по старым камням  Европы"
Достоевского и пропитанные трущобной романтикой ранние  восторги Рембо, в те
времена когда мы вместе писали  стихи и ели картофельный суп (в 1944 году) в
Кампусе Колумбийского  Университета, мы прочитали  даже Женэ[<a href=#sw59>59</a>] и истории о
героических апашах[<a href=#sw60>60</a>]  - и даже собственные ирвиновские грустные мечтания о
призрачных  поездках в  Европу,  орошенные древней дождливой  тоской,  и  об
ощущении глупости  и бессмысленности стоя  на Эйфелевой башне - Обнявшись за
плечи мы быстро поднимаемся вверх на холм  к дверям Чака Бермана, стучимся и
заходим - Ричард де Чили валяется на кровати, как нетрудно было  догадаться,
он оборачивается  чтобы поприветствовать  нас слабой улыбкой - Еще несколько
чуваков сидят на кухне с Чаком, один из них сумасшедший черноволосый  индеец
постоянно клянчащий пару  монет, другой  франко-канадец  вроде меня, прошлой
ночью я немного поболтал  с ним  в <i>Подвале</i> и на прощанье он бросил  мне  "До
встречи, братишка!" - Так что теперь "Доброе утро, братишка!" и мы слоняемся
по квартире,  Рафаэля еще нет,  Ирвин предлагает спуститься вниз в одну <i>нашу</i>
кафешку и подождать остальных там -
     "Все равно они должны туда заскочить"
     Но  там никого нет,  поэтому  мы отправляемся в книжную лавку и вот! по
Грант-стрит идет Рафаэль  своими Джон  Гарфилдовскими[<a href=#sw61>61</a>] огромными шагами и
размахивая руками, говоря и  крича на  ходу, взрываясь фонтаном стихов, и мы
начинаем орать все одновременно  - Мы кружимся на одном  месте, хлопаем друг
друга  по плечам, идем по улицам, пересекаем их  в поисках  места где  можно
выпить кофе -
     Мы идем в кафеюшник (на Бродвее)  и садимся в отдельном отсеке и из нас
льются все эти стихи  и  книги и о-ба-на! подходит рыжеволосая девушка  и за
ней Коди -
     "Джееексон,   маальчик   мой",   говорит   Коди  как  всегда   имитируя
железнодорожных кондукторов в исполнении старого У.С.Филдса -
     "Коди! Эй! Садись! Класс! Жизнь <i>идет</i>!"
     И она идет, всегда жизнь <i>идет</i> во времена мощных вибраций.

        79

     Но это  всего лишь обычное утро,  одно из утр этого мира, и  официантка
приносит нам вполне  обыденный кофе, и  все наши  восторги вполне обыденны и
когда-нибудь закончатся.
     "А что это за девушка?"
     "Это безумная  девица  из Сиэттла, она  слышала прошлой  зимой  как  мы
читаем стихи  и приехала сюда на  Эм-Джи[<a href=#sw62>62</a>] с  подружкой чтобы с кем-нибудь
трахнуться", сообщает мне Ирвин. Ирвин знает все.
     Она говорит "Откуда это у Дулуоза такая энергичность?"
     Энергичность,  хренергичность,  к полуночи  я  накачаюсь  пивом  на год
вперед -
     "Я потерял все свои стихи во Флориде!" кричит  Рафаэль. "На автовокзале
Грейхаунд  в Майами! Теперь у меня остались только новые стихи!  И я потерял
другие стихи в Нью-Йорке! Ты был там, Джек! Что этот издатель сделал с моими
стихами!  И  все  ранние  стихи  я  потерял  во  Флориде! Представьте  себе!
Хреновина  какая!" Так вот  он обычно разговаривает. "Несколько лет подряд я
ходил  из  одного  грейхаундовского  офиса  в  другой  и  умолял  всех  этих
директоров найти мои стихи! Я даже плакал! Ты слышал, Коди? Я плакал! Но они
и пальцем не пошевелили! Они  даже стали называть меня занудой и это лишь за
то что каждый день я ходил в этот их офис на  50-й улице и упрашивал вернуть
мои  стихи!  Это правда!"  --  кто-то  пытается что-то  вставить и  он сразу
перебивает: "Я  в жизни никогда  не вызывал полицию разве только если лошадь
упадет и покалечится или что-нибудь  такое!  <i>Хреновина</i>  какая!" И дубасит по
столу.
     У него маленькое безумное  личико эльфа  но  внезапно  оно может  стать
прекрасным и задумчивым стоит ему только  загрустить и умолкнуть,  и смотрит
он тогда как-то так - исподлобья и чуть обиженно - Немного напоминает взгляд
Бетховена -  Чуть  вздернутый, вопиюще крупный итальянский нос, резкие черты
лица,  но с плавно  очерченными щеками и кроткими  глазами, а его эльфийские
волосы  черные  и вечно  непричесанные  свисают с  макушки правильной  формы
головы  и  лезут  в  глаза,  так  по  мальчишески  -  Ему  всего 24  -  И он
действительно еще совсем мальчишка, девушки сходят с ума по нему -
     Шепот Коди в мое ухо "Этот парень, этот Рафф, этот чувак, какого хрена,
черт, у него <i>куча</i> баб, он с ними мастак -  говорю тебе - Джек, слушай, все в
порядке, все пучком, на скачках миллион возьмем, точняк, в этом году, В ЭТОМ
ГОДУ  МАЛЬЧИК  МОЙ!"  и  встает чтобы  объявить  "эта  моя  система  второго
выбора[<a href=#sw63>63</a>] заработала, она <i>так</i> <i>поперла</i>!"
     "В  прошлом  году мы уже пробовали",  говорю  я  вспомнив день когда  я
поставил для Коди (он должен был работать в этот день) 350$ и он проиграл по
всем забегам, а я напился в каком-то сарае с сеном вместе со  вкалывающим за
35 центов в день бедолагой перед тем как пойти в депо и сообщить Коди что он
проиграл, его это нисколько не  огорчило потому  что он  уже продул до этого
чистых 5000$ -
     "А сейчас попробуем <i>в этом</i> -- и <i>в следующем</i> году", настаивает он -
     В это время Ирвин читает свои новые стихи и стол безумствует - Я говорю
Коди  что  хочу попросить  его  (моего  старого  братишку)  отвезти  меня  в
Милл-Волли чтобы  забрать старые шмотки и рукописи, "<i>Конечно</i> поедем,  мы все
поедем, мы же вместе"
     Мы вываливаемся  наружу к его старому двухместному Шевви, не помещаемся
в нем всей толпой, пытаемся опять и машина готова треснуть по швам -
     "Думаешь, эта малышка не сможет тронуться?" говорит Коди -
     "А где твоя здоровенная машина которая была раньше, когда я уезжал?"
     "А, накрылась, трансмиссия гавкнулась"
     Ирвин  говорит:  "Слушайте,  езжайте-ка   вы   в   Милл-Волли  а  потом
возвращайтесь сюда и завтра днем встретимся"
     "Окей"
     Девушка вжимается в Коди, Рафаэль потому что  он легче и меньше садится
мне на колени, и мы отчаливаем по Норт-Бич-Стрит, маша руками Ирвину который
трясет  бородой  и  пританцовывает  в   знак   живейшего  участия   во  всем
происходящем --
     Коди  немилосердно гонит  машину, он точнехонько  срезает  все  углы не
сбавляя скорости и без малейшего визга тормозов, мчится по забитой  машинами
улице, чертыхаясь, наплевав на светофоры, чуть притормаживая на подъемах, со
свистом  пролетая  перекрестки,  нарушая все  на свете,  врывается  на  мост
Золотых Ворот и вот (заплатив мостовую плату[<a href=#sw64>64</a>]) мы взмываем Мостом Снов  в
ветра надводные, и  Алькатрас виднеется  справа от нас ("Я рыдаю,  оплакиваю
Алькатрас!" кричит Рафаэль) --
     "Что это они там <i>делают?</i>" -- туристы на  Мейринском обрыве разглядывают
белоснежный  Сан  Фран в камеры  и бинокли,  экскурсионный автобус тут у них
стоит --
     Все говорят одновременно --
     Снова  старина Коди! Старина Коди, о  нем я писал в  <i>Видениях Коди[<a href=#sw65>65</a>]</i>,
самый  безумный из  всех  нас  (как вы  еще  увидите)  и  снова слева от нас
громадная заповедная  синева  Тихоокеанской Утробы,  матери Морей  и  Покоя,
тянущаяся до самой Японии --
     Ну все, полный привет, я чувствую себя чудесно и безумно, я нашел своих
друзей и великую вибрацию  жизненной радости и Поэзия струится сквозь нас --
Даже когда Коди несет какую-то  пургу про свою систему ставок на скачках, он
делает это в поразительном ритме  речи -- "Ну братишка через <i>пять</i> лет у меня
будет  <i>такая</i>  куча  денег, ну  я  вообще буду  филароп-  пилароп-  ну это...
фило-пило.."
     "Филантроп"
     "Буду  раздавать  деньги всем  кто того  стоит  -  Встречу  вас  и  вам
воздастся  - " Он  всегда  цитировал Эдгара Ясновидца Кайса, калифорнийского
целителя который никогда не учился медицине но мог зайти в дом к болящему, и
развязать  свой старый  пропотевший галстук, и  растянуться во весь рост  на
спине, и  заснуть погружаясь  в транс и тогда жена стала  бы  записывать его
ответы на вопросы типа, "Почему  болит то-то и то-то?" Ответ: "То-то и то-то
поражено  тромбофлембитом, закупоркой вен и артерий, потому что в предыдущей
жизни  он  пил  кровь  живых  человеческих  жертв" --  Вопрос:  "И  как  ему
излечиться?" Ответ: "Стоять на голове три минуты  каждый день  -  И еще одно
важное средство  - Стаканчик виски  или  стопроцентного бурбона каждый день,
для очищения крови - " И потом он  выходит  из транса, и так  вот он вылечил
тысячи людей (Институт Эдгара Кайса, Атлантик Бич, Вирджиния)  --  Это новый
кодин Бог -- Бог, ради которого даже шизеющий от девушек Коди стал говорить:
"Я почти завязал с девчонками"
     "Почему?"
     Коди  тоже может  вдруг  замолкнуть, тяжело и  несокрушимо -  И  еще  я
чувствую сейчас пока мы пролетаем  над Вратами Золота что Коди и Рафаэль  не
особо  сошлись характерами -- И я  желаю знать  почему  -- Я не  хочу  чтобы
кто-нибудь из  моих  братков ссорился  -- Все должно быть  классно --  И  по
крайней  мере  все мы умрем  в  гармонии, и  у  нас будут великие  Китайские
Поминки  и  Причитания и шумные радостные похороны потому что  старина Коди,
старина Джек, старина Рафаэль,  старина  Ирвин и старина Саймон (Дарловский,
скоро появится) мертвы и свободны --
     "Моя башка мертва и мне плевать!" вопит Рафаэль --
     " -- ну почему эта кляча не смогла  придти хотя бы второй чтоб я вернул
хоть пять баксов, но  я покажу тебе детка - " шепчет  Коди на ухо Пенни (она
просто счастливая и чудная задумчивая толстушка и жадно впитывает все  это в
себя, я вижу  как она ходит  кругами вокруг ребят потому  что  никто из них,
кроме  Коди, особо не обращает  на нее  никакого  сексуального внимания) (на
самом деле они все время опускают ее всяко-разно и гонят домой) --
     Но  добравшись до  Милл-Волли,  я  поражаюсь тому что  оказывается  она
буддистка, мы сидим собравшись в хижине  на лошадиной  горке  и  говорим все
одновременно и тут я оборачиваюсь и там будто сне вижу ее, она сидит у стены
как рубиновая статуя, ноги  сложены в  позе  лотоса, пальцы  сплетены, глаза
невидяще смотрят вперед, может она и не слышит ничего даже  -- о невероятный
мир наш.
     И  невероятнее всего эта хижина -- Он принадлежит Кевину МакЛоху, моему
старому братишке Кевину, он тоже бородач как и все, но работает плотником, и
у  него есть  жена и  двое  ребятишек, всегда в  пестрых штанах  с налипшими
опилками,  в   расстегнутой   рубахе,   патриархальный   такой,   сердечный,
деликатный, проницательный, очень серьезный, целеустремленный, тоже буддист,
сразу за его  деревянным обветшавшим  домом с незаконченным крыльцом которое
он сейчас мастерит, стеной возвышается поросшая травой гора переходя  где-то
там наверху  в  горные Оленьи  Долины,  самые  настоящие  реликтовые  оленьи
заповедники где лунными ночами внезапно натыкаешься на возникающего будто из
ниоткуда оленя, он  сидит и жует под огромным эвкалиптом  -- внизу под горой
укромное местечко излюбленное диким зверьем, все Бродяги Дхармы знают о нем,
двадцать калифорнийских  веков олени  спускаются  в  эту Священную  Рощу  --
Наверху,  на самой  вершине, хижина  утопает в  розовых кустах --  Поленницы
дров,  трава по пояс, дикие цветы, кустарник, моря деревьев шелестят  вокруг
-- Как я уже говорил, домик этот был построен пожилым  человеком чтобы в нем
умереть, и ему это удалось, он умер именно там, и был он великим плотником -
Кевин обтянул все стены красивой драпировкой из  джутовой мешковины, повесил
красивые  буддистские картинки, расставил красивые чайники  и тонкой  работы
чайные чашки и  ветки в вазах, и бензиновый примусок чтобы кипятить воду для
чая,  и сделал здесь себе буддистское убежище и  домик для чайных церемоний,
для гостей и зависающих месяца на три друзей вроде меня (которые должны быть
буддистами,  то есть  понимать что Путь не есть Путь[<a href=#sw66>66</a>]), и  по  четвергам,
сказав своему начальнику на плотницких  работах "Я беру  выходной"  (на  что
начальник отвечает "Ну и кто же тогда возьмется за второй конец  доски?" "Не
знаю, найдите  кого-нибудь")  Кевин  оставляет свою милую жену  с  детишками
внизу и забирается  вверх по тропе  поднимающейся среди эвкалиптовых  рощ  в
Оленьи  Долины,  с  Сутрами[<a href=#sw67>67</a>]  подмышкой,  и  проводит  там  весь  день  в
медитациях и  изучении  -- Медитирует сидя в позе лотоса,  на Праджну[<a href=#sw68>68</a>] --
читает  комментарии  Судзуки[<a href=#sw69>69</a>]  и  Сурангама-Сутру --  И говорит, "Если бы
каждый рабочий в Америке брал раз в  неделю  такой выходной, наш мир стал бы
совсем другим."
     Очень   серьезный,   прекрасный   человек,   23  года,   синие   глаза,
безукоризненные зубы,  такое  особое  ирландское  обаяние,  и  восхитительно
мелодичная манера говорить --
     И вот мы (Коди, Пенни, Раф и я), перекинувшись внизу парой слов с женой
Кевина,  карабкаемся вверх по раскаленной тропе (оставив  машину у почтового
ящика) и врываемся в разгар кевиновского медитационного  дня -- Хоть сегодня
понедельник,  он  не  работает  -- И заваривает  чай сидя  на корточках, как
настоящий мастер Дзена.
     Он широко улыбается и рад нас видеть --
     Пенни   устраивается  на  его   прекрасной   медитационной  циновке   и
принимается медитировать, пока Коди с Рафаэлем болтают о всякой ерунде, а мы
с Кевином слушаем их посмеиваясь -
     Все очень забавно --
     "Что? Что?" вопит Рафаэль на Коди,  который стоит и разглагольствует  о
всеобщности Господней, "ты что, хочешь сказать что все  есть Бог? И <i>она</i> Бог,
Боже ж ты мой?" тыча пальцем в Пенни.
     "Конечно да", говорю я, и Коди продолжает: -
     "На астральном уровне - "
     "Не хочу я этого типа слушать, у меня крыша от него едет! Коди  дьявол?
Или Коди ангел?"
     "Коди ангел", говорю я.
     "Ну  нет!" и  Рафаэль  хватается  руками  за  голову  потому  что  Коди
продолжает говорить:
     " -- добраться до Сатурна где  по высочайшей милости  Спасителя  летать
запрещено,  хотя я вот  знаю  старина  Джек  этот  паршивец  он  где  угодно
улетит[<a href=#sw70>70</a>]" -
     "Нет! Я иду отсюда! Этот человек -- зло!"
     Со стороны это похоже на словесную битву, кто кого переболтает и за кем
останется  последнее  слово,  и  Пенни  сидит здесь такая  раскрасневшаяся и
лучащаяся вся, с маленькими веснушками на лице и руках, рыжеволосая --
     "А ты  сходи на улицу посмотри на деревья, красивые", советую я Рафаэлю
и он идет врубаться в  деревья, и возвращается назад (в это  время  Коди как
раз говорит: "Попробуй-ка чайку,  парень" и дает мне чай в японской чашечке,
"Мозги враз прочистит почище сухого винища[<a href=#sw71>71</a>]  -- ап!" (чихая, расплюхивает
чай из чашки) "Чхи! -"
     "Господь  преважнище  стоял приставимши ко  лбу  перст  славнющий[<a href=#sw72>72</a>]",
говорю я выхватив из  собственной  головы, как я  это делаю иногда,  обрывок
какой-то внутренней болтовни просто чтоб посмотреть что из этого выйдет.
     Вдобавок ко всему Кевин  хохочет, сидя скрестив ноги  на полу, я смотрю
на  него и вижу маленького индуса, и вспоминаю что  вид его  маленьких босых
ног всегда вызывал у меня это  чувство, что  мы уже  когда-то встречались, в
каком-то храме, где я был священником, а он танцором, и танцевал  еще  там с
какой-то женщиной -- И  как  же деликатно он переносит всю эту бурю звуков и
болтовни  ворвавшуюся  к  нему вместе с Коди  и  Рафаэлем -- смеясь с легким
придыханием и слегка напрягая живот,  втянутый и твердый  как живот молодого
йога --
     "Ну так что ж", говорит Коди, "есть же такие чтецы которые над головами
у людей ауры видят и вот эти самые ауры отражают <i>точнехонько </i>э-э так сказать
внутреннюю  суть  каждого,  <i>вот  так  вот!</i>"  колотя  кулаком  об  ладонь   и
подпрыгивая даже чтобы удобней лупить было, и голос его от возбуждения вдруг
срывается как по утрам у  старого Конни Мерфи в Милл  Волли, особенно  после
долгих  пауз  раздумья или  просто  споткнувшись в  рассуждениях, "видят как
кошки эти  чтецы аур, и раз уж увидели  они ауру какого-нибудь  парня значит
время ему подошло (как Господом было определено, Господом Всемогущим) узнать
про свою Карму (то есть  судьбу какую себе заслужил,  это Джек так говорит),
ему это просто <i>нужно</i> потому что раньше он кучу всего нехорошего натворил, ну
грехов там, ошибок -- и он эту свою Карму узнает  когда ему чтец говорит, "у
тебя,  браток,<i>  есть злой  дух и  добрый  дух</i>,  вот они  и собачатся за твою
душу-сущность,  а  я их  вижу (сверху над  макушкой, понимаешь), и ты можешь
отогнать зло и привлечь добро медитируя на белый квадрат  твоей души который
у тебя над макушкой висит и в котором эти оба духа и обретаются" -- цпф" - и
он  сплевывает  бычок сигаретный. И пялится в пол. Сейчас если Рафаэль похож
на итальянца, итальянца Возрождения,  то Коди --  грек,  римо-арийская смесь
(атлантских кровей), воин Спарты и потомок первобытных кочевников миоцена.
     Теперь Коди пускается в объяснения, что в осмотическом процессе в наших
капиллярных венах и сосудах  проходит что-то подвергающееся  мощному влиянию
звезд и в особенности луны -- "Так что когда луна  выходит, у человека крыша
съезжает, например -- <i>тяга</i> этого вот Марса, чувак".
     Этим своим Марсом он меня пугает.
     "До Марса <i>ближе всего!</i> Это наш следующий шаг!".
     "А мы что, собираемся с Земли на Марс податься?"
     "А  потом <i>дальше,  </i>разве ты  не  понимаешь"  (Кевин давится от  хохота)
"дальше,  к  другим мирам,  к самым шизанутым  мирам,  папаша"  --  "к самым
дальним рубежам", добавляет  он.  На самом деле  Коди  работает на  железной
дороге,  тормозным  кондуктором,  и  сейчас  на  нем  чуть  узковатые  синие
форменные штаны,  накрахмаленная белая  рубаха под  синим  жилетом,  а синюю
кепку с  надписью ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК  он оставил в  своем  трогательном зверюге
Шевви  33, эх-эх  --  сколько раз Коди кормил меня  когда я был  голоден  --
человек <i>веры</i> --  и что  за тревожный  и  беспокойный человек!  --  А как  он
ломанулся с лампой  в руках в  полной темноте чтобы найти пропавший вагон, и
потом   утром   успел  подцепить  этот  вагон   с   цветами  к  пригородному
шермановскому -- Эх, старина Коди, что за человек!
     Я вспоминаю свои видения одиночества и  понимаю что все  идет как надо.
Потому что нас окружает пустота, и мы с Коди  оба знаем это и бесцельно едем
вперед. Просто Коди ведет  эту машину. А я сижу и медитирую на них обоих, на
Коди и на его машину. Но именно  его твердая  рука должна справиться с рулем
чтобы  избежать  столкновения (пока  мы  скользим по  переулкам) -- И мы оба
знаем об этом, мы оба слышали эту неземную музыку однажды ночью? когда ехали
вместе  в  машине,  "Слышишь?" Я  только  что  слышал позвякивание музыки  в
заполненной ровным гудением мотора машине -- "Да", говорит Коди, "что <i>это?</i>".
Он слышал.

        80

     И  без  того поразительный, Рафаэль  поражает меня еще больше  когда  с
рукописью  в  руках  он  возвращается со  двора  где  в  тишине  наблюдал за
деревьями, и говорит, "У меня в книжке  вырос новый лист" - говорит он Коди,
Коди  деятельному и недоверчивому,  и  Коди  слышит  его,  но  я вижу  каким
взглядом  смотрит он на  Рафаэля --  Потому что это два разных мира, Урсо  и
Померэй,  и  хоть имена  у обоих звучат  как Casa  d`Oro[<a href=#sw73>73</a>]  и  не хуже чем
Corso[<a href=#sw74>74</a>],  они  как  Итальянский  Сладкоголосый  Певец  против  Ирландского
Брабакера[<a href=#sw75>75</a>] - кррркрр - (это по кельтски, так  дерево потрескивает в море)
--  и   Рафаэль  говорит   "Джек   только  и  хочет,  что  писать  маленькие
бессмысленные песенки,  он  как Гаммельнский Крысолов ведущий никуда"[<a href=#sw76>76</a>]  -
такая вот песенка, рафаэлевская.
     "Ну и пусть, раз ему охота, др-др-др", это  Коди как машина не  знающая
ни музыки ни песен --
     Рафаэль поет: "Ты! Мои тетушки предупреждали меня, - берегись таких как
Померэй -- они говорили мне, никогда не гуляй по нижней Ист-Сайд" -
     "Бурп", - громкая отрыжка Коди.
     И так вот они постоянно --
     А в это время  милый и  кроткий  Иисусов Отец  Иосиф, Кевин с иосифовой
бородой, улыбается и слушает и сидит на  полу чуть развалясь и  ссутулясь, и
вдруг садится выпрямившись в задумчивости.
     "О чем думаешь, Кевин?"
     "Да  вот водительские права потерял,  если до  завтрашнего дня не найду
хреново дело".
     Коди врубается в Кевина, конечно, он в него врубается  уже давно, много
месяцев, может  чуть свысока как эдакий ирландский  папаша  но также  как  и
браток, как свой -- Коди приходил сюда,  и уходил, и  обедал тут сотни тысяч
миллионов  раз  неся  с  собой  Истинное  Знание.  --   Коди  теперь   зовут
"Проповедник", так его назвал Мэл Называтель,  который также прозвал Саймона
Дарловского "Русский Псих" (так оно и есть, кстати) --
     "А где теперь старина Саймон?"
     "О завтра часиков в пять встретимся с  ним тут", быстро  тараторит Коди
само-собой-разумеющимся тоном.
     "Саймон  Дарловский!"  завопил  Рафаэль. "Что  за шизовый  чувак!"  Так
обалденно говорит он это "шизовый", шизоооо-вый, чистый восточный выговор, -
настоящий  чудной  говор   парней   с   Болтик-элли,   настоящий   пацанский
базар[<a href=#sw77>77</a>]...  так  говорят детишки играющие во дворике  за  бензоколонкой, у
груды  старых  покрышек  --  "Он же рехнулся",  и обхватывает голову руками,
потом  роняет  их и  улыбается,  робко  так,  внезапный приступ  кротости  и
самоуничижения у Рафаэля который теперь тоже сидит скрестив ноги на полу, но
выглядит при этом так будто свалился туда в полном изнеможении.
     "Странный  странный мир",  говорит Коди чуть отбегая в сторону а  потом
разворачивается  и  возвращается  опять к  нам  --  чеховский  Ангел  тишины
пролетел  над нами и  мы убийственно спокойны, мы слушаем гммм этого  дня  и
шшшшш тишины, и в конце концов Коди кашляет, совсем чуть-чуть,  "Кхе-кхм", и
выпускает большие кольца  дыма  с  самым Индейским  и Таинственным  видом --
Кевин  замечает это  и смотрит  на него  прямым и  ласковым  взглядом полным
изумления и любопытства, неосознанного чистого голубоглазого  удивления -- И
Коди тоже это замечает, теперь его глаза полуприкрыты.
     Пенни все еще  сидит  (как и раньше)  в буддистской позе медитации, все
эти полтора часа разговоров и размышлений -- Сборище недоумков -- И мы ждем,
что  случится  дальше.  То  же  самое  происходит  по  всему  миру, просто в
некоторых его местах сейчас пользуются презервативами, а в других говорят  о
делах.
     У нас нет ног, и нам не встать.

        81

     Все это лишь рассказ о  мире и  о том что  в нем произошло  -- Мы,  все
вместе, спускаемся в кевиновский дом, и  его  жена Ева  (по-сестрински милая
зеленоглазая босая и длинноволосая красавица)  (она позволяет маленькой Майе
ходить в чем мать родила если ей этого хочется, а ей хочется именно этого, и
она бродит ("Абра абра")  по высокой траве) предлагает нам обильный обед, но
я  не голоден и объявляю  об этом  несколько самодовольно: "Там,  в горах, я
научился не есть когда не  голоден", так что ясно дело Коди с Рафаэлем жадно
съедают  все без меня, громко  галдя за столом -- А я  все  это время слушаю
пластинки -- Потом после обеда Кевин встает коленями  на свой любимый коврик
из плетеной соломы и вынимает изящную пластинку из белого изящнейшей луковой
бумаги  конверта,  самый безупречно  индийский в  мире маленький  индус, так
Рафаэль называет его, и еще они хотят  поставить григорианские хоралы -- это
когда толпа священников и монахов прекрасно, очень формально и необыкновенно
поют под  старую  музыку,  она  старее камней эта музыка --  Рафаэль обожает
музыку, особенно ренессансную -- и Вагнера,  когда  я впервые встретил его в
Нью-Йорке в  1952 году он кричал  "Рядом с Вагнером все чепуха, я  хочу пить
вино и  запутаться у тебя  в  волосах (своей подружке Джозефине) -- "На хрен
этот джаз!" -- Хотя на самом деле он самый настоящий джазовый чувак и должен
любить джаз, ведь даже ритм его движений джазовый хотя сам он этого не знает
-- но есть эта легкая итальянская манерность в его натуре и ее не совместить
никак  с современным какофоническим битом  --  Ну,  пусть это останется  его
личным делом -- А что касается Коди, то он любит всякую  музыку и  отлично в
ней разбирается, когда мы впервые  поставили  ему индийскую музыку он  сразу
понял что  барабаны ("Самый трудноуловимый и  сложный ритм в  мире!" говорит
Кевин, и  мы с Кевином  даже начинаем обсуждать влияние  дравидов на все эти
арийско-индийские дела) -- Коди врубился что барабаны-тыквы, с мягким звуком
от металлического паммм до нижнего уаннг, это  просто барабаны с ненатянутой
кожей[<a href=#sw78>78</a>] - Мы слушаем григорианские хоралы и  потом опять индийскую музыку,
и каждый раз  слыша ее обе кевиновские  дочурки начинают радостно  щебетать,
всю  весну  (прошлую)  каждый  вечер перед  сном  они слышали эту музыку  из
большой  настенной аудиоколонки  (повернутой к  ним  задом)  и из нее рвутся
прямо  в  их  кроватки  змеиные  флейты,  деревянные  чародейские  стучалки,
барабаны-тыквы, и  грохочет  изысканный и  усмиренный Дравидией  ритм старой
Африки, и  на этом фоне старый индус принявший  обет молчания и  играющий на
гармонике выдает такой фейерверк невозможных и запредельных музыкальных идей
что Коди  впадает в  остолбенение и у многих других (у  Рэйни  например) (во
времена бродяг Дхармы, незадолго до моего отъезда)  сносит крышу от восторга
--  По  всей округе вдоль  пустынной заасфальтированной  дорожки  разносятся
звуки  кевиновских  колонок  пульсирующих  мягкими  песнопениями  Индии  или
высоким пением католических монахов, и лютнями, и мандолинами Японии, и даже
китайскими  непостижимыми  гармониями  --  И  еще он  устраивал  многолюдные
вечеринки   когда   во   дворе   разжигается  большой  костер  и   несколько
священнодействующих жрецов (Ирвин и Саймон Дарловский и Джерри) стоят у огня
совершенно голые,  среди  изысканных женщин  и  чьих-то жен,  разговаривая о
буддистской  философии и не  с  кем-нибудь  а с главой  отделения  Азиатских
Исследований  Алексом  Омсом, которого  это нимало не смущает,  он пьет себе
вино и  повторяет мне "Надо чтобы о буддизме узнало как можно больше народу"
-
     Сейчас  уже полдень  и обед  окончен,  еще  несколько  пластинок  и  мы
сваливаем в город, забрав мои старые рукописи и одежду которые я оставлял  в
деревянном сундучке в подвале у Кевина -- Еще с прошлой весны я задолжал ему
15$ и  поэтому  выписываю  два  туристических  чека  из  полученных  мной  в
Седро-Вулли,  и  он не поняв (в  темноте подвала)  (деликатно,  с  грустными
глазами) протягивает мне в обмен  скомканную пригоршню  долларовых  бумажек,
четыре,  и одну  надорванную которую бы  мне  в жизни не заклеить  --  Кевин
немного пьян (из-за выпитого после обеда вина и всего  прочего) и он говорит
"Так чего Джек, когда мы  опять  увидимся?", однажды шесть месяцев назад  мы
пошли  с ним вдвоем  бродить и  пристроились на задворках  уотерфронтовского
железнодорожного депо  с бутылочкой токайского и созерцали (как  Бодхидхарма
принесший Буддизм в Китай) громадный Утес бугрящийся у  подножия Телеграфной
Горки, ночью, и мы  оба  увидели  как  волны электромагнитно-гравитационного
света  исходят из  этой массы вещества, Кевин тогда был очень рад этой нашей
ночи вина, созерцания и брожения  по улицам вместо обычного вечернего пива в
<i>Местечке</i> -
     Мы втиснулись в маленький двухместный седан, развернулись,  помахали на
прощание Кевину с Евой, и отправились через Мост назад в Город -
     "Эй Коди, ты самый безумный чувак из  всех кого знаю", признает Рафаэль
--
     "Слушай  Рафаэль,  ты  сказал  как-то  что тебя  прозвали Рафаэль  Урсо
Поэт-Игрок, так давай парень, поехали завтра с нами на скачки", зазываю я --
     "Черт, могли бы сегодня успеть, да уж поздно - " говорит Коди --
     "Отлично! Я еду с вами! Коди, ты научишь меня выигрывать!"
     "Договорились!"
     "Завтра -- мы заедем за тобой к Соне"
     Соня это девушка Рафаэля, но годом раньше Коди (конечно же) приметил ее
и влюбился ("Чувак, ты себе и  представить не можешь как у Шарля Свана ехала
башня из-за всех этих <i>девиц</i> - !" сказал мне однажды Коди...  "Марсель  Пруст
не  мог быть гомиком раз  написал такую книгу!") --  Так всегда  стоит  Коди
встретить какую-нибудь симпатичную деваху как он сразу в нее  влюбляется, он
шлялся за Соней по пятам и даже притащил шахматную  доску  специально  чтобы
играть в шахматы с ее мужем,  однажды он взял меня с собой  и там она сидела
на стуле лицом к  шахматистам  и раздвинув ноги  в широких  брюках  а  потом
спросила  меня  "Ну как  тебе  Дулуоз  жизнь  одинокого писателя не  кажется
скучноватой?"  -- Я  согласился, глядя  на разрез  ее штанов,  который  Коди
прозевывая ладью в обмен на пешку  ясное дело тоже  видел -- В  конце концов
она опустила таки Коди  сказав "Э, знаю я зачем ты  тут  ошиваешься", но все
равно оставила потом мужа (шахматную пешку) (временно исчезнувшего сейчас из
пределов  видимости)  и  стала  жить  с  только  что  приехавшим  с  Востока
громогласным Рафаэлем --"Заедем за тобой к Соне"
     Рафаэль  говорит  "Ага,  у меня  с ней начались разборки,  похоже  пора
сваливать, забирай ее себе Дулуоз"
     "Я? Отдай ее Коди, он по ней сохнет - "
     "Нет, нет", говорит Коди -- он уже позабыл про нее --
     "Поехали все сегодня ко мне пить пиво и читать стихи", говорит Рафаэль,
"а потом я начну собирать вещички"
     Мы  приезжаем назад  в  кафе где нас уже  ждет  Ирвин, и одновременно в
двери  заходит Саймон Дарловский, один,  отработавший  уже  на сегодня  свое
водителем  "Скорой  Помощи", а потом Джеффри Дональд  и  Патрик  МакЛир  два
старых (в смысле давно общепризнанных)  поэта в  Сан Фране  которые всех нас
терпеть не могут --
     И еще зашла Гия.

        82

     Я уже  успел смотаться за бутылочкой калифорнийского красного, перелить
его в  флягу  и  уже  основательно  к ней  приложиться, так  что  мир вокруг
становится  чуть смазанным и восхитительным  -- Гия заходит  держа по своему
обыкновению руки в карманах юбки и говорит своим низким голосом "Короче,  об
этом  уже весь город знает, журнал <i>Mademoiselle</i> собирается в пятницу вечером
всех вас сфотографировать - "
     "Кого?"
     "Ирвина, Рафаэля, Дулуоза -- А через месяц вы будете в журнале <i>Life</i>!"
     "Откуда это ты узнала?"
     "На меня не рассчитывайте",  говорит Коди когда Ирвин берет его за руку
и просит придти, "В пятницу мне на работу надо, вечером"
     "Но  <i>Саймон</i> будет  с нами сниматься!" торжествующе  объявляет  Ирвин  и
хватает Дарловского за руку, и Дарловский кивает просто --
     "А можно будет потом устроить сексуальную оргию?" говорит Саймон.
     "На меня не рассчитывайте", говорит Гия --
     "И у меня с этим может  не получится", говорит Коди, и каждый  наливает
себе  из кофейника чашку кофе  и садится за  отдельный столик а вокруг снуют
туда-сюда тусовщики из мира Богемы или Подземных --
     "Так  давайте  сделаем  это  вместе!"  кричит  Ирвин.  "Мы  все  станем
знаменитыми -- Дональд и МакЛир, вы тоже пойдете с нами!"
     Дональду  32, полноватый, красивое лицо,  печальные глаза,  элегантный,
молча  отводит  взгляд, и МакЛир,  20 лет, стриженный  под ежик,  безучастно
смотрит на Ирвина, "О нас уже снимают отдельно, сегодня вечером"
     "Как --  отдельно  от нас?" кричит  Ирвин --  и вдруг понимает  что тут
какие-то  разборки  и  интриги и  его взгляд гаснет  в задумчивости, пытаясь
осознать все эти союзы, разлады и разделения в священном золотом братстве --
     Саймон Дарловский говорит мне "Джек я два дня  тебя искал! Где  ты был?
Что  делал? Что  тебе снилось  последнее  время?  Что-нибудь  прекрасное?  А
девчонки какие-нибудь  залезали тебе в штаны? Джек! Посмотри на меня! Джек!"
И он меня заставляет смотреть на себя,  у него неистовое исступленное лицо с
мясистым орлиным носом, светлые волосы его пострижены  теперь ежиком (вместо
безумной копны волос раньше) и полные серьезные губы (как  у Ирвина) но весь
он длинный  и худощавый и будто  только-только из колледжа -- "У  меня  есть
миллион  вещей рассказать  тебе!  И все про любовь! Я открыл секрет красоты!
Это любовь! Каждый это любовь!  Повсюду! Я тебе сейчас все объясню - " И  он
объяснил, на  предстоящем  поэтическом  чтении  (первой  встрече  Рафаэля  с
ненасытными   ценителями  поэзии  Фриско  50-х)   он  был  внесен  в  список
выступающих  и  должен  был  (с согласия  и по  пожеланию Ирвина с  Рафаэлем
которые только глупо хихикали и которым  на все было наплевать) после чтения
их стихов встать и выдать большую длинную спонтанную речь о любви --
     "Что ты им скажешь?"
     "Я скажу им все  -- Я ничего не упущу -- Я заставлю их плакать -- Джек,
прекрасный брат  Джек, слушай! Вот моя  рука,  она протянута  к тебе в  этом
мире! Возьми  ее! Сожми! Ты <i>знаешь</i> что случилось  со мной <i>однажды</i>?" внезапно
вскричал он превосходно пародируя Ирвина, иногда он Коди тоже имитирует, ему
всего 20 -- "В четыре часа  дня я пошел  в библиотеку закинувшись распирухой
-- знаешь что это?"
     "Распируха?"
     "Таблеткой  дексидрена  -- в желудок"  -  похлопывая  себя по  пузу  --
"Понимаешь? Кинул ее на кишку и потом когда расперло мне в руки попался "Сон
Гомика" Достоевского -- Я увидел что любовь - "
     "Сон Смешного Человека" ты хочешь сказать?"
     " -- что любовь возможна в чертогах сердца моего, но снаружи в реальной
жизни у  меня мало  любви, понимаешь,  я увидел проблеск  жизни  наполненной
любовью, такой же как мощный свет любви  который  Достоевский видел в  своей
темнице, и  у  меня слезы на  глаза навернулись  когда в сердце своем я смог
подняться до  этого блаженства, понимаешь, а потом  у  Достоевского был сон,
понимаешь, он перед  сном положил в ящик стола  пистолет  чтобы проснуться и
застрелиться --  БАБАХ!" он хлопнул в ладоши, "но  ощутил искреннее и острое
желание любить и молиться -- да <i>Молиться</i> - так он сказал -- "Жить И Молиться
За Истину Которую  Я  Знаю  Так  Хорошо" -- так что  когда  придет мое время
сказать эту речь, когда Ирвин и Рафаэль закончат читать  свои стихи,  я хочу
поразить публику и себя  самого идеями и словами любви, и еще сказать о  том
почему  люди не любят  друг друга так сильно как могли  бы -- Я даже заплачу
перед  ними чтобы они почувствовали -- Коди! Коди! Эй ты, чумовой чувак!"  и
он кидается на Коди и начинает его толкать и пихать и Коди лишь покряхтывает
"Амм хммм хе ага" поглядывая на свои старые  железнодорожные часы, чтобы  не
опоздать пока мы все тут ошиваемся -- "Мы с Ирвином говорили долго-долго-- и
решили что  построим  наши  отношения как  фугу  Баха,  понимаешь,  где  все
движется и друг друга  заменяет, понимаешь - " Саймон заикается, ерошит себе
волосы,  он по-настоящему возбужден  и безумен,  "И  мы  снимаем  с себя всю
одежду  на  вечеринках, мы с  Ирвином, и устраиваем  большие оргии,  однажды
ночью  перед твоим приездом к нам пришла эта девушка знакомая Сливовица и мы
затащили ее в  постель и Ирвин трахнул  ее (это та самая  девица  которой ты
зеркало  кокнул,  помнишь?[<a href=#sw79>79</a>]),  ну и  ночка,  первый раз  я  кончил  через
полминуты -- И я совсем не  вижу снов, или нет, недели полторы назад я видел
эротический сон но совсем его не запомнил, как одиноко..."
     И хватает  меня за плечи "Джек спит  читает  пишет говорит идет  ебется
смотрит и  опять спит" -- он искренне  хочет мне помочь  и  оглядывает  меня
встревоженными  глазами,  "Джек  тебе надо  больше трахаться, мы  должны так
устроить чтобы ты трахнулся <i>сегодня ночью</i>!"
     "Мы идем к Соне", вставляет Ирвин который слушает все это веселясь --
     "Мы разденемся и сделаем это -- Давай же, Джек, сделаем!"
     "О  чем  это он  только <i>говорит</i>!", кричит Рафаэль подходя к нам --  "Ты
ненормальный, Саймон!"
     И  Рафаэль мягко отталкивает Саймона и Саймон так и остается стоять как
маленький мальчик ероша свою  стрижку  ежиком  и невинно  поблескивая на нас
глазами, "Но это же правда!"
     Саймон хочет быть "таким  как Коди", он сам так говорит, во всем, и как
водитель, и как "оратор" -- он обожает Коди -- Понятно почему Мэл Называтель
зовет его Русский Псих -- а еще он постоянно делает какие-нибудь невинные но
опасные вещи, может  например внезапно подбежать  к  совершенно  незнакомому
человеку  (угрюмому Ирвину Минко) и поцеловать его в щеку  просто от избытка
переполняющих чувств "Привет",  и Минко сказал на это  "<i>Ты  не  знаешь,  как
близко был к смерти</i>"
     И Саймон, окруженный со  всех сторон  пророками, так и не смог понять в
чем дело -- к счастью мы все были там и могли его защитить, да и Минко вовсе
неплохой  парень   --  Саймон  настоящий  русский,   хочет  чтобы  весь  мир
преисполнился  любви, возможно он  потомок безумных Ипполитов  и  Кирилловых
Достоевского из царской России 19 века -- Он даже выглядит похожим на них, и
когда мы съели пейотль (музыканты и я) а  потом  залабали  большой джем  в 5
часов в  полуподвальной  квартирке,  с  тромбонами и двумя барабанами,  Спид
играл на  пианино, и Саймон сидел под  всегда  включенной даже  днем красной
лампой со свисающими старинными кистями, его сухопарое лицо  стало выглядеть
очень  резко  в  неестественно красном  свете и внезапно  я  увидел: "Саймон
Дарловский, величайший человек в  Сан-Франциско", и позже этой ночью к моему
и  ирвиновскому изумлению когда мы топали по улице (я с рюкзаком за плечами)
(крича  "Великое Облако Истины!"  выходящим  из  игорных притонов китайцам),
Саймон разыграл настоящую  маленькую  пантомину[<a href=#sw80>80</a>]  a la Чарли Чаплин  но в
своем собственном  чисто  русском  стиле, вбежав в какой-то зал  заполненный
сидящими на  плетеных стульях и смотрящими  телевизор людьми и устроив целое
представление (изумление, прижатые в ужасе ко рту руки, тревожные взгляды по
сторонам,   ой-е-ей,  тревога,  смущение,  подхалимство,   наверное  так  на
парижских улицах шустрили пьяноватые молодцы Жана  Жене) (искусные  маски на
смышленых лицах) -- Саймон Дарловский, Русский Псих, он всегда напоминал мне
моего  кузена Ноэля,  и я  до сих пор иногда его так называю, Ноэль был моим
кузеном в далекие массачусетские дни, и у него были такие же лицо и глаза, и
он  любил  скользить  неслышно  как привидение  вокруг  стола  в  сумеречных
комнатах и выдавать  "Ууууу хо-хо-хо-хооооо я -- Дух  Оперы!" (по-французски
это  звучит  как  <i>je</i><i> </i><i>suis</i><i> </i><i>le</i><i> </i><i>phantome</i><i> </i><i>de</i><i>  </i><i>l</i><i>`</i><i>opera</i><i>-</i><i>a</i><i>-</i><i>a</i><i>-</i><i>a</i>) --  И еще  странная
штука, все саймоновские работы  были точь в точь как у  Уитмена, больничные,
он брил старых психов в психушке,  сидел  с  больными и умирающими, а сейчас
работал водителем "Скорой Помощи" в маленьком госпитале, мотаясь  целый день
по Сан Франу и таская изувеченных и оскорбленных в носилках (из ужасных мест
где их находили, маленьких задних комнатушек), кровь и скорбь, на самом деле
Саймон  не Русский Псих, а Саймон-Сиделка -- Он и  мухи не смог  бы обидеть,
даже если бы захотел --
     "А,  ну  да,  ну ясно  дело",  сказал в  конце  концов  Коди  и  пошел,
отправился  работать  на  железную дорогу, напомнив мне  на улице "Завтра на
скачки  пойдем,  ждите меня  у  Саймона  ("У Саймона" - это где все мы будем
ночевать)...
     "Окей"
     Потом  поэты Дональд и МакЛир предлагают подбросить всех нас домой,  на
две мили  вверх по Третьей, в район негритянских новостроек  где даже  прямо
вот сейчас саймоновский 15 ? летний братец Лазарус жарит картошку на кухне и
размышляет о лунатиках.

        83

     Именно этим он и занимается когда  мы заходим, жарит  картошку, высокий
красавчик Лазарус который у  себя в школе может встать  и сказать "Нам нужна
свобода говорить когда хотим" - и который всегда у всех спрашивает "Что тебе
снилось?" он хочет знать твои сны и, когда ты их ему расскажешь, кивает -- И
хочет  чтобы   мы   ему   тоже  раздобыли  девушку  --   У   него  идеальный
Джон-Берриморовский[<a href=#sw81>81</a>] профиль и  когда он вырастет то  будет по-настоящему
красив,  но сейчас он живет один с  братом, мать и остальные безумные братья
остались на востоке, а Саймону сейчас не до  него --  Поэтому Саймон пытался
уже отослать его в  Нью-Йорк, но он не  хочет ехать, единственное место куда
ему хотелось бы -- это на Луну -- Он съедает всю еду покупаемую  Саймоном на
всех и способен встать в 3  часа ночи и зажарить все  бараньи отбивные,  все
восемь штук, и съесть их без хлеба -- Все свободное  время он тратит на уход
за  своими  длинными  светлыми  волосами,  в конце  концов  я  разрешаю  ему
пользоваться  моей расческой, и он даже начинает  прятать ее от меня так что
приходится потом разыскивать -- Затем он врубает  на полную громкость радио,
Джампин Джордж Джаз из Окленда --  затем  его несет куда-то вон из дома и он
прогуливается по  солнышку и задает причудливейшие вопросы, типа:  "А как ты
думаешь,  солнце  вниз  не  свалится?"  - "А  там где ты  был, там  не  было
чудовищ?" -- "А они смогут сделать еще один мир?" --  "В смысле, когда этому
конец наступит?" -- "А у тебя глаза завязаны?" - "Я имею ввиду действительно
завязаны, ну платок на глазах?" -- "А тебе двадцать лет?"
     Четыре недели  назад он на  полной скорости вылетел на  своем велике на
перекресток   под  новостройками,   прямо  к  офису   Стальной   Компании  у
железнодорожного туннеля,  впечатался в машину и сломал себе ногу  --  Он до
сих пор все еще прихрамывает --  И тоже смотрит с обожанием на Коди --  Коди
больше всех беспокоился  из-за  его  травмы --  Даже у  самых безумных людей
находится место простому  состраданию -- "Чувак, он еле  ходить мог,  бедный
парнишка  --  ему  так  долго  было плохо  -- я очень  тут беспокоился из-за
старины Лазаруса. Правильно, Лаз, клади  побольше масла" - длинный неуклюжий
подросток Лаз накрывает нам  на стол и зачесывает назад свои волосы -- очень
молчаливый, никогда  лишнего не  скажет -- Саймон обращается к брату по  его
настоящему первому имени Эмиль -- "Эмиль, ты сходишь в магазин?"
     "Пока нет"
     "А сколько времени?"
     Длинная пауза -- а затем глубокий бас Лазаруса -- "Четыре" --
     "Ну так сходишь в магазин?"
     "Сейчас"
     Саймон притаскивает дурацкие брошюры с рекламными предложениями которые
магазины  рассылают по почтовым ящикам, и вместо того чтобы написать  список
покупок  он  просто   наугад  звонит  по  какому-нибудь  телефону,  например
предлагающему

      МЫЛО ТИДОЛ
     Сегодня только 45с

     -  они звонят туда, и  не то чтобы им было нужно это  мыло, но вот оно,
здесь, его предлагают  на  целых два цента дешевле  -- братья  склоняют свои
чистокровно  русские головы  над  брошюрой и  звонят  куда-то еще  --  Затем
Лазарус посвистывая идет  по  улице с деньгами  в кулаке  и проводит часы  в
магазине рассматривая обложки научно-фантастических книжек -- приходит домой
поздно --
     "Где ты был?"
     "Картинки глядел"
     И вот мы подъезжаем и заходим  в квартиру и старина  Лазарус жарит свою
картошку как обычно  -- С длинного балкона видно как  солнце  сияет над  Сан
Франциско

        84

     Поэт Джеффри Дональд, изысканный и утомленный, он был в Европе, на Ишии
и Капри  и  так  далее, он знает  всех этих богатых модных  писателей и тому
подобных типов, и даже говорил обо мне недавно с нью-йоркским издателем, что
меня очень удивляет  (ведь  я впервые его вижу), и мы  выходим  на балкон  и
смотрим на город --
     Это  южная  часть Сан  Франа,  где  начинается  Третья  Улица  и  полно
бензиновых цистерн  и цистерн с  водой и заводских рельсовых путей,  где все
подернуто дымкой и  покрыто слоем цементной пыли,  скаты крыш, за ними синее
море до  самого Окленда и Беркли, дальше виднеется  равнина тянущаяся вплоть
до подножья холмов где  начинается долгий подъем до самой Сьерры, до тонущих
в облаках вершин ее неземной величественной громадины подкрашенной сумерками
в снежно розоватые тона --  Остальной город остается слева, белизна,  грусть
--  Типичное место для Саймона  и Лазаруса, вокруг живут только негритянские
семьи и конечно же их здесь  любят и стайки ребятишек  заходят  даже прямо к
ним в дом и палят из игрушечных ружей, вопят, и Лазарус обучает их искусству
молчания, их герой Лазарус --
     И я думаю стоя  рядом с печальным Дональдом о  том знает ли он все это,
любит ли, и о чем он задумался -- внезапно я замечаю что он повернулся лицом
ко мне  и смотрит  долгим серьезным  взглядом, я  отвожу  глаза,  у  меня не
хватает сил  -- не знаю что ему сказать и как поблагодарить  -- Тем временем
юный  МакЛир на  кухне, они  читают стихи  сгрудившись вокруг  бутербродов с
джемом -- Я устал, я  уже устал от всего  этого, куда мне идти? что  делать?
как мне провести вечность?
     Пока душа свечой сгорает в чертогах наших дуг надбровных[<a href=#sw82>82</a>]
     "Кажется  ты  в  Италии  был  и  вообще...? --  а  сейчас  чего  делать
собираешься?", в конце концов говорю я.
     "Я  не знаю  что я собираюсь  <i>делать</i>", говорит он  грустно,  с  усталой
иронией.
     "Да чего там, делай что делается...", несу я вялую чушь.
     "Я много про тебя слышал от Ирвина, и я читал твою книгу - "
     Просто   он  слишком  благопристойный  для  меня  --  мне  же  понятнее
необузданность  -- как хотел бы я суметь ему  объяснить -- но он знает что я
знаю --
     "Мы еще с тобой увидимся?"
     "Да, конечно", говорит он --
     Через два дня он устраивает для  меня что-то  вроде маленького обеда  у
Розы Уайз  Лэйзали, женщины которая организует поэтические чтения (в которых
я никогда не участвую, из-за робости) -- Она приглашает  меня по  телефону а
Ирвин стоит рядом и шепчет "А нам можно  придти?" "Роза, а можно  придти еще
Ирвину?" -- ("И Саймону") -- "И Саймону?"  - "Конечно,  почему нет"  --  ("И
Рафаэлю")  -- "И  Рафаэлю Урсо, поэту?" - "Ну естественно" -- ("И  Лазарусу"
шепчет Ирвин)  --  "И Лазарусу?"  --  "Конечно" - так что мой обед с Джеффри
Дональдом и  элегантной  красивой и  умной  женщиной  превратился  в  шумную
безумную  пирушку с ветчиной,  мороженым и тортом -- я  еще  про  это напишу
когда подойдет время --
     Дональд с  МакЛиром уходят и мы жадно пожираем  невероятную смесь всего
что находится  в холодильнике,  и мчимся к  рафаэлевской подружке  где  весь
вечер пьем пиво и  болтаем, где Ирвин с Саймоном немедленно раздеваются  (по
своему обыкновению) и в  конце концов Ирвин начинает играть с сониным пупком
-- ясное дело Рафаэль чувак с  нижней Ист-Сайд ему не нравится когда  кто-то
забавляется с пупком его  подружки, и вообще ему тошно сидеть тут и смотреть
на голых  мужиков --  Хреноватый  вечерок  получается -- Я чувствую что меня
ждет впереди большая работа чтобы  все это уладилось  как-то --  И Пенни все
еще с нами, сидит  где-то там позади  -- старые сан-францисские  меблирашки,
верхний этаж, повсюду разбросаны книги и вещи -- я тихо сижу с бутылкой пива
и   смотрю  в  сторону  --   единственное  что  отвлекает  мое  внимание  от
погруженности в собственные мысли это прекрасное серебряное распятие которое
Рафаэль носит на шее, и я говорю ему об этом --
     "Тогда оно  <i>твое</i>!" -- и он снимает его и отдает мне -- "Правда,  точно,
забирай его!"
     "Нет-нет, я просто поношу его несколько дней а потом отдам назад"
     "Можешь оставить его  себе, я <i>хочу</i> отдать его тебе!  Знаешь что  мне  в
тебе нравится Дулуоз, ты понимаешь что меня мучает --не хочу я  сидеть тут и
пялиться на голых мужиков - "
     "О  да  что  <i>такое</i>?"  говорит  Ирвин  стоя  на  коленях  перед  сониной
табуреткой и трогая ее пупок  под  приподнятым им краем одежды, а  сама Соня
(этакая милашка)  пытается  доказать  что ее  ничего  не может потревожить и
позволяет  ему делать  это,  а  Саймон  смотрит глазами полными молитвенного
экстаза (сдерживаясь) -- На самом деле Ирвина с Саймоном уже начинает слегка
знобить,  уже  ночь,  окна открыты,  пиво холодное, Рафаэль  сидит  у окна в
задумчивости и не  хочет ни с кем разговаривать а если уж  начинает то ругая
их -- ("Вы думаете мне нравится когда вы делаете это с моей девушкой?")
     "Рафаэль прав, Ирвин -- ты не понимаешь".
     Но  я хочу чтобы  Саймон тоже понял, ему  хочется  больше  чем  Ирвину,
Саймону нужна только непрерывная оргия --
     "Да ну вас", в  конце концов вздыхает Рафаэль, махнув рукой  -- "Давай,
Джек, возьми крест и оставь его себе, он на тебе хорошо смотрится".
     Он на  маленькой  серебряной  цепочке,  я  продеваю  сквозь нее голову,
засовываю крест за воротник и он на мне -- я чувствую себя необычно радостно
--  В  это  время  Рафаэль  читает Алмазный  Резец Обета  Мудрости (Алмазную
Сутру") которую  я переложил своими словами в Одиночестве, она лежит у  него
на коленях, "Ты понимаешь это Рафаэль? Здесь ты найдешь все что нужно".
     "Я понимаю о чем ты. Да я понимаю это".
     В конце концов я  начинаю читать отрывки оттуда чтобы отвлечь их умы от
девушек и ревности - :
     <i>"Субхути,  те  кто познали истину  в  передаче учения  другим,  вначале
должны освободиться сами  от  всех  тщетных  желаний  вызванных  прекрасными
зрелищами,  приятными   звуками,   сладкими   вкусами,  ароматами,   нежными
прикосновениями и искушающими мыслями. Совершая даяние, они не должны  слепо
прельщаться любыми  из  этих увлекательных картин. И  почему же? Потому  что
если совершая даяние  они не  будут  слепо прельщаться подобными вещами, они
испытают  состояние  блаженства   и  добродетельной   радости,  которое  вне
сравнений  и  представлений. Как  думаешь  ты, Субхути? Возможно ли измерить
ширь пустоты восточных небес?</i>
     <i>Нет,  о  Блаженный  Просветляющий!  Невозможно  измерить  ширь  пустоты
восточных небес!</i>
     <i>Субхути, а возможно ли измерить ширь пустоты северных, южных и западных
небес?  А  ширь пространства четырех концов вселенной, верхних небес, нижних
небес и тех небес что между ними?</i>
     <i>Нет, о Превосходнейший в Мире!</i>
     <i>Субхути, так же невозможно измерить глубину блаженства и добродетельной
радости которые испытают те  кто познали смысл, и  те кто совершая даяние не
будут   слепо   прельщаться   иллюзиями   реальности   подсказываемыми   нам
уверенностью  в их существовании. Истина должна быть принесена в чистом виде
и всем без исключения"...</i>
     Все слушали внимательно... и все таки в комнате оставалось что-то чужое
мне... жемчужины прячутся в раковине моллюска.
     Вниманьем пустоте спасется мир Все станут радостно добры Вновь заблещет
Орион К нам придет лохматый Слон![<a href=#sw83>83</a>]
     Наконец  то  закончился этот дурацкий вечер,  и  мы идем домой  оставив
Рафаэля в мрачной задумчивости, в ссоре с Соней, собирающим вещи --  Ирвин с
Саймоном  и  мы  с  Пенни возвращаемся назад на квартиру,  где Лазарус опять
что-то поджаривает на  плите, берем еще пива и  напиваемся все  --  В  конце
концов Пенни  выходит на кухню почти плача, она хочет спать с  Ирвином но он
уже заснул, "Присядь ко <i>мне</i>  на коленки, детка" говорю я -- В конце концов я
иду спать  и  она юркает  ко мне в кровать  и обвивает  меня руками  (хоть и
сказав сначала: "Нужно же мне где-то спать в этом дурдоме") ну мы и занялись
делом  быстренько -- Потом просыпается Ирвин и Саймон потом тоже ее трахает,
раздаются глухие удары тел и поскрипывание кроватей и старина Лазарус бродит
вокруг и  в конце концов следующей  ночью  Пенни  целует  и Лазаруса, и  все
счастливы --
     Я просыпаюсь  утром и на шее моей висит  крест, я вспоминаю через что я
пронес его  этой  ночью  и  спрашиваю  себя  "А что бы  сказали  католики  и
христиане о том как я пронес крест  этот через  бардак  и пьянку? -- но  что
сказал бы Иисус если бы я пришел к нему и спросил  "Могу я носить Твой крест
в этом мире таком какой он есть?"
     Что бы не происходило,  могу ли я носить твой крест? -- ведь есть много
разных чистилищ, правда?
     "Не прельщаясь слепо..."

        85

     Утром  Пенни встает раньше всех, успевает сходить за беконом, яйцами  и
апельсиновым соком, и  делает  большой завтрак для всех -- Она  начинает мне
нравиться -- Теперь она  висит у меня на шее и прямо уцеловывает всего с ног
до головы и (после того как Саймон с Ирвином уходят на работу, в ирвиновский
магазинчик который находится в Окленде и потихоньку накрывается) Коди входит
прямо когда мы  начинаем (или  кончаем)  нежничать в  постели и громко вопит
"Ага, вот это приятно видеть по утрам, мальчики и девочки!"
     "Можно я с тобой, можно я пойду с тобой сегодня?" говорит она мне --
     "Конечно"
     Коди  занят  своими  скачками,  он  закуривает  сигару,  склоняется над
кухонным столом и весь погружается в сегодняшние газеты с новыми  скачками и
новыми именами жокеев, точь в точь как мой отец когда-то -- "Положи-ка чуток
сахару в этот кофе, Лазарус, мальчик мой", говорит он --
     "Так точно, сэр"
     Лазарус  скачет  по  кухне  с бесчисленными  тостами,  яйцами, беконом,
зубными щетками и книжками комиксов -- Ясное солнечное утро в Фриско, и мы с
Коди немедленно упыхиваемся травой прямо за кухонным столом.
     Внезапно  мы  с  ним  начинаем  говорить  про  Бога  высокими  громкими
голосами. Мы хотим чтобы  Лазарус врубился. Половина  из того что мы говорим
адресована  ему -- А он просто стоит  похихикивая и зачесывает  свои  волосы
назад.
     Коди сейчас явно в ударе но я  должен заставить  его понять, и он опять
начинает  "Так оно и есть  как ты говоришь,  Бог это  мы" -- бедняга Коди --
"прям  вот здесь  и сейчас  и всяко-там-разно, а к  Богу нам  бежать некуда,
потому что  мы-то уже здесь, и все же Джек правда посмотри сам братишка, эта
черт-бы-ее-драл дорога на  Небеса это <i>долгая</i>  дорога!"  Он вопит  все это, и
совершенно серьезно, а Лазарус  расслабленно ухмыляется стоя у плиты, вот за
это-то они и зовут его "Лаз"[<a href=#sw84>84</a>]
     "Ты понимаешь, Лазарус?"
     Конечно он понимает.
     "Слова", говорю я Коди.
     "Мы рождаемся в наших астральных телах чувак и представь себе как долго
дух бродит чтобы  попасть  сюда в  эту темнющую  ночь, прямиком -- и пока он
бродит, астрально новорожденный и не врубающийся ни во что, он начинает эдак
вот мотаться туда-сюда просто чтобы исследовать все  вокруг,  как у Герберта
Уэллса  про девушку которая подметает в прихожей  полы туда-сюда, ну или как
волны  миграции  надвигаются,  -  в  астральном  виде  он  тоже мигрирует на
следующий,  на  <i>марсианский</i>  уровень --  и  вдруг натыкается на  этих  самых
стражников-привратников   понимаешь,    со    всей    неслабой    астральной
всепронизывающей скоростью" --
     "Слова!"
     "Правда, правда, ну да, но потом -- слушай Джек, представь себе парня у
которого   такая   скверная   аура  предательства,  на   самом-то  деле   он
перевоплощение  Иуды, такие  дела, что люди  на  улице стоит пройти ему мимо
оглядываются и так прямо  и спрашивают "Что это за <i>предатель</i> мимо прошел?" -
всю свою  жизнь мучается будто проклятый и  все над ним  измываются, это его
кармический долг который он должен платить за то что продал Иисуса за горсть
серебра - "
     "Слова"
     Я  говорю это  "слова"  и говорю серьезно -- я просто пытаюсь заставить
Коди заткнуться и тогда я смогу сказать "Бог -- это слова - "
     Но слова не иссякают -- и  Коди настаивает на своем и пытается доказать
что мир материален, он действительно  верит что тело которое ты  видишь  это
физически независимая форма -- и что когда  астральный дух выходит: "И когда
он  попадает  на  Сатурн  там  могут такие  условия  попасться,  срастаться,
получаться-разлучаться,  короче совсем его там <i>с толку  собьют</i>  и  станет он
камнем или еще какой-нибудь такой штукой - "
     "Скажи мне серьезно, отправляется  ли дух человека к Богу на небеса или
нет?"
     "Ну  да,  после  долгого суда и  труда отправляется  туда, ясно  дело",
вежливо, закуривая сигарету.
     "Слова"
     "Ну слова если так тебе охота"
     "Дрова"
     Он не обращает внимания на мои "Дрова".
     "Пока  в  конце  концов  очистившийся и  такой  чистенький  совсем  как
неношеная одежда дух прибывает в рай назад к  Господу Богу. Понимаешь теперь
почему я сказал "мы пока еще не там!"
     "Мы просто не можем быть не там, никуда нам от этого не деться".
     Это заставляет Коди ненадолго притухнуть, я нарочно запутываю слова --
     "Небеса неизбежны", говорю я.
     Он начинает трясти башкой -- по какой-то непонятной причине он никак не
может со мной согласиться, наверно где-то там (в  просторах не-пространства)
в другой совсем плоскости сидят наши призраки и  так же яростно спорят о тех
же самых делах -- Но к чему все это?
     "СЛОВА!!!" ору я так, как орет обычно Рафаэль "На хуй это все!"
     "Разве  ты не  понимаешь", говорит  Коди  прямо таки лучась  искренними
благодарностью и радостью, "все  это давным-давно  для нас было придумано  и
нам  делать  ничего  не надо,  просто завалиться  туда всей  толпой и все...
Поэтому я хочу сегодня пойти на скачки", продолжает грузить[<a href=#sw85>85</a>]  Коди. "Надо
бы  мне  отыграться и денежки  свои вернуть а  кроме того мальчик мой я хочу
тебе кой о чем рассказать, знаешь сколько раз я подходил к окошку где ставки
принимают и говорил "Пятый номер", просто потому что кто-то только что будто
сказал мне "Номер пять", хотя на самом-то деле я хотел второй?"
     "Так чего бы тебе не сказать,  дайте мне второй номер  вместо пятого, я
ошибся. Ведь тебе поменяли бы его?"
     (Мы с Рафаэлем  еще вчера в домике  у  Кевина удивлялись, чего это Коди
постоянно твердит о номерах, позже на скачках сами услышите)
     И вместо ответа на  вопрос поменяют  ли ему номер,  он  опять начинает:
"Потому что это нереинкарнировавшийся призрак подсказал мне "Номер Пять" - "
     "Так ты иногда слышишь их в своей голове?"
     "Может  этот призрак хочет  чтобы  я выиграл, или чтобы проиграл,  но в
любом случае он знает наперед результаты скачек, старина,  думаешь я не знаю
почему, черт  меня подери, и  знаешь  Лентяй Вилли  говорил что он  никогда,
понимаешь, <i>ни на шаг</i> не отступал от своей системы второго выбора - "
     "Ну так теперь  ты  хоть знаешь,  все дело в том что эти развоплощенные
духи  мешают тебе выигрывать -- ведь ты  говорил что система второго  выбора
работает надежно"
     "Ну да надежно"
     "А как  они  выглядят?"  спрашивает Лазарус  из  другой  комнаты, опять
зализывая себе волосы сидя на краю кровати и слушая пластинку на вертушке.
     "Да  по-разному,  как  ауры  различные,  например аура этого  <i>предателя</i>
пугала людей на улице,  а может быть просто ауры это такие  великаны-людоеды
нашего воображения". Тут у Коди опять просыпается кельтская жилка[<a href=#sw86>86</a>].
     "Ужасные убогие призраки ломятся один за одним -- в  бездонные  небеса,
Коди ты сдурел совсем, что с тобой такое?"
     Ох-ох-хо,  закатывая  глаза  сладкоголосый  Коди  заливается  соловьем,
сейчас  он все-все  объяснит, и конечно же  для этого ему  нужно вскочить со
стула  чтобы махать руками и говорить -- Проповедник -- правильно назвал его
Мэл  Называтель -- Лаз входит  чтобы поглазеть на  выплясывающего Коди. Коди
нагибается и долбит кулаком по полу, вскакивает и подпрыгивает в воздух  так
что и  Нижинскому  не  снилось,  потом разворачивается  и  сует свои большие
мускулистые руки Лил-Абнеровского-пятнадцатилетнего-брата[<a href=#sw87>87</a>] тебе прямо под
нос и начинает ими махать и трясти там, он хочет чтобы ты ощутил дуновение и
жар Господень --
     "И  вообще  на самом деле все  есть свет,  а в свете уже  не может быть
разделений", подвожу я итог, и сам же добавляю: "Слова."
     "Иисус Христос спустился к нам и его Кармой было знать что он Сын Божий
и что его предназначение умереть за вечное спасение всего человечества - "
     "Всех чувствующих существ"
     "Нет только не муравьев. И зная это он так и сделал,  умер на Кресте. В
этом была его Карма Иисуса. -- Врубись что это значит".
     <i>Les onges qui mange
     dans la terre...[<a href=#sw88>88</a>]</i>

        86

     Чтобы выбраться  из всей этой заморочки Коди надо было всего то сказать
"Но Бог выше слов", но ему наплевать на слова, он хочет ехать на скачки.
     "Короче, что мы делаем сейчас: садимся ко мне в машинку и едем смотреть
девчушку-милашку-малышку с  которой я  хочу тебя познакомить а потом едем за
этим твоим Рафаэлем-Шмафаэлем  и ОТВАЛИВАЕМ!" Голосом диктора на скачках. Он
распихивает все свои бумажки и ключи и  сигареты по карманам, и мы  выходим,
Пенни которая только что прихорашивалась перед уходом и слегка  тормознулась
поэтому, теперь вынуждена бежать за нами и запрыгивает в  машину в последний
момент, Коди не  может  ждать,  мы  оставляем торчащего  в  дверях  Лазаруса
который  теперь может беспрепятственно слоняться без  дела по квартире -- мы
деловито  несемся вниз с крутого холма,  даем кругаля направо, потом налево,
потом  опять направо и прямо на  Третью  Улицу,  ждем на светофоре, и  опять
вниз, пока не начинается город,  Коди не хочет  терять ни секунды времени --
"Ведь это ВРЕМЯ, мальчик  мой!" вопит он -- и пускается в разъяснения  своей
теории  времени и  почему мы  должны пошевеливаться  <i>быстро</i>. "Можно  столько
всего-всякого понаделать!" орет он (мотор грохочет) -- "Если бы у нас только
было ВРЕМЯ!" кричит он, почти стеная.
     "Что это опять за фигня насчет  времени?" кричит  девушка. "Бог ты мой,
все время одно и тоже, про Время да про Бога и всю эту чушь собачью!"
     "Да заткнись ты" говорим мы одновременно (про себя, в своих насмешливых
мыслях), Коди совсем обезумел, он вламывается на  бешеной скорости на Третью
Улицу так что даже местные  алкаши вздрагивают и отрываются от  бутылок вина
которыми пустыми  они  усеивают потом тротуары  боковых  переулочков, вокруг
полно машин, он  чертыхается и крутится по сторонам -- "Эй,  потише!" кричит
Пенни когда  он  задевает ее локтями.  Он выглядит достаточно безумным чтобы
ограбить банк или убить полицейского. Глядя  на него  можно подумать что это
бандюга  в  розыске  из Оклахомы 1892. И  он заставил  бы  даже Дика  Трейси
содрогнуться перед тем как тот прострелил бы дырку в его голове.
     Но  потом на  Маркет-стрит  появляется  куча красивых девчонок,  и  вот
кодины комментарии: "Погляди на эту. Неплохо,  а? Смотри, вот-вот, заходит в
магазин. Классная задница"
     "Эй, ты!"
     "Но  вон та  вон вообще обалдеть -- гммм --  спереди  и сзади  в полном
порядке - бедер толком нет -- штучки-дрючки."
     Штучки-дрючки, так бывает когда он забывается в присутствии детей и они
начинают помирать от  хохота врубаясь  в  Коди. Но  никогда  он  не начинает
строить клоуна со взрослыми. У метеора милосердия должно быть суровое лицо.
     "Вот еще одна. Ого да она красотка, как тебе?"
     "Эх вы, мужики"
     "Давайте поедим!" -- и мы отправляемся в Чайнатаун  завтракать, я  беру
тощие  ребрышки в  сладко-соленом  соусе и утку с  миндалем  и  мой  любимый
апельсиновый сок, вот.
     "И  теперь, дети мои, я хочу чтобы вы знали что это самый важный день в
вашей  жизни",  объявляет  Коди   в  кабинке   ресторана  перекладывая  свои
бланки[<a href=#sw89>89</a>]  из  кармана в  карман,  "и с  <i>Божьей</i> помощью" стуча  по столу "я
собираюсь возмещать свои по-те-ри" У.К.Филдсовским[<a href=#sw90>90</a>] голосом, и безучастно
смотрит  на официанта  который  проходит  но  не останавливается  (китайский
парень с  подносами), "На нас тут  всем  <i>наплевать</i>", вопит  Коди  -- И потом
когда в конце концов  официант подходит он заказывает  себе  обычный завтрак
яичницу  с ветчиной, так было уже в Бостоне когда мы вместе с Г. Дж. пошли в
Устричный Дом Старого Союза и он заказал себе там свиную отбивную. Я получаю
здоровенную утку с миндалем и с трудом доедаю ее.
     В машине не хватает места, и мы после уговоров  высаживаем  Пенни здесь
на  углу,  а сами отправляемся  чтобы  посмотреть  на  кодину новую подружку
которая живет  где-то  здесь, и мы лихо тормозим перед  домом  и выбегаем из
машины и мчимся в  квартиру, и  вот стоит  она в маленьком облегающем платье
занимается  своей прической перед зеркалом и подкрашивает  губы,  говоря  "Я
собираюсь к филиппинскому фотографу на эротические съемки"
     "Правда  мило?"  говорит  Коди  с немалым  удовольствием.  И  пока  она
прихорашивается  у  зеркала  даже  я не  могу  оторвать  глаз  от  ее  форм,
убийственно безупречных, и Коди как сексуальный маньяк с  какой-то небывалой
порно-открытки стоит сзади придерживая ее одной  рукой, близко-близко, но не
прикасаясь, а она то ли замечает его то ли нет, то ли вообще ей все равно, и
он все стоит и смотрит на меня с каким-то неуловимым вызовом в  уголках рта,
и показывает  на нее,  свободной  рукой не касаясь  он лепит формы ее тела в
воздухе, я стою  и смотрю на это потрясающее представление, потом сажусь,  а
он все  не прекращает,  и  она продолжает  подкрашивать себе губы этой своей
помадой. Маленькая безумная ирландочка по имени О`Тул.
     "<i>Чувак</i>",  в  конце  концов  говорит  она,  достает  косяк  с  травой  и
поджигает.  Я глазам своим не  верю и  тогда  в  комнату заходит  трехлетний
мальчик  и говорит что-то  невероятно  заумное  своей  матери, типа "Мама, а
можно мне в ванную с детскими глазиками?" что-то вроде этого,  или, "Где моя
игрушка, хочу с  ней драться!", правда, на самом деле  --  Потом заходит  ее
муж, чувак из тех кого постоянно встречаешь в <i>Подвале</i>, я часто видел его там
слоняющегося  из  угла в угол. Мне  становится сильно не по себе из-за этого
расклада  и я  пытаюсь  выключить  себя  из  него  взявшись за  книжку (Дзен
Буддизм) и начав читать. Коди же это мало трогает, но мы уже готовы идти, мы
отвезем ее прямо к ее  фотографу. Они несутся наружу и я следую за ними но в
руках у меня  книга, и мне приходится бежать назад и опять звонить в дверной
звонок (пока Коди обхаживает милашку Миззус О`Тул) и  ее муж смотрит на меня
сверху вниз, с лестницы, я говорю "Я книгу  случайно взял", взбегаю наверх и
вручаю  книгу  ему,  "Правда случайно",  и он орет мне вниз  "Я знаю что  ты
случайно чувак", идеальная и обалденная парочка.
     Мы подвозим ее и отправляемся за Рафаэлем.
     "Правда она обалденная маленькая крошка, ты заметил это ее платьице", и
тут же вдруг  он прямо  свирепеет.  "Теперь  из-за этого  твоего Рафаэля  мы
опоздаем на ипподром!"
     "Рафаэль классный парень!  Я  тебе  обещаю, я знаю!  --  Что за ерунда,
почему ты его не любишь?"
     "Он из неврубных чуваков -- этих макаронников -- "
     "Бывают  среди  них  паршивые типы,  тоже", признаю я. "Но  Рафаэль  --
великий поэт."
     "Ну если тебе так нравится думай как хочешь, но я его не понимаю".
     "Почему? Потому что он все время орет? у  него манера  говорить такая!"
(И это ничем не хуже тишины, и не хуже золота, мог бы добавить я).
     "Дело не  в этом  --  Конечно мне нравится  Рафаэль  чувак  разве ты не
знаешь что мы с ним - " и он бескомпромиссно замолчал на эту тему.
     Но я знаю, что могу (<i>я</i> могу?) <i>Рафаэль</i> может доказать, что он <i>свой</i> чувак
-- Чувак, шмувак,  браток,  молоток, Бог это Собакасм.<sup>40</sup> наоборот
--
     "Он хороший парень -- и он <i>друг</i>"
     "Оп-чис-тво   Друзей[<a href=#sw91>91</a>]",  говорит  Коди  в  одном  из   своих  редких
пароксизмов иронии,  из  тех  что раз  случившись,  как  у  доктора  Семюэля
Джонсона[<a href=#sw92>92</a>]  которого  я  когда-то  в  другой  жизни   тоже   босуэлил[<a href=#sw93>93</a>],
становятся   приступами   Настоящей   Ирландской   Кельтской   Иронии,   она
основательна как камень обкатанный морским прибоем, никогда не отступает, но
так медленна, так упряма, и  все-таки ирония, железо  в камне, сети  которые
кельты развешивали на камнях -- Корни  этой  иронии  в  традиции  ирландских
иезуитов, к которой также принадлежал Джойс, не говоря уже  про Неда Гауди в
моих  горах,  и  кроме  того  Фома  Аквинский,  болезненно-язвительный  Папа
Философов и Ученик Иезуитов -- Коди когда-то учился в приходской школе и был
служкой в  церкви -- и священники драли его за уши за непотребные  выходки в
храме  Господнем -- Но теперь он вернулся в лоно своей веры, к вере в Иисуса
Христа, и в Него (в христианских странах это пишется с большой буквы) --
     "Ты видел крест который Рафаэль дал мне поносить? Хотел мне подарить?"
     "Ага"
     Мне кажется  Коди не нравится что я его ношу -- но я не обращаю на  это
внимания, я иду дальше -- и из-за этого  у меня возникает странное ощущение,
но  потом  я  его  забываю и  все  идет  своим чередом --  также и  со  всем
остальным,  и все <i>свято</i> сказал я когда-то -- так давно  что не появилось еще
"я" способное сказать -- и в свою очередь это тоже слова[<a href=#sw94>94</a>] --
     "Ну  ладно мы  поедем  в этот хренов Ричмонд и чувак это далеко поэтому
нам  лучше  бы  поспешить  --  Ты как вообще думаешь, он  собирается  оттуда
спускаться?" глядя теперь из окна машины на чердачные окна Рафаэля.
     "Сейчас я позвоню, сбегаю наверх и приведу его" я выпрыгиваю из машины,
звоню в  звонок, кричу наверх Рафаэлю, открываю дверь и  вижу  выглядывающую
недовольно степенную пожилую леди --
     "Сейчас спущусь!"
     Я возвращаюсь к машине, и вскоре вниз спускается  Рафаэль пританцовывая
по широким  ступеням  и  размахивая руками, я  приоткрываю дверь машины,  он
плюхается  внутрь,  Коди  немедленно рвет с  места, а  я захлопываю дверь  и
высовываю локоть в окно,  и вот с нами Рафаэль, его пальцы стиснуты в кулаки
"Эй ребята вы ж мне сказали что будете здесь в двенадцать ровно - "
     "В полночь", говорит Коди.
     "Полночь?!! Ты мне сказал Померэй черт бы тебя  подрал  что хочешь быть
-- ты ах, ты, О теперь я тебя знаю,  теперь я все понимаю, это все  интриги,
все вокруг  сговорились,  каждому  охота долбануть  меня  прямо в  голову  и
отправить мое тело прямиком в могилу -- В последний раз когда мне снился ты,
Коди, и ты, Джек,  вокруг было полно золотых птиц и ласковые оленята утешали
меня, и я сам  был Утешителем,  я задирал полы своей божественности для всех
маленьких  детишек нуждающихся в  ней, я превратился в  Пана,  я  сыграл  им
сладкозвучную нежную мелодию прямо на дереве, <i>и ты был этим деревом! Померэй
ты был этим деревом!</i> -- Теперь я все понимаю! Нам с тобой не по пути!"
     И  все  это он  говорит  подняв  руки, размахивая  пальцами  сжатыми  в
щепотки, гримасничая, будто итальянец в баре произносящий длинную речь толпе
слушателей  --  Ух  ты,  я  поражен  этим  неожиданным  звенящим  звучанием,
безупречной <i>delicatesse</i> каждого рафаэлевского слова  и образа, я ему <i>верю</i>, и
<i>он</i>  верит<i></i> в это, и  Коди должен <i>понять</i> что  он имеет  в виду, это  правда, я
оглядываюсь,  Коди неприязненно слушая ведет  машину выворачиваясь из пробок
--
     Внезапно он говорит,  "Это разрыв времени когда видишь вот идет человек
или  едет машина  и  сейчас столкновение, никуда  не деться, то ты уже  и не
рыпаешься бестолку, и если не развоплотишься сразу то  у тебя будет еще этот
разрыв  времени чтобы даровать  им  прощение,  потому  как  обычно в  девяти
случаях из десяти астральные тела отделяются сразу, чувак, и  все потому что
так было задумано в домике наверху где они делают свои Си-га-рил-лы".
     "Ах, Померэй -- я не  выношу Померэя -- я слышу от него только какое-то
дерьмо, ничего нормального -- у меня уши от  него болят -- и конца этому нет
-- я сдаюсь, я ухожу -- А во  сколько  будет первый забег?" говорит он вдруг
спокойно, вежливо и заинтересованно.
     "Рафаэль просто <i>стебется</i>!"  ору я, "Рафаэль Насмешник" -  (на  самом-то
деле это Коди когда-то  сказал, "Похоже кое кто любит хорошенько стебануться
над другими" "Ну так это нормально?" "Нормально" - )
     "Про  первый  забег уже можно забыть", огорченно сказал Коди. "И похоже
на двойную дневную нам уже не сыграть".
     "Да ну на  кой нам  эта двойная дневная?" кричу я. "Шансов мало.  Сто к
одному или пятьдесят к одному что выберешь двух победителей сразу".
     "Двойная  Дневная?" говорит  Рафаэль почесывая губу пальцем, и внезапно
задумавшись погружается в дорогу,  и вот мы едем в старом  седане со  старым
тарахтящим движком 1933  года,  и  в  стекле отражаются наши  три головы,  в
середине Рафаэль ничего не видящий и не слышащий но  просто смотрящий вперед
как  Будда,  и водитель  Небесной  Колесницы (Белоснежной  Воловьей Повозки)
страстно  рассуждающий о числах  размахивая  рукой,  и  третий  человек, или
ангел,  слушающий его изумленно.  Потому что  сейчас он рассказывает мне что
поставит на лошадь второго выбора 6 долларов за забег, потом два забега по 5
долларов, потом три по 4, потом два раза меньше четырех  (по  двадцать-сорок
центов), так он будет  ставить свои деньги, по одному, два, три забега целый
день --
     "Числа",  говорит  Рафаэль откуда-то  издалека.  Но  у него  тоже  есть
маленький кошелечек и в нем около тридцати долларов и может быть ему удастся
выиграть сотню чтобы напиться и купить печатную машинку.
     "Короче, делаем  так,  хоть вы мне и  не верите,  но  я  вас прошу меня
выслушать и понять, я вам объясню, весь день я буду ставить и  выигрывать по
системе Лентяя Вилли --  теперь про Лентяя Вилли,  ты должен  понять Рафаэль
что он был старый  игрок и он  додумался до системы и когда умер  его  нашли
мертвого в клубе с  45,000$  в кармане -- а это значит что к тому времени он
уже играл по крупному и мог сам прикидывать свои шансы - "
     "Но у меня только 30 долларов!" кричит Рафаэль.
     "Всему свое время - " Коди собирается стать миллионером с этой системой
Лентяя Вилли  и начать строить  монастыри и самаритянские скиты  и раздавать
пятидолларовые  бумажки  бродягам в Скид Роу достойным того  или даже просто
людям в  трамваях  --  Потом он  хочет раздобыть  Мерседес и  промчаться  по
эль-пасскому шоссе  до Мехико-Сити, гоня под  165 миль на прямых участках  и
чувак ты <i>знаешь</i> на поворотах машину нужно притормаживать  мотором потому что
когда  ты  заходишь  на  кривой  вираж  на  80  или 100, и  собираешься  его
проскочить  не  снижая  скорости,  тебя  по-любому  немного  занесет"  И  он
демонстрирует это взревев мотором  на больших оборотах и тотчас же сбивая их
на малые переключив  скорость чтобы приземлить нас прямо перед красным огнем
светофора (причем узнает  что  этот цвет красный только  потому  что  машины
останавливаются,  Коди дальтоник) -- Что за смутные серые  перспективы видны
отважному благородному  Коди?  Я мог  бы задать  этот вопрос  Рафаэлю, и  он
ответил бы мне со своего коня:
     "Это непорочная древняя тайна"

        87

     "Действуем  так", говорит теперь Коди,  стоя полуобняв нас  за  плечи у
беговой дорожки  с трепыхающимися на ветру флагами, протиснувшись в передние
ряды толпы  игроков  под главным табло "Я ставлю  на  победителя, Рафаэль на
тройку сильнейших, а  Джек  на третье место, и  так  весь  день,  по системе
второго выбора" (готовясь ко второму забегу, и по-птичьи вытягивая шею чтобы
разглядеть  над  головами номер второго  выбора  на  табло  тотализатора) --
Рафаэль этих штук вообще не понимает, но пока мы этого еще не знаем.
     "Нет я не буду ставить", говорю я. "Я никогда не играю -- Давай возьмем
пива -- Пиво, бейсбол и сосиски..."
     И к нашему общему ужасу  Рафаэль  объявляет, "Я буду ставить на девятый
номер, это мистическое число", это означает что  он вообще  не понимает, что
такое "ставка второго выбора"
     "Это мистическое число Данте!" кричу ему я --
     "Девять -- <i>девять?</i>" говорит Коди, и глядит  изумленно. "Но почему,  тут
ведь идут шансы тридцать к одному?"
     Я  смотрю на  Коди, понимает ли он,  но похоже  что уже  никто и ничего
вообще не понимает.
     "Где  мое пиво?" говорю  я,  будто  у  меня за  спиной стоит  официант.
"Давайте сначала возьмем пивка, а потом вы будете ставить".
     Рафаэль вытаскивает свои деньги и кивает с серьезным видом.
     "Послушай-ка",  говорит Коди, "Я  собираюсь ставить  на лошадь  второго
выбора и выиграть -- Ты понимаешь? Это номер пять".
     "Нет!" смеется и кричит Рафаэль. "Моя  лошадь номер девять. Разве ты не
<i>понимаешь?</i>"
     "Да, понимаю",  соглашается  Коди  и  мы идем делать ставки, я  жду  за
пивной  стойкой,  а  они  присоединяются  к  беспокойным  группкам   игроков
ожидающих когда лошади  приблизятся к шестому шесту двухсотярдового забега и
скоро  прозвучит  (уже звучит!) предупреждающий  звонок, и вот все застывают
напряженно в ожидании и порыве, неподвижные, и никто не смотрит на настоящих
лошадей на реальном поле --астральные числа, сигарный дым  и  переминающиеся
ноги. -- И я поднимаю взгляд, над толпой, и  над полем, и над далеким Мостом
Золотых Ворот висящим над водами залива, мы на Ипподроме Полей Золотых Ворот
в Ричмонде, Калифорния, но также и в муравейнике  в Нирване,  я вижу  это по
крошечным  машинкам вдалеке --  Они меньше  чем  даже  верится --  Это  трюк
огромных  пространств -- С какой особенной благоговейностью маленькие  жокеи
там вдали  похлопывая подгоняют своих лошадей к стартовым воротам,  но мы не
можем этого четко видеть  так  издали,  я вижу  только шелк повязок  которые
преподобные жокеи повязывают своим лошадям, и воистину в этом мире лошадиных
шей  больше  чем  самих  лошадей, прекрасных  мускулистых лошадиных  шей  --
Дзенньк!  Началось --  Мы даже не  купили программку поэтому я не знаю шелка
какого цвета у  номера пять Коди, или  у раффовского  девятого, нам остается
лишь  (как  и остальным измученным игрокам Кармического  мира)  ждать  когда
группа лидеров пробежит  мимо 70-ярдового шеста и мы  сможем увидеть в каком
порядке  идут  номера  в  этом  алмазно-тяжелом  табуне, объявления ведущего
теряются в реве толпы устремленном в стремительно несущуюся  даль, заставляя
нас всматриваться подпрыгивающим  взглядом в номера пробегающих  лошадей  --
протекающих  сквозь  лошадей  --  и как  только  жокеи замедляют  их бег  на
повороте  за зданием  клуба,  как только  забег  заканчивается,  знатоки уже
составляют списки ставок третьего забега --  Кодин 5-й приходит третьим, 9-й
Рафаэля вне игры, где-то  среди  последних, усталая  дантовская лошадка -- в
моих снах они возведут ее  на залитый электрическим светом пьедестал -- Коди
торжественно советует нам  все это запомнить и  объявляет: "Отлично,  второй
выбор приходит  третьим, значит все почти  получилось, верно?  Смотрите, вот
сейчас  он  третьим выбором пойдет,  полный порядочек, прекрасно, прекрасно,
дайте ему выдохнуться хорошенько, чем  больше он  потеряет тем  сильнее буду
я".
     "Чего-чего?" говорит Рафаэль в замешательстве, он хочет все это знать.
     "Когда второй выбор постоянно проигрывает мои ставки возрастают, ну так
вот, когда он придет как надо, я увеличу ставку, верну себе все проигранное,
а потом стану выигрывать в чистый плюс"
     "Тут вся штука в числах", говорю я.
     "Это потрясающе!" говорит  Рафаэль. И, проникновенно задумчиво: "Ко мне
должно  опять  придти  какое-нибудь  мистическое  число.  Может  быть  опять
девятка. Это как рулетка,  для игрока. Долгорукий  ставил все свои деньги на
один  номер и в конце концов сорвал  банк. Я  буду  как  Долгорукий! Мне все
равно! Если  я  проиграю  то это потому что я дерьмо, а если я дерьмо то это
потому что луна блещет на дерьме! <i>Сияй</i> на дерьме!" - "<i>Съешь</i> моих детей!"
     Каждый день, говорит Саймон, "стихотворение заползает  в голову Рафаэля
и становится Высокой Поэзией". Прямо так вот Саймон и говорит.

        88

     Когда мы собираемся ставить на третий забег  к нам подходит старуха,  с
большими бесцветно  синими глазами, похожая на  старую деву, ее волосы  туго
скручены в  пучок как во времена  пионеров (она выглядит точь-в-точь  как на
портретах Гранта  Вуда[<a href=#sw95>95</a>],  и  за  спиной  у нее невольно  ищешь  очертания
остроконечных крыш старых ферм) и с  искренностью всех безумцев говорит Коди
(который встречал ее раньше на бегах):  -  "Поставь на  3  и  если выиграешь
отдашь мне половину -- У меня нет денег -- Всего два доллара"
     "<i>Третью?</i>"  Коди  заглядывает в программку.  "Эта кляча,  ей в жизнь  не
выиграть - "
     "Что это за лошадь?" смотрю на табло я. Она пришла седьмой из 12.
     "Ну да, седьмые  часто приходят дважды в день" громогласно подтверждает
Коди, а Рафаэль разглядывает старую  церемонную леди, по возрасту она вполне
могла  бы  быть  его матерью из  Арканзаса, такая  заинтересованная но  чуть
обеспокоенная  все же ("Кто эти сумасшедшие люди?").  Так что Коди ставит на
старухину лошадь, плюс на свою  собственную, плюс  его осеняет озарение и он
ставит еще на одну, разбрасывает деньги направо  и налево, так что когда его
первоначально запланированная  по системе лошадь действительно побеждает  то
выигрыша не хватает чтобы покрыть расходы его наития и сумасшествия -- В это
время Рафаэль опять ставит на 9,  мистическую лошадь, и опять проигрывает --
"Рафаэль если ты сегодня  хочешь  выиграть что-нибудь, делай  как я" говорит
Коди. "Теперь я уверен что  в этом четвертом забеге второй выбор  сработает,
второй выбор чистейшей воды, точнее я и  в жизни не встречал, шансы девять к
двум, Десятый Номер"
     "Номер Два!  Это мой  любимый  номер!"  решает Рафаэль  глядя  на нас с
легкой детской улыбкой.
     "Но зачем, мало того что  это  дохлятина еще и  этот Прокнер на ней все
время падает - "
     "Жокеи!"  кричу  я. "Посмотри  Рафаэль на  жокеев! Посмотри какие у них
красивые шелковые эмблемы!" Они выезжают из загона но Рафаэль не  смотрит на
них вообще. "Подумай какие они чудные -- какие странные маленькие танцоры"
     В голове у Рафаэля теперь только один Номер Два --
     На этот раз, для четвертого забега, стартовые ворота перетаскиваются на
другое  место прямо перед  нами шестью  здоровенными  лошадьми Будвайзерской
Команды,  каждая  из  них весит  тысячу фунтов,  прекрасные  большие  старые
коняги, вместе с почтенными старыми конюхами  они медленно  тащат ворота  на
полмили вниз к большой трибуне, и никто (кроме маленьких детей  играющих  на
солнышке у проволочного заграждения пока их родители заняты скачками, этакая
сборная солянка  белых  и черных детишек) никто в  них не врубается, даже не
взглянет в  их сторону, все погрузились  в числа, в  ярком сиянии солнца все
головы  склонены  над  сероватыми  листочками формуляров  ставок, <i>Ежедневные
Беговые Формуляры,</i> зеленые строчки<i> Хроник  --</i> иногда в программах появляются
прямо-таки  мистические  названия,  и я тоже  начинаю просматривать поднятую
мною  с земли  программку ища  странные  намеки,  вроде лошади "Классическое
Лицо",  на которой скачет  Ирвин Чемпион,  происшедшей от  кобылы  по  имени
Урсори  -- или даже  всякие странности еще чудней,  типа "Дедули Джека", или
"Сновидца",  или "Ночного  Клерка" (это значит что некий старик в отеле Белл
снисходительно  склоняет   свою   астральную  голову  над   нашими   жалкими
бессмысленными попытками добиться чего-то на этих скачках) -- В  свои первые
дни игры  на бегах  Коди был  потрясающ,  на самом деле  в  эти  дни он  был
назначен своим железнодорожным начальством на  работу кондуктора -- отрывать
корешки билетов Дополнительного  Бэй Мидоузского пригородного назначаемого в
дни  бегов,  и выходил из  него полностью экипированный в  свою  синюю форму
тормозного кондуктора, в фуражке с козырьком и все такое, в черном галстуке,
белой рубашке,  жилетке, грудь  колесом, прямая  спина,  красавчик прямо, со
своей  тогдашней девушкой  (Розмари),  и  начинал  с самого первого  забега,
горделиво  стоя с программкой  засунутой в задний карман  брюк  в  шаркающей
очереди игроков  столпившихся  у окошечка,  проигрывая  до тех  пор  пока  к
седьмому  забегу не оставался совсем на  мели и  не вынужден  был вместе  со
своей прекраснейшей фуражкой возвращаться назад к поезду  (стоящему у  ворот
ипподрома с локомотивом  на ходу  и готовому в  любой момент  к  отправлению
назад  в  город) и раз уж денег не оставалось,  его  интерес  перемещался на
женщин  "Посмотри-ка на эту толстушку,  вон  она,  стоит со  своим папочкой,
ах-хм",  и  даже  иногда  (когда  деньги  заканчивались)  пытался   уболтать
какую-нибудь  старушку  которой понравились его голубые глаза, поставить  за
себя --  день кончался грустно,  он  возвращался  к  своему поезду, чистил в
туалете щеткой  свою  форму (и  просил меня почистить  ее  сзади)  и выходил
чистенький, чтобы  отправить  поезд (разочарованных  игроков)  назад  сквозь
одинокие красные закаты Залива -- Сейчас он одет  в обычные джинсы, потертые
облегающие  и рвущиеся спортивные  майки, и я  говорю  Рафаэлю "Глянь-ка  на
этого старого оклахомского hombre[<a href=#sw96>96</a>] который  пружиня шагает чтобы  сделать
ставку,  вот такой  вот  он Коди, крутой hombre с Запада" -- и Рафаэль слабо
ухмыляется на это.
     Рафаэль хочет выиграть и по боку стихи --
     В конце  концов  мы оказываемся на скамейках на  самом верху трибуны  и
оттуда нам не видать стартовых ворот несмотря на то что они прямо  под нами,
я хочу  подобраться к перегородке и объяснить Рафаэлю  в чем  суть скачек --
"Видишь  стартовика там в  будке -- он  нажмет  на кнопку, зазвонит  звонок,
привратники откроют воротца и они рванут -- Посмотри на жокеев, у каждого из
них железные ручищи - "
     Из великих жокеев  здесь Джонни Лонгден,  и Ишмаэль Валенцуэла, и очень
хороший  мексиканский  жокей   по  имени  Пулидо  который  сидя  на   лошади
осматривает толпу с живейшим интересом, в то время как у других  жокеев  вид
грустный и недоверчивый -- "Коди в прошлом году приснилось  что Пулидо  ехал
оседлав  железнодорожный поезд по беговой дорожке в обратную сторону и когда
он доехал до последнего поворота у клубного здания поезд взорвался и остался
целым  один лишь Пулидо, верхом  на  двигателе  локомотива  вместо лошади, и
добрался  на нем до финиша --  и я сказал "Ух ты, Пулидо <i>выиграл!</i>" - и тогда
Коди дал мне еще 40$ чтобы я ставил за него на каждых бегах, а он ни разу не
выиграл!" - рассказываю я грызущему себе ногти Рафаэлю --
     "Я думаю, я опять поставлю на Девятку"
     "Ставь по системе чувак!"  взмолился Коди  -- "Я же рассказал  тебе про
Лентяя Вилли и  как его  нашли мертвого с 45,000$ необналиченных  выигрышных
билетов в кармане - "
     "Слушай Рафаэль", добавляю я, "Лентяй Вилли  просто сидел тут и попивал
кофе между забегами, может быть он  носил пенсне, и в последнюю минуту когда
большинство ставок  уже было сделано он подходил, делал свою ставку, а потом
просто над всем этим пока шел забег прикалывался -- Все это числа  -- Второй
выбор -- это консенсус множественности низведенный во вторую степень который
был  математически рассчитан до такого  процентного соотношения что  если ты
будешь  увеличивать свои  ставки прямо пропорционально  своим  проигрышам ты
просто обязан выиграть  если только не произойдет трагического  совпадения и
сеть проигрышей - "
     "Ага точно, <i>трагического</i>, теперь послушай-ка сюда Рафаэль  и ты денежек
точно подзаработаешь - "
     "Окей окей!"-"Я попробую!"
     Внезапно  толпа  охает --  лошадь  встает  на  дыбы прямо  в  стартовых
воротах, спотыкается о них и сбрасывает своего ездока, Рафаэль, задыхаясь, с
изумлением и ужасом: "Смотри, бедная лошадка запуталась!"
     Подбегают грумы и делают свою работу, ловят, стреножат и  уводят с поля
лошадь которая незамедлительно снимается со скачек, и все ставки накрываются
-- "Они  же  могут  пораниться!" болезненно кричит Рафаэль  -- Это особо  не
трогает Коди почему-то, может быть потому что он сам был когда-то  ковбоем в
Колорадо  и привык к  лошадям,  так однажды мы  видели  как  лошадь  скинула
седока, она лежала  и билась  в конвульсиях у начала беговой дорожки и никто
на это не обращал внимания, все вопили  потому что забег шел к концу  -- эта
лошадь лежала со  сломанной  ногой (а  значит будет неминуемо пристрелена) и
неподвижный  жокей  лежал  маленьким  белым  пятном  на дорожке,  может быть
мертвый,  и уж  наверняка получивший травму, но ничьи глаза не оторвались от
скачек,  как же  могут  эти  безумные  ангелы  продолжать  гонку  за  порчей
собственной  Кармы  -- "Что случилось с  лошадью?"  кричу я когда  рев толпы
проносится мимо  нас вниз к финишной прямой,  и во  искупление их вины  я не
свожу  глаз с  места  происшествия  не взглянув  даже на  результаты  забега
который  Коди выиграл -- Лошадь была убита, жокея отвезли на скорой помощи в
госпиталь -- и за рулем был не Саймон -- Мир слишком велик -- Все это только
лишь деньги, только лишь жизнь, рев толп, вспышки чисел, числа забыты, земля
забыта -- память забыта -- бриллиант тишины тянется непротяженно --
     Лошади  пересекают  финишную   ленту   и   пролетают   дальше,   слышны
направляющие  щелчки жокейских хлыстов  по лошадиным  бокам, слышны хлопанье
бутов[<a href=#sw97>97</a>] и свист, "Айаа!", и они скрываются за первым поворотом, теперь все
глаза  поворачиваются  к  табло  результатов  чтобы  увидеть  числа  символы
происходящего на дорожке Нирваны -- Лошадь Коди и Рафаэля далеко впереди --
     "Я  думаю, он удержится впереди",  говорю я  зная по собственному опыту
что  означает  хорошая  фора  в  2,5  корпуса  если жокей  способен уверенно
поддерживать  дистанцию  --  Проделав  круг  они  вновь  показываются  из-за
поворота, видны  трогательные промельки  тоненьких чистокровных  ног которые
так легко ломаются, пыль встает столбом, они мчатся прямиком к финишу, жокеи
неистовствуют --  Наша лошадь по-прежнему остается впереди всех и выигрывает
--
     "Э! Айййе!" и они бегут получать свою мзду.
     "Видал? Держись поближе к старине Коди и не пропадешь!"
     Все это время мы мотаемся  туда-сюда заглядывая то в туалетные  комнаты
то  в  пивнушку,  идем  выпить  кофе  с  сосисками,  а  потом  когда  скачки
приближаются к концу небеса  наполняются  послеполуденным  золотом и длинные
очереди вспотевших игроков  ждут  последнего  звонка  -- завсегдатаи беговых
дорожек бывшие  такими  бодрыми и самоуверенными  во  время  первого  забега
теперь выглядят  помятыми,  их  головы опущены, они уже немного не  в  себе,
некоторые из них шарят глазами  по полу в поисках потерянных билетов, старых
программ или оброненных долларов -- И Коди решает что настало время обратить
внимание на девушек, мы подметили парочку  в окружающей толпе и теперь стоим
глазеем на них. Рафаэль говорит "Да бог  с ними с женщинами,  как  же теперь
насчет лошадей? Померэй, ты свихнулся на сексе!"
     "Смотри Коди, ты выиграл первый забег на который мы опоздали", говорю я
показывая на большое табло.
     "А - "
     Мы уж  порядком друг  другу  поднадоели,  и  наша моча течет в  писсуар
отдельными струйками, но там она все равно смешивается и там мы снова вместе
-- Идет  последний забег -- И  я думаю  "Ах поедем  же назад в  возлюбленный
город",  он прямо  перед нами, через залив, полный соблазнов которые никогда
не станут реальными потому что придуманы нами -- а еще меня не оставляет это
чувство, что выигрывая  Коди на самом деле проигрывает, и  наоборот, что все
это эфемерно  и до  этого не  дотронуться  рукой  -- да-да,  конечно,  можно
пощупать  деньги,  но сами  терпение и вечность,  нет - <i>Вечность!</i> Это значит
больше  чем просто куча времени,  больше  всех этих ерундовых понятий и даже
еще больше! "Коди, ты не можешь выиграть,  ты  не<i></i> можешь проиграть,  все это
эфемерно, все  есть страдание",  так я чувствовал --  И в  отличие от  меня,
хитрого не-игрока, который  и  на  небесах  играть  не захочет,  он истинный
Христос, его воплощение Христа предстает во плоти перед  тобой, и ты, весь в
испарине, осознаешь  игру понятий добро-зло -- От этой  веры все  светится и
вибрирует -- жрец жизни.
     Он доволен сегодняшним днем, все забеги оказались для него выигрышными,
"Черт тебя дери Джек если бы каждый раз ты доставал из своих джинсов по паре
долларов и  делал  что я  тебе  говорю, у  тебя к  вечеру накопилось  бы  40
полновесных баксов", и  это правда но  мне не жаль --  разве что денег --  А
Рафаэль вернул  себе проигранное и  остался при тех  же тридцати долларах --
Коди  выиграл  сорок и  гордо  распихал  их маленькими  банкнотами по  своим
карманам --
     Это один из его счастливых дней --
     Мы  выходим  с  ипподрома и  идем  к паркингу где  наш  седан  стоит  в
бесплатном  месте прямо  около рельсов железнодорожной  ветки,  и я  говорю,
"Хорошее  место,  можешь  теперь  каждый  раз  оставлять  здесь  машину  без
проблем", потому что теперь, раз выиграв, он наверняка станет приезжать сюда
каждый день --
     "Да, мальчик мой,  и кроме  того вот та  штука которую ты здесь  видишь
через шесть месяцев это будет Мерседес-Бенц  -- ну или  хотя бы микроавтобус
Нэш Рамблер для начала"
     89

     О озеро снов наших, все течет и изменяется -- Мы забираемся в маленькую
машину и  возвращаемся назад, и видя  маленький  подернувшийся  уже вечерним
багрянцем  на  фоне   тихоокеанской  белизны  город,  мне  вспоминается  как
выглядела  гора  Джек  в высокогорных сумерках и  как утес у нее  на вершине
подкрашивался краснотой до самого заката,  и потом еще немного оставалось на
вершине  и там  где земля закругляется за  горизонт, и тут  забитую машинами
улицу перед нами переходит  кто-то  с маленькой  собачонкой  на поводке и  я
говорю "Маленькие щенята Мексики так счастливы - "
     "  -- и вот живу я  и дышу, и  не  заморачиваюсь, не  циклюсь на всякой
ерунде, но все-таки в прошлом году я упустил свою систему, ставил как попало
и продул пять тысяч долларов -- теперь ты понимаешь почему я это делаю?"
     "Точно!" завопил Рафаэль. "Мы сделаем это вместе! Ты и я! По разному --
но  мы  сделаем  это!"  и  Рафаэль  улыбается  мне  одной  из  своих  редких
полуискренних  усмешек.  "Но теперь я тебя  понимаю,  я  знаю  тебя  теперь,
Померэй, ты <i>искренний</i> -- ты действительно хочешь выиграть --  я верю тебе --
я <i>знаю</i>  что ты современный  ужасающий брат Иисуса Христа, я просто  не  хочу
зависать не на тех играх, это все равно как зависать не на той поэзии, не на
тех людях, не на тех идеях!"
     "Все идеи те", говорю я.
     "Может  быть,  но я не хочу  облома  -- я не хочу  быть  Падшим Ангелом
чувак", говорит он, пронзительно  грустно и серьезно. "Ты! Дулуоз!  Я вижу в
чем твои  те идеи, ты шатаешься  по Скид  Роу и пьянствуешь с бродягами, эх,
мне бы такое и в голову не  пришло, <i>зачем навлекать на себя убожество?</i> Пусть
слабый  умрет. -- Я  хочу  сделать деньги.  Я  не  хочу  говорить Ох Ах Эх я
запутался,  Ох Ах  я потерялся, я <i>не</i> потерялся  еще -- и я попрошу Архангела
чтобы он помог  мне  победить. Хе!  -- Сверкающий  Посланник слышит  меня! Я
слышу  его трубу! Эй Коди, это та ра  таратара тара --  это чувак  с длинным
тромбоном который играет перед началом каждого забега. Ты врубаешься?"
     Теперь у них  с  Коди  полное согласие во всем.  Я  вдруг  понимаю  что
дождался того  чего  хотел -- теперь они друзья и  все споры  позади --  это
случилось -- теперь у каждого  из  них  рассеялись  все  сомнения  -- А  что
касается меня, у меня все вызывает восхищение потому что два месяца я пробыл
в заточении под открытым небом и все происходящее радует и захватывает меня,
это мое  снежное видение световых  частиц  проникающих  в  самую суть вещей,
проходящих сквозь все -- я чувствую Стену Пустоты -- И естественно я рад что
Коди с Рафаэлем  подружились, ведь это  так связано с тем ничто которое суть
все,  и мне не нужно даже защищаться отсутствием суждения о Вещах вынесенным
Отсутствующим Судьей который создал этот мир не создавая ничего.

     Не создавая ничего.

     Коди высаживает нас в Чайнатауне, он весь светится желанием отправиться
домой  и  рассказать жене о том что выиграл, и мы с Рафаэлем идем в сумерках
пешком  по  Грант Стрит,  потом  нам  в разные стороны,  но сначала мы хотим
видеть чудовищное столпотворение Маркет Стрит. "Я  понял что ты имел в  виду
Джек когда хотел чтобы я  увидел Коди на скачках. Это было очень здорово, мы
опять поедем  туда в пятницу. Слушай! Я пишу новую великую поэму - " и вдруг
видит цыплят в ящиках внутри темной китайской лавки "смотри, смотри, они все
умрут!" Он останавливается на улице. "Как мог Бог создать мир таким?"
     "Посмотри внутрь", говорю я показывая на коробки  позади внутри которых
что-то белеется, "бьющиеся голуби -- все маленькие голуби умрут"
     "Не нужен мне от Бога такой мир"
     "Не могу тебя за это винить".
     "Я серьезно, не хочу этого  --  какая идиотская  смерть!" показывая  на
животных.
     ("<i>Все существа содрогаются боясь страдания", сказал Будда.)</i>
     "Им  перережут  глотки  над  тазом",  говорю  я  типично  по-французски
пришепетывая,  и  Саймон  тоже  говорит  странно с русским акцентом,  мы оба
немножко заикаемся -- Рафаэль никогда не заикается --
     Он  открывает рот и выпаливает "Умрут все маленькие голубята, мои глаза
давно открыты. И мне не нравится и мне плевать -- Ох Джек", внезапно гримаса
искажает его лицо при виде этих птиц там в  темной уличной лавке, я  не знаю
случалось ли  прежде  чтобы кто-нибудь  чуть  не  расплакался перед витриной
чайнатаунской  м