х
предшественникам-гуннам.  К тому же  они  обучили  венгров  "своеобразной  и
характерной тактике,  применявшейся  с  незапамятных  времен всеми тюркскими
народами  -  гуннами,  аварами,  турками,  печенегами,  команами,  но только
ими..., когда легкая кавалерия изображала бегство, стреляя на скаку, а потом
внезапно снова мчалась на врага с волчьим воем" (78; 123).
     Эти методы приносили неизменный эффект в IX  и Х вв., когда  венгерские
набеги не давали покоя Германии, Балканам, Италии  и даже Франции, однако на
печенегов они почти  не действовали, потому что те поступали так же, и от их
воя тоже стыла кровь в жилах...
     Таким  образом,  косвенно,  по  дьявольской  логике   истории,   хазары
способствовали  созданию венгерского государства, а  сами  исчезли  в тумане
веков. Маккартни, рассуждая  таким же образом, пошел еще дальше, подчеркивая
решающую роль, сыгранную переходом кабар:
     "Ядро венгерской нации,  настоящие финно-угры,  сравнительно (хоть и не
совсем) мирные, оседлые земледельцы, поселились в холмистой области к западу
от Дуная.  Долину  Алфолд  заняло  кочевое племя  кабар -  настоящие  тюрки,
скотоводы, всадники и бойцы, движущая сила и войско нации. Именно этот народ
занимал  в  эпоху Константина  почетное  место "первой  венгерской  орды". Я
считаю,  что  именно кабары  устраивали из степей набеги на русов и  славян,
вели кампанию против булгар в 895 г.; во многом именно они еще полвека после
того наводили ужас на половину Европы" (78; 112).
     Тем  не менее,  венграм удалось сберечь свою  этническую  идентичность.
"Основная тяжесть шестидесятилетней непрекращающейся свирепой войны легла на
кабар,  ряды  которых чрезвычайно поредели. Тем  временем  настоящие венгры,
жившие  относительно мирно,  численно  значительно  увеличились"  (78; 123).
Несмотря на период двуязычия, они сумели сохранить свой финно-угорский язык,
невзирая на немецкоязычное и славяноязычное соседство в отличие от дунайских
болгар,  утративших  прежний тюркский язык  и говорящих  теперь на  одном из
славянских языков.
     Однако влияние кабар ощущалось в  Венгрии  и дальше, и даже после того,
как их разделили Карпаты,  связи  между  хазарами  и венграми прервались  не
полностью. По  данным Васильева (35; 262),  в Х в. венгерский герцог Таксони
пригласил не  установленное количество хазар  поселиться  на его  землях. Не
исключено, что среди этих переселенцев было немало  хаэарских  евреев. Можно
также предположить,  что и кабары,  и позднейшие иммигранты привезли с собой
некоторых из прославленных ремесленников, научивших венгров своему искусству
(см. выше, глава I, 13).
     В процессе овладения новым постоянным местожительством венграм пришлось
вытеснить прежних  жителей, моравов и дунайских болгар,  оказавшихся в итоге
на своих  теперешних территориях.  Другие  их  славянские соседи  - сербы  и
хорваты - остались  на своих  традиционных землях.  Так  в результате цепной
реакции,  начавшейся  на  далеком  Урале  -  гуззы потеснили  печенегов,  те
венгров, те болгар и моравов,  - карта Центральной  Европы стала приобретать
свой сегодняшний облик. Место  меняющегося калейдоскопа заняла знакомая  нам
чересполосица.

        10

     Но вернемся к русам, которых мы  оставили  в момент бескровного захвата
Киева  людьми  Рюрика, имевшего  место примерно в  862 г.  В  это  же  время
печенеги потеснили на запад венгров, лишая хазар  защиты на западном фланге.
Возможно, это объясняет ту легкость, с какой русы овладели Киевом.
     Однако ослабление военной мощи хазар сделало и византийцев беззащитными
перед  рейдами  русов. Примерно  тогда же, когда Рюрик обосновался в  Киеве,
корабли русов спустились вниз по Днепру, пересекли  Черное море  и напали на
Константинополь. Дж. Бьюри выразительно описывает эти события:
     "В  июне  860 г. император [Михаил III]  выступил со всей  своей армией
против сарацин. Он  успел далеко  уйти, когда,  получив  неожиданные  вести,
заторопился назад в Константинополь. Войско русов проплыло на двухстах судах
по  Черному  морю,  вошло  в  Босфор,  подвергло  разграблению  монастыри  и
пригороды  на  берегах  пролива и  захватило Княжеский остров. Жители города
были  совершенно  деморализованы  внезапно  обрушившимся  на  них  ужасом  и
неспособны  что-либо  предпринять.  Войска  [Тагмата],  обычно   стоявшие  в
окрестностях   города,  находились   далеко,   с   императором...,   а  флот
отсутствовал. Опустошив пригороды, варвары приготовились атаковать город.  В
момент кризиса достойно себя повел святейший патриарх Фотий; он взял на себя
задачу вернуть отвагу  соотечественникам...  Он выразил общие чувства, когда
назвал нелепостью то, что над столицей империи, "царицей  почти всего мира",
измывается шайка славян, злобная и невежественная толпа [91]. Но еще большее
впечатление  на  чернь произвели чудеса,  которые  он  успешно  творил  и  в
предыдущие  осады.  Вокруг  городских  стен  торжественно  пронесли  покрова
Богоматери;  все верили,  что,  обмокнув их в  море,  можно поднять  ураган.
Ураган не поднялся, но  вскоре русы стали отходить, и мало  кто из  ликующих
горожан  не  связал  освобождение  с вмешательством  Царицы  Небесной"  (21;
419)[92].
     Добавим для пикантности, что патриарх Фотий, спасший своим красноречием
имперский город,  был  той самой  "хазарской рожей"  ,  отправившей  святого
Кирилла  в его  миссионерский поход. Что касается  отхода русов,  то  он был
вызван  поспешным   возвращением  греческой  армии   и  флота;  но  патриарх
действительно  помог горожанам сохранить  самообладание в момент  тревожного
ожидания.
     Любопытные  комментарии к этому эпизоду можно найти у Тойнби. Он пишет,
что в 860 г.  русы "были,  возможно,  ближе к  захвату  Константинополя, чем
когда-либо  потом"  (114; 448). Он разделяет точку зрения  некоторых русских
историков,  что  нападение   днепровской  флотилии  восточных   скандинавов,
преодолевшей Черное  море, было скоординировано с одновременной атакой флота
западных викингов, подошедших к Константинополю из  Средиземного моря, через
Дарданеллы:
     "Васильев, Пашкевич  и  Вернадский  склонны полагать, что  встреча двух
флотилий  в  Мраморном море  была  хорошо подготовлена, что  дает  основания
полагать,  что  над  всем этим  планом поработал один  крупный  стратег. Они
высказывают предположение, что новгородский Рюрик и ютландский Рорик  - одно
и то же лицо" (114; 447).
     Из  этого  можно  заключить,  каков был  калибр  неприятеля, с  которым
пришлось иметь  дело хазарам. Византийская дипломатия без промедления отдала
ему   должное  и   затеяла   двойную  игру,  то  ведя  войны,  то  занимаясь
умиротворением завоевателя в благочестивой надежде, что русы рано или поздно
будут обращены в христианство и присоединятся к пастве Восточной патриархии.
Что касается хазар, то они были важным активом на тот момент, но могли  быть
преданы  при первой  же  представившейся подходящей или даже мало подходящей
возможности.

        11

     На протяжении двух следующих столетий в византийско-русских  отношениях
вооруженные  конфликты  чередовались с  договорами о дружбе.  Воевали в  866
(осада Константинополя), 907,  941, 944, 969-971 гг., договоры заключались в
838-839,  861,  911,  945, 957, 971 гг.  О содержании этих в  разной степени
секретных  договоров  нам  известно  мало,  однако даже  то,  что  мы знаем,
свидетельствует  о   чрезвычайной   сложности  дипломатической  игры.  Через
несколько лет после осады Константинополя тот  же патриарх  Фотий  сообщает,
что русы прислали в Константинополь послов и - в соответствии с византийской
формулой, предписанной для новообращенных, -  "молили императора о крещении"
[93]. Бьюри так  комментирует это: "Мы не знаем,  какие сообщества русов и в
каком  количестве  представляло  это  посольство,  но  цель, видимо, была  в
принесении извинений  за недавний  рейд и, возможно, в освобождении пленных.
Несомненно, некоторые русы были согласны  креститься..., но семя упало на не
слишком плодородную почву. Еще сто лет мы ничего не слышим о христианстве на
Руси.  Однако договор, заключенный между 860 и  866  гг., имел, видимо, иные
последствия" (21; 422).
     К  последствиям относилась служба скандинавских моряков в  византийском
флоте - к  902  г. их  там  насчитывалось  семьсот человек.  Появилась также
знаменитая  "варяжская   дружина"  -  элитная   часть  из  русов  и   других
наемников-северян, включая даже англичан. По договорам 945 и 971 гг. русские
правители  Киевского  княжества  даже  брали на себя обязательство  посылать
войска византийскому императору по  его запросу (114;  448). При Константине
Багрянородном,  то есть в  середине Х века, в Босфоре  постоянно стоял  флот
русов - уже не для того, чтобы  осаждать Константинополь, а чтобы торговать.
Торговля  была  отрегулирована  до   тонкостей  (за   исключением   моментов
вооруженных  стычек): согласно "Повести  временных лет",  по договорам 907 и
911 гг. русским визитерам разрешалось входить в Константинополь только через
одни  ворота,  группами  не  более  пятидесяти   человек,  в   сопровождении
государственного мужа, во время пребывания в городе они должны были получать
столько хлеба, сколько  им  требовалось,  а также помесячно  - запасы другой
провизии сроком до 6  месяцев, включая хлеб,  вино,  мясо, рыбу,  фрукты,  а
"баню  им  устраивают,  сколько  захотят".  Для обеспечения  бесперебойности
поставок сбыт провизии на черном рынке за наличные карался  отсечением руки.
Одновременно  союзников  настойчиво  пытались обратить  в православие во имя
конечной цели - мирного сосуществования с набирающим мощь народом.
     Но от этих попыток было мало пользы. Согласно  "Повести временных лет",
когда Олег, правитель  Киева,  заключил  в  907  г.  договор с византийцами,
императоры Лев  и  Александр  (соправители),  "обязались уплачивать  дань  и
ходили по взаимной присяге сами целовали  крест, а Олега с мужами его водили
в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном  их богом,
и Волосом богом скота, и утвердили мир" (102, 65) [94].
     Минуло  прочти  полвека,  отгремело   несколько   сражений,  состоялось
несколько договоров - и Святая Церковь  оказалась в одном  шаге от победы: в
957 г. киевская княгиня Ольга (вдова князя Игоря)  приняла крещение во время
своего государственного  визита в Константинополь (если не была окрещена еще
до отъезда - по этому поводу существуют разные мнения). [95]
     В "Книге о церемониях византийского двора" описаны пиры и  увеселения в
честь  Ольги, хотя  не  говорится,  как  княгиня  отнеслась  к  механическим
игрушкам, выставленным  в тронном зале, - например, к  рычащей фигуре  льва.
(Другой  высокий  гость,  епископ  Луипранд, признается, что смог  сохранить
хладнокровие  только потому,  что  был  заранее предупрежден  о  готовящихся
сюрпризах).  Церемониймейстер,  которым  выступал  сам  Константин,  видимо,
сбивался  с  ног,  ибо  Ольга  была не  единственной  женщиной в  делегации:
женщинами  были  и все  ее  ближайшие  приближенные, мужчины -  дипломаты  и
советники числом 82 человека - скромно держались в хвосте русской процессии"
(114;   504)*   Перед   началом  пира   произошло  небольшое  недоразумение,
символичное  для деликатных отношений между  Русью и Византией. Появившись в
тронном  зале,  византийские  дамы  согласно   протоколу   пали   ниц  перед
императорским семейством. Ольга осталась стоять, "но было  с удовлетворением
отмечено, что она несильно, но все же заметно склонила голову. Чтобы указать
ей ее место,  ее усадили,  по примеру  государственных гостей-мусульман,  за
отдельный стол" (114; 504).

     *  Девять  Ольгиных  родственников,   двадцать  дипломатов,  сорок  три
торговых  советника,  два переводчика, шесть  слуг дипломатов и  собственный
переводчик Ольги.

     "Повесть  временных лет"  предлагает иную, сильно приукрашенную  версию
этого государственного визита. Когда был поднят непростой вопрос о крещении,
Ольга  заявила "Если  хочешь  крестить меня, то крести меня сам, -  иначе не
крещусь". И крестил ее царь с  патриархом. Просветившись  же, она радовалась
душой и телом. И наставил ее патриарх в вере, и сказал  ей "Благословенна ты
в женах русских, так  как  возлюбила свет и  оставила тьму. Благословят тебя
русские потомки в  грядущих  поколениях  твоих внуков". И дал ей заповеди  о
церковном уставе и о молитве, и о посте, и о милостыне, и  о соблюдении тела
в  чистоте.  Она  же,  наклонив  голову, стояла,  внимая учению,  как  губка
напояемая.  [...] После  крещения призвал ее царь  и сказал  ей: "Хочу взять
тебя  в жены  себе". Она же  ответила: "Как ты хочешь взять меня,  когда сам
крестил меня  и назвал дочерью.  А у  христиан не разрешается  это, - ты сам
знаешь". И сказал ей царь: "Перехитрила ты меня, Ольга"" (102; 82) [96].
     Когда Ольга вернулась в  Киев,  "прислал к ней греческий царь послов со
словами: "Много даров я дал  тебе. Ты ведь говорила мне: когда де возвращусь
в Русь, много даров пришлю  тебе  - челядь, воск и меха и воинов в  помощь".
Отвечала Ольга через послов: "Если ты также постоишь у меня в Почайне, как я
в Суду, то  тогда дам тебе". И отпустила послов с этими словами". (102; 83 )
[97].
     Ольга-Хельга была,  наверное, настоящей амазонкой скандинавских кровей.
Как уже говорилось, она была вдовой князя Игоря, считающегося сыном Рюрика и
представленного в  "Повести временных лет"  жадным, безрассудным и  жестоким
правителем. В 941 г.  он напал  на византийцев с большим  флотом. С пленными
русы  поступили так:  "одних распинали, в других же,  расстанавливая  их как
мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди  в
макушки голов. Много  же и  святых  церквей предали  огню" (102; 72) [98]. В
конце концов они потерпели поражение от Византийского флота,  обрушившего на
них греческий огонь. "Феофан же встретил их  в ладьях с огнем и стал трубами
пускать  огонь на  ладьи русских. И было  видно  страшное чудо.  Русские  же
увидев пламень, бросались в воду  морскую, стремясь  спастись. И так остаток
их возвратился домой. И,  придя  в землю свою,  поведали - каждый своим  - о
происшедшем  и о ладейном  огне. "Будто  молнию небесную, - говорили они,  -
имеют у себя греки, и, пуская ее, пожгли нас, оттого и не одолели их"" [99]*
За  этим столкновением  с интервалом  в  четыре  года  последовал  очередной
договор о дружбе. Русы как  морской  народ были поражены  "греческим  огнем"
сильнее,  чем  другие  враги  Византии, и  "небесные  молнии"  стали сильным
аргументом в пользу греческой  церкви. Тем не менее,  готовность  к крещению
еще не наступила.

     *  Тойнби без колебаний называет  таинственное оружие греков "напалмом"
Это  был   химикат  неизвестного  состава,   возможно,  производное   нефти,
самовоспламенявшееся при контакте с водой и не смывавшееся ею [100].

     В 954 г., после убийства Игоря древлянами, славянским племенем, которое
он  обложил непосильной  данью,  Ольга  стала  киевской правительницей. Свое
правление она  начала с  мести  древлянам: сначала велела похоронить  заживо
послов древлян,  приехавших договариваться  о  мире, потом заперла в бане  и
спалила  заживо   делегацию  знатных  древлян,  последовали  новые  массовые
убийства, а  в  конце  концов был  спален дотла главный  город  древлян.  До
крещения кровожадность Ольги  была поистине ненасытной. Но став христианкой,
она,  как утверждает  все та  же русская  летопись,  была  "предвозвестницей
христианской земле, как денница перед  солнцем, как заря  перед  светом. Она
ведь сияла; как луна в ночи, так и она светилась среди язычников, как жемчуг
в грязи". Отсюда было уже  недалеко  до канонизации Ольги как  первой святой
русской православной церкви.

        12

     И  все-таки  несмотря  на шум,  поднявшийся из-за  крещения Ольги  и ее
государственного визита в Константинополь, последнее слово в бурном  диалоге
между греческой  церковью  и русами  еще  не  было  произнесено.  Сын  Ольги
Святослав   остался   язычником,  отказавшись   прислушаться  к  материнским
увещеваниям.  "Когда  Святослав  вырос и возмужал, стал  он  собирать  много
воинов храбрых. И легко ходил в походах, как  пардус, и много  воевал" (102,
84)  [101] - в  первую очередь, с  Хазарией и Византией. Только в 988  г., в
княжение его сына, Владимира Святого, правящая русская династия окончательно
перешла в вероисповедание греческой православной церкви - примерно тогда же,
когда  венгры,  поляки  и  скандинавы,  включая  жителей  далекой  Исландии,
оказались  в  лоне римской католической церкви. Начал оформляться длительный
религиозный  раскол  мира,  в  этом  контексте  иудеи-хазары превратились  в
анахронизм. Нарастающая близость  между Константинополем и Киевом,  невзирая
на все взлеты и  падения  в  их отношениях, постепенно свела на нет значение
Итиля,   присутствие   хазар  на  русско-византийских   торговых   путях   и
необходимость отдавать им десятую часть  от стоимости растущего товаропотока
стала обременительной и  для  византийской казны, и  для русских вооруженных
купцов.
     Симптоматичной для меняющегося отношения Византии к  прежним  союзникам
была  уступка  русским  Херсона.  Несколько  веков  византийцы  и  хазары то
воевали,  то  интриговали,  стремясь отстоять владение  этим важным крымским
портом,  но когда в 987 г. Владимир  занял Херсон, византийцы даже не  стали
протестовать.  Как  выразился Бьюри, "то  была не слишком  большая жертва на
алтарь  нерушимого мира  и  дружбы  с русским государством, набиравшим силу"
(21; 418).
     Возможно,  Херсоном и  стоило пожертвовать; но  пренебрежение союзом  с
хазарами, как доказало время, было проявлением близорукости.

        IV

        КРУШЕНИЕ

        1

     Рассказывая  о  русско-византийских  отношениях  в  IX-Х  вв.,  я  имел
возможность   пользоваться   двумя   подробными   источниками:    сочинением
Константина   Багрянородного  "Об  управлении   империей"  и   древнерусской
"Повестью временных лет". Но что касается русско-хазарского противостояния в
тот  же  период,  к  которому  мы теперь  обращаемся,  то  по  этому  поводу
сопоставимые   материалы   отсутствуют;   архивы  Итиля,  если   таковые   и
существовали,  утрачены, и чтобы разобраться в истории Хазарского каганата в
последнее столетие его  существования, нам  придется снова  довольствоваться
разрозненными  намеками, выуживаемыми  из  сочинений  арабских  хронистов  и
географов.
     Рассматриваемый период  длился  примерно  с 862  г., когда русы  заняли
Киев, и примерно  до 965 г., когда  Святослав разрушил Итиль.  После  утраты
Киева  и ухода венгров  за Карпаты  прежние  вассалы  Хазарии на  западе (не
считая  некоторых  районов  Крыма) вышли  из-под  контроля  кагана,  поэтому
киевский князь  мог свободно призвать славянские  племена в бассейне  Днепра
прекратить выплату дани хазарам (102; 84).
     Хазары, возможно, примирились бы с потерей ведущей роли на западе, если
бы не  усиливающееся  проникновение русов на восток, в  низовья  Волги  и на
берега Каспийского моря. Земли мусульман,  прилегающие с юга к  "Хазарскому"
морю, -  Азербайджан, Ширван, Табаристан  и другие -  были лакомой приманкой
для флотилий викингов, которые были не прочь и пограбить  их, и устроить там
фактории  для  торговли  с  исламским  халифатом.  Однако подступы  к Каспию
контролировались хазарами, чья столица  Итиль находилась  как раз  в  дельте
Волги,  так  же обстояло  дело  в  прошлом с подступами к Черному морю, пока
хазары удерживали Киев.  Контроль  выражался в  том,  что  русам приходилось
испрашивать разрешения  на проход каждой флотилии и платить десятипроцентный
таможенный сбор - ущемление и для гордости, и для кармана.
     Какое-то время сохранялось  хрупкое равновесие.  Караваны русов платили
положенную  мзду, выходили в Хазарское  море и вели  торговлю с  прибрежными
жителями. Но,  как мы уже видели, торговля  часто сменялась  грабежом. Между
864  и 884 гг.  (37, 238) отряд русов напал на порт Абескун  в  Табаристане.
Нападение  было  отбито, но  в  910  г.  русы вернулись, разграбили  город и
окрестности  и  увели  взятых   в  плен  мусульман,  чтобы  продать  их   на
невольничьих рынках. Хазарам это, видимо, создало большую проблему из-за  их
дружественных  отношений  с  халифатом и наличия  в  хазарской армии дружины
наемников-мусульман. Спустя  три  года,  в  913  г.  дошло  до  вооруженного
столкновения, закончившегося резней.
     Это  важное  событие, уже вкратце упоминавшееся  (глава III,  3),  было
подробно  описано  ал-Масуди, тогда как в  "Повести  временных  лет"  о  нем
умалчивается. Ал-Масуди повествует, как "после 300 года Хиджры  [912-913 гг.
н.э.] флот русов  из 500  судов,  с  сотней людей на каждом"  приблизился  к
хазарской территории:
     "Когда суда русов  доплыли  до  хазарских  войск, размещенных у входа в
пролив, они снеслись с хазарским  царем [прося разрешения]  пройти через его
землю, спуститься вниз по его реке, войти в реку (канал, на котором стоит их
столица?) и таким образом достичь Хазарского моря, [...] с условием, что они
отдадут ему половину добычи, захваченной у народов, живущих у этого моря. Он
разрешил им совершить это [беззаконие], и они вошли в пролив, достигли устья
реки [Дона]  и  стали подниматься  по  этому  рукаву, пока  не  добрались до
Хазарской реки  [Волги],  по которой  они спустились в город Атиль и, пройдя
мимо  него,  достигли устья, где река  впадает  в  Хазарское море,  а оттуда
[поплыли]  в город Амоль  (в Табаристане).  Названная река [Волга] велика  и
несет  много воды. Суда  русов разбрелись по  морю и совершили нападения  на
Гилян,  Дейлем,  Табаристан,  Абаскун,  стоящий  на  берегу  Джурджана,   на
нефтеносную  область  (Апшерон)  и  [на земли,  лежащие]  по  направлению  к
Азербайджану. [...]  Русы проливали кровь, делали что хотели с  женщинами  и
детьми и захватывали  имущество.  Они рассылали [отряды], которые грабили  и
жгли" [102].
     Не пощадили они даже  город  Ардабиль в  трех днях пути в  глубь  суши.
Когда  люди опомнились и взялись за оружие,  русы, верные своей классической
стратегии,  покинули  берег  и  укрылись  на островах  вблизи  Баку.  Сделав
приготовления,  местные  жители  поплыли  к ним на  своих лодках и  торговых
судах,  "но  русы  направились  к ним,  и  тысячи  мусульман  были  убиты  и
потоплены. Русы пробыли на этом море много месяцев. [...] Когда русы набрали
добычи  и им наскучили их приключения, они двинулись  к устью Хазарской реки
[Волги]  и снеслись с хазарским царем, которому послали денег  и добычи, как
это  было  договорено  между  ними. [...]  Ларисийцы [наемники-мусульмане  в
хазарском войске] и другие мусульмане царства [узнали] о том,  что натворили
[русы]  и  сказали  царю:  "Предоставь нам [расправиться]  с  этими  людьми,
"которые напали на наших мусульманских братьев,  пролили их кровь и полонили
женщин  и детей". Царь не мог им помешать, но послал предупредить русов, что
мусульмане решили воевать с ними.
     Мусульмане  собрали  войско и  спустились  вниз  по реке, ища встречи с
ними. Когда они оказались лицом к  лицу, русы оставили  свои суда. Мусульман
было 15 тысяч на  конях и в [полном] снаряжении, с ними  были и некоторые из
христиан,  живущих в городе Атиль. Битва между ними длилась три дня, и Аллах
даровал  победу  мусульманам.  Русы  были  преданы мечу, убиты  и  утоплены.
Спаслось из них  около 5 тысяч, которые на своих судах  пошли к той стороне,
которая ведет  к стране Буртас.  Они бросили свои суда и двинулись  по суше.
Некоторые из них были убиты буртасами; другие попали к булгарам-мусульманам,
которые [также]  поубивали их. Насколько можно было подсчитать,  число  тех,
кого  мусульмане убили на  берегу Хазарской реки, было  около 30  тысяч, и с
того времени русы не возобновляли того, что мы описали" [103].
     Так  повествует  о  провале  похода  русов  на  Каспий  в  912-913  гг.
ал-Масуди.   Разумеется,   он  пристрастен.  Хазарский  правитель  изображен
двоедушным   интриганом:   сначала   он   выступает   пассивным   сообщником
мародеров-русов,  потом   позволяет  своим  людям  напасть  на  них,  однако
предупреждает об  осаде, устроенной "мусульманами" под его же командованием.
"Мусульманами" ал-Масуди называет даже булгар, хотя Ибн Фадлан, побывавший у
них спустя десять  лет, считает, что им еще далеко до обращения. Однако даже
сквозь религиозную необъективность у ал-Масуди можно разглядеть дилемму, или
даже несколько дилемм, относящихся к  хазарскому  правлению. Возможно, беды,
постигшие  жителей  прибрежных  районов Каспия,  их  не очень опечалили:  те
времена  не располагали к сантиментам.  Но что,  если хищники-русы, завоевав
Киев  и Приднепровье, получат точку опоры на  Волге?  Кроме  того, очередной
рейд русов  на Каспий мог бы вызвать гнев халифа, который обрушился бы не на
самих  русов из-за  их  недосягаемости,  а на  неповинных  -  вернее,  почти
неповинных - хазар.
     Отношения  каганата с  халифатом  были  мирными,  но  мир  держался  на
волоске, как следует из рассказа Ибн Фадлана  об  очередном  инциденте. Рейд
русов, описанный ал-Масуди, имел место в 912-913 гг., а Ибн Фадлан побывал у
болгар в 921-922 гг. Вот что он пишет:
     "У мусульман в этом городе  [Итиле есть] соборная мечеть, в которой они
совершают молитву и присутствуют в ней в дни пятниц. При ней [есть]  высокий
минарет  и несколько муэззинов.  И вот, когда в 310  г. х. [922 г.] до  царя
хазар  дошла  [весть],  что мусульмане  разрушили синагогу, бывшую в усадьбе
ал-Бабунадж, он  приказал, чтобы  минарет был разрушен,  казнил  муэззинов и
сказал: "Если бы, право же, я не боялся, что  в странах ислама  не останется
ни одной неразрушенной синагоги, обязательно  разрушил бы [и]  мечеть""(127)
[104].
     Перед нами  свидетельство стратегии  взаимного  устрашения и  осознания
возможности  расширения  конфликта.  Кроме  того,  мы  еще  раз  видим,  что
хазарским правителям была небезразлична судьба евреев в других частях света.

        2

     Отчет  ал-Масуди о рейде  русов на Каспий  в  912-913 г.  заканчивается
словами: "Того, что мы  описали,  русы с этого года уже  не  повторяли".  По
горькому совпадению, слова эти были написаны в 943 г.,  как раз в год, когда
русы  снова  устремились на Каспий с  еще более крупным флотом, однако знать
того ал-Масуди не мог. После катастрофы 913 г. они  на протяжении 30 лет  не
наведывались в эти края, а теперь снова, видимо, почувствовали силу и решили
попробовать;  немаловажно, что  эта попытка совпала по времени (год-два не в
счет) с их походом  на  Византию под  водительством безрассудного Игоря, чье
войско пострадало от "греческого огня".
     Новое вторжение  оказалось успешнее: русы захватили плацдарм на Каспии,
заняли город Берду на реке Куре и продержались там целый год. Но потом среди
них стала  свирепствовать эпидемия,  а выживших  обратили в бегство. На этот
раз арабские источники не  упоминают хазарского участия ни  в грабежах, ни в
боях. Это упущение восполняет  каган  Иосиф, писавший спустя несколько лет в
своем письме Хасдаю: "Я живу у входа в реку [Итиль-Волгу] и не пускаю русов,
прибывающих на  кораблях, проникать к нам [т.е. в  земли арабов на побережье
Каспия]. Точно  так же я не  пускаю всех врагов их, приходящих  сухим путем,
проникать в их страну. Я веду с ними упорную войну*.

     * В так называемой  "пространной редакции"  Письма (см Приложение  III)
фигурирует еще одна фраза, с которой вольно обошлись переписчики: "Если бы я
их оставил [в покое],  они уничтожили бы всю страну  исмаильтян до Багдада".
Впрочем, русы продержались на Каспии не считанные часы, а целый год, поэтому
эти слова выглядят  пустой  похвальбой, но если  заглянуть  в будущее, то  к
словам кагана придется отнестись серьезнее...

     Независимо от того, участвовала ли на этот раз в  боях хазарская армия,
факт остается фактом: через несколько лет хазары решили закрыть русам проход
в "Хазарское море", так что после 943  г. о походах  русов  на Каспий больше
ничего не слышно.
     То  было  очень важное решение, принятое, судя по  всему, под  влиянием
мусульманского населения Хазарии, которое вовлекло каганат в "тяжелые войны"
с русами. Об этих войнах мы, правда,  ничего не  знаем, помимо слов Иосифа в
письме.  Возможно,  дело  ограничивалось стычками. Единственным  исключением
является  крупная кампания 965 г., упомянутая в  "Повести  временных лет"  и
приведшая к распаду хазарской империи.

        3

     Предводителем  похода  был киевский князь Святослав, сын Игоря и Ольги.
Выше мы уже отметили, что  он "легко ходил в  походах,  как пардус,  и много
воевал"  - фактически, большую  часть  своего княжения он  провел  в военных
походах. Несмотря на настойчивые уговоры матери, он отказывался от крещения,
"говоря:   "Как  мне  одному  принять  иную  веру?  А   дружина  моя  станет
насмехаться"" . В  "Повести временных лет"  сообщается также, что "в походах
он не возил за собою ни возов,  ни котлов, не варил мяса, но, тонко  нарезав
конину или зверину, или говядину  и, зажарив на углях, так  ел. Не имел он и
шатра, но спал, подостлав потник, с  седлом в головах. Такими же были  и все
прочие  его воины. И  посылал в иные земли  со словами "Хочу на  вас  идти""
(102;84) [105].
     Кампании против хазар  летописец посвящает несколько строк, прибегая  к
обычному для описания битв лаконичному стилю: "Пошел Святослав на Оку реку и
на  Волгу,  и встретил  вятичей, и  сказал  им:  "Кому дань  даете?" Они  же
ответили: "Хазарам -  по щелягу от  рала  даем".  Пошел Святослав  на хазар.
Услышав  же,  хазары  вышли навстречу во  главе  со  своим  князем Каганом и
сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял"
(102; 84) [106].
     Белой  Вежей  ("Белым  Замком")  славяне  называли  Саркел,  знаменитую
хазарскую крепость на Дону, однако знаменательно то, что о разрушении Итиля,
столицы  каганата,  в русской летописи  не упоминается. К  этой теме мы  еще
вернемся.
     В летописи сообщается далее, что Святослав "победил ясов и касогов"; на
следующий год он пошел на дунайских болгар, одолел их, но потерпел поражение
от византийцев. На  пути в  Киев был убит печенегами, те "взяли голову его и
сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него" (102; 90) [107].
     Ряд историков  рассматривают победу Святослава  как  конец Хазарии,  но
это,  как  мы  увидим, совершенно  неверно.  Разрушение  Саркела  в  965  г.
символизировало конец  Хазарской империи,  но  не  хазарского государства  -
точно так же, как конец Австро-Венгерской империи в  1918  г. не стал концом
Австрии  как  национального  государства.  Хазарский  контроль  над далекими
славянскими племенами, простиравшийся,  как  мы видели, до верховьев Днепра,
остался в  прошлом,  но сердце  Хазарии,  бившееся между  Кавказом, Волгой и
Доном, осталось нетронутым.  Подступы к Каспийскому морю  оставались закрыты
для русов, и об их попытках  снова  туда  прорваться более  ничего  не  было
слышно.  Тойнби верно  замечает,  что  "русам  удалось уничтожить  хазарскую
степную  империю,   но  единственной  хазарской   территорией,  которую  они
приобрели,  оказалась   Тмутаракань  на  Таманском  полуострове,  да  и  это
приобретение  было   эфемерным...   Лишь  в  середине   XVI  века  московиты
окончательно завоевали для  Руси все течение Волги, ...  вплоть до  места ее
впадения в Каспийское море" (14; 451).

        4

     После гибели Святослава  разразилась междоусобица - распря его сыновей,
в которой победил младший, Владимир. Он начал жизнь язычником, как его отец,
но,  подобно своей бабке Ольге, закончил кающимся грешником, крестился и был
впоследствии  канонизирован.  Однако  в  юности  Владимир,  будущий  святой,
действовал  так,  словно  знал девиз  святого  Августина:  "Боже, одари меня
добродетельностью,  но  не  сейчас".  В  "Повести  временных  лет"  об  этом
говорится суровым тоном:
     "Был же Владимир побежден вожделением [...] Наложниц  было у него 300 в
Вышгороде, 300 в Белгороде и  200  на Берестове в сельце,  которое  называют
сейчас Берестовое. И был он ненасытен в этом, приводя к себе замужних женщин
и растляя девиц. Был он такой же женолюбец,  как и Соломон, ибо говорят, что
у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб.
Этот же был невежда, а под конец  обрел себе вечное спасение. "Велик Господь
и велика крепость его, и разуму его нет конца"" (102; 94) [108].
     Крещение Ольги, даже вместе с сыном, в 957 г. не имело  последствий. Но
крещение Владимира в 989 г. стало  колоссальным событием, оказавшим огромное
влияние на судьбы мира.
     Ему предшествовали  дипломатические маневры и теологические дискуссии с
представителями четырех главных религий -  нечто  очень  похожее на  дебаты,
предшествовавшие обращению  хазар в иудаизм. Рассказ "Повести временных лет"
об  этом  теологическом  диспуте постоянно вызывает в  памяти  повествование
еврейских и арабских источников об  обращении царя Булана; однако  исход был
совершенно иным [109].
     На  сей раз  соперников было  не  трое, а  четверо: раскол греческой  и
латинской церквей в Х веке уже стал свершившимся фактом (хотя официально был
оформлен только в XI в.)
     Приступая к рассказу о крещении Владимира, летописец сначала напоминает
о победе, одержанной им над  волжскими булгарами, после которой был подписан
договор  о  дружбе. "Сказали  булгары:  "Да  будет между нами мир, покуда не
поплывут  камни и не потонет солома"". Владимир вернулся в  Киев, и  булгары
отправили к  нему мусульманскую  религиозную миссию  с целью обращения его в
ислам. Владимира пытались соблазнить рассказом о радостях рая, где у каждого
мужчины будет  по семьдесят прекрасных женщин. Владимир слушал одобрительно,
но  когда  речь  зашла о  запрете на свинину и вино, не выдержал. "Руси есть
веселие   пить,   не  можем  без  того   быть"  (102;   97)  -  произнес  он
сакраментальную фразу.
     За   мусульманами   последовала   немецкая   делегация,    отстаивавшая
достоинства  римско-католической  церкви.  Но  и она  преуспела  не  больше,
поскольку одним из основных требований назвали строгий пост. На это Владимир
ответил: "Идите откуда пришли, ибо отцы наши не прияли этого..." (102;97).
     Третья  миссия состояла из хазарских  иудеев. Она оказалась в наихудшем
положении. Владимир спросил, почему евреи больше  не владеют Иерусалимом. Те
ответили: ""Разгневался  Бог  на отцов  наших  и  рассеял  нас  по различным
странам  за  грехи  наши, а  землю  нашу отдал христианам".  Сказал  на  это
Владимир: "Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны, если бы
Бог любил вас и закон ваш,  то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и
нам того же хотите?""
     Четвертым, последним посланцем  был  ученый,  присланный  византийскими
греками. Для начала он обрушился на мусульман,  которые "прокляты сверх всех
людей,  уподобились  жителям  Содома и  Гоморы,  на которых напустил Господь
горящий  камень и затопил их. [...] Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот,
мажут  по  бороде  и  поминают Магомета". [...].  Услышав  об этом, Владимир
плюнул на землю и сказал: "Нечистое это дело"" (102; 98).
     Далее византийский мудрец обвинил евреев в  распятии Христа, а  римских
католиков - правда, уже не  с таким негодованием - в "несоблюдении обрядов".
После этих предисловий он пространно изложил Ветхий и Новый Завет, начиная с
сотворения  мира. Однако  убедить  Владимира  до конца  ему не  удалось.  На
настойчивые предложения принять крещение тот ответил: "Подожду еще немного".
После этого он  отправил собственных послов, "мужей славных  и умных, числом
десять"  в  разные  страны... В  итоге они  ему  сообщили,  что византийское
богослужение привлекательнее всех остальных: "ввели нас туда, где служат они
Богу своему, и не знали - на небе  или на земле мы:  ибо нет на земле такого
зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом".
     Однако Владимир никак не мог решиться.  Летопись продолжает без видимой
логики: "И когда прошел год,  в 6496  [988 г.] пошел  Владимир  с войском на
Корсунь,  город греческий"  (102; 111) [110].  (Как  мы помним, контроль над
этим важным  крымским  портом  долго друг  у друга  отстаивали византийцы  и
хазары).  Доблестные херсониты не пожелали покориться. Дружинники  Владимира
насыпали вокруг  городских  стен земляной  вал, но "корсунцы, подкопав стену
городскую, выкрадывали подсыпанную землю и носили ее себе в  город и ссыпали
посреди  города".  Потом  изменник пустил стрелу в  лагерь русов с запиской:
""Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою
с востока". Владимир же, услышав об  этом, посмотрел на небо и сказал: "Если
сбудется это, - крещусь!""(102; 112)[111].
     Ему удалось лишить город воды, и Херсон сдался. Тогда Владимир, позабыв
про свой обет, "послал к царям Василию и Константину сказать: "Вот  взял уже
ваш город славный.  Слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее
за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу". И, услышав это,
опечалились цари. И послали ему весть такую "Не пристало христианам выдавать
жен за  язычников;  если  крестишься,  то и ее получишь, и  царство небесное
восприимешь, и с нами единоверен будешь"".
     Так и произошло. Владимир в конце  концов принял крещение и  женился на
византийской принцессе Анне.  Еще через  несколько  дней  православие  стало
официальной  религией  не только правителей,  но и народа Руси, а с 1037  г.
главой русской церкви стал константинопольский патриарх.

        5

     То был грандиозный триумф византийской дипломатии. Вернадский  называет
это  "одним  из резких  поворотов, придающих такую занимательность  изучению
истории... Любопытно  было бы порассуждать, по какому пути пошла бы  история
Руси, если бы русские князья приняли одну из других мировых религий [иудаизм
или  ислам] вместо христианства... Обращение  в ту или иную веру обязательно
предопределило бы будущее культурное и политическое развитие России. Переход
в  ислам  вовлек  бы  Россию  в круг  арабской, то  есть азиатско-египетской
культуры. Заимствование у  германцев римско-католической веры превратило  бы
Россию  в страну  латинской  или  европейской  культуры.  Только иудаизм или
православие гарантировали бы стране культурную независимость  и от Европы, и
от Азии" (117; 29,33).
     Однако более,  чем  независимость,  России были необходимы союзники,  а
Восточно-Римская   империя,   несмотря   на  испорченные   нравы,  оказалась
предпочтительнее  благодаря  своей силе,  культуре  и развитой торговле, чем
шаткая империя хазар. Нельзя недооценивать и изощренность  в государственном
управлении византийцев, более ста лет шедших к цели и достигших  ее. Наивный
рассказ  о  том,  как  Владимир  оттягивал  крещение,  предлагаемый  русским
летописцем,  не  дает  представления   о  дипломатическом  маневрировании  и
напряженном   торге,  предшествовавших   эпохальному   решению,   как  и   о
византийской  опеке  князя и его подданных.  Херсон  был,  очевидно,  частью
запрошенной  цены; то же самое относится к династическому браку с принцессой
Анной.   Но    самой   важной    составляющей    сделки    оказался    конец
византийско-хазарского союза, направленного против  русов, на смену которому
пришел  союз  последних  с  византийцами,  обращенный  против  хазар.  Через
несколько  лет, в 1016 г., русская и византийская армии совместными усилиями
вторглись  в  Хазарию,  нанесли поражение ее правителю  и "подчинили страну"
(см. ниже, гл. IV, 8).
     Впрочем, охлаждение теплого некогда отношения к  хазарам началось,  как
мы  видели,  еще  при  Константине  Багрянородном, за  полвека  до  принятия
Владимиром  православия. Как мы  помним,  Константин  рассуждал  о том,  как
именно и чьими силами воевать с хазарами. За процитированным текстом (II, 7)
следует такой отрывок:
     "[Знай],  что правитель Алании  не живет  в мире  с хазарами,  но более
предпочтительной считает дружбу василевса ромеев, и,  когда хазары не желают
хранить дружбу и  мир  в отношении василевса,  он может сильно вредить им, и
подстерегая  на  путях,  и  нападая на  идущих без  охраны  при  переходах к
Саркелу,  к  Климатам  и   к  Херсону.  "Если  этот  правитель   постарается
препятствовать хазарам,  то длительным и глубоким миром пользуются и Херсон,
и Климаты, так как хазары, страшась нападения  аланов, находят  небезопасным
поход  с войском на Херсон и Климаты  и, не имея сил для  войны одновременно
против  тех  и  других,  будут  принуждены  хранить  мир".  [Знай], что  так
называемая Черная Булгария может воевать с хазарами". (31; гл. 10-12) [112].
     А.  Дж.  Тойнби, цитирующий эти  строки, делает следующее  не  лишенное
трогательности замечание:
     "Если бы отрывок из  наставления  Константина Багрянородного по ведению
внешней политики  Восточно-Римской империи попал в руки хазарского кагана  и
его министров, они  бы возмутились. Они  заявили бы,  что  Хазария - одно из
самых мирных государств на свете  и что даже если в былые  времена  она была
воинственной, ее  оружие никогда не было направлено  против Восточно-Римской
империи. Действительно, две державы никогда  не воевали друг с другом, более
того, Хазария  часто  воевала  с  врагами  Восточно-Римской империи,  причем
выгоду из этого извлекала только последняя. Возможно, именно хазарам Империя
обязана  своим выживанием под  непрерывными  ударами  правителя  сасанидской
Персии Хосрова  II  Парвиза  и арабов-мусульман...  Впоследствии давление на
империю  арабов  ослаблялось силой  хазарского оборонительно-наступательного
сопротивления  арабскому  продвижению  на  Кавказ.  Дружба между Хазарией  и
Империей   была   символически   скреплена   двумя  брачными  союзами  между
представителями двух императорских семейств.  Почему  же Константину взбрело
на ум досаждать Хазарии, натравляя на нее соседей?" (114; 508).
     Ответ на риторический вопрос Тойнби прост: византийцы руководствовались
принципами "Realpolitik", да и век не располагал к сентиментальности. Как  и
наш, впрочем.

        6

     Но  политика эта  оказалась близорукой. Обратимся еще раз  к Дж. Бьюри:
"Первым принципом политики Империи в этой части мира было поддержание мира с
хазарами. Диктовалось оно  прежде всего  географическим положением Хазарской
империи,  расположенной между Днепром  и Кавказом.  С VII  в., когда Ираклий
обратился к хазарам за помощью в отражении нападений со стороны Персии, до Х
в., когда сила  Итиля  пошла на спад, императоры  последовательно шли именно
этим  путем.   Императору  был  выгоден   реальный   контроль   кагана   над
соседями-варварами" (21; 414).
     Теперь этот контроль как будто перешел от хазарского кагана к киевскому
князю. Однако  реальным он  не стал.  Хазары были степным тюркским народом и
умели отражать накатывающиеся волны тюркских и арабских завоевателей: они не
только устояли, но и подчинили себе булгар, башкир, печенегов, гуззов и  др.
В  отличие от  них,  русы  и их  подданные-славяне  не могли  справляться  с
воинственными  кочевниками-степняками, им  нечего  было  противопоставить их
мобильной стратегии и тактике вылазок*. Под непрерывным давлением кочевников
центры власти на Руси  постепенно  перемещались из южных степей на  лесистый
Север,   в   Галицкое,  Новгородское  и  Московское   княжества.  Византийцы
рассчитывали,  что функцию Итиля в роли защитника Восточной Европы  и центра
торговли  возьмет на  себя Киев; однако вместо  этого  Киев быстро пришел  в
упадок. Заканчивалась  первая  глава русской истории,  сменившаяся  периодом
хаоса и бесконечных междоусобиц дюжины независимых княжеств.

     *  Выдающийся  древнерусский  эпос "Слово  о полку  Игореве"  описывает
неудачный поход русских против половцев.

     Так  создался вакуум власти, в  который хлынула новая волна кочевников,
вернее, новое ответвление  наших старых знакомых-гуззов,  которых Ибн Фадлан
счел еще более отталкивающими, чем другие варварские племена, каковые он был
вынужден  посетить. Этот  новый  "языческий  недруг", как  отзывается  о них
"Повесть временных лет", получил у русских название "половцы", у византийцев
- "команы", у венгров -  "куны",  у родственных  им самим тюрок - "кипчаки".
Они властвовали в степях до  самой Венгрии с конца  XI до XIII  в., когда их
обратило  в  бегство  монгольское  нашествие*. Несколько  раз  они воевали с
Византией. Другая ветвь гуззов, именуемая "сельджуками" (название происходит
от  их правящей  династии),  победила в  историческом сражении в  Манцикерте
(1071 г.) византийскую  армию и пленила императора  Романа IV Диогена. С тех
пор  византийцы  уже  не  могли  помешать  тюркам  захватить  большую  часть
провинций Малой  Азии  - сегодняшнюю Турцию,  -  бывших  раньше  сердцевиной
Восточной Римской империи.

     *  Значительная часть команов, спасаясь от монголов, получила убежище в
Венгрии  в  1241  г. и смешалась с местным  населением. В Венгрии до сих пор
распространена фамилия "Кун"

     Остается лишь гадать, пошла бы  история иным путем, если бы Византия не
отказалась от своей прежней политики, оправдывавшей себя на  протяжении трех
предшествующих веков - от опоры на хазар в отражении мусульманских, тюркских
и  скандинавских захватчиков.  Как  бы  то  ни  было  "Realpolitik"  Империи
оказалась не очень реалистичной.

        7

     Темными   веками   для   причерноморских   степей  стали  два  столетия
владычества команов, равно  как монгольский период,  поэтому поздняя история
хазар покрыта еще более плотным мраком неизвестности, чем их первые шаги.
     Упоминания  о хазарском государстве в  период его окончательного упадка
содержатся, главным  образом, в  мусульманских источниках,  однако,  как нам
предстоит  убедиться,  они  так  неясны,  что  почти  каждое  имя,   дата  и
географическое   название  допускают   несколько  интерпретаций.  Историкам,
изголодавшимся по  фактам,  не остается  ничего, кроме выбеленных  костей  и
почти несбыточной надежды, что для них найдется, чем поживиться.
     В свете  сказанного в предыдущих главах  складывается впечатление,  что
решающим событием, ускорившим  закат хазарского  могущества, стала не победа
Святослава, а  крещение Владимира.  Насколько важна была в  действительности
эта  победа, которую  историки  девятнадцатого  века  дружно  отождествили с
концом хазарского  государства?  Как  мы помним,  в  древнерусской  "Повести
временных лет" упоминается только разрушение Саркела, то есть крепости, а не
столицы Итиля. Об ограблении и опустошении последнего мы знаем из нескольких
арабских  источников, так настойчиво  указывающих на эти обстоятельства, что
их нельзя  проигнорировать; однако так  и остается невыясненным, кто ограбил
столицу. Ибн  Хаукаль, главный  источник, говорит,  что  это  учинили  русы,
которые "совершенно  разрушили  Хазаран,  Семендер и  Итиль",  полагая,  как
видно, что Хазаран и Итиль -  разные города, хотя, как нам известно, то были
города-близнецы. Приводимая им дата также отличается от даты падения Саркела
в русской летописи, каковое падение Ибн Хаукаль вообще не упоминает, подобно
тому, как в "Повести временных лет" не говорится о разрушении Итиля. В связи
с  этим Маркварт  предположил, что  Итиль пал не  от  рук  русов Святослава,
дошедших только до Саркела, а был сметен некоей  свежей волной викингов. Еще
больше усложняет ситуацию другой арабский источник:  в тексте Ибн Мискавейха
сказано,  что в роковом 965 г. на  Хазарию  обрушились "тюрки". "Тюрками" он
мог назвать, как предполагает В. В. Бартольд, тех же русов. Однако точно так
же речь  могла идти, например,  о  печенегах. Видимо,  мы так  никогда  и не
узнаем, кто разрушил Итиль, сколько ни глодать кости Истории [113].
     Но насколько сильно он был разрушен? Наш главный источник, Ибн Хаукаль,
сначала называет разрушение  Итиля "совершенным", но  потом, через несколько
лет,  пишет, что  "Хазаран - по-прежнему центр,  где  сходятся торговые пути
русов".  Получается,  что  слова  о  "совершенном  разрушении"  могли   быть
преувеличением. Это  тем более  вероятно, что он  же говорит о  "совершенном
разрушении" города Булгар,  столицы  волжских булгар. Но ущерб,  причиненный
русами  этому городу,  не мог быть слишком сильным, так  как мы знаем, что в
976-977  гг., всего лет  через десять  после  похода  Святослава, там  опять
чеканилась монета,  а  в XIII в Булгар  все  еще  был  крупным городом.  Как
считает  Данлоп,  "все утверждения, что  в Х  в. русские разрушили  Хазарию,
восходят к Ибн-Хаукалю...  Ибн-Хаукаль,  однако, с не  меньшей убежденностью
говорит о разрушении Булгара  на Средней  Волге. Но известно, что ко времени
монгольского нашествия в XIII в. Булгар процветал. Может быть, и  разрушение
Хазарии оказалось временным?" (37; 250).
     Очевидно, так оно  и было. Хазаран-Итиль, как и все остальные  "города"
хазар, состоял по  большей части из шатров, деревянных  построек и  "круглых
домов" -  глинобитных хижин, восстановить  которые  почти так  же легко, как
разрушить. Каменными были только общественные здания и дворец кагана.
     Тем  не менее,  урон  был велик,  не случайно  сразу несколько арабских
источников говорят о временном переселении жителей на каспийское побережье и
на  острова. Так, Ибн Хаукаль  говорит о бегстве хазар от русов из  Итиля на
один из островков "нефтеносной области" (Баку) и о последующем возвращении в
Итиль   и  Хазаран  с  помощью  мусульманского   шаха  Ширвана.  Это  звучит
правдоподобно,  ибо  население  Ширвана  не  питало  любви  к  русам,  ранее
грабившим их побережье. Другие арабские хронисты, Ибн Мискавейх и Мукаддаси,
писавшие позже Ибн Хаукаля, тоже говорят об исходе хазар и об их возвращении
назад с помощью  мусульман. По словам Ибн Мискавейха, все они, расплачиваясь
за  помощь,  "приняли  ислам,  кроме их царя". Мукаддаси  предлагает  другую
версию, не  имеющую отношения  к вторжению русов: он говорит всего лишь, что
обитатели хазарского города  уплыли  в море и вернулись  обращенными в ислам
[114]. О степени достоверности его писаний можно судить хотя бы по тому, что
он  помещает  Булгар ближе к Каспийскому морю, чем  Итиль  [115],  а это все
равно, что передвинуть Глазго южнее Лондона*.

     *  Однако это  не  помешало  В.  В.  Бартольду назвать  его  "одним  из
величайших географов всех времен" (37; 245) [116].

     Как  ни сбивчивы и ни  пристрастны все эти  упоминания,  какая-то  доля
истины в них все же присутствует. Психологический шок, вызванный нашествием,
бегство в  море и необходимость расплачиваться с мусульманами за их помощь -
все  это  могло привести к сделке, по  которой мусульманская  община Хазарии
получила больше прав  в решении государственных дел.  Вспоминается  подобная
сделка с Мерваном двумя веками раньше (I, 7), которую заключил сам каган, но
она не оставила, впрочем, следа в истории хазар.
     Согласно еще одному арабскому автору - ал-Бируни, умершему в 1048 г., -
Итиль лежал в его время "в развалинах", или, правильнее, снова в развалинах.
(128; 206). Его  опять  восстановили, но теперь уже под названием "Саксин"*.
Последний неоднократно фигурирует в хрониках уже в XII в. как "большой город
на Волге, которому нет  равных в  Туркестане" (Ахмат Туси, XII  в.;  цит. по
128; 205);  согласно одному из источников,  город этот погиб при наводнении.
Еще через сто лет на его месте выстроил  свою столицу монгольский  правитель
Батый (37; 249) [117].

     * Есть основания предполагать, что Саксин вырос на месте Хазарана-Итиля
или  неподалеку,  а  название представляет собой измененное старое  название
"Саррисин". (37; 248)

     Суммируя сведения о катастрофе 965 г.,  содержащиеся в русской "Повести
временных лет" и  арабских источниках,  мы  можем заключить,  что Итиль  был
разрушен  (неизвестно,  в  какой  степени)  при  набеге   русов  или  других
захватчиков,  но потом восстановлен. Хазарское  государство вышло  из  этого
испытания очень ослабленным. Однако нет  сомнений, что в  сильно  сузившихся
границах оно продержалось еще как минимум двести  лет, то  есть до  середины
XII в., а возможно - хотя и более сомнительно - до середины XIII в.

        8

     Первые  неарабские  упоминания  Хазарии  после   трагического   965  г.
содержатся  в  путевых заметках Ибрагима Ибн Якуба, испанского посланника  к
Оттону  Великому:  предположительно в  973 г.  он отзывается о хазарах как о
процветающем народе (12; IV; 174) [118].
     Следующим в хронологическом порядке является упоминание в древнерусской
"Повести временных  лет"  неудачной  попытки  иудеев из Хазарии, прибывших в
Киев в 986 г., обратить князя Владимира в иудаизм.
     XI в. начинается уже упоминавшейся  совместной  кампанией византийцев и
русов в 1016 г. против Хазарии, когда эта страна снова  была  побеждена.  Об
этом событии сообщает весьма надежный источник - византийский хронист XII в.
Кедрен  (37;  251). Для победы над  каганатом  потребовались  немалые  силы:
Кедрен  пишет о  византийском флоте  и  целой армии  русов. Хазары,  судя по
всему, не были  пассивными  жертвами: сказались  то ли  тюркские  этнические
корни, то ли  вера Моисея,  то ли то  и другое вместе  взятое.  Побежденного
хазарского правителя Кедрен именует Георгием Цулом. "Георгий" - христианское
имя; как известно из ранних свидетельств, в армии кагана были и христиане, и
мусульмане.
     Следующее упоминание хазар  - лаконичная запись в  русской "Повести..."
за  1023  г.,  согласно  которой  "пошел  Мстислав на Ярослава  с хазарами и
касогами"*. Мстислав  был князем недолговечного  княжества Тмутараканского с
центром  в хазарском  городе Таматарха (ныне  Тамань)  на  восточном  берегу
Керченского  пролива  [120].  Это, как  уже  говорилось,  была  единственная
хазарская территория,  занятая русами  после их  победы  в  965 г.  Хазары в
войске Мстислава  были,  видимо, местными  жителями,  поставленными  русским
князем под свои знамена.

     * Касоги, или кашаки - кавказское племя,  подчинявшееся  хазарам, об их
родстве с казаками можно лишь гадать [119].

     Еще через 7  лет (в 1030 г.)  хазарская армия  якобы  нанесла поражение
вторгшимся курдам,  поразив 10 тыс. противников и захватив много скарба. Это
можно  было  бы   считать  еще  одним  свидетельством  выживания  хазарского
государства, если  бы этому  сообщению можно было верить.  К сожалению,  оно
содержится в одном-единственном арабском источнике XIII в., у  Ибн ал-Асира,
считающегося не слишком достоверным [121].
     Продвигаясь  в  нашей  хронологии  дальше  и  не  пренебрегая  никакими
фактами,  мы   наталкиваемся   на   любопытный   рассказ  о  мало  известном
христианском  святом,  Евстратии. Примерно в 1100 г. он находился  в плену в
крымском Херсоне, где с ним дурно обращался "хозяин-еврей", навязывавший ему
ритуальную пасхальную  трапезу (12;  IV; 192). Принимать на веру злоключения
Евстратия  не  приходится  (считается,  например,  что  он  живым  провисел,
распятый,  на кресте пятнадцать  дней...), однако  обращает на себя внимание
сильное еврейское влияние  в городе,  номинально  принадлежавшем христианам,
который  византийцы  пытались  отобрать  у  хазар  и  который  был  захвачен
Владимиром, но позднее, в 990 г., был возвращен Византии [122].
     Сильны  они были и в  Тмутаракани. В русской  летописи не очень  внятно
говорится, что в 1079 г. "Олега Святославича хазары, захватив, отправили  за
море,  в  Царьград". Видимо, византийцы по  своему  обыкновению интриговали,
поддерживая одного из русских князей в его борьбе с конкурентами. Но для нас
важно то,  что  хазары  сохраняли  влияние  в  русском  городе,  раз  смогли
захватить и отправить  в дальний  путь русского  князя.  Спустя четыре  года
Олег,   договорившись  с   византийцами,  получил  разрешение  вернуться   в
Тмутаракань, где он "перебил  хазар,  причастных  к  убийству  брата  его  и
умышлявших  против  него  самого".  Брат  его  был в  действительности  убит
кипчаками в тот же год, когда хазары захватили  Олега. Не они  ли  стояли за
этим    убийством?   Или   они   стали    жертвами   интриганов-византийцев,
натравливавших друг на друга русов и хазар? Так или иначе, близится конец XI
в., а хазары по-прежнему не сходят со сцены.
     Спустя  несколько  лет,  в  1106 г., согласно лаконичному упоминанию  в
русской  "Повести временных лет", половцы, т.е.  команы,  совершили набег на
"Заречьск" (окрестности Киева).  Русский князь отрядил за  ними  погоню  под
командованием  трех  воевод:  Яна, Путяти  и "хазара Ивана".  Это  последнее
упоминание хазар в "Повести временных лет", заканчивающейся 1116 г.
     Но  во второй  половине XII в. два  персидских поэта - Хакани (примерно
1106-1190 гг.) и более известный Низами (примерно 1141-1203 гг.) упомянули в
своих  эпических  произведениях  совместное  русско-хазарское  нашествие  на
Ширван,  происшедшее при их жизни. Хотя  это и поэтические свидетельства, их
можно  принимать  всерьез, поскольку  оба  большую  часть  жизни  прослужили
чиновниками  на  Кавказе   и  отлично  знали   кавказские   племена.  Хакани
рассказывает  о "хазарах из Дербента"  и  об  ущелье,  служащем  проходом  с
Кавказа  к  Черному морю, через  которое  хазары  совершали в  добрые старые
времена  (VII  в.)  набеги на Грузию, прежде чем перешли  к оседлому  образу
жизни. Уж  не вернулись  ли они под конец к кочевым привычкам юности народа?
[123]
     После (хотя не исключено, что до) этих персидских свидетельств остаются
только  короткие и сердитые замечания знаменитого еврейского путешественника
раввина Петахии из  Германии,  которые мы уже цитировали  (II, 8). Помнится,
его  так  удручила  талмудическая  безграмотность  иудеев-хазар из  Крымской
области, что, пересекая собственно Хазарию, он уже  ничего не слышал, "кроме
женского  воя и собачьего лая". Что это -  всего лишь гипербола, порожденная
острым неудовольствием, или описание фактического состояния территории после
недавнего набега команов? Путешествовал  Петахия примерно между  1170 и 1185
гг.; близился к концу XII в., и владыками степи стали команы.
     С  началом  XIII в.  мгла  еще  больше  сгущается, и даже наши  скудные
источники   почти   полностью   иссякают.   Впрочем,   существует  еще  одно
свидетельство, принадлежащее  выдающемуся  очевидцу. Речь  идет  о последнем
упоминании  хазар  как  народа, датируемое  1245-1247  гг. К  этому  времени
монголы уже  изгнали  команов из  Евразии  и  образовали  величайшую империю
кочевников, какую только знал мир, простершуюся от Венгрии до Китая.
     В  1245 г. папа Иннокентий IV  отправил посольство  к хану Батыю, внуку
Чингисхана, правителю  западной части Монгольской империи, чтобы исследовать
возможности сотрудничества  с новой  силой общемирового масштаба - а  также,
несомненно,  добыть  сведения   об  ее  военной   мощи.  Главой  миссии  был
шестидесятилетний францисканец Иоанн де Плано  Каприни. Он был современником
и учеником святого Франциска Ассизского и при этом опытным  путешественником
и  дипломатом Святой Церкви, занимавшим  высокий пост в  церковной иерархии.
Посольство  выехало  на  Пасху   1245  г.  из   Кельна,  проехало  Германию,
переправилось через Днепр и Дон и годом позже достигло столицы хана  Батыя и
его  Золотой Орды  в дельте  Волги,  города  Сарай-Бату (прежде  Саксин, еще
раньше - Итиль).
     Вернувшись  на  Запад, брат Иоанн де Плано  Карпини написал  знаменитый
труд  "Historica  Mongolorum".  Помимо  огромного  количества  исторических,
этнографических и военных сведений,  он содержит список народов, обитающих в
областях, через  которые проезжало  посольство.  Перечисляя народы Северного
Кавказа, автор упоминает, наряду с аланами и черкесами, "хазар, исповедующих
иудейскую  религию"  [124].  Перед   нами,  как  уже  говорилось,  последнее
упоминание хазар, перед тем, как окончательно опустился занавес истории.
     Однако память о них не стиралась еще  долго. Генуэзские  и венецианские
купцы упорно называли Крым "Газарией" - слово,  встречающееся  в итальянских
документах вплоть до XVI в. К тому времени оно,  правда,  превратилось всего
лишь в географическое название, плохо различимый след исчезнувшего народа.

        9

     Однако  даже   после   того,   как  иссякло   политическое   могущество
иудеев-хазар, их влияние  продолжало  ощущаться самым неожиданным образом  в
судьбе различных народов.
     Обратимся к  истории турок-сельджуков, основателей исламской  Турции. К
концу  Х в. это ответвление гуззов откочевало  к югу,  в окрестности Бухары,
откуда  впоследствии  вторглось  в  византийскую Малую Азию и захватило  ее.
Прямого отношения  к  нашей  истории  они не  имеют, зато  имеют  косвенное,
поскольку  великая сельджукская династия была, как  кажется, тесно связана с
хазарами.  Об  этом  сообщает  Бар  Гебрей  (1226-1286),  один из крупнейших
сирийских  писателей  и ученых; как видно из  его  имени,  он происходил  из
иудеев, но  перешел  в христианство и  уже в возрасте  20 лет был посвящен в
епископы.
     Бар Гебрей сообщает, что отец Сельджука Тукак был полководцем в  войске
хазарского кагана и что после его смерти сам Сельджук,  основатель династии,
воспитывался  при дворе  кагана. Но необузданный  юноша  был  непочтителен с
каганом и вызвал гнев катун, царицы, в результате чего  либо сам уехал, либо
был изгнан от двора (37; 260).
     Другой  источник  того же  времени, "История Алеппо" Ибн ал-Адима также
сообщает  об отце  Сельджука, как об "одном из выдающихся тюрок-хазар" (128;
143), третий  источник, Ибн Хассул (128; стр. XXVII)  сообщает, что Сельджук
"поранил царя  хазар мечом  и ударил булавой..."  Вспоминается  двойственное
отношение гуззов  к хазарам, о котором рассказывал в  своих путевых заметках
Ибн Фадлан.
     Таким  образом, сначала хазары и  основатели Сельджукской династии были
тесно  связаны,  а потом произошел разрыв. Вызван  он был, видимо, переходом
сельджуков в ислам (тогда как другие племена гуззов, например, команы, так и
остались  язычниками).  Тем не  менее  и  после  разрыва  хазарско-иудейское
влияние  оставалось какое-то время преобладающим.  Один  из  четырех сыновей
Сельджука был наречен  еврейским именем Израиль,  а  один из внуков - Даудом
(Давидом). Данлоп,  обычно не склонный к опрометчивости,  замечает: "В свете
вышесказанного  допустимо  предположить,  что  эти  имена  стали  следствием
религиозного влияния  хазар  на главные  роды  гуззов.  "Молитвенный дом"  у
гуззов, который упоминает ал-Казвини, вполне мог быть синагогой" (37; 261).
     Повторим также следом за М. И. Артамоновым, что и у другого ответвления
гуззов, команов, встречались еврейские имена. Так, сыновей  куманского князя
Кобяка звали Исаак и Даниил.

        10

     Там, где исчерпаны исторические средства, на помощь приходят легенды  и
фольклор.
     Древнерусская "Повесть временных лет" была составлена монахами, поэтому
она   насыщена  религиозными  рассуждениями   и   пространными   библейскими
экскурсами. Однако  параллельно с церковными писаниями, на которые опирается
этот документ,  киевский  период  русской  истории  породил  также  светскую
литературу - так называемые былины, героический эпос  или фольклорные песни,
посвященные, в основном, свершениям великих героев и полулегендарных князей.
Наиболее  известно  уже   упоминавшееся   "Слово   о   полку  Игореве",  где
повествуется о поражении, нанесенном герою половцами. Былины передавались из
уста в уста  и, как утверждает Вернадский, "пелись  крестьянами в отдаленных
деревнях северной России еще в начале XX - века" (117; 44).
     Разительный контраст эпоса  и "Повести временных лет" включается в том,
что в нем не упоминаются прямым текстом  ни хазары, ни  их страна, а  просто
говорится   о   стране   евреев  ("земля   жидовская")   и  о   ее   жителях
("жидовины-богатыри"),  властвовавших  в  степях  и  боровшихся  с  русскими
князьями.  Один такой эпический  герой был, согласно эпосу, гигантом-евреем,
пришедшим из  "земли жидовской"  в степь Цецар  под  горой  Сорочин,  только
отвага богатыря из дружины князя Владимира,  Ильи Муромца, спасла  княжеское
войско от евреев (93; гл. VII). Эта легенда существует в  нескольких версиях
[125],  и поиск степи Цецар и  горы  Сорочин  превратился  для  историков  в
увлекательную игру. Однако, как подчеркивает А. Н. Поляк, "главное - то, что
в  глазах русского  народа  соседняя  Хазария  в  заключительный  период  ее
существования была просто "еврейским государством", а  ее войско  - "войском
евреев"" (93). Этот взгляд сильно отличается от тенденции арабских хронистов
подчеркивать   важную   роль  наемников-мусульман   в  хазарском   войске  и
пересчитывать итильские мечети (забывая подсчитать синагоги).
     Легенды, ходившие  среди  евреев Запада в  Средние  века,  представляют
собой любопытную  параллель с русскими былинами. Еще  раз процитируем А.  Н.
Поляка: "Распространенная еврейская легенда  не помнит "хазарского" царства,
а помнит царство "красных евреев"". Вот как это комментирует Барон:
     "Евреям  других  стран было  лестно,  что где-то существует независимое
еврейское   государство.  Народное   воображение   находило  на   этом  поле
чрезвычайно плодородную почву. Подобно тому, как славянский эпос говорит под
влиянием библейских тенденций о "евреях", а не о хазарах, евреи Запада долго
еще тешились романтическими баснями о "красных евреях", возможно,  обязанных
цветом кожи родству многих хазар с монголами" (12; т. III; 204).

        11

     Наполовину легендарный, наполовину  исторический  фольклор, связанный с
хазарами, дожил до Нового времени и так увлек  Бенджамина Дизраэли,  что тот
написал  на  этом  материале  историко-любовный  роман  "Дивное сказание  об
Алрое".
     В  XII  в.  в Хазарии  зародилось мессианское  движение,  рудиментарная
попытка еврейского  "крестового"  похода с целью завоевания  Палестины силой
оружия. Инициатором движения выступил хазарский еврей, некий Соломон бен Дуи
(или  Руи, или  Рой),  которому  помогали  его сын Менахем и  один писец  из
Палестины. "Они писали письма всем евреям, ближним и дальним, во всех землях
вокруг... Говорили, что пришло время, когда Бог  соберет Израиль, народ Свой
из всех земель в Иерусалим, священный город, и что Соломон бен Дуи - Элия, а
сын его - мессия"*.

     * Основными  источниками об  этом  движении  являются: путевые  заметки
путешественника-еврея  Вениамина Тудельского  (см выше,  II,  8); враждебный
комментарий   арабского   автора   Яхьи   ал-Магриби;   две    рукописи   на
древнееврейском языке, найденные  в каирской "генизе" (см. выше, II, 7)  Все
вместе   складывается  в  противоречивую  мозаику;  я   следовал  осторожной
интерпретации Барона (т. III, стр. 204; т. IV, стр. 202-204 и примечания).

     Призывы эти адресовались,  очевидно, еврейским общинам Среднего Востока
и вряд ли возымели большое действие,  потому что следующий эпизод имел место
лишь спустя двадцать  лет, когда молодой Менахем назвался  Давидом ал-Роем и
принял звание  Мессии.  Хотя  движение зародилось в Хазарии, центр его скоро
переместился  в  Курдистан.  Там Давид собрал  внушительную  военную силу  -
видимо, из  местных евреев, усиленных хазарами,  - и завладел стратегической
крепостью  Амади к северо-востоку от  Мосула. Оттуда  он, возможно, надеялся
пройти до Эдессы, прорваться с боями через Сирию и оказаться в Святой Земле.
     Вся  эта  затея  была,  может быть,  и не таким  уж  донкихотством, как
кажется теперь,  если учесть постоянные распри между разными  мусульманскими
армиями  и постепенный распад оплотов крестоносцев на Ближнем Востоке. Более
того, некоторые  мусульманские командиры, по всей видимости, вынашивали план
своеобразного еврейского крестового похода против христиан.
     Давид  определенно  зажег  в  сердцах  евреев  Среднего Востока горячие
мессианские ожидания. Один из его  посланцев  прибыл в Багдад, где наставлял
евреев - возможно, с излишне убедительной экзальтацией - выйти в назначенную
ночь на плоские крыши  их домов, откуда они на облаках перелетят  прямиком в
лагерь мессии. Немалое количество евреев провели ту ночь на крышах в тщетном
ожидании волшебного перелета.
     Однако раввинская иерархия Багдада, боясь репрессий со стороны властей,
враждебно   отнеслась   к  псевдо-мессии   и  грозила   ему   изгнанием.   И
неудивительно,  что  вскоре  Давид ал-Рой был  убит - видимо,  во сне и, как
считается, собственным тестем , подкупленным недругами.
     Давид  остался  в  народной памяти,  так  что когда Вениамин Тудельский
проезжал  через Персию  спустя 20  лет, "он слышал  восхищенные  рассказы  о
вожде".   Этим  культ   не  ограничился.   Существует  теория,   по  которой
шестиконечный  "щит  Давида", красующийся на флаге  современного государства
Израиль, превратился в  национальный  символ как раз  во время похода Давида
ал-Роя. "Именно тогда, - пишет Барон, - как предполагают, шестиконечный "щит
Давида", прежде  бывший  частью  орнамента  или  магической  эмблемой,  стал
превращаться в главный национально-религиозный  символ еврейства. Длительное
время используемый вперемежку с пентаграммой и "печатью Соломона", он с XIII
в. приписывался в мистических и  этических текстах германского происхождения
Давиду, а в 1527 г. появился в Праге на еврейском флаге" (12; т. III).
     Барон делает, правда, оговорку, что связь между ал-Роем и шестиконечной
звездой "еще требует дальнейшего прояснения и доказательств". Тем  не  менее
мы  полностью  согласны  со словами,  которыми  Барон  заканчивает  главу  о
Хазарии:
     "Своим пятисотлетним существованием и  последующими отголосками в жизни
общин   Восточной   Европы   этот   заметный   эксперимент   по   еврейскому
государственному   строительству  оказал,   несомненно,  больше  влияния  на
еврейскую историю, чем мы пока в состоянии представить".

        ЧАСТЬ ВТОРАЯ

        НАСЛЕДИЕ

        V

        ИСХОД

        1

     Свидетельства, представленные на предыдущих  страницах, говорят  о том,
что вопреки традиционным взглядам, господствовавшим  среди историков XIX в.,
после разгрома русами в 965 г. хазары утратили империю, но сохраняли до XIII
в.,  хоть и в более тесных рубежах, независимость и иудейскую веру. Кажется,
они  даже вернулись  до некоторой степени  к прежним  хищническим  замашкам.
Барон пишет по этому поводу:
     "В целом  уменьшившееся  хазарское царство выжило. Оно  более или менее
эффективно оборонялись  от  недругов до середины XIII в., когда пало жертвой
великого  монгольского  нашествия, начатого  Чингисханом. Но даже тогда  оно
упорно сопротивлялось, пока не  сдались все его соседи. Его население было в
значительной  степени растворено в  Золотой Орде,  разместившей центр  своей
империи  на хазарской  территории. Но  и  до,  и  после изменений, внесенных
монгольским   вторжением,  хазарский  ствол   пускал   побеги  в  окружающих
славянских землях и в итоге способствовал созданию крупных центров еврейства
в Восточной Европе" (12; III; 206).
     Значит,  именно  здесь следует искать  колыбель самой  многочисленной и
культурно доминирующей части современного еврейства.
     "Побеги", о которых говорит Барон, в действительности  начали ветвиться
задолго до уничтожения хазарского государства монголами,  подобно  тому, как
древнееврейская  нация стала  образовывать  диаспору задолго  до  разрушения
Иерусалима.  Семитские племена с берегов  Иордана и  тюрко-хазарские племена
Поволжья были, разумеется, разделены огромными расстояниями,  но  у них было
по меньшей мере два  общих свойства. Те и другие жили в стратегически важных
узлах,  где пересекались торговые пути, соединявшие Восток и Запад, Север  и
Юг;  это обстоятельство предопределило  их превращение  в народы  торговцев,
предприимчивых путешественников, "безродных космополитов", как их  окрестила
враждебная пропаганда. Одновременно закрытое по отношению к внешним явлениям
вероисповедание  укрепляло  тенденцию  держаться  друг  друга,  образовывать
собственные  общины  со своими  местами отправления культа,  школами, жилыми
кварталами,  даже  гетто  (первоначально  добровольными) в любом  городе или
стране, где  они оседали.  Это редкое  сочетание  охоты  к перемене  мест  и
"ментальности   гетто",  усиленное   мессианскими   ожиданиями  и   гордыней
"избранного  народа", было  присуще и древним израильтянам, и  средневековым
хазарам, пусть последние и происходили не от Сима, а от Яфета.

        2

     Хорошим примером этих явлений служит "хазарская диаспора" в Венгрии.
     Как  мы  помним, задолго  до уничтожения каганата  несколько  хазарских
племен,  известных под названием "кабары", примкнули к мадьярам и откочевали
в Венгрию. Позже, в Х  в., венгерский герцог Таксони призвал  на поселение в
своих владениях вторую  волну хазарских эмигрантов  (см. выше, III, 9).  Еще
через  два века, в  1154 г., Иоанн  Синнамус, византийский  хронист, писал о
части венгерской армии в  Далмации, придерживающейся еврейского  Закона (12;
III;  212). Возможно, в  Римскую эпоху на  территории будущей  Венгрии могло
оказаться какое-то количество  "настоящих евреев", но не  вызывает сомнений,
что   большая  часть  немалой  доли  современного  еврейства  вынырнула   из
миграционных  волн   хазар-кабар,  сыгравших   определяющую  роль  в  ранней
венгерской   истории.   Как   свидетельствует    Константин,   страна   была
первоначально  не  только  двуязычной, но  имела  даже  некое  двоецарствие,
вариант хазарской системы  правления: царь делил власть с главнокомандующим,
носившим  титул "джыла" (это по  сей день распространенное венгерское  имя).
Такая система просуществовала до конца Х в., когда святой  Стефан перешел  в
католическую веру и победил восстание Джыла, который был, как того следовало
ожидать,  хазаром,   "держащимся   своей   веры   и   отказывающимся   стать
христианином"*.

     * Anonomi Gesta hungarorum, цит. по 78; 188 и далее.

     Этот    эпизод    положил    конец   двоецарствию,   но   не    влиянию
хазарско-еврейской общины в Венгрии. Отзвук этого влияния можно расслышать в
"Золотой   Булле",  венгерском   эквиваленте  "Великой  хартии  вольностей",
изданной  в  1222 г.  королем Андре II, согласно которой  евреям запрещалось
выступать  в  роли  чеканщиков  монеты,  сборщиков  налогов   и  контролеров
королевской  соляной  монополии,  надо  полагать,   до  этого  многие  евреи
осуществляли именно эти привилегированные функции. Однако некоторые залетали
и  повыше.  Так,  при короле Андре хранителем доходов  королевской казны был
граф Тека - еврей хазарского происхождения, богатый землевладелец и, судя по
всему,  гений финансов и  дипломатии.  Его  подпись красуется  на  различных
мирных договорах и  финансовых  соглашениях,  в  том  числе  на том, которое
гарантировало   выплату  2000  марок  австрийским  монархом   Леопольдом  II
венгерскому королю. Трудно  не вспомнить  об аналогичных функциях  при дворе
халифа  Кордовы,  исполнявшихся   испанским  евреем  Хасдаем  ибн  Шафрутом.
Сравнение  схожих  ситуаций  из истории  палестинской  диаспоры  на Западе и
хазарской диаспоры на Востоке позволяет легче принять аналогию между ними.
     Стоит также упомянуть, что когда взбунтовавшаяся  знать вынудила короля
Андре подписать скрепя сердце "Золотую Буллу",  Тека так и остался при своей
должности вопреки  духу  и  букве  документа. Королевский казначей  исполнял
прежние  обязанности  еще целых  11  лет, пока, зная о  папском давлении  на
короля,  не  счел за благо подать в отставку и податься  в  Австрию, где его
приняли с распростертыми  объятиями. Тем не менее, сын короля Андре  Бела IV
добился  от папы  разрешения  снова призвать его к венгерскому  двору.  Тека
послушно возвратился и погиб во время монгольского вторжения*.

     * Выражаю благодарность миссис Ст. Г. Сондерс, привлекшей  мое внимание
к истории  Теки,  которая,  судя  по  всему, не нашла  должного отражения  в
литературе  о  хазарах.  См. "The  Universal  Jewish Encyclopaedia";  статья
"Тека".

        3

     Таким  образом,   хазарское  происхождение  доминирующего   численно  и
социально  элемента  в еврейском  населении Венгрии  в  Средние  века хорошо
документировано.  Может показаться, что  Венгрия  представляет особый случай
ввиду давних венгерско-хазарских связей, но  на самом деле  "прилив" хазар в
Венгрию был  всего  лишь частью массовой миграции  из  восточных  степей  на
запад,  в Восточную и Центральную Европу.  Хазары -  не  единственный народ,
побеги  которого  проросли   в  Венгрии.   Так,  немалое  число   печенегов,
преследовавших   венгров  от  самого  Дона,   сами  были  вынуждены  просить
разрешения осесть на венгерской территории, когда их изгнали с места команы,
последних  постигла  точно такая же судьба, когда  они спустя век,  теснимые
монголами,  получили в количестве 40 тыс. человек "вместе  со своими рабами"
убежище от венгерского короля Белы (37; 262).
     В относительно  спокойные времена это  движение евразийских народов  на
Запад почти замирало, но  порой превращалось в  массовое паническое бегство.
Последствия монгольского нашествия, если воспользоваться метафорой, выглядят
как  последствия землетрясения, обусловленного тектоническим сдвигом.  Воины
Темучина,   именуемого   Чингис-ханом   ("Покорители   Вселенной")  вырезали
население   целых   городов,   дабы  другие  не   оказывали   сопротивления;
использовали  пленников  в  качестве  живого  щита;  разрушили  оросительную
систему  дельты  Волги, которая обеспечивала  земли  хазар рисом  и  другими
основными продуктами; превратили плодородные степи в "Дикое поле", как позже
их назвали русские - бескрайнее  пространство, без  земледельцев и пастухов,
пересекаемое редкими  всадниками-наемниками, спешащими на службу  к тому или
иному враждующему правителю, или беглыми людьми (94; гл. IX).
     "Черная смерть" 1347-1348 гг.  ускорила неуклонное сокращение населения
в  бывшем сердце  Хазарии  между  Кавказом,  Доном  и Волгой,  где  культура
степняков  достигла  наивысшего  уровня.  Там  рецидив  варварства  стал  по
контрасту  более  заметным,  чем  в  соседних  областях.  Барон  пишет,  что
"уничтожение  или  бегство  умелых еврейских  земледельцев, ремесленников  и
торговцев  привело к возникновению  вакуума, который  начал  там заполняться
лишь сравнительно недавно" (12; III; 206).
     Уничтожена была не только Хазария, но и страна волжских булгар, а также
последние кавказские твердыни  алан и  половцев и южные  русские  княжества,
включая  Киевское. В  период  распада Золотой  Орды, начавшегося  в  XIV в.,
анархия  усугубилась,  если  такое  еще  было   возможно.   "Почти  во  всей
европейской степи бегство было единственным выходом для населения, желавшего
сохранить жизнь и средства к существованию" (94;  гл. IX). Миграция на более
безопасные   пастбища  была  длительным   процессом,   не  прерывавшимся  на
протяжении нескольких веков. Исход хазар был частью общей картины.
     Как уже говорилось, этому исходу  предшествовало  образование хазарских
колоний  и  поселений  в  различных  местах  Украины  и юга России. В  Киеве
процветающая  еврейская община  существовала  и до  захвата  города  у хазар
русами, и после этого. Схожие колонии  имелись  в Переяславле и в Чернигове.
Примерно в  1160 г. киевский раввин  Моше учился  во Франции, а черниговский
раввин Абрахам учился в 1181 г. в талмудической школе  в Лондоне. В "Слове о
полку Игореве" упомянут  знаменитый русский поэт Коган  - видимо,  сочетание
слов "коэн" (священник) и  "каган" ([94; гл. VII], [12;  III; 218 и прим.]).
Через некоторое  время  после разрушения  Саркела, названного русами  "Белая
Вежа", хазары построили город с таким же именем вблизи Чернигова (20).
     На Украине  и в Польше очень много древних топонимов,  происходящих  от
слов "хазар" и "жид" (еврей). Жидово, Козаржевск, Козара, Козарзов, Жидовска
Воля, Жидадице  и  т.д. Некогда это были,  наверное,  деревни или  временные
лагеря  хазарско-еврейских  переселенцев  на  Запад  (цит.  по  94).  Схожие
названия  можно  также  найти в Карпатских горах  и  в  Татрах,  а  также  в
восточных  провинциях Австрии.  Даже старые еврейские  кладбища в Кракове  и
Сандомире   называются   "Кавиори"   -   слово,   имеющее,   скорее   всего,
хазарско-кабарское происхождение.
     Главный маршрут хазарского исхода вел на запад, однако некоторые никуда
не двинулись, а остались  в Крыму  и  на  Кавказе, где образовали  еврейские
анклавы,  сохранившиеся  до  Нового  времени.  В  древней хазарской твердыне
Таматархе  (Тамань)  на  восточном  берегу Керченского  пролива существовала
якобы династия еврейских князей,  правившая  в XV  в. под опекой  Генуэзской
республики, а позднее - крымских татар. Последний в династии, князь Захария,
вел  переговоры  с  московским  князем,  приглашавшим  Захарию  в  Москву  и
предлагавшим  привилегии  русского  боярина  в  обмен на  крещение.  Захария
отказался,  но  А.  Н.  Поляк высказывает предположение, что в  иных случаях
"восхождение хазарско-еврейских элементов на высокие должности  в Московском
государстве было, возможно,  одним из  факторов, приведших к появлению ереси
"жидовствующих"  среди  русских  священников  и  вельмож  в XVI  в  и  секты
"субботников",  соблюдающих   Субботу,  по-прежнему  распространенной  среди
казаков и крестьян" (94; гл. IX).
     Другой рудимент хазарского  народа - "горские евреи" на  северо-востоке
Кавказа,   сохранившие   обычаи   тех  давних  времен,   когда   другие   их
соотечественники  подались  на  запад.  Их  насчитывается  около  8 тысяч, и
проживают они по соседству с потомками других  древних  племен -  кипчаков и
огузов. Они  называют себя "горскими  евреями"  и  пользуются языком  татов,
заимствованным  у другого кавказского племени; больше о  них почти ничего не
известно*.

     * Приведенные  выше сведения  взяты  из  статьи  А. Н.  Книпер  "Народы
Кавказа"  в энциклопедии "Британика", издание 1973  г.  [69], опирающейся на
новые  советские  источники. Книга  "Долина  забытого  народа" (George  Sava
"Valley  of  the Forgotten  People", London, 1946)  содержит  описание якобы
имевшего  место  посещения  горских  евреев -  мелодраматическое,  но,  увы,
лишенное фактической информации.

     Хазарские анклавы  сохранились  и  в  Крыму, а также, без  сомнения,  в
других  местностях, входивших некогда в состав  каганата. Однако все это  не
более чем  исторические курьезы  в  сравнении с основным  потоком  хазарской
миграции в Польшу и Литву - и с грандиозными проблемами, мучающими в связи с
этим историков и антропологов.

        4

     Области  на востоке Центральной Европы, где поселились в  относительной
безопасности еврейские  эмигранты из Хазарии, к  концу  первого  тысячелетия
нашей эры только формировали свое политическое лицо.
     Примерно  в  962  г.  несколько славянских  племен образовали союз  под
главенством   сильнейшего   среди  них,   полян,  ставший   ядром  польского
государства.  Получается,  что становление  Польского  государства  началось
примерно тогда же, когда пришло  в  упадок хазарское (Саркел  был разрушен в
965  г.).  Показательно, что евреи  играют  важную роль в  одной  из  ранних
польских легенд, относящихся  к  образованию  Польского  королевства.  В ней
рассказано, как союзные племена решили избрать себе короля и остановились на
еврее по имени Авраам  Проковник (12; III; 217  и прим.).  Возможно, это был
богатый и образованный  хазарский купец, чьим опытом решили  воспользоваться
обитатели  лесной  славянской глуши,  а возможно,  речь  идет о  вымышленной
фигуре; но даже  во  втором  случае  напрашивается вывод,  что  такие  евреи
пользовались большим  уважением. Так  или иначе, Авраам проявил  неожиданную
скромность и  сложил корону в  пользу  местного  крестьянина по  имени Пяст,
ставшего основателем династии Пястов, правившей  Польшей примерно  с 962  по
1370 г.
     Независимо от  того,  реальное лицо  Авраам  Проковник или вымышленное,
существует  много   свидетельств,  что   еврейские   иммигранты  из  Хазарии
приветствовались как ценное дополнение к экономике страны и государственному
управлению. Поляки при династии Пястов и их балтийские соседи литовцы быстро
расширяли  свои  границы  и  остро нуждались  в  притоке людей  для освоения
территорий и  создания  городской цивилизации*. Сначала они поощряли  приезд
немецких  крестьян,  горожан   и  ремесленников,   позднее   -  мигрантов  с
территорий, занятых Золотой Ордой, включая армян, южных славян и хазар**.

     * Начиная  с  1386  г. была заключена серия договоров, объединявших два
народа в  Польском королевстве. Для краткости я  буду пользоваться  термином
"польские евреи", имея в виду обе страны, невзирая на  тот факт, что в конце
XVIII в Польша была поделена между Россией, Пруссией и Австрией, а ее жители
превратились  официально  в подданных  этих  стран.  Так  называемая  "черта
оседлости", введенная  в имперской России  для евреев в 1792 г., совпадала с
землями, аннексированными у Польши,  а  также частично  распространялась  на
Украину. "Черта"  не  действовала  только  для  некоторых  привилегированных
категорий евреев, которых  по переписи 1897 г. насчитывалось всего 200 тыс.,
тогда  как  внутри  черты,  т.е.  на  прежней  польской  территории,  евреев
набралось около 5 млн.
     ** Польша  и  Венгрия тоже  ненадолго -  в  1241-1242 гг. - подверглись
монгольскому нашествию, но оккупированы  не  были,  что и предопределило  их
дальнейшую историю.

     Не  все переселения были  добровольными. В  число  переселенцев входили
военнопленные,  например,  крымские  татары,  которых принуждали возделывать
земли литовских и  польских землевладельцев в  завоеванных южных  провинциях
(под конец XIV в. княжество Литовское простерлось от Балтийского  до Черного
моря). Однако уже в XV в. турки-оттоманы, покончив с Византией, двинулись на
север,  и землевладельцы  переселили людей из своих  владений  в пограничных
областях дальше в глубь континента (94; гл. IX).
     Среди подвергнутых  насильственному переселению было немалое количество
караимов  -  последователей иудейской фундаменталистской секты,  отвергающей
учение раввинов.  Согласно традиции,  пронесенной караимами вплоть до  наших
дней,  их предки  были  пригнаны  в  Польшу великим  литовским князем-воином
Витольдом в конце  XIV в. в  качестве военнопленных, захваченных  в  Солхате
(Крым) (94;  гл. IX).  В пользу этой версии говорит тот факт, что  в 1388 г.
Витольд даровал хартию прав евреям Троки, так что французский путешественник
Гильбер де Ланноа обнаружил там "множество  евреев", говоривших  не на языке
местных  жителей  и не по-немецки,  а на  собственном наречии (94;  гл.  IX)
[126]. Этот язык  был - и остается -  тюркским,  причем самым  близким среди
живых  языков  к <i>lingua cumanica</i>,  на  котором говорили на бывших  хазарских
территориях во времена Золотой Орды. По утверждению Зайончковского (Согласно
А. Н. Поляк; 94; гл. IX), этот язык по-прежнему остается языком  устной речи
и  религиозного  культа  в  общинах караимов,  оставшихся  в  Троки, Вильне,
Паневежисе, Луцке и Галиче. Сами караимы утверждают, что до Великой эпидемии
1710 г. в Польше и Литве насчитывалось от 32 до 37 их общин.
     Свой древний  диалект они  называют  "язык кедар";  помнится,  в XII в.
раввин называл их земли к северу от Черного моря "землей Кедар". Кстати, то,
что  он  про них рассказывал - сидение всю субботу  в темноте, игнорирование
учения  раввинов   -  соответствует  нравам  секты.  Зайончковский,  крупный
современный тюрколог, вообще  считает караимов  самыми близкими сегодняшними
родственниками древних хазар с лингвистической точки зрения (125; см. по 35;
212).  О  причинах  сохранения  этой сектой ее  древнего языка на протяжении
пятисот  лет, хотя основная часть иудеев-хазар отказалась  от него в  пользу
идиш, речь впереди.

        5

     Польское  королевство с самого начала, еще при династии Пястов,  приняв
католичество,  стало   ориентироваться  на  Запад.  Однако  по  сравнению  с
западными соседями  это была отсталая в культурном и экономическом отношении
страна. Отсюда  политика привлечения  иммигрантов - немцев с запада, армян и
евреев-хазар  с востока  -  и  всяческие  послабления  для  них,  вплоть  до
королевских хартий, подробно описывавших их обязанности и особые привилегии.
     По Хартии, изданной Болеславом Благочестивым в 1264 г. и подтвержденной
Казимиром Великим в 1334 г., евреи получили право иметь свои синагоги, школы
и суды; владеть земельной  собственностью и  заниматься  любой  торговлей  и
деятельностью  по  своему  выбору.  При  правлении  короля  Стефана  Батория
(1575-1586) евреи получили собственный парламент,  заседавший дважды в год и
обладавший  властью  обкладывать единоверцев налогами.  В истории  хазарских
иудеев, потерявших страну, открылась новая глава.
     Яркой  иллюстрацией  их   привилегированного  положения  может  служить
краткое послание,  выпущенное во второй половине XIII  в.,  предположительно
папой  Клементом IV, и  адресованное  неназванному польскому принцу. В  этом
документе  папа  доводит   до  сведения  адресата,  что  римское  священство
осведомлено  о  существовании   в  нескольких   польских  городах   большого
количества синагог - не менее пяти на один город*. Папа сожалеет о том,  что
синагоги  эти, как  сообщают, выше  костелов, величественнее и  наряднее их,
крыты   цветной  черепицей   и  затмевают   соседние   католические   храмы.
(Вспоминается ликование Масуди по поводу того, что главная мечеть Итиля выше
всех   остальных   зданий  города.)   Недовольный   тон  папского   послания
подкрепляется также решением, принятым  в 1267 г. папским легатом кардиналом
Гвидо, согласно которому у евреев могла быть всего одна синагога на город.

     * Видимо, Вроцлав или Краков.

     Из  этих документов, соответствующих по времени монгольскому завоеванию
Хазарии, мы узнаем, что уже в то время в Польше было много хазар,  недаром в
некоторых  городах они построили по несколько синагог; понятно, что эти люди
процветали,  иначе  их синагоги не  были  бы "величественными  и нарядными".
Логично в связи с этим  задаться вопросом о  возможной численности и составе
хазарской эмиграции в Польшу.
     Достоверной  информации о  численности  нет. Мы помним, что в  арабских
источниках  говорилось  о  хазарских  армиях  в  три  сотни  тысяч  человек,
участвовавших  в  мусульманско-хазарских войнах (глава I, 7)[127]; даже если
сделать  скидку  на  их  склонность   к  сильным   преувеличениям,  придется
предположить, что  в Хазарии жило  никак  не меньше  полумиллиона  душ.  Ибн
Фадлан  говорил  о 50 тысячах шатров  волжских булгар, что дает население  в
300-400 тыс. человек - примерно  тот же порядок цифр, что  у хазар. С другой
стороны, количество евреев в  Польско-Литовском королевстве в XVII в.  также
оценивается современными  историками примерно  в  500  тыс.  человек  (или 5
процентов всего  населения) (118; 278). Эти цифры не  противоречат известным
фактам о  длительной хазарской  миграции  через  Украину в Польшу  и  Литву,
начавшейся после  разрушения Саркела и возвышения польской династии Пястов в
конце первого тысячелетия н.э., ускорившейся из-за монгольского завоевания и
более или менее завершившейся в ХV-ХVI вв., когда  Степь опустела, а хазары,
по-видимому,  были сметены  с лица  земли*.  Весь процесс переселения  занял
пять-шесть веков и проходил то масштабно, то очень медленно. Если принять во
внимание  значительный приток еврейских беженцев в Хазарию из  Византии и из
мусульманского  мира  и некоторый  естественный  прирост  численности  самих
хазар, то можно предположить, что численность хазарского населения в пиковый
период, в VIII в., была сопоставима с численностью евреев в Польше в XVII в.
-  во  всяком  случае,  примерно,  с  точностью  до  нескольких  сот  тысяч,
простительной при нашей слабой осведомленности.

     *  Последние  из древнехазарских деревень  на Днепре были уничтожены во
время казачьего восстания под руководством Хмельницкого в XVII в., уцелевшие
люди пополнили собой уже существующее еврейское население Польши и Литвы.

     В  этой  арифметике  кроется ирония.  Согласно статье  "Статистика"  из
"Еврейской энциклопедии",  в XVI  в. все еврейское население мира составляло
около миллиона. Из этого как будто следует, как указывают А. Н. Поляк, X. Ф.
Кучера  и другие,  что  в Средние века  большинство исповедывавших иудейскую
религию были хазарами.  Значительная часть этого большинства  перебралась  в
Польшу,  Литву, Венгрию  и на  Балканы, где  образовала  восточное еврейское
сообщество,  которое, в  свою очередь, дало подавляющее большинство мирового
еврейства. Даже если первоначальное ядро  этого сообщества было разбавлено и
наращено   иммигрантами   из   других   областей   (см.  ниже),  гипотеза  о
хазарско-тюркском  происхождении  его главных корней опирается на  серьезные
свидетельства   и  по   крайней  мере   заслуживает  внимания  и  серьезного
обсуждения.
     Дополнительные причины  присвоения  лидирующей  роли в росте и развитии
еврейской  общины  в  Польше и  в других  частях Восточной  Европы хазарским
элементом, а не иммигрантами с Запада, будут обсуждены в последующих главах.
Пока же процитируем польского историка Адама Ветулани (курсив мой):
     "Польские ученые согласны, что эти старейшие поселения были  образованы
эмигрантами  из  хазарского  государства  и  из  России, а  евреи из Южной и
Западной  Европы стали  прибывать и селиться  позднее  и что по крайней мере
некоторая часть еврейского населения (<i>а раньше - основная часть</i>) происходила
с востока, из страны хазар, а позднее из Киевской Руси" (118; 274).

        6

     До  сих  пор  речь  шла  о численности. Но что  известно  о  социальной
структуре и составе хазарской иммигрантской общины?
     Первое,  что  бросается  в  глаза,   -  это   удивительное  сходство  в
привилегированном  положении хазарских евреев в  Венгрии и в Польше в ранний
период. И в венгерских,  и в польских  источниках о евреях  говорится как  о
чеканщиках   монет,  управляющих  доходами  королевской  казны,  контролерах
соляной монополии, сборщиках налогов и "ростовщиках", то есть  банкирах. Эта
параллель заставляет предположить, что две иммигрантские общины  имели общее
происхождение, а поскольку  мы можем проследить происхождение основной части
венгерского  еврейства от мадьяро-хазарского  ядра, вывод  напрашивается сам
собой.
     Ранние свидетельства высвечивают роль,  которую играли евреи-иммигранты
в  зарождающейся экономической жизни обеих стран. Роль эта была  важной, что
неудивительно, поскольку  внешняя торговля и сбор таможенных  пошлин  был  в
прошлом  основным  источником  доходов  самих  хазар.  Они обладали  опытом,
который отсутствовал  у их  новых господ, поэтому  вполне  логично,  что  им
предложили  помогать  советами  и  участием в управлении финансами  двора  и
знати. Монеты  с надписями по-польски, но еврейскими буквами, отчеканенные в
ХII-ХIII вв. (см.  главу  II,  1)  -  неожиданные реликты этой деятельности.
Загадочным остается их назначение. На некоторых красуется имя короля (Лешек,
Мешко), на других  значится: "Из  дома Абрахама бен  Йозефа, князя" (видимо,
самого  чеканщика-банкира),  на  некоторых -  благословение  "Удачи" и  т.д.
Показательно,  что современные венгерские историки также  говорят о практике
чеканки монет из серебра, поставлявшегося евреями ([118; 267-278], [12; III;
218 и прим.], [943; гл. IX]).
     Однако - в отличие  от Западной Европы - финансы и торговля были далеко
не  единственными сферами деятельности  евреев. Некоторые  богатые эмигранты
становились  в  Польше  землевладельцами,  как  стал  им  Тека  в   Венгрии;
сообщается,  например, о  целой деревне  еврейских  крестьян,  работавших на
собственной  земле под Вроцлавом до  1203  г.  (12; III; 219), первоначально
крестьян-хазар было, наверное, больше, как на то указывают древние хазарские
топонимы.
     Ярким  примером  того, как  могли  появляться такие деревни, служат уже
упоминавшиеся караимские записи: в них говорится, как  князь Витольд поселил
группу  военнопленных-караимов в "Красне",  дав им  дома,  сады  и  поля  на
расстоянии в полторы  мили. ("Красну" пытаются идентифицировать  с маленьким
еврейским городком Красная в Подолье) (94; гл. VII).
     Однако  будущее  еврейской  общины было не в  земледелии.  Причин  тому
немало. Становление феодализма в XIV в постепенно превратило крестьян Польши
в крепостных, которым запрещалось покидать свои деревни и вообще помышлять о
свободе  передвижения. В  то  же  время под  совместным  давлением церковной
иерархии и феодалов-землевладельцев в 1496 г. польский сейм запретил  евреям
приобретать  сельскохозяйственные  земли.  Но  процесс  отчуждения  от земли
начался, по всей видимости, гораздо  раньше. Помимо упомянутых специфических
причин -  религиозной  дискриминации  в  сочетании с закрепощением свободных
крестьян  -  превращение преимущественно  земледельческого  народа  хазар  в
городское  население  было явлением, знакомым  по истории  всех миграционных
процессов.  Сталкиваясь  с  новыми  климатическими  условиями   и   методами
земледелия, с  одной  стороны  и  видя,  с  другой,  неожиданные возможности
улучшить  свою жизнь,  обеспечиваемые городской цивилизацией,  иммигранты за
несколько поколений полностью  меняют  сферу  занятости. Потомки крестьян из
итальянской Абруцци становились в  Новом Свете официантами и открывали  свои
ресторанчики, а  внуки польских крестьян  служат полицейскими,  инженерами и
психоаналитиками*.

     *   Противоположный  процесс   -  переход  колонистов   к  возделыванию
девственных земель -  наблюдается при миграции из более развитых областей  в
менее развитые.

     Однако превращение хазарского еврейства в польское не привело к резкому
разрыву  с  прошлым и  к  утрате своей  идентичности.  То  был  постепенный,
органичный процесс  перемен, при  котором  - как убедительно  показал  А. Н.
Поляк  -  в  новой стране  сохранились  некоторые жизненно  важные  традиции
хазарской общественной жизни. Произошло это благодаря появлению общественной
структуры  или образа  жизни,  который не имеет  аналогов в других  областях
Диаспоры, - еврейского городка,  "айара" по-древнееврейски, "штетл" на идиш,
"местечко" по-польски.  Все это уменьшительно-пренебрежительные обозначения,
которые, впрочем, не обязательно подразумевают малые размеры (некоторые были
достаточно   велики),   а,   скорее,   ограниченность   прав  муниципального
самоуправления.
     "Местечко" не  следует путать  с  гетто. Последнее  представляло  собой
улицу  или  квартал,  где  евреи были вынуждены тесниться, не  расселяясь по
остальному  городу, среди  иноверцев.  Со второй  половины  XVI в.  в  таких
условиях евреи  проживали  повсюду  в  христианском  и  почти  повсюду  -  в
мусульманском  мире.  Гетто  окружали стены,  ворота в которых запирались на
ночь.  Внутри  гетто  у  людей  развивалась  клаустрофобия и  ограниченность
мышления,  зато в неспокойные времена  стены обеспечивали кое-какую  защиту.
Из-за  ограниченности  площади  дома  росли  вверх,  постоянная  скученность
порождала антисанитарию. Людям, жившим в таких условиях, требовалась большая
духовная сила, чтобы сохранить самоуважение. Удавалось это не всем.
     Местечко  было совсем  другим типом поселения, существовавшим,  как уже
говорилось,  только в  польско-литовской  Речи  Посполитой, и больше нигде в
мире.  Оно  представляло собой изолированный  городок  с  исключительно  или
преимущественно еврейским  населением. Зародилось "местечко", видимо,  еще в
XIII  в.,  поэтому  его  можно считать недостающим  звеном  между  рыночными
городами Хазарии и еврейскими поселениями Польши.
     Экономические и социальные функции этих наполовину сельских, наполовину
городских агломераций были, видимо, одинаковыми в обеих  странах. В Хазарии,
как впоследствии в Польше, они представляли  собой систему торговых факторий
или  рыночных центров, обеспечивавших  контакт между большими городами  с их
нуждами и  селом.  Там  регулярно  проводились  ярмарки,  где  продавался  и
обменивался мелкий  и  крупный рогатый скот,  а  также городская  продукция,
одновременно там  трудились  и  торговали своими изделиями колесные мастера,
бондари,  кузнецы,  серебряных  дел  мастера,  портные,   кошерные  мясники,
мельники,   хлебопеки,  торговцы   свечами.   Здесь  же  находились  писари,
обслуживавшие   неграмотных,   синагоги   для   верующих,   гостиницы    для
путешественников, хедер  -  "комната"  на  древнееврейском,  то  есть школа.
Добавьте  к  этому  бродячих рассказчиков  и  певцов  (некоторые имена, как,
например, Велвел Збарзер, сохранились  в истории)*, бродивших  от местечка к
местечку  в  Польше,  а до того,  несомненно,  и  в Хазарии,  если судить по
здравствующим до сих пор на Востоке бродячим рассказчикам.

     * Enc. Brit., издание 1973, статья "Еврейская литература".

     Некоторые виды деятельности  вообще стали в Польше чисто еврейскими.  К
ним относилась торговля лесом, в  связи с  чем вспоминается, что дерево было
главным  строительным материалом и важной  статьей экспорта в Хазарии, то же
самое можно сказать о транспорте. "Густая сеть местечек, - пишет А. Н. Поляк
(94;  гл.  III),  - позволяла целое столетие распространять изделия по  всей
стране  на превосходных еврейских  конных бричках.  Доминирование этого вида
транспорта,  особенно  на востоке  страны,  было  настолько  очевидным,  что
еврейское обозначение  повозки, "ба-ал агалах", перешло в  русский язык  как
"балагол".  Занятие  это пришло  в  упадок только  с  появлением  во  второй
половине XIX в. железных дорог".
     Такая  специализация не  могла, конечно, развиться  в  замкнутых  гетто
западного еврейства и носит  несомненные хазарские черты. Жители гетто  были
сугубо  оседлыми  людьми,  тогда как  хазары,  как  все  полукочевые народы,
использовали повозки, запряженные лошадьми или быками, для перевозки палаток
и скарба, включая царские шатры размером с цирк-шапито, где помещались сотни
людей.  У этих людей  была  смекалка,  позволявшая  осваивать  самые трудные
дороги новой страны.
     Другим   специфически  еврейским  занятием  было  содержание  постоялых
дворов, мельничное дело и меховая торговля  - ничего  этого в гетто Западной
Европы не было.
     Такова, в общих чертах, структура еврейского местечка в Польше. Кое-что
в этом же роде можно встретить в любом старом рыночном городке любой страны,
но есть и более тонкие совпадения с тем, что мы знаем  - хотя знаем мы мало,
- о городской жизни в Хазарии, послужившей, видимо, прототипом для польского
местечка.
     К этим специфическим свойствам следует  добавить  сходство с  пагодами,
отличающее старейшие из  сохранившихся в местечках деревянных синагог ХV-ХVI
вв.,  совершенно  чуждое  и  местной  архитектуре,  и  стилю  строительства,
перенятому  евреями  Запада  и  затем воспроизведенному  в  польских  гетто.
Внутреннее  убранство  старейших  синагог  в  местечках  тоже  очень  сильно
отличается от стиля, сложи