вшегося в  гетто Запада, стены местечковых синагог
были  покрыты арабесками  и  изображениями  зверей,  вызывающими в  памяти и
персидское влияние, ощущающееся в  венгерско-хазарских изделиях  (I;  13), и
декоративный стиль,  принесенный в Польшу армянскими  иммигрантами  (94; гл.
III).
     Традиционная  одежда  польских  евреев  тоже имеет безусловно восточное
происхождение. Типичный длинный шелковый кафтан имитирует, наверное, одеяние
польского шляхтича, которое, в свою очередь, скопировано с наряда монголов в
период Золотой Орды - мода путешествует, игнорируя политические  границы, но
известно, что кафтаны носили задолго до этого  степные  кочевники. Тюбетейку
(ермолку) носят  по сей день ортодоксальные евреи,  а  также узбеки и другие
тюркские  народы Средней  Азии. Поверх  ермолки мужчины надевали штримель  -
особую круглую шапку с лисьим  мехом, скопированную хазарами у казаков - или
наоборот. Как уже говорилось, торговля лисьим и собольим мехом, процветавшая
в  Хазарии,  превратилась в Польше в настоящую еврейскую  монополию. Женщины
носили до середины XIX в высокий белый тюрбан - точную копию головного убора
казашек  и туркменских  женщин (94; гл. III).  (Ныне ортодоксальные  еврейки
вместо тюрбана вынуждены  носить  парики из собственных  волос,  которые они
сбривают при замужестве.)
     В этом  контексте  стоит упомянуть - но уже  с меньшей  уверенностью  -
странную   приверженность  польских   евреев  к   фаршированной   рыбе,  это
национальное блюдо было перенято  у них  поляками. Есть  даже поговорка "Без
рыбы  нет субботы". Не дальний ли это  отголосок жизни  на Каспии, где  рыба
служила главной пищей?

     Жизнь  местечка  описывается  в  еврейской  литературе  и  фольклоре  с
романтической ностальгией. В  современном исследовании местечковых  традиций
(126; 41) можно прочесть о веселом праздновании Субботы:
     "Где бы человек ни оказался, он постарается вовремя добраться  до дому,
чтобы встретить Субботу со своей семьей. Коробейник,  переходящий из деревни
в деревню,  бродячий  портной, сапожник - любой из  сил выбьется, но попадет
домой в пятницу вечером до заката.
     А на улицах местечка тем временем  раздаются  крики шаммеса: "Евреи,  в
баню!"  Шаммес служит  в  синагоге,  это  что-то  среднее  между  дьячком  и
сторожем. Он обращается к евреям не только от своего имени, ибо напоминает о
соблюдении заповеди".
     Выразительнее  всего  изображена  местечковая жизнь - сюрреалистическая
смесь фактов и фантазий - на картинах и литографиях Марка Шагала, на которых
библейские символы соседствуют с бородатым возчиком, размахивающим кнутом, и
с задумчивым раввином в кафтане и ермолке.

     То    было    странное    существование,   предопределенное    странным
происхождением. Некоторые наиболее старые  городки были, вероятно,  основаны
военнопленными - как Троки, заложенный караимами, -  поселенными польской  и
литовской знатью  на пустующих землях.  Однако большая часть этих  поселений
появилась в результате массовой миграции с "Дикого Поля",  превращавшегося в
пустыню. "После  монгольского завоевания, - пишет Поляк, -  когда переносили
на запад свои деревни славяне, с ними  перемещались  и  хазарские  местечки"
(94; гл. III). Пионерами  новых поселений  были, наверное, богатые хазарские
торговцы,  постоянно  пересекавшие  Польшу  по наезженным  торговым  путям в
направлении Венгрии.  "Мадьярская и кабарская миграция  в  Венгрию проложила
дорогу для  селившихся  в Польше хазар: она  превратила  Польшу в транзитную
зону  между двумя  странами с еврейскими  общинами" (94;  гл. VII).  Поэтому
купцы-путешественники   были  знакомы  с   условиями  в   областях  будущего
расселения   и  имели  возможность  установить  связь   с  землевладельцами,
заинтересованными  в поселенцах. "Землевладелец заключал соглашение с такими
богатыми  и  уважаемыми   евреями  (вспомним  Авраама  Проковника),  которые
изъявляли  готовность  поселиться  в  его имении и привести  с  собой  новых
поселенцев. А те, как правило, выбирали людей из своих родных мест" (94; гл.
III).   Среди   колонистов  были   земледельцы   и  ремесленники,  способные
образовывать   автономные   сообщества.  Так  хазарский   населенный  пункт,
перенесенный  в  Польшу,  стал местечком.  Земледелие  постепенно,  по  мере
привыкания к новым условиям, предавалось забвению.
     Таким  образом, ядро современного еврейства следовало старому  рецепту:
стремись к новым горизонтам, но не отрывайся от своих.

        VI

        ОТКУДА?

        1

     Из  нашего  исследования  вытекают  два  основных  факта:  исчезновение
хазарского   народа   из  региона,   бывшего  его  историческим  ареалом,  и
одновременное  появление  в соседней  области, на северо-западе, крупнейшего
сосредоточения евреев  со времени начала Диаспоры. Эти два факта находятся в
тесной  взаимосвязи, поэтому  историки согласны, что  иммиграция  из Хазарии
способствовала, видимо, росту польского еврейства - вывод, в пользу которого
говорят свидетельства  из  предшествующих  глав. Однако  есть разногласия по
поводу  масштаба  этого влияния: объема хазарской иммиграции  в  сравнении с
притоком  западных евреев  и их  удельного веса в  образовании  современного
еврейства.
     Иными словами, тот факт, что хазары в немалых количествах  эмигрировали
в Польшу, сомнений  не  вызывает;  вопрос в  том, приходился  ли  на их долю
основной процент  новых поселенцев,  или они образовали всего лишь их  ядро.
Чтобы  получить  ответ  на  этот вопрос, мы  должны  разобраться  с  объемом
иммиграции "настоящих евреев" с Запада.

        2

     К концу первого тысячелетия  н.э.  больше всего евреев  Западной Европы
жило во Франции и в Рейнской области*. Некоторые  их сообщества возникли еще
в эпоху Римской  империи, потому что в период между разрушением Иерусалима и
упадком  Рима  евреи  поселились  во   многих  крупнейших  городах  под  его
владычеством; впоследствии к ним примкнули  иммигранты из Италии и  Северной
Африки.  Начиная  с IX  в.  наличие еврейских  общин зафиксировано  по  всей
Франции, от Нормандии до Прованса и Средиземноморья.
     Одна   группа   даже  переправилась   через   Ла-Манш,   последовав  за
вторгнувшимися  в  Англию  норманнами,  видимо,  по  приглашению  Вильгельма
Завоевателя (согласно 121; см. в 12; IV; 277),  нуждавшегося в их капитале и
предприимчивости**. Их историю обобщает Барон:

     * Не считая испанских евреев, которые представляли особую категорию, не
участвовавшую в миграционных процессах, о которых мы говорим.
     ** Согласно классическому исследованию  Джозефа Якобса "Евреи в  Англии
при  Анжуйской  династии",   опиравшегося  на  еврейские  фамилии  и  другие
документы. (12; IV; 77)

     "Впоследствии  они превратились в класс "королевских ростовщиков", чьей
главной   функцией  было   предоставление   кредитов  для   политических   и
экономических  целей.  Скопив большие богатства благодаря  взиманию высокого
процента, эти ростовщики были вынуждены предоставлять их в том или ином виде
королевской казне.  Длительное  благосостояние  многих  еврейских  семейств,
роскошь их жилищ  и одеяний, их  влияние на судьбы общества заставляли  даже
проницательных  наблюдателей  закрывать  глаза  на  опасности,  кроющиеся  в
растущем недовольстве должников всех сословий и в усугубляющейся зависимости
евреев   от  протекции   их  коронованных  господ...  Недовольное  ворчание,
вылившееся во вспышки насилия в 1189-1190 гг., предвещало  трагический финал
-  изгнание  1290  г.  Головокружительный  взлет  и еще  более стремительное
падение английского еврейства всего  за два с четвертью  столетия (1066-1290
гг.) контрастно высветили фундаментальные факторы, определившие судьбу всего
западного еврейства  в критически важной первой половине второго тысячелетия
нашей эры" (12; IV; 75-76).
     Пример  Англии  показателен, потому что,  в отличие от  ранней  истории
еврейских   общин  на  европейском  континенте,  прекрасно   документирован.
Основной  урок,  который  можно  из  него   извлечь,  состоит  в   том,  что
социально-экономическое влияние евреев  было несообразно велико, учитывая их
скромное  количество.  Перед изгнанием евреев  из Англии в 1290  г.  их  там
насчитывалось  в  каждый  отдельно взятый  момент  времени  не  больше  2500
человек.  В  экономике средневековой Англии эта  крохотная  еврейская община
играла ведущую роль -  гораздо большую, чем в Польше,  где евреи  были  куда
многочисленнее;  однако,  в  отличие  от  Польши,  в  Англии евреи не  могли
опираться  на сеть малых еврейских городов, наполненных скромными мастерами,
ремесленниками,  возчиками  и  кабатчиками, то  есть  не  были  укоренены  в
народной гуще. В  этом животрепещущем вопросе Англия анжуйских Плантагенетов
олицетворяла  то, что не  могло не  случиться  позже на всем  Западе. Евреев
Франции и  Германии  ждала  та же  участь,  поскольку и  там  их занятия  не
отличались   разнообразием,  что  не   могло  не  привести   к  трагическому
результату.  Кошмар  всегда  начинается  с  "медового месяца",  а  кончается
разрывом и кровопролитием. Сначала  евреев повсюду  лелеяли,  выпускали в их
пользу  специальные  хартии,  создавали им  привилегии.  Они  были  personae
gratae,  подобно  придворным  алхимикам,  ибо  одним  им была  ведома  тайна
функционирования  экономики. "В раннем средневековье, -  писал  Сесил Рот, -
торговля в  Западной Европе была,  в основном, в руках евреев, не исключая и
работорговлю,  а  "еврей" и "торговец" в  записях  эпохи Каролингов являются
почти синонимами" (104). Но  с ростом класса местных торговцев их постепенно
оттесняли не только  от  самых выгодных занятий, но  и  от традиционных форм
торговли, так что единственной открытой  для них сферой осталось одалживание
средств   под   проценты.  "Евреи   аккумулировали   богатства  страны,   но
периодически  их  выкручивали,  как  белье, сливая добытое  - как  воду  - в
казну..." (104). Прообраз Шейлока сформировался задолго до времен Шекспира.
     В  дни "медового месяца", в 797 г., Карл Великий отправил прославленное
посольство в  Багдад,  к  Харун  ал Рашиду,  для  переговоров  о  заключении
договора  о  дружбе,  посольство  состояло из еврея Исаака  и  двух  знатных
христиан. Горький  конец  наступил  через 500 лет, в 1306  г.,  когда Филипп
Красивый изгнал евреев  из Французского королевства. Правда, некоторым потом
разрешили вернуться, но и  они страдали от притеснений, так  что к концу XIV
в. еврейская община Франции практически прекратила существование*.

     *  Современные  еврейские  общины  Франции  и  Англии  быта  образованы
беглецами от испанской Инквизиции в ХVI-ХVII вв.

        3

     Переходя  к  истории  германского  еврейства, прежде  всего  необходимо
отметить, что  "как  ни странно, мы не  располагаем полной, научной историей
германского  еврейства...  "Germanica  Judaica" - это  всего лишь  ссылки на
исторические  источники,  проливающие свет на  отдельные общины до  1238 г."
(12; VI; 271) Свет довольно-таки тусклый,  но  позволяющий  по  крайней мере
представить   территориальное    распределение   общин   западноевропейского
еврейства  в Германии в критический период, когда приближалась к своему пику
хазарско-еврейская иммиграция в Польшу.
     Одно из самых ранних свидетельств существования такой общины в Германии
- упоминание некого Калонимуса, приехавшего в 906 г. вместе с родней в Майнц
из Лукки в Италии. Примерно тогда же заговорили о евреях в Шпайере и Вормсе,
чуть  позже - в Трире, Меце, Страсбурге,  Кельне, то  есть  в  узкой полосе,
идущей через Эльзас и  по долине Рейна.  Еврейский  путешественник  Вениамин
Тудельский (см.  выше, II,  8) побывал в этом районе  в середине  XII  в.  и
записал: "В этих городах много израильтян,  людей мудрых и богатых" (12; IV;
73) [128]. Но  что  означает  "много"? Как  станет  ясно  чуть позже, совсем
чуть-чуть...
     Несколько раньше в Майнце проживал некий рабби Гершом бен Иегуда (прим.
960-1030 гг.), заслуживший своей редкой ученостью прозвище "Свет Диаспоры" и
пост духовного главы  французской  и рейнско-германской общины.  Примерно  в
1020  г. Гершом  собрал  в  Вормсе  Совет раввинов,  издавший  разнообразные
эдикты, включая  формальный запрет на многоженство (которое и  без  того уже
давно не практиковалось). К этим эдиктам было приложено дополнение, согласно
которому  в экстренном случае любое правило могло быть отменено  "ассамблеей
из  ста делегатов из стран -  Бургундии, Нормандии, Франции и  из городов  -
Майнц, Шпайер  и Вормс". В  других  раввинских  документах  этого же периода
называются  только  три  последних города, так что позволителен  вывод,  что
другие еврейские общины  Рейнской области были в начале XI в.  так малы, что
даже не заслуживали упоминания (72; 233).
     К  концу  XI  в.  еврейские  общины  Германии  чуть  было  не  постигло
поголовное  истребление  из-за   массовой   истерии,  сопровождавшей  Первый
крестовый  поход   1096  г.  Ф.  Баркер  живописал  умонастроение  типичного
крестоносца   с   выразительностью,   редко   встречающейся   на   страницах
энциклопедии "Британика" (11; 14 изд.; т. IV; 772):
     "Он  мог  крушить все вокруг себя, утопая  по щиколотку  в крови,  а на
закате со слезами умиления  преклонить колена у алтаря  Гроба Господня - ибо
не давильный ли пресс Господа забрызгал его?"
     Евреи Рейнской области  угодили как раз в этот "давильный пресс" и едва
в нем не погибли. Хуже того, их тоже поразила массовая истерия, правда иного
свойства, - самоубийственное стремление к мученичеству. По словам еврейского
хрониста Соломона  бар Симона, признанного  достоверным источником  (12; IV;
97), евреи Майнца,  столкнувшись с выбором между крещением  и смертью от рук
толпы,  подали пример другим общинам, решившись на коллективное самоубийство
(12, IV; 104):
     "Подражая  готовности Авраама  принести в жертву  Исаака, отцы  убивали
детей  своих,  мужья  -   жен.  Эти  сцены  неописуемого  ужаса  и  героизма
развертывались в ритуальной форме, с  помощью жертвенных ножей, наточенных в
соответствии  с иудейским  законом. Иногда  мудрецы общины,  наблюдавшие  за
массовым жертвоприношением, последними расставались с жизнью,  накладывая на
себя  руки...  В  охватившей  всех массовой  истерике,  освященной  желанием
религиозного мученичества и надеждой на награду на том свете, ничто не имело
смысла,  кроме  стремления уйти  из  жизни  не  от руки безжалостного врага,
поэтому  неизбежная  альтернатива  -  смерть  или  принятие  христианства  -
решалась только первым способом".
     Переходя   от  кровопролития  к  бесстрастной  статистике,   мы   можем
приблизительно  оценить  численность  еврейских общин в  тогдашней Германии.
Еврейские источники дружно  называют цифру - 800 жертв (убитых и покончивших
с собой) в Вормсе  и  расходятся  от  900 до 1300 в Майнце. Конечно,  многие
наверняка  предпочли  смерти  крещение,  но  источники  не   сообщают  число
выживших,  мы, со своей стороны, не можем быть уверены, не преувеличивают ли
они число павших. Барон  делает  по собственным  подсчетам  вывод,  что "все
еврейское  население  обоих  городов  вряд  ли  превышало  цифры,   которыми
источники исчисляют одних погибших" (12; IV; 105; прим. 292). То есть выжить
как в Вормсе, так и в Майнце должно было не больше нескольких сотен человек.
А  ведь  эти два города  (плюс Шпайер)  были  единственными,  располагавшими
достаточно крупными общинами, чтобы быть включенными в эдикт рабби Гершома!
     Иными  словами, мы вынуждены  признать, что еврейская община в Рейнской
области Германии была малочисленной даже до Первого  крестового похода, а уж
побывав в "Господнем давильном прессе",  уменьшилась еще  больше. При этом к
востоку от Рейна, в центральной и восточной Германии, тогда еще не появились
и  долго  потом  не  появлялись  еврейские  общины.  Традиционная  концепция
еврейских историков, по которой  Крестовый поход 1096  г. послужил толчком к
массовой миграции  евреев из Германии в Польшу,  -  это  всего лишь легенда,
вернее, надуманная гипотеза,  изобретенная по причине слабого  знакомства  с
историей  хазар  и  невозможности  понять, откуда  вдруг в Восточной  Европе
появилось  такое  количество евреев. Между  прочим, источники  ни  слова  не
говорят о  какой-либо  миграции, ни  массовой, на даже слабой,  из  Рейнской
области на восток Германии, не говоря уж о далекой Польше.
     Так, Семен  Дубнов,  один из  историков старой  школы,  пишет:  "Первый
Крестовый поход,  приведший христианские массы  в движение и бросивший их  в
направлении  азиатского  Востока, одновременно  погнал  еврейские  массы  на
восток Европы" (36; 427). Тем  не менее, всего несколькими строками  ниже он
вынужден  признать: "Мы не  располагаем  сведениями об обстоятельствах этого
эмиграционного движения, сыгравшего столь важную роль  в еврейской  истории"
(36; 428). При этом имеется достаточно сведений о том, что происходило в тех
же самых  пострадавших  еврейских  общинах во время  Первого  и  последующих
крестовых походов. Некоторые  накладывали  на себя  руки, некоторые пытались
сопротивляться и погибли, выжившие  обязаны своей удачей тому, что нашли  на
все опасное время  убежище в укрепленном замке епископа, отвечавшего хотя бы
теоретически  за  их  безопасность.  Часто  и  это  не  могло  предотвратить
расправу, тем  не  менее, уцелевшие,  дождавшись спада  крестоносной  волны,
неизменно возвращались  в  свои  разграбленные  дома  и  синагоги, чтобы все
начать сначала.
     Судя  по хроникам, это поведение  выстраивалось в систему: так было и в
Трире, и в Меце, и во многих других местах. Ко времени Второго и последующих
крестовых походов оно уже превратилось в традицию: "В  начале волнения из-за
нового Крестового  похода многие евреи Майнца, Вормса,  Шпайера, Страсбурга,
Вюрцбурга и других  городов бежали  в соседние замки, оставляя  свои книги и
ценное имущество  друзьям  из  горожан"  (12;  IV;  129).  Одним  из главных
источников  по этим событиям  является  "Книга памяти"  Эфраима  бар  Якоба,
который сам  в возрасте  13 лет находился среди  людей, бежавших из Кельна в
замок Фолкенбург (12;  IV; 119).  Соломон бар Симон  сообщает, что  во время
Второго  крестового похода выжившие евреи Майнца искали защиты в Шпайере,  а
потом вернулись в родной город и построили там новую синагогу (12; IV; 116).
Это складывается в лейтмотив хроник; еще раз повторю, что нигде нет ни слова
об эмиграции еврейских общин на  восток Германии, которая, по  словам Мизеса
(83; 275), еще  была тогда  Judenrein - "не загрязнена  евреями", каковой  и
оставалась еще несколько столетий.

        4

     XIII  в.  стал  периодом  небольшой  передышки.  Впервые  мы  слышим  о
появлении евреев  в  районах, соседствующих с Рейнской областью:  в  Пфальце
(1225 г.), Фрайбурге (1230  г.), Ульме (1243 г.),  Гейдельберге (1255  г.) и
т.д.  (83;  275-274).  Но  спокойствие  продлилось  недолго:  в  XIV  в.  на
франко-германское еврейство обрушились новые беды.
     Первой катастрофой  стало изгнание всех евреев из владений французского
короля  Филиппа  Красивого.  Франция  страдала  от  экономического  кризиса,
сопровождавшегося,   как   водится,  обесцениванием   денег   и  социальными
волнениями.  Филипп пошел  проторенным  путем:  решил  возложить  финансовые
издержки кризиса на евреев. В 1292 г. он истребовал с них 100 тыс. ливров, в
1295, 1299, 1302 и  1305 гг. - по 215 тыс., а  потом решился  на радикальный
шаг во спасение своих дышащих на ладан финансов. 21 июня 1306 г. он подписал
тайный  указ  арестовать  в   определенный  день  всех  евреев  королевства,
конфисковать их собственность, а их самих выдворить из страны. Аресты прошли
22 июля,  выдворение - спустя  несколько недель. Беглецы подались в  области
Франции, не относившиеся к домену французского короля, в Прованс, Бургундию,
Аквитанию  и  некоторые другие феодальные владения. Однако, как пишет Мизес,
"не существует никаких исторических сведений,  что  численность  германского
еврейства  увеличилась  благодаря  страданиям  еврейской  общины  Франции  в
решающий  период ее  уничтожения" (83, 273). Ни  один историк  не  осмелился
предположить, что  французские евреи пересекли Германию и оказались в Польше
- ни в тот период, ни когда-либо еще.
     При наследниках  Филиппа  имело  место частичное  возвращение евреев по
зову  новых французских  монархов  (в  1315  и 1350 гг.), но  ни  возместить
причиненный ущерб,  ни предотвратить  новые взрывы  массового насилия они не
смогли. К концу XIV в. Франция стала, как и Англия, Judenrein.

        5

     Второй  катастрофой   того  ужасного  столетия  стала  Черная   смерть,
уничтожившая  в 1348-1350  гг.  треть европейского  населения,  в  некоторых
районах - до двух третей. Чума пришла из  Азии через  Туркестан. То, как она
завладела  Европой  и   что  наделала  там,  стало  лишним   доказательством
человеческого  безумия.  Татарский  предводитель  Джанибек осаждал в 1347 г.
крымский  город Каффу (ныне Феодосия), тогда -  генуэзский порт. Чума косила
воинов  Джанибека, а он отправлял  при  помощи катапульт зараженные трупы за
крепостную стену, заражая тем самым осажденное население. Генуэзские корабли
доставили   крыс  вместе  со  смертоносными  блохами  на   Запад,   в  порты
Средиземноморья, откуда эпидемия двинулась внутрь континента.
     Бациллы <i>Pasteurella pestis</i> разили всех, не разбираясь в вероисповедании
жертв,  тем не менее,  страдающая Европа решила отыграться на евреях. Раньше
их уже обвиняли в ритуальных  убийствах христианских младенцев, теперь же их
вина состояла в  отравлении колодцев с целью распространения  Черной смерти.
Легенда двигалась даже быстрее крысиного полчища, вследствие  чего  по  всей
Европе  начались  массовые сожжения  евреев.  Снова получило распространение
коллективное самоубийство во избежание сожжения заживо.
     Поредевшее население  Западной Европы достигло прежнего уровня только в
XVI в. Евреев, подвергшихся совместному нападению  крыс и двуногих, выжило и
того меньше. Как писал Кучера,  "чернь мстила им за жестокие удары судьбы, и
тех, кого пощадила  чума, добили меч и пламя. Когда эпидемия пошла на убыль,
в   Германии,   по   свидетельству   историков-современников   тех  событий,
практически не  осталось евреев. Напрашивается вывод - что  в самой Германии
евреи  никак  не  могли  преуспеть и  так и не  сумели  образовать  большие,
многолюдные общины.  Как же  при подобных обстоятельствах  они умудрились бы
заложить в Польше основу  такого плотного населения, что сейчас [1909] оно в
десять   раз  превосходит   численностью   еврейское   население   Германии?
Действительно, трудно  понять,  откуда вообще  взялась мысль,  что восточные
евреи являются потомками иммигрантов  с Запада,  особенно из  Германии" (72;
235-236, 241).
     И  все  же  Первый  крестовый   поход   и  Черная  смерть   чаще  всего
характеризуются  историками  как  события,  создавшие  восточное  еврейство.
Кстати, как  и  в  случае  с  крестовыми  походами,  нет  абсолютно  никаких
свидетельств,  которые  помогли  бы  связать   чуму  и  воображаемый  Исход.
Наоборот, все указывает на то, что на этот раз, как и  раньше,  единственная
надежда евреев  на выживание заключалась в том, чтобы держаться друг друга и
искать убежища в  укрепленном месте или в менее враждебном населенном пункте
неподалеку.   В  разгар  Черной  смерти   зафиксирован  единственный  случай
эмиграции,   о   котором  знает  Мизес:  евреи  из   Шпайера  спрятались  от
преследователей  в  Гейдельберге  -  примерно  в  десяти  милях  от  родного
городка...
     После почти полного искоренения  старых еврейских общин во Франции  и в
Германии  при эпидемии Черной смерти Западная  Европа примерно на  два  века
осталась Judenrein, если не считать нескольких крохотных анклавов и Испанию.
Евреи, заложившие в ХVI-ХVII вв. основы современных  общин в Англии, Франции
и  Голландии,  - это совершенно другая ветвь,  "сефардим" (испанские евреи),
вынужденные  бежать  из  Испании,  где  они прожили  больше  тысячи лет.  Их
история,  как и  история современного европейского еврейства, не относится к
теме этой книги.
     Короче говоря,  у  нас есть все основания для вывода, что  традиционное
представление  о массовом исходе западного  еврейства из  Рейнской области в
Польшу через  всю  Германию  -  враждебную территорию,  не  знающую  никаких
евреев,  -  исторически  несостоятельно.  Об  этом  говорит  малочисленность
рейнских  общин,  их  нежелание  уходить  из  долины  Рейна  на  восток,  их
стереотипное  поведение  в ответ  на  враждебность  нееврейского  населения,
отсутствие  указаний  на   миграционные   процессы  в  хрониках  той  эпохи.
Подтверждение этой точки зрения предоставляет лингвистика, о чем речь пойдет
в главе VII.

        VII

        ВСТРЕЧНЫЕ ТЕЧЕНИЯ

        1

     Принимая во  внимание доказательства, приведенные  в предыдущих главах,
легко  понять,  почему  польские  историки  - которые, в конце концов, стоят
ближе всего к сути проблемы, - согласны, что "в ранний  период основное ядро
еврейского населения  вышло из страны хазар" (118). Существует  даже соблазн
допустить  преувеличение  и  заявить  вслед за  Кучерой,  что  у  восточного
еврейства стопроцентно  хазарское происхождение.  Такое  утверждение было бы
закономерным,  если  бы горемычная франко-рейнская община  была единственной
соперницей  Хазарии  в  отстаивании  родства.  Но  в  позднем  Средневековье
ситуация усложнилась: на всей территории бывшей Австро-венгерской монархии и
на  Балканах  появлялись (а  потом приходили в упадок) еврейские  поселения.
Значительное еврейское население существовало не только в Вене  и в Праге; в
одних Каринтийских  Альпах не меньше пяти  населенных пунктов носят название
"Юдендорф", "еврейская  деревня",  в  горах Штирии насчитывается еще  больше
"Юденбургов"  и  "Юденштадтов". К  концу XV  в. евреи были  изгнаны из обеих
провинций  и двинулись в  Италию,  Польшу  и  Венгрию; но  откуда  они  туда
первоначально  пришли?  Конечно, не с  запада.  В  своем  исследовании  этих
разрозненных общин Мизес пишет:
     "В зените Средневековья мы обнаруживаем на востоке  россыпь  поселений,
протянувшуюся  от  Баварии  до  самой  Персии  через  Кавказ, Малую  Азию  и
Византию. [Но]  к  западу от Баварии  разверзлась  пустота размером  во  всю
Германию...  Нам  неизвестно, как проходила  иммиграция  евреев в альпийские
районы, но, без сомнения, свою роль сыграли три крупнейшие со времен поздней
античности резервуара еврейства: Италия, Византия и Персия" (83; 291-292).
     Недостающим звеном в этом  перечислении  является Хазария, исполнявшая,
как мы  уже видели,  функции вместилища и  транзитного  пункта  для  евреев,
эмигрировавших  из  Византии  и  халифата.  Мизес  заслуживает  уважения  за
разрушение  легенды  о рейнских  корнях  восточного еврейства,  но и он знал
недостаточно о  хазарской истории  и  не  имел  понятия  о демографии хазар.
Однако он был, возможно, прав, предположив в иммигрантах, осевших в Австрии,
итальянский компонент. Италия не  только бурлила со  времен Римской  империи
евреями, но  и, подобно Хазарии,  приняла  определенную долю иммигрантов  из
Византии.   Таким  образом,  мы   наткнулись  на  ручеек  "истинных"  евреев
семитского  происхождения,  впадавший в восточноевропейский  водоем, тем  не
менее, то был всего  лишь  ручеек, и не более  того, поскольку свидетельства
крупного  переселения итальянских евреев  в  Австрию отсутствуют,  зато  нет
недостатка в свидетельствах обратного процесса - миграции  евреев из Австрии
в  Италию после  их изгнания из  альпийских провинций в конце XV в. Подобные
детали  затемняют общую  картину  и наводят  на тщетную  мысль: вот бы евреи
прибыли  в  Польшу  на  борту  "Мэйфлауэр" и  сохранили в неприкосновенности
бортовой журнал!
     Тем  не  менее, общие  контуры  миграционных процессов различить можно.
Альпийские  поселения   представляли  собой,  по  всей  видимости,  западные
отростки  от  главного  древа  хазарской  миграции в Польшу,  продолжавшейся
несколько  столетий  и протекавшей  несколькими  самостоятельными маршрутами
через Украину, славянские районы севернее  Венгрии, а также, возможно, через
Балканы.  Существует  же  в  Румынии  легенда  о  вторжении в  страну  в  не
установленное время вооруженных евреев!*

     * Jewish Enc., vol. 10, р. 512.

        2

     Бытовала и  другая,  не  менее любопытная  легенда, касающаяся  истории
австрийского  еврейства. Ее запустили в  обращение христианские  хронисты  в
Средние века, но  потом ее  совершенно серьезно  подхватили историки  начала
XVIII в.  По  этой  легенде, в дохристианскую  пору в австрийских провинциях
правили   еврейские   князья.   Австрийские   хроники,   сведенные   воедино
венецианским  писцом в правление Альберта III (1350-1395), содержат перечень
из  по меньшей  мере  двадцати двух таких  еврейских князей, якобы сменявших
друг друга. В перечне фигурируют не только их имена, часть из которых звучит
отчетливо  по  урало-алтайски,  но  также  сроки княжения  каждого  и  места
захоронения, например "Сеннан, правил 45 лет, похоронен в Стубенторе в Вене,
Зиппан, 43  года, похоронен в  Туллне"  и  т.д.,  включая такие  имена,  как
Лаптон,  Маалон,  Раптан, Рабон, Эффра,  Самек и др.  После этих евреев идут
пятеро  князей-язычников,   далее  -  христианские  правители.  Эту  легенду
повторяет с некоторыми вариациями "История Австрии", написанная в 1474 г. на
латыни Хенриком Гунделфингусом; она фигурирует и в нескольких других трудах,
включая "Избранные хроники  Австрии" ("Flores Chronicorum Austriae") Анселма
Шрама (1702 г.), который, кажется, сам в нее верил (43; см. 83; 279).
     Откуда  могла  взяться такая  фантастическая  басня? Послушаем еще  раз
Мизеса:  "Сам  факт,  что  такая  легенда  могла  появиться  и  продержаться
несколько веков, указывает на  то, что в глубинах национального самосознания
древней Австрии  брезжат воспоминания  о еврейском  присутствии  на  верхнем
Дунае в незапамятные времена.  Кто  знает  -  быть  может, приливные  волны,
расходившиеся   от   хазарских   доминионов  в  Восточной  Европе,  когда-то
докатились до подножия Альп, что могло бы  объяснить сильный урало-алтайский
привкус  княжеских  имен.  Вымыслы  средневековых  хронистов  могли  вызвать
народное  эхо  только  в   том  случае,  если   опирались  на   коллективные
воспоминания, пусть даже очень смутные" (83; 279).
     Как уже говорилось, Мизес склонен, скорее, преуменьшать хазарский вклад
в  еврейскую  историю,  но даже  с  этой  оговоркой он нащупал  единственную
жизнеспособную  версию,  которая  могла  бы объяснить происхождение  живучей
легенды.  Попробуем разобраться в  этом подробнее.  На протяжении более  чем
полувека,  до 955  г., Австрия  до самой реки Энс на  западе  находилась под
венгерским господством.  Мадьяры достигли  нового  места обитания в  896 г.,
вместе  с  кабаро-хазарскими  племенами,  представлявшими  в том  этническом
конгломерате наиболее влиятельный элемент. Венгры тогда еще не были обращены
в христианство (это случилось еще через столетие, в 1000 г.), и единственной
известной им монотеистической религией  был хазарский иудаизм. Среди них мог
быть племенной вождь или несколько вождей, исповедующих примитивный  иудаизм
- вспомним византийского хрониста Иоанна Синнамуса, сообщавшего о  еврейских
частях в  венгерском войске (см. выше, V,  2).  Так что легенда может  иметь
реальную  основу,  особенно  если учесть,  что  венгры,  находившиеся еще  в
варварском состоянии,  были тогда "бичом Европы". Пребывание под их  властью
должно было стать травмой, которую австрийцы долго вспоминали бы. Все удачно
сходится.

        3

     Другие    доводы,   опровергающие   представление   о   франко-рейнском
происхождении восточного  еврейства, содержатся  в  структуре языка идиш, на
котором говорили до Холокоста миллионы людей  и который до сих пор жив среди
ортодоксальных меньшинств в Советском Союзе и в Соединенных Штатах.
     Идиш   представляет   собой   любопытное   смешение   древнееврейского,
средневекового  немецкого,  славянских   и  других   элементов,   записанных
еврейскими  буквами.  Сейчас, когда язык отмирает,  он превратился в предмет
академического изучения в Соединенных Штатах  и  в Израиле. Тем не менее еще
недавно,   в  нашем  веке,  западные  лингвисты  считали  его  всего-навсего
жаргоном,  не  достойным  серьезного  исследования.  Как  замечает Г.  Смит,
"ученые уделяли идишу мало внимания. Если не считать немногочисленных статей
в  периодических  изданиях,  первый  по-настоящему научный труд  с серьезным
подходом к этому языку, "Историческая грамматика", был  издан Мизесом только
в  1924  г. Показательно,  что  в последнем издании стандартной исторической
грамматики немецкого, рассматривающей язык через призму его диалектов, идишу
презрительно уделяется всего дюжина строк" (111; 65 и далее).
     На  первый   взгляд  преимущественно  немецкие  заимствования  в  идише
противоречат нашему главному тезису о происхождении восточного еврейства; мы
увидим сейчас,  что  верно обратное, но аргументация подразумевает несколько
этапов.  Во-первых,  надо разобраться,  какой  именно  региональный немецкий
диалект вошел в словарь идиша.  Никто  до  Мизеса  не брался всерьез за  эту
тему,  он же  сделал  огромное  дело:  провел  исследование  и сформулировал
исчерпывающий ответ. Изучив  словарный  состав, фонетику и синтаксис идиша в
сопоставлении с главными немецкими диалектами Средневековья, он заключает:
     "В  языке идиш  отсутствуют  лингвистические  компоненты, относящиеся к
немецкому языку из пограничных с Францией районов. Ни единого слова из всего
списка специфических  слов мозельско-франкского происхождения, составленного
Й. А. Балласом (9; 28 и далее) не попало в  словарь идиша. Даже  центральные
районы    Западной    Германии,   расположенные   вокруг    Франкфурта,   не
поспособствовали образованию идиша... (83; 211) Западная Германия вообще  не
принимала  участия  в  его образовании...  (83;  269) Не  окажется  ли,  что
общепринятое представление, согласно  коему немецкие евреи некогда пришли из
Франции,  перейдя  Рейн,  ошибочно?   История   немецких  евреев,  еврейства
ашкенази*  должна  быть  пересмотрена. Ошибки  историков  часто исправляются
лингвистами.  Традиционное мнение  об иммиграции евреев ашкенази* из Франции
на   восток  принадлежит  к   категории  исторических  заблуждений,   ждущих
исправления" (83; 272).

     * Об ашкенази см. ниже, VIII, 1.

     Далее  Мизес   цитирует  ряд  примеров  лингвистических  ошибок   и,  в
частности,  приводит  пример  цыган,  считавшихся потомками  египтян,  "пока
лингвистика не доказала, что они пришли из Индии" (83; 272).
     Разобравшись  с якобы западным происхождением немецких элементов идиша,
Мизес  демонстрирует,  что  доминирующее  влияние  в   нем  принадлежит  так
называемым  "восточно-среднегерманским"  диалектам,  на которых  говорили  в
альпийских районах Австрии и  Баварии практически до  XV  в. Иными  словами,
немецкий  компонент,  попавший  в  гибридный  еврейский  язык,  зародился  в
восточных  районах  Германии,  соседствующих со  славянским поясом Восточной
Европы.
     Мы  видим,  что  данные лингвистики  совместно с  историческими данными
опровергают   представление  о  франко-рейнском   происхождении   восточного
еврейства. Однако  здесь еще не содержится ответа на вопрос,  каким  образом
восточно-среднегерманский  диалект  в   сочетании   с   древнееврейскими   и
славянскими   элементами  стал  языком   восточного  еврейства,  которое   в
большинстве своем, как мы показали, имело хазарское происхождение.
     Пытаясь  ответить  на  этот  вопрос,  мы  должны   учитывать  несколько
факторов. Во-первых,  эволюция  идиша была  длительным и сложным  процессом,
начавшимся предположительно в XV в. или даже раньше; тем  не менее, он долго
оставался  только разговорным языком,  чем-то вроде  "смешанного наречия", а
письменную форму приобрел  только  в  XIX в. Ранее у  языка  не существовало
кодифицированной грамматики, и "каждый был волен  вплетать в свою речь любые
иностранные слова. Стандартное произношение и орфография отсутствуют. Хаос в
орфографии  можно  проиллюстрировать  правилами,  записанными  в   "Народной
еврейской библиотеке": 1) пиши, как говоришь; 2) пиши так, чтобы тебя поняли
и  польские,  и  литовские  евреи;  3)  пиши  по-разному  слова  одинакового
звучания, но разного значения" (111; 66).
     Таким  образом,  идиш  веками рос  совершенно  беспрепятственно,  жадно
впитывая  из  социального  окружения  слова,  фразы,   идиомы,  лучше  всего
соответствовавшие его назначению "смешанного наречия". Однако в культурном и
в социальном отношении в средневековой Польше доминировали немцы. Только они
среди прочих иммигрантов превосходили своим экономическим и интеллектуальным
влиянием евреев. Мы уже  знаем об этом по временам династии Пястов; особенно
ярко это проявилось при Казимире Великом, когда делалось все для привлечения
иммигрантов, колонизации  земель  и  строительства "современных" городов.  О
Казимире  говорили,  что  он "принял страну  деревянную,  а  оставил  страну
каменную". Но эти новые каменные города,  такие, как  Краков или Львов, были
построены   немецкими   иммигрантами   и   управлялись   ими   же,   а   они
руководствовались  так  называемым Магдебургским  правом, предоставлявшим им
высокую  степень  муниципального  самоуправления.  Считается,  что  в  общей
сложности  в  Польшу переехало  не  менее  4  миллионов  немцев  (72;  244),
создавших  городской средний  класс, не существовавший там ранее. Как указал
А. Н. Поляк,  сравнивая немецкую и хазарскую иммиграцию в Польшу, "правители
страны  массами  ввозили  столь  необходимых  предприимчивых  иностранцев  и
помогали  их  обустройству в  согласии с привычным  по немецкому  городу или
еврейскому местечку образом жизни". (Однако это неявное разделение стало еще
меньше,  когда  еврейские  переселенцы,   прибывавшие  впоследствии,  начали
селиться в городах, образовывая там свои гетто).
     Не  только  образованная  буржуазия,  но  и  священнослужители  были  в
основном    немцами    -    естественное    следствие    принятия    Польшей
римско-католического  вероисповедания и  поворота  к  западной  цивилизации,
подобно тому,  как на Руси  священники после  принятия Владимиром греческого
православия были преимущественно византийцами. Светская культура развивалась
в  том же  направлении, по следам  более  опытного западного  соседа. Первый
польский университет был  создан  в 1364 г. в Кракове, тогда преимущественно
немецком городе*. Австриец Кучера пишет на эту тему не без высокомерия:

     *  Одним  из  студентов этого  университета  веком  позже  был  Николай
Коперник,  которого  позднее  отстаивали друг  у друга  польские  и немецкие
патриоты, считая своим соотечественником.

     "Немецкие колонисты сперва вызывали  в  народе подозрение и  недоверие;
тем не менее им удалось успешно укорениться и даже насадить немецкую систему
образования. Поляки  научились  ценить  преимущества более высокой культуры,
принесенной немцами, и подражать чужим  порядкам. Польская аристократия тоже
полюбила немецкие правила и стала  находить красоту и удовольствие  во всем,
что приходило из Германии" (72; 243).
     Сказано  нескромно,  но  по  существу  верно.  Вспоминается  и  высокое
уважение к немецкой Kultur среди русских интеллигентов XIX в.
     Нетрудно   понять,   почему   хазарская   иммиграция,   вливавшаяся   в
средневековую Польшу,  была  вынуждена  учить немецкий  - залог преуспеяния.
Люди, поддерживавшие тесные контакты с местным населением, были, несомненно,
вынуждены   овладеть   азами   польского   (или   литовского,   украинского,
словенского) языка; однако немецкий был им совершенно необходим для контакта
с  городом.  При  этом  у  них  оставалась  синагога  и  изучение  Торы   на
древнееврейском.  Можно  себе  представить,  как  ремесленник  из  местечка,
какой-нибудь сапожник или  лесоторговец,  обращается  на ломаном  немецком к
заказчикам, на ломаном польском к крепостным чужого имения, а дома смешивает
наиболее  выразительные  словечки из обоих  этих  языков  с древнееврейским,
изобретая  на  ходу  собственный,  приватный  язык.  Как  эта мешанина  была
обобщена  и  стандартизована   -  пускай  гадают   лингвисты;  мы  же  можем
предположить, какие факторы способствовали этому процессу.
     Среди более  поздних иммигрантов  в Польшу присутствовало также, как мы
видели, некоторое количество "настоящих"  евреев из  альпийских областей, из
Богемии  и  с востока  Германии.  Даже  если их  было относительно мало, эти
немецкоязычные евреи превосходили культурой и ученостью хазар, подобно тому,
как  немцы   превосходили   культурой  поляков.  По   аналогии   с  немецким
католическим клиром,  еврейские раввины с Запада  выступали мощным  фактором
германизации  хазар,  чей  иудаизм  был  ревностным,  но  примитивным. Снова
процитируем А. Н. Поляка:
     "Те немецкие евреи, кто добрался до Речи Посполитой, оказывали огромное
влияние на своих собратьев с Востока. Причина, по которой [хазарских] евреев
так сильно влекло к ним, заключалось в восхищении их религиозной ученостью и
умением   вести   дела   с   преимущественно  немецкими  городами...   Язык,
используемый  в религиозной  школе, "хедере", и в доме "гевира" (уважаемого,
богатого человека), влиял на язык всей общины" (94; гл. IX).
     В  одном польском  раввинском  трактате XVII в. высказано благочестивое
желание:  "Боже,  наполни страну  мудростью,  и пусть  все  евреи  заговорят
по-немецки!" (94; гл. IX).
     Характерно,   что    единственным   крылом   евреев-хазар   в   Польше,
сопротивлявшимся  и духовным,  и  мирским  соблазнам,  связанным с  немецким
языком, были караимы, отвергавшие учение раввинов и материальное обогащение.
Поэтому  они  так  и не  перешли  на идиш.  Согласно  первой  общероссийской
переписи  населения  1897  г., в царской  империи (включая, конечно, Польшу)
жили  12895 караима.  Из них 9666 называли  родным языком "турецкий"  (т.е.,
предположительно,  изначальный хазарский диалект), 2632 говорили по-русски и
всего 383 - на идише.
     Однако секта  караимов  представляет  собой,  скорее,  исключение,  чем
правило. Обычно  иммигрантское население в новой стране за два-три поколения
расстается с родным  языком  и начинает пользоваться языком новой страны*. В
Америке внуки  иммигрантов  из  Восточной  Европы вообще не  учатся говорить
по-польски или по-украински и считают речь  своих бабушек и дедушек комичным
лепетом.  Трудно  понять,  как историки умудряются  игнорировать  реальность
миграции хазар в Польшу на том лишь основании, что те по прошествии половины
тысячелетия перешли на другой язык!

     *   Это,  конечно,  не  относится   к   завоевателям  и  колонизаторам,
навязывающим свой язык аборигенам.

     Кстати,  потомки библейских Колен Израилевых являют  собой классический
пример языковой приспособляемости. Сначала они говорили по-древнееврейски, в
вавилонском   пленении  перешли  на  халдейский,  при   Иисусе  пользовались
арамейским, в  Александрии - греческим,  в  Испании  -  арабским, а  позднее
ладино  -  смесью испанского  и древнееврейского, с еврейской письменностью,
служившей у сефардов эквивалентом  идиша. И так далее. Храня верность  своей
древней  религии, они меняли языки так, как  им было  удобно. Хазары не были
потомками библейских Колен, но, как видим, им тоже был присущ  космополитизм
и другие социальные характеристики единоверцев.

        4

     А. Н.  Поляк  предложил еще одну  гипотезу относительно  ранних  корней
языка  идиш,  заслуживающую  упоминания,  даже  при ее проблематичности.  Он
полагает,  что "ранний идиш  зародился в готских  районах хазарского  Крыма.
Тамошние условия жизни  не  могли  не вызвать к жизни сочетание германских и
еврейских элементов  за  сотни  лет до  появления  поселений  в  Польском  и
Литовском королевствах" (92; гл. IX).
     В качестве косвенного довода А. Н. Поляк  цитирует  Иософата Барбаро из
Венеции, жившего в Тане (итальянской  торговой колонии в  устье Дона) с 1436
по  1452 г. и писавшего,  что его  немецкий  слуга мог беседовать с готом из
Крыма, подобно  тому,  как  флорентиец понимает  язык  итальянца  из  Генуи.
Собственно, готский  язык  сохранялся  в Крыму (и,  видимо,  только там) как
минимум до середины XVI  в. В  то время посол  Габсбургов в  Константинополе
Гизелин де  Бусбек встречался с крымчанами и составил список  слов  готского
языка, которые они употребляли. (Этот Бусбек был, судя по всему, незаурядной
личностью:  например,  это он  первым  привез в  Европу из  Леванта сирень и
тюльпаны).    А.   Н.   Поляк   считает,   что   этот   словарь   близок   к
средне-верхнегерманским элементам, обнаруживаемым в идише. Он  полагает, что
крымские готы поддерживали контакты с другими германскими племенами и что их
язык испытал  влияние  других родственных языков.  Как бы  то ни  было,  эта
гипотеза заслуживает внимания лингвистов.

        5

     "В  некотором   смысле,  -  писал  Сесил  Рот,   -   еврейское  "темное
средневековье" началось одновременно с европейским Ренессансом" (103).
     До того периода тоже  хватало  убийств и прочих форм преследования - во
время Крестовых  походов, Черной  смерти,  по  иным поводам, - но  это  были
вспышки   беззакония,  массового  насилия,   которым   власти  либо  активно
противодействовали, либо в лучшем случае пассивно терпели. Однако  с началом
контр-реформации легально  утвердился взгляд на евреев как на недочеловеков,
во многом сходный с отношением к неприкасаемым в индийской кастовой системе.
     "Немногочисленные  общины, удержавшиеся,  невзирая на  все страдания, в
Западной  Европе  -  в Италии, Германии, папских владениях на юге Франции  -
почувствовали на себе, наконец, все ограничения, которые прежде существовали
только на бумаге, в идеале" (103) - то  есть предусматривались в церковных и
иных документах, но  не претворялись в жизнь (например, в Венгрии, см. выше,
V,  2).  Теперь  же  даже  эти  "идеальные"  предписания были  дополнительно
ужесточены:  изоляция  по  месту жительства,  ограничения в  брачной  сфере,
запрет  занимать любые  почетные должности, требование носить  отличительную
одежду, желтую звезду и конический головной убор... В 1555 г.  папа Павел IV
в своей булле "cum nimis absurdum" ("ибо чрезвычайно абсурдно") настаивал на
строгом  и  последовательном  исполнении  всех  предшествующих  эдиктов,  по
которым евреям полагалось не высовывать носа  из замкнутых гетто. Еще  через
год  были  насильственно перемещены евреи  Рима.  Этому  примеру должны были
последовать   все   католические   страны,  где   евреи   еще   пользовались
относительной свободой.
     В  Польше "медовый  месяц", начавшийся  при  Казимире  Великом,  длился
дольше, чем где-либо  еще,  но в  конце  XVI в. и там все стало, как  везде.
Еврейские общины, загнанные  в  гетто  и местечки,  страдали от скученности,
которую усугубляли  беженцы, спасавшиеся  от  казацких  расправ, чинимых  на
Украине  при Хмельницком (см. выше, V, 5). Жилищная и экономическая ситуация
резко  ухудшилась.  Результатом  всего  этого  стала  новая волна  массового
бегства в Венгрию,  Богемию,  Румынию  и Германию, где евреев было еще очень
мало после мора от Черной смерти.
     Так  возобновилось  великое  переселение  на  Запад. Ему  было  суждено
продолжаться почти три века, до самой Второй мировой войны, и превратиться в
главный  источник теперешних  еврейских общин  Европы,  Соединенных Штатов и
Израиля. Стоило  потоку  немного поредеть,  как погромы  XIX в.  придали ему
новый импульс.  "Можно  сказать,  что второй  рывок на Запад,  -  пишет  Рот
(первым  он  считает  исход,  спровоцированный  разрушением  Иерусалима),  -
продолжавшийся  до XX  в., начался с массовой резни, учиненной Хмельницким в
1648-1649 гг. в Польше" (103).

        6

     Аргументация,  представленная в предыдущих  главах,  делает  еще  более
обоснованным мнение тех современных историков - среди которых и австрийцы, и
израильтяне, и поляки, -  которые независимо друг  от друга пришли к выводу,
что большая часть современного еврейства имеет не палестинские, а кавказские
корни. Главный  поток  еврейских миграций тек не  из  Средиземноморья, через
Францию и Германию на  восток  и со временем обратно.  В действительности он
был  направлен,  главным  образом,  в противоположную сторону - на  запад, с
Кавказа  на  Украину  и в  Польшу,  а  оттуда в  Центральную  Европу.  Когда
происходило  беспрецедентное массовое  расселение в Польше, на Западе просто
не существовало такого  количества евреев, которое могло  бы вызвать к жизни
этот феномен,  зато  на  востоке имелся  целый народ,  двигавшийся на  новые
земли.
     Было  бы, конечно,  неразумно отрицать, что  нынешнее мировое еврейство
сложилось   из   различных   составляющих.   Невозможно  вывести   численное
соотношение между  евреями  хазарского  и семитского  происхождения.  Однако
собранный массив  доказательств заставляет  принять  точку  зрения  польских
ученых,  дружно  утверждающих,  что в  "ранний  период  основное  количество
происходило из  страны  хазар"  и что,  соответственно,  хазарский  вклад  в
генетический  код еврейства должен считаться  значительным  и даже,  по всей
видимости, доминирующим.

        VIII

        РАСА И МИФ

        1

     Евреи  нашего времени  делятся  на  две  главные  категории:  сефарды и
ашкенази.
     Сефардами  называют  потомков  евреев,  живших  в   Испании  ("сефарад"
по-древнееврейски)  с античных времен  до  конца  XV  в.,  когда они, будучи
изгнанными, расселились по странам Средиземноморья, на Балканах и, в меньшей
степени,  по  Западной Европе. Они  говорили  на  испанско-еврейском наречии
"ладино" (см VII, 3) и сохраняли собственные традиции и религиозные  обряды.
В 60-е годы нашего века число сефардов оценивалось в 500 тысяч человек.
     Ашкенази в это же время  насчитывалось более 11 миллионов В просторечии
понятие  "еврей" практически сипонимично  понятию  "еврей-ашкенази". Правда,
сам этот термин обманчив, поскольку  еврейское  слово "ашкеназ" обозначало в
средневековой раввинской литературе Германию, что тоже работало  на легенду,
будто  современное еврейство вышло  из долины Рейна. Однако  другого термина
для не-сефардского большинства современного еврейства не существует.
     Заметим  для  интереса, что  в Библии словом  "ашкеназ"  назван  народ,
живший где-то неподалеку  от горы  Арарат, в Армении. Имя это звучит  дважды
(Бытие,  10:3  и Паралипоменон,  1:6),  обозначая одного  из  сынов  Гомера,
потомка  Яфета.  Ашкеназ был также  братом Тогармы (и  племянником  Магога),
которого  хазары, по утверждению кагана  Иосифа, считали своим  предком  (см
выше, II, 5). Но самое  неожиданное  еще впереди.  В книге  пророка  Иеремии
(51:27)  сам  пророк  призывает свой  народ  и  его  союзников  подняться  и
разрушить  Вавилон.  "Созовите  на  него  царства  Араратские,  Мининские  и
Ашкеназские". Знаменитый Саадия Гаон, духовный лидер восточного еврейства  Х
в.,  объявил этот  отрывок пророчеством, относящимся к  его времени: Вавилон
символизировал  Багдадский халифат, а  ашкеназами,  которые  должны  на него
обрушиться, были либо сами хазары, либо какое-то союзное с ними племя. А. Н.
Поляк  считает (94),  что образованные  хазарские  иудеи,  отправившиеся  на
поселение в Польшу, прослышав про хитроумные построения Гаона, могли назвать
себя  "ашкенази".  Это  ровным счетом  ничего  не  доказывает,  но  сумятицу
усугубляет.

        2

     Подытоживая  давний  и горький спор в одном емком  высказывании, Рафаэл
Патаи писал*:

     * Enc. Brit., ed. 1973; т. XII, р. 1054

     "Данные    физической    антропологии    показывают,    что,    вопреки
распространенному   мнению,   никакой   еврейской   расы   не    существует.
Антропологические  измерения групп евреев  в разных частях мира  доказывают,
что они сильно отличаются друг от друга по всем существенным характеристикам
облика и  сложения:  ростом, весом,  цветом кожи,  формой  черепа, строением
лица, группами крови и т.д."
     Ныне  на  этой позиции  дружно стоят и антропологи,  и историки.  Более
того, все они согласны, что сопоставления формы черепа, группы крови и проч.
демонстрируют больше сходства между евреями  и неевреями, среди  которых они
живут, чем между евреями из разных стран.
     Однако, как ни парадоксально, укоренившееся мнение,  что евреев, или по
крайней мере  некоторые  еврейские типы, можно  мгновенно распознать, нельзя
просто  так  отвергнуть,  ведь   его   правоту  как   будто  доказывает  наш
каждодневный  опыт.  Данные  антропологии  явно  расходятся  с обывательской
практикой.
     Однако, прежде чем пытаться устранить столь явное противоречие, полезно
внимательнее  разобраться  с  данными,  на  основании  которых   антропологи
отказывают  еврейской  национальности  в  праве на существование. Для начала
обратимся к прекрасным брошюрам ЮНЕСКО "Расовый вопрос в современной науке".
Автор, профессор  Хуан  Комас,  делает  на  основании  статистики  следующее
заключение (курсив его):
     "Вопреки   укоренившимся   представлениям,   еврейский   народ   расово
разнороден; его постоянные  миграции  и  контакты -  добровольные и  нет - с
самыми разными нациями и народами привели к такому широкому скрещиванию, что
<i>так  называемый народ Израиля может давать примеры черт, типичных для любого
народа.</i>  Для  доказательства  достаточно  сравнить   румяного,  коренастого,
плотного  роттердамского  еврея  с  его  единоверцем,  скажем,  из  Салоник:
блестящие  глаза, болезненное  лицо,  нервные  черты.  То есть  на основании
имеющихся  сведений  можно утверждать,  что евреи  как таковые демонстрируют
такое же морфологическое разнообразие, как представители любых двух народов,
если сопоставлять их между собой" (30; 31-32).
     А   теперь   перейдем   к   физическим   характеристикам,  используемым
антропологами в роли критериев и послужившим Комасу основой для выводов.
     Одним  из  простейших критериев  -  и,  как выясняется, самых наивных -
является рост. В "Расах Европы", монументальном  труде, изданном в  1900 г.,
Уильям  Риплей писал:  "Все европейские евреи мелки,  более того,  они  чаще
всего абсолютно чахлы"  (101; 377). В  то время он был  до некоторой степени
прав,  да и с  обильной  статистикой,  которую он приводит  в доказательство
своего  вывода,  не поспоришь. Однако даже  ему хватило ума оговориться, что
недостаток  роста может  быть  вызван факторами  среды  (101;  378 и далее).
Спустя 11 лет Морис Фишберг опубликовал книгу "Евреи. Раса и среда" - первое
антропологическое  исследование такого  рода на английском языке. В нем  был
приведен удивительный факт: дети восточноевропейских евреев, иммигрировавших
в  США,  достигали  среднего роста  167,9  см,  тогда  как  средний рост  их
родителей равнялся 164,2 см, то есть за  одно-единственное поколение прирост
составил почти дюйм!(39;  37) С тех пор все имели возможность убедиться, что
потомки иммигрантов -  будь то евреи, итальянцы, японцы - вырастают  гораздо
выше своих родителей благодаря, несомненно, более  качественному  питанию  и
другим факторам окружающей среды.
     Далее Фишберг приводит статистику среднего  роста евреев и  неевреев  в
Польше,  Австрии, Румынии, Венгрии и  в других местах.  И снова удивительный
результат. Обнаружилось, что рост евреев колеблется  точно так  же, как рост
нееврейского  населения, среди которого  они живут. Если  местное  население
выше, они  тоже выше, и наоборот. Даже внутри одной страны и еще уже, одного
города (Варшавы) рост  и евреев, и католиков, как оказалось, сильно  зависел
от  зажиточности района (39; гл. II). Все это  не  означает, что  на рост не
влияет наследственность, однако ее перекрывает и модифицирует влияние среды,
поэтому на роль критерия расы рост не годится.
     Займемся  замерами  черепов  -  некогда  очень  модным  занятием  среди
антропологов, ныне перешедшим  в  разряд устаревших. И снова мы сталкиваемся
со   знакомым   заключением:   "Сравнение  формы   черепов  у  еврейского  и
нееврейского  населения  различных  стран  выявляет  близкое  сходство между
евреями и неевреями во многих странах, тогда как при сравнении формы черепов
у евреев из  разных стран  обнаруживаются большие расхождения. Напрашивается
вывод, что  этот  параметр  также указывает  на  большое  разнообразие среди
евреев" (90).
     Кстати, это разнообразие наиболее заметно при сравнении евреев-сефардов
и ашкенази. В целом, сефарды  - долихоцефалы (обладают  длинным черепом),  а
ашкенази брахицефалы (широкий  череп). Кучера  усмотрел в этом различии  еще
одно  доказательство   разного  расового   происхождения  хазар-ашкенази   и
семитов-сефардов.   Однако   чуть   выше  мы   убедились,  что  коротко-   и
длинноголовость  соответствует  изменению  этого  показателя  у  аборигенной
нации, а это до некоторой степени обесценивает данный аргумент.
     Статистика, касающаяся других черт облика, тоже говорит против расового
единообразия. Обычно евреи темноволосы и кареглазы. Но насколько обычна  эта
"обычность", когда, по данным Комаса,  49% польских евреев светловолосы (30;
30), а 54% школьников-евреев в Австрии голубоглазы? (39; 63). Правда, Вирхов
(39; 63) насчитал в Германии  "всего" 32% блондинов среди школьников-евреев,
тогда  как  среди  немцев  доля  блондинов была  выше.  Но  это  всего  лишь
доказывает неабсолютность ковариации, чего и следовало ожидать.
     Самый сильный на сегодняшний день аргумент - классификация групп крови.
В последнее время  этим много занимаются,  но мы ограничимся одним примером,
где  используется особенно чуткий индикатор. По  словам Патаи, "что касается
типа  крови,  евреи  сильно различаются между  собой  и  сильно  зависят  от
расового  окружения.  Для выражения этой зависимости удобно  воспользоваться
"биохимическим индексом"  Хиршфельда "(А+АВ)/(В+АВ)". Вот  наиболее типичные
примеры: евреи  в Германии: 2,74; неевреи в Германии: 2,63. Евреи в Румынии:
1,54; неевреи в Румынии: 1,55. Евреи в Польше: 1,94; неевреи в Польше: 1,55.
Евреи в Марокко: 1,63; неевреи в Марокко: 1,63. Евреи в Ираке; 1,22; неевреи
в Ираке: 1,37. Евреи в Турции: 0,97; неевреи в Турции: 0,99" (90; 1054).
     Ситуацию можно выразить двумя математическими формулами:

     1. Ga-Ia &lt; Ga-Iв

     2. Ga-Iв " Iа-Iв

     В  самом  общем  виде  разница   в  антропологических  критериях  между
неевреями (Ga) и евреями  (Ia) в данной стране (a) меньше, чем разница между
евреями в разных странах ("a"  и "в"); а  разница между  неевреями в странах
"а" и "в" схожа с разницей между евреями в "а" и "в".
     Полезно закончить  эту  главку еще одной  цитатой  -  из брошюры  Гарри
Шапиро "Еврейский народ: биологическая история" (ЮНЕСКО) (108; 74-75):
     "Большие  различия между еврейским населением  в особенностях  облика и
генетическом составе их  крови  делают любую их единую расовую классификацию
терминологически противоречивой. Хотя современная расовая  теория  допускает
некоторую  степень полиморфизма или вариаций внутри расовой  группы,  она не
допускает сведения различных, согласно расовым критериям, групп в одну расу.
Если все  же  сделать это, то  расовая классификация для биологических целей
станет  бессмысленной,  а   вся  процедура  произвольной   и  бесцельной.  К
сожалению,  эта тема редко поднимается  в  полном отрыве  от небиологических
соображений,  и вопреки очевидности  продолжаются  попытки  каким-то образом
выделить евреев в отдельную национальную общность".

        3

     Как же сложился  этот двойной феномен - разнообразие физических черт  и
сходство с доминирующим  этносом? У  генетиков ответ готов,  дело в  расовом
смешении в сочетании с селективным давлением.
     "В  антропологии  евреев,  -  пишет  Фишберг,  -  главнейший  вопрос  -
представляют ли они  собой настоящий  народ, подвергнувшийся в  большей  или
меньшей  степени  влияниям   среды,  или  религиозную  секту,  состоящую  из
различных  расовых элементов,  набранных в результате обращения  не-евреев в
иудаизм и смешанных браков в  процессе миграции в разные районы мира?" Далее
он не  оставляет  читателю  никакой  возможности для  сомнения  относительно
ответа (39, 181):
     "Начиная  с  библейских  времен,  с  самых  начал  образования  племени
Израилева  они уже  состояли из различных расовых элементов... В Малой Азии,
Сирии  и  Палестине  жили  в  те времена  различные  народы, амориты, рослые
блондины-долихоцефалы;  смуглые  хетты, состоявшие,  возможно,  в  родстве с
монголами,  негроиды-кушиты   и  многие   другие.  С  ними   древние   евреи
смешивались, как явствует из многих текстов в Библии".
     Сколько бы пророки ни возвышали голос против "женитьбы на дочерях чужих
богов", неразборчивых израильтян это не отпугивало, к  тому же дурной пример
подавали сами  вожди.  Первый  патриарх Авраам сожительствовал с  египтянкой
Агарью, Иосиф взял  в жены Асенефу, которая была  не только египтянкой, но и
дочерью  жреца;  Моисей  женился  на  мадианитянке  Сепфоре;  Самсон,  герой
еврейского народа, был филистимлянином; мать царя Давида была моавитянкой, а
сам он женился на принцессе Гессурской; а  что  касается царя Соломона, сына
хеттеянки, то  о нем в  библии сказано  следующее:  "И полюбил царь  Соломон
многих   чужестранных   женщин,   кроме   дочери   фараоновой,   Моавитянок,
Аммонитянок,  Идумеянок,   Сидонянок,  Хеттеянок"  (3-я  Цар.,   11:1)  Этой
"скандальной  хронике" нет конца. Библия не  оставляет сомнений, что примеру
царей следовали все, кому не лень. К тому  же библейский запрет брать в жены
неевреек не распространялся на женщин, захваченных в  ходе военных действий,
-  а таких  хватало.  Вавилонское пленение  тоже не  способствовало  расовой
чистоте:  даже  выходцы  из священнического сословия женились на нееврейках.
Коротко говоря,  к  началу  Рассеяния  израильтяне уже  представляли из себя
общность,  состоящую из различных расовых  элементов. То же самое относится,
конечно, к большинству наций, о чем  было бы даже излишне упоминать, если бы
не живучий миф о Библейском Племени, сохранившем в веках расовую чистоту.
     Другим  важным  источником  межнационального  скрещивания было  большое
количество   людей   разных   национальностей,   обращенных    в    иудаизм.
Доказательствами активного прозелитизма евреев  древних времен могут служить
чернокожие  абиссинские  фалаша,  китайские  евреи,  внешне  неотличимые  от
китайцев, очень смуглые йеменские  евреи, иудаисты среди кочевых  берберских
племен Сахары,  очень похожие на  туарегов, не говоря уже о  тех, с  кого мы
начали, - о хазарах.
     Ближе  к дому, в Римской  империи, евреи  особенно  активно  занимались
пропагандой  своей  религии в период между крахом  еврейского  государства и
взлетом  христианства.  В  иудаизм были  обращены многие патрицианские семьи
Италии  и,  например,  царский  род, правивший  в провинции Адиабене.  Филон
говорит  о  многочисленных  обращенных на  Крите,  Иосиф Флавий  - о большом
проценте иудеев среди населения Антиохии, апостол  Павел встречал прозелитов
практически  повсюду  от   Афин  до   Малой  Азии.  "Повышенное  внимание  к
прозелитизму, - писал еврейский  историк Т. Рейнах (цит. по: 39; 186-187), -
было одной из отличительных черт иудаизма в греко-римскую эпоху. Ни до того,
ни после иудаизм не проявлял этой своей  черты... Не подлежит  сомнению, что
таким способом число иудеев за два-два  с  половиной века  сильно  возросло.
Огромный  прирост  числа евреев  в Египте,  на  Кипре и в Киренаике  не  мог
произойти  без участия неевреев  по крови. Прозелитизм  распространялся и на
высшие, и на низшие слои общества".
     Подъем христианства замедлил смешение наций, а гетто временно  положило
ему конец, но до  XVI в.,  когда законы о гетто стали ревностно исполняться,
процесс  продолжал  идти.  Об этом свидетельствуют непрерывно  принимавшиеся
церковные запреты на  смешанные браки Толедским Собором  в  589 г.,  Римским
Собором  в 743 г., первым и вторым Латеранскими соборами в 1123  и 1139 гг.,
эдикт  венгерского  короля  Ладислава  II  1092  г.  Все  эти  запреты  были
недостаточно  эффективны,  о  чем  говорит,  например,   доклад  венгерского
архиепископа  Роберта  фон  Грайна  папе  в  1229 г. с жалобами,  что многие
христианки выходят замуж за евреев, так что  за несколько лет "многие тысячи
христианок" были утрачены Церковью (39; 189 прим. 2).
     Единственным  радикальным  средством  были   стены   гетто.  Когда  они
обрушивались, смешанные браки возобновлялись. Их  количество так  нарастало,
что  в Германии  в 1921-1925 гг. из  каждых 100  браков с участием евреев 42
были смешанными (30; 31).
     Что  касается  сефардов,  или  "настоящих"  евреев,  то  их  более  чем
тысячелетнее пребывание в Испании оставило неизгладимый след и на них самих,
и на коренных жителях. Арнольд Тойнби писал:
     "Есть все основания полагать, что в Испании и Португалии доля еврейской
крови в значительной степени  присутствует  в крови  сегодняшних  иберийцев,
особенно  среднего  и   высшего  сословия.   Однако  даже  самой  изощренный
психоаналитик  не  сумел  бы  определить,  у   кого  из  них   есть  далекие
предки-евреи" (113; 138).
     Процесс  был  двояким.  После   массовых  убийств   1391  и  1411  гг.,
прокатившихся по полуострову, более 100 тыс. евреев - по умеренным оценкам -
решили  окреститься.  Однако  немалое число  этих выкрестов продолжали тайно
исповедовать иудаизм.  Эти  законспирированные  иудеи,  мараны,  процветали,
дорастали  до высоких  постов при дворе  и в церковной  иерархии,  заключали
браки с аристократами. После изгнания всех  упорствующих иудеев  из  Испании
(1492 г.)  и из  Португалии (1497 г.)  на маранов стали  поглядывать со  все
большим подозрением, многих из  них  сожгли на кострах Инквизиции, а большая
часть  эмигрировала  в XVI в. в страны Средиземноморья, Голландию, Англию  и
Францию.  Оказавшись   в  безопасности,  эти   люди  вернулись  к  открытому
исповеданию своей веры и  образовали совместно с  изгнанниками 1492-1497 гг.
новые сефардские общины.
     Таким образом,  замечание Тойнби о смешанном происхождении высших слоев
испанского общества также применимо, с  надлежащими оговорками, к сефардским
общинам  Западной Европы.  Родители Спинозы  были  португальскими  маранами,
перебравшимися в Амстердам. Старые еврейские семьи  Англии  (приехавшие туда
задолго до  наплыва с Востока  в  XIX  в.)  -  Монтефьоре, Лузада,  Монтэгю,
Авигдоры,  Сутросы,  Сассуны  и  др.  -  являются  производными  иберийского
"плавильного котла" и не могут претендовать на большую национальную чистоту,
чем ашкеназы или евреи с фамилиями Дэвис, Харрис, Филлипс или Харт.
     Прискорбным,    но   распространенным   способом   гибридизации    было
изнасилование. Это тоже долгая  история, уходящая  корнями в Палестину. Есть
предание о  некоем Иуде  бен  Эзекиале, который  противился женитьбе сына на
женщине,  не  происходящей  от "семени  Авраамова",  на  что  его друг  Улла
заметил:  "Откуда  нам самим  знать, что  мы  не  происходим  от  язычников,
насиловавших дочерей Сиона  при осаде Иерусалима?" (50;  III; 213) Насилие и
грабеж   (размеры   последнего   часто   определялись   заранее)   считались
естественным правом победившей армии.
     Существует  древняя традиция, зафиксированная  Грецем,  считать началом
самых ранних  еврейских  поселений  в  Германии  эпизод,  перекликающийся  с
похищением  сабинянок.  Якобы воины  из германского племени,  сражавшиеся  в
составе римских легионов в Палестине, "выбрали из множества плененных евреек
самых красивых,  привезли их  в свои  лагеря на  берегах  Рейна  и  Майна  и
принудили исполнять свои желания.  Дети  от еврейских и германских родителей
были  воспитаны матерями в иудейской вере,  поскольку  отцам не было  до них
дела.  Именно эти дети  и стали будто бы основателями первых еврейских общин
между Вормсом и Майнцем" (50; III; 40-41).
     В Восточной Европе изнасилование  было еще более частым явлением. Снова
процитируем Фишберга:
     "Такой насильственный прилив нееврейской крови в жилы  народа Израилева
был особенно частым  в славянских странах.  Одним из  излюбленных  способов,
который  применяли  казаки  для  вытряхивания  из евреев денег, заключался в
захвате большого количества пленных: не было сомнения, что евреи их выкупят.
Само  собой, эти полудикари насиловали  захваченных женщин.  "Совет  Четырех
Земель", собиравшийся  зимой  1650  г.,  был  вынужден  принять во  внимание
положение несчастных женщин и детей, родившихся у них в казацком пленении, и
таким образом  восстановить порядок  в семейной и общественной жизни евреев.
Насилие над еврейками повторялось в России при погромах 1903-1905  гг." (39;
191).

        4

     Но  парадокс  остается парадоксом:  многие, не являясь ни расистами, ни
антисемитами,  убеждены,  тем  не  менее,  что  способны  с первого  взгляда
распознать еврея.  Как это у них получается, если евреи, как  это утверждает
история и антропология настолько перемешанная публика?
     Частично,  по-моему, на  этот  вопрос ответил в 1883  г.  Эрнест Ренан:
"Существует не один, а несколько еврейских типов"  (100; 24). Еврейский тип,
распознаваемый "с первого взгляда", - это всего лишь один тип среди  многих.
Однако  к  этому  типу  принадлежит  лишь  небольшая  доля  от  четырнадцати
миллионов евреев, причем люди, отвечающие характеристикам этого типа, далеко
не  всегда евреи. Одна из наиболее выдающихся - в прямом и переносном смысле
-  черт,  характеризующих  этот  пресловутый  тип,  -   нос,  называемый  то
семитским, то  орлиным, то крючковатым.  Но,  как ни удивительно, среди 2836
евреев Нью-Йорка Фишберг насчитал всего 14  процентов (один человек из семи)
с носом крючком, у 57% носы оказались прямые, у 20% - курносые,  а у 6,55% -
"плоские и широкие" (39, 79).
     Другие  антропологи  получили схожие результаты по "семитским" носам  в
Польше  и  на  Украине (101, 394  и далее). Более того, у настоящих семитов,
каковыми являются чистокровные бедуины, такой нос вообще не встречается (39,
83). Зато "он очень часто бывает у выходцев из различных кавказских племен и
из  Малой  Азии.  У  аборигенных народов  региона -  армян, грузин,  осетин,
лезгин, айсоров, а также у сирийцев  орлиный нос встречается сплошь и рядом.
Среди  жителей-стран  европейского  Средиземноморья  -  греков,  итальянцев,
французов, испанцев и португальцев  - орлиноносые попадаются чаще, чем среди
евреев Восточной Европы. Об индейцах  Северной Америки часто говорят, что  у
них "еврейские носы" (39, 83).
     Так что только нос - не очень надежный инструмент идентификации. Только
у меньшинства - у определенного еврейского типа - нос загнутый, как у многих
других этнических групп. Однако интуиция подсказывает, что антропологическая
статистика может заблуждаться. Хитроумный способ решения проблемы предложили
Беддоу и Якобс, установившие, что "еврейский нос" не обязательно должен быть
загнутым в профиль и может создавать впечатление "крючка" из-за своеобразной
формы крыльев носа и ноздрей.
     Чтобы доказать,  что  иллюзию  клюва создают ноздри,  Якобс  предлагает
читателю  "нарисовать  цифру 6 с  длинным хвостиком (рис. 1), а потом убрать
закорючку (рис. 2) - и  "еврейство" почти полностью исчезает. Если  провести
нижнюю часть  горизонтально (рис. 3), то оно исчезнет совсем. Рипли, цитируя
Якобса,  комментирует:   "Показательная   трансформация!  Еврей   на  глазах
превратился в римлянина.  Что же  мы  доказали? Что явление "еврейский  нос"
существует, хотя и  не потому, почему мы  склонны  называть  его "еврейским"
(критерии крючковатости)" (101; 395).
     Существует?  На  рисунке  1  может  красоваться нос  итальянца,  грека,
испанца, армянина, краснокожего индейца.  Мы заключаем, что это  еврей, а не
индеец, армянин и  др., по другим чертам, включая выражение лица, поведение,
одежду. Это  не психологический анализ, а, скорее, психологический феномен -
восприятие сразу всей конфигурации.
     Аналогичные  соображения  применимы  к  любой черте облика, считающейся
типично  еврейской: чувственным  губам, темным (курчавым, вьющимся) волосам,
меланхолии, хитрости, выпуклым (раскосым) глазам и так далее. По отдельности
все это может  принадлежать представителям самых разных народов;  но вместе,
как фоторобот, складывается в прототип - или, повторим, один из существующих
типов  евреев  -  восточноевропейский,  тот  самый, с которым мы лучше всего
знакомы.  Однако  наш  фоторобот не позволит опознать  евреев  других типов,
например, сефардов  (включая их сильно англизированных потомков в Британии),
славянский  тип  из  Восточной Европы,  светловолосый  тевтонский,  раскосый
монголоидный, курчавый негроидный тип евреев.
     Более того, даже  этот ограниченный прототип не всегда узнаваем.  Набор
портретов, опубликованный Фишбергом, а  за ним Рипли, можно использовать для
игры "веришь - не веришь" , если закрыть надпись, указывающую, кто изображен
-  еврей или нееврей. В  такую же  игру можно поиграть, сидя на террасе кафе
где-нибудь на берегу Средиземного моря. Полного удовлетворения такая забава,
правда,  не  доставит,  потому  что  мы не  смогли  бы  спросить  у  объекта
эксперимента,  какую религию  он исповедует; но  если играть в  компании, то
вердикты  наблюдателей  будут  на  диво  разнообразны. Немалую  роль  играет
внушаемость.  "Ты знаешь, что Гарольд -  еврей?" - "Нет, но теперь, когда ты
сказал, я,  конечно, это  замечаю..." "Вам  известно,  что в  том (или ином)
королевском  роду  есть  примесь  еврейской  крови?"   -  "Нет,  но  теперь,
конечно..."  В  книге Хатчинсона "Человеческие  расы" есть  изображение трех
гейш  с  подписью:  "Японки с  еврейским обликом". Стоит это  прочесть,  как
появляется мысль: "Разумеется! Как я мог этого не замечать?" Немного поиграв
в эту игру, вы начнете повсюду замечать еврейские - или хазарские - черты.

        5

     Неразбериху   усугубляет   то,   что  исключительно   трудно   отделить
наследственные   характеристики  от  характеристик,  привносимых  социальной
средой и другими внешним  факторами. Мы уже затрагивали  эту проблему, когда
обсуждали рост и телосложение как возможный расовый критерий; однако влияние
социальных факторов  на  черты  лица, поведение,  речь, жестикуляцию, одежду
тоже  неминуемо  сказывается  на  сборном  фотороботе  еврея.  Одежда  (плюс
прическа) - наиболее очевидный из этих  факторов. Представьте кого  угодно с
пейсами, в  ермолке,  в широкополой черной  шляпе и в черном кафтане  - и вы
мгновенно узнаете ортодоксального еврея, какой бы ни была форма его ноздрей.
Существуют   и  менее  точные  индикаторы  некоторых   типов  евреев  разных
общественных   категорий,   сочетающиеся    с   акцентом,    манерой   речи,
жестикуляцией, поведением в обществе.
     Отвлечемся  для короткого  отдыха от  евреев  и  послушаем французского
автора,  рассказывающего,  как  его  соотечественники  "с  первого  взгляда"
распознают англичанина.  Мишель  Лейрис  не  только известный писатель, но и
один  из  руководителей Национального  центра научных  исследований  и Музея
человека:
     "Абсурдно  говорить  об  английской  "расе"  и даже считать англичанина
представителем "нордической" расы. История учит, что англичане, подобно всем
европейцам, стали  тем, что они есть сегодня, благодаря  "вкладам" различных
народов. Англия - кельтская страна, которую по очереди, волнами колонизовали
саксы,  датчане,  норманны  из  Франции,  внесли кое-какой  вклад  и римляне
начиная  с  эпохи  Юлия  Цезаря.  Более  того,  пусть  англичанина  и  можно
распознать  по  его  одежде  и даже  поведению, совершенно немыслимо сделать
вывод,  что перед вами англичанин, только по его внешности. Среди  англичан,
как и среди других европейцев, есть блондины и брюнеты, высокие и коротышки,
долихоцефалы  и  брахицефалы.  Иногда  утверждают,  что   англичанина  легко
идентифицировать  по  некоторым  внешним   свойствам,  которые  придают  ему
неповторимый облик сдержанности в жестах (в отличие от бурно жестикулирующих
южан),  походке  и  выражению  лица, формирующих  совместно  то, что принято
называть не очень  ясным термином "флегматичность". Однако любой, кому якобы
легко дается такая  идентификация, очень часто  попадает впросак,  поскольку
далеко  не  все  англичане  обладают  этими  свойствами,  и  даже  если  эти
характеристики  описывают "типичного англичанина", то  их  все  равно нельзя
считать  чертами его  облика:  жесты,  движения,  выражение лица  относятся,
скорее, к поведению и, будучи привычками, определяются социальными условиями
и принадлежат к  сфере  культуры, а не природы. Более того,  даже  названные
небрежно  "чертами",  они типизируют  не всю  нацию, а  отдельную социальную
группу внутри  нее  и потому не могут  быть  включены  в  число  параметров,
описывающих весь народ" (76; 11-12).
     Однако,  говоря,  что  выражение  лица  относится  не  к  облику,  а  к
поведению,  Лейрис  как  будто  упускает  из  виду  то  обстоятельство,  что
поведение  может влиять  на облик человека и, таким образом, ставить на него
свою  печать.  Достаточно  вспомнить   типичные  черты  стареющих  бездарных
актеров,  священников,  давших  обет  безбрачия,  профессиональных  военных,
заключенных,  отбывающих длительные сроки лишения свободы, крестьян  и  т.д.
Образ  жизни влияет не только на выражение лица, но и на физические элементы
внешнего облика, создавая ложное  впечатление, что это -  наследственные или
"национальные" черты*.

     * Эмерсон  в своем  эссе  "Английские черты" писал: "Каждой религиозной
секте присуща своя физиономия. Она своя у методистов, своя у  квакеров, своя
у  монахинь. Англичанин сумеет распознать по  манерам протестантадиссентера.
Ремесла и профессии чертят на лицах свои борозды".

     Если  мне  позволительно поделиться личным  наблюдением, то сошлюсь  на
свои  частые  встречи  во  время   посещений   США  с   друзьями  молодости,
эмигрировавшими из Восточной Европы  еще до Второй мировой войны, с которыми
мы не виделись лет по  тридцать-сорок.  Всякий раз я удивлялся тому, что они
не  только одеваются  и  говорят, едят  и ведут  себя  по-американски, но  и
приобрели американские физиономии.  Не  могу толком  описать  эту  перемену.
Разве что  это какое-то увеличение нижней челюсти,  особое  выражение  глаз,
нечто  вокруг  глаз... (3накомый антрополог  объяснил первое  необходимостью
много работать челюстными  мышцами при американском произношении, а взгляд -
бешеной  гонкой  за  успехом и  вызванной  ею  предрасположенностью  к  язве
двенадцатиперстной  кишки).  Я  был  рад  тому,  что  это  не  фокусы  моего
собственного  воображения,  ибо  Фишберг  еще  в  1910  г.  делился похожими
наблюдениями: "...Выражение лица  легко меняется под воздействием социальной
среды.  Я  заметил  эту стремительную  перемену в  людях,  иммигрировавших в
США... Новизна физиономии особенно заметна, когда кто-то из них возвращается
на  родину.  Этот  факт -  прекрасное доказательство  того,  что  социальные
условия  человеческого  существования  оказывают  глубокое  влияние  на  его
внешний облик" (39; 513).
     Пресловутый "плавильный котел" выплавляет,  видимо, особую американскую
физиономию  -   более-менее  стандартный   фенотип,  вырастающий   на   базе
разнообразнейших генотипов. Даже чистокровные  китайцы и японцы, живя в США,
попадают до некоторой степени под влияние  этого процесса. Во всяком случае,
американца  часто можно узнать "с первого взгляда", невзирая на его  одежду,
речь, даже корни - итальянские, польские, немецкие.

        6

     Рассуждая о  биологической  и  социальной  наследственности  у  евреев,
невозможно  не заметить  лежащую на них  мрачную тень  гетто. Евреи  Европы,
Америки, даже Северной Африки - дети гетто: четыре-пять поколений - не срок,
чтобы  избавиться  от  этого кошмарного гнета. Повсюду  в  мире стены  гетто
создавали  примерно  одинаковую  среду и  на протяжении нескольких  столетий
оказывали на людей одно и то же формирующее, вернее, деформирующее влияние.
     С точки зрения  генетики различаются три главных  тенденции: инбридинг,
случайное распространение генетических мутаций в популяции, селекция.
     Инбридинг  (близкородственное  скрещивание)  в  разные  периоды  играл,
видимо, не  менее важную  роль  в  еврейской национальной  истории,  чем его
противоположность - гибридизация.  С библейских времен до эры насильственной
изоляции   и   в   Новое   время   доминирующей   тенденцией  было  смешение
национальностей. Но в промежутках, длившихся,  в  зависимости  от страны, от
трех до пяти столетий, перевешивала изоляция и инбридинг: как в узком смысле
- близко  родственное  смешение, так и  в более широком - эндогамия в рамках
небольшой   изолированной   группы.  Инбридинг  таит  опасность  встречи   и
проявления вредоносных  рецессивных  генов.  Длительное время  среди  евреев
отмечался высокий процент  наследственного идиотизма  (39, 332 и далее), что
было, вероятнее всего, результатом продолжительного инбридинга, а не расовой
особенностью  семитов,  как  пытались   утверждать  некоторые   антропологи.
Психические  и  физические  отклонения  подозрительно  часто  наблюдаются  в
отдаленных альпийских  деревнях, где на могильных камнях  кладбища начертана
всего дюжина фамилий. И, кстати, Коэнов и Леви среди них не наблюдается.
     Однако именно методом  инбридинга,  сочетая  желательные гены,  выводят
лучших скаковых лошадей. Возможно, как раз таким путем в  гетто появлялись и
кретины, и  гении.  На  память  приходит одна  из  любимых  поговорок  Хаима
Вейцмана:  "Евреи  -  такие  же  люди, как  все остальные, только в  большей
степени". Увы, генетика мало что может добавить к этой теме.
     В  не  меньшей  степени   на  населении  гетто  сказывалось   случайное
распространение  мутаций  ("эффект Сьюэлла  Райта").  Речь  идет  об  утрате
наследуемых   свойств  в  мелких,   изолированных  популяциях,  либо   из-за
отсутствия  соответствующих  генов  у  основателей популяции, либо из-за  их
наличия у ограниченного количества, не передавшего их следующему  поколению.
Это явление тоже  может вызывать существенные трансформации в наследственных
характеристиках мелких общин.
     Что  касается селекции, то в стенах гетто она  была так интенсивна, как
мало когда еще в  истории. Евреи, не имевшие возможности заниматься сельским
хозяйством, были  полностью урбанизированы, концентрировались  в городах и в
местечках с их неизбежной перенаселенностью. В результате, как пишет Шапиро,
"опустошительные  эпидемии,  свирепствовавшие в  средневековых  городах всех
размеров, в  долговременной  перспективе оказывали  на  еврейское  население
более сильное селективное действие, чем на  все другие, создавая  у выживших
более сильный иммунитет... так что их современные потомки должны быть плодом
мощного  селективного  процесса"  (108;  80). Именно  это,  по  его  мнению,
объясняет  низкую  подверженность  евреев  туберкулезу  и  их  сравнительное
долголетие (последнее продемонстрировал выразительной статистикой Фишберг).
     Атмосфера  враждебности, окружавшая  гетто,  выражалась  то в  холодном
презрении,  то  в  спорадических   вспышках  насилия,  то  в  организованных
погромах.   Несколько  столетий   жизни  в   таких   условиях   должны  были
благоприятствовать выживанию самых бойких, гибких,  быстро восстанавливающих
жизненные силы; вот вам, собственно, и "человек гетто". Антропологи никак не
могут  договориться,  на  чем   выросли  такие  особенности  психологии   на
генетической предрасположенности, приводящей в действие процесс отбора,  или
на социальном наследовании, через воспитание с младенчества. А ведь мы  пока
еще  не  знаем  толком,  в  какой  степени  высокий  коэффициент умственного
развития  зависит  от  наследственности,  в  какой от среды.  Взять  хотя бы
вошедшую  некогда  в  поговорки  еврейскую  умеренность в  спиртном, которую
некоторые  авторитеты в  области алкоголизма возводят  в  национальную черту
(39;   274-275).  Ее,   однако,   тоже   можно   считать   наследием  гетто,
бессознательным,  воспитанным веками жизни в окружении  опасностей ощущением
недопустимости  притуплять  бдительность, еврей  с желтой  звездой на  спине
вынужден был сохранять осторожность и трезвость, потому и наблюдал с иронией
и презрением за  выкрутасами "пьяного гоя". Отвращение к алкоголю и к другим
видам разгула передавалась от отцов к  детям поколение за  поколением, потом
память   о  гетто   стерлась,   и  с  прогрессом  ассимиляции,  особенно   в
англосаксонских  странах, евреи стали  чаще прикладываться к спиртному.  Так
что безразличие  к  спиртному,  как  и  многие  другие  еврейские  свойства,
оказывается  при  ближайшем  рассмотрении  социальной,  и  не  биологической
наследственной чертой.
     Наконец,  существует еще один  эволюционный процесс  -  половой  отбор,
способствовавший,  наверное,  образованию черт, которые мы  считаем  типично
еврейскими.  Кажется,  первым об этом сказал Рипли  (курсив  его).  "Еврей -
продукт интенсивного смешения по линии национального происхождения; с другой
стороны, он - законный и <i>сознательный</i> наследник всего иудаизма... Это влияло
на все проявления жизни. Почему это не могло  повлиять  на  идеал физической
красоты? Почему не на половые предпочтения, не  на выбор партнера для брака?
Результаты этого выбора усиливались наследованием" (101; 398).
     Рипли  не  стал вдаваться  в  сложившийся  в  гетто  "идеал  физической
красоты".  Но Фишберг сделал это и пришел к интересному  выводу: "Для строго
ортодоксального восточноевропейского  еврея  сильный, мускулистый  тип - это
Исав. Идеалом любимого сына  Исаака был на протяжении веков, до середины XIX
в., "нежный юноша" (39; 178)  - тонкий, болезненный, худощавый,  с тоской на
лице,  головастый, но совсем без мышц.  Наоборот, - продолжает Фишберг, -  в
Западной  Европе   и  в   Америке   существует   теперь   мощная   тенденция
противоположного  свойства.  Многие евреи  гордятся  тем,  что  выглядят  не
по-еврейски. Так что приходится признать, что у так называемого "еврейского"
облика нет блестящего будущего". (39;178)
     И  уж  никакого  будущего,   добавим  мы,  у  него  нет  среди  молодых
израильтян.

        РЕЗЮМЕ

     В первой части  этой  книги я попытался  проследить  историю  Хазарской
империи, пользуясь немногими существующими источниками.
     Во второй  части  (главы V-VII) я  собрал  исторические  свидетельства,
указывающие на  то,  что  большая  часть  восточного  -  а следовательно,  и
мирового - еврейства имеет хазарско-тюркское, а не семитское происхождение.
     В  последней, VIII главе я  попытался  показать,  как антропологические
данные дополняют  исторические и опровергают вместе  с тем  распространенное
представление,  что  еврейский  народ  ведет  происхождение  от  библейского
племени.
     С  антропологической  точки  зрения, существуют две  группы фактов,  не
совместимых  с   этим   представлением:  большое   разнообразие   физических
характеристик евреев и их сходство с неевреями, среди  которых они живут. То
и другое подтверждается статистикой роста, формы черепа, групп крови,  цвета
глаз и волос и др.  Какой из этих  антропологических критериев ни выбрать на
роль  индикатора,  проявится больше  сходства  между  евреями и  нееврейским
доминирующим этносом,  чем между евреями из разных стран. В качестве символа
этой ситуации я предложил формулы:

     1. Gа-Iа &lt; Gа-Iв
     2. Gа-Iв " Iа-Iв

     Очевидным  биологическим  объяснением  обоих  явлений  служит  смешение
национальностей, принимавшее в разных исторических ситуациях различные формы
межнациональные  браки,  широкомасштабное   обращение,   изнасилование   как
неизменное (узаконенное  или  не  наталкивающееся на сопротивление  властей)
сопутствие войн и погромов.
     Мнение,  что,  невзирая  на статистику, существует  все  же  узнаваемый
"еврейский"  типаж, опирается, хотя  и не  полностью,  на различные неверные
представления.   Оно   игнорирует,  к   примеру,  тот   факт,   что   черты,
воспринимаемые как типично еврейские при сопоставлении с северными народами,
не считаются таковыми в Средиземноморье,  не принимается во внимание влияние
социальных  условий  на  формирование  физических  черт  и внешнего  облика,
наконец, путается биологическая и социальная наследственность.
     Тем   не   менее,   существует   некий   набор   наследственных   черт,
характеризующих определенный тип  современного еврея.  В  свете  современной
популяционной генетики это можно в  значительной мере  объяснить процессами,
происходившими  на протяжении нескольких веков в  условиях  изоляции  гетто:
инбридингом, случайным  распространением генетических  мутаций  в популяции,
селекцией. Последняя  шла  несколькими  путями:  здесь и  естественный отбор
(например, во время  эпидемий),  и  половой отбор, и,  что  не так очевидно,
сохранение свойств, помогающих выживанию в гетто.
     Кроме  того, социальная наследственность, передаваемая через воспитание
в детстве, действовала как мощный формирующий - и деформирующий - фактор.
     Все эти процессы участвовали  в лепке "человека гетто".  В период после
гетто его черты подвержены размыванию. Что касается генетического состава  и
физического облика людей в период "до гетто", то об этом мы почти ничего  не
знаем. В этой  книге проводится мысль, что этот первоначальный "человеческий
материал" был преимущественно тюркского происхождения, с какими-то примесями
древнепалестинской  и  иных  составляющих. Невозможно  судить,  какие из так
называемых  типичных  черт,  вроде  "еврейского  носа",  являются  продуктом
половой  селекции  в  гетто,  а   какие  -  проявлением   особенно  стойкого
"племенного" гена. Поскольку "крючковатый" нос часто встречается у кавказцев
и редко  -  у  семитов-бедуинов,  у  нас  появляется  еще  одно  указание на
доминирующую роль "Тринадцатого колена" в биологической истории евреев.


        ПРИЛОЖЕНИЯ

        Приложение I

        О НАПИСАНИИ

     Одни и  те же слова автор книги сознательно писал  по-разному.  Цитируя
разные  источники, он сохранял  оригинальное  написание  имен собственных, в
итоге один и тот же человек, город или племя могут быть по-разному названы в
разных разделах. Отсюда "казары", "хазары", "хозары" и др.; Ибн Фадлан может
превращаться  в  ибн-Фадлана,  ал-Масуди   -  в  Аль-Масуди.   Что  касается
собственно   авторского  текста,   то   для  него  избрано   написание  имен
собственных, на котором меньше всего спотыкался бы англоязычный читатель, не
относящийся к профессионалам-востоковедам.
     Вот характерный пример. Т.Е. Лоуренс, будучи блестящим ориенталистом, в
орфографии был так же небрежен, как в обращении с турецкими гарнизонами. Его
брат, А. Лоуренс, объяснял в своем предисловии к "Семи столпам мудрости":
     "Написание арабских имен сильно варьирует в разных изданиях, и я ничего
здесь  не менял. В арабском  языке  всего три гласных буквы, а для некоторых
согласных нет английских эквивалентов. В последние годы востоковеды избирают
какой-то  один  из  разнообразных  значков,  обозначающих  буквы  и  гласные
арабского алфавита,  так  что  Мохаммед становится у них Мухаммадом, муэдзин
му-эдхдхином,  Коран  Ку-раном. Этот  метод  хорош для тех, кто знает, о чем
речь, однако в этой книге применяется  старое написание, которое ближе всего
к обычному английскому".
     Далее  идет список издательских вопросов  к написанию  и ответы  на них
Т.Е. Лоуренса, например:
     Вопрос:  "Лист гранок 20.  Нури,  эмир Рувалла,  принадлежит  к  "семье
вождей  Руалла".  На листе 23:  "конь Руаллы", на  листе  38:  "Убил  одного
Руэлли". На всех остальных листах "Руалла".
     Ответ: "Надо было еще использовать варианты "Рувала" и "Руала".
     Вопрос. "Лист 47. Верблюдица Джеда, названа на листе 40 "Джедах".
     Ответ: "Роскошное животное!"
     Вопрос: "Лист 78. Шериф Абд эль Майин с листа 68 становится эль Маином,
эль Майеном, эль Муеном, эль Майном, эль Мьеном".
     Ответ: "Удачно получилось, не правда ли?"
     Если настолько трудно транскрибировать современный арабский язык, то до
чего же возрастет трудность,  когда приходится разбираться со средневековыми
текстами,  испорченными небрежными переписчиками. Первый английский  перевод
"Эбн  Хаукаля" (или Ибн Хаукаля)  был опубликован  в 1800 г. сэром  Уильямом
Оусли*. Вот какой крик души содержится в предисловии, написанном этим видным
востоковедом:

     * Ибн  Хаукаль писал по-арабски, однако Оусли переводил на английский с
издания на персидском.

     "На  трудности, проистекающие из неправильного сочетания букв, путаницы
слов и  полного  отсутствия  в некоторых строках  диакритических  знаков,  я
жаловаться   не   стану,  ибо  привычка   и   внимательность   позволяют  их
преодолевать, когда  речь идет об общих описаниях; но когда  сталкиваешься с
именами людей и названиями мест, появляющимися впервые или даже неслыханных,
то контекст не помогает дешифровке при отсутствии диакритических знаков; тут
приходится  либо  догадываться,  либо  уповать на  появление  более читаемой
рукописи...
     Хотя самые крупные из знатоков древнееврейской,  арабской и  персидской
литературы   уже    высказывались    на    эту    тему,   полезно,   видимо,
продемонстрировать  на  конкретном   примере  чрезвычайную   важность   этих
диакритических знаков (часто опускаемых переписчиками).
     Довольно  будет одного примера. Предположим, что три  буквы, образующие
слово  "Тибет", лишатся  диакритических знаков.  Первая буква превратится  с
прибавлением  одной точки сверху в "Н", из-за двух точек - в "Т", из-за трех
-  в "С"; одна точка снизу -  и это будет "Б",  две - "И", три  - "П". То же
самое  может случиться со второй и третьей буквами, превращаемыми  точками в
самые разные согласные"*.

     * Тут еще полезно было бы привести написание  этих  букв варианте, но я
не делаю этого из жалости к своим издателям.

        Приложение II

        ОБ ИСТОЧНИКАХ

        А) Древние источники

     Наши знания о хазарской истории почерпнуты,  в  основном,  из арабских,
византийских,  русских и еврейских  источников,  подтверждаемых  материалами
персидского, сирийского, армянского, грузинского и  турецкого происхождения.
Мои комментарии относятся только к главным из них.

        1. Арабские источники
     "Ранние арабские историки отличаются от всех других уникальностью формы
своих  сочинений. О  каждом  событии рассказывается от  лица  очевидцев  или
современников,  хотя  стоит  учитывать,  что  сведения  передавались  самому
последнему из заказчиков по цепочке промежуточных звеньев, каждый из которых
передавал  оригинальный рассказ  следующему. Часто  один  и  тот же  рассказ
предлагается в  двух  или  нескольких  разнящихся  видах, в  зависимости  от
цепочки звеньев.  Нередко  одно и  то  же  событие  или  важная  подробность
излагается  по-разному,  поскольку последний рассказчик получил сведения  из
нескольких источников,  современных событию, но в разных  манерах изложения.
Пишущий  старался соблюдать букву  своих источников,  так что  поздний автор
часто воспроизводил слово в слово первого рассказчика..."
     Так два классических авторитета в этой области, Х.  А. Р. Джибб и М. И.
де Гуе, пишут в своей совместной статье об арабской  историографии  в ранних
изданиях  Британики (45; II;  195). Это объясняет  колоссальные трудности, с
которыми  приходится  сталкиваться,  выявляя  оригинальный  источник,  часто
оказывающийся  утраченным,   путем  разбора   версий  позднейших  историков,
компиляторов и плагиаторов. Поэтому часто оказывается  невозможно датировать
какой-то  эпизод  либо  описание состояния дел  в  той  или  иной  стране; а
неопределенность  датировки может  приводить к  погрешностям  порядка целого
столетия, когда  автор ведет рассказ в настоящем времени, не оговаривая, что
цитирует некий источник давно  прошедших  времен. Добавьте к этому трудности
при идентификации лиц, племен и мест, вызванные неразберихой  в  написании и
прихотями  переписчиков.  В   итоге  получается  головоломка,  где  половина
элементов  вообще отсутствует,  зато есть масса лишнего, а истинная  картина
представлена только в самых общих чертах.
     Главные арабские отзывы о  Хазарии, чаще  всего цитируемые на страницах
книги,  принадлежат перу Ибн Фадлана,  Истахри,  Ибн  Хаукаля  и  ал-Масуди.
Однако лишь немногие из них можно  считать "первичными" источниками, такими,
как рассказ  Ибн Фадлана  о пережитом  им самим. Например, Ибн Хаукаль писал
примерно  в 977  г., опираясь почти всецело на Истахри, писавшего примерно в
932 г., а тот, как считают, полагался на  утраченный труд географа ал-Балхи,
писавшего примерно в 921 г....
     О жизни  этих знатоков и  уровне их знаний  известно  чрезвычайно мало.
Легче  всего представить себе Ибн Фадлана - дипломата и острого наблюдателя.
Однако  если  продвигаться за пределы Х  века, то  можно наблюдать следующие
стадии  эволюции молодой науки  - историографии. Ал-Балхи, первый в цепочке,
положил начало классической школе арабской географии, в которой главный упор
делается на карту, тогда как описание  вторично.  Истахри сделал шаг вперед,
перенеся ударение с карты на текст. (О его жизни ничего не известно; то, что
дошло из  написанного им  до  наших дней, представляет  собой, видимо,  лишь
современный  вариант более крупного труда.) Ибн Хаукаль (о котором мы  знаем
лишь то, что он был странствующим купцом и миссионером) сделал уже не шаг, а
настоящий  рывок вперед: его текст  не является более комментарием к  картам
(как  у ал-Балхи  и  отчасти  еще у  Истахри), а становится  самостоятельным
описанием.
     Наконец, с Йакутом (1179-1229) мы вступаем, спустя два столетия, в  век
компиляторов  и энциклопедистов.  О  нем  мы уже  знаем по крайней мере, что
родился он  в  Греции,  ребенком был  продан  на  невольничьем рынке Багдада
купцу,  который хорошо с  ним  обращался и  использовал в роли коммивояжера.
После своего  освобождения он стал бродящим книготорговцем и  в конце концов
осел в Мосуле, где написал свою великую энциклопедию по географии и истории.
В этом крупном труде присутствуют  рассказы о хазарах Истахри и Ибн Фадлана.
Увы, Йакут ошибочно вложил рассказ Истахри в уста Ибн Фадлана. Поскольку два
рассказа не  совпадают друг с другом в  важных  пунктах, их слияние  в  одно
целое привело  к  абсурдным  утверждениям,  отчасти  дискредитировавшим  Ибн
Фадлана в глазах современных историков.
     Однако  события  приняли  иной  поворот с  обнаружением  полного текста
отчета  Ибн  Фадлана в  древней  рукописи,  найденной  в  персидском  городе
Мешхеде.   Открытие,  сделанное   в  1923  г.  д-ром  Зеки  Валиди   Тоганом
(подробности  о  нем ниже),  произвело сенсацию  среди  востоковедов. Оно не
только подтвердило подлинность  тех отрывков рассказа Ибн Фадлана о хазарах,
которые цитировал  Йакут, но и  позволило  ознакомиться  с ранее  неведомыми
отрывками,  опущенными  Йакутом.   Более  того,  после  путаницы,  созданной
Йакутом,  Ибн  Фадлан,  Истахри  и  Ибн Хаукаль были  признаны  независимыми
источниками, подтверждающими друг друга [129].
     Ценность представляют  также рассказы Ибн  Русте, ал-Бекри  и  Гардизи,
которых  я  цитировал  нечасто,  поскольку  их  содержание в основных чертах
соответствует содержанию главных источников.
     Другой, независимый, видимо,  источник - это ал-Масуди (умер примерно в
956   г.),   известный   как   "арабский   Геродот".   Он   был   неутомимым
путешественником,  обладал  ненасытным  любопытством, однако  у  современных
арабистов   к  нему   предвзятое   отношение.  Так,   "Энциклопедия  ислама"
утверждает,  что его путешествия были вызваны "сильной жаждой знаний. Однако
она  была   поверхностной  и   неглубокой.  Он  никогда  не  докапывался  до
первоначальных  источников,   довольствуясь  поверхностными   запросами,   и
некритично принимал басни и легенды".
     Впрочем, то же самое  можно сказать о любом средневековом историографе,
что христианском, что арабском.

        2. Византийские источники
     Среди византийских источников ценнейшим  является  труд Константина VII
Багрянородного  "Об  управлении  империей" , созданный  примерно  в  950  г.
Ценность  его  проистекает не  только  из  содержащейся в  нем  информации о
хазарах (в особенности об  их отношениях  с венграми),  но  и  из сведений о
русах и населении северных степей.
     Константин  (904-959   гг.),   император-ученый,   был   завораживающей
личностью.  Неслучайно  Арнольд  Тойнби  признался, что  тот  "завоевал  его
сердце" (114;  24): это  была любовная  связь с  прошлым,  начавшаяся  еще в
студенческие годы.  В  конце  концов  она  произвела  на свет монументальное
исследование Тойнби  "Константин Багрянородный  и  его мир", изданный в 1973
г., когда его автору  уже исполнилось  84  года.  Как  следует  из заглавия,
акцент  делается  как  на  жизни   и  деяниях  Константина,  так  и  на  тех
особенностях мира, в котором жили как сам Константин, так и хазары.
     Тем не менее,  восхищенное отношение к  Константину не помешало  Тойнби
заметить его  недостатки  как ученого: "Сведения, собранные в сочинении  "Об
управлении империей", были почерпнуты в разное время из разных источников, а
сам  труд - это  не исследование,  автор которого переработал бы и по-своему
расположил бы  материал, а  собрание  текстов, подвернутых  самой зачаточной
редакции" (114;  46). И дальше  "Трактаты  "Об  управлении  империей"  и  "О
церемониях" в том виде, в котором Константин представил их на  суд потомков,
покажутся   читателям  прискорбно   невразумительными"   (114;   602).  (Сам
Константин питал трогательную убежденность, что его сочинение "О церемониях"
-  это "настоящий шедевр"  и "памятник истинной учености,  плод любви" (114;
602)).  Ранее  схожую критику высказывали Бьюри (22;  570-571) и  Маккартни,
пытавшийся   найти  логику  в   противоречивых  утверждениях  Константина  о
миграциях мадьяр:
     "...Неплохо бы помнить о содержании трактата "Об управлении империей" -
этого собрания записей  самого разного происхождения, часто повторяющих одна
другую,   часто   противоречивых    и   объединенных   вопреки   требованиям
элементарного редактирования" (78; 98).
     Но  не стоит  выплескивать вместе с водой  и ребенка,  что порой делают
ученые  мужи. Константин  обладал уникальной среди историков  привилегией  -
изучать  архивы своей империи  и получать  доклады из  первых рук, от  своих
чиновников  и  посланцев, отправленных в  заграничные миссии. При осторожном
обращении и  привлечении других источников, это сочинение высвечивает многие
обстоятельства той темной эпохи.

        3. Русские источники
     Помимо устного фольклора,  легенд  и песен  (например,  "Слова  о полку
Игореве")  самым  ранним  русским письменным  источником  является  "Повесть
временны