явшегося на несколько ступенек винтовой лестницы и облокотившегося на перила, казалось, была где-то очень высоко. Красномордый, снявший цепочку, стоял на бетонном полу босиком. Торчавший напротив него Такаки повернулся к ним худым профилем -- у всех троих был такой вид, будто они вышли не встретить их, а возвести перед ними живую баррикаду и не пустить в дом. -- Мы забрались на балкон, разбили стекло и влезли сюда. Стекло можно вставить, это чепуха, -- сказал Такаки, по-прежнему не глядя на Исана. -- Вы небось видели пожар? Тайник Союза свободных мореплавателей разрушен, вот и пришлось нам перебираться в другое место... Главное -- нужно было срочно перевезти оружие. -- Уложу-ка я Дзина, ему надо отдохнуть. Нечего болтать попусту, -- резко перебила Инаго, разула ребенка и, обняв его, повела в комнату мимо Красномордого и Такаки. -- Инаго -- неустрашимый воин, -- произнес Тамакити, но ирония его была лишь попыткой скрыть смущение. Красномордый поднял к нему лицо -- совсем пунцовое, это видно было даже в полутемной прихожей, -- но ни он, ни Такаки ничего не сказали. Исана подумал: видимо, остается еще что-то нерешенное, о чем они хотят поговорить. Расположившись в комнате, они молчали по-прежнему, ожидая, пока Инаго принесет Дзину печенья и воды. Наконец Такаки заговорил: -- Союз свободных мореплавателей убрал из тайника людей и оружие. Около нашего корабля в съемочном павильоне остался один Бой. В этом вся проблема. Он по своей воле ни за что не покинет корабль. -- Понятно. Но как можно было оставлять там одного Боя, он ведь совсем ребенок? -- вспыхнула Инаго. -- Бой влюблен в корабль. Мы ничего не могли с ним поделать, -- сказал Такаки смущенно. -- В Союзе свободных мореплавателей никто никому не может приказывать. Если он принял решение, мы не вправе сказать ему: нет, не делай этого.. -- Но ведь павильон, где он прячется, сносят и жгут? -- Нет, до нашего тайника еще не добрались, -- сказал Красномордый. -- Они начали с другой стороны. Мы наблюдали в бинокль. Сейчас они ничего не сносят, только сжигают обломки. Больше они сегодня ничего, наверно, делать не будут. -- Но завтра опять начнутся работы? -- не сдавалась Инаго. -- Когда у Боя над головой станут все рушить и жечь, он же сойдет с ума. Почему вы не привели его сюда? Может, подобраться ночью со стороны реки и поговорить с ним? Нужно обязательно вытащить его оттуда... -- Бой забаррикадировался в подвале и полон решимости выдержать любую осаду, -- сказал Тамакити. -- Сидит там с позапрошлой ночи. -- Значит, он там второй уже день один? Слышит, как за стенами все рушат и кромсают... -- Инаго тяжело вздохнула. -- Слышит рев пламени... Еда-то хоть у него есть? -- Мы оставили ему все, что было в холодильнике, -- сказал Такаки. -- Я схожу туда сегодня, как только прекратятся работы. Я должна убедить Боя уйти. Хорошо еще, если он не сошел с ума, ведь вокруг все горит... А с водой как? Водопровод ведь, наверно, отключен? Значит, в темном павильоне нет ни капли воды. Как он там, бедный, один?.. -- Все это не так просто, -- перебил Инаго Красномордый. -- Когда мы выносили имущество Союза свободных мореплавателей, рабочие нас заметили и, видно, заподозрили, что мы что-то своровали. Вчера они привезли передвижной вагончик и оставили на ночь сторожа. Если мы подадим Бою сигнал, сторож заметит. Мы-то, конечно, убежим, но Бой все равно останется взаперти. -- Придется ждать, пока сам вылезет, другого выхода нет, -- сказал Такаки. -- Я думаю, он был уверен, что мы присоединимся к нему. Но мы ушли и не вернулись, и сейчас он, наверно, злится. Сидит в темноте и распаляет себя: бросили, мол, одного. Поэтому у тебя, Инаго, все равно ничего не выйдет. Бой сейчас зол на всех. -- Он считает, что в глубине души все мы к нашему кораблю относились несерьезно и бросили его не задумываясь, -- сказала Инаго. -- Что он решил все-таки делать дальше? -- Перед нашим уходом он попросил меня проверить мотор бульдозера, -- сказал Тамакити, по своему обыкновению до сих пор не проронивший ни слова. -- Того самого, что стоит в павильоне. Свалить бульдозером на головы любопытных горы мусора, если они попытаются проникнуть в павильон со стороны реки, -- этот план всегда очень нравился Бою. Может, он держится потому, что ему было видение: если дело дойдет до крайности -- развернуть бульдозер и пойти в атаку? -- Тамакити! -- ухватился Такаки за его последние слова. -- Почему ты нам до сих пор этого не рассказал? Почему молчал? -- Я думаю, Бой имеет право поступать так, как считает нужным, -- парировал тот. -- Ты же сам говорил, что Союз свободных мореплавателей не контролирует своих членов, в отличие от политических организаций. -- А может, ты сам, Тамакити, и приказал Бою забаррикадироваться? Или намекнул ему на это? -- спросила Инаго с возмущением. -- И оружия не надо бы ему давать. -.Морской бинокль я ему оставил. Но чего вдруг я стал бы давать оружие, а его у нас совсем мало, такому младенцу, как Бой? -- усмехнулся Тамакити. -- Вряд ли Тамакити оставил Бою винтовку или гранаты, -- сказал Красномордый, решивший с обычной для него прямотой высказать идею, которая давно у него зрела. -- И украсть что-нибудь заранее Бою тоже вряд ли удалось -- винтовки и гранаты хранились очень строго. Конечно, может, строгость нужно еще усилить... А вот как с динамитом? Взять пару шашек динамита и спрятать в рубке корабля ему ничего не стоило. Это меня беспокоит. -- Что ж, вполне возможно, -- сказал Такаки с усмешкой, никому, впрочем, не адресованной. -- Чем болтать попусту, сделали бы хоть что-нибудь. Что скажешь, Такаки? Уже два дня Бой сидит один взаперти. Может, он там с ума сходит? -- А сидя здесь и каждую минуту ожидая, когда рабочие начнут крушить корабль, он не сходил бы с ума? Уж лучше ему быть рядом с кораблем, -- сказал Тамакити. -- Мы же это решили еще позавчера, когда уходили оттуда. Без конца менять решения тоже не годится... А если утром начнут рушить наш павильон, пойдем и вытащим Боя оттуда, раньше чем его схватят рабочие. -- Верно, -- сказал Такаки, теперь уже стараясь скрыть насмешку. -- Мы разрешили ему забаррикадироваться. А теперь сделаем, как предложил Тамакити. Ты согласна, Инаго? Такаки сказал это резко, напугав Дзина, который пил воду, сидя на коленях у Инаго. Он повернулся к ней и поднял на нее глаза, вокруг которых остались еще черные точки. -- Хорошо, -- сказала Инаго, опустив на Дзина потускневшие глаза. -- Когда Свободные мореплаватели принимали решение, меня здесь не было, теперь ничего не поделаешь... Пойдем, Дзин, готовить ужин. Пойдем на кухню и будем готовить ужин. -- Да, будем готовить ужин, -- радостно ответил Дзин. Такаки обратил не то вопрошающий, не то вызывающий взгляд на Исана, не принимавшего участия в споре. -- Может, понаблюдаете из бойницы в рубке? -- сказал он. -- У вас ведь богатый опыт обращения с биноклем. Они поднялись по винтовой лестнице. Свободные мореплаватели, пояснил Такаки, решили использовать третий этаж как рубку или свой новый штаб, вместо старого -- в подвале павильона. Между кроватями Исана и Дзина стояла рация -- приемник и передатчик, мощный микрофон и прочее оборудование, которым, видимо, оснащается рубка корабля. На стене, обращенной к заболоченной низине, между бойницами, был наклеен лист бумаги, где рукой Исана была написана по-английски первая страница из Достоевского. -- Я вижу, нам с Дзином придется освободить помещение. Отнесите тогда наши кровати на второй этаж, в комнату рядом с ванной, больше нам ничего отсюда не нужно, -- сказал Исана. Взяв бинокль -- Такаки с товарищами заранее положили его на пол возле бойницы, -- Исана начал осматривать развалины киностудии. Линзы застилала сиреневато-красная дымка, висевшая над развороченной землей: Исана показалось, будто у него начался приступ морской болезни. Он стал медленно водить биноклем из стороны в сторону, наконец в поле его зрения попал огромный костер. Пламя било из очагов, разбросанных по большой территории. Скорее всего, огонь бушевал в вырытой траншее. Перед этим мощным, но невысоким пламенем красной тенью шел человек. Неизвестный, прорвавшийся сквозь частокол огня, был в трусах, голову он обмотал куском материи, оставив щель для глаз. Кое-где проглядывало черное, точно обожженное тело. Казалось, силуэт его колышется в поднимающихся волнах теплого воздуха, словно плывет в багровой воде. Потом фигура исчезла, и следом появились еще две, тоже закутанные в куски материи и такого же сложения. Они пытались пробиться сквозь огонь, но вдруг исчезли. Наверно, слились с темным небом и дымом. -- Здоровые ребята. Если Бой затеет драку, худо ему придется, -- сказал Исана печально. Такаки обиделся за товарища. -- Посмотрите, какие у них мускулы. Силачи как на подбор, верно? Днем наработаются, а вечером ходят еще в гимнастический зал. Сила-то есть у них, но тупая. Если бы Бой захотел убежать, это ему ничего бы не стоило. Что там еще видно? -- Ничего, -- сказал Исана. ~ и Тамакити и Красномордый отнесли вниз кровати Исана и Дзина и все лишние вещи, получив наконец возможность превратить комнату в настоящую рубку Свободных мореплавателей. -- Я считаю себя теперь членом команды Союза свободных мореплавателей, -- сказал Исана, -- и если удастся достать корабль и выйти в море, я поплыву с вами. Поэтому прятаться от меня вам не надо. Я, Дзин и Инаго -- втроем будем спать в комнате второго этажа. Только не следите за нами. Мы хотим начать совместную жизнь и не надо ее омрачать. После, уже глубокой ночью, Тамакити и Красномордый пошли на разведку в заболоченную низину. А Исана решил выяснить у Такаки дальнейшие планы Союза свободных мореплавателей. -- Предположим, мы выйдем в открытое море, но ведь придется заходить в порты -- пополнять запасы воды и продовольствия? -- сказал Исана. -- Ясно, что на ворованном корабле долго не проплаваешь. -- Верно, хотя Тамакити думает заняться пиратством, но это крайне нежелательно, -- сказал Такаки. -- Вы от Инаго узнали, что мы собираемся украсть корабль? -- Об этом легко догадаться. Но сейчас вторая половина двадцатого века, и нужно раздобыть корабль законным путем. Исана еле удержался, чтобы не сказать: если избежим наказания за смерть Коротыша... -- Вы правы. Но тогда Свободные мореплаватели не смогут выйти в море ни завтра, ни послезавтра, -- сказал он. -- Мы еще недостаточно обучены, чтобы получить официальное разрешение на выход в море. Как раз за это и ругал нас Коротышка... -- По-моему, он говорил прямо противоположное-- дайте нам корабль хоть завтра. Только в море Союз свободных мореплавателей станет реальностью. -- Но реальность как раз такова, что мы завтра не сможем выйти в море, -- вспыхнул Такаки. -- И вообще, задуманный Коротышкой сценарий провалился. Мы остались в живых, и чтоб воплотить мечты мертвеца, потребуется время... -- Мой тесть вот-вот умрет от рака. Мы с Дзином должны получить наследство. Если я попрошу заранее выплатить нам нашу долю, то, думаю, Свободные мореплавате- ли смогут получить корабль, -- сказал Исана. -- А жене я предложу взамен вернуть убежище... -- Вам не жаль своего убежища? -- поразился Такаки. Исана открыл глаза, когда Дзин заворочался во сне. Он натянул штаны на голое тело и поднялся по винтовой лестнице. В комнате третьего этажа, щедро наполненной утренним солнцем, сидел Такаки и смотрел через бойницу в бинокль. Через другую бойницу вел наблюдение Красномордый. С видом бывалого моряка Такаки повернулся к Исана. Кожа на висках у него натянулась, побледнела и была похожа на пластик. С трудом раздвигая тонкие сухие губы, невозмутимо, как телекомментатор, ведущий репортаж с места события, он сообщил: -- Поднялся туман, плохо видно. Похоже, рабочие начали рушить наш павильон, и между ними и Боем вспыхнула перепалка. Крики были слышны даже здесь, но разобрать ничего не удалось... Туман непроглядный... Вчера там жгли костер до поздней ночи, дым теперь смешался с туманом. Исана выглянул из бойницы: над заболоченной низиной стлался туман, из него, как горный пик над облаками, высилась крыша еще не разрушенного павильона. Исана напряженно прислушался... Раздался взрыв, от которого дрогнули стены убежища. Исана был готов к этому взрыву -- он видел, как над павильоном, все еще утопавшим в тумане, грибовидным облаком поднимаются мгла и дым. Вдруг полыхнуло желто-красное пламя. В прогалину среди разметанного взрывом тумана выполз бульдозер. Полосатая машина стремительно шла вперед, задрав свой огромный нож, похожий на клюв взбесившегося пеликана. Бульдозер шел, оттесняя туман, перед ним показались два других бульдозера, с них в панике, точно напроказившие дети, спрыгнули водители. Маленький человечек на высоком, чуть сдвинутом вбок водительском сиденье, расправив плечи и широко расставив ноги, вел вперед свой полосатый танк. Воображаемый танк... Наблюдавшие сразу поняли, что происходит. Исана и рта не раскрыл, как Такаки и Красномордый закричали в один голос возбужденно и радостно: -- Бой пустил в ход бульдозер! Снова заклубился туман и поглотил атакующий бульдозер и две машины, брошенные водителями. Раздался лязг и скрежет металла, и все трое, выглядывающие из бойницы, не удержавшись, расхохотались. -- Надо спасать Боя, -- выдавил Исана сквозь спазмы безумного смеха. -- На бульдозере ему далеко не удрать. Опомнившись, Такаки посмотрел на Исана. -- Верно... Такой жуткий скрежет. Бульдозер уже... -- начал он было, но новый приступ смеха заставил его умолкнуть. -- С прошлой ночи спасательный отряд Тамакити ждет в машине, чтобы прийти Бою на помощь... Недалеко от павильона, -- добавил Красномордый, насмеявшись до слез и еще больше обычного побагровев. До убежища донеслись обрывки ругательств и крики. Потом павильон вспыхнул, выбросив из тьмы огромный столб пламени; струи горячего воздуха рассеяли туман. Но ни Боя, ни рабочих, которые вроде должны с ним сражаться, не было видно: не видно было и спасательного отряда... Глава 17 ВСПЫШКА ЧУВСТВЕННОСТИ (2) Бесконечно тянувшийся день кончился. Поздней ночью в убежище вернулся Тамакити. Войдя в прихожую, он сразу, не дожидаясь вопросов, начал оправдываться: -- Боя избили, он едва ноги не протянул. Я дотащил его до лодочной станции и понял, без доктора не обойтись. Поэтому я отвез его на машине в клинику Токийского университета и положил в аркаде (Подземный этаж клиники Токийского университета, где расположены магазины, закусочные и т. д). -- А в клинику позвонил? -- спросил Такаки. -- Да, на обратном пути из автомата. Сказал, что у них там лежит раненый. -- Какой телефон клиники Токийского университета? Выходит, ты бросил Боя умирать, а сам уехал. Боялся, чтобы врач осматривал его при тебе? -- наседал Такаки. Тамакити весь напрягся и, сжав губы, зло посмотрел на Такаки. Все его тело было налито жестокой силой, готовой взорваться. Казалось, сейчас он бросится на Такаки, посмевшего усомниться в его словах. Однако он медленно сунул руку под джемпер, достал свернутый в трубку еженедельник и ткнул его под нос Такаки. Тот осторожно, как первоклассник, раскрыл журнал. Там были фотографии военных учений Союза свободных мореплавателей. На фотографии в верхней части страницы крупным планом был снят в профиль бывший солдат сил самообороны. Лицо его, как и лица стоявших вокруг подростков, дышало бодростью; в крупных каплях выступившего на лицах пота отсвечивало яркое летнее солнце. Все сияли лучезарными улыбками... -- Ты говоришь, я бросил Боя на верную смерть, чтобы спасти свою шкуру. Но спастись мне все равно не удалось бы, -- сказал Тамакити, следя за выражением лиц товарищей. -- Больше всех жалел Боя именно я. Когда он взорвал динамитом наш корабль, чтобы не отдать в чужие руки, то продолжал сражаться с одной целью -- взорвать и себя. Он нисколько не боялся, что его изобьют рабочие, да и смерти тоже не боялся. Вот почему я решился оставить его в аркаде клиники Токийского университета. Ему снова явилось видение, и он умиротворен... -- Тамакити, ты убил раненого Боя. Боялся, как бы он не проболтался полиции. Убил и бросил в аркаде! -- закричала Инаго, босиком выбегая в прихожую. -- Надо сейчас же судить Тамакити! Как судили Коротыша! Тамакити, выпятив грудь, посмотрел на Инаго. Лицо его, покрытое каплями пота, напоминало морду загнанного зверя. Шея Инаго тоже залоснилась от пота, напрягшиеся ЖИЛЫ дрожали. -- Тамакити нужно судить! А потом -- будь что будет! Иначе он перебьет нас всех -- одного за другим. Он бил Боя по ранам, нанесенным рабочими, и Бой умер! Тамакити боялся, что Бой скажет лишнее в клинике! Он и не думал помочь ребенку, а тот три ночи один проторчал в павильоне... Инаго, громко вопя, вцепилась в горло Тамакити. Тот не сопротивлялся, и Красномордый силой оттащил от него девушку. -- Дзин проснется и перепугается, -- увещевал ее Красномордый. Наскоки Инаго сбили спесь с Тамакити, и он превратился вдруг в испуганного мальчишку. -- Бой врезался своим бульдозером в бульдозеры рабочих и остановил их, -- заговорил, ни к кому не обращаясь, Тамакити. -- Потом он погнался за рабочими, размахивая железной трубой, и стал избивать их. Но их-то было двое. Они увернулись и сами набросились на него с деревянными брусьями. Брусья -- в щепки. Тогда они тоже подобрали обрезки труб и давай молотить ими Боя. Мы видели все это, когда бежали по целине к нему на выручку. Бой, ничего не замечая вокруг, опустил голову, как бык, и вслепую размахивал своей железной трубой. Чтобы остановить его, один из рабочих, видно, хотел стукнуть его по плечу. Но не рассчитал и угодил прямо в голову. Когда мы подбежали, он завертелся волчком, рухнул и забился в судорогах. Голова у него была проломлена, из раны хлестала кровь. Да разве я мог бы бить по такой ране? Ударить Боя, ведь для него самым важным в жизни был наш корабль?.. Тамакити широко раскрыл рот и вдруг громко заплакал. Его обезображенное рыданиями лицо, похожее на испуганную собачью морду, было отвратительно. -- Нужно как следует изучить фотографии и решить, что делать дальше, -- отрезал Такаки и взбежал по винтовой лестнице. Все устремились за ним. Им было тошно слышать рыдания Тамакити. Но и он потащился за ними следом. Члены команды Свободных мореплавателей, кроме залитого слезами Тамакити, жадно рассматривали фотографии -- свое первое, хотя и не нужное никому, появление на страницах печати. Только Исана, единственный из команды, не попавший на снимки, способен был объективно оценить происходящее. -- Изучив этот пейзаж, ничего не стоит установить, где проводились наши военные учения, не правда ли? -- спросил Такаки, придвигая к Исана журнал. -- По-моему, Коротыш наврал, что позволил увязаться за собой репортерам и притащил их к нашему тайнику, -- сказал Красномордый. -- Машина, ее видели дозорные, не имела к ним никакого отношения. Но люди, знакомые с районом Идзу, по фотографиям точно определят, что это за местность... -- Безусловно, -- сказал Исана. Это было настолько очевидно, что он мог и промолчать. Ветви огромной дзельквы занимали треть фотографии, за ближним мысом виднелся вдали еще один мыс, и на нем -- поселок. Любой местный житель мог бы безошибочно указать скалу под обрывом, откуда сделан снимок. На фотографии подростки спускаются по веревке с отвесной скалы -- от дзельквы к морю. Спускаются, явно лелея мечту попасть на корабль Союза свободных мореплавателей. На черной фотографии белыми иероглифами было напечатано: "Может быть, среди нас находятся вооруженные партизаны?" -- Судя по подписи" в редакции еженедельника не очень-то верили фотографиям Коротыша, -- сказал Исана. -- Вот если бы им не поверила полиция -- тогда другое дело. Но вряд ли на это можно надеяться, -- сказал Такаки. -- Еще бы! -- зло закричал Тамакити. -- Мы ведь уже начали вооруженную борьбу Неужели это кому-нибудь не ясно? Все уставились на Тамакити. За минуту до этого вот-вот готовый снова расплакаться, Тамакити весь напрягся, выставив подбородок, как изготовившаяся к броску змея, и победоносно задрал голову. -- Что значит: "Мы уже начали вооруженную борьбу"? -- спросил Такаки. -- Именно то, что я сказал! -- повысил голос Тамакити. -- Как только журнал попадет в руки сил самообороны, они немедленно начнут действовать. И, конечно, полиция тоже, -- сказал Тамакити. -- Журнал вышел сегодня утром и, значит, уже привлек их внимание. Может быть, этот вопрос поднимут и в парламенте. Инструктором отряда был солдат сил самообороны -- вот в чем дело. Им уже известно, что на солдата напали гражданские лица и он застрелился из автомата, принадлежавшего силам самообороны! Конечно, в парламенте зададут вопрос: не следует ли силам самообороны и полиции нас ликвидировать? Об этом завопят пресса, радио, телевидение. Ясное дело: мы -- враги общества, и общество потеряет голову! Даже если мы мирно сдадим оружие и сознаемся, что ничего, собственно, и не сделали, нам все равно припомнят и Коротыша, и солдата. Теперь у нас только два пути. -- Два пути? Что ты нам голову морочишь, Тамакити? Чушь все это, -- набросилась на него Инаго. -- Да, у нас на выбор два пути, именно -- два. Собранное нами оружие раздать Свободным мореплавателям, пусть они рассеются по стране и, если снова собрать Союз свободных мореплавателей не удастся, действуют в одиночку. Это -- первый путь. Кому неохота сражаться в одиночку, могут делать с оружием все, что угодно. Ну, а кто пожелает рано или поздно воспользоваться им, пусть стреляет себе на здоровье... -- Взять оружие, разбрестись на все четыре стороны и действовать в одиночку -- так ведь было и раньше, пока мы не объединились в Союз свободных мореплавателей. Разве это не противоречит избранному нами пути? В общем, был прав Бой, выходит, будто ничего и не было, -- сказала Инаго, но Тамакити пропустил ее слова мимо ушей. -- Второй путь -- собраться всем нам в одном месте, забаррикадироваться и сражаться. И это будет настоящий бой... Только база наша вместе с кораблем взорвана! Тамакити умолк и вопрошающе посмотрел на Исана. -- По-моему, Тамакити, ты просто не решаешься сказать мне, что у тебя на уме, -- сказал Исана. -- Хорошо, я согласен перевести сюда базу Свободных мореплавателей, забаррикадируемся здесь и превратим убежище в крепость. -- В таком случае я за второй путь. Я всегда считал, если найдется убежище, второй путь -- лучший, -- произнес Тамакити с явным облегчением. -- Прекрасно, но нет ли третьего пути? -- обратился Исана к Такаки. -- Ты-то согласен с Тамакити? Тот сердито глянул на Исана, но промолчал. -- Разве Свободные мореплаватели не мечтали найти корабль и отказаться от японского гражданства? И вот теперь, едва мы очутились в критическом положении, нам предлагают рассеяться по стране -- то есть в конце концов уничтожить себя -- или забаррикадироваться и в конечном счете тоже уничтожить себя. Этого я понять не могу. Превратить убежище в неприступную крепость и отгородиться от всех -- таков был раньше мой идеал. -- Вы правы, -- выжидательно заметил Такаки. -- Может, вы думаете, будто сами захватили мое убежище? Нет, это я, слышите, я пригласил сюда бойцов, способных встать на защиту деревьев и китов, и сделал это вполне сознательно. Конечно, вы сейчас в критическом положении, но не странно ли -- сразу забыть план Союза свободных мореплавателей? Если вы все замышляли всерьез, почему не подумать тогда о третьем пути? Такаки молчал, и Исана стал всматриваться в одну из фотографий, сделанных Коротышом. Воображение человека, отсутствующего на фотографии, как бы незримо запечатлелось на ней. Живые, осязаемые эмоции Коротыша -- неважно, порождены они были жаром сердца или злым умыслом, -- витали над бывшим солдатом и окружавшими его подростками. Солдат разложил детали разобранного автомата на куске материи, расстеленном прямо на лаве. На прикладе был ясно виден темно-красный номер. Подпись под фотографией гласила: "Партизаны добыли автомат калибра 7,62, образца 64, состоящий на вооружении сухопутных сил самообороны, и используют его в боевых учениях". Нет, даже власти самой либеральной страны не могли оставить подобный факт без внимания. И бывший солдат, и подростки на этой роковой фотографии беззаботно, по-приятельски улыбались друг другу. Казалось, Коротыш восклицает безмолвно: ну как не заснять этих очаровательно улыбающихся людей?! -- Если вы согласны превратить ваше убежище в крепость, то незачем торопиться с обсуждением всех остальных вопросов, -- произнес наконец Такаки. -- Скажу лишь заранее: я против того, чтобы Союз свободных мореплавателей, раздав своим членам оружие, распался. Ведь именно сейчас -- и Коротышка это понял -- Союз и создается по-настоящему. Раньше мы не имели ни четкой организации, ни истинных целей. Реальным было только само наше объединение. Разбредись мы сейчас поодиночке, и -- конец Союзу свободных мореплавателей. Инаго права: повторится сон Боя -- вроде ничего никогда и не было. Теперь второй путь. Забаррикадироваться здесь и сражаться. Свести к этому всю деятельность Союза свободных мореплавателей, по-моему, тоже неверно. Мы сами себя обречем на пассивность, а она, как известно, ни к чему хорошему не приведет. Будем сидеть сложа руки и ждать, пока не нагрянет моторизованная полиция. Разве для этого создавался Союз свободных мореплавателей? Не обреченность, а свобода действий -- такова была главная наша идея. -- Защищать нашу крепость от моторизованной полиции, а может, и от сил самообороны и попытаться самим перейти в наступление -- разве это пассивность? Хотите, я докажу вам, что это не так, -- сказал Тамакити. -- То, что ты предлагаешь, сущая авантюра. О каком наступлении может идти речь?-- отрезал Такаки. -- Я тоже думал о третьем пути; он, безусловно, самый верный. Надо заполучить побыстрее корабль и уйти в открытое море -- так мы, собственно, и задумали. Но сможем ли мы добраться с оружием до Идзу или Босо и незаметно подняться на корабль? -- Сможем -- не сможем, предсказать немыслимо, -- ответил Исана. -- Нужно наметить план и действовать: сейчас или никогда. Бездействовать -- значит признать, что никакого реального замысла и не было, как не было и создавших его людей. И нам никого не убедить, что Коротыш и Бой отдали свои жизни во имя идеи, положенной в основу Союза свободных мореплавателей. -- Что же вы предлагаете? -- Я думаю, у полиции нет пока точных сведений о Свободных мореплавателях и время у нас еще есть. Завтра я поговорю с женой. Если мы получим корабль, все остальное, думаю, будет не так уж сложно и мы приступим к осуществлению нашего первоначального замысла. Попробуем, хотя, разумеется, может ничего и не выйти. Но все равно это лучше, чем разбрестись по стране или сидеть сложа руки. -- Я согласен, -- решительно заявил Красномордый, -- Испробуем третий путь, Такаки. Я готов сейчас же съездить в Идзу и снова все осмотреть... -- Ты имеешь в виду могилу Коротыша? -- спросила Инаго. -- Боюсь, полиция очень скоро ее обнаружит. -- Я уже послал туда ребят. На трех мотоциклах, -- сказал Тамакити. Красномордый и Такаки удивленно уставились на него. Тамакити, едва оправившись после недавней ссоры, торжествовал. Исана, как, впрочем, и всех, охватило дурное предчувствие. -- Глава Союза свободных мореплавателей -- Такаки, ему мы должны предоставить всю полноту власти, -- сказала Инаго. В ее словах Тамакити уловил общее порицание... -- Конечно, если мы хотим, чтобы Союз свободных мореплавателей стал реальностью,-- подхватил Исана. -- Только бы избежать проклятия Китового дерева, -- сказал Такаки с видимым облегчением, но с бледного лица его, обтянутого желтой, как пергамент, кожей, не сходили напряжение и тревога. Когда человек заходит в помещение, где работает кондиционер, он физически ощущает расставание с оставшимся за дверьми душным летним днем. Внутренне подготовленный к беспрерывным стонам из соседней палаты, Исана узнал росшие вдалеке за окном дзельквы, теперь густо покрытые листвой и казавшиеся такими близкими и досягаемыми. Прав был Такаки, в этом огромном городе дзельквы действительно попадаются еще довольно часто. Казалось, души деревьев, слетающие с этих дзелькв, вопрошали: Почему ты так безразличен к стонам старика, больного раком горла, которые, в общем-то, обращены к тебе? Исана ответил: Просто теперь я бессилен сделать для Кэ что-либо реальное. И я пришел сюда от имени тех, для кого я хоть что-то могу сделать. Изгнав из своего сознания беспрерывные стоны Кэ, Исана ждал Наоби. Комната, где он находился, тоже была палатой, наспех переоборудованной в рабочий кабинет; вместо одной из кроватей поставили письменный стол и короткий диванчик, на нем и сидел сейчас Исана. Наконец вошла Наоби в накинутой на плечи вязаной кофте цвета вялой зелени и в длинной, до щиколоток, шерстяной юбке -- туалет для такого времени года странный, но, возможно, и оправданный, если живешь в доме с кондиционером. Наоби плыла, величественно неся голову, ввинченную в широкие, неколебимые плечи, и ответила на его приветствие, лишь пройдя вдоль стены и усевшись за письменный стол. Она подражала преподавательнице, у которой училась в американском колледже, потом, во время стажировки, она окончательно освоила эту манеру. На лице ее, все еще детском, хотя и принадлежащем женщине средних лет, застыло единственное желание -- защитить себя, как в те годы, когда она жила в чужой стране. Жалкое, пребывавшее в вечном напряжении создание, готовое в любую минуту обратиться в бегство, она была прекрасным объектом для атак честолюбивого личного секретаря господина Кэ, навещавшего за границей свою дочь... Сейчас Наоби вела себя точно так же, как до всех перипетий с Дзином и даже до того, как она стала женой Исана... -- Приходится делать укладку и мазаться -- ужас, но иначе нельзя: выборы, других средств у меня нет, -- сказала Наоби, перехватив взгляд Исана. -- Ты тоже с прошлого раза подтянулся: наверно, кто-нибудь ухаживает за тобой? -- Просто стал сам следить за собой. Я ведь теперь не один. За Дзином они прекрасно присматривают, -- смущенно сказал Исана. -- Кэ всегда так стонет? -- Он не хочет, чтобы ему делали обезболивающие уколы. Категорически отказывается, -- отвечала Наоби с неподдельной горечью. Она умолкла, и комнату наполнили полнозвучные, немолчные стоны, в которых слышалось даже нечто неестественное. Погрузившись в молчание, Исана воззвал к душам деревьев и душам китов: Кэ отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания, и без конца стонет. Хотя скоро умрет. Наверно, именно потому Кэ и отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания? Послушайте его стоны... -- Все время при отце, устала ужасно, приду сюда, сяду вот так -- локти на стол и дышу в ладони; дурная привычка, за нее меня еще в Америке ругали, но я никак не могу от этого избавиться. -- Не прерывая разговора, Наоби поднесла к губам ладони, глаза у нее сверкали, она оживилась, точно завлекая Исана. -- Когда даже здесь я снова и снова слышу стоны, мне кажется, будто отец вцепился в меня еще сильнее, чем когда я у него в палате. Может, мои слова напоминают какую-нибудь популярную американскую мелодраму, но ты сам знаешь, как я отношусь к отцу!.. И вот я решила выставить теперь свою кандидатуру. Из моего избирательного округа уже приходят просители, но все равно... -- Я понимаю, -- сказал Исана, уловив душевный настрой Наоби. -- Ты хочешь меня убедить, что занялась политикой, надеясь добиться сочувствия избирателей. -- Я-то привыкла, а тебе начинать серьезный разговор под бесконечные стоны, наверно, трудно, -- сказала кандидат в парламентарии Наоби, уловив, как и надеялся Исана, смысл его молчания и желая приободрить его. -- Что привело тебя сюда сегодня? Вряд ли ты пришел узнать, не умер ли отец? Тем более, в прошлый раз тебя здесь избили... -- Ты права. У меня срочное дело. А стоны эти мне просто необходимо было услышать, -- начал Исана. -- Мы с Дзином заперлись в убежище, очутившись в жизненном тупике и не видя другого выхода. Конечно, главной причиной было состояние Дзина; но, кроме того, как ты помнишь, мы оказались моральными банкротами и были близки к самоубийству. Чтобы избежать этого, мы и начали с Дзином затворническую жизнь. На наше счастье подвернулось тогда готовое атомное убежище. Я и сейчас считаю: мы поступили правильно. Остался жив Дзин, жив я, зажила новой жизнью и ты. Убежище стало для нас подобием спасительного ковчега, который мы видели в праздники на родине наших предков. Я и представить себе не мог, что все сложится так хорошо. В тот день, когда Кэ пришел посмотреть, где укрылись мы, потерпев крах, и заявил, что умывает руки, у него, наверно, вырвался точно такой же стон, как сейчас... -- Да, так оно и было. Я это прекрасно понимаю, -- сказала Наоби. -- А теперь ты решил отказаться от прежней уединенной жизни и вернуться в общество? -- Нет, этого я делать не собираюсь, скорее наоборот. Но мне бы хотелось сделать достоянием общества некоторые выводы, в которых я утвердился за годы своего затворничества. Разумеется, выставлять свою кандидатуру на выборах я не намерен. -- Да это и невозможно, -- сказала Наоби. -- Конечно. Понимаешь, я встретился с компанией молодежи, их мысли во многом созвучны моим. Это те самые ребята, которым удалось, благодаря твоей любезности, пожить в Идзу... Меня сейчас волнует один наш совместный замысел. Почувствовать, как нечто, присущее мне, становится достоянием всех -- вот, собственно, что привлекает меня в этом предприятии. Короче, говоря конкретно, мы хотим купить корабль и уйти в море. Это и привело меня сюда. Убежище и землю я получил от Кэ, может быть, теперь твоя компания выкупит их у меня? На вырученные деньги мы приобрели бы корабль и вместе с Дзином и нашими молодыми приятелями могли бы начать новую жизнь. -- Что ж, попробую. Правда, сейчас большие суммы брошены на мою предвыборную кампанию, поэтому надо все как следует обсудить. Если ты позвонишь мне завтра, я тебе сообщу результат. Сколько тебе нужно денег? -- Не имею представления, -- ответил Исана. -- Знаю лишь, что нам нужен корабль для команды в двенадцать-тринадцать человек. -- Собираетесь в дальнее плавание? -- Нет, скорее, мы будем плавать вокруг Японии... Видишь ли, план разработан молодежью, и деталей его я не знаю. В общем, мы с Дзином хотим начать жить вместе с другими людьми, так сказать, в подвижном убежище. -- Я вам помогу подобрать корабль. Отец, кажется, был связан с рыболовными компаниями, -- сказала Наоби. Исана поднялся. -- Да, Кэ все время стонет. Видно, это помогает ему сохранить физические силы? -- спросил он. -- Иногда нам удается насильно сделать ему обезболивающий укол. И тогда отец, выспавшись и восстановив силы, начинает ругать нас за то, что мы поступили против его воли. -- Когда в следующий раз силы вернутся к нему, передай, пожалуйста, что я приходил и слышал его стоны, -- сказал Исана. -- Спасибо, передам, -- сказала Наоби. -- Когда ты в прошлый раз приходил сюда и кричал, ты был похож на зверя, ищущего самку, хотя ничего подобного и не говорил. Сегодня же ты скорей напоминаешь растение. Войдя в лифт и обернувшись, Исана со щемящей болью посмотрел на выглядывавшие из-под накинутой на плечи кофточки темные, с загрубевшей кожей локти Наоби, которая ушла, не дожидаясь, пока закроются автоматические двери лифта. В ушах у него неумолчным эхом звучали стоны больного... В поисках продовольственного магазина Исана шел по улице, и обжигающая жара, как увеличительным стеклом, сконцентрированная сферой небосклона, раскалывала голову вдребезги. Мозг, не переставая, сверлили стоны Кэ. Показался огромный продовольственный магазин -- супермаркет. Исана подошел к управляющему, стоявшему у кассы, и, вспомнив перечень продуктов неприкосновенного запаса, прилагавшийся к рекламе атомных убежищ, сделал заказ. Наверное, экскурсия? В горы, к морю?-- заинтересовался управляющий. -- К морю. Пусть продукты оставят пока здесь. Я поищу такси, -- сказал Исана и положил рядом со счетом почти все деньги, полученные от Наоби. -- Такси? Не поместится, -- сказал молодой управляющий, оценивающе посмотрев на Исана. -- Немного не рассчитали, по-моему, хотя подобрано все очень продуманно. -- Действительно, я совсем упустил это из виду, -- растерялся Исана, думая, как не хватает сейчас Такаки. Тот бы мигом увел и многотонный грузовик... -- Вы оказались в затруднительном положении, честно говоря, мы забыли вас предупредить заранее. Что ж, доставим покупку на нашей машине. Чтобы избежать волокиты, может, вы сами сядете в машину и покажете дорогу? -- Вы очень любезны... -- Что может быть лучше загородной прогулки в обществе милых друзей, -- сказал управляющий, изобразив на лице печаль. -- Я рад бы и сам совершить такую поездку. Двое молодых людей унесли купленные Исана продукты. За окном задом к тротуару стоял фургон. Когда молодой водитель, погрузив продукты, влезал в кабину, управляющий что-то шепнул ему на ухо. Не обратив на это внимания, Исана сел рядом с ним. Из центра города они поехали по автостраде, идущей на северо-запад, но, видимо, где-то впереди случилась авария: их сторона была забита машинами, а в противоположном ряду не было ни одной. Из-за палящей летней жары тротуары и пешеходные виадуки были безлюдны. Город -- как накануне атомной войны. Люди, побросав дома и имущество, бежали отсюда, спасаясь от атомной бомбардировки, -- обратился Исана к душам деревьев и душам китов. Он хотел повторить это сидевшему рядом с ним молодому человеку, но тот держался неприступно и явно не был расположен его слушать. Начав свою отшельническую жизнь, Исана не поддерживал отношений с посторонними и не подумал, что, кроме Такаки и его товарищей, вся остальная молодежь под стать этому водителю. Но, с другой стороны, молчание водителя вполне естественно -- воздух, врывавшийся в открытое из-за жары окно, был насыщен выхлопными газами, и он из последних сил вел машину, на потном лице его темнели грязные потеки. У Исана по-прежнему звучали в ушах стоны Кэ, и ему оставалось лишь снова обратиться к душам деревьев и душам китов. По его лицу тоже ползли черные струйки пота. Запершись с сыном в атомном убежище, я, как поверенный лучших обитателей земли, которых люди стремятся истребить, намеревался встретить последний день человечества. Мы с сыном тоже обречены, но это никогда меня не беспокоило. Теперь, однако, когда я еду по городу, словно вымершему после атомной войны, я все яснее ощущаю, как притягателен план Свободных мореплавателей -- сокрушить все машины подряд. Но сейчас у меня возник еще более активный и действенный план! Носясь по городу, который вот-вот подвергнется атомному нападению, я, как поверенный китов, обитающих в море, и деревьев, растущих на суше, буду давить людей, мстя за содеянное ими зло, -- не в этом ли весь смысл моей отшельнической жизни? Я объявил себя поверенным китов и деревьев потому, что нахожусь на земле вместо китов и способен передвигаться вместо деревьев, тем самым я противопоставил себя всему человечеству. Если б сейчас вел машину не этот тупой и упрямый юнец, а кто-либо из Свободных мореплавателей и сегодняшний день был бы концом света, мы устремились бы вперед, продираясь сквозь эту автомобильную пробку, помчались бы наперерез встречным машинам и наказали бы людей, слишком поздно подумавших о спасении. И прежде, чем все рухнет и небо озарится пожарами, мы возвестили бы громогласно: Грядем!.. Через два часа фургон подъехал к убежищу, и молчавший всю дорогу водитель выскочил из машины, открыл заднюю дверцу и сгрузил на обочину продукты. Такаки с ребятами почему-то не было видно. Не появились они и когда фургон скрылся в раскаленной дымке. На руинах разрушенной киностудии снова пылал огромный костер и густо стлался кроваво-красный дым: там виднелось человек десять рабочих. Скорее всего, Такаки приказал ребятам спрятаться, чтобы рабочие не смогли определить, сколько народу засело в железобетонном убежище. Наверно, это была и мера предосторожности против полицейских, несомненно рыскающих поблизости. Поэтому и Исана следует проявлять осторожность. Видимо, объявлено чрезвычайное положение. Прозвучавший в ушах стон Кэ Исана воспринял как предостережение. Глава 18 ВСПЫШКА ЧУВСТВЕННОСТИ (3) Когда Исана, нагруженный ящиком с лапшой, на который он положил пакеты с луком и другими овощами, еле добрался до входа в убежище, дверь открылась изнутри и Красномордый взял у него часть груза. Рядом стояла Инаго. -- В полдень, в два часа и в четыре приходили полицейские, -- сказала она. -- Мы сидели тихо, не шелохнувшись, Дзин, такая умница, ни звука не проронил. Такаки сказал, что полицейские, наверно, всех опрашивают и решили наведаться в убежище, оно ведь всегда вызывало у них подозрения. Я наблюдала из бойницы, когда они поднимались сюда второй раз... На Инаго была короткая, лишь чуть прикрывавшая грудь, хлопчатобумажная кофта и джинсы, подвернутые до колен, а Красномордый был в плавках и спортивной кепке с оторванным козырьком. Они, по всему судя, как следует потрудились в убежище. Было слышно, что работа в бункере продолжается. Исана таскал продукты -- ему пришлось сделать пять концов. Он торопился из страха, что на дороге, покрытой темно-кофейной пылью, вот-вот появятся полицейские. С ребятами, поехавшими в Идзу, чтобы получше зарыть труп Коротыша, наверняка что-то случилось. И Свободные мореплаватели превращают убежище в неприступную крепость. Продуктов теперь хватит, чтобы выдержать долгую осаду. В последнем пакете было несколько дюжин банок мясных консервов -- самое дорогое из всего, что Исана купил сегодня. Пакет с этими банками, имеющими форму усеченного конуса, оказался ненадежным и очень тяжелым; Исана буквально истек потом, пока дотащил его до убежища. Такаки, увидев через бойницу, что Исана закончил работу, спустился вниз и взял у него пакет с мясными консервами. -- О корабле переговорил, -- сказал Исана, отдавая пакет Такаки. -- Результат узнаю завтра по телефону. Если с кораблем ничего не выйдет и мы окажемся на осадном положении, продукты будут как нельзя кстати. А если нам все же удастся выйти в море, возьмем их с собой... -- Спасибо. Мне или Тамакити покупать продукты было бы опасно. Девчонки-кассирши читают еженедельники. Могут вспомнить фотографии. Да и денег у нас нет... -- чистосердечно признался Такаки. К ним подошла Инаго. -- Дзин спит? -- Играет в подвале. Мы перенесли продукты туда. Мне, коку, надо проверить их и сделать опись, а Дзин рассматривает этикетки на консервных банках. С верхней площадки винтовой лестницы послышался грохот, видимо, упало что-то тяжелое. Мне удалось пережить этот страшный грохот только потому, что Дзин сейчас с Инаго, подумал Исана. -- Готовимся к осаде, если не будет другого выхода, -- сказал Такаки тоном экскурсовода и стал подниматься по винтовой лестнице. -- Дзин, я вернулся! -- крикнул Исана в открытый люк подвала. -- Ребят из Идзу все нет. Вот мы и начали готовиться к осаде. Грохот подняли Тамакити с ребятами, баррикадировавшие выход с винтовой лестницы на балкон третьего этажа. Они заложили проем железобетонными крышками канализационных колодцев, а сверху навалили разбитые железобетонные брусья с торчавшими металлическими прутьями. Из брусьев, обмотанных веревкой и привязанных к наличнику, получилась как бы вертящаяся дверь. Двое ребят могли легко повернуть это железобетонное сооружение и в образовавшуюся щель наблюдать, что делается снаружи, и даже вылезти через нее на крышу, если потребуется кого-то атаковать. -- Трудно, наверно, было набрать столько железобетонных крышек? Да еще чтобы полицейские не заметили, -- сказал Исана. -- Их притащили сюда перед вашим возвращением из Идзу, -- спокойно ответил Тамакити. -- Это еще не все. Остальными мы заложим входную дверь и дверь из кухни. Ваш дом -- замечательный блиндаж, противнику остается только применить артиллерию. -- Я уже как-то говорил, это -- вовсе не блиндаж. Если использовать убежище как блиндаж, возникнет масса неудобств, -- предостерег Исана. Тамакити и двое подростков, с трудом ворочавшие тяжелую железобетонную крышку, не стали возражать. В лучах заходящего солнца на теле Тамакити блестели капельки пота, видимо, он работал без отдыха. Совсем другим делом был занят в противоположном углу комнаты еще один крепкий парень -- он возился с рацией. Исана узнал в нем подростка, встречавшего их с Такаки на лодочной станции, когда тот вел его впервые на базу Свободных мореплавателей. Рация представляла собой приемо-передающий блок, соединенный с большим транзисторным всеволновым радиоприемником, и была настолько компактной, что ее можно было установить в радиорубке корабля. Подросток в наушниках сосредоточенно настраивал рацию. -- Есть сообщения из Идзу? -- прокричал Такаки в прикрытое наушником ухо радиста. -- В пятичасовом выпуске ничего не говорили. Я прослушал все станции префектуры Сидзуока... Сейчас пытаюсь поймать переговоры патрульных машин. -- У меня же нет наружной антенны, -- сказал Исана. -- Ее уже установили. Это -- радист Союза свободных мореплавателей. Он окончил радиошколу и работал радистом на корабле, -- объяснил Такаки. -- Радист тоже был на учениях в Идзу? -- спросил Исана у Такаки, но вместо него ответил Тамакити: -- Ему тогда не удалось освободиться от работы на лодочной станции. Ремонтировал лодки к летнему сезону. -- Чудной тип. Работал бы по радиоспециальности -- заработок хороший и дело перспективнее, а он все бросил и застрял на лодочной станции. -- Зато сейчас стоило мне его позвать, и он тут как тут, -- сказал Тамакити гордо. -- Ты, я вижу, всерьез готовишься к обороне, -- насмешливо бросил Исана, но пронять Тамакити было нелегко., -- Я-то ломал голову, как выбраться за продовольствием. Теперь все в порядке. Впрочем, я был уверен: если понадобится, вы достанете все, что нам нужно. А мечтать попусту о корабле... -- И все-таки мы, вероятно, сможем заполучить корабль. -- Эх, если б еще ребята, уехавшие в Идзу, благополучно вернулись... -- вздохнул Такаки. -- Нет, их не схватили, -- с нарочитой грубостью перебил его Тамакити. -- А если их и загребли, все равно будут молчать. Никакими побоями их не заставят продать наш новый, тайник. -- Будем надеяться, -- сказал Такаки. Из бункера в комнату поднялись Инаго с Дзином. Дзин отыскал среди продуктов шоколад и был явно доволен находкой. -- Привет, Дзин. Вкусный шоколад? -- Да, вкусный шоколад, -- ответил сын, нисколько не удрученный долгим отсутствием отца. -- Совсем оправился от ветрянки. Ни единого прыщика не расчесал -- вот сила воли у ребенка, -- сказал поднявшийся следом Доктор. -- Прекрасный бункер: и кухня есть, и уборная. Мощная вентиляция -- все предусмотрено. -- Когда мы задраим за собой люк, бункер превратится в неприступную крепость. Так что и корабля-то никакого не нужно,-- сказала Инаго. -- Я тоже так думаю, -- вдруг согласился Тамакити. -- Закроемся в бункере, а что дальше? Сдаться или погибнуть? Ведь рано или поздно кончится продовольствие, -- сказал Исана. -- В еженедельнике говорилось о боевых учениях партизанского отряда. Вы предлагаете нечто совсем иное. Партизаны сражаются беспрерывно, меняя местоположение. -- Да, плохо наше дело, -- сказал Тамакити. -- Вы, Исана, говорите, что у нас только два пути: сдаться или погибнуть. Разве нет третьего? -- спросила Инаго. -- А вдруг, пока мы будем сражаться в окружении, на американскую военную базу, поблизости отсюда, сбросят атомную бомбу и только нам, запершимся в убежище, удастся выжить? -- Атомную бомбу?.. Ну, а если на Токио сбросят водородную бомбу, наш бункер взлетит на воздух. Атомное убежище ничего не стоит. Просто средство самоуспокоения. Водородная бомба в пять тысяч раз мощнее атомной, сброшенной на Хиросиму, -- сказал Тамакити. Исана впервые выступал в роли защитника своего атомного убежища и вдруг почувствовал, как сильно он к нему привязался. -- Я не раз обсуждал вопрос о том, какая примерно атомная бомба будет сброшена на Токио, если в самом деле начнется ядерная война. Все эти рассуждения ничего не стоят. Как-никак в компании, собиравшейся наладить массовое производство таких же убежищ, я занимался рекламой. Даже если бы наш заказчик в случае атомной бомбардировки убедился на собственном опыте, что защитные возможности убежища недостаточны, рекламации от него все равно не поступило бы. Он бы просто погиб. Вот почему, пропагандируя наши убежища, я должен был делать вид, будто мне досконально известны их возможности. С этой целью мы издали рекламную брошюру -- перевод американского проспекта атомных убежищ, выпущенного при президенте Кеннеди. Дело в том, что тогда компанией, приступавшей к строительству убежищ, руководили люди, которые, как и я, ничего не смыслили ни в физике, ни в технике, зато знали иностранные языки. В своей брошюре мы доказывали, что необходимо покупать убежища, ибо атомная бомба -- оружие страшное, но в то же время не настолько, чтобы соответствующее укрытие не могло от него защитить. В общем, все выглядело довольно убедительно... -- Значит, вы построили это убежище как образец, выпустили рекламную брошюру. Почему же так и не началось массовое строительство? -- спросила Инаго. -- По сути своей идея атомных убежищ -- чистый обман, и скрыть это от покупателей не удалось. Например, мы не могли ответить на простой вопрос: как люди, уцелевшие в атомных убежищах, смогут существовать и дальше в условиях радиации, -- сказал Исана и продолжал, обращаясь уже лишь к душам деревьев и душам китов: Из-за волнений, одолевавших меня тогда, я заболел меланхолией, в какой-то мере именно поэтому яи укрылся в убежище. Да, наверное, и причина болезни моего ребенка -- мой собственный внутренний крах. -- Расскажите-ка подробнее об этом жульничестве, -- ввернул Тамакити. -- Водородная бомба, о которой я упоминал, имеет сто мегатонн, простой расчет показывает: она действительно в пять тысяч раз мощнее атомной, что была сброшена на Хиросиму. Однако реальная разрушительная сила составляет лишь кубический корень из пяти тысяч, следовательно, она мощнее только в семнадцать раз. И в зависимости от рельефа местности мощность ее может еще уменьшиться. Ядерная головка ракеты "поларис " равна 0,6 мегатонны, то есть в пересчете на тринитротолуол в тридцать раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму, однако реальная разрушительная сила, опять-таки равная кубическому корню из этого числа, больше лишь в полтора раза. Следовательно, атомное убежище, расположенное на достаточном расстоянии от эпицентра взрыва, будет вполне эффективным. Вот, в самых общих чертах, что говорилось в брошюре. Разумеется, все эти рассуждения были сплошным надувательством; простой расчет -- десять ракет "пола-рис" с ядерными боеголовками, наносящих удар по Токио, причинят ущерб в пятнадцать раз больший, чем в Хиросиме. Помимо всего методы, используемые американскими учеными, по-моему, значительно преуменьшают силу радиации. Вот почему все, кто занимался этой проблемой, начали проявлять признаки мизантропии, даже эксперты, изучавшие реальные возможности атомных убежищ, пришли в уныние. Их так и не начали строить, в Соединенных Штатах и в Советском Союзе стали создавать вокруг крупных городов сеть радаров и антиракетных установок. Бум, связанный с атомными убежищами, затих. А японская компания, не успев наладить массовое строительство, разорилась; осталось лишь одно-единственное наше убежище. Когда-то я осматривал арсенал одного индийского магараджи, превращенный позднее в музей, и обнаружил в нем множество страшного оружия. Порожденное острой манией преследования, оно, пожалуй, не могло быть даже применено в бою. Думаю, это атомное убежище тоже достойно стать музеем... -- Если Свободные мореплаватели забаррикадируются здесь и будут сражаться вот вам еще одна причина сделать из него музей, -- сказала Инаго. -- Партизанский тайник атомной эпохи? -- усмехнулся Исана. -- Да, и тот самый магараджа приедет из Индии осматривать его. В ожидании этого визита вложу-ка я фильтры в вентиляторы. Не пропадать же таким прекрасным вещицам? Дзину тоже нравятся фильтры. -- Да, Дзину нравятся фильтры, -- повторил Дзин, сияя, на лице его кое-где еще виднелись засохшие, почерневшие точки. -- Ну ладно, сейчас не время для болтовни, -- сказал Исана, но по тону его чувствовалось: ему приятны и оптимизм Инаго, и мягкая, добрая улыбка Дзина. Из бункера поднялся Красномордый, весь мокрый от пота, за ним еще двое ребят. Проникавшие сквозь бойницу лучи вечернего солнца провели алую черту по его скулам, по ноздрям и подбородку. -- Теперь там запросто проживут десять человек, -- сказал он. -- Правда, мы все передвинули без вашего разрешения. -- Будь я дома, сам бы вам в этом помог,-- сказал Исана. -- Давайте-ка разойдемся по комнатам и поспим. А в случае чего сразу в бункер, -сказал Такаки. -- Даже если появится противник, нет никакой нужды бежать в бункер, -- возразил Тамакити. -- Крышка люка толщиной в тридцать сантиметров для защиты, конечно, хороша; но, запершись там, мы не сможем делать вылазки. Я думаю, надо как можно дольше продержаться наверху. Командовать боем будешь ты, Такаки? -- О чем ты? Какое "командование" в этакой тесноте?.. Наверно, трех наших ребят, поехавших в Идзу, схватила полиция и труп Коротыша уже обнаружен. По радио просто ничего не передают потому, что полиция наложила на эти сведения запрет. Полиция, скорее всего, знает, что мы не разбежались, а сосредоточились в укрытии. Иначе они прибегли бы к помощи радио и телевидения. Я не думаю, что ребята, попав в руки полиции, будут молчать. Ведь Союз свободных мореплавателей -- вовсе не партия, построенная на вере в революцию. Вспомните, что говорил Коротышка. Да спроси кто-нибудь посторонний, что такое Союз свободных мореплавателей, единственное, что нам придет на ум, -- наш погибший символический корабль. И все. Если полиция их схватила, заперла в одиночки и припугнула как следует, у них сразу выветрятся все воспоминания о корабле. И нечего ждать, что они сохранят верность и даже под пытками не проронят ни слова. Пожалуй, самое позднее этой ночью они все выложат о нашем убежище. И мы здесь в безопасности только до ночи. Так что все, кому неохота оказаться в осаде, могут свободно уйти... Из-за ребят, загородивших дверь в прихожую, высунулся Радист. -- Думаю, мы уже окружены, -- покачал он головой. -- Я не разобрал, о чем они переговариваются, но под горой патрульные машины поддерживают постоянную радиосвязь. Просто полицейские видели фотографии военных учений и соблюдают осторожность -- поэтому они до сих пор и не ворвались сюда. -- Завтра утром, как только рассветет, они, наверно, пойдут в наступление. Мы встретим их ружейным огнем, -- сказал Тамакити, повернув к товарищам побледневшее от напряжения лицо. -- Тогда давайте возьмем самые лучшие продукты и устроим сегодня ночью пир, -- сказала Инаго, вставая. Вслед за ней вскочил Дзин. Ребята ели долго, и Дзин, сморившись, заснул прямо на полу. Пока Инаго кормила их, заботиться о сыне, лежавшем ничком на полу, снова должен был Исана. Взяв мальчика на руки, он отнес его на второй этаж. -- Можно на минутку? -- послышался голос Такаки, сам он остановился у порога, не решаясь войти в комнату. Видно, его смутило благоговение, с каким Исана надевал на Дзина ночное белье. -- Можно, конечно, -- ответил Исана, увидев выглядывавшее из темноты лицо Такаки. Он стоял вполоборота к Исана, и свет лампы у винтовой лестницы освещал только половину его лица. -- Я вот о чем подумал, -- сказал Такаки. -- Мы пригласили вас в Союз свободных мореплавателей как специалиста по словам. Но сейчас специалисту по словам делать у нас нечего, мы можем обойтись и без вас. И я, и Тамакити считаем: нам теперь не до слов. Не лучше ли вам с Дзином ночью покинуть убежище? Такаки с трудом выжимал из себя слова. Он умолк, а Исана все ждал продолжения печальной речи. -- Но ведь это наше убежище -- мое и Дзина, -- возмутился он. Такаки, сжав ниточкой губы, горько усмехнулся. Юность, проглянувшая за этой горькой усмешкой взрослого человека, заставила Исана обратиться к душам деревьев и душам китов: Неужели я и в самом деле забаррикадировался вместе с этими детьми? Но Такаки быстро согнал с лица усмешку, спрятал проглянувшее на нем детское выражение и спросил: -- Предположим, вы останетесь и нам придется выдержать осаду. Зачем это вам? -- Поселившись в убежище, я добровольно взял на себя миссию поверенного лучших обитателей земли, не способных передвигаться по ней, и лучших обитателей моря, не способных выйти на сушу. Разве я не говорил вам об этом? -- спросил Исана. -- Только укрывшись здесь, я осознал себя поверенным деревьев и китов. Я был пассивен, это верно, но, как мне кажется, взятую на себя миссию я выполнял честно. Если начнется война и водородная бомба уничтожит все человечество, мы с Дзином в этом убежище погибнем последними, и я хотел в свой последний день сообщить всем китам и деревьям на земном шаре: слушайте, я, ваш поверенный, поздравляю вас -- человечество, пытавшееся вас уничтожить, погибло. Я думал, если мне удастся это сделать, я тем самым выполню свою миссию. Но мне не хотелось никого посвящать в свою мечту. Я понимал, что она сродни навязчивой идее безумца. И боялся, как бы меня не упрятали в психиатрическую лечебницу. Возможно, я и впрямь сумасшедший, но если уж я запер свое безумие в этом убежище, то, по крайней мере, свободен в своих поступках. А Дзин -- прекрасный напарник, уж он-то ни слова не возразит, какие бы я ни творил безумства... Да и у Дзина именно после того, как началось наше затворничество, появилось желание жить... И вот я встретился со Свободный, ми мореплавателями, они приняли меня в свой Союз, и я обнаружил: передо мной открылись совершенно новые возможности, о которых я даже не подозревал. Прежде всего, я понял, что, если во время осады придется сражаться и стрелять в людей, я, стоя рядом с вами, сумею полностью проявить себя как поверенный деревьев и китов. Бах -- выстрел во имя прекрасных деревьев, уничтожаемых людьми. Бах -- еще один во имя прекрасных китов, уничтожаемых людьми... Возможно, атакующие изумились бы, услыхав мои слова. Но я бы сказал им: если вы не согласны, поставьте себя на место китов и деревьев. -- Неужели вы думаете всерьез, будто мы собрались здесь и притащили сюда оружие только ради ваших деревьев и китов? Ну что ж, .пусть будет так, -- согласился Такаки и снова, слегка переиначив его, задал свой прежний вопрос: -- Но ведь остается еще Дзин? Не хотите ли вы, чтобы деревья и киты сказали ребенку: умри, человечек! -- Вы правы, -- сказал Исана, отводя взгляд от теплого, мягкого тельца, которого он касался ладонями. -- Но все, что я сейчас говорил, -- пустые слова, пока не дошло до стрельбы. В зависимости от обстоятельств я и решу, как быть с Дзином. Что сейчас можно придумать?.. -- Это верно, пока не свистят над головой нули, невозможно вообразить в вышине грот-мачту корабля Свободных мореплавателей, -- сказал Такаки. -- Как я понимаю, вы собираетесь объявить всему миру о своих связях с деревьями и китами? А так как сюда набежит тьма корреспондентов, это даст отличный результат... -- Не в том дело. И если б я даже мог сообщить газетам и телевидению, что являюсь поверенным деревьев и китов, -- это все равно не будет обращением к деревьям и китам, которое я задумал. Тут нечто совсем иное... -- Тогда можно избрать другую тактику, -- сказал Такаки, к нему вернулась прежняя твердость и решимость. -- Осаждающим мы внушим мысль, будто вы с Дзином -- наши заложники. В этом случае, может быть, мы сумеем выйти из окружения и добраться до порта, где Свободных мореплавателей будет ждать корабль. Если бы только нам удалось заполучить корабль... -- Правильно, стоит вам объявить нас с Дзином заложниками, жена, я думаю, передаст вам корабль. Тем более деньги на корабль она все равно собиралась мне дать. Как человек, баллотирующийся на выборах от правящей партии, она не может предоставить средства для побега людям, выступающим против властей. Но ради спасения мужа и сына, взятых в качестве заложников "экстремистами"... Тут разговор другой. Это даже станет козырем в ее избирательной кампании. -- Все наши угрозы окажутся бесполезными, пока и враги не извлекут из них какую-то выгоду. Поэтому они не должны знать, что вы участвуете в сражении, иначе все провалится. А пока можете выступать в качестве, так сказать, тайного воина -- пишите тексты ультиматумов. Радист будет их передавать за стены убежища. Исана снова убедился, насколько Такаки подготовлен к роли руководителя. -- Значит, сначала я должен поработать в радиорубке? -- спросил Исана. -- Боем будет командовать Тамакити. Он у нас самый опытный стрелок. Оружия и боеприпасов у нас немного, поэтому лучше всего поручить дело специалисту. Да и потом, его от оружия все равно не оттащишь... Чтобы противник, притаившийся снаружи, не заметил в доме движения, Инаго разделась, не входя в комнату, при свете лампочки у винтовой лестницы. Ее тело, покрытое легким пушком, излучало мягкое сияние. Она остановилась у порога и стала всматриваться в темноту, выискивая, где лежит Исана. Потом прикрыла за собой дверь и уже в полной тьме подошла к нему и легла рядом. -- Первым на пост заступает Тамакити. Он и Радист несут сегодня ночную вахту, -- прошептала Инаго. Исана чуть подвинулся, освобождая ей место. -- Этой ночью, надеюсь, ничего серьезного не случится. Раздался выстрел, и в убежище откликнулось эхо, как в резонаторе. Проснувшись в испуге, Исана услышал спокойное дыхание сына. Значит, то была не перестрелка, а одиночный выстрел. Но выстрел этот ему не приснился -- он действительно был. Инаго тоже проснулась. Кто-то стремительно взбежал по винтовой лестнице. Взрыв. Стреляли явно из автомата, короткой очередью. Он помнил этот звук еще по Идзу. Стреляли с третьего этажа. Заплакал Дзин, наверно, ему что-то приснилось. -- Дзин, Дзин, -- повторял Исана, не находя нужных слов. Он не мог успокоить сына, сказать: все кончилось, Дзин, -- ведь выстрелы могли повториться. Когда информация, поступающая в затуманенный мозг Дзина, расходилась с действительностью, он вспыхивал, как сухая солома. Исана тихо и неуверенно шептал, весь напрягшись в ожидании нового выстрела:--Дзин, Дзин. Инаго встала и приоткрыла дверь, впустив в комнату слабый свет с лестницы. - Дзин, это выстрел. Бах -- выстрелил Тамакити, -- утешала она плачущего ребенка, встав на колени у его кроватки. -- Это даже интересно. И совсем не страшно, Дзин. Исана вдруг вспомнил, что нужно было делать. Присев на матрасе, надел рубаху и брюки. Он увидел такие прекрасные и совершенные, что даже дух захватывало, удлиненные груди Инаго, склонившейся над тихо плачущим Дзином. -- Скажу Тамакити про Дзина, -- сказал Исана, заставляя себя оторваться от зрелища, на которое так и глядел бы без конца. На третьем этаже тоже соблюдалась светомаскировка, лампочка без абажура освещала только винтовую лестницу. Ноздри щекотал едва уловимый запах порохового дыма, исходивший от черных спин Тамакити и Такаки, прильнувших к бойницам. Тот же запах исходил от Радиста в темном углу комнаты, с наушниками на голове низко склонившегося над слабо освещенной шкалой приемника. Когда Исана подошел к свободной бойнице между теми, у которых стояли Такаки и Тамакити, Такаки предупредил: -- Осторожно. Стекла вынуты. Действительно, стекла в круглых окнах были вынуты, и холодный ночной воздух ударял в лоб, как предвестник пуль, которые вот-вот полетят в него. -- Да и было бы стекло, что стоит пуле пробить его. Раз -- и готово, -- сказал Тамакити. -- Хотя, возможно, полицейские не получили еще приказа стрелять. Он говорил обдуманно и спокойно, по-взрослому убедительно. Если снаружи не стреляли, значит, оба выстрела сделаны Тамакити. И благодаря этим выстрелам он как-то сразу возмужал. Он не был уже тем щенком, которого просто возбуждает ружейная пальба. Исана посмотрел на автомат, лежавший дулом к стене, у колен Тамакити. Даже в темноте деревянные части -- приклад и ложе -- отливали красным глянцем, а металлические -- ствол и магазин -- едва поблескивали. -- Два часа тридцать минут, -- сообщил Радист. -- Попробую поймать ночной выпуск новостей. -- Если в ближайшие полчаса ничего не случится, значит, они решили ждать до утра, -- вздохнул Тамакити. -- Еще бы, прожекторы большой полицейской машины ты ведь разбил, -- сказал Такаки, обернувшись. -- Два выстрела -- два прожектора. -- Ровно в два часа полицейская машина включила прожекторы, -- объяснил Тамакити. -- Чтобы мы не скрылись в темноте. Кокнул я один прожектор, они сразу второй потушили; минуты три прошло -- снова включили, я и его кокнул. -- Ты что, слышал звон стекла? -- Да, здесь всего-то метров сто пятьдесят, -- сказал Тамакити. -- И солдат еще говорил: точность этих автоматов известна во всем мире. А он как-никак в силах самообороны служил... -- Ни одна станция о нас не сообщает. И экстренных сообщений пока тоже не было, -- доложил Радист. -- Может быть, еще действует запрет? -- прикинул Тамакити. -- Но к утру все станции только и будут твердить об осаде. Теперь-то у них нет сомнений, что в этом здании люди, готовые отстреливаться из автомата. -- Видимо, так, -- согласился Радист. -- Прожекторы у них разбиты, до рассвета они ничего не предпримут, -- сказал Такаки. -- Ждут прибытия корреспондентов. Может, нам поспать по этому случаю? Уничтожив прожекторы, ты, Тамакити, показал твердую волю Свободных мореплавателей и их стрелковое мастерство. Теперь до утра не стреляй. -- Не буду, конечно, -- ответил Тамакити задумчиво. -- Я теперь хочу, чтобы моя пуля убила человека. Иначе какой толк в оружии?.. Глава 19 ИЗ ЧРЕВА КИТА (1) Исана так и не успел сказать: подумайте о Дзине, у него очень тонкий слух. В дверях показалось багровое от возбуждения и тревоги лицо Красномордого. -- Четверо из наших "образованных" -- предатели, -- сказал он с несвойственной ему грубостью, еще сильнее заливаясь краской. -- Услышав выстрелы, они затряслись от страха и хотят уйти. Их сейчас Доктор пытается удержать, но... Красномордый вошел в комнату и, тяжело дыша, уселся рядом с Тамакити, а тот, с автоматом на коленях, все так же молча смотрел через бойницу. Возможно, он хотел показать, что дело это решать не ему, а Такаки. Тот поднял с пола две пустые гильзы и, зажав между большим и указательным пальцами, стал молча их разглядывать. Вдруг послышался звук, точно крохотный краб пускал крохотные пузыри. Звук шел из наушников, которые снял с головы Радист. Чувствуя, что тело его холодеет, будто от потери крови, и к горлу подступает тошнота, Исана обратился к душам деревьев и душам китов: Так начинается суд Линча. Повторение того, что случилось с Коротышом. Но повторение одного и того же означэет застой, загнивание. Значит, они идут к своей гибели... -- Они даже не предатели, просто отщепенцы, -- задумчиво произнес Такаки. -- Так сказать, списались с корабля на берег... Когда он снова умолк, раздался решительный голос Тамакити: -- Ты говоришь, Доктор пытается их удержать. Но ведь не силой же, а уговорами. Кстати, они вооружены? -- Оружейный склад рядом с их койками, вот в чем дело, -- ответил Красномордый. -- Тогда лучше выпустить их. А я прошью их очередью из автомата. -- Я гляжу, ты помешался на убийствах, -- оборвал его Такаки. -- Зачем убивать их? Списались с корабля, и все. Мы решили забаррикадироваться не потому, что нас объединяет какая-то идея. И не нужно никаких ярлыков: "правы" -- "не правы". Разве за это убивают?,. Верно я говорю? Разница между остающимися и теми, кто уйдет, единственная: в одних жива мечта о корабле, а в других -- нет. -- Почему же мы убили Коротыша? -- набросился на него Тамакити. -- Коротыш сам виноват в суде Линча. Он, из-за своих взглядов, сам жаждал быть убитым и сделал все, чтоб не оставить нам другого выхода. В конце концов, я пошел на это. И когда все совершилось, я увидел свою мечту гораздо яснее. Но для чего сейчас убивать тех, кто расстался с мечтой о Союзе свободных мореплавателей и списался с корабля? Я никогда не хотел и не собираюсь убивать людей просто так. -- Значит, ты не хочешь стрелять и в полицейских? -- Если б можно было обойтись без стрельбы, не стрелял бы. Но они явились уничтожить мечту Свободных мореплавателей, и мы, верные нашей мечте, вынуждены сопротивляться. -- Делай, как знаешь, -- произнес Тамакити. -- Конечно, мы их отпустим без оружия, но они хотят убежать прямо сейчас, -- возмущался Красномордый. -- Ты говоришь, хотят убежать, -- сказал Такаки. -- Но вряд ли им удастся удрать от моторизованной полиции. Чтобы их не обстреляли невзначай в темноте, выпустим их, когда рассветет. -- Я согласен с Такаки, -- сказал Красномордый. -- Я тоже -- после истории с Коротышкой, -- смущенно сказал Тамакити. -- Нужно их убедить, -- напомнил Исана, -- что и мы с Дзином хотели бежать из убежища, но нас оставили в качестве заложников. -- Думаете, эти типы, которые смываются, поверят, что вы с Дзином тоже хотите бежать? -- спросил Красномордый. -- Они же прекрасно знают, что вы принадлежите к Союзу свободных мореплавателей... -- Но ведь они до выстрелов Тамакити были уверены, что и сами принадлежат к Союзу свободных мореплавателей, -- сказал Такаки. -- Они-то скорее всего поверят, что другие тоже хотели бежать. -- Дзин в самом деле не переносит выстрелов, -- вставил Исана, улучив момент. -- У него слишком тонкий слух. -- Это правда? -- спросил Такаки участливо, -- Выстрелы доставляют Дзину страдания? Может... что-нибудь придумать, увести его отсюда?.. -- Если Дзина с Инаго посадить в бункер и закрыть крышку люка, он ничего не услышит. -- Ладно, так и сделаем, -- согласился Такаки. -- Пришло время поработать и специалисту по словам Союза свободных мореплавателей, -- сказал Исана, он был благодарен Такаки за участие. -- Напишу письмо жене от имени заложников, запертых в убежище. Если оно попадет в руки полиции, она не сможет игнорировать версию, что мы с Дзином здесь -- заложники. -- Беглецы могли бы отнести письмо, -- сказал Тамакити. -- Боюсь, правда, все это ни к чему. -- Перечислите в письме условия, на которых мы готовы выдать заложников: беспрепятственный выход всех осажденных, предоставление корабля и машины, на которой мы сможем доехать до порта. -- Пока корабль не выйдет в открытое море, заложники останутся на борту. Нам гарантируют неприкосновенность корабля. Это тоже стоит написать. -- Может быть, указать, какой нам нужен корабль? -- спросил Исана. -- Когда я разговаривал с женой, то не знал еще, что именно нам нужно. -- Да никакого корабля они нам не дадут, -- сказал Красномордый. -- Полиция не разрешит. -- Подумать о корабле все-таки не мешает, -- отрезал Такаки. -- Красномордый, это ведь по твоей части: размеры, технические данные. В четыре часа утра четверо подростков, положив руки на затылок, как в детективных телефильмах, и понурясь от стыда, вышли из убежища. Исана, как заложник, которого бдительно стерегут, остался рядом с Радистом и через бойницу смотрел им вслед. -- В четырехчасовых известиях запрет на передачи о нас снят. Треплют все подряд -- что было и чего не было. Нас называют отрядом партизан-убийц, -- сказал Радист невозмутимо, словно сообщая время. Из бойниц прямо напротив убежища были видны две полицейские машины. Тамакити разбил стекло еще в одной бойнице: щитов на колесиках, за которыми укрывались готовые к атаке полицейские моторизованного отряда, становилось все больше. -- Можешь разбить хоть все стекла в божницах, -- предложил Исана. -- Ни к чему. Достаточно показать им, что мы не остановимся перед тем, чтобы обстрелять отсюда полицейские машины. Убивать всех полицейских подряд я не собираюсь. Конечно, если их командир высунет из машины голову, я снесу ее, чтоб доказать решимость Свободных мореплавателей. Такаки чертил план расположения моторизованного отряда, окружившего убежище. Пока он мог точно указать лишь, где находятся две полицейские машины и цепь полицейских со щитами; однако легко было предположить, что на холме за убежищем расположена еще одна машина, которую из бойниц не видно; он обозначил ее пунктирной линией. Рассматривая свой план, Такаки пытался путем несложных рассуждений установить, откуда ждать нападения. Боеприпасов было совсем мало, поэтому решили, что стрелять имеет право один Тамакити, да и то лишь с целью предупреждения. Убежище очень выгодно расположено для обороны, поскольку противнику придется наступать с заболоченной низины. Оставалась, правда, возможность нападения с тыла. Когда Свободные мореплаватели глубокой ночью делали вылазку, они по украденной на складе лесоматериалов бамбуковой лестнице легко забрались на крышу убежища. Если полицейские поставят за убежищем снабженную лестницей пожарную машину, осажденные окажутся в критическом положении. -- У нас достаточно времени на подготовку, -- сказал Такаки. -- Полиция пойдет на штурм еще не скоро. Возможно, уловка с заложниками сорвется, но все равно полицейские будут проявлять осторожность -- ведь в убежище ребенок. Даже если полиция не предаст гласности письмо, не сообщит о нем вашей жене, она так или иначе приедет. Пресса будет все время сообщать об осаде убежища. Вряд ли ваша жена не обратит внимание на то,что здесь происходит. О Свободных мореплавателях теперь знали все. Видно, ребята, схваченные в Идзу, наболтали лишнего. Союз свободных мореплавателей, твердило радио, это -- организация бешеных, обладающая огромной маневренностью и широким полем деятельности. Его члены -- взбесившиеся мотоциклисты: угнать машину им ничего не стоит. К тому же в их распоряжении автоматы, охотничьи ружья, гранаты, динамит, патроны, украденные у сил самообороны, у американских войск в Японии и в частных домах. Эта необычайно опасная группа под руководством солдата сил самообороны провела военные учения в горах Идзу. Фотографии учений опубликованы в еженедельнике. Фоторепортер, сделавший снимки, варварски убит. На трупе, обнаруженном недалеко от их тайника, -- нанесенные камнями раны, повреждения внутренних органов. Из тела извлечена пуля калибра 7,62, выпущенная из автомата, находящегося на вооружении сил самообороны. Можно считать установленным, что солдат сил самообороны, покончивший с собой после перестрелки и взрыва гранаты, и был их военным инструктором на учениях. Идейные позиции группы пока не ясны. О них не известно, не известно, ничего неизвестно... Согласно показаниям арестованных, Свободные мореплаватели ждали разрушительного землетрясения в районе Канто и рассчитывали, узнав о нем, высадиться в Токийском заливе с корабля, служащего им тайным укрытием, и напасть на жертвы землетрясения. Во имя чего, во имя чего, во имя чего? Теперь эти социально незрелые, но обученные военному делу люди укрылись, вооруженные автоматами, в железобетонном здании. Подросток, найденный вчера утром мертвым в аркаде клиники Токийского университета, который напал на рабочих, сносивших строения киностудии, и был ими избит, принадлежал к этой же группе. Труп подростка подбросили его товарищи. Видимо, они давно уже вознамерились забаррикадироваться в этом здании. Что будет, если в Токио действительно произойдет разрушительное землетрясение? Необходимы серьезные полицейские меры, чтобы отбить нападение этой антисоциальной бандитской группы. Расправимся с ней, уничтожим ее! Перебьем, сожжем, выкорчуем! Подобные призывы распалившихся комментаторов неслись из радиоприемника. -- Я вижу, рассчитывать на смягчающие вину обстоятельства не приходится, -- грустно сказал Такаки, протягивая Радисту штекер от наушников, чтобы он выключил динамик. -- А теперь еще прибавят, что мы под угрозой оружия захватили заложников -- умственно отсталого ребенка и его отца. -- Во время землетрясения мы собирались уничтожать машины сильных мира сего, создающие пробки на дорогах, забитых беженцами, чтоб уравнять шансы людей, спасающихся бегством, -- сказал Тамакити. -- И значит, были бы своеобразным спасательным отрядом. Сволочи, все с ног на голову перевернули! Может быть, ребята, которые ездили в Идзу, сделали ложное признание? -- Но нам и в голову не приходило помогать слабым, которые будут спасаться бегством, -- уныло возразил Такаки. -- Чтобы быстрее добраться до своего корабля, мы собирались крушить машины, которые могли нас опередить... Разве не такой был у нас план? А что бы ты сам сказал, если бы полицейские стали тебя избивать и допрашивать? Вот они и раскололись: мол, собирались в панике, сопровождающей землетрясение, уничтожать машины, чтоб отомстить обществу. -- Я вижу, у нас теперь два специалиста по словам, -- съязвил Тамакити. -- Но зато специалист по стрельбе один, -- ответил Такаки. -- Ты совсем не спал, пойди поешь и поспи хоть немного. -- Не вздумайте без меня стрелять. Сбить с полиции пыл можно, только доказав, что мы стреляем без промаха. -- Если потребуется кого-нибудь застрелить, вызовем немедленно, -- пообещал Такаки, и Тамакити спустился вниз. -- Странный парень, -- добавил он. -- Даже аппетит у него пропадает от мысли, что стрелять будет не он, а кто-то другой. Теперь в карауле стоял один Исана, он напряженно смотрел в бойницу. На безоблачном небе ярко сияло солнце, посылая на землю дрожащие паутинки серебряных лучей. Половина седьмого. Невооруженным глазом были видны лишь полицейские машины и щиты. Ни живой души. Тамакити категорически запретил пользоваться биноклем, опасаясь, как бы отблески линз не послужили отличной мишенью. Но было ясно, что за щитами -- полицейские в касках и пуленепробиваемых жилетах, а в полицейских машинах -- снайперы такого класса, что впору выступать и на Олимпийских играх. Людей, однако, по-прежнему не было видно, и это придавало пейзажу какую-то сюрреалистическую странность, напоминавшую кошмарные сны детства. Хотя был день и ярко светило солнце, все вокруг казалось мрачным и таинственным. Даже деревья... Внезапно у Исана возникло ощущение, что окружающий мир окутан непроницаемой пеленой тайны, сквозь которую не просочится и капля воды. Ему чудилось, будто перед глазами плотно законопачено все -- каждая щелочка. И ощущение это пугало своей конкретностью. Тело его вмиг покрылось потом. -- Случилось что-нибудь? -- спросил внимательно наблюдавший за ним Такаки. -- Ничего определенного, -- сказал неопытный караульный. -- Я сразу понял, что там прячутся люди. Но теперь вдруг ощутил это физически. Такаки, с его практическим складом ума, сразу взял бинокль и, отойдя от бойницы на полметра, поднес окуляры к глазам. -- Прячутся, точно. Как насекомые, копошатся. Кишмя кишат. Замаскировались, чтоб мы не обнаружили их и не стреляли, лишь иногда высунут голову и наблюдают одним глазом... Что они хотят увидеть? Ну точно циклопы. Может, с тех пор, как мы порвали с миром, произошла ужасная катастрофа и все, кроме нас, превратились в одноглазых циклопов? Взяв у Такаки бинокль, Исана взглянул на залитый солнцем мир за стенами убежища. Все, что он раньше видел невооруженным глазом, вроде бы не изменилось -- и покрытая густой летней травой заболоченная низина, и полицейские машины, и два ряда щитов по сторонам. Но развалины снесенной киностудии превратились в баррикады из металлических балок, бревен, кусков железа, бетона. Среди этих баррикад выделялась одна, куда бульдозер сгреб куски железобетона и камни, -- она сверкала на солнце, как ледяной дом эскимосов. За баррикадами повсюду виднелись одноглазые. У некоторых их единственный глаз был снабжен фотообъективом. Едва исчезал один одноглазый, тотчас появлялся другой. Сколько же одноглазых укрылось там? Что за сила заставляет их попеременно наблюдать и прятаться? Зрелище это напоминало мельтешение красных кровяных телец под микроскопом. На переднем плане беспрерывно перемещались серовато-синие фигуры -- полицейские, прикрытые с головы до колен щитами. В сторону убежища они не смотрели. Кладя бинокль на пол, Исана заметил автомат, оставленный Тамакити. Возникло непреодолимое желание взять его и выстрелить в эти мечущиеся красные кровяные тельца с одним глазом... Однако ответственный за оружие Союза свободных мореплавателей, словно угадав, что подобное желание вот-вот возникнет у кого-нибудь, вернулся, так и не поспав. -- Полицейская машина повернула в нашу сторону. Выстрелю-ка в водителя. Дзин с Инаго в погребе, ничего не услышат. Тамакити приник щекой к красному прикладу, и лицо его стало грустным, спокойным и очень похожим на лицо Боя, словно они были родными братьями. Он вздохнул, сосредоточился, будто стараясь припомнить что-то. Раздался выстрел. Тамакити быстро опустил автомат и, прижавшись к бетонной стене, выглянул в другую бойницу. Перед выстрелом Исана зажал уши, но в них все равно стоял звон. Он наблюдал за энергичными, решительными действиями Тамакити, они казались ему судорожными. На плече и шее в том месте, куда он прижимал приклад, выступили красные пятна. -- Убил ли -- не знаю, но попал -- точно. Пуля разбила стекло. Полицейские, прикрывшись щитами, пытаются вытащить водителя из машины, он лежит на сиденье. Я целился ему в шею, между каской и пуленепробиваемым жилетом. Тамакити протянул бинокль Такаки. Исана видел, как тяжело дышит раскрасневшийся Тамакити, красное пятно с его шеи уже сошло. Исана, когда подошел его черед, отказался от бинокля. Тамакити лишь глянул на него, но промолчал. Послышался шум вертолета, кружившего над зданием. -- Сбить бы его, то-то будет потеха, -- сказал Тамакити. -- Но вылезешь на крышу -- сразу пристрелят. -- Хватит с тебя, -- сказал Такаки. -- Сбивать вертолет ни к чему. Теперь они долго не начнут наступления. Если не хочешь спать, пойдем съедим чего-нибудь. Какие железные желудки у Такаки и Тамакити, подумал Исана. Но он и сам почувствовал приступ голода. Наверно, они все уже тут привыкли к своей маленькой войне. В утренние часы осаждающие ничего не предприняли. В бинокль было видно, что за баррикадами прибавилось репортеров. Зевак, похоже, разогнали. Над убежищем кружило уже несколько вертолетов. Передвигающиеся люди, бегущие животные ни разу не попались на глаза Исана. Его уставшие от яркого солнца глаза различали лишь безлюдную пустыню, которую обволакивали густые тени. Но все было в беспрерывном движении. Ветер колыхал траву и деревья. Колыхались тени, и чудилось, будто перемещаются даже неподвижные камни. Вишня у входа в убежище, казалось, мчится, как слониха. Искореженная крона ее с густой до черноты листвой яростно бросалась на обжигавшее солнце. Я надеюсь, когда полицейские ворвутся сюда, они не повредят ни твоего ствола, ни твоих веток и листьев, -- сказал Исана душе вишни. Но, возможно, дерево гневалось не только на тех, кто окружал убежище... -- Ой! -- вдруг непроизвольно, по-детски вскрикнул Тамакити. Все пространство, обозреваемое из бойницы, было заткано прозрачно-голубым стеклянным волокном. Пучки волокон были усеяны серебристыми шариками. Вода. Струи огромного водопада низвергались с холма за убежищем. Вода лилась непрерывным потоком, извиваясь крохотными серебристыми рыбками. -- Сволочи, -- сказал Тамакити, вздохнув с видимым восхищением. -- Пригнали-таки пожарную машину. Решили испытать ее. Прильнув к бетонной стене, Тамакити прижал лоб к углу бойницы и посмотрел вниз. Исана тоже смотрел вниз. На поросшем густой травой склоне виднелась тропинка, протоптанная (как давно это было!) Исана и Дзином. В ямках, выбитых среди голой земли, отражая солнце, стояла вода. Края прозрачно-голубых лужиц сверкали осколками гранита. Лужицы эти приковали к себе глаза и сердце Исана. Они только что возникли и вскоре исчезнут, но все же как прочно и незыблемо все сущее на земле, кроме человека, -- прошептал Исана, обращаясь к душам деревьев и душам китов. -- Сейчас рядом со мной люди, а я смотрю на лужицы с тем же волнением, как и прежде, когда размышлял здесь в одиночестве... -- Уж не вскрылись ли здесь россыпи серебряной руды, -- заговорил Тамакити, моргая глазами от ослепительного сияния. -- В детстве я как-то видел справочник геолога (он не сказал: "читал"), и мне тоже захотелось открыть рудные залежи. Я знал, что не обнаружу на улице никаких залежей, и все же не мог без волнения смотреть на все блестящее. А в горах мною овладевал такой азарт, что даже в ушах звенело. Сколько лет прошло, и вдруг неожиданно вспомнилось, вернулось ко мне это странное чувство. Я понимаю, передо мной обычные лужи, а мне видятся россыпи серебра. Но даже если задуматься и убедить себя, что перед тобой не серебряные россыпи, а обыкновенные лужи, я не огорчусь -- ведь я все равно вижу настоящие сверкающие россыпи. -- Россыпи серебра? -- Правда, я не могу подойти к моим россыпям и проверить, не простые ли это лужи. Не то меня сразу убьют... -- Тамакити, нужно как-то обеспечить тыл нашего убежища, -- сказал Такаки, поднявшись в рубку с американской винтовкой на плече. -- Что сообщают в последних известиях? Но Радист, свернувшись калачиком у своей рации, мирно спал. Торчащие ноги его были красны, словно сваренные в кипятке огромные креветки. Эти ноги, полные жизненных сил, воспринимались как неистощимый источник энергии. Спящий теперь подросток, питаемый этим источником, много часов подряд возился со своей рацией. Наверно, и на лодочной станции он был так же полезен. -- Раз уж Радист оставил свою рацию, ничего нового не произошло. Итак, что ты думаешь, Тамакити? -- Есть только один способ. Не знаю, удастся ли... -- Попробуем, -- не задумываясь, сказал Такаки. -- Потребуются две гранаты. Еще одну используем потом, когда пойдут в атаку полицейские машины, а последнюю, четвертую, -- в решающей схватке, чтоб подбодрить ребят, -- сказал Тамакити, повернувшись к Исана. -- Помните, вы нам рассказывали о соотношении силы взрыва и разрушительной мощи атомной бомбы. А приложимо все это к такой маленькой бомбе, как граната? -- Если взорвать сразу две гранаты, то, вероятно, сила взрыва удвоится. В этом смысле приложимо. -- Хорошо, -- сказал Тамакити. -- Попробую забросить на холм за убежищем две гранаты сразу. Я хочу, чтобы засевшие там полицейские были хорошо видны отсюда. -- А вдруг склон обрушится? Тогда и здание наше рухнет, -- усомнился Такаки. -- Нет, здание прочное. Небольшой оползень ему не страшен, -- сказал Тамакити. -- Только вот Дзин меня беспокоит. -- Присмотрите за Дзином, Исана, -- сказал Такаки. -- Выберется наружу с гранатами один Тамакити, а мы с Радистом разбаррикадируем и потом снова заложим дверь. Неужто вдвоем не справимся? -- Да это и одному под силу, -- заверил Радист, проснувшись и надевая наушники. Тамакити, дав волю охватившему его возбуждению, стремглав сбежал по винтовой лестнице. -- Как бы его не убили, -- сказал Исана. -- Если даже полиция и поверила в нашу версию, вряд ли человека, вылезшего на крышу с гранатами, примут за заложника. -- Тамакити -- парень осторожный. Когда он был бешеным мотоциклистом, его ни разу не ранило серьезно, -- ответил Такаки. Комната, куда спустился Исана, была наполнена журчащими голосами птиц. В бункере -- Тамакити оставил люк открытым -- Дзин слушал магнитофон. Утопая в птичьих голосах, Красномордый что-то писал. Исана заглянул через его плечо, и тот поднял залившееся краской лицо -- у него был растерянный вид застигнутого врасплох школьника. На листе бумаги Красномордый изобразил двухмачтовое судно в вертикальном разрезе и в плане и снабдил рисунок подробными пояснениями. Стиснув зубы, он старался скрыть свое смущение. -- Я описываю размеры и конструкцию корабля, который нам требуется, -- объяснил он. -- Молодец, это скоро понадобится, -- сказал Исана. Из люка показалась голова Тамакити. Когда он вылез, в руках его оказались два полиэтиленовых мешочка с чем-то тяжелым и твердым. Он держал их с преувеличенной осторожностью, будто там были не гранаты, а бутылки с горючей смесью. -- Через десять минут атакую. Влезайте в бункер и закройте крышку люка, -- сказал он с важностью. -- Смотри не ошибись, а то еще бросишь их из рубки вниз, -- съязвил Красномордый, но Тамакити не удостоил его взглядом. Исана и Красномордый, как спасающиеся от бомбежки мирные жители, спустились в бункер, и Исана плотно прикрыл крышку люка. Погруженный в птичьи голоса, Дзин тихо называл имена их обладателей. Раньше в птичьих голосах для него был заключен весь мир. Теперь же, называя имена птиц, Дзин знакомил с каждой из них Инаго, задумчиво глядевшую на него. -- Это пестрый дрозд... это козодой (казалось, Дзин подбадривает Инаго, точно она заблудилась в ночном лесу), это длиннохвостая сова... это иглохвостая сова... это погоныш... -- Дзин -- настоящий знаток птичьих голосов, -- сказал Красномордый. -- А ты -- знаток кораблей. Здорово оборудовал бункер под кубрик, -- похвалил Исана. -- Прежде чем сделать чертеж, нужно было представить себе настоящий корабль. Вот мы и сделали его здесь, -- объяснил Красномордый. -- Нам нужна переоборудованная рыбачья шхуна: водоизмещение -- шестнадцать с половиной тонн, длина -- пятнадцать метров; тогда здесь поместятся койки для команды из десяти человек. -- Переоборудованная рыбачья шхуна? По-моему, корабль в павильоне киностудии выглядел куда романтичнее. -- Сначала Союз свободных мореплавателей предполагал выйти в море на паруснике, -- сказал Красномордый. -- Но надежнее всего переоборудованная рыбачья шхуна. -- Здравая мысль, -- одобрил Исана. В углу, возле газовой плиты и мойки, Доктор, сидя на корточках, раскладывал продукты. Должно быть, он подменил Инаго, занятую с Дзином. -- Чего-нибудь не хватает, Доктор? -- спросил Исана, дождавшись паузы в птичьем пении. -- Нет, все в порядке, -- улыбнулся Доктор. -- Хорошо, что вы нашли консервированный шпинат и маринованную капусту. Они очень полезны. Хороши и консервы: вскипятил -- и ешь на здоровье. Нет, современное человечество продержится долго. Только вот как быть с водой? Если они перекроют водопровод... -- Нужно набрать хоть ведерко. Противник небось не станет раздумывать, перекроет воду -- и все, -- сказала, повернувшись к ним, Инаго. Дважды ударили взрывы. Они слились, как две ползущие по стене капли, но каждый возник отдельно, сам по себе. Бункер качнуло, точно комель могучего дерева. Лента с птичьими голосами крутилась по-прежнему, но Дзин молча протянул к Инаго руки с несошедшими еще пятнами от сыпи. Испуганные, широко раскрытые глаза Инаго смотрели на Исана растерянно, беспомощно. -- Ну, Дзин, объясняй дальше. Назови-ка мне всех этих птиц, -- сказала Инаго. -- Это мухоловка... это жаворонок, -- снова заговорил Дзин, дрожа всем телом. Исана, Красномордый и Доктор взбежали по металлической лестнице и закупорили крышкой люка звучавшие позади голоса птиц. Слышно было, как в заднюю стену здания ударяют камни и комья земли. Прижав к боку автомат дулом вниз, по винтовой лестнице сбежал Тамакити. Он выскочил в прихожую и, едва переводя дух, навалился плечом на входную дверь. -- Вы прячьтесь наверху. А Красномордый и Доктор помогут мне, -- хрипло приказал Тамакити. -- Я сейчас возьму пленного. Он перехватил поудобнее автомат, чтобы можно было стрелять не целясь, а левой рукой открыл замок. -- Спрячьтесь наверху, вы ведь заложник! Над головой Исана слышался чей-то приглушенный голос. Он узнал хриплый говор Такаки, но разобрать слова было невозможно. Прильнув к бойнице, Такаки что-то кричал. Стоявший рядом с ним Радист проверял, хорошо ли вставлена в винтовку обойма. Исана выглянул наружу из соседней бойницы. Перед ним открылась комическая и в то же время впечатляющая картина. Справа от убежища, похожая на убитого носорога, лежала на боку полицейская машина. Перед ней в полном вооружении растерянно стоял полицейский. Он не знал, что ему делать: бежать вперед, к машинам и рядам щитов, страшно, слишком далеко. И потом, его удерживали крики Такаки. -- На этот раз здорово вышло, -- сказал Радист, передавая Такаки винтовку. Тот высунул ствол в бойницу и выстрелил. Точно связанные с этим выстрелом, в стены убежища ударили несколько пуль. По шлему полицейского застучали отскочившие от стены пули и куски бетона. Он, свалившись вместе с машиной, -- это оказался водитель -- был сначала похож на оглушенную рыбу, но тут сразу вышел из шока. Решительно повернувшись кругом и прижав локти к бокам, он затопал огромными черными ботинками к убежищу -- сдаваться в плен. -- Порядок! -- крикнул, отвернувшись от бойницы, Такаки, возбужденный, словно собака, загнавшая зверя. Его худое лицо, когда он стремглав бежал вниз по лестнице, от избытка радости раскраснелось, точно в него плеснули красной краской, глаза сияли. Тут же стукнула дверь: приняв пленного, ее сразу захлопнули. Прислушиваясь к происходящему в прихожей, Исана понял, что с пленным что-то делали, но не похоже было, чтоб он оказывал сопротивление. Возможно, он просто бранился. Наконец, отчетливо послышался возмущенный крик: -- Д-уракиии! Первую букву он произнес с такой силой, что она как будто оторвалась от всего слова, а последнюю тянул, сколько возможно затягивать гласную в японском языке. Конечно, он просто крикнул: дураки! Но чувствовалось, какую невероятную враждебность вложил он в это слово. Вдобавок еще и тон у него был насмешливо-презрительный. Полицейский снова и снова выкрикивал свое д-уракиии; наверно, в прихожей, под дулами двух винтовок с ним что-то делают, а он вынужден подчиняться. Скорее всего это просто крик несогласия и гнева, так сказать, словесный протест. -- Д-уракиии! Разве так можно совершить революцию? Д-уракиии! (Мы не совершаем никакой революции. Нам нужно выйти в море, -- мягко отвечал ему Такаки.) Д-уракиии! Затеяли революцию, а сами своих же товарищей убиваете, зачем? Д-уракиии! (Вот привязался. Да не затевали мы никакой революции.) Д-уракиии! Вон чего понатворили, а революцию не затеваете. Тогда зачем все это? Д-уракиии! (Такаки отвечал по-прежнему терпеливо и мягко: Может, оно и верно, но нам надо выйти в море.) Что? Убийцы! Д-уракиии! Что делаете? Смотрите, вам же хуже будет! Где ваша совесть, разве без совести совершают революцию? Д-уракиии! (Опять за старое? Не совершаем мы никакой революции.) -- Молчание, потом дверь открылась, через мгновение снова щелкнул замок, и Такаки с товарищами, весело смеясь, взлетели по лестнице в рубку. Исана смотрел вслед неожиданно освобожденному пленнику, который убегал, как и раньше, прижав локти к бокам. На нем был, разумеется, темно-синий шлем, висящая мешком походная форма, даже своих огромных ботинок он не забыл, и только брюки у него были спущены, обнажив ягодицы. На его белой, сверкавшей на солнце заднице был нарисован большой красный круг. С государственным флагом на ягодицах, колыхавшимся на каждом шагу, полицейский бежал прямиком по траве; лишь однажды оторвал он руки от боков -- поправить сползавший на глаза шлем -- и снова прижал их на бегу. А Свободные мореплаватели, облепив бойницы, громко хохотали. Один Тамакити, выставив из бойницы автомат, целился в беглеца. -- Пусть только попробует натянуть штаны, сразу прострочу его восходящее солнце! -- сказал он с неожиданной злобой. А человек с флагом на ягодицах все бежал по сочной летней траве, залитый лучами щедрого утреннего солнца. Было девять часов утра. Глава 20 ИЗ ЧРЕВА КИТА (2) -- Young men be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей. Передача ведется на частоте 145 мегагерц. Радиолюбителей-коротковолновиков, принимающих нашу передачу, просим записать ее на магнитофон и предложить запись средствам массовой информации. Young men be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей. Предлагаем полицейским властям условия обмена заложников. В наших руках находятся двое заложников, один из них ребенок. Частное лицо, с которым мы желали бы непосредственно совершить сделку, намерено принять наши условия. Но полиция сознательно затягивает совершение сделки. Если жизнь заложников окажется под угрозой -- вся ответственность ляжет на полицейские власти. В случае необходимости мы готовы перечислить детально свои условия и назвать имя частного лица, с которым мы желали бы совершить сделку. На указанной волне работает только наш передатчик. Приема на этой волне не ведется. Young men be not forgetful of prayer. Говорит радиостанция Союза свободных мореплавателей... Тамакити, положив по бокам бинокль и автомат, смотрел в бойницу прямо перед собой. Такаки с винтовкой в руках наблюдал за тем, что делается слева. Красномордый, зарядив охотничье ружье -- именно им когда-то Бой угрожал Исана, -- из прихожей, поднявшись на несколько ступенек по винтовой лестнице, следил за правым флангом. Дверь черного хода на кухне была забаррикадирована кусками бетонных брусков, но после взрыва гранат ее снаружи засыпало вдобавок землей, и теперь не осталось ни щелки. Сам Исана, придвинув письменный стол к стене и поставив на него стул, следил за происходящим снаружи через бойницу, проделанную у самого потолка, чтобы в комнате было больше света. Стекло из нее он не вынул, да и винтовки у него не было. Прежде чем обрушился склон, из этой бойницы можно было увидеть лишь проросшие на нем тонкие деревца и кустики. Но теперь пропаханная взрывом широкая ложбина открыла панораму холма. Наверно, и у двух ручных гранат разрушительная сила достаточно велика. А может, строители убежища, отрыв у самого основания склона глубокий котлован для фундамента, нарушили тогда равновесие пластов грунта, и потому взрыв привел к такому сильному оползню. За черной обнаженной землей ложбины теперь виден был питомник торговца саженцами. Можно было даже разглядеть молодые деревца камелии и самшита, стоявшие густыми рядами. Впрочем, хилые деревца эти, выращиваемые наподобие бройлерных цыплят, не взволновали смотревшего на них Исана. Только начавшие уже засыхать беспомощные, тонкие дубки, выкорчеванные взрывом, приводили его в отчаяние. Ведь