зать. Но в утешение остаются немецкие женщины. Например, Эдельтраут. Эдельтраут Дегенхарт - офицерская вдова. Ее супруг был лейтенант от кавалерии. Позже он командовал какой-то интендантской частью, занимавшейся доставкой металлолома. Он не захотел - так говорят - разрешить мятежникам сорвать с его плеч погоны. Лучше принять смерть! Ну и принял соответственно. Защищая свою честь, как утверждает его вдова. "Он скончался от алкогольного отравления", - свидетельствуют сукины дети, духовные мародеры-люмпены в привычном для них всепринижающем, всепоганящем духе. Впрочем, даже если они отчасти и правы, даже если лейтенант сам вылакал доверенные ему бутылки с вином, вместо того чтобы отдать их в грязные лапы врагов отечества, то он конечно же выполнял до конца свой долг. Его молоденькая вдовушка живет в нашем доме, носит благородный траур и - настоятельно нуждается в утешении. По счастливому стечению обстоятельств у меня находится время на это: со школой я уже разделался, а подходящую для себя профессию еще не нашел. "Эта мадам Дегенхарт вызывает у меня интерес", - признается мне один человек. В данной ситуации я проявляю крайнюю осторожность и сдержанность. Этого человека зовут Корнгиблер. Я засек его, когда он крался за фрау Дегенхарт, как я подозреваю, с совершенно недвусмысленными намерениями. "Эта фрау Дегенхарт, - говорю я, - настоящая дама". "Тем лучше, - говорит Корнгиблер, - мне очень желательно с ней познакомиться". "Как прикажешь это понимать?" - спрашиваю я. Ну да, мне только-только стукнуло двадцать - он же по меньшей мере на двадцать лет старше меня. Но я же знаю, как это делается; я уже переспал с дочкой фабриканта, устраивал свидания уважаемому владельцу гостиницы и, несмотря на молодость, руководил акциями по сбору металлолома. И еще: мне доверилась офицерская вдова. И уж сам бог велел поставить вопрос: а кто, собственно, такой этот Корнгиблер и чего, собственно, он хочет? "Я представляю крупную, уважаемую, не имеющую конкуренции фирму, - говорит он. - "Суперсиль", стиральный порошок для всех домохозяек, мы продаем его вагонами. И вы не останетесь в убытке - можете вы поспособствовать мне в знакомстве с этой дамой?" "Ну, если вы имеете серьезные намерения и если ваши помыслы чисты - отчего же нет, зачем же я буду тянуть?" - отвечаю я. Они женятся: офицерская вдова Эдельтраут Дегенхарт и генеральный представитель фирмы Корнгиблер. Я - шафер. Вся затея прокручивается с огромной помпой. Правда, такое настроение создается не в церкви, а потом, за завтраком с шампанским, а также с фортепьяно и скрипками, которые наигрывают фрагменты из "Тангейзера". Корнгиблер растроган до глубины души. После торжественно пьяной ночи он признается мне: "Сначала мне совсем и не хотелось... с ней, понимаешь. Я сначала хотел чуть-чуть, просто... ну, об этом не будем. Ну вот, и когда все случилось, ну, со всеми последствиями... Эх, хорошо, если будет девочка. Это я могу себе позволить - дело верное, этот "Суперсиль". Честное слово, могу собою гордиться. Премного тебе благодарен, Арчи! Эту женщину можно представить в обществе. А ведь таким путем расширяется и оборот в делах. Нужды, правда, особой сейчас в этом нет, но и повредить не может - все на пользу. И тебя возьмем в дело. Не жеманничай - тебя можно использовать в нашем гешефте. Не так ли, моя прелесть?.." Его прелесть кивает в знак согласия. И вот я организую - вагон за вагоном, грузовик за грузовиком. Я - правая рука генерального представителя фирмы по "Суперсилю" в округе Хемниц. Работка не бей лежачего, времени отнимает немного, особенно для такого врожденного организатора, как я. Поэтому у меня широчайшие возможности для изучения - прежде всего, конечно, для изучения жизни. Я оказываюсь достойным дружбы и доверия этого Корнгиблера еще в том отношении, что я самым безотказным образом посвящаю себя его супруге. Это, однако, вызывает негативную реакцию с его стороны. "Арчибальд, - говорит мне этот Корнгиблер, - ты проник в спальню моей жены!" "Ну и что, - отвечаю я, - я искал тебя". "Но меня же не было дома, причем долгое время". "Точно, - отвечаю я ему, - я, собственно, тебя и дожидался там". Это абсолютная правда - но мне тем не менее не верят. Происшедшее комментирует мой друг Альфонс: "Ты очень щепетилен в смысле чести, это скорее недостаток натуры. Тебе совершенно необязательно сообщать этому Корнгиблеру правду - такие люди ее не переносят. Они хотят быть обманутыми втихую, быть в неведении. И поэтому ты должен был бы сказать ему: "Твоя жена так создана - она соблазнит любого". И результат? Он ее выгнал бы к чертовой матери, а ты остался бы правой рукой генерального представителя". Но ведь выше головы не прыгнешь: честь и справедливость для меня превыше всего. Ни словечка протеста, возмущения или стыда за него, когда он так выворотил передо мной свою мелкую душонку, этот Корнгиблер. Он отказывает мне в дружбе. Больше того: он выбрасывает меня из дела. Но и это еще не все: его жажда мести порождает черные, коварные замыслы - он утверждает, будто бы я - я! - утаил и присвоил его деньги, прикарманил-де кое-что. Вот такими, слепыми и отвратительными, делает этих людей жажда наживы. Однако моя торговая карьера лопнула. Тощее отцовское состояние сожрала инфляция. Меня тошнит от возни этих мышей, заботящихся лишь об одном: бесстыдно обогатиться в трудный для Германии час. Все мое существо жаждет свежей атмосферы, и я вступаю в рейхсвер. Мой дорогой друг Альфонс уже в его рядах. "В 1925 году я получаю привилегию быть принятым в рейхсвер, несмотря на мой не так уж сильно продвинувшийся вперед возраст и благодаря, главным образом, поручительству солидных людей. Карьеру кадрового солдата я заканчиваю обычным образом - повышением в чине, закономерным и внеочередным. С началом новых времен совершалось систематическое расширение рядов рейхсвера, превратившегося в конце концов в вермахт. В 1934 году мне оказали честь, разрешив в будущем служить своему отечеству в качестве офицера". Какое же замечательное и, пожалуй, даже знаменательное это фото 1925 года, на котором я и мои друзья изображены в скромной серой военной форме! На этой фотографии виден и дрезденский Цвингер, его основной купол. А перед ним - мы, 6-е отделение, сгрудившееся вокруг нашего унтер-офицера, которого, как сейчас помню, звали Швайнитцер [нечто вроде - свинтус]. И еще, что чрезвычайно примечательно на фотографии: Швайнитцер улыбается, чего с ним никогда не бывало в казарме. И он - прошу особого внимания - улыбается именно мне. Ну конечно же. И если я не отважусь сказать, что был отличным солдатом, то уж и неважным я, во всяком случае, не был. Еще в самом начале, во время сбора новобранцев на учебном пункте, я был назначен старшим по казарме. И уже на втором году службы стал лучшим стрелком нашей роты. В том же году я удостоился чести стать помощником инструктора. Промчался год - и я уже командир отделения и даже руководитель ротного хора, хотя никогда не замечал за собой особых музыкальных способностей. Короче говоря, я был образцом во время всей службы. Наилучшая сноровка в строевой подготовке, высший темп в маршевых бросках, лучшие результаты в призовой стрельбе. К тому же отличный пловец, быстрый бегун, хороший велосипедист. Не раз хвалили меня и за превосходное знание уставов. И все же я был всего лишь один из обычных солдат. Веселые часы, наполненные чувством сердечного товарищества, в погребке "Кайзерсруе". Он был назван так, потому что хозяина звали Кайзер и он сдавал комнатки. Главное увеселение - танцы каждую субботу. Здесь - только мы, унтер-офицеры, за нашим столиком для завсегдатаев. Там до самой полуночи мы проводили время в тесном кружке - только мы, мужчины, распивая пиво, беседуя, разглядывая девиц. Зубоскальство, тосты, в основном из моих уст, соответствующие застольному обычаю, первый пункт которого гласил: досуг есть досуг и товарищество существует вечно, во всяком случае до полуночи, до того, пока дело не дойдет до девочек. Вот так-то и развлекались мы тогда. Попозже - самое главное: кто с какой девочкой проводит время после полуночи. Этим определялась очередь на первые танцы. Особенно примечательно: унтер-офицеры, унтер-фельдфебели, фельдфебели, обер-фельдфебели, штабс-фельдфебели - никто в эти вечера не хотел и слышать о каких-либо привилегиях по чину, всех объединяли тесные узы товарищества, дружбы. Лейтенант Пекельман, превосходный офицер, образцовый и любимый подчиненными командир, вызвал меня к себе. В общем-то тут ничего особенного: он - начальник новобранцев, я, как фельдфебель и командир взвода, - его правая рука. Но этот вызов был поздним, около двух часов ночи. Я появляюсь у него на квартире, в ротном здании, второй этаж, вход с лестничной площадки. Он валяется в постели, рядом с ним лежит девица, на полу перед кроватью разбросана одежда, тут же пара бутылок из-под вина. "Мой дорогой Фрей, - говорит лейтенант. - Вам можно доверять, не так ли?" Я заверяю, что именно так и есть. Затем мы для начала выпиваем. Добрый Пекельман уже выдохся, но девица, бойкая продавщица грампластинок, еще довольно бодра. "Фрей, - обращается лейтенант ко мне, - выведи девочку из казармы, но так, чтобы никто не заметил". Затем он поворачивается на бок и мгновенно засыпает. Я же выполняю его пожелание и час спустя выпроваживаю девицу за пределы казармы, никем не замеченную. Ибо Альфонс, мой приятель, случайно оказывается дежурным именно в эту ночь. "Мой дорогой Фрей, - говорит мне пару дней спустя лейтенант Пекельман, - вы не только надежны, но и благородны и обладаете тактом. Известная вам малышка очень похвально отзывается о ваших действиях в ту ночь. Скромность, кажется, у вас в крови. Я наблюдаю за вами уже длительное время, мой дорогой Фрей. Ваши солдатские качества превосходны. Таковы, очевидно, и ваши человеческие. К тому же, мне думается, у вас есть задатки к общественной активности. Короче: я полагаю, что вам положено стать офицером. Посмотрим, как это осуществить. "И вот, уже в 1935 году, последовало мое производство в лейтенанты - после окончания с отличными показателями учебных курсов. А в 1938 году я был произведен в обер-лейтенанты, с чем было связано назначение на должность адъютанта командира учебного батальона в Лейпциге. В начале войны мне выпало счастье в качестве командира роты участвовать в походе на Польшу, где я сумел заработать Железные кресты I и II степени. На рождество того же года я обручился с фрау Фелицитой Бендлер-Требиц. После похода на Францию, в котором я был награжден рыцарским крестом, я женился на упомянутой даме и, отслужив в тылу, был назначен в 1943 году начальником курса 5-й военной школы". Благороднейшая гармония компании в казино. Начальник военной школы - офицер добрых старых традиций, холостяк к тому же, похоже, обладающий утонченным вкусом к изящным женщинам и ярко выраженным стремлением к изысканному общению. Никогда не забыть мне первого летнего праздника в казино, включая террасу и сад: светлая лунная ночь, мягкая свежесть воздуха, чарующие звуки оркестра из самых лучших исполнителей музыкальной команды, который за живой изгородью из тиса играет Моцарта, Легара. Новенькая форма офицеров, стильные вечерние платья женщин, шипучее шампанское, журчащий фонтан и среди всего этого - господин Бендлер-Требиц, хозяин дворянского поместья Гросс-унд Кляйн-Марчинг, обер-лейтенант резерва, служащий в нашем полку. Приятный человек, но, разумеется, ему трудно сравниться со своей супругой по имени Фелицита, которая умеет сочетать величие и достоинство с шармом и сердечностью. И командир, этот закоренелый холостяк, восторженно восклицает: "О, что за баба!" Суровая, долгая армейская служба - а все же она постоянно приносит радости. Тяжелый труд, однообразные недели - и вместе с тем веселые праздники. И все время это волшебство организации, эта страстная окрыленность души, это чистое стремление к точности. Где-то далеко остался торгашеский дух, с которым мы когда-то сталкивались в прошлом, во времена юношеского периода бури и натиска, почти совсем забыты маленькие заблуждения и ошибки, которые имели место в нездоровой атмосфере обреченной с самого начала на гибель республики. Теперь все абсолютно четко: воспитательная муштра, перспективная учеба, широкое сознание ответственности, одним словом - осознанный германский дух. И в редкие свободные часы - постоянно возникающий незабываемый образ - Фелицита! Дружба с Бендлер-Требицем на следующих учениях резервистов. Он отнюдь не выдающийся, но приятный человек. Не то что называется стопроцентный солдат, - но тем не менее действительно хороший парень. Получаю первое приглашение в поместье Гросс-унд Кляйн-Марчинг. Внушительное поместье. Впечатление, которое произвела на меня фрау Фелицита, растет. Безмолвные мгновения с выразительными взглядами. Никаких признаний, даже ни одного словесного намека - но безмолвное проявление простой, скромной, преданной дружбы. И наконец, незабываемое 27 мая 1939 года, конец трехдневных весенних учений, невероятный подъем настроения, вечеринка друзей-офицеров, продолжавшаяся ночь напролет. А ранним утром - скачки, беззаботная спортивная затея офицерской молодежи. Обер-лейтенант резерва Бендлер-Требиц конечно же среди них. И в 5 часов 48 минут утра он падает с коня. Сначала это вызывает смех. Затем - молчание: падение имеет смертельный исход. Камерада Бендлер-Требица больше нет. "Оповестите его вдову", - приказал мне командир части. А затем, вскоре после этого случая, как счастливая неожиданность, - война! Борьба, борьба - и ничего, кроме борьбы. За фюрера, за народ, за рейх. И - за Фелициту: в глубине души я не могу утаить это от себя. Все же я отправляю только пару коротких писем с полевой почтой: "Идем от победы к победе... я в числе передовых, заслужил Железный крест II степени, рвемся неудержимо вперед... я опять отличился, заслужил Железный крест I степени... никто не может оспаривать наши победы... разрешаю себе нижайше кланяться". Первое военное рождество 1939 года провожу в поместье фрау Бендлер-Требиц. Необычайно торжественно, со службой в сельской церкви, с подарками слугам, праздничной трапезой в изысканном тесном кругу. Подается индюшка с бургундским. А потом - шампанское, и мы - вдвоем, наедине. Шелест шелка, потрескивающий камин. Отблески огня падают на мои ордена, на прелестное, порозовевшее личико Фелициты. Руки наши встретились - с легкой нежностью и вместе с тем напряженно-требовательно. А там, за стенами дома, в силезской зимней ночи, поют: "Один лишь конь скакал..." Наутро мы считаем себя помолвленными. Победный поход на Францию! Я уже слыву специалистом по захвату плацдармов. Я со своими солдатами не отступаю никогда, даже в том случае, когда против нас бросают озверевшие части из цветных. Мы охвачены пламенным боевым духом. В этом могут убедиться: идущие на нас танки противника уничтожены. Победу слегка омрачает ожесточенный спор с подразделением зенитчиков, которые утверждают, что это они подбили танки. А затем - рыцарский крест! Откровенное ликование в мой адрес, зависть, конечно, не без этого. Неудержимо вперед, вперед - до момента, пока Франция не повержена. Полностью деморализованные части противника - включая и те, что противостоят моим. А потом идут недели, слившиеся в сплошной праздник победы. Взят Париж! Но я сдерживаю свой темперамент, участвую в увеселениях лишь с познавательной целью. Ибо передо мной одна-единственная цель - Фелицита! Поместье Фелициты Бендлер-Требиц Гросс-унд Кляйн-Марчинг, 800 гектаров с благороднейшим племенным скотом, и я добиваюсь руки Фелициты. 13. ВЫДВИГАЕТСЯ ТРЕБОВАНИЕ - Обер-лейтенанта Крафта попросите ко мне, - говорит генерал. Он сказал это Сибилле Бахнер. Официальное служебное время согласно распорядку закончилось. Здание штаба постепенно пустеет. Сибилла Бахнер звонит в канцелярию 6-го потока и сообщает дежурному писарю: "Господина обер-лейтенанта Крафта просят явиться к господину генералу". Писарь извещает об этом унтер-офицера канцелярии, а тот - дежурного фенриха. Меж тем желание генерала трансформируется в приказ, гласящий: "Обер-лейтенанту Крафту немедленно явиться к генералу". Дежурный фенрих разыскивает обер-лейтенанта Крафта и объявляет: - Господин обер-лейтенант! К генералу. Срочно. Это звучит не особенно приятно. Но приятные звуки вообще не раздаются с генеральской стороны. Крафт согласно кивает, как будто бы для него явиться к генералу во внеслужебное время самое что ни на есть обычное дело на свете. - Вы сказали - срочно? - переспрашивает Крафт. - Так точно, - отвечает дежурный фенрих. - Срочно. Спешно и важно - так передал унтер-офицер канцелярии. - Но штаны-то я, по крайней мере, могу натянуть? Или?.. - Крафт стремится ничему не удивляться и не позволяет никому выводить себя из равновесия. Ему, как он полагает, терять нечего, тем более что в данный момент он не узрел ничего особенного. - Хорошо, - говорит обер-лейтенант, - сейчас прибуду, ну, что-нибудь в течение четверти часа. Фенрих расценивает это заявление как хвастовство. Он-то знает, что генерала нельзя заставлять ждать даже лишней секунды. А впрочем, какое ему дело - он выполнил, что велели. Обер-лейтенант Крафт не спеша одевается. Потом звонит Эльфриде Радемахер. - Я немного задержусь, - сообщает он ей. - Что-нибудь важное, Карл? - Да думаю - ничего. Какой-нибудь нагоняй или разнос. Я должен явиться к генералу. - Может, это интриги капитана Катера? - Вряд ли, - мягко отвечает Крафт. - Скорее, здесь дело не в закулисной интриге, а что-то из служебных вопросов. Но главное - что ты меня подождешь. - И с нетерпением, - заверяет Эльфрида. - Фрейлейн Бахнер, я прибыл по вызову генерала. Сибилла дружески смотрит на обер-лейтенанта Крафта. Это уже прогресс, хотя до ее доверительной улыбки, очевидно, еще далековато. Сибилла Бахнер испытующе глядит на него, потом говорит: - Я не думаю, что речь о докладе, господин обер-лейтенант. Господин генерал не приказывал вызывать вас, а, скорее, высказал желание побеседовать с вами. Поэтому портупею, перчатки и фуражку вы можете оставить здесь, у меня в приемной. - Вы не ошибаетесь, фрейлейн Бахнер? - спрашивает Крафт. Сибилла, улыбаясь, отрицательно качает головой. Затем смотрит на часы: - Еще три минуты терпения: генерал как раз заканчивает один документ. - А откуда вы знаете, когда он с ним закончит? - Генерал имеет обыкновение заранее устанавливать определенное количество времени на каждый документ и предупреждает об этом или адъютанта, или меня. Разумеется, лишь в том случае, если нам следует об этом знать. Крафт снимает с себя лишние для этой встречи доспехи. При этом он спрашивает Сибиллу: - Ваша работа удовлетворяет вас? Сибилла с удивлением воззрилась на него. - Удовлетворяет? - отрешенно спрашивает она, растягивая слова. - Что вы хотите этим сказать? - Ничего особенного, - спешит заверить Крафт. - Это был, собственно, риторический вопрос. - Мне так не кажется, - говорит Сибилла и с недоверием взглядывает на обер-лейтенанта. А потом спрашивает: - Вы хоть знаете, для чего вас сюда пригласили? - Не совсем, - отвечает обер-лейтенант. - Но полагаю, за какой-нибудь проступок: грешков у меня немало. - Ну, у других их тоже хватает, - говорит Сибилла, - просто вам о них неизвестно. - Это точно, - поддакивает Крафт. - Сегодня утром, - говорит ему Сибилла Бахнер, - к генералу приходили господа Фрей и Ратсхельм. - Благодарю, - говорит Крафт. - Чем могу отплатить вам за доброе отношение? - Просто тем, что сразу же забудете о том, что я только что вам сообщила. - Уже забыто, фрейлейн Бахнер. А более я ничего не могу сделать для вас? - Нет. Ее дни проходили, одинаково запрограммированные. День за днем, как близнецы: 6:30 - подъем, 7:30 - завтрак. Служба с 8:00 до 18:00. Затем в 18:30 - ужин. После - обычная сверхурочная работа или то, что здесь называют досугом: починка нижнего белья, стирка чулок, порой письма к родителям, иногда чтение книги, концерт по радио или выход в кино, туда, вниз, где лежит маленький городок, - обычно в одиночку или же с женой адъютанта. - Если я вам когда-либо понадоблюсь - я всегда в вашем распоряжении, - сказал ей обер-лейтенант Крафт. - Спасибо, - ответила Сибилла, - но мне никто не нужен. - Ну что вы - все же люди, и вы тоже, мало ли что... - Господин обер-лейтенант, прошу, господин генерал ждет вас. - Господин обер-лейтенант Крафт, к каким выводам вы пришли после изучения материалов военного трибунала по делу лейтенанта Баркова? - спросил генерал. Крафт насторожился. К вопросу он не был готов. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы настроиться на неожиданный поворот. Он мгновенно выбросил из головы аргументы к ожидавшемуся им разговору на тему о "приличиях", в частности о случае "монокль и женские груди". При этом Крафт не заметил, что генерал ведет себя не совсем обычно: он не сидел в своей привычной позе, с негнущейся спиной, а чуть развернул свой стул и положил ногу на ногу. - Подразделение, - начал докладывать Крафт, - в решающий момент было разделено на две группы. Значительно большая, в количестве тридцати двух человек, оказалась уже в укрытии. Остальные восемь помогали лейтенанту Баркову в последних приготовлениях к взрыву. Так обычно и делается, ибо ведь происходит не один взрыв, а несколько. В начальных приготовлениях - как то: связывание пакетов со взрывчаткой, отмеривание запального шнура, вставка запалов - участвовало все подразделение. На заключительном же этапе подготовки - при закладке взрывчатки, соединении контактов запалов и бикфордова шнура, очищении места для закладывания взрывчатки - в этих работах из соображений безопасности принимала участие лишь небольшая группа. - До этого момента все, как положено. - Так точно, господин генерал, - до этого момента. Но затем, когда вся подготовка к взрыву была закончена, произошло следующее: в той большой группе, которая находилась в укрытии, один из фенрихов вывихнул ногу. Лейтенант Барков немедленно подошел туда и выяснил, что ничего страшного. Он вернулся к месту взрыва. Как обычно, положил кончик бикфордова шнура на головку спички и чиркнул по коробку. Бывшие с ним восемь человек бросились в укрытие. Лейтенант же Барков, полагаясь на установленное время горения шнура, поднялся медленно. И так же медленно стал удаляться от места, где была заложена взрывчатка. Он не успел отойти, как неожиданно раздался взрыв. Генерал откинулся на стуле. Казалось, он даже закрыл глаза. И Крафту тоже померещилось в этот момент то, что мысленно видел генерал: восемь бегущих в укрытие фенрихов, на фоне чистого синего неба - их развевающиеся плащи, быстро мелькающие руки и ноги и серые напряженные лица в блеклом свете дня. И - лейтенант, выпрямившийся во весь рост, четкий, узкий его силуэт, намеренно спокойные, размеренные движения, скупая усмешка, посланная вслед бегущим в укрытие. И тут же - грохот взрыва, всплеск яркого, режущего света; все это обрушивается на лейтенанта с уничтожающей силой, рвет на части его тело, и он падает лицом вниз. Потом все заволакивается тучей дыма. И - полная тишина. - Кто были эти восемь фенрихов? - тихо спрашивает генерал. - Крамер, Вебер, Андреас, Бемке, Бергер, Хохбауэр, Меслер и Редниц, господин генерал. - А тот, что вывихнул ногу, - это кто? - Фенрих Амфортас, господин генерал. Этот вывих оказался, как выяснилось потом, ушибом. - Имеется ли на этот счет медицинское заключение? - Нет, господин генерал. Фенрих Амфортас не ходил к врачу. Нога у него болела, но эпизодически, и, по его словам, он не считал, что нужно идти с этой мелочью к врачу. Теперь уж, разумеется, поздно проводить медэкспертизу - но ведь многие его сослуживцы видели синяки у него на ноге. - Это все, что вам удалось выяснить, господин обер-лейтенант? - В настоящий момент - все, господин генерал. Во всяком случае все, что удалось извлечь конкретно из сорокастраничного акта. - Что вы еще предприняли? - Пока ничего, господин генерал, точнее - ничего существенного. Глаза генерала приобрели холодное выражение. - Что вы думаете делать дальше, господин обер-лейтенант Крафт? - Я думаю прощупать фенрихов моего подразделения. Полагаю, что это явится основой для последующего расследования. На это необходимо, естественно, какое-то время... - А вот его-то у вас и нет! - бросил генерал. Обер-лейтенант Крафт промолчал. Генерал принял свою обычную позу: опустил ноги на пол и выпрямился. - Времени у вас очень мало, господин обер-лейтенант Крафт, или остается слишком мало, если вы будете и дальше действовать так же медленно. Начальник вашего курса и начальник учебного потока отнюдь не в восторге от результатов вашей деятельности. Обер-лейтенант Крафт предпочел отмолчаться еще раз. Он хотел было ответить, что он тоже не в восторге от позиции своего начальства, но решил, что нет смысла возражать. Генерал сказал: - В ближайшие дни, возможно завтра, к нам прибудет гость, к которому будете приставлены именно вы, - фрау Барков, мать погибшего лейтенанта. Я даю вам это поручение из двух соображений. Во-первых, вы приняли должность лейтенанта Баркова. Значит, вы лучше, чем кто-либо иной, сможете рассказать этой женщине, как любили здесь ее сына и как он служил. Во-вторых, вы, по-моему, и с точки зрения личных качеств наиболее подходящий человек для этой миссии. - Что я должен сообщить фрау Барков, господин генерал? - Официальную версию. Крафт понял, что аудиенция окончена. Он поднялся, и генерал кивнул. Крафт подошел к дверям, хотел отдать честь, и в тот же миг генерал поднял руку. - Крафт, - сказал он почти доверительно, и это обращение далось ему, видимо, нелегко, - надеюсь, что я могу положиться на вас. Это отнюдь не означает, что я готов каждый раз прикрывать вас, когда вы совершаете необдуманные выходки. И только в одном определенном моменте - вы знаете, что я имею в виду, - можете рассчитывать на всяческую поддержку с моей стороны. Я хочу, чтобы убийство лейтенанта Баркова не осталось безнаказанным. Для этого вы мне и нужны. Поэтому я ожидаю, что вы не совершите ни одного необдуманного шага. Не разочаруйте меня, Крафт. Обер-лейтенант молча отдал честь. - Господин обер-лейтенант Крафт, - закончил аудиенцию генерал, - не забудьте, пожалуйста, следующее: вы получили четкое задание, а времени у вас в обрез. И паллиативного решения у вас нет. - Есть у вас под рукой коньяк, фрейлейн Бахнер? - обратился обер-лейтенант Крафт к Сибилле. Она внимательно взглянула на него. - Или что угодно другое, что можно выпить, по мне - хоть спирт. Он ожидал услышать решительное "нет". Но она вдруг сказала: - Если только это, то я вам помогу. Думаю, что могу в данном случае взять на себя такую ответственность. Не долго думая, она достала из письменного стола генеральского адъютанта бутылку и стакан. - Скажите мне, дорогая, - спросил слегка удивленный Крафт, прислонившись спиной к шкафу, - как реагирует генерал на невыполнение его пожеланий или приказов? - Трудно сказать, господин обер-лейтенант, - ответила Сибилла. - Дело в том, что такого на моей памяти не было. Она налила стакан до краев, протянула его Крафту и испытующе-дружелюбно взглянула на него. Обер-лейтенант одним махом опрокинул стакан. Блаженное тепло разлилось по телу. Но ожидаемого облегчения он не ощутил. - Какую, собственно, роль играю я здесь? - раздраженно спросил Крафт. - Что я - ловец душ с завязанными глазами и автоматом в руках? Или, может, Дед Мороз, развешивающий гранаты на рождественской елке? За кого принимаете меня вы, скажем? - За мужчину, достаточно умного, который сознает, что генерал никогда не отдаст приказа, за который он не нес бы ответственности. Губы Сибиллы Бахнер чуть тронула улыбка. Крафт подумал: она так же скупа в выражениях чувств, как и ее генерал, - что ж, такое общение, разумеется, накладывает отпечаток на нее. И тем не менее она улыбнулась. Конечно, в этой комнате она пережила все мыслимые реакции офицеров, выходивших из себя под воздействием слов генерала: гордые, глупые, подхалимы, самоуверенные, балбесы, равнодушные, интриганы - все они могли сказать здесь только одно: "Яволь". И Сибилла улыбалась, глядя на них. - Мне кажется, вы должны немного более уделять генералу внимания, фрейлейн Бахнер, в чисто человеческом плане, - сказал Крафт без всякой задней мысли. Он был возбужден, ему нужен был кто-то, на кого он мог бы выплеснуть хоть часть бушевавшего в душе раздражения. - Вы бы попробовали немного рассеять его: кажется, сейчас это ему очень нужно. - Это пошло, - сказала Сибилла Бахнер. - А, бросьте, - не сдерживаясь, ляпнул Крафт, - я уже однажды говорил вам, стоит ли играть роль синего чулка. Вы же сотворены не из запчастей пишущей машинки. Вы - женщина! Почему же вы не ведете себя соответственно? Это было бы благо для нас, да и для генерала. - Может быть, вы при случае скажете ему об этом сами? - с удивительным самообладанием парировала Сибилла Бахнер. Она даже как будто побледнела, и ее ладони сжались в маленькие кулачки. И хотя Крафт почувствовал, что он нажил себе очередного врага, ее трезвое замечание вернуло ему равновесие. - Вы абсолютно правы, фрейлейн Бахнер, - заметил он, - я тоже трусливый пес. Тут я распинаюсь, а так вести себя надо бы там, в его кабинете. - Это уже более разумные речи. - От меня слишком многого хотят, - продолжал Крафт. - Но я ведь тоже мелкая сошка. И что хуже всего - я сознаю это. Вы, очевидно, думаете, что я завидую другим, что они, утешенные и со спокойной совестью, могут спать, если благословение божье - или генеральское - нисходит на них. Но в наше время надо быть ребенком, чтобы беззаботно смеяться, заглянув в хлев. - Я лучше дам вам еще коньяку, - сказала Сибилла Бахнер. Теперь она опять улыбалась, и улыбка ее не была ироничной; эта улыбка обещала в перспективе симпатию. - А вы совсем не так уж злы, - сказал Крафт, - хотя, наверное, и не знаете об этом. - Вот теперь знаю, - живо ответила она. - Ну и прекрасно, и не забывайте об этом впредь. - Загляните при случае и убедитесь сами... В нижнем коридоре здания штаба было тихо и пусто, как в заводском цеху ночью. Горела лишь одна синяя лампа. Ее свет с трудом достигал пустых стен и темных дверей. Административно-хозяйственный отдел, располагавшийся здесь, внизу, был безлюден. Лишь через замочную скважину двери библиотеки просачивался луч света. Там Крафта ждала Эльфрида Радемахер. - Прости, - сказал он ей, - но я раньше не смог. - Ты пришел, - кивнула она, - и это главное. Эльфрида никогда не сетовала, ни о чем не спрашивала, не выражала никаких настроений, не впадала в экстравагантность, в истерию, не знала меланхолии. Она была счастливой находкой для него. - Время довольно позднее, - заметил Крафт. Он осмотрел помещение библиотеки испытующим взглядом. Проверил светомаскировку, запер двери и прикрыл замочную скважину своей фуражкой. Потом стянул с себя китель и завесил им настольную лампу. Наконец, сдвинул вместе ящики, служившие стульями, бросил на них циновки и подстилки для пишущих машинок, соорудив нечто вроде ложа. Эльфрида протянула ему принесенный ею плед, и он принялся расстилать его. - Посмотреть на тебя сейчас, так можно подумать, что тебе приходится заниматься такими делами каждый день. - Не думай так, - сказал он, понизив голос, - помоги лучше растянуть плед. Она опустилась рядом с ним на колени. - Разговаривать будем лишь шепотом? - спросила она. - Можешь, конечно, и кричать, если тебе нужны зрители. Эльфрида поняла, что в этой ситуации требуется осторожность. Она вздохнула: - Теперь я, по крайней мере, ощущаю серьезные преимущества супружества. Это замечание внесло в душу Крафта неприятное ощущение. Когда речь заходила о женитьбе, он чувствовал себя неуютно. Желая переменить пластинку, он сказал: - Это ты здорово придумала - использовать библиотеку не по ее прямому назначению. - А, - усмехнулась она, - до меня это придумали уже многие. Ведающий ею унтер-офицер имеет обыкновение сдавать ее за сигареты всем по очереди. - Тихо, - прервал он ее и схватил за руку. Они прислушались. Но никаких звуков не было слышно - только их дыхание. - Ты сегодня слишком осторожен, Карл, - заметила Эльфрида. - Просто мне не хотелось бы потерять тебя. - Этого не случится, если у тебя не появится такого желания. А потом - библиотека совсем не единственное место, где мы можем встречаться. Одна моя знакомая из швейной мастерской, замужняя, живет там, внизу, в городе, правда в одной маленькой комнате, с мужем, конечно. Но он железнодорожник и часто бывает в отлучке. А моя подруга любит ходить в кино. Если мы будем покупать ей билеты да еще подбросим курева и что-либо выпить, она иногда будет уступать нам свою комнату на пару часов. - Идея неплохая, - согласился Крафт. - Ведь тут, в казарме, мне не совсем удобно, да и небезопасно. Положение у меня на службе сейчас довольно шаткое. И если, вдобавок ко всему, меня застукают в сей пикантной ситуации, мне несдобровать. - Иди ко мне, - смеясь, позвала Эльфрида. - Давай найдем друг друга, пока нас не сцапали другие. Она откинулась на ложе и потянула его к себе. Крафт ощутил аромат ее кожи, и его руки заскользили по ее телу. Несмотря на то, что он знал ее всю, до кончиков ногтей, - каждый раз ему казалось, что он встречается с ней впервые. И в самый страстный миг кто-то постучал в дверь. Любовники испуганно оторвались друг от друга. Им понадобились считанные секунды, чтобы вернуться в суровую действительность. Крафт знаком приказал Эльфриде - замри. Он осторожно встал и крикнул в дверь: - Кто там? Прошу не мешать - я должен работать! - Ах вот как! Это вы называете работой? - раздался резкий, грубый голос, показавшийся Крафту знакомым. Он взглянул на Эльфриду. Она кивнула ему и облегченно рассмеялась. Затем поднялась и встала в небрежной позе, почти не набросив ничего на себя. И довольно громко сказала: - Это капитан Катер - ну кто же еще? - Ну, Крафт, открывайте, - зашумел Катер почти добродушно. - Я бы хотел с вами кое о чем побеседовать. - Сожалею, - бросил Крафт в закрытую дверь. - Я хотел бы просить вас учесть, что я не один. - Ах, мой бедный друг, как будто я этого не знаю. Могу даже назвать имя вашей дамы. Мой нижайший приветик фрейлейн Радемахер, меня-то уж ей нечего стесняться... - Одну минуту, - попросил обер-лейтенант Крафт. Он помог Эльфриде натянуть платье. Нашел свои сапоги. Эльфрида ничуть не смутилась. Казалось, ситуация доставляет ей удовольствие. И, расправляя плед, она с живостью заметила: - А чем он может нам повредить? - Я и в самом деле не хотел вам помешать, - заверил Катер. Он вошел в помещение, уже приведенное более или менее в порядок, бодрый, снедаемый любопытством, со своей обязательной улыбкой. Левой рукой он прижимал к себе четырехгранную литровую бутылку, очевидно с "Куантро". Он подмигнул присутствующим - Эльфриде отечески-доверительно, Крафту понимающе, как мужчина мужчине. - Честное слово, очень сожалею, что появился немного преждевременно, - сказал он, щуря глазки, - но я ни в коем случае не хотел и опоздать. - Откуда вы узнали, что мы здесь? - Но, мой друг, я же, в конце концов, не из последних идиотов, а потом - есть же свои люди. Но, может, мы присядем? Хозяйским жестом капитан включил верхний свет, придвинул три стула к письменному столу и поставил на него бутылку с "Куантро". Сделал приглашающий к столу жест. Эльфрида опустилась на стул. Крафт подумал, что почти полная еще бутылка поможет перенести присутствие Катера, и сел тоже. - В принципе я - ваш друг, - заверил Катер и извлек из карманов брюк три стакана. - От всего сердца желаю вам только хорошего. - Тогда можно было бы и не мешать нам. Капитан Катер заблеял - он так смеялся, чтобы показать, что он принимает шутку, и даже с удовольствием. Наполнив стаканы до краев, придвинул их каждому. - Не подумайте, - успокоил он, - что я хотел бы как-нибудь использовать сложившуюся ситуацию, ну разве только если к этому меня принудят официально. Но в общем-то я галантен целиком и полностью. Я умею молчать. И от всего сердца желаю вам всяческих радостей. - На каких условиях, господин капитан? Катер ответил не сразу, ибо его внимание было отвлечено. Он уставился на Эльфриду, которая без стеснения поправляла чулки. Они сползли: она ведь надевала их в спешке. Вытянув ноги, сначала правую, затем левую, она подняла их так, что обнажились ляжки. Ее руки скользили по ним играючи, почти нежно. И в разгар этого занятия она взглянула на Катера, который спешно схватился за стакан. - Ваше здоровье! - воскликнул он, выпил и при этом причмокнул. Крафт улыбнулся Эльфриде и тоже осушил стакан. Он моментально понял, чего достигла этой демонстрацией Эльфрида: она по-своему отомстила Катеру за вторжение. Наконец, коротким движением она натянула юбку и тоже взялась за стакан. После того как выпили все, Катер, кашлянув, сказал: - Неужели я дошел до того, чтобы ставить какие-то условия? Это непохоже на меня. Я застукал вас, так сказать, в интиме. Но почему я должен использовать это вам во вред, если мы на дружеской ноге? Я знаю, что мог бы доставить вам, мой дорогой Крафт, неприятности, ибо есть немало людей, которые к вам не благоволят. Они с удовольствием ухватились бы за удобный случай, свидетелем которого я оказался, и не только я, а, скажем, еще унтер-офицер, ведающий сим помещением, которого вы подкупили сигаретами. Но давайте не будем об этом. - Ладно, - жестко сказал Крафт, поняв, что он попал в ловушку. - Что вы от меня хотите? - Ничего, мой дорогой, как есть ничего. Во всяком случае, сейчас. Но я извещу вас, когда и вы сможете быть мне полезным. И вас, конечно, уважаемая фрейлейн Радемахер. Да, что я еще слыхал, мой милый Крафт, вы должны опекать фрау Барков, которая приезжает завтра, не так ли? - Да, вы верно слыхали, господин капитан. - Дело это меня интересует, меня и моих близких друзей. Так сказать, из юридических соображений и из государственных. Но вам-то оно наверняка безразлично. Твердо известно пока одно: генерал через свой штаб заказал номер для фрау Барков, причем лучший номер в лучшей гостинице. А что, собственно, нужно этой даме у нас? - Сходить на могилу сына, посмотреть, как он жил здесь, где он служил, - чего же еще? - И все-таки многовато внимания родственнице павшего воина. Вы не находите? До чего мы дойдем, если за каждыми похоронами будут следовать посещения военной школы с офицерским сопровождением и ужином за столом начальника? Похоже, что тут замешаны какие-то особые, так сказать, личные связи. - Почему вы так думаете? - Вы полагаете, мне не бросилось в глаза, что генерал проявил необычный интерес к случаю с Барковом? С чего бы? Только потому, что он здесь начальник? Или потому, что лейтенант Барков был особо близок ему? Я имею в виду чисто человеческие отношения. Так сказать, интимные. Понимаете? - Вы считаете генерала способным на такое? - Я любого считаю способным на все, - ответил Катер и вновь наполнил стаканы. - Видите ли, мой дорогой Крафт, генерал всегда вел монашеский образ жизни. Говорят, что, кроме прелестной Сибиллы Бахнер, он пальцем не пошевелил для кого-либо. Но когда у нас появился лейтенант Барков, он сразу же принял его и потом не раз встречался и беседовал с ним. Больше того, он принимал Баркова в своей личной комнате, куда всем другим вход закрыт. И уж раз мы сегодня здесь только втроем и откровенны друг с другом, я кое-что открою вам: генерал сам затребовал лейтенанта Баркова для службы в нашей школе. Что вы скажете на это? - Скажу, что мне ровным счетом наплевать. И это все, что я хотел бы сказать по сему поводу, господин капитан. - По мне, мой дорогой, вы можете думать и говорить, что хотите, да и делать все, что вам заблагорассудится. В одиночку или с совокупности с фрейлейн Радемахер. Но если вы узнаете, как обстоит дело с отношениями между генералом и лейтенантом Барковом, тогда я сегодня вечером ничего не видел и не слышал. Поняли вы меня? - Вы очень точно выражаетесь, так что вас невозможно не понять. - Ну, тогда дело в шляпе, и я могу лишь добавить: за тесное сотрудничество! Более я не хотел бы утруждать вас своим присутствием, вы же наверняка желаете малость побыть одни. И на сей раз без всяких помех. Бутылку можете оставить себе. Итак, приятной, спокойной ночи, мои дорогие! 14. ЗА ЭТУ ЖИЗНЬ НУЖНО ПЛАТИТЬ - Ты можешь спокойно полежать еще, - сказала Марион Федерс мужу. - Я сделаю все, что нужно. - Да я так и так не засну, - ответил капитан Федерс. - Ну просто полежи, подремли, полюбуйся на потолок. - Не пойдет, - пробурчал Федерс. - Когда я это делаю, то снова начинаю думать. - Тогда думай о чем-нибудь приятном. - Не могу: нет ничего приятного. Утренний свет просачивался сквозь окна маленькой квартирки. Федерс щурился на свет, потом перевернулся на другой бок. Теперь свет ему не мешал: он видел только свою жену, стоявшую около умывальника. Федерс улегся на спину. Утро было свинцово-серым и душным. Затхлая атмосфера ночи господствовала в комнате. Капитан закрыл глаза. Сразу стали слышнее звуки утра: вода, струящаяся по телу, хлопотливые руки трут кожу, кусок мыла взят и положен на место, шаги босых ног. И эти ноги - Федерс различал ясно - прошлепали по мокрому полу, по ковру, влезли в домашние туфли, потопали по кафелю. - Застегни получше купальный халат, - сказал он, - обмотай платком шею и голову. - Мне не холодно, Эрих. - И все же сделай так. Федерсу не нужно было поворачиваться к жене - он и так знал, что она делает. Он мог с закрытыми глазами отчетливо представить себе ее, нужно было только одно: чтобы она была тут, рядом. - Прости, - сказала она, подкрепляя извинения просящим взглядом. - Нечего извиняться, - сказал он. Он все еще смотрел в потолок, и ему чудилось на нем лицо Марион. - У тебя нет ни малейшей причины извиняться передо мной. - Ну хорошо, - сказала жена и прошла в соседнюю комнату. - Я повяжу платок. Она готовила утренний кофе усталыми, привычно механическими движениями. Ее лицо было серым и заспанным. Она увидела через открытую дверь, что Федерс встает. Он подошел к умывальнику и обнажил туловище до пояса. Она рассматривала его крупные, пропорциональные плечи, мощно вылепленную, мускулистую грудь, жилистые, крепкой хватки руки. Она подошла к двери. - Ты красив, - сказала она. - Смотри лучше за своим кофе, - проворчал он, не глядя на нее. - Я люблю тебя. - Я знаю - как любят картину или мелодию. Он произнес эти слова с иронической горечью. - Ты хочешь, чтобы тебе делали больно. - Кто лезет на рожон, должен уметь сносить боль. Банальная истина. Кстати, вода для кофе закипела. И это сейчас самое важное: мне надо на службу. - Что ты от меня хочешь? - спросила она с беспокойством. - В данный момент ничего, кроме завтрака... - Когда я вас вижу, - говорил капитан Федерс обер-лейтенанту Крафту, - мне становится ясно, что этот мир не так уж мрачен, как казалось вначале. Чем вы меня сегодня порадуете? - У меня есть особое желание, господин капитан. - Это уже хуже, - заметил Федерс. - Я ведь не Дед Мороз. Капитан Федерс стоял у окна в коридоре учебного барака. Курил сигарету и таким образом заполнял обычный перерыв между двумя уроками тактических учений. Фенрихи стояли в приличествующем отдалении группами, размышляя над так называемым маленьким спортивным заданием на соображение. Преподаватель по тактике, чтобы они не скучали в перерыве, занял их маленьким, утонченным вопросом-ловушкой. - Могу я поприсутствовать на ваших занятиях, господин капитан? Федерс весело осклабился: - Уж не хотите ли вы, Крафт, проверить Мои способности и методы? - Они мне достаточно известны, - сказал обер-лейтенант. - Я намерен лишь поближе разглядеть некоторых наших фенрихов, если разрешите. - Это стадо баранов вы видите каждодневно, с раннего утра до позднего вечера. Вам этого мало? - Раз уж я работаю с фенрихами, господин капитан, то я обязан следить за ними и обучать их. Я постепенно выяснил, как они реагируют на меня и на мои методы. Но мне необходимо знать, как они ведут себя у других офицеров. - И поэтому вы явились именно ко мне, Крафт? Несмотря на то, что я известен вам как противник индивидуальной опеки? У меня любой реагирует так, как я того хочу, а не так, как ему захочется. Но если вам обязательно хочется все пощупать самому - прошу. - Покорнейше благодарю, господин капитан, - сказал Крафт нарочито почтительно. - Меня вполне удовлетворит, если я смогу пристроиться где-нибудь в уголке. Капитан Федерс испытующе взглянул на обер-лейтенанта, и глубокая складка прорезала его лоб. - Очевидно, было бы глупо предполагать, что вы пришли что-либо вынюхать у меня, Крафт. В вашем положении это было бы неразумно. Кроме того, я не дал бы вам такой возможности. Любая глупость, но ни малейшей подлости. И несмотря на все, что вы слыхали от меня или обо мне... - Если вы желаете такого разговора, господин капитан, то... - Нет, я такого не хочу. Но и не уклонюсь от него. - Обо всем, что вы сказали мне недавней ночью, я поразмыслил. И полагаю, что на вашем месте я думал и действовал бы примерно так же, как и вы. Глубокая поперечная складка на лбу капитана стала заметнее. Он сжал зубы. Но глаза его поблескивали. Он ничего более не сказал, может быть, потому, что мимо прошли несколько фенрихов. Он перевел взгляд на улицу, на грязный снег, по которому бессильно скользили лучи февральского солнца. Наконец он опять повернулся к Крафту и спросил: - Вы знаете виллу Розенхюгель? - Нет, господин капитан. - Я покажу вам ее, Крафт, и тогда вы узнаете обо мне больше. Эта встреча не порадует вас, но будет поучительна. Это я вам обещаю. - Я всегда охотно воспринимаю все поучительное. - Это я вижу. Вы познали и нечто очень существенное - вы учитесь даже на примерах подлости и глупости. Однако пойдемте на занятия. У вас есть какие-нибудь особые пожелания? Например, не хотите ли вы посмотреть каких-либо конкретных фенрихов в свободной дрессировке? Не стесняйтесь, можете спокойно назвать имена. Обер-лейтенант Крафт мгновение помедлил. Затем вынул из обшлага пару листков и написал на них восемь имен. Потом прибавил к ним девятое. И передал капитану. Федерс быстро взглянул на листки и расхохотался. Он посмотрел на Крафта с удивлением, но дружески: - Это похоже на вас, Крафт. Ну точь-в-точь, как я вас себе представляю. Вы пытаетесь остановить крылья ветряка? - Я пытаюсь изловить крыс, это более точно. - Вы - Дон Кихот, - упрямо продолжал Федерс. - Но такие мне всегда нравились. Ну ладно, пошли, я подую на крылья вашего ветряка. - Внимание! - прорычал командир учебного отделения. Капитан Федерс вошел в помещение, словно полководец поднялся на холм, где стоит его шатер. Он махнул рукой еще до доклада командира отделения. Фенрихи сели. Федерс предложил обер-лейтенанту Крафту свое место. Закаленным в неприятностях кандидатам в офицеры даже не пришло в голову удивиться присутствию на занятиях офицера-воспитателя. Федерс уже отвлек их внимание первым вопросом: - Крамер, какое задание было дано? Тот вскочил, как ужаленный осой, и заорал: - Рота располагается по квартирам. В глубоком тылу на своей территории или на местах проведения маневров. В каком месте должен расположиться офицер? - Вздор, - коротко бросает Федерс. - Раскройте ваши уши, пожалуйста, пошире. Мы здесь не на курсах по обслуживанию гостиниц. Здесь не комнаты заказываются, здесь квартиры - они занимаются, отводятся, реквизируются. Так с самого начала был разделан под орех командир учебного отделения - испытанный, бывалый унтер-офицер. Но, казалось, никто не был удивлен разносом. Крафт почувствовал это совершенно определенно. Каждый фенрих был занят самим собой. Все сидели, готовые мгновенно вскочить по приказу, и почти на всех лицах можно было прочитать, что они ожидали вызова, как прыжка в неизвестность. Насколько оправдана была эта предопределенная судьбой безнадежность фенрихов, Крафт узнал буквально через несколько минут. - Ну-ка, Амфортас, какую квартиру займете вы, как офицер? При условии, конечно, что вы вообще когда-нибудь станете офицером. Ну, отвечайте - какую квартиру? - Ту, которую мне предоставят. - Дикая чепуха, Амфортас! - произнес Федерс с уничтожающей резкостью, но не повышая голоса. - Обеспечение роты квартирами - это задача унтер-офицерского сословия. Но ни один офицер не может позволить, чтобы ему подобрал какую-нибудь халупу его подчиненный - он подыскивает квартиру для себя сам, лично. Какую же он ищет, Бемке? Отвечайте. - Офицер выбирает самую худшую квартиру, господин капитан, - обреченно вскрикивает фенрих, - ибо он должен показывать пример. - Но не пример же идиотизма, парень! Вы учитесь в военной школе, а не в тренировочном лагере будущих святош. Капитан Федерс бил с уничтожающей меткостью - быстро, хладнокровно, точно. И тут Крафт понял, что в этом классе нет ни одного фенриха, который в чем-то мог хотя бы приблизиться к своему преподавателю тактики, а если такой и был, то опасался это показать. Федерс как хотел, так и вколачивал в головы своих слушателей истину, что офицер всегда прав. Кроме того, он демонстрировал им приемы, с помощью которых эту идею нужно было вбивать в головы подчиненных. Фенрихи таращили глаза на своего капитана, как кролики на удава. Правда, были и кое-какие нюансы. Некоторые, вроде Амфортаса, Андреаса и Бергера, высказывали правоверную преданность. Другие, скажем Крамер, Вебер и Бемке, были полностью подавлены авторитетом преподавателя. Третьи, такие, как Меслер или Редниц, постоянно выискивали лазейки, в которые можно было спрятаться, но большой надежды не было и у них. Лишь немногие, например Хохбауэр, стремились, казалось, к одному - выдержать испытание полностью, без скидок. Следующей жертвой капитана был фенрих Бергер. Он тоже вскочил, как и предыдущие, будто подброшенный пружиной. Светловолосый, полный рвения, суетливый, готовый лопнуть от старания, он набрал полную грудь воздуха и ответил: - Я занимаю квартиру среднего качества, чтобы подчеркнуть общность, чувство товарищества. - Вы вообще ничего не должны подчеркивать, вы, бездарь. Вы же не бухгалтер. Общность существует только в братской могиле. Товарищество рождается не в выборе постелей. Следующий. Отвечайте вы, Редниц. - Я занимаю, безусловно, лучшую квартиру, - ответил тот без запинки. - Почему, Редниц? - всадил сразу же следующий вопрос Федерс. - Не потому ли, что сейчас для ответа нет больше выбора? - Потому что офицеру по праву полагается все лучшее, господин капитан. - Похоже, что вас это устраивает: не желаете ли вы проторчать войну в казино? Никакого участия в боевых действиях без портативного патефона, без ящика с вином, без одеколона и без офицерской картежной компании - так, что ли? Все лучшее! Если вы только поэтому хотите стать офицерами, дражайшие господа, то грош вам цена. Эту издевательскую игру капитан Федерс продолжал еще с четверть часа. За это кратчайшее время он "высветил" всех девятерых фенрихов, фамилии которых стояли в записке Крафта. И только после этого он снизошел до того, что дал все более терявшимся фенрихам возможность отыскать наполовину одобренные им формулировки. И результат выглядел примерно следующим образом: офицер должен занимать лучшую квартиру потому, что у него больше всего дел, то есть у него остается слишком мало времени для отдыха, и потому, что большие обязанности не исключают и больших прав, короче, потому, что он является офицером, а не унтер-офицером, не каким-то там нижним чином. Карандаши фенрихов строчили по бумаге. Они стремились показать, что готовы раз и навсегда зарубить себе на носу эти сведения - чтобы затем уверенно применять их на войне. Когда с этим было покончено, капитан приказал: - Достать карты и блокноты связи! Будем работать по топографической карте номер 674. Фенрихи скорчили самые огорченные мины, на какие только были способны. Тем не менее они пытались, как и положено, показать деловое оживление. Явная нерасторопность неотвратимо влекла за собой минусы в оценках. Майор Фрей заявил им об этом совершенно четко в самом начале обучения, реализовав таким образом одну из своих знаменитых "заповедей на все случаи жизни", гласившую: "Я ожидаю, что вы всегда будете полны радости - даже в том случае, если от страха наложите в штаны". Капитану Федерсу подобные жизненные заповеди были чужды. Носили его фенрихи на лице маску радости или нет - ему было безразлично. Главное, чтобы они постоянно ощущали нажим. И если в начале занятий он проводил одиночные акции против фенрихов, то сейчас развернул фронтальную атаку на весь класс, используя топографическую карту номер 674. Эта карта относилась к так называемым "пособиям идиотов", ибо она представляла собой примитивнейшее средство обучения. На ней были нанесены не только обычные топографические знаки - там были отмечены еще некие "пространства", помеченные красными и синими кружочками. Это были определенные местности, которые по воле преподавателя означали запретные зоны, учебные полигоны, районы оперативных действий и так далее. Капитан Федерс сказал: - Расположенная в зоне готовности рота переводится для участия в боевых действиях из квадрата А-4 в квадрат Ф-7. Отдайте соответствующий приказ по роте. Время на подготовку - 15 минут. Начинайте. Капитан положил перед собой часы. А сам в это время, казалось, начал не спеша изучать какое-то предписание. Однако он не читал его - он наблюдал за фенрихами. То же самое делал и Крафт. Он рассматривал их одного за другим: Меслер и Редниц без стеснения списывали друг у друга; Бемке беспомощно уставился в пространство; Вебер размышлял, исходя потом; Амфортас и Андреас изобразили на лицах крайнюю решимость, хотя им, по всей видимости, было абсолютно неясно, для чего, собственно, им все это было нужно. Хохбауэр принадлежал к тем немногим, которые действительно сосредоточились на задании: он, видимо, четко знал, чего хочет. Через тринадцать минут капитан объявил: - Время истекло. Крамер, соберите работы у всех, кроме Меслера и Редница, - те не годятся. Парни списывали друг у друга, а у меня на занятиях каждый производит свой навоз самостоятельно. Запомните это! И пока командир учебного отделения вырывал из рук фенрихов их листки, на которых они спешили сделать последние поправки, капитан Федерс уже диктовал: - Домашнее задание на завтра: рота занимает позицию в квадрате Ф-7. В ней отсутствует второй взвод. Восполните этот пробел за счет тыловых отделений. Сформулируйте соответствующий приказ. На этом занятия окончены - вываливайтесь. И чтобы через две минуты здесь не маячило ни одной физиономии. В две минуты класс опустел. Только Федерс и Крафт стояли друг против друга. И капитан сказал: - Если хотите, можете посмотреть дерьмо, которое написали парни. Можете даже взять его с собой. - Но ведь эти работы будут вам нужны, господин капитан. - Еще бы, - усмехнулся Федерс, - я растапливаю ими свою печку. - И на следующем занятии вы не сообщите фенрихам об их ошибках? - удивленно поинтересовался Крафт. - Я им скажу, как делать правильно, этого с них хватит. Писанина этих ребят все равно не верна, или не точна, или не закончена. Они и сами знают это. Потому и убежали, навалив полные штаны, а это самый главный эффект в воспитании, которого я добиваюсь. Зачем? Чтобы дать им ощутить предвкушение того ада, в который они хотят попасть в качестве офицеров. Я заставляю их шевелить мозгами, пока они наконец не осознают свою крайнюю духовную скудость. Да мы, собственно, все таковы. Поедемте ко мне на виллу Розенхюгель, и я докажу вам это. Я заказал машину - она будет через полчаса. Через полчаса автомобиль, полуоткрытый "мерседес-кюбель", выехал из казармы. За рулем сидел наглухо закутанный ефрейтор в меховой шапке с наушниками. На заднем сиденье расположились Федерс и Крафт в своих суконных шинелях. Они отчаянно мерзли, и выдыхаемый ими воздух превращался в маленькие облачка. Они объехали Вильдлинген-на-Майне и повернули на шоссе, которое вело в Вюрцбург. Мимо проносились плоские холмы, а выпавший снег навевал меланхолию. - Чертовски холодно, - сказал Федерс. - Я должен вбить фенрихам в голову, что это такое намертво промерзшая земля: она увеличивает воздействие взрыва и усложняет рытье могил. Вскоре они свернули с шоссе, проскочили идиллические боковые улочки в направлении Ипфхофена, где рос чудесный виноград. Но сейчас горы были пусты, будто вымершие. А колышки между виноградными лозами в их застывшей последовательности походили на бесконечные ряды крестов, какие стоят на кладбищах героев. - Что вы думаете о Хохбауэре, господин капитан? - осторожно спросил Крафт. - Он наиболее способный в подразделении. Ярко выраженный одаренный тактик, - не задумываясь ответил Федерс. - Мыслит ясно, целеустремленный, решительный. И раз уж вы ему симпатизируете, могу сказать - он прирожденный офицер. - А черты его характера? - Ну, эта мура меня не интересует. Какое кому дело до характера, если все в том, чтобы обладать деловой сметкой, энергией и выдержкой. Офицер должен в первую очередь командовать, отдавать приказы - быстрые, четкие, целесообразные, и притом правильные. Без характера не обрести положения и уж тем более не завоевать. - Это верно, но все-таки свойства характера... - ...абсолютно десятистепенное дело, с моей точки зрения, как преподавателя тактики. Чего вы, собственно, хотите от офицера? Доброты, понимания, человеколюбия, порядочности? С таким комплексом нечего лезть на войну, а уж тем более стараться выиграть ее. Свойства характера! Попробуйте вы, танцор-мечтатель, поизучать свое начальство с точки зрения черт характера. Начните лучше сразу с вашего высшего начальства. Что скажете, Крафт? - Бессмысленно. - И я так думаю, - согласился Федерс. - Вернемся лучше к нашим баранам. Поверьте, Крафт, самое главное свойство характера для офицера - это жестокость. В войне не остается иного выбора. Ибо война безжалостна, жестока и отвратительна. В ней подыхают или выживают. Но это еще не все, Крафт. Бывают такие, кто выживает, подохнув. Самое позднее через полчаса вы поймете, что я имею в виду. Они молча ехали дальше через крохотные городки, в которых еще витал дух средневековья, забытые в закоулках страны, на которую надвигалась смертельная опасность. Кругом безжизненные поля, и среди них защитного цвета "мерседес-кюбель", инородное тело, жучок, ползущий по узкой дороге. Они ехали дальше по боковому проселку, пока перед ними не появилась вилла, стоявшая на холме. Приют мечтательного одиночества - такой она казалась, - романтическая прелесть, обвитая вдали серебристой лентой реки Майн. - А что, не так? - насмешливо спросил Федерс. - Не хватает только звука арфы или веселеньких бубенцов на санях, ведь как-никак зима. Крафт при виде этой декоративной виллы был готов встретить тут что угодно: подпольный бордель для офицеров, тайный склад товаров или даже секретную научно-исследовательскую лабораторию. - Вот там, - сказал капитан Федерс, показав глазами на вымершую, стоявшую перед ними виллу, - моя, так сказать, часовня. В последнюю ночь вы видели меня в моей худшей ипостаси - болтливый, хныкающий, беспомощный человеческий отброс. Но такие состояния депрессии у меня редки, и когда они грозят овладеть мной, я удираю сюда. Хозяин этого дома - мой единственный друг. С приближением виллы Розенхюгель становилось все яснее, что они в совершенно безлюдном районе. Прямая дорога была перекрыта шлагбаумом. Рядом с ним стоял щит с надписью: "Запретная зона". Немного дальше возвышался забор из колючей проволоки. Автомашина остановилась. Федерс выпрыгнул из нее, подошел к воротам и нажал кнопку переговорного устройства. - Прошу представиться, - раздался из динамика хриплый голос. - Капитан Федерс и два сопровождающих. - Пожалуйста, проезжайте, - ответил голос после короткой паузы. Федерс влез в машину. Раздался жужжащий шум блоков - ворота автоматически раскрылись. Медленно - скорость свыше десяти километров в час не разрешалась - машина въехала во двор виллы. Федерс и Крафт вышли из автомобиля, шофер остался в нем. Очевидно, несмотря на мороз, он совсем не собирался сопровождать обоих офицеров, а может быть, по его прежним поездкам сюда, ему и не разрешалось это. Он немного постукал ногами одна о другую, закурил сигарету, а погасшую спичку сунул в коробок. - Ну вот, мы у цели, - сказал капитан Федерс, - или в конце пути. Режуще-белый холл виллы был пуст. Ступенчатый пол кое-где покрыт дорожками из дерюги. В воздухе витал резкий, спертый запах, сразу выдававший назначение здания: это была больница, лазарет. Но особый, в котором господствовала тяжкая тишина. Откуда-то сзади появился и быстро пошел им навстречу высокий худой мужчина в форме офицера, поверх которой развевался распахнутый белый халат. Движения человека были размашисты. Его голова как-то неестественно всунута между плечами. Когда он подошел ближе, Крафт понял, что у человека нет лица. На его плечах прилепилась бледно-розовая разбухшая масса, в которой мерцал один огромный глаз. Голубой, умный, добро смотрящий глаз. - Разрешите познакомить вас, - произнес Федерс очень церемонно. - Майор медицинской службы Крюгер, мой друг, - обер-лейтенант Крафт, мой коллега. Майор-медик протянул Крафту свою длинную руку. Длиннопалую, мускулистую, тонко сработанную ладонь, полную силы и одновременно нежную. Руку скрипача или хирурга, отмеченную высокой чувствительностью. В бесформенной массе, которая когда-то была лицом - и, боже, каким, наверное, совершенной красоты лицом, если судить по руке, - открылась щель, сквозь которую майор-медик сказал: - Было бы рискованно приветствовать вас, господин Крафт, словами "добро пожаловать". Но я имею привычку говорить обычно моим чрезвычайно редким посетителям: "Попробуйте не отчаиваться". Обер-лейтенант взглянул на капитана Федерса, как бы ища поддержки. Майор перехватил этот взгляд и спросил: - Эрих, ты предупредил нашего гостя, что его здесь ожидает? - Разумеется, - твердо ответил Федерс. - Он должен знать все, что может предложить этот мир, даже если при этом его хватит кондрашка. Полагаю, что Хайнц назвал бы это шоковой терапией, не так ли? Майор-медик задумчиво кивнул. Затем окинул взглядом обер-лейтенанта Крафта, будто намеревался ставить ему диагноз. Его глаз заблестел бриллиантовой голубизной. Снова открыл он щель, бывшую когда-то ртом: - Мой друг Эрих Федерс и я знакомы со школьных лет. Мы были тогда неразлучны. Имели лучшие отметки, были отличными спортсменами и наиболее желанными партнерами на танцах, женились на красивейших девушках, оба были почти в одно и то же время изувечены войной. С тех пор как это случилось, мы стремимся открыть для себя новую, другую жизнь, но мы еще не в состоянии преодолеть старое. И порой Федерса обуревает оправданное желание найти человека, который понял бы нас, - и, найдя, он привозит его сюда. - Не нужно лишних слов, Хайнц, - сказал капитан Федерс, обрывая монолог друга. - Просто я обнаружил в этом Крафте дельно функционирующий мозг, и мне не хочется, чтобы он захирел. Но его гложут расплывчатые идеалы, которые необходимо удалить самым жестоким хирургическим путем. Похоже было, что глаз майора улыбнулся обер-лейтенанту. И он произнес своим сдавленным, без всякого выражения, голосом: - Если вы, господин Крафт, никогда еще не видели того, что я вам покажу, или даже вообще ничего об этом не знали, то вы испугаетесь: иная реакция в этом случае немыслима. И вероятно, совсем нелишне, если вы будете знать: вы можете смотреть, но вас видеть не будут. От того, что вы увидите, вы отделены стеклянной перегородкой, которая с другой, не видимой вам стороны кажется черной стеной. Голоса, которые вы услышите, будут идти из репродукторов, которые мы вмонтировали для контроля. Если же вы не услышите никаких голосов, значит, репродукторы выключены. Ну, идемте, дорогой друг. Майор медицинской службы пошел впереди. За ним следовал Крафт. Замыкал шествие Федерс. Они прошли через серо-белый холл в узкий коридор. Стены были гладкие, холодные и угнетающе светлые. Внезапно они расширились, образовав помещение наподобие павильона. Здесь майор-медик открыл железную дверь и знаком пригласил Крафта войти. Обер-лейтенант вступил в узкую комнату. Там сидел на корточках мужчина в белом халате. Согнутая углом спина, туловище наклонено вперед - он сидел не двигаясь. Голова втянута в плечи, без шеи, застывшая. Изувеченное человеческое тело. Человек был вахтером лазарета. Тут стояли распределительное устройство, часы, усилитель, микрофон. Судорожным движением вахтер повернул свой корпус и взглянул на вошедших. Затем, как бы желая отвлечь от себя взгляд обер-лейтенанта, он конвульсивно принял прежнюю позу и прищурился на стену. Крафт тоже посмотрел туда. Он увидел всю из стекла стену, похожую на большую витрину. За ней находилось помещение, стены которого зеленовато мерцали. Там стояли кровати - узкие, плоские, низкие, какие делаются для детей. Но все они были застланы и пусты. Крафт взглянул наверх и увидел тюки, свисавшие с потолка, - угловатые, ящикоподобные, неуклюжие тюки. Они беспомощно болтались в пустоте, закутанные в полосатые белесоватые куски материи, напоминавшие спальные пижамы. Кожаные и джутовые ремни опоясывали каждый тюк, как прочная сеть, охватывающая мяч. Эти тюки - обер-лейтенант только что заметил - двигались. Не все, лишь некоторые. Они медленно вращались или раскачивались. И эти тюки имели головы. Человеческие головы. Это были люди, эти тюки под потолком. - Мои пациенты, - тихо сказал майор, стоявший сзади Крафта. - Туловища с головами - без остальных членов тела. Закутанные в спальные пижамы, опоясанные несущими ремнями, подвешенные к крюкам, какие обычно используют мясники. У меня еще два таких зала, - добавил майор. Казалось, тюки беседуют друг с другом. Они открывали губы - один чуть-чуть, другой широко. Третий разинул рот, как будто смеялся. А может, зевал? Или кричал? Но все происходило в потусторонней, удушающей тишине: вахтер выключил репродукторы. - Живые существа, как и остальные люди, - сказал майор. - Только они не могут ходить и что-либо брать. Они неподвижны и поэтому беспомощны, как дети, - но с сознанием, чувствами и потребностями людей в возрасте двадцати - тридцати лет. Обер-лейтенант почувствовал, что силы покидают его. Его тело обмякло, стало как ватное, в мозгу образовалась пустота, перед глазами поплыли круги. Он почувствовал руку, поддержавшую его, и вновь обрел равновесие. - Люди-короба, - сказал капитан Федерс. - Конечный плод жестокости, какую только могла изобрести война. У многих этих людей не только оторваны руки-ноги, у них отсутствует половина легких, гортани, нет части желудка, половых органов и ушей. - Перестаньте, - мучительно выдавил Крафт. - Перестаньте. Хватит. - Эти люди, - сказал Федерс, - считались мертвецами, павшими, погибшими. Но они - живы! Если это состояние можно назвать жизнью. И если они однажды, из медицинских или комфортных соображений, не будут переправлены в тот, другой, лучший мир - как они закончат свое так называемое земное существование? В корзинках? Беспомощные, как грудные младенцы? Их положение столь безнадежно, что они не имеют даже возможности покончить с собой. И рядом с ними нет ни женщины, ни друга, ни ближнего - только одни солдаты, изувеченные подручные войны, с искривленными позвоночниками, искореженными лицами и оторванными членами. Обер-лейтенант Крафт отвернулся. Лицо его было бледно-серым. - А теперь, Крафт, - сказал капитан Федерс с жесткой настойчивостью, - попробуйте в вашей дальнейшей жизни хоть одно мгновение побыть полностью беззаботным. Если вы на это способны, тогда... Он умолк. - Пойдемте, - мягко обратился к нему майор и повел Крафта к выходу. - Не говорите ничего, но думайте. Тогда, возможно, мы еще встретимся. И вот тогда я скажу вам: "Добро пожаловать". 15. ЖЕНЩИНА НЕ ДОЛЖНА ТЕРЯТЬ САМООБЛАДАНИЯ - Арчибальд! - позвала жена майора. Но муж не откликнулся. Каждый раз, когда он ей требовался, его не оказывалось на месте. Это в последнее время стало бросаться ей в глаза. Перед ней лежал список гостей на дружескую пирушку, и в связи с ним возникла одна проблема. - Арчибальд! - крикнула она еще раз. С некоторым облегчением услыхала, как хлопнула дверь. Шаркающие шаги раздались в коридоре - майор направился в спальню. Фрау Фелицита тотчас же пошла за ним. - Арчибальд, - сказала она, - мне нужно срочно поговорить с тобой. Майор сел на кровать сменить носки. Он недовольно поднял глаза, услыхав свое имя, произнесенное в тоне легкого приказания. Со времен знакомства с Модерзоном он хотел, чтобы с ним обращались таким образом лишь в случаях, когда он это разрешал. Но, в конце концов, он ведь еще не генерал и, кроме того, женат. - Чем могу быть полезен, моя милая Фелицита? - спросил он. Голос его прозвучал в высшей степени услужливо. - Нельзя ли обойтись без этого обер-лейтенанта Крафта? - спросила она настойчиво. - Боюсь, что нет, - ответил майор с сожалением. - Он нарушит гармонию моего тесного кружка, - предположила майорша. Дружеские вечеринки устраивались у них раз в две недели, обычно в пятницу. Идею подала она сама. Майору оставалось лишь одобрить ее, что он сделал не без удовольствия. Ибо тем самым жена начальника курса школы доказывала, что она не только является первой дамой в школе, но должна пользоваться и соответствующим влиянием. - Я хотел его не приглашать, - заверил жену майор, - и мог бы не утруждать тебя обществом этого Крафта. Но речь в данном случае идет о принципе, милая Фелицита. Удивительно, что до сих пор ты не терпела никаких исключений и, несмотря на известные трудности, всегда умела добиваться, чего хотела. Фрау Фрей примирительно кивнула. - Ты же знаешь, Арчибальд, что до сих пор я приглашала обычно семерых молодых женщин... - Дело в том, что, по ее мнению, больше таковых в вильдлингенском обществе и не было. - Если же появится еще этот Крафт, то в целом окажется восемь холостых офицеров - один будет лишним. - Ах, вот как, - сказал майор, делая заинтересованный вид. - Ведь каждый офицер должен сидеть за столом со своей дамой, - пояснила фрау Фелицита, - иначе возникнет опасность беспорядочного ухажерства. - А что же твоя племянница Барбара? - Исключено. Барбара до зарезу нужна на кухне: я же без нее не обойдусь. Кроме того, тебе не мешало бы вызвать какого-либо ординарца из казино, иначе я не управлюсь. Или твоей власти не хватит для этого? - Ну конечно, это можно сделать, - быстро ответил майор. Усомниться в его влиянии - хуже нельзя было уязвить майора. Фелицита знала слабость мужа и использовала ее как вернейшее средство для выполнения своих желаний. - А если еще раз вернуться к этому Крафту? Нельзя ли помешать его появлению, заняв его каким-либо срочным служебным делом? - Это может случиться, милая Фелицита, если вечерний поезд из Вюрцбурга опоздает: Крафт имеет поручение, причем персонально от генерала, встретить на вокзале фрау Барков и проводить ее в гостиницу. - Лично от генерала? - переспросила майорша чуть зазвеневшим голосом. - Ты не думай Фелицита, что для меня это хоть в малой степени важно. В последнее время между мной и генералом возникли существенные разногласия. Оказывается, мои взгляды на мир перестали совпадать полностью с генеральскими, что при определенных обстоятельствах может иметь практические последствия. А обер-лейтенант Крафт и так торчит у меня в глазу, как сучок. Лично я не обменялся бы с ним и словом, тем более что сегодня он почти полдня, не предупредив меня, где-то болтался. Да еще с капитаном Федерсом. Фрау Фрей окинула мужа внимательным взглядом. Он стоял перед ней в носках и изображал живейшее участие в ее проблемах: она-то хорошо его знала, слишком хорошо, как она иногда думала. Конечно, он побаивается генерала, хоть и утверждает обратное. А этот Крафт, кажется, пользуется протекцией Модерзона. Майор счел благоразумным учесть сие обстоятельство, хотя и был недоволен собой. Она была разочарована пассивностью мужа, которая, к сожалению, часто проявлялась в последнее время. - Надень шлепанцы, Арчибальд, - посоветовала она. - Для твоего здоровья вредно бегать в носках, да и носки надо поберечь. - Но я хотел сейчас помыться, - сказал майор извиняющимся тоном. Он быстро вышел, а жена долго смотрела ему вслед. Ее взгляд выражал озабоченность. Кто-то постучал в дверь. Явилась Барбара и сообщила: - Там пришел фенрих по поручению капитана Ратсхельма. - Заботливый Ратсхельм, - сказала майорша, тронутая его вниманием. - Он всегда как рыцарь. Настоящий мужчина! - Я бы не сказала, - заметила Барбара. - Ну, ты, очевидно, подразумеваешь под этим нечто иное, чем я. - Может быть, - согласилась Барбара. - Я как раз не нахожу в Ратсхельме особых мужских качеств. - Барбара! - воскликнула майорша возмущенно. - Как ты можешь так говорить! Господин капитан Ратсхельм отличный офицер. - Возможно, - ответила Барбара равнодушно. Фелицита рассматривала свою племянницу с откровенным осуждением. Ну что за девица! Никакого стиля! Но на кухне она была незаменима. - Мы еще поговорим на эту тему, - сказала она наставительно. - Ладно. Впустить фенриха? - Но не в спальню же. В комнату, разумеется. Проси. Фенрих был представителен. Майорша тотчас отметила это про себя. Спортивная фигура, светлые волосы вошедшего приятно дополнялись отличными манерами. - С вашего позволения, сударыня, - сказал посетитель с радующей взор изысканной вежливостью и скромностью, - меня зовут Хохбауэр. Я из шестого потока учебного отделения "X". Явился по поручению господина капитана Ратсхельма, чтобы передать вам, сударыня, некоторые книги. Фрау Фрей обворожительно улыбнулась и протянула фенриху руку. Тот с учтивой смелостью приблизился, склонился перед ней, чтобы нежно пожать ей руку. Фрау Фрей увидела шелковые, тщательно зачесанные на косой пробор волосы, высокий выпуклый лоб, свидетельствующий о решительности мышления, под ним - выражающие преданность глаза, благородный тонкий нос и рот, как у королевского пажа, так считала майорша. - Заботливый Ратсхельм, - сказала фрау Фрей, ничего другого ей не пришло в тот момент в голову. - Присядьте, пожалуйста, господин Хохбауэр. Что хорошенького вы принесли? - Лучшую немецкую литературу, - ответил фенрих, послушно сев на стул. Он открыл портфель, лежавший у него на коленях. - Избранное германского духа, сударыня, - Йост, Елузих и Блунк. - Чудесно, - сказала фрау Фрей и взяла из его рук книги. Это же руки не мужчины, подумала она, а скорее ребенка, - чувствительные, благородные. - Вы тоже много читаете? - По возможности, - осторожно ответил фенрих, - если остается время от службы. А служба, разумеется, прежде всего. Она, конечно, не исключает общения с духовными ценностями, которые волнуют нашу нацию. - Отлично сказано, - воскликнула Фелицита Фрей одобрительно. И, услыхав, что муж выключил в ванной воду, сказала в заключение: - Может быть, при случае мы несколько поподробнее побеседуем об этих вещах. - Большая честь для меня, сударыня, - заверил фенрих Хохбауэр с благовоспитанной признательностью. Он встал, склонился еще раз над протянутой ему рукой и пожал ее очень нежно. Фелицита отметила: энергичная нежность. Когда Хохбауэр поцеловал ей руку, она почувствовала волнение, ощутила себя обожаемой и ей стало приятно. - У тебя кто-то был? - спросил, входя в накинутом халате, майор. - Ты не должен бегать по квартире неодетый, Арчибальд, - заметила она почти нежно, пребывая в блаженном состоянии. - Подумай, ведь в любой момент может войти Барбара. Я бы хотела уберечь ее от такой картины. - Уберечь? - Ну да, чтобы не вводить в искушение. Майору было приятно услышать такой аргумент. Ибо он считал себя представительным мужчиной, каковым он, по общему мнению, и был, особенно в полной военной форме. И все же, чувствуя себя польщенным, он не забыл, что ответа на его вопрос не последовало. - Кто же это был? - хотел-таки знать майор. - А, фенрих, - ответила она небрежно, - из подразделения Ратсхельма. Принес мне книги. Кстати, очень воспитанный юноша с отличными манерами. - Ага, - сказал майор, удовлетворенный ответом жены. - Наш людской материал не так уж плох, особенно если попадает в хорошие руки. Крафт не в счет. - Его приход напомнил мне, что молодой дамы на вечеринку-то мне так и не хватает. В том случае, конечно, если действительно нельзя избежать приглашения Крафта на сегодняшний вечер. - Слушай, пригласи-ка фрейлейн Бахнер, секретаршу генерала, - сказал майор. - Я не ослышалась? - спросила фрау Фрей с неприязнью. - Уж не собираешься ли ты составить протеже этой сомнительной персоне? - Я просто предлагаю тебе вариант, - успокоил ее майор. - Она же любовница генерала - это все знают. - Никто не может этого доказать, - сказал майор. - И я прошу тебя, ради всех святых, пожалуйста, будь поосторожней. Как ты могла уже заметить, с генералом шутки плохи. - Со мной тоже, - добавила Фелицита. - Ну я прошу тебя, - виновато сказал майор. - Что тут поделаешь: если любовь нагрянет, то куда деваться? - Вот это верно, - неожиданно улыбнулась майорша. - Вот видишь, - обрадовался майор. - И потом не такой уж плохой ход свести эту девицу и обер-лейтенанта Крафта. Я не позавидовал бы генералу. Оставшись одна, фрау Фрей озабоченно покачала головой и глубоко вздохнула. Она огладила руками свое платье и при этом убедилась, что бедра ее имеют прекрасную форму - не особенно пышные, но крепкие. Она была когда-то неплохой наездницей. Затем она позвонила по телефону. - Дорогая фрейлейн Бахнер, - голос ее был полон сладкого дружелюбия, - пригласить вас к себе - мое давнее желание. Не доставите ли вы мне такую радость? - Какую радость, сударыня? - Посетить меня просто, по-домашнему... Собирается очень приятная компания - избранный круг. Да, собственно, ни к чему это подчеркивать. - Вам и в самом деле не нужно это подчеркивать, сударыня. - Так вы придете, любезная фрейлейн Бахнер? - Когда прикажете? - Сегодня вечером. Я буду очень рада. - Я тоже, сударыня, - сказала Сибилла и положила трубку. Фелицита тут же побежала к мужу. Он прилег соснуть. Она отметила это не без раздражения. Он, видите ли, спит, а она должна за него отдуваться. - Арчибальд, - окликнула она мужа довольно мягко, - мне все удалось. - Что удалось тебе еще и на сей раз? - Я уговорила Сибиллу Бахнер - она будет. - О, браво, - протянул майор, зевая. - Тогда торжественности прибавляется. Приглашенные офицеры маленькими группами топали с холма вниз, к городку. - Я кажусь себе сейчас фенрихом, - сказал один из них. - Даже хуже, - добавил другой. - Ведь дамский приказ выполняем мы, бравые мужчины. Нас будут разглядывать, испытывать и обсуждать точно так же, как мы кандидатов в офицеры. А обер-лейтенант Рамблер, из четвертого потока, убежденно заявил: - Свинство какое-то! - Полагаю, - высказался обер-лейтенант Веберман, - дело тут больше в тщеславии, сдобренном заботливостью. Или во взрыве материнских инстинктов, оплодотворенных сословным самосознанием. А в общем и целом - квазидостойное дело. - Ваша заушательская философия, мой дорогой Веберман, меня совершенно не волнует, - объявил Рамблер. - Что мне не по нутру, так это ограничение во времени, придуманное начальством. Торжественно-семейное удовольствие - строго по служебному распорядку! Приказная вечеринка началась точно в восемь часов и окончилась в одиннадцать, минута в минуту. Причиной тому было отнюдь не жгучее стремление фрау Фрей к военной точности, а хитроумный расчет. Ибо заранее закрепленные за дамами офицеры должны были забежать за ними, но не слишком рано, а так, чтобы они точно в назначенное время прибыли к майору в гости. Завершение вечеринки так же точно по часам: родители девиц могли до минуты рассчитать, когда их дочери должны явиться к домашнему очагу. Таким образом майорша стремилась предотвратить возможные нежелательные отклонения гостей от маршрутов. - Вечно все должно идти скоропалительно, - жаловался обер-лейтенант Рамблер. - При таких темпах исчезают нюансы. Все по секундам! Настоящее свинство! Остальные офицеры воздержались от высказывания какой-либо точки зрения. Большинство их напарниц отнюдь не обладали упомянутой Рамблером скоропалительной готовностью: они желали быть завоеванными без спешки и основательно. Совершающаяся обычным порядком помолвка являлась в большинстве случаев последним непреодолимым барьером на пути к желанной цели. - Вся эта заваруха - совершенно ненужная и противоестественная цепь ухищрений, - твердил Рамблер, считавшийся специалистом в сей сфере. - Я сказал бы, эти ухищрения противны здоровому народному мироощущению. - Добро пожаловать, - говорил майор каждому входившему в его жилище. Он стоял в коридоре, блестя своим рыцарским крестом и масляно улыбаясь гостям, - герой и организатор, офицер и светский человек. Он принимал пришедших и передавал их дальше своей супруге, и та тоже сердечно приветствовала их. - А эта Сибилла Бахнер еще не пришла, Арчибальд, - прошептала майорша мужу. - И чего она воображает? - А я откуда знаю! - нервозно ответил он. - И Крафта тоже нет. Не надо было нам вообще звать их. Вечно я слишком потакаю твоим желаниям, Арчибальд, и, наверное, зря. Во всяком случае, будем начинать. Или ты настаиваешь на том, чтобы еще подождать? Собравшееся общество завело обычную светскую болтовню, считавшуюся веселой. Молодые люди, то бишь офицеры и доставленные ими сюда дамы, сгрудились вокруг старшего поколения, то бишь вокруг фрау Фрей, майора Фрея и некоторых местных влиятельных дам. Последних пригласили только для того, чтобы гарантировать архисолидность мероприятия. Тут сидели: жена местного группенляйтера, который одновременно был и бургомистром, и заместителем крайсляйтера, и ландратом, - сорокалетняя помещица с лунообразным лицом, с голосом, привыкшим командовать в хлеву, и с блеющим смехом; жена кондитера и владельца гостиницы - фюрерша местного дамского общества, угловатая мужеподобная баба с прической под девочку и с неожиданным для собеседника елейным голоском; жена строительного подрядчика, скромно прозывающаяся "миллионершей", красавица с резкими чертами и выразительными жестами, которые недвусмысленно давали понять, что когда-то она была любимой субреткой взыскательной публики городского театра. Вначале главной темой разговора был концерт по заявкам германского радио "Дойчландзендер". Разговор катился... "Развивается новый вид народного творчества... просто самородки... и так радостно, когда смотришь некоторые номера Эрнста... у меня слезы навернулись на глаза, когда я услышала "Родина, звезды твои"... сказал мой муж; да, немецкая задушевность, она присуща только нам... и при исполнении "Бомбы над Англией" расчувствовался... торгашеская же сделка, эти типы не отдадут нам Среднюю Европу до Урала, и колонии не отдадут, где этот Черчилль жрет вино, как бездонный... но все же "Мамочка, милая мамочка" самая прекрасная песня..." - Да, - сказал майор громко, овладевая аудиторией, - мы полны благородства и целомудрия, в то время как они там, в Америке, предаются судорожным конвульсиям под эту извращенную джазовую музыку. Но вот появилась Сибилла Бахнер. Она остановилась в коридоре и глядела сквозь приотворенную дверь в этот так называемый салон. Стройная, немного бледная, с красиво спадающими волосами, ладно сложенная и одетая подчеркнуто просто, в голубое, она стояла в ожидании. - Она опоздала почти на восемнадцать минут, - возмущенно бросила майорша своему супругу. - И к тому же - одна, - притворяясь тоже возмущенным, добавил майор. - Этот Крафт, - сказала Фелицита Фрей, - не зашел за ней, как это полагается и как было запланировано. Он просто невыносим. - Его поведение безобразно, - согласился майор. - Этого я так не оставлю. Однако фрау Фрей держала марку. - Добро пожаловать! - воскликнула она, идя навстречу гостье. Затем майорша передала ее своему супругу, который познакомил привилегированную сотрудницу с присутствующими. Старшие дамы оценивающе рассматривали Сибиллу Бахнер. Молодые - с неодобрением, ибо они почувствовали серьезную конкуренцию. Офицеры же были приятно удивлены и размышляли над тем, как с ней обходиться: то ли ухаживать, то ли занять нейтральную позицию. Прорываться в предполагаемый интим генерала было вряд ли благоразумно. - Нравится она тебе - или как? - спросила молодая женщина сидевшего рядом с ней Рамблера. - Ты нравишься мне куда больше, - прошептал он. - Надеюсь. - Я же тебе серьезно доказал это. - Может быть, даже слишком серьезно. - Что ты хочешь этим сказать? Лишь для красного словца - или?.. - Или... - ответила она. И при этом взглянула столь многозначительно, что у него зародились подозрения. - Итак, наши молодые дамы! - сказал майор, отечески обращаясь к пожилым дамам, среди которых он сидел. - Когда я вижу вас вот так перед собой, я начинаю предчувствовать, сколь многообещающе будущее наших внуков. Молодые женщины еще сидели, ожидая и немного робея, на своих местах. Они прислушивались к разговорам, которые им очень хотелось воспринимать как образец остроумия. При сем глаза их украдкой обращались к кавалерам. Дамы намерены были очаровать военных, тем более что они слышали о них как о лучших офицерах - тщательно отобранных и достойных того, чтобы преподавать в военной школе - "университете защиты отечества". Все офицеры были отмечены наградами, большинство имели даже рыцарские кресты. И все хотят когда-нибудь стать генералами. Столь возбуждающее сияние, окружавшее женщин, разгорячило их. Некоторые из них порядком вспотели, но на офицеров это не должно было произвести негативного впечатления и уж тем более отпугнуть их. - Ты ведь не всерьез, - прошептал Рамблер своей даме. - То, на что ты только что намекнула, может и не случиться. - И все же я опасаюсь, - промолвила она. - Этого не может быть, - взволновался Рамблер. Ему было чертовски трудно беззаботно поглядывать вокруг. - Конечно, - звучно произнес майор, - к поэзии надо иметь вкус даже солдату. Если речь идет, разумеется, о действительных духовных ценностях, как, например, у Теодора Кернера. Майор подкинул гостям новую пищу для разговоров. Как образцовый хозяин, он заботился о приятных темах для беседы. На очереди были культурные события, то бишь литература. И - понеслось: "Видите ли, нордическая раса... они воспринимают это глубоко, всей душой... я, например, постоянно обращаюсь к исландским сагам, это придает душе мужество, хотя я не хочу сказать, что у меня его не хватает... ну, если бы мы не обладали германским духом, то... полные декаденты, эти французы, ничего удивительного в том, что мы разнесли их в пять недель... и нас - стоящие враги нам нашлись только в лице русских... и потом - наследие, наследство, кровное наследство, кровь и земля, пласты... а мой муж говорит: когда я вдыхаю аромат германской земли, я не стыжусь слез... что я хотел еще сказать: одна из страниц книги, в переплете, с золотым тиснением, она была на следующий день вся влажная - от слез..." Наконец появился обер-лейтенант Крафт. Он быстро осмотрелся, подошел к майорше. Слегка поклонился и произнес: - Добрый вечер, фрау Фрей. - Добрый вечер, - холодно ответила она. Обер-лейтенант обратился к майору и сказал: - Прошу извинить за опоздание, меня задержали на службе. - Прошу, прошу, - соблюдая приличия, ответил майор, - служба прежде всего. - Так точно, господин майор, - сказал обер-лейтенант Крафт. Тут он оторвался от основного ядра этого изысканного общества и через все помещение прошел к Сибилле Бахнер. Вздохнув, он опустился около нее на стул. - Вы должны простить меня, - сказал он приглушенно. - Я ведь должен был зайти за вами, но поезд опоздал на тридцать минут. - Фрау Барков приехала? - с явной заинтересованностью спросила Сибилла. - Да. Я отвез ее в гостиницу. А там ее уже ждал генерал. - Что же это за дама? - немного помедлив, спросила Сибилла. Крафт посмотрел на нее и слегка улыбнулся. Ее, несомненно, распирало от любопытства. Он ответил: - Фрау Барков - женщина лет сорока. Кажется, генерал прекрасно знает ее и видит не в первый раз. Обер-лейтенант Крафт начал внимательно рассматривать присутствующих. В это время общий разговор как-то застопорился. "Надеюсь, не из-за моего появления", - подумал Крафт, немного обеспокоенный. Он прислушался к словам, долетавшим до него, и ему показалось, что это сущий вздор. Он посмотрел, нет ли чего выпить. Но до этого по распорядку еще не дошло. - Ну и манеры у этого типа, - прошептал майор своей супруге. - Невыносимые, - ответила майорша. Фрей отправился поглядеть, как идут дела на кухне, ибо напитки стояли там. Майорша в это время пыталась направить в нужное русло иссякавший пустой разговор. Офицеры прикладывали усилия, чтобы поддержать ее, как и положено было по отношению к супруге их командира. Молодые дамы вели себя довольно пассивно; они старались не споткнуться на какой-либо оплошности, не принятой в свете, хотя никому до этого не было дела. - Так ты что, уверена? - донимал свою подругу озабоченный Рамблер. - Ты действительно думаешь, что... - По всей видимости, да. - Может, ты ошиблась, просчиталась в сроках? - Откуда ты это взял? - спросила его дама с удивлением. - Ну, может, ты просто спутала числа в календаре, понимаешь? - Я всегда хорошо умела считать, - ответила она. "Проклятие, - подумал обер-лейтенант Рамблер. - Черт бы побрал эти сборища! И всех баб заодно". Молодые местные дамы сидели вытянувшись, чуть наклонившись, что должно было производить соответствующий эффект, подчеркивать их недоступность. Они жеманно улыбались, серебристо смеялись, как правило, в подходящих местах беседы. Они были уверены, что должны достойно представлять свой маленький городок в этом высшем обществе, и все это - пока на них глядели. Некоторые из них могли составить хорошую партию для женихов, подобающих их сословию и приданому. Например, дочь бургомистра, маленькая, ядреная, свежая, с мясистым задом и лунообразной физиономией - как у мамаши. Она, правда, всегда потела, но ведь на ее имя были записаны два доходных дома и крупный земельный участок между городком и казармами. Затем дочь владельца бензоколонки, мастерской по ремонту автомашин, пункта проката автомобилей и продажи их, маленькое, куклообразное существо с миловидным личиком, но с громадными желтыми зубами. Однако единственная наследница. Девица, с которой имел дело Рамблер, была племянницей строительного подрядчика, который переделывал казармы и возвел весь военный городок, - пышногрудая особа, все время тяжело вздыхавшая, на вид кобыла кобылой, но интересовавшаяся политикой. Она руководила местным союзом германских девушек. Ее бездетный дядя был, как говорили в городе, очень привязан к ней. И именно об этом думал сейчас обер-лейтенант Рамблер. Он уже начинал рассматривать всю историю с ней в ином свете. Как говорят в союзе германских девушек, дети есть гарантия будущего... - О чем ты думаешь? - спросила она Рамблера. - И улыбаешься... - Я думаю о тебе, - ответил он. - О нас и о нашем будущем. - Я ведь с самого начала поверила в тебя, - сообщила она. - Ну я же офицер, - сказал он скромно. - Я знаю свои обязанности. - Мы, женщины, - говорила меж тем Фелицита Фрей, - всегда знаем, что к чему. Иначе какие мы были бы женщины, германские женщины? Так она нашла наконец новую тему для общей беседы. Девиз: благотворительность и обязанности женщин, особенно в военное время. И опять пошло: "...как имеет обыкновение говорить мой муж, женщина должна сознавать, что она германская женщина, особенно в такие времена, - каждую неделю мы посещаем лазарет, если, конечно, остается время от других обязанностей... нет, как они нам всегда благодарны, наши дорогие солдаты... я всегда приношу им цветы, даже розы от моего мужа, я не считаюсь ни с чем... Арчибальд, говорю я ему, мы не имеем права мелочиться, даже если речь идет о твоем специально разведенном сорте "Гинденбург", - вы знаете, изумительная вещь, алебастрово-белая, символ чистоты, душевной, разумеется... и как блестят их глаза, когда я прихожу, они теряются от переполнившего их чувства благодарности... у одного целиком оторвана рука, понимаете, даже правая, а он смеется и говорит мне: "Подумаешь, я же левша"... ха-ха-ха, от такого прелестного юмора у меня слезы навернулись на глаза..." - Можно что-нибудь выпить? - громко спросил обер-лейтенант Крафт. Присутствующие были шокированы или, в зависимости от натуры, удивлены. Реакцию фрау Фрей можно охарактеризовать как возмущение. И когда она наконец овладела собой, то сказала: - Господин обер-лейтенант, еще не время. - Но не для меня, - не смутившись, заявил Крафт. От того, что она там болтала, его просто замутило: захотелось водки или свежего воздуха. А майорша язвительно произнесла: - Если вам наше общество неприятно, господин обер-лейтенант Крафт, то... - Я и так собирался вскоре уйти, - поднялся Крафт. - Мне еще необходимо выполнить некоторые поручения генерала. - Прошу, - сказала майорша, - мы вас не удерживаем. - Тогда я тоже пойду, - сказала Сибилла Бахнер и встала. - Как хотите, - объявила Фелицита Фрей сурово. - Это был очаровательный вечер, - уверила хозяйку Сибилла Бахнер. - Я присоединяюсь, - сказал Крафт. - И могу лишь добавить: премного благодарен. Они ушли. В комнате надолго повисло ледяное молчание. Фелицита Фрей вздохнула так прерывисто, что это услышали все. Похоже, она готова была лопнуть от злости. В этот момент из кухни явился майор. Его глаза смотрели на супругу холодно, однако на лице была широкая, добродушная улыбка, очень похожая на гримасу. Он демонстрировал свой принцип: не теряться в любой ситуации. Голос его звучал возбуждающе-игриво. - Полагаю, - воскликнул он, - мы могли бы перейти к приятной части вечера! Потанцуем немного, дамы и господа. Не возражаете, если я поставлю песню о чайке, которая летит на остров Гельголанд? Или о цветке, который называют "Эрика"? Он растет на пастбище. Зазвучала первая пластинка. Некоторые пары послушно поднялись, отправились в соседнюю комнату и начали танцевать. Разговор более старших постепенно входил в свое русло. Майор отозвал в сторону супругу, как ему казалось, незаметно для других. И прошипел ей: "Этого не должно было случиться, Фелицита! Мы еще поговорим с тобой поподробнее. Заруби себе на носу!" - Ну вот, теперь стало спокойнее, - сказала Барбара Бендлер-Требиц, племянница майорши. - Я уж знаю: если сначала подается пунш, то на кухне наступает передых по крайней мере на полчаса. Чем мы его займем? - А что предлагаете вы, сударыня? - Почему вы все время зовете меня "сударыня"? Вам доставляет это удовольствие? - Но так принято, сударыня. Обер-ефрейтор Гемм стоял около кухонного стола. Он был прислан сюда из казино капитаном Катером в наказание, ибо Гемм якобы разбил принадлежавшую лично капитану Катеру бутылку красного вина. И за это шесть или восемь часов на побегушках у майорши - поистине нелегкое наказание! Хотя эта племянница, что стояла по другую сторону кухонного стола, была довольно мила. Однако она - племянница майора! Значит, нужна крайняя осторожность. - Вы часто бываете при таких обществах? - поинтересовалась Барбара. - Слава богу, нет, - ответил Гемм. Но тотчас поправился и пояснил: - Я хотел сказать: к сожалению, нет. - Вам это надоело, не правда ли? - Я не хотел так сказать, - осторожно промолвил Гемм. - А потом - ведь вы здесь. Барбара обошла стол и придвинулась к Гемму. Он осторожно подался немного назад. Но Барбара надвигалась на него, говоря: - Вам действительно не стоит величать меня сударыней, я ведь тут служанка. - Но вы же племянница майора! - И вас это испугало? - Испугало? Ну сами подумайте, как это я смею так просто с дамой из офицерского общества... - Чего? - Ну вы же понимаете... Но я ничего не сказал. Ни слова. Только то, что вы - племянница майора. И что принадлежите к офицерским кругам. - А, дерьмо все это, - сказала Барбара с яростной убежденностью. - Плевать мне на всю эту кучу. Гемм воспрянул духом. - Вы действительно так думаете? - спросил он. - Ну! - требовательно сказала Барбара. Гемм оглянулся. Дверь кухни была закрыта. Все общество обреталось в салоне. Орал граммофон - там танцевали. Пунш был разнесен и, конечно, не выпит еще даже наполовину. Майор захватил с собой и свою потайную бутылку. Итак, вряд ли кто придет на кухню. Гемм и Барбара приняли одно и то же решение. - Ты можешь быть более решительным, - ошарашила она его. - Я же не офицерская кукла. - Ты - прелесть, моя милая! - Ну, давай! - она кокетливо рассмеялась. - Двери запираются? - настойчиво спросил Гемм. - Иди сюда - заберемся в кладовку, уж там нам наверняка никто не помешает... - Моя добрая репутация, - сказал резко майор, - для меня превыше всего! Понимаешь, Фелицита? Превыше всего! - Можешь не рычать на меня так, - ответила она. - Твое поведение оставляет желать лучшего, особенно в последнее время. - Мой дом - чистый дом, солидный, гостеприимный дом! И кто этого не осознает, тот не может рассчитывать на нежную тактичность. Они стояли друг перед другом: он кипел от злости, она испуганно глядела на него. Они и не думали приглушать свои голоса. Гости ушли, квартира была пуста. И Барбара, очевидно, уже спала. Да если бы и не спала - им было наплевать. - Речь идет о моей чести, о моем авторитете, о моей карьере! Может, тебе все это безразлично стало? Я тебе доверял, оказывал всяческое внимание, даже обожал тебя - а ты?! Какая шлея попала тебе под хвост?! Ты что, рассудок потеряла? - Ты просто не понимаешь меня, - сказала она жалобно и с горечью. - И никогда не понимал. - Нет, речь идет о понимании с твоей стороны. Я тут командир, и об этом моем положении нужно заботиться. Ну хорошо, тебе не понравился этот Крафт, так постарайся как-то обойти его, не думай о нем, плюнь на него. Мне он тоже не по нутру. Но я же не выбрасываю его из дома только потому, что он мне не по душе. А тебе мало было поругаться с ним, ты еще удосужилась столкнуться с секретаршей генерала! Генерал не позволит наступать себе на пятки, он даст сдачи. И посему я ожидаю, что ты немедленно исправишь дело. И полностью. А уж как - это твоя забота! Фелицита Фрей позволила себе упасть в кресло. - Ты никогда не понимал меня, - повторила она. - Никогда ты не заглядывал в мою душу. Но он уже не слыхал ее слов: он вышел, чтобы почистить зубы. Скорчившись, она