лях кустарника растут какие-то неопознаваемые фиолетовые ягоды. Как странно вот так, просто сидя на месте, находить себе еду - никем и никак не прибранную к рукам. Мы смотрим на бесхозное добро и не можем определить наше к нему отношение. "Несовременно!" - заключаем мы. Внизу, чуть поодаль, ужасно симпатичные, веселые стайки куликов и еще каких-то махоньких, как елочные украшения, округлых, как яички, морских птичек носятся вдогонку за убегающей волной, выклевывая из взбаламученного песка всякую питательную мелочь, намытую океаном. - Смотри, смотри, - кричу я, - как здорово! Позже в фермерском кооперативе мы вдыхаем солодово-сладкий запах овощехранилища. Стеллажи с посадочным материалом и едкие пестицидные испарения напоминают нам о том, что, вопреки полной мешанине в нашей собственной жизни, выращивание растений для пропитания отнюдь не прекратилось. В тот день, когда я драпанул из Ланкастера, я вышел из дома часов в шесть утра, стараясь произвести как можно меньше шума. Дейзи и Марк, еще осовелые от сна, сразу поняли, что означают мои приготовления, - за которыми они наблюдали, лежа на полу: раскрытый чемодан, кое-что из вещей - самое необходимое, мои любимые шампуни. - Калифорния... надо же. Ты позвонишь? - спросила Дейзи. - Позвоню через месяц, - сказал я, - когда осмотрюсь на месте. Позвоню на твой личный номер. - Что сказать маме? - Что я уехал. - Адрес для писем оставишь? - "Американ экспресс", до востребования, если ей это так уж необходимо. Передай, что сейчас мне с ней говорить не хочется. - А можно я перейду в твою комнату? - спросил Марк. - Ну и ну, труп хозяина еще остыть не успел, как уже... Так и быть, ребята, пользуйтесь моим барахлом сколько влезет, только рано или поздно мне все это самому понадобится. Солнце перевалило уже на другую сторону неба - время ужина, и мы со Стефани, не в силах устоять перед соблазном нарушить наш аскетический дорожный рацион, воровато проскальзываем в дверь дорогой гастрономической лавки для яппи сразу за границей штата Орегон. Кассир, парнишка моего возраста, "считывает" лазерным детектором стоимость нашего скромного кусочка копченой лососины. Он недовольно ворчит по поводу классической рок-подборки, закачанной в музыкальную систему, которая крутит музыку в магазине "для фона". - Стоит тебе только подумать, что все - наконец уже на могилы старых рок-звезд бросили по последней горсти земли, как на тебе! Они уже тут как тут, повыскакивали из склепов, и у каждого новый альбом. - Тайлер, - громким шепотом зовет меня Стефани, - смотри, это же кто-то из знаменитостей. - Где? - Антенны настроены на прием. - У хлебной полки. Волосы - у кого-то из знаменитых такая прическа. Стефани права: прическа знакомая. Кассир поднимает голову: - А, Ли Симпсон... да он каждый день заходит. Чуть дальше по улице Хейзелфордская клиника. - Хейзелфордская клиника чуть дальше по улице? Не может быть. - Может. Там у нас дальше кусок дороги ремонтируют, так вот сразу за ним. - Что это за клиника? - спрашивает Стефани. - Всего-навсего самая знаменитая в мире клиника для наркозависимых, - горделиво поясняет кассир. - Всего-навсего. - Поехали глянем, - загораюсь я. Прихватив лососину, мы с ревом мчимся в Комфортмобиле дальше по Арбутус- бульвару, мимо участка дорожных работ, прямо к низкому матово-черному строению- неведимке, куда упрятали, вне всяких сомнений, не один десяток моих любимых исполнителей, которые томятся там на привязи в мрачном больничном подвале, грязные, в одних набедренных повязках, и наперебой умоляют дать им опиума. Стефани за рулем, я держу наготове фотоаппарат. - Может, увидим Хизер-Джо Локхид, - мечтаю я. - Она в таких клиниках постоянный клиент. Знаешь, о чем я мечтаю? - О чем? - Увидеть, как Хизер-Джо с воплями выбегает на улицу - глаза заплаканные, на голое тело наброшен синий китайский халатик - и кидается прямо на капот Комфортмобиля - сиськи вразлет, автомобильной грязью перепачканы, - просит-умоляет дать ей дозу и увезти отсюда на волю. Это ж такая звезда!... "Хизер-Джо, - сказал бы я ей, - ну зачем ты такая невозможно знаменитая! Но ты не горюй, Хизер-Джо, мы подыщем тебе кого- нибудь тоже знаменитого, будешь довольна. Только, пожалуйста, брось ты свои таблетки. Ну хоть на время". Увы, ни Хизер-Джо, ни кого-либо еще из звезд мы так и не видим. Троица охранников в темных очках у ворот не разрешает нам даже приблизиться к территории. Судя по всему, Хейзелфордская клиника и правда неплохое убежище для знаменитостей. - Зато теперь я знаю, куда обращаться, если мне самому понадобится пройти курс детоксикации. - Тебе заранее можно позавидовать. - Таких, как Дэн, сюда на пушечный выстрел не подпустят. - Бронируй место прямо сейчас. Эпизод с Хизер-Джо - несостоявшийся - пробудил у Стефани интерес к нашему американскому телевидению. Ночевать мы устраиваемся в самом мотельном из мотелей, какой только можно себе представить, в "Тихой гавани у Мела", в окрестностях Астории, штат Орегон, и, будь наша воля, мы прихватили бы с собой все, что есть в номере: декоративную штуковину (композиция из спаянных вместе металлических прямоугольничков), выцветшие полосатые занавески с вкраплениями золотой нити образца 19б2 года, прикроватные столики в форме детской лужицы на линолеуме. Мы ждем, когда покажут последний хит с участием Хизер-Джо - "Дизайнерский батальон", а пока прогуливаемся по всем тридцати семи имеющимся здесь каналам в поисках чего- нибудь эдакого. Жизнь богата и разнообразна. - Чудесно, - млеет Стефани. - Телевидение проживет еще десять тысяч лет, - говорю я, - Оно вообще будет всегда. Прежде чем улечься спать, мы подкрепляемся хлебом из гастрономической лавки для яппи. Он чуточку отдает розами. Мы запиваем его водой из мотельного крана. У нее вкус талого снега. 31 октября, канун Дня Всех Святых. Вечер Хэллоуина, а мы обречены на заточенье в мотеле "Лассо" в Маунт-Шасте, Калифорния, - родном городе Джасмин. Комфортмобиль проходит обследование и курс лечения на местной автостанции. Мой бедный малыш занемог - вдруг закашлял, а потом и вовсе отрубился на заправке "Шеврон" возле федеральной автострады 5 - всего несколько часов назад. Чтобы размять затекшие ноги, мы со Стефани, оба закутанные в свитера, идем прогуляться по уютным пригородным улочкам и смотрим, как детишки, переодетые кто кем, ходят по домам собирать сладкую дань. Мы разглядываем крошечных панков, и балерин, и нищенок, и суперменов, а тем временем в самые неожиданные моменты раздаются хлопки "римских свечей" - вот уже в кроне дерева рассыпается сноп искр: испуганно срывающихся с места птиц я принимаю за падающие звезды. На земле среди побуревших сухих листьев я нахожу капсулу, используемую в дорожных ограничителях, со светящейся в темноте зеленой "марсианской пылью", и мы, гуляя, перебрасываем ее друг другу. - Оглянись назад, - говорит Стефани, и я роняю светящуюся игрушку, - какой стильный костюм. Позади нас идет мальчонка в черных джинсах, черном свитере с глухим воротом и в белом, как у пугала, косматом парике. С ним девочка в таком же белом паричке и в черном платьице - взявшись за руки, они идут посередине притихшей улицы. Мешочки у них уже наполовину заполнены сладостями, а мысли заняты манящей перспективой новых подношений. - Это Энди и Эди, - шепчу я, и мне радостно оттого, что я вижу Энди Уорхола и Эди Седжвик[29], наконец-то всем довольных, таких, какие они на небесах. Дети и правда живут словно во сне. В прошлый Хэллоуин, дома, в Ланкастере, я уговорил Анну-Луизу поиграть со мной в "планеты". Мы с ней обедали в "Свалке токсичных отходов" и заодно изучали все, что написано на бумажных салфетках под нашими тарелками. Анне-Луизе досталась салфетка "Американские коктейли" (Тайлер, пять долларов, если ты скажешь, из чего смешивают "Роб Рой"). У меня оказалась салфетка "Планеты" со столбиками чисел - любопытная астрономическая статистика. И на обратном пути, на шоссе Три Шестерки я купил у фермера, поставившего на обочине свой торговый лоток, тыкву и несколько стручков гороха. Со всем этим я выехал прямо в чисто поле в сторону Завода и, произведя кое-какие вычисления на вмонтированном в мои ручные часы калькуляторе, опустил тыкву на землю и велел Анне- Луизе стоять рядом и ждать. Потом я отошел на расстояние крика, вскрыл стручок и положил на сухой ком земли у себя под ногами одну-единственную горошину. - Ты солнце, - заорал я что есть мочи Анне-Луизе, - а я Земля. Тыква и горошина - относительные размеры этих небесных тел. Расстояние между нами - относительное расстояние между ними. - Игра мужская, - крикнула мне в ответ Анна-Луиза. - Дальше-то что? - Не знаю. Свети. Стань сверхновой звездой. Будь черной дырой. Анна-Луиза схватила тыкву, прижала ее к груди и, пыхтя как паровоз, сердито зашагала ко мне и моей зеленой горошине на серой сухой земле. Тут она грохнула тыкву на горошину - горошина всмятку, тыква вдребезги. - Тайлер, - сказала она мне, выгребая из тыквенного нутра семечки и рассовывая их по карманам своей жилетки, чтобы впоследствии высушить и высадить, - назови мне хотя бы еще один возможный исход этой игры. Всего один. Да, я думаю об Анне-Луизе. Я тормошу Стефани. - Тайлер, зачем ты меня трясешь? Я спала. - Я хотел убедиться, что ты жива. Всего только девять часов. - День был трудный. Хо-шшу спать. - Да меня же не было в номере каких-то пять минут - сгонял за газировкой и обратно. Как ты ухитряешься так быстро засыпать? А мне что делать? - Не хнычь. Сядь напиши письмо. На красивой фирменной бумаге нашего отеля. Телевизор не включай. Не хо-шшу шума, хо-шшу покоя. - Она шлепает меня подушкой. Я ухожу. Пожилой дядька за стойкой регистрации, когда я прошу его дать мне еще бумаги, спрашивает, не хочу ли я воспользоваться услугами бизнес-центра, имеющегося у них в мотеле "Лассо". - Бизнес-центра? - Компьютер с матричным принтером. Факсовый аппарат. Ксерокс. Надо же чем-то завлекать этих яппи. Народу у нас сегодня мало. И мне веселее - все лучше, чем одному тут сидеть. - Ну, если вы не против, - говорю я, - спасибо. Вообще-то мне правда нужно написать одно важное письмо. - Сейчас организую вам удобный стул, - говорит он, подхватывая офисный стул на колесиках и важно кивая на спинку с подушкой, - Специально под поясницу. Компьютер - мечта: "макинтош" с "Майкрософт-вордом", удобная клавиатура и эргономичная мышь. Я с головой ухожу в письмо, а за спиной у меня покряхтывает не первой молодости телевизор марки "Зенит" - разгоряченный, раздраженный, то недовольно потрескивает, как пузырящийся креозот, то сердито шипит и трещит, как дрова в костре. Будто мост горит за спиной. Уважаемый Фрэнк Э. Миллер! Во-первых, спасибо Вам за Ваш автобиографический бестселлер "Жизнь на вершине". Книга мне так понравилась, что я перечитывал ее три раза. Самые удачные выражения я отметил желтым маркером, и, кроме того, я давал читать "Жизнь на вершине" моим друзьям (нам всем по двадцать), которым Ваши слова также проникли в душу. Вы теперь наш кумир! Но приступим к делу, мистер Миллер: у меня есть для "Бектола" предложение, которое принесет Вашей компании хорошую прибыль. Буду краток. А именно: я считаю, что у нас в стране наблюдается дефицит исторических предметов - у людей в их личном пользовании мало старых вещей. С другой стороны, у нас наблюдается явный избыток захороненных в земле свалок, и плюс вечная угроза нехватки топлива. Исходя из этого, я и говорю, мистер Миллер: Что, если соединить эти три фактора с любовью наших соотечественников к тематическим паркам - и добиться в этом деле новых успехов? Мое предложение, мистер Миллер, состоит в следующем: "Бектол" создает национальную сеть тематических парков под общим названием "Мир истории"(tm), где посетители (в респираторах и специальных костюмах, предоставленных военно- промышленным сектором "Бектола") могли бы вести раскопки на месте захороненных свалок, которые никак не использовались в течение нескольких десятилетий (и приобретены "Бектолом" практически за бесценок), в поисках исторических предметов, как то: бутылки из-под газировки, старые телефонные аппараты и мебель. Чем глубже посетители копают, тем дальше они путешествуют во времени, а значит, тем больше они готовы заплатить. Девиз "Мира истории"(tm): ИСТОРИЯ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. На ночь посетители смогут остановиться в специально построенных "Бектолом" непосредственно на территории тематических парков гостиницах сети "Мир истории"(tm), где предусмотрены музейные программы, знакомящие с историей истории. (Юй, милый, ты смотри - снова пласт телефонных справочников: еще год прошел!" Чмок-чмок.) Но все это - только начальная стадия развития "Мира истории"(tm), на самом деле потенциал его доходности намного выше. Судите сами:  Как подтвердят овдовевшие во время Второй мировой войны жительницы Лондона (Англия), антиквариат - отличное топливо. На любой свалке огромные запасы топлива, особенно газет и дерева. Посетители "Мира истории"(tm) не просто вели бы раскопки в поисках любопытных предметов, но и вносили бы свой вклад в разработку альтернативных топливных ресурсов. Добытое на свалках топливо "Бектол" мог бы с выгодой для себя сбывать, а возможно, это дало бы толчок к созданию нового, хронотопливного направления в деятельности корпорации "Бектол". Став в этой области первопроходцем, "Бектол" автоматически обеспечил бы себе лидирующие позиции в новой индустрии. Отличный шанс!  Хронофильтры(tm) - машины для просеивания мусора, необходимые для того, чтобы отделять и калибровать несметное количество кукольных голов, майонезных банок, отбросов, лыжных ботинок и строительного мусора, которыми забиты все свалки. Такие агрегаты, Хронофильтры(tm), могли бы, разумеется, производиться на ныне используемых не в полную силу машиностроительных предприятиях военно-промышленного сектора корпорации "Бектол" и продаваться как на внутреннем, так и на внешнем рынках. Опять- таки прибыль!  Тех, кто страдает от неполной занятости, можно было бы нанимать для более тщательной сортировки прошедшего грубую фильтрацию мусора, имея в виду его вторичную переработку, с тем чтобы в результате продать его (как вы уже догадались) с выгодой для себя. Летние рабочие места для молодежи, а возможно, и для бездомных!  Хрономагниты(tm) - устройства, которые мог бы разработать электрокриосектор корпорации "Бектол" для отделения ферромагнитной составляющей мусора - не тронутых ржавчиной консервных банок из-под бобов, стоек от кроватей, а также несгораемых шкафов (для хранения документов). Извлеченный таким образом металл можно отправить в переработку и получить дополнительную выгоду. Разумеется, мистер Миллер, "Миру истории"(tm) понадобится свой узнаваемый символ. Если позволите, я предложил бы чайку. Скажем, "Чайку по имени Чак" или другой подобный персонаж. В свою очередь, он мог бы подружиться, например, с Сорокой Салли. Но я забегаю вперед. Самое главное сегодня - начать организацию "Мира истории"(tm). Если все сделать с умом, "Мир истории"(tm) смог бы активно использовать возможности всех без исключения секторов корпорации "Бектол", и плюс к тому стать высокодоходным проектом, который сослужил бы добрую службу нашей планете в целом. Мистер Миллер! Я с радостью принял бы участие в разработке проекта "Мир истории"(tm). Поскольку я живу недалеко от Сиэтла, я мог бы явиться для консультации в любой момент, как только понадобится. "Мир истории"(tm) - идея очень своевременная, и если этому проекту суждено сбыться, я буду горд своей причастностью к нему и к корпорации "Бектол". С искренним уважением и восхищением, Тайлер Джонсон. (Специальность: Гостиничный менеджмент.) P. S.: Мне двадцать лет, я студент Ланкастерского муниципального колледжа, штат Вашингтон. Мы все еще томимся в заточении в мотеле "Лассо" в Маунт-Шасте, Калифорния: Комфортмобиль выпишут из больницы только в 5.30. Нам со Стефани разрешили оставить за собой номер до 5.00, и мы просто загибаемся от скуки - впадаем в какой-то ступор, как если бы каждый выпил по склянке микстуры от кашля. Ждать больше нет сил; мы хотим ехать. Стефани забавляется с кружевными платками, изображая фокусника в цирке, и палит из игрушечного пистолета в потолок. Обед помогает убить 3 600 секунд. Я иду отправить написанное накануне вечером письмо в Сиэтл Фрэнку Э. Миллеру, нарочно адресуя его "Бифу" Миллеру (его студенческое прозвище) - так письмо вернее попадет ему лично в руки. По дороге назад от почты я останавливаюсь у банкомата и произвожу очередное изъятие из моих быстро тающих сбережений. После чего обращаю всю сумму в пачку мелких купюр. Чувствую себя барыгой. Но я кое-что придумал. ВАША НЕСПОСОБНОСТЬ ДОСТИЧЬ ПОДЛИННОГО ОДИНОЧЕСТВА ВЫНУЖДАЕТ ВАС ДОВОЛЬСТВОВАТЬСЯ УЩЕРБНЫМИ ОТНОШЕНИЯМИ ВЫ НЕ ВЕРИТЕ, ЧТО ЧУДЕСА ВОЗМОЖНЫ В ЖИЗНИ, КОТОРАЯ УКЛАДЫВАЕТСЯ В РАМКИ ОБЩЕПРИНЯТОГО Я составляю перечень трагических личностных изъянов и записываю их фломастером на долларовых купюрах из моей пачки. Я перебираю в голове людей, населяющих мою вселенную, и выделяю для каждого из них тот самый единственный личностный изъян, который их губит, который станет их приговором. Джасмин, Анна-Луиза, Дейзи, Марк, Дэн, Стефани, Моник, Киви, Гармоник, Скай, Мей- Линь, Дэвидсон, Пони, бабушка и дедушка, Эдди Вудмен, Джим и Лоррейн Джарвис - все тут. Даже я сам. И еще кое-кто. Я записываю не то, что порочно; я записываю то, что трагично. И это трагичное я записываю таким образом, чтобы получателям моя мысль была предельно понятна. Я не стану раскрывать, где чей изъян. Итак, продолжаю. В произвольной последовательности. СВОЮ ЛЕНЬ ВЫ МАСКИРУЕТЕ ГОРДОСТЬЮ ВЫ ПАРАЛИЗОВАНЫ ТЕМ ФАКТОМ, ЧТО ЖЕСТОКОСТЬ НЕРЕДКО ЗАБАВЛЯЕТ ВЫ ПЫТАЕТЕСЬ КАЗАТЬСЯ БОЛЕЕ ЭКСЦЕНТРИЧНЫМ, ЧЕМ ВЫ ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ, ПОТОМУ ЧТО БОИТЕСЬ СТАТЬ ПРОСТО "ВИНТИКОМ", КОТОРЫЙ ЛЕГКО ЗАМЕНИТЬ НА ДРУГОЙ ТАКОЙ ЖЕ ВЫ ПУТАЕТЕ ДВИЖЕНИЕ С РАЗВИТИЕМ, А ПОТОМУ ТО И ДЕЛО ПОПАДАЕТЕ ВПРОСАК ВЫ ОТСТАИВАЕТЕ ЧУЖИЕ ВЗГЛЯДЫ ЦЕНОЙ УТРАТЫ СОБСТВЕННЫХ ВЫ ДО СИХ ПОР НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО ИМЕННО У ВАС ХОРОШО ПОЛУЧАЕТСЯ ВЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЯ В БУДУЩЕМ ИЗ-ЗА ВАШЕЙ НЕСПОСОБНОСТИ ПИТАТЬ ПОСТОЯННУЮ СЕКСУАЛЬНУЮ ПРИВЯЗАННОСТЬ К КОМУ-ТО ОДНОМУ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ НЕТ МЕСТА ДОВЕРИТЕЛЬНЫМ ОТНОШЕНИЯМ ВАША СПОСОБНОСТЬ НАХОДИТЬ РАЗУМНОЕ ОБОСНОВАНИЕ СОБСТВЕННЫМ ДУРНЫМ ПОСТУПКАМ ПРИВОДИТ ВАС К УБЕЖДЕНИЮ, ЧТО МИР ВООБЩЕ АМОРАЛЕН, ТОЧНО ТАК ЖЕ, КАК И ВЫ САМИ ВЫ СОЗНАТЕЛЬНО НЕ ЖЕЛАЕТЕ ЗАМЕЧАТЬ В ЖИЗНИ ТРОГАТЕЛЬНЫХ МЕЛОЧЕЙ, ХОТЯ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО И ЕСТЬ САМОЕ ГЛАВНОЕ Стефани вносит свою лепту в надругательство над деньгами, ставя на мои изречения аляповатую красную печать из губной помады в виде оттисков-поцелуев, так что мы вместе вызволяем из-под спуда тайный язык денег - кусаем незримую руку, нас кормящую. В ВАШИХ ГЛАЗАХ СЛИШКОМ ЯСНО ЧИТАЕТСЯ БОЯЗНЬ ПЕРЕМЕН ВЫ ПОПУСТУ ТРАТИТЕ СВОЮ МОЛОДОСТЬ, ВРЕМЯ И ДЕНЬГИ, ПОТОМУ ЧТО НЕ ХОТИТЕ ПРИЗНАВАТЬ СВОИ СОБСТВЕННЫЕ НЕДОСТАТКИ ОТКАЗЫВАЯСЬ ПРИЗНАВАТЬ МРАЧНУЮ ИЗНАНКУ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ, ВЫ САМИ СТАНОВИТЕСЬ ДОБЫЧЕЙ ЭТОЙ МРАЧНОЙ ИЗНАНКИ ВАС ПРЕСЛЕДУЕТ СТРАХ, ЧТО СТОИТ ВАМ ОСЛАБИТЬ БДИТЕЛЬНОСТЬ ХОТЯ БЫ НА МИГ, ВЕСЬ ВАШ МИР МГНОВЕННО ОБРАТИТСЯ В ХАОС ВЫ ЖДЕТЕ, ЧТО СУДЬБА ВНЕСЕТ В ВАШУ ЖИЗНЬ ПЕРЕМЕНЫ, КОТОРЫЕ ВАМ СЛЕДУЕТ ВНОСИТЬ САМОМУ ВЫ НИКАК НЕ МОЖЕТЕ ОПРАВИТЬСЯ ОТ ОТКРЫТИЯ, ЧТО ЗАБВЕНИЕ ДАЕТСЯ ТАК ЛЕГКО ВАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВОСПОМИНАНИЙ У ВАС БОЛЬШЕ, ЧЕМ СИЛ С ЭТИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ СПРАВИТЬСЯ ВЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ОТДЕЛИТЬ ВНЕШНЕЕ ОТ СУЩНОСТИ Еще несколько часов спустя мы оплачиваем больничный счет за Комфортмобиль нашей "трагической" наличностью. Механик, прочтя то, что перешло к нему в руки, не чает поскорей выпроводить нас за ворота мастерской. Мы со Стефани и сами спешим прочь из Маунт-Шасты. План у нас такой: промчаться быстрее ветра по федеральной автостраде 5, потом по ответвлению - шоссе 299 - выскочить на скоростную 101 и дуть в сторону округа Гумбольдт, где живет мой отец. Можно было бы остаться в Маунт-Шасте еще на одну ночь, но нами овладела неодолимая потребность ехать. Будем надеяться, нам удастся оставить позади округ Тринити и округ Сискию, прежде чем от такой езды у нас наступит передозировка и мы упадем замертво в первом попавшемся мотеле. Мы мчимся в ночь без болтовни и без музыки. Вокруг все плоско, сухо, по- ланкастерски. Стефани на сиденье сбоку от меня засыпает, и я думаю о родных и друзьях, которых я оставил дома. Я заезжаю в магазин сети "Серкль-К" купить пакет ностальгической "Сырной радости" и бутылку имбирной шипучки, и меня посещает горделивое чувство принадлежности к обществу, которое способно позаботиться о том, чтобы маяк света и технического прогресса, вроде этого ночного магазина, работал как часы даже здесь, где вокруг ровным счетом ничего. Магазины, где есть все необходимое на первый случай и где клиентов ждут в любое время, - вот экономический двигатель Нового Порядка. Внутри магазин представляет собой просторный склад картофельных чипсов, шоколадных батончиков, попкорна и журналов для автомобилистов - и это практически весь ассортимент. Сокращение числа зоологических видов снаружи - сокращение выбора продуктов внутри. Вот оно, новое равновесие в природе. Зато освещен магазин так, что глазам больно: весь потолок утыкан флуоресцентными лампами - на посадочной полосе авианосца и то, наверно, меньше. Прикрывая рукой глаза (от рези даже голову заломило), я как могу пользуюсь своим потребительским правом выбора и иду к прилавку, за которым сидит кассир в солнцезащитных очках. Я расплачиваюсь пятидолларовой купюрой, где моей рукой написано: БОЮСЬ ДРЕМУЧЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ Вы когда-нибудь изучали свою родословную? Искали когда-нибудь встречи с неведомой родней только потому, что в вас течет одна кровь? Звонили незнакомому человеку, свалившись на него как снег на голову? Стучались в его дверь - потому что знали, что там, за дверью, некто с такими же, как у вас, хромосомами? Возможно, вы ответите да, и даже, может быть, вы были тогда приятно удивлены. А может, и пожалели о своей затее. Может, до вас дошло, что некоторым лучше оставаться просто именем и датой на пожелтелом блокнотном листке в глубине выдвижного кухонного ящика - на листке, где в одном углу рукой вашей сестры наспех записан номер телефона ее нового ухажера (МЮРРЕЙ - БОГ: 684-1975), а в другом рассеянно кем-то начатая и незаконченная игра в "балду" (Х_3_РД_Л_КХ_Д). Может, взглянув на этих незнакомцев, вы мысленно сказали себе: "Вы не я" - и ошиблись. Они - вы, а вы - они. Один лес. Мой биологический отец, Нил, живет в обшитой кедровыми рейками "хоббичьей норе" с фиолетовой отделкой, посреди секвойевого леса. На соломенной крыше над лампой- пузырем из плексигласа, над давно вышедшими из строя солнечными батареями бодро реет полосатый тряпичный флюгер-колдун"; крытый фургон выпуска сороковых годов небесно-голубого цвета, разрисованный белыми облаками, стоит перед домом в окружении люпинов, маргариток из Шасты, шотландского ракитника и калифорнийских золотистых маков. Нам со Стефани пришлось дважды отпирать ворота и трижды пренебречь грозным предостережением НЕ ВХОДИТЬ, пока мы добрались до самого дома, ориентируясь по очень приблизительному плану, который Джасмин набросала по памяти несколько лет назад и к которому клейкой лентой были прикреплены ключи от двух ворот. Ну прямо поиск сокровищ. Сегодня, по случаю визита к родственникам, я надел рубашку с галстуком. Я не видел Нила без малого десять лет, и мне хочется выглядеть взрослым. Я надеюсь, что это свидание во многом раскроет мне глаза на то, почему я такой, какой есть, и когда я вижу перед собой его дом, у меня слабеют колени. Отпрыски Нила, с десяток ребятишек, все белобрысые, с бледно-голубыми волчьими глазами, хлещут друг друга завитушками секвойевой коры. У двух девочек в руках по кукле Барби с нарисованным на лбу третьим глазом. Такую картину мы со Стефани застаем, когда подъезжаем на Комфортмобиле, завидев который дети разом умолкают, а потом вдруг падают на землю, как во время учебной атомной тревоги в пятидесятые. - Господи! - Sacre bleu![30] Ребятня подымает ор и вой, по-пластунски отползая к стене дома. На крыльцо выбегают две женщины в белых балахонах, и каждая впопыхах вытирает о фартук руки. Одна с криком кидается в дом, и тогда вниз по ступенькам сбегает Нил, с белой, как у Саваофа, бородой, в одном комбинезоне на лямках и ковбойских сапогах, на ходу целясь из 12- зарядного дробовика. Мы со Стефани, начав было уже приближаться к дому, замираем на месте, оцепенев от ужаса. - Чего надо? - рявкает он. - Нил? - Дальше что? - Я Тайлер. Нил сводит брови, дергает головой вверх, а потом говорит: - Не знаю никакого Тайлера. Тайлер... А, Тайлер... Тайлер? - Он опускает ружье, свистит отбой. Тяжело сходит вниз по ступенькам и подходит обнять меня - его белоснежная борода цепляется за мои пропитанные гелем волосы, как за застежку- "липучку". Минута страха в прошлом. - А это...- говорит он, поворачиваясь к Стефани, - ээ-хм... Дейзи. - Он делает шаг, чтобы обнять и ее тоже, и Стефани инстинктивно отшатывается. - Нет, Нил. Это Стефани. Мы дружим. Дейзи в Ланкастере. Нил все равно ее обнимает. Дети вьются вокруг нас, трогают мой галстук, тянут руки к кольцам-сережкам в ушах у Стефани. В их лицах я вижу промельки своего лица - я и не думал, что у меня столько единокровных сестер и братьев, и я испытываю странное удовольствие, глядя на них: как будто ешь грушу, которая, как тебе доподлинно известно, выросла на ветке, привитой к яблоне. На детях футболки с картинками разных молекул: ЛСД, шоколад, тестостерон, валиум, ТГК (тетрагидроканнабинол) и другие химические вещества, воздействующие на настроение. - Идите в дом, - приглашает Нил. - Перекусите. Побудьте с нами. Давайте вместе. - Папа продает такие майки на фестивалях, - осмелев, говорит одна из девочек. У нее самой майка вся замызгана. - Мой бизнес - для отвода глаз, - говорит Нил, а в ухо мне шепчет: - Федералы. - А есть молекула "Эм-ти-ви"? - интересуюсь я. - "Эм-ти-ви"? Что это? - не понимает Нил. - Не люблю я дурь с вывертами. В кухне больше всего путает то, что нигде не видно ни картонных пакетов, ни консервных банок, ни вообще каких-либо привычных атрибутов всеобъемлющей американской системы снабжения населения пропитанием - ни одного узнаваемого фирменного названия. Никаких полуфабрикатов. Ни микроволновки. Ни электричества. Ничего. В банках какие-то измельченные растения и зерна, которые я не в силах распознать, хотя от Джасмин я кое-чего поднахватался. Потолок где только можно утыкан гранеными стекляшками. Удушливый запах курящихся благовоний проникает во все поры. Куча вырезанных из секвойи безделушек, успокаивающих глаз, - хипповские аксессуары земного рая. По сравнению с этой кухней наша кухня в Ланкастере - космический корабль. А эти две женщины, Лорел и Джолин, босоногие, с отрешенным взглядом, не разговаривают. Улыбаются - это да, все время улыбаются жутковатыми улыбочками хиппи: так улыбаются радушные жители захудалого городка, где у тебя сломалась машина, и вот они кормят тебя, и снова кормят, и ты не нарадуешься их доброте, пока наконец не обнаружишь, что тебя самого хотят подать на обед в День Благодарения. Так или иначе, Лорел и Джолин состряпали стопроцентно питательный обед - горшок каких- то запеченных безвкусных бобов. Мы все сидим и едим за большим секвойевым обеденным столом, и Нил не выказывает ни малейшего любопытства по поводу моего появления. Не задает ни одного вопроса. Даже такого пустячного, как, скажем: "Давно в наших краях?" или: "Каким ветром тебя сюда занесло?" Глаза у него затуманены. Обдолбанный. Да и женщины, думаю, под кайфом. Но дети к этому делу не приобщены. Они просто дикие - то как кошки в мешке, не унять, то как мешки в мешке, не расшевелить. Дисциплина по ним плачет. - У Джасмин все хорошо, - бросаю я для затравки. Нил кивает, мол, прекрасно, прекрасно, а Лорел и Джолин никак не реагируют на упоминание о бывшей сопернице. Когда над столом не нависает жуть, над ним нависает скука. Я пытаюсь внести оживление кое-какими подробностями ланкастерского житья-бытья. Стефани не в первый уже раз прищуривается, пытаясь углядеть под бородой Нила черточки сходства со мной. - Слушай, дамочка, ты давай кончай на меня так смотреть, - говорит Нил. - Меня от этого ломает. - Zut ![31]Извините, - спохватывается Стефани. Я завязываю с попытками вовлечь в разговор здешнюю тормозную публику и начинаю болтать со Стефани, как если бы мы с ней были вдвоем. Мой тактический ход, похоже, срабатывает, избавляя старших от непосильного контроля за мыслительным процессом. - Джасмин познакомилась с Нилом на фестивале "Рейнбоу" в Редвуд-Сити. Нил был там проводником. - Проводником? - Проводил неопытных по кислотным путям-дорожкам - в кайф врубал. С ними вместе в ванне сидел. Убалтывал. Они с Джасмин жили в водовороте всего, что тогда творилось: байкеры, моторокеры, да и самоубийств хватало... словом, потери в рядах этих чокнутых случались постоянно. Но с таким проводником, как Нил, Джасмин одолела даже неслабую дозу синтетики. Жили они сначала в лесу под Маунт-Шастой, а потом в Британской Колумбии образовалась новая коммуна, и они вместе подались туда. - Чокнутые. - Нил чему-то смеется про себя - чистый тролль. - Джасмин говорит, что благодаря ЛСД и Нилу она теперь ясно сознает, какие неисчерпаемые и разнообразные возможности таит в себе жизнь. Говорит, с ЛСД для нее открылись такие двери, о существовании которых она и не подозревала. Но еще она говорит, что с тех пор, как в ней поселился страх перед ЛСД, ей было уже не соскочить. - Большой Страх, - со знанием дела изрекает Нил и вдруг рявкает: - Койот, отнеси Норману обед! - Да, папа, - говорит один из моих единокровных братьев - Койот, надо полагать, - обеими руками сгребая со стола тарелку с бобами и с ней удаляясь через заднюю дверь. - Кто такой Норман? - Джасмин не рассказывала? - Нет. - Норман - твой крестный. - Ничего себе! - Новость из разряда тех самых неожиданных открытий, на которые я так рассчитывал, задумывая нанести визит Нилу. - Правда? - С ума сойти: получить возможность наконец повстречаться с тем, кого мне определили в духовные наставники. - Только Норман немного не от мира сего. С ним особенно не поговоришь, - уточняет Нил. Молчание. Мне понятно, что это значит. - Потери в рядах? - спрашиваю я. Нил, Лорел и Джолин кивают. После обеда Нил ведет меня в вигвам-парильню в ольховой роще за домом. Стефани - в глазах ее громы и молнии, - согласно распоряжению Нила, оставлена на кухне мыть посуду. - Нам предстоит обмен мужской энергией и мудростью. Когда мы с Нилом идем вдоль задней стены дома абсолютно голые, если не считать пожелтевших ветхих полотенец на бедрах - полотенец, двадцать лет назад "позаимствованных" в гостинице "Фэрмонт" в Сан-Франциско, - я вижу в овальном кухонном окне лицо Стефани (руки ее моют посуду в раковине). Она злится, как потревоженный шершень, за то, что ее оставили одну на произвол судьбы в ХШ веке. Вокруг пас роятся дети, их беспорядочное мельтешение и мотающиеся из стороны в сторону нестриженые белые золосы создают впечатление, будто ты погрузился в подводный жидкий мир безмозглых рыб. В ругах у них нитки пластмассовых и керамических бус, которыми они потехи ради постоянно Друг с другом обмениваются - словно цепочками генетического материала. В парильню детвору не пускают. Дым выходит через отверстие в крыше. Дух внутри крепкий, соленый, жаркий. Гель у меня в волосах впитывает все запахи, так что после этого эксперимента от меня будет разить, как от копченой лососины. Я пытаюсь пристроиться на обжигающих зад секвойевых досках, пока Нил раскуривает косяк и предлагает мне затянуться. - Нет, спасибо. Мне за руль садиться. Он удивленно поднимает брови. - У молодых нет памяти. Вы неспособны скорбеть о прошлом. - А-а? - Уж эти мне хиппи. Мы сидим и размякаем, Нил вдумчиво курит свой косячок. - Джасмин рассказывала тебе историю про Нормана и велосипед? - спрашивает Нил. - Никогда. - После того как Норман в Санта-Крузе откинулся, пришлось нянчиться с ним как с младенцем. Мы контрабандой привезли его в Британскую Колумбию, на остров Гальяно. - Я как раз оттуда. С Гальяно. Нил призадумывается. - Да? Видел там чего? - Ноль без палочки. От коммуны следа не осталось. Груда камней от дымохода - и все. А в полумиле уже кондоминиумов понастроили. - Акт исчезновения. Ежевичная тропа осталась? - Еле-еле. Нил затягивается, задерживает дыхание, потом выпускает из себя гадостное облако. - Тропа тогда была почти как дорога - Джасмин по ней и ехала, когда случилась вся эта бодяга с велосипедом. Она была беременна. Тобой. Поехала в деревню в магазин позвонить в Ванкувер. А Норман выскочил ей навстречу: он вопил и отбивался от какого- то врага - не то от папы римского, не то от банковского чиновника из "Ченнел- Айленда"[32]... Кажется, орал что-то насчет дойчемарок... в общем, он прямо впилился в Джасмин. Оба полетели вверх тормашками. - Снова долгая, проникновенная затяжка. У меня такое ощущение, что волосы мои попросту растворяются. - Они лежали на земле, очумелые, и глотали воздух, как рыбы на берегу... и смотрели в глаза друг другу, будто после любовных объятий... Потом, представь, Норман тянется, тянется и кладет руку на живот Джасмин - на тебя,... А дальше Норман улыбнулся, задрожал и тихо пошел своей дорогой. После столкновения чиновники из банка за ним гоняться перестали. Он избавился от паранойи - хотя в остальном так и остался "потерянным". Но из-за этого превращения - паранойя-то прошла - Джасмин считает, что ты отмечен печатью благодати. Особенный. Она говорила тебе про твой целительный дар? - Нет. Нил докуривает косяк до победного. - Она так считает. До сих пор присылает Норману подарки ко дню рождения. И твои фотографии. Вот почему я тебя узнал. - Ну, и самая последняя затяжечка. -Ты фотограф? - Надеюсь стать профессионалом. Хотим попытать счастья в Лос-Анджелесе. - Щелкни Нормана для Джасмин. У нас тут не помню сколько лет никого с фотоаппаратом не было. - А Норман говорит? Он... Но Нил уже не реагирует. Поплыл. А мне этого жара уже выше крыши. Еще несколько минут я сижу в обществе моего впавшего в ступор биологического отца, потом выметываюсь из парильни и, быстро-быстро перебирая ногами, трушу назад к дому, и воздух холодит мою потную голую спину. Стефани караулит меня снаружи возле огорода. - Когда мы уедем? Давай уедем! - умоляет она, едва завидев меня. - Погоди. Надо хоть промыть волосы от дыма. Есть тут где-нибудь душ - или они моются от дождя до дождя? И мне еще надо сделать снимок. - Пожжалюста, бии-стрей! За углом ребятня сгрудилась у заднего левого колеса Комфортмобиля, дико гикая и улюлюкая, в точности как скейтборд-шантрапа в торговом центре "Риджкрест". - Что за шум, Койот? - спрашиваю я Койота, единственного полубратца, которого я в состоянии идентифицировать. Койот большим пальцем тычет в сторону какого-то тощего оборванца с бородой лопатой, который сидит, скрестив ноги, возле машины и лижет свое отражение на черной краске. - Знакомься: это Норман, - говорит Койот, Заберите меня отсюда. Только час спустя в кафе "У коновязи" в Юкайя, Калифорния, я начинаю приходить в себя после визита в отцовский дом. Кирпично-красные, топорные, элвисовские рожи посетителей кафе; полки с пирогами со сладкой, липкой, отдающей химией лимонной начинкой: натюрморты с эдельвейсами, намалеванными на лезвиях пил, - казались неоспоримо жизнеутверждающими после предпринятого утром сошествия в безумие. Мы готовы были глотать любую химию - чем больше, тем лучше. - Кофеина - кофеина - кофеина! - нараспев взывал я к официантке. - Сахарина! - вторила мне Стефани. - Пищевых нефтепродуктов! - Сахара-рафинада! - И поскорей! Вырвавшись на трассу, первые три мили мы со Стефани завывали и стонали, как нечистая сила, как будто мы чудом спаслись из лап людоедов. Мы просто ошалели от радости спасения. А всего-то делов: сполоснул голову, сменил одежду и дунул прямиком через все ворота. И теперь нам хочется одного - видеть будущее. Какое угодно. Назавтра: Сан-Франциско, деревянные дома, выкрашенные в цвета детских фантазий. Мы со Стефани пропадаем в пелене тумана, принюхиваясь к асбестовому запаху от перетруженных тормозных колодок Комфортмобиля. Туман исчезает - и у нас захватывает дух. - Ты посмотри, какой вид - вот где гламур-то! Настоящая картина будущего: "Бэнк оф Америка", "Интел", "Трансамерика"... А там, на другой стороне залива, в Окленде, атомные авианосцы, и ко всему этому еще тектонические разломы, так что в любой момент жди землетрясения... Какой город - воплощение прогресса! Потом мы останавливались выпить капучино неподалеку от Циклотрон-роуд и Лоренсовского исследовательского ядерного центра, на какой-то чумовой улочке в самой пуповине вольнодумного Беркли. Стефани звонит во Францию: Ночка, кошечка Моник, все еще барахтается между жизнью и смертью. Следующий пункт программы: паломничество в Купертино, где находится штаб- квартира компьютерной корпорации "Эппл", и оттуда в Силиконовую долину - Лос- Альтос, Сашшвейл, Пало-Альто: машины в двадцать рядов мчатся мимо пламенеющих эвкалиптов. Круто, круто, круто! Мы едем по мосту через залив, и солнце сверкает в уцелевших после землетрясения 1989 года фрагментах автострады, поднятых навстречу небу устоявшими опорами, - чем- то похоже на "сад скульптур" в торговом центре "Риджкрест". - Все, что мне нужно, Стефани, - воздуха вдоволь! Неожиданно мы попадаем в пробку. И, предаваясь вынужденному безделью здесь, на сногсшибательном американском Западе, я невольно перебираю в памяти фотографии отживших свое фабричных городов в других уголках света - целые зоны давно почивших, насквозь проржавевших технологий вроде заводов по производству шарикоподшипников и нафталина (сплошь тетраэтилсвинец, ПХВ, газовая сажа), все еще работающих на битуминозном угле и на идеях, которые давно уже свое отработали, - городов таких огромных и таких мертвых, что в каждом из них сформировалась собственная, абсолютная в своем роде космология обреченного будущего. Я испытываю жалость к таким городам. Примеры? Я словно вижу, как, надрывно крича, расфуфыренные мумии домохозяек барахтаются по-собачьи в гудроновых озерах анти-Питтсбурга. Я предстаатяю себе незрячих призраков-инженеров, толпой склонившихся над проектными чертежами новых железных машин, которые мало-помалу сожрут небо. Я представляю себе салон турбовинтового самолета Британской международной авиакомпании, совершающего рейс, которому не суждено окончиться на земле, - в салоне сидят скелеты-пассажиры, на костях у них добротные шерстяные костюмы, они подносят бокалы с коктейлями к своим ухмыляющимся черепам, сердито причитая и негодуя на свое вечное проклятье, с веселым перестуком ударяясь друг о друга своими малоберцовыми и поднимая тосты в честь черно-белого индустриального пейзажа под крылом - в честь анти-Берлина, анти- Портсмута, анти-Гамильтона, анти-Йокогамы, анти-Гданьска, в то время как их самолет проходит сквозь рыхлые столбы дыма - клубы и клочья двуокисей и горящего времени. И вот по контрасту с этими сумрачными картинами - сверкающие, бирюзовые творения американского Запада: в обеденный перерыв служащие в голубых джинсах выходят поразмяться - становятся в круг и перебрасывают ногами друг другу набитый бобами "мяч"; в корпоративных яслях дети сотрудников учат японский язык, а все автострады забиты примерами успешной карьеры Нового Порядка - программное обеспечение, сверхзвуковые самолеты и подводные лодки; высококачественная белая канцелярская бумага, вакцины и блокбастеры. Наконец я могу поздравить себя с тем, что нашел лекарство от дома моего отца. - Стефани, - говорю я, - в Лос-Анджелесе мы разбогатеем. - Надеюсь, Тайлер. Жизнь богата. - Ты читаешь мои мысли. Силиконовая долина - это ожерелье городов будущего. Что такое город будущего? Объясняю. Города будущего располагаются на окраинах города, где вы живете, и удалены ровно настолько, чтобы оказаться за чертой досягаемости для факельных шествий толпы, куда бы она ни направилась из исторической сердцевины города. Вам не положено знать о существовании городов будущего - их можно назвать невидимками: низкие плоские строения, как будто только что отпечатанные на лазерном принтере; фетишистские ландшафты; на стоянках для машин персонала, словно по неписаному закону, только новые автомобили; небольшие, подсвеченные сзади тотемы из плексигласа у входа сдержанно сообщают вам странноватые, неизвестно какой языковой принадлежности названия разместившихся внутри компаний. "Крэй", "Хойст". "Доу". "Юнилевер". "РЭНД". "Пфайзер". "Сандре". "Сиба-Гейджи". "НЕК". Города будущего одинаковы что в Европе, что в Калифорнии. Думаю, они одинаковы на всей планете. Города будущего - это любая страна, наложенная на другие страны. И мы со Стефани едем через такие города будущего в Силиконовой долине, врубив динамики на полную мощь. - Что поставить? - Британцев - индустриальный грохот! - принимает разумное решение Стефани. И мы роемся на заднем сиденье, извлекая искомые записи из-под немыслимой кучи из велосипедных трусов, кассет, карт и оберток от вяленой индейки. После чего мы вновь обращаем взор на окружающие нас города будущего - материнская плата нашей культуры; а род человеческий воплощает собой ее, культуры, насущнейшие потребности и страхи - учит машины думать, взвинчивает темпы обновления, выдумывает новых животных взамен тех, которых мы стерли с лица земли, наращивает добавленную стоимость, перекраивает будущее. В городах будущего не разворачиваются действия телесериалов, и песен о них мы не слагаем. Мы не упоминаем о городах будущего в наших разговорах, да у нас, собственно, и общепринятого названия для них нет. Индустриальные парки? Не уверен. Терминологическая нестыковка. Города будущего - не точки на карте, а документы. Это литейные цехи самых сокровенных чаяний людей как биологического вида. Ставить под сомнение города будущего - значит ставить под сомнение все. В Санта-Кларе мы останавливаемся залить бензин. Стефани идет к телефону-автомату и снова звонит во Францию. Я один сижу в машине и смотрю, как в окошке бензоколонки бегут цифры - словно идет отсчет времени, до 2000 года осталось всего 2 549 рабочих дней. Фломастером на пачке долларовых купюр я делаю новую запись: БУДЕМ НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО МЫ СЛУЧАЙНО СКОНСТРУИРУЕМ БОГА Сегодня утром в округе Керн, Калифорния, сидя в "марджинальном" до предела придорожном кафе, мы заказали апельсиновый сок. Из достопримечательностей там был гриль в обрамлении полароидных снимков каких-то дядек и теток, страдающих избыточным весом, металлическая корзинка с яйцами, сандвичи с арахисовым маслом в меню и лошадиные порции - просто ужасающее количество еды на тарелке. Снаружи, за ревущими 18-колесными фурами, перевозящими всякую свежепроизведенную продукцию, насколько хватало глаз, тянулись рядами апельсиновые деревья - апельсиновая столица планеты. При всем том апельсиновый сок нам подали замороженный, восстановленный из концентрата. - Жюс из Флориды! - ошарашенно констатирует Стефани. - А ты посмотри на это иначе, Стефани: скажем, тебе нужно отправить важное письмо курьерской почтой, "федэксом", в контору, которая находится в том же здании этажом выше. Письмо ведь все равно сначала доставят самолетом в Мемфис, так? Флоридский сок здесь, в округе Керн, - точно такая же хохма в нынешней системе распределения. - Разве это не расточительство? - Нет. Сегодняшний пример - еще одно подтверждение действенности нашей американской всеохватной системы распределения. Современный повар ставит на повестку дня современные вопросы - длительность хранения продукта, его транспортабельность. А вовсе не свежесть. - Zut. Теперь дошло. Последний день пути; сегодня мы уж будем в Лос-Анджелесе. Разговор наш вертится вокруг механизмов лос-анджелесской жизни: стоимость жилья, поиск работы и звезд шоу- бизнеса. Мы едем через Техачапи. За обедом в этом симпатичном городке, знаменитом своей тюрьмой, мы наблюдаем за принаряженной публикой за столиками - у всех чашки столовского кофе, "баюкая" который они дожидаются своей очереди на свидание с близкими и дорогими. Обедаем мы гамбургерами такого вкуса и вида, будто их уронили с грузовика, - вся эта еда гораздо больше отношения имеет к профсоюзу водителей грузовиков, Дюпонам, достижениям химической науки, чем, скажем, к земле, почве или знаменитым европейским шеф-поварам. Мы делаем крюк, объезжая авиабазу Эдвардс, потом проезжаем через Палмдейл, поселок ВВС с типично пригородной застройкой, возникшей прямо посреди пустыни, которая вполне могла бы быть марсианской. Еще через час мы едем через горы, потом вниз в Сан-Бернардино и в котловину Лос-Анджелеса, и там по федеральной автостраде 10 попадаем в город. Да, в моей жизни началась полоса значительных событий - в замечательное время я живу. Перед Комфортмобилем пыхтит фура с грузом "жемчужного" лука, выращенного где-то в направлении Индио. Двигатель фуры работает на пропане, и всю дорогу до Лос-Анджелеса мы в его теплой, назойливой струе - словно плывем в коктейле из джина с лаймовым соком. Автопутешествие - это как жизнь в режиме быстрой перемотки: чуть заскучал - щелк пультиком и скорей дальше, в соответствии с моей (по определению Анны-Луизы, сформулированному в прошлое Рождество во время длительного телесеанса, сплошь состоявшего из непрерывного перещелкивания) чисто мужской тягой к волшебству. Но сегодня, вдыхая теплые луковые фимиамы, я вспоминаю о наставлении, которым Джасмин - далеко не лучший в мире водитель - напутствовала меня в мои шестнадцать: "Делай как я говорю, Тайлер, а не как я сама делаю. Когда ты слишком долго сидишь за рулем автомобиля, слишком удобного и слишком бесшумного, ты в какой-то момент можешь отключиться - чрезмерно расслабиться, забыть о том, что ты все-таки за рулем. И если такое случается, вероятность попасть в аварию очень велика. Будь умницей, Тайлер. Не подводи меня. Не теряй бдительность. Не выпускай ситуацию из-под контроля". Я надеваю солнцезащитные очки - впереди передо мной большой новый город. Все покупки в моей супермаркетной тележке сегодня либо розовые, либо красновато- фиолетовые: ветчина, грейпфрутовое желе, малиновое печенье, нарезка бекона, лакричный десерт, красная фасоль. Впору задуматься, что может поведать такая цветовая гамма о моем душевном состоянии в последние несколько недель. Стефани на другом конце города - у нее прослушивание для участия в телевизионной рекламе, а я слоняюсь по супермаркету "Альфа-Бета" здесь, в Западном Голливуде. Если она пройдет отбор, ее поставят в ряд с такими же условными "стефани", чтобы на живописном фоне девушек в бикини какая-нибудь потускневшая звезда бодро отстрекотала о риэлтерских курсах под лозунгом "Как быстро стать богатым", - и потом эту муру продадут захудалым кабельным станциям и будут гонять каждую ночь около половины первого. - Для меня это прорыв, Тайлер. Шоу будут повторять каждую ночь одну неделю за другой. Такой шанс показать себя! Стефани позвонила мне по автомобильному телефону из "инфинити" ее агента, застрявшей в пробке недалеко от Готорна - рукой подать до игрушечной фабрики "Маттел", где делают кукол "Барби", как я ей сообщил. В ответ я услышал, что вечером мне не стоит ее дожидаться, поскольку ей предстоит еще одно прослушивание. - Настоя-шшее кино. Блокбастер. Роль без слов, зато надо громко кри-шшать. - Удачно кгикнуть. - Excusez-moi?[33] Что-что? - Я сказал, удачно тебе крикнуть. - Ты как-то не так сказал. Ой... мне пора. У Джаспера еще один звонок на очереди. Джаспер говорит, что у тебя буржуазные предрассудки, раз ты не любишь сцен с истязаниями. Чао. - Чао. - Конец разговора. Джаспер - агент Стефани. Нелегальный, поскольку ни у одного из его клиентов нет ни "зеленой карты", ни профсоюзного билета. Симбиоз. Джаспер сам из Лондона, кожа у него бледная, а по виду он, особенно когда потеет, точь-в-точь запечатанная в полиэтилен индейка ко Дню Благодарения, которую вынули из морозилки и положили в кухке оттаивать. Джаспер усиленно избегает соотечественников - подозреваю, оттого что он культивирует свой английский акцент и боится нарваться на знатока. Он как радиопередатчик, настроенный на одну частоту, только и слышишь: "Бип- бип, партию в теннис не желаете? Прием". Немного того - перебор. В Лос-Анджелесе джасперов пруд пруди, да и - хотя я не смею произнести это вслух - стефани тоже. Впрочем, Джаспер и Стефани сами воспринимают свою заурядность с азартом - для них это все равно как вытащить лотерейный билет, на который, если повезет, может выпасть баснословный выигрыш: и чем шанс на удачу смехотворнее, тем больше желающих приобрести билетик. Раньше я такого соревновательного духа за Стефани не замечал. Я расплачиваюсь за покупки и тащу все к Комфортмобилю. Одолев с помощью рок- станции на волнах FM все дорожные препятствия, я прибываю в наше жилище, нагруженный мешками с провизией, - цепочка обыденных действий способствует душевному равновесию: манипуляции с ключами, замками, пакетами, - и тут я впервые ощущаю то, чего не ощущал с тех пор, как месяц назад дал деру из Ланкастера: мое житье как-то наладилось. Водрузив пакеты на кухонный стол, я понимаю, что жизнь в последнее время неслась слишком уж стремительно и некогда было установить какой-то более или менее размеренный повседневный ритм. Некогда даже понять: "Ага, вот он, мой темп". Так что сейчас я впервые спокойно к моему темпу прислушиваюсь. Принюхиваюсь к слабому контрольному огоньку газовой плиты, вслушиваюсь в негромкое гудение холодильника и шум вентилятора в прихожей. Теперь, когда я ощутил наконец, что прочно обосновался здесь, можно позвонить в Ланкастер Дейзи. Обещанный месяц истек. Кажется, целый год прошел. В углу я вижу свой фотоаппарат, ни разу даже не вынутый из футляра: под чутким руководством Стефани мечты о карьере модного фотографа были отложены до лучших времен ради более конкретных задач - вкалывать, чтобы было чем платить за квартиру. Как именно вкалывать? Я оператор адовой машины, из которой выскакивают зажаренные пузырчатые крылышки, в "Крылатом мире", заведении, где потчуют тем, что остается от курицы после того, как из белого мяса понаделают котлет, а всякие жуткие ошметки перемелют и собьют в "Китти-крем"(r). Из ада полной безысходности и отвращения меня спасет надежда на новую работу: убирать со столиков в "Хард-рок-кафе" (это, бесспорно, наивысшее достижение в системе общепита). У парня по имени Джезус, который работает со мной в "Крылатом мире", есть друг, у которого есть друг, у которого есть сестра, которая работает гардеробщицей в "Хард-роке". Калифорния - это здорово. Я иду переодеваться в рабочую униформу. Мы со Стефани не особенно много времени бываем вместе в нашей западноголливудской микроквартирке. Для начала ни один из нас не умеет готовить. Стефани, вероятно, большая мастерица по части самодельных уксусов, но в целом ее кулинарные таланты весьма ограниченны. У меня их нет вовсе. Разок она попыталась приготовить жаркое из морепродуктов, но в нем оказалось столько осколков скорлупы, что есть его просто-напросто было опасно для жизни: невольно вспомнишь про обломки внутривенной иглы, обнаруженные на посмертной рентгенограмме Говарда Хьюза[34]. В холодильнике у нас практически пусто, если не считать мороженого с фруктовой прослойкой, которое мне очень по вкусу после того, как я целый день, обливаясь потом, простою в чаду от зажаривающихся крылышек, да десятка замороженных ложечек, которые Стефани прикладывает к глазам от отеков, прежде чем поскакать по очередному кругу бесконечных и бессмысленных прослушиваний. Эту классную квартиренку нам повезло отыскать в наш первый день в Лос-Анджелесе благодаря местной еженедельной газете. Расположена она на первом этаже оштукатуренного и выкрашенного в голубой цвет здания постройки двадцатых годов, спроектированного по образцу барселонской гасиенды, только с нарушением всех пропорций. В результате получилось нечто в архитектурном стиле, которому Джаспер дал название "наркобаронский". Наша квартира - одна из шести холостяцких "секций" в окружении японской мушмулы, декоративных алоэ и шума от лопастей вертолета, приписанного к отделу по борьбе с наркотиками лос-анджелесской полиции, вечно жужжащего где-то у нас над головой. Наш домохозяин - некто мистер Мур, страхолюдный старикашка. В сороковых - пятидесятых он снимался статистом в кино, и с тех пор сделал столько подтяжек на лице, что брови его в буквальном смысле уползли на макушку, зато на черепе у него после электроэпиляции можно разглядеть, если свет падает под нужным углом, только два тусклых, клочковатых пятнышка мелкой растительности. Мистер Мур, которого по самое некуда достали пьянчуги и наркоманы, краской из распылителя вывел на нашем заднем крыльце вежливую просьбу: НЕ КОЛОТЬСЯ НЕ МОЧИТЬСЯ В соседней с нами квартире живет Лоренс, манекенщик, с утра до вечера полирующий свой задрипанный кабриолет футболкой с надписью "Экссон - гнида" из неиссякаемых, по-видимому, запасов этих изделий, оставленных предыдущим квартиросъемщиком. Лоренс и мистер Мур никак не могут прийти к соглашению по поводу счетов за воду. "Мистер Пофигистер из шестого номера, как видно, думает, что вода у нас дармовая, лей сколько хочешь, - возмущенно фыркая, жаловался нам мистер Мур между затяжками, вынимая изо рта длинную, тонкую коричневую сигарету, какие нынче только старичье и курит. Он зашел к нам поглядеть, что да как, спустя неделю после того, как мы въехали. "Надо же... а ничего у вас получилось, мне нравится, -похвалил он наши усилия по оформлению жилища. - Классно. Стильно". Скудную обстановку нашей квартиры мы пополнили всего несколькими вещами вроде заднего сиденья от "крайслера" серии "К", кем-то брошенного и нами подобранного в каком-то переулке, да пачкой неоплаченных счетов, которые мы используем в качестве подставок под стаканы. Стены украшены кусками (размером с хороший стол) полноцветных плакатов, сваленных кем-то за ненадобностью позади "курительного дерева" возле Норманди-авеню. У нас висят три разных куска: мужской и женский торсы в момент "качания" мышц, автомобиль "порше" и огромные полуоторванные буквы - обрывки слов КАИНОВОЙ ЗАВИС. Эти куски уличных плакатов - такой супер: почему никто не додумался пустить их в продажу? С ними наше, прямо скажем, убогое логово приобрело совершенно другой вид. Надо будет напомнить Стефани напомнить мне написать в колонку "База свежих идей" журнала "Юный предприниматель". И все же, каким бы подновленным ни выглядело наше здешнее жилье, мне определенно не хватает бесспорного комфорта Модернариума, который остался в Ланкастере. Может, позже, когда я покрепче встану на ноги, я смогу позволить себе слетать на север, взять напрокат грузовичок и увезти на нем обратно на юг дорогие моему сердцу материальные ценности "длительного пользования". Однако если я и дальше буду откладывать "на черный день" в таком объеме, как сейчас, моя затея вряд ли осуществится раньше, чем, скажем, лет через двести. По дороге в "Крылатый мир" я звоню Дейзи из автомата на углу, воспользовавшись Гармониковой карточкой ATT "Только для экстренных случаев". Что значит настоящий друг! Я не могу себе позволить оплачивать телефон. Жизнь - ужасно дорогая штука. Почему мне этого не сказали в школе? Дожидаясь, пока зазвонит в Ланкастере Дейзин "портафон" - уютно зарывшийся в гнездышке из купонов на пиццу со скидкой и вегетарианских кулинарных книг, - я смотрю на другую сторону улицы, где во дворе устроена "домашняя распродажа". Тут же хозяева - героиновая семейка: смахивающие на призраков, бесцветно-белые и как будто очень глубокомысленные торчки стоят, словно торгаши из преисподней, над ворованными мотельными пепельницами по десятке за штуку. Вот тоска! Каждому покупателю в подарок таблетка антидепрессанта. Щелк. - Алло? - Дейзи, это Тайлер. - Ну наконец... Восстал из мертвых. Восторженный писк и визг без паузы переходит в сбивчивые приветствия, доносящиеся сквозь скрип и потрескивание - Дейзи растянулась на полу у себя в комнате, пристроив к телефону дешевенький удлинитель. Я вижу, как ее руки с браслетами на запястье рассеянно поддевают какие-то блесточки и кусочки состриженных ногтей, застрявших в джутовом скальпе ее ковра-сексодрома. - Ох, Тайлер, голос у тебя - фантастика! Прости, у меня сегодня голова тупая, не варит. Я на диете - лимонный сок, кайенский перец и кленовый сироп. Четвертый день. А ты сейчас где - в Голливуде? Я ощущаю, как все, что меня сейчас окружает, - моя поездка - квартира - Стефани и весь мой нынешний мир - вверх тормашками летит от меня прочь, стоит мне услышать ланкастерский голос, как будто и не было этого месяца. Я опираюсь спиной на разогретую солнцем алюминиевую оболочку телефонной будки - какая-то раскаленная железяка жжет мне поясницу, и у меня такое чувство, словно я проваливаюсь в бездонный колодец, уменьшаясь до таких размеров, что могу с легкостью проскочить в трубку, - как квазар в гравитационном коллапсе, - и в мгновение ока переношусь на планету с названием "Дом". - Я в Западном Голливуде. Визг, писк: - Нет, правда? Нет, Тайлер, я же просто так, пошутила. Ты что, уже звезда? А ты звезд видел? - Голливуд не то, что ты думаешь, - говорю я, наблюдая за тем, как героиновое семейство, двигаясь, словно в замедленном кино, разъедает один на всех истекающий соком нектарин, невозмутимо подсчитывая в уме, какие барыши они выручат от продажи журналов, невзначай прихваченных из холла конторы по установке глушителей. - Я просто здесь живу. У нас со Стефани тут квартира. Ты куришь, Дейзи? Я слышу, ты затягиваешься. - Бабушкины сигареты. Коричневые. - Это во время диеты? Умно, ничего не скажешь. М-мм... Хабарик. Вку-усно! Дейзи, сколько раз я тебе говорил, что курить - удел бедняков? Затуши немедленно! - Ой, отстань... так видел ты звезд или нет? - Мы видели дублера Берта Рокни, он парковал машину на бульваре Уилшир, там было собрание "Анонимных алкоголиков". - Вот это да! Вот это, я понимаю, новость! - Дейзи, как там все? - Звук Дейзиного голоса дает мне ощущение такого замирания и надежды, какое возникает у меня, когда я узнаю, что безобидный болотный зверек, считавшийся исчезнувшим с лица земли, по уточненным данным, живехонек и прекрасно себя чувствует. Мне кажется, что от тоски по дому у меня случится обморок. - Да все в порядке - мама, Марк. Мама тащится от своих женских собраний. Марк разъезжает по окрестностям, агитирует за "Китти-крем" вместе с бабушкой и дедушкой. Они придумали нарядить его "киттикотиком". Он такой душка! Специально танец разучил. - А Мюррей? - По-прежнему без работы. Тайлер, это у тебя вон какие амбиции! А Мюррей разве сумеет найти стоящую работу? Ты бы помог ему, а? - Что? Мюррей ищет работу? - Я совершенно ошарашен: как тогда, когда я через дцать лет дружбы узнал, что Гармоник умеет играть на флейте. - Ну, мы об этом подумываем. Надо как-то помогать друг другу. Мы хотим пожениться. - Дейзи, ты беременна? - Нет. Просто хотим пожениться. - А что Мюррей может предложить работодателям? - Роскошные дреды. - Этим как раз семью кормить. - Да погоди, Тайлер, ты не врубаешься. За этот месяц, пока тебя не было, у него дреды раздулись - буквально! - увеличились в объеме, как в сказке. Короче, дреды - умереть не встать. Он вполне мог бы прославиться, Тайлер. Эй, а ты-то сам где работаешь? Чем занимаешься? Небось уже на телевидении - скоро в секс-символы попадешь? - Ну, скажем так, шустрю там, где пахнет жареным. В двух словах не расскажешь. - Знаю я тебя, Тайлер, не успеешь оглянуться, как ты уже вице-президент по маркетингу. В Ланкастер наведаться не собираешься? Скажи да. У нас Модернариум теперь вроде как святилище, твой мемориал. Ты здесь совсем не бываешь. То в Европе пропадал, то теперь вот в Лос-Анджелесе. Я скучаю по тебе. Как бабетка? - Нормально. - Нормально - и только? - Да... Бегает на прослушивания - раз десять за день. Дома, считай, не бывает. Сейчас вот пробуется на роль в "Отеле смерти", седьмая серия. - Она будет сниматься в сериале "Отель смерти"? Ничего себе! Тогда у тебя есть все, что нужно для жизни. - Наверно. - А вообще - как у тебя с ней? - Она усекает мое секундное колебание.(tm) Тайлер, ты тянешь с ответом. Что-то не так. Я тебя знаю. Что? Колись! - Я слышу, как Дейзи тушит сигарету, напоследок выпуская дым. - Слушай, Тайлер, мы с мамой, конечно, обиделись на тебя за то, что ты утаил от нас свои сердечные делишки, но ты еще можешь заслужить наше прощение. Не стоит разочаровывать Дейзи и признаваться, что мои отношения со Стефани вроде умирающего младенца, которому еще даже имя придумать не успели, так что для начала никто толком не знает, а был ли он вправду, этот младенец, и я говорю: - Она толстеет. - Здорово, Анна-Луиза будет в восторге. Она по тебе скучает. Ты слышал, что я сказала, Тайлер? Я тут столкнулась с ней в ее киноцентре. Мы с Мюрреем ходили смотреть "За руль еще рано". (Классный фильм, кстати сказать. Обязательно посмотри.) Но Анна- Луиза скорей ведь умрет, чем признается, что вспоминает о тебе, - и вообще, тебе нет прощения. - Если Анна-Луиза не хочет обо мне говорить, с чего ты взяла, что она без меня скучает? - Уж очень она старалась о тебе не упоминать. И еще она на жесткой диете. Это она подсадила меня на "рвотную очистку". Если бы она тебя забыла, она бы отрывалась в салат-баре за милую душу. - Дейзи, не наезжай на меня. Только не сейчас. Мне и без того паршиво. - Правда? - Правда. - Дэн свалил. - Что? - Свалил. Он и недели у нас не прожил, мама его выставила. Она вот-вот должна получить судебное постановление - чтобы он не смел сюда больше соваться. - Обалдеть... Но почему? - Он пил. - Оххх! - Старая песня: "Всего одну бутылочку пива, а то за день так наломался!..." Ну а стоит дать ему отпор, тут же срывается на хамство. Короче, пошел жечь листья на заднем дворе, а мама взяла и заперлась от него на все замки. Он давай горланить, что она извращенка, и швырять в дверь садовой мебелью. Миссис Дюфрень позвонила в полицию. И теперь он снова в апартаментах Джеймса Бонда в Луковой балке. - Невероятно. - Так чего ты торчишь в Калифорнии? Возвращайся домой. Мы обменялись еще какими-то новостями - и глупыми, и грустными. Скай страдает оттого, что ей хронически нечего носить. Они с Гармоникой все еще встречаются. Эдди в больнице с пневмонией. Погода ясная, но холодная. Я дал ей свой адрес. - Дейзи, как отреагировала Джасмин, когда узнала, что я уехал? - Как настоящая хиппи. Стала нести, что ты отправился путешествовать, познавать мир, и твой отъезд - вещь совершенно понятная, в смысле - только так и надо поступать. Но в ту неделю, пока здесь жил Дэн, ужас что творилось. Мама была как робот. Ты правильно сделал, что уехал отсюда. Думаю, твой отъезд дал ей силы вышвырнуть Дэна гораздо быстрее, чем если бы все оставалось по-прежнему. Так что мы с Марком у тебя в долгу. - Эй, за тобой должок еще с прошлого лета, когда ты наварила супа по-вьетнамски в самый жаркий день в году. - Да ладно тебе вспоминать, Тайлер. Скажи лучше, какой у тебя номер телефона. - У нас нет телефона. - Торчок из героинового семейства подходит к будке, мусоля в руке монетку, намереваясь, вне всякого сомнения, откликнуться на шуточные рекламные объявления о концерте рок-группы, расклеенные на всех телефонных столбах: Заработай на продаже неиспользованных таблеток! - Нет телефона? Вы что, коммунисты какие-нибудь? Телефоны есть у всех. Не бывает так, чтоб не было телефона. Как вы тогда существуете? Это все равно как жить без легких. - Скоро и у нас будет телефон. - Откуда же ты звонишь? Из будки в Гаване? - На ближайшем углу. По карточке Гармоника. Тут, кстати, кому-то еще позвонить надо. Пора сворачиваться. - Но что же дальше? Ты остаешься в Голливуде? А твои вещи - твой мини- холодильник? А мы - мы как же? Мы скучаем. - Скоро позвоню. Мне надо еще кое-что уложить у себя в голове. Скажи Джасмин, что жизнь - классная штука. - Ты мамин любимчик, Тайлер. Сам знаешь. - Я скучаю без тебя, Дейзи. И без Марка, и мамы, и всех остальных. Эта поездка - не то, что поездка в Европу. Я больше не чувствую себя самодостаточным. Хотя я вроде бы не один. - Давай дерзай, братец мой дорогой. На этом наш разговор прекращается, и героиновый человек забирает у меня трубку, следя за тем, чтобы не наступить на мою тень. Рабочие, чинившие трубы в квартире Лоренса, нашего соседа, обнаружили в стене под штукатуркой старые кости - бедра, ключицы, позвоночники... Точного ответа на вопрос, какому биологическому виду принадлежат эти костные останки, власти пока не дают. Так что мы со Стефани, сославшись на эксгумацию, проводимую лос-анджелесской полицией, устроили себе выходной и рванули подальше от этой жути - на Венецианский пляж, где намерены пробыть целый день вдвоем, впервые за несколько недель. Стефани пообещала, что не сбежит на прослушивание и не станет затевать никаких дел ни с Джаспером, ни с другими его подопечными - Ла-Шанной, Таней или Корри. Венецианский пляж: доказательство биологической невозможности того, что человек может быть хорош собой и беден одновременно. Супермодные джинсы, черные носки, рой за роем возбужденно гудящих любителей непременно отметиться в каждом кафе; анаболически-стероидная, доведенная до совершенства технология производства безупречной глянцевой мускульной машины; стильные "Мустанги"; джипы "Десстар"; пригожие, как Иисусики, подростки из Санта-Барбары с неоново-светящимися поясными кошельками на липучках; микроавтобусы-"фольксвагены" с наклейками на боках: ЛЕД ЗЕП и ЗОСО; "гольфы" с откидным верхом, разукрашенные яркими надписями ШЭННОН ЛИНДА ДЕНИЗ ДИДИ и ПЭТТИ; "заслонки от ветра" из стекловолокна; подвески из кевлара; роликовые коньки цвета сахарных горошин, пропитанных вакциной от полиомиелита. Десятки лет качания мускулов, тетрациклина, ортодонтии, MTV и заменителя сахара не прошли даром: все материализовалось в этом мощном, торжествующем великолепии. Мимо проплывает "порше-911" цвета воды в бассейне, и парень за рулем, одарив платиновой улыбкой Стефани и меня, бросает: "Позвони по 911, киска". - Тут все такие продвинутые! - восклицаю я, тщетно пытаясь расшевелить безразличную ко всему Стефани, тщательно задрапированную в черное, чтобы солнечные лучи не попали на кожу, которая и без того уже кажется полупрозрачной от солнцезащитных снадобий. Она попросту не желает проникаться атмосферой пляжа. Но я-то очень проникаюсь местной атмосферой, хотя в какой-то момент у меня возникает беспокойный вопрос, не растрачивает ли сегодняшняя молодежь - пусть даже зрелище это очень эффектное - себя попусту: как фейерверк при свете дня. А с другой стороны, картина, которую я перед собой вижу, настолько сексуальна, что я, кажется, готов взорваться и залить горячие стильные машины и горячие стильные тела содержимым моего раскаленного нутра - как взрывается обитатель морских глубин, когда его поднимают на мелководье, в область непривычно малого для него атмосферного давления. Я растопыренными пальцами провожу по волосам, сегодня свободно зачесанным назад и уложенным только с помощью лосьона, без геля, для создания образа естественности и непринужденности: волосы, сбрызнутые дождем. - Тайлер, я хочу сидеть в тени, - говорит Стефани и вдруг взвизгивает, по-французски обругав кого-то, кто "пульнул" в нее из водного пистолета. - За-шшем в меня стреляют. Я тут шшу-жяя. Это так неприятно! - Если тебя полили - считай, сделали комплимент. Пацаны стреляют из своих "Калашниковых" только в тех, кто им понравился. Кто к вечеру мокрый, тому почет и уважение. Я вместе с какими-то туристами стою в тенечке позади лотка с мексиканской едой. Стефани выходит из туалета, откуда только что слышались возмущенные возгласы. - Что за шум? - спрашиваю я. - Четыре девушки застали свою подругу, когда она брызгала водой себе на рубашку. Наверно, ей хотелось думать, что она всем понравилась. Скрываясь за черными очками, Стефани мало-помалу уходит в какой-то свой собственный мир, и где бы он ни был, этот мир, меня туда больше не допускают. Порывшись в сумке-кошельке на поясе, я возвращаюсь к своей теперь уже неотвязной привычке писать фломастером на купюрах: ПРЕДСТАВЬТЕ, ЧТО БЫ ПОДРУЖИЛИСЬ С ЧУДОВИЩЕМ ГДЕ БЫ ТЫ НИ БЫЛ, ПОБЛИЗОСТИ ВСЕГДА РАБОТАЕТ ДВИГАТЕЛЬ ОТРАСТИ ХВОСТ ВСЕ МЫ - ТЕМАТИЧЕСКИЕ ПАРКИ ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС ПРЕЖДЕ ВСЕГО ДЛЯ СКОТОВ Еще недавно мне нравилось приобщать Стефани к безудержности и безоглядности Нового Света, но от меня не укрылось, как в процессе этого радостного приобщения наметился некий сбой, что-то вроде скрытого генетического недуга, который теперь, на поздней стадии, заявил о себе уже со всей очевидностью. Сбой этот вот в чем: поскольку Стефани не родилась здесь, ей это "здесь" никогда не понять. - В Калифорнии кто-то встречает кого-то, кого он не видел два года, - рассуждает она, пока мы едем назад с пляжа, - и что они говорят друг другу? "Ну и кто ты теперь? Какую веру теперь исповедуешь? Какие у тебя новые пристрастия в одежде? Какие предпочтения в еде? Кто теперь твоя жена? Какой у тебя дом? Куда ты переехал? В какие новые теории уверовал?" Если ты не изменился до неузнаваемости, друзья будут разочарованы. - Ну и? - спрашиваю я. - Ты ничего ненормального не видишь в такой переменчивости? - А что тут ненормального? По-моему, это здорово, что мне позволено хоть каждую неделю придумывать себя заново. - В этот момент я замечаю, что в квартале, через который мы проезжаем, целых три магазина игрушек, и в витрине каждого выставлены всякие плюшевые зверюшки, на что я и обращаю внимание Стефани. - Не иначе тут поблизости онкологическая клиника, - резюмирую я. - Почему? Анна-Луиза, думаю, поняла бы. Жаль, мне теперь не с кем поговорить по- телемарафонски. Мы подъезжаем к нашему дому, когда от него отъезжает съемочная бригада шестичасовых новостей. Полиции уже нет. Мистер Мур, в смокинге и шейном платке, впервые за несколько десятилетий наконец-то попавший в кадр, не чуя под собой ног, подбегает к машине и сообщает нам, что кости в штукатурке собачьи и кошачьи, а по возрасту - ровесники немого кино, что совпадает со временем постройки дома. - Даже ошейники нашли. Теперь разгадана тайна, над которой бились полвека. Тогда чуть не половина домашних животных в Бель-Эре бесследно исчезла. Как сквозь землю провалились. Представляете - я теперь владелец исторического здания! - И мистер Мур отходит в сторону, бормоча больше себе самому, чем мне и Стефани, что, может быть, даже удастся получить у городских властей разрешение на мемориальную доску. Мы медленно, озираясь, заходим в нашу квартирку - нас словно со всех сторон обступают навеки застывшие "мяу" и "гав", вмурованные отныне в наши стены, и нам уже не вернуть простодушное неведение, позволявшее ощущать себя в этих комнатах как в надежном укрытии. Потом Стефани срочно идет в ванную смывать с себя солнцезащитный крем. А почистив перышки, она решительно устремляется к телефонной будке на углу звонить Ла-Шанне и Джасперу. Вернувшись, она извещает меня, что вечером мы идем ужинать в ресторан - она приглашает. - Приятный сюрприз, - говорю я. - Да, - откликается она. - Не пожалеешь. - И где же? - "У Мортона". - "У Мортона"? Тебя что, утвердили на роль Господа Бога? - Один друг Джаспера заказал для меня столик. Следующие несколько часов заняты приведением себя в надлежащий вид: сперва интенсивная головомойка - киноиндустрия обязывает. Волосы будут уложены пенкой а-ля Кори Бествик, звезды полюбившегося Дейзи нового подросткового кинохита "3а руль еще рано". Одежда: простой блейзер с итальянским галстуком - очень в духе киногорода. Обувь? Туфли - клоны великосветской обувки. Стефани тоже при деле - в порыве прежде за ней не наблюдавшейся домовитости она аккуратно складывает свою одежду и всякую мелочь, до сих пор вечно разметанную, как птичьи шлепочки, по нашей микроквартирке. И я рискую предположить, что она наконец почувствовала себя дома. Когда несколько часов спустя мы выходим из квартиры, Стефани велит мне подождать ее в машине, а сама стремглав несется в дом проверить, хорошо ли заперта дверь. Я радуюсь, видя, что она, судя по всему, небезразлична к нашему с ней личному жизненному пространству. Что ж, может, все не совсем так, как кажется. Крахмальные скатерти, картины, хитро развернутые зеркала, цветы, украшающие интерьер, - среди всего этого мы лавируем, продвигаясь к нашему столику, точно спугнутая рыба в море-океане, под обстрелом аргонолазерных а-вы-кто-такие? взглядов киноиндустрии. Роскошные волосы тут у них. Ровно в восемь мы опускаемся за столик, не вполне уверенные, что эта часть зала - их местная "Сибирь", вернее "крипто-Сибирь", как я ее называю. Стефани в кои-то веки вознамерилась явиться вовремя. Я делюсь со Стефани пришедшей мне в голову мыслью, что богатые всегда могут внедрить своих шпионов в среду бедных, а вот бедные никогда не смогут заслать своих шпионов к богатым. "Так что богатые всегда будут в выигрыше", - говорю я, и немолодая дама за соседним столиком, с волосами цвета платины, уложенными в пучок на затылке, услышав мое изречение, мне подмигивает. И снова возвращается к своей стае друзей и недругов, потягивающих что-то белое из маленьких рюмочек, - стае ленивых обезьян, сосущих молоко прямо из вымени терпеливых коров на обочинах дорог в Дели. Нам предлагают выбрать вино. - Дэн всегда говорил, что если бутылку подают в лежачем положении, можно сразу в уме удваивать цену. Стефани снисходительно кивает и заказывает какое-то монтраше-выпендрон. Уж эти мне французы. Я чуть в обморок не падаю, когда выясняю, сколько это вино стоит. - Тебе это точно по карману? На эти деньги мы могли бы три месяца оплачивать телефон. - Мне по карману. - Хочешь мне что-то сообщить? - Пауза. - Да, но позже. - Спорим, я знаю что. - Вполне возможно, ты действительно знаешь. Просто пока ты не знаешь, что знаешь. - Аи как непросто. Поверх моего плеча Стефани неподвижно смотрит на даму, которая мне подмигнула. Она просто неприлично на нее уставилась, о чем я ей и говорю. - Она так похожа на мама. Ты не находишь? - Мать Стефани я видел только на фотографиях. - Да вроде. Бутылка открыта. Стефани, со знанием дела почмокав, чуть заметно растягивает губы в любезной улыбке, а потом вздыхает. - Мама никогда ие влюблялась, видишь ли. - Никогда? - Никогда. - Она ставит локти на стол и опускает подбородок в ладони. - Мой папа, Альфонс, не был для нее тем, что называют "любовь всей жизни". Он это знает, она это знает. Но ничего, они как-то обходятся. - Она отпивает глоточек вина из бокала. Я нутром ощущаю, как органично вписывается Стефани в этот ресторанный мир свечей, драгоценностей и серебра, когда за окнами ночь и только здесь, внутри, можно купить себе комфорт и тепло. Сегодня, сейчас, Стефани вдруг вырвалась в моем сознании в мир, физически куда более роскошный, чем любой гипотетический мир, который я когда-либо смогу ей предложить. Я начинаю понимать, где она пребывает, когда выпадает из реальности. - Мама прожила жизнь комфортно, - продолжает Стефани, - но она никогда не узнает, что такое "большая любовь", и, возможно, теперь она спрашивает себя, не слишком ли много она потеряла, выбрав взамен комфорт и надежность, которые давала ей жизнь с папа, - Еще глоточек вина. - Мне кажется, сейчас она как гепард в зоопарке, который жил с комфортом, но ни разу не бегал по-настоящему, хотя бегать быстро назначено ему природой. О'кей, гепард ведь жив? Жив. Чего еще надо? - Стефани уже не смотрит на меня. Полирует кончиками пальцев покрытые лаком ногти характерным для нее нервным движением. - Но это все глупости, да? Ты не поверишь, сколько на свете людей, которые никогда не влюблялись. А кто обещал, что в жизни все будет легко и просто? - Это именно то, что я сам говорю, когда Гармоник заводит свою шарманку про райские времена дремучего средневековья и носится со своим древнеанглийским. Приходится приводить его в чувство: жизнь, говорю я ему, это когда викинги изрубят в куски всю твою семью, а все твои поля сожгут дотла. И в этом суть. - Природа не бывает демократичной, нет. Вдохновленный этой репликой, я несколько минут спустя, пока Стефани удаляется в туалет и там явно без спешки приводит себя в порядок, пишу фломастером на пятидолларовой купюре (вызывая большое любопытство у всех, кто сидит за соседними столиками и украдкой на меня поглядывает) такие слова: ТОЛЬКО ДЕМОКРАТИЯ НЕ ДАЕТ НАМ ПРЕВРАТИТЬСЯ В ДИКИХ ЗВЕРЕЙ Стефани наконец возвращается, и на несколько минут тональность разговора становится чуть более жизнерадостной. - Мне понравились твои друзья в Ланкастере, - говорит она. -Твой Гармоник. Твоя Скай. Твоя Гея. Твоя Анна-Луиза. -До сих пор Стефани ни разу не произносила вслух имя Анны-Луизы. Не скрою, слышать его из ее уст мне приятно. - Я рад, что они тебе понравились. Хорошие ребята. Амбициозности маловато, а так... - Тайлер, - перебивает меня Стефани. - К вопросу об амбициях...- Она допивает вино в бокале. - Ты задал мне вопрос еще во Франции, и я тебе так и не ответила. Ты спросил, почему молодые ребята у нас там такие "бескрылые", - (Стефани пальцами показывает, что слово заключено в кавычки.) - Они не бескрылые, Тайлер, но скажу тебе шше-спю, я устала слушать твои рассуждения про амбиции. Теперь я тебя спрашиваю, что, по-твоему, более шше-стно: обещать своим детям золотые горы, а после оставить их ни с чем, или обещать им совсем немного, быть реалистом, чтобы когда дети вырастут и станут кто госслужащим, кто водителем грузовика, они не шшу-ствовали себя несчастными? А твои амбиции просто бес-шше-ловечны. Налей мне еще вина, s'il vous plait[35]. Мы заказываем ужин и едим почти молча. Я взял себе креветки, Стефани барашка. Я все время озираюсь вокруг - не появится ли какая-нибудь кинозвезда, а Стефани то и дело поглядывает на часы, сегодня у нее какой-то пунктик насчет времени. - Почему ты сдвигаешь креветки в сторону? - удивляется Стефани, взглянув на мою тарелку. - Я, выражаясь по-компьютерному, сохраняю их в оперативной памяти, буду смаковать, когда покончу с остальным. - Ха! Знаешь, какой самый верный признак мещанства, Тайлер? Привычка откладывать удовольствие на потом. - Стефани! - От возмущения я бросаю вилку. - Не лучше ли тебе упаковать все твои классовые предрассудки и фобии и отвалить вместе с ними обратно в твою маленькую, тесную, бесперспективную страну? Все это нам здесь без надобности. - Она невозмутимо продолжает есть, словно не слышит, - Прости, - мямлю я. Теперь мне кусок в горло не лезет. Если двое связаны какими-то отношениями и один из них не в духе, другой, будьте уверены, тоже начнет кукситься. - Просто вся ваша европейская история - страшный соблазн. Все ваши костюмы, и архитектура, и старинная музыка, и нарядные жестяночки с печеньем... История играет с вами злую шутку - мешает вам по достоинству оценить то, что у вас есть сейчас. История мертва, а живо то, что сегодня, сейчас. История завидует тому, что сегодня и сейчас, завидует живому. - Я поняла, Тайлер. Остаток ужина проходит в ледяном молчании. Приносят десерт - ромовую бабу: официант со сдержанным профессиональным щегольством поджигает ее и тут же удаляется. Мы оба смотрим на голубоватое, как иней, пламя, и мне так одиноко, что внутри все холодеет. Возможно, Стефани чувствует то же самое. И вот посреди этого печального молчания Стефани преподносит мне сюрприз. На глазах у изумленной публики за соседними столиками она вдруг опускает на пламя ладонь - ее пальцы и ложно-бриллиантовый браслет касаются голубых язычков, и те мало-помалу угасают. Стефани поднимает на меня глаза, такие беззащитно-искренние, каких я у нее никогда не видел, даже не догадывался, что такими они могут быть. - Никто не спорит, Тайлер, - говорит она, не отдергивая ладони, которая уже стала липкой от глазури, спирта и копоти, - пламя есть, но то, что под ним, - вот этот кекс, - ведь настоящим огнем не охвачено. - Она смотрит вниз на обожженную ладонь. - Ведь нет? Нет. В ежедневных газетах здесь у нас на Земле мы ведем хронику переходов из одного состояния в другое: рождения, смерти, бракосочетания, назначения на должность и смещение с должности. Но, думаю я, есть и другая Земля, параллельная нашей, - Земля, где издается параллельная газета, где освещаются неприметные переходы, нет-нет да и случающиеся в нашей повседневной жизни, крохотные такие, симпатичные переходики, которым нельзя не радоваться и которым нельзя помешать. Вот, например: Занимательная статистика: 4 560 110 землян сегодня влюбились, 4 560 007 разлюбили. Подпись под цветной фотографией: Пауло Мария Биспу, свекловод из Оливарры (Аргентина), готовя вчера свое поле под посадку, наткнулся на золотой метеорит. Сеньор Биспу, отец троих детей, намерен употребить метеорит на изготовление двух передних зубов, которыми он заменит свои теперешние деревянные протезы, так что очень скоро улыбка его будет сиять, "как солнце, подарившее ему этот небесный камень". Подпись под черно-белой фотографией: Окрестные дети греют руки у костра, от дыма которого почернело небо над Карсон-Сити (Невада, США): огню были преданы сотни рулеточных кругов, признанных Комитетом по азартным играм штата Невада шулерскими. Метеорологи заверяют, что дым не окажет существенного влияния на характер погоды в глобальном масштабе. Занимательная статистика: 3 089 240 женщин осознали вчера, что связали себя узами брака, в котором нет места любви; к такому же выводу пришли 3 002 783 мужчины. Цветная фотография: В Претории (ЮАР) все склоны холмов, на которых расположен город, представляют собой сплошную сиреневую массу цветущих зарослей джакаранды; торфяники в районе Туруханска в Сибири (самая большая на планете биомасса) приобретают благородный бурый цвет и готовятся к миллиардной зимней спячке. Новости спорта: 11 процентов от общего числа автолюбителей, проживающих в Токио (Япония), где на этой неделе проводится крупный спортивный чемпионат, добровольно отказались садиться за руль своих автомобилей, с тем чтобы спортсмены могли дышать чистым воздухом. Сегодня вечером по крайней мере одна из добровольцев, 24-летняя Реико Фукусава, служащая префектуры Сайтама под Токио, страдающая, по ее собственному признанию, избыточным весом, ляжет спать и во сне увидит спортсменов и их атлетические фигуры, и сама она будет во сне порхать и кувыркаться и воссоединится с той частицей своего существа, которую считала безвозвратно утраченной еще в далекую пору детства. Вертикальная врезка с круговой диаграммой: 2 499 055 человек не могли уснуть прошлой ночью, ожидая результатов медицинского обследования; 130 224 не без оснований. Фотосюжет с сопроводительным текстом: Астронавты, совершающие полет на шаттле, сегодня в ходе орбитальных исследований выпустили в кабину корабля птенца лазурной птички, сиалии, по имени Киппи, который вылупился из яйца в космосе. Ученые засняли на кинопленку первые неловкие зигзаги Киппи в условиях невесомости. Поскольку в генетической памяти Киппи состояние невесомости не закодировано, ему и его едва окрепшим крылышкам пришлось, по сути, с нуля изобретать всю технику полета на орбите, сообразуясь с законами свободного падения. "За проявленную отвагу мы наградили Киппи колбой с зерном, - сказал командир экипажа Дон Монтгомери. - Киппи настоящий боец. Ему ведь необязательно было летать, однако он полетел. Весь наш экипаж очень им гордится". Утрата. Стефани ушла от меня неделю назад, после ужина "У Мортона". Пока мы там сидели, я то и дело спрашивал ее, что за сюрприз она мне приготовила, но она упорно отмалчивалась. Позже, когда мы стояли уже у стеклянных дверей на улицу, Стефани почему-то все медлила, хотя ей только и нужно было набросить на плечи жакет, а когда я спросил, в чем дело, на лице ее отразилась мучительная попытка собраться с силами для какого-то решительного признания. В этот момент из зала, расположенного по другую сторону ресторанного вестибюля, вышел мужчина - серьезный дядя и явно небедный, типаж наркобарона: шея как у гориллы, волосы зализаны назад, вокруг завеса одеколона. Такой вот субъект нарисовался вдруг за спиной у Стефани, по-свойски положив ей лапы на плечи. Стефани была, кажется, этим раздосадована - вероятно, он не должен был материализоваться, пока я не уйду. - Э-мм, Тайлер, - сказала она, - познакомься, это Фируз. Мы с Фирузом едва зафиксировали присутствие друг друга, мимолетно соприкоснувшись взглядом, как он принялся щекотать ртом шею Стефани. Моя собственная реакция была для меня неожиданной - все равно как если бы землетрясение вдруг вызвало приступ морской болезни. Уши у меня горели. Извилины задымились. Где быль, где явь - сплошной туман: факс с факса с факса с факса фотоснимка. Дальше все было быстро. Еще какой-то тип, видимо, Фирузов охранник (пиджак ему заметно оттопыривала пушка), открыл входную дверь и, придерживая ее, спросил, ухожу ли я. Стефани сунула мне в руку клочок бумаги с номером телефона и шепнула: - Прости, Тайлер. Нам было хорошо. Теперь все кончено. Пока мы тут сидели, друзья Фируза забрали мои вещи. Прощай. Это был окончательный разрыв, когда торг, как говорится, неуместен. Меня просто исключили из отношений. - Стефани... Хх-ахх. Лапа громилы отработанным движением сомкнула в тиски мою шею - в полном соответствии с техникой "болевого убеждения", широко используемой лос-анджелесской полицией, - и когда дверь за мной закрывалась, я краем глаза поймал отблеск ствола; в поле моего бокового зрения успела еще попасть мирная картина - богатеи, вкушающие ужин. В ушах у меня звенела яростная тишина и голоса любопытствующих официантов из придорожных забегаловок, вероятно прикидывающих в уме, можно ли без опасений не на того нарваться сделать из меня посмешище. Через несколько секунд я уже шел по улице, украшая собой бульвар Санта-Моника и ощущая себя так, как, должно быть, ощущает себя дом, из которого таинственным образом вдруг исчезло семейство, его населявшее, исчезло навсегда, не доев даже обеда, не убрав со стола. Слишком быстро, слишком. Точно так же, как в последних лучах солнца листва кажется зеленее, у меня в тот момент резко обострилось восприятие цвета - моя розовая кожа сделалась еще розовее, белые "тойоты" белее, мои черные туфли чернее. Цветы стали роскошными до невозможности. Волна небывалой ясности видения захлестнула меня, и мир явился мне таким, каким он предстает за миг до острого приступа лихорадки - за миг до того, как всякое восприятие реальности рушится, словно обветшалое здание, и остается только болезнь. Я иду по Голливудскому бульвару. Да-да, пешком. На прошлой неделе я продал Комфортмобиль, чтобы были деньги на текущие расходы. Для меня это не просто, а машина зримое воплощение счастливейшей поры моей жизни, и я долго стоял и молчал, глядя, как ее увозит новый хозяин, студент калифорнийского университета по имени Берни, который ничего умнее не придумал, как окрестить мой Комфортмобильчик "Бекки", - меня прямо передернуло. Потом я тяжело ходил туда-сюда по квартире и выпускал пар; в последнее время я что-то стал неконтактным. Куда подевалось ощущение независимости, которое раньше ведь у меня было? Я живу теперь один в Западном Голливуде, все в той же микроквартире. Я настроен сполна насладиться независимостью. Но независимость, оказывается, не такая простая штука, как я думал. И очень дорогая. Помимо всего прочего, я чувствую себя немного не в своей тарелке - раньше я никогда не оставался совсем один. В Европе у меня был Киви или, по крайней мере, верная перспектива завести какую-нибудь мимолетную евродружбу. Здесь, в Лос-Анджелесе, и поговорить-то не с кем - все, кто попадается мне на пути, малость чокнутые, и заговаривать с ними я побаиваюсь. Не хватало еще только привадить к себе психопатов. Чем я занимаюсь? Стараюсь не распускаться: всегда, независимо ни от чего, слежу за тем, как я одет; волосы содержу в идеальном состоянии (сегодня забыл причесаться - завтра пойдешь побираться) - я не в том положении, чтобы позволить себе сказать, дескать, я сегодня не в форме, даже волосы не лежат; соблюдаю чистоту и порядок в микроквартире. Что еще? Еще я открыл для себя несколько подходящих радио-ток-шоу в диапазоне AM. И одну любопытную станцию "Только между нами", которая ведет трансляцию из Силиконовой долины. Правда, сам я пока еще в разговоре в прямом эфире не участвую. Забот хватает. Сегодня утром, прежде чем отправиться на бульвар, я потратил часть денег, вырученных от продажи Комфортмобиля, чтобы приобрести прибор, издающий так называемый "белый шум". Я стал плохо спать - меня преследует мысль, что я погряз в бедности. В спальне так пусто и гулко. А я теперь реагирую на любые незначительные звуки. Всякие стуки, бряки и удары. Ты понимаешь, что беден, когда сквозь стены твоей квартиры слышишь звуки чужой жизни. На прошлой неделе, мечтая только о том, чтобы наконец уснуть и видеть сны, я загнал Лоренсу мои афиши в обмен на валиум. - Это так, для детей, - сказал Лоренс, протягивая мне коричневый пластмассовый пузырек, когда мы с ним произвели ревизию его аптечного шкафчика в ванной. Половина всех склянок у него вообще без этикеток. - А почему этикеток нет? - спросил я. - Содержание лучше не афишировать. Держи вот пока валиум, тебе для разгона сойдет. Там дальше видно будет. А то с непривычки выдашь какую-нибудь реакцию, и на меня федералы чего доброго наедут. - Что это? - спросил я, проворно схватив небольшой прозрачного стекла пузырек, представлявший собой, судя по тому, что его удостоили отдельной полки, особую ценность. - Цопиклон. За куски афиш не продается. В США его просто так не достать. Тебе пришлось бы притащить электронное табло с бейсбольного стадиона, чтобы это купить. Вырубает вчистую, а сны как у младенца, благодать. Нектар для мозга! Я не просто так иду себе гуляю по Голливудскому бульвару. Вчера я уволился с работы в "Крылатом мире". Я решил - хватит, не буду я каждый день жарить крылышки, только для того, чтобы как-то поддержать свои силы для того, чтобы снова идти на работу в "Крылатый мир", чтобы как-то поддержать себя, чтобы снова идти на работу в "Крылатый мир", чтобы... Порочный круг. Кто вообще придумал, что главное - вкалывать, не важно где и как? Может, это и работа, но никак не заработок. Некто псевдоживой, занятый псевдотрудом. Ладно. "Крылатый мир" у меня теперь в прошлом. Сегодня здесь, на бульваре, я провожу эксперимент в связи с одной интересной, без дураков, предпринимательской идеей, которая осенила меня на прошлой неделе, - идеей, придавшей мне смелость оставить постылую работу. И пусть мне даже придется спать, завернувшись в старый ковер на задворках дома, где обитает героиновое семейство, все равно лучше быть неудачником, который живет своим умом, чем хотя бы еще одну микродолю секунды провести у тошнотворных чанов с липкими соусами - "Каджунский крокодил", "Барбекю-блиц", "Горчичный", - выслушивая очередную брехню (как оказывается на поверку) Джезуса насчет вакансий в ночных клубах. Первый шаг в осуществлении моей предпринимательской затеи состоит в том, чтобы запастись кое-какими подручными материалами, - это-то и привело меня на Голливудский бульвар, симпатичное, к слову сказать, место, эдакое варево из всевозможных закусочных быстрого обслуживания - набивай пузо хоть гамбургерами, хоть мексиканскими "тако", хоть еще чем. Под ногами раздавленные котлеты, иглы от шприцев и выпавшие из карманов планы города, Диснейленд, да и только, правда, здоровьем не блещущий. Я вижу растерянные лица немецких туристов, пока еще без явных признаков разочарования - пока. Сюрреалистическую картину довершает несметное количество рождественских композиций, наверняка заказанных по телефону 1- 800 ПЛАВЯЩИЕСЯ ЧАСЫ. Я не спеша иду мимо "Китайского театра Граумана", который, как почти все в Голливуде, представляет собой имитацию собственной истории - новая постройка, притворяющаяся старой. Как выразился на прошлой неделе Лоренс: "Архитекторам раньше не приходило в голову, что первым делом нужно предусмотреть торговые ниши, где можно торговать футболками". На улице Фэрфакс я наконец нахожу то, что мне надо, - исходные материалы для моего коммерческого начинания: объемистую пачку кальки плюс коробку с набором из 64 восковых цветных мелков. Я делаю покупки и выхожу из лавки, где продается все для художников. Чеки я сохраняю. Как-никак, я теперь бизнесмен. Едва я оказываюсь на улице, происходит небольшой подземный толчок - ничего страшного, но вполне достаточно, чтобы сработала сигналюация на всех машинах, запаркованных в пределах лос-анджелесской котловины. От бульвара Уилшир до Комптона город охвачен пожаром сирен. Я сижу на ступеньках на солнцепеке и слушаю, как одна за другой машины умолкают, пока наконец вновь остается только приглушенный рокот самого города, и город этот, купаясь в солнечных лучах, вновь предается своим коллективным грезам. Машины катят по улицам города, деревья и цветы растут из его почвы, богатство аккумулируется в его жилищах, надежда зарождается и умирает, и возрождается вновь в умах и душах его обитателей, и город все грезит и жаждет свежих идей, способных эти грезы удержать. Я звезда, я делаю звезды звезд. С помощью цветных мелков методом притирания я делаю копии с латунных звезд, которые вмонтированы в тротуары Голливудского бульвара. На каждую звезду уходит тридцать секунд, цвет по выбору. Накладные расходы очень скромные - мне ведь не нужно ни лотка, ни будки. Я просто выставляю для рекламы Элвиса и Мэрилин, а дальше предложение и спрос встречаются друг с другом лицом к лицу, и охочие до сувениров стаи туристов отстегивают денежки. Расходные материалы? Все, что мне нужно, - канцелярские резинки, перехватывать "звездные" рулончики. Ползая на коленях - так я добываю свое новое благосостояние. И я вспоминаю парады из моего детства, дома, в Ланкастере, когда красотки, наряженные в костюмы "атомный реактор" из папье-маше, бросали мне, несмышленышу, конфетки, и я радостно ползал по тротуару на четвереньках точь-в-точь как сейчас, собирая щедрые дары, которыми осыпала меня жизнь. Спустя несколько дней я фломастером вывожу на груди моей белой футболки: Звезды Звезд(tm) $5,00 - Э-э, скажите-ка, - обращается ко мне преклонных лет дамочка с волосами свекольного цвета, - вы не знаете, где тут звезда Люси?[36] Все считают, что я, само собой разумеется, из тех, с приветом, просто потому что я делаю то, что делаю, хотя одет я самым безобидным образом - в джинсы и футболку. Собака-поводырь при слепом лижет мне лицо. Духота тошнотворная; я чихаю. И две серые вермишелины выскакивают у меня из ноздрей, как те серые мышки, которые выбегали из водопроводных труб и снова в них забегали в парижском метро. Я привадил-таки к себе уличный народец с тараканами в голове, и теперь все, чем богата уличная жизнь Голливудского бульвара, стекается ко мне, как к центру гравитации - не столько для того, чтобы вовлечь меня в свою жизнь, сколько для того, чтобы их собственная жизнь обрела некий географический якорь, чтобы им не чувствовать себя нераспроданными под Рождество елками, без надобности заваливающими городские улицы наутро 26 декабря. Случается, правда, уличные чудики спросят меня, который час, или не хочу ли я апельсиновой шипучки, или затяжку чего-нибудь, чем они в ту минуту дымят, а у самих лица такие несчастные, будто они только что закинули в себя горсть таблеток для похудения и вдобавок получили пренеприятнейшее известие. Они непритязательны. Они единственное людское сообщество, в которое я сегодня вхож. Волосья у них нестриженые, предел мечтаний для них - виски побольше и побыстрее; их музыка - панк-рок-металл. Время от времени я дарю кому-нибудь из них звезду Джеймса Дина или Лиз Тейлор, и они страшно довольны и взамен несколько часов подряд угощают меня разными байками, в перерывах между очередными японцами, немцами и американцами из Огайо, желающими приобрести у меня сувениры на память о Люси и Марлоне Брандо. - Ну вот, короче, утром Дэнни ест бекон, и жир капает ему на штаны, а днем он, значит, уже в горах над каньоном Бенедикт и хочет уже ударить по рукам, как вдруг, понимаешь, доберманы - хвать его за ляжки и давай в клочья рвать. - Говорю тебе, старик, все это уже было у Толкина. Успех! Уже который день я возвращаюсь домой с набитыми карманами (журнал "Юный предприниматель", рубрика "Лицо месяца": "Притерся в Голливуде - Тайлер Джонсон"). В моей почтовой ячейке меня дожидаются сразу два письма. Одно от Джасмин, другое от Дейзи. Настроение у гиеня приподнятое, и я сперва открываю письмо Джасмин. Вот оно: 5 декабря Дорогой Тайлер! Думаю, мы все рождаемся с пеленой на глазах, и она мешает нам увидеть наших матерей такими, какими они были в молодости... молодыми, хмельными, танцующими в обнимку с мужчиной, который вовсе не наш отец. По себе знаю, мне самой трудно увидеть маму другой, молоденькой, из-за пелены на моих собственных глазах, и мне кажется, я вижу такую же пелену на глазах у тебя, и она не дает тебе разглядеть меня