Мире Термометра, высотой 134 фута, который показывал 54 градуса по Фаренгейту. Дожидаясь, пока принесут мой заказ, я сделал несколько звонков по телефону компании "Пасифик Белл", висевшему рядом с уборной. Я ответил на сообщение своего лас-вегасского автоответчика от Лорель, которая работает на площадке для игры в хай-алай во Фремонте. Первым делом она спросила меня о дате моего рождения. Когда я назвал ей сегодняшнюю, она не уловила никакой связи и не подумала поздравить меня. Вместо этого она прочла мне мой гороскоп, а потом сообщила новости, а именно, что Оскара сцапали в северном Голливуде и что, скорей всего, копы теперь у меня на хвосте. У меня перехватило дыхание, мозги раскалились. Достаточно сказать, что единственным и 146 ----------------------------- неудержимым желанием в тот момент у меня было как можно скорее отделаться от коробки с парастолином и шприцами. Но просто выбросить содержимое коробки в какой-нибудь из уличных мусорных бачков в Бейкере не представлялось возможным, об этом не могло быть я речи. Городок напоминал сценку из "Сумеречной зоны" и был буквально нашпигован копами -- по два на каждого из обедавших в ресторане: там были таможенники, шерифы округа Сан-Бернардино и даже двое парней из лесо-охранной службы, что было уж совсем смешно, поскольку во всей округе на расстоянии пятидесяти миль не росло ни единого деревца. Что касается обычных бачков, как я уже говорил, о них не могло быть и речи -- отпечатки моих пальцев останутся повсюду; а что, если какая-нибудь ищейка докопается до моей коробки? Единственный способ, прикидывал я про себя, это выкинуть шприцы где-нибудь дальше по дороге. К счастью, машина у меня была прокатная и вряд ли могла заинтересовать полицию. Если я не стану превышать скорость, все будет в порядке, и я смогу спокойно обдумать, как поступить с краденым добром. Я продолжал двигаться в направлении Палм-Спрингс через Барстоу и Сан-Бернардйно, потом по дуге свернул на восток и перебрался на Десятую магистраль. Меня обуревали самые разные чувства, преимущественно паника, я сжевал уйму пластиков "фридента", выключил радио и начисто позабыл о мыслях, крутившихся у меня в голове, 147 ----------------------------- когда я спускался в долину перед обедом, о моих размышлениях о лике Христовом. Вместо этого я думал об урчании в животе и жалел о том, что оставил ленч на стойке "Бан Боя" после поспешного исхода. Так что весь оставшийся день мне предстояло жить воспоминаниями о половинке вишневого пирога и чашке кофе, выпитой в Лас-Вегасе. 148 ----------------------------- Два часа спустя я был уже примерно в десяти милях от Палм-Спрингс, свернув с автострады в противоположном от города направлении в поисках места захоронения для стероидов. После армейских учений у меня остались смутные воспоминания об узких глубоких ущельях в пустыне между Дезерт-Хот-Спрингс и Саузенд-Палмс; мне казалось, что это место, пожалуй, лучше всего подойдет для моих целей -- глухой, безлюдный участок к востоку от разлома Сан-Андреас, обитатели которого жили по поддельным векселям и разъезжали в машинах с давно выбитыми стеклами, замененными полиэтиленовыми пакетами. Такие люди, как правило, не задают вопросов, если видят что-то выходящее за пределы нормы. От долгой езды вид у меня был немного помятый. От грязной рубашки несло потом -- дорожным потом. К тому же я был издерган и раздражен, вернее, это могло бы проявиться, окажись кто-нибудь рядом. Иногда не понимаешь, насколько паршивое у тебя настроение, 149 ----------------------------- пока кто-нибудь не появляется в поле твоего зрения. Чувство здравого смысла тоже, кажется, начало изменять мне. Полагаю, мне надо было бы попросту бросить коробку на каком-нибудь проселке, однако мое нынешнее состояние требовало захоронения по всем правилам. Так что я ехал все вперед и вперед, высматривая подходящую проселочную дорогу, уводившую в пустоши,-- дорогу, на которой я мог бы попросту исчезнуть и если не захоронить коробку, то по крайней мере разбросать ее содержимое и закидать песком, как нашкодивший котенок. Но даже здесь, невесть где, издали непременно доносилось гуденье какой-нибудь машины, из которой меня могли заметить. Мне пришлось еще немало проехать, прежде чем я уверился, что никто не увидит, как я отделываюсь от своего груза. 150 ----------------------------- Дорога, которую я в конце концов нашел, была извилистой, по обочинам усыпанной пустыми пулеметными лентами и битыми пивными бутылками. Постепенно понижаясь, она шла по краю неприметного, очень широкого и неглубокого каньона. От нее то и дело ответвлялись дороги поуже, уводившие в поросшие низкорослой юккой расселины и овраги. Судя по рваным матрасам, сломанным кушеткам и холодильникам, до меня здесь уже побывало немало людей со сходными намерениями избавиться от своего имущества. Было приятно ехать, сбросив скорость, по настоящей земле, а не по бетону и асфальту, поэтому я забрался дальше, чем следовало бы. Достигнув конца выбранной мною дороги -- по сути, тропинки,-- я остановился и выбрался немного поразмяться. При этом я обозревал место предстоящей акции, уродливое и замусоренное, но надежно скрытое от посторонних глаз. Открыв багажник, я вытащил коробку из-под "мицубиси" и разбросал содержимое по песку 151 ----------------------------- рядом с машиной. Оторвав несколько картонных полос и пользуясь ими как лопатой, я стал забрасывать песком белые обертки шприцев и ампулы парастолина, пока стекло последней из них не блеснуло в лучах позднего послеполуденного солнца. Движения мои были нервными, дергаными, и я чувствовал, как содержание сахара в крови стремительно падает. Я злился, что забыл перекусить, потому что обычно, проголодавшись, становлюсь очень злым. Я знал, что даже если потороплюсь добраться до ближайшей бензоколонки, где можно экстренно подкрепиться, это займет не меньше получаса. 152 ----------------------------- Поэтому нетрудно себе представить, как я отреагировал, когда машина отказалась заводиться. Вот тебе и день рождения -- здравствуй жопа новый год. Везет же иногда людям. Я заглянул под капот, но двигатель не имел ни малейшего сходства с "V8", который я помнил еще с тех пор, как был подростком. Я буквально затрясся от злости, когда осознал, что у меня нет иного выбора, кроме как топать пешком обратно до шоссе, а там, вполне вероятно, и дальше, до ближайшего телефона или лавки. Никто не подбирает на дороге одиноких мужчин, бредущих пешком через пустыню. Чтоб тебя. 153 ----------------------------- Итак, мое пешее путешествие началось. Началось оно не лучшим образом, а скоро стало и того хуже. Солнца виднелся уже только краешек, а когда оно скроется за горами Сан-Горгонио, станет совсем темно. Колючие репьи, которые и клещами не оторвать, стали забиваться мне в носки. Было ветрено и холодно, и, ясное дело, дальше будет еще ветренее и холоднее. Мне хотелось пить, я проголодался как волк, и довольно скоро моя злость уступила место растерянности и легкому головокружению. Скрестив руки на груди, я бормотал себе под нос непечатные ругательства, а потом и вовсе заткнулся, стараясь идти ни о чем не думая; мне хотелось, чтобы время исчезло, и я сделал вид, что его больше не существует. Эта псевдодзенская практика продолжалась, пока я не понял -- пройдя примерно час и так никуда и не выйдя,-- что свернул не на ту дорогу и прошел по этой неверной дороге уже Бог весть сколько миль. Мир еще не видал подобного идиота. И обругать некого -- сам виноват. Рыча от отчаяния, 154 ----------------------------- я даже не знал, имеет ли смысл возвращаться, поскольку не помнил, куда на какой из развилок надо сворачивать. Тогда я сел на камень, чтобы собраться с мыслями, а заодно съежиться, сохраняя остатки нутряного тепла. Солнце село как по расписанию. Я развернулся и пошел обратно по той же дороге, машинально заставляя себя двигаться вперед, не имея иного выбора, не имея ни малейшего представления, правильной ли дорогой я иду, с каждым шагом все более и более обреченно представляя себе свою будущую судьбу. 155 ----------------------------- Так продолжалось несколько часов, за это время небо успело полностью погрузиться во тьму и холод. Мало того что я был уже вконец измучен прилипчивым, как насекомое, чувством бесприютности, тоски и бесконечностью своего пути, но меня еще бросило в дрожь от первобытной тьмы окружающей меня ночи. Перед глазами замелькали всевозможные ситуации, с которыми человек может столкнуться в пустыне: неистовые байкеры из комиксов, несущиеся в облаках пыли; кадры из фильмов, в которых на непрошеного гостя наставлены дула пулеметов; гремучие змеи, скользящие по остывшим трупам. Я подумал о том, какой бесславный конец уготован мне, если меня попросту втихую прикончат посреди этого безлюдья. Мне захотелось оказаться в городе, большом или маленьком, но среди людей, среди любых людей. И вот я пребывал в этом плачевном состоянии, когда случилось нечто, от чего у меня перехватило дыхание: я услышал позади чьи-то шаги. 156 ----------------------------- Сначала я решил, что они могут быть эхом моих собственных шагов, но подсознание тут же подсказало мне, что шаги, которые я услышал, по ритму не совпадают с моими. Моя походка стала чуть менее размеренной, и внимательный наблюдатель отметил бы, что изменилась и моя повадка и что язык моих движений выдает то, что я ощущаю некую опасность. Шаги, которые я услышал, раздавались, полагаю, на расстоянии брошенного камня и слегка похрустывали, как кокосовое печенье, когда его жуют за одним столом с вами. И поскольку они были быстрее моих, я понял, что Шагающий скоро настигнет меня. 157 ----------------------------- Я был безоружен. Я не знал даже, кем может оказаться предполагаемый враг. Я почувствовал, как из-под мышки выкатился ручеек горячего пота. Я не мог решить, что лучше: остановиться и повернуть навстречу идущему или соскочить с дороги и... ну и что... поблизости не было никакого укрытия. Ни единого валуна. А может быть, у Шагающего при себе слепящий галогеновый фонарь... огнестрельное оружие... или веревка. О, Господи! Я остановился. Теперь только один звук нарушал тишину -- звук приближающихся шагов. Плечи мои напряглись. Я повернулся и увидел черный силуэт, приближающийся ко мне на фоне кобальтово-синего неба. Попутно я заметил падучую звезду, военный самолет, летящий в сторону Твентинайн-Палмс, чернильную темь каньона. Поскольку в сложившейся ситуации действительно не оставалось ничего иного, я сказал, обращаясь к тени: "Привет". Ответа не последовало. Тень -- коротышки? горбуна? -- продолжала двигаться мне навстречу 158 ----------------------------- с прежней скоростью. "Привет!" -- произнес я еще раз, более прочувствованно, тень приблизилась, и хруст гравия стал громче. У меня совершенно не было сил бежать, и я стоял, окончательно пав духом, готовый и умереть, и убить, слишком ошарашенный и измочаленный, чтобы думать. Я слышал рассказы о том, что страх обостряет чувства, но думаю, что это неправда. Возобладав над всем прочим, страх привносит в чувства только сумятицу, но никак не остроту. 159 ----------------------------- Между тем тень стала больше, достигнув натуральной величины. Передо мной оказалась сгорбленная мужская фигура с заброшенной за плечи скатанной походной пенкой, связанной веревками и обмотанной белыми бумажными мешками из "Макдональдса". У фигуры была седая испанская бородка, похожая на клочок мха, наблюдались клетчатая рубашка и зеленые рабочие штаны, вытертые до блеска. Это был бродяга -- пустынная крыса,-- из тех, которые иногда рыскают по придорожным забегаловкам, пугающе загорелый, что было заметно даже при свете неполной луны, с кожей как копченое мясо, порами как дырки в солонке и млечно-белыми несозревшими катарактами на обоих глазах. Он шел прямо на меня, и я еще раз упреждающе произнес: "Привет!" Тут он остановился в двух шагах -- так, словно мы случайно столкнулись у входа в магазин или вроде того. "Я тут прогуливаюсь, считай, каждую ночь, но сегодня дождя не будет, так что порядок",-- произнес он голосом густым от скопившейся в гортани слизи и долгих лет пустынных монологов. Дыхание у него было жгучее, как огонь, как перец. 160 ----------------------------- Я вздохнул с величайшим облегчением; незнакомец был сумасшедшим, но безобидным -- слишком бедным даже для того, чтобы иметь оружие. Даже в моем обветшавшем состоянии я мог раздавить его как муху. Настала моя очередь поддержать диалог. "Дождя? Нет... думаю, нет",-- сказал я. 161 ----------------------------- В ретроспективе все это выглядит полным идиотизмом. Я старался держаться непринужденно, несмотря на решительную странность этой встречи, а мой новый знакомый был попросту слишком сумасшедшим, чтобы воспринять ее как странную. Я старался делать вид, что мы встретились при солнечном, а не при лунном свете, старался придать ситуации уютное мужественное достоинство, словно мы -- два манекенщика, болтающие друг с другом на фотографии из каталога мод. Мой бомж пожал замусоленным левым плечом, смачно сплюнул и знаком дал понять, что пора двигаться дальше. Ноги у меня ступали неверно, главным образом из-за недостатка сахара в крови. Когда мы зашагали рядом, большинство моих остаточных страхов быстро улетучилось. Бомж даже не задался вопросом, почему человек бродит ночью по пустыне -- так, словно подобные одинокие прогулки были самой естественной вещью на свете. 162 ----------------------------- Он даже не разговаривал со мной, а скорее вещал, как маленькая местная радиостанция, случайно отловленная автопоиском. Хотелось бы сказать, что, шагая рядом, мы говорили о простых вещах, что мой спутник, за долгие годы скопив в житницах своего ума целые россыпи мудрости, излагал мне взгляд на жизнь, доступный только тем, кто суть соль земли. Отнюдь. Он даже ни разу не назвался по имени, впрочем, так же как и я. Он потолковал еще немного о дожде, который собирался к вечеру, но так и не пошел. Потом поговорил о сговоре республиканских сил, о реке Колорадо и о принцессе Каролине Монакской. Я слушал его вполуха, как радио в машине. Он сообщил, что направляется в Индио. Потом спросил: -- Ну, а вы куда собрались? Довольно вяло я ответил, что пытаюсь отыскать дорогу на Дезерт-Хот-Спрингс, Бермуда-Дюнс или на Палм-Спрингс. -- В таком случае, "вы идете не той дорогой,-- сказал бомж, останавливаясь. 163 ----------------------------- То, что он общается со мной, что он вообще услышал мои слова, казалось недоразумением. Я постарался отреагировать как можно непринужденнее: "Да ну?" Бомж остановился, я остановился тоже, и он сказал: -- Послушайте, что бы вы здесь ни делали, мне без разницы. Может, вы не хотели со мной встречаться,-- он причмокнул,-- а может, и я не хотел встречаться с вами. Но дорога, которую вы ищете, вон там.-- Он указал на едва заметную развилку, которую мы только что миновали.-- По ней до шоссе Диллон около часа. Но и оттуда до жилья топать и топать. Хот-Спрингс разве поближе. Часа два по Диллону будет. Усек ли? По тону его голоса я понял, какого усилия воли стоило ему так долго общаться со мной. Я кивнул, и лицо бомжа растворилось в прежнем безумии. 164 ----------------------------- Суть дела сводилась к тому, что мой бомж был уж слишком застарелой пустынной крысой. И я почувствовал себя наивным и ограниченным буржуа за то, что понадеялся -- пусть ненадолго,-- что мне удастся связать несвязуемое, что я решил, будто достаточно всего лишь немного душевного внимания и здравого смысла, чтобы превратить сумасшедшего в нормального человека. А потом мне стало грустно, так как я понял, что стоит человеку раз определенным образом сломаться, и его уже не выпрямишь, не склеишь, и это одна из тех вещей, о которых никто не скажет вам, пока вы молоды, и которая никогда не перестанет удивлять вас, пока вы растете и видите, как люди вокруг ломаются один за другим. И вы задумываетесь: когда-то настанет ваша очередь или это уже случилось. 165 ----------------------------- И вот я все стоял рядом с бомжом в скорбном молчании, и он задергался. Я уставился на скатку за его плечами, как Лабрадор на обеденный стол, но тут же застыдился: я понял, что бомж воспринял мой взгляд как угрозу. Мне показалось, что он в первый раз испугался того, что встретил меня, незнакомца, посреди этой Тмутаракани. Он дотянулся до заднего кармана и вытащил два комка, один из которых вручил мне: это была пластиковая упаковка мясной лапши, предназначенная для микроволновки, и холодный яблочный пирог из "Макдональдса". -- Стянул макарошки в "Сэвен-Илэвен",-- сказал он. -- Нет нет! -- решительно ответил я. Мне хотелось, чтобы он понял, что я не собираюсь грабить его, поэтому я сунул ему в руку пятидесятидолларовую бумажку, которую он запихал, не сворачивая, в неопрятный нагрудный карман. После этого, даже не попрощавшись, он стремглав припустил прочь, почти мгновенно 166 ----------------------------- скрывшись в ночной тьме, и оставил меня одного у развилки -- грязными пальцами выковыривать лапшу из пластикового стаканчика и, не разжевывая, глотать яблочный пирог, зная, что, как бы ни были плохи мои дела, это не навсегда. 167 ----------------------------- Итак: Вы еще так много обо мне не знаете -- не успел рассказать,-- к примеру, что у меня есть семья, что я верю в Бога, что когда-то я был ребенком -- и что я дважды влюблялся, и оба раза ненадолго. Но так уж ли это важно под конец, если вы один. Что такое наша память? Наша история? Какую часть нас составляет пейзаж и какую часть его составляем мы? 168 ----------------------------- Мое тело старится, кожа приобретает странные оттенки, члены выходят из повиновения, тело все меньше и меньше является частью меня, каким я помню себя когда-то. Перечитав написанное здесь, я понял, что я -- несчастливый человек и вряд ли когда-либо буду счастлив. С той ночи в пустыне прошло уже несколько лет. После нее я многое еще повидал в этом мире: я жил в Лос-Анджелесе и видел, какие там бывают пожары; на Аляске я видел, как от ледников откалываются ледяные глыбы и уплывают в море; я видел затмение солнца с яхты, плывшей по океану, густому от разлитой нефти. И всякий раз я вспоминал помятое лицо бродяги, бесследно канувшего в пустоши, лежащей вокруг Индио, Скоттсдейла, Лас-Вегаса -- его собственных планет в его собственной вселенной. Однако что-то я разговорился. И все же -- как часто случается -- если вообще случается,-- чтобы вас спас незнакомец? И как вышло, что способность к прощению и доброте иссякла в нас -- иссякла настолько, что даже крохотное проявление милосердия становится могущественным воспоминанием до конца наших дней? Как умудрились мы дойти до такого? 169 ----------------------------- Когда я об этом вспоминаю, оглядываюсь вокруг, передо мной встает обветренное лицо бродяги -- лицо, напоминающее мне о том, что все же еще осталось нечто, во что можно верить, пусть и верить стало уже не во что. Лицо, обращенное к таким людям, как я, которых жизнь подводила к самой пропасти одиночества, которые даже падали туда, но для которых -- когда они наконец выкарабкивались -- наш мир всегда выглядел по-новому. 176 ----------------------------- ПАТТИ ХЕРСТ Не далее как на прошлой неделе случилось мне размышлять о жизни. Ну конечно, не о жизни как таковой, скорее о последовательности жизненных событий. К примеру, имеет ли в жизни значение то, что мы постоянно совершаем путь от точки А к точке Б, от точки Б к точке В, от точки В к точке Г... от рождения к любви, от любви к браку, от брака к рождению детей, от рождения детей к смерти и так далее? Или этот сюжетный аспект жизни -- нечто вроде бухгалтерии, к которой мы, представители рода человеческого, прибегаем, чтобы осмыслить наше чертовски шаткое положение на этой планете? Как я уже сказал, не далее чем на прошлой неделе случилось мне размышлять об этом. Вначале был Уолтер. Уолтер был черным Лабрадором, который жил через два дома от дома моих родителей на горе в Западном Ванкувере. Спокойный и добродушный по природе Уолтер навещал нас не один год. Обычно он появлялся во дворике, куда выходила кухня, говорил "вуф!", и мы его впускали. Он бродил по дому, стуча когтями по линолеуму, выпрашивал кусочек-другой, 173 ----------------------------- после чего ложился на кухне и на несколько часов становился членом семьи. Когда Уолтеру пора было уходить, он снова говорил "вуф!", и мы его выпускали. Уолтер давал нам всю радость, какую получаешь от домашнего зверя, не приносящего при этом никаких неудобств. Но вот с месяц назад Уолтер перестал навещать моих родителей. Мама сказала мне об этом по телефону, добавив, что они с папой несколько озабочены, но не знают, что им предпринять. Потом через пару дней у них зазвонил телефон -- это была миссис Миллер, хозяйка Уолтера, которая сказала, что ее муж умер несколько недель назад. Моя мать выразила соболезнования миссис Миллер, которая ответила, что худшее уже позади и что дети очень ее поддерживают. И все же одна проблема оставалась, а именно: Уолтер так испереживался, что его просто не узнать. Миссис Миллер поинтересовалась, не могли бы мы зайти к ним и попытаться подбодрить его. Мама забила тревогу. Она спросила, не смогу ли я приехать с другого конца города, и я ответил, что, конечно, приеду. В конце концов мама, папа, я и мой младший брат Брент, будущий кинооператор, застрявший на студенческой скамье, который так и жил с родителями, все вместе направились к дому Миллеров -- мама несла пирог с чернично-персиковой начинкой, я -- коробку собачьих сухарей со вкусом печенки, а Брент видеокамеру, на которую собирался запечатлеть наш визит. 174 ----------------------------- Миссис Миллер открыла нам дверь, мы поздоровались, и она провела нас в гостиную, где на покрытом одеялом большом мягком диване сидел Уолтер, по телевизору показывали "Колесо фортуны", пес выглядел ну прямо как настоящий пенсионер. Брент очень обрадовался, что в комнате телевизор. Я решил, что, с его точки зрения, это должно придать съемкам больше художественности. Так или иначе, завидев нас, Уолтер поднял морду, слегка навострил уши и слабо, уныло повилял хвостом; от его былой жизнерадостности не осталось и следа. Мы сделали телевизор потише, расселись рядом с Уолтером и стали трепать его по голове. Я дал ему сухарик, который он погрыз, только чтобы меня не огорчить -- такой он был воспитанный пес,-- но в остальном вид у него был жалкий. Мы заговорили с Уолтером. Брент рассказал ему, что злющая сиамская кошка Классенов, Пинг, принесла пятерых котят, но папа возразил -- шестерых, и миссис Классен не знает, кто 175 ----------------------------- отец. Тут папа с Брентом пустились в пререкания из-за -- подумать только -- Пинг. Обычно при одном только упоминании о кошке шерсть на загривке Уолтера вставала дыбом, но теперь, положив морду на передние лапы, он лишь слегка поднял брови. Минут через пятнадцать мы встали, чтобы уходить, сказав Уолтеру, что он может наведываться к нам в любое время, и помахали ему на прощанье. Он снова уныло вильнул хвостом, и больше мы его не видели. 176 ----------------------------- Уолтер умер несколько дней спустя -- как мы все решили, от горя. Брент позвонил мне, чтобы сообщить новость, расстроившую нас обоих, хотя Брент и просил меня не расстраиваться. Он даже попытался пошутить, сказав: "Ну, по крайней мере Уолтер всю жизнь проходил в хипповой черной одежке". Я сказал ему, что он и все его приятели по киноцеху просто придурки. Брент сказал, чтобы я не горячился. Потом добавил, что время для собак ничего не значит. Отлучаетесь ли вы в угловой магазин на десять минут или едете на Гавайи на две недели -- для вашей собаки это в любом случае будет "печальное событие", лишенное временной протяженности. "Один час или две недели -- вашему псу все равно. Уолтер страдал и был несчастен, но он страдал не так, как страдал бы на его месте человек". Потом Брент сказал, что люди -- единственные животные, которые способны чувствовать печаль, имеющую временную протяженность. Он сказал, что проклятие, лежащее на нас, людях, 177 ----------------------------- в том, что мы в ловушке у времени,-- наше проклятие в том, что мы вынуждены истолковывать жизнь как последовательность событий -- как связный сюжет -- и что, когда мы перестаем понимать, как развивается наш собственный сюжет, мы чувствуем себя потерянными. "Собаки живут только настоящим,-- продолжал он.-- Их воспоминания -- вроде тех ледяных лебедей, которые бывают на свадьбах, выглядят они красиво, но через час от них -- только лужа воды. Люди же должны терпеть все, что заставляет терпеть жизнь, в масштабах мучительного, размеренного по часам времени, секунда за секундой. Мало того, мы должны еще и помнить, как и что мы терпели всю жизнь. Какая морока, верно? Удивительно, что мы все еще не посходили с ума". Я ответил, что печаль -- она и есть печаль. Что мне надо обдумать его слова. И еще сказал, что буду тосковать по Уолтеру в любом времени, какое бы Брент ни выдумал, спасибо тебе, братец. Наш разговор закончился на довольно-таки раздраженной ноте, но Брент действительно заставил меня задуматься. 178 ----------------------------- Впрочем, на этой неделе произошло еще одно событие, заставившее меня задуматься над странной жизненной последовательностью. Событие более важное, чем смерть Уолтера (хотя я не собираюсь приуменьшать эту потерю). Дело в том, что... ладно, обо всем по порядку. Событие произошло следующее: мне позвонил Джереми, мой старый школьный приятель. Джереми сказал, что мою сестру Лори засекли в Уистлере,-- оказывается, он работает там в магазинчике на лыжном курорте,-- не в "Хаски-стейшн", и не в "Рейнбоу", а еще дальше по шоссе. Я спросил, абсолютно ли он уверен, что это была Лори, на что Джереми ответил, что сам он Лори не видел. Открытие совершил его друг. Так что Джереми не был на сто процентов уверен. Однако для меня и такой наводки было достаточно. Я выключил компьютер, сгреб в охапку пальто, ушел с работы раньше и тут же отправился за восемьдесят миль на север, в Уистлер -- проверить, правду ли мне сказали. 179 ----------------------------- Небо развезло жидкой дождливой мутью -- это был самый дождливый день в мире,--обильная, плодородная морось, питающая деревья, океан и окрашивающая множество моих воспоминаний. К четырем часам пополудни небо совсем потемнело, и, проехав бухту Хорсшу, я свернул на Девяносто девятое шоссе, шедшее вдоль морского берега, утыканного острыми, как шпильки, гранитными скалами, мимо фьорда Хоув-Саунд, по дороге "в поднебесье". Я ехал медленно: даже свет фар с трудом пробивался сквозь водяную завесу. Грязь, напоминавшая шоколадный пудинг, только и ждала, чтобы длинными языками сползти по крутым горным склонам над ручьем Монтизамбер и бухтой Лайонс. В последнем свете дня в районе пляжа "Британия" мне удалось разглядеть слева Тихий океан, похожий на расплющенный кусок свинца. Густая пелена дождя давала чувство надежного укрытия; я всегда считал, что дождь успокаивает и исцеляет -- как одеяло, как дружеская ласка. Если выпадает целый день, чтобы не шел дождь или по крайней мере на горизонте не показалась пара тучек, солнечный свет перенасыщает меня информацией, и я тоскую по жизнетворному, укромному дару падающей с неба воды. 180 ----------------------------- Сразу за Сквомиш я увидел пожар -- жгли мусор на месте новой вырубки -- справа от дороги, за скоплением ярко освещенных желтых тягачей -- пышный салат из тысяч и тысяч пней и веток -- миллионы годовых колец, и все это горело и шипело -- невообразимое количество пламени, целое озеро пламени, и капли дождя превращались в пар, даже не успев упасть на раскаленные угли. Мне никогда не приходилось видеть столько огня в одном месте; я и поверить не мог, что бывает такое. Целое поле пылающей урины и разжиженных закатов. Я стоял в грязи на обочине, чувствуя, как розовеет кожа, как крохотные искры жалят меня, в то время как пожар невозмутимо свирепствует, как во сне -- мне снился пожар в океанских глубинах -- в беспросветной тьме, под дождем, как тайна, которую больше нет сил таить про себя. 181 ----------------------------- Лори. Это сюжет не такой прямолинейный, как сюжет с Уолтером. Лори исчезла с горизонта нашей семейной жизни пять лет назад. Она приходилась мне старшей сестрой, и когда мы были моложе, за несколько лет до ее исчезновения, она была мне ближе, чем кто-либо. Я прозвал Лори "Луи", и она тоже называла меня так. Она была самой классной из нас пятерых, красивой и дерзкой, обожала животных, словом, чего в ней только не было! Она родилась второй (я был четвертым по счету), и помню, как Лори сидела в бассейне на надувном круге с утенком Дональдом жарким летним днем, уверяя, будто у нее такое чувство, что она плавает по озеру Шанель на огромном кожаном саквояже, и заставляя меня подавать ей кока-колу и таблетки кальция. Ради нее я прогуливал уроки в школе -- и мы разъезжали в ее ржавом пикапе "форд-курьер", покуривая травку и доставляя жителям газеты -- одна из многочисленных работ Лори после школы. 182 ----------------------------- Моментальный снимок: Лори стащила у Адама (моего старшего брата) радиотелефон, набрала его номер с кухонного аппарата, а потом засунула трубку в пчелиный улей в трухлявом кедровом пне в лесу позади дома. И вот мы оба сидим на кухне, приникнув к телефонной трубке, и слушаем, как гудят пчелы. 183 ----------------------------- Еще один моментальный снимок: задний двор, мы следим за тем, как летучие мыши пикируют на светящуюся летающую тарелку, которую мы бросаем в ожидании, что какая-нибудь сова сорвется с болиголова, растущего возле телефонных столбов, пухлая и упитанная, похожая на человеческую голову с крыльями. 184 ----------------------------- Последний моментальный снимок: получив водительские права, я гордо прикатил к Лори на мамином фургоне; на этот раз Лори, одетая клоуном, раздавала детишкам воздушные шары в ресторане-бистро на Мэрин-драйв. Лори моментально бросила работу и запрыгнула в фургон как была -- в дурацком парике, гриме и так далее,-- и мы поехали кататься, все время курили, и Лори разгневанно демонстрировала оттопыренный палец прохожим, которые лезли под колеса. После этого мы отправились в путешествие по свалкам китайского квартала в поисках разного любопытного хлама -- плетеных бамбуковых корзин и старых календарей. Помню ноги Лори в огромных клоунских башмаках, торчащие из мусорного ящика. 185 ----------------------------- Я приехал в Уистлер примерно через час после того, как столкнулся с пожаром. Сквозь дождь я разглядел гроздьями лепившиеся друг к другу дома -- образцы "альпийской" компьютерной графики, по большей части многоквартирные -- и поразился тому, как здорово изменился курорт с 1970 года, превратившись из укромного местечка -- прибежища для бездельничающих лыжников -- в некое подобие ада в стиле яппи. Лыжный сезон еще только начинался, и у города был привилегированный, свойский вид любого курортного города в межсезонье: пустынные дороги, темные окна домов и закрытые рестораны. Я остановился на бензозаправке в Хаски, купил карту, прослушал по телефону-автомату свой автоответчик в Ванкувере и вернулся к машине. Не успел я забраться в кабину, как к колонкам с противоположных сторон подкатили -- один красный, другой желтый -- два глянцевитых, ухоженных старых "карманн-гиаса", похожие на сахарные драже на колесах. 186 ----------------------------- Когда оба водителя заметили друг друга, наступило моментальное замешательство. Сидевшая позади меня кассирша сказала: "Представьте только, какие симпатичные оранжевые детишки у них будут". Я рассмеялся и на мгновение почувствовал себя частью чего-то большего, чем я сам, словно вступил в некий волшебный мир. Но слишком уж я уклонился в абстракцию. Давайте поговорим о чем-нибудь более реальном. Давайте поговорим о тех временах, когда с Лори стало твориться что-то неладное, а случилось это более десяти лет назад, когда я еще верил, что людей можно спасти. 187 ----------------------------- Лори никогда за словом в карман не лезла, причем слова ее были куда убедительнее, чем у остальных, а возможно, и умнее. Однако ближе к двадцати у нее стали чередоваться периоды хмурости, гиперактивности и разговорчивости -- причем все в пугающей степени. Она терроризировала всех за обедом и во время прочих семейных сборищ, указывая на личные недостатки каждого из нас с такой проницательностью и точностью, что мы предпочитали помалкивать, боясь, что она может раскрыть наши тайны до конца. Наши посиделки превратились в многочасовое мучительство. Оглянувшись назад, можно сказать, что поведение Лори было типично наркоманским и в точности соответствовало тому, что рассказывали мне другие люди, у которых были схожие проблемы с их братьями, сестрами или детьми. Но тогда просто казалось, что в Лори все сильнее и сильнее проявляются дурные стороны ее характера, а не хорошие, которые, мы все знали это, тоже существуют. Но мы были единой семьей; вам может не нравиться, как развивается тот или иной из ее членов, но вы не можете оспаривать его право на подобное развитие. 188 ----------------------------- Лори всегда хотелось быть Патти Херст. Она не уставала высказывать мне свои восторги по поводу похищенной наследницы, когда мне было тринадцать, а ей семнадцать -- когда начались коренные изменения ее личности. Так, она могла войти ко мне в комнату и сказать с величайшей серьезностью: "Луи, хочу, чтобы ты вообразил себе кое-что. Сядь. Хочу, чтобы ты вообразил, что однажды в будний день вечером собираешься разогреть себе банку кэмпбелловского куриного супа с лапшой. По телевизору в гостиной очередной раз гоняют „Гавайи 5-0". Волосы у тебя грязные и нечесаные, на тебе старый махровый халат, и ты решаешь, стоит ли возиться и готовить попкорн? Звонок в дверь, ты вразвалочку спускаешься в прихожую, чтобы открыть. Только ты приоткрываешь дверь, как в дом врываются террористы в масках. Они завязывают тебе глаза, суют кляп в рот, скручивают по рукам и ногам и бросают в багажник своего "шевроле". Тебя увозят прочь, тебя похитили". Мне полагалось сидеть и прилежно слушать все это. 189 ----------------------------- "Похитители отвозят тебя, Луи, в свое логово на другом конце города, запирают в кладовке, держат впроголодь, не дают спать и постоянно толдычут тебе свои манифесты. Потом заставляют тебя сменить имя. Теперь все твои связи с прошлым порваны. Ты начисто исчезаешь из жизни на долгие месяцы". Лори всегда удавалось нарисовать яркую картину -- Патти Херст, пленница массовых фантазий, жертва тайных устремлений среднего класса, схваченная силами, которые собираются в клочья разнести наш мир теннисок, уроков французского и грибных деликатесов: "Тебя считают погибшим и вспоминают как сон. Но однажды ты воскресаешь. (В этом месте глаза у Лори всегда вспыхивали.) Ты воскресаешь как смутный черно-белый силуэт с карабином М-1 на мониторе системы видеонаблюдения банка, который ты грабишь в пригороде своего родного города в Калифорнии". Лекции Лори обычно заканчивались одинаково: "Отныне ты стал террористом, боевиком с городских улиц, чтобы в самое сердце поразить культуру, которая породила тебя, которую ты ослепляешь вспышкой белого света". Иногда эти лекции приводили меня в ужас и замешательство. Как-то вечером, сразу после одной из таких диатриб, я подловил Лори за прочисткой кишечника в уборной и на полном серьезе спросил, зачем она это делает, на что она ответила: "Чтобы подготовить мое тело для нового владельца". 190 ----------------------------- Думаю, Лори нравилась мысль о полном преображении, которое претерпела Патти Херст, став на какое-то время Таней и ограбив несколько банков. Полагаю, Лори чувствовала необратимые перемены, происходившие в ней самой, и решила, что история Патти отвечает этим внутренним переменам. Их биографии тоже были в чем-то схожи. Семьи у нас были большие, а родной городок Патти Херст во многом напоминал наш -- целиком погруженный в мечты о единении с природой и техногенной элегантности, о гипсовых арках и рододендронах, о домах будущего с плексигласовыми крышами, оборудованными электрическими мангалами с системой вентиляции, и о благонамеренных проектах социального благоустройства. 191 ----------------------------- Оставив позади Уистлер, я продолжал ехать под дождем, размышляя над тем -- по мере приближения предстоящей встречи,-- что именно я собираюсь сказать или сделать, если действительно обнаружу свою сестру. За прошедшие годы во сне и наяву я прокрутил про себя столько возможных вариантов разговора, что в действительности разговор мог либо вовсе не сложиться, либо оказаться очередным сном. Обе перспективы выглядели равно непривлекательно. Что она сделает? Улыбнется? Встретит меня с каменным лицом? Огрызнется? Уйдет? Дотронемся ли мы друг до дружки? Годы напролет я снова и снова прокручивал сценарии встречи, и вот теперь, когда появилась такая возможность, я никак не мог сообразить, что мне говорить, что делать. 192 ----------------------------- Патти Херст была не единственной навязчивой идеей Лори. Следом за ней шла одежда, становившаяся все более и более причудливой после окончания школы,-- это был магазин дешевого платья, но только очень дешевого: разномастные наслоения потертых уродливых одеяний -- броские, безнадежно безобразные цветастые рубашки с короткими рукавами -- навыпуск поверх армейских брюк цвета хаки -- нечто безумное, этакая дешевая краля. И родители терпели все это, наряды Лори с каждым разом становились все более вызывающими, сама она -- все более грязной и неухоженной, ее поведение -- все более невменяемым, когда она в очередной раз возвращалась домой после неудачного романа, скандала с соседкой по комнате, таскавшей ее вещи, или еще почему. Однако они мирились со всем. В жизни родителей не было ничего такого, что могло бы подготовить их к выходкам Лори. Они не укладывались ни в какие рамки, поэтому их предпочитали не замечать и не упоминать о них. Даже когда Лори замахивалась на родителей, воровала у них деньги, разбила их "олдсмобиль",даже когда возле дома появлялась конная полиция, ведя Пори, всю в слезах. Ничто из этого обсуждению не подлежало. 106 ----------------------------- Я выставляю Лори в ужасном свете. А сам, наверное, кажусь этаким пай-мальчиком -- но дело не в этом. Суть в том, что она была намного старше меня и поэтому всегда как бы окружена ореолом недосягаемости. Эти несколько лет разницы делали ее непознаваемой. 194 ----------------------------- И вот почему Лори особенно отдалилась от меня: однажды мы смотрели по телевизору какую-то передачу про экстрасенсов. Лори было, наверное, лет двадцать, и она казалась прежней Лори. Если ей удавалось вести себя прилично хотя бы полчаса, то все мы, вся семья, готовы были поверить, что прежняя Лори вернулась и что все снова будет замечательно. Наивняк да и только. Так или иначе Лори повернулась ко мне и сказала: "Луи, попробуй стать экстрасенсом. Угадай, о чем я сейчас думаю". Я посмотрел на нее и не успел даже глазом моргнуть -- ответ моментально мелькнул у меня в голове -- это был Питер Яяй, парень, который всегда замыкал список абонентов в телефонной книге Ванкувера. "О Питере Яяйе",-- сказал я. Лори взбеленилась. "Как ты узнал? -- завопила она.-- Как ты узнал? Говори!" Но я-то, конечно, как мог знать, откуда я узнал -- это было в чистом виде совпадение, повторить я бы не смог. Но не важно. Все равно после этого Лори неизменно обращалась ко мне с непроницаемым лицом, мы никогда больше не говорили по душам, и она даже перестала называть меня Луи. Признаться, 195 ----------------------------- тогда это не очень-то меня расстроило, потому что, честно говоря, нам всем к тому времени изрядно поднадоели причуды Лори, а я был в выпускном классе и не возражал, чтобы и мне уделяли хоть малую толику внимания. В последующие годы Лори начала систематически придираться ко всем членам семьи и к своим друзьям, отыскивая малейшие следы пренебрежения, реального или воображаемого, потом раздувала это пренебрежение до немыслимых размеров и навсегда порывала с человеком. В скором времени она обрубила все связи между собой и окружающими, последней оказалась наша мать. А потом она попросту... исчезла, растворилась. И никто не знал, где ее искать. В Сиэтле? В Финиксе? В Торонто? Никаких прощальных сцен. Ничего определенного. Просто растворилась в воздухе пять лет назад. Папа нанял частных детективов, но им мало что удалось сыскать -- самый свежий след был трехмесячной давности где-то в штате Вашингтон,-- но мы по крайней мере знали, что Лори жива. С этого времени она стала чем-то вроде семейного призрака, о котором никогда не упоминали, словно взяли и вычеркнули, как будто она никогда и не существовала. Нет, конечно, ее присутствие ощущается -- на семейных обедах, свадьбах и так далее. Но особенно рождественским утром, когда ее тень витает по двору под окнами, насмешливая, неуловимая,-- над лужайкой и между деревьями в лесу вспыхивают огоньки, слышится почти неслышный шелест, которые и есть Лори,-- мы все знаем это, хотя и не осмеливаемся об этом упоминать. 196 ----------------------------- Я остановился перед продуктовым магазином в Нестере, в нескольких милях от Уистлер-Виллидж, и очень быстро получил ответ на свой вопрос. Даже снаружи я смог разглядеть за витриной женщину, похожую на Лори, которая складывала жестяные банки покупателю в пакет. Я тупо сидел, не в состоянии пошевелиться, глядя на силуэт Лори, размытый дождем снаружи и запотевшими изнутри стеклами. Рядом с машиной я заметил телефонную будку. Я решил, что подойду поближе и загляну сквозь витрину. Если это Лори, я позвоню Бренту или другой своей сестре, Уэнди, и мы решим, что делать дальше. С дрожащими руками, прерывисто дыша, я выбрался из машины, не замечая дождя, подошел к витрине и внимательно посмотрел на женщину за прилавком. Но это была не Лори. Очень похожа, но не она. Долго еще простоял я, глядя на эту женщину, оказавшуюся не моей сестрой, а потом вернулся в машину. 197 ----------------------------- Я наскоро перекусил в дорогом французском ресторане, который был открыт в центре курорта. Выпил немного вина, а когда вышел, дождь уже переходил в снег; выехав из Уистлера, я по петляющей дороге покатил обратно в город. Обогреватель в машине сломался, и возвращение получилось жалким -- медлительным, промозглым и тоскливым. Я действительно ждал, что найду Лори, и теперь, когда этого не случилось, ощущение... неразрешенности ситуации было безмерным. 198 ----------------------------- Я призадумался. И вот о чем: я думал о том, что всякий день каждый из нас переживает несколько кратких мгновений, которые отзываются в нас чуть сильнее, чем другие,-- это может быть слово, застрявшее в памяти, или какое-то незначительное переживание, которое, пусть ненадолго, заставляет нас выглянуть из своей скорлупы,-- допустим, когда мы едем в гостиничном лифте с невестой в подвенечном наряде, или когда незнакомый человек дает нам кусок хлеба, чтобы мы покормили плавающих в лагуне диких уток, или когда какой-нибудь малыш заводит с нами разговор в "Молочном Королевстве", или когда происходит случай вроде того, с машинами, похожими на сахарные драже, на бензозаправке в Хаски. И если бы мы собрали эти краткие мгновения в записную книжку и взглянули на них через несколько месяцев, то увидели бы, что в нашей коллекции намечаются некие закономерности -- раздаются какие-то голоса, которые стараются зазвучать нашей речью. Мы поняли бы, что живем совершенно другой жизнью, о которой даже 199 ----------------------------- не подозревали. И возможно, эта другая жизнь более важна, чем та, что мы считали реальной,-- дурацкий будничный мир, меблированный, душный и пахнущий железом. Так что, может быть, именно из этих кратких безмолвных мгновений и состоит подлинная цепочка событий -- история нашей жизни. Я отвлекаюсь. Я -- человек; я -- в ловушке у времени. Я просто не могу поверить, что история Лори обрывается -- что она никогда не закончится -- что я никогда не узнаю ее конца и что то последнее краткое мгновение, которое связывает все воедино, никогда не наступит. Я думаю о ней так часто -- думаю, счастлива ли она или страдает. Я гадаю, какого у нее сейчас цвета волосы,-- о чем она разговаривает с друзьями, которыми обзавелась заново,-- влюблялась ли она за это время, и даже о том, что она ест на завтрак. Обо всем. Мне хочется сказать ей, что она добрая. Хочется сказать, что она хорошая. Сказать, что Бог тоже добрый и что нас окружает красота -- и что мир познаваем. Мне хочется, чтобы она пришла навестить меня. 200 ----------------------------- Возле Сквомиш по-прежнему горел огонь и шел дождь -- дождь, который никогда не прекратится, огонь, который никогда не погаснет. Такой жаркий огонь, что забываешь о дожде. Я думал о первопроходцах, которые явились сюда задолго до меня, открыли этот мир, который и по сей день сохраняет свою новизну,-- как они прокладывали железные дороги по дну девственных каньонов; перекидывали мосты через реки, текущие из неведомых истоков; противостояли лесным пожарам, неподвижно лежа в болотах и дыша дымным воздухом через полые тростинки. Я дошел под дождем по дороге до закрытой заправочной станции и позвонил домой из автомата. Мне удалось застать Брента. Я рассказал ему о своих неудачных поисках Лори. Наверное, голос мой звучал измученным, упавшим и грустным. Брент ответил, что тоже постоянно думает о Лори. "Знаешь,-- сказал он,-- мне часто снится, что мы друзья, как раньше. Может быть, это все, что нам дано. Я научился обходиться этим". 201 ----------------------------- Я согласился и про себя подумал, каким удивительным убежищем могут служить сны. Брент сказал: "Вот ведь -- человек все время пытается разобраться в своих снах. И мне пришло в голову: почему бы не попробовать что-нибудь другое? Почему бы не толковать свою повседневную жизнь так, словно она -- это сон, а не наоборот? Скажи себе: „Вон самолет летит -- что это значит?" Скажи себе: „В последнее время так дождливо -- что это значит?" Скажи себе: „Сегодня я решил, что нашел Лори, но оказалось, что это не она,-- что это значит?" Мне кажется, так легче жить. Нет, правда". 202 ----------------------------- Я вернулся к огню, но подошел слишком близко, в волосы мне залетела искра, подожгла прядь, и запахло паленым. Этот запах напомнил мне о временах, когда Лори нарочно подожгла себе брови одноразовой зажигалкой, сидя за обеденным столом, незадолго до своего исчезновения. Чего только нет в памяти: помню, как я смотрел один старый фильм, в котором во время войны над городом распылили усыпляющий газ. Когда люди проснулись, война уже кончилась. Иногда мне кажется, что стоит проснуться, и Лори окажется рядом, такая же, как всегда, и ничего из того, что случилось, не случится. Порой, как я уже говорил, мне тоже снятся сны, в которых Лори в точности такая же, как прежде, мы по-дружески болтаем, и она меня смешит. Я знаю, что это всего лишь сон о дружбе, а не настоящая дружба,-- но все равно люблю эти сны. Два дня назад мне приснился пес Уолтер, он бродил по моему дому, стуча когтями, в поисках 203 ----------------------------- поживы, язык благодушно высовывался из пасти, а славная черная морда умильно светилась. А вчера мне приснилось, что я чуть не погиб,-- я плыл сквозь лесные чащи водораздела за домом, в котором вырос, между высокими, как небо, деревьями, мимо буйной растительности, соображая, удастся ли мне выжить, если я остался совсем один в лесу и вынужден буду питаться только лесной пищей. А под конец я словно всплыл в мир лужаек и домов -- своего дома. 204 ----------------------------- Иногда я думаю -- а что, если Лори умерла. Мне кажется, что смерть -- это не просто когда человек умирает. Мне кажется, смерть -- это потеря, которую уже никогда не воротишь, слова, которые уже никогда не возьмешь назад, урон, который уже никогда не поправишь. Это отрицание всякой надежды на любовь в будущем. Может быть, Лори и умерла, но не для меня. Я просто не верю в это. Я начал эту историю, рассказывая о последовательности жизненных событий, и полагаю, что лучше всего будет ее закончить тоже рассказом о последовательности. На ум мне приходят три эпизода из жизни Лори, вот я и расскажу о них здесь. А поскольку эпизоды эти относятся к прошлому, а не к будущему,-- что ж, это не значит, что история не может заканчиваться ими. 205 ----------------------------- Первый случай такой: одно из моих первых воспоминаний относится к тому, как мы с Лори наткнулись на старушку, заблудившуюся на углу Кенвуд-роуд и Саусборо-драйв. Она все твердила, что только что была у своего врача и забыла у него в кабинете сумку с продуктами. Мы растерялись, потому что знали, что кроме жилых домов и пустырей вокруг на много миль ничего нет. Мы отвели старушку к себе домой, и мама сразу поняла, что у нее старческое слабоумие, и позвонила куда следует. Лори сидела со старушкой на заднем дворе и держала ее за руку, пока не приехала "скорая". 206 ----------------------------- Второй случай такой: однажды Лори ужасно понравилась история о принцессе, которая жила в замке. И вот она все время зазывала Брента, Уэнди и меня -- разыгрывать эту историю в лесу за домом. Дело происходило следующим образом: жившая в башне замка принцесса влюбилась в странствующего принца из дальних стран. Ее отец, король, страшно разгневался. Он сговорился с ведьмой, которая приготовила для него напиток забвения. Король поднялся в башню к дочери и заставил ее выпить колдовской напиток. Он велел стражникам держать дочь за руки, пока сам силой вливал ей в рот злое зелье. Как только принцесса проглотила напиток, стражники отпустили ее. Но едва они отступили от нее, принцесса бросилась к окну, выпрыгнула из него и разбилась насмерть, прежде чем напиток успел овладеть ее душой, прежде чем забыть свою любовь. 207 ----------------------------- Последний случай был такой: когда мы подросли -- Брент, Лори и я,-- мы завели у себя канадских гусей. Лори таскала яйца из гнезд по берегам прудов на поле для гольфа; в обклеенной фольгой коробке из-под виски "Джонни Уокер" мы устроили инкубатор, подогреваемый сорокаваттной лампочкой, и дважды в день переворачивали яйца, пока птенцы не проклевывались -- событие, сопровождавшееся чудным писком, который звучал еще несколько упоительных месяцев, пока не перерастал в клики взрослых гусей. Гуси -- замечательные домашние питомцы -- любопытные, ласковые, преданные и ужасно сообразительные. И такие потешные в придачу. Они сидели рядом с нами на лужайке, пощипывая траву, пока мы Читали дешевые книжки в мягких обложках и поглаживали нежный серый пух у них на грудках. Очень часто они вытягивали свои все более длинные шеи, чтобы ущипнуть нас за уши и издать неокрепший подростковый крик в ненасытной жажде внимания. 208 ----------------------------- Это были наши летние друзья: они ковыляли за нами во время наших прогулок по окрестностям, дудели наподобие автомобильных рожков, шипели на кошек и шустро сбегались к нам со всех сторон, стоило нам остановиться хоть на минутку. В непогожие дни они сидели в доме, как на насесте, на стуле перед пианино, а потом стремглав бросались обратно во двор и к пруду, оставляя за собой след травянистого помета. Столько труда, но и столько удовольствия! Как бы там ни было, про канадских гусей можно с полным правом утверждать одно: они помнят вас ровно год и один день. Иначе говоря, каким бы космополитичным ни было их воспитание, все гуси неизбежно возвращаются в природу и забывают о семье, в которой они выросли; это печальная правда, которая окрашивает ваши отношения с ними. Но, как я уже сказал, они действительно помнят вас год и один день -- на один день в году они возвращаются домой, только однажды. Обычно это случается очень рано, на заре, когда вы еще глубоко спите. Вас будит знакомый звук -- гусиный клич,-- и вот вы всей семьей, все с заспанными глазами, бросаетесь во двор. Вы оглядываете пруд и лужайку и нигде не находите ни единого следа ваших старых друзей. Тогда вы смотрите вверх, на крышу -- на самый ее конек. Там устроились ваши старые друзья, стоя на самой верхотуре, пухлые, как индейки, которых подают к столу в День Благодарения, ----------------------------- счастливые, они трубят в трубы, извлекая их радостные звуки из глубины своих сердец,-- давая вам знать, всего один раз, пока вы снизу машете им, что их любовь к вам сильнее тех сил мироздания, которые разделяют вас, которые стирают лучшее, что в вас есть,-- память о былом. ----------------------------- ТЫСЯЧА ЛЕТ (Жизнь после Бога) Как все дети из пригородов, мы купались по вечерам в плавательных бассейнах, вода в которых была теплой, как кровь; в бассейнах такого же цвета, как Земля, если глядеть на нее из Космоса. Мы купались нагишом -- сорвиголова Стейси с длинными соломенными волосами, точь-в-точь Барби из Малибу; молчаливый силач Марк; Кристи, вся в веснушках, рыжая и строчившая шутками как из пулемета; Джули -- глас разума со "среднестатистическими пропорциями"; медово-бронзовый лодырь Дана, у которого все тело было сплошь покрыто загаром и водились подозрительно большие деньги, и, наконец, Тодд, скромник, всегда раздевавшийся последним, но даже и тогда стаскивавший плавки под водой. Мы плавали вот так, нагишом,-- воображая себя эмбрионами, зародышами, и молчание наше нарушало только глухое урчанье водяного фильтра. В головах не было никаких мыслей, мы плавали в теплых водах с закрытыми глазами, и различие между нашими телами и нашими умами окончательно стиралось -- промытое хлоркой и высвеченное беспримесно синим светом прожекторов, установленных под трамплинами. Иногда мы 213 ----------------------------- брались за руки, образуя круг, как астронавты в открытом космосе; иногда, разобщенные в своем эмбриональном оцепенении, мы сталкивались друг с другом в глубоком конце бассейна, как близнецы, не знающие даже, с кем им приходится делить утробу. Потом мы насухо вытирались и ехали в машинах по дорогам, как резьба покрывавшим горы, на которых мы жили,-- сквозь перелески, мимо участков, от бассейна к бассейну, от дома к дому, вверх по Сипресс-Боул, вниз к "Парк-Роял" и через мост Лайонс-Гейт,-- причем само по себе бесконечное движение заменяло любую другую, более протяженную форму мысли. Мы включали радио, эфир был переполнен песнями о любви и рок-музыкой; мы верили рок-музыке, но, думается мне, не верили песням о любви -- что тогда, что сейчас. Мы обитали в раю, поэтому любая дискуссия на трансцендентальные темы становилась бессмысленной. Политика, как нам казалось, существовала где-то в отелевизионенном зарайске; смерть была чем-то вроде переработки вторсырья. Жизнь была чарующей, но только без политики и религии. Это была жизнь детей потомков первопроходцев -- жизнь после Бога -- жизнь, в которой спасение можно было обрести и на Земле, находящейся на краю небес. Наверное, это лучшее, на что мы может надеяться,-- мирная жизнь, стирающая границы между реальной жизнью и жизнью сна,-- и все же, говоря это, я не перестаю сомневаться. Думаю, что в какой-то момент все же наступила расплата. Думаю, ценой, которую мы заплатили за нашу золотую жизнь, стала неспособ- 214 ----------------------------- ность окончательно поверить в любовь; вместо этого мы приобрели иронию, от которой увядало все, чего бы мы ни коснулись. И мне кажется, что ирония и есть та цена, которую мы заплатили за потерю Бога. Но тут я вспоминаю о том, что мы все же живые существа и у нас бывают -- должны быть -- религиозные порывы, но только в какие же расселины и щели утекают эти порывы в мире без религии? Я думаю об этом каждый день. Иногда я думаю, что это -- единственное, о чем мне вообще следует думать. 215 ----------------------------- От прошлого июля историю с плавательными бассейнами отделяют полтора десятка лет. Именно в июле мой доктор прописал мне маленькие желтые таблетки. Сейчас на дворе январь. Я переживал один из самых тяжелых периодов в своей жизни -- по большей части это выражалось в депрессии и тревоге -- не то чтобы мне просто "было грустно". Это было нечто большее. Никакая милая чепуха, вроде дружеских объятий или связки серебристых воздушных шаров, не могла излечить от приступов, снедавших меня на протяжении нескольких предыдущих лет. Маленькие треугольные пилюли доктора Уоткина цвета детского куриного пюре существенно притупили мои ощущения -- а мне только того и было надо. Доктор Уоткин заверил меня, что эти таблетки чрезвычайно распространены и что большинству людей рано или поздно приходится к ним прибегать,-- и я должен признать, что они сделали мой характер менее колючим. К тому же я стал намного более "симпатичным" человеком (многие из моих друзей и домочадцев не пре- 216 ----------------------------- минули отметить это). В виде дополнительного преимущества я стал работать более эффективно, словом, превратился в более производительного члена общества. Полагаю, это было нечто вроде пластической операции на мозге. 217 ----------------------------- Что ж, о таблетках можно говорить долго. Но, может быть, вам тоже случалось принимать таблетки, и, может быть, когда вы делали это, то в самой глубине души не знали, зачем делаете это, просто вы были довольны, что таблетки существуют и что их можно принимать. Нечто подобное произошло и со мной. Я рассказываю вам все это, сидя на земле в лесной чаще острова Ванкувер, в моей старой бойскаутской палатке, не использовавшейся многие десятки лет. От ее клеенчатого пола слегка воняет холодильником, забитым просроченным йогуртом; руки мои прижимают к груди последнюю пачку сигарет; я сижу в пиджаке, галстуке и, чтобы согреться, кутаюсь в старое серое армейское одеяло. Я стараюсь, чтобы сигареты не отсырели, потому что дождь то и дело заливает внутрь. Спускается ночь. И как вы, возможно, догадались, одновременно происходят и другие вещи, о которых я здесь не говорю, потому что никак не могу собраться с духом. Пожалуйста, потерпите немного, не отвлекайтесь,-- и я постараюсь рассказать вам еще. 218 ----------------------------- Пожалуй, я расскажу вам о том, как странствовали по жизни с тех пор мои приятели-эмбрионы -- какими странными путями шла их жизнь. И хотя мы разошлись по тысяче разных тропинок, чтобы достичь своего, наши жизни, как ни странно, закончились в одном и том же несуществующем месте. Ну, во-первых, о Марке -- силаче Марке, человеке, который, стоило ему захотеть, мог стереть вас в порошок,-- два года назад ему поставили диагноз ВИЧ. Чувствует он себя пока вполне прилично -- по-прежнему работает брокером в центре города,-- но по очевидным причинам больше думает о Последних Вещах, чем большинство людей. Дождливыми вечерами мы устраиваем ретро-коктейли ("Формула Один", "Сингапурский Слинг") в баре отеля "Сильвия", окна которого выходят на Английскую бухту. Он рассматривает свою ситуацию своеобразно. "Если серьезно вдуматься, старик,-- говорит он,-- наши тела и сами не знают, где они начинаются и где заканчиваются. Иммунная система не столько поддерживает твое здоровье, сколько очерчивает границы твоего тела. Теперь сквозь 219 ----------------------------- меня словно просверлили дырку, и мое тело запуталось, оно не знает, где я начинаюсь и где заканчиваюсь, и то, что снаружи, свободно просачивается внутрь. Представь себе швейцарский сыр: если дырки в нем станут слишком большими, то он перестанет быть швейцарским сыром -- он попросту станет... ничем. Похоже, со мной происходит то же самое. Я становлюсь ничем. И да, это страшно". Наши разговоры никогда не получаются легкими, но по мере того, как я -- мы -- становимся старше и старее, мы все понимаем, что наши разговоры неизбежны. Мы горим желанием поделиться с другими своими чувствами. После определенного возраста искренность перестает отдавать порнографией. Как будто прохладца, которой была отмечена наша юность, это нечто вроде ретровируса, который в конечном счете опустошает тебя. Делает дырчатым. 220 ----------------------------- В другой вечер, за другими коктейлями, но все в том же баре "Сильвия", Стейси, ныне разведенная, тренер по аэробике и ассистентка адвоката, говорит мне: -- Нас научили верить, что наш мир лишен волшебства только потому, что он наш. Почему нам внушили, что волшебство -- это нечто, что происходит не с нами, а где-то и с кем-то за тридевять земель? Почему они не могли просто сказать: "Ребята, все хорошо таким, какое оно есть. Так что впитывайте его каждой клеткой, пока можете". На этом она допивает вторую порцию клюквенного мартини ("Крантини"). Стейси спилась. И еще взгляд у нее тяжелый, как у людей, которые балуются кокаином. Это печалит меня, потому что она по-прежнему красавица и я люблю ее больше, чем большинство прочих людей в моей жизни. Но я знаю, что единственный путь, на котором она может прикоснуться к волшебству, лежит через бутылку. Однако, став старше, я понял, что ни я, ни кто-нибудь другой не смог бы ничего изменить, окажись он в положении Стейси. С течением 221 ----------------------------- времени вы начинаете понимать, как случается, что жизни людей складываются наперекосяк; научаетесь видеть все повороты сюжета и все соблазны; до вас доходит, каким именно способом одни люди могут использовать других. Блеск, окружавший телесную и моральную порчу, исчезает; знание уже не радует. Вы больше не хотите попусту тратить силы, и вот вместо этого вы учитесь терпимости, состраданию и любви -- учитесь сохранять дистанцию,-- как ни тяжело мне говорить это. Впрочем, и об остальном мне тяжело говорить. 222 ----------------------------- Стейси тянет исповедаться. Она говорит: "Видишь ли, старик, между такими, как ты и я, и остальным миром -- огромная разница",-- и я спрашиваю Стейси, в чем же она. -- Ну, ты ведь знаешь, что существует точка, которой достигаешь однажды... однажды, когда ты вдруг ломаешься и понимаешь, что остался совсем один и падаешь в пропасть. -- Конечно... но разве не со всеми так? -- спрашиваю я. И Стейси отвечает: -- Видишь ли, когда это происходит, рядом с большинством людей кто-то есть, поэтому изгнание из Рая не так тяжело. Но ты и я, старик, мы -- это совсем другое. Мы прошли через все это дело в одиночку. И теперь как острова. Я не знаю, воспринимать это как комплимент или нет. А Стейси начинает сюсюкать, вспоминая Марка, к которому всегда испытывала неразделенное влечение: -- Ах, бедняжка Марки, он красивее нас всех вместе взятых, и, точно говорю, я жизнь бы отдала, только бы он прожил подольше и поукрашал 223 ----------------------------- бы мир еще несколько лет. Скажи честно, старик, ты бы ведь отдал все на свете, чтобы выглядеть как чиппендейловский танцор всего-то на каких-нибудь десять малюсеньких минуточек. Тут она замечает, что ее стакан пуст, и вертит головой в поисках официанта. "И знаешь еще что? Марк ничего не сказал даже родителям. Он решил, что они его бросят". Приносят новый "крантини", и я чувствую, что скоро мне придется выручать Стейси. А потом как-то всплывает тема Бога. Стейси поднимает на меня глаза -- все еще такая красивая, но такая пьяная -- и говорит: "Старик, Бог -- это человек, который впивается мне в шею в счастливую ночь. Бог -- это голос в ночи, который я слышу, но до которого мне нет никакого дела, потому что я знаю, кто это. Ты меня слушаешь, старик?" -- Слушаю, Стейси,-- отвечаю я. И я буду слушать дальше, хотя тот я, каким я был когда-то, сменил бы тему. Так уж случилось, что много лет назад большинство из нас порвало связь между любовью и сексом. А порванную, ее уже никогда не восстановишь. 224 ----------------------------- Джули оказалась более "нормальной", чем, скажем, Марк или Стейси. У нее двое детишек, живет она в Пембертон-Хайтс, в Северном Ванкувере, в таком очень типичном пригороде. У нее славный муж, Саймон, и она вспоминает нашу юношескую пору, когда все мы были вместе, как какое-то опасное и прекрасное приключение -- к счастью, далекое, как тигры в своем загоне в зоопарке. -- В последнее время я стараюсь измениться, старик,--говорит она мне, когда мы сидим на бетонных ступенях ее крыльца, попивая слабый кофе "Мистер Коффи".-- Ты знаешь, ирония -- это ад, из которого я пытаюсь бежать: обратить цинизм в веру, путаницу -- в ясность, тревогу -- в набожность. Но это трудно, потому что я стараюсь быть искренней в жизни, и вот стоит мне включить телевизор и увидеть какого-нибудь телеведущего, и я сдаюсь. Слишком много дешевых подделок! Все было бы куда яснее и проще, не будь кругом такого множества разрисованных знаменитостей. Ведь правда? 225 ----------------------------- Джули кричит сыновьям, чтобы те перестали драться из-за водяного пистолета (одновременно она подает реплику в сторону, сообщая мне их домашние прозвища -- "Дэмьен" и "Сатана"), и наш разговор продолжается: -- Просто не обращай внимания на эту мелюзгу. 226 ----------------------------- Иногда мы засиживаемся, если погода теплая, и город перед нами блестит, как позолота, а дюжина подъемных кранов буквально на глазах меняют его очертания. -- Тысячу лет назад,-- говорит Джули,-- люди и думать не думали, что жизнь их детей будет хоть чем-то отличаться от их собственной. Теперь уже никто не спорит, что жизнь следующего поколения -- черт побери, да просто жизнь на будущей неделе -- в корне отличается от жизни сегодня. И когда мы начали так думать? После какого изобретения? После телефона? После машины? Почему так случилось? Я точно знаю, что ответ есть! Мы продолжаем сидеть и разговаривать. Джули напоминает мне про ночь, которую довелось пережить нам семерым в 1983 году: -- Ну, еще та ночь, когда мы пили лимонный джин и каждый украл по цветку с кладбища Уэст Ван и прикрепил себе в петлицу. Полный провал в памяти. Не могу вспомнить. -- Слушай, старик, не пялься так на меня -- ты был не такой уж пьяный. Ты еще дал мне 227 ----------------------------- потрясающий совет там, в ресторане. Из-за этого совета я перешла в другую школу. Я по-прежнему тупо смотрю на Джули: -- Извини. -- Но это просто ужас, старик. Ну вспомни. Марки шел без рубашки по Денман-стрит; Тодд, Дана и Кристи нарисовали себе поддельные татуировки. -- Уф, совсем память отшибло. Хоть убей. Джули овладевает навязчивая мысль -- заставить меня вспомнить: -- В ресторане еще была такая жуткая коричневая виниловая мебель в стиле семидесятых. А ты ел живую рыбу. -- Погоди! -- кричу я.-- Коричневая мебель в стиле семидесятых -- я помню коричневую мебель. -- Слава тебе, Господи,-- говорит Джули.-- Я уж думала, что с ума сошла. -- Нет, погоди, вроде начинаю припоминать... цветы... рыба.-- С ласковой помощью Джули воспоминание о вечере удается вытянуть из памяти, как тонкую нить, дюйм за дюймом. В конце концов мне удается вспомнить все до мельчайших подробностей, но процесс оказывается на удивление утомительным. Притихнув, мы сидим на теплых бетонных ступенях.-- Так в чем там была суть? -- спрашиваю я. -- Не помню,-- отвечает Джули. Оба мы слегка поражены, я даже больше, чем Джули, природой воспоминаний -- тем, как они хранятся где-то в мозгу, но могут в любой момент потеряться, или перепутаться, или Бог его знает что еще. Если бы Джули не сидела рядом и не сопровождала меня в воспоминаниях о том 228 ----------------------------- вечере, я сошел бы в могилу, так никогда и не вспомнив, что в моей жизни был такой волшебный вечер. Тогда какой смысл был в том, чтобы прожить его? И поэтому мы оба сидим притихнув. Настанет время уезжать, и я буду уже забираться в машину в конце подъездной аллеи, где Саймон недавно посадил маленькие рододендроны. Джули скажет: -- Ну, до скорого, Джеймс Бонд. Возвращайся в свое холостяцкое Бэтменское Логово. Жаль, не могу тебя сопроводить. Я задумываюсь над ее словами и отвечаю: -- Нет, этого не надо. Я бы отдал миллион долларов, чтобы остаться в этом доме с тобой и денек побыть Саймоном. Джули помолчит, а потом скажет: -- Знаешь, это хорошая жизнь, старик, но я понемногу тоже начинаю чувствовать себя одинокой в этом доме. Не обманывайся. Потом она чмокает меня в щеку, и я возвращаюсь в город. 229 ----------------------------- И вот я снова в промокшей маленькой палатке в дождливом лесу, где сгущается ночь. После того как дневной свет скрылся за обложившими небо тучами, похолодало, но не очень. Здесь никогда не бывает слишком холодно, а этот январь так и вообще выдался теплым. Батарейки моего фонарика сели; я плоховато подготовился к этой поездке -- все делал в спешке -- позже объясню почему. Я сижу и натягиваю сухие серые рабочие носки, которые купил на заправочной станции в Данкане, и поедаю третью плитку "Кит Кэт". Теперь палатка слегка пахнет пасхальными яйцами. Стоит, пожалуй, поведать вам и о трех других эмбрионах, вместе с которыми я плавал в бассейнах моей юности. Но пока мне хочется сказать вам вот о чем: неделю назад я выбросил таблетки, которые дал мне доктор Уоткин. Теперь они погребены на городской свалке, уютно покоясь в коричневом пластмассовом пузырьке. Так что вы действительно слушаете меня. А не таблетки. Просто чтобы вы не сомневались. 230 ----------------------------- Дана. Из нас семерых Дана был самым великим экспериментатором. Мы знали, что он занимается разными темными делишками, но в нашей компании он старался вести себя "нормально" (опять это слово). Полагаю, что именно это привлекало его в нас. И только много лет спустя я выяснил, какими именно темными делами он занимался. Он привез меня в свою квартиру в Уэст-Энде на двадцать каком-то этаже бетонной "щепки" постройки шестидесятых и с покаянным видом показал мне кипу порножурналов с желтыми липучими бумажками вместо закладок, сказав: "Смотри". Я посмотрел и увидел Дану, в возрасте от подросткового и старше, сплошь загорелого, делавшего что угодно и с кем угодно. Я буквально онемел. Ну что тут скажешь? Потом он подвел меня к шкафу, где стояли пылесос и несколько коробок "Тайда". Из одной коробки Дана вытащил прозрачный полиэтиленовый мешок чего-то, что явно не было "Тайдом". Потом прошел в ванную, высыпал и смыл содержимое, равное стоимости обучения пары 231 ----------------------------- близнецов в одном из элитных университетов Новой Англии. После этого мы пошли в гостиную -- там стояли мебель из магазина "ИКЕА" и модные электронные игрушки, прожженные сигаретами, выкурили напополам последнюю сигарету и посмотрели на солнце, заливавшее серебристым светом парусные лодки в Английской бухте. -- Мне просто нужен был свидетель, вот и все,-- сказал Дана. -- Тогда я -- твой свидетель,-- ответил я. -- Я изменился,-- сказал он. -- Я рад,-- сказал я. Мы замолчали, потом неловко попрощались, я вышел из квартиры, и прошло несколько лет, прежде чем я снова встретил Дану. Это случилось на парковке возле супермаркета "Экономьте на еде" в торговом центре "Парк и Тилфорд". Дана загружал микроавтобус разными продуктами, а какая-то женщина пристегивала младенца к детскому сиденью, одновременно пытаясь угомонить ребенка постарше, стоявшего рядом. Я подошел к нему и сказал: -- Дана! Давненько не виделись. В его глазах я увидел страх. Женщина -- его жена -- бросила в нашу сторону любопытный взгляд, и Дана поспешно представил меня как "Старика": -- Мы частенько вместе играли в футбол в школе. -- Здорово,-- сказала женщина, продолжая пристегивать ребенка. -- Эй, да у вас дети,-- сказал я,-- отлично! Вы давно женаты? 232 ----------------------------- Дана словно не слышал меня. Он со стуком захлопнул багажник, отпихнул магазинную тележку, не позаботившись взять двадцать пять центов из запорного устройства, выгреб из кармана ключи и направился к передней двери. -- Я не могу говорить с тобой, старик. Просто не могу. -- Ладно, ладно. Никаких проблем, дружище,-- сказал я. Дана включил зажигание. Его жена улыбнулась, помахала мне и крикнула: "Рада была познакомиться!" -- сквозь все сужающуюся щель закрываемого Даной окна. 233 ----------------------------- Неделю спустя, часов в шесть вечера, Дана позвонил мне -- найти меня по телефону несложно: мой номер не менялся вот уже лет десять -- он явно звонил из автомата, поскольку в трубку доносился рев машин и грузовиков. -- Это я,-- сказал он. -- Да уж догадался. Как ты? Пауза. -- Порядок. Я попытался завязать разговор и смутно почувствовал, будто нахожусь в тихой комнате с человеком, которому осталось жить считанные минуты. -- У тебя симпатичная жена,-- сказал я. -- Я молюсь за тебя,-- ответил Дана. -- О,-- сказал я.-- Ну... Спасибо. -- Я молюсь за тебя, потому что ты неверующий, а значит, у тебя нет души. -- Послушай, Данстер, может, я и неверующий, но душа у меня есть. Так или иначе, я в твоем покровительстве не нуждаюсь. -- Бог нисходит в предместья, старик. Мы не ожидали Страшного Суда в наши дни, но он будет. 234 ----------------------------- -- Дана, в чем дело? -- Пришло время, старик. Тебе больше не придется жить в линейном времени, понятие бесконечности перестанет пугать людей. Все тайное станет явным. Придет время великих разрушений; небоскребы и здания транснациональных корпораций рухнут. Сон и явь смешаются. И зазвучит музыка. Прежде чем ты станешь нематериальным, тело твое вывернется наизнанку, и падет на землю, и изжарится, как мясо на дешевой жаровне, и ты освободишься и предстанешь перед Судом. -- Хм... Дана, кажется, меня просят к другому телефону. Можно я тебе перезвоню? -- Возможно, ты будешь сидеть за рулем, когда это случится. Возможно, делать покупки в фешенебельном магазине. Возможно... Эй, Дана. Мне надо идти. Чао. Вот такой вот Дана. 235 ----------------------------- Из всех нас жизнь Тодда изменилась меньше всего. Он вылетел из университета Саймона Фрэйзера уже больше десяти лет назад и с тех пор мотается между лесопосадочными работами и пособием по безработице, и нет никаких признаков, что он собирается менять этот образ жизни. Он живет в доме сорокового года постройки на Коммершиал-драйв, в Восточном Ванкувере, в постоянно обновляющейся компании разного сброда: лодырей, рохлей, квебекских националистов, владельцев горных велосипедов и музыкальных дилетантов. Больше всего нас сблизило то, что сразу после школы мы два лета подряд вместе занимались лесопосадками, бродяжничали от контракта до контракта, высаживали саженцы на просеках Британской Колумбии -- на озере Боурон, при ручье Кемпер, в Оканагане, Нельсоне, Ценцайку-те, в долине Шимахант. Пролетавшие вертолеты брызгали нам в лицо гербицидами; мы увязали в заросших клюквой болотах; мы слышали, как незнакомцы стучат в окна наших комнат в мотелях на островах Королевы Шарлотты, шепотом предлагая: "Травка... грибки... кока..."; мы прини- 236 ----------------------------- мали получасовой групповой душ в Принс-Джордже, деля на двоих драгоценную горячую воду и соскребая угольную пыль со свежих ожогов кусочками пемзы. Это было хорошее время; Тодд так и остался в нем. Я навещаю Тодда, и он излагает мне свои теории буквально обо всем. Я навещаю его всего несколько раз в год -- он же никогда не приезжает ко мне в центр. Тодд сидит, примостившись на своем балансовском кресле, на спинку которого натянута тенниска с картинкой из книжки доктора Зюсса, посасывая витамин Б12. -- Привет, Тодд,-- говорю я, перекрикивая включенную на полную катушку запись на пленке для компьютерных программ -- она служит звуковым фоном для фильма о зомби, который крутится на видеомагнитофоне с отключенным звуком. -- Старикандер, старикандер, старикандер -- не хочешь перекусить? -- И Тодд показывает мне нечто комковатое в раковине морского уха, я отвечаю: "Конечно", и он бросает мне сдобную булочку через всю комнату, на полу которой в прихотливом беспорядке валяются: бурдюк для вина, поролоновые подушки, рабочие штаны, спальные мешки, шерстяные носки, доска для серфинга, писклявые игрушки и пластмассовые ложки и вилки, какие выдают пассажирам аэробусов. На Тодде велосипедные шорты, шерстяные перчатки без пальцев и свитер из Вэлью-Вил-ледж. Мокрые свитера рядами развешаны в коридоре. Я чувствую себя безнадежно буржуазным, как бы я ни был одет, и присаживаюсь в списанное со склада сиденье из "боинга 737" рядом с тоддовским креслом. 237 ----------------------------- -- Тодд,-- говорю я,-- можно сделать музыку потише? -- А? Что ты говоришь? Я выключаю музыку, на комнату нисходит умиротворяющая тишина, и мы беседуем. -- На лесопосадках платят гроши,-- говорит Тодд. Я даже не удосуживаюсь указать ему на то, что в этой жизни можно заниматься не только лесопосадками. Тодд совершенно неугомонен. Возможно, он под действием какого-то наркотика. Стейси кончила алкоголизмом, Тодд -- наркотиками. Марк называет стиль жизни Тодда "проснись и пой". Тодд крутит ручки мотороловской рации, лежащей на стопке макинтошевских дискет. На улице подростки гоняют взапуски по соседней Коммершиал-драйв. Уличные певцы, накачавшись эспрессо, хриплыми визгливыми голосами выводят тему из фильма "Прокол" -- назойливо, как мартовские коты. Все это создает ощущение красочного, уютного хаоса. Хаоса, изнанка которого -- тревожная неупорядоченность. Мы заговариваем о прошлом, но, кажется, Тодду это не очень интересно. Я единственный из нашей старой компании, с кем он поддерживает отношения, и то исключительно благодаря моим собственным усилиям. Ну а уж о возможности собраться всем нам семерым не может быть и речи. 238 ----------------------------- Но иногда, и довольно часто, сквозь туман наркотиков и уводящую вниз жизненную спираль просвечивает настоящий Тодд, и тогда я начинаю понимать, зачем, собственно, все эти годы предпринимаю усилия, чтобы видеться с ним. Например, я спрашиваю его, о чем он думает, когда сажает маленькие деревца на не очухавшихся от лоботомии северных просеках. Он ухмыляется, смеется (зубы у него еще те!) и говорит: -- О деньгах, старичок, о деньгах,--потом резко обрывает смех и продолжает: -- Нет, вру. Ты же знаешь, дружище, что это была всего лишь неудачная шутка. Тебе действительно хочется знать, о чем я думаю, когда я там? --Да. -- Я думаю о... я.думаю,о том, как трудно -- даже при желании, даже если хватит сил и времени,-- я думаю о том, как трудно нащупать ту точку внутри нас, которая всегда остается чистой, которую нам никогда не удается нащупать, хотя мы знаем, что она есть,-- и я пытаюсь ее нащупать. 239 ----------------------------- Он кладет щепотку табака "Драм" на сигаретную машинку и бросает на меня взгляд украдкой. -- Что еще важно в жизни, приятель? Я никогда еще не прикасался к этой точке, но я пытаюсь. Он закуривает свою самокрутку и впадает в задумчивость. Потом наклоняется ко мне, все еще сидящему в кресле от "боинга", одной рукой хватает меня за плечо, а другую кладет на макушку и сильным рывком, так что я даже вздрагиваю, как бы выдергивает у меня из черепа мой дух. Потом, оглядывая мое тело, говорит: -- Вот он, ты. Вот тут у нас твое тело -- этот кусок мяса,-- а тут...-- он глядит на мой воображаемый дух, зажатый между пальцами другой руки,-- ты. У меня начинает кружиться голова. Такое чувство, будто Тодд расколол меня напополам. -- Так что же такое ты, старик? Что в тебе твоего? 1йе между ними связь? В чем твой конец и твое начало? Может быть, твое ты -- это незримый шелк, сотканный из твоих воспоминаний? Или это дух? Электричество? Что это такое? Аккуратными движениями мима он снова влагает мой дух в мое тело, и я рад. Тодд поглаживает меня по голове: -- Не пугайся так, дружище. Ты весь теперь здесь, целиком. Ничего не пропало. Какое-то время он сидит, вслушиваясь в тишину. Потом снова начинает говорить: -- Я знаю, вы, ребята, думаете, что моя жизнь пошла коту под хвост -- и что я в тупике. Но я счастлив. И вовсе я никакой не пропащий, ничего подобного. Все мы -- сраный средний класс, 240 ----------------------------- который нигде не пропадет. Чтобы у тебя что-то пропало, надо, чтобы у тебя что-то было -- вера или еще что-нибудь,-- а у среднего класса никогда по-настоящему ничего такого не было. Так что мы ничего не потеряем и никогда не пропадем. А теперь скажи мне, старик,-- что же мы такое, кем это мы стали -- раз уж не сумели пропасть? 241 ----------------------------- И наконец, Кристи. Я каждый день работаю вместе с ней в нашей компьютерной лавочке, здание которой -- блестящая, изумрудно-зеленая коробка -- стоит в деловом квартале Ричмонда, на землях дельты, недалеко от Девяносто девятого шоссе. Кристи работает в отделе маркетинга, я -- специалист по продажам, так что мы много "взаимодействуем" с ней как на работе, так и на личном уровне, переговариваясь на сложном, только нам понятном языке шуточек и сдавленных смешков во время общих собраний. Словом, дурачимся при каждом удобном случае. Сейчас у Кристи "безумная страсть" с владельцем компании Брюсом. Это длится уже по меньшей мере полгода. И хотя компания -- это огромный генератор сплетен, никто не знает об этом, кроме меня. Дело в том, что Кристи способна влюбиться в мужчину, только если он, как ей кажется, умнее ее,-- фактор, который давно уже исключил из списка претендентов Тодда, Дану, Марка и меня. Как исключает и большинство других парней. Брюс -- программист-теоретик, и это, видимо, ставит его на более высокий уровень. 242 ----------------------------- -- Он еще и женат,-- добавляет Кристи, когда мы сидим во время обеденного перерыва за джином с тоником в местном спортклубе -- месте, омываемом волнами всевозможных запахов -- лимона, махровых полотенец и дорогих, широко рекламируемых мужских одеколонов.-- Это делает его вдвойне привлекательным.-- Следует отметить, что Кристи рассматривает брак как признак высокого ума, несмотря на то что саму себя с трудом представляет под свадебной фатой. Сильнее всего Кристи тревожило то, что она так все и будет желать лишь недостижимого, и в один прекрасный день, по ее собственным словам, "моя способность влюбляться по-настоящему просто атрофируется, и мне придется заменить способность любить сентиментальностью -- ну, сам знаешь,-- буду вязать слюнявчики для своих племянников, рыдать над щенками, выпадать в осадок на Рождество, носить красные с зеленым платья и глядеться в трюмо в причудливой рамке. Если это когда-нибудь случится, старик, то, пожалуйста, умоляю, позвони в какую-нибудь освободительную армию -- пусть приедут и похитят меня". Так или иначе Кристи снова появляется в этой истории, так что я к ней еще вернусь. А теперь, я думаю, будет лучше всего рассказать, чем закончилось мое сиденье в палатке в лесу -- в костюме и при галстуке. И пожалуй, мне следует хоть немного поговорить о себе, чего я до сих пор избегал. 243 ----------------------------- Несколько фактов касательно моей персоны: я считаю себя человеком надломленным. Я серьезно задаюсь вопросом о том, в правильном ли направлении движется моя жизнь, и без конца перефразирую компромиссы, на которые мне приходилось идти. У меня ничем не гарантированная и не очень-то денежная работа в некоей аморальной корпорации, так что о деньгах я могу не волноваться. Я мирюсь с половинчатыми взаимоотношениями, так что об одиночестве я могу не волноваться тоже. Я утратил способность испытывать чистые чувства, как в юности, взамен приобретя обтекаемую ограниченность, которая, как я полагал, поднимет меня "на вершину". Смех да и только. Говорят, жизнь -- сплошной компромисс, и все же мне неприятно думать, до чего меня довели эти компромиссы: желтые таблетки, бессонница. Но думаю, все это не ново. Это вовсе не значит, что жизнь у меня плохая. Я сам знаю, что это не так... но она не такая, какую я ждал, когда был моложе. Быть может, вы преуспели в этом больше меня. Быть может, 244 ----------------------------- вам повезло и внутренние голоса не сеют в вас сомнений в правильности вашего пути,-- а может быть, вам удалось дать этим самым голосам достойный ответ и вы благополучно оказались по другую сторону. В любом случае я себя не жалею. Просто я пытаюсь привыкнуть к тому, каков мир на самом деле. 245 ----------------------------- И еще иногда я думаю, не слишком ли поздно чувствовать то, что, похоже, чувствуют другие люди? Бывает, мне хочется подойти к человеку и спросить: "Что такого вы чувствуете, что не чувствую я? Пожалуйста, это единственное, что мне нужно знать". Вероятно, вы думаете, что мне просто нужно влюбиться и что, возможно, я просто никогда не встречал подходящего человека. Или что я никогда точно не представлял, чего хочу от жизни, пока часы тикали, отмеряя время. Все может быть. Подобно большинству людей, мне несколько раз случалось добираться до сути; ну, скажем, в мотельных номерах, рядом с прижавшимися друг к другу обнаженными телами, в городах, названия которых я не могу вспомнить,-- глядя на телефон, по которому некому звонить. И мне случалось попадаться на крючок и терять месяцы, годы, но, мне кажется, эти переделки совершенно не затрагивали мои мозговые клетки. И вообще - важно ли это? 246 ----------------------------- Порой мне хочется уснуть, погрузиться в туманный мир сновидений и не возвращаться больше в этот наш, реальный мир. Порой я оглядываюсь на свою жизнь и удивляюсь тому, как мало доброго я сделал. Порой я остро чувствую, что где-то должен быть другой путь, по которому можно уйти от того человека, каким я стал -- против своей воли или по неосмотрительности. 247 ----------------------------- Но потом мне приходит в голову вот что: во время семейных обедов мама с папой часто рассказывают о том, как они встретились -- как мама однажды решила пойти в библиотеку другой дорогой и увидела папу, как они улыбнулись друг другу и сказали первые слова. Это очаровательная история, и нам никогда не надоедает снова и снова слушать ее, смакуя повторяющиеся детали их мифа о творении: какое на ней было платье, какие книги она несла, как они впервые пили вместе содовую. Отец обычно придает этой истории книжное завершение, говоря: "Вы только подумайте, детки, если бы ваша мать пошла в библиотеку обычной дорогой, никто из вас сегодня бы здесь не сидел!" Я не раз думал о словах отца, и мне они кажутся нелепыми. Каждой клеткой своего существа я ощущаю, что -- так или иначе -- я все равно оказался бы здесь. У меня забавное чувство, что я ни за что не промахнулся бы и очутился на Земле. Выходит, кое-что я все же извлекаю из этого опыта. 248 ----------------------------- Теперь о том, как же меня все-таки занесло в эту палатку, в темноту и дождь, на западное побережье острова Ванкувер: на прошлой неделе я отправился в деловую поездку в Нью-Йорк вместе с двумя другими парнями из нашей компании -- Камероном и Ширазом. Тогда я еще принимал маленькие желтые таблетки. Поездку нашу никак не назовешь шикарной: никаких коктейлей с Эндоки Дикинсон верхом на орлах крайслеровского здания или чего-нибудь в этом роде, вместо этого -- бесконечные деловые встречи и страх; угодливые проныры, превыше всего чтущие субординацию, и обеды с перепившимися коммивояжерами. Был там еще истеричный семинар по вопросам мотивации, а в промежутках между всем этим -- тайные вылазки с Камероном в порнопритоны Восьмой авеню. Наш турагент отыскал самые крохотные, самые дешевые комнатушки во всем Ман-хэттене, в которых стоял подвальный запах. Доносившийся снизу бесконечный грохот транспорта мешал мне спать даже урывками. Типичная жизнь агента по продажам. 249 ----------------------------- Вдобавок в этом январе должна была состояться президентская инаугурация; в конце недели передавали множество новостей о церемониях, которые намечались на следующую среду в Вашингтоне, и почему-то я обращал на эти новости больше внимания, чем обычно. Вообще я считаю себя вне политики; тем более для меня, канадца, американская политика могла представлять лишь отстраненный интерес. И все же я лежал в своем номере на вонючей постели, пока CNN крутила в ночи бесконечные новости, внизу выли сирены и мигали огни полицейских машин, и размышлял о передаче власти, которая должна произойти в некоем городе к югу отсюда. Я пытался представить себе, какой будет эта церемония, и это походило на мысли о коронации: король умер -- да здравствует король! Я представлял себе глашатаев, поднимавших свои трубы, толпы людей -- и думал, что в процессе мир должен вроде как обновиться. Я видел и ощущал все это сквозь туман желтых пилюль, которые прописал мне мой доктор. Я воображал, что инаугурация окажется для меня чем-то важным, что поможет мне пробиться сквозь этот туман. 250 ----------------------------- Утром в четверг я намеревался поймать такси до аэропорта "Лагвардия" и оттуда самолетом вернуться в Ванкувер. Однако вместо этого, к собственному удивлению, я отправился пешком за десять кварталов на вокзал Пенн-стейшн, где купил билет на скоростной поезд до Вашингтона, округ Колумбия. Логическим путем я пришел к выводу, что это мой единственный шанс в жизни увидеть такое зрелище, как инаугурация; вряд ли я рассматривал это в каком-то ином аспекте. Из поезда я позвонил старому университетскому приятелю моего брата Аллану, который работает во Всемирном банке,-- одинокому типу, чья комнатушка в студенческом общежитии была когда-то настоящим музеем всякой всячины, так или иначе связанной с сериалом "Стар-Трек". Аллан сказал, что будет рад меня видеть, и, поразительное дело, он даже ждал гостей сегодня вечером. Кроме того, он предложил мне устроиться на ночь на полу у него в гостиной, если я не против, и тут я понял, что даже не подумал, что стал бы делать, если бы не предложение Аллана. 251 ----------------------------- Наконец я прибыл на место. Аллан жил в квартире на третьем этаже на Капитолийском холме, за зданием Капитолия, а его оставшаяся от былых времен стар-трековская коллекция никуда не делась, разве что украсилась новыми экспонатами новых серий. Друзья Аллана, объявившиеся примерно в семь тридцать, оказались его соратниками по игре в "Подземелья и Драконы". Весь вечер напролет они говорили о черепах и уровнях и королях, заговорах и заклинаниях, мечах и кудесниках. Бражничали они разведенным водопроводной водой порошковым лимонадом "Джелло" и джином. 252 ----------------------------- Должен признать, вечер получился забавный -- я был чужаком в чужом городе среди дружелюбно настроенных людей. Моя прошлая жизнь словно бы перестала существовать -- та, другая жизнь, в которой я -- теоретически -- должен был сидеть в самолете, летящем в восьми милях над Айдахо, держа курс на Ванкувер, жизнь, которую я постепенно переставал понимать. Мне казалось, что я живу чужой жизнью. Впервые за много лет я оказался в роли человека, замешанного в историю. Мне даже не спалось в ту ночь -- не хотелось, чтобы это чувство прошло. Я действительно чувствовал себя настолько по-новому, что в первый раз за многие месяцы решил не принимать на ночь маленькие желтые таблетки. Я спал крепко, и всю ночь концентрация желтых таблеток в моей крови уменьшалась миллиграмм за миллиграммом, как уран, теряющий свою радиоактивность. 253 ----------------------------- На следующее утро, утро инаугурации, я сидел на расшатанном паркете в комнате Аллана, а светившее в окно солнце пригревало свернувшегося калачиком у меня на коленях сиамского кота. Перхоть пылинками повисала в солнечном луче, когда я почесывал его грудку. Мы с Алланом наблюдали за церемонией принесения клятвы по CNN. Кот соскочил с моих коленей, выгнул спину, потянулся и одним прыжком оказался на подоконнике, откуда принялся следить за происходящим снаружи. За окном на улицах в этой части города царила тишина, хотя еще вчера днем тут не смолкали без конца талдычащие свои партии школьные хоры из Иллинойса, ревели грузовики с оборудованием для спутниковой связи, люди из секретной службы, гудя рациями, переговаривались между собой, бегали трусцой любители здорового образа жизни и лаяли собаки. Теперь вся жизнедеятельность протекала по другую сторону здания Капитолия. После того как церемония принесения клятвы по CNN закончилась, мы вышли на улицу посмотреть, не удастся ли нам увидеть вертолет 254 ----------------------------- старого президента, покидающего Капитолий,-- и нам удалось. Люди из других домов тоже вышли посмотреть, и мы все стояли в теплых лучах январского солнца на улице без единой машины, наблюдая за тем, как вертолет поднимается, зависает в воздухе и удаляется, похожий на существо из научно-фантастического романа. Вернувшись в квартиру, я поглядел на палисадники перед домами: в этом году мороз не причинил особого вреда, и городская земля расцвела нарциссами, луком-резанцем и одуванчиками. 255 ----------------------------- Потом я надел рубашку, повязал галстук и пешком отправился на Пенсильвания-авеню, куда уже стеклись толпы горожан в ожидании парада. Погода стояла чудесная, и народ был в приподнятом настроении. Юные наркоманы, подзагоревшие, цвета молочного коктейля с ванилью, надели свои выходные бейсбольные кепки; увитые цветочными гирляндами королевы красоты уплетали пончики, которые продавали уличные торговцы. Жители пригородов, отважившиеся выбраться в город, были при жилетах, поверх которых надели лыжные куртки; кое-кто из старшего поколения облачился в твидовые пальто и умопомрачительные шляпы. По всему чувствовалось, что этот день не должен быть похож на остальные; было такое чувство, что только на один день город открыт для всех и совершенно безопасен. А какой гул прокатывался по толпе! Сколько шума! Аплодисменты, приветственные возгласы! Это было так громко -- оглушительно красиво. Я затесался в толпу напротив канадского посольства, Пе