ч  пятьсот  долларов.  Откуда  ему  привалило  такое
счастье?
   На следующий день сиделки сообщили еще более поразительные новости. Они
боялись, что чеки затеряются, и решили их спрятать, но, пошарив у больного
под подушкой, ничего не нашли - чеки исчезли бесследно. Больной сказал:
   - Не трогайте подушку. Что вам нужно?
   - Мы думали, чеки лучше спрятать...
   - Вы их больше не увидите, - я уничтожил их. Это дело  сатаны.  На  них
печать ада. Я знал, зачем их мне прислали: чтобы вовлечь меня в грех!
   И дальше он понес такое, что  и  понять  было  невозможно  и  вспомнить
страшно, к тому же доктор велел им молчать об этом.
   Ричардс сказал правду - чеков больше никто не видел.
   Но одна из сиделок, вероятно, проговорилась во сне, ибо через  три  дня
слова, сказанные Ричардсом в беспамятстве, стали достоянием всего  города.
Бред его был действительно странен. Выходило, что Ричардс тоже претендовал
на мешок и что Берджес сначала утаил  записку  старика,  а  потом  коварно
выдал его.
   Берджесу так и сказали, но он всячески отрицал это  и  вдобавок  осудил
тех, кто придавал значение бреду больного, невменяемого старика. Все же  в
городе  поняли,  что  тут  что-то  неладно,  и  разговоры   об   этом   не
прекращались.
   Дня через два пошли слухи, будто миссис Ричардс в бреду почти  слово  в
слово повторяет речи мужа.  Подозрения  вспыхнули  с  новой  силой,  потом
окончательно укрепились и вера Гедлиберга  в  кристальную  чистоту  своего
единственного непорочного именитого гражданина  начала  угасать  и  готова
была вот-вот совсем померкнуть.
   Прошло еще шесть дней, и по  городу  разнеслась  новая  весть:  старики
умирают. В предсмертный час рассудок Ричардса прояснился, и он  послал  за
Берджесом. Берджес сказал:
   - Оставьте нас наедине. Он, вероятно,  хочет  поговорить  со  мной  без
свидетелей.
   - Нет, - возразил Ричардс, - мне нужны свидетели. Пусть все слышат  мою
исповедь. Я хочу умереть как человек, а  не  как  собака.  Я  считал  себя
честным, но моя честность была искусственна, как и ваша. И, так же  как  и
вы, я пал, не  устояв  перед  соблазном.  Я  скрепил  ложь  своим  именем,
позарившись на злосчастный мешок. Мистер Берджес не  забыл  одной  услуги,
которую я ему оказал, и из чувства благодарности, которой я не заслуживаю,
утаил мою записку и спас меня. Все вы помните, в чем  его  обвиняли  много
лет назад. Мои показания  -  и  только  мои  -  могли  бы  установить  его
невиновность, а я оказался трусом и не спас его от позора...
   - Нет, нет, мистер Ричардс. Вы...
   - Наша служанка выдала ему мою тайну...
   - Никто мне ничего не выдавал!
   - ...и тогда он поступил так, как поступил  бы  каждый  на  его  месте:
пожалел о своем  добром  поступке  и  разоблачил  меня...  воздал  мне  по
заслугам...
   - Это неправда! Клянусь вам...
   - Прощаю ему от всего сердца!..
   Горячие уверения Берджеса пропали даром, - умирающий не услышал их.  Он
отошел в вечность, не  зная,  что  еще  раз  был  несправедлив  к  бедняге
Берджесу. Его старушка жена умерла в ту же ночь.
   Девятнадцатый  -  последний!  -  из  непогрешимой  плеяды  пал  жертвой
окаянного золотого мешка. С города был сорван последний лоскут  его  былой
славы. Он не выставлял напоказ своей скорби, но скорбь эта была глубока.
   В  ответ  на  многочисленные  ходатайства   и   петиции   было   решено
переименовать Гедлиберг (как - неважно, я его не выдам),  а  также  изъять
одно слово из девиза, который уже много лет украшал его городскую  печать:
"_Не_ введи нас во искушение".
   Он снова стал честным городом, но держит ухо востро -  теперь  его  так
легко не проведешь!

   1899