Мерфи увещевал его, сказав, что, если он не угомонится, Ги де Гесклен наверняка сойдет вниз и поставит его на место. А Скотти это будет неприятно, правда ведь? - По-моему, де Гесклен любит Зельду,- прошептала мне Бо еще вечером, когда мы шли по двору.- Но к Скотту относится ужасно. В половине шестого утра судомойка с голыми по плечи руками и темными усиками, стуча деревянными сабо, принесла мне чашку горячего черного кофе, кусочек сыру и корзиночку со свежими теплыми булочками. Потом без стука вошел малый в черных эспадрильях и положил на столик под окном кожаные краги, ягдташ, дробовик и патронташ. - Rassemblement(4),- сказал он, хлопая локтями по бокам, какптица крыльями. И показал шесть пальцев.- Six heures...(5) Позже мне довелось гостить в английском поместье и охотиться с собаками на красных куропаток в английской вересковой пустоши, и все было как-то чинно и хорошо организовано, никакой суеты и никакой путаницы. Но когда я спустился вниз, этот французский двор показался мне веселой деревенской ярмаркой. Солнце только всходило, и еще не рассеялась легкая дымка тумана во дворе, а он уже был полон людей. Почти полчаса де Гесклен разделял нас на группы с gardes champetres(6) во главе каждой (охотничьих собак не было) и наконец призвал нас всех к порядку, как хороших солдат. - Будете стрелять попарно,- сказал он,- и держаться группами. В каждой группе будет по два gardes champetre, и еще один будет ждать вас с теми, кто не пойдет на охоту. Они приготовят ленч, вы будете закусывать в двенадцать часов. За расстояние между охотниками ответственны gardes, но ради бога не разбредайтесь в стороны. К сожалению, сегодня vent d'Est(7), но если у вас есть вопросы, лучше спросите у меня сейчас, потому что я тоже буду охотиться и не увижу никого из вас до конца охоты, то есть до вечера. Мы, как настоящие солдаты, не задали ему никаких вопросов, хотя в этом "vent d'Est", очевидно, было французское остроумие и даже непристойность, потому что все засмеялись,- один только я не понял, в чем тут соль, пока Хемингуэй не объяснил Скотту, что для охоты на куропаток нужен ветер. - И если ветер восточный, то нужно держать курс на восток, а там где-то будут загонщики с колотушками. - Хорошо, но почему они смеются? - спросил Скотт. - Кто их знает. Наверно, из-за кожевенной фабрики. Фиби объяснила, что в пяти милях к востоку есть кожевенная фобрика, от которой в Ла-Герш идет страшная вонь. - Ги несколько лет добивался, чтобы ее закрыли, и ничего не мог добиться. Тогда он ее купил, но оказалось, что она приносит уйму денег, и он не стал ее закрывать. - По правде говоря, деньги де Гесклена очень дурно пахнут,-сказала Зельда. - Ш-ш! - произнес Скотт.- Это все-таки деньги Фиби, не так ли? - Тогда сыромятные кожи должны быть от фирмы Шанель,- сказала Зельда. - Зельда! - воскликнула миссис Мерфи. Зельда подтолкнула Фиби локтем. - Она знает, что я хочу сказать, да, Фиб? Фиби де Гесклен засмеялась, и в этом смехе чувствовались годы и годы смиренности и бесконечных сожалений, пусть даже о каких-то мелочах. - Может, вы там прекратите сплетничать и станете по местам,- крикнул нам Ги. Скотт воспринял это как приказ, адресованный ему лично. - Сейчас будем готовы, Ги, не беспокойтесь. Скотт, в чужих бриджах и зеленой шляпе, мгновенно взял на себя роль распорядителя, он советовался с егерями, пересчитывал ягдташи, осматривал ружья и то и дело подбегал к белому столу, где бронзово-загорелый коротышка крестьянин разливал кальвадос из оплетенной бутыли в стаканы толстого стекла. - Знаешь, довольно, Скотт,- сказал Ги де Гесклен, подойдя к нашей группе.- Не воображай, что ты будешь бродить по моей земле, нахлебавшись яблочной водки, да еще с заряженным ружьем в руках. Напиться успеешь после охоты. Скотт отнесся к его словам совершенно спокойно, и тут же опять побежал выпить, и тут же опять стал суетиться возле нас. Кажется, ему хотелось, чтобы Зельда тоже участвовала в охоте, хотя она была в туфлях на высоких каблуках, в белых шелковых чулках и в кремовой юбке в складку выше колен. Но Фиби убедила ее остаться. - Должен же кто-то помочь мне готовить завтрак,- сказала она,- так что ты лучше побудь со мной, Зельда, а то от этих выстрелов я совсем дурею. - Я никогда тебя не оставлю,- пылко заверила ее Зельда. До сих пор Зельда не обращала на меня никакого внимания, если не считать шепотом произнесенного "здравствуйте". Супруги Мерфи мне улыбнулись. Бо была одета как мальчик, но выглядела серьезной школьницей, а Хемингуэй упражнялся, то и дело вскидывая свою двустволку. Быть в паре со Скоттом он наотрез отказался. - Я слишком ценю свой зад,- сказал он. Партнерами для них могли быть только Бо и я. И они по очереди бросили монетку - на право первого выбора. Хемингуэй выиграл и выбрал Бо, заявившую, что она охотится с детства, и таким образом я достался Скотту. - Ты хоть умеешь стрелять, Кит? - шепотом спросил Скотт, когда мы двинулись в путь вслед за нашим егерем в зеленой куртке с черной отделкой. - Я снайпер,- сказал я. - Да ну тебя. - Иначе говоря, я стреляю неплохо,- сказал я, немножко сконфуженный своей шуткой. - Мы должны их обставить,- серьезно сказал Скотт.- Мне все равно как, но мы должны принести больше птицы, чем Эрнест. Это страшно важно. В сущности, это отличная возможность кое-что доказать, Кит, и, ей-богу, я ее не упущу. Тебе не приходилось читать, что говорит Грант Аллен о джентльменах-убийцах, которые дни напролет занимаются рыбной ловлей, охотой и стрельбой? - Нет. - Он называет их титулованными варварами - прямыми потом- ками полудиких готов, которые уничтожили Римскую империю, и, как истинный джентльмен, утверждает, что только постоянная борьба с ними может сохранить культуру. Так вот, клянусь богом, я намерен бороться, и я намерен заставить Эрнеста приглядеться к себе в роли титулованного варвара. Я никак не мог понять, что он под этим подразумевает и что собирается сделать, а Скотт начал вертеть ружьем так, как это делал Хемингуэй, и я даже Чуть испугался. Когда мы двинулись вслед за нашими егерями, Скотт крикнул Хемингуэю: - Спорим на сто долларов, что мы принесем больше птицы, чем вы! Спорим, иначе ты просто трус! - Не валяй дурака,- отрезал Хемингуэй. - Ты трус! - Ладно. Ладно. Раз ты такой дурак. Мы зашагали по небольшому бугристому полю, справа и слева от нас были видны другие охотники. Наш егерь показал руками, куда нам можно стрелять, чтобы не мешать другим. Но Скотт был несколько растерян. - Я даже не знаю, как выглядит куропатка,- сказал он мне.- У нее длинный хвост, да? Или то у фазана? Какого она цвета? - Они скорее похожи на жирных голубей,- сказал я.- Только рыжеватые или серые, но я не знаю, какого они цвета здесь. - А какой величины? Я показал. - Они обычно летают парами. - Ну тогда я вряд ли промахнусь. Я засмеялся. Но все же я немного нервничал из-за Скотта и его ружья и старался держаться позади него, особенно когда с обеих сторон захлопали ружейные выстрелы. Но мы еще минут десять спотыкались о кочки и канавы, пока я, наконец, не увидел двух куропаток - они выпорхнули из своего укрытия в небольшой копне сена и, прежде чем взлететь, пробежали по земле ярдов десять. Я думал, что Скотт выстрелит, но он стоял не двигаясь и изумленно глядел, как они взлетели против ветра, потом необыкновенно красиво и плавно сделали разворот и полетели по ветру, неизбежно обрекавшему их на гибель. Я не стал ждать. Я вскинул ружье и удачным выстрелом подбил одну из птиц. - Фантастика! - крикнул Скотт. Я думал, что это относится к моему выстрелу, но он восторженно сказал: - Они не летают, Кит. Они просто расцветают в воздухе. - Почему вы не стреляли? - спросил я. - Они же так прекрасны! Я не видел ничего подобного. - Почему же вы не стреляли? - повторил я. - Мне это даже в голову не пришло,- ответил Скотт. - Тут надо не упустить минуту и стрелять, пока они поворачивают по ветру,- объяснил я.- Это ваш единственный шанс. - Ты хочешь сказать, они всегда поворачивают так, чтобы лететь по ветру? - Всегда. - Почему? - Чтобы набрать скорость. Они просто великолепны в воздухе. Они летят страшно быстро, потому что скорость - их единственное спасение. Скотт захотел посмотреть на мертвую куропатку, которую принес наш егерь Тома. Он бережно держал ее в ладонях; маленькое упитанное тельце было еще теплым и мягким. Скотт легонько погладил ее пальцем. - Бедные птицы,- сказал он.- Они попадают в силки и находят свою смерть там, где искали ночлега. Это же просто убийство. - Возможно,- вызывающе сказал я.- Но раз уж вы охотитесь, то не стоит об этом думать. - Тогда это просто нелепо,- возразил Скотт.- Неужели ты не понимаешь, что, убивая какое-то живое существо, ты убиваешь что-то в себе самом. Брамины абсолютно правы, и я все время твержу это Хемингуэю, потому что он себя медленно убивает. Но с ним же спорить бесполезно. Можно только показать ему. Вот это я и собираюсь сделать. У меня мелькнула мысль, что сейчас он откажется от желания обставить Хемингуэя или убивать живых тварей. Но он поразил меня: - Кит, я хочу, чтобы ты убивал все, что ползает, бегает или летает. Мне все равно кого. Воробьев, голубей, коноплянок, жаворонков. Все, что движется. Просто стреляй во все, что попадется. - Но зачем, скажите на милость? - Я хочу показать Хемингуэю. - Что показать? Скотт сейчас был похож на зеленоглазого кота в бриджах. - Ну, просто сделай это для меня,- сказал он. - Не могу,- запротестовал я. - Почему? - Это будет убийство ради убийства. - Какая разница, раз ты все равно убиваешь? - со злостью сказал Скотт.- Отбор не оправдывает убийства. Очевидно, он был прав. Но когда мы снова начали охоту, я не стал убивать все, что попадалось, а Скотт стрелял без разбора. Он был неплохим стрелком. В первый же час он подстрелил коноплянку, жаворонка, двух синиц, бежавшего по земле перепела, потом голубя, ему даже удалось убить куропатку, ворона и воробья - вернее то, что от него осталось. Все это он упрямо запихал в свой ягдташ; в моем уже лежало девять куропаток. - Надо показать Эрнесту,- сказал Скотт.- Пусть знает. Я еще мог понять, что хотел Скотт доказать Хемингуэю, но мне даже думать не хотелось о том, что скажет Хемингуэй, увидев добычу Скотта. Когда мы пришли к месту сбора для завтрака, Хемингуэя и Бо еще не было, и я ревниво подумал, почему они так задержались. - Джеральда тоже еще нет,- сказала миссис Мерфи,- так что начнем без них. Завтрак был сервирован на двух длинных столах, покрытых белыми скатертями. На столах стояли четыре бутылки реймского шампанского в серебряных ведерках, медные мисочки с паштетом, заливное из куропаток, холодная говядина, салями, сыр, масло, молоко и свежий французский хлеб. Зельда дала Скотту хлебнуть из маленькой серебряной фляжки, а со мной заговорила так, будто весь день умирала от желания поболтать со мной. - Милый Кит,- сказала она своим прелестным дразнящим beauregard(8) голоском.- Я так рада, что Скотти вас не застрелил, я была почти уверена, что этого не миновать. - Вздор,- сказал Скотт, сделав долгий глоток из фляжки.- Я стреляю без промаха. - Посмотрим, что там у тебя,- сказала Зельда, берясь за его ягдташ. - Не трогай,- закричал Скотт.- Я жду Эрнеста. - Да к черту Эрнеста. Давай посмотрим, с чем ты пришел. - Оставь, детка,- сказал Скотт, отнимая у Зельды ягдташ.- Тут у меня большой сюрприз для Эрнеста. Фиби очень мягко отняла у Скотта фляжку. - Ги разозлится на меня, если узнает, что вы пили кальвадос. Это очень опасно, Скотт. - Да, знаю,- грустно сказал Скотт.- Но я и без того опасен, Фиб. Сара Мерфи безмятежно взирала на нас. Это была на редкость спокойная женщина. Она протянула мне стакан молока, я его терпеть не мог, но поблагодарил и отпил немножко. Сара была в белой кружевной шляпе с мягкими ниспадающими полями, и хотя над осенней травой кружили пчелы и разные насекомые, миссис Мерфи благодаря своей шляпе, хорошим манерам и склонности к благопристойным развлечениям придавала пикнику некую изысканность. Меня она подкупила всем этим легко. Но вскоре появились Хемингуэй и Бо, и атмосфера сразу изменилась. - Эрнесту - ни слова,- прошептал мне Скотт, будто я только и думал, как бы поскорее все выложить Хемингуэю. - А где Хедли? - спросил Хемингуэй, снимая с плеча ружье. Я совсем позабыл о миссис Хемингуэй, а Фиби, как всегда почему-то застенчиво, сказала, что Хедли уехала в Фужер с Джеральдом Мерфи (он не участвовал в охоте), чтоб отправить телеграмму своим родителям. - Она очень беспокоится об отце. - Угу,- только и произнес Хемингуэй. - Ну?- нетерпеливо сказал Скотт, не открывая свой наглухо закрытый ягдташ.-Показывай свою добычу, Эрнест. Бо стояла рядом со мной, а я уписывал бутерброд с паштетом. Она подтолкнула меня острым локотком. Но я ревновал ее все утро и сейчас решил показать свою независимость. Я старался не обращать на нее внимания, пока она не сказала мне на ухо: - Сколько же вы там со Скотти настреляли? Мы все время слышали, как вы стреляли, то один, то другой - бах, бах, бах. - А чего же вы от нас ждали? - Должно быть, вы очень часто промахивались. Скотт осматривал ягдташ Хемингуэя; у них с Бо оказалось двадцать четыре куропатки - не то что наши жалкие десять. - Ладно,- сказал Скотт.- Теперь поглядите наш. Все столпились вокруг Скотта. Он развязал парусиновый мешок и, театральным жестом опрокинув его, вывалил жаворонка, коноплянку, ворона, черного дрозда, голубя, растерзанного воробья, куропатку и синиц. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Женщины неловко засмеялись, но были потрясены. - О, Скотти! - воскликнула Зельда.- Это ужасно. А Фиби сказала: - Ради бога,что вы наделали, Скотт? Какой ужас!.. Хемингуэй молчал. Он, видимо, не знал, что сказать. Он смотрел на Скотта так, будто тот был вне всяких пределов морали, вне возможностей искупления и о нем не стоило даже думать. Потом он закричал хозяйским, властным голосом: - Трезвый человек в здравом уме никогда не станет стрелять в коноплянок и жаворонков. Никогда! - Я совершенно трезв,- негодующе возразил Скотт и гордо выпрямился. - Но зачем, Скотт? Чего ради вы это сделали? - в отчаянии спросила Сара Мерфи. - Хочу доказать Эрнесту, что смерть есть смерть, и что мы все умрем вот так же, и что на его счету множество убитых, птиц или зверей - это неважно. Убийство есть убийство, Эрнест. Отбор не оправдывает гнусности. - Это что, такой принцип? - буркнул Хемингуэй. - Конечно. Ты же возводишь в принцип свою идею об убийстве по выбору. - Да будь я проклят, если дойду до того, чтобы ради какого-то принципа убивать синичек и певчих птиц. - А разницы тут нет,- уверенно сказал Скотт.- Что львы, что соловьи, быки или антилопы - все равно... - Это что джин, что виски - все равно,- сказал Хемингуэй.- Но погляди, что ты с ними делаешь. И, черт бы тебя взял, погляди, что они делают с тобой. - Предоставляем слово доктору Эф Скотту Фицджеральду, сказал Скотт.- Доктор Фицджеральд утверждает, что лучше быть чувствительным алкоголиком, чем задубевшим здоровяком с непробойной шкурой. Вот в чем разница, Эрнест. - Ох, ради бога перестаньте,- сказала Фиби, а Сара Мерфи добавила: - Да, это уже какое-то ребячество. И даже Бо сказала: - Я охочусь с десяти лет, Скотт, но вряд ли меня можно назвать задубевшей. Только Зельда не сказала ни слова. Она тихонько напевала "тим-та-та, тим-та" и плела венок из веток букового дерева, потом опустилась в траву на колени перед Хемингуэем, водрузила венок ему на голову и сказала: Венок из роз для юных дней, Мирт - для годов расцвета силы, Фиалки - для могил друзей И лавр - для Эрнста могилы (9). Мне казалось, что Хемингуэй сейчас ее ударит, но он поднял бутылку шампанского, Из которой только что пил, и опрокинул ее над золотистой головой Зельды. Струйки потекли с волос на ее лицо. Зельда вскочила на ноги. - Какая гадость, Эрнест, оно же липкое! - Это помазание, Зельда,- сказал Хемингуэй.- Ты помазана вином твоего безумия. Зельда знала - Хемингуэй считает, что она не только ненормальна, но еще и дурно влияет на Скотта, позволяя ему пить, и мне стало жаль Зельду - на мгновение она показалась мне совершенно уничтоженной. Скотт упорно старался не замечать их дуэли. Но тут Зельда сказала слова, которые теперь, на расстоянии многих лет, кажутся столь грустно пророческими, что, вспоминая их, я восхищаюсь ее проницательностью и чутьем. - Мы с тобой очень похожи, Эрнест,- спокойно сказала она, снимая с его головы венок.- Мы оба очень боимся смерти. Да, мы боимся смерти. Но я умру мужественно, я сгорю в огне, а ты пустишь себе пулю в лоб. Зельда надела венок себе на голову и, сбросив туфли, стала танцевать в белых чулках, и я ручаюсь, что видел слезы в глазах Скотта, смотревшего на нее с восхищением. Все остальные растерянно примолкли, все ощущали напряженность, мало что понимая в этой путанице, а я знал, что спор еще далеко не кончен. И весь остальной день будет логическим продолжением ссоры, с которой он начался, и отношения Скотта и Хемингуэя не станут лучше, а обострятся еще больше. Должно быть, Скотт много выпил - утром кальвадос и шампанское за ленчем,- но он не казался мне пьяным, хотя позже Хемингуэй объяснит происшедшее, обвиняя Скотта в том же, что всегда, и снова затеет прежний спор. Хемингуэй заглянул в мой ягдташ, сосчитал трофеи и был приятно удивлен. - Неплохо, мальчуган. Совсем неплохо,- сказал он и предложил мне обменяться партнерами. - Ты пойдешь с Бо, а я, если хочешь, возьму Скотта, потому что с ним сейчас шутки плохи, он слишком опасен. Но мне не хотелось, чтобы Скотт и Хемингуэй с ружьями в руках оставались наедине, и я почувствовал, что должен оберегать Скотта. Я боялся, что дело может кончиться плохо. - Если вы не возражаете, я останусь со Скоттом,- сказал я. - Как тебе будет угодно.- Хемингуэй набил карманы патронами из стоявшего под деревом ящика.- Но ты с ним поосторожнее, мальчуган. Скотти способен на самые дикие выходки - куда хуже, чем убивать жаворонков и коноплянок. - Ничего, я справлюсь,- сказал я. Мы снова отправились на охоту, на этот раз в глубь леса, в густые заросли. Теперь мы шли ближе к длинной цепи невидимых загонщиков, которые где-то далеко впереди вспугивали и гнали куропаток в нашу сторону. Слева и справа уже слышались выстрелы, и первая куропатка вспорхнула почти из-под ног Скотта. Он вскинул свою двустволку, и я ждал двойного выстрела, потому что Скотти быстро научился стрелять из двух стволов почти одновременно. - Давай! - крикнул я. Но Скотт прицелился и тут же опустил ружье. - Я больше не стреляю, Кит. Если б я ее сейчас подбил, это было бы хладнокровное убийство. Он зашел по колено в мягкую сухую траву. Приятно пригревало солнце, стоял чудесный день, и в зеленовато-голубом небе Аквитании не было ни единого облачка. Над дикими цветами жужжали пчелы, и шелестели под солнцем высохшие травы. - Возьми-ка,- Скотт протянул мне свою двустволку. Я заколебался. - Я больше не охочусь,- произнес он.- Я же тебе сказал. Я понимал, что ружье ему не понадобится, но брать двустволку мне не хотелось. И я отказался. Я предпочитал свое ружье. - Тогда иди впереди меня,- сказал Скотт.- А я буду тащиться сзади. - Может, вы хотите сбежать отсюда? - спросил я. - Чего ради? Я буду наслаждаться болотной грязью и всласть надышусь на гескленовском воздухе гескленовским танином. Восточный ветер будет овевать меня вонью его денег. Скотт не внушал никаких опасений, и я радовался предстоящей охоте. - Ну ладно,- сказал я и пошел вслед за Тома, который поторапливал нас сердитой жестикуляцией. Целый час я был поглощен охотой - чем ближе мы подходили к невидимым загонщикам, тем чаще попадались куропатки, несмотря на стоявший в воздухе тошнотворный запах сыромятной кожи. Я почти ни разу не промахнулся, и Тома пришлось дважды опорожнять мою сумку в металлические ящики на колесах, которые потом должны были привезти загонщики. Со всех сторон я слышал выстрелы. Скотт исчез из виду, но немного погодя я заметил, что он направляется в Ту сторону, где охотились Хемингуэй и Бо. Потом я на время забыл о нем, пока не увидел, что он довольно далеко углубился в участок Хемингуэя; я даже остановился на небольшом холмике, стараясь проследить, куда он идет. - Почему мосье пошел туда? - спросил егерь. Он тоже стоял на холмике и, очевидно, встревожился за Скотта. - Не знаю,- сказал я.- Но...- Я не сразу находил французские слова.- Ничего с ним не случится. - Мосье де Гесклен велел нам ни в коем случае не менять места. - Знаю. Но он больше не будет стрелять. Он не охотится. - Это опасно, если другой американский мосье не знает, что он там. - Да. Но он позади американского мосье. - Даже если так, все равно опасно. - А что вы можете предложить? - Я должен пойти и разыскать его. - Хорошо. Я, пожалуй, тоже пойду с вами. - Нет. Вы, молодой мосье, идите все прямо и прямо, пока не увидите белый дом на холме. Это кожевенная фабрика. Тут конец. Но пока вы дойдете, я уже буду там. Я приведу другого мосье. Он недоволен. Мы все должны прийти вместе, иначе мосье де Гесклен спросит с меня. Так что, пожалуйста, не торопитесь. Пожалуйста, будьте осторожны. Пожалуйста, не теряйте меня из виду, мосье. Вы поняли? - Отлично понял. Егерь ушел медленным, тяжелым шагом, а я почему-то встревожился. Пожалуй, никто кроме Скотта и Хемингуэя толком не знал, что произошло в тот день. Бо знала больше всех, а егерь Тома одному только де Гесклену рассказал о том, как, по его мнению, все это было. Скотт и Хемингуэй рассказали мне две совершенно разные истории;впрочем, эти истории чуть-чуть изменялись, когда Скотт и Хемингуэй начинали спорить. Я могу лишь соединить наиболее правдоподобные версии из всего, что я услышал, и добавить то, что я знаю о настроениях Скотта в тот день. - Я хотел только одного,- сказал мне однажды Скотт, пребывавший в благодушном, доверительном настроении.- Показать Эрнесту, каково это, когда в тебя стреляют так, как он стрелял в куропаток. Мне думалось, парочка неожиданных выстрелов неизвестно откуда и пули, просвистевшие над головой, заставят его что-то понять. Но беда в том, что когда ты кого-то выслеживаешь, Кит, то тебя это так увлекает, так волнует и завораживает, что ты начинаешь охотиться всерьез. И ты не поверишь - под конец мне действительно хотелось всадить в него пулю. Скотту повезло - на небольших холмиках было много невысоких изгородей и высоких кустов вереска, и ему было где укрыться, пока он искал место, откуда можно сделать первый выстрел так, чтобы пуля пролетела над головой Хемингуэя. Очевидно, он нашел такое место, потому что, как сказала мне Бо, Хемингуэй стоял под низкорослым дубом, поджидая грузную куропатку, которая побежала в кусты и должна была вот-вот появиться опять, Скотт вдруг выстрелил из обоих стволов сразу и на голову Хемингуэя с дерева посыпались листья и сучки. - Кто это, дьявол его побери?- быстро обернувшись, крикнул Хемингуэй. Из-за кустов не последовало ответа, но, по словам Бо, они слышали, как кто-то убегал, хотя им и в голову не пришло, что это может быть Скотт. - Нет, ты видела? - крикнул Хемингуэй Бо, стряхивая листья с головы. - Конечно. - Черт его дери, он мне чуть голову не снес. - Но кто это был? - Не знаю, но если когда-нибудь узнаю, я убью этого идиота. Должно быть, кто-то из тех полоумных французов в зеленых охотничьих шляпах и с жемчужными булавками в галстуках. Никто из них не заподозрил Скотта, и, поверив, что кто-то из французов по ошибке забрел на чужую территорию, Хемингуэй и Бо продолжали охоту. Но Хемингуэй то и дело злобно оглядывался через плечо, как будто полоумный француз был еще где-то здесь, поблизости. - Во второй раз,- рассказывал мне Скотт,- я действовал очень умно. Я знал, что если я поперчу Эрнеста во второй раз, он все бросит и ринется туда, откуда был выстрел. Знаешь, Кит, я, между прочим, отличный солдат. Я вовсе не желал попадаться ему в руки. Надо было его перехитрить. Я забежал вперед и выбрал место, мимо которого наверняка пройдет Хемингуэй. Я влез на один из высоких буков, я чуть не сломал себе шею, но уселся на ветках и стал поджидать его. Настроение было у меня превосходное. Скотт рассмеялся и даже притопнул ногой. - Он прошел прямо подо мной,-продолжал Скотт.- Но я выждал, пока он пройдет ярдов двадцать, и пальнул по кустам сбоку от него. Бог ты мой, видел бы ты, как он подпрыгнул, и слышал бы, как он взревел! - Могу себе представить,- сказал я. - Нет, не можешь. Он взревел, как бык, и бросился в мою сторону. Он испугался до смерти. Он был в зверином страхе и в зверином поту и звал егеря бежать с ним в чащу. - И тогда-то он выстрелил в вас? - Нет. Нет. Он не мог меня найти. Он метался по лесу, кричал, и ругался, и угрожал. Он рыскал по кустам, стараясь меня разыскать, но ему и в голову не пришло взглянуть наверх. А я сидел на дереве и наслаждался - ведь только так и можно было проучить Эрнеста. Спорить с ним бесполезно. Ему надо доказывать на деле. - Вряд ли он мог понять, что вы делаете, если он не знал, что это были вы,- заметил я. Хемингуэй потом рассказывал мне, что не выстрелы его встревожили и даже не мысль, что кто-то хочет его напугать,- нет, он пришел в ярость от нелепости этой затеи и уже смутно догадывался, что это Скотти откалывает свои штуки. Поначалу Бо, присоединившаяся к Хемингуэю, отказывалась верить, что это был Скотт. - Да кто ж это может быть, кроме нашего великого принстонского поэта? Кто тут еще настолько ненормален или настолько пьян, чтобы вот так баловаться с ружьем? - Ну, я не думаю, что он так уж пьян,- сказала Бо. - Значит, он сумасшедший, и надо его пристрелить, пока он кого-нибудь не убил. - Но это же совершенно дурацкие выходки,- сказала Бо.- По-моему, лучше просто плюнуть на все это, Эрнест. Ради бога, не старайтесь ему отомстить. Но Хемингуэй твердо решил дать Скотту урок стрельбы. - Он думает, что стреляет в тире. Этот вундеркинд никогда не видел, что бывает, когда один человек выстрелит в живот другому. Он не знает, как выглядит человеческое тело, когда в него всаживают полфунта свинца. - Но вы ведь не можете проиллюстрировать ему это,- нервно произнесла Бо. - Чуточка мяса с его зада даст ему некоторое представление. - О, что вы, Эрнест! Вы, конечно, не сделаете ничего подобного. - Сделаю. Я говорю серьезно, Бо. Теперь двое мужчин охотились друг за другом, и когда Скотт выстрелил в следующий раз, Хемингуэй был ярдах в пятидесяти позади Бо и пригнулся, чтобы пролезть сквозь дыру в изгороди. Выстрел был громкий, Хемингуэй на мгновение выпрямился, потом рухнул на землю. Бо говорила, что, когда она обернулась, Эрнест лежал на земле ничком. - О, боже,- услышала она откуда-то крик Скотта.- Я попал в него! Бо не верилось, что это так. Потом она увидела Скотта, выскочившего из сделанного им укрытия в виде маленького шалаша, ярдах в двадцати of них. - Он жив? - крикнул он Бо.- Матерь божья, неужели я его убил? - Дурак! - крикнула ему Бо и побежала к Хемингуэю. - Но я целился далеко в сторону! Я не мог попасть в него,- заговорил Скотт.- Ради господа, Бо... Скотт первый добежал до Хемингуэя, и когда он, еле переводя дух, нагнулся посмотреть, где рана, Хемингуэй прорычал что-то неразборчивое и вскочил на ноги, и, по словам Бо, Скотт так испугался, что лицо его побелело, зеленые глаза стали желтыми, как у кошки, и он едва удержался на ногах. - Господи Иисусе, Эрнест,- проговорил он, еле переводя дух.- Ты перепугал меня до смерти, болван ты эдакий! - Это еще не перепуг,- заорал побагровевший Хемингуэй.- Это еще легкая встряска.- И, подобрав с земли свою двустволку, он взял Бо за локоть и отвел ее в сторону, на маленькую полянку.- Если ты сдвинешься с места хоть на дюйм туда или сюда,- сказал Хемингуэй Скотту,- ты получишь весь заряд. Так что стой смирно, потому что стрелять я буду из обоих стволов. - Ох, нет, Эрнест!-воскликнула Бо.- Нет!.. Но Хемингуэй ухватил Бо за пояс ее брюк. - Стой здесь,- приказал он. Скотт уже овладел собой. Он стоял прямо и спокойно. - Давай,- сказал он.- Я верю в твою меткость. Ты промахнешься. - Возможно... - Ну, давай. - Нет!..- вскрикнула Бо. - Помалкивай, Бо,- весело сказал Скотт.- Эрнест знает, что делает, и я тоже. - Ты сумасшедший,- сказал Хемингуэй.- И к тому же пьян. - А ты по крайней мере теперь знаешь, каково это, когда за тобой охотятся, запугивают и стреляют в тебя,- спокойно сказал Скотт. - Я и так знаю, болван несчастный, каково это, когда за тобой охотятся, запугивают и стреляют в тебя. Что же ты хочешь доказать? - Я просто хочу, чтобы ты знал,- чопорно сказал Скотт,- что все, что ты делаешь в последние дни, ведет к страданиям и смерти. Вот До чего ты дошел, Эрнест, только ты слишком испорчен, чтобы понять это. - А ты дерьмо! - сказал Хемингуэй и выстрелил из одного ствола. Скотт потом говорил мне, что ему показалось, будто низко над землей пронесся плотный, колючий ветер. - Я даже не вздрогнул,- рассказывал он,- а Эрнест был так поражен моим поведением, что из второго дула выстрелил гораздо ближе ко мне. Комки земли, клочья травы и вереска обсыпали мне лицо и одежду, а в левой ноге я почувствовал жгучую боль. И увидел кровь... Бо не выдержала. Наша всегда собранная англичаночка, которой до всего было дело, уже много дней тревожилась о них и оберегала друг от друга, но выстрелов Хемингуэя ее нервы не выдержали. Она потеряла сознание. - Все мои старания были ни к чему. Когда она пришла в себя, Скотт и Хемингуэй склонились над ней, стоя на коленях. Скотт обмахивал Бо зеленой охотничьей шляпой, а Хемингуэй похлопывал ее по щекам. - Я сделала какую-нибудь глупость? - спросила Бо. - Да. Ты хлопнулась в обморок. - Ты сразу сплющилась, как складной цилиндр,- сказал Скотт; - Ох, правда? - простонала она.- Но это только по вашей дурацкой вине,- заявила она, садясь на траве.- Вы оба вели себя, как дикие звери. Вы чуть не убили друг друга. - Ну что ты, Бо,- возразил Скотт.- Я целился так, чтоб промахнуться на целую милю, и Эрнест тоже. - Ты едва не снес мне голову,- сказал Хемингуэй. - Чепуха,- заявил Скотт.- Дело в том, что ты никудышный стрелок. Ты в меня попал. У меня в теле свинец. Я тоже моту показать свой раны. Скотт начал усиленно хромать, придерживая рукой ногу выше колена, и Бо рассмеялась почти истерическим смехом. А Хемингуэй сердито схватил свой ягдташ и зашагал к конечному месту встречи у белого дома на склоне холма. - Погоди минутку,- остановил Скотт Бо, которая хотела было пойти вслед за Хемингуэем.- Клянусь тебе, Бо, он в меня попал. Я покажу тебе ногу.- Он попытался закатать узкую штанину выше колена, чтоб показать ей ранку, но штанина никак не закатывалась. - Да не надо,- сказала Бо.- Пошли. - Но клянусь тебе, Бо, это правда. Честное слово. Скотт уже снял башмаки и тщетно бился над бриджами. Потом он увидел двух егерей, вышедших из маленького белого домика. После первого выстрела Скотта они старались держаться в стороне, но последняя перестрелка погнала их к Ги де Гесклену - два сумасшедших американца пытаются убить друг друга, пусть мосье де Гесклен пойдет туда и вмешается. Мосье де Гесклен шагал позади егерей. - Сейчас Ги сорвет с меня эполеты,- сказал Скотт.- Он хочет вытурить меня из своей феодальной армий. Нет, пожалуй, вызвать меня на дуэль. Ну да, конечно, это в его стиле. Но на полпути группа встретила Хемингуэя, они остановились, несколько минут поговорили о чем-то и все вместе повернули обратно к белому дому. - Мы спасены,- сказала Бо.- Интересно, что сказал им Эрнест. - Он им сказал, что я пьян как скотина и не стоит со мной возиться,- с горечью ответил Скотт. - Не будьте злюкой, Скотт. По крайней мере он спас вас от ужасного нагоняя, на которые Ги такой мастер. - Пожалуй, я лягу вот здесь, и пусть меня засыплют листья,-сказал Скотт. - Мет, пойдемте,- сказала Бо.- Прошу вас... - Ты знаешь, Бо, что я абсолютно трезв. И все же чувствую себя, как пьяный. Так что, вероятно, Эрнест правильно сказал насчет охоты и убийств. И то и другое действует, как джин. - Эрнест неправ. Во всяком случае, вы-то не должны так думать. - Но я мог бы охотиться не хуже, чем он,- сказал Скотт.-А может, и лучше. - Да не надо об этом думать,- ответила Бо.- Зачем вы себя терзаете? - Беда только в том,- продолжал Скотт,- что нельзя выследить дичь на Елисейских полях или на Парк авеню, зато можно напиться до обалдения, пройдя из одного конца города в другой. - О господи! Скотт вздохнул и стал обуваться. - Это, конечно, скверная альтернатива,- сказал он.- Но охотиться, выслеживать и убивать в сто раз хуже, чем пить, кутить и танцевать; и я должен как-то убедить в этом Эрнеста. - Если вы его еще увидите - во всяком случае, по эту сторону океана,- считайте, что вам крупно повезло. - Ты думаешь, он так рассердился? - По-моему, да. - Но это же смешно,- сказал Скотт.- Как он не понимает, что я старался только помочь ему? - Скотт, вы сошли с ума. Вы абсолютно, безнадежно сумасшедший. Иногда вы даже не понимаете, что вы делаете. - Ты в самом деле так думаешь? - упавшим голосом спросил Скотт. - Да, я так думаю. По правде говоря, вы оба перестарались. Вот в чем беда,- сказала Бо, пытаясь успокоиться и успокоить Скотти.-Вам необходимо на какое-то время оставить друг друга в покое. - О нет! Нет! Это не выход,- сказал Скотт, хромая вслед за нею.- Мы схватили друг друга за глотки. И сейчас не можем отпустить. Вот тебе вся правда. Но не беспокойся, Бо. Эрнест не порвет со мною. Он все вынесет. И ничего с собой поделать не сможет. Так же, как и я. Мы оба должны выяснить, что стоит между нами. Это ссора не на жизнь, а на смерть. И ему, так же как и мне, интересно узнать, чем она кончится. Глава 6 Скотт был прав. Я тоже считал, что никуда Хемингуэй не денется. Скотт до того в этом не сомневался, что и бровью не повел даже тогда, когда мы узнали, что Хемингуэй исчез. Первым вернулся в дом, не дожидаясь нашего возвращения, схватил плащ, сапоги и скрылся. Даже Хедли, жена, не знала, куда он отправился. - Проголосовал и сел в грузовик с кожевенного завода Ги, прямо в кузов, а рядом коровьи кожи громоздились, как торт "наполеон". Куда едет, не сказал, но думаю - обратно в Париж. - Ну, а я обратно в Фужер,- сказал Скотт. - А я в Девиль,- сказала Зельда. Бо, Скотт и я сели в "фиат" и уехали из Ла-Герш-де-Бретань, но сперва Ги де Гесклен долго песочил Скотта за нарушение дисциплины в строю, за ношение оружия в пьяном виде и несоблюдение regies du jeu(10). - Впредь вам нельзя будет тут стрелять, Скотт, если, конечно, вы не научитесь пить. - Как я пью - это уж мое личное дело,- сказал Скотт не без достоинства. - Ну не совсем. Вы чуть не убили Эрнеста. - Не ваша забота. Как-нибудь уж мы с ним сами разберемся. - И честную охоту вы превратили в бойню... - А каждая пташка оплачена трудом и потом американских девушек,- весело заключил Скотт (Фиби делала деньги на туалетном мыле). - Ну пока,- сказал де Гесклен, - Пока,- сказал Скотт и погнал "фиатик" со двора прочь, как подбитая птица удирает от надсадных, лишних выстрелов. Но пусть даже Скотт действительно не сомневался, что Хемингуэй вернется, не знаю, как бы он еще себя повел, если бы вдруг не обнаружил в Бо новых чар - верней, если бы он не позволил себя ими опутать. Может, он бы смирился и поехал в Париж, может, подался бы за Зельдой в Девиль и ждал бы там у моря погоды. На улице, в машине, в вестибюле гостиницы, в ресторане - Бо чуть что брала его под руку ласковой, невинной ручкой; прижималась к нему, заглядывала в лицо, как любовница, ловила каждое слово, как нежная подруга. Она не опекала, не воспитывала его, она просто доказывала Скотту, до чего она его любит, и уже через час немыслимо его взвинтила. Я мучился от ревности и чувствовал себя третьим лишним; но когда я мрачно предложил Бо оставить их наедине, она шепнула: - Молчи, дурачок. Без тебя ничего бы не вышло. Чего не вышло бы? Теперь-то я думаю, она имела в виду свое собственное поведение. Бо чувствовала себя как рыба в воде, когда рядом с ней было по крайней мере двое. Я сам тогда еще почти не оставался с ней наедине, зато потом как-то мы провели вдвоем целый день, и она вдруг стала совсем другая - колючая, скованная, в общем, всеми силами давала мне понять, что я напрасно размечтался и все ее ласковые взгляды и слова ничегошеньки не значат. Наверное, она позволяла себе нежность, только когда был невозможен следующий шаг, наверное, как огня боялась этого шага. А тогда все у нее прекрасно вышло, и Скотт здорово загорелся. Он в нее просто вцепился. То была не юная страсть, ему предлагали нежность и поддержку, и он с радостью и довольно даже подло (я так считал) отдался новому переживанию, как будто из этого могло получиться что-то путное. В первый же вечер в Фужере он спросил меня за ужином, когда Бо пошла наверх проверить его белье (она теперь пеклась о его нуждах): - Ты сколько раз влюблялся, а, Кит? Ну так, чтоб поддавалось подсчету? Я покраснел. Тема была не по мне. - Как это - подсчету? - Ну, в твоем возрасте,- сказал он,- я в этом деле ввел счет от единицы до тысячи. - Неужели тысячу раз влюблялись? - Господи, нет, конечно. Просто я каждой девушке ставил оценку, отметку, в зависимости от того, что мне в ней нравилось, что не нравилось. - Ну и как? Срабатывало? - Отлично. И я научился трезво смотреть на девушек. Увы, я отказался от своей системы, встретив Зельду. - А Зельде что поставили? - Когда дошло до дела, Кит, мне не захотелось ставить ей отметку по моей тысячебалльной системе. - А зачем же,- спросил я ворчливо, потому что ревность не отпускала меня,- вообще нужна эта ваша система? - Затем, что в твоем возрасте я открыл, что есть два вида любви - разумная, трезвая любовь, поддающаяся оценке, и соврем другая. Ты читал "Memoires de deux jeunes mariees" (11) Бальзака? - Нет. - Он почти так же рисует две провинциальные пары - там один брак по любви, другой - по расчету. Помню, в семнадцать лет я влюбился в одну итальянку. Ее звали Филлис Искус. То есть по-настоящему-то ее фамилия была что-то вроде Искусьон, но ее сократили на английский лад, и она стала Искус. Ты представляешь себе, Кит,-влюбиться в девушку по фамилии Искус? Сколько тут восторга!Я бродил по ночам под старыми вязами Сент-Пола и без конца твердил ее фамилию, Филлис Искус. Я влюбился в темную. сочность имени, вернее, в тот образ, какой оно во мне вызывало. На свою беду я старался уговорить девицу соответствовать образу. Ей это почти удавалось. Она была полна пышной, милой и плотской итальянской неги.Но она всегда и упорно толкала меня локотком в бок. Что-что, а эта манера мне претит, но я никак не мог отучить от нее девицу. Пришлось снизить ей отметку с шестисот сорока семи до трехсот сорока шести, и так она ее и не исправила. Я расхохотался. Но Скотт говорил совершенно серьезно: - Ты считаешь, видно, что такой подход совершенно лишен романтичности? - Ну, а на самом деле? - На самом деле ничего подобного. Система открывает прекрасные возможности, и я был справедлив. Я требовал, чтобы девушки и меня расценивали по этой системе. - Ну, и какую же отметку вам поставила Филлис Искус? - спросил я, а официант тем временем нависал над нами с меню в руке, а мы ждали, пока наша распорядительница разберется с бельем Скотта и вернется к столу. - Она мне этого не сообщила. Но несколько лет спустя я встретил ее в Дейтоне, в Огайо, она тогда вышла замуж за какого-то гостиничного чиновника и ругательски ругала меня за мою систему, потому что, она сказала, с кем бы ни связалась, она всем с тех пор ставила отметки и даже заносила их в записную книжку. - Надо и мне попробовать,- сказал я. - Система превосходная, Кит, и убережет тебя от ужасных промашек. Ведь хоть раз ты уже влюблялся так, чтоб отметку можно поставить. Верно же? Я немного подумал. - Наверное,- сказал я. - Ну и что это была за девушка? - Прекрасная пловчиха, рыжая, и кудрявые волосы зачесаны за уши. - Рыжим я всегда ставил низкие отметки. А что бы ты теперь поставил своей пловчихе? Господи, подумал я, и чего ему от меня нужно? Я тщательно разграфил забытые достоинства Доди Даулин и не натянул ей и пятисот. - Четыреста пятьдесят примерно,- сказал я. - Ну, а Бо? - спросил Скотт. Я снова покраснел, и мои подозрения насчет того, куда он гнет, окончательно подтвердились. Скотт зачем-то добивался моей откровенности, но я сказал, что не думал с этой точки зрения насчет Бо. - Ну, а я думал,- сказал он,- и Бо у меня получила одень хорошую отметку. Примерно девятьсот. То есть она обладает прекрасными качествами, с какими только жить и жить. - Я не так уж близко ее знаю,- буркнул я. Ужасно глупо с его стороны было толковать мне про ее качества. Но я сразу устыдился своих недобрых мыслей, потому что тут на него накатила минутка неодолимой тоски и он сказал: - В том-то и беда, Кит, что второй род любви такой, что с ней долго не проживешь, не губя себя вконец. Вот я и надумал вернуться к старой испытанной системе. Почему бы не искать разума и страсти в одной женщине, вместо того чтоб распределять их на двух? - То есть на Зельду и Бо? - спросил я. - Ну да. - Они же ничуть не похожи. - Именно. В том-то и дело. - Вы плохо кончите,- сказал я. Мне хотелось его позлить. - Мне уже плохо, старик. Но что дальше будет - вот в чем весь ужас. - В старости, что ли? - Господи, какая старость. Я в тридцать три года умру. Нет. Когда время любви миновало и звезда закатилась моя. Когда не помешала бы разумная связь. Но боюсь - ни я, ни Зельда на это не способны. Официант сказал: - Пожалуйста, мосье, уж я вас попрошу. Может, закажете? А то поздно. Вы уж пожалуйста... Скотт взял у него меню, и на лице его отразилось самодовольство. - Ты заметил,- сказал он,- я за весь день ни капли джина не выпил. Ни глоточка. Гарсон... Нет... Подожду Бо. Ничего. Attendez...(12) Видишь, как ловко мной управляет эта англичанка?- Скотт вздохнул и сказал: - Нет, ей-богу, Кит. Честное слово. Вообще-то я англичан не люблю. Не то что, Эрнест. Но Бо просто какой-то образец, правда? Если я когда-нибудь сподоблюсь ее английских милостей, я многое пойму. Снова мне захотелось позлить Скотта. Захотелось сказать: "А вам какое дело до ее милостей? Соблазняйте кого-нибудь еще". Но ничего этого я не сказал, да и Бо как раз вернулась. Она села к нам за столик, и ей явно очень хотелось что-то нам поскорей выложить. Она всегда озабоченно морщила лоб, когда ей хотелось что-то выложить, и сейчас у нее был именно такой вид. - Я ходила в старую почтенную гостиницу на углу,- сказала она,- и справлялась, не видели ли там случайно Эрнеста. - Зачем? - спросил Скотт.- Что ты все беспокоишься об этом старом убийце? - Потому что вы, Скотт, очень глупо себя вели. - Эрнест как Зельда,- сказал Скотт.- Дуется, терпит, молчит, а потом срывается, как бульдог. Не бойся, он еще объявится. - Там мне сказали, что неделю назад проезжал один американец - Хофмейстер и искал другого американца - Смита.- Бо засмеялась и подозвала официанта.- Интересно, кто такие. - Известные акробаты,-сказал Скотт.- Хофмейстер и Смит. Хемингуэй и Фицджеральд. Элиот и Паунд. Мировые знаменитости. Бо,- сказал он,- можно мне чуточку джина? На донышке? - А вы еще не пили? - спросила Бо. - Ни капли. Ей-богу. Спроси у Кита. Бо не стала спрашивать у Кита. Она не взглянула на меня. Она сосредоточилась на Скотте, а когда она на ком-то сосредоточивалась, других она почти не замечала. Она заказала какое-то местное pot-au-feu(13), а Скотт заказал себе выпить, а пока мы ждали, Бо пошла мыть руки (так она сказала). Но мы поняли, что она опять пошла искать Хемингуэя. Она удалилась деловитой, легкой трусцой, почти бегом - она всегда так ходила, когда торопилась, а мы смотрели ей вслед. - Знаешь, Кит, а ведь секс - единственное здравое установление, господа,- сказал Скотт.- Ты это знал? Я ответил, что нет, не знал. - Меня учили считать его скорей кознями дьявола. - Порочная, еретическая точка зрения,- сказал Скотт.- Выдумки протестантов! Бо вернулась. Мы смотрели, как она идет к столику. Она сперва не заметила, что мы на нее смотрим, и на секунду Скотт увидел и я увидел чистую, безукоризненно хорошенькую и безумно озабоченную девушку, целиком занятую своими мыслями. Маленькая грудь, узкое английское личико, легкие волосы, ярко-красные губки, выщипанные бровки. У обоих у нас мелькнула грешная мысль, и Скотт шепнул: - В Бо нельзя не влюбиться. Одни эти ее английские ноги чего стоят. Господи, и откуда она все это берет? Непонятно, то ли он меня дразнил, то ли маскировал собственные тайные намерения. В общем, мне это не понравилось, весь вечер я дулся, а потом я сбежал и предоставил им отдаваться велению секса, если уж к тому у них шло. Они были явно в восторге друг от друга. Только один раз Бо обратила на меня внимание. Пока Скотт говорил с официантом, она наклонилась ко мне и шепнула мне прямо в ухо, как всегда, когда хотела чего-то добиться: - Кит, ну пожалуйста, поищи Хемингуэя. Он где-то тут, я чув ствую. - Сама его ищи,- сказал я и после кофе сразу же ушел, чтобы они сами разобрались, чего им друг от друга надо. Мне-то какое дело? Но наутро за завтраком я все смотрел на них и ломал себе голову над вопросом, поладили они или нет. Скотт как-то просвещал меня насчет того, что Бальзак назвал накаленным взглядом, это, он объяснял, такой взгляд, каким обмениваются двое, вожделеющие друг друга или друг другу принадлежащие. - Тут все всегда ясно,- сказал Скотт,- надо только присмотреться. Но как ни присматривался я к Бо и Скотту, ловя этот самый "накаленный взгляд", я так и не смог толком ничего понять. В общем, все ужасно запуталось, Скотт сидел мрачный, а Бо, наоборот, была очень мила и показала мне за завтраком фокус, до которого только она могла додуматься. Длинными, неуемными своими пальцами она раскатала croissant(14) до исходной формы плоского ромбика, намазала маслом, джемом, снова скатала и превратила в прежний croissant. - А теперь ты,- сказала она. Я попробовал было, но у меня ничего не вышло. - Его надо разгладить,- сказала Бо.- Вот так. На, бери мой. Я откусил кусочек. Он был сладок, как сама Бо, и с тех пор я только так и ел croissant. - Нечего из еды делать игру,- строго сказал Скотт.- Будет вам. Это нисколько не поэтично, Бо. Даже грешно. - Ш-ш,- сказала Бо. Нет, по их виду ничего нельзя было заключить, но, правда, вчерашняя безмятежность начисто изменила Скотту. - Я думал, старому убийце пора бы объявиться,- сказал он, и я понял, что если вчера он кое-что позабыл насчет Хемингуэя, то сегодня припомнил. Что Гектор без Ахиллеса? И где Ахиллес? - Он где-то тут! Я уверен,- сердито сказал Скотт сразу после завтрака.- Давайте проверим все гостиницы. Потом бардаки. Потом базы для гонщиков. Потом ипподромы. - Скотт, миленький,- как-то таинственно прошептала Бо (голосом она тоже выделывала черт-те что - тут он ее не подводил, как и пальцы, губы, волосы),- я уж вчера подумала, если Эрнест прячется где-то в гостинице, он в конце концов сам объявится. Чего же его искать, пока он не хочет обнаружиться? - Я же говорил,- сказал Скотт,- он как Зельда. За ним нужен глаз да глаз, не то он удерет. Мы облазали все холмы Фужера и по всем гостиницам (а их там шесть) расспрашивали, не останавливался ли у них американец по фамилии Хемингуэй - большой, красивый, темноусый, с огромными ножищами и в грязном плаще. Мы его не нашли, но одна консьержка, особа с ямочками на локтях, сказала, что странный малый в плаще с огромными ножищами елвчера у них в ресторане и даже раскокал кофейную чашку, потому что у него палец такой громадный, что не пролез в ручку. - Это Эрнест, больше некому,- сказал Скотт,- и он, конечно, пока где-то тут. Но мы его не нашли, и как ни присматривала Бо за Скоттом, он все же остановился у какого-то бара и опрокинул стаканчик джину. - Боксер сам никогда не знает, когда выйдет из угла,- объяснил он.- А пока давайте забудем про него и пойдем поглядим на крепость мосье Гюго под горкой, хотя, конечно, будь с нами Эрнест, уж он бы все нам живописал не хуже самого Гюго, который, по его мнению, сделал это блистательно, а по-моему, ничего блистательного. Ровно ничего. Он остановился еще у одного бара ("Бар Вело") и опять выпил джину. Бо и бровью не повела, и вот мы прошли через большие деревянные ворота во двор фужерского замка, и Скотт вдруг забыл про Хемингуэя и, подбоченясь, с восхищением уставился на могучие каменные стены. - Невероятно! - сказал он.- Смотрите-ка! Живейшее отражение кровопролитных древних битв. Теперь-то мне ясно, почему Гюго использовал все это для напыщенных писаний, от которых Эрнест в таком восторге. - Старик Гюго ничего этого не использовал для напыщенных писаний, от которых я в таком восторге, невежда ты несчастный. Мы до того увлеклись видом старых стен, что не заметили Хемингуэя, а он сидел сзади на остатках стены и ел виноград. - Старый убийца! - завопил осчастливленный Скотт, и Бо поскорей оттащила меня, а Скотт бросился к Хемингуэю и стал приплясывать вокруг него. Он приплясывал, выбрасывал на Хемингуэя кулаки и приговаривал: - Мы все бардаки обыскали, все захудалые, паршивые притоны, куда охотники забегают удовлетворить низменные нужды. Хемингуэй сидел на камне в одних носках и ел виноград. Он сказал: - Ты мне должен сто американских долларов. Скотт замер. - За что? - спросил он. - За наглую пьяную похвальбу. Выкладывай. - За какую еще пьяную похвальбу? - Ты собирался настрелять больше птицы, чем я. Помнишь? Ну, и проиграл... - Ничего подобного,- вскипел Скотт,- я просто раздумал. - Но слово есть слово. Выкладывай сто долларов, либо я ухожу и в жизни больше не попадусь на твои пьяные глаза. - Господи! - сказал Скотт и скривился.- Вечно ты со своими деньгами! Ладно уж. Выдай ему деньги, Кит. - Погоди-ка,- сказал Хемингуэй.- Детка, разве у тебя его деньги? - Нет,- выпалил я.- И у самого меня тоже нету ста долларов. - Тогда дай их ему во французских франках,- распорядился Скотт. - Оставь свои деньги при себе,- сказал Хемингуэй,- нет, Скотт, уж ты у меня раскошелишься. И лучше не тяни. Ну же! Бо посмотрела на одного, посмотрела на другого и решила вмешаться. - Эрнест совершенно прав,- сказала она.- Вы сами с ним поспорили, Скотт, и проиграли. Надо платить. - Тебе лучше не вмешиваться, Бо,- сказал Хемингуэй.- Мне хочется поглядеть, как ведет себя принстонский поэт, когда дело идет о чести, о которой он вечно толкует. - Никогда, никогда я не говорю о чести,- возмутился Скотт.- Зачем о ней говорить. И не верю в красивые жесты. - Вы оба хороши,- сказала Бо.- Ссоритесь, как школьники из-за мячика. Но Хемингуэй не сдавался. - Сто долларов,- повторил он. Скотт застонал, полез в карман и вытащил оттуда двадцатисантимовую монетку. Потом усмехнулся, предвкушая забаву. - Кидаем монетку. Или я тебе плачу вдвое, или мы квиты,- сказал он Хемингуэю.- А деньги пусть для верности пока подержит Бо. - Нет уж,- сказала Бо.- Мое дело сторона. Сами разбирайтесь. - Но ты же только что велела, чтоб я с ним расплатился,- сказал Скотт. - Чтоб вы не увиливали от своих принципов,- сказала Бо.- Должны же они у вас быть? Скотт развлекался. - Кит,- сказал он.- Вот все мои наличные.- И он протянул мне пухлый бумажник, набитый стофранковыми купюрами.- Бросай монету. Я нерешительно глянул на Хемингуэя. - Ладно,- сказал Хемингуэй.- Только, чур, мое слово. Я бросил монету. Хемингуэй сказал "решка". Мы нагнулись над монетой. Она упала решкой вниз. Скотт сделал несколько танцевальных па. - Господь любит честных,- сказал он.- В добрых делах и праведности обретается вера. - Господь любит пьяниц,- сказал Хемингуэй.- Монеткой праведности не докажешь. - Зато мои сто долларов при мне, верно?.. Хемингуэй чуть было опять не вскинулся, но тут Бо сказала, что у него такой вид, будто он спал в канаве. Я тоже это заметил. Хемингуэй был весь грязный, мятый. К брюкам пристали сучки и травинки. - А я и правда спал под открытым небом,- сказал он. - Господи, почему? - Искал настоящий замок Ла Тург. Единственный. Подлинный. Который Гюго описал в "Девяносто третьем годе". Который он скрывал от всех поклонников и мародеров. - А я думал, это он и есть,- сказал Скотт. - Естественно, старина, ты так думал, ведь ты же, вроде Марка Твена, не в силах отличить задницу Брет Гарта от жопы Дина Хоуэлса. Я мучился, когда Хемингуэй отпускал такие словечки при Бо, но она как будто ничего и не расслышала, и я тоже все пропустил мимо ушей. - Ну, а это какой же замок? - не отступал Скотт.- Незабвенные башни, вековечные стены и подземелья? - Этот замок ерунда. Забудь про него. - Хорошо. Забуду. Но где же таинственный замок Ла Тург? Хемингуэй пыхтя натянул ботинки. Он сказал, что у него затекла спина, и Бо нагнулась и завязала ему шнурки. - Тебе очень хочется на него поглядеть? - спросил Хемингуэй. - Надо же нам где-то затеять литературную ссору,- сказал Скотт. - Ладно. Тогда поедем туда, посмотрим на него и начнем ссориться. Мы ушли со двора старинного фужерского замка, те двое впереди, мы с Бо - сзади, и Бо взяла меня под руку и сказала: - Правда, пусть уж они сами разбираются, Кит, у них ведь все хуже и хуже. Только вот никак не пойму, при чем тут Оноре де Бальзак и Виктор Гюго. Глава 7 В общем-то сами они о Гюго и Бальзаке почти не говорили. Лет через десять, когда я стал их лучше понимать, я было счел, что Скотт и Хемингуэй неверно выбрали себе прообразы. Я решил было, что в Скотте очень мало от Бальзака и он куда ближе к стилю проповедей Гюго, чем Хемингуэй. А вот Хемингуэй, казалось бы, ближе к Бальзаку. Его бурное восприятие жизни всегда укладывалось в формулу: "Что есть - то есть", а таким мироощущением проникнута вся "Человеческая комедия". Но еще позже, потом уже, когда изжила себя их эпоха, я заново оценил этот выбор истоков. Я прочел к тому времени достаточно книг, и я понял, что именно романтики вроде Гюго делали то же, что Хемингуэй. Это они надрывали душу, навязывая самим себе некую вторую ипостась. Я укрепился в своей мысли, прочтя в дневнике у Сент-Бева, что в Гюго всегда жили два человека: выспренний поэт с одной стороны и с другой - отличный репортер. И Флобер говорил то же - что было два Гюго. Один прятался и рождал шедевры, а другая ипостась жила в Париже как скучная, высокопарная консьержка. Потому при всей разнице Гюго в самом деле в сущности подходил Хемингуэю, и спорил он в те поры со Скоттом, скорей смутно догадываясь об этом сродстве, чем будучи убежден в преимуществах Гюго, потому что Бальзака он ценил ничуть не меньше. Ну а Скотт вечно ставил себя в положение жертвы. Поль Элюар говорил мне в 1952 году, что женщины убивались по Виктору Гюго, а бедняжка Бальзак сам по ним убивался. Скотта загубили, конечно, не женщины, но им с той же неотступностью владела страсть, в конце концов его загубившая. Так что Бальзак очень ему подходил, и когда однажды, сидя в парижском метро, я прочел у Готье, что Бальзак мечтал о беззаветной, преданной дружбе, о слиянии двух душ, о тайном союзе двух смельчаков, готовых умереть друг за друга,- я чуть не подпрыгнул прямо в вагоне, чуть не закричал: "Да это же вылитый Скотт!" Да, я узнал Скотта, и если я нуждался еще в доказательствах, я нашел их у Бодлера, который писал, что гений Бальзака - в умении понять сущий вздор, погрузиться в него и обратить его в высокую материю, ничуть не видоизменяя. И Скотт такой же. И теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что они удачно выбрали опорные фигуры для своей литературной распри. Но тогда я ничего этого не понимал, а понимал только, что для обоих настало решительное время и, когда они ссорятся по поводу Гюго и Бальзака, речь идет о серьезных, существенных разногласиях. Мы сели в "фиат", и Хемингуэй сказал: - Вот доедем до Ла Турга, и я покончу с тобой в первом же раунде. Удар под вздох - и нокаут. - И как ты нашел этот замок, если он так таинственно упрятан? - А я пошел прямо к единственным людям в городе, которые могут про него знать. - Разве у тебя тут есть знакомые? - усомнился Скотт. - В редакции "Journal de Bretagne". - В местной газетенке? - Ну да. Скотт расхохотался. - Ну вот первый раунд ты-то и проиграл,- сказал он.- Я тебя без единого слова одолел. - Как это? - Ты не можешь избавиться от репортерских повадок, Эрнест. А всем известно, что Гюго писал как репортер. И неудивительно, если местные газетчики знают вдоль и поперек все эти сухие буквальные описания в "Девяносто третьем годе". Кому же еще это интересно? - Ладно,- спокойно сказал Хемингуэй,- сейчас проверим, буквальные они или нет. Скотт был в длинном мягком верблюжьем пальто Джеральда Мерфи. Оно доходило ему чуть не до щиколоток, и он, на переднем сиденье "фиата", принялся отчаянно рыться сперва в правом кармане, потом в левом. Когда Хемингуэй вез нас Фужерским лесом по первому крутому холму, в руках у Скотта оказались две книжки: "Девяносто третий год" Гюго и "Шуаны" Бальзака. - Прелестно,- сказал Скотт и открыл "Девяносто третий год".-Послушай-ка этот сухой, буквальный репортаж. И, перекрикивая ветер, грохот мотора, он заголосил словами Гюго, рисующего Ла Тург - замок и крепость, где разворачивается главное действие "Девяносто третьего года" и происходит заключительное сражение между белыми и синими. - "Сорок лет назад,- орал Скотт по книжке,- путника, входившего в Фужерский лес со стороны Леньеле и выходившего к Паринье, встречало на опушке глухого древнего бора мрачное зрелище. На краю чащи высился перед ним замок Ла Тург..."- Скотт помахал книжкой и засмеялся.- Разумеется, высился перед ним. Башни, горы, деревья, колокольни и склоны иначе и не ведут себя в газетах. Они всегда высятся перед тобой, и у тебя при этом захватывает дух. - Читай дальше,- сказал Хемингуэй. - Зачем? - сказал Скотт и стал листать и считать страницы.-Семь глав целиком посвящены сухому описанию замка, и ничему больше. Газетный отчет. Никакого действия. Ничего не происходит. Совершенно. И главы-то как называются - прямо по Бедекеру(15): "Провинциальная Бастилия", "Брешь", "Подземелье", "Мост", "Железная дверь", "Библиотека", "Амбар"... Без шуток. Полное описание каждого уголка и закоулка. - Ну и что же? - Ну какая же это литература, Эрнест! Старик заблудился в путеводителе. Одного я не пойму,- Скотт снова подначивал Хемингуэя,- что ты в нем нашел? Сплошная нравоучительность, пышнословие, сухость, скука et cetera - Хватит тебе! - сказал Хемингуэй.- Обождал бы, пока мы доберемся до места. - А что это - даст? - Больше, чем ты думаешь. Он взял с сиденья бальзаковских "Шуанов" и через плечо передал назад, мне. - Детка,- сказал он.- Открой-ка наудачу. На первой попавшейся странице. "Фиат" прыгал и пыхтел, снова взбираясь на холм, а я наобум открыл "Шуаны" не то на сто пятой, не то на сто шестой странице - А что мне тут искать? - спросил я. - Женщина упомянута? - Да. - Открой в другом месте. Где хочешь. На сей раз выпала страница двести двадцать первая. - А тут женщина есть? - Есть. - Продолжай в том же духе, детка. Я ткнулся взглядом в книгу еще раз десять в разных местах, - Ну? - Да,- сказал я.- Везде женщины. - И что из этого? - спросил Скотт. - А то, что наш беззубый донжуан писал для женщин, ради женщин и потрафляя вкусу женщин. Даже войну белых и синих он описывал так, Чтобы угодить парижанкам. Полевой походный будуар. Все женские глупости, а война ни при чем. - Ну и чушь ты порешь! - заорал Скотт. Бо тихонько взяла меня под руку и прижалась ко мне. - Уйми их,- шепнула она.- Ну же! - Зачем? - шепнул я. - Потому что они завелись не на шутку, а это плохо кончится, уж я знаю. - Но они сами разберутся,- сказал я.- Лучше не трогай их. Не вмешивайся, Бо. - Ты еще пожалеешь,- шепнула она прямо мне в ухо, и ее губы ласково коснулись моей мочки. Она сжала мне руку и так осталась сидеть, пока нас подбрасывало на скверной дороге, и мы слушали дальше разговор тех, впереди. - Беда в том,- говорил Скотт,- что тебя все больше и больше гипнотизирует величие Гюго. Ты выходишь на тот же круг. Тоже начал работать под полубога. Да что тебе толковать. Ты же ничего не слушаешь. Мы опять въезжали в лес, и Хемингуэй гудел велосипедисту и на каждом своем слове жал черную кнопку в середине руля. - Все это в сто раз лучше, чем твоя безнадежная надежда. Деньги и постель. Аристократия на свалке. Богачи! Господи... богачи. Ты кончишь, как Бальзак - будешь стоять перед ними по стойке "смирно". Гюго ни перед кем так не стоял. - А кончил тем, что никого уже не мог убедить в том, что он подлинный Гюго. - Ну, это уж пошла чистой воды фицджеральдовщина. - Нет, это истинная правда. - Ладно. Назови мне хоть одного хорошего писателя, Который бы не блефовал. - Шоу. - Вот уж Антей. - По крайней мере, он никогда ничего из себя не корчил. - Вранье. Вообще, каждый стоящий писатель раздвоен. Есть два Толстых, два Шелли, две Жорж Занд, два пьяницы Бодлера, две крошки Эдит Уортон, два жирных Эзры Паунда... Скотт натянул шляпу на уши и сказал: - я не слушаю. Я лично не намерен раздваиваться, даже если ты к этому гнешь. - Да ведь уже поздно упираться,- Сказал Хемингуэй.- Твой алкоголический двойник хуже всех моих самых жутких вымыслов, потому что ты не властен над этим ублюдком. Ей-богу, он тебя еще удушит, вот увидишь. В пылу спора Хемингуэй гнал "фиат" все быстрей, теперь мы мчались вниз по крутому спуску второго холма, в лес, в лес. Он выжимал семьдесят миль в час из старого тогдашнего "фиатишки", и мы словно висели на подножке экспресса. Бо вцепилась в меня обеими руками, она молчала, но, взглянув на нее, я увидел совершенно белое лицо. - Вы бы сбавили скорость! - завопил я Хемингуэю. Нас бросало, болтало, трясло, и ветер уносил все, что слетало с моих пересохших губ. Хемингуэй не обратил на меня внимания, а Скотт обернулся и Заорал: - Не бойся, Эрнест - лучший гонщик Франции. Скотт наслаждался быстрой ездой. - Я потеряю скорость на следующем подъеме,- сказал Хемингуэй, а тем временем мы обошли моторный велосипед на застывших колесах, обогнали грузовик и, наконец, чуть не задев по тележке, промчались мимо фермерских лошадок. - Браво,- сказал Скотт на спуске с последнего холма. Хемингуэй выключил мотор, и мы просто полетели с горки. Мы слепо вверялись ему, а он вел машину так уверенно, что я и теперь сразу вспоминаю ту езду, открывая его книгу. Я читаю ее и знаю, что Хемингуэй - за рулем, он правит, и этим все сказано. И нечего спрашивать, что он делает и куда вас везет. С вершины третьего холма мы взяли влево от главного шоссе. Я и не заметил грязной дорожки, пока мы на нее не въехали. Она вывела нас на брусчатку между двумя фермами, а потом, северной опушкой Фужерского леса, снова на простор. Мы покатили полем, мимо мрачноватого пруда. Потом Хемингуэй опять погнал влево, холмами, по какой-то упрятанной дорожке, мы падали, ныряли, скользили по крутому грязному спуску и вот оказались в темной низине возле лесопилки. В 1975 году я полдня разыскивал эту дорогу, а Хемингуэй сразу и безошибочно на нее попал. Ей-богу, вряд ли хоть пятидесяти иностранцам удалось обнаружить, где же расположен знаменитый замок Ла Тург. Мы вышли из машины, и Скотт не мог поверить, что это то самое место, о котором он только что читал. - Ты нас дурачишь,- сказал он. Мы увидели домишко (теперь его перестроили) и лесочек и услыхали в зарослях рокот ручья. - Ты только что прочел про замок, ведь верно? - сказал Хемингуэй. - Ну прочел... - Ну и можешь проверить сухое, буквальное описание от слова до слова. Башня, крепость, арсенал, мост, ров, библиотека... Мы пошли за Хемингуэем заросшей тропкой под темными вязами и вышли к быстрой речушке. - Под ноги глядите,- сказал Хемингуэй,- тут сыро. - Да тут ведь чудесно! - сказала Бо и поглядела в вышину, на собор из света над нами, на синее полотно неба над осенней листвой. - И как сюда могла пройти армия? - усомнился Скотт, пока мы продирались сквозь заросли. - Так же, как сюда попал замок Ла Тург,- сказал Хемингуэй. Мы вышли на пологий берег против хоть и крутого, но весьма скромной высоты обрыва на другом берегу - облепленного листвой, мокрого и увенчанного двумя большими валунами. - Et voliа,- сказал Хемингуэй. - Что - Et voliа? - спросил Скотт. - Вот вам и Ла Тург - Да тут же ничего нет! - И никогда ничего не было. Ла Тург - голый вымысел, чистейшая литература. Однажды летом семьдесят первого года Гюго, сидя на этих валунах, выстроил крепость, и башню, и арсенал, и библиотеку, создал их по кирпичику в своем убогом воображении. Вот тебе, милый старина Скотт, и сухой репортерский путеводитель. - Почем ты знаешь, что это именно тут? - Да по дневникам Гюго. И тысячи есть других указаний. Это здесь, и нигде больше! - Хемингуэй пнул ногой груду листьев.- А там, на том берегу, он и сидел. - Вот так черт! - сказал Скотт. Но он нисколько не огорчился. Он стоял в этом своем пальто из верблюжьей шерсти и даже восхищенно смотрел на валуны.- Вот так черт! Хемингуэй повернулся ко мне и сказал: - Не забывай, детка. Никогда ничего не принимай буквально, пока не проверишь, буквально это или нет. И никогда не слушай поэтов вроде Скотта Фицджеральда, которые думают, будто только у них есть фантазия и воображение. - Да, в общем-то, разве важно, вымысел это или факт? - спросила миротворица Бо.- Какая, в общем-то, разница? - Господи! А ведь Бо права! Абсолютно права! - сказал Скотт.-Пусть Гюго выстроил все у себя в мозгу, а описание-то все равно дотошное и сухое. Ну согласитесь! Хемингуэй рубанул рукой по воздуху. - Нельзя дотошно описать то, чего нет! - сказал он. - Еще как можно! И я правильно говорил... - Нет, неправильно. И все, что ты говоришь,- неправильно. Ты с самого начала запутался. Скотт вытащил фляжку из заднего кармана. - Чего же тогда ты сразу не сказал, что он все сочинил, а поволок нас сюда? - сказал он. - Потому что тебя всегда и во все надо ткнуть носом. Тебя надо бить фактами, иначе тебе ничего не втемяшишь. Скотт передал фляжку Хемингуэю, и тот отпил глоток. И тут же сплюнул. - Джин! - сказал Хемингуэй. - А ты думал что? - Кто же льет во фляжку джин? Ну, я понимаю, виски, или бренди, или хоть кальвадос. Только уж не джин. - Твой мичиганский папочка неверно тебя воспитал,- сказал Скотт.- Но не хочешь - не надо. И сам как следует приложился к фляжке. Тут Бо схватила меня под руку и прижалась ко мне, как всегда, когда рвалась предотвратить их ссору. Может, это она хотела, что бы я ввязался в разговор? Но я не стал вмешиваться. - Знаешь, что тебя ожидает, Скотт? - Я-то знаю. А вот ты не знаешь... - Ты кончишь, как все те ребята, которые не дотянули до тридцати, потому что боялись не выдержать испытания жизнью. - О ком это ты? Хемингуэй будто не расслышал. - Ты и пить-то не умеешь,- огрызнулся он. - Да чем, к черту, мое пьянство отличается от твоего? - Ты пьешь, как баба. Скотт как-то истерически хихикнул. Содрал шляпу, скатал мячиком, подбросил и поддал ногой так, что она покатилась в реку. - В тебе, Эрнест, не меньше бабьего, чем во мне,- сказал он.- Не в каждом ли мужчине сидит женщина? А тебя выводит на чистую воду та одержимость, с какой ты доказываешь свою мужскую одержимость. И зачем же тебе что-то скрывать, раз всякий стоящий писатель все равно выдает свою вторую ипостась? Да иначе ты бы и писать про это не мог. Это у всех у нас как седьмое покрывало. Или, может, восьмое. Ну ладно, пусть я пью, как баба, зато ты ссоришься, как баба. То-то ты и не можешь полюбить женственную женщину. Ты вообще даже не знаешь, что такое женщина. - Хватит,- сказал Хемингуэй.- Что-то ты понес чересчур сложную ахинею. Дурак я, что вообще это начал. - Однако ты начал,- взвился Скотт,- так дай уж я докончу. Ты все ищешь алиби, старина. Старый боксер, старый рубака, стрелок, старый охотник и старый гермафродит... - Ладно, ладно,- прервал Хемингуэй.- Доказал, дальше только испортишь. Хемингуэй был, видно, сам не рад. Он повернулся к нам и спросил: - Вы голодные? Мы стояли поодаль, объединенные и отстраненные от них тем, что они творили друг с другом. - Я умираю с голоду,- быстро сказала Бо.- И Кит. - Тогда поедем отсюда.- И Хемингуэй пошел вперед, сквозь лес. Тут Бо бросила меня и взяла под руку Скотта. Хемингуэй слегка ошеломил его. Скотт был огорошен, сбит с толку, растерян. Он смотрел, как его шляпа расправилась в воде и теперь отчаянно билась в водовороте между двумя камнями. - Бедная моя шляпа! - сказал он.- Она заслуживает лучшей участи. Он вырвался от Бо, подобрал пальто и вошел в воду по колено. - А тебе, Кит, урок,- сказал он мне, выходя из воды со спасенной шляпой,- ничего не губи за то только, что кто-то хотел убить тебя. Это уж штучки старины Эрни. - Ну, зачем вы так? - сказала Бо и взяла у него шляпу. Не хуже любой шляпницы она ловко расправила "федору", стряхнула с нее воду и передала шляпу Скотту. Но он ее отверг. - До чего же вы иногда бываете глупый! - сказала Бо.- И поглядите на ваши брюки. Скотт засмеялся и вздернул голову. - Ничего, старушка,- сказал он, передразнивая ее английское произношение.- Я обещаю, что не буду на нем ничего срывать. И он зашагал к "фиату", громко хлюпая двуцветными ботинками.- Я никогда ни на кого не держу зла,- сказал он.- Почти никогда. Хемингуэй уже сидел, как аршин проглотил, в "фиате" с включенным мотором. Мы сели, он проверил мотор, и мы выпрыгнули на верхушку грязной горки, как краб из норы. На сей раз глупая ссора зашла дальше, чем обычно. Все молчали. Мы протрусили по немощеной дороге до северной опушки Фужерского леса. - Вот бы тут и устроить пикник,- сказала Бо, показывая на круглую полянку среди берез. Лучи проходили сквозь листву, место было ровное, спокойное, осеннее, сухое, и Скотт закричал, что это отличная мысль. - Я большой специалист по пикникам. Так мы и сделаем, Бо. - Только есть у нас нечего,- сказала Бо. - Предоставьте все мне,- заторопился Скотт. Он попросил Хемингуэя остановить машину. - Всем нам в городе делать нечего,- сказал он,- так что вы застолбите это место, а мы с Эрнестом поедем купим хлеба и вина и всякого такого, чтоб покормить муравьев. Хемингуэй не остановил, но потом Скотт Христом-богом упросил его повернуть и возвратиться на то место. Дальше командовал Скотт. - Вылезайте,- сказал он нам с Бо.- Мы вернемся через полчаса. А вы пока расчистите местечко для оборонительной позиции. Только, ради всего святого, не на муравьиной куче и не в сетях у паука. Хемингуэй ни слова не проронил. Он хмуро, покорно, молча клял нас всех. Бо очень не хотелось выходить. Я тянул ее за рукав. Она упиралась. - Нельзя их так отпустить,- шептала она. Но я-то знал, что гораздо лучше оставить их одних. Я догадывался, что Скотт будет пытаться загладить ссору. Так что я схватил Бо за руку и осторожно потянул ее из машины. - Нет,- опять зашептала она. - Да! - настаивал я. - Мы вернемся,- крикнул Скотт из тронувшегося "фиата".- Не волнуйтесь. - Мы с вами! - крикнула Бо им вслед. "Фиат" свернул с главной дороги и скрылся под горкой, а мы с Бо все стояли, глядя друг на дружку, и у меня на душе стало совсем спокойно, и я сказал, поддразнивая, что, наверное, мы их больше не увидим. Никогда... - Ты, пожалуйста, не дразнись,- серьезно попросила Бо. Она еще держала в руке спасенную шляпу Скотта и теребила ее своими длинными пальцами.- Они вернутся. Я уверена, они вернутся. - В таком настроении они что хочешь могут выкинуть,- сказал я. В общем-то я даже очень радовался, что все так обернулось. Верней, радовался, пока не взглянул на Бо и не понял, что она ломает голову, как вести себя со мной, и как я буду вести себя с ней, и что нам делать, раз мы остались один на один в пустом и тихом старом лесу, пока те двое не вернутся. Глава 8 Нетрудно было угадать, что она втайне трусит, что она явно возводит против меня свои укрепления, а может, наоборот, махнула на все рукой? Но я был чересчур неопытен, и где уж мне было это понять, и чересчур застенчив, чтобы преодолеть ее настроение, а тем более им воспользоваться. Все мои силы уходили на борьбу с собственной робостью, и не будь я так отчаянно влюблен в Бо, я бы, может, в тот день вел себя получше. И, может, у меня потом было бы какое-то утешение, хотя кто его знает? - Давай начинай расчищать место для пикника,- сказала Бо в той своей быстрой, твердой, отстраняющей английской манере, к какой она сразу прибегала, стоило нам остаться наедине. - Да ну еще,- сказал я.- Место и так хорошее. - Скотт велел, чтоб не было муравьев,- наседала она.- Давай уж сделаем, чтоб их не было. - Муравьев и не видно,- сказал я и пнул горстку хрустких листьев. - Но что-то надо же делать! - Что? - Господи, откуда же я знаю. - Ну хочешь, я встану на четвереньки и немножко подчищу листочки? Бо отошла в сторону. - Ты точно как Эрнест, когда так говоришь. Я надулся. - Ничего я не Эрнест, я говорю, как я. - Ну, значит,- сказала она,- ты циник и злюка и ты намерен ссориться. - Я? - Ты. Ты вечно только и выжидаешь случая, чтобы сказать что-то неприятное.- И произнося эти слова, Бо очень решительно от меня удалялась. - Да я же всегда молчу, Бо,- недоумевал я, плетясь за нею.-Я никогда не вмешиваюсь, если от меня ничего не зависит. - Нет, ты не молчишь, ты говоришь, ты мне десять раз говорил, чтоб я не лезла, не совалась. Я был слегка ошарашен этим вулканическим взрывом. За что? Я стал защищаться. - Я говорил тебе, чтоб ты не совалась,- сказал я,- потому что они ведь старались сами что-то уладить. Бо немелодично засвистела и бросила шляпу Скотта на груду сухой листвы. - Пойду прогуляюсь,- сказала она. - Ладно,- сказал я.- И я с тобой. Посмотрим, что это там такое.- Я показал на какой-то шалаш не шалаш из веток и папоротника. - Я хотела одна пройтись,- сказала она. Я подумал, она хочет использовать лес в качестве уборной, и покраснел. - Извини,- сказал я.- Я не понял. - Тут и понимать нечего.- Она посмотрела на меня как на идиота.- Я не собиралась использовать лес так, как ты вообразил,- Бо глубоко вдохнула лесной воздух. Деревья, и кусты, и травы льнули - к стройному мальчишескому, неопытному телу, мечтая прикоснуться к нему, как я. Иногда Бо так и сыпала электрические искры. Но она была и вся в колючках - попробуй дотронься. - Ну ладно,- сказала она.- Пошли уж. Бо пошла впереди, я следом. Она ловко и безошибочно попадала на тропки, огибала стволы, перепрыгивала канавки и все опережала меня, будто ужасно куда-то спешила. - Куда мы идем, по-твоему? - крикнул я задыхаясь, отставая. Бо просто не ответила. - Туфли испортишь,- крикнул я.- Погляди-ка на них. Из туфель словно вырастали нежные побеги - такие ноги были у Бо. Она стала, взглянула через плечо себе на пятки, сказала: - Ах, да ну тебя,- и бросилась дальше в лес. Я на нее разозлился, а если б я знал тогда все, что знаю теперь, я бы понял, что ей того и надо было. - Ты чересчур спешишь, за тобой не угонишься,- взвыл я.- Я пошел обратно. Я затопал в гору, я даже не оглянулся на Бо, и, набредя на шляпу Скотта, я растянулся на солнышке, на груде сухой листвы, предоставив Бо свободу действий. Я думал про Бо, я дулся на Бо, рвался к Бо, и я начал понимать, что она боится самой себя больше, чем меня. Ласковая, колючая, незавершенная, она, замерев на самой кромке весны или лета, ждала, чтобы кто-то ее завершил, закончил. Она была готова на все. Она только опасалась беззаботного, легкого, неверного шага, а я, скорей все это угадывая, чем понимая, ревновал ее к двум настоящим мужчинам, у которых было куда больше шансов на успех. Бо ведь обращалась с ними как с двумя небожителями, сошедшими с небес и признававшими только себе подобных. А мне оставалась одна моя фантазия, зато работала она усиленно. Я лежал на солнышке и изобретал положения, в которых я брал над ней верх, одолевал ее элегантное благоразумие, пересиливал ее снисходительную нежность и ломал все преграды, мешавшие ей навсегда стать той открытой, доверчивой девочкой, которая так ласково брала меня под руку. Мне бы только обойти ее укрепления. Но я совсем замучился, истомился, отупел, а ленивое осеннее солнце так мирно пригревало, что я мирно уснул. Я проснулся и увидел Бо рядом на пеньке, она легонько водила прутиком по моим ногам. - Я давным-давно тут сижу и слушаю, а ты храпишь, как Циклоп,- сказала она. Я сел. - А? Что? Который час? - Уже четвертый, а их все нет. Я даже не поверил. - Четвертый! Так куда же они, к черту, запропастились? - Не знаю,- сказала она.- И ты не знаешь. - Может, они задержались из-за... - Из-за чего? - перебила она. - Ну откуда я знаю? - И тут я наконец-то проснулся.- Ну, может, Скотт выискивает какое-то особенное шампанское, а может, он охотится за местным паштетом или нормандским сыром, или он хочет купить чего-нибудь зелененького, или черненького, или красненького, или новую шляпу. - Нет. Просто они нас тут бросили,- сказала Бо. - Да зачем это им? Бо подобрала прутик, которым меня щекотала, и разломила пополам. Потом смерила половинки. Они были в точности одинаковые, потому что Бо и не могла сломать прутик иначе. - Им хочется посмотреть, что получится из этой ситуации,- сказала она. - Из какой еще ситуации? - Пожалуйста, не раздражайся, Кит,- сказала она, и, кажется, из той Бо, что металась одна по лесу, она снова превратилась в спокойную и доверчивую Бо. - Они устроили себе за наш счет олимпийское развлеченье. Сделали себе из нас, бедных смертных, две игрушки. - Может, и так,- сказал я.- Но надолго они нас не бросят. Ты только не волнуйся, Бо. - А утром говорил - они вообще не вернутся. - Ну говорил,- покаялся я.- Но один из них будет обязательно настаивать на том, чтобы вернуться,- хотя бы просто ради дурацкого спора. Бо вздохнула и чуть-чуть успокоилась. - Ох, может, ты и прав,- сказала она и принялась терзать шляпу Скотта. - Как думаешь, чем все это у них кончится? - спросила Бо, помолчав.- Нет, честно, Кит. Во что это все выльется? - Даже не знаю,- сказал я.- Хотя Скотт прав, наверное. Уж каким каждый вернется из этой поездки, таким на всю жизнь и останется. - Ты действительно, ты серьезно так считаешь? Бо стояла на коленях, раздвинув сзади свои несравненные ноги - поза факира или лягушки. Нелепая поза для женщины, но для Бо, для ее красоты и ее достоинства все было нипочем. - Чудно', что мы-то с тобой в это втянулись,- сказала она. - А я и не думал втягиваться,- сказал я.- Я просто наблюдаю. - Ну, а я втянулась,- сказала она.- Не могу видеть, как они друг друга оскорбляют. И как бы это пресечь... - Да как же ты можешь это пресечь? - Ну, значит, это очень плохо кончится. - Почему плохо? - сказал я.- Оба играют с мыслью о смерти. Она приложила палец к губам. - Ой, что ты такое говоришь? Мне самому стало неудобно. Обычно такие фразы я держал просебя. - То есть я хочу сказать, все хорошо кончится,- сказал я. - Думаешь, Скотт бросит пить, а Эрнест перестанет убивать и драться? - Нет, я не про то. Я про их дружбу. Мы еще потолковали насчет них. Оказывается, когда Эрнест стрелял тогда куропаток, он говорил Бо, что главная беда Скотта -Зельда. Если он излечится от Зельды, он и пить бросит. - А по-моему, неправда это,- сказала Бо.- Зельда в точности такая, как надо Скотту. Верно ведь? Я сказал, что плохо ее знаю. - Но разве она тебе не нравится? - Нравится,- сказал я.- И, по-моему, у них все в порядке, я ничего такого у них не замечал. Я говорил честно, но вдобавок мне хотелось, чтобы Скотт был прочно связан с кем-то, лишь бы не с Бо. - А ты давно их знаешь? - Сто лет. С тех пор как они подружились с Мерфи. Я почти ничего про нее не знал, и хоть мне хотелось спросить, как она познакомилась с Хемингуэями и с Мерфи, я боялся спрашивать. Инстинкт самозащиты подсказывал мне, что чем больше я про нее буду знать, тем она станет недостижимей и недоступней. Я только что выбрался из глуши, был свеженький, с речного берега, а Бо вращалась в роскошной, блистательной среде и сама была немыслимо роскошная и блистательная. И вдобавок я чувствовал, что кому-то из нас скоро достанется Бо, и боялся грубой ошибкой уничтожить собственные надежды. Особенно после того, как Бо сказала, что мы с ней похожи. - У тебя такое удивительное тело, Кит,- бегучее, охотничье, плавучее, прыгучее тело. Как у меня. Но вот странно, тело не всегда соответствует человеку. Я сама совсем не такая, как мое тело. А ты? - Я, наверное, тоже,- сказал я.- Разве что когда оно меня уж очень тешит. - Например, когда ты красиво так, с большой высоты ныряешь ласточкой, да? - Как ты догадалась? - А по твоему виду. Видно, что ты любишь прыгнуть с жуткой, жуткой высоты, а потом замереть в воздухе, а потом - уф! - ласточкой в холодную синюю воду. И как только она догадалась? Я был молод, здоров, и жизнь вообще клокотала во мне. Но с тех пор, как я уехал от реки, меня наваждением преследовало воспоминание о таком вот прыжке в синюю воду. Так я грустил по детству - больше ничего не осталось в душе от громадных летних дней моей "жизни на Миссисипи". - Ну, это уж ты под дьявола работаешь,- сказал я.- И как можно догадаться? - Просто ты на меня похож. Такое тело не скроешь. Оно само за себя говорит. Я, например, летаю, и чего я только не делаю. - Ну да, например, стреляешь куропаток,- поддел ее я. - Ага,- сказала она серьезно.- Но я не про то. - Ты где стрелять научилась? - А меня один из моих бесчисленных дядьев научил. Верней, учили сразу многие. Они у меня все стреляют. А знаешь, ведь Эрнест не такой уж классный стрелок. - Да? А я-то думал, он лучше всех. - Он стреляет очень прилично, но я лучше. Эрнест слишком себя помнит, а для стрелка это не годится. Он всегда думает о том, что он делает и хорошо ли, плохо ли у него выходит. А стрелять хорошо можно, только когда совсем себя забудешь. Наверное, у него и с боксом и с боем быков тоже так. Когда что-то делаешь, нельзя о себе помнить. Милая, милая Бо. Пусть она стреляет в птиц, пусть их убивает, а я все равно ее любил, и просто не верилось, что вот я лежу, опираясь на локоть, и гляжу в эти ясные, нежные глаза. Опрятность, совершенство, красота, мягкие волосы, ловкие руки и точный, четкий очерк тела. Пусть она сама про себя думает, что хочет, а я наконец решился и попытался завладеть ее уклончивыми пальцами. Бо выдернула руки. - Так нельзя,- выпалила она. Я залился злой краской. - А как же тогда можно? Бо поджала губы и не ответила. Она встала. - Их все нет,- сказала она.- Давай выйдем на шоссе и проголосуем до Фужера. Но я не собирался так сразу от нее отступаться. - Помнишь, что было со Скоттом, когда мы его оставили одного в лесу? - сказал я. - Ну, это совсем другое дело. - Ничего не другое. Что же, по-твоему, на них совсем положиться нельзя? Они вернутся. Бо задумалась. - Ладно,- сказала она.- Но я им уже не очень-то доверяю. Я стоял у нее за спиной и опять набирался храбрости. - Пошли,- быстро сказала она.- Я возьму тебя под руку, Кит, только ты ничего не делай. Ну пожалуйста. Два невинных младенца. Бо взяла меня под руку. Мы шли по сухой листве под густыми, налитыми солнцем березами, и я чувствовал ее дрожащую руку через все пласты - сквозь пиджак, рубашку, сквозь кожу. Бо крепко меня держала, а я благоразумно замер. Пусть уж сама всем управляет. - Бо,- снова почти простонал я. - Ш-ш-! - осадила она меня.- Ш-ш-ш! - Но нельзя же так все время идти и идти. Это бесчеловечно. - Не делай ничего, Кит. Пожалуйста... А что, собственно, я мог сделать? Что мог я сделать, не нарушив ее хрупкой, нежной власти и воли, против которой я был бессилен? Странно, власть Бо была куда сильнее секса, но вся им пронизана. - Ну и что, по-твоему, нам надо делать? - взбунтовался я.- Долго нам еще ходить по лесу? Ты туфли совсем стопчешь. - Я же говорю "ш-ш-ш"! - И она еще крепче уцепилась за мою руку.- Лучше уж так, чем все испортить. - Почему испортить? - Потому что так бывает в лесу у крестьянских парней и девок. - Я не крестьянин,- разозлился я.- Да и ты на крестьянскую девку непохожа. - Ну вот увидишь. - Глупости. Давай остановимся. - Нет! Пожалуйста! - Она крепко держалась за мою руку и тянула меня за собой.- Не сердись,- сказала она ласково и чуть прижалась ко мне.- Знаешь, за что я тебя люблю, Кит? Почему ты такой милый? - Нет, не знаю. - Ты чистый, ты нетронутый, совсем неиспорченный. И пожалуйста - ну, останься таким. Я воспринял эти ее слова как поощрение, остановился, схватил Бо за плечи и силой повернул к себе. Сделал я это неуклюже, неловко, глупо, и я стоял в неудачной позе. Бо просто взяла и стряхнула мои руки. - Пойми меня,- сказала она.- Неужели ты не понимаешь, Кит? Если что-то случится, если я тебе позволю что-то со мной сделать - мне тогда просто конец. - Зачем ты мне все это говоришь? - Я не про тебя, Кит,- сказала она горько.- Просто случись такое со мной - и я не знаю, что со мной будет. Ужасно будет... Я тогда пропала... Мне уже не оправиться. Тогда уж все. - Ну ладно, ну ладно, Бо,- сказал я нежно. Вид у нее был перепуганный, и она чуть не убежала опять.- Ничего не будет. Не бойся. - Нет, все равно ведь это случится. И если будет что-то не так, я просто умру. А ты не чувствуешь такого? - Может, и чувствую,- сказал я и вдруг прибавил с такой злостью, что даже сам удивился: - Но раз ты такое чувствуешь, ты бы лучше поостереглась Хемингуэя и Скотта, уж они-то не станут нюни распускать. - Знаю! Знаю! - сказала она.- Господи, только бы мне-то самой ума набраться! Или хоть бы это был кто-то вроде тебя. Вот ты такой смешной сейчас стоишь, такой злой - и решительный и независимый. А ведь на самом-то деле ты в точности как я, ну вылитый. Тебе нужен кто-то, чтоб все время был с тобой и тебя уговаривал, что напрасно ты злишься и что вся эта твоя стеснительность и подозрительность ни к чему. Скотт говорит, тебя в жизни еще обидят, тебя еще измордуют... - Чего это он? - Любит он тебя. Себя в тебе угадывает. Но я думаю, не обидят тебя. И я не хочу, чтоб меня обижали. Знаешь, Кит, когда человек стареет, ему в голову лезут разные грустные мысли. А по-моему, все это глупо. - Это у них называется опыт,- кисло промямлил я. Но Бо совсем забыла про оборону, и хоть она успела было очень умно отвлечь меня, я все же решил снова попытать счастья. А вдруг... А если... Но я не успел еще изготовиться, а Бо уже говорила: - Не трогай меня, Кит, ну пожалуйста, ну погоди, дай мне время, погоди хоть немножечко... Я часто думаю, почему я, дурак, тогда не воспользовался своей возможностью. Ее ничего не стоило уговорить, убедить, кому-то надо было тогда победить ее - нежно и твердо. И почему бы не мне? Но Бо меня перехитрила. Она щекотала мне ухо таким нежным шепотком и локоном, а глядела так открыто, так беззащитно, так заморочила меня посулами, что я отступил. И тут она сказала с усмешкой, почти равнодушно: - И ведь день еще не кончился, правда, Кит? Разумеется. Далеко еще не кончился. Глава 9 Кто-то звал нас. Вроде: "Шу-у-уа-ны, шу-уа-ны". Потом - дальний голос Скотта: - Кит! Бо! Сейчас же выходите из лесу! И не стыдно вам? Где вы? - Скотт опять напился,- сказала Бо. Снова таинственный клич: "Шу-у-аны, шу-уа-аны". - Это Эрнест,- сказала Бо. - Сейчас! - крикнул я в ответ.- Идем! Бо потянула меня за руку. - Зачем? - А вдруг они уедут? - Ну и пусть! - сказала Бо. Но поздно. Скотт уже кричал: - Если вы немедленно не выйдете, Кит, мы идем на вас войной. - Тьфу ты,- сказала Бо.- Неужели Скотт хоть разок не мог удержаться? Когда мы подошли, Скотт уже расстелил на листьях чистую жатую скатерку и выкладывал на нее ветчину, маслины, ростбиф, хлеб, паштет, сыр, виноград, яблоки, дыню, какие-то белые тарелки поставил, шесть бутылок вина и четыре стакана. - И кто все это будет есть? - сказала Бо. Скотт снял пиджак и остался в жилете. Он разместил закуски с ловкостью вышколенного официанта, распрямился и посмотрел на нас пытливо и насмешливо. - И что это вы тут делали, а? - спросил он.- Отвечайте немедленно. - Неважно,- сказала Бо.- А вы где пропадали? Скотт все усмехался и обшаривал нас взглядом, а Хемингуэй рыл ямки во мху, совал туда вино и тоже на нас смотрел. Пришла их очередь перехватывать наши "накаленные взгляды". - Мы попали в город ровно через две минуты после того, как пробило двенадцать,- сказал Скотт.- Ровно на две минуты опоздали. А ведь у французов в двенадцать все закрывается, и это непреложно, уж скорей святой Георгий забудет затворить ворота чистилища. Бо занялась угощеньем, но еще раз поинтересовалась, что они все это время делали. Уже шестой час, и как только им не стыдно, да они, бессовестные, сразу видно, к тому же и выпили. - Конечно, мы выпили,- сказал Скотт.- А что еще нам оставалось делать в черном, мертвом, пустом французском городе, закрытом на обед? - Они отсиживались в кафе, пока не откроются магазины. - А про нас и думать забыли,- сказала Бо. Но уже она глядела на Скотта ласково и, кажется, сама не рада была, что задала этот вопрос. - Ей-богу. Клянусь, Бо, мы про вас не забыли. Просто мы затеяли одну историю. - Какую? В два часа, когда открылись магазины, они купили все для пикника, даже скатерть и стаканы. Но в кафе они затеяли спор и, чтобы его разрешить, отправились из города в противоположную сторону - искать дом, который Бальзак называет Виветьер и который, оказывается, вовсе не там, где он помещает его в "Шуанах", а далеко-далеко, в совершенно другом месте. Зато уж они увидели ту самую лестницу Королевы, по которой поднималась мадемуазель де Верной роковой ночью, когда она встретила маркиза де Монторана и свою погибель. - Эрнест точно знал, где что находится,- сказал Скотт.- Удивительный человек. Репортерская выучка. Живой путеводитель. Скотт ужасно оживленно все это выговорил, а Хемингуэй пошел за кустики облегчиться. Оба были красные от вина, но не пьяные. Мы с Бо переглянулись - кажется, Скотту удалось разрядить атмосферу, и, кажется, настало перемирие, по-честному, без настороженности. - Мы с Эрнестом выработали удивительный, поразительный, рискованный и решительный план действий. Тактический план,- говорил Скотт, пока Бо усаживала нас вокруг скатерти и раскладывала по тарелочкам ветчину, ростбиф, маслины, огурчики и хлеб. - Что за план? - спросила Бо. - Да вот...- Скотт держал стакан, Хемингуэй лил туда вино. А знаешь, Кит, ведь французы разбавляют вино водой во время еды. - Глупости, Скотт,- сказала Бо. - Ей-богу. Правда ведь, Эрнест? Никогда еще я не видел Хемингуэя таким разнеженным. Он разметал могучее тело и ножищи и пустил мятый галстук по листве, как разлапившая ветки и разбросавшая яблоки яблоня. Но вдруг ни с того ни с сего все-таки рубанул рукой воздух. - Крестьянин - да, и лавочник разбавляет, а вот рабочий никогда,- сказал Хемингуэй. - А знаете, что мы еще заметили в кафе? Француз никогда не закажет бордо или бургундского, если покупает бутылку. Входят и заказывают литр десятиградусного, или двенадцатиградусного, или там сколько-то градусного. Это все равно как у нас войти в "Риц" и заказать кварту сорокаградусного вместо джина или виски. Мы проголодались и увлеклись едой, но тут Скотт вдруг вскочил, порылся в недрах "фиата", вытащил оттуда какую-то еще бутылку и поставил ее мне под нос. - Без излишеств, Кит,- сказал он.- Без пьяного разгула. Оказалось, это лимонад, и Хемингуэй усмехнулся своим сухим смешком. - Малого азы разопрут от этого пойла,- сказал он. - Ничего ему не сделается,- и Скотт выхватил у Хемингуэя стакан с вином, заготовленным для меня, и опрокинул себе в глотку.- Пикник у нас будет чинный-благородный. Полная свобода. И никаких разногласий. - Да, так что это у вас там за рискованный план? - спросила Бо. Но Скотт, кажется, уже совершенно все забыл. Он вытаращил на нее глаза, и я вдруг увидел, как трудно дается Скотту веселость и трезвость. - Не впутывай ты их в это дело,- сказал Хемингуэй. - А что? - сказал Скотт.- Пусть они судят. На всех военных играх бывают судьи. - Какие военные игры,- вскинулась Бо,- что вы еще выдумали? - Все рассчитано,- шепнул Скотт.- Не беспокойся. - Господи, да не томите душу! - сказала Бо.- Пугаете, осложняете. И так все сложно. Скотт глотком выпил стакан вина - вряд ли даже он его вкус почувствовал. - Ты лучше от этого подальше, Бо,- сказал Хемингуэй.- Пусть его тешится своими военными фантазиями. - От чего подальше? - Ах, музыка войны и охоты,- и Скотт развалился на траве, подставляясь вечернему солнцу.- Знаешь, Кит, ведь войны пошли с деления имущества. Широко известный факт. И все из-за розни между мужчинами и женщинами. Смотри, что получилось, когда рухнул матриархат...- Он дал нам возможность переварить эту идею и помолчал, пока мы усердно двигали челюстями.- Но вот ты задумывался когда-нибудь над тем, что стало бы с современным обществом, уцелей матриархат и власть женщин? Представляешь себе - государством правит женщина, а мужчина гнет спину у очага, варит, чистит кастрюли, возится с детишками и с домашней птицей. А ведь правда,- сказал он,- женщинам бы и охотиться и добывать пищу. Чем они хуже кошек, львиц?.. - Нет, это лев охотится и убивает,- сказала Бо,- а не львица вовсе. - Вот и ошибаешься,- сказал Скотт.- Именно львица приносит в когтях антилопу. Во всяком случае, так говорит Эрнест, а уж он-то такие вещи знает. В общем-то, Бо, мужчины ведь паршивые охотники. Им вечно надо себя подстегивать, ритуальными ли танцами, сексом или спиртным. А женщина - нет, женщина разжигается, разгорается сама по себе, пока совсем не ошалеет, и она всегда твердо знает, чего ей нужно. - Вот уж глупости-то,- сказала Бо. - Поэтому солдат из них не выйдет,- нес дальше Скотт.- Солдату нужна животная тупость. И привычка к такой грязи, какой женщина и пяти минут не вытерпит. Кроме того...- Скотту нравился собственный доклад,- да, кроме того, женщина может убить только определенного человека. А мужчина на войне преспокойно убивает направо и налево, не глядя. - Ладно тебе,- сказал Хемингуэй.- Хватит. В общем-то, никому всерьез не хотелось перебивать Скотта, потому что он был блестящ в жанре поучений и наставлений. Но, на нашу беду, он вдруг перескочил на генерала Лафайета (16), задел запретные струны, и опять у них пошло. Уж не помню, как он напал на эту тему, но почему-то такое он сказал, что Гюго в "Девяносто третьем годе" возводит известный поклеп на Лафайета, наглую ложь выдавая за очевидную истину. - Где? - спросил Хемингуэй.- Какой поклеп? - Гюго заявляет, что семнадцатого июля тысяча семьсот девяносто третьего года в Париже Фурнье-Американец покушался на жизнь Лафайета и будто бы Лафайет сам заплатил убийце, чтобы тот выстрелил и промахнулся. - Э, да охота тебе ворошить старье...- сказал Хемингуэй. - Пусть даже это правда,- сказал Скотт очень серьезно,- хотя я отказываюсь в такое верить,- но не следовало бы французу нападать на единственного человека, которому Вашингтон доверил стоять против Арнольда (17) в Виргинии. Только он один мог отбиться от тысячи двухсот блестяще вышколенных английских солдат, не имея ни припасов, ни амуниции, ни возможности платить жалованье своим людям. И что бы стоило Гюго упомянуть об этой простой и ясной американской правде, вместо того чтоб городить тонкую французскую ложь? - Да какого черта? - сказал Хемингуэй.- Ты хочешь, чтоб Гюго весь роман посвятил Лафайету и расписывал бы, какой это был самовлюбленный эгоист? - Я требую уважения! - заорал Скотт. - Чушь собачья, старина,- сказал Хемингуэй угрюмо.- Лафайет- второй Буфалло Билл(18). Просто пыжащийся французик, который так цеплялся за свою репутацию, что в конце концов превратился в жалкого актеришку в роли самого себя. - Не желаю слушать это про героя Лафайета! - вопил Скотт, не помня себя и даже не замечая своего дурацкого стишка.- Да сам-то ты, сам-то ты, Хемингуэй, не к тому ли идешь? Ты-то небось не пыжащийся французик, а пыжащийся американец! Всем стало неловко. Мирный договор был сорван, союз поруган, нарушена граница, - А ну тебя к дьяволу,- горько, спокойно сказал Хемингуэй. Скотт уже терзался. Он своими руками сломал то, что так заботливо строил. - Господи,- сказал он несчастным голосом.- Ну почему, почему, Эрнест, я всегда ни с того ни с сего говорю такое? - Он оглянулся по сторонам, будто в воздухе мог висеть ответ на его вопрос. Взгляд упал на бутылку.- Вино паршивое,- объявил он.- Гадкое вино на гадость и толкает. Вино виновато.- Он взял бутылку и щедро оросил содержимым землю, как на дионисийском пиру.- Господи, избави мя от напасти,- сказал он. Но он поздно опомнился. Хемингуэй уже схватил его мокрую "федору" и диском метнул в лес. - В один прекрасный день, дружище Скотт,- сказал он,- ты вот так же по-собачьи запустишь во что-то зубы, а когда станешь вытаскивать, там и оставишь и челюсть, да и мозги, да и кишки. - Совершенно верно,- затравленно подтвердил Скотт,- сам на это надеюсь. Мы молча ели, и я думал: теперь-то уж вечер. Солнце увязло в золотой сети за лесом, и ничего не осталось от нашей пирушки, кроме бледной вечерней запинки перед падением темноты.