Лес тоже приуныл и вылинял. Скотт поднялся на ноги. Он слегка пошатывался, но он не был пьян. Я вообще уже разобрался, что Скотт часто и вполовину не был так пьян, как прикидывался. Его иногда что-то будто глодало, грызло изнутри и заставляло изображать нализавшегося до полусмерти. Вряд ли, правда, он сам себе отдавал в этом отчет. Вот и сейчас - деловито подошел к скатерти, сгреб ее за все четыре уголка вместе со стаканами, мясом, хлебом, сыром, фруктами и закинул за спину мешком. - Ты готов, Эрнест? - спросил он. Я было подумал, он сейчас всем этим запустит в Хемингуэя. Хемингуэя передернуло. - Ты опять за свое? - А что? Надо же решать, как по-твоему? - Делай, что хочешь. Только ведь ты леса совсем не знаешь. И ничего ты мне не докажешь. - Нет, это уж ты мне доказывай, пожалуйста,- сказал Скотт, и я понял, что речь у них опять о таинственной "военной игре", только о какой игре - непонятно.- Сперва,- сказал Скотт натянуто,- я зарою эти отбросы вон у того шалаша, и пусть некий американский паломник грядущих веков откроет их и подивится, что бы могли они значить. Скотт направился к шалашу, который я давно заприметил под горкой. - Скотт, милый, неужели вы все это выбросите,- крикнула Бо ему вдогонку.- Жалко ужасно. - Когда остаются дурные воспоминания - тоже жалко ужасно,- кинул Скотт через плечо.- А у нас останутся одни дурные воспоминания, если мы будем хранить эту дрянь. - Останови ты его,- сказала Бо. - Нет, пускай,- сказал Хемингуэй спокойно.- Сейчас с ним лучше не связываться. Я тоже так подумал, и мы смотрели на Скотта, как он, шатаясь, заковылял под горку со своим узлом. Упал, поднялся, снова упал, встал, добрался до шалаша. Там он опустился на колени, поаккуратней, потуже увязал узел. Потом пихнул его в шалаш и старательно засыпал листьями. Не вставая с колен, подправил холмик из листьев, а потом присел на корточки, созерцая свежую могилу. - Молится он там, что ли,- сказала Бо. Но Скотт, наверно, просто сидел там, стараясь похоронить жут кую свою никчемность, которая вдруг ни с того ни с сего одолевала его и отравляла ему радости, дружбу, любовь, пикники, минуты восторга и часы простой благопристойности. Я и раньше уже видел, как он боролся с низостью в себе, и никогда мне не было его так жалко, как тогда, когда он спохватывался, каялся, терзался. - Бедненький Скотт,- сказала Бо.- Вот уж кому нужен духовный отец. Она пошла за деревья выручать шляпу Скотта, а Хемингуэй вырыл последние бутылки и теперь смотрел, как Скотт бредет к нему. - Ну вот,- преспокойно и трезво сказал Скотт и надел пальто.- День кончился, историческое место освящено. Так что давай приступим, Эрнест? - К чему это вы приступите? - спросила Бо.- Да скажите же, что вы затеяли, я уже прямо с ума схожу! Но они ничего ей не объяснили, только вылакали в несколько глотков бутылку розового и снова начали спорить. Перебрасывались отрывистыми фразами - со стороны не понять. Единственное, что я понял: они разошлись в толковании тактики шуанов - бретонских крестьян, боровшихся на стороне контрреволюции здесь, в Фужерских лесах, в 1793 году,- и вот требовали друг от друга доказательств. Для того они и затеяли "военную игру" - чтоб проверить свои теории на практике, тут же в лесу. - Вы просто спятили,- сказала Бо, сообразив, что они надумали.- Темно, а лес на много миль тянется. Тут опасно. Да и что вы друг другу докажете? - Нет, все логично,- упирался Скотт,- а иначе нельзя, Бо. - Да что вы собираетесь делать? - Бороться,- сказал Скотт.- В ночной тиши лесов. - Эрнест, ради Христа... - Он пьян и сам не знает, что мелет,- сказал Хемингуэй. Скотт был в подпитии, но не пьян. Просто опять он работал под пьяного. Но Хемингуэй уже распалился от собственных слов, голос, и всегда-то резкий, стал совсем пронзительным, так вечно бывало, когда он перепьет.- Фицджеральд пьян, как сапожник, и наплюйте на него. - Нет, скажите, что вы затеяли? - наседала Бо. - Я сейчас...- сказал Скотт и нагло задрал голову.- Я сейчас исчезну в лесу. Я запрячусь в чаще, а Эрнест, ха-ха, бравый молодец Эрнест меня найдет. Это он так думает. Думает, он меня поймает. Уже совсем стемнело, и соваться в лес, не зная его, значило за полчаса заблудиться. Мы стояли возле "фиата", и, по-моему, лучше всего было бы дать им выговориться. Но Бо все требовала, чтоб они одумались, а одуматься оба не могли, так что Бо их, в общем-то, только подначивала. - Ладно,- сказал Скотт.- Я пошел. - Куда ты, идиот несчастный? - сказал Хемингуэй.- Куда ты попрешься? - Дай мне десять минут и увидишь,- Скотт вдруг развеселился.- Увидишь, если что разглядишь в этой тьме, Эрнест. Нет уж, тебе меня не поймать! - Вопрос ставился совершенно не так. Вечно ты все к черту корежишь. - А, ты на попятный! - Скотт рассовывал две бутылки по карманам роскошного верблюжьего пальто Джеральда Мерфи, а остальные Хемингуэй уже сунул в свой огромный пиджак. - Я пошел,- сказал Скотт. - Иди себе на здоровье. Только я за тобой не пойду. - Ты на попятный. - Ты пьян, как пудель Эдит Уортон. И ничего не соображаешь. - Ради Христа,- взмолилась Бо.- Вы бы уж договорились заранее, чего вы хотите. Ну, пожалуйста... - Не волнуйся, Бо,- сказал Скотт ласково.- Просто я хочу показать Эрнесту, кто он такой. Он думает, он замечательный солдат. Понимаешь, он путает две вещи - одно дело стоять под пулями, другое дело - быть солдатом. Я под пулями в жизни не стаивал, только вот под пулями Эрнеста, но, ей-богу, я солдат не хуже его, а самовлюбленность и самоуверенность его только губят, ну, и я выведу его на чистую воду. Вот и посмотрим, как он со мною сладит. Это понятно? Нам все было понятно. Мы старались их отговорить, но разве могли мы с Бо предотвратить классическое мужское состязание, особенно (как потом выразилась Бо) учитывая, что состязающиеся были пьяны и притом американцы. А Бо еще вдобавок сдуру снова стала говорить, до чего опасно соваться в огромный лес, где темно, хоть глаз выколи, и тянется, мол, он на много миль, и там, мол, полно рытвин, оврагов, ручьев и болот. И там можно заблудиться, сломать ногу, руку, можно спьяну свалиться, уснуть, и тебя засосет болото. - Чистое безумие,- заключила Бо. - Это все он затеял,- сказал Хемингуэй.- А мне-то что прикажете делать? Снабдить его путеводителем? Но, в общем-то, теперь уже Хемингуэй не желал отступать. - Только уговор: я буду действовать по-своему,- сказал он Скотту. - И чудно. Ты же в военных операциях гений. Действуй как тебе угодно, я тебя все равно обставлю. - Ну вот, опять пошла пьяная похвальба.- И Хемингуэй подо брал "федору" Скотта. Он нацепил ее на палку, а палку всадил в землю. - Сюда и нацелиться. - Зачем - нацелиться? - Бо, кажется, вообразила, что у них с собой ружья. - Мы поедем сейчас на тот край леса,- объяснил Хемингуэй.- И там я сброшу Скотта Фицджеральда. И ему надо будет пройти весь лес и раньше меня добраться до этой шляпы. И чтоб я его не перехватил. А потом он снова вернется к "фиату". - Запросто,- сказал Скотт и сел в машину. - Нет! - крикнула Бо.- Я не еду. Но я затолкал Бо в машину, потому что понял, что, если нам не ехать с ними, они нас бросят тут на всю ночь и, хоть лично мне только того и надо, Бо тут же зашагает к Фужеру. Правда, она заставила меня сесть за руль. - Хочу добраться туда живьем,- сказала она.- Не хочу раскроить череп об дерево в этом темном, страшном лесу. Глава 10 Уж не помню, как я гнал "фиат" извилистыми, грязными дорожками, повинуясь Хемингуэю, который хлопал меня сзади то по левому, то по правому плечу, когда надо было повернуть. Мы довольно долго добирались до какой-то просеки, в свете фар казавшейся мне туннелем. Нас отделяло от шляпы Скотта километров пять, не меньше, густого, непроходимого березняка. - Вылезай,- скомандовал Хемингуэй.- Вылезай, дружище. Скотт мирно спал, Хемингуэю пришлось основательно его тряхнуть. Он выключил фары, и сердце у меня замерло, я будто с высокого трамплина прыгнул вдруг в темную, бездонную, глубокую пропасть. Лес затаился, ошеломил нас тишиной. Бесплотные наши голоса доносились ниоткуда. - Нельзя, нельзя вам этого делать,- сказала Бо. - Тьфу ты,- сказал Скотт и попробовал застегнуть верблюжье пальто.- Не выдумывай, Бо. А Бо уже свирепо шипела мне в ухо: - Останови ты их! - Не могу,- зашипел я в ответ. - Тогда иди со Скоттом. - А ты? Не могу же я тебя тут одну бросить! - Я пойду с Эрнестом. За меня не беспокойся. Я ходить умею. Только Скотту не говори, а то он шум поднимет. Как-то надо кончать с этой дурацкой историей. Я не стал спорить, она была права. Скотт окончательно проснулся, и тут я сказал ему как ни в чем не бывало, что иду с ним. - Зачем еще? - На случай, если ты заблудишься,- сказал Хемингуэй.- Это весьма вероятно. - Нет,- вскинулась Бо.- Нет, просто вдруг ногу подвернете или что... И если вы не возьмете Кита с собой, я, честное слово, сейчас же сажусь в машину и уезжаю вместе с ним. Долго спорили и в конце концов решили, что я иду со Скоттом, но буду во всем его слушаться и не стану обгонять ни при каких обстоятельствах. Скотт вдруг даже обрадовался, он нашел тут свою логику: - Если мне удастся провести через лес одного человека, значит, я провел бы и целый батальон. Ну ладно, пошли. Он сделал шагов десять и со всего размаха плюхнулся ничком. - Господи Иисусе! - простонал он, и хохот Хемингуэя полетел по лесу, как призывный клич ночной птицы. - Ах, мне жаль тебя,- причитал Хемингуэй,- мне жаль тебя! Ах, капитан, капитан... Скотт выронил бутылку и шарил по листьям в ее поисках, я подошел, помог ему подняться. - Ничего, погоди, скоро и тебе придется протопать на своих ножищах по этой ничейной земле,- кинул он Хемингуэю. - Да ты даже не в ту сторону пошел! - хмыкнул Хемингуэй. - Как? - Ты взял на восток. А тебе надо на запад. - Я сам знаю, куда мне надо. Оба говорили весело, и я понял, что, несмотря на всю жестокость затеи, они ею наслаждаются. - Куда нам, Кит? - шепнул мне Скотт. Он старался застегнуть верблюжье пальто, взбухшее от бутылок.- Ты мне только направление покажи, а дальше уж я сам. Я почти не видел его, чуть не наугад взял его под руку, мы вломились в густую листву и вдруг очутились у крутого обрыва. Я поскорей потянул Скотта за собой, туда, где, как мне казалось, лежал прямой путь к его шляпе, до которой я мало надеялся добраться. - Я минут через пятнадцать несколько раз прокычу совой,- крикнул Хемингуэй,- в знак того, что я иду за вами по пятам, как охотничий пес! - Вот я вернусь и с тобой разделаюсь, капитан Хемингуэй,- крикнул Скотт.- Путь открыт, идем напрямик! Но не прошли мы и ста ярдов, как я понял, что ничего у нас не получится. Осенняя ночь упала на нас сразу, черная и сырая, земля была вся в ухабах, лес мрачно затаился, мы не различали даже ближних деревьев, натыкались на них. Скотт растерялся. - Кит... Господи... Ты хоть что-нибудь видишь? - Ничего. Тут невозможно пройти. - Ну вот, что за слова. Эрнест только таких от нас и ждет.- Тут Скотт снова упал. Застонал, поднялся.- Пошли,- сказал он.- Вперед. Будем как тот безумный англичанин, который силком волок коней всю дорогу до Южного полюса. Важно стремиться к цели, Кит... Он пошел напролом; мои глаза привыкли к темноте, и я Оросился за ним, как некогда доблестные соратники за великим Робертом Фолконом Скоттом (19). Что еще им оставалось? Что еще оставалось мне? - Скорей,- бормотал Скотт,- Эрнест догонит. Не успели мы одолеть еще одну горку, Скотт снова плюхнулся и заорал, потому что я споткнулся об него и на него навалился. Ямы, рытвины крылись под густым папоротником на каждом шагу, и как только мы, слава богу, добрались до какой-то полянки, я схватил Скотта за руку и сказал, что дальше его не пущу. - Да вы хоть в ту сторону идете-то? - сказал я.- Нельзя ломиться наобум. Скотт вспотел, задыхался, я тоже. - Почем я знаю, в какую нам сторону,- прохрипел он.- Просто надо идти и идти, чтоб Эрнест не догнал. - Ладно,- сказал я.- Ладно. Вы только не волнуйтесь. Снова мы поскакали по папоротнику, по скользким, облиплым кочкам. Я уже было освоился с этой гонкой, но тут Скотт рухнул в огромную груду листьев, перекувырнулся и зарылся в нее чуть не с головой. - Все пальто проклятое,- проговорил он, задыхаясь и выныривая из-под листьев, как пловец из воды. Он содрал с себя верблюжье пальто, швырнул на низкий сук березы. - На обратном пути захватим. Нож у тебя есть? Я всегда таскал с собою нож. - Открой бутылку,- и он сунул ее мне в руки.- Надо горло промочить. Тошно мне. Я не стал спорить. Зачем? Что толку? Я открыл бутылку и протянул ему. Скотт налег спиной на березовый ствол, а голову свесил и все не мог отдышаться. Потом он задрал голову, несколько раз приложился к бутылке и отдал ее мне. - Нет, спасибо,- сказал я. - И правильно,- сказал Скотт.- Совершенно правильно, Кит. Не сдавайся. Только не сдавайся, никогда. Поверь, уж я-то знаю. Вино как стимулирующий укол мгновенно подействовало на Скотта, верней, оно подстегнуло его актерские способности. Когда Скотт встал, он снова шатался. Но я-то знал, что вовсе он не пьян. Он еще как бык трезв, удивительно трезв, хотя он ужасно странно и путанно говорил. - Давайте сюда бутылку, я понесу,- сказал я, а сам решил зашвырнуть ее подальше. - Ха-ха. Не лишай меня моего единственного неотъемлемого права, старина Кит. Не тронь! И не учи меня,- прибавил он злобно. И вдруг побежал вперед, будто услыхал за собой лай собак и улюлюканье охотников. - Бежим, бежим,- чуть не взвизгнул он. Я подобрал его пальто и тоже побежал. На бегу он швырнул бутылку. Она разбилась о ствол. - Что это? - он даже остановился. - Вы бутылку разбили. - Я? Он снова побежал, добежал до крутой горки, не смог ее взять, свалился в грязь и там остался лежать. Он так задыхался, что я подумал, он все пошлет к черту. Тут мы услыхали, как на бретонский лад кычет сова. - Шшшу-аны... шшшуаны... - Хемингуэй.- И Скотт поднялся на ноги.- Господи, догоняет. - Погодите-ка, Скотт,- сказал я.- Ему нас тут ни за что не найти. Почему бы сперва не разобраться толком, в какую нам сторону? - А Эрнест и не станет нас искать, неужели ты не понял? Он хочет нас обогнать, вот и все. Он хочет раньше добраться до моей шляпы. И, ей-богу, он доберется до нее, как пудель Эдит Уортон, только чтоб доказать, какой он замечательный солдат и как он здорово ориентируется в лесу. И нечего тебе со мной спорить. Пошли. Он снова пошел, он спотыкался как слепой. Свесил голову и шарил руками по воздуху, чтоб не наткнуться на дерево. Я двигался за ним таким же манером, и хоть смысла во всем этом было не больше, чем прежде, я тоже спотыкался, падал, вставал,- а что мне еще оставалось? - а он то и дело скатывался в ямы, в вороха листьев и вот, кажется, совсем изнемог. Потом он насилу поднялся, подполз к поваленному дереву, оперся об него и сказал: - Только ты ради Христа меня подымай, Кит. Если ты меня оставишь лежать - я пропал. - Да какая разница? - простонал я, шлепаясь на мертвый ствол с ним рядом и изо всех сил глотая воздух.- Мы же все равно не знаем, где мы. - Брось ты свои английские штучки,- осадил меня Скотт. Он попробовал подняться, не держась за дерево.- Я точно знаю, где мы. Я разработал план кампании, и вся позиция у меня в голове как на карте.- Он постучал себя по лбу.- Так что держи свои английские штучки при себе. Опять он сунул мне бутылку - последнюю. Только тут уж я отказался ее открывать. - Если вы выпьете еще хоть каплю этой дряни, нам не видать вашей шляпы и нам вообще не выбраться отсюда. - Открывай! - Нет. - Открывай немедленно, щенок! Я рукой отстранил бутылку. - Лесной дикарь! - заорал он.- Неужели тебе не ясно, мне вина-то и не надо! Ты только открой... Я выдернул пробку и отдал бутылку. Скотт ее выхватил, как-то странно замахнулся на меня, потом запустил полной бутылкой в темноту. - Ну как, доволен? - спросил он. - Да. - Вот и хорошо. Теперь давай соображать, где мы, а то я ни черта не понимаю.- И он как-то жалостно прибавил: - Неужели и ты не знаешь, Кит, где мы? А еще называется - житель лесов! - Сами сюда забрались. Не я же вас привел. - Наверное, нам надо вон туда,- и он снова стал продираться сквозь чащу. Потом начался сплошной бред, мы с хрустом ломали сучья, спотыкались, падали, для нас будто нарочно нагородили кочек, понапрятали щелей и дыр, и мы одолевали их как траншеи, как заграждения из колючей проволоки на полях Пикардии. Я весь вымок, я извалял брюки в грязи, изодрал их к черту, куртка промокла, ботинки расквасились, волосы липли к лицу, меня бросало то в жар, то в холод, я злился, и я совсем замучился. - Чушь собачья,- бормотал я.- Надо же было придумать такую дурацкую, идиотскую, проклятую чушь! В конце концов Скотт просто рухнул, и я прислонил его к грязному пригорку. Лица я не видел, но я знал, что он смотрит на меня как угодивший в капкан изнемогший зверь. Я так и чувствовал на себе затравленный взгляд светлых глаз. - Когда-нибудь, Кит, дружище,- оказал он, когда я его поднимал,- ты еще умрешь за родину, как Эрнест. Общеизвестный факт. Хемингуэй погиб под Капоретто. От него уже ничего не осталось.-Он вздохнул, а потом весь ушел в себя и вдруг крепко заснул. Я накинул на него спасенное верблюжье пальто, не глядя, как попало. Он уже храпел, а я переминался с ноги на ногу, чтобы согреться, и не знал, что с собою делать. Бросить его! - решил было я мрачно. Бросить и вернуться к машине. Я его не бросил. Но, в общем-то, я его обманул, я, в общем-то, предал его. До тех пор я был на стороне Скотта. Хотел, чтоб он переспорил Хемингуэя, хотел не из-за Хемингуэя, а ради самого Скотта. Хотел, чтоб он выиграл этот дурацкий спор. Но, наверное, я вел себя неправильно, потом-то Скотт говорил, что я тоже виноват во всем, что в конце концов случилось. "Если б ты тогда не дал мне спать, если бы ты их не окликнул, если б ты не был так уверен, что ничего у меня не получится, все, может, еще повернулось бы иначе". Так он говорил. Но тогда я и думать не думал о том, правильно или нет я поступаю. Скотт мне осточертел, и я не стал будить его, я просто решил ждать, когда рассветет, а тогда уж можно идти к машине. Пока Скотт спал, я раз десять слышал крик хемингуэевой совы, я прислонился к стволу, и так стоял, и надеялся, что они на нас набредут. Но их крики были такие далекие, что в конце концов я задрал голову и откликнулся австралийской совою - "куууеее", а этот вопль дальше раскатывается по лесу, чем всякий иной звук, производимый горлом, языком и гортанью. Тут-то я и предал Скотта. Ответ меня удивил: "Чирип-чип-чип..." Эта сова явно разговаривала по-английски, не по-французски. Значит, Бо. Каким-то чудом и Скотт ее услышал, меня не слышал, а ее услышал. Он вскочил, заспанный, с мутным взглядом, и снова бросился в лес, на ходу сбрасывая пальто. - Пошли, Кит. Они догоняют. Он очень быстро рванулся, я не успел еще поднять пальто, а он уже исчез. - Да погодите вы! - рявкнул я.- Постойте! - Ради бога, не застревай там! - орал он из темноты. - Сами не знаете, куда идете! - крикнул я.- Заблудились ведь уже! Тут он остановился. Я догнал его, и он сказал несчастным голосом: - Ну вот, я все испортил, да? Эрнест меня обставил. - Да нет, почему,- сказал я.- Небось тоже заблудился. - Кто? Эрнест? Господи, ты правда так думаешь? - Конечно, а чем они лучше нас? - Тогда поищи дорогу, ну пожалуйста. А я за тобой. Только бы обскакать Эрнеста. Обштопать старого убийцу. Ты уж веди, а я за тобой, как пес. Снова прочирикала англичанка-сова. - Что это? - спросил Скотт. - Это Бо. - Как? Где она? - С Хемингуэем,- сказал я. - Как? Она с ним - в лесу? - Ну да. - Я не знал. Я думал, она в машине осталась. - Бо пошла с Хемингуэем, а я с вами. - Нет, она, видно, рехнулась. Одна с Эрнестом - в темном лесу! Да лес и тьма богом нарочно созданы для соблазна! Тут Эрнеста не проведешь. Он и писал про это. Что же ты мне сразу не сказал? - Бо просила не говорить. - Но неужели ты не соображаешь, что нельзя оставлять девушку с Эрнестом в темном лесу? Как же ты ее отпустил? - Бо сама за себя отвечает,- сказал я. - С ума сошел! Эрнест умеет так опутать женщину, что та и ахнуть не успеет. Я пока рассматривал Бо просто как смотрительницу, защитницу Хемингуэя от вина или, если хотите, наоборот. А сейчас мне передался страх Скотта, я вспомнил, как Бо мне тогда говорила - только бы ей не пропасть, только б не было с ней, как с крестьянской девкой в лесу. Только бы!.. Значит, она сама за себя не отвечала. - Бо! - хрипло взвыл Скотт.- Как ты там? - Она не услышит,- сказал я. - Тогда сам крикни, чтоб услышала. Я послал свой вопль в ночь, в лес, и мы ждали ответа. По ветру донеслось что-то дальнее, невнятно английское. - Где они? - спросил Скотт. - Где-то за нами. - En avant, Кит, en avant!(20) - А как же шляпа? - сказал я. Странно, мне и тут еще не хотелось, чтоб Скотт бросил свою идею, хоть я волновался за Бо. - К черту шляпу. Надо было с самого начала призадуматься, стоит ли так надсаживаться из-за Хемингуэя. У каждого своя судьба, Кит, и ты от нее никого не спасешь. Человека не спасешь даже от его собственных глупостей. - Теперь-то чего уж,- сказал я. - Думаешь, он ее уже соблазнил? - Я почем знаю,- огрызнулся я. - Тогда повторяй свой австралийский клич, не давай Эрнесту покоя. Знаю я его... Мы наугад пошли в сторону криков Бо. Я все время орал, а она отвечала редко и как будто с разных мест, так что мы совсем запутались. Целый час мы промаялись еще хуже, чем раньше, и продолжали идти, по-моему, только потому, что я злился на Бо, а Скотт серьезно боялся, как бы Хемингуэй ее уже не соблазнил... - Нет, это ему так просто не сойдет,- бормотал Скотт, задыхаясь и ковыляя за мной по пятам, как хромой пес.- Это уж чересчур, даже для Эрнеста... Я совсем замучился и перестал окликать Бо. Я отчаялся. Дважды Скотт от меня отставал, я чуть не плакал от усталости. Где же конец нашей нелепой, безнадежной, жуткой дороге? И вдруг - снова Бо. - Чиррип-чип-чип... Так близко, что мы даже вздрогнули. - Ну, попался, голубчик,- сказал Скотт. Он стоял рядом со мною и дрожал. Он крикнул: - Бо, где же ты, ох, господи? - Тут я... Только осторожней... Вы слышите меня? - Да, да! Идем! Только на последних пятистах ярдах я убедился, как здорово мы научились обходить неожиданные канавы, скрытые рытвины, скользкие листья, упрятанные стволы, мы качались, спотыкались, но больше не падали, а на самой опушке Бо уже направляла нас, как с диспетчерской вышки направляют обессилевших летчиков. Мы попали туда же, откуда вышли,- к "фиату". - Привет,- крикнула Бо.- Шляпа у вас? - К черту шляпу,- крикнул Скотт.- Почему ты фары не включила? - Господи, я и не догадалась. - Ну, ты как, ничего? - Конечно, ничего. - А где негодяй Эрнест? - Спит в машине. - Добрались вы туда? - спросил я, подойдя к ней вплотную. - Да ты что? Мы заблудились. - Ха! - сказал Скотт.- Эрнест - и заблудился? Кто поверит, чтобы великий воин и следопыт заблудился, идучи через эдакий жалкий скверик? - И тем не менее, Скотт. А потом он стал ужас что вытворять, и упал, и ногу повредил. Здорово ушиб, хоть, надеюсь, не сломал. - А как же вы сюда-то добрались? - спросил Скотт недоверчиво. - Сама не знаю, ей-богу. Сперва он шевельнуться не мог, но потом поднялся и заковылял. Но снова упал и другую ногу вывихнул. Я уж думала, вам его нести придется. - Нализался, наверное? - спросил Скотт. - В общем-то да,- призналась Бо.- Но я сама все время падала, и я сказала ему, что если он не уймется, я одна вернусь, сяду в машину и доеду до этой проклятой шляпы. Он еле шел, стал ругать вас обоих и дурацкую шляпу и сдался - якобы только ради меня. Чудо еще, что я машину нашла. - Это ты ее нашла? Да? - Какая разница кто? Мы сюда добрались. Эрнест прикончил последнюю бутылку, а теперь мирно храпит, как... - Мужик! - сказал Скотт.- Он к тебе лез? Бо минуту молчала, а в такой темноте мы со Скоттом не могли разглядеть, накаленный у нее взгляд или нет. - Дурацкий вопрос,- сказала Бо, но моему ревнивому сердцу это показалось неубедительным. - А с ногой правда плохо дело? - опросил Скотт. - Он еле ходит. - А так хвастался своими ножищами.- Скотт явно веселился.- Вот и опростоволосился. - Я закоченела,- сказала Бо.- И чего тут торчать? Ну пожалуйста! Пошли в машину и поехали, пока он не проснулся. - Ага,- сказал Скотт.- Прыгай на заднее сиденье, Кит, я поведу. - Нет,- сказала Бо.- Пусть Кит ведет. А вы садитесь к Эрнесту. Он ужасающе храпит. Мы все посмотрели на Хемингуэя. Он лежал вдоль заднего сиденья, ноги нелепо свисали в открытую дверцу. - Запихните ему ноги,- сказал Скотт. Мы посадили его. Он был мокрый и грязный, как мы все, он дико глянул на нас, проворчал что-то невнятное, отпихнул нас и тут же опять заснул. Скотт снова сказал: "Мужик!" - втиснулся на заднее сиденье, и я повел наш охрипший, несчастный "фиатик" из этого жуткого леса. Было почти пять, и рассвет не настал как тихое пробужденье от сна, а настиг как дикая, разламывающая головная боль с похмелья. Я только и мечтал добраться до гостиницы, сбросить с себя все мокрое, завалиться в теплую постель и - спать. Мы долго колотили в дверь "Ноtel dе Franсе" в Фужере, пока добудились портье, который не сразу поверил, что эти дымящиеся грязные вороха мокрых листьев уже занесены в гостиничную книгу в качестве постояльцев. Бо его убедила. Я вошел следом за нею, а Скотт будил Хемингуэя и орал ему, что мы приехали. - Все!-кричал Скотт.- Пошли. - Я из этой коробки никак не выберусь,- ворчал Хемингуэй. - Тогда вываливайся. Скорее! - Отстань ты,- заорал Хемингуэй, когда Скотт потянул его за руку. - А я и так отстал. Успокойся. - Я упаду! Скотт не унимался, и Бо посылала меня их выручать, но мне уже было все равно. Лучше держаться от них подальше. Бо проследила, как Хемингуэй ввалился в вестибюль, и запретила мне уходить, пока они не доберутся до лестницы. - Вам со Скоттом надо сразу в постель и проспаться,- сказала она им.- И больше не пейте. - После чего нам проспаться? - спросил Хемингуэй. - После всей этой глупости. Вы пьяны, Эрнест. Интересно, что означило "вся эта глупость"? Но нет, мне не хотелось, не хотелось про нее думать. Ни с того ни с сего Скотт вдруг развеселился. - Да ты хоть понимаешь,- сказал он Хемингуэю, таща его по лестнице,- что ты сплоховал, опростоволосился, что ты никудышный солдат и никчемушный охотник? - Я не виноват,- проурчал Хемингуэй. - Но ты же туда не добрался! - торжествовал Скотт.- А больше нам и знать ничего не надо. Ты опростоволосился! - А сами-то далеко ли проползли на четвереньках? - Почти полпути. А потом стали волноваться насчет Бо и вернулись. Спроси у Кита. Портье в сабо шептал: "Ш-ш-ш" и "Taisez-vous"(21). - Зачем мне Кита спрашивать? - во весь голос орал Хемингуэй.- Погляди лучше на свой костюм от братьев Брук. На четвереньках ползал! - Тем не менее мы выиграли, а ты проиграл. - Господи, ну и что из этого, что это доказывает? - А то это доказывает, капитан Хемингуэй, что ты утерся, провалился и ты такой же воин и охотник, как я. - Заткнись ты... Они искали ключи, высматривали свои номера, орали во все горло. - Ты физически никудышный, как святой Антоний,- радостно провозгласил Скотт. - Хватит, может быть? Сам-то ты ничего не выиграл. Ни черта! - Никто и не думал, что я выиграю,- сказал Скотт.- А вот ты опростоволосился. Хемингуэй нашел, наконец, свою дверь. Он близоруко гнулся к дверной ручке, высматривая, куда сунуть ключ. Отверг помощь Скотта, сам всадил ключ, повернул. - Ты пьян! - сказал он и захлопнул дверь у Скотта перед носом. Скотт прислонился к стене, растерянный, но веселый. Я подумал, Бо сейчас сунется ему помогать. - Не надо! - сказал я. Он стянул ботинки и на цыпочках пошел по коридору, напевая и вглядываясь в цифры на дверях. Потом тихо вошел в свою дверь, снова выглянул и выставил сильно пострадавшие ботинки. Бо прижалась ко мне: - Неужели это кончилось! Мне просто не верится. - И мне,--сказал я. Я чуть не опал на ногах. Она взяла меня под руку, мы уже подходили к моей лестничной площадке. - Я спущусь завтракать в девять,- решительно сказала она.- Если хочешь, тоже спускайся. - Ой, в девять? Ну что ты, Бо! - Ровно в девять. Я буду уже внизу, за завтраком. Я смотрел, как грязные, безупречные ноги Бо ступают по лестнице к следующей площадке. Юбка от Шанель промокла до пояса. Руки заляпаны до локтей. Но спина была чистая и сухая, и мои ревнивые подозрения поутихли. - Бедный Скотт,- шепнула она, свесившись ко мне через перила.- Неужели уж ты не мог добраться до дурацкой шляпы? - В такой тьме? - Ты бы все же постарался. - А зачем? - громко сказал я.- Хемингуэй проиграл. Остальное неважно. - Ну как ты можешь так говорить? - шепнула она.- Непременно надо было помочь Скотту выиграть. - Теперь-то чего уж меня пилить? - сказал я. Я так разозлился, что снова заговорил громко. - Ш-ш-ш! - зашикала она.- Как думаешь, им это хоть немного пойдет на пользу, а, Кит? - Не знаю,- ответил я хриплым шепотом. - Наверно, пойдет. - Завтра поглядим,- сказал я. Бо подарила меня алым, крепким поцелуем со своей собственной ладони, и я пошел спать, и в конце концов все не так уж плохо складывалось. За Хемингуэя и Скотта можно было не беспокоиться, да и за Бо, в общем, тоже. Ничего. Мне ужасно хотелось спать, я свалился в постель, и свернулся калачиком, и решил не думать о них совсем. Да ну их всех, господи. Я не знал, что с девяти часов утра пойдут новые события, и они на весь остаток жизни изменят наши пути. Глава 11 Непонятно, зачем Бо решила завтракать в девять, и когда я сел к ней за белый столик в баре, я высказал ей свое недоумение: - Спать жутко хочется. - День надо начинать с начала,- сказала она. Она была совершенно свежая, выспавшаяся, розовая, как пион на солнышке.- А то его вовсе не начнешь, проволынишься, а я этого терпеть не могу. - Но ты спала-то часа два всего. И я тоже. - Я хотела тебя увидеть, пока те не встали,- сказала она.- Я кое-что тут решила. Она заказала два двойных кофе, уже раскатала мой и свой croissant, намазала маслом, джемом, снова скатала. И первый положила мне на тарелку. Значит, она кое-что решила... - Насчет чего? - спросил я. - Насчет тебя, конечно.- И тут она спросила, сколько мне лет. - Девятнадцать,- сказал я.- А что? - Мне два месяца назад восемнадцать исполнилось,- и она облизала с губ джем.- Но я гораздо тебя старше, женщины вообще гораздо раньше развиваются. Я радостно задрожал, прежде чем успел как следует оценить эту мысль. - Куда ты гнешь? Какое тебе дело до моего возраста? - Просто я подумала, что ты еще ужасный ребенок. Она очень деловито наливала мне кофе. И тут в первый раз при мне она оказалась неловкой. Поставила кофейник не глядя, прямо на кусок сахара, косо, кофе пролился на скатерть. - Ох ты черт! Кофе не успел еще как следует впитаться, а она уже прикрыла пятно развернутой салфеткой. - Дай-ка свою,- велела она. Я протянул салфетку, она обтерла кофейник. Подозвала официанта, попросила еще две салфетки. И только когда пятно было надежно прикрыто и чистота, порядок и гармония вполне восстановлены, она вернулась к начатому разговору: - Знаешь, что я подумала, когда тебя увидела в первый раз? Я глупо моргнул, не зная, куда она клонит. - Я подумала, что ты дико чистый,- сказала она.- Нетронутый такой и дико чистый... Я даже не донес чашку до рта, так и плюхнул ее на блюдце. - Ну... сам понимаешь. - Ничего я не понимаю,- не выдержал я. - То есть ты вышел из лесов совершенно естественным, в чем мать родила - и это сразу ясно. - Да ну тебя, Бо! - ет, правда,- продолжала она свое.- Ты так прелестно сохранился. Эдакий зверик. И ты весь из одного куска. А меня всю жизнь клеем склеивают. Бо приложила руки к груди, будто демонстрируя свой тезис. Я сказал: клей, видно, замечательный, каждому бы такой. - Ты куда меньше меня похожа на "сложи картинку". - Просто ты ничего про меня не знаешь, верно ведь? - Да,- сказал я.- Мало что знаю. - Нет, ты именно ничего не знаешь,- сказала она.- Это к лучшему. И она скорчила на своей восемнадцатилетней мордашке то, что, видимо, казалось ей ужасной гримасой: - Ой, хорошо б тебе так про меня и не узнать. Ты б ничего не понял. Кусок не полез мне в горло. О чем это она? Но Бо засмеялась. - Да нет же, не пугайся. Я как ты - совсем еще зеленая. Je suis encore toute etourdie(22). Только я этого не стесняюсь, а ты стесняешься. Просто моя жизнь на твою ну ни капельки не похожа. Вообще-то даже смешно. И она б тебе показалась дико странной и необыкновенной, и она б тебе не понравилась. Вот и все. - Не понимаю, про что ты говоришь,- сказал я, Бо явно хотела, чтоб я приставал к ней, выуживал из нее каждое слово. А я не умел. Я ужасно нелепо себя вел. - Хорошо бы мы были лет на десять постарше,- сказала она.- Или хоть ты был бы постарше. - Зачем? - Тогда было бы куда больше смысла в том, что я задумала. Я немного обождал. - Ну,- сказал я наконец.- А что же ты задумала? Бо нервничала. Она сцепила пальцы и только закачала головой. - Не дразнись! - выпалил я. - А я и не дразнюсь. Я все тебе скажу. Честное слово, я сама скажу. Я только не знаю, как начать, ты уж меня не пытай. Я пожал плечами. - Как хочешь. - Не сердись и не пожимай плечами. Мне, ей-богу, не до того. Заманила меня в такую рань к завтраку, а теперь дает обратный ход. И я снова стал есть, решив молчать как рыба, и пусть говорит, когда ей вздумается, или вообще не говорит. Утомлять ее я не буду. - Ну вот, ты и расстроился,- сказала она.- Я ведь вижу. - У тебя все какие-то намеки, недомолвки,- проворчал я.- Что же прикажешь делать - силой из тебя слова выжимать, да? Бо собрала шарф, перчатки, лакированную сумочку и схватила меня за руку. - Кит, миленький, ты не сердись, у нас еще столько времени впереди. И я хочу тебе все рассказать по порядку, как следует, чтоб ты не пугался, не удивлялся и не думал, что я на тебя давлю. Вот и все. - Ладно уж,- сказал я ласково. Я видел, какое серьезное у нее лицо, и понял, что она правда хочет мне сказать что-то очень важное. - Ну, ты все съел?.. Тогда пошли,- сказала она. - Куда это? - спросил я вставая. - Я хочу спасти бедненькую шляпу Скотта. - Господи, зачем? - А зачем мы ее там бросили? Это безобразие. Несправедливо. - Да как ты до лесу-то доберешься? - спросил я, выходя следом за нею на улицу.- Дотуда миль шесть-семь переть. - На "фиате", конечно. Ты можешь править? - Править-то я могу,- сказал я.- Но вдруг Скотт будет недоволен? - Чем? - Ну, что мы машину взяли. - Но машина моя, Кит. - "Фиат"? - Ну да. А ты не знал? - Не знал. Скотт говорил, это машина племянницы Джеральда Мерфи. Да, кажется, так он говорил - племянницы. - А это я. - Джеральд Мерфи - твой дядя? - Нет. Не в полном смысле. То есть у меня сотни таких дядь. В общем, Сара - знакомая моей мамы. Я стоял на тротуаре, задавал Бо множество вопросов, а она делалась все непонятней, так что впору просто спросить, кто она и откуда. - тебя все на лице написано.- Теперь она подтрунивала надо мной.- Ну чего ты удивляешься? Мог бы догадаться. Так что давай, будешь править. - Ой нет,- сказал я.- Это твоя машина... - Не дури. - Вдруг я ее разобью.- Я вспомнил свои неудачные опыты. К тому же я не сомневался, что Бо правит в сто раз лучше меня. - Ладно,- сказала она.- Жалко. Но раз тебе не хочется... Я затряс головой, мы сели в машину. Руль радостно подался под руками у Бо. Все ладилось, к чему только ни прикасались эти пальцы, и ладони, и запястья, эти руки и ноги. "Фиат" взял с места не кашлянув, и мы свернули в улочку и покатили мимо витрин, как на самокате. - Осторожней! - не выдержал я. Мощный грузовик вынырнул впереди из переулка, а Бо его не заметила. - Ненавижу эти серые грузовики,- оказала она. Она катила по людным улицам, как по пустыне. Мне вдруг захотелось зажмуриться. Мы выехали на площадь, и тут я окончательно понял, что Бо не умеет править. Все движения у нее были точные, но замечала она только то, что под носом. Водить машину - это не часы чинить. Бо не замечала ни людей, ни велосипедов, ни собак, ни кошек. - Смотри! - Женщина переходила дорогу в пятидесяти метрах от нас, и мне снова пришлось орать.- Смотри же, Бо! - Знаю! - крикнула она.- Французы дико неосторожны, правда? Я ухватился за щиток одной рукой, за дверцу - другой, и я почувствовал облегчение, лишь когда мы выехали на пустую сельскую дорогу, которая шла в гору, в Фужерский лес, и привела нас к поляне, где мы оставили на палке шляпу Скотта. - Ой, она еще тут,- обрадовалась Бо, выходя из машины. Мне в дороге свело челюсть, и теперь я не сразу обрел дар речи. - А ты как думала? - сказал я.- Что один из них прокрадется сюда ночью и ее стащит? - Не напускай на себя цинизм,- ответила она.- Наивный и обиженный ты куда милей. Правда, ты тогда мне гораздо больше нравишься. Нет, я окончательно понял, что ничего не могу с нею поделать. Я беспомощно и жадно глядел, как она осматривает бедную шляпу, расправляет вмятину, вертит "Федору" в руках, дышит на нее, пытаясь восстановить былое совершенство. - Она вся промокла. А что ты с брюками-то сделал? Они ведь у тебя тоже все промокли и на заду разодрались... - Я их выбросил,- оказал я.- А тебе советую выбросить шляпу. Вряд ли Скотт такую наденет. - А ты скажи Эрнесту и Скотту про свои брюки, пускай они тебе новые покупают. - Обойдусь,- выдавил я. Бо засмеялась. Как всегда, моя гордость подвела меня и вогнала в краску. Но я так сгорал от любви к Бо, что уж не до того было, краснеешь или не краснеешь. Я все время злился, страдал, томился и радовался. Правда, я старался перебороть себя, и страх, и застенчивость, но у меня все было на лице написано. - Вот бы мне быть как ты,- сказала она.- У тебя все чувства наружу. Я люблю, когда ты краснеешь. Она стояла совсем рядом, почти прикасалась ко мне грудью. И тут я положил ладонь ей на лицо. Она отстранила мою руку и крепко ее сжала. - А я и не краснею,- сказал я.- Просто у меня температура. Она не слушала, моя попытка сострить провалилась. Бо спросила, что думаю я про Хемингуэя и Скотта. - Останутся они друзьями, а? То есть настоящими друзьями? - А что? - сказал я.- Пока они ведь еще держатся. - Но ты разве не чувствуешь? Они оба старются измениться, чтото из себя сделать новое, а у них не выходит. - Скотт, может, и старается,- сказал я.- И думает, что Хемингуэй старается тоже. - Нет, правда, я вот еще хотела тебя спросить,- она все не отпускала, а крепко держала мою руку, будто я собирался ее вырвать.- Думаешь, оба и есть то, за что себя выдают? Они ведь ужасно оба запутались. Правда же? - Они тут ничего не могут поделать. Они вечно друг друга злят. И кажется, им того и надо. Мы кружили вокруг "фиата", будто прогуливались по фойе оперы, и Бо все не отпускала мою руку. - Им помощь очень нужна, вот что я поняла,- сказала Бо.- То есть она им обоим нужна. Меня кольнула ревность. - Какая помощь? - насторожился я. - Ну... - Тут Бо явно собиралась мне что-то объяснить, но вдруг передумала и спросила, какого я мнения, в частности, о Скотте.- Мне надо знать, во что Скотт действительно верит, а, Кит? В то время часто задавали этот вопрос. Он тогда был в ходу, как и еще другой вопрос - "что у него за душой?". В общем, ответ требовался серьезный. - По-моему, Скотт во все на свете верит,- рискнул я. Бо сжала мою руку. - Ой, верно,- сказала она.- Потому-то он так легко обижается, и потому-то он пьет. Ему необходимо во что-то верить, иначе он погибнет. - И Хемингуэй такой же,- сказал я.- Просто он это лучше умеет скрывать. - Господи, я и сама знаю, Кит. И во время этих их жутких перепалок он ведь из кожи лезет вон, чтобы только себя не выдать. И вся его жестокость отсюда, ему либо убивать, либо себя убить, а как жалко, ведь на самом деле он совершенно не такой. Наверное, теперь мне следовало бы посмеяться над тем, как Бо (восемнадцати лет и двух месяцев от роду) и я (девятнадцати лет и двух месяцев) судили о них как о равных. И все же мы были правы. А Бо, кажется, совсем уже подошла к тому, что собиралась мне выложить. Она примолкла, и мы побрели дальше. - Смешно,- вдруг сказала она.- Каждый из них настоящий мужчина, но у них все по-разному. И кто же из них прав, а, Кит? - Но что у тебя на уме, не пойму,- сказал я. - Сама пока не знаю. То есть не совсем знаю,- и тут она остановилась.- Понимаешь, мне надо менять мою жизнь. И тебе, по-моему, тоже. И Скотт с Хемингуэем тоже стараются изменить свою жизнь. И у всех у нас разные причины. И удивительно, как это мы вдруг встретились. И ведь снова Бо была права, все мы на что-то решались, к чему-то готовились, что-то важное творилось у каждого в душе. Каждый собирался бросить вызов богам. - Пошли,- сказала она.- На меня давит это место. Здесь я ничего тебе больше не расскажу. И вдобавок есть хочется. Надо еще раз позавтракать. Мне не хотелось отпускать ее руку. Я цеплялся за Бо, пока мог, а в ней, по-моему, боролись противоречивые чувства, когда мы на миг застыли в нежной зеленой дымке, как пар от дыхания, висевшей над остатками нашего брошенного пикника. - Ну, поехали,- сказала она. Я выпустил ее руку. Мне и подумать было страшно о том, как Бо снова меня повезет, но я сразу сел не за руль, а рядом. Бо оценила мой жест, прижалась ко мне щекой, носом, ухом, засмеялась, потом включила мотор и немного обождала. Потом проговорила: - Наверно, мне надо набраться храбрости, раз уж я решилась, Кит. Да и тебе, наверно, тоже. Господи, ну что она хотела этим сказать? В какую еще загадку меня втягивала? О ком думала? Обо мне? О Скотте? О Хемингуэе? Или просто-напросто о себе? Одно я знал твердо - в любом случае ответ я получу не раньше, чем она займется раскатыванием croissant'oв, а потому я захлопнул дверцу, схватился за щиток, и Бо повела "фиат" в сторону шоссе. Даже сегодня, стоит мне только закрыть глаза, меня обдает болью той секунды, когда Бо повернулась ко мне - что-то сказать, выехала на шоссе и врезалась в грузовик, который вез строительные материалы. На нас рухнули полы, крыши, стены, перила, столы, полки, брусья. Нас раскололо надвое, и хоть я не видел, как именно ее убило, я все сразу почуял нутром. Прежде чем ударило меня самого, я успел понять, что серый грузовик уничтожил Бо и просто ее больше нет на свете. Глава 12 Бо погибла, а я остался жив - чистейшая случайность. Правда, когда Скотт и Хемингуэй пришли меня навестить, а потом Зельда, и оба Мерфи, и миссис Хемингуэй, я лежал на железной кровати в иностранной больнице, беспомощный, затуманенный и почти никого не узнавал. Скотт, и Хемингуэй, и Джеральд Мерфи выступали сквозь дымку мудрыми старцами, пастырями, отцами, дядями, утешителями. "Погоди, детка, все образуется",- слышал я. "Ты молодцом", "Ничего, ничего..." Сара Мерфи, помню, всплакнула - из-за Бо, наверно, а может, глядя на то, какой я тихий, черный, оглушенный. Зельда обращалась со мною, как со сломанной куклой, и, хоть я мало что соображал, очень меня этим стесняла. Миссис Хемингуэй я просто не помню. Вообще мало что помню. Я слушал, старался понять, спал. Вот и все как будто. Я тогда еще не подозревал, что как только я оправлюсь, мне придется отчитываться не перед ними всеми и не перед собственной совестью, а перед французскими следователями. Французский закон дотошно требует именно объяснений, придавая им больше значения, чем даже фактам, ну а объяснить тут что-то мог я один. Как только я смог садиться, у моего одра нарядили следствие при участии шестнадцати персон. Тогда мне все это показалось естественным. Ну, иностранцы. Ну, французы. Ну, суетятся. И только много лет спустя я узнал, что Джеральд Мерфи поторопил события, чтобы решить дело сразу и окончательно и тем избавить меня в дальнейшем от таскания по судам, от жандармских допросов, адвокатов, страховых компаний и прочего. Да, поздно я узнал о том, что сделал для меня Джеральд Мерфи, и так я его и не поблагодарил. Я старался говорить правду. Вновь и вновь повторял с помощью переводчицы - маленькой смуглой женщины в трауре,- что мы не были пьяны, мы не пили, что у Бо было отличное зрение, что она не теряла контроля над собой, знала code de la route (23), умела водить (прости меня, господи) и что я ей не мешал. Мне пришлось воссоздавать для них ее последние минуты, и я с болью воссоздавал их в собственной памяти. Но я, наверно, очень жалко выглядел, и судья сказал, что задаст мне один последний вопрос, необходимый вопрос, и закроет дело. Он спросил, не хочу ли я выдвинуть обвинение против водителя того грузовика, мосье Бедуайе. Он сказал, что я имею на это право. Мосье Бедуайе, плотный бретонец, едва помещался на стуле. Железный господин, под стать своему грузовику. Он утирал глаза чудовищным кулачищем всякий раз, когда упоминалось имя Бо. - Нет-нет,- сказал я.- Я не хочу обвинять мосье Бедуайе. Он не виноват. - Совершенно точно? - Да-да, совершенно точно. Далее судья по всем правилам заключил разбирательство, сообщив мне, что я признан невиновным и могу покинуть Фужер, как только почувствую себя в силах. Об остальном позаботятся родственники трагически погибшей мадемуазель. И, кажется, тут только я понял, что Бо умерла. Наверно, странно, что я говорю обо всем этом так спокойно. Сжато, сухо. Но, в общем-то, мне надо уже расстаться с Бо и вернуться к тому, с чего я начал,- к путешествию Скотта и Хемингуэя и зачем оно им понадобилось и к чему привело. В общем-то, просто я стараюсь свести память о Бо к той роли, которую она потом сыграла. Наверное, я совсем бы о ней не упоминал, если б мог, потому что не в ней дело. Нет, не в ней дело. Но смерть ее нас всех подстегнула. Каждый день в больнице я ломал голову в поисках безвозвратно потерянного. Но чувствовал я (если можно чувствовать то, чего уже нет), чувствовал я только рвущую боль последней секунды, и отпускала она меня лишь на короткие промежутки. Я был молодой и умел долго терзаться. Мне было всего девятнадцать, и смерть совсем рядом, конечно, ошеломила меня. Я только беспомощно складывал осколки. Снова и снова перебирал в памяти тот последний разговор, месил, месил ее слова, как тесто, задавал и задавал себе вопросы, а ответа на них не было. Что собиралась делать Бо? Зачем ей требовалось набраться храбрости? И для чего могло понадобиться мужество мне? Но самый мучительный был вопрос, который помог бы ответить и на все остальные. Если она решила отдаться Скотту либо Хемингуэю (а это возможно), то кому же из них? А может, я зря преуменьшал собственную роль? Потом я снова начал о них беспокоиться. Будь я подальновидней, я бы, наверное, махнул на них рукой. Но я имел неосторожность спросить у Зельды, что с ними делается. С тех пар как я стал садиться в постели, Зельда была со мной нежней, внимательней, добрее всех. Я тотчас же сдался. Я полностью и без раздумий доверился ей. Она выслушала Мой вопрос про Хемингуэя и Скотта, а потом, как девочка, скакнула на мою кровать, поджав губы и вонзив красные ногти в белые ладони. - А зачем тебе о них знать? - спросила она. - Да так,- сказал я.- Просто интересно, какие у них планы. - Тебе это всерьез не все равно? - Конечно,- сказал я. - Смешной мальчик,- сказала она. Она пристально на меня посмотрела, не то испытывая, не то стараясь смутить - у нее никогда было не понять.- Ты разве не догадался, что оба пытались влюбиться в Бо? - Я не замечал... - пролепетал я. - Не ври! Ты ревновал, Кит. Только напрасно ты это. Оба вели себя как два бодрящихся старика, и нужна-то им Бо была только для того, чтоб кинуть последний взгляд. - На что? - На самих себя, на что же еще? - сказала она. Зельда выглядела довольно скверно, и губы она накрасила тоненькой, узкой полоской, будто нарочно, чтоб казаться злой или даже противной. - Неужели ты не понимаешь? - сказала она.- Ну да, как же тебе понять? Ты-то любил Бо. А мы все влюблены в собственную молодость. В том-то и беда наша, Кит. Страшно. Теряем себя капля за каплей. Молодость проходит. "Благоуханье мига и того не боле". И она проходит совсем, вот в чем весь ужас, Кит. У тебя-то остается твоя гладкая, юная кожа, Кит, а наша ежедневно и отвратительно облупляется. Как рыбья чешуя, как старые сухие листья мака. Я полусидел, обложенный подушками, и Зельда наклонилась и на секунду прижалась ко мне, она будто хотела одарить меня своим теплом. И ничего больше. У нее было совершенно спокойное лицо, но мне на шею капнула слезинка. - Бедные дети,- запричитала она.- Бедная, милая Бо. Мотылек в пламени. Потом она села повыше, сбросила туфли, уткнулась локтями в колени, острым подбородком в ладони. - Ты не знаешь, не знаешь,- задумчиво протянула она, раскачиваясь по своему обыкновению,- как вы оба были прелестны, безупречны, совершенны. Даже когда вы стояли ярдов на пятьдесят друг от друга, далеко-далеко друг от друга, мы всегда смотрели на тебя и на Бо так, будто сами мы - только призраки и это вам принадлежат наши истинные тела. А ты ничего не замечал, да? - Нет, не замечал. - Ты признавался Бо в любви? - спросила она резковатым своим, вибрирующим голосом, по-южному растягивая слова. - Нет, никогда. - Господи, почему же? Я ей ничего не ответил. - Тогда берегись,- сказала она.- Если ты правда любил Бо, память о ней будет вечно преследовать тебя, и мучить, и портить твои отношения с женщинами, так что берегись. Вдруг "ласк неизведанных упрямый образ заполонит вполне воображенье...". А в твоем возрасте это ужасно.- Она снова пристально в меня вгляделась.- Понял, что я пытаюсь втолковать тебе в глупых, бесплотных словах Шелли? - Да. Но вы зря беспокоитесь. - Не зарекайся,- отрезала она.- Вот, например, сможешь ты забыть Бо и нас всех к концу той недели? - Вряд ли... - А надо бы. Забудь нас всех вместе взятых, Кит. Особенно Скотта и Эрнеста.- Она ударила по кровати кулачком.- Не попадайся к ним на удочку, хватит, если сам себе не желаешь зла. - Почему? - Потому что они так по-идиотски поглощены собой, что лучше держаться от них подальше. Они одержимы собой и друг другом. Помешаны на драке. Они гладиаторы в кровавой битве, и победит непременно Эрнест. Он всегда побеждает. Зельда иногда подводила глаза черным, и она щурилась, как кошечка, играя в эти свои поэтические игры. И сейчас она тоже щурилась. - Мы тебе не компания, Кит, ведь ты пока еще ничего не утратил. Так что пусть уж Скотт и Эрнест без тебя охотятся за собственным бессмертием. - А они продолжат поездку? - спросил я. - Не знаю.- И Зельда поднялась с моей кровати.- Да и какое мне дело? Толку все равно не будет. Зельда поплыла к порогу и, уже почти скрывшись за дверью, томно помахала мне рукой в перчатке. - Отправляйся домой, Кит! - крикнула она мне из коридора, и хоть я отдавал должное искренности ее предостережений, я так и не понял, что же намерены делать дальше Скотт и Хемингуэй. Ответ в некотором роде я получил от самого Хемингуэя. Он уже захаживал вместе со Скоттом и Джеральдом Мерфи, когда я был в полузабытьи, но один пока не приходил. Бросит мне на постель спортивный, охотничий или французский журнал, скажет, что я молодцом. А сам ко мне присматривался, один раз подробно расспрашивал о моих повреждениях. Три дня после катастрофы я почти не приходил в себя, и это его очень беспокоило, он волновался из-за моего сломанного ребра, синяка под глазом, из-за кровоподтеков, которые мешали мне двигаться и держали меня в постели. - Ну как ты, детка? - спросил он на сей раз, бросая мне на постель иллюстрированный номер "Лондон ньюс".- Тут тьма картинок.- Он ткнул в журнал пальцем.- Запомни, если хочешь стать газетчиком: куда больше можно почерпнуть из чужих картин, чем из чужих слов. Присмотрись как-нибудь к Брейгелю. Ну, как твоя голова? - Все в порядке,- сказал я и сел.- Меня в пятницу выписывают. - Да, так мне и старая мужичка сказала, йодом выпачканная. - Сестра Тереза? - Я захохотал. Сестра Тереза, у которой пальцы были выпачканы йодом, была не столько старая мужичка, сколько очень старая деревенская святая. - Да. Сестра Тереза. Она как будто выскочила из "Кентерберийских рассказов" Чосера. Толстая, снисходительная к грешникам. Я сказал ей, что, судя по ее пальцам, она, видно, тайком курит до потери сознания, а она давай хохотать, чуть чепчик с головы не свалился. - А я хуже сострил,- сказал я.- Как-то ей сказал: о такой монахине, наверно, мечтали все умирающие солдаты,- а она это приняла всерьез. Всплакнула, взяла меня за руку и сказала: господи, может, и правда, может, и правда. - Наверное, многого понавидалась,- ласково сказал Хемингуэй.- Ну вот, детка, а я попрощаться зашел. До сих пор я точно не знал, нужен я ему или нет. Когда мы разговаривали, я должен был просто все выносить и слушать. Но сейчас, сидя на некрашеной кровати и глядя, как Хемингуэй сидит у меня в ногах, я вдруг понял, что ему хочется поговорить именно со мной, излиться, что, может, я ему и нужен. Я спросил, куда он собирается. - Обратно в Париж. А потом, наверное, в Нью-Йорк или в Барселону. Он запрокинул голову и посмотрел на меня сквозь усы, будто говоря: "Ну, детка, я знаю, что у тебя на уме, уж выкладывай". И я выложил. - А как же Скотт? - спросил я. - Все в порядке,- оказал он.- При чем тут Скотт? - Что он говорит по этому поводу? Я думал, вы с ним еще не разобрались. - Вылазка окончена, детка. С моей стороны, во всяком случае, бесповоротно. А Скотт пусть как хочет. Но ему, по-моему, тоже уже все равно. - Но он мне говорил перед самой катастрофой, когда мы валялись без сил в лесу, что вы собираетесь в Тур, там вроде многое связано с Гюго и Бальзаком? - Я же сказал тебе, детка, тема исчерпана. И забудь про нее. - Он знает, что вы уезжаете? - Нет, и ради бога не говори ему ничего, пока я не уеду. У меня нет никакой охоты заново объясняться со Скоттом Фицджеральдом. Это в моей жизни пройденный этап. Ну, а тебе-то хочется еще болтаться по дурацким французским городишкам? - Нет. Не хочется. Хемингуэй откинулся на неструганую спинку моей кровати и сказал, что я многого в их затее не понял. - Понимаешь, ты на все смотрел затуманенными голубыми глазами Скотта, а боже избави тебя кончить, как Скотт. И я скажу тебе сейчас, почему я еду, детка, и почему наша вылазка была с самого начала обречена. Так вот, если тебе угодно выслушать правду,- я ведь не для того тут сижу, чтоб преподносить тебе отеческие наставления, пусть их тебе другие преподносят,- я скажу тебе правду. Он на меня нападал. Я вспыхнул. - Не беспокойтесь,- натянуто сказал я. Хемингуэй ткнул меня локтем. - Тебя когда-нибудь еще подведет твоя красная физиономия, сказал он.- Итак, я хочу вбить в эту англосаксонскую башку, что мы со Скоттом пустились в поход из-за ложных посылок. На самом же деле движущей пружиной была безумная теория Скотта про него и про меня. Он считает, что оба мы прикидываемся и заблуждаемся. И что мы убьем в конце концов истинного Фицджеральда и великого поэта Хемингуэя. Убьем непониманием. Да, наверное, он тебе уже все это излагал, и ты схватываешь, о чем речь. - Да, он мне говорил. Хемингуэй пожал плечами. - Ладно,- сказал он.- Но, видишь ли, детка, первые двадцать лет жизни - самые лучшие годы; как бы тебя ни хлопнули, ты поднимаешься на ноги. А потом уж оно потрудней. Надо выискивать большущую стену, чтоб спрятаться и чтоб никто тебя не тронул. Запомни. - Скотт мне объяснял... - Знаю я, что он тебе объяснял,- сказал Хемингуэй грубо.- Слушай дальше. Я отправился в эту поездку для того, чтоб спасти Скотта от пьянства. Но я не могу ни в чем убедить идиота, который изо всех сил старается затащить меня в братство, просто не существующее вне войны и мифологии. И положить конец его стараниям, спастись от его миссионерского пыла можно только бегством. Вот я и бегу. И не слушай, если он начнет толковать тебе другое. - Разве вам необходимо бежать? - спросил я. Я защищал интересы Скотта. - Другого выхода нет,- сказал Хемингуэй. Он терпеливо мне все объяснял, втолковывал, чтоб я плохо про него не подумал.- Я не желаю больше видеть этого психа,- прибавил он с расстановкой.- Он никогда не уймется. От меня ничего не зависит. Стоит мне оказаться рядом, он, даже еще не раскрывая рта, уже берется меня спасать от меня самого. Но дудки, я не дамся, чтоб Скотт меня спасал - ни от чего, ни от кого, даже от меня. И не думай, будто я с легким сердцем махнул на него рукой. Просто ты влип со стороны в нашу печальную историю, вот я тебе ее и растолковываю, хоть ты, наверное, все равно думаешь, что я его обидел. - Нет,- сказал я.- Но мне кажется, вы совершенно отрицаете дружбу. Хемингуэй вздохнул с покорностью, в нем неожиданной. - А ведь ты прав,- сказал он.- Я не способен к самопожертвованию, верная дружба до гробовой доски - не в моем духе. Я не могу навьючивать на себя такую большую ответственность до конца дней, а Скотт, конечно, на меня ее навьючил бы, опутал бы меня по рукам и по ногам, и потому я сбегаю. Хемингуэй встал. Он сказал все, что хотел сказать, и выслушивать мои соображения ему было неинтересно. Обычная его манера. Но вдруг он меня удивил. - Ладно, детка,- сказал он.- Ты, кажется, хочешь что-то спросить, так лучше выкладывай, чем терзаться, мучиться своей милой английской робостью. - Я вот думал насчет одной вещи,- решился я. - Валяй. - Это связано с Бо,- предупредил я. - Ну хорошо, что же связано с Бо? - Вы бы не уехали, если б Бо не погибла? - Думаю, не уехал бы,- ответил он сразу. Потом засмеялся. Точно бы не уехал. Тут уж Скотт меня водил на поводу... Но почему ты задаешь мне такие вопросы? Хочешь что-то сказать про Бо? - Нет. Не хочу. - Ничего, детка. Ужасная вещь, понимаю. Но истинная трагедия - Скотт. Бо умерла - и кончено. А Скотт по-прежнему проблема для всякого, кому не лень, и, наверное, ему оставался единственный выход - отделаться от этой своей истории с Зельдой и бежать к Бо. В том-то вся и жалость. За беднягой нужен присмотр. Если ты мужчина - лучше будь с ним построже, но если ты женщина - тебе надо холить его, нежить, заботиться о нем. А Зельда не умеет заботиться, вот он, наверное, и рассчитывал на Бо. - И думаете, Бо могла с ним связаться? - Ох ты черт, конечно же нет. Он, может, на нее и рассчитывал, но она думать про такое не думала. - Откуда вы знаете? - Господи, детка. Не задавай глупых вопросов. Уж поверь мне на слово, а лет через двадцать, может, и сам поймешь. Ну, до свиданья, детка, и не вешай нос. Все там будем... Он ушел, и когда он закрыл дверь - хоть он вырвался сразу, мгновенно одолев палату своими ножищами,- я понял, что Хемингуэй всегда стеснялся меня не меньше, чем я его стеснялся. Со мной всегда разговаривал вымышленный Хемингуэй, и он всюду таскал этого вымышленного Хемингуэя с собою, и потому-то их смутные усилия понять друг друга потерпели крах. Ладу между ними не получилось. И теперь остался только Скотт. Я жалел Скотта, и мне не терпелось узнать, как он отнесется к отъезду Хемингуэя. Скотт пришел на другой день, в день моей выписки, напряженный, взвинченный, неся мой чемодан, и сразу сказал: - Ты огорчишься, старина, но Эрнест сделал нам ручкой. - Не понимаю! - Он смылся. - Опять! - лицемерно сказал я.- Но это же ему не впервой. - На сей раз он правда уехал. Все кончено, Кит. Кончен бал. Вид у Скотта был отважный - борец, человек действия. Он часто на себя напускал такой вид. Но он явно злился, и я решил было, что он принял жест Хемингуэя так, как тот его задумал: дружба прервана, с одиссеей покончено. Но, оказывается, Скотт расстраивался совсем по другому поводу. - Ты знаешь, Кит,- сказал он, бродя взад-вперед по палате,- Эрнест приобретает ужасающее влияние на молодых американцев. Зельда говорит, ему уже подражают. Что же станется с нашими детьми и внуками, если они все примутся обезьянничать с этого варвара? Он всю республику развратит к чертям. - Он вчера заходил,- кинул я небрежно. Я хотел унять Скотта. - Он тебе сказал, что намерен смыться? - Сказал, собирается в Париж или Нью-Йорк,- уклончиво ответил я. - Бери свои вещи.- Скотт показал на чемодан. Повернулся и вышел. Я понял, что никогда их больше не увижу. Меня будто вышвырнули. Но открыв чемодан, я обнаружил там всякую всячину - разные подарки: рубашки, брюки, ботинки, и розовый галстук от Зельды, и очень милую куртку с пришпиленной записочкой от Скотта, чтоб я "не лез в бутылку", потому что, мол, все это "законное возмещение" убытков, понесенных мною в лесу. (У сестры Терезы при виде моей одежды вытянулось лицо, и она сказала, что окровавленное тряпье надо сжечь.) "Мы все в субботу куда-то едем,- гласила записочка Скотта,- но ждем, когда тебя выпустят из твоего французского чистилища, и надеемся повидаться с тобой на прощание". Ну ясно, Скотт собирался уехать, ни словом не помянув ни Хемингуэя, ни Бо, и даже вполне понятно, почему ему не хотелось про них говорить. Вполне естественно, меня уже исключили из игры. Я и не ждал от Скотта прощальных восклицаний и точек над i. В конце концов, он ведь с самого начала говорил мне, что от этой поездки зависит все дальнейшее развитие их судьбы. А теперь-то чего уж. Он вошел ко мне в номер в полтретьего утра в субботу. Он включил свет, и я проснулся. Я нашарил часы и увидел, что еще ночь. - Что случилось? - спросил я. - Ш-ш-ш,- громко прошипел он. Он покачивался, но, по-моему, нарочно.- Ничего не случилось. Просто я хочу с тобой поговорить, пока все прочие во Французской Республике крепко спят в своих ореховых кроватках. Лучше времени для разговора не придумаешь, Кит, и я безумно извиняюсь, старина, что тебя разбудил. Ну, как ты? - Ничего,- произнес я сипло. Он пришел от Гескленов и выглядел прилично. Он был в твидовом костюме и четко выговаривал слова. Правда, он отчаянно размахивал тросточкой, но, кажется, не был пьян. Во всяком случае, не очень. Как-то странно и сосредоточен и рассеян. - Я пришел... - Он был веселый и важный, и он отчаянно подыскивал слова.- Я пришел,- сказал он,- дать тебе один очень существенный совет. Так что садись-ка и слушай внимательно. Совет очень существенный. И кроме меня никто тебе его не даст.- Секунду это обещание витало в воздухе, и вдруг он о нем совершенно забыл. - Какой совет? - спросил я, окончательно просыпаясь. - Необходимый совет,- отрубил он, но в его усталых глазах отразились только отчаянные потуги вернуть Скотта Фицджеральда с дальнего синего горизонта, куда он неуклонно ускользал.- А? Что я говорил, Кит? Что я говорил? - Вы хотели дать мне какой-то важный совет. - Правда? - Вы так сказали. - Гм. Гм. Хорошо же.- Скотт ткнул в меня тросточкой и крикнул во все горло: - Бамм! - Потом: - Ну как, Кит? Здорово я стреляю? - Ш-ш-ш,- зашипел уже я.- Вы всю гостиницу разбудите. Скотт, все так же колеблющийся на грани здравости и забытья, вдруг подтянулся и громко зашептал: - Верно, старина. Я терпеть не могу, когда плюют на других. Еще моя мама говорила: это признак уроженца Чикаго. - Вы бы сели,- сказал я. - Нет, нет,- проворчал он.- Я пойду. Я тут больше ни минуты не останусь. Я пришел только тебе сказать, что с Эрнестом я провалился. И ты это знаешь. И Эрнест знает, и ты знаешь, и Зельда, и Джеральд Мерфи знает, и Сара, и Хедли. Вот и все, что я хотел тебе сказать, старина. Мне оставалось одно - тщательно взвешивать свои вопросы. - И что вы собираетесь делать дальше? - спросил я. - Делать? - взорвался он.- Почему я обязан что-то делать? Тут я смутился и довольно глупо брякнул: - Значит, вы считаете - это все? - Откуда я знаю? Хемингуэй продал нас с потрохами, верно? Он предатель, верно? И ты спрашиваешь меня, что я собираюсь делать дальше? Ты бы лучше его спросил! - Скотт закрыл глаза, отгоняя какой-то неприятный образ, а когда он снова их открыл, он уже критически меня разглядывал, будто недоумевая, откуда я взялся. Потом он снова заговорил, с усилием, с удивлением: - Кит, но почему он уехал? Что его отпугнуло? - Не знаю. Скотт вдруг схватился за простыню, ужасно закашлялся (я тогда еще не знал, что у него туберкулез), потом он вздохнул, и снова на него напал ужасный, неодолимый кашель. Лицо сразу стало бледное, больное. Он мучительно ловил какую-то мысль. - Что, по-твоему, хуже дезертирства? - сказал он.- Кит!- сказал он. Потом встал и вдруг накинулся на меня: - И зачем ты мне задаешь идиотские вопросы? - Никаких я вам не задаю вопросов,- отрезал я.- Просто я хотел узнать, что вы намерены делать. - А, ну тогда ничего,- выдавил он.- Но когда-нибудь,- пригрозил он устало,- когда-нибудь Эрнест еще напишет мне ужасное, жалостное письмо, знаешь какое? Я покачал головой. - Он напишет: "Скотт, миленький, я умираю! Я медленно умираю жертвой самозаклания, и ради бога приди и спаси меня". Он ужасно тяжело дышал, и я снова стал уговаривать его, чтоб он сел. - Хоть на минуточку,- просил я. Я боялся, что ему вот-вот станет дурно. Он присел на кровать и еще раз с усилием выбрался из той тьмы, в которую он теперь то и дело так надолго погружался. - Да, еще вспомнил! - И вдруг он перешел к своей манере рассерженного учителя.- Я пришел тебя предупредить, чтобы ты бросил свои английские штучки. Они ужасны! Отвратительны! И надо покончить с ними, старина, пока не поздно. От таких вещей лучше вовремя избавляться. Не бери пример с Эрнеста. В один прекрасный день Эрнест надолго замолчит, и вот тогда он и напишет мне то жуткое письмо... Он встал и пошел к двери, подняв трость, как волшебную палочку. Я увидел, как он сдерживает кашель, давится кашлем. Снова я испугался, что ему вот-вот станет дурно. Но он вдруг вернулся. - И еще одно! - выдавил он, одолевая кашель.- Напомню тебе слова Лоуэлла, обращенные к Спенсеру. Знаешь, что он ему сказал? - Не знаю. - Он сказал: нельзя позволять гению уничтожать собственный гений. Вот вы все думаете, я сдался Эрнесту. Да? Ни черта! Он у меня еще попляшет. Опять он пошел к двери, и опять он вернулся и опросил, думал ли я о том, что было бы с ним и с Эрнестом, если бы Бо не погибла. - Задавался ты таким вопросом? - Я только об этом все время и думаю,- сказал я. - Так вот я тебе скажу, что было бы,- сказал он.- Эрнест никуда бы не уехал. И я бы выиграл все - но Бо мы оставим в стороне. - То есть как? - Я в лесу тебя предупредил насчет Бо, верно? А ты на это наплевал, верно? - Ничего подобного. Я сразу вернулся вместе с вами. - Но ты не знаешь, что с ней было, верно? - О чем вы, не понимаю,- я не желал ему подыгрывать, раз речь зашла о Бо. - Ладно,- сказал он таинственно.- Пусть тайна умрет вместе с ней. К тому же, если б так дальше пошло, она бы с Эрнестом намаялась. - Да что такое? Что у них случилось? - А ты-то сам как думаешь? - Не знаю. Думаете, она хотела с ним связаться? - Господи, конечно нет. С чего ты взял? - сказал Скотт.- Может, старина Эрни на нее и рассчитывал, да только мало ли кто чего хочет.- Тут он расхохотался и снова отступил к двери, взялся за ручку, застыл. Но на сей раз переступил порог.- Бедная Бо,- сказал он грустно.- Она переживала пору равноденствия, которую знают только женщины. Еще бы немного - и сменился бы сезон. Но не для Эрнеста. Никогда.- Он еще потоптался, покашлял, он чуть не валился с ног от изнеможения.- И ведь какой ужас, Кит, какой ужас. Правда? - Да. - Ну, спокойной ночи, старина.- И он ушел. - Спокойной ночи, Скотт,- сказал я, и я встал и прикрыл дверь, потому что он оставил ее открытой. Глава 13 На другой день, или, верней, уже наутро, мы расстались. Скотт и Зельда за завтраком ели croissant'ы, а мне казалось, что они жуют эпитафии по нашей исчезнувшей девочке. Меня они, правда, окружили вниманием и заботой. Кит такой, Кит эдакий, Кит миленький, Кит-старина; а я-то знал, что никогда больше их не увижу. Я уже стал для них горьким воспоминанием. Они отправлялись в Руан на "изотте", а меня оставляли в Фужере, пока я как следует не поправлюсь. Я беспокоился насчет уплаты за больницу, но Джеральд Мерфи уже оплатил счет, он говорил, что это пойдет из состояния Бо, которым он должен будет распорядиться. Он и за гостиницу заплатил, и вручил мне вдобавок билет до Лондона, хотя билет у меня уже был, мне его еще раньше прислали из Парижа. Так что отношения, в общем, закрепились, и я спросил Джеральда Мерфи, можно ли мне будет доехать с ними до Фужерского леса, если это им по дороге в Руан. - Разумеется, отчего бы нет? - отвечал он в своей старомодной манере.- Но как вы обратно доберетесь? Это километров пять, а вы еще не окрепли. - Я проголосую,- сказал я.- Не беспокойтесь. Скотт мне объяснял, что у Джеральда Мерфи принцип - не задавать лишних вопросов. - Хорошо,- сказал он.- Мы едем через полчаса, если Скотт справится с замком на своем сумасшедшем чемодане. Я чистил зубы у себя в номере, когда Сара Мерфи постучалась и спросила: - Кит, можно мне на минуточку? - Пожалуйста,- сказал я, натягивая пиджак. Сара подошла прямо ко мне и вложила голубой шелковый платок мне в кармашек. - Все не могла найти такого цвета,- сказала она.- Только сегодня утром попался. Сара вечно смущала меня, я сказал, что мне страшно неудобно, но мне нечем ее отдарить. - Вы уже нас осыпали дарами,- сказала она.- Вы с Бо так радовали нас. В общем-то, я пришла кое-что рассказать насчет Бо. Сядем-ка на минутку. - Они там ждут внизу,- сказал я. - Подождут,- сказала она, села на незастланную постель и рассказала мне почти все, что я теперь знаю про Бо. Она не ответила на мои немые вопросы, даже на половину их она не ответила; но я хоть немного понял, кто такая Бо. Она была сирота, правда богатая. В восемь лет она лишилась обоих родителей и детство провела по разным родственникам, разным загородным домам, разным виллам над морем, по разным школам. С Сариных слов я составил представление об озабоченной, серьезной девочке, которая переезжала от одних родственников к другим, из одного дома в другой, не теряя самообладания и не хныча. Отца ее окружала тайна. Никто даже не знал толком, откуда он, не то француз, не то венгр, не то американец, не то вовсе из Герцеговины. Мать ее была английская аристократка, богачка и странница, где-то вышла замуж за чужака, а потом его бросила. Он погиб в начале войны, сражаясь на стороне французов. Мать Бо далее бросила ребенка на родных и друзей и продолжала свою красивую и беспутную жизнь - где вздумается и куда занесет богатство. Погибла она в Вене, весьма трагически: наклонилась к своей собачке, та тявкнула, она отпрянула, свалилась с железнодорожной платформы на рельсы и попала под экспресс дальнего следования. Бо досталось богатое наследство, и вся жизнь ее, с помощью родственников и друзей, превратилась, с тех пор в сплошное переучивание, перемогание, переезды. Бо собирали по частям, склеивали клеем. - Поразительно,- говорила Сара.- Но натура Бо все одолела, и она осталась естественной, чистой девочкой со строгой моралью и без претензий. Я любила ее мать, хоть она порой бывала невыносима. Бо пошла в нее внешностью, и только. Мы с Джеральдом всегда старались сделать для Бо что могли, но у нее лет с десяти были свои твердые, незыблемые понятия. Бо - чудо, Кит. Воспоминания, может быть, уже заслоняют Бо, но не совсем. Сара Мерфи все это рассказала, чтобы приблизить ко мне образ незнакомой девочки. Но я вдруг понял и другое, я понял, почему Бо так старалась устроить чужие жизни, уладить чужие отношения, унять распри, почему она так рвалась к правде и справедливости. И, наверное, историей ее детства объяснялась тяга к мужчинам гораздо старше нее, желание кому-то посвятить стремление к порядку и преданность, в ком-то найти черты незнакомого отца. Но Сара словно угадала мои мысли: - Вряд ли сама Бо понимала, кого она ищет - отца, брата, опекуна или человека, в которого она сможет верить, на которого она сможет положиться до конца жизни. Но я уверена, что она искала именно такого человека, Кит, и на вашем месте я приписала бы себе эту роль. Скотт уже кричал снизу: - Кит, ради бога. Мы ждем! Сара там? - Да. Сейчас. Мы еще минутку постояли, и Сара нежно взяла меня за руку. - Я все это рассказала вам, Кит, потому что не хочу, чтобы ее совсем забыли, и думаю, уж вы-то ее запомните. Я надеюсь, что частица Бо засела в вас до самой смерти. И теперь мне даже не так страшно бросать ее в этом жутком, мрачном городе. Я кивнул. Спускаясь по лестнице, Сара не выпускала мою руку. - Ужасная история. Но, думаю, вся затея была с самого начала обречена. Скотту и Эрнесту вообще нельзя ни минуты находиться под одной крышей. Тут я не мог с ней согласиться, но я не сумел бы ничего доказать, да и поздно было спорить. На улице она снова попросила меня не забывать Бо. - Ну пожалуйста, Кит, не забывайте ее. - Да, это маловероятно,- сказал я. - Милый мальчик,- сказала она, и тут мы подошли к "изотте", верх ее был откинут, и все уже сидели на местах. Я сел сзади, Скотт крикнул: "En avant!" - и Джеральд Мерфи покатил мимо магазинов, той улочкой, которую Бо тогда одолела как птица. На Скотте была помятая "федора", видимо, спасенная в полной невредимости из-под развалин "фиата". Джеральд Мерфи обернулся ко мне: - Скажете, где вас сбросить. - Где-нибудь на горе. Мы выехали из города и потащились по тряской дороге в гору, к лесу. Все молчали, каждый уже ушел в себя. Перед той развилкой, которой я ждал, я крикнул: "Тут" - и поскорей выскочил из машины. - Спасибо большое,- крикнул я, перекрывая урчанье "изотты". - Милый, славный Кит,- весело крикнула Зельда. - До свиданья! - заорали они хором, когда "изотта" покатила по длинному, прямому шоссе.- До свиданья, старина. Adieu, Кит... Машина шла вверх по холму, я смотрел ей вслед. Вот Зельда сорвала "Федору" с головы Скотта, запустила ею в лес, и шляпа описала красивую траекторию - как всегда. Глаза у меня затуманились, потому что мне примерещилась девушка, она бежала за глупой шляпой, поднимала ее из грязи, поправляла чуткими, четкими пальцами и мгновенье держала на вытянутой руке, словно самой себе доказывая, что жизнь должна быть разумной и правильной, а не разрушительной и нелепой. И тогда я подумал, глядя вслед "изотте", что Бо, может, как-то и определила наши судьбы.Ведь это из-за Бо уехал Хемингуэй, из-за нее вот-вот скроется за холмом Скотт, из-за нее я стою на дороге, и вижу призрак, и меня мучит вопрос, которого мне вовек не решить. Вопрос о том, что сталось бы со Скоттом Фицджеральдом, и Эрнестом Хемингуэем, и с литературой целого поколения, не разбейся Бо на этом самом месте - на грязном шоссе у Фужерского леса, обсыпанном листьями. Но все это не умещалось тогда у меня в голове, а вопросу моему суждено так и остаться без ответа. Примечания. 1 Прошу вас! (франц.) 2 Ну вот! (франц.) 3 Он был взбешен (франц.) 4 Сбор (франц.). 5 Шесть часов (франц.) 6 Здесь: егерями (франц.). 7 Восточный ветер (франц.). 8 Здесь: зазывным, кокетливым (франц.). 9 Перефразированные строки из стихотворений английской поэтессы Кристины Россетти (1830-1894). Перевод Виктора Лунина. 10 Правил игры (франц.). 11 "Записки двух новобрачных" (франц.). 12 Подождите... (франц.) 13 Мясо с овощами (франц.). 14 Булочка в форме рожка или подковки[франц.]. 15 Бедекер Карл (1801-1859) - немецкий издатель путеводителей. 16 Лафайет Жильбер Мотье (1757-1834) - маркиз, французский генерал, участвовал в Войне за независимость на стороне американцев. 17 Арнольд Бенедикт (1741-1801) - американский генерал, участник Войны занезависимость, перешедший на сторону англичан. 18 Буффало Билл (Уильям Фредерик Коди, 1846-1917)-американский колонист, прославленный скаут, актер. 19 Капитан Скотт Роберт Фолкон (1868-1912)-английский полярный исследователь с четырьмя товарищами добрался в 1912 году до Южного полюса и погиб на обратном пути. 20 Вперед! (Франц.) 21 Молчите (франц.). 22 Я пока совершенно ошеломлена (франц.). 23 Правила движения (франц.).