Том Шарп. Звездный час Уилта --------------------------------------------------------------- Перевод: К.Мец Изд: "Новости" (World Bestseller) OCR: Alexey_Grom --------------------------------------------------------------- 1 "Увы, минули дни златые" -- подумал Уилт. К заседанию комиссии по финансовым и общим вопросам эта мысль прямого отношения не имела, но не все же забивать голову делами. Пятый год на заседаниях комиссии повторялась та же история. Доктор Мэйфилд вставал и объявлял: -- Мы должны приложить все силы, чтобы дела Фенландского колледжа гуманитарных и технических наук пошли в гору! -- Откуда тут взяться горе? Взгляните на карту: в округе ни одной возвышенности, -- возразил доктор Борд. Чтобы совсем не сбиться с панталыку, он предпочитал понимать все буквально. -- Колледж был открыт в 1895 году, и с тех пор... -- Вы прекрасно меня поняли, -- отрезал доктор Мэйфилд. -- Главная беда в том, что колледж дошел до ручки. -- До чьей? -- полюбопытствовал доктор Борд. Доктор Мэйфилд повернулся к ректору. -- Я хочу сказать... -- начал он, но неуемный доктор Борд продолжил его мысль: -- ...Что колледж смахивает не то на шишку на ровном месте, не то на подхалима, который всем подряд лобызает ручки. А может, и на то и на другое. Ректор вздохнул и подумал: "Скорее бы на пенсию". -- Доктор Борд, -- произнес он, -- наша главная задача -- решить как сохранить структуру учебного курса и штатное расписание в условиях, когда местный комитет народного образования и правительство пытаются превратить Колледж в придаток Министерства по вопросам безработицы. Доктор Борд поднял бровь: -- Вот как? А я-то думал, наша главная задача -- учить. Может, я ошибаюсь, но, когда я выбирал профессию, я собирался преподавать. Теперь оказывается, я должен заботиться о сохранении... как ее?.. структуры учебного курса и штатного расписания. Проще говоря, чтобы у всех преподавателей была работа. -- И у преподавательниц, -- вставила заведующая кафедрой кулинарии, которая до сих пор слушала не слишком внимательно. Доктор Борд окинул ее взглядом и вполголоса добавил: -- А также у двух-трех существ неопределенного пола. И если доктор Мэйфилд... -- ...Будет продолжать в том же духе, -- подхватил ректор, -- мы и до обеда не управимся. Но доктор Мэйфилд продолжал в том же духе. Отвернувшись к окну, Уилт разглядывал новый корпус факультета электротехники и уже в который раз недоумевал: что за пропасть такая эти комиссии? Собираются неглупые люди с университетским образованием, и начинаются споры, ссоры -- тоска зеленая. Все только для того, чтобы блеснуть красноречием и утереть нос коллегам. И чем только эти комиссии не занимаются Прежде Уилт приходил на работу и учил -- или, по крайней мере. пытала заинтересовать своим предметом -- будущих токарей и слесарей, а то и штукатуров с печатниками. Если это ему не удавалось, то вечером он утешал себя тем, что хотя бы сам чему-то у них научился. Теперь все по-другому. Даже кафедра, которой он заведует, вместо кафедры гуманитарных наук стала называться кафедрой навыков общения и мастерства самовыражения. Теперь Уилту приходятся часами просиживать на заседаниях комиссий, строчить докладные записки и так называемые методические справки или самому читать столь же бессмысленные документы, состряпанные на других кафедрах. И так во всем Гуманитехе. Заведующий кафедрой строительства, у которого орфография хромала на обе ноги, вынужден был обосновывать необходимость групп штукатуров и каменщиков и накатал тезисы для обсуждения. Тезисы заняли сорок пять страниц. Называлась эта нетленка "Модульное проектирование и использование внутренних поверхностей здания". Свет не видывал бумаги зануднее и безграмотнее. Доктор Борд посоветовал направить этот шедевр в Королевский институт британских архитекторов, дабы автор смог получить дотацию на исследования в области архитектурной семантики -- или цементики. Не меньше шума наделала монография заведующей кафедры кулинарии "Диетологический аспект многофазового продовольственного снабжения". Доктор Мэйфилд просил изъять из нее слишком частые упоминания о бабах и о роме, поскольку кое-кто может их неверно истолковать. Со своей стороны доктор Кокс, заведующий кафедрой естественных наук, поинтересовался, как понимать словцо "диетологический". Раве у диеты своя логика? И какого черта Мэйфилд привязался к ром-бабам? Доктор Кокс ест их с детства и не видит в этом ничего зазорного. Доктор Мэйфилд объяснил, что понял это слово не так. А тут еще заведующая кафедрой кулинарии ни с того ни с сего бросилась уверять, что она не феминистка, и пошло-поехало. Что на том заседании, что на этом Уилт только слушал препирательства и удивлялся: отчего нынче все так уверены, будто от перемены названия меняется и суть? Ну назовем мы повара "практикующим кулинарологом", но он ведь так и останемся поваром. И что с того, что газопроводчик станет "специалистом по газоинженерии"? Учился-то он все равно на газопроводчика. Уилт уже было прикидывал, скоро ли его самого обзовут "педагогом-просветителем", как вдруг до его слуха донеслись лирические рассуждения о проблеме "контактных часов". -- Если мне предоставят сводку покафедрального распределения нагрузки в аудиторных контактных часах, -- заливался доктор Мэйфилд, -- мы сможем подвергнуть компьютерному анализу те разделы программы, из-за которых нынешнее штатное расписание не отвечает режиму экономии. Заведующие кафедрами озадаченно молчали. Доктор Борд фыркнул, и ректор угодил в эту ловушку. -- Ну, Борд? -- спросил он. -- Так, ничего особенного, -- ответил заведующий кафедрой новых языков. -- Впрочем, спасибо, что поинтересовались моим мнением. -- Но вы же поняли, о чем проект доктор Мэйфилд. -- Догадался. Только потому, что работаю здесь не первый год и научился разгадывать словесные ребусы. В данном случае меня смутило выражение "аудиторные контактные часы". Насколько я понимаю слово... -- Доктор Борд? -- взмолился ректор, жалея, что не может сию же минуту уволить нахалаю -- Разве так трудно сказать, сколько контактных часов в неделю имеет каждый преподаватель вашей кафедры? Доктор Борд для вида полистал записную книжку. -- Ни одного. -- сообщил он наконец. -- Ни одного? -- Именно так. -- Вы хотите сказать, что преподаватели вашей кафедры занятия не ведут? Вранье! Если бы... -- О занятиях и речи не было. Доктор Мэйфнлд спросил, сколько аудиторных... -- Черт с ними, с аудиторными. Он имел в виду практических. -- Я так и понял. Но если бы кто-нибудь из моих преподавателей вздумал щупать студентов, я бы не то что часа -- и минуты... -- Борд! -- зарычал ректор. -- И моему терпению есть предел! Отвечайте на вопрос. -- Я уже ответил. "Контакт" означает прикосновение. Значит, "контактный час" -- это час, когда кого-нибудь трогают. Проверьте в любом словаре: "контакт" происходит от латинского contactus, неопределенная форма глагола -- contigere, причастие прошедшего времени -- contactum. С какой стороны ни зайди, смысл один: "прикосновение". При чем тут учеба? -- Господи боже мой! -- ректор стиснул зубы. Но доктор Борд не унимался: -- Я, правда, не знаю, какие методические приемы использует на занятиях доктор Мэйфилд. Может, он считает нужным в педагогических целях лапать учащихся, но на моей кафедре... Ректор взорвался: -- Прекратите немедленно! Всем заведующим подсчитать, сколько часов отводится на занятия по их кафедре, и представить мне справку в письменном виде. Заседание закончилось. В коридоре доктор Борд сказал Уилту: -- Так редко удается вступиться за чистоту языка. По крайней мере, Мэйфилду я хвост прищемил. А то он совсем рехнулся. Об этом же Уилт говорил с Питером Брейнтри, сидя час спустя в баре "Кот в мешке". -- Да у нас весь колледж со сдвигом, -- рассуждал Уилт, прикладываясь ко второй кружке пива. -- Мэйфилд раздумал открывать курсы для аспирантов и отказался от затеи превратить Гуманитех в этакую академическую империю. Теперь он помешан на режиме экономии: -- Не трави душу, -- отозвался Брейнтри. -- Средства на учебники в этом году сократили наполовину. Фостера и Карстона так допекли, что они раньше времени ушли на пенсию. Если так дальше пойдет, что мне делать с "Королем Лиром"? В аудитории шестьдесят человек, а книг всего восемь. -- Ты их хоть чему-то учишь. Попробовал бы ты преподавать мастерство самовыражения на третьем курсе у автомехаников. "Мастерство самовыражения"! Эти черти знают свои автомобили до тонкостей, а мне кто бы объяснил, что за штука такая -- "мастерство самовыражения". Вот на что тратятся денежки налогоплательщиков. И к тому же я больше просиживаю на заседаниях, чем. с позволения сказать, учу. Злости не хватает. Брейнтри уже не раз видел Уилта в таком настроении и поспешил сменить тему: -- Как поживает Ева? -- "Plus зa change, plus c'est la mкme chose"1. Впрочем, не совсем. Она, слава богу, ушла из Комитета по борьбе за право голоса для одиннадцатилетних. Приходили тут два агитатора из ВЕЛОСИПЕДа, так после разговора с ней у них уши в трубочки посворачивались. -- Из ВЕЛОСИПЕДа? -- "Ведомство локализации и сбора информации о педофилах". Ну, о тех, кого раньше называли "совратителями малолетних". Ведомство добивается, чтобы детишкам дали право распоряжаться собой с четырех лет. Нашли кого агитировать -- Еву! Я не успел им объяснить, что, судя по нашим четырем близняшкам, "четыре" у нас в семье несчастливое число. Ох, и задала она этим агитаторам? Они уж и не рады были, что заглянули в дом сорок пять по Оукхерст-авеню. Наверно, подумали, что оказались в зоопарке и вели дискуссию с тигрицей в вольере. -- Так этим гадам и надо. -- А мистер Биркеншоу за что пострадал? Саманта кликнула остальных близняшек, и они мигом организовали комитет под названием ПРИЗМА -- "Против растления и изнасилования малолеток". Поставили в саду мишень. Соседи вовремя возмутились, а то один соседский мальчонка из-за этих забав чуть сам себя не кастрировал. А ведь близняшки еще только разминались. Достали ножички -- знаешь, такие кухонные тесаки -- и давай метать в цель. Эммелина с восемнадцати футов попала в мошонку, а Пенелопа с десяти просадила эту хреновину насквозь. -- Хреновину? -- вяло переспросил Брейнтри. -- Ну да. Эта штука получилась великовата. Они смастерили ее из старой камеры от футбольного мяча и двух теннисных шариков. Соседи из-за этого пениса прямо взбеленились. А уж мистер Биркеншоу... Я не знал, что у него кожа на конце сходится точь-в-точь, как у этой игрушки. И вряд ли кто на улице знал. Теперь знают. Эммелина напялила на свою поделку презерватив, написала на нем имя Биркеншоу и украсила оберточной бумагой от рождественского торта. А тут налетел ветер и протащил эту хреновину по соседским садам. Дело было в субботу вечером, так что все соседи успели полюбоваться. В конце концов член повис на вишне на углу, возле дома миссис Лорример. Со всех четырех улиц было видно: "Биркеншоу". -- Господи ты боже мой! И что сказал мистер Биркеншоу? -- Ничего особенного. Он никак не придет в себя. Чуть ли не всю ночь после этой истории он провел в полиции -- доказывал, что он вовсе не Неуловимый Сверкач. Полиция уже год не может поймать этого эксгибициониста, а тут как раз подвернулся Биркеншоу. -- Они что -- с ума посходили? Он же член муниципалитета. -- Теперь уже бывший. И едва ли опять выставит свою кандидатуру. После того, что Эммелина рассказала дамочке из полиции. Она, мол, знает, какой у него член, потому что Биркеншоу однажды заманил ее к себе в сад и показал все свои причиндалы. -- Заманил? -- с сомнением спросил Брейнтри. -- Знаешь, Генри, при всем уважении к твоим крошкам, я не уверен, что их так уж легко заманить. Они, наверно, большие выдумщицы и... -- Бестии, вот они кто. Говори, не стесняйся. Я не обижусь. Мне приходится жить в одном доме с самыми настоящими ведьмами. Конечно, никуда Эммелину не заманивали. Просто она решила сжить со света киску мистера Биркеншоу. за то что та дает прикурить нашей киске. Так что в сад к нему она прокралась за тем, чтобы подсыпать этой твари яду. А там на нее напал Биркеншоу со своим членом. Впрочем, он рассказывает эту историю по-другому. Он, дескать, по обыкновению вышел пописать на кучу компоста. А если девчонке вздумалось подсматривать... Но дамочке из полиции и эта история пришлась не по вкусу. Говорит -- негигиенично. -- А где все это время была Ева? -- То там, то сям, -- беззаботно отвечал Уилт. -- Она так раскипятилась, что обвинила мистера Биркеншоу в том, что он будто бы водит компанию с Йоркширским Потрошителем... Я с трудом добился, чтобы эти слова не попали в протокол. Сказал, что она истеричка. Как говорится, принял огонь на себя. Ну а меня защитила дамочка из полиции. На мое счастье, закон о клевете не распространяется на десятилетних. А если все-таки распространяется, нам придется бежать за границу. А пока я вынужден вкалывать по вечерам, чтобы девчонки могли учиться в этой клятой школе для одаренных детей. Плата за обучение там астрономическая. -- Я думал, вам сделали скидку, раз Ева там работает. -- Работала. Ее выставили за дверь, -- произнес Уилт и заказал еще пару кружек. -- Что так? Где они еще найдут такую работящую помощницу? И стряпает, и чистоту наводит, да еще задаром. -- Этой работящей помощнице пришла фантазия обработать микрокомпьютеры средством для полировки металла. Обработала на славу. Не знаю, как нас еще не заставили покупать новые. Я бы не прочь отдать вместо испорченных те, что стоят у нас дома. А то от кабелей и флоппи-дисков проходу нет. Я из-за них не могу даже добраться до телевизора. И стоит мне его включить, какая-то штуковина -- матричное печатающее устройство -- начинает гудеть, как пчелиный рой. А спроси, ради чего все это? Ради того, чтобы четыре паршивки, не способные ни на что, кроме пакостей, обскакали других сопляков по успеваемости. -- Отстали мы от жизни, -- вздохнул Брейнтри.-- Компьютеры сейчас -- незаменимая вещь. Вон и детишки знают, как с ними управляться, а мы нет. Взять хотя бы термины. -- Не напоминай мне про эту абракадабру. Я, грешным делом, думал, что "триггер" -- это такое венерическое заболевание: уж очень похоже на "триппер". Ан нет. Дискеты всякие, файлы. И чтобы заработать на всю ту электронную блажь, я по вторникам даю уроки в тюрьме -- рассказываю паршивому уголовнику про Э. М. Форстера2, о котором понятия не имею, а по пятницам читаю лекции о культуре и государственном строе Великобритании на базе ВВС в Бэконхите. Просвещаю свору американцев, которым нечем себя занять до Судного дня. -- Смотри, чтобы не узнала Мэвис Моттрем, -- предупредил Брейнтри, когда они допили пиво и вышли из бара. -- Она помешалась, на разоружении. Теперь вон мою Бетти затаскивает в свою компанию. Странно, что еще до Евы не добралась. -- Пробовала, но на сей раз ничего не получилось. У Евы из-за близняшек хлопот полон рот, ей не до демонстраций. -- Все равно про базу лучше помалкивать. А то еще выставит пикет возле вашего дома. Уилт задумался. -- А знаешь, это было бы неплохо, -- сказал он. -- Может, соседи перестанут на нас коситься. Они вбили себе в голову, что раз я преподаю в Гуманитехе, то я или убийца-маньяк или левый экстремист. Этот пикет введет их в заблуждение, они посчитают меня ярым бомбопоклонником и сменят гнев на милость. В колледж они вернулись через кладбище. В доме No 45 по Оукхерст-авеню этот день складывался для Евы удачно. У нее бывали обычные дни, удачные дни и дни, о которых она говорила: "Ну и денек". В обычные дни все шло своим чередом: по дороге в школу близняшки не очень цапались; отвезя их, Ева отправлялась по магазинам, дома возилась по хозяйству, готовила на обед салат из тунца, штопала, работала в саду, потом ехала за дочками в школу. В общем, без приключений. В "ну и деньки" все шло наперекосяк. Близняшки грызлись до, во время и после завтрака, отчего Генри выходил из себя и Еве приходилось брать дочек под защиту, хотя мужа можно было понять. Гренки застревали в тостере. Ева не успевала завести девочек в школу, пылесос барахлил, смывной бачок не работал. Начинался такой кавардак, что Еву так и тянуло выпить до обеда стаканчик шерри. Но она знала, что от этого будет только хуже: ее сморит сон, а впереди еще столько дел. Зато в удачные дни все шло как по маслу, и к тому же Еву согревала мысль, что девочки делают успехи в школе для умственно одаренных, а значит, смогут получить дотации на учебу в университете, станут врачами, учеными или пойдут, по "художественной части". Какое счастье дожить до того времени, когда такое возможно! У Евы в их годы жизнь была другая: что прикажут, то и делай. В один такой удачный день Ева даже стала подумывать, не забрать ли мать из дома престарелых в Лутоне, на который они с Генри тратят кучу денег. Конечно же. дальше планов дело не пошло: Генри терпеть не мог старушку и грозил уйти из дома, если она задержится у них дольше чем на три дня. -- Эта старая карга весь дом запакостит и провоняет своими окурками! -- орал он так истошно, что миссис Хоггарт, которая в ту минуту принимала ванну, могла познакомиться с его мнением без помощи слухового аппарата. -- И вот что. Если я еще раз за завтраком обнаружу, что она подливает в чайник с заваркой коньяк -- мой коньяк! -- я эту ведьму придушу. -- Не смей так о ней говорить! Она член семьи... -- Семьи? -- бесновался Уилт. -- Член-то она член, да только не моей, а твоей семьи, чтоб ее... Я же не сажаю тебе на шею своего отца. -- От него несет, как от старого барсука, -- парировала Ева. -- Жуткий грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется. -- Еще бы ей не мыться! Рыло. как у трубочиста. Не только Вебстеру случалось созерцать череп сквозь кожу3. Пошел я как-то утром побриться, а... -- Кто такой Вебстер? -- перебила Ева, не дав мужу закончить душераздирающий рассказ до появления из-за шторы в ванной миссис Хоггарт в неглиже. -- Никто. Это из одного стихотворения про хрычовку, которая своими голыми сиськами... -- Замолчи! Она моя мать. Когда-нибудь и ты будешь старым и дряхлым и тоже не сможешь обойтись... -- Очень может быть. Но пока что я не дряхлый и прекрасно обойдусь без Дракулы в женском платье, который шляется по дому и курит в постели. Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла! Эта перепалка, а также воспоминания о тлеющем одеяле заставили Еву отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри был прав, хотя мог бы выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела поселить ее у себя отчасти из мстительности. Пусть видит, что такое настоящая мать. Поэтому в удачные дни она звонила старушке и расписывала, как чудно ладят близняшки, как у них дома славно, как Генри рассказывал дочкам... Тут на старушку неизменно нападал приступ кашля. А уж в самые удачные дни Ева приглашала мать на выходные -- и тут же раскаивалась. Ибо на смену удачным дням приходили "ну и денечки". Но сегодня она поборола искушение и, вместо того чтобы зронить матери, отправилась к Мэвис Моттрем посекретничать до обеда. Вот только бы Мэвис не стала снова зазывать на демонстрацию "Долой бомбу!". Именно с этого Мэвис и начала разговор. -- Ты на детей не кивай, -- заявила она, когда Ева принялась объяснять, что не может оставить близняшек с Генри, что, если ее упрячут за решетку, дочкам придется плохо. -- Начнется война -- вообще останешься без детей. Тут же все и погибнут. Из-за базы в Бэконхите первый удар придется по нам. Русские просто вынуждены будут его нанести -- для самозащиты. Тогда нам конец. Ева задумалась. -- Но ведь если нападут на русских, значит, они нанесут удар не первыми, -- рассудила она. Мэвис вздохнула. Еву не вразумишь: с ней и раньше было трудно объясняться, а теперь она, чуть что, прячется за детей. -- Да пойми ты, войны начинаются совсем не так. Поводом может стать любой пустяк, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в четырнадцатом году, -- Мэвис старалась объяснять как можно доступнее, пригодилась учеба в Открытом университете. Но на Еву это не подействовало: -- Хорош пустяк -- убийство человека! Это гадко и глупо. Мэвис прикусила язык. Как она забыла, что Еве пришлось иметь дело с террористами и политические убийства она не одобряет? -- Конечно, гадко и глупо. Но я не о том... -- Как, наверно, его жена переживала, -- Еве не давали покоя собственные воспоминания. -- Едва ли. Ее убили вместе с мужем, -- съязвила Мэвис. Было очевидно, что на судьбы человечества Уилтам наплевать, но Мэвис не унималась: -- Я хочу сказать, что причинами всех больших войн были случайные обстоятельства. Какой-то фанатик убил мужа и жену, а в результате погибли миллионы простых людей. Если такое случится в наше время, в живых не останется никого. Все человечество будет уничтожено. Тебе ведь этого не хочется, правда? Ева уныло разглядывала фарфоровую статуэтку на каминной полке. Ну зачем в такой удачный день ее понесло к Мэвис? -- Но мы-то ничего изменить-не можем, --сказала Ева и бросила на амбразуру Уилта. -- Вот Генри говорит, что русские все равно будут производить бомбы. У них и нервно-паралитический газ есть. И у Гитлера был, и если бы во время войны он узнал, что у нас он тоже имеется, обязательно бы использовал. Хитрость подействовала. -- Твоему Генри только и надо, чтобы все оставалось так, как есть, -- вскинулась Мэвис. -- Известное дело -- мужчина. Вон как они хают женское антивоенное движение. Боятся, что мы заберем над ними власть. Бомба -- что-то вроде символа мужского оргазма" Выражение потенции в виде оружия массового уничтожения. -- Вот как? Я и не знала, -- удивилась Ева, хотя ей было непонятно, как это штука, от которой гибнут люди, может символизировать оргазм. -- Но он же сам был в Движении за ядерное разоружение. -- "Был", -- фыркнула Мэвис. -- Был, да сплыл. Мужчинам только и нужно, чтобы мы оставались безответными жертвами их похоти. -- Нет, Генри не такой. В смысле, он в постели не очень активный, -- бомбы и оргазм все не шли у Евы из головы. -- Это потому, что ты нормальная женщина. Вот если бы тебя от секса воротило, он бы тебя все время тискал. А так он утверждает свою власть, посягая на твои законные права. -- Ну я бы не сказала. -- А я скажу. И нечего спорить. Тут уж усмехнулась Ева: Мэвис столько раз жаловалась, что ее собственный муж крутит романы на стороне. -- А как же твой Патрик? Ты говорила, он такой неугомонный. -- Был неугомонный, -- зловеще произнесла Мэвис. -- Скоро эти хождения по бабам совсем прекратятся. Он у меня узнает, что такое климакс. Преждевременный. --Ну разве что преждевременный. Ему сколько? Сорок один? -- Сорок. Но он в последнее время здорово сдал. Доктор Корее помогла. -- Доктор Корее? Какой кошмар! Неужели Патрик пошел к ней после той жуткой статьи в "Ныос"? Генри сжег газету, чтобы девочки не увидели. -- Вот-вот, вполне в его духе. Чихать ему на свободу печати. -- Но статейка и впрямь была страшноватая. Может, доктор Корее и права, что мужчина -- это только... гм... биологический банк спермы. Но, когда она пишет, что после рождения второго ребенка мужчин следует кастрировать, это уж слишком. Наш кот целыми днями спит и... -- Господи, ну до чего ты наивная. Да не писала она о кастрации. Она только напомнила, как женщины мучаются при родах и как все презирают утративших девственность до брака. И что, если произойдет демографический взрыв, человечество вымрет от голода. Поэтому надо что-то предпринять. -- А я не хочу, чтобы Генри что-нибудь такое сделали, -- упрямилась Ева. -- Его прямо передергивает, когда говорят о стерилизации. Он считает, что от этого бывают опасные побочные эффекты. Мэвис опять фыркнула: -- От противозачаточных таблеток тоже. И куда опаснее. А транснациональным фармацевтическим корпорациям и дела нет. У них одна забота -- прибыль. Да и заправляют ими опять-таки мужчины. -- Очень может быть, -- согласилась Ева. Она много слышала о транснациональных корпорациях, но что это такое -- не представляла, а о слове "фармацевтический" вообще не имела понятия. -- И все-таки странно, что Патрик согласился. -- Согласился? -- Да, на стерилизацию. -- Разве я сказала, что его стерилизовали? -- Ты сказала, что он ходил к доктору Корее. -- Это я ходила к доктору Корее, -- проворчала Мэвис. -- Думаю: знаешь что, голубчик, надоели мне твои бабы. Может, доктор Корее поможет. Пошла к ней и не пожалела. Доктор дала такое средство, чтобы муж шлялся поменьше. Ева остолбенела: -- И Патрик его принял? -- Принимает как миленький. Он обожает витамины, особенно витамин Е. Ну я взяла и подменила пузырьки. Это не то какой-то гормон, не то стероид. Вообще-то эксперименты с ним еще не закончены, но доктор Корее говорит, что он безвреден. Опыты на свиньях прошли прекрасно. Патрик, правда, растолстел и жалуется, что соски немного опухли, но зато теперь он попритих. Вечерами из дому ни шагу. Сидит у телевизора и клюет носом. Так на него не похоже. -- Да уж, -- сказала Ева, вспомнив, каким шелопутом был еще недавно Патрик Моттрем. -- Но ты уверена, что это не опасно? -- Совершенно уверена. Доктор Корее говорит, что это средство будут давать голубым, которые хотят изменить пол, но боятся операции. От него яички, что ли, ссыхаются. -- Ну это ни к чему. Я не хочу, чтобы у Генри яички ссохлись. -- Не хочешь -- не надо, -- заметила Мэвис, которая однажды на вечеринке проходу не давала Уилту, а когда ее домогательства не возымели успеха, затаила на него обиду. -- Дай ему тогда какое-нибудь зелье, чтобы его разобрало. -- Думаешь, стоит? -- Отчего не попробовать? Доктор Корее понимает в женских проблемах лучше, чем другие врачи. -- Но она, кажется, не совсем врач. Не такой врач, как доктор Бухман. Она чем-то там занимается в университете, да? Мэвис Моттрем так и подмывало ответить, что доктор Корее ко всему еще и консультант по содержанию скота и, значит, Генри Уилту ее услуги даже нужнее, чем Патрику Моттрему. -- Одно другому не мешает. В университете есть и медицинский факультет. В общем, она открыла клинику и помогает женщинам, у которых какие-то проблемы. Она и тебе поможет, вот увидишь. Такая участливая. Вернувшись домой и приготовив на обед сельдереевый суп с отрубями, Ева окончательно укрепилась в своем решении. Будь что будет: она позвонит доктору Корее, договорится о встрече и проконсультируется насчет Генри. Нет, сегодня она явно в ударе. Как ловко она уклонялась от неприятных разговоров -- о бомбе, о нетрадиционной медицине, о том, что будущее за женщинами, потому что мужчины уже напортачили в прошлом. Собственно, Ева и сама так думала. Отправляясь забирать детишек из школы, Ева даже не сомневалась, что нынче у нее удачный день. Похоже, впереди ее ожидают приятные сюрпризы. 2 Уилта тоже ожидали сюрпризы, однако ничего приятного в них не было. Все еще источая запах лучшего пива, какое подают в баре "Кот в мешке", он вернулся в колледж. Он надеялся уединиться и немного подготовиться к лекции на авиабазе, но не тут-то было. У себя в кабинете он застал методиста графства по навыкам общения и какого-то господина в темно-сером костюме. -- Знакомьтесь. Мистер Скадд из Министерства образования, -- представил методист. -- По поручению министра ездит с выборочными проверками по институтам и колледжам. Проверяет, нет ли в учебных программах чего лишнего. -- Добрый день, -- сказал Уилт и юркнул за свой письменный стол. Он недолюбливал методиста, а уж люди в темно-серых костюмах, да еще костюмах-тройках, да вдобавок действовавшие по поручению министра, и вовсе повергали его в трепет. -- Присаживайтесь. Мистер Скадд не двинулся с места. -- Я здесь не для того, чтобы сидеть в кабинете и заниматься теоретическими рассуждениями, -- объявил он. -- Я должен своими глазами увидеть, как проходят занятия, и доложить о собственных наблюдениях. -- Понятно, -- в душе Уилт молил Бога, чтобы на сей раз обошлось без происшествий. Несколько лет назад случилась возмутительная история: в группе шинников-второкурсников, где преподавала хорошенькая практиканточка, студенты разбирали отрывок из романа "Любовью одержимые"4, рекомендованный заведующим кафедрой английской литературы, и так воспламенились, что, если бы не вмешательство Уилта. дело кончилось бы групповым изнасилованием. Мистер Скадд открыл дверь: -- Ну что же, показывайте. Уилт и мистер Скадд вышли в коридор. За ними, как побитая собака, плелся методист. Пока Уилт ломал голову, какую бы группу им показать, чтобы проверка обошлась малой кровью, мистер Скадд приступил к расспросам: -- Что вы скажете относительно политических воззрений ваших преподавателей? Я смотрю, у вас в кабинете имеются книги по марксизму-ленинизму. -- Имеются, -- ответил Уилт и выжидающе замолчал. Если этот кретин явился сюда искать компромат, лучше ему не перечить. Попрыгает-попрыгает и успокоится. -- По-вашему, это подходящая литература для студентов из рабочего класса? -- Бывает и хуже. -- Вот как? Так вы признаете, что в ходе преподавания распространяете революционные идеи? -- Признаю? Ничего я не признаю. Я только сказал, что у меня в кабинете есть книги по марксизму-ленинизму. При чем здесь преподавание? -- Но вы сами сказали: "Бывает и хуже". -- Совершенно верно. Так я и сказал, -- зануда начинал действовать Уилту на нервы. -- Будьте любезны, объясните, какие книги вы имели в виду. -- С радостью. Ну вот хотя бы "Голый завтрак"5. -- "Голый завтрак"? -- Или "Последний выезд в Бруклин". Дивная литературка для юношества, правда? -- Господи, -- пробормотал побледневший методист. Мистер Скадд тоже изменился в лице, но не побледнел, а побагровел. -- И вы не скрываете, что считаете эти грязные книжонки... что вы подсовываете подобную литературу студентам? Уилт остановился у дверей аудитории, где мистер Риджуэй тщетно силился перекричать продвинутую группу первокурсников, которым было неинтересно его мнение о Бисмарке. -- Откуда вы взяли, что я подсовываю студентам книги? -- из-за шума Уилту пришлось повысить голос. Мистер Скадд прищурился: -- Кажется, вы не вполне понимаете цель моих вопросов. Меня прислали... -- он осекся. Рев, доносившийся из аудитории, заглушал разговор. -- Я вижу, --проорал Уилт. -- Знаете, мистер Уилт, -- встрял было методист, но взглянув на мистера Скадда, замолк. Инспектор, вытаращив глаза, разглядывал аудиторию через стеклянную дверь. В заднем ряду какой-то парнишка передал девице с прической на индейский манер сигарету очень подозрительного вида. Девице не мешало бы надеть бюстгальтер. Повернувшись к Уилту, мистер Скадд прокричал чуть не в самое ухо: -- У вас всегда так? -- Что "всегда так"? -- уточнил Уилт. Все складывалось как нельзя лучше. Полюбовавшись, как мистер Риджуэй пытается привлечь к себе внимание продвинутых. Скадд по достоинству оценит образцовую дисциплину, которая царит на занятиях майора Миллфорда у второкурсников-кондипекарей. -- У вас всегда позволяют студентам так себя вести на занятиях? -- У меня? Я здесь ни при чем. Это занятия по истории, а не по навыкам общения. И чтобы мистер Скадд не осведомился, какого же черта Уилт притащил их в этот сумасшедший дом, Уилт двинулся дальше. Мистер Скадд нагнал его: -- Вы не ответили на мой вопрос. -- Который? Мистер Скадд задумался. Из-за этой шалавы без лифчика у него спутались все мысли. -- Я спросил вас про гнусные книги, пропагандирующие порнографию и насилие, -- книги, которыми вы пичкаете студентов, -- вспомнил он наконец. -- Любопытно, -- заметил Уилт. -- Очень любопытно. -- Что любопытно? -- Что вы читаете такую макулатуру. Я эту дрянь и в руки не возьму. Они поднимались по лестнице. Мистер Скадд достал носовой платок, который как украшение выглядывал из нагрудного кармана, и вытер лоб. На верхней площадке Скадд прохрипел: -- Я тоже эту мерзость не читаю. -- Рад за вас. -- А я был бы рад, если бы вы объяснили, почему вообще завели об этом речь, -- мистер Скадд сдерживался из последних сил. Тем временем они подошли к аудитории, где майор Миллфорд проводил занятие с второкурсниками-кондипекарями, и Уилт, удостоверившись, что там действительно тишь да гладь, ответил: -- Это не я. Вы сами заговорили об этом в связи с книгами по истории, которые увидели у меня в кабинете. -- Вы называете "Государство и революцию" Ленина книгой по истории? Категорически не согласен. Это коммунистическая пропаганда, притом злостная. И то, что вы отравляете ей неокрепшие умы молодежи, внушает крайнюю озабоченность. Уилт позволил себе усмехнуться. -- Продолжайте, -- сказал он. -- Обожаю, когда высокообразованные люди с головой на плечах забывают о здравом смысле и делают нелепые выводы. Это укрепляет мою веру в парламентскую демократию. Мистер Скадд чуть не задохнулся. Он уже тридцать лет занимал высокие посты, обеспечил себе в будущем надежную пенсию, поэтому относился к своим умственным способностям с уважением и не мог допустить, чтобы кто-нибудь в них усомнился. -- Мистер Уилт, -- произнес он. -- Не объясните ли, какой вывод мне надлежит сделать из того обстоятельства, что у заведующего кафедрой навыков общения целая полка в кабинете забита книгами Ленина? -- Я бы лично вообще воздержался от выводов. Но если вы настаиваете... -- Категорически. -- Мне ясно одно: это еще не основание, чтобы записывать человека в оголтелые марксисты. -- Отвечайте по существу. -- А вы спрашивайте по существу. Вы поинтересовались, какой бы я сделал вывод. Я ответил, что воздержался бы от выводов, а вам еще что-то непонятно. Что ж, ничем не могу помочь. Не успел мистер Скадд и рта раскрыть, как методист отважился вмешаться: -- Насколько я понимаю, мистер Скадд просто хочет узнать, не проявляется ли в работе преподавателей вашей кафедры определенный политический уклон. -- Сколько угодно, -- кивнул Уилт. -- Сколько угодно? -- переспросил мистер Скадд. -- Сколько угодно, -- повторил методист. -- Да, этого добра хоть отбавляй, -- подтвердил Уилт. -- И если вы спросите... -- Я как раз и спрашиваю, -- сказал мистер Скадд. -- О чем? Мистер Скадд снова вытер лоб платком: -- Насколько значителен политический уклон в преподавании. -- Во-первых, я уже ответил. Во-вторых, вы, кажется, сами утверждали, что от теоретических рассуждений толку мало, и хотели посмотреть, как проходят занятия. Не так ли? Мистер Скадд сглотнул слюну и в отчаянии взглянул на методиста. Но Уилт неумолимо продолжал: -- Так. Ну и чудненько. Милости просим на занятие майора Миллфорда в группе второго курса дневного отделения факультета кулинаров, в скобках -- кондитеры и пекари, сокращенно -- кондипекари. Посмотрим, какой политический уклон вы станете нам шить после этого занятия. С этими словами Уилт повернулся и спустился по лестнице к себе в кабинет. -- "Шить"? -- ужасался ректор два часа спустя. -- Вы сказали личному секретарю министра образования, чтобы он не шил преподавателям политическую пропаганду? -- Ах, так это был личный секретарь министра? -- удивился Уилт. -- Ну, это еще полбеды. Вот если бы он оказался школьным инспектором Ее Величества... -- Можете не сомневаться, этот сквалыга в долгу не останется. Скоро инспектор Ее Величества у нас в печенках будет сидеть. Не удивлюсь, если Скадд напустит на нас всех школьных инспекторов королевства. Спасибо вам, Уилт, удружили. Уилт оглядел импровизированный комитет по спасению колледжа. В его состав вошли ректор, проректор, методист графства и почему-то казначей. -- Да пусть себе шлет инспекторов сколько душе угодно, -- сказал Уилт. -- Рад буду с ними познакомиться. -- Вы-то, может, и рады, а вот... -- ректор колебался. В присутствии методиста он не решался распространяться о недостатках других кафедр. -- Я надеюсь, у нас доверительный разговор и я могу быть предельно откровенен, -- отважился он. -- Конечно, конечно, -- успокоил методист. -- Меня интересует только кафедра гуманитарных наук, а... -- Как приятно снова услышать это название, -- вставил Уилт. -- Сегодня это уже второй раз. -- Пропади они пропадом, науки ваши! -- взорвался методист. -- Какого черта вы устроили балаган? Из-за вас этот тип решит, что тот второй преподаватель -- полноправный член фракции молодых либералов и личный друг Питера Тэтчелла. -- Мистер Тэтчелл не принадлежит к молодым либералам, -- возразил Уилт. -- Насколько я знаю, он член Лейбористской партии. Правда, левоцентрист. но... -- Пидор вонючий, вот он кто? -- Я не знал. Хотя, по-моему, пристойнее назвать его "гомосексуалист". -- Вот скотина, -- буркнул ректор. -- Можно и так назвать, -- согласился Уилт. -- Но, по-моему, и это не вполне пристойно. В общем, как я вам объяснял... -- Плевать мне на объяснения! Вспомните лучше, что вы объясняли мистеру Скадду. Из-за вашей болтовни ог заподозрил, что преподаватели у нас посвящают себя не обучению, а... -- "Посвящают себя" -- это вы хорошо выразились, -- перебил Уилт. -- Мне нравится.. -- Да-да, Уилт, посвящают себя обучению. А с ваших слов получается, что они чуть ли не поголовно на содержании у коммунистов или у фанатиков из Национального фронта6. -- Майор Миллфорд, насколько мне известно, ни в какой партии не состоит, -- заметил Уилт. -- Он просто рассуждал о социальных последствиях иммиграционной политики... -- Иммиграционной политики? -- рявкнул методист. -- Ни черта себе! Он распинался о каннибализме у черномазых и плел про какого-то борова, который держал в холодильнике человеческие головы. -- Иди Амин, -- уточнил Уилт. -- Не важно. Главное, он показал себя таким расистом, что неровен час Управление по вопросам расовых отношений затеет расследование. А вы к нему мистера Скадда затащили. -- Откуда же мне было знать, что Миллфорд заведется на эту тему? Смотрю -- в аудитории порядок, а мне надо еще предупредить остальных, что нагрянул сукин сын с проверкой. Да и вы хороши: сваливаетесь на голову с каким-то типом, которого никто официально не уполномочил. -- Официально не уполномочил? -- переспросил ректор. -- Я же сказал, мистер Скадд является... -- Знаю, знаю. Подумаешь -- секретарь министра. Вваливается ко мне в кабинет с мистером Редингом, запускает глаза на книжные полки и вдруг с бухты-барахты объявляет меня агентом Коминтерна. --Я и про это хотел поговорить, -- вспомнил ректор. -- Вы ведь нарочно внушили ему, что используете книгу Ленина... как бишь ее? -- "Государство и революция". -- ...Используете ее как учебный материал для заочников. Правда, мистер Рединг? Методист слабо кивнул. Он еще не опомнился от истории про головы в холодильнике и от последующего посещения семинара на факультете воспитательниц детских садов. Воспитательницы так увлеченно рассуждали о правомерности постнатальных абортов для детей с физическими дефектами, что у методиста мурашки по коже побежали. Паскуда-преподавательница эту практику одобряла. -- И это еще не все, -- продолжал ректор. Но Уилт уже наслушался. -- Нет, все -- отрезал он. -- Будь он полюбезнее и повнимательнее, тогда другое дело. А он даже не заметил, что книги остались от кафедры истории -- она раньше размещалась в этом кабинете. С них и пыль-то не стирали. На них и штамп имеется. Кажется, их рекомендовали продвинутым группам для спецкурса по русской революции. -- Так почему вы ему не сказали? -- А он не спрашивал. Что же я буду лезть с объяснениями к незнакомым людям? -- Но с "Голым завтраком"-то полезли, -- уличил методист. -- Славно придумали, нечего сказать. -- Он спросил, что может быть хуже. А мне ничего отвратительнее в голову не пришло. -- Какое счастье, -- буркнул ректор. -- Но вы объявили, что у ваших преподавателей сколько угодно политических пристрастий. "Сколько угодно" -- это ваши слова. Я своими ушами слышал, -- не отставал методист. Уилт пожал плечами: -- Не отрицаю. На кафедре сорок девять преподавателей, включая почасовиков. Целый час все они несут бог знает что, лишь бы студенты сидели тихо. Представляете, какой разброс политических взглядов. -- Из ваших слов у него сложилось другое впечатление. -- Я, да будет вам известно, преподаватель, а не рекламный агентишка. Мое дело учить, а не производить впечатление. Ладно, пора мне к электротехникам. Мистер Стотт заболел, и я заменяю. -- Что с ним? -- неосторожно полюбопытствовал ректор. -- Снова нервное расстройство. Оно и понятно, -- бросил Уилт и удалился. Остальные члены комитета проводили его встревоженными взглядами. -- Как вы считаете, Скадд может убедить министра провести расследование? -- спросил проректор. -- Мне он это пообещал, -- ответил методист. -- Он такого тут наслушался и насмотрелся, что запроса в парламенте не миновать. Но взъелся он даже не из-за секса, хотя, по правде говоря, и этого дела было предостаточно. Главная беда в, том, что он католик, и бесконечные разговоры о противозачаточных средствах... --Ой! -- пискнул ректор. -- А тут еще какая-то пьяная морда, автомеханик с третьего курса послал его на... Ну и, конечно же, Уилт подсуропил. Возвращаясь в свои кабинеты, ректор и проректор никак не могли успокоиться. -- Что нам делать с Уилтом? -- в отчаянии вопрошал ректор. -- А что с ним поделаешь? Ему удалось обновить состав кафедры лишь наполовину. От другой половины он никак не избавится, вот и довольствуется тем, что есть. -- Но вы представляете, что теперь начнется? Запрос в парламенте, всеобщая мобилизация инспекторов Ее Величества, общественное расследование? -- Ну до расследования едва ли дойдет. Может, Скадд фигура и влиятельная, но я сомневаюсь... -- А я нет. Я с ним беседовал после проверки. Негодяй определенно ополоумел. Что это за штука такая -- постнатальный аборт? -- Не иначе -- убийство, -- начал проректор, но ректор уже проявил сообразительность, из-за которой его когда-нибудь выпихнут на пенсию: -- Детоубийство. То-то Скадд спрашивал, известно ли мне, что у нас для будущих воспитательниц введен курс по детоубийству. И допытывался, нет ли часом вечерних курсов по эвтаназни для престарелых или практического курса для самоубийц. Есть у нас такие? -- Что-то не слышал. -- Если бы они были, я бы их поручил Уилту. Он меня когда-нибудь доконает. То же самое мог бы сказать инспектор Флинт из полиции Ипфорда. Теперь по вине Уилта не видать ему звания старшего офицера как своих ушей. Кроме собственных невзгод ему не давали покоя злоключения одного из сыновей. Йэн искалечил себе жизнь. В шестом классе он бросил школу, ушел из дома, стал усердно упражняться в курении марихуаны, схлопотал несколько лет условно, и в конце концов его застукали на таможне в Дувре с грузом кокаина. -- Черта лысого меня теперь повысят, -- пригорюнился Флинт, когда сыну припаяли пять лет тюрьмы. В довершение всех бед миссис Флинт свалила вину за преступные наклонности сынка на своего супруга и что ни день ела его поедом: -- Если бы ты поменьше забивал голову работой, поменьше выслуживался да побольше думал о сыне, он бы не угодил за решетку. Так нет же. У тебя одно на уме: "Так точно", "Никак нет" и "Будет сделано". Чуть не каждую ночь -- на дежурство. Даже в выходные на работе пропадаешь. А Йэном ты хоть сколько-нибудь занимался? Куда там! Хоть бы раз о чем путном с ним поговорил. Только и разговоров, что про преступления да про уголовников. Все работа, работа, а семья побоку. В каждой бочке затычка. Впервые в жизни Флинт прислушался к словам жены. Прислушался -- но не больше. Все равно, правда за ним. А как же иначе: полицейский -- и вдруг не прав. Что же он за полицейский после этого? А Флинт полицейский что надо. И служба у него на первом месте. -- Поговори еще, -- огрызнулся Флинт. Великодушное разрешение. Если бы не разговоры, круг занятий миссис Флинт был бы крайне ограничен: пробежать по магазинам, постирать, прибраться в доме, попричитать по Йэну, покормить кошку с собакой -- и, конечно же, всячески заботиться о муже. -- Не будь семьи, стал бы я на работе корячиться. А то -- машину купи, дом купи, ублюдка этого свози в Коста... -- Сам ублюдок! -- В сердцах миссис Флинт бросила утюг и прожгла рубашку мужа. -- Да-да, ублюдок. И остальные тоже раздолбай порядочные. -- Эх ты, отец называется! Да ты в жизни для детей ничего не сделал. Только меня трахал, чтобы их произвести. Пока совсем не затрахал. Тут Флинт срывался с места и возвращался на работу. В голову лезли мрачные мысли. Хуже нет, когда баба от рук отбилась. А уж как будут потешаться над ним во всех окрестных участках! Шутка ли: полицейский вырастил преступника, торговца наркотиками и теперь бегает к нему на свидания в бедфордскую тюрьму... Всякий раз от таких мыслей в душе Флинта вскипала злость на этого проходимца Генри Уилта. Злость росла с каждым днем. Это Уилт со своей резиновой куклой устроил заваруху, которая стоила Флинту карьеры. Правда, когда-то он даже нравился Флинту, но с тех пор много воды утекло. И вот этот поганец живет припеваючи в собственном доме на Оукхерст-авеню, прилично зарабатывает и не сегодня-завтра станет ректором долбанного Гуманитеха. Флинт, небось, тоже мог бы продвинуться по службе и перевестись в такое классное местечко, что Уилту и не снилось. Мог. А теперь надеяться не на что. Так он и останется до конца дней своих инспектором Флинтом, так и проживет всю жизнь в Ипфорде. Словно для того чтобы лишить Флинта последней надежды на повышение, начальником отдела по борьбе с наркотиками назначили инспектора Роджера. Нашли умника, нечего сказать. Правда, от Флинта эту новость поначалу скрывали, но старший офицер вызвал его к себе и сообщил лично. Это неспроста. Значит, начальство поставило на нем крест и дела, связанные с наркотиками, ему поручать не хотят: у него же сын сидит как раз по такому делу. От досады у Флинта разыгралась головная боль. Он было решил, что это снова мигрень, но полицейский врач сказал, что это гипертензия, и прописал таблетки. -- Гиперпретензия? -- переспросил Флинт. -- Точно. Понабрали в полицию всяких умников, толку от них чуть, а все претензии к нам, простым полицейским. Это, значит, у меня профессиональное заболевание. -- Ну называйте как хотите, но помните, что у вас высокое давление и... -- Эй. погодите, вы только что назвали другую причину. Так от чего все-таки голова болит: из-за гиперпретензий или из-за давления? -- Инспектор, вы не на допросе, -- заметил врач (у Флинта на этот счет было другое мнение). -- Я вам популярно объясняю: гипертензия и высокое давление -- одно и то же. В общем так. Пропишу вам диуретики, будете принимать по одной таблетке в день... -- Что пропишете? -- Мочегонное. -- Очень мне нужно ваше мочегонное.. Я и без него за ночь по два раза бегаю. -- Ну так не пейте столько. И для давления лучше. -- Чего? Вы же сами сказали, что я заболел оттого, что гиперпретензиями замучили. А лучший способ позабыть обо всяких претензиях -- зайти в кабак, пропустить пару кружек... -- Четыре пары, -- поправил врач. которому случалось встречать Флинта в кабаке. -- Все-таки пейте поменьше. Заодно похудеете. -- И стану реже бегать в сортир? Гм. Непонятно: даете мне лекарство, чтобы я больше писал, а пить велите поменьше. Флинт ушел в недоумении. Даже врач не сумел объяснить ему, как действуют бетаблокаторы. Сказал только, что они помогут и что Флинту придется принимать их всю жизнь. Через месяц уже сам Флинт рассказывал врачу, как действуют таблетки. -- Даже на машинке печатать не могу, -- жало вался он. показывая огромные ручищи с бледными пальцами. -- Вот посмотрите. Прямо сельдерей вареный, а не пальцы. -- Так и должно быть. Побочный эффект. Я вам выпишу одно лекарство, и все пройдет. Флинт встревожился: -- Хватит с меня писючих таблеток. Они из меня почти всю воду выкачали. А с пальцами -- это, наверное, оттого, что я весь день на работе кручусь, как белка в колесе, крови и не остается. Если бы только это. Другой раз на допросе обрабатываю какого-нибудь гада, он уже вот-вот расколется, а меня вдруг как прихватит. Они мне работать мешают, ваши таблетки. Доктор недоверчиво посмотрел на инспектора и с тоской вспомнил те времена, когда больные не огрызались по всякому поводу, а полицейские были совсем другими. К тому же выражение "обрабатывать гада" врачу не понравилось. -- Ладно. Попробуем вас пользовать другим лекарством. -- Чего? -- взревел Флинт так, что врач отшатнулся. -- Меня использовать лекарством? Интересно, кому вы меня пропишете! Вы должны меня лечить, а не использовать. И потом, что значит "попробуем"? Я вам не собака, чтобы ставить на мне опыты! -- Конечно, не собака, -- успокоил врач и сел писать рецепт. Он снова выписал бетаблокаторы и диуретики, но под другим названием, удвоил дозу бетаблокаторов и добавил лекарство для пальцев. Флинт сбегал за лекарствами и вернулся на работу. чувствуя себя как ходячая аптечка. А неделю спустя Флинт уже не мог внятно ответить на вопрос, как он себя чувствует. Как-то сержант Йейтс неосторожно осведомился о его здоровье. -- Хреново, -- буркнул инспектор. -- За полтора месяца пропустил через себя больше воды, чем Асуанская плотина. Знаешь, что я понял? В нашем долбанном захолустье не хватает общественных уборных. -- Не может быть, -- усомнился Йейтс, у которого с этими заведениями были свои счеты. Однажды, выйдя на охоту за любителем подглядывать в кабинки общественных уборных, сержант в штатском так добросовестно пасся в уборной возле кинотеатра, что какой-то констебль принял его самого за такого любителя и отвел в участок. -- А вот и может, -- отрезал Флинт. -- Вчера меня прихватило на Кантон-стрит. Ищу уборную. Думаешь, нашел? Черта с два. Завернул в проулок, приспособился -- а там какая-то баба белье вешает. Еле улизнул. Ох, заметут меня как-нибудь за эксгибиционизм. -- Кстати, об эксгибиционисте. Он опять появился, на этот раз возле речки. Напугал даму пятидесяти лет. -- Это посерьезней, чем возня с уилтовыми подлянками и мистером Биркеншоу. Пострадавшая его разглядела? -- Говорит, разглядела, но плохо. Она смотрела с другого берега. Ей показалось, он не очень длинный. -- Кто не очень длинный? -- Не кто, а что? -- Что? Что? -- заорал Флинт. -- Мне до его хрена дела нет, я про его рожу спрашиваю. Как мы, по-твоему, должны опознавать этого психа? Спустим с подозреваемых штаны, а пострадавшие ходи и разглядывай? Этак ты еще вздумаешь составлять фоторобот на каждый пенис. -- Лица она не видела. Он опустил голову. -- Мочился, небось. Его, наверно, тоже пичкают долбанными таблетками. Ладно, не видела, -- и не надо. Так я и поверил показаниям пятидесятилетней стервы. Бабы в этом возрасте хуже мартовских кошек. По себе знаю: у моей старухи все одно на уме. Я ей объясняю, что мне сбивают давление, врачуга поганый так залечил, что у меня уже и не встает. Так она знаешь что удумала? -- Не знаю, -- сказал сержант, а про себя добавил: "И знать не хочу" Он терпеть не мог, когда Флинт начинал распространяться о своей интимной жизни. Неужели находятся такие бедняжки, которые при виде инспектора способны возбуждаться? -- Давай, говорит, с вывертом, -- продолжал Флинт. -- Совсем обнаглела, -- С вывертом? -- вырвалось у Йейтса. -- Дескать, она меня будет ублажать французской любовью, а я тем временем стану ей языком запендюривать. Гадость какая. Такое, наверно, и закон запрещает. Чтобы я в моем-то возрасте выкидывал этакие коленца, да притом с собственной женой, чтоб ей пусто было! Надо совсем рехнуться, чтоб такое предложить. -- Совершенно справедливо, -- поддакнул Йейтс не без сочувствия. Он подумал, что Флинт, в сущности, славный малый, но с этими тошнотворными историями перехватывает через край. И Йейтс прибег к Последнему способу перевести разговор на другие рельсы: упомянул нового главу отдела по борьбе с наркотиками. Очень вовремя: у инспектора в запасе было еще много похабинок о том, как жена старается расшевелить его чувственность. Имя Роджера привело инспектора в ярость. -- Чего этому раздолбаю от меня надо, в рот ему кочерыжка? -- заорал он. Как видно, мысли о сексуальных вывертах все не шли у него из головы. -- Оборудование для прослушивания телефонов. Кажется, он вышел на синдикат торговцев героином. Крупная дичь. -- Где? -- Не говорит. По крайней мере, мне. -- А зачем ему мое разрешение? Пусть обращается к старшему офицеру или старшему констеблю. Это не по моей части. Или все-таки по моей? -- вдруг Флинту показалось, что просьба Роджера таит в себе скользкий намек на преступление его сына. -- Если этот ублюдок думает, что стоит ему меня пугнуть -- и я буду ходить с мокрыми штанами... -- прошипел инспектор и осекся. -- Пусть не рассчитывает. Не зря же вы принимаете таблетки, -- ввернул мстительный Йейтс. Но Флинт не слушал. Он размышлял. Инспектор даже не подозревал, насколько течение его мыслей подвластно бетаблокаторам, сосудорасширяющим средствам и прочим лекарствам, которыми его накачали. Если не добавить сюда застарелую ненависть к Роджеру и напасти, которые сыпались на него на службе и дома, легко догадаться, что в конце концов Флинт возжаждал крови. Неужто начальник отдела по борьбе с наркотиками вздумал с ним шутки шутить? Ну так ему это даром не пройдет. -- Не все ему торжествовать, -- произнес Флинт с нехорошей улыбкой. -- И на старуху бывает прореха. Сержант Йейтс, встревожился. -- Вы хотите сказать "проруха"? -- в опасном соседстве "старухи" и "прорехи" ему почудилось предвестие того, что Флинт снова намерен завестись на тему своей интимной жизни. Старик совсем свихнулся. -- Проруха? Будет ему проруха. Кого он собирается прослушивать? -- Он со мной не очень откровенен. Он вообще простым оперативникам не доверяет -- боится утечки информации. Моча ему в голову ударила, что ли? Эти слова оказались последней каплей. Инспектор Флинт сорвался с места, опрометью кинулся в уборную и ненадолго обрел там покой. В кабинет он вернулся, излучая почти идиотское блаженство. -- Передай Роджеру, что я готов оказать любую помощь. -- произнес он. -- С превеликим удовольствием. -- Вы серьезно? -- Серьезнее не бывает. Пусть зайдет ко мне. Так и передай. -- Как скажете. -- и Йейтс, не веря своим ушам. вышел из кабинета. Отупевший от лекарств Флинт остался сидеть, как сидел В его затуманенном сознании светилась только одна мысль: значит, Роджер хочет прослушивать телефоны без разрешения начальства? Ну, тогда плакала его карьера. И уж Флинт постарается, чтобы сукин сын не отступился от своей затеи. Радужные предчувствия придали ему сил, и он по рассеянности отправил в рот еще одну таблетку. 3 Знай инспектор, как разворачиваются события в Гуманитехе, он возликовал бы пуще прежнего. Уилт вернулся с заседания комиссии по спасению колледжа весьма довольный собой. Предположим, министр действительно прислушивается к мнению мистера Скадда. Предположим, на Гуманитех обрушится десант инспекторов Ее Величества -- Уилт давно сообразил, что ему это только на руку. Пусть-ка они ответят ему, что такое, по мнению министерства, гуманитарные науки. "Навыки общения и мастерство самовыражения" -- это из другой оперы. Вот уже двадцать лет Уилт преподает в Гуманитехе и все эти годы никак не может получить внятного ответа на вопрос, что скрывается за выражением "гуманитарные науки". Некогда мистер Моррис, в то время заведовавший кафедрой, высокопарно изрек, что задача его кафедры -- "приобщать заочников к достижениям культуры". На деле это означало, что преподаватель должен усадить обормотов за чтение "Повелителя мух"7 и "Кандида", а потом расспросить, что они думают о прочитанном, и изложить свою точку зрения. Уилт убедился, что от такой методы толку мало. По его словам, не студенты приобщались к культуре, а преподаватели приобщались к дикости, которую выказывали на занятиях их подопечные. Сколько коллег Уилта полегло с нервным расстройством, сколько убрали подальше дипломы и подались торговать молоком. Уилт попытался придать занятиям более практический уклон. Он стал учить студентов, как правильно заполняется бланк при уплате подоходного налога, как оформляют документы для получения пособия по безработице -- короче говоря, как одолеть бюрократические премудрости, из-за которых преуспевает в государстве всеобщего благоденствия только средний класс да образованные карьеристы, а рачительные бедняки, ошалевшие от засилья канцелярщины, терпят унижения. Но вести эту линию Уилту было нелегко. То его допекали бредовыми умствованиями педагоги-теоретики вроде доктора Мэйфилда, порождение шестидесятых годов, то вдруг у администрации колледжа начинался зуд расточительства. Уилт уже не знал, куда деваться от наплыва видеокамер и прочих технических средств обучения. Напрасно он твердил, что для преподавания гуманитарных наук они вовсе не нужны -- пусть ему лучше растолкуют, чем должна заниматься кафедра! Сказал -- и пожалел. Доктор Мэйфилд с методистом тут же настрочили по справке самого невразумительного содержания, засим последовал десяток заседаний комитета, которые свелись к пустым словопрениям. Уилту объяснили, что видеокамеры уже куплены и, хочешь-не-хочешь, надо их использовать. А "навыки общения и мастерство самовыражения" звучит гораздо современнее, чем просто "гуманитарные науки". В конце концов правительство сократило средства на образование, поток бесполезной техники иссяк, но теперь у Уилта появилась новая забота: как избавиться от нахлебников. В новых условиях уволить даже самого бездарного преподавателя, читающего теоретический курс, оказалось не так-то просто. Да, визит инспекторов Ее Величества пришелся бы очень кстати. Кто как не они помогут Уилту во всем разобраться и навести порядок? Была у него и другая причина так жаждать этой встречи: он гордился своим умением вести словесные баталии. Но недолго Уилт купался в лучах надежды. После занятия с электротехниками, которые без малого час объясняли ему. как работает кабельное телевидение, он направился к себе в кабинет и уже в коридоре столкнулся с секретаршей. Миссис Бристол дрожала как осиновый лист. -- Бегите скорее, мистер Уилт! -- затараторила она. -- Скорее туда! Она опять там. Это уже не в первый раз. -- Что не в первый раз? -- спросил Уилт, укрывшись за стопкой "Шейна". которого он никогда на занятиях не использовал. -- Я ее опять там видела! -- Кого и где вы видели? -- Ее. В туалете. -- Ее в туалете? -- встревожился Уилт. На его памяти, в последний раз секретарша пребывала в таком состоянии, когда кондипекарша с третьего курса описывала при ней, как они на занятиях готовили тесто, и по наивности брякнула, что у нее кончились припасы и ей пришлось "воспользоваться чужими яйцами". -- Да в чем, собственно, дело? Похоже, миссис Бристол и сама не понимала, в чем дело. -- У нее такая штука с иголкой, и она... -- секретарша замялась. -- С иголкой? -- Шприц, -- выговорила миссис Бристол. -- Шприц, полный крови. Она его воткнула в руку и... -- Господи! -- Уилт метнулся к двери. -- В каком туалете? -- Женский. Для преподавательниц. Уилт остановился как вкопанный: -- Что? Преподавательница колледжа прямо на работе колет героин? Миссис Бристол от волнения ходила ходуном: -- Преподавательницу я бы узнала. Это какая-то девушка. Ну скорее же, мистер Уилт, а то она себя поранит. -- Что вы говорите! Кто бы мог подумать? -- съехидничал Уилт, выскочил в коридор и сбежал по лестнице. Вот и уборная. Шесть кабинок, раковины. длинное зеркало, урна для бумажных полотенец. Ни души. Правда, одна кабинка была закрыта и оттуда доносились пренеприятнейшие звуки. Уилт колебался. В менее драматических обстоятельствах он бы утешил себя мыслью, что просто-напросто в кабинке снова мытарится мистер Раскер: его жена помешалась на лечебном питании и теперь изводит мужа волокнистой пищей. Но с какой стати мистер Раскер войдет в женскую уборную? Уилт подумывал было встать на колени и заглянуть под дверь, однако а) так он ничего не увидит и б) только сейчас до него дошло, что он оказался в положении, мягко выражаясь, неловком. Мужчину, который пробирается в женскую уборную и подсматривает в кабинки, могут неправильно понять. Лучше подождать в коридоре. Если девушка со шприцем не плод воспаленного воображения миссис Бристол. она рано или поздно выйдет из уборной. Удостоверившись, что в урне шприца нет. Уилт на цыпочках направился к выходу. Но выйти он не успел. Дверь кабинки за его спиной распахнулась, и женский голос возопил: -- Так я и знала! Подглядывать? Ах ты дрянь! Уилт узнал этот голос. Он принадлежал старшей преподавательнице кафедры физкультуры мисс Зайц, которую Уилт как-то в учительской слишком громко сравнил с тяжелоатлетом в юбке. Сейчас мисс Зайц действовала решительно: в мгновение ока рука Уилта была закручена к лопаткам, а лицо пришло в соприкосновение с кафельной стенкой. -- Извращенец поганый! -- бушевала мисс Зайц. От такого голословного утверждения Уилта чуть не стошнило. Подсматривать за мисс Зайц и впрямь пришло бы в голову только извращенцу. Однако произнести это вслух Уилт не решился. -- Я только хотел посмотреть... -- начал он. Но мисс Зайц, как видно, не забыла шуточку про тяжелоатлета. -- Объяснять будешь в полиции! -- рявкнула она и для вящей убедительности еще раз ткнула его физиономией в стенку. Расправа явно доставляла ей удовольствие, чего не скажешь об Уилте. Дверь открылась, и в уборную вошла миссис Столи с кафедры географии. -- Поймала с поличным извращенца, -- поделилась радостью мисс Зайц. -- Звоните в полицию. Уилт хотел было высказать свое мнение касательно происходящего, но мощное колено мисс Зайц уперлось ему в поясницу и прижало к стене; Вдобавок у него выскочила вставная челюсть. -- Позвольте, это же мистер Уилт, -- неуверенно возразила миссис Столи. -- А то кто же! Только он на такое и способен. -- Неужели, -- усомнилась миссис Столи, которая была иного мнения о способностях Уилта. -- Ладно канитель разводить! Звоните скорее. Как бы паскудник не улизнул. -- Я и не собирался, -- промямлил Уилт, за что был еще раз ткнут носом в кафель. -- Ну раз вы настаиваете, -- сказала миссис Столи и выскочила из уборной. Через пять минут она вернулась в сопровождении ректора и проректора. К тому времени мисс Зайц опрокинула Уилта на пол и снова придавила коленом. -- Что происходит? -- спросил ректор. Мисс Зайц поднялась на ноги. -- Да вот задержала на месте преступления. Сунул нос ко мне в кабинку и пялился на интимные части тела. Я его схватила при попытке к бегству. -- Не было такой попытки, -- Уилт поднял свою челюсть, вставил на место и тут же об этом пожалел: язык обожгла едкая карболка, которой во рту вроде бы не место. Уилт с трудом встал и ринулся к умывальнику, однако мисс Зайц успела применить полунельсон. -- Да пустите вы меня! -- взвыл Уилт. От мерзкой отравы недолго было и умереть. -- Это чудовищная ошибка! --Твоя ошибка, -- отрезала мисс Зайц и прижала беднягу так, что у него перехватило дыхание. Ректор растерянно таращился на борцов. Попади Уилт в другую передрягу, ректор бы только злорадствовал, но видеть, как он задыхается в. лапах дюжей бабищи, с которой сползает юбка, -- это уж извините. Уилт посинел, и у него вывалился язык. -- Вы бы и правда его отпустили, -- посоветовал ректор. -- Он весь в крови. -- И поделом, -- проворчала мисс Зайц, нехотя слезая с Уилта. Уилт подковылял к умывальнику и открыл кран. -- Что это значит, Уилт? -- строго спросил ректор. Но Уилту было не до объяснений. Он вынул челюсть и стал яростно полоскать рот. -- Лучше подождем полицейских, пусть-ка он им расскажет. -- объявила мисс Зайц. -- Полицейских? -- в один голос взвизгнули ректор и проректор. -- Вы хотите, чтобы этим... ммм... происшествием занималась полиция? -- Я хочу, -- буркнул Уилт, нагнувшись над раковиной. Тут встревожилась даже мисс Зайц. -- Вы? Вот наглец! Заглядывает ко мне под юбку... -- ...И видит хрен моржовый, -- не удержался Уилт. Опухоль на языке спала, но все же во рту был такой привкус, будто Уилт вылизал обработанный карболкой унитаз. -- Что вы себе позволяете? -- взвилась мисс Зайц и чуть было не задала ему новую трепку. Но ректор остановил ее. -- Ну-ну, не будем спешить с выводами. Давайте теперь послушаем Уилта, хорошо? Мисс Зайц ничего хорошего в этом не видела. -- Я же вам все рассказала, -- возразила она. -- Так-то оно так, и все же... Мисс Зайц стояла на своем: -- Он заглядывал под дверь! -- Ничего подобного, -- отозвался Уилт. -- Не врите. Я так и знала, что вы извращенец. Помните эту грязную историю с надувной женщиной?-- обратилась она к ректору. "Забудешь такое", -- подумал ректор. -- Это миссис Бристол, -- промычал Уилт, вытирая нос бумажным полотенцем. -- Все из-за нее. -- Миссис Бристол? -- Секретарша Уилта, -- пояснил проректор. -- Вы хотите сказать, что искали здесь свою секретаршу? -- Нет. Я хочу сказать, что миссис Бристол вам растолкует, в чем дело. Расспросите ее. И чем скорее, тем лучше, а то эта гермафродитка с замашками бульдозера того и гляди опять меня размажет по стенке. -- Я не потерплю, чтобы какой-то... -- Тогда подтяните юбку, -- сказал проректор, который всей душой был на стороне Уилта. Небольшая компания поднялась по лестнице и прошествовала по коридору. По дороге им попалась продвинутая группа, которая только что на занятии по английской литературе слушала лекцию мистера Галлена "Изображение патриархальных нравов в "Прелюдии" Водсворта". Студенты с нескрываемым ужасом взирали на расквашенный нос Уилта -- яркое изображение матриархальных нравов. Миссис Бристол при виде Уилта тоже ужаснулась: -- Ой, мистер Уилт, что с вами? Она на вас напала? -- Ну-ка расскажите им, -- потребовал Уилт. -- Все расскажите. -- Что рассказать? -- То, что рассказывали мне, -- Уилт уже терял терпение. Миссис Бристол была так озабочена состоянием Уилта и так робела в присутствии высшего начальства, что ничего не соображала. -- Вы хотите, чтобы я рассказала про... -- Я хочу... Ничего я не хочу, -- вскипел Уилт. -- Объясните им, что я делал в женской уборной. Только и всего. Миссис Бристол совсем растерялась: -- Но я не знаю. Я там не была. -- Вы что -- издеваетесь? Ясное дело, не были. Объясните им, зачем меня туда понесло. -- Понимаете... -- начала миссис Бристол и опять сбилась:-- А вы разве им не говорили? -- Господе Иисусе! -- взвыл Уилт. -- Ну давайте же, выкладывайте! Меня подозревают в том, что я забрался туда полюбоваться прелестями Джейн-Лиходейки Берк8, она же Зайц. -- Еще раз обзовете -- отделаю так, что родная мать не узнает! -- Конечно, не узнает. Она умерла десять лет назад, -- и Уилт юркнул за письменный стол. Когда кровожадную физкультурницу наконец утихомирили, проректор продолжал дознание: -- Кто же все-таки даст объяснение этому омерзительному происшествию? -- Она, она, -- Уилт кивнул в сторону секретарши. -- Это она меня подставила. -- Что вы говорите, мистер Уилт? Ничего я вас не подставляла. Я только сообщила, что в туалете для преподавательниц неизвестная девушка со шприцем и... -- поймав испуганный взгляд ректора, миссис Бристол сконфузилась. -- Я сказала какую-нибудь глупость? -- Вы утверждаете, что видели в уборной для преподавательниц девушку со шприцем? И сообщили Уилту? -- Надеюсь, эта девушка не из числа преподавателей колледжа? -- Нет, что вы. Лица я, правда, не разглядела, но будь она преподавательницей, я бы точно ее узнала. И у нее еще такой шприц, а в нем кровь... -- секретарша беспомощно посмотрела на Уилта. -- Вы сказали, что она колет наркотики. Тут вмешалась мисс Зайц: -- Пока я сидела в уборной, никто не входил. Я бы услышала. -- Ничего страшного, -- успокоил проректор. -- У какой-то старшекурсницы разыгрался диабет. В студенческую уборную, по вполне понятной причине, она не пошла. Все очень просто. -- Куда уж проще, -- согласился Уилт. -- Кто как не диабетик станет наполнять шприц кровью? Неужели вы не понимаете, что она его промывала, чтобы вкатить себе как можно больше этой дряни? -- Промывала? -- ректор был близок к обмороку. -- Привычка закоренелых наркоманов, -- пояснил проректор. -- Они делают укол, потом... -- Мне это совсем не интересно, -- отрезал ректор. -- Если она колола героин... Ректор без сил опустился на стул: -- Героин! Только его не хватало? -- Послушайте, -- снова вмешалась мисс Зайц. -- Врут они все. Я там сидела минут десять... -- И чем вы там так долго занимались? -- полюбопытствовал Уилт. -- Если, конечно, не считать рукоприкладства. -- Мало ли чем может заниматься женщина. -- Понятно. Принимали стероиды. Так вот: когда я спустился в туалет, я там пробыл не больше... -- Постойте, -- перебила миссис Бристол. -- Вы сказали "спустился"? -- Да. А что мне следовало сказать? "Поднялся"? -- Но я ее видела в туалете на четвертом этаже, а не на втором. -- Хорошенькое дело! Куда же вы меня-то услали? -- Я всегда хожу в уборную на четвертый этаж. Вы же знаете, я забочусь о фигуре, а это как-никак упражнение... -- Да замолчите вы! -- Уилт вытер нос окровавленным платком. -- Правильно. Давайте наконец разберемся, что произошло. -- ректор взял расследование в свои руки. -- Миссис Бристол сообщает Уилту, что застала на четвертом этаже девушку, которая что-то там себе колет. Уилт. вместо того чтобы подняться на четвертый этаж, спускается на второй, где... -- ...Где обладательница черного пояса мисс Лиходейка Берк отделала его как Бог черепаху, -- не унимался Уилт. -- Между прочим, наркоманка, может. и сейчас еще наверху. Никто не догадался пойти проверить? Оказалось, проректор уже отправился на разведку. -- Если этот сукин сын еще раз назовет меня Лиходейкой Берк... -- пригрозила мисс Зайц. -- Нет, по-моему, без полиции не обойтись. С чего это вдруг Уилта понесло на второй, а не на четвертый? Что-то здесь нечисто. -- Откуда мне знать, где расположены женские туалеты? Сам-то я хожу в мужской, а не в сортир для обоеполых, как вы. -- Боже ты мой! -- заскулил ректор. -- Произошла явная ошибка, и если вы все хоть немного помолчите... -- Никакой девушки там нет, -- доложил вернувшийся проректор. Ректор встал. -- Видите, как просто. Я же говорю -- произошла ошибка. Миссис Бристол показалось, будто... -- но ректор не успел свалить вину на нездоровое воображение секретарши. Проректор перебил его: -- Девушки нет, но вот что я нашел в урне. С этими словами он показал присутствующим скомканное бумажное полотенце. Как и платок Уилта, оно было пропитано кровью. Ректор поморщился: -- Ну и что? У женщин такие кровотечения не редкость. -- Вот и чудненько. -- окрысился Уилт. -- Будем считать, что это обтирочные концы для дамских прелестей, и поставим точку. -- С него хватало вида собственной крови. Тут же завелась мисс Зайц: -- Что можно ждать от похабника и женоненавистника! -- Я всего-навсего по-своему передал слова ректора. -- А что вы на это скажете? -- и проректор достал шприц. -- Ага, я же говорила! -- оживилась миссис Бристол. -- А вы не поверили. Я своими глазами видела, как девушка колется шприцем. Так что же нам теперь делать? Ректор упрямо гнул свою линию: -- Не будем спешить с выводами... -- Зовите полицию! Я требую! -- разорялась мисс Зайц. Ей не терпелось поведать миру о скабрезных повадках Уилта. -- Мисс Берк, -- от волнения ректор незаметно для себя стал смотреть на физкультурницу глазами Уилта. -- В таком деле нельзя горячиться. -- К вашему сведению, меня зовут мисс Зайц, и если вы настолько обнаглели... Эй, куда это вы? Вопрос был обращен к Уилту, который решил под шумок смыться. -- Сперва в мужской туалет, осмотреть телесные повреждения, которые вы нанесли. Потом -- на ближайшую станцию переливания крови, восполнить потерю. Потом -- к врачу, а заодно подыщу самого что ни на есть свирепого адвоката, чтобы привлечь вас за избиение. И не успела мисс Зайц снова задать ему перцу, как Уилт пулей вылетел в коридор и укрылся в мужской уборной. Оскорбленная физкультурница обрушила гнев на ректора: -- Это уж такое издевательство, что дальше некуда! Звоните в полицию, а не то я сама позвоню! Если этот сексуальный маньяк сунется к адвокату, я на всех перекрестках буду кричать, какие паршивцы работают у нас в колледже. Пусть все знают! Подобный поворот дела ректора никак не устраивал. -- Стоит ли? -- принялся он урезонивать мисс Зайц. -- Скорее всего, Уилт совершил вполне простительную ошибку. Но мисс Зайц была неумолима: -- Такое не прощают. И не забудьте девицу, которая колола себе героин. Миссис Бристол ее видела. -- Уж сразу и героин. Может, все объясняется гораздо проще. -- А вот полиция мигом разберется, что это за шприц, -- не сдавалась мисс Зайц. -- Так вы будете звонить или мне придется самой? ---- Ну если вы так ставите вопрос, -- ректор волком посмотрел на мисс Зайц и снял трубку. 4 В уборной Уилт долго разглядывал себя в зеркало. Так и есть: видок под стать самочувствию. Нос раздулся, на подбородке кровь, шов над правой бровью разошелся. Уилт умылся над раковинЬй, с содроганием думая о столбняке. Потом он вынул челюсть и внимательно осмотрел в зеркале свой язык. Не так уж он и распух, как показалось Уилту поначалу. Но вкус карболки не проходил. Уилт прополоскал рот и утешил себя тем, что раз эта мерзость так обожгла язык, то микробы-возбудители столбняка наверняка дадут дуба. Уилт водрузил челюсть на место и снова попытался разобраться, отчего его вечно преследуют недоразумения и неудачи. В поисках ответа он еще раз посмотрелся в зеркало. Лицо как лицо, ничего особенного. Да Уилт и не мнил себя красавцем. Однако за невзрачной наружностью скрывался недюжинный ум. Прежде Уилт втайне величал свой ум оригинальным, по крайней мере незаурядным. Но что с того? Всякий ум не похож на другие, но будь ты хоть семи пядей во лбу, от случайностей не застрахован никто. Беда в другом: Уилту недостает решительности. -- Все ждешь, как карта ляжет, -- сказал он своему отражению. -- Нет чтобы сдавать самому. И в тот же миг он понял, что это невозможно. Никогда не стать ему всевластным повелителем, никогда другие не будут плясать под его дудку. Не тот у него характерного ему не хватает, так это нахрапа. привычки входить во все тонкости, соблюдать все формальности, умения приобретать сторонников, обштопывать противников -- короче, напряженная борьба за власть ему не по плечу. Более того, он презирал нахрапистых властолюбцев. Они только собой и заняты, а на всех остальных чихать они хотели. Спасу нет от этих мелкотравчатых фюреров, особенно в Гуманитехе. Пора поставить их на место. Как-нибудь он... Тут размышления Уилта были прерваны. В уборной появился ректор. -- А. Генри, вот вы где. Хочу вас предупредить: мне пришлось позвонить в полицию. -- Зачем? -- Уилт испугался. Что-то скажет Ева, когда узнает, что мисс Зайц приписывает ему извращенные наклонности? -- Наркотики в колледже -- не шутка. -- А, из-за этого. Поздно хватились. Здесь они давно уже в ходу. -- Вы что -- знали? -- Кто же про это знает? Странно было бы, если бы среди такой уймы студентов не оказалось хоть одного наркомана. И пока ректор отводил душу у писсуара, Уилт украдкой выскользнул из уборной. Через пять минут, возвращаясь домой, Уилт предавался тем же мыслям, которые одолевали его всякий раз. как он оставался один. И что он все время думает о власти? Ведь палец о палец не ударит, чтобы ее достичь. Да и зачем? Зарабатывает он неплохо. Если бы Ева не тратила столько на школу для одаренных, семья могла бы ни в чем себе не отказывать. По большому счету. Уилту грех жаловаться. "По большому счету". Чушь собачья. Главное -- каково у тебя на душе. А на душе у Уилта бывало кисло -- даже в те дни, когда он мог не опасаться, что мисс Зайц попортит ему физиономию. То ли дело Питер Брейнтри. Не мучается собственной ущербностью, не помышляет о власти. Он даже отказался от поста в руководстве колледжа, потому что пришлось бы забросить преподавание. А учить английской литературе Питеру нравится. Поработает -- и домой, к Бетти, к детишкам. Дома проверит студенческие сочинения, а потом возится с игрушечной железной дорогой или мастерит модели самолетов. По воскресеньям ходит на футбол, играет в крокет. То же и во время отпуска. Иногда они всем семейством отправляются в турпоход и отдыхают в свое удовольствие -- у Уилтов такие вылазки не обходятся без скандалов и злоключений. Уилт отчасти завидовал Питеру и все-таки посматривал на него свысока. Конечно, Питера не за что осуждать, но нельзя же в наше время -- да и не только в наше -- останавливаться на достигнутом и ждать, что судьба за здорово живешь осыплет тебя милостями. Уилта в таких случаях она осыпала оплеухами -- вспомнить ту же мисс Зайц. А когда он начинал искушать судьбу, ему приходилось и того хуже. Куда ни кинь -- все клин. Размышляя на эту тему, Уилт пересек Билтон-стрит и пошел по Хиллброу-авеню. Сразу видно, что здесь тоже обитают люди, довольные своей участью. Вишни стояли в цвету; бело-розовые лепестки усеяли мостовую, как конфетти. Уилт разглядывал ухоженные садики, поросшие яркими желтофиолями. Попадались и запущенные -- там жила ученая братия, университетские преподаватели. В садике на углу Причард-стрит мистер Сэндз нянчился со своими азалиями и вереском. Он задался целью доказать равнодушному человечеству, что управляющий банком, выйдя на пенсию, способен обрести блаженство, если посвятит себя выращиванию растений, предпочитающих кислотную среду, на щелочной почве. Самое трудное, объяснял он как-то Уилту, заменить верхние слои почвы торфом, чтобы понизить концентрацию водородных ионов. Уилт ни бельмеса не смыслил в водородных ионах, и все рассуждения мистера Сэндза были для него китайской грамотой. Его занимал сам мистер Сэндз и его странный способ достичь счастья. Сорок лет кряду он предавался любимому, по его словам, делу: следил, как деньги переводятся со счета на счет, как колеблются процентные ставки, как выплачиваются ссуды, как разбираются с превышением кредита. И вдруг как отрезало. Теперь мистер Сэндз взахлеб рассказывает о прихотях камелий и крошечных елочек. Непостижимая перемена. Такая же непостижимая, как преображение миссис Кренли, чье имя однажды трепали в суде, когда слушалось дело о некоем борделе в престижной части Лондона. И что же? Сейчас она поет в хоре церкви святого Стефана и пишет книжки для детей, исполненные беспросветной фантазии и убийственной невинности. Уилт не знал, что и думать. Правда, из этих наблюдений напрашивался вывод: значит, можно в одночасье изменить свою жизнь, изменить до неузнаваемости. И уж если это удается другим, почему бы не попробовать и ему? Уилт приободрился, принял более уверенный вид и твердо решил, что сегодня он близняшкам спуску не даст. Увы, и на этот раз его ждала неудача. Едва он переступил порог, девчушки пошли в наступление. -- Ой, папочка, что у тебя с лицом? -- спросила Джозефина. -- Ничего, -- чтобы избежать допроса с пристрастием, Уилт заспешил на второй этаж. Надо поскорее скинуть одежду, пропахшую карболкой, и залезть в ванну. Поднимаясь по лестнице, он наткнулся на Эммелину, которая играла с хомячком. -- Осторожно, папочка, -- защебетала Эммелина. -- Не наступи на Персиваль. У нее будут детки. -- Детки? -- Уилт на мгновение растерялся. -- Что за чушь? Как это у него могут быть детки? -- "У нее", а не "у него". Персиваль самочка. -- Самочка? Но в зоомагазине меня уверяли, что эта тварь -- самец. Я специально спрашивал. -- Она не тварь, -- обиделась Эммелина. -- Она готовится стать матерью. -- Пусть выбросит дурь из головы, -- заявил Уилт. -- Нам дома только демографического взрыва не хватало. А с чего ты взяла, что у нее будут детки? -- Мы ее посадили вместе с хомячком Джулиан -- думали, они загрызут друг дружку насмерть. Так сказано в книжке. А Персиваль лежит и не шевелится. -- Смышленый парень, -- сказал Уилт, мгновенно представив себя в столь кошмарных обстоятельствах. -- Она не парень. Хомячихи всегда так делают, когда хотят, чтобы их поимели. -- Поимели? -- неосторожно переспросил Уилт. -- Ну вот как мама, когда вы в воскресенье утром одни. Мама после этого ходит такая чудная. -- О Боже! -- вздохнул Уилт. Эх, Ева, Ева. Угораздило ее оставить дверь открытой! Услыхав столь точные подробности из уст младенца, Уилт обозлился: -- Чем мы с мамой занимаемся -- не твое дело, поняла? Я хочу, чтобы ты... -- А мама тоже лежит и не шевелится? -- спросила Пенелопа, волоча вниз по лестнице коляску с куклой. -- Мне сейчас не до ваших глупостей. Мне надо принять ванну. Немедленно. -- В ванную нельзя, -- сказала Джозефина. -- Мама моет Сэмми голову. У нее гниды. Как от тебя странно пахнет. А что это у тебя на воротнике? -- И на груди, -- добавила Пенелопа. -- Кровь, -- в этот короткий ответ Уилт вложил всю свою свирепость. Отпихнув коляску, он прошествовал в спальню. Отчего вчетвером близняшки могут запросто вить из него веревки? Не будь они близняшками, едва ли они так легко сладили бы с ним. Это они у мамочки научились играть на нервах. Раздеваясь, Уилт слышал, как Пенелопа у двери в ванную радостно сообщает Еве о его бедах: -- Папочка пришел. От него пахнет карболкой. Он себе поранил лицо. -- Он брюки снимает. Вся рубашка в крови, -- вторила Джозефина., -- Ну теперь держись. -- прошептал Уилт. -- Сейчас она выскочит, как ошпаренная. Но Ева крепилась, пока до ее слуха не донесся поклеп Эммелины: папочка, мол, сказал, что, когда маме хочется, чтобы ее трахнули, она лежит и не шевелится. -- Это что еще за "трахнули"? -- заорал Уилт. -- Сколько раз тебе повторять, чтобы ты такие слова не употребляла? И ничего я про твою чертову мамочку не говорил. Я только... Ева мгновенно вылетела из ванной: -- Как ты меня назвал?? Уилт подтянул кальсоны и вздохнул. На лестнице Эммелина с обстоятельностью врача описывала повадки хомячих во время случки и утверждала, что получила эти сведения от папы. -- Да не обзывал я тебя хомячихой! Врет она! Я про этих долбанных тварей знать ничего не знаю. Я просто не хочу, чтобы они... -- Вот видишь! -- взвизгнула Ева. -- Запрещаешь детям выражаться, а сам такое загибаешь! Неудивительно, что они потом... -- А чего они врут? Это хуже, чем ругаться. Кстати, Пенелопа выругалась первой. -- И не смей рассказывать детям цро наши интимные отношения! -- Я и не думал даже, -- оправдывался Уилт. -- Только сказал, что не хочу. чтобы клятые хомяки выжили нас из дома. В зоомагазине утверждали, что эта шальная крыса -- самец, а оказалось, что это какая-то трехнутая крысоматка. -- Ах. вот как ты относишься к женскому полу! -- голосила Ева. -- Расчудесно я отношусь к женскому полу! Но ведь известно же, что хомячихи... Ева тут же уличила его в двоедушии: -- Ага! А намекаешь, что женщинам, дескать, только одно и надо. -- "Только одно и надо"! Можешь называть вещи своими именами. Наших грымз ничем уже не удивишь. -- Это ты кого грымзами обзываешь? Своих родных дочерей?! И слово-то какое гнусное. -- Их по-другому и не назвать, -- сказал Уилт. -- А что касается "родных дочерей", то... -- Не смей, -- оборвала его Ева. Уилт не посмел. Если Ева разойдется, добра не жди. Уилт сегодня и без того натерпелся от бабья. -- Ладно, извини, -- сказал он. -- Чушь спорол. -- Да уж, -- Ева утихомирилась и подняла с пола рубашку. -- Кровищи-то! Как же ты умудрился так новую рубаху испачкать? -- Поскользнулся в уборной и упал. -- Уилт решил, что о подробностях пока лучше умолчать. -- Поэтому и запах такой. -- В уборной? -- недоверчиво спросила Ева. -- Упал в уборной? Уилт заскрежетал зубами. Черт его дернул за язык! Что-то будет, если Ева узнает всю правду до конца. -- Ну да, поскользнулся и упал в уборной, -- подтвердил он. -- Какой-то кретин оставил на полу кусок мыла. -- А другой кретин на него наступил, -- Ева запихнула пиджак и брюки мужа в пластиковую корзину. -- Завтра по пути на работу отдай в химчистку. -- Хорошо. -- сказал Уилт и направился в ванную. -- Погоди, туда нельзя. Я еще не вымыла Саманте голову. Нечего тебе там голиком сшиваться. -- Я залезу под душ в трусах, -- пообещал Уилт и, забравшись в душевую, поспешно задернул штору. Тем временем Пенелопа громогласно сообщала, что хомячихи имеют обыкновение после случки откусывать у самцов яички. -- Почему после, а не до? -- бормотал Уилт, по рассеянности намыливая трусы. -- Вот уж поистине, хотят и рыбку съесть, и... -- Эй, я все слышу! -- крикнула Ева и пустила горячую воду в ванной. Вода в душе мгновенно стала ледяной. С отчаянным воплем Уилт закрутил кран и вылетел из душевой. -- Папочка намылил трусы! -- радостно запищали близняшки. Взбешенный Уилт коршуном налетел на них: -- А ну, засранки, брысь отсюда! А то я кому-то шею намылю! Ева закрыла горячую воду. -- Хороший пример подаешь, -- отозвалась она. -- Как не стыдно говорить такие слова при детях. -- Я еще должен стыдиться! На работе голова идет кругом, вечером занятия в тюрьме с этим недоноском Маккалемом, а стоит попасть в родимый зверинец, как... В дверь громко позвонили. -- Это наверняка соседи. Снова, небось, мистер Лич чем-то недоволен, -- сказала Ева. А пошел он... -- Уилт залез под душ и открыл кран. На сей раз из душа хлынул кипяток. 5 Не только Уилту пришлось в этот день жарко. Ректора тоже ждал неприятный сюрприз. Едва он пришел домой и полез в бар в надежде отрешиться от дневных невзгод, как зазвонил телефон. -- Скверные новости, -- сообщил проректор. Голос его был исполнен скорбного благодушия, какое обычно звучит в надгробных речах. -- Это насчет той девицы, которую мы искали. Ректор оторвался от телефона и потянулся за бутылкой джина. Когда он снова взял трубку, проректор рассказывал что-то про котельную. -- Что-что? -- переспросил ректор, зажав бутылку между колен и пытаясь открыть ее одной рукой. -- Я говорю, сторож нашел ее в котельной. -- В котельной? Что она там делала? -- Умирала, -- ответил проректор нарочито трагическим голосом. -- Умирала? -- ректор справился-таки с пробкой и налил большой стакан. Дело, оказывается, серьезнее, чем он предполагал. -- Увы. -- Где она сейчас? -- спросил ректор, стараясь не думать о печальном исходе. -- В котельной. -- В котель... Вы в своем уме?! Если она так плоха, почему вы не отправили ее в больницу? -- "Плоха" -- не то слово, -- заметил проректор и умолк. Он тоже вымотался за день. -- Я сказал, что она умирала. А сейчас она, понимаете ли, уже умерла. -- Господи ты боже мой, -- пробормотал ректор и хлебнул джин, даже не разбавив. Хоть какая-то разрядка. -- Когда это произошло? -- Час тому назад. -- Час назад? Но час назад .я был у себя в кабинете. Почему, черт возьми, мне не доложили? -- Сторож решил, что она перепилась, и позвал миссис Ракнер. Та занималась в корпусе Морриса -- урок народной вышивки на экономическом факультете. Она... -- Ближе к делу, ~ одернул его ректор. -- В колледже умер человек, а он плетет что-то про миссис Ракнер и народные вышивки. Проректор обиделся: -- Я не плету. Я объясняю. -- Ладно, ладно. Мне уже все ясно. Куда вы ее дели? -- Кого? Миссис Ракнер? -- Да нет же, покойницу! Нашли время балагурить! -- Не надо на меня кричать. Приезжайте и разбирайтесь сами, -- проректор бросил трубку. -- Вот паскудина, -- сказал ректор. Вошедшая в комнату жена приняла эти слова на свой счет. В полицейском участке Ипфорда обстановка была тоже отнюдь не благостная. -- Что ты мне подсовываешь? -- возмущался Флинт. Он только что возвратился из психбольницы. Проездил он туда зря: какой-то пациент объявил, что он и есть Неуловимый Сверкач. На поверку вышло -- болтовня. -- Передай это дело Роджеру. Наркотики по его части. А у меня Гуманитех вот где сидит. -- Инспектора Роджера нет на месте, -- оправдывался сержант. -- А в Гуманитехе просили поручить дело вам. Лично. -- Ищи дурака. Прикалывают они тебя. Кого-кого, а меня в Гуманитехе не жалуют. Как и я их. -- Нет, сэр, это не розыгрыш. Звонил сам проректор. Его фамилия Эйвон. Я его знаю: у меня сын ходит в Гуманитех. Флинт выпучил глаза: -- Сын учится в этом притоне? Ты что -- спятил? Я своего на выстрел к этому бардаку не подпущу. -- Может, вы и правы, -- сказал сержант. Из деликатности он не напомнил Флинту, что его сын мотает срок и попасть в колледж ему было бы затруднительно, даже если бы папа позволил. -- Но мой работает подручным слесаря и, чтобы получить специальность, обязан заочно учиться. Таков закон. -- Будь моя воля, я бы издал такой закон, чтобы ребятня держалась подальше от прощелыг из Гуманитеха. Один Уилт чего стоит, -- Флинт с горечью покачал головой. -- Мистер Эйвон сказал, что рассчитывает на вашу осмотрительность и тактичность, -- продолжал сержант. -- В колледже не знают, отчего наступила смерть. Вполне вероятно, что дело не в наркотиках. Флинт встрепенулся: -- "Осмотрительность и тактичность". Ишь свистуны, -- проворчал он. -- А ну как там и взаправду произошло убийство? Ну, тогда это совсем другой коленкор. С грохотом отодвинув стул, он встал и направился в служебный гараж. Скоро он выехал на Нотт-роуд и подкатил к Гуманитеху. Возле ворот стояла патрульная машина. Флинт лихо проскочил мимо и припарковал автомобиль на стоянке, предназначенной для машины казначея: знай наших! Но у дверей главного корпуса Флинт слегка оробел, что случалось с ним всякий раз при посещении Гуманитеха. Проректор поджидал его возле стола справок: -- А, инспектор. Очень, очень рад. Флинт взглянул на него подозрительно. Что-то раньше его в колледже с такой радостью не встречали. -- Так. Где тело? -- отрывисто спросил он и с удовольствием отметил, что проректора при этих словах передернуло. -- Э-э-э... В котельной, -- промямлил проректор. -- Но я бы просил вас не придавать происшедшее огласке. Лишний шум .вокруг этой истории ни к чему. Инспектор Флинт сиял. Скверная, видать, история, раз прохиндей так боится огласки. Ну да Флинт и сам стал всеобщим посмешищем, когда однажды связался с Гуманитехом. -- Если в деле замешан Уилт... -- начал он. Проректор покачал головой: -- Нет, он к этому отношения не имеет. По крайней мере, прямого. -- А косвенное? -- упавшим голосом спросил Флинт. Снова Уилт, и снова он в тени! -- Видите ли, он первый узнал, что мисс Линчноул колет наркотики, но он перепутал уборную. -- Перепутал уборную? -- Флинт притворно осклабился, но в тот же миг ухмылка соскочила с его лица. Он почуял неладное. -- Как вы сказали? Мисс... -- Линчноул. Теперь понимаете, почему мы... э-э-э... почему огласка нежелательна? Видите ли... -- Чего уж тут не видеть. Не слепой, -- оборвал его Флинт так грубо, что проректора покоробило. -- Значит, у вас в колледже скапустилась дочка лорда-наместника, и вы не хотите, чтобы он... -- Флинт умолк на полуслове и вперил в проректора испытующий взгляд. -- А как она вообще здесь оказалась? Только не говорите, что она путалась с вашими студентами, не к ночи будь помянуты. Язвительный тон Флинта задел проректора за живое. -- Она сама была нашей студенткой, -- гордо ответствовал он. -- Училась на третьем курсе факультета сексоцобеспечения. -- Сексоц... это что еще за факультет, а? То у вас мясофак какой-то. Оказалось,-- факультет мясников. А теперь еще это. Вы что -- завели курсы для шлюх? И дочь лорда Линчноула там училась? -- Это факультет секретарш для сферы социального обеспечения, -- залепетал проректор. -- Очень приличный факультет. Готовит прекрасные кадры. -- Для морга, -- добавил инспектор. -- Ладно, пойдем посмотрим на вашу последнюю жертву. Убедившись, что он совершенно напрасно остановил выбор на Флинте, проректор повел инспектора по колледжу. Дорогой инспектор продолжал расспросы: -- Говорят, вы предполагаете, что причина смерти -- ПД? -- ПД? -- Передозировка. -- Разумеется. Неужели вы подозреваете другую причину? Инспектор Флинт подергал ус: -- Я ничего не подозреваю. Пока. И все-таки, с чего вы взяли, что она отравилась наркотиками? -- Понимаете, миссис Бристол видела, как в туалете для сотрудниц какая-то девушка делает себе укол. Она позвала Уилта... -- Почему именно Уилта? Нашла кого позвать. -- Миссис Бристол -- секретарша Уилта, -- пояснил проректор и продолжал живописать путаные события дня. Флинт слушал хмуро. Больше всего ему понравилась история про то, как мисс Зайц отметелила Уилта. Сразу видно -- бабец что надо. Все прочее свидетельствовало о том, что насчет нравов Гуманитеха Флинт не заблуждался. Выслушав рассказ до конца, инспектор заметил: -- Пока ясно одно: с выводами лучше не спешить. Сперва я должен провести тщательное расследование. Слышите? Тща-тель-но-е. А то у вас концы с концами не сходятся. Ну кололась неизвестная девица в уборной, ну в котельной нашли труп мисс Линчноул. Но почему вы решили, что это одно и то же лицо? Проректор удивился: это же очевидно. -- А мне -- нет,-- сказал Флинт. -- Что она делала в котельной? Проректор уныло посмотрел, на ступеньки перед дверью, хотел было снова ответить "умирала", но поостерегся. Гусей дразнить ни к чему: Флинт -- не ректор. -- Ума не приложу, -- сказал он. -- Может, ей захотелось посидеть в тепле, в темноте. -- А может, и не захотелось. Ничего. Это мы вмиг выясним. -- Я все-таки надеюсь, что вы воздержитесь от огласки, -- всполошился проректор. -- Дело-то уж больно щекотливое. -- Заладили: "огласка", "огласка". Для меня главное -- установить истину. Ректор приехал через двадцать минут и сразу понял, что в поисках истины Флинт размахнулся не на шутку. Дело осложнилось тем, что миссис Ракнер вздумала привести пострадавшую в чувство. Но, поскольку искусством оживлять покойников она владела хуже, чем искусством народной вышивки, все ее усилия привели к тому, что тело свалилось за бойлер. Бойлер работал вовсю, поэтому труп представлял собой зрелище не для слабонервных. Флинт распорядился оставить все как есть, пока фотографы не общелкают место происшествия с самых разных точек, нагнал в котельную криминалистов из отдела по расследованию убийств, вызвал полицейского хирурга. На стоянке было не протолкнуться от полицейских машин, полицейские заполонили корпуса. И все это на глазах у студентов, пришедших на вечерние занятия. Ректору показалось, что Флинт вздумал во что бы то ни стало ославить колледж. -- С цепи он что ли сорвался? -- спросил ректор, переступая белую ленту, протянутую на земле у входа в котельную. -- Он говорит, пока нет доказательств, что это случайное отравление, расследование будут вести, как при убийстве, -- устало ответил проректор. -- А в котельную заходить не советую. -- Что за вздор? -- Во-первых, там мертвое тело... -- Ну и что? -- нахмурился ректор. Во время войны он был на фронте и напоминал об этом кстати и некстати. -- Подумаешь -- труп. -- Что ж, вам виднее. И все-таки... Но ректор уже спускался в котельную. Через несколько минут его вывели оттуда под руки. Лица на нем не было. -- Силы небесные, -- бормотал он заплетающимся языком. -- Вы бы хоть предупредили, что там проводят вскрытие. Как ее угораздило так изувечиться, а? -- По-моему, это миссис Ракнер... -- Миссис Ракнер? Миссис Ракнер? -- хрипел ректор. Он тщетно напрягал фантазию, силясь увязать ужасы котельной с образом хрупкой преподавательницы-почасовика, обучающей премудростям народной вышивки. -- Что за черт? Какое отношение имеет миссис Ракнер к этому... к этому... Яснее он выразиться не успел: к коллегам подошел инспектор Флинт. -- Теперь вы в своем Гуманитехе не соскучитесь. Вот уже и первый труп появился, -- инспектор умел выбрать время для шуток. Ректор посмотрел на него с неприязнью. Он явно не разделял мнение Флинта, будто жизнь в колледже станет веселее, если там на каждом шагу будут валяться трупы. Ректор вознамерился приструнить Флинта: -- К вашему сведению, инспектор... -- К вашему сведению, вот что я там обнаружил, -- перебил его Флинт и открыл какую-то картонную коробку. -- Вы по таким журнальчикам студентов обучаете? Ректор заглянул в коробку. Сердце у него замерло от восторга и ужаса. В коробке действительно помещалась стопа журналов. На обложке верхнего красовались две дамочки, дыба, женоподобный субъект, закованный в цепи, и... такое непотребство, что ректор не знал, с чем его и сравнить. Студентам такую грязь даже показывать негоже. -- Что вы, что вы, наши учащиеся подобную литературу не читают, -- всполошился ректор, -- это же настоящая порнография. -- Да, порнушка крутая, -- согласился Флинт..-- А знаете, сколько там такого добра? Вот ведь какая скверность получается. И Флинт засеменил прочь. -- Господи, ну что за наказание? -- прошептал ректор. -- А этому скоту и горя мало. Так и сияет. -- Должно быть, он все еще помнит то гадкое происшествие с Уилтом, -- догадался проректор. -- Я его тоже не забыл, -- буркнул ректор, угрюмо озирая корпуса колледжа" в коем он некогда думал снискать славу. Славу-то он снискал, да только не ту, которую хотел. И все из-за Уилта. Размышляя об Уилте, ректор приходил к тому же выводу, что и Флинт: этакому мерзавцу место за решеткой. Оба как в воду глядели. В тот же вечер Уилт оказался в тюрьме. Дело обстояло так. Уилт тщательно скрывал от Евы, что по пятницам читает лекции на авиабазе в Бэконхит. Чтобы найти предлог для отлучек из дома, он вызвался давать платные уроки некоему мистеру Малкалему, заключенному Ипфордской тюрь