но что-то замышляет. - Вы уже слышали? - спросил Большой Скорпион. Старейшие никак не реагировали на его вопрос: казалось, они углубились в самосозерцание. Один из тех, что помоложе, кивнул, но, поглядев на остальных, тотчас вскинул голову и устремил глаза ввысь. Я расхохотался. Все стали еще серьезнее, однако хихикнули вслед за мной - ведь я был иностранцем. Наконец заговорил другой представитель среднего поколения: - Кое-что слышали, но не знаем, совсем не знаем, достоверно ли это... - Разумеется, достоверно! Мои солдаты уже потерпели поражение! - воскликнул Большой Скорпион с озабоченностью, вызванной, по-видимому, тем, что это были именно его солдаты. Все молчали, на этот раз очень долго и дружно, даже почти не дышали, словно опасаясь потревожить волоски в ноздрях. - Господа, может быть, пригласим еще нескольких проституток? - предложил Большой Скорпион. Политики оживились: - Конечно, конечно! Без женщин ничего не придумаешь. Зовите! Снова пришли проститутки, мужчины оживились еще больше; солнце клонилось к закату, а о политике так никто и не заикнулся. - Спасибо за угощение! До завтра! - говорили гости, уводя с собой проституток. Навстречу им двигались юнцы - уже не с красными, а с серо-зелеными физиономиями. Они даже спасибо не говорили, а только бормотали о кошкизме. "У них, наверное, возникла какая-нибудь междоусобица, - подумал я. - Большой Скорпион потерпел поражение, попросил помощи, а ему отказывают. Если я правильно догадался, ничего трагического не произошло". Но лицо Большого Скорпиона выглядело озабоченным, и перед уходом я все же спросил, почему его солдаты потерпели поражение. - Иностранцы вторглись! 23 Солнце еще не зашло, а все жители попрятались по домам, лишь на стенах белело множество лозунгов: "Сопротивление до конца!", "Спасение государства - это спасение самого себя!", "Долой проглотизм!"... От этих громких слов у меня закружилась голова, как у быка, которого все время поворачивают. Мне не хватало воздуха, хотя на улице был я один. "Иностранцы вторглись!" - звучало у меня в ушах, словно звон погребального колокола. Почему вторглись?! Большой Скорпион был явно напуган, иначе рассказал бы мае подробнее. Однако испуг не помешал ему устроить пир, звать проституток, а этим политикам - веселиться с проститутками. Пришлось снова идти к Маленькому Скорпиону - он был здесь единственным здравомыслящим человеком, хотя и слишком желчным. Но мог ли я упрекать его за желчность после того, как увидел кошачьих политиков? Солнце уже село, загорелась розовая заря, легкий туман еще больше оттенял красоту неба и жалкое безмолвие земли. Стояла полнейшая тишина, лишь ветерок ударял мне то в спину, то в мокрое от слез лицо. Доисторическая пустыня была, наверное, не такой мертвой, как этот огромный город! Войдя к Маленькому Скорпиону, я увидел в темноте сидящего человека. Он был явно выше ростом, чем мой приятель. - Кто это? - громко спросил незнакомец. Уже по его решительному, прямому вопросу я понял, что имею дело не с обычным человеком-кошкой. - Иностранец, с Земли. - А, земной господин! Садись! - Его приглашение походило на приказ, но опять-таки подкупало своей прямотой. - А кто ты? - спросил я, в свою очередь, садясь рядом с ним, чтобы разглядеть его как следует. Он оказался не только высок, но и широк в плечах; уши, нос и рот утопали в густых волосах, оставались лишь большие горящие глаза. - Я - Большой Ястреб, - сказал он. - Это мое прозвище, а не настоящее имя. Почему меня так называют? Да потому, что боятся. Честных людей в нашей стране считают страшными, отвратительными!.. Небо совсем потемнело, осталось одно красное облако, которое, словно огромный цветок, стояло над самой головой Большого Ястреба. Я смотрел на облако как зачарованный и вспоминал недавнюю красную зарю. - Днем я не решаюсь выходить, но вечерами иногда навещаю Маленького Скорпиона, - нарушил молчание мой собеседник. - А почему не решаешься днем?.. - Кроме Маленького Скорпиона, все мне враги. Я живу в горах, всю прошлую ночь я шел, потом скрывался весь день. Дай мне что-нибудь пожевать - ничего не ел целые сутки. - Вот дурманные листья. - Нет, уж лучше с голоду помереть, чем это! Такого решительного человека я видел в Кошачьем государстве впервые. Я позвал Дурман, чтобы достать еды; девушка была дома, но выйти к нам не захотела. - Оставь ее. Женщины тоже боятся меня. Все равно смерть уже близко - можно и поголодать. - Иностранцы вторглись? - вспомнил я. - Да, поэтому я и пришел к Маленькому Скорпиону. - Он излишне пессимистичен и в то же время чересчур легкомыслен. - Откровенность несколько скрашивала мой укор. - Он умен, поэтому и пессимист. А что ты сказал дальше? Я не совсем понял. Если мне нужно решить что-нибудь серьезное, я всегда иду к нему. Пессимисты боятся жизни, но не смерти. А наши соотечественники чересчур веселы, даже когда еле на ногах держатся от голода. Они с самого рождения не умеют горевать, вернее - думать. Только Маленький Скорпион умеет, его можно считать вторым честным человеком после меня. - Ты тоже пессимист? - спросил я, не сомневаясь в его достоинствах, но затрудняясь отнести к ним самоуверенность. - Я? Нет. Поэтому все и боятся меня. Если бы я горевал, как Маленький Скорпион, меня бы не прогнали в горы. В этом наше различие. Он ненавидит этих безголовых и жестоких людей, однако не осмеливается тронуть их. А у меня нет к ним ненависти. Я хочу прочистить им мозги, показать, что они не очень-то похожи на людей, поэтому я задеваю их. Но когда надвигается опасность, мы с Маленьким Скорпионом заодно - мы не боимся. - Ты, наверное, занимался политикой? - Да. В свое время я выступал против дурманных листьев, проституции, многоженства, убеждал, чтобы и другие выступали. А в результате и старые, и новые деятели объявили меня закоренелым преступником. Ты должен знать, что человек, в чем-то отказывающий себе или стремящийся к наукам, считается у нас лицемером. Если ты вздумаешь ходить пешком, окружающие не поймут, что тебе противно ездить на чужих головах, не станут подражать тебе, а ославят лицемером. Наши государственные деятели и студенты все время твердят об экономике, политике, разных "измах" и "аниях", но стоит тебе спросить, что это такое, как они возмущенно закатят глаза. А простолюдины?! Предложи им монету - они поднимут тебя на смех, посоветуй меньше есть дурманных листьев - скажут, что ты ханжа. От императора до простого люда - все считают дурные поступки естественными, а хорошие - лицемерными. Поэтому они и занимаются убийствами, искореняя, как они считают, лицемерие. По-моему, каких бы политических взглядов ты ни придерживался, всякое преобразование нужно начинать с экономики и проводить его честно. А среди наших деятелей нет ни одного честного человека, и в экономике они ничего не смыслят. Власть для них - только средство угнетать да притеснять. Между тем сельское хозяйство и промышленность в полном развале. Когда находится человек вроде меня, который хочет построить политику на научных и гуманных принципах, его объявляют лжецом, потому что иначе деятелям пришлось бы признать собственную неправоту. Кстати, даже если бы они решились ее признать, их все равно бы не поняли. В свое время бесчестная политика родилась как результат экономического развала. Сейчас об экономике вообще никто не беспокоится; восстановить ее не легче, чем воскресить мертвеца. Мы пережили слишком много политических потрясений, и с каждым из этих потрясений все человеческое обесценивалось, а злодеи побеждали. Теперь они ждут последней победы, и тогда выяснится, кто же из них злее всех. Стоит мне заговорить о человечности, как меня оплевывают с ног до головы. Любая теория, которая успешно применяется за границей, попадая к нам, становится отвратительной; лучшие дары природы превращаются у нас в дурманные листья! Однако я не отчаиваюсь: человеческая совесть сильнее меня, она ярче солнца. Я не боюсь протестовать и делаю это при каждом удобном случае. Знаю, что не увижу плоды своих трудов, но ведь моя совесть долговечнее моей жизни! Большой Ястреб замолчал, слышалось только его шумное дыхание. Я невольно восхитился этим человеком: ведь он не баловень толпы, не предмет бездумного поклонения, а тысячекратно оплеванная и обруганная жертва, мессия, которому предстоит снять позор с людей-кошек. Вернулся Маленький Скорпион. Он никогда не приходил так поздно. - Как ты кстати! - воскликнул он, обнимая Большого Ястреба, который кинулся ему навстречу. Из глаз обоих потекли слезы. Я не решался спросить, чем они так взволнованы, а Маленький Скорпион продолжал: - И все же твой приход мало поможет. - Я знаю. Не только не поможет, а помешает тебе. Но я не мог не прийти. Пробил мой час! - Что ты задумал? - Смерть в бою я предоставляю тебе. Сам я умру бесславно и все-таки не понапрасну. Сколько у тебя войска? - Немного. Отцовские солдаты уже отступили, а другие собираются отступить. Только солдаты Большой Мухи могут послушаться моего приказа, но если они узнают, что ты здесь, отпадут даже они. - Понимаю, - хмуро ответил Большой Ястреб. - А ты не можешь повернуть отцовских солдат на врага? - Боюсь, ничего не получится... - Казни для острастки парочку офицеров!.. - Ими командует отец... - Соври им, скажи, что у меня много солдат, что ты послал меня на фронт, но я ослушался твоего приказа... - Предположим. Хотя у тебя нет ни одного солдата, я могу сказать, будто их сто тысяч. А что потом? - Потом убей меня и выставь мою голову на улице. Тогда солдаты подчинятся тебе - ведь они знают меня! - Боюсь, что это в самом деле единственный выход... Но я еще должен сказать им, будто отец передал мне командование. - Да, и поскорее, потому что враг уже подходит. Чем больше ты успеешь набрать солдат, тем лучше. А я, друг, покончу с собой, чтобы тебе не пришлось стать моим палачом. - Погодите! - воскликнул я дрожащим голосом. - Погодите! Что это даст вам? - Ничего, - все так же хмуро ответил Большой Ястреб. - У врага гораздо лучше и солдаты, и оружие, мы вряд ли одолеем его даже всей страной. Но если наша гибель будет замечена, она сможет повернуть ход истории Кошачьего государства. Иностранцы, по крайней мере, не будут нас так презирать. Наша гибель - не жертва и не путь к славе, а насущная необходимость. Мы не желаем быть рабами! Человеческая совесть долговечнее жизни. Вот и все. Прощай, земной господин! - Постой! - окликнул его Маленький Скорпион. - Лучше съесть сорок дурманных листьев, так легче умереть. - Можно, - усмехнулся Большой Ястреб. - Странно складывается жизнь! До сих пор я не ел дурманных листьев, и меня считали ханжой. Пусть теперь у них хоть доказательство будет. Дурман, неси листья! Я никуда не пойду, в минуту смерти я хочу быть с друзьями... Девушка принесла охапку листьев и тотчас вышла. Большой Ястреб решительно принялся за них. - А как же твой сын? - произнес Маленький Скорпион с раскаянием в голосе. - О, я не должен был об этом говорить! - Но ведь гибнет страна... - тихо ответил Большой Ястреб. Он продолжал жевать листья, но очень медленно - наверное, уже захмелел. - Я хочу спать, - еле слышно сказал он, опускаясь на пол. Я взял его за руку, он поблагодарил, и это были последние слова Большого Ястреба, хотя рука оставалась теплой и дыхание прервалось лишь в полночь. 24 Да, я не мог назвать его смерть жертвой, потому что он сам не считал себя героем. Сбудутся ли его надежды, я пока еще не знал, но видел, что его отрубленная голова торчит на шесте посреди города. Я, конечно, пришел посмотреть не на голову, а на жителей Кошачьего города, для которых подобное зрелище представляло особое удовольствие. Маленький Скорпион давно исчез и не появлялся даже у Дурман, поэтому я решил пойти" на улицу. Город по-прежнему выглядел оживленным - пожалуй, еще более оживленным, чем раньше. Ведь можно было полюбоваться отрубленной головой, это гораздо интереснее, чем камешек на дороге. Говорили, что в толкотне у шеста уже задавлены три старика и две женщины, но никто не горевал, потому что смерть ради удовольствия считалась почетной. Люди-кошки еще больше толкали и бранили друг друга. Никто не спрашивал, чья это голова, за что отрублена. В толпе слышались примерно такие восклицания: - У, какая волосатая! - А глаза-то закрыты! - Жаль, что только голову выставили! Надо бы и тело... Пожалуй, Большой Ястреб принял правильное решение. Стоит ли жить рядом с подобными людьми? Выбравшись из толпы, я пошел к императорскому дворцу. Идти было трудно, потому что во всех направлениях шествовали отряды музыкантов, которые нещадно дули и били в свои инструменты. Слушатели бросались за ними то в одну, то в другую сторону, но все равно не успевали и наверняка досадовали, что у них так мало ног, ушей и глаз. По воплям зевак я понял, что это свадебные оркестры, однако из-за обилия людей не видел паланкинов с невестами и не мог определить, сколько людей-кошек должны их нести. Впрочем, гораздо больше меня интересовал другой вопрос: почему в минуту опасности так торопятся со свадьбами? Спросить было не у кого - люди-кошки страшились разговаривать с иностранцем. Я вернулся к Дурман. Она сидела в комнате и плакала, а при виде меня зарыдала еще сильнее, как будто я ее обидел. Пришлось долго утешать ее, прежде чем она сказала: - Маленький Скорпион ушел на фронт! Это ужасно!.. - Ничего, он еще вернется! - соврал я, искренне желая, чтобы моя ложь оказалась правдой. - Он обязательно вернется, и я пойду вместе с ним. - Правда? - улыбнулась она сквозь слезы. - Конечно! А сейчас пойдем прогуляемся. Довольно плакать здесь одной. - Я вовсе не плачу, - сказала Дурман, вытирая слезы и пудрясь. - Почему сейчас так много свадеб? - спросил я по дороге. Это был праздный вопрос, но я утешал себя тем, что отвлекаю женщину от мрачных мыслей. Сказать по правде, я отвлекал и себя, потому что предчувствовал неизбежную гибель Маленького Скорпиона. - Когда наступает смутное время, все спешат со свадьбами, чтобы солдаты не обесчестили девушек, - объяснила Дурман. - Зачем же праздновать их так пышно? Я не мог думать ни о чем другом, кроме начавшейся войны, но кошачье отношение к жизни на этот раз оказалось разумнее человеческого. - На свадьбах необходима пышность. Воина скоро кончится, а брак - на всю жизнь! Поверив моим словам о возвращении Маленького Скорпиона, Дурман успокоилась и даже предложила мне посмотреть пьесу. - Сегодня министр иностранных дел устраивает представление на улице по случаю женитьбы сына. Пойдем? Мне казалось, что убить министра, который во время войны занимается подобной чепухой, намного достойнее, чем смотреть спектакль, но на роль убийцы я не годился, а кошачьего театра еще не видел. Я решил пойти - в последнее время мое диалектическое мышление заметно кошкоизировалось. Перед домом министра иностранных дел стояло множество солдат. Представление уже началось, но простой народ близко не подпускали: тот, кто рвался вперед, получал дубиной по голове. С собственным мирным людом кошачьи солдаты воевали отлично! Меня они, конечно, не посмели бы ударить, но я сам не очень рвался вперед, потому что доносившаяся из театра музыка отнюдь не усладила мне слух. Долго я слушал пронзительные звуки, прерываемые воплями актеров, однако так и не почувствовал никакого удовольствия. - Нет ли у вас пьес получше этой? - спросил я у Дурман. - Есть, иностранные. Их я смотрела в детстве, они гораздо тоньше. Потом их перестали играть, так как никто в них ничего не понимал. Министр иностранных дел сам выступал за новые пьесы - до тех пор, пока один иностранец не сказал, что наш театр тоже очень интересен. Тогда министр вернулся к старому театру. - А если другой человек скажет, что иностранный театр лучше? - Это уже будет бесполезно. Иностранные пьесы действительно хороши, но слишком глубоки. Когда министр ратовал за них, он вряд ли их как следует понимал, поэтому и уцепился за лестное мнение о наших пьесах. Сам он вообще не разбирается в театре, хотя и норовит прослыть его пропагандистом. А старый театр легче рекламировать, у него больше поклонников. У нас часто так бывает: новое едва возникнет и тут же вытесняется старым. Для того чтобы понимать новое, нужно слишком много сил и энергии. Я чувствовал, что это не ее мысли, а Маленького Скорпиона, потому что сама она продолжала потихоньку протискиваться вперед. Мне было неудобно ловить ее на слове, но больше я выдержать не мог. - Уйдем? После всего сказанного о театре Дурман было неловко не согласиться. Не протестовала она и тогда, когда я предложил сходить к императорскому дворцу. Он был самым большим, но не самым красивым зданием Кошачьего города. Сегодня дворец выглядел особенно неприятно: перед стенами солдаты, на стенах солдаты... Кроме того, стены были вымазаны свежей грязью, а вода по рву воняла сильнее обычного. - Иностранцы любят чистоту, - пояснила Дурман, - грязь - лучшее заграждение от них. У меня не хватило сил даже рассмеяться. На стену вылезло несколько фигурок, которые долго усаживались верхом, по-видимому, боясь свалиться. Дурман возбужденно закричала: - Высочайший указ! - Где? - спросил я. - Смотри! Люди на стене двигались так медленно, что у меня заныли ноги. Наконец гонцы спустили на веревке камень с белыми знаками. Дурман, обладавшая острым зрением, охнула. - Что случилось? - заторопил я. - Перенос столицы! Император уезжает! Беда! Как же мы будем без него?! - запричитала Дурман, очевидно тревожась о Маленьком Скорпионе, а не об императоре. Тем временем со стены спустили еще один камень. - "Солдатам и народу, - начала читать девушка, - повелеваем оставаться на местах. Переезжаем только Мы и чиновники". Я поразился мудрости Его Величества и пожелал ему на полпути свернуть себе шею. Но Дурман неожиданно обрадовалась: - Это еще ничего. Раз многие остаются, мне не страшно! "Интересно, где они будут получать дурманные листья после отъезда чиновников?" - подумал я, но в этот момент появился новый камень. - "С сего дня запрещаем именовать Нас "Хозяином всех свор". В минуту грозной опасности народ должен быть сплочен, поэтому Мы становимся "Хозяином одной своры". Все на борьбу с врагом!" - прочитала Дурман и добавила: - Лучше бы совсем без свор... Мы подождали еще немного, но поняли, что указов больше не будет, так как глашатаи скрылись за стеной. Дурман очень хотелось вернуться и посмотреть, не пришел ли домой Маленький Скорпион, а я отправился к государственным учреждениям, где могли вывесить еще какие-нибудь указы. В восточной стороне, куда пошла Дурман, по-прежнему гремела музыка, но здесь стояла полнейшая тишина. Похоже, что свадьбы были в тысячу раз важнее всех государственных проблем. Особенно интересовало меня министерство иностранных дел, перед которым никого не оказалось. Ах да, министр ведь празднует свадьбу сына и, должно быть, отпустил своих подчиненных. Еще вопрос, есть ли у людей-кошек иностранные дела, хотя министерство существует. Воспользовавшись отсутствием чиновников, я решил выяснить этот вопрос. Бесцеремонно вошел - внутри никого. Комнаты не заперты, в них тоже никого и ничего, кроме кучи каменных пластинок с надписью "Протест". Их, наверное, рассылают во всех подходящих и неподходящих случаях: ведь дипломаты - специалисты по протестам. Я хотел найти какие-нибудь документы, присланные из-за границы, но не нашел. Видимо, иностранцы, стремясь облегчить себе дипломатические отношения, никогда не отвечали на кошачьи "протесты". Незачем было смотреть другие учреждения. Если министерство иностранных дел так гениально просто, то в остальных организациях, поди, нет даже каменных пластинок. А учреждений мне встретилось много: министерство проституции, институт дурманных листьев, управление кошачьими, эмигрантами, министерство борьбы с иностранными товарами, палата мяса и овощей, комитет общественной торговли сиротами... Некоторых интересных названий я просто не понял. Чтобы обеспечить всех чиновников службой - или бездельем, - требовалось как можно больше учреждений. Мне показалось, что их уж слишком много, но людям-кошкам, по-видимому, было недостаточно. Я шел прямо на запад, намереваясь заглянуть в иностранный квартал. Нет, пойду лучше домой, посмотрю, не вернулся ли Маленький Скорпион. Я пошел обратно по другой улице и вдруг увидел группу студентов, которые не любовались спектаклем или отрубленной головой, как их сверстники, а стояли на коленях перед большим камнем с надписью: "Памятник великому святому Мяу". Зная, что они тотчас разбегутся, если увидят меня, я тихонько подошел сзади, тоже опустился на колени и стал слушать, о чем они говорят. Один из студентов впереди выпрямился во весь рост и крикнул: - Да здравствует мяуизм! Да здравствует кошкизм! Все подхватили его возглас. Вдоволь накричавшись, первый студент приказал остальным сесть на землю и произнес речь. - Мы должны свергнуть всех богов и поставить на их место великого святого Мяу! - провозгласил он. - Мы должны низвергнуть родителей, преподавателей и восстановить нашу свободу! Мы должны низложить императора и осуществить кошкизм! Сейчас мы схватим императора и подарим его иностранцам, чтобы они нас поддержали. Такого великолепного случая может больше не представиться, поэтому будем действовать немедленно. Затем мы уничтожим старших родственников, учителей, и тогда все дурманные листья, женщины, народ и сам кошкизм будут нашими. Вспомните, что говорит великий святой Мяу: "Вперед! На дворец!" Никто не тронулся с места. Студент крикнул снова - опять никто не шевельнулся. - Может быть, сначала лучше разойтись по домам и убить отцов? - предложил один. - Во дворце слишком много солдат, как бы по нарваться! Все повскакали с земли. - Погодите! Сядьте! Значит, начинаем с отцов? Студенты заспорили, засомневались: - Если мы убьем отцов, кто нам будет давать дурманные листья? - Правильно! Сначала нужно забрать все дурманные листья, а уже потом убить их владельцев! - Раз у нас нет единого мнения, можно разделиться, - предложил другой. - Антиимператорская фракция пойдет во дворец, а антиотцовская - по домам. - Но великий святой Мяу говорил только об убийстве императора, а не отцов... - Контрреволюция! - Если мы убьем их, мы нарушим завет великого святого! Я решил, что юнцы передерутся, но они ограничились воплями. Постепенно крикуны распались на несколько групп, каждая из которых обращалась к памятнику святого Мяу. Затем студенты рассеялись, но по-прежнему осаждали памятник. Наконец все устали, из последних сил выкрикнули: "Да здравствует мяуизм!" - и разошлись. Что за дьявольщина? 25 Мне уже расхотелось критиковать людей-кошек, потому что никакая критика не сделает из камня прекрасной скульптуры. Все, что можно было извинить, я извинял, а оставшееся приписывал неблагоприятным природным условиям их государства. Я ждал Маленького Скорпиона, чтобы вместе с ним отправиться на фронт - посмотрю, как они воюют. О других марсианских странах я почти ничего не знал, а Дурман сообщила мне только одно: что у иностранцев пудра тоньше и белее. В ответ на остальные вопросы она качала головой и восклицала: - Почему он до сих пор не возвращается?! Я не мог ответить на это, а лишь молился за всех женщин, чтобы в мире никогда больше не было войн. Дурман буквально не находила себе места. Все кошачьи чиновники удрали, на улицах стало менее людно, до многие еще любовались отрубленной головой Большого Ястреба. Получить вести с фронта было невозможно; никто понятия не имел о государственных дедах, хотя слово "государственный" употреблялось здесь особенно часто: дурманные листья - это государственная пища, Большой Ястреб - государственный преступник, грязь в канаве - государственная защита... Пойти за новостями в иностранный квартал значило разминуться с Маленьким Скорпионом, если он вернется. А Дурман приставала ко мне: - Все убежали, даже Цветок! Может, и нам убежать? Я молча качал головой. Наконец он вернулся. Дурман так обрадовалась, что не смогла выговорить ни слова, а только уткнулась заплаканной мордочкой ему в грудь. Но сам Маленький Скорпион выглядел печальным, с его лица сошла обычная усмешка. - Ну, как дела? - спросил я, дав ему перевести дух. - Безнадежны, - вздохнул он. Дурман бросила взгляд на меня, потом на Маленького Скорпиона и нерешительно выдавила вопрос, который давно ее мучил: - Ты снова уйдешь? Не глядя на девушку, он отрицательно покачал головой. Я не решился продолжить расспросы, чтобы случайно не огорчить Дурман. Впрочем, она и сама, наверное, почувствовала, что Маленький Скорпион говорит ей неправду. Он отдохнул еще немного и сказал, что хочет повидаться с отцом. Дурман промолчала, но видно было, что она твердо решила следовать за ним. Поняв, что его ложь раскрыта, Маленький Скорпион беспокойно заходил по комнате; я не мог поддержать его, потому что меня сковывал взгляд девушки. Наконец Дурман не выдержала в расплакалась. - Куда пойдешь ты, туда и я! Он опустил голову, подумал. - Хорошо! Я тоже заявил, что пойду вместе с ними, хотя вовсе не жаждал увидеть Большого Скорпиона. Мы двинулись на запад, но весь народ, даже солдаты, шел навстречу. - Почему они идут сюда, если враг на западе? - невольно спросил я. - Потому что на востоке безопаснее! - скрипнул зубами Маленький Скорпион. Нам встретилось множество старых и новых ученых, которые шествовали по разным сторонам улицы, необычайно радостные. - Мы идем к императору! - крикнули они Маленькому Скорпиону. - Его Величество приказал созвать научную конференцию, поскольку оборона страны - общее дело и пальма первенства принадлежит здесь ученым. Перед нами стоит множество вопросов, например: сколько солдат на фронте, захватят ли враги Кошачий город. Если они действительно намерены его захватить, то мы посоветуем Его Величеству передвинуться еще дальше на восток. Мудрый император, он не забывает об ученых. Мудрые ученые, они до конца верны императору! Окрыленные надеждой увидеть Его Величество, ученые даже не обратили внимания на то, что Маленький Скорпион ничего не ответил. Но едва эта ликующая группа прошла, как появилась другая, с понурыми, убитыми лицами. - Помогите нам, господин! Почему Его Величество не пригласил нас на научную конференцию?! Ведь найди знания, наши добродетели ничуть не меньше, чем у этих мерзавцев! Если мы не попадем на конференцию, то нас вообще перестанут называть учеными! У вас такие связи, господин, походатайствуйте, чтобы нас не обошли приглашением! Маленький Скорпион по-прежнему молчал, однако на этот раз его молчание было воспринято иначе. - Если вы не поможете нам, мы начнем критиковать правительство, и тогда всем достанется! Схватив Дурман за руку, Маленький Скорпион пошел быстрее. Ученые в голос зарыдали. Показался строй каких-то особых солдат, у которых на шее висели красные шнуры. Я никогда не видел подобной армии, но не решился тревожить вопросом Маленького Скорпиона, уже достаточно взбешенного учеными. Однако он заметил мое недоумение и горько рассмеялся: - Это так называемая красноверевочная, или государистская, гвардия. Красные шнуры - ее отличительный знак, как и в других странах. Но там государизм означает крайний, даже фанатический патриотизм, а наша красноверевочная гвардия из того же патриотизма стремится в местечко: поспокойнее, где ей ничто не угрожает. Ведь если иностранцы перебьют ее, она больше не сможет проявлять свою любовь к родине!.. Один из гвардейцев ехал на головах десяти с лишним людей-кошек, и шнур на его шее был особенно толстым. - Это командующий красноверевочной гвардией, - тихо добавил Маленький Скорпион. - Он намерен сосредоточить в своих руках всю государственную власть, потому что другие страны таким способом стали сильнее. Сам-то он и теперь сильнее остальных, то есть хитрее. Я убежден, что сейчас он едет за императором только для того, чтобы осуществить свой план. Убежден! - Может быть, тогда ваша страна действительно станет сильнее? - заколебался я. - Нет. Хитростью можно только захватить власть, а не укрепить страну. Он поглощен собственным честолюбием, но никак не заботами о государстве. Настоящий патриотизм - это борьба с врагом. Я понял, что междоусобицы людей-кошек были своеобразной приманкой для вторжения иностранцев. От шнуров красноверевочной гвардии у меня зарябило в глазах: передо мной расстилалось зловещее кровавое море, по которому плыли гвардейцы. Мы уже вышли из Кошачьего города, и я почему-то подумал, что могу больше не увидеть его. Вскоре нам встретилась еще одна процессия: странные существа с блаженно глупыми мордами и с травинками в лапах. Дурман, давно не подававшая голоса, воскликнула: - О, святые идут! - Что? - гневно спросил Маленький Скорпион, который раньше никогда не сердился на девушку. Она робко уточнила: - Нет, нет, я в них не верую. - О каких святых идет речь? - осведомился я, надеясь, что мое неведение отвлечет Маленького Скорпиона. Маленький Скорпион долго молчал и вдруг сам задал мне вопрос: - Скажи, каков основной недостаток людей-кошек? Я не знал, что ответить, и когда мой приятель сказал: "Глупость!" - искренне обрадовался, что это он говорит не про меня. - Да, - продолжал Маленький Скорпион, - глупость - наша главная беда, потому что мы обычно подражаем другим, делаем вид, будто все знаем в понимаем, а на самом деле не знаем и не понимаем ничего. В минуту настоящей опасности мы, забыв о своих претензиях, зовем маму, как дети, и тогда обнажается пустота наших душ, вся наша глупость. Наши мяуисты, например, вопят о великом святом Мяу. Сейчас они эвакуируют его приближенных, рядовых "святых", которые умеют только держать травинку перед своим вождем. В мире нет никого тупее и глупее их. Сначала мы отмахиваемся от проблемы, а когда разрешить ее уже нельзя, призываем на помощь святых. Нет, наша гибель неизбежна. Если дурно организованные экономика, политика, образование, армия могут погубить государство, то массовая глупость способна погубить всю нацию, потому что глупцов попросту презирают. Захватив вашу страну, враги полностью уничтожат нас, и никто из соседей не вознегодует. Скот пошел под нож - что в этом особенного? Люди всегда жестоки к тем, кого презирают. Я очень хотел познакомиться с кошачьими святыми поближе, но боялся потерять Маленького Скорпиона и Дурман. На отдых мы расположились в деревушке, которая представляла собой несколько полуразвалившихся домиков без единого жителя. - Во времена моего детства эта деревня выглядела иначе. Как быстро все приходит в запустение, - задумчиво сказал Маленький Скорпион. Я не знал, отчего погибла деревня, но не стал донимать его расспросами, потому что уже слышал о нескольких странных революциях, а за ними - войнах, после которых никто не знал, что делать. Все то же невежество и ханжество, каждый переворот сопряжен с увеличением армии, с ростом числа алчных чиновников. Крестьяне голодают, даже если трудятся в поте лица, и бегут в город или за несколько дурманных листьев пополняют собой армию. Да, опасное это дело - революция без подлинной цели! Ничто не спасет людей-кошек, если они не поймут, что их душит собственная глупость. Вдруг Дурман вскочила и закричала: - Глядите, глядите! На западе клубилась огромная туча серого песка, словно поднятая налетевшим вихрем. Губы Маленького Скорпиона задрожали. - Это бегут отступающие солдаты! 26 - Спрячьтесь! - приказал Маленький Скорпион без страха, но и без тени прежней иронии. - Наши солдаты не очень бойки в наступлении, во отступают как безумные. Друг, поручаю Дурман тебе! Горящими глазами он смотрел на запад, а руки его тянулись к девушке, точно он хотел приласкать ее. Дурман взяла его за руку и, дрожа всем телом, прошептала: - Мы умрем вместе! Я не знал, что делать: прятать Дурман или остаться с ними. Смерть меня не страшила, но я хотел принести хоть какую-нибудь пользу. Впрочем, если на нас обрушится несколько сотен обезумевших солдат, то не поможет даже мой пистолет. Схватив друзей за руки, я хотел броситься с ними в первую попавшуюся хижину, чтобы потом, когда отряд промчится мимо, поймать одного из отставших солдат и узнать, что происходит на фронте. Маленький Скорпион не желал прятаться, Дурман тоже не слушалась меня. Между тем туча пыли нарастала с молниеносной быстротой. - Глупо так умирать, я не допущу этого! - Все кончено, не беспокойся обо мне, - твердо сказал Маленький Скорпион. - И о Дурман тоже: пусть делает что хочет. Но физической силой он не мог со мной соперничать: я обхватил его и поволок. Дурман последовала за нами. Мы спрятались в одном разрушенном домишке, я положил на стену несколько кирпичей и сквозь щели между ними стал наблюдать за бегущим войском. Оно налетело как смерч, захлестнуло нас серым песком и испуганными воплями. Я зажмурился, но усилием воли снова открыл глаза. Солдаты бежали с пустыми руками, глядя себе под ноги. Еще никогда мне не встречалось войско без знамени, без оружия, без лошадей, без формы - одни голые люди-кошки, близкие к сумасшествию, отчаянно вопящие и мчащиеся по горячему песку. Теперь я не испугался бы даже целой армии этих дикарей. Несколько минут - и главная масса солдат схлынула. Я подумал, что они, наверное, принадлежат Большому Скорпиону и захотят рассчитаться с ним за свое поражение. Если так, то Маленький Скорпион шел на верную смерть, когда отказывался прятаться от них. Мне снова захотелось поймать кого-нибудь из отставших солдат, но они бежали даже быстрее передних - должно быть, пытались нагнать их. Ловить было безнадежно, оставалось подстрелить. Нет, этот способ не для меня: я все же не военный, чтобы прибегать к такой жестокости. Солдат становилось все меньше. Я выскочил из укрытия, решив стрелять только в самом крайнем случае. Жизнь иногда бывает сложнее, чем ее себе представляешь, но иногда проще. Если бы солдаты продолжали бежать, то за ними не угнаться бы. На счастье, один из них поступил иначе и, завидев меня, оцепенел, словно лягушонок перед водяной змеей. Остальное было совсем просто. Я взвалил его, полумертвого от усталости и страха, к себе на спину, и он даже не пискнул. В нашем убежище он долго не открывал глаз, а едва открыл и увидел Маленького Скорпиона, как дернулся, будто ему всадили штык в живот. Глаза солдата загорелись, он явно хотел броситься на молодого хозяина, но моя рука легла ему на плечо. Маленький Скорпион, неподвижно сидевший рядом с Дурман, не проявил к пленнику никакого интереса, и я понял, что мне придется расспрашивать самому. Не добившись ничего добром, я припугнул солдата и спросил, почему они потерпели поражение. Солдат снова оцепенел, стал что-то вспоминать и вдруг показал на Маленького Скорпиона: - Все из-за него! Маленький Скорпион усмехнулся. - Все из-за него! - яростно повторил солдат. Я знал, что люди-кошки очень вспыльчивы, и выжидал, когда его гнев уляжется. - Мы не хотели воевать, а он обманул нас и послал на фронт! И еще не разрешил взять национальные престижи, которые нам давали иностранцы! Красноверевочную гвардию и другие армии он тоже послал, но они преспокойненько взяли национальные престижи и отступили; одну нашу армию разгромили в пух и прах! Мы солдаты его отца, а он не позаботился о нас, бросил вас в бой, не захотел отпустить, как собирался сделать его отец. Если хоть один из нас останется в живых, не видать тебе хорошей смерти! Другие преспокойненько отступили, даже пограбили немного, - не то что мы! Как нам теперь жить?! Маленький Скорпион слушал внимательно, но с подавленным видом. Для меня же было интересно каждое слово солдата, который, на мое счастье, продолжал: - Вы отняли у нас и землю, и дома, и семьи! Сегодня вам нужно одно, завтра другое! Чиновников все больше, а народ нищает! Вы грабите нас, обманываете, заставляете идти в солдаты, чтобы мы для вас грабили. Сами получаете всю добычу, а нам даете крохи, и то потому, что боитесь, как бы вас не оставили. Когда иностранцы нападают на вас, хотят отнять ваше добро, вы посылаете нас на смерть! Но какой дурак будет за вас умирать? Мы просто отбываем повинность, потому что не умеем работать, потому что вы еще наших отцов превратили в солдат. Мы с детства не знаем другой доли в иначе жить не можем. Он остановился, чтобы набрать воздуху, а я воспользовался случаем и спросил: - Если вы знаете, кто виновники и чем они плохи, почему вы не казните их и не станете управлять страной сами? Солдат выпучил глаза. Я решил, что он не понимает меня, но он всего лишь задумался. - Ты хочешь сказать, почему мы не устроим переворот? Я никак не ожидал, что он знает это слово, - забыл, сколько переворотов было в Кошачьем государстве. - А-а, никто уже не верит! От переворотов мы только теряем, а они приобретают. Когда разделили землю, все радовались, но каждый получил так мало, что не смог посадить и десятка дурманных деревьев. И сажали - голодали, и не сажали - голодали. Наши вожди ничего не могли сделать. Они старались, особенно молодые, но мы все равно голодали - значит, они были дураками. Мы перестали им верить, хотя и сами ничего не знали. Нам оставалось только служить тем, кто давал дурманные листья, а сейчас мы и солдатами быть не можем. Мы должны убить хотя бы одного чиновника. Ведь они послали нас драться с иностранцами, то есть на верную смерть! Если нас убьют, как мы будем служить и есть дурманные листья? У чиновников горы листьев, целые толпы женщин, а нам даже обглоданного листа не дадут, посылают драться с иностранцами. Нет, уж мы лучше с чиновниками станем драться! - Вы бежали специально для того, чтобы убить его? - показал я на Маленького Скорпиона. - Да, для этого! Он послал нас в бой, не разрешил нам взять у иностранцев национальные престижи! - Ну и что вы стали бы делать, если б убили его? - спросил я. Солдат промолчал. У меня не было ни времени, ни охоты объяснять пленнику, что Маленький Скорпион - едва ли не единственный думающий человек-кошка, что ненавидеть его глупо. Солдат, видимо, считал Маленького Скорпиона крупным чиновником, он не мог уничтожить все чиновничество, поэтому и хотел сорвать злобу хоть на одном. Я вновь убедился в том, что даже умный человек, старающийся разрешить политические и экономические проблемы, тонет среди этих проблем, если не обладает необходимыми знаниями, что многократные перевороты умножают народные горести, но вряд ли делают народ умнее: он чувствует себя обманутым, а что делать - не знает. Сверху донизу сплошная глупость! Она зияет на теле Кошачьего государства, словно кровавая рана, и все-таки недостаточно причиняет боль, чтобы заставить его воспрянуть. Куда же деть пленника? Если отпустить его, он может созвать других солдат и убить Маленького Скорпиона; если взять с собой, он нам только помешает. Время было позднее, пора действовать, но Маленький Скорпион всем своим видом показывал, что не хочет ничего, кроме смерти, он даже говорить не хотел. Дурман как советчица в счет не шла. Возвращаться домой было опасно, идти на запад еще опаснее - все равно что самим лезть в сети. Единственный выход, пожалуй, отправиться в иностранный квартал. Однако Маленький Скорпион покачал головой. - Лучше смерть, чем позор! И отпусти ты этого несчастного... Я так и сделал. Постепенно стемнело. Кругом царила необычайная, зловещая тишина. Вдали наверняка бредут отступающие солдаты, за ними идут иностранцы, а здесь напряженная тишина, как на пустынном острове перед бурей. Конечно, сам я мог перебраться в другую страну, но меня мучила судьба Маленького Скорпиона, который успел стать мне близким другом. Да и Дурман не хотелось бросать. Как это печально - в обвалившемся домишке ждать гибели государства! Именно тогда особенно остро ощущаешь связь между понятиями "человек" и "гражданин". Я думал, разумеется, не о себе, а о своих друзьях: только так я мог проникнуть в их души, взять на себя хоть часть их скорби, потому что утешать их было бесполезно. Государство гибнет от собственной глупости. Эта гибель не трагическое разрешение противоречий, не поэтическое олицетворение справедливости, а исторический факт, который не смягчишь никакими чувствительными словами. Я не книгу читал, а слышал поступь смерти! Мои друзья слышали ее, конечно, еще отчетливее, чем я. Они проклинали ее или предавались воспоминаниям. У них не было будущего, а их настоящее воплотило в себе весь позор их сограждан. На небе, все таком же темном, сверкали звезды. Кругом по-прежнему стояла тишина, однако глаза моих друзей были открыты. Они знали, что я тоже не сплю, но никому не хотелось говорить: разящий перст судьбы придавил наши языки. В мире онемела еще одна культура, которая никогда больше не возродится. Ее последним воплем стала запоздалая песнь свободе. Душа этой культуры может попасть только в ад, потому что само ее существование было черным пятном на странице истории. 27 Уже к рассвету я забылся сном. Внезапно грянули два выстрела. Я вскочил, но было поздно: мои друзья лежали на земле окровавленные - рядом с Маленьким Скорпионом валялся пистолет. Что я чувствовал тогда - невозможно описать. Я все забыл, остались только боль в сердце и страх от пристального взгляда их мертвых глаз. Да, они смотрели на меня, словно задумавшись, загадывая мне загадку, а я еще надеялся вернуть их к жизни и в то же время особенно отчетливо сознавал, как хрупка и беспомощна жизнь. Я не плакал, я был так же мертв, как они, - с той только разницей, что стоял, а они лежали. Присев, я потрогал их, они были еще теплыми, но не откликнулись. От них осталось лишь то немногое, что знал я, остальное исчезло вместе с ними. Наверное, смерть по-своему приятна. Мне было нестерпимо жаль их, особенно Дурман, которая была совсем не готова к героической гибели. Преступления людей-кошек обрекали на гибель их собственных жен, матерей, сестер. Будь я богом, я бы раскаялся в том, что дал женщин такой никчемной нации! Я понимал Маленького Скорпиона и из-за этого еще больше жалел Дурман. У него были причины умереть вместе со своей страной - причины, вполне объяснимые. Человек не может жить вне своей нации и государства; если он их теряет, он гибнет, а если не гибнет, то продает свою душу, вверяет ее аду. Дурман и Маленький Скорпион становились для меня все дороже. Я мечтал разбудить их и сказать, что они чисты, что их души принадлежат им самим. Мечтал, чтобы они улетели со мной на Землю, испытали радости жизни. Но бесплодные иллюзии лишь усиливали тоску. Друзья оставались недвижными; казалось, они погибли уже несколько дней назад. И жизнь и смерть были Всем, а между ними лежало безгранично великое Непознаваемое. Да, молчание смерти оказалось абсолютной истиной. Мои друзья больше не заговорят, и я сам утратил интерес к жизни. Я просидел возле них до самого восхода. Их черты вырисовывались все отчетливее, солнечный луч упал на безмолвное, но необычно красивое лицо Дурман, на Маленького Скорпиона, прислонившего голову к стене. Его лицо все еще хранило печальное выражение, как будто он даже после смерти, не избавился от своего, пессимизма. Если бы я продолжал сидеть здесь, я сошел бы с ума. Но одна мысль о том, что я должен их оставить, исторгла у меня слезы, которые я до сих пор сдерживал. Бросить друзей и вновь скитаться по чужому миру было еще труднее, чем в свое время покинуть Землю. К тому же их образы будут постоянно преследовать меня. Я плакал, обхватив руками их тела, и почти кричал: прощай, Маленький Скорпион, прощай, Дурман! Хоронить их я был не в состоянии. Стиснув зубы, я подобрал свой пистолет и перелез через стену. Нет, я не вернусь, пусть даже их тела сгниют. Какой я злосчастный человек: сначала потерял товарища, с которым вместе летел, а теперь и этих друзей... Наверное, со мной вообще нельзя дружить. Куда же идти? Конечно, в Кошачий город. Там сейчас мой дом. Навстречу мне никто не попадался, всюду витала смерть. На серо-желтой дороге, под серым небом валялись мертвые солдаты, над которыми с радостным клекотом плясали белохвостые коршуны. Я шагал как можно быстрее, однако в ушах стоял смех Дурман, раздавался голос Маленького Скорпиона. Видения преследовали меня. Возле Кошачьего города мое сердце забилось сильнее - то ли от страха, то ли от новой надежды. На пустынных улицах не было никого, только трупы убитых женщин. Я догадался, что здесь проходили солдаты, и вспомнил фразу Дурман: "Цветок тоже убежала!" Да, если бы Цветок не скрылась, она попала бы в число этих мертвецов... Голова Большого Ястреба, вся исклеванная коршунами, по-прежнему торчала на шесте, но теперь не ее стерегли, она сама как будто сторожила пустой город... Дом Маленького Скорпиона оказался разрушенным. Солдаты не оставили ничего, что я мог бы взять на память, да мне, наверное, и не следовало брать, потому что каждый кирпич, каждая частица этого дома вызывали у меня слезы. Зная, что все жители на востоке, я пошел туда, по пути оглянулся на мертвый город, тонувший в сером воздухе, повернул к роще Большого Скорпиона, миновал безлюдные деревушки, где тоже побывали солдаты. В роще опять-таки никого не оказалось. Я присел под деревом, но гнетущая тишина вскоре согнала меня с места. От нечего делать я пошел к отмели, где прежде купался, сел на песок и стал глядеть вдаль. Тут сквозь туман я вдруг заметил людей, идущих на запад. Было такое впечатление, что обстановка изменилась и жители возвращаются в город. Путников становилось все больше, некоторые шли с солдатами и нетерпеливо прокладывали себе дорогу обычным для именитых людей-кошек способом. Отряды сталкивались, но увидеть, кто из них побеждает, было трудно, потому что солдаты не столько били, сколько увертывались, прятались друг за друга. Один из отрядов увертывался особенно умело и, заполняя образовавшиеся пустоты, потихоньку двигался вперед. Когда он подошел ближе к отмели, я понял причину их ловкости - во главе отряда стоял Большой Скорпион. Я не мог упустить такого случая и догнал отряд, который уже совсем вырвался на свободу и начинал ускорять шаг. Большой Скорпион, казалось, обрадовался, увидев меня, но к разговорам не был расположен. Когда я спросил, что он собирается делать, он озабоченно бросил: - Идем с нами в столицу! Враги скоро придут туда, если уже не пришли. "Наконец-то люди-кошки поняли, что нельзя не обороняться, и решили защитить свой город! - подумал я. - Но почему они тогда дерутся по дороге?!" Чувствуя, что мой восторг не совсем оправдан, я потребовал от Большого Скорпиона объяснений. Он, видимо, нуждался во мне и, зная мою настойчивость, не утаил правду: - Мы идем сдаваться. Кто первый подарит столицу врагу, тот получит в награду прибыльное местечко. - Нет уж, уволь! Сдаться ты и без меня сумеешь! - процедил я и круто повернул назад. Военачальники, шедшие за Большим Скорпионом, тоже торопились капитулировать. Особенно усердствовал командующий красноверевочной гвардией, по-прежнему с толстым шнуром на шее. Вдруг все остановились. Я оглянулся, увидел, что враг уже подходит, и решил все же пойти посмотреть, как Большой Скорпион будет сдаваться. Внезапно и меня, и Большого Скорпиона обогнал командующий красноверевочной гвардией. Он птицей ринулся к врагам и кинулся перед ними на колени. Остальные военачальники последовали его примеру, словно почтительные сыновья на похоронах родителей в старом Китае. Тут я впервые увидел врагов Кошачьего государства. Большинство из них были еще ниже ростом, чем обычные люди-кошки, не очень приятны на вид и явно еще подлее и свирепее. Впрочем, я не знал ни их истории, ни их национального характера и руководствовался только первым впечатлением. В руках они держали короткие палки, похожие на железные. Когда люди-кошки встали на колени, один из лилипутов - видимо, начальник - хлопнул в ладоши. Стоявшие за ним солдаты мгновенно подались вперед и с удивительной точностью стали бить сдающихся по головам. Жертвы без единого звука валились на землю, как будто из палок вылетали электрические разряды. Остальные люди-кошки закричали, словно петухи под ножами, и рванулись назад, давя упавших. Лилипуты не преследовали их, а продвигались медленно, отбрасывая ногами трупы. Недаром Маленький Скорпион говорил, что враг уничтожит всех людей-кошек до единого! Но я еще надеялся, что они окажут сопротивление. Капитуляция не спасла их от гибели, а борьба может спасти. Я не люблю войн, однако история показывает, что иногда они неизбежны, что человек порою просто обязан вступить в битву и даже погибнуть в ней. Постоять за свои народ - святая обязанность, она не чета ложному патриотизму, который мне отвратителен. После незаслуженной расправы жители Кошачьего государства, наверное, еще дадут бой, и вполне возможно, что победа будет на их стороне. Я держался поодаль от лилипутских солдат, которые приканчивали палками раненых. Конечно, эти солдаты не показались мне культурнее людей-кошек, но они имели, по крайней мере, одно преимущество перед ними: уважение к собственной стране. Это уважение выражалось в чудовищном эгоизме, и все же лилипуты выигрывали в сравнении с жителями Кошачьего государства, каждый из которых думал лишь о собственной выгоде. Хорошо, что, отправляясь на фронт, я захватил немного дурманных листьев, иначе умереть бы мне с голоду. Я не решался не только попросить еды у лилипутов, но даже приблизиться к ним, потому что они, чего доброго, могли принять меня за шпиона. Мы дошли до места, где лежал мой корабль, и тут лилипуты остановились. Издалека я увидел, что обломки корабля привлекли их внимание. Любознательностью пришельцы тоже превосходили людей-кошек, однако в тот момент я думал не об этом, а о прахе моего друга, который они топтали. Отдохнув, солдаты принялись рыть землю: несколько неуклюже, но быстро, без всякой лени и сомнений. Вскоре они выкопали огромную яму, подогнали к ней толпу пленных людей-кошек, окружили их и начали сталкивать вниз. От криков несчастных разорвалось бы даже железное сердце, но у лилипутов сердца оказались крепче железа. Орудовали они металлическими палками. Среди жертв было много женщин, некоторые с детьми на руках. Не в силах спасти их, я закрыл глаза, но крики и плач раздаются у меня в ушах до сих пор. Постепенно шум стих, и я увидел, что низкорослые звери уже утаптывают землю. Всех закопали живьем! Страшное наказание за неспособность сопротивляться! Я не знал, кого сильнее ненавидеть, но чувствовал, что люди, не уважающие самих себя, не могут рассчитывать на человеческое обращение; подлость одного способна погубить очень и очень многих. Если бы я до конца осознал все, что видел, я ослеп бы от слез. Лилипуты показались мне самыми жестокими тварями, они действительно уничтожили Кошачье государство - даже его мухи были обречены на гибель. Потом я наблюдал, как некоторые люди-кошки пытались бороться, но небольшими группами по четыре-пять человек. Они до самого конца не научились действовать сообща. Я видел холм, на котором столпилось десятка полтора кошачьих беженцев - единственное место, еще не захваченное врагом. Не прошло и трех дней, как они переругались и передрались между собой. Когда на холм поднялись лилипуты, там осталось всего два дерущихся человека-кошки - наверное, последние жители Кошачьего государства. Победители не стали убивать их, а посадили в большую деревянную клетку, где пленники продолжали яростный бой, пока не загрызли друг друга до смерти. Люди-кошки сами завершили свое уничтожение. Я прожил на Марсе еще полгода. Наконец туда прилетел французский изыскательский корабль, который живым и невредимым доставил меня в мой великий, светлый и свободный Китай.