ебе не лучше, па? - спросил Куан Мэн. - Да ничего. - Отец перевернул газетную страницу. - Это все мое давление. Пройдет. - Отец еще на той неделе допил свои таблетки, а к доктору не ходил. Доктор говорил, что ему надо принимать их все время. Так нет - отец же у нас упрямый. Думает, он больше доктора понимает. - Хватит, хватит. Попозже к доктору схожу. Куан Мэн пошел на остановку один. Утро было таким ясным - не омраченное ни единым облачком, небо сверкало, как серебряный щит. Куан Мэн почувствовал, что день будет очень жарким, и сразу начал потеть под рубашкой. Хорошо хоть, что суббота - короткий день. После обеда на работе будет невозможно высидеть, а так - до часу дня, а там он свободен! Легким шагом подошел он к остановке. Люди, собравшиеся на остановке, ждали терпеливо, даже с каким-то удовольствием, будто на их настроении сказывалось ясное небо и яркое солнце. Радовались они, впрочем, другому - они знали, что их ожидает в этот день всего несколько часов работы, а это еще можно было вытерпеть. Каждый предвкушал полтора дня свободы, и свобода была совсем близко. Машинально делая свое дело на работе, Куан Мэн размышлял о свободном вечере. Куда его девать? Поехать искупаться? Больше ведь ничего не придумаешь. Почему-то именно в этот день ему хотелось чего-то необычного. Позвали к телефону. Хок Лай или Порция, думал он, беря трубку. - Алло! - Алло, - отозвался неуверенный голос. - Это ты, Мэн? Это дядя Чеай говорит. - Я слушаю, дядя. Не случилось ли чего, подумал Куан Мэн: ни дядя Чеай, ни кто другой из родственников никогда еще не звонил ему на работу. - Ты извини, Мэн, что я тебя отрываю, - сказал дядя смущенным тоном, в котором явно слышалась просьба об одолжении. - Ты не мог бы выручить меня деньгами? Мне нужно немного и всего на несколько дней. Я не подведу тебя. Куан Мэн почувствовал, как у него отлегло от сердца, и улыбнулся. Добрался-таки до меня, старый черт. Еще никогда в жизни никто не просил денег у Куан Мэна, и он пока не владел искусством отказывать. - Пожалуйста, дядя Чеай. Сколько вам нужно? - А сколько ты можешь дать? - спросил дядя, начиная нажимать. - Ну, у меня вообще-то немного, сейчас ведь конец месяца... - Я понимаю, я понимаю! - Дядя испугался, что неожиданное счастье может ускользнуть. - Долларов пятьдесят найдется? - У меня столько нет, дядя Чеай. Двадцать вас устроит? Больше я не могу. - Давай двадцать - лучше, чем ничего. Договорились, что после работы дядя будет ждать Куан Мэна в кофейне на углу. Куан Мэн вернулся к своему столу. Рабочий день медленно подходил к концу. Женщины засверкали карманными зеркальцами, начали что-то проделывать со своими волосами и лицами. Смешно, но, видя, как женщины выполняют этот ритуал, Куан Мэн испытывал нечто близкое благоговейному страху. Что-то отрешенное было в том, как они изменяли свою внешность, сосредоточенно разрисовывая рты палочками губной помады, подкрашивая пудрой лбы и щеки, все время внимательно изучая полученные результаты в маленьких зеркальцах. Куан Мэн смущался - ему казалось, что такие вещи можно делать за закрытыми дверьми: в спальне или в ванной, но никак не на глазах у всех. Видеть это было как подглядывать за женщинами. Куан Мэн опустил глаза и посмотрел на часы. Еще сорок минут. Дядя Чеай пришел первым и ждал его, нервозно озираясь по сторонам. Боялся наткнуться на кредитора или не мог сдержать нетерпения? Скорее второе, подумал Куан Мэн, когда дядя схватил его за руку с такой силой, будто хотел отомстить за вынужденное ожидание. - Долго ты как! - Извините, дядя. Полно машин. - Я уже опаздываю! - Дядя нетерпеливо посмотрел на часы. - Боитесь, что опоздаете к первому забегу? Дядя секунду поколебался, не зная, следует ли изобразить удивление, потом решил, что нет, и расхохотался. Смеялся он заразительно, и Куан Мэну тоже стало смешно, хоть причина веселья продолжала оставаться непонятной для него. Собственно, он ожидал, что засмеются все посетители кофейни, что смех выплеснется на улицу и прохожие будут помирать со смеху. Волны заразительного веселья покатятся по городу. Весь мир засмеется, не в силах сдерживаться, и причина общего хохота - дядя Чеай. - Деньги у тебя с собой? - спросил дядя у еще не отсмеявшегося Куан Мэна. Сразу почувствовав себя глупо, Куан Мэн смущенно протянул дяде двадцатку. Дядя кивнул в знак благодарности и уже повернулся было к выходу, но, будто сообразив что-то, пристально посмотрел на Куан Мэна. Ой, подумал Куан Мэн, догадался, что у меня еще двадцатка в кармане. - Слушай-ка, Мэн. Пошли со мной на скачки, а? Куан Мэн только ахнул. - Только дома потом не рассказывай, а то твои родители скажут, что я тебя с пути сбиваю. На скачки! Сбивает с пути! А почему бы нет? Куан Мэн уже не помнил себя от восторга - ему сразу начало казаться, будто пойти на скачки - самое нормальное дело и ему всегда нравилось бывать на скачках. - С радостью, дядя Чеай. От неожиданного счастья он чуть не отдал дяде остальные деньги, но спохватился, что тогда ему самому будет нечего поставить. - Так пошли, пошли! - А как же обед, дядя Чеай? Я еще не обедал. - Обойдешься без обеда, пошли! Дядя схватил его за руку и потащил из кофейни. - Но дядя... Видение полной тарелки жареного риса проплыло перед его глазами. - Нам нельзя опаздывать! У меня кое-что есть в первом забеге. Скорей, скорей. Солнце плавилось над городом. Дядя увидел такси и громко подозвал его. Куан Мэн поразился - он-то думал, у них нет денег, а, оказывается, они поедут на такси! Ехать пришлось далеко, но дядя Чеай не проронил ни слова до самого ипподрома Букит-Тимах. Он углубился сначала в спортивную страницу газеты "Стрэйтс тайме", потом сосредоточился на потрепанной программе бегов. По его виду было ясно, что книжечка с выгоревшей синенькой обложкой ему - как Библия верующему. Ну что ж, подумал Куан Мэн, у каждого своя вера. Как говорится, свободная страна. Машина едва успела остановиться, как дядя выпрыгнул и резво зашагал к воротам, покрикивая: - Скорей, скорей! Куан Мэн понял, что платить за такси придется ему. Сунув шоферу деньги, он бросился догонять дядю, который уже почти затерялся в огромной суетливой толпе. - Скорей же, Мэн! Мы только-только успели! За воротами дядя бегом бросился к окошечку тотализатора. - Третий номер, Космолет! - бросил он на ходу. Куан Мэн не понял. - Ну как, ты уже сделал ставку? - спросил дядя, отходя от окошка. - Нет еще, дядя Чеай. Понимаете, я не знаю, как это делается. - Очень просто. Берешь пять долларов, идешь вон к той будочке и говоришь, что ставишь один на третий номер. Давай побыстрей! Куан Мэн неловко протолкнулся к будочке и протянул деньги в окошко. - Один на третий номер. Девушка в будке взяла деньги и выдала Куан Мэну билетик. Он пошел обратно к дяде, который так и приплясывал от нетерпения. - Поторапливайся, Мэн! Пошли на трибуну, сейчас начнется забег. Куан Мэн послушно последовал за дядей на переполненную трибуну. И - ахнул, увидев сверху весь ипподром. Он никогда не думал, что здесь так красиво. Зеленый простор аккуратно подстриженной травы с редкими купами деревьев. Старые, величавые казуарины и акации. - Пошли! - выдохнул дядя в один голос с тысячами зрителей. Возбуждение мгновенно наэлектризовало атмосферу, Куан Мэн почувствовал, как захватывает и его, хоть он совершенно не понимал, что происходит. Сплошная путаница. - Вот они! Смотри! - кричал дядя, дергая его за руку и тыча в фигурки, рассыпавшиеся по яркой, будто луговой, зелени. Куан Мэн смотрел, ничего не понимая. - Давай, Космолет, давай! - орал дядя. По толпе прокатилась волна возбуждения. Фигурки прошли поворот и быстро приближались к трибунам. - Космолет!! - не унимался дядя. - Жми, Космолет! - завопил и Куан Мэн, будто Космолет был его давнишним приятелем, за которого он всегда болел. Это было похоже на школьные соревнования, когда полагалось кричать - нажмите, синие! Напряжение продолжало нарастать, оно шло в невероятном крещендо, все захватывая, всех увлекая. - Давай-давай-давай! Кони неожиданно промелькнули мимо воющих, орущих трибун. Дядя запрыгал, как маленький. - Дядя, ну что? Что произошло? - Выиграли, Мэн! Мы выиграли! - вопил дядя, бросаясь обнимать Мэна. Невероятное волнение охватило Куан Мэна. Как здорово, как потрясающе здорово. Глядя на сияющего дядю, он так хорошо понимал, что влечет его на бега. Теперь и он понял! В репродуктор объявили результаты. Космолет победил, за него выплачивали тридцать пять долларов за ставку. - Как хорошо, что ты пошел со мной, Мэн! Новичкам везет, а с тобой и мне повезло. Куан Мэну было приятно осознать, что он каким-то образом помог Космолету победить. Они пошли получать выигрыш. Складывая тощенькую пачечку денег, он вдруг обрадовался тому, как упоительно легко они ему достались! Деньги могут множиться! Он не сомневался, что сегодня они с дядей выиграют кучу денег. Даже небо отражало его настроение и сияло такой яркой синевой над зеленью ипподрома. Разве можно проиграть в такой день! Дядя Чеай сосредоточенно изучал дальнейшие забеги, изредка сверяясь со своей синенькой книжечкой. Они ставили еще в четырех забегах - и проиграли в трех подряд. Бега теперь не казались такими захватывающими, Куан Мэном вновь овладело безразличие, и он начал неторопливо разглядывать трибуны. Его удивило большое число девушек у окошек тотализатора - они азартно делали ставки, тиская скомканные деньги в кулаках - даже пятидесятидолларовые бумажки. Неважно одетые люди - таксисты или лавочники по виду - играли на громадные суммы. Откуда у них такие деньги? Куан Мэн впервые видел столько денег на руках. Все это выглядело нелепо! Молоденькие девушки проигрывали в одном забеге его целый месячный заработок. Но все-таки в двух следующих забегах фортуна опять улыбнулась им. Куан Мэн опять ощутил деньги в руках, и опять бега начали волновать его. Как ни странно, но прекратил игру дядя Чеай. Он вспомнил вдруг, что Куан Мэн так и не пообедал, и потащил его в закусочную. Куан Мэн сам и думать забыл о еде. Дядя заказал чай поанглийски и пирожные. - Ну что, Мэн? Как тебе бега? - Потрясающе! - Смотри не увлекайся. Тебе везет, потому что ты первый раз. Потом повернет в другую сторону. - Как это, дядя Чеай? - А так. Долго не продержится. Никому долго не везет. Можешь мне поверить, я всю жизнь играл. Не увлекайся лошадками. В конечном счете продуешься, как я. - Почему, как вы? - А потому, что я все продул. Давным-давно продулся. Потерял уважение и друзей, и родни, и собственной семьи. - Дядя помолчал, будто проверяя себя. - Да всех. И детей тоже. А я их не виню. Я даже у них деньги стрелял. Брал у них, проигрывал, а им никогда ничего. Деньги, которые нужны были на их обучение, на квартиру, на жизнь. Ты и представить себе не можешь, сколько я растранжирил. Жизнь свою растранжирил. Вот лежу иногда ночью, не сплю и думаю, думаю обо всем об этом. Если бы ты все про меня знал, ты бы тоже перестал меня уважать. Да что я говорю? Ты и так знаешь. Все знают. Куан Мэну стало жалко дядю Чеая, но он не нашелся что сказать и молча ел свое пирожное. - Все знают, - повторил дядя. - Даже я сам знаю. Тебе странно? - Нет, дядя Чеай. - Ну, доедай. Седьмой забег начинается. Куан Мэн проглотил остаток пирожного и допил тепловатый чай с молоком. Поднимаясь со стула, дядя похлопал его по плечу. - Больше сюда не ходи, Мэн. Не будь как я. Ты молодой, у тебя есть будущее. Незачем тебе повторять мои ошибки. - Да, дядя Чеай. Кончился последний забег. Небо уже потемнело. Они медленно шагали по улице, высматривая такси. Куан Мэн был совершенно измучен, и даже сотня с лишним долларов в кармане не радовала его. На прощанье дядя вернул Куан Мэну двадцать долларов. Куан Мэн изумился - дядя Чеай славился тем, что никогда не возвращает долги. - Не надо, дядя! Оставьте себе. Но дядя был непреклонен. Никогда после этого Куан Мэн не мог отказать дяде Чеаю, когда тот просил у него в долг. Вернув первый долг, дядя навечно обеспечил себе кредит у Куан Мэна. Куан Мэн понял это только со временем. ГЛАВА 8 Он вернулся домой прямо к ужину. Семья усаживалась за стол. Куан Мэн поспешно вымылся и с мокрыми волосами вышел на кухню. - У нас сегодня твое любимое блюдо, - сообщила мать. - А что? - спросил Куан Мэн, пододвигая тарелку. - Тушеная курица с белым перцем. - О, правда вкусно! Как ты себя чувствуешь, папа? - спросил он, повернувшись к отцу. - Все хорошо. - Доктор сказал - у него сильно подскочило давление, - вмешалась мать. - Вечно тебе надо преувеличивать! Дал он мне таблетки - и достаточно. - Поругал его доктор, что он не принимает лекарство, - доложила мать. - Говорит, чтобы этого больше не допускал. - Ну хватит, я же слышал, что доктор сказал. - Как тебе курица, Мэн? - Потрясающе, ма. - А куда ты сегодня пойдешь? - спросила сестренка. - А тебе так интересно, да? - Ничуточки не интересно. Что, спросить нельзя? - Нельзя. - Почему это? - Потому что всюду нос свой суешь. Выйдя на улицу поздно вечером, Куан Мэн обнаружил, что четкий лунный серп по пятам следует за ним. Упорно, будто его наняли. Куан Мэн остановил такси. Продвигаемся помаленьку, подумал он и выглянул из машины. Полумесяц не отставал. - Нет у меня другой твоей половины, - сказал он месяцу. - Чего привязываешься? Он вышел из такси, перешел улицу и задержался перед дверью "Райского бара", чтобы проститься с луной. - Счастливо! - помахал он рукой. Порция уже дожидался его. - Ранняя пташка? - съехидничал Куан Мэн. - Червячка съест! - не растерялся Порция. Куан Мэн увидел Люси и знаком показал - пива на двоих. Люси принесла пиво и села рядом с Куан Мэном. Ох, какое родное, милое тепло! Коленка у коленки. - Почему б тебе разок не посидеть рядом со мной, Люси? - спросил Порция. - А я тебя боюсь. - Почему это ты меня боишься? - Потому что ты опасный, сексуально озабоченный индийский девственник, вот почему! Куан Мэн расхохотался. - А откуда ты знаешь, что я еще девственник? - не отставал Порция. - Знаю, и все! - Не будь такой уверенной! - Я уверена. Ты забыл, какой у меня опыт. - Допивай пиво, Порция! Еще закажем, я угощаю. Я сегодня на скачках выиграл. - Правда?! - ахнула Люси. - Врет, - сказал Порция. - Не хочешь, не верь. - Да ты лошадиную морду от хвоста не отличишь! - Значит, необязательно отличать, чтобы выигрывать. - А много выиграл, Мэн? - поинтересовалась Люси. - Не так чтобы очень, но на выпивку сегодня хватит. - Пойдешь еще на бега, возьми меня с собой. Дамам везет - принесу тебе дамское счастье. - Обязательно. - Посидите немножко вдвоем, пока я подойду к посетителям. А то хозяин злится. - Давай, Люси. Только принеси нам сперва еще бутылку "Тигра". - Несу. Люси ушла. - Ты почему так рано, Порция? - Сам не знаю. Отец с матерью уехали к родственникам. Сидел дома, пока тоска не взяла. Делать нечего. Как мне, подумал Куан Мэн, делать нечего. Девать себя некуда. Он уже стал своим человеком в "Райском баре". Куда бы девался он каждый вечер, если б не бар? Ходить сюда по вечерам, как на работу по утрам, стало частью его жизненного распорядка. Хок Лай присоединился к ним поздно вечером - его приглашали на ужин к Сесилии, в особняк Онгов в Танглине. - Вот умеют люди жить! - восторгался Хок Лай. Имеют возможность - деньги есть! - подумал Куан Мэн. - Посмотрели бы вы, какой дом! - не унимался Хок Лай. - Какой сад! Столовая! Посуда! Еда! Гостиная! Картины! Слуги! Бассейн! Летняя кухня! Машины! У всех потекли слюнки от этого перечисления и текли, текли, пока во рту не пересохло. Пришлось заказать еще пива: "Пей пиво "Тигр", будешь как тигр". - Дело в том, - рассуждал Хок Лай, - что надо видеть с близкого расстояния, как живут богатые люди. Это меняет все представления о жизни, укрупняет их. Жил ты в одном мире, привык к нему, и вдруг обнаруживается, что рядом существует совсем другой мир. Как только ты его увидел, твой прежний мир рассыпается прахом. Понимаешь, что необходимо попасть тебе в новый мир. Как попасть - неизвестно, но нужно попасть, иначе сойдешь с ума. Хок Лай решительно сжал кулаки - даже костяшки побелели. Странно как, думал Куан Мэн, рассматривая своего школьного товарища. Есть люди, которым нужен толчок, стимул, чтобы они включились: это может быть алкоголь, женщина, политика, спорт, деньги - без этого все не так и они не находят себе применения. Для Хок Лая - деньги. А вот когда появляется этот стимул, в таких людях загорается одержимость, целеустремленность почти ненормальной силы. Напряженные, страшные, странные люди, поглощенные продвижением к цели, не замечающие жизни. Люди непонятно цельные, но явно нездоровые. - За революцию! - возгласил Порция. Ну да, подумал Куан Мэн, очень нужна Хок Лаю революция. Революции он не хочет. Он откроет способ, другой способ, способ полегче. Вот так. Есть люди, которым все дается легко. Разглядывая приятеля, Куан Мэн думал, что Хок Лаю мир кажется легкой добычей. А его собственные чувства? Двойственность, которую ни завистью нельзя назвать, ни отсутствием зависти. Нечто среднее. Понемножку от того и от другого, поэтому - пшик. Вечер все не кончался. Пиво упрощало жизнь - хотелось еще. А Куан Мэну еще хотелось ощущать теплое бедро Люси рядом со своим. Перед закрытием бара Хок Лай начал звать всех в веселое заведение. У Порции глаза полезли на лоб от ужаса и возбуждения. Борение противоположных чувств вылилось в отчаянную храбрость. - Прекрасная мысль, Хок Лай! - объявил он и вопросительно посмотрел на Куан Мэна. - Нет, спасибо. - Что, боишься, да? - обрадовался Порция. - Нет. - Ну так в чем дело? - Не хочу, и все. Куан Мэн знал, что сегодня ему опять не быть с Люси. Она опять была занята. Ни малейшего желания даже думать о разных там заведениях он не испытывал и твердо стоял на своем. На том и расстались - Хок Лай и Порция нетерпеливо зашагали по улице, сердито оглядываясь на Куан Мэна, а Куан Мэн решил идти пешком до самого дома. Про луну-то он забыл! Знакомство возобновилось. Ночь была мягкой и чуть серебристой. Только и ходить пешком в такие ночи. ГЛАВА 9 Неупорядоченность воскресного утра всегда была наслаждением для Куан Мэна. Он просыпался и, медленно осознавая, что сегодня - воскресенье, растягивался в постели, нежился, позволяя сладкой лени пропитывать все его существо до самой маленькой клеточки. Долгие часы нерасписанной жизни - даже позавтракать можно, когда захочется. По воскресеньям мать предусмотрительно не будила мужчин, ждала, пока сами поднимутся. Никаких ограничений по воскресеньям - но в понедельник она снова возьмет семью в руки и заставит всех соблюдать строгий порядок. Младшие уже убежали играть, в квартире было тихо, она казалась непривычно отделенной от мира, и это тоже нравилось Куан Мэну - даже воздух не колебался в его комнате: ничто не нарушало тишину. Он закурил, еще глубже погружаясь в непроницаемый, нерушимый покой, и лежал так долгие, долгие минуты. Встав, он не спеша, с удовольствием совершил свой туалет и позавтракал один с матерью. После завтрака выволок на балкон большое плетеное кресло, принес себе большую чашку кофе, воскресные газеты и уселся, уперев пятки в балконные перила. Лениво перебирал газетные листы. Куан Мэн никогда особенно не вчитывался в газеты, поэтому сообщения о каких-то событиях или фотографии важных лиц не складывались для него в общую картину. В газетах явно писали о мире, в котором ему не было места. Все говорили, что премьер-министр Ли Куанъю - прекрасный оратор, но Куан Мэна ни разу не хватало на то, чтобы дочитать до конца его речи. Его или других государственных деятелей. Все эти слова текли по его сознанию, как вода по утиной спинке. Тарзан и комиксы были намного интересней. Повелитель зеленых джунглей, наполненных дикими зверями. А в это воскресенье Куан Мэну не давался даже Тарзан. Яркое утреннее солнце слепило глаза. Чем сильней он старался сосредоточиться, тем больше ярких световых кругов плавало перед его глазами. Золотые кружочки - как монеты. Чья-то тень упала на газету. Учитель Лим, их молодой сосед. - Доброе утро! - Доброе утро, мистер Лим. - Решили позагорать на утреннем солнышке? - А? Нет, я не загораю. Просто читаю газеты. - Извините, что помешал. - Не помешали, я их только так - просматривал. А вы что, в теннис собрались играть? Лим был одет как картинка - белая спортивная рубашка, белые шорты, белые носки и белые теннисные туфли. Ну точно как реклама "Тайда", насмешливо подумал Куан Мэн. "Белоснежный "Тайд", белее не бывает". - Нет, мы с друзьями сговорились сыграть в бадминтон. У отца одного из моих друзей корт при доме. Травяной. А вы играете в бадминтон? - Не очень. В школе играл немного, и все. А чтоб всерьез - нет. - Понятно. Я тоже, чтоб на серьезе - нет. Учитель засмеялся, довольный, что умеет и нелитературно говорить. Куан Мэну определенно нравился этот Лим. - Я играю просто так, - продолжал Лим. - Чтобы немножко размяться - тоже, конечно. Потом в нашей школе учителям рекомендуется заниматься спортом. Но вообще-то играю просто так. Может, сыграем как-нибудь вместе? - Спасибо, мистер Лим, но игрок я - не очень. - Не зовите меня "мистер Лим". Очень официально получается. Просто Бун Тек. - Договорились, Бун Тек, - согласился Куан Мэн, выговаривая имя с некоторой неловкостью. - Договорились, Куан Мэн. Они улыбнулись друг другу, радуясь новой дружбе. - Слушай, Куан Мэн, я, то есть, я хочу сказать, мы с женой будем очень рады, если ты какнибудь придешь к нам на обед. - С удовольствием, спасибо, Бун Тек, - ответил он, все еще пробуя на язык новое имя. Никаких "мистеров Лимов". - Ладно. Ну, я пошел, а то уже заждались меня, наверное. - Привет! - Привет, Куан Мэн. Куан Мэн бросил газеты, допил кофе и вернулся в квартиру. Он достал синюю авиационную сумку с белой надписью "Авиалиния Малайзия - Сингапур" и уложил в нее чистую рубашку, полотенце, плавки и флакончик крема для волос. Мать была в уборной. Дожидаться ее не хотелось, и он крикнул: - Я пошел, ма! - Куда это? - На весь день пошел. - А обедать? - Да не буду я обедать, ма! Я с товарищем договорился, поедем купаться в Чанги. - Пообедай и отправляйся. - Нет, ма. На пляже поедим. - Тогда возвращайся к ужину. Куан Мэн рассчитывал весь день провести с Люси. - Ужинать я не приду. Я у товарища поужинаю. - Ну хорошо, только смотри в море поосторожней. - Не бойся, я же хорошо плаваю. - Знаю, знаю. Как раз кто хорошо плавает, те и тонут. - Ладно, ма. - Всего тебе хорошего. Поговорили, подумал он. Да еще через дверь уборной. - Всего тебе хорошего, - повторила мать. И тебе, чуть не ляпнул Куан Мэн, выскакивая на площадку. Он закинул сумку на плечо с видом человека, готового к суровой жизни, полной испытаний, как альпинист перед восхождением на гималайскую вершину. Во дворе он еле пробрался через визгливую толпу детворы, занятой своими важ- ными делами. Поднял лицо к небу, чтобы убедиться, что дождь не собирается, - капля тяжело шлепнулась около носа. - Тьфу! Капало с белья, развешанного на длинных бамбуковых шестах высоко над головой. Флаги Китай-города это называется. И сколько же их! Китайские кварталы ушли в небытие, а привычка укреплять торчком на балконах длиннющие шесты и навешивать на них разные тряпки осталась. Куан Мэн всегда размышлял над тем, сколько потаенного выдает постиранное белье, когда его вешают сушить для общего обозрения. Нижнее белье всех видов, размеров и цветов, да еще с дырками в самых занятных местах. Все интимное, тайное, тщательно скрываемое хлопает себе, плещется на ветру у всех на глазах. Уворачиваясь от капающего белья, Куан Мэн выбрался на улицу. Невыразительная небесная голубизна повисла над улицей. Ни облачка. Действительно - прекрасное воскресное утро. Люси еще спала - ему пришлось долго ломиться в дверь, прежде чем она проснулась. Он подумал было, что она забыла про пляж и ушла из дому, и успел расстроиться, но тут полусонная Люси распахнула дверь. Ее длинные волосы беспорядочно сваливались на плечи, глаза жмурились от света. Куан Мэн шагнул в прихожую. Люси закрыла за ним дверь. Куан Мэн следил за ней взглядом, пока она неловкой походкой - так и не проснувшись еще - подошла к окну, отдернула цветастую штору и отпрянула от ворвавшегося солнца, как боксер, уклоняющийся от перчатки противника. - Ты что так рано? - Да не рано, Люси. - А для меня - рано! Люси подошла к шкафу, открыла дверцу, стала что-то доставать. - Мне еще нужно душ принять. Ночь была - ужас! Куан Мэн сел на кровать, закурил. В ванной заплескалась вода и послышалось пение Люси. Она пела популярную китайскую песенку - что-то такое про облака, которые скользят по небу, и про любимого, который все равно вернется. Куан Мэн смотрел на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Собственное лицо виделось ему чужим, и он отвернулся. Туалетный столик был заставлен очень женскими вещицами - флакончиками духов и одеколонов, флаконами с туалетной водой, разноцветными баночками крема, цилиндриками губной помады, коробками бумажных салфеток для лица. Среди всего этого возвышался игрушечный слон с крупными бусинами глаз и ваза с розами из папиросной бумаги. Как отличается беспорядок женской комнаты от мужского. Сидеть среди женского беспорядка, рассматривать всю эту милую ерунду, знать, что у тебя есть женщина, и чувствовать себя мужчиной. Не мальчишкой, мужчиной. Люси прособиралась не менее часа. Наконец она надела ярко-зеленую рубашку, светлые джинсы, уложила бикини в пляжную сумку и объявила, что готова. По дороге они купили завтраки в целлофановых пакетах, потом долго ехали до Чанги в жарком автобусе. Куан Мэн сразу начал поглядывать в окно, высматривая синее пространство моря, хоть и знал, что еще далеко. Знал, но все-таки смотрел вдаль, чтобы не видеть пыльный, горячий город. Он истосковался по морю. Перед поворотом на Танах-Мерах-роуд, которая вела к морю, автобус миновал большую тюрьму Чанги. Куан Мэн увидел заключенных, которые что-то делали в тюремном огороде, - маленькие серые фигурки под палящим солнцем. Они побросали работу и, опершись на свои тяпки, разглядывали проходящий автобус. Завидовали? Люди едут купаться. К морю. Заключенные тоже должны тосковать по морю, подумал Куан Мэн. Серые фигурки нагнали на него тоску. Как могут люди жить взаперти по пять, по десять лет! А все эти политические заключенные, все эти яростные молодые люди, которые не желают раскаиваться и отсиживают долгие годы за идею, за какие-то идеалы, - неужели они не понимают, что это бесполезно? Им кажется, что они народные борцы, пострадали за народ, а народ их и не помнит и едет себе купаться мимо тюрьмы. Проехали мимо придорожных лавчонок, где продавали фрукты из загородных садов. Гроздья красных волосатых рамбутанов, корзины мангустанов и манго. Продавцы внимательно смотрели на автобус, но автобус не остановился. И наконец Куан Мэн увидел море. Они сошли с автобуса и побежали на пляж. Народу было полно - купались, загорали, ели, но рядом с Куан Мэном была Люси, они держались за руки, и Куан Мэн не чувствовал себя чужаком. Им посчастливилось отыскать клочок тени под хилым деревцем, они разостлали свои полотенца, распаковали сумки и уселись. Куан Мэн снял обувь, зарылся босыми ступнями в песок, и тоненькие струйки белого песка потекли между пальцами ног. - Здорово! - сказала Люси. - Пошли переодеваться! - Куан Мэн вскочил на ноги и дернул Люси за собой. Куан Мэн переоделся прямо на пляже - обмотался полотенцем и хоть пришлось поизвиваться, но в плавки влез. Люси пошла к ближайшей раздевалке. Оттуда она вышла, одетая в темно-синее бикини, и побежала навстречу Куан Мэну, развевая по ветру длинные волосы. Шаг не добежав, она резко повернула и влетела в воду. Через миг над водой уже показалась ее голова, облепленная мокрыми прядями. Куан Мэн обрадовался, что она не стала надевать резиновую купальную шапочку, как обыкновенно делают девушки. Эти шапочки вызывали у него отвращение - головы казались оскальпированными, холодными, а девушки начинали походить на рептилий. Они долго плавали. Куан Мэн показывал Люси свой собственный стиль, а Люси хохотала долгими каскадами смеха. Потом они улеглись на горячий, почти обжигающий песок и лежали на солнце, пока не начала гореть кожа. Куан Мэн сходил за мороженым, которое они медленно ели в негустой тени своего деревца. Развернули завтраки и ели руками, потом долго мыли руки в море. Закурили и, лежа на полотенцах, смотрели сквозь листву в небо. - Знаешь, Мэн, вот мне как раз этого и хотелось, когда я была маленькая. Ужасно хотелось на целый день уехать на пляж, но приемная мать никогда меня не пускала. Сколько раз мы проезжали мимо Чанги и ни разу не слезали. Я так ревела потом. Обидно было. - Ну, Люси, это же когда было, чего сейчас об этом думать? Теперь-то ты можешь делать, что захочешь. И никто тебя не остановит. - А почему все-таки взрослые так себя ведут? Ну почему не повезти ребенка на пляж? Это ведь недорого и нетрудно. - Взрослые тоже разные бывают. - Тебя брали купаться, когда ты был маленький? - Иногда. Отец не очень-то любит море. Все равно, иногда он нас сюда возил. Когда маленькие были. Не сейчас. - Будут у меня дети, я их все время буду у моря держать. "Все время у моря", - отозвалось у него в душе. Опускался душный вечер. Неясный лунный свет лежал на хлопковых облаках над морем. Куан Мэн и Люси поели в харчевне под открытым небом и теперь брели по Эспланаде. С пляжа они поехали к Люси и долго лежали в постели. Куан Мэн впервые делал это при дневном свете. А теперь они брели по Эспланаде, и Куан Мэн наслаждался приятной усталостью купания, любви и еды. - Как хорошо, что в бар не надо идти, - вздохнула Люси. - Хозяин не ругается? - Чего ему ругаться? Полагается мне выходной или нет? - Сегодня воскресенье, в баре, наверное, полно и все такое. - Полно не полно - мне не все равно? Все равно, подумал Куан Мэн. Нам полагается. Нам все полагается, так не все ли равно? - Мэн, а что ты собираешься делать дальше? - Не знаю. Скорей всего, то же самое, что теперь. - Но твоя работа - без будущего. Ты сам так сказал. - Правильно. А что делать? - Я не знаю, я не мужчина, - логично возразила Люси. - Только, по-моему, мужчина может заниматься, чем хочет. - А я вот мужчина, а совершенно не могу заниматься тем, чем хотелось бы. - Моя беда - я женщина. Женщина ничего не может. Она может только выйти замуж, или завести любовника, или просто с кем-нибудь встречаться. Или в баре работать. Что она ни делает - это все для мужчин. Жена, любовница или просто так. А кем ей хочется, она не может быть. - А кем ты хочешь быть, Люси? - Больше всего хочу быть мужчиной. - Ну! - расхохотался он. - Это уж невозможно. На мое счастье. - Конечно, вы, мужчины, счастливые. Они прошли несколько шагов в молчании. - Ты ж не собираешься всю жизнь оставаться клерком? - Не знаю. А кем мне быть? Люси посмотрела на него - изучая, прикидывая, прежде чем вынести суждение. Я есть что я есть. Люси все смотрела, но так ничего и не решила. Вот так, подумал он. Все просто. И все трудно. Так и не решив, что делать Куан Мэну дальше, они пошли в кино. Фильм был китайский, цветной. Один из умопомрачительных фильмов, которые пачками производятся в Гонконге. Про великого рубаку в древнем Китае. Все время кого-то убивали, и ярко-красная кровь так и лила по экрану. На целый донорский пункт бы хватило. А выйдя из кино, они опять очутились в обыкновеннейшем модерновом Сингапуре. Куан Мэн терпеть не мог этот переход в действительность. Особенно днем. После целлулоидной мечты солнце бывало уж совсем невыносимо ярким, резало глаза и действовало на нервы. Они немного прошлись пешком, чтобы прийти в себя после кино. Потом пошли к Люси, опять забрались в постель. Подходя к своему дому глубокой ночью, Куан Мэн понимал, что возвращается в свой мир. ГЛАВА 10 На другой день Куан Мэн пошел обедать с Хок Лаем и Порцией. К обеду он уже вошел в понедельничный ритм жизни, а точнее - примирился с ним, стерпелся. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник и опять, и опять, и опять. Нет смысла противиться. Нет смысла и в круговороте. Встретились в "Джи-Эйч" - уже завсегдатаями стали. Так быстро. Так просто. Куан Мэн раньше не представлял себе, что это может быть так просто. Вот только еще стыли его щиколотки, не защищенные носками, только им одним было не по себе. На этот раз Куан Мэн заказал свиную отбивную с жареной картошкой - чтобы окончательно почувствовать себя своим. - Ну, как времечко провел? - привязался Хок Лай. - Да никак. Куан Мэну не хотелось рассказывать. Да и нечего рассказывать; оправдывался он перед собой и знал, что, по сути, это правда. Нечего. Просто нечего. - Парень, видел бы ты нашего Порцию! Что было, что было! Рассказывай, Порция! Порция не покраснел - продолжал спокойно попивать свою воду со льдом. - "Рассказывай!" Переспал с бабой первый раз - и все дела, - уронил он, небрежничая изо всех сил. Хок Лай так и покатился. - Все, ребята. Наш друг Порция потерял девственность. - Поздравляю, - пробурчал Куан Мэн, не зная, что еще можно сказать. История о том, как была потеряна девственность, заняла весь обед. Сначала говорил Хок Лай, но потом темой завладел сам Порция. Его первый опыт ударил ему в голову, и он болтал с видом человека, познавшего все. На некоторых это действует так, заметил Куан Мэн, а Порция, видно, как раз из них. Первая женщина будто чтото высвободила в Порции, он вел себя раскованно, чуть ли не разнузданно. Высвободила его сексуальность, что ли? Из девственников в бабники за одну ночь. Мгновенный переход. Супермен. Все это произошло в заведении где-то на Кионг-Сиак-стрит, замусоренной, обшарпанной улочке. Куан Мэну случалось проходить по ней, и, зная - как знал всякий сингапурец, - на чем специализируется этот район, он умирал от неловкости и ощущения, будто все смотрят на него. Он даже испытывал чувство вины за мужчин, которые заходили в дома на этой улочке. К тому времени, как Куан Мэн одолел половину своей отбивной - она была как резиновая, а он еще полил ее томатным соусом, - Порция уже перешел к живописным подробностям. Куан Мэн уткнулся в тарелку, хотя еда на ней казалась ему совершенно несъедобной. Ему неинтересно было знать, что делают в постели другие. Когда Порция завершил свою версию того, что произошло, Куан Мэн чуть не начал снова поздравлять его. Тощий индус, а чемпион секса. Проявился скрывавшийся в нем талант. Был совсем неплохим бегуном на длинные дистанции, а теперь нашел себе новый вид спорта - сексуальную атлетику. Ну что ж, ведь знаменитый трактат о любви - "Кама-сутру" - написали его предки. - Вот так, - подытожил Хок Лай. - А с тобой, Мэн, лучше не связываться. Из-за тебя мы так и не поехали в Седили. Анна как узнала, что ты не едешь, сразу начала говорить - я тоже не поеду. А Сесилия не поехала без Анны. Так что ты мне воскресенье погубил, парень. Только все начало устраиваться, а ты все сорвал. Дружок, называется. - Извини. Я ж тебе сказал, что мы с Люси договорились. - Люси, Люси, Люси. Влюбился ты в нее, что ли? - И так до сих пор и не спал с ней! - поразился Порция. - Это не проблема, - авторитетно сказал Хок Лай. - Пятьдесят долларов, и все дела. Мне Мэри говорила. Вы же знаете, Мэри у них в баре за бандершу. Там все девушки так подрабатывают. Полета - и можешь иметь эту свою Люси. - Иди ты! Надо мне ее попробовать! - воодушевился Порция. - На вид она такая аппетитная. Ты не против, Мэн? Куан Мэн онемел. - Не против? - А что ты его спрашиваешь? - выручил Хок Лай. - При чем тут Куан Мэн? Если она готова на все за пятьдесят долларов. Ей же без разницы. Разве что она таких индусов, как ты, не любит. И Хок Лай рассмеялся. - Еще не хватало! - притворно возмутился Порция. - Все мы живем в свободной стране, в свободном, терпимом, многонациональном обществе. Не так, что ли? Хок Лай продолжал смеяться. - Слушай, Хок Лай! А ты с Люси спал? Она действительно ничего или только кажется? - Не знаю, парень. С ней не спал. Вот с Нэнси - да. Не ах, я тебе скажу, за полсотни-то. - Надо думать, пятьдесят долларов - это деньги. Вот вернутся мои старики от родственников, надо будет добыть у них денег. Полсотни. Но я думаю, Люси стоит того. Хоть разок - чтобы знать. - Пусть Куан Мэн сперва. - Мысль! А потом пусть нам расскажет, тянет она на пятьдесят долларов или нет. Идет, Мэн? Они ждали его ответа. Ему хотелось кричать, плакать, вопить или врезать кулаком прямо в смеющееся лицо Порции и бить, и бить, пока не вылетят все его сверкающие зубы. Но Куан Мэн просто слабо кивнул. Этому не было конца. Он продолжал сидеть с ними, что-то ел, выпил чашку некрепкого растворимого кофе, взял сигарету, когда Хок Лай протянул ее. Наконец он остался один. Солнце сжигало город. Солнце сжигало его. Ночь была - ужас! - сказала она вчера утром, когда он заехал за ней. Ночь была - ужас. Так она и сказала. Она сама так сказала. ГЛАВА 11 Возвращаться на работу Куан Мэну не хотелось. Не хотелось - просто невмоготу было - и идти за справкой к доктору Чану. Конечно, придется за это отдуваться завтра. Или потом. Куан Мэн осознавал странную раздвоенность - будто в нем одном оказались двое. Один твердил: "Помни, когда ты вернешься на работу, с тебя спросят за прогул". Другой вздыхал: "Теперь все это невозможно, теперь, когда... что? Что?" Все внезапно сделалось странным, почти бредовым. По улице спешили люди, они были поглощены чем-то, чего он теперь совсем не мог взять в толк; уличное движение, столбы, светофоры, мигающие разными огнями, звук его собственных шагов - все будто отдалилось. Он шел, как лунатик, застигнутый дневным светом. Осталось только одно желание - сильное, отчетливое: убежать из города, убежать от шума и толпы. О реки с водой голубой и зеленой, о далекие чужие города! Недостижимо. Осталось только море. И Куан Мэн почти панически заторопился к морю. Он подозвал такси, сел в машину, надеясь, что шофер не затеет с ним разговор. Шофер оказался мрачным, неразговорчивым, нелюбезным - как многие из его племени. Такие, наверное, мешают развитию туризма. Подъехали к пляжу. - Здесь, - сказал он таксисту. Он дождался, пока затихнет вдали тарахтенье мотора, и только потом пересек неширокую дорогу. Мягкий песок податливо захрустел под ногами. Он разулся и зашагал босиком по песчаному ковру, но мелкий белый песок у внешнего края пляжа был невыносимо горяч, и Куан Мэну пришлось спуститься к морской кромке, к плотному, влажному, гладкому песку, облизываемому волной. По такому можно даже на велосипеде проехать. На пляже не было ни души. Один мусор, вынесенный на песок прибоем, - сломанные пластмассовые игрушки, куклы, розовые и неприличные в своей обнаженной беззащитности, бутылки из-под кока-колы, пивные жестянки, детская лопатка, позабытая в песке, мертвые водоросли, палки, ветки. И больше ничего. Живым здесь было только море. Куан Мэн подвернул брюки, вошел по икры в воду, и море ласково зашипело вокруг его ног. Жалко, плавки не захватил. А откуда было знать? Вот именно - откуда было знать?! Он далеко прошел вдоль пустынного пляжа, повернул, двинулся обратно. Узнал деревцо, под которым они расположились вчера. Одиноко стоящее деревцо, стволом прямо в песок. Наверняка под песком есть земля, размышлял Куан Мэн, а то бы оно не могло здесь вырасти. Он сел под деревом и долго чертил по песку палкой. Подошла собака, понюхала и задрала правую заднюю ногу на куст неподалеку. Интересно, бывают собаки-левши? - подумал Куан Мэн. А почему бы нет? Собака закончила свои дела и с любопытством уставилась на Куан Мэна, будто спрашивая: "Ты что тут делаешь один? Я все обнюхала - тут больше никого нет". Удивилась бы ты, если б я тебе сказал, подумал Куан Мэн. Ты вроде собака понятливая. Все так, но я не могу тебе помочь - я никогда не понимала вас, людей, возразила собака и потрусила в сторону. Эй, куда же ты? - хотелось крикнуть Куан Мэну. Я тоже людей не понимаю, мы с тобой похожи! Собака скрылась из виду. Оставшись опять один, Куан Мэн повалился на песок. Он проснулся оттого, что стало зябко. Громадное солнце скатывалось на запад, день свертывался. Куда уходит день? На Цейлон, в Индию, в другие страны. Где-то сейчас наступает утро. А где-то уже день. А здесь вечереет. Пора идти. Время "Тигра". Он долго вышагиввал по шоссе, потом поймал машину, которая отвезла его в город. Домой идти не хотелось - там сейчас ужинают. Ни домой не хотелось, ни есть не хотелось. Не хотелось и в "Райский бар". Особенно в "Райский бар". Куан Мэн решил походить по другим барам. В конце концов, в Сингапуре до черта баров. Он вышел из машины в Танджонг-Пагаре, в районе доков. Матросская сторона. Уж тут-то бары должны быть в изобилии. Матросы - народ простой, проще, чем клерки. Он пошел по улице, вдоль которой уже зажглись фонари, хотя стемнело еще не совсем - размытые тропические сумерки. Минуты межвременья: между эпохой дня и совсем другой эпохой - ночи, когда неясный свет и холодеющий воздух полны чем-то схожим с нерешительностью. Как раз под настроение. Его ли состояние передалось освещению и окружающему миру, или вот этот свет и этот мир привели его в такое настроение? Он колебался. Сумерки, неясное время. А квартал был совсем не похож на другие улицы города - бесчисленные лавочки, где торговали всем, что может нравиться матросам. И названия - "Магазин подарков Миранды", "Сувениры друга моряков" и тому подобное. Японские транзисторные приемники, магнитофоны, фотоаппараты, бинокли, чемоданы из искусственной кожи, обувь, бумажники, дамские сумочки, крикливые открытки с видами Сингапура, темные очки - все, что покупают матросы за границей. И бары, конечно. И моторикши - как нигде больше в Сингапуре, - и по нескольку матросов в каждой тележке. Корабли здесь всегда близко, сто и одна пароходная труба, все цвета радуги - портовый район, выдавшийся далеко в море за рядами старых двухэтажных лавок. Куан Мэн пристроился к группе матросов-англичан и пришел вместе с ними в заведение под названием "Счастливый бар". Лампы в баре были затенены тяжелыми абажурами, и темнота казалась ощутимо плотной. Нащупывая дорогу между столиками, он пробрался в уголок. В баре, видно, выступали танцовщицы - для них был приготовлен круг посредине зала, а сбоку расположился оркестр из нескольких музыкантов, которые сейчас отдыхали между номерами. По кругу сидели девушки, платные партнерши, ожидая желающих потанцевать. Вид у них был довольно тоскливый. Они были одеты в розовые, зеленые или цветастые китайские платья, известные под именем "Сюзи Вонг" - в облипочку, как вторая кожа, с разрезами по бокам до самых бедер. Когда они закидывали ногу на ногу, зрелище было завлекательное. Китаянки вообще не стесняются выставлять ноги на обозрение, но очень старательно закрывают груди. Может быть, это потому, что ноги - самое красивое у них. Среди девушек были и метиски, и несколько малаек, одетых в элегантно модернизированные малайские национальные костюмы. Куан вспомнил, что ему кто-то рассказывал, будто все малайские проститутки и девушки из баров - брошенные жены. Малайцы - мусульмане, а по шариату развод - очень простое дело. Подошла официантка взять заказ, и в ту же минуту, как по сигналу, ударил оркестр. Оглушительные электрогитары и барабаны угрожающе лупили рок-н-ролл. Куан Мэну сильно хотелось пить, и, кргда девушка принесла пиво, он начал пить большими глотками, забыв, что надо бы пригласить девушку посидеть с ним. Она сама присела за столик и что-то сказала, но грохочущая музыка утопила ее слова. Он покачал головой, показал сначала на свои уши, потом на музыкантов. Девушка кивнула, засмеялась и встала, показав жестом, что вернется попозже. Во всяком случае, так Куан Мэн понял ее жест. Он был рад одиночеству - если бы девушка не ушла, пришлось бы с ней разговаривать, несмотря на шум, или, еще хуже, сидеть молча, ощущая ее присутствие рядом с собой. Хорошо, что ушла. Он мог в одиночестве пить свое пиво и глазеть по сторонам. Посетителей в баре было немного - англичане, вместе с которыми он пришел, две-три компании сингапурцев и девушки из бара за их столиками. Никто не танцевал. Каждый ожидал, что первым на круг выйдет другой. Не я, подумал Куан Мэн. Он всегда воспринимал танцы как род деятельности, чуждый ему, как занятие для людей, которые умеют водить машину. Один раз на школьном вечере девочка-старшеклассница силой вытащила его танцевать. Оркестр заиграл что-то быстрое, и Куан Мэн пришел в ужас. Сейчас он только помнил, что тупо пялился на девочку и на окружающие пары, которые бешено отплясывали, а сам не мог с места сдвинуть свое свинцовое тело. Потом он тоже начал дергаться, как другие, но все время будто видел со стороны, до чего нелепо и смешно это у него выходит. Две девушки из бара встали со своих мест и, не обращая внимания на взгляды посетителей, вышли на круг. Танцевали они врозь, по-модному, так, чтобы казалось, будто они танцуют не друг с дружкой, и чтобы друг к дружке не прикасаться. В чем тогда смысл танцев, недоумевал Куан Мэн. Он же всегда думал, что танцуют ради удовольствия дотронуться, чтобы почувствовать под руками женское тело. Не зря же танцы называют дешевым возбуждением. Или, как кто-то умничал в школе, вертикальное выражение горизонтального желания. А нет - так в чем смысл? Два английских матроса пошли танцевать, потащили за собой девушек. Видя, что они не зря стараются, музыканты заиграли с большим воодушевлением. Матросы здорово танцевали - Куан Мэн невольно залюбовался ими. Был какой-то смысл в тех движениях, которыми они отзывались на музыку, и в том, как они подчиняли им девушек. Музыканты играли все быстрей, все горячей и закончили отчаянным крещендо. Куан Мэн выдохнул, будто он сам был на кругу, будто его тело было наэлектризовано ритмичным движением, и напряжение отпустило его, только когда смолкла музыка. На лбу у него выступил пот, тело ослабело, обмякло. Он заказал еще пива для себя и порцию джина с апельсиновым соком для девушки, возвратившейся за его столик. Оркестр снова заиграл, и круг за- полнился танцующими. Куан Мэн следил за их движениями как в трансе. Он пил и пил и не замечал, сколько выпито. Время, пиво и музыка делали свое дело, громкая, угрожающая музыка постепенно захватывала его, а настойчивый четкий ритм становился ритмом самой природы. Он почти не разговаривал с девушкой рядом, а она вполне довольствовалась тем, что посетитель не забывает заказывать новую выпивку. Когда в его стакане оставалась половина, она немедленно доливала. К микрофону подошла певица. Тоненькая китаянка, совсем молодая, лет двадцати, она вкладывала в песню зрелый житейский опыт. Пела она по-английски, пела модные песенки. Куан Мэну даже показалось, что он узнал мотивы битлов. Пела неважно, и особенно красивой ее нельзя было назвать, но она привлекала какой-то особой магией. Секрет привлекательности был в ее глазах - они яростно сверкали на посетителей бара, на весь мир. Совсем еще юная, она уже смотрела с пренебрежением, с ненавистью, с презрением, с вызовом! Люси, подумал Куан Мэн. Как она говорила - знаешь, какой у меня опыт? Почему он убежал? Почему он сейчас не в "Райском баре", не с ней? Но он не двигался с места и продолжал пить пиво, бутылку за бутылкой. Когда бар закрывался, он был уже совсем пьян. На улице около бара стояли кучками матросы, поджидая девушек. Кое-кто собирался поискать по городу еще другие веселые места. Куан Мэн был совсем один и не знал, куда деваться. Ночь только начиналась. Домой не хотелось идти. Он пошел нетвердыми шагами, придерживаясь за стены домов. Уличные фонари горели желтовато-зеленым светом, от которого ночь делалась призрачной, а фары машин были громадными и круглыми, как глаза неведомых хищных зверей. Джунгли ночи. Неожиданно для себя он остановил такси и назвал шоферу улицу, где жила Люси. Ему показалось, что машина затормозила, едва успев отъехать. Он вышел, расплатился и поднялся по лестнице. Ему пришлось долго и громко стучать, разбивая тишину и темноту лестничной площадки. Наконец дверь открылась. - Что надо? - спросила Люси. - Я пришел к тебе, Люси. - Катись ты к черту! - Як тебе пришел. - Сказано - к черту. Сегодня не торгуем! - Люси! - И больше я тебя видеть не хочу. - Почему? Что я сделал? - Что сделал? Дружки твои приходят сегодня в бар, и индус этот говорит - переспишь со мной за полсотни? Твои друзья! Подонки! - Я тут ни при чем, Люси. - Твои же дружки! А сам чего сегодня в бар не пришел? И с чего это ты им даешь разрешение? Они мне так и сказали! Как ты мне в глаза можешь смотреть после этого! Все вы подонки. Если я с тобой спала, так ты меня теперь оскорбляешь? Брала я с тебя деньги? Ты, может, думаешь, если ты образованный, так тебе все позволено? Или думаешь, ты такой уж красавчик, что я устоять не могу? Иди в зеркало поглядись! - Люси... - Ничего не "Люси"! Из-за тебя, из-за дружков твоих меня сегодня с работы выгнали! - Как? - А так! У меня с ними целый скандал вышел, вот как. Хозяин меня вытурил. - Прости меня! - "Прости меня!" Можешь теперь за деньги спать со мной. - Люси... - Ну хорошо, пускай я проститутка, пускай я за деньги продаюсь. А ты сам? Думаешь, ты очень хороший? Паршивый клерк, если б ты даже захотел на мне жениться, тебе прокормить меня не на что! А воображаешь как! Тебе бы только спать со мной, за человека ты меня не считаешь, а уж чтоб жениться! Знаешь, сколько ты мне задолжал, если я с тебя деньги захочу взять? Что же ты со мной не рассчитываешься? Нечем, что ли? Катись и не появляйся больше! Люси с силой захлопнула дверь. Куан Мэн побрел вниз. Конечно, я не могу рассчитаться. Мне ни с кем никогда не рассчитаться. Щеки горели, как от пощечин. ГЛАВА 12 Куан Мэн проснулся с похмелья. Дневной свет, утренние звуки пробуждающейся семьи казались ему ненастоящими. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться. За завтраком мать взялась за него. - И здоровье губишь, и деньги на ветер бросаешь с этой пьянкой! Столько пить! Ты что, хочешь, чтоб это все алкоголизмом кончилось? Куан Мэн отмалчивался. Есть он все равно не мог, только выпил черного кофе. - Возьми себя в руки, Мэн. Он кивнул и пошел на работу. На работе его сразу позвали давать объяснения начальству - по какой причине вчера была пропущена половина рабочего дня? Если заболел, то у него должна быть справка от врача, пусть он ее покажет. Справки, конечно, не было, и Куан Мэн впопыхах начал придумывать причину. - Отец заболел неожиданно, давление поднялось. У него вообще высокое давление. Начальство неохотно приняло это объяснение, и Куан Мэн возвратился к своему столу, отбывать рабочий день. Он изо всех сил старался сосредоточиться на скучной работе, старался больше думать. Даже рассчитаться не можешь. Стыд прошлой ночи все еще жег его. Течение дня казалось ему странным. Он даже радовался тоскливой монотонности своей работы, она вдруг приобрела необходимость, важность, и он чуть не с ужасом вспомнил об обеденном перерыве, о целом часе безделья и пустоты. А мысль о незанятом вечере просто страшила его. В обед он потащился в береговую харчевню и заставил себя проглотить немного супу. Лодки в устье реки подпрыгивали на волне, будто кланяясь друг другу, как когда-то в старину церемонно раскланивались люди. Плавник и всякий речной мусор поднимались и опускались на волне, поднимались и опускались на мутной, в радужных масляных кругах воде. Воздух крепко пропах речной грязью, острыми приправами, подгорелым жиром. Люди толкались, болтали, ели. Куан Мэн решил пройтись по горячим полуденным улицам. В пустынном переулке он наткнулся на бездомную собаку, тоскливо обнюхивающую переполненный мусорный ящик. Куан Мэн вернулся на работу. После работы он пошел на остановку. Опять длинная неразговорчивая очередь. Забравшись наконец в автобус, он смотрел на мир, скользивший за окном, и пытался придумать, куда девать вечер? Куда девать себя? Вот в чем вопрос. Так и не найдя ответа, он поплелся домой. Он долго стоял под душем, открытым до отказа. Тугие струйки барабанили по телу, совсем как палочки по натянутой барабанной коже. Та-та-та-та! Как пулемет. - Побыстрее, Мэн! - крикнула сестренка. - Папа еще не мылся! - Иду. Он вынес на балкон тяжелый стул и попробовал читать вечернюю "Малай мэйл". Открыл страницу комиксов, чтоб узнать, что новенького у доктора Килдэра, у колдуна Мандрейка, у судьи Ди и у Рипа Керби. Красавец доктор только что поставил трудный диагноз, колдун загипнотизировал шайку опасных преступников, почтенный судья разрешил загадку одного из таинственнейших преступлений древнего Китая, а американский детектив и его слуга-англичанин подошли вплотную к разгадке загадочного убийства в современной Америке. Прекрасно. В мире все в порядке. Отлично. Он уронил газету на пол и курил сигарету за сигаретой. Выкурил четыре. На балкон вышла мать. - Ты зачем столько куришь? Ты только посмотри, сколько окурков! Рак хочешь получить, да? Уж не говоря о том, что деньги переводишь. - Ладно, ма. - "Ладно", "ладно". Курить надо поменьше. - Ладно, ма. - Да что ж это такое, - разворчалась мать. - Пьет, как рыба, дымит, как труба, и все, что от него добьешься, - ладно, ма! Куан Мэн встал и перегнулся через перила. На углу столпились деревья, как соседское семейство, вышедшее подышать. Тускнеющий вечерний свет сделал листву густой и черной. Многоквартирный дом жил своей обычной жизнью. Странное беспокойство не покидало Куан Мэна - он не знал, чем заполнить тягучее время. "Райский бар" и Люси уже засасывались в прошлое, это уже умирало, и он не в силах был остановить уходящую жизнь. Мертвое - как бабушка, часть прошлого, часть его самого. Позвали ужинать. Есть, чтобы жить. Прожить еще немного. Каждый день еще немного. После ужина он собрался из дому. Мать опять напомнила, чтобы он не пил. Не пить, не курить. А как же жить? На что тогда тратить время? Жить и убивать время - это одно и то же. Куан Мэн опять пошел в "Счастливый бар". И постепенно привык к этому новому бару. Новая привычка. Снова и снова, пока это не превратилось в часть настоящего, в часть жизни. Так проходили вечера. Скоро жизнь его стала укладываться в две части. Первая состояла из дневных часов: завтрак, автобус, работа, обед, автобус, ужин - порядок, который он соблюдал. Вторая - невыносимые вечерние часы, новые и беспорядочные. В них не было порядка, потому что всякий раз приходилось заново решать, в какой бар пойти, с кем там разговаривать и чем заняться. Куан Мэн будто жил в двух разных мирах или будто в нем жили два разных человека. Он даже начал думать о себе: я дневной и я вечерний. Вечером или ночью он был способен говорить и делать такое, что было совершенно немыслимым при дневном свете. Но если у него бывали неприятности днем, на работе, он утешался сознанием того, что все это растает и исчезнет, когда наступит ночь. Два человека в нем помогали один другому. Куан Мэн мог переходить из мира в мир - как в той китайской притче о человеке, который вообразил, будто он бабочка, а потом не знал, то ли он человек, вообразивший себя бабочкой, то ли он бабочка, вообразившая себя человеком. Совсем как Куан Мэн и его два мира. Иногда в ночном бродяжничестве ему вспоминались "Райский бар" и Люси. Вот в такую ночь он и написал на стенке уборной: Бесконечные дни. Не короче и ночи. Незачем жить, если нету полсотни. И в ту же ночь он сдружился с англичанином-матросом по имени Фрэнк. Они разговорились в "Счастливом баре", а потом вместе отправились в поход по кабакам. Фрэнк в тот день сошел на берег с корабля. Торговое судно, совершающее рейсы между Европой и Китаем. Фрэнку было лет тридцать пять, а плавал он с шестнадцати. Он побывал везде на свете. - Осточертело мне это море паскудное, - говорил Фрэнк. - Одно и то же, одно и то же. Как выйдешь в море, так и начинается - одно и то же. - Вроде моей конторы, - заметил Куан Мэн. - Осточертело паскудное море, - повторял Фрэнк. - Осточертели капитаны, помощники эти паскудные. Сволочи как один. - Вроде моего начальства, - подтвердил Куан Мэн. - Подкопить бы денег, купил бы себе пивную у нас в Пламстиде. - Где это? Никогда не слышал. - Пламстид? Городишко такой, возле Гринвича за Лондоном. - Вот ты видел мир, Фрэнк. Тебе какой город больше всего нравится? - Гонконг. Капитальный город. Девочки капитальные. - Китаянки? - Китаянки нормальные девочки. - А Сингапур? - Нормально. Все чистенько, есть где отдохнуть. Можно хоть на берег сойти после разных там - Индокитай, Филиппины, Индия. Чертовы дыры. Грязь, нищета. - Я б хотел поплавать, посмотреть все эти страны. На грязь мне наплевать. - Да брось ты, парень, там смотреть-то не на что. Чертовы дыры и тоска зеленая. Я тебе говорю. Куан Мэн чувствовал, как приходит конец заветнейшей его мечте, поэтому ему расхотелось говорить о морской жизни. Брели из бара в бар. Фрэнк сказал, что неплохо бы к проституткам сходить, но Куан Мэн отказался. Заявил, что ему никогда не нравилось за деньги. Фрэнк не уговаривал. Распростились. А причина была в Люси. Куан Мэн ни о ком другом даже подумать не мог. Он в одиночестве пошел домой, довольный тем, как пустынно и тихо на улицах. Пробежала собака, ему пришло в голову, что он становится и сам похож на тощего бездомного пса, шныряющего среди мусора и воющего на луну. Вой гулко разносился по ночным улицам. ГЛАВА 13 Все время с самого утра Куан Мэн провел в одиночестве. Пляж заполняла воскресная толпа - целые семьи, выбравшиеся на природу, шайки мальчишек, стайки девушек, влюбленные парочки. Он побродил по пляжу, обходя простертые тела, как футболист, ведущий мяч, прислушиваясь к смеху и шуму, перехватывая иногда обрывки разговоров. Ему и раньше случалось бывать одному, но теперь все было по-другому. Теперь он был одинок. Поплавал, вышел на берег и растянулся на песке, но и плавание не доставило ему удовольствия. Он не переставал ощущать какую-то скованность и не мог свободно отдаться воде. Когда он сел в автобус и поехал в город, солнце уже протянуло удлиненные тени деревьев. Куан Мэн еще раз посмотрел на небо и на море: вода приобрела темно-серый, металлический оттенок. Как металл, но он не мог сообразить какой. Небо окрасилось в пурпур и охру - печальная яркость заката. В домах зажигались огни. Неожиданно и сразу зажглось уличное освещение, включенное далекой рукой на распределительном пульте. Когда автобус въехал в город, была уже настоящая ночь. Куан Мэн зашел в закусочную. Он механически жевал поставленную перед ним еду, не чувствуя ее вкуса. Потом зашел в бар, где еще ни разу не был. Выпил пива. Пиво тоже не оказало своего обычного действия. Ничто не действовало - он приобрел иммунитет против всего. Он вышел на затихающие ночные улицы и медленно зашагал по направлению к Эспланаде. Корабли были далекими - как всегда. А он был одинок. Он был одинок весь день. Он ни с кем не разговаривал. За целый день он не сказал ни слова никому. Он чувствовал себя плоским, как море перед ним. Безвкусным, как пиво, выпитое перед этим. Куан Мэн долго простоял на Эспланаде, пока решение не созрело окончательно в его уме и он не отправился искать такси. Тихо поднялся по лестнице и негромко постучался в дверь к Люси. Он застыл в ожидании, не смея даже дышать. А если ее дома нет? А если она не одна? Даже мысль об этой возможности не коробила его больше. Самолюбие перестало терзать его. Он все продумал. Люси открыла дверь - заспанная, протирая глаза. - Зачем ты пришел? - В ее голосе не было никакой злости. Не так, как в прошлый раз. - Очень поздно, Мэн. Она разглядывала его, стоя в освещенном прямоугольнике дверного проема. Ее тень падала на Куан Мэна. - Можно мне войти, Люси? Ну пожалуйста! Мне с тобой нужно поговорить, - осторожно попросил он. Их окружал неясный свет лестничной площадки. Мягкость поздней, темной ночи. Люси чуть поколебалась, кивнула. Куан Мэн вошел в квартиру. Люси закрыла дверь и жестом пригласила его сесть в кресло. Куан Мэн сел. Всем своим существом впитывал он в себя уютную, обжитую привычность обстановки. Люси придвинула второе кресло и села напротив него. Куан Мэн впитывал в себя очертания ее тела, живого, беззащитного, теплого со сна, неплотно прикрытого легким халатиком. Впервые за этот долгий день ожили его чувства и вернулась способность к восприятию. Он больше не был плоским, жизнь наполнила его - и он все вбирал в себя Люси, ее комнату, ее вещи. Дневная омертвелость покидала его. - Почему ты так поздно, Мэн? - Извини, Люси. Наверное, это потому, что я потерял счет времени. Когда я решился к тебе поехать, /я совершенно не представлял, который час. - Ты все такой же чудной! - засмеялась Люси. - Наверное, и правда чудной. Целый день слонялся как идиот. И целый вечер. И все это время,добавил он. - Я без тебя как потерянный, Люси. Ничего не хотелось. И тоска такая. Люси шевельнулась в кресле - обрадованная и счастливая. И настороженная от этой радости и счастья. - Ну а как ты проводишь время? Ходишь еще в "Райский бар"? - Нет. Ни разу там не был с тех пор, как ты ушла. Без тебя там ничего хорошего нет, Люси. Я пришел тебе сказать... Давай будем опять встречаться. Тошно мне без тебя. Люси поднялась с кресла. Подошла к столику, отыскала пачку сигарет, закурила, сильно затягиваясь, и стала у открытого окна, глядя в ночь. Ее неподвижность и молчание беспокоили Куан Мэна - неужели ее рассердило что-то из сказанного им? Наконец Люси повернулась лицом к нему, сильно затянулась сигаретой и, задержав на миг дыхание, выдохнула. Дымное облако спрятало ее лицо, разошлось. - Нет, Мэн, - ответила наконец Люси. - У нас больше не получится вместе. - Ну почему, Люси? Люси, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Ты же помнишь, как было. А все это время - ужас как мне плохо было. Я так по тебе скучал. Как идиот был без тебя. Значит, ты очень нужна мне, Люси. А я разве тебе не нужен? - Ничего теперь не выйдет. Я не спорю - нам с тобой было хорошо. Даже очень хорошо. Но после всех этих дел я долго думала - у меня столько времени было думать. Ничего не выйдет. Даже как я сейчас живу. Ты же все знаешь. Ну сам скажи, что у нас с тобой теперь может быть? Я же все равно как проститутка. Ты понимаешь, Мэн? - Хватит! Мне все равно, что с тобой раньше было! - Легко сказать. А я вас, мужчин, знаю. Никогда ты мне не забудешь мое прошлое. Ты только так говоришь, а сам не забудешь. Не сможешь. И будешь про себя корить меня. - Смогу, Люси! Увидишь, смогу. Ни вспоминать, ни корить не буду. Я все продумал. - Нет. - Ладно. Тогда выходи за меня, Люси. Выходи за меня замуж. Я докажу, как я к тебе отношусь. - Ты на мне женишься? - изумленно переспросила Люси. - Да. - Шутишь. - Люси, Люси, - взмолился он, - да верь же ты мне! Я в жизни не был серьезней! Люси помолчала. Потом сказала - почти нежно: - Хорошо, Мэн. Верю. Я верю, что ты на самом деле хочешь на мне жениться. Мне так... Знаешь, я... Она не могла договорить, не могла слов найти. Куан Мэн подошел и взял ее за руку. - Выйдешь за меня, Люси? Люси стиснула его пальцы. - Нет. Невозможно. Прости меня, но ничего хорошего из этого не выйдет. Все это плохо кончится. - Глупости! - Не глупости, Мэн. Я женщина. Женщины чувствуют такие вещи. Плохо будет. - Но почему? Почему? Потому что, ты думаешь, я буду все время помнить о твоем прошлом? Какая мне разница, что с тобой раньше было? Может, я и не забуду, но я могу сжиться с этой мыслью. Твое прошлое не будет нам мешать. Я об этом столько думал, что теперь я уверен. Я не ребенок, и я понимаю, что жизнь такая штука, которая может заставить человека идти на всякие вещи. Жизнь и есть жизнь. Я не из тех, которые осуждают других, что они не так живут. Жизнь - дело трудное. Живешь, как получается. Да к чертям все эти рассуждения и проповеди. Выходи за меня. - Нет. - Неужели я тебе совсем безразличен, Люси? Или тебе неохота связываться с клерком, у которого нет будущего? - решил пошутить Куан Мэн. - Может, и это тоже. Я не хочу всю жизнь биться. Я не хочу всю жизнь думать, как зарабатывать на хлеб. Я и так много лет на это потратила. Не думаю, чтоб меня прельстило такое будущее. Даже с тобой, Мэн. Куан Мэн вздохнул. Никогда ничего не получится. Даже здесь. - Извини, что я не миллионер. - Ты не расстраивайся, Мэн. Это все к лучшему. Поверь мне. Тебе так будет лучше. Сам когда-нибудь поймешь. - Не пойму. - Придет время, и ты поймешь. Ну какая тебе радость на мне жениться? А что ты сделаешь, если тебе возьмут и скажут - а ваша жена была проститутка? - Не знаю. Пусть говорят. Мне наплевать. - Нет, не наплевать. Я знаю. - Все знаешь? Люси невесело посмеялась. - Все знаю. Ты забыл - у меня знаешь какой опыт! Куан Мэн кивнул. - Когда-нибудь ты еще мне скажешь спасибо, Мэн. Скажешь спасибо, что не вышла за тебя. - Никогда. - Вот увидишь. - Может быть, ты все-таки подумаешь, Люси? - Нет. Уже подумала. - Тогда мне лучше уйти. - Не уходи. Сегодня не уходи! Я сегодня решила всю свою жизнь. Давай побудем вместе, последний раз побудем вместе! Люси потянула его к постели. И в первый раз Куан Мэн провел с Люси всю ночь. ГЛАВА 14 А через несколько дней Куан Мэну позвонил Хок Лай и сказал: как давно они не виделись и он надеется, что Куан Мэн не стал совсем уж бирюком. Надо общаться, жить-то с людьми, и пора Куан Мэну понять это - лучше будет. Хок Лай рассказал, что Порция скоро уезжает насовсем. Сейчас он собирается в дорогу, теплые вещи запасает - там же бывает холодно. Сначала Куан Мэн хотел попросить, чтоб они от него отвязались. Ему хотелось одного - чтоб оставили его в покое. Но Хок Лай стал уговаривать съездить в Седили и приставал как с ножом к горлу. Лучше будет. Надо общаться. Сам Хок Лай недавно стал членом молодежной торговой палаты Сингапура. Еще он рассказал, что у него все очень серьезно с Сесилией Онг, и намекнул, что дело движется к свадьбе. Куан Мэну пришлось сказать, что раз так, то он поедет с ними в Седили, а Хок Лай пообещал все организовать. В воскресенье они с утра выехали к Перешейку. Хок Лай заехал за Куан Мэном на черном "моррисе". Сесилия сидела на переднем сиденье рядом с ним, а Куан Мэн сел назад, к Анне. - Как жизнь? - спросила Анна своим низким голосом. - Не общается! - тут же встрял Хок Лай. - Совсем бирюком стал. Это очень плохо. Ты должна его вытащить на люди, Анна. - Ты всегда отвечаешь за других? - строго спросила Анна. Хок Лай засмеялся. Сесилия хихикнула. Проехали мимо бегов. Места недавнего триумфа. Машина плавно шла по городским улицам, а Куан Мэн смотрел на пешеходов, на людей, набившихся в автобусы, на все то человечество, которое не обладало машинами. Он явно оказался выше социальным рангом, чем они, будто и на него лег отблеск благосостояния владельца "морриса", будто он уже был приобщен к тайнам того мира, где люди ездят на машинах. Куан Мэн даже вроде жалел тех, у кого не было машин, жалел "других". Жалости хватило на поездку - как только он вышел из машины, он тут же превратился сам в одного из "других". Миновали каменоломню, заброшенные, зарастающие каучуковые плантации, фабрики, английскую военно-морскую базу в Вудландсе. Машина круто свернула к Перешейку - узкой пуповине, соединившей Сингапур с Малаккским полуостровом. Завершив пограничные формальности, Хок Лай не спеша повел машину из Джохора на Мерсинг. Тихую, пустоватую проселочную дорогу с двух сторон сдавили каучуковые плантации, простиравшиеся на целые мили. Мелькали бесконечные ровные ряды гевей, прямые тусклые стволы, высоко поднявшие густые кроны. На коре видны были скошенные рубцы - разрезы, сочащиеся белым латексом, собирающимся в толстые фаянсовые чашки, подвязанные проволокой к стволам. День и ночь стекала в них густая жидкость - кровь малайской экономики. Плантации остались позади, дорога пошла тропическими джунглями. Куан Мэн почти видел их обитателей - диких кабанов, тигров, тапиров, слонов, медведей, грациозных зверюшек под названием мышиный оленек и самого Тарзана. Хотя, конечно, он помнил, что Тарзан жил в Африке, в чернейшей Африке, а вовсе не в Малайе. Мимо мелькнул громадный рекламный плакат, требующий, чтобы пили кока-колу. В нескольких метрах за ним - другой плакат: пейте пепси-колу, установленный конкурирующей компанией. Битва безалкогольных американских гигантов в малайских джунглях. Сражались и конкурирующие нефтяные концерны: "Супер-Шелл", "Эссо-Экстра", "Калтекс"... За Кота-Тингги им попалась группа индийских косарей, обкашивавших обочину проселка. Изогнутые паранги в их руках сверкали изящными дугами. Срезанная трава отлетала в сторону. Свернули направо. К Седили - к Язон-заливу, как еще называлось это место. Кто такой, интересно, этот Язон? - подумал Куан Мэн. Явно не тот грек, который доставал золотое руно. Скорей, какой-нибудь инженер-строитель, колонизатор, хваставшийся потом в Лондоне, что он строил Империю. Впечатляющее выражение - строитель Империи, так чувствуется в нем марш через непроходимые джунгли, через которые продираются с парангом или, вернее, идут за отрядом туземцев, расчищающих парангами путь. Одно и то же. Или почти. Джунгли по обе стороны дороги расчищали под посевы: невысокие, округлые, как женская грудь, холмы чернели пятнами выжженного леса, на дикой желтой земле валялись поваленные стволы. Высокие, обгорелые стволы торчали, как тотемные столбы. Пейзаж, оставляемый первопроходцами. Первопроходцы - и я, сложная натура, клерк в чертовом городе. Первопроходцы - простые люди. На окраине деревни Куала-Седили дорогу переходила шумная стайка малайских школьниц в белой с красным школьной форме. - Девочки, хотите - остановимся и вы попудрите носики? - предложил Хок Лай. - Тут есть кофейня. - О'кей! - хихикнула Сесилия. Девочка-яблочко, подумал Куан Мэн. Вечно хихикает. - А ты, Мэн? - спросил Хок Лай. - Нет, спасибо. Остановились у низкого, длинного дома. Девушки сразу исчезли. Куан Мэн закурил сигарету и с наслаждением вытянул ноги. Он заказал большую бутылку пива, и они с Хок Лаем выпили ее. Куала-Седили - маленькая деревня, в которой даже нет торговой улицы - просто несколько лавчонок. Однолошадная деревушка, хотя, конечно, никаких лошадей в ней не было. И почему это в малайских деревнях не бывает лошадей? Их только и видно что на бегах. А в сельской местности одни буйволы. Но буйволы не скачут - сонно плетутся под горячим солнцем, часто роняя свои темно-зеленые лепешки. Народу в кофейне было немного - сидели деревенские за своим черным кофе. В центре каждого столика стояла тарелка засохшего печенья под стеклянным колпаком от мух. До печенья никто не дотрагивался. Густая туча мух гудела над открытым мусорным ящиком у кофейни. Подъехал крестьянин на допотопном велосипеде, слез, прислонил его к столбу, вошел в кофейню. Возраст и непогода сделали неразличимым изначальный цвет велосипеда. Велосипед был ржавым, и малаец, приехавший на нем, тоже ржавого цвета. Высушенное, изможденное лицо и острые глаза. Такие глаза бывают у рыбаков - они все время всматриваются в сверкающее под солнцем море. Переговариваясь о чем-то, появились девушки. Конечно, деревня уже привыкла к сингапурцам, которые по воскресеньям тащатся в такую даль только ради того, чтобы поплавать в море. Деревенским в голову не придет купаться, и уж, ясное дело, не станут они валяться на песке под солнцем! Девушки выпили лимонада, подошли к стойке купить по шоколадке. Анна предложила шоколадку Куан Мэну, но он отказался. Он никогда не любил сладкое. Забрались обратно в машину, горячую, как печка. Скорей бы в воду! Проехали с милю по новой широкой дороге, и неожиданно перед ними распахнулась панорама синего неба и синего моря. Машину потрясло немного, пока съезжали к пляжу. Куан Мэн ликовал - он в жизни не видел такого огромного пляжа. Что сингапурские пляжи по сравнению с этим! Тропический пляж, наконец именно такой, как представляешь себе! Мили и мили чистого песка вправо и влево. Они быстро выгрузили свои вещи из машины и перенесли их в укромный уголок, который выбрали на пляже. По случаю воскресного дня народу было не так уж мало - в тени стоял целый строй машин с сингапурскими номерами. Среди загоравших было несколько европейских девушек в совсем узких бикини, выставлявших напоказ дразнящие полные груди. Куан Мэн разглядывал их из-под своих темных очков. Ну и что, я же, в конце концов, мужчина. Девушки пошли за кусты - переодеться, а Куан Мэн с Хок Лаем обмотались купальными полотенцами, натянули под ними плавки и бросились в море. Скоро к ним присоединились девушки: Сесилия в красном бикини, а Анна в закрытом черном купальнике. Анна подвязала волосы резинкой. Сесилия решила, что с ее короткими волосами ничего не сделается. Хок Лай поднырнул и ухватил Сесилию за ноги, она завизжала. Куан Мэн поплыл подальше от этого визга, хохота и сверкания брызг. Здравствуй, лазурный мир! Наплававшись, Хок Лай и Сесилия вышли из моря и, взявшись за руки, пошли по пляжу. Куан Мэн полулежал у самой воды. Анна посмотрела на него и улыбнулась. - Ты хорошо плаваешь. - Да нет, так себе. - Нет, хорошо. Сказать - нет, она скажет - да, я опять скажу - нет, она опять - да... - Правда, хорошо плаваешь, - завершила Анна несыгранный матч. - Быстро не умею плавать, - возразил он, как бы еще не совсем сдаваясь. - А по-моему, быстро, - отбила она. Сказать - нет, она скажет - да, я опять скажу - нет, а она... - А зачем быстро плавать? - продолжала она. - Устанешь. Куан Мэн не нашелся что ответить и решил считать это ничьей. - Хочешь погулять со мной, Мэн? - Пошли. Как она это сказала - со мной! - подумал Куан Мэн. Может, она имела в виду... Да нет... Нет, конечно. Он посмотрел на нее. А она полнее, чем кажется в одежде. Или поправилась за эти две недели? А в году пятьдесят две недели... Куан Мэну стало смешно. - Ты что? - спросила Анна, уже готовясь засмеяться вместе с ним. - Просто так. Смешное вспомнил. Извини. - Да я ничего. - Извини. Куан Мэну было стыдно за то, что он посмеялся над ней. Неплохая же девчонка. Довольно привлекательная. Особенно когда снимает очки. Без очков ее глаза смотрят с какой-то нежностью, будто даже зовут. Так всегда бывает с близорукими, но все равно кажется, будто она такая слабая и нежная, что ее хочется защитить. И Люси бывала беззащитной, вдруг вспомнил он, а беззащитной и нежной - нет. У Люси не было этой нежности. У Анны есть. - Ты бывал на Восточном берегу, Мэн? - Ни разу. - Мне бы очень хотелось. Говорят, там так красиво. Может быть, и съезжу в следующие школьные каникулы. - Здесь тоже красиво. - Все равно, говорят, Куантан лучше. Интересней. Подлинная малайская атмосфера. И там водятся гигантские черепахи, и они откладывают яйца прямо на пляже. - Я думаю, на это ни к чему смотреть. Это, знаешь, дело такое... Анна засмеялась, вопросительно всматриваясь в него близорукими глазами. - Ну что, не правда, что ли? Откладывать яйца все равно что ребенка производить. Анна опять засмеялась. Куан Мэн понял, и ему самому стало смешно. - Ну, рожать детей, я хотел сказать. Не так уж и оговорился, подумал он. Тоже, наверно, больно. Он часто думал, что курам больно нестись - яйца такие большие по сравнению с курицей. - Ты хотел бы путешествовать, Мэн? - Очень. - А куда? - А как? - Ну почему не помечтать... - Мечтать? На мою зарплату? - Ну а почему? Может, через много лет... - А может, через много лет мне будет столько лет, что и думать ни о чем не захочется. Может, у меня будет ревматизм и я даже ходить не смогу. - Глупенький ты, - сказала она. - И смешной. Они зашагали по пляжу, надавливая босыми ступнями на сыпучий, горячий песок. Море выбросило много плавника - странные, искореженные формы, обесцвеченные морем почти добела. Анне понравился кусок плавника, похожий на ультрасовременную скульптуру из тех, что всегда изображают в книгах по искусству. - Для икебаны, - объяснила она. Пристроит ее дома к вазе с цветами. Дошли до болота, где росли мангровые деревья, и повернули назад. Воздушные корни мангровых зарослей, изгибаясь, почти касались песка и переплетались, как прутья клетки. Хок Лай и Сесилия увлеченно обнимались. При виде Анны и Куан Мэна Хок Лай поспешил убрать руку с толстых ляжек Сесилии. Сесилия быстро отодвинулась. - Извините, помешали, - не утерпел Куан Мэн. - Вечно все портите, - засмеялся Хок Лай. И не проймешь его, толстокожего, подумал Куан Мэн. Сесилия захихикала, округляя глаза, как яблочки, - кокетничала. Девушки распаковали еду, роздали картонные тарелки, которые Хок Лай купил в Сингапуре вместе с завтраком. После еды Куан Мэн выкопал яму в песке, аккуратно зарыл остатки пищи и бумажки и тщательно вымыл жирные руки морской водой с песком. Захотелось спать. Хок Лай и Сесилия устроились на надувном матрасе, свернувшись, как близнецы в материнской утробе. Куан Мэн лежал на спине, глядя на висячие ветки казуарины. Тонкие и длинные, как волосы. У Люси такие волосы. Что-то кольнуло его. Здоровенный москит. Куан Мэн с силой прихлопнул его ладонью. На ладони остались черноватый труп москита и пятнышко крови. Чьей крови? Хок Лая? Сесилии? Анны? Одной из европейских девушек в бикини? В любом случае она смешалась и с его кровью. Все люди братья по крови. Он вытер ладонь о песок. Куан Мэн задремал и даже начал видеть сон о песке, об огромной пустыне. Он шейх, он путешествует со своим гаремом. Простой сон. Он проснулся и увидел, что Анна смотрит на него. Анна улыбнулась. - С возвращением в жизнь. Тебе приснился сон? - Ага. - Интересно. Я догадалась, что тебе что-то снится. - А ты не спала? - Подремала чуть-чуть. А что тебе снилось? - Не знаешь? Ты же смотрела на меня! - Вот глупый! Как я могу увидеть твой сон? - Не знаю. - Так что тебе приснилось? - Да ерунда всякая. Пустыня. - Пустыня? - Пустыня. Проснулись Сесилия и Хок Лай. Не успев протереть глаза как следует, Хок Лай стал звать всех окунуться. Они долго плавали. Потом обсыхали на берегу, одевались, собирали вещи. Надвигался вечер. Ехать обратно неинтересно - все уже было известно наперед. К Джохор-Бару подъехали уже в полной темноте, рассекаемой только фарами встречных машин. Хок Лай затормозил у киоска и купил последний номер "Плейбоя" - в Сингапуре этот журнал был запрещен как порнография. Проехали Перешеек. Да, все было известно наперед. ГЛАВА 15 Потянулась пустая череда дней. Куан Мэну бывало трудно войти в тягомотину рабочего ритма после воскресной или просто вечерней выпивки. Не то чтобы он не смирился с такой жизнью. Но смириться и даже жить этой жизнью, потому что нет выхода, - это одно, а вот думать, что живешь, как надо, - совсем другое. Вот если б только знать, как надо. Каждый понедельник и каждое утро каждого следующего дня Куан Мэну приходилось делать над собой сознательное усилие. Он приходил на работу готовый провести целый день по чужой воле - от него и от таких, как он, собственной воли не требовалось. Считается, что человеку легче, если ему не нужно принимать самостоятельных решений. Но если человек по должности обязан, не размышляя, все время выполнять чужие решения, тогда его жизнь превращается в тягучее существование, лишенное творческого начала. Наконец наступал вечер, и Куан Мэну приходилось принимать решения, но увы, единственное, что он мог самостоятельно решить, было - куда пойти и чем заняться. Так куда же пойти? Так что же делать? Ничего нового. В общем-то, то же, что и в рабочие часы, когда ничего не нужно было решать. Хоть бы случилось что-то такое, что перевернуло бы ему душу, наполнило бы смыслом его жизнь, дало бы ему возможность найти себя. А так - так можно только тыркаться. А если ничего в его жизни так и не произойдет? Он знает их, знает людей, с которыми ни разу в жизни ничего не случилось. Судьба? Верить в судьбу в наше время? В его возрасте? Иногда он задумывался над смыслом жизни. Звучит банально. И все-таки иногда он сидел один в баре или никак не мог заснуть поздно ночью, прислушивался к шуму редких в эти часы машин, к перекликающемуся лаю и подвыванию ночных собак. Ему всегда говорили, что в жизни должен быть смысл, иначе рождение человека, его формирование, его существование было бы нестерпимо бренным, было бы нелепым. Куан Мэн не рвался ни к богатству, ни к работе поинтересней, хотя он, конечно, не отказался бы заменить свою нынешнюю тягомотину чем-нибудь интересным и стоящим; ему вообще ничего особенно и не хотелось - просто суметь бы найти хоть какой-нибудь смысл в жизни, в той, какая есть, со всем, что в ней хорошего и плохого. Только к этому он рвался, но не знал, как это сделать. Что-то говорило ему, что есть какой-то смысл во всем, что можно добиться удовлетворения от жизни. Он чувствовал, что ответ надо искать не в книгах, не в пьянстве, ни в чем из известного ему. Он понимал одно - он ничего не понимает. Но почему-то, пока Куан Мэн был с Люси, случалось, что сомнения и неудовлетворенность переставали терзать его. Любовь? Только теперь, когда все кончилось, Куан Мэн начал спрашивать себя: любил ли он Люси? Уверенности не было. А можно быть уверенным в таких вещах? Если можно, тогда, значит, не любовь он испытывал к Люси. А что же? В минуты предельной трезвости оценок он понимал, что их с Люси отношения и не могли продлиться долго. Опять судьба? Так и несло его течением жизни: утро, вечер, снова утро. Бессмысленная череда. Время ожидания - только вот ожидания чего? Как-то вечером пришел к ужину дядя Чеонг. Он только что вернулся из поездки по делам в Сабах. Дядя рассказывал, что Сабах напомнил ему неисследованную Малайю, какой она была лет тридцать-сорок назад. Та же нетронутость, то же стремление что-то предпринять, а руки приложить там есть к чему. Был бы он помоложе, уверял дядя, он обязательно рискнул бы попробовать свои силы в Сабахе. Страна возможностей для молодых, предприимчивых и сильных духом. Куан Мэн размечтался. А почему бы нет? В конце концов, он из иммигрантской семьи - как чуть не каждый сингапурец. Его дед отправился когдато в путь из Срединной империи в неведомые тропики, плыл на крохотной утлой лодчонке в Южные моря, не зная, что ждет его впереди. Мысль о предприимчивых предках взбудоражила его. Он почти ощутил их горячую, неспокойную кровь в своих жилах. Однако кровь эта заметно остыла, пройдя через жилы его родителей. Впрочем, бывает же, что наследственные качества передаются через поколение. Может быть, это произошло в их семье? Может быть, он, Куан Мэн, настоящий наследник дедов - первопроходцев, сильных духом и целеустремленных? Конечно! Куан Мэн уже видел себя строителем новой страны, девственной и зеленой. Она ждет его. Решено - следующим рейсом в Джессилтон. Сначала придется объясниться с родителями, терпеливо, но настойчиво растолковать им про зов крови и все такое, про неодолимую тягу, таинственное устремление, святой долг, наконец, предопределенный звездами. Он их уговорит. А если они не поддадутся на уговоры, если они не поймут, не сумеют уяснить себе все это - он будет непреклонен. Прежде всего он подаст заявление об уходе и возьмет расчет, потом получит разрешение работать за границей. Куан Мэн запнулся. Разрешение на работу - чтоб освоить нетронутые земли? Увы, так полагалось по закону. Куан Мэн твердо знал, что никто ему такое разрешение не даст. Вот в чем все дело. И нет у него никаких связей, и нет знакомых со связями. Вот и заминка. А ему так хотелось стать строителем Империи! Не судьба. Опять судьба? После ужина дядя Чеонг взял его под руку и повел на балкон. Мораль читать, сообразил Куан Мэн. Опять родители жаловались на старшего сына. Куан Мэн приготовился. Два глубоких вдоха с медленными выдохами. В легких оказалось слишком много кислорода, и он закурил сигарету для противодействия избытку свежего воздуха. Они облокотились на перила. Дядя Чеонг глубоко затянулся своей тоненькой сигаркой. Начинается, подумал Куан Мэн. - Хороший вечер. Прохладно. - Да, дядя. - Куда-нибудь собираешься? - Да, дядя. - Как тебе нравится твоя работа, Мэн? - Тоска зеленая! - честно доложил Куан Мэн, подумал и добавил: - Но терпеть можно. - Представляю. Наверное, и правда скучно. Но с чего-то необходимо начать, чтобы потом выбиться наверх. - Куда это наверх, дядя? Дядя Чеонг сам начинал когда-то клерком и выбился в люди. Теперь у него собственное дело. Но дядя Чеонг был не из тех, кто любит приводить в пример собственный успех, - он был слишком деликатен и мягок для этого. Он повернул голову и посмотрел на племянника: - Не знаю, Мэн. А ты как думаешь? - Я как думаю? Я думаю, что кончу жизнь тем, с чего начал, - буду клерком. Неожиданно Куан Мэну захотелось высказаться честно и без утайки. Хоть раз кому-то все сказать. - Иными словами, дядя, нет у меня будущего. Никаких перспектив. Меня ждет все то же, что я имею сейчас: я клерк, всегда буду клерком, проживу жизнь клерком, моя жена будет женой клерка, у нас будет семья клерка, и умру я все тем же клерком. Будет у меня сын - его тоже ожидает такая судьба, и он тоже станет клерком. Я не знаю, как вам удалось избежать этого, легко вам было или трудно - не знаю, лучше вам сейчас или хуже - но вы сумели вырваться. А у меня ничего не выйдет, и я это знаю. У меня нет, - он хотел было сказать "таланта", заменил это словом "желание", - способностей. Нет способностей, - повторил он. - Об этом пока рано судить, Мэн. Ты начал работать всего сколько? Год назад? Рано судить. Надо испытать свои способности. Надо быть справедливым к себе. - К себе я совершенно справедлив. Ну ладно, я проработал меньше года, но этого вполне достаточно. Из меня ничего не выйдет. - Глупости. Один год еще ни о чем не говорит. Надо поработать подольше. Все у тебя выйдет, выбьешься в люди. Я не говорю, что у каждого может выйти, но у тебя, по-моему, должно. Нужно только быть смелым, терпеливым, настойчивым, много трудиться, и, конечно, нужна удача. Удача обязательно нужна. - Видите, дядя, сколько всего нужно. А что я? - Я и не подозревал, Мэн, что ты так подавлен. - Я не подавлен. Просто я знаю. - Но вот то, что ты знаешь, как ты говоришь, это и давит на тебя. Ты еще слишком молод, чтобы знать такие вещи, а ты их знаешь, поэтому такое подавленное состояние. - Вы так говорите, дядя, будто я какое-то исключение, как будто мало кто в таком положении, как я. Я думаю, таких много. Таких, как я, наверно, тысячи и тысячи. Они-то все тоже знают? - Может быть, может быть, - раздумчиво сказал дядя. Его глаза, оплетенные тоненькими морщинками, смотрели в неопределенную даль, может быть, высматривали лица тысяч и тысяч печальных молодых людей, таких, как Куан Мэн, таких, которые знали. По всему городу. Тысяч. Дядя, наверное, забыл, как трудно быть молодым, и теперь вспоминал свою молодость и как трудно он выбивался наверх. Добрые глаза посмотрели на Мэна - дяде всегда нравился этот племянник, сдержанный, немногословный юноша. - Мэн, - негромко сказал он. - Мама рассказала мне, что ты много пьешь. Она очень переживает за тебя. Куан Мэн не успел ответить. - Не нужно ничего объяснять. Ты уже все объяснил. Я думаю, я тебя понял. - Спасибо, дядя. - Не нужно благодарить меня, Мэн. Я для тебя ничего не сделал и ничего не могу сделать. Придет твое время, и ты сам во всем разберешься. Я заговорил об этом, потому что твоя мама волнуется. Ты бы постарался быть... - он запнулся, подыскивая слово, и наконец нашел его, - поаккуратней... - Я постараюсь. Куан Мэна не удивляло, что мать избрала именно дядю Чеонга для этого разговора с ним. Он любил дядю Чеонга, и дядя Чеонг его понял, но все равно Куан Мэну было досадно, что это был не отец. Необъяснимо - но это должен был быть отец. Связь отца и сына, что ли. - Вот и хорошо, - сказал дядя. - Как-нибудь выберем время и выпьем вместе. А пока я скажу твоей маме, чтоб она не беспокоилась. Ей же просто надо, чтоб ее кто-то успокоил. После дядиного ухода Куан Мэн пошел в город. Теперь он ясно понимал причину своей тоски и, чтоб забыться, выпил гораздо больше обычного. Домой он вернулся пьяный в стельку. Будто назло. ГЛАВА 16 Начался сезон дождей. В небе клубились облака, тяжелые и темные от влаги. Они в любую минуту могли пролиться бурным ливнем. Люди все время поглядывали на небо в постоянной подозрительности, в вечной настороженности. Дожди со шквальными ветрами обрывают пожухлые листья с деревьев, несут по улицам клочья газет, пыль и мусор. Почти непрестанно грохочет гром, посверкивают молнии. Погода загоняет людей в дома. Куан Мэн посматривал на небо, будто ждал знака. Он был разлучен с морем: его лазурный мир стал серо-зеленым и чужим. Куан Мэн избегал его. В это воскресное утро он проснулся от шума дождя и долго лежал в постели, вслушиваясь в плески и капельный стук, соображая, что дождь заставит его торчать дома все утро, а то и весь день. Надо было собраться с силами, чтоб высунуть нос на кухню. Куан Мэн завтракал один. Мать ушла к соседке на третий этаж. Он не торопясь поел, убрал со стола и составил посуду в раковину. Вынес чашку кофе на балкон и вернулся в квартиру за газетами и за плетеным креслом. Дождь так и лил, крупные капли хлопались и на балкон. Потоки воды смазали очертания соседних домов, вода заполнила весь город, и он притих. Остался слышным только плеск дождя, который заглушил все, даже мысли Куан Мэна. Куан Мэн отпил кофе и попытался вникнуть в смысл газетных заголовков, но дождь отвлекал его, не давал сосредоточиться. - Как льет, а? Это подошел сосед, мистер Лим. То есть Бун Тек. - Да, - ответил Куан Мэн и остро почувствовал глупость своего ответа - факт дождя не нуждался в подтверждении. - До чего же плохая стоит погода, правда? - Правда, плохая. Бун Тек указал на пачку газет рядом с плетеным креслом. - Что вы думаете обо всем этом, Куан Мэн? - О чем? Я еще не прочитал. - О территориальных притязаниях Филиппин на Сабах. - Ах, об этом! - воскликнул Куан Мэн, не зная, что еще сказать. Он не задумывался над территориальными претензиями и полагал, что другие поступают так же не задумываются о таких вещах. - Новые доказательства так же несостоятельны, как все, что Филиппины заявляли раньше. У Филиппин нет никаких прав на Сабах. Поскольку Куан Мэн понятия не имел, в чем заключаются новые доказательства, и ни за что не смог бы вспомнить, что требовали Филиппины раньше, ему пришлось ограничиться невнятным хмыканьем. - Вот именно! - поддержал его Бун Тек, принявший междометие за точку зрения. Куан Мэн уже давно убедился, что в серьезных разговорах вполне достаточно участвовать нечленораздельным мычанием. - Вам не кажется - я лично считаю, что это именно так, - что президент Маркое раздувает этот вопрос, чтобы получить побольше голосов на выборах? Это искусственно созданная ситуация, которая нужна ему для отвлечения внимания народных масс от невыносимого положения внутри страны и от неспособности правительства решить ряд серьезнейших вопросов. Единственное, что нужно Маркосу, - чтобы его переизбрали еще на один срок! - Н-да, - пробурчал Куан Мэн. - Это трагично для едва родившегося чувства нашего регионального единства. Не исключено, что АСЕАН взорвется изнутри. И почему мы, азиаты, так глупы, что история ничему не может нас научить? О каких возможностях прогресса и модернизации Южной Азии можно говорить, если наши лидеры не в состоянии подняться над узкоместническими интересами, над мелочным национализмом? Есть от чего прийти в отчаяние. Бун Тек любил поговорить на отвлеченные темы: о жизни, о политике, о спорте, об искусстве, но его разговоры не раздражали Куан Мэна - Бун Тек не разглагольствовал, как те, кто считает, будто собеседник глупее или наивнее их. Бун Тек не сомневался, что собеседник разделяет его заинтересованность и обеспокоенность. Поэтому его и слушать можно было. Бун Тек изложил Куан Мэну свое толкование сабахских событий. Куан Мэн согласился с точкой зрения друга - все равно у него не было собственной. Бун Тек остался доволен и пригласил Куан Мэна пообедать у него в один из ближайших дней. Когда он ушел, Куан Мэн снова взялся за газеты с намерением разобраться в мировых событиях, но после разговора с Бун Теком ему показалось, будто он и так все знает, и он переключился на комиксы. На балкон ворвался Куан Кэй. - Привет! - выпалил он. - Привет. - Что делаешь? - Комиксы читаю. - А после обеда что будешь делать? - После обеда? Посмотрим. - А все-таки? - Говорят тебе - посмотрим! - В кино пойдешь? В "Капитоле" идет картина, и там полно... - Голых баб. Знаю. Хочешь сходить, что ли? Куан Кэй вдруг засмущался. - Ну, вообще, я бы не против... - Ладно, сходим. Дождь затихал, и после обеда уже не лило, а накрапывало. Братья вышли на автобусную остановку. Пока ждали автобуса, их волосы, лица и голые по локоть руки успели покрыться мелкой водяной пылью, похожей на росу. В автобусе они начали вытираться платками. Стекла запотели от дыхания пассажиров, и Куан Кэй, севший у окна, всю дорогу рисовал пальцем на стекле. Из-за дождя в кино было мало народу. Взяли билеты по доллару и сели в первый ряд, задирая головы к гигантскому экрану. Выйдя на улицу после сеанса, они обнаружили, что дождь опять льет как из ведра. Серый мир. Проскочили под ливнем в кафе-мороженое и заказали по две порции. Оттого, что он опять пришел в кафе-мороженое, и оттого, что с ним был младший брат, Куан Мэну начало казаться, будто вернулись его школьные годы. Хорошо быть молодым, подумал Куан Мэн, как умудренный жизнью старик. Воскресный ужин прошел почти весело. Хотя никто в семье не считал себя буддистом или даосистом, в доме китайские праздники всегда отмечались. Но дело было даже не в празднике - просто семья почувствовала себя дружной и счастливой. Может быть, дождь за окнами заставил оценить тепло и уют домашнего очага, в который каждый из них вносил долю и своим настроением, - все вели себя так, будто вступили в тайный сговор дружелюбия. И как будто бы каждый понимал, как непрочна, почти случайна, эта обстановка тепла и любви. Мать хлопотала на кухне, так и сияя счастьем. Сильная, терпеливая женщина, вырастившая их, готовившая им, обстирывавшая и обштопывавшая их всю жизнь, - в этот вечер она выглядела особенно сильной. Она будто говорила своим видом - вот это и есть единственное, что мне надо. Отец сидел спокойный и довольный, будто соглашаясь с матерью - это и есть единственная награда за все его труды и старания. Даже младшим детям передалось это настроение, и они вели себя свободно, но не надоедливо. И Куан Мэн, закурив после еды, почувствовал себя свободным, как сигаретный дым, который, клубясь, таял под потолком. ГЛАВА 17 Дожди не унимались почти две недели, и город вдруг ярко зазеленел - газоны на улицах, засеянные травой круги на перекрестках, тысячи садов и садиков в богатых жилых кварталах, даже деревья возле дома Куан Мэна - все напиталось водой, загустело, заблестело. Куан Мэн чувствовал себя придавленным изобилием воды, от которой словно намок весь мир и его жизнь. Небо стало низким и тяжелым от дождевых облаков, почти скрывших собой синеву, нависших, как несушки над яйцами. Все предметы сделались как будто ниже. Куан Мэн никуда не ходил: из дома - на работу, с работы - домой. Как-то позвонил Хок Лай и сказал, что хорошо бы всем собраться вместе с Порцией и выпить. После истории с Люси Куан Мэн избегал Порции, считая его повинным в своих неприятностях. В конце концов, думал он, я только человек. Но это было давно. Казалось, что это было очень давно, хотя в действительности миновало всего несколько недель. Изживаю собственную жизнь, думал Куан Мэн. Почему он так небрежничает со своим прошлым, отбрасывая его, как старую газету, которая теряет ценность, когда ее прочтут? Порция, Люси, покойная бабушка, друзья его детства. Это неправильно, размышлял Куан Мэн, нельзя так разбрасываться воспоминаниями. Их нельзя бросать - они невозвратимы. В этом есть что-то плохое и такое грустное. Хок Лай не отставал - Порции самому стыдно из-за этой истории с Люси, говорил он. Порция хочет извиниться, он осознал свою вину. Неужели Куан Мэн не может простить и забыть? Тем более что Порция скоро уезжает. Забыть о ссоре во имя прошлой дружбы. Простить, как мужчина мужчину. Куан Мэн весь день ходил будто в воду опущенный. Как всегда, он машинально выполнял свои обязанности на работе, со страхом ожидая наступления вечера и встречи с прошлым. Страх не оставлял его в автобусе, страх не смыло под душем. Куан Мэну хотелось бы проглотить страх вместе с едой, но ужин кончился, а страх остался. И только когда он снова вышел из дому, ему стало легче от сознания неизбежности встречи. Они договорились встретиться в "Мэйфер-баре" на Армянской улице. Куан Мэну пришлось ехать с тремя пересадками, которые измучили его, и, когда он входил в бар, ему было плевать на все ровным счетом! В первую минуту ему показалось, что Порция похудел, потом он решил - нет, все такой же. Оба испытывали сильную неловкость, и каждому хотелось помочь другому поскорей преодолеть ее. _Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa! Моя вина, моя вина, моя великая вина!_ Постеп