должное  и чудесное,  потом  отправился  в  туалетную  комнату, и  там  жена
причесала мне  волосы,  натерла кожу  благовонной  мазью, а  лицо  присыпала
ароматной пудрой.  После  туалетной  мы перешли в столовую, и там у нас было
совместное  чаепитие.   Когда   мы   совместно  отвыпили  чаю,  жена  внесла
прохладительные напитки, а сама  ушла отдавать повеления двум служанкам, или
прислужницам,  которые  должны были ей помогать во всякой работе  по кухне и
дому. Едва  повеления  были  отданы и получены, жена  вернулась  в  столовую
комнату, села рядом с моим  креслом на стул  (потому что я-то прохлаждался в
кресле)  я сказала  твердым, но дружелюбным  голосом, чтоб я поведал ей свой
рассказ, который не успел  поведать  вчера,  потому  чта  уснул  на  удобной
кровати.  Вчера  я  уснул  и  поведать  не  смог,  а сегодня поведал, хотя и
вкратце, о своих странствиях по Лесу Духов.
     Как  только я кончил свой короткий рассказ, одна из пряслужниц принесла
нам  еду--еда  была  рисовая, и  к  ней все  прочее,-- а когда мы наелись до
полного  удовольствия  и выпили прохладительных  напитков из-подо  льда,  то
сначала отправились гулять по улицам, а потом посетили кой-какую  деревню, в
двух примерно милях от Безымянного города.

        Там, где женщины брачуются с женщинами


     Пока  мы  гуляли  по  Безымянному городу--еще до  того,  как сходили  в
деревню,-- я внимательно углядел, что  все люди там--женщины, а мужчин среди
"их нам ни  разу  не встретилось, но у  некоторых из  женщин  я с удивлением
обнаружил  рыжие, на манер козлиных бородки: они растут под нижней  губой, и
женщины в городе брачуются с женщинами, потому что мужчин для брака там нет.
Я спросил у  жены, почему так случилось, и  она мне ответила, что "Женщины с
бородами потерпели предательства от своих мужей и теперь женятся на женщинах
без  бород,  а  мужчинам,   которые   хотят  жениться,  вход  в  этот  город
строго-настрого запрещен".
     Погулявши по улицам, мы сходили в деревню, которая отстоит на две  мили
от города, и я повидал там немало изумительного, много удивительного, но еще
больше--страшного, а  после  деревни мы вернулись домой с мыслью  подкрепить
свои  силы  и отдохнуть. Силы мы подкрепили  яствами  и  напитками,  а чтобы
отдохнуть, решили поспать и спокойно спали до самого вечера.
     Когда исполнился 8-месячный срок моего  женатого житья со Сверхдевой, я
сказал,  что  хочу   увидеть  ее   родителей--  главного  мага  и  важнейшую
чародейку,-- а потом и  бабушку из Пятого  города. Жена  согласилась сделать
по-сказанному, и дней через  десять мы отправились в путь,  а дома  оставили
только служанок; но прошло, наверно, не меньше недели, прежде чем мы увидели
город--миль за пять от  нас, а  может,  чуть  больше,-- и жена объявила, что
нужно остановиться, и мы  укрылись под  высоким деревом, у которого отчаянно
трепыхались листья. Жена решила обернуться козой,  потому что, если, как она
мне  сказала,  она  появится в  собственном облике, или  покажется родителям
лично, они убьют ее для всеобщей трапезы на колдунном  собрании -- по давней
клятве.
     И вот при  помощи сверхъестественной силы моя  жена обернулась козой  с
толстой веревкой на длинной шее, и мы сообща отправились  в город--я .вел ее
за  веревку,  но  сам  шел сзади, так  что, когда  я  сбивался  с пути,  она
направляла меня  куда  надо, и я  понимал  все ее  указания,  даром  что она
превратилась в козу. Но никто другой ее бы не понял.
     Когда мы дошли наконец до города, моя жена в обличье козы отвела меня к
дому своего  отца,  и  мы  увидели,  что  там  собралось  больше  трех тысяч
колдунных существ -- мы рассмотрели каждого из собравшихся, но сами-то в дом
заходить не  стали:  их было  ясно видно  через окно. На  высоких стульях  в
центре собрания сидели родители  моей жены -- они вели  круговую  беседу  по
какому-то важному для них  вопросу, и  все колдунные существа их слушали,  а
если они приказывали, то слушались. Но главное, что меня удивило в собрании,
так  это  множество  стариков  и  старух  из  города,  где  я  жил  до  Леса
Духов,--некоторые   дружили   <i>с</I>  моими   родителями,  а   некоторые   просто
соседствовали по  улице,--я  разглядывал их с  превеликим изумлением, потому
что  не знал, да и знать, конечно, не мог, как они  сумели сюда  проникнуть:
наверно, были очень  проникновенные. Но я решил не попадаться им на глаза, и
вскоре жена призвала меня в  путь--а другим послышалось, что блеет коза,-- и
мы зашагали к городу ее бабушки.
     Едва отшагавши около мили, жена приняла  человеческий облик и пустилась
в рассказы о  магах  и чародейках,  которые с помощью колдунной  силы  могут
облететь весь мир за минуту и вообще способны на все что угодно:  ведь у них
в головах и ночью  и  днем  злые умыслы вместо  добрых помыслов. А всем, кто
молится Небесному богу, колдунные существа стараются навредить.

        Безнадежный город


     Как  только мы очутились  в Безнадежном городе, жена повела меня к дому
бабушки, и там  нас  встретили с распростертыми  объятиями  родственные жене
духевы и  духи. Но бабушку жены мне увидеть не удалось: она обитает в вечном
огне за маленькую ошибку по отношению к Королю. А еще до нашего вступления в
город жена дала мне  тройной наказ-- он был серьезный и звучал, как  угроза:
"Здесь говорят не ртом и словами, а только жестами, или- плечами. Когда бы и
что бы ты ни сказал, держи в неподвижности рот и глаза. Тот, кто нарушит эти
наказы,  будет  немедленно и сурово наказан".  Едва  услышавши  ее  слова, я
заговорил  и  сказал  ей так: "Мне  не избегнуть  сурового наказания--ведь я
забуду  твои указания". Но как только жена  дала мне  наказ, она  уже больше
словами не говорила; да и я--ответил ей, а потом умолк.
     Тем более, что все в Безнадежном городе--и  домашние животные вроде коз
и  овец,  и  птицы  наподобие  уток  и кур, и  дети,  даже  новорожденные  и
грудные,--говорили  только пожиманием  плеч, а рты  и глаза  и  глазные веки
держали при разговорах в неподвижности -- будто мертвые.
     И  вот  однажды,  копда жена со  своей  сестрой  отправилась  навестить
престарелую  бабушку,  которая была ввержена в вечный огонь  больше  двухсот
сорока  лет  назад,  я  остался  один  и  решил про  себя,  что  неплохо  бы
прогуляться  по центру  города.  Но  в  центре  города мне  встретился дух с
множеством   огромных,  как  блюда,  глаз,  и,   пока  я  в  изумлении   его
рассматривал,  он ошибочно наступил  мне  на  левую ногу  огромной,  будто у
великана,  ступней с ногтями  около фута каждый, а  я  до  ошибке воскликнул
"Ой!".   Едва   я  воскликнул   по   ошибке  <b>"Ой!",</B>   духи,  стоящие  рядом,
заволновались, потому что  в их городе  восклицать  не принято и везде стоит
тишина, как на кладбище, или как если  бы там никто не жил,-- а я нарушил их
главный закон.  Вот, значит, нарушил  я их главный закон, <i>у</I> меня  схватили и
привели  к  Королю,  который сидел на ужас-яом  идоле из  желтой  с  красным
засохшей глины, потому что точь-в-точь на таком вот идоле должен в их городе
сидеть Король, когда он судит опасных преступников. Король пожал мне плечами
вопрос: "Кто ты такой?", но рта не раскрыл. А я в надежде избежать наказания
тоже пожал  бессловесно плечами,  хотя вопроса его не понял,  и мое  пожатие
плечами  значило--на  их языке--"Ты  король-ублюдок",  чего  говорить  по их
законам нельзя. Мне-то хотелось показать Королю, что я человек и плечами  не
объясняюсь,  я даже рот раскрыл от  усердия --  а это  у них  оскорбительное
ругательство, так что я  дважды обругал Короля,  или втройне  нарушил закон,
если считать и словесное "Ой!". Мне было ясно,  что Король разгневан, и я со
страху  зажмурил  глаза--то  есть,  по-ихнему,  презрительно  объявил:  "Мне
надоело иметь с вами дело!" Тут уж все  духи заорали плечами--так, что они у
них чуть не поотры-вались,--"Он оскорбляет наши законы!"
     А законы у  них  оскорблять  запрещается, потому  что это  -- серьезное
преступление, как объяснила мне по  дороге жена, и вот Король приказал своим
подданным, чтобы они бросили меня  в  Узилище. Но пока его  подданные тащили
меня  под  мышки  -- вместо того  чтоб  вести по  дороге,--  жена с  сестрой
возвращалась   от   бабушки  и  шла  навстречу  нашей  процессии.  Когда  мы
встретились,  жена поняла, что я по ошибке  нарушил закон, и тайным  голосом
попросила подданных, которые тащили меня в Узилище, сменить гаев на взятку и
отпустить  меня  восвояси.  Подданные  сменили  свой  гнев  на  взятку,  или
согласились, чтоб  их подкупили, и мы отправились  с  женой  восвояси,  а  в
Пятый, или Безнадежный, город вернулась только
     -ее  сестра.  Но  мы  пошли  Обходной  дорогой,  чтоб  нас не  настигли
королевские стражники. Так я спасся из Безнадежного города с помощью жены, а
если бы не она, то меня, как преступника, бросили бы в Узилище.

        Обходная дорога

     Обходная  дорога  к  Безымянному городу тянется через  разные города  и
селения. Она гораздо безопасней  прямой, зато  длинней и намного  петлястей,
так  что обратно мы  добира лись  дольше, чем в  гости  к родичам моей жены.
Дорога петляла по городам и селениям, а мы посещали их в таком порядке:
     Сначала  мы посетили селение при  дороге поблизости от Двадцать шестого
города. Жителей в селении обитает не много: 40.000  духев и духов. Они живут
в довольстве и  радости, а к  другим существам--и животным, и человеческим--
относятся как  безвредные, или по-доброму.  Мы явились  к  ним  около десяти
часов вечера, но они  встретили  нас радушно и  радостно. Не  прошло и  часа
после нашего появления, а  они уже приготовили  нам еду  и напитки, вдосталь
нас угостили, расселись вокруг и начали веселиться, шутить и плясать, бить в
барабаны и хлопать в ладоши.
     Никто из них не  ложился  спать  до утра, и  веселье  тянулось всю ночь
напролет, а особенно отличалась Шутильная  духе-ва, которая  ушучивала такие
шутки, что,  если бы их услышал  больной, он сделался бы здоровым без всяких
лекарств.  У них на диво зажиточное селение по хлебу,  овцам, курам и лисам,
так что они подарили нам  на дорогу лису,  пятимесячного ягненка и курицу (а
хлеб  у  них  даже  не  считается   за  подарок),  когда  жена  объявила  во
всеуслышание, что  мы недавно  друг на друге женились. Получивши подарки, мы
обошли их дома и сказали каждому "Спасибо за доброту".
     К девяти  утра  они  собрали нас в  путь,  вывели на дорогу,  чуть-чуть
проводили, сказали "Прощайте" и разошлись по домам, а мы с женой отправились
восвояси, но миль через 8 вышли к реке, которая рассекает Обходную дорогу.

        Ущелье потерь и находок


     Мы переправились через  реку вброд и ушли от нее за четыре мили,  когда
нам нежданно  преградило дорогу  глубокое  ущелье с  обрывистыми  краями.  У
обрыва  лежало   тонкое   бревнышко--такое  тонкое,  что  шагнешь,   и   оно
сломается,--по  которому надо  переходить на  ту  сторону,,  а другого моста
поблизости  не было.  Мы огляделись и увидели объявление--буквы печатные, но
язык духов,-- и это объявление переводится так:
     ПОЛОЖИ ОДЕЖДУ  СВОЕГО ТЕЛА  И  ГРУЗЫ,  ПОТОМУ ЧТО В  ОДЕЖДЕ ТЫ  СЛИШКОМ
ГРУЗНЫЙ. Я без труда перевел объявление, но это не помогло мне его понять. А
бревнышко было  настолько тонкое, что, когда мы положили  его над  ущельем с
берега  на  берег,  вместо  моста,  и  потом попытались  на  него  вступить,
оно.прогнулось,  будто обруч от бочки,  так  что  хоть  стой, хоть  падай  в
ущелье, а  на  ту сторону--ну  никак  не вылезешь.  Тут уж мы  поняли  смысл
объявления, и моя жена поснимала  одежду, аккуратно сложила ее у края обрыва
и легко прошла по бревнышку над ущельем. Бревнышко не выдерживало пешехода в
одежде -- вот какой был  у  объявления  смысл. После жены  переправился и я,
тоже  оставивши  у обрыва  одежду,  а наша  одежда стоила дорого: сто фунтов
денег, если не больше. Так мы узнали, где оказались-- возле Ущелья  потерь и
находок, потому  что,  когда ты к нему подходишь,  надо  раздеться,  сложить
одежду, перейти на дру"
     гую сторону и ждать,  пока не  появится еще один путник, который шагает
тебе навстречу: он снимет одежду  и положит на землю, чтоб вы смогли обоюдно
переодеться. И  тот,  кто пришел в дешевой одежде,--  нашел,  а  тот, кто  в
дорогой,-- потерял.
     Мы,  значит, разделись,  перешли ущелье, но путников, или пешеходов, не
встретили, а поэтому и  одежды никакой не нашли:  стоим голые, как  животные
звери,  которые  даже  щетиной  не  обросли,  и  мечтаем  встретить торговца
одеждой,  чтобы не путешествовать дальше наголо,--да  разве встретишь в Лесу
Духов  торговца?!?  Мы  ждали часов,  наверно,  пять  или  шесть  и  все  же
дождались,  но  не торговца, а духов--они шли парой, муж  и жена, и как  раз
оттуда, куда нам надо,-- им предстояло перебраться через ущелье. Но они были
местные и прекрасно знали, как поступать, чтобы бревнышко не прогнулось: они
сняли  с себя звериные шкуры,  которые служили им  вместо одежды,  и один за
другим перешли на ту сторону. Вот перешли они на другую сторону и, не  долго
думая,  принялись одеваться в нашу  с женой дорогую одежду:  муж: натянул на
себя  все  мое--рубашку  и брюки, носки и галстук, шляпу и  башмаки, часы  и
кольцо (ему  еще лучше, что они  золотые), а жена надела одеянье  Сверхдевы:
нижнее белье и верхнее платье, чулки и туфли, бусы и брошки, кольца и серьги
(конечно же, золотые), да  еще и сумочку с собой прихватила. Ну, и потом они
оба ушли,  а  мы  обрядились в  их  звериные шкуры. Нам  было жалко лишиться
одежды,  но хуже всего, что звериные шкуры оказались  малы  и мне и жене,  а
главное, превратили нас в таких страшилищ, что любое встречное  существо  на
дороге шарахалось от  нас, будто мы-- чума. Короче, местные духи нашли--а мы
потеряли--немало хорошего.  И только  потом нам с женой  рассказали, что там
теряет любой пришелец, а местные духи всегда находят, потому  что  они живут
очень бедно  и  носят по  бедности звериные  шкуры,  которые впору  детям да
недоросткам.
     Но  делать нечего, мы отправились дальше, хотя  наш убогий и жалкий вид
мешал  нам радоваться жизни, как  раньше.  Да я и сейчас не могу смириться с
рассказом, что, дескать, местные духи,  бедные от рождения  и всякое прочее,
никогда не  теряют, а  только  находят, и мне хотелось  бы  поточнее узнать,
нельзя ли  пройти по тонкому  бревнышку  через  Ущелье потерь  и находок без
всяких потерь, а только с находками. Может, кто-нибудь из вас сумеет?
     Ну  а мы  шли себе  Обходной дорогой и мили  через две  приблизились  к
городу, но поскольку мы задержались возле Ущелья, то вступили в город только
к вечеру, в восемь, и решили немножечко там отдохнуть, а поэтому свернули на
одну  из улиц и попросились  в гости к  местному духу, давнему знакомцу моей
жены. Мы  не  хотели  отдыхать  слишком  долго, но пару дней  собирались там
провести  и  утром сготовили себе сытный завтрак, чтобы наесться  до полного
удовольствия.
     Мы жили  на  отдыхе  три дня  и  три  ночи,  а расставшись с  духом  из
Придорожного  города, больше уже никуда  не  сворачивали--шли  все  прямо по
Обходной дороге  и  вскоре пришли к  Безымянному  городу. Дома нас встретили
наши прислужницы и сразу же  усадили за обеденныйстол  в Столовой  комнате и
досыта накормили. Когда прислужницы унесли тарелки, мы перебрались в Комнату
для  напитков,  и я, как обычно, поведал жене  несколько  историй ,из  жизни
людей, о чем она слушает с большим удовольствием.

        Сын разводит нас


     Когда исполнился  год  нашей  жизни, жена  понесла,  а потом  родила, и
ребенок был наполовину мой--человек и мальчик,  и все как  надо,--да зато на
другую половину женин: не  мальчик и человек, а  маленький дух. Мы совершили
Именинный обряд на третий день, по обычаям духов, и к  нам собралось  яемало
гостей--самых  именитых  жителей  города.  Мне,  конечно,  не удастся  здесь
написать, какое имя присвоили  сыну духи, а я назвал его ОКОЛЕ-БАМИДЕЛЕ, что
значит ПОЛУ-ЧЕЛОВЕК-ПОЛУДУХ, как оно и было на самом деле.
     За 6 месяцев с дня своего  рождения наш сын вырос до 4-х футов и  делал
любую работу по дому. Но самое  плохое не то, что он вырос, а то, что, когда
я давал  ему поручение, он выполнял его  наполовину как люди, а на остальную
полов;
     ну -- как духи. И я ненавидел одну его половину, потому что хотел, чтоб
он был человеком, а жена ненавидела вторую, мою, потому что хотела,  чтоб он
был духом.  И  значит,  вместе мы ненавидели его полностью,  да и наша с ней
взаимная любовь поуменьшилась, а года через четыре и вовсе кончилась.
     Однажды вечером  я шутливо  сказал,  что  "Люди  превосходят  остальных
существ, а духов или духев -- тем более". Жена, услышавши от меня эту шутку,
всерьез раздосадовалась и не стала спрашивать, почему я превозношу над всеми
людей, а просто отправилась в  неведомое место,  куда она спрятала  звериные
шкуры,  в  которых я был, когда мы с  ней встретились. Вот, значит, принесла
она звериные шкуры, а свою одежду, матерчатую и новую, данную  мне как мужу,
отобрала.  Тут  уж и  я  раздосадовался  всерьез  на  такое  грубое  ко  мне
отношение, сбросил  одежду и обрядился в шкуры,  пусть даже старые, да  зато
мои, А  она вывела меня  из  дома, увела  за  город  и молча ушла.  То  есть
оставила меня ни при  чем,  кроме одиночества и звериных шкур, будто я с ней
никогда не встречался. Потому что было  2 часа ночи, и  я  не знал, куда мне
идти, или где искать убежище от ночных опасностей и диких зверей.
     Я бродил по лесу от  чащобы к чащобе, но минут через  пять  или  десять
вдруг вспомнил, что хочу вернуться в свой
     собственный город, про который забыл на время из-за любви. Так  наш сын
развел нас с женой.
     И вот я неприкаянно скитался по лесу около пяти  с половиной месяцев, и
все принимали меня за духа, потому чго я выучил обычаи духов  и вел себя как
дух  от рождения,, а язык духов знал  будто  собственный  и тем спасался  от
прохожих  обидчиков,  которые  тысячами  встречались  мне  на  пути,.  но не
догадывались, что я человек, или принимали меня за родича. :
     Однажды  вечером,  около десяти,  я  незамеченно пришел  в один  город.
Горожане  спали из-за  сезона дождей, потому что дождь лил с утра до вечера,
как  и полагается  у них в  Лесу Духов, когда подступает сезон дождей, и все
ложатся  спать очень  рано, но я слонялся  по центру города в  надежде найти
непотухший  огонь, чтобы зажарить кусочек ямса, который выделил мне прохожий
ду.х за 10 увесистых ударов по  уху-- дешевле яме в тех местах не  добудешь,
потому что он там очень редко встречается,--и я надеялся отыскать огонь.
     Я, значит, бродил, чтоб  найти огонь, но был арестован как грабитель, а
не  бродяга, потому  что  многие  дома  в  этом  городе  кто-то  ограбил  на
предыдущей неделе  и стражники приняли меняза  грабителя, хотя  мне хотелось
поджарить  яме,  а  про  всякие  грабежи я и  слыхом  не  слыхивал. Но когда
стражники  увидали  мой яме, некоторые из них стали  меня  держать, а другие
принялись  избивать дубинками--за несчастный кусочек  сырого  ямса,  который
достался мне  совсем нелегко. Они избили  меня  дубинками  и потом заперли в
Караульном доме, чтоб содержать под подозрением до утра,  когда  я предстану
перед судом за грабеж.
     Но  едва меня  заперли  в Караульном доме, я  тут же  скрылся под тучей
москитов,  так что  многие  части моего  тела никто не  увидел бы даже и  на
свету. Оказалось, что духи из этого города разводят и почитают москитов  как
докторов, не селятся там, где  москитов нет, и  думают, что москиты  очищают
им;
     кровь. У них построены для москитов святилища, и они поклоняются им как
богам,  а два  раза в год посвящают  им праздники.  И если жители Москитного
города замечают, что тучи москитов уменьшились, они приносят им в святилищах
жертвы  и  объявляют  священный траур  до той  поры, пока москитов не станет
больше.
     Ну вот, а в одиннадцать часов утра стражники  доставили  меня  на  суд,
который собрался  по  моему случаю,  но судья не  стал задавать мне вопросы,
чтобы решить, грабил я или нет, а дал мне 16 лет заключения с использованием
тяжкого  принудительного  труда.  И меня  тотчас  же  отвели  в  тюрьму" где
преступники  несут  суровые наказания  без сна и  отдыха,. или днем и ночью.
Старший тюремщик  вызвал двух младших, и  они принялись растапливать печь, в
которой мне предстояло. отбывать заключение. Или, вернее, мне предстояло там
отбы  вать  только   дневную  часть  заключения  --  с  пяти  утра  до  семи
вечера,--пока не кончится мои  тюремный срок. Потому чго я был приговорен  к
наказанию  с использованием тяжкого принудительного  труда, и от семи вечера
до пяти утра мне  предстояло заготовлять уголь, чтобы поддерживать  огонь  в
печи, куда меня будут заключать на день. В общем, мне был определен срок без
сна и отдыха, как у них принято. Сами-то духи  существа бессмертные, вот они
и  думают,  что другие--тоже, а поэтому часто  приговаривают  преступников к
разным срокам  заключения  в огне,  как будто люди  и животные  звери  могут
гореть, но оставаться живыми. У духов это обычное наказание.
     Стражники быстро растопили печь и  сказали, чтоб я приготовился к огню,
но,  .по  счастью, во время  моей подготовки тюрьму явился проверять Король,
потому что это  был  инспекторский  день,  и  Король вошел  незамеченно  для
тюремщиков,  а  когда  вошел,  то увидел меня  --  я  готовился  к наказанию
тю-ремяым огнем,  и  глаза  у  меня  были,  как у  дикого зверя,  ког  а  он
мучительно гонится за добычей,-- а Король спросил, узнаю ли я, мол,  его. Но
я ответил Королю, что  нет. Тогда он сказал:  "Я твой сын от Сверхдевы", и я
немедленно его узнал, а он приказал,  отвести меня  во дворец, и я, конечно,
ужасно обрадовался, что он Король у Москитных духов и мне не придется гореть
в  о пне.  Меня,  значит, отвели  в  королевский дворец,  а  Король закончил
проверку тюрьмы, и, когда вернулся, приказал своим приближенным поднести мне
яств и винных напитков.
     Я прожил у сына несколько лет, а потом подступил к нему с настоятельной
просьбой показать мне правильную дорогу домой. Но духов, даже пока они юные,
трудно  уговорить,   как  малых  детей,   и   сын  ответил   мне  совершенно
по-взрослому,  хотя  не  достиг  совершенства  лет,  а  значит,  и  взрослым
считаться не мог: "По обычаям Леса Духов,  дорогу к людям кому бы то ни было
открывать запрещается". Едва он сказал так, я ему объяснил, что схожу в свой
город  на несколько  дней, а потом нанесу  ему ответный визит  и вообще буду
навещать его ежегодно. Но он упрямо  стоял  на своем. Прошла неделя, и я ему
объявил, что, раз  он не хочет открыть  мне  дорогу, я отправлюсь  искать ее
сам.  Он,  конечно  же, стал  меня  уговаривать,  чтобы  я  погостил  у него
подольше, но я, как и он неделю назад, решил настоять на своем и ушел. Так я
вторично расстался с сыном и начал искать дорогу домой.
     После 8-месячных скитаний по  лесу я добрался  до Четвертого города, но
времени было--двенадцать  ночи, .и  я  решил дождаться  утра, чтобы, когда я
вступлю в этот город, страж-  ники не поймали меня  как грабителя, а приняли
за обычного духа-странника.  В восемь часов по утреннему  времени  я вошел в
город и отправился  к Королю,  чтобы  представиться  ему  духом-странэдиком,
который случайно забрел в их город, но может выполнить важное поручение. И я
сказал перед Ко ролем  так: "Люди  преступно поносят  духов,  а этого больше
допускать нельзя,  и,  если  Его  Величество  Король укажет  мне ЦК  путь  к
людскому городу, я обязуюсь  предупредить людей, что  ;-,  мы не допустим их
возмутительных преступлений".  Король ; обдумывал мои слова  поляаса, но  не
догадался,  что я  человек и хочу просто выбраться из Леса Духов. Прежде чем
отве-  тить, он приказал  меня  накормить как  голодного страдника, а  потом
сказал: "Я готов указать тебе правильный путь, чтобы ты отправился к людям с
предупреждением, но только в обмен на левую  руку. Потому что у моей любимой
жены с детства не хватает левой руки, а по нашим  обычаям Королю разрешается
брать себе  в жены  только цельных  духев. И мне  хотелось бы  прирастить ей
руку,  а то  одна  из  остальных  моих  же:н  рассказала  вождям  и  знатным
духам--самым могущественным жителям города,--что я  легкомысленно женился на
ампу-тантке,  и  сделала она  это, конечно,  по ревности. Она-то выдала  мой
секрет по ревности, а вожди и  прочие именитые жители тайно собрались ко мне
во  дворец, чтоб спросить, есть ли в секрете правда, и я скрыл, от них, есть
ил.и нет--иначе-мне бы не сносить головы,--а они сказали, что ровно через:
     неделю правда все равно непременно узнается: на дворцовом;
     собрании, когда моим женам  придется молоть руками эерн перед именитыми
горожанами и  вождями, а,  чтобы молоть,  надо  две руки, и, когда откроется
скрытая  правда,  меня  прикончат прямо  на  троне  за  нарушение  городских
законов. И до конца недели осталось два дня".
     Едва он  сказал, что в обмен на руку  мне  откроется дорога к людям,  я
попросил его привести жену и смерил отрубленную часть руки (по руке, которая
была у ней не отрублена) особо взятой у духов веревкой, а потом отправился в
ближнюю чащу, слепил из глины недостающую руку--при этом веревка служила мне
мерой,--вернулся с глиняной рукой во дворец, приставил, ее  в нужном месте к
обрубку   и  без   всяких  промедлений   применил  амулет,   подаренный  мне
Тройственным духом на день рождения. Я применил амулет, и рука срослась, и в
следующую секунду уже никто не поверил бы, что рука у духевы была отрублена,
а жены,  которые  ненавидели  ампутантку, ни о  чем  не догадывались  до дня
собрания и злорадно нашептывали любимой жене, что им с Королем не сносить их
голов.
     Копда началось дворцовое  собрание, именитые  духи расселись в креслах,
Король воссел на высокий трон,  все его жены--на  низкие стулья, а, в центре
собрания поставили жернов  и насыпали кучку зерна для помола. Потом поднялся
распорядитель  собрания и внятным  голосом  спросил Короля,  женат ли  он на
безрукой духеве, но тот ответил, что "Ничего подобного".  После королевского
ответа распорядителю жены .начали подходить к жернову, и  каждая  по очереди
молола зерно обеими руками, чтобы выявить ампутантку. Когда двуручные жены:
     отмолились,  настала очередь однорукой жены, про которую думали, что ее
ждет смерть, а она, пока  другие мололи, прятала руку под складками платья и
теперь встала, подошла <i>к</I> жернову, уверенно опустилась перед  ним на колени и
смолола зерно  обеими руками  так  же успешно,  как предыдущие жены. Тут все
вожди, именитые горожане  и знатные  духи  наперебой  заудивлялись,  а потом
приступили к женам с вопросом:
     "Как вы посмели  распространять ложь,  что  Король  женат  на  безрукой
духеве?"  Но лживые  жены  онемели от изумления, да  лм ведь  и нечего  было
ответить, и тогда их всех приказали убить,  потому  что обычаи  этого города
строго  воспрещают распространять  ложь. Так прекрасная  женщина, или  дама,
всегда возбуждает  ненависть в безобразных, но часто  их не-гнавнсть, или ее
беда,   приводит  их  к   смерти,а  ее--к  счастью.   Вот  и   любимая  жена
Короля--безрукая, но прекрасная дама,
     или  духева,-- стала  полновластной хозяйкой  дворца, а ее ненавистницы
были убиты.
     Через  восемь  дней после  этих  событий, которые  привели  к  спасению
Короля, я решился спросить его  о  дороге к людям. Но  он оказался  чересчур
осмотрительным и вместо ответа "сказал мне  так: "Я хочу, чтобы ты остался у
нас  еще  на  пятнадцатилетний  срок  и,  если  по  какой-нибудь  несчастной
случайности у жены вдруг снова отрубят руку, опять приживил бы ее на место".
Мне-то  винить  его,  конечно,  не   за  что--он  ведь  считал  меня  духом,
родичем,--но я и  себя не  могу обвинить, хотя уйти  мне пришлось тайком. Я,
значит, отправился .в новое  путешествие  и скитался по  лесу  без  дорог  и
тропинок, пока  не вступил в очень чистый город, который напомнил мне города
людей, а с первого взгляда -- мой собственный город.

        Мне встречается мои мергвый брат


     Едва  я  вступил  в  Десятый  город  --  чистый  до  самого  пол-ffloro
изумления,--  горожане  выскочили  из своих  жилищ, чтобы узнать, кто к  ним
явился.  А  я,  как  только  увидал  их  на  улицах,  мигом приметил  одного
горожанина, всем  своим видом-- телесного  человека,  бросился к  нему, чтоб
увидеть яснее, и поблизости  он оказался мне  братом, который умер в городе,
ВДе  мы  жили, когда  я  был шестисполовянойлетним,--правда,  не  родным,  а
двоюродным братом. Увидевши братьев, или  друг друга, мы  крепко обнялись от
неожиданной радости, а  потом он сказал остальным горожанам, что я прихожусь
ему двоюродным братом, и те поздравили нас на месте, но после этого не
     разбрелись кто куда, или по своим домам и делам, а отправились с нами к
брату домой--повторить поздравления еще
     и там. Потому что они его любят и уважают как основателя Христианства в
их городе. Дома брат приказал своим слугам принести для меня еды и напитков,
а многие именитые духи
     города прислали нам угощения и от своих щедрот. Но мало
     этого--часов в восемь  вечера к брату пришли городские вожди во главе с
Его Величеством Королем,  и  каждый из нас  по  очереди отвыпил за  здоровье
каждого и  всех собравшихся, потом мы выпили  сообща,  или  вместе,  а потом
начали танцевать  и  петь, бить в барабаны  и  хлопать в  ладоши,  и веселье
кончилось только  под утро, как и  полагается Заздравному торжеству. В  ночь
торжества я с удивлением обнаружил, что многие духи из Десятого города могут
расколоться при  танцах напополам, чтобы составилась танцевальная пара, а  в
следующем.танце сливаются воедино, будто они и не думали раздваиваться.
     Когда Заздравное торжество завершилось, именитые горожане разошлись  по
домдм, но брат еще  долго получал поздравления от духов,  которые живут не в
городе и  поэтому пропустили  Заздравное  торжество. Как  только гости  ушли
домой,  я  признался брату, что  падаю с  ног--мы  ведь не спали.  всю  ночь
напролет,--и  он  открыл  запасную  комнату,  застелила  постель  небывалыми
покрывалами, потому что таких замеча -тельных не бывает, а если ипопадаются,
то у знатных  духов! или,  может, еще  у  Сверхдевы, с  которой мы разошлись
из-зал нашего сына. Я лег и проспал до  двух часов дня, а когда npQ--снулся,
принял братову ванну--он разрешил мне принимать-ее, как мою,--хорошо  поел и
прекрасно  выпил,  потому что у духов хорошая  еда никогда  не обходится без
прекрасной  выпивки, а  потом  брат  поведал  мне о себе--с тех  пор, как он
принял в нашем городе смерть:
     --  Я   долго  искал  после   смерти   город,  истинно  подходящий  для
Христианских  деяний,--пока не добрался до Десятого города, который сразу же
показался мне  подходящим,  хотя это  я  к нему подошел,  а он-то стоял, как
обычно,  на месте.  Он стоял на месте, но был подходящий, а я  при жизни был
ревностный прихожанин, или Христианин Методистской Церкви, так что все здесь
прекрасно сошлось, и я предназначился для  служения Христианству до Судного,
или  Последнего,  дня, а рань-ше этого  Последнего дня меня уже не постигнет
вторичная смерть.  Нашедши  место, я решил  сам в себе  отправиться к  Е. В.
Королю Леса Духов,  чтобы получить королевский указ на введение Христианства
в Десятом городе. Е.  В.  Король после нескольких встреч согласился обсудить
мой  запрос на Совете среди Своего Величества и Старейшин. После  обсуждения
указ был выдан, и я вернулся в Десятый город, выбрал хороший участок земли и
построил первую городскую церковь--если в футах, то 90 на 70. Крыша у церкви
была из коры, потому что железных листов не нашлось, а над главным входом  я
написал  так:  МЕТОДИСТСКАЯ ЦЕРКОВЬ  ДЛЯ ПРИХОЖАН  ИЗ ЛЕСА ДУХОВ. Надпись  я
сделал древесным соком, потому  что краски в городе ие было, а  стены внутри
мне пришлось  разрисовывать особой  смесью  из листьев  с водой--но  листья,
конечно, я растолок в порошок, а потом уж
     развел порошок на воде, чтобы получилась цветная  смесь, или краска для
разрисовки стен. Пока я строил первую  церковь, один горожанин пустил меня в
дом, чтобы я жил у него по аренде,  а мое жилье, где у нас было празднество,
мне помогли возвести друзья--юные  духи Десятого города. Когда строительство
церкви закончилось,  я  вышел на улицы с  гулким  поленом и принялся бить по
.нему,  как  в  колокол, чтобы привлечь  городских прихожан  для объяснений,
зачем им цер,ковь.
     В   воскресенье--первое   воскресенье   духов,   когда   они   посетили
христианскую службу,--я обнаружил, что в церковь явилось только двое молодых
прихожан,  а всего обитателей Десятого города было  4000000  жителей. Но они
ничего  не знали :про  бога,  или  не  верили, что он сотворил их  вместе  с
другими  божьими существами, а верили только в свое превосходство яад  всеми
земными тварями  и созданьями.  Я сослужил им  христианскую службу,  которая
завершилась к 11-ти часам, но вечером церковь  открывать не стал, хотя и мог
бы  созвать  горожан стуком  по  пню  с  огромным  дуплом, потому  что дупло
звучало, как  колокол,  и от пня до  церкви было  недалеко.  В понедельник я
приступил   к  широкой  кампании--начал  ходить   по  домам  горожан,  чтобы
подвигнуть их к Христианской жизни,--и так служил до  самой субботы. Зато  в
воскресенье на Утренней службе у меня собрался прекрасный приход:
     50  старых,  38  юных  и   45  малолетних  духов,  или  50+38+45=   133
прихожанина,  и   я  возрадовался   великой  радостью.  Когда  в  11  служба
закончилась, я объявил, что дети  и юноши могут собраться  к 2-м часам дня в
Воскресную  школу для всеобщего обучения; да и тем из взрослых,  кто захочет
прийти,  будет  сказано  "Добро  пожаловать".   В  школу  собралось   немало
учеников--общим  числом  до  .пятидесяти .семи. Правда, вечерний  приход  на
службу был небольшой--48 духов,-- потому что жители Десятого города ходят по
вечерам кормиться на фермы.
     Через 6 месяцев после открытия церкви я перевел туда же и  школу, чтобы
учить малолетних духов, чтению, письму  и  Священным писаниям, которые стали
главным предметом. Но  в  городе  не нашлось  ни писчей бумаги, ни мела,  ни
досок для классных занятий, и вот я  вырубил кусок  коры с большого  дерева,
чтоб  кора  была  плоской,  площадью 4  квадратных  фута, а  для  грифельных
досок--20  кусочков, площадью  по квадратному  футу  каждый,  и  вместо мела
раздал угольки, чтобы ученики писали задания. Но поскольку церковь по будним
дням использовалась у  нас  как  Воскресная  школа,  а по  воскресеньям--как
Христианский  храм,  то я  построил еще одну  церковь с  помощью  прихожан и
воскресных учеников, потому что школьники за  неделю учебы нарушали в церкви
Христианский порядок, и я решил обучать  их в школе, под которую приспособил
свою  первую  церковь.   Лет  через  пять  у  нас  появилось  больше   50-ти
духов-учителей, и каждое утро в школу
     <i>ш:</I>
     являлось   до   девятисот   малолетних  духов.  Когда  малолетние  духи
повыросли, или  успешно  кончили школу, многие из  них стали учителями, а  я
построил  в  Десятом  городе и окрестных  селениях  1000  церквей с  большой
Вечерней школой при каждой, так что  город обернулся  столицей, где ежегодно
заседает Собор во главе со мной, или  главным епископом. А между  ежегодными
заседаниями Собора  я  надзираю за школами и  церквами, чтобы контролировать
работу  учителей,  школьных  инспекторов  и  церковных  служителей,  которые
трудятся  по  навыкам  и  обычаям,  данным  им всем  с  моего  позволения. В
свободные от  главенства и надзирательства дни я наставляю выпускников наших
школ в землеустройстве, строительстве городов и первой помощи при несчастных
случаях--из  всех возможных  медицинских  наук  мне удается наставлять  моих
подопечных  только в первой  (санитарной) помощи, потому что я не учился  на
врачевателя и  вот не могу  дать им  точных знаний, как врачевать болезни до
излечения.
     Мало-помалу я  наставил и выучил многих духов Десятого  города,  а едва
они начали успешно трудиться, предложил им  заново перестроить город, и отцы
города,  или старейшины, охотно  приняли  мое предложение. Когда перестройка
города  завершилась, он сделался современнейшим и  прекраснейшим  городом из
всех, какие  есть в Лесу  Духов. Только вот больницы ему не  хватало, потому
что не было опытных врачева-телей...
     На другое утро мой двоюродный брат  показал мне Десятый город воочию--я
видел дома  современных  стилей,  школы, церкви  и много больниц.  А когда я
спросил  у  него  про больницы--дескать, у  них  ведь нет  врачевателей,--он
сказал: "Ты знаешь мою  жену?", и я ответил  ему, что знаю. Но  он возразил:
"Не знаешь, а только видел"--и вкратце поведал ее историю:
     --  Она  уроженка  Зулусской  страны--родилась  и  выросла в  маленьком
городке,   который  стал  процветающим  и   громадным,  когда   ей  пришлось
безвременно умереть. Она была образованной девушкой--кончила школу с большим
отличием,   и   отец   решил   послать  ее   в   Англию,  где   из  незрелых
студентов-медиков  делают   зрелых  и  знающих  врачевателей.  Вот,  значит,
выучилась она врачевать,  вернулась  в  город  своего отца и на следующий же
день попала в аварию, которая завершилась для нее смертью. Она скончалась от
гибельных ран,  спешно  ушла из родного  города, долго скиталась  то там, то
сям, потому что мертвым не место среди, живых, а потом добралась до Десятого
города, где мы женились друг на друге  как мертвые,  или заключили  смертный
союз. Мы-то  женились друг  на друге как мертвые,  но  жена до  смерти  была
врачевателем, а в  Десятом городе для полной столичности только и не хватало
что городских больниц, и вот  жена учредила больницу, сделавшись Управляющей
медицинским обслуживанием. С тех пор
     мы   построили  много  больниц,  а  жена  обучила  научному  врачеванию
несколько тысяч духев и духов.
     Я выслушал брата и спросил его:
     Первое. Кто посвятил тебя в сан епископа?
     Второе.  Кто  посылает  вам инструменты  и  -все  лекарства  для  ваших
больниц?
     Третье.  Где  вы  берете  учебники,  священные  тексты  и  канцелярские
принадлежности вроде бумаги, чернил и  ручек? (Потому  что, когда мы бродили
по городу,  я не заметил в  их  школах коры,  на  которой ученики писали  бы
угольками, а учебники и священные тексты--заметил.)
     Четвертое.  У кого  вы достаете железо, чтобы крыть крышами  ваши дома?
(Потому что, пока мы бродили по городу, я видел только железные крыши.)
     А брат, отвечая, сказал мне так:
     Первое. Поскольку я служил Христианству самой надежной верой и правдой,
однажды во  сне  мне послышался голос, и этот голос прорек мне с неба, что я
посвящаюсь от бога  в епископы--на веки вечные, или бессрочно. Как только об
этом  услышали  духи  --  мне  волей-неволей  пришлось им  открыться,--  они
подтвердили мое посвящение.
     Второе. Мы получаем больничные инструменты со всеми нужными для больниц
лекарствами от тех, кто  при жизни снабжал врачевателей, а после смерти ушел
в Город мертвых и снабжает теперь одних мертвецов, потому что живых боится и
ненавидит.
     Третье. Мертвые  издатели  книг  регулярно  шлют нам из Города  мертвых
священные тексты и учебные книги, а бумагу, ручки и запасы чернил поставляют
нам  мертвые владельцы фабрик, занятые  при жизни  изготовлением и  продажей
канцелярских принадлежностей, или писчих товаров.
     Четвертое.  Железные  листы  для  крыш продают нам  в достатке  мертвые
металлурги, с которыми мы состоим в договоре.
     Разъяснивши четыре моих вопроса, мы отправились  к брату домой,  и дома
брат призвал дочерей--их было четверо, и двоих сыновей, а  потом из больницы
вернулась  его жена  -- Управляющая медицинским обслуживанием города, и брат
подробно растолковал домашним,  как они  связаны со  мной  родством. Сыновья
брата были школьники старших классов, а дочери уже окончили  школу  и прошли
обучение на врачей и сестер.
     Вот, значит, рассказал мне брат о себе, а  дня через 3 попросил  и меня
поведать ему про жизнь у нас дома, или в том городе, где мы родились. И  моя
история прозвучала так:
     -- После того как  ты принял смерть и  до моего вступленья в  Лес Духов
никто  из  нашей  семьи не умер, но один престарелый  родственник  заболел и
болел  полных три недели  подряд, пока  не  справился  со своей болезнью  --
потому что он
     яе умер,  а  выздоровел. Через  6  месяцев после  твоей  смерти  у  нас
разразилась война за рабов, которая  загнала меня в страшный Лес Духов, хотя
мне  было  всего  7  лет.  И  сейчас  я уже  не  могу тебе  рассказать,  как
развивается  жизнь у нас дома -- ведь я убежал из нашего города и  вступил в
Лес Духов лет  20 назад. С  тех пор мой разум не давал мне покоя  -- нагонял
суровую тоску по домашним,--я я  беспрестанно искал -дорогу, которая привела
бы меня  домой,  но вот  пришел не  домой, а к  тебе, причем  до этого  меня
всячески мучали лиходейские жители Леса Духов. Я очень рад, что  нашел здесь
тебя, а если ты из родственных чувств разрешишь мне  у вас дней 5 погостить,
чтобы отдохнуть от  злодейских мук,  то и я  когда-нибудь тебе  порадею, или
отплачу  радостью  за  радость,  а пока что  немного  приду  в себя  и опять
отправлюсь искать дорогу-- если только ты не  укажешь мне, где она, за что я
буду благодарен вдвойне, или отрадею тебе с лихвой...
     Потом я подробно поведал брату о своих страданиях у безжалостных духов,
а он спросил участливым голосом:
     "Умер ли ты до вступленья в наш Лес?", и я ответил: "Ничуть не бывало".
Едва я сказал "Ничуть не бывало", брат громогласно воскликнул  "Ага!" в одно
восклицанье со всеми духами,  которые  собрались  у него  как гости. Но брат
продолжил свое восклицанье--объяснил мне мою  судьбу,  или участь: "Живым не
место среди мертвецов,  но  скоро ты полностью одухотворишься, потому что мы
выучим тебя на мертвого".
     Брат отвел меня к директору школы, чтоб я научился читать и писать, а в
мои  свободные от учения часы сам натаскивал  меня  на  мертвого,  и месяцев
через  5,  если  мне  хотелось, я  мог вести себя как  полнейший  мертвец. А
кончить школу мне ничего не стоило--у  меня тогда был рассудительный ум,-- и
я ее кончил  года через 4,  и был  отправлен за  прилежание в Город мертвых,
чтобы  практиковаться  в  судебных  делах,  полицейской  работе  и  тюремных
правилах. Как  только я сделался первоклассным практиком, я вернулся к брату
в Десятый город  и  сразу же приступил к  учреждению  законности-- возвел  с
горожанами современные здания для  тюрем,  судов  и  полицейских участков во
всех районах Десятого города,  потому что раньше там этого не  было. Потом я
собрал молоденьких духов, которые  только что кончили школы, и <b>быстро</B> внушил
им  часть  моих знаний, а сам был избран Главным судьей в их  Верховном  над
всеми  суде,  который заседает на  местах  преступлений--поэтому иногда  его
называют "Выездной",-- чтобы рассуживать сложные  случаи,  неподсильные  для
районных, или низших, судов.
     Тем  временем  брат решил со мной обсудить, какая судьба  постигнет его
детей. Дочери у него уже были "на выданье",  или созрели, чтоб выйти  замуж,
но  никто--ни  один  телесный  мужчина, даже  и  пробравшийся  сдуру  в  Лес
Духов,--не решился бы жениться на дочери мертвецов, так же как ни одна
     телесная женщина  не вышла  бы замуж за мертвецкого сына. Брат  спросил
меня, что ему делать, и  я предложил подать  объявление  в  одну  из крупных
людских  - газет  --  может,  кто-нибудь  на нее  откликнется, а  мы  сумеем
склонить его  к  браку,--  и  брат  согласился  подать  объявление,  которое
кончалось такими словами: "Короче, не хотите ли вы вступить в брак? Если да,
выберите одно,  и только одно из чисел  733, 744, 755  и  766 или 777 и 788,
чтобы  вам была  выслана  фотография  интересующего  вас  лица, а  в  случае
практического интереса -- назначена персональная встреча".

        Невидимое Магическое Послание


     Как только я выучился на полного мертвеца, стал образованием  и Главным
судьей, я уже не думал о возвращении в свой город, а если и  задумывался, то
решал про себя, что нечего мне там делать до самой смерти. Но однажды ночью,
когда я спал, мне вдруг явилось во  сне видение, будто я дома и сижу за едой
с матушкой и братом, как бывало раньше,  а потом будто бы выбегаю на улицу и
меня окружают мои друзья -- вроде  бы я и  не вступал в  Лес Духов. Наутро я
помнил мои сновидения, или видения стародавней  жизни, и мне захотелось уйти
домой,  но я решил про это не думать. На  вторую ночь  мне опять привиделись
мои друзья  и  матушка  с братом, и  меня опять  потянуло  домой --  гораздо
сильнее, чем накануне. В третью ночь мне привиделось то же самое, и наутро я
уже не пил и не ел, не радовался жизни, не думал о будущем, а только мучился
тоской  по дому.  Куда б я ни шел,  мне  виделись  родичи, хотя вокруг  были
только духи. Я как бы видел сны наяву, поскольку не спал ни ночью,  ни днем,
веки у меня ни на миг не смыкались, и все же мне виделись телесные родичи, с
которыми я  расстался  давным-давно. Потому что они  спросили у прорицатели,
жив я или безвременно умер, и он уверенно  ответил им, что я жив, да вот  не
желаю возвращаться домой.  И еще он  сказал, что живу я прекрасно, в  городе
среди дремучих лесов, окруженный вниманием  и родственными заботами. Правда,
он не смог  объяснить моим  родичам, в каком  же именно Лесу  я  живу  и кто
окружил меня  родственными  заботами,  но  это было для них не главное. Едва
услышавши, что  я  жив и здоров, они  приступили  к  прорицателю с  просьбой
отправить мне  Невидимое  Магическое  Послание, которое  способно возвратить
восвояси   кого   бы   то   ни   было  и   откуда  угодно,  даже  если  этот
"Кто-бы-то-ни-было"  вовсе  не  хочет  возвращаться домой.  Родичи  уплатили
деньги  вперед, и  вот  прорицатель  стал  меня  вызывать с  помощью  своего
Магического Послания, которое отзывалось в моем  рассудке навязчивой  мыслью
вернуться домой.

        "Скатертью дорога"


     И вот, ничего мне  теперь не хотелось, кроме как уйти поскорее домой, и
я поведал об этом  брату,  но он  отказался  меня  отпустить. Тогда я  начал
приступать  к нему  ежедневно с  обманной просьбой  отпустить  меня хоть  на
время--к другу из Седьмого города духов,--и брат решился мне  это позволить,
потому что я исхудал до тощей скелетности, будто умирающий с голоду человек.
Но я был  очень знаменитый  у  духов  из Десятого города и его окрестностей,
поэтому за  день до моего ухода  я пригласил их всех  в  гости  к брату  для
тайного  празднества  "Скатертью  дорога":  ведь  никто  из  гостей  не  мог
догадаться, что я ухожу от них навсегда, а если б они об  этом проведали, то
угрюмо  сказали  бы:  "Скатертью   дорога",  как  нежелательной  и  обманной
твари,--1вот  почему мое  празднество было тайное. Оно было тайное, но такое
великолепное,  что  гости  не  спали  всю  ночь  до  утра,  а  только  пили,
отплясывали пляски, били в барабаны да  пели  песни. Но брат,  хоть не знал,
что  я его обманул и мы расстаемся на  веки веков,  все-таки  тосковал  и  в
празднестве не участвовал.
     На рассвете дня я отправился в путь и начал искать дорогу домой, как до
прихода в Десятый  город. Но где  пролегла  нужная  мне  дорога, я не  ведал
по-прежнему и  шагал  напрямик,  или продирался сквозь  дремучие чащи,  даже
самые  опасные  и  зловредные,  потому  что  Невидимое  Магическое  Послание
беспрестанно  тянуло меня  вперед.  А  встречные, поперечные и попутные духи
причиняли мне  множество жестоких мучений.  Через 8 месяцев после  ухода  от
брата  я одолел 620  миль и  вступил в Восемнадцатый город  духов,  где один
горожанин с  луженой  глоткой, которая звучала  у него, как  сирена, радушно
пригласил меня к себе погостить. Дом у него стоял на утесе, выше любых домов
в этом городе,  а  сам он работал на горожан как часы--ежечасно дудел в свою
луженую глотку,--причем не простые  часы, Ъ  с будильником, потому что утром
он  подымал весь  город--дудел особенно гулко, или  сиренно,--в 5  часов  по
местному времени. Примерно через неделю я печально подметил, что он не может
меня  прокормить: он и ебя-то не  мог прокормить  из-за дряхлой старости, до
которой  он  дожил.  И  никто  из  родичей его не  подкармливал.  Но я  ведь
полностью  одухотворился,  или  сделался полноценным  духом, еще  у брата  в
Десятом  городе,  и  один  горожанин научил  меня  магии,  потому то  считал
100-процентным  духом, а если б он разгадал во мне  человека, то не  стал бы
учить меня на духовного мага, да еще и убил  бы по обвинению в самозванстве.
Короче, я научился духовной магии  еще до вступления в Восемнадцатый город и
вот однажды решил лро себя, что старый дух меня  не прокормят, если только я
сам не прокормлю нас  обоих. Решил я, значит, кормить нас обоих и отправился
за город, в одно из селений, где местный
     10 Зак. 740
     маг  показывал свою  силу главному  над  всеми  жителями  старейшине  и
полуглавным "престарелым вождям. Я тоже решил  показать  свою  силу, чтобы у
нас произошло  состязание  и, не долго думая, превратил день в ночь, так что
вокруг наступила тьма,  а потом предложил их местному магу превратить ночь в
день, (HO он не сумел. Тогда я быстренько превратил  его в пса,  и он облаял
там всех и каждого, а старейшина  и вождя и прочие зрители присудили подарки
мне одному,  как сильнейшему из двух состязавшихся магов. Напоследок я снова
превратил им  ночь в день, а их неумелого мага--в духа, чтобы  он не Остался
навеки собакой,  а  сам  собрал заслуженные подарки и  спокойно отправился в
Восемнадцатый город (стало быть, слабейшему среди нас с ним магу я ни одного
подарка не дал).
     Я отправился  в  город,  но не  прошел  и двух  миль,  как  меня нагнал
побежденный маг ,и потребовал, чтобы мы разделили подарки, а когда я наотрез
отказался от дележа,  он обернулся  ядовитой  змеей  и  хотел  отомстительно
укусить меня насмерть, да  не тут-то  было: я превратился  в палку и повыбил
ему ядовитые  зубы  и уже собирался  выбить из  него дух, да он почувствовал
предсмертную панику и  стал  огнем, чтобы сжечь меня заживо.  А я немедленно
обернулся  дождем,  и  дождь  почти что  его  потушил, но он  превратился  в
глубокий колодец, и я, как вода от проливного дождя, стек по стенкам колодца
на дно и чуть яе захлебнулся до смерти сам  в себе, но,  по  счастью,  успел
обернуться рыбой, а  он, увидев меня как рыбу, сделался крокодилом и прыгнул
в колодец,  чтобы безжалостно меня проглотить, но  я торопливо  вынырнул ;на
поверхность, выпрыгнул из воды, превратился в птицу, приказал подаркам стать
малым  плодом, схватил плод в клюв, выпорхнул из колодца и взял  Направление
на Восемнадцатый город.  Я-то улетел, чо  и маг был  не промах: он обернулся
огромным орлом и  хищяо помчался за мной вдогонку, чтобы убить и -съесть как
добычу.  Мысленно догадавшись,  что он меня  нагоняет,  а значит,  вскорости
убьет и съест, я торопливо превратился в воздух и сразу  же так отдалился от
мага, что пешком и за 30 лет не дойдешь. Но едва я опять Превратился в себя,
или стал человеком, как прежде,  прямо передо мной  вдруг вырос маг, который
попал туда раньше, чем я, и давно уже ждал, чтоб затеять драку. Вот, значит,
встретились мы лицом  к лицу,  и  он  потребовал половину  подарков. Что  ж,
делать нечего, началась у нас  драка, но, хотя мы дрались яростно и свирепо,
никто из нас  не стал победителем, и я вернул ему половину подарков. Он взял
свою  половину  и  потребовал  мою--точно,  как   говорится  в  народе,  или
пословице: "Дашь белую  ракушку--просит перламутровую..." Ну  что  ты  с ним
сделаешь? Пришлось отдать.
     Я,  значит, отдал ему  все подарки, и он ушел, куда ему вздумалось, а я
опять  превратился  в воздух  и помчался  ветром  за ним  вдогонку и,  когда
обогнал, спустился на землю. <i>sS f</I> Я спустился на землю  и стал  человеком (а
магическая сила<sup> ?t</SUP> была  при мне), убил неведомого лесного зверя,
вырыл у доро-.- ги глубокую яму, положил туда зверя и забросал землей, что-t
бы голова торчала наружу, мордой к дороге и будто  живая. а сам притаился за
подорожным деревом. Вскоре  на  дороге появился  маг,  но  едва  он  заметил
приземленную  морду,  как  испуганно  замер  и  стал  в  нее вглядываться  и
вглядывался  минут  15,  если  не  больше,  а потом  воскликнул  устрашенным
голосом: "Господи боже мой!"--и начал кланяться. Поклонив-- шись три раза до
земли, он спросил: "Хочешь один  из моих подарков?", но, услышав, что голова
ничего не ответила--она даже глазом не повела  в  его сторону,-- уважительно
положил перед ней подарок, потом еще  один,  потом  еще,--  пока у  него все
подарки не кончились. А маг засмеялся счастливым смехом и помчался в город и
объявил  Королю, что он, дескать, встретился с головой земли.  Услышав такую
удивительную новость,  Король спросил .его троекратно: "Правда?", и  он  три
раза ответил:  "Да". Больше того, он  сказал Королю, что если он  говорит яе
правду, а ложь, то пусть, мол, его за это убьют. Король утвердил предложение
мага и отправился с приближенными к земной голове. Но  я-то, как  только маг
убежал, вырыл зверя, забрал подарки и убрался оттуда--будто  меня и не было,
так что, когда Король с приближенными пришли смотреть на земную голову, они,
конечно  же, ничего не увидели, и Король повелел своим приближенным покарать
обманщика через смертную  казнь  за преднамеренное  распространение лжи. Так
мне достались заслуженные подарки, а тот, кто хотел их присвоить, умер.
     Но к брату,  или  в  Восемнадцатый город,  я,  конечно, возвращаться не
стал--слишком уж было до  него далеко,--а снова начал искать дорогу, которая
привела бы меня домой.

        Телерукая духева

     Однажды, около  двух  часов дня,  я  увидел горестно  плачущую  духеву,
которая без разрешения вломилась ко мне в хижину, где я  уютно, но  временно
отдыхал  после тяжких поисков дороги домой. Едва духева ко мне вломилась,  я
сразу заметил у нее в  руках маленький коврик из сухой травы. А  росту в ней
было не больше трех футов. Она вломилась и подошла к очагу, постелила коврик
у очага и села, а мне не  сказала  ни единого слова  и даже не пожелала--для
приветствия--здравствовать. Правда, она и сама не здравствовала, потому что,
когда  я  к ней пристально пригляделся, все тело  у нее оказалось в язвах, а
сверху,  на  голове--ни  одной  волосинки,   зато  сплошь  и  рядом  друг  с
дружкой--язвы, и в  язвах медленно  копошились личинки. Руки  у духевы  были
фута по полтора,  и  на каждой--бесчисленное количество  пальцев. Она рыдала
непрерывно и постоянно, будто ее все время протыкают ножами. Разговаривать с
ней я, конечно, не стал, но смотрел на нее  с превеликим изумлением, пока не
заметил, что слезы из ее глаз вот-вот потушат огонь в очаге. Едва заметивши,
что огонь угасает, я с гневом  встал и  сказал духеве, чтоб она убиралась из
лачуги  вон--ведь  я не смог бы  разжечь огонь, если  бы  она  его  потушила
слезами,  потому  что  спичек в  Лесу  Духов нет. Но духева  только  сильней
разрыдалась, и, когда мне стало невмоготу ее слушать, я громко спросил:
     "Из-за чего гы рыдаешь?", а она ответила сквозь рыданья:
     "Из-за тебя".  Я  переспросил:  "Неужели  из-за  меня?"--и,  когда  она
ответила:  "Да", сказал:  "Объясни,  почему  ты рыдаешь  из-за меня?" И  она
поведала мне свою историю:
     -- Я родилась 200 лет назад с едкими  язвами  на голове и  по телу, так
что  не  занималась ничем  другим,  кроме  скитаний  в поисках  врачевателя,
который смог бы меня исцелить, и многие врачеватели соглашались попробовать,
но от  их  лечения  мне  становилось  все  хуже.  Я  побывала  у  нескольких
прорицателей, и они говорили мне всегда  одно -- что по Лесу Духов скитается
человек, который  не может  оттуда выбраться, и что если я  его когда-нибудь
встречу  и  он  согласится зализывать  мои  язвы  десять лет  подряд, то они
заживут. И вот я радуюсь до слез и рыданий, что  ты мне встретился и,  может
быть,  согласишься зализывать мои раны каждый  день  десять лет  и  они, как
сказал прорицатель,  излечатся.  А еще я оплакиваю твою  судьбу,  потому что
знаю, как тяжко  ты мучился в поисках верной дороги домой, хотя и сейчас,  в
этой самой  хижине, сидишь у дороги,  которую ищешь,  да  вот  не можешь  ее
распознать, поскольку все люди, даже  и зрячие, делаются слепыми,  попавши в
Лес Духов.
     Она  поведала мне свою  историю и сказала, что, если я  залижу ей язвы,
они исцелятся,  как предрек прорицатель, а я  ответил  на это так: "Иди-ка и
передай своим прорицателям, что я отказался зализывать твои  язвы". Но она в
ответ спокойно сказала: "К прорицателям-то сходить никогда  не поздно, а  ты
рассмотри-ка мои ладони". Она, значит, выставила вперед ладони, и они у  ней
были вроде как  телевизоры  -- я увидел  матушку, брата,  друзей,-- а духева
торопливой  скороговоркой спросила:  "Так  ты  согласен зализать  мне  язвы,
отвечай поскорее--да или нет?"

        Мне хотелось ответить и "Да" и "Нет"


     Потому что,  когда я  обдумывал про  себя,  какие  страшные, гнойные  и
червивые  были  у  Телерукой  духевы  язвы, мне очень хотелось  ответить  ей
"Нет"--дескать, я не буду зализывать язвы. Но зато, .когда я вспоминал сам в
себе про матушку, брата  и  весь  наш город,  мне очень хотелось ответить ей
"Да" -- мол, я берусь зализывать ее язвы. Ведь матушка-то
     мне  не  только  привиделась  на  ладонях  у  рыдающей  духевы,  как  в
телевизоре,-- я слышал  и ее разговоры с подругой, которая в то время пришла
к ней  в гости. Матушка говорила своей подруге: "На днях я  ходила вопрошать
прорицателя, и он сказал мне, что мой сын жив..."--в этом-то месте Телерукая
духева  и  прервала  передачу, убравши ладони,  так  что я  больше ничего не
увидел, кроме ее бесчисленных язв, а главное, не дослушал слов прорицателя.
     Вот  убрала  она  ладони  и  спрашивает,  собираюсь ли я  выполнить  ее
поручение, но  мне было трудно ответить ей сразу, потому что я думал о своих
родных  н  как  бы  побыстрее  до них  добраться.  Да  мне  и не верилось  в
телевизорные  ладони --  может,  я  спал,  а родичи мне  привиделись,--  и я
попросил уязвленную духеву,  чтоб  она  показала  ладони еще  раз.  Едва она
выставила ладони вперед, я снова увидел наш дом и матушку  и к  тому же ясно
услышал ее слова, когда к ней пришла  какая-то женщина, чтобы расспросить  у
нее про листья, которыми лечат гнойные язвы, потому что малолетний сын  этой
женщины  тоже  тяжко  страдал  от язв.  А  матушка  знала  многое  множество
лекарственных трав и  целительных листьев, поэтому она отправилась вместе  с
женщиной  в недалекий от  города,, но  дремучий лес,  срезала там  с особого
дерева  большой  пучок целительных  листьев,  дала  их  женщине  и  подробно
разобъяснила,  что сначала их надо разварить в кипятке, а потом прикладывать
к уязвленным местам. Ну и вот, а я-то все видел и слышал, потому что смотрел
в телевизорные ладони,--  я запомнил, как  выглядит целебное дерево и способ
приготовления  врачевательных листьев.  Вскоре духева убрала ладони, виденье
исчезло, и она спросила,  собираюсь ли я исцелить ее язвы, и  я ответил, что
"Да,  собираюсь,  но  не  языком, а  целебными  листьями". Сказавши "Да",  я
отправился  в лес, и бог был так добр, что возле  хижины росли как раз такие
деревья, с каких моя матушка срезала листья.  Я тоже срезал охапку  листьев,
вернулся  в  хижину и приступил к лечению-- по  способу, который  услышал от
матушки. Вот начал я, значит, лечить  духеву, и ровно через неделю, к  моему
изумлению,  все  ее  язвы   бесследно   прошли.   Я-то  изумился,  а  духева
обрадовалась--так обрадовалась, что тоже до изумления.
     Когда изумление  в нас улеглось, мы  подкрепились едой с напитками, и я
попросил  объяснить  мне дорогу,  как было  условлено  до  ее исцеления. Она
согласилась, но сурово предупредила, чтоб я больше никогда не вступал в этот
лес,  потому что  90% духов люто- ненавидят  телесных людей,  как  я и  сам,
дескать, в этом  убедился, когда разыскивал дорогу домой,  а встречные  духи
безжалостно меня мучили,  хотя им, конечно  же, ничего не стоило указать мне
путь к  родичам, или людям. После предупреждения духева сказала: "Не  говори
никому,  что  дорогу  домой  показала  тебе  Телерукая  духева".  Потом  она
выставила, как обычно, ладони, и я на них глянул,
     всмотрелся внимательнее -- и вдруг  оказался у фруктового дерева, возле
которого  мы разлучились  с братом, когда  он оставил мне оба плода и  хотел
убежать от .врагов с винтовками, но они поймали его как раба, а  я от страха
удрал в Лес Духов и съел оставленные мне братом плоды. Так  завершились  мои
скитания по  страшному и  дремучему Лесу Духов,  куда  я вступил семи лет от
роду.

        Фруктовое дерево, или знак возвращения


     Вот оказался я под фруктовым деревом и минут 35 с  удивлением озирался,
потому  что, пока  я  жил  в  Лесу  Духов,  <b>все</B>  вокруг  дерева  неузнаваемо
изменилось. Я твердо верил, что очутился у дерева, возле которого мы таились
с  братом, когда  испуганно убежали  из  дома,-- а  иначе-то как  бы  я  мог
догадаться, что  стою поблизости  от  родного  города?  Но пока я  испытывал
сомненьями  свою  веру--думал, верно ли я узнал дерево,--ко  мне незамеченно
подкрались два человека, схватили меня за руки и связали веревкой--так туго,
что я не мог ии вздохнуть, ни охнуть,--  а потом один из них взвалил меая на
голову и следом  за друпим помчался  в лес. Я немного подумал и решил  сам в
себе, что  это  на  меня напали работорговцы:  ведь работорговля  тогда  еще
процветала.
     Через  несколько  дней  мы  пришли  в  их  город  --  чужедальний,  или
враждебный для моего,--и  меня, как раба, продали на рынке, а  в  те времена
для  доставки  грузов не было никакого  транспорта, вроде нынешнего, поэтому
грузы носили  на  голове, и меня  нагружали до того полновесно, как  будто я
заменял им  трех  человек, и  гнали совместно с другими рабами на расстояние
восьмидневного  пешего  хода,  так  что   вскорости  я  покрылся  язвами  от
безжалостной перегрузки и  рабской  доли. Но  хозяин уже  заключил договор о
доставке  грузов  на  моей  голове,  а  поэтому принялся промывать мне  язвы
горячей водой и губкой с песком в  надежде, что они у меня исцелятся, а если
я отстранялся или  плакал от боли, он стегал меня  без  пощады и жалости--за
то,  мол, что я не  хочу исцеляться. Так он лечил меня  ровно месяц, а когда
заметил, что лечение не действует,  решил продать меня на невольничьем рынке
как непригодного из-за язв к работе. Вот привел он меня на невольничий рынок
и  приковал цепью  к  толстому дереву вместе с другими рыночными рабамл, так
что мы выстроились в одну  шеренгу.  За  4 часа  всех рабов раскупили,  а  я
остался непроданный--из-за язв,  и  мы с  хозяином стояли на  рынке  до двух
часов по дневному времени, а  потом  он снял с  меня невольничью  цепь и уже
собирался уходить восвояси,  но тут, по  счастью, на рынок  явился богатый и
уважаемый в тех местах человек. Явиться-то он явился,  а рабов уже нет-- все
распроданы, кроме меня,--и он подошел к моему хозяину. Ему захотелось купить
раба, но меня-то  он оценил дешевле де . шевого, и  все же хозяин согласился
на его цену--лишь бы  сбыть меня поскорее с рук,-- а он подошел ко мне, чтоб
увидеть получше, несколько часов по.рассматривал и сказал:
     "Я  хочу купить  раба,  а не  язвы". Сказал, отвернулся  и ушел в  свой
город. Короче, никто меня в тот день не купил, и хозяин по  дороге  с  рынка
домой постоянно бил меня тяжким кнутом.
     Он  несколько раз водил меня продавать, а когда заметил, ,что  никому я
не нужен, хотя бы и по дешевой цене, объявил:
     -"Если я  еще раз пойду на рынок и  тебя еще раз никто  не купит,  то я
убью тебя на пути к дому, а тело брошу в подорожный лес  на съедение гиенам,
стервятникам  и  шакалам,  потому что  тебя и по  дешевке не сбудешь,  и  за
бесплатно, в виде подарка, не сплавишь,  а я уже больше не  в силах  терпеть
вонь от твоих непромытых язв, распугавшую вокруг на несколько улиц всех моих
ближайших  друзей и соседей". Но, к счастью, в следующий рыночный  день, про
который  он  говорил,  что  непременно  меня убьет, если  я  опять  останусь
непроданный, на рынок .снова  пришел тот богач, который при-ценялся ко мне в
прошлый раз,--и,.главное, он опять пришел поздновато, когда из всех рабов на
продажу остался непроданный один только я. И  вот он спросил моего  хозяина,
за  сколько  тот  хочет меня  продать, а  хозяин ответил, что за любую цену,
которую богач согласится дать. Богач  внимательно оглядел рынок, но рабов на
продажу там уже  не было,  и он ровно  час присматривался  ко  мне,  а потом
решился и сказал так: "Я должен принести жертву своему  богу, поэтому  куплю
тебя,  чтоб убить как жертву,  когда подойдет назначенный срок". Он  дал  за
меня 3 шиллинга и 6 пенсов,  и  мой хозяин благодарно их принял, поскольку я
был для него обузой и он мечтал от меня избавиться.
     "Горько, что я убежал в Лес Духов и  24 года блуждал там и  духи мучили
меня как хотели, а едва я выбрался наконец из Леса и почти дошел, до родного
дома, меня поймали,  превратили в раба, безжалостно уязвили и ведут убивать"
-- вот что я с грустью говорил сам  себе, пока прислужник запоздалого богача
гнал меня по дороге к смертному рабству, или для жертвы чужому богу. Я шел и
не  знал, что  этот  богач  приходится мне по рождению братом,  с которым  я
разлучился у фруктового дерева, когда он пытался спастись  от врагов, Прежде
чем я вступил в Лес Духов.
     Вскоре мы добрались до какого-то города--ведь еще не открылось, что это
мой город,-- и меня загнали на Рабский Двор вместе с другими рабами хозяина,
который  не ведал, что я ему брат. А все мои язвы остались при  мне. И вот я
трудился, как  подневольный раб, но жили мы  далеко от  жилища хозяина, и он
только изредка  приходил к  нам с проверкой,  или  чтоб  надзирать  за нашим
трудом,  и, когда ему виделись  язвы на моем теле,  он в тот  же миг начинал
меня ненавидеть гораздо лютее, чем остальных рабов, и приказывал,
     чтоб  меня  хлестали  кнутами как непригодного  к  .полезной  работе, а
главное, потому, что в те времена раб не считался у хозяев за человека и его
привыкли  нещадно карать, если  он работал не  в полную силу. Я-то, конечно,
уже  догадался,  что  меня  привели в  мой  .собственный  город, но  не  мог
распознать ни брата, ни матушку из-за обоюдной многолетней разлуки, а они не
заметили меня .в рабе.
     К тому же раб не считался за человека, или был очень униженным жителем,
и я не мог обратиться к брату с объяснением, откуда я родом и кто мне родич,
а рабы не знали нашего языка, поскольку их пригнали  из  чужедальних мест, и
тоже не понимали, чего я хочу.
     Но  однажды, когда  мне  удалось отдохнуть и я оказался в своем  полном
уме,  наш  рабовладелец,  или  мой брат,  снова  пришел к  нам  ,во  Двор  с
проверкой, и, пока он говорил, а мы его слушали, я вдруг  легко узнал братов
голос,  будто  у  нас  и  разлуки-то  не  было,  потом  пригляделся  хозяину
повнимательней и ясно увидел маленький шрам, который появился у брата на лбу
еще до  .нашей совместной разлуки возле развесистого  фруктового дерева, так
что  по  этим  двум памятным  знакам--давнему  шраму  и  знакомому голосу--я
распознал в хозяине брата, но поговорить с ним по-братски не смог, поскольку
числился у  него рабом  и  он  приказал бы засечь меня  насмерть,  если  б я
обратился к нему как брат.
     Я  пристально  рассмотрел  свое  положение,  и  оно  представилось  мне
примерно так: меня привели в мой собственный город, но родственных чувств от
меня  бы не приняли,  а  значит, я должен  был  оставаться рабом. И  тут мне
вспомнилась братская песня, которую  мы весело  распевали с братом  во время
трапезы жареным ямсом, когда наша матушка ушла на базар, а нам  оставила для
обеда яме--каждому из нас по отдельному ломтику.  И вот я запел эту братскую
песню,  в  которой значилось имя  моего  брата. Я-то  запел,  а братовы жены
принялись  хлестать  меня за пенье кнутами,  и песня звучала час от часу все
грустней, или с каждым днем все  тоскливей и заунывней. Через несколько дней
раздосадованные жены заявили про меня хозяину, что  его  "Раб, у которого на
теле   язвы,   распевает   строго  запрещенные   песни",   поскольку   рабам
строго-настрого воспрещалось называть, хоть и  в песнях, имя хозяина. А брат
приказал им, чтоб они меня привели.
     И вот  предстал я, значит, перед  хозяином  (или,  считая по  рождению,
братом), а сам дрожу от страха всем телом, и даже голос  у меня содрогается,
потому  что  если  какого-нибудь  раба  призывают  к   хозяину  отдельно  от
остальных, то хотят умертвить  его  для жертвы богу. Но брат  сказал, чтоб я
спел ему песню, которую пел на Рабском Дворе. Он-то, конечно, собирался меня
убить, когда в моей песне  прозвучит его имя, да бог был так доор, что, едва
я запел, брату  вдруг вспомнилось наше  с ним расставание, и я не успел  еще
пропеть его
     имя, а он уже бросился меня обнимать и первым делом сказал своим женам,
что  нот, мол, нашелся наконец его брат после двадцатичетырехлетней разлуки.
А вторым делом он приказал  своим слугам вымыть меня чисто-начисто в ванне и
после этого принес мне одежду, которой обрадовался  бы даже Король. Но  язвы
по-прежнему были при мне. Третьим делом брат  повелел своим  женам, чтоб они
накормили меня и напоили,  а потом отправил посланца  за  матушкой,  которая
ушла до войны на базар, и с той поры я ее не видел.

        Радость часто оборачивается слезами


     Матушка  явилась  через несколько минут,  и  от  нашей с ней встречи до
сегодняшних дней я  верю в особые "родственные  чувства", которые  говорят в
нас голосом крови, даже если мы  не виделись  много  лет, потому что брат не
сказал  нам  с матушкой, кто мы такие,  когда  она прибежала,--он ждал, пока
соберутся все гости, чтобы уж разом объявить им новость,--  а мы с ней, хотя
и не уэнали друг друга, все же почувствовали  родственную любовь,  или, едва
она появилась  в комнате, ей заподозрилось,  что я ее сын, а мне почудилось,
что  она моя  матушка. Вскоре пришли все  званые гости, сгрудились кругом со
мной в середине, или окружили  меня вниманием, и брат предложил нам стать на
колени, чтобы  вознести молитву Всевышнему. После молитвы он объявил гостям,
что я  ему  брат, а матушке--сын, сгинувший из семьи 7-ми лет от  роду.  Как
только матушка и  братовы жены и  все наши гости услышали  эту  новость, они
разразились  приветственными кликами, но потом увидели язвы на  моем  теле и
много часов  обливались слезами. В тот день  я понял, что чрезмерная радость
часто  оборачивается проливными  слезами. Отплакавшись,  гости разошлись  по
домам,  а  матушка  стала  врачевать мои  язвы, и примерно через неделю  они
исцелились.
     На третий день после нашей встречи,  колда мы собрались,  как ближайшие
родичи, брат рассказал про свою  жизнь в рабстве, а  матушка  поведала нам о
себе. Едва услышавши про войну за рабов, которая подступила к нашему городу,
она  оставила товары на  рынке, а сама  поспешно вернулась домой и тоже была
захвачена  в рабство.  Сначала ее  купила  хромая  женщина,  ко  у той вдруг
кончились съестные припасы, и  она обменяла матушку на еду, а торговец едой,
в свою  очередь, ее продал  знаменитому на  весь  их город  рабовладельцу, у
которого  была  такая  работа;  какая под силу  только мужчинам,  и  матушка
трудилась наравне с мужчинами, а когда хозяин об этом узнал, или догадался о
рабском  равенстве, при котором женщина трудится  ка.к мужчина, он  отпустил
мою матушку из рабов--через восемь лет после обращения в рабство.
     Матушка сразу же поспешила домой, но  дома не было ни меня, ни брата, и
она  вела печальную  жизнь, пока  не вернул ся из  рабства  мой  брат  после
скитйний  по  множеству  городов.  "Когда  он  вернулся,-- рассказывала  мне
матушка,-- мы ждали и  тебя со  дня на день, но не дождались, а потом решили
вопросить прорицателя, и он прорек нам, что ты в Лесу  Духов". Так закончила
рассказ  моя матушка.  А  я поведал  им про свои невзгоды,  или страдания от
ненавистных  духов,  и  кстати  уж  вспомнил  о  двоюродном  брате,  который
встретился  мне  в Десятом городе, где он  обосновался после смерти у нас. Я
рассказал им, как выучился на  образованного, потому что  деяниями покойного
брата в Десятом городе учреждено Христианство  и построено много  прекрасных
церквей  с  большой  Воскресной  школой  при  каждой.  Ясное дело,  что  они
удивились, услышавши от меня про покойного брата. Они спросили, как же я  не
боялся, когда вдруг встретил  замогильного человека, который умер  у меня на
глазах, или до моего вступления в  Лес Духов, но я объяснял им,  что  всякий
странник, попавший в Лес Духов, расстается со Страхом, поскольку может сдать
его Арендатору, как сделали Пальмовый Пьянарь и его жена. А еще я сказал им,
что  страхи и трудности, печали,  горести и  любые невзгоды рождаются в Лесу
Духов, но там же и умирают.
     Я  кончил рассказ окольным намеком на Секретное,  или  Тайное, Общество
Духов, которое собирается раз в сто лет  и вскоре должно собраться опять.Мне
очень хотелось  попасть  на собрание,  и я  намекнул, что мог бы  проведать,
какие вопросы обсуждаются у духов, чтобы  открыть их  секреты людям. Но едва
они услыхали про Тайное Общество, как твердо сказали,  что, пока  они  живы,
мне не  удастся  уйти в Лес Духов. Сказать-то они, конечно, сказали, да  мне
вот  недавно привиделся  сон,  что я  присутствую  на  этом собрании,  а мои
сновидения обычно сбываются, и в должное время вы все узнаете.
     "Вот что может натворить ненависть".

     <H1><b><a name="c">Д. О. Фагунва, В. Шойинка</B></H1>

     <a              href="#d">(соде<a              name="_Hlt475648872">р<a
name="_Hlt475648879"></A>ж</A>ание)

     <H2></A></a><b><i>ЛЕС ТЫСЯЧИ ДУХОВ</I></B> <i>(Охотничья сага)<b></I></B></H2>


        К автору является Акара-огун


     О друзья мои! Величаво, словно древнее речение, звучит музыка <i>агидигбо,</I>
и  мудрые танцуют  под  эту музыку, а ученые  понимают ее  язык. Воплощением
агидигбо  развернется пергд вами  мое повествование: я  буду исполнителем, а
вам  предстоит  истолковать  его  сокровенный  смысл.  Наши  праотцы  любили
повторять--вам, конечно, яе терпится "узнать их замечательные слова? -- что,
"если танцоры и музыканты  искусны, нам  кружат  головы горделивые чувства".
Простите меня за  навязчивость, ибо я лишь повторяю старинное присловье. Мне
воз-се не хочется, чтоб вы пустились в  беспорядочный пляс, подобно комарам,
когда  они судорожно  толкутся, дрыгая лапками, над  гулко рокочущим  <i>бембе.</I>
Танцуйте в лад с музыкой моего повествования, друзья, радостно  и  улыбчиво,
но спокойно, естественно, и  очарованные зрители  одарят  вас ожерельями  из
монет,  мужчины падут перед  вами  ниц, а  женщины  воспря-ветствуют земными
поклонами,--особенно если вы с пониманием примете два совета.
     Во-первых, когда мой  герой  говорит, нужно, чтоб его  речь звучала как
ваша собственная, поэтому вам необходимо мысленно слиться с ним, ощутить его
самим  собой.  А  когда  ему   отвечают,  вы  должны  чувствовать  себя  его
собеседниками, которые обращаются к нему от своего лица.
     Притом  события, о которых пойдет  речь, должны  обогащать новым опытом
вашу  природную мудрость,  будто они приключились именно с  вами,-- вот  мой
второй совет.
     Впрочем, не буду забегать вперед, обгоняя свой же рассказ и уподобляясь
глупцу,  который опрометью  ломится через чащу, забыв о торной тропе,--пусть
лучше зазвучит барабан  моего  повествования,  а  вы приготовьтесь к  танцу,
друзья, чтобы сбылось  речение древности:  "Танцы ваши, напевы наши, а общий
рассказ--что полная чаша, вспененная музыкой истины".
     Итак, все началось  в  одно  прекрасное утро,  на  рассвете ясного дня,
когда растаяло принесенное ночным суховеем
     тусклое  марево, но дневные звери еще  не проснулись, хотя ранние птицы
уже  начали возносить в песнях  ликующую хвалу  И Господу.  Ласковый ветерок
шелестел темными, словно  уходящая  ночь, листьями,  а солнце,  всплывая  на
востоке  во  всей  своей  божьей  красе,  мягко  озаряло  мир,  чтобы   сыны
человеческие могли приступить к утренним делам. Я не торопясь позавтракал  и
расположился на веранде в своем любимом кресле, paдостно умиротворенный тем,
что  мне дарована  жизнь. Но недолго сидел  я  один: солнце  еще  не  успело
подняться высоко,  когда  передо мной предстал пожилой незнакомец. Я ответил
приветствием  на его любезное приветствие и, полагая, что он хочет разделить
со  мною  мой  досуг,  предложил  ему  кресло.  Он  сел,   и  мы   принялись
непринужденно болтать, обмениваясь, будто давние приятели, веселыми шутками.
Однако вскоре  мой гость тяжело  вздохнул, как человек, терзаемый горестными
раздумьями. Мне показалось, что ему будет приятно, есл"и  я спрошу его,  чем
он удручен, но, предвосхищая мой вопрос, он заговорил о себе сам, и речь его
звучала так:
     -- Вооружись ручкой  и  приготовь  бумагу,  досточтимый  хозяин,  чтобы
записать мою  историю--записать не откладывая,  ибо  в  противном случае  ты
рискуешь опоздать. Я не  отважился  бы отнимать у тебя время, но с некоторых
пор меня постоянно беспокоит собственная будущность:  я опасаюсь  неожиданно
умереть, и тогда история моей жизни уйдет из этого  мира  вместе со мной.  А
если  ты прилежно запишешь  ее,  люди не забудут  обо  мне, даже когда  меня
призовет к себе Создатель.
     Как  только  гость сообщил мне,  чего он хочет, я поспешно  собрал свои
письменные  принадлежности, выложил их  на стол, уселся поудобней  и дал ему
понять, что готов его слушать. И вот он поведал мне историю своей жизни.
     -- Меня  зовут  Акара-огун,  Многоликий  Маг, и я один из прославленных
охотников минувшей эпохи.  Отец мой  тоже  был знаменитым охотником,  а  его
искусность  в  целительной  волшбе  и  добродетельной   магии  снискала  ему
всесветную славу.  Он владел десятью  сотнями Тыкв с истолченными в  порошок
магическими снадобьями, восемью  (сотнями Осколочных Тык-вочек  <i>ато</I> и шестью
сотнями амулетов. Двести шестьдесят Колдунных духов жили у него в услужении,
а Прорицательных  птиц он  даже  и не  считал,  ибо мириады их гнездились на
чердаке  его   дома,   охраняемого  Колдунными  духами,  так  что  никто  не
осмеливался проникнуть к нему в его отсутствие -- это было просто немыслимо.
     Да, величайшими способностями  к волшбе  и  магии  славился  мой  отец,
однако мать моя,  старшая  жена в семье,  стократ-  , но превосходила его по
сверхъестественным дарованиям, <b>ибо</B> она была Великой ведьмой из бездны ада.
     Четверо отцовых жен,  среди  которых мать  моя  была Первой, родили ему
девятерых детей, а я, как Первенец, был са"
     мым старшим. Мать  родила  отцу  четверых  детей,  вторая  жена--троих,
третья--двоих,  а  четвертая--ни  одного. И  случилось  так,  что  мать моя,
повздоривши с кем-то  из  младших  жен,  попросила отца рассудить  их, а  он
объявил мать неправой, и она мысленно поклялась жестоко отомстить ему за его
неуважение к ее  первенству. Она столь  свирепо выполняла свою клятву, что к
исходу первого же  года восемь отцовских детей отправились к праотцам, а  за
ними последовали и  три его младшие  жены. Так я  стал  единственным сыном в
семье отца, а мать моя сделалась его единственной женой.
     Посмотри  на  меня,  уважаемый  хозяин,  и  крепко призадумайся,  когда
захочешь  жениться. Конечно же, твоя жена должна быть красивой,  чтоб  вы не
утомились со временем друг от друга, и благоразумие--не  последнее качество,
нужное  жене, ибо вам предстоит долгая совместная жизнь, но, уверяю тебя, не
это самое важное. Гораздо важнее, чтобы  жена твоя чуралась всякого зла, ибо
нет у мужчины никого  на свете ближе, чем его жена,  а ее возможности чинить
мужу всяческие злодеяния  воистину беспредельны--ведь именно она, к примеру,
готовит ему пищу и  подносит за  обедом  напитки,--и, когда я поведаю  тебе,
какие  страдания  принял  мой  отец  от  своей  старшей  жены,  ты  поневоле
ужаснешься.
     Однажды он решил поохотиться и  отправился  в лес. Охота затянулась, и,
устав бродить по лесным чащобам,  он выбрал  приветливую поляику и присел на
пень, чтобы отдохнуть. Но отдыхать ему пришлось недолго:  вскоре земля перед
ним расступилась, ощерилась ломаной трещиной,  и оттуда  повалил черный дым.
Клубы  дыма  окутали поляну  непроглядной  тьмой,  и,  когда отец  попытался
выбраться из  этой удушливой тьмы, дым  склубился  в  коренастого воителя  с
мечом  в руке, и воитель, оглядевшись, решительно шагнул к отцу. Устрашенный
отец бросился наутек, но  воитель  громогласно окликнул  его, рокоча,  будто
грохочущий гром:
     --  Оглянись, человек,  и уверься,  что я  не из  племени  людей.  Меня
прислали с  Небес,  дабы я  нашел тебя и убил. Беги, если хочешь,  но  ты не
спасешься от смерти -- мой меч настигнет тебя, и ты умрешь на бегу.
     Услышав  такую речь, отец устрашился больше прежнего, однако собрал все
свое мужество и дал воителю достойный мужчины ответ.
     -- Да, пришелец, ты не от мира сего,  я вижу,--сказал он.-- И знаю, что
меч  твой  сулит мне  неминуемую  гибель.  Так  просвети  же  меня  во  -имя
Бессмертного Господа, каким прегрешением заслужил я лютую смерть?
     И посланец Небес ответил отцу, сурово сказав:
     -- Ты не  знаешь, чем прогневил Создателя? А разве тебе не ведомо,  что
по твоей вине одиннадцать человеческих душ ушло из жизни раньше назначенного
им срока?
     Эти слова потрясли отца до глубины души, ибо, хотя его
     мастерство  в  чудодействе было всеохватным и  удивительным, никому  из
людей не причинял он по своей воле вреда. И он сказал воителю с Небес:
     --  Если ты послан  сюда,  чтобы покарать лиходея,  тебе  нужен  другой
человек:  твое обвинение--не ко мне. За всю  свою жизнь не принес я людям ни
малейшего зла: без  зависти вз.ирал на богатства богатых и "Пищу сытых, даже
.если голодал и бедствовал; у меня  никогда не появлялось искушения ускорить
чью-нибудь  смерть, и никто  не  может засвидетельствовать, что он был занят
своими  делами, а  я  попытался его ранить или пристрелить до  смерти,  хотя
всегда  был  вооружен,  ибо  добывал  себе пропитание охотой.  Скажи,  разве
справедливо лишать меня жизни за преступления, которых я не совершал?
     Едва отец умолк, воитель проговорил:
     -- Воистину  несправедливо, человек, и мне  известно, что своими руками
ты  никого  не  убил. Однако же из-за  тебя  тяжко  пострадали ни в  чем  не
повинные люди.  Ты женился на проклятой  Небесами  ведьме, воспылав плотской
страстью к ее прекрасному телу--причем глаза у тебя  были открыты, ты видел,
кого  берешь  в жены,--  это  ли  служение  добру? Разве гибель твоих жен не
вопиет  к Создателю, указывая  на твои грехи?  Разве смерть девятерых детей,
погибших  из-за  тебя,  не взывает  к отмщению? И, зная  все это, ты  смеешь
утверждать, что  не служил  злу? Тебе нет  оправданий, человек, и  я  послан
сюда, чтоб ты принял смерть.
     Выслушав пришельца,  отец  внезапно  осознал,  кого  он  взял  в  жены;
глубокое чувство вины горьким бременем легло ему на сердце, и  он  удрученно
сказал:
     --  Ты прав, посланец Небес, и теперь мне ясно видна моя греховность. Я
женился--и не сумел направить жену на служение добру. Я мнил  себя мужем, но
был  сего  лишь соучастником  преступлений  жены. Того,  что  мне  надлежало
исполнить, я не исполнил; с пути, предназначенного для меня, свернул;
     жену, достойную позорной смерти, возвеличил... Воистину ты прав,  и мне
нет  оправданий, о посланец  Небес, но see же  я уповаю на безмерную доброту
нашего Господа.
     Искреннее раскаяние  смягчило  Небесного  воителя, и он решил сохранить
отцу жизнь; однако строго предупредил его, что,  вернувшись домой, он должен
предать  свою жену скорой смерти. И не успели еще отзвучать слова последнего
предупреждения, как воитель уже скрылся за деревьями  и навеки ушел из жизни
отца.
     А  отец поспешил домой. И так случилось, что на пути к дому он проходил
мимо поля, засеянного окрой. Был  поздний вечер, в небе мерцала полная луна,
и отец заметил, что с другой  стороны к полю приближается какое-то существо.
Он торопливо вскарабкался на дерево; чтобы остаться незамеченным и узнать, с
кем  его  в  этот  раз  столкнула судьба. Неведо  мое существо  подступило к
огромному  термитнику,  возвышавшемуся  на его  пути, а потом из  термитника
выбралась антилопа и принялась кормиться на поле  окрой.  Отец прицелился  и
всадил ей в  череп ружейный .заряд,  но,  когда прогремел  выстрел, она  еще
успела воскликнуть человеческим голосом:
     "О горе мне, горе!"
     Отец заночевал в  маленькой хижине возле  окрового поля,  а утром решил
разыскать  убитую, как  ему думалось,  антилопу,  но  там, где он  видел  ее
накануне вечером, никого не было, однако земля казалась черной,  словно  она
пропиталась  обильно  пролитой кровью, и  темные пятна, или  кровавые следы,
вели, к  удивлению  отца, в сторону города. Он пошел по следам, и,  хотя они
затерялись на утоптанных  многими ногами улицах, их нетрудно было заметить у
нашего крыльца.
     Я  подошел  к крыльцу одновременно  с  отцо-м, ибо  редко ночевал дома,
когда  его не  было--из-за Колдуняых  духов, которые не давали  мне иной раз
уснуть  до самого  утра.  Да  и  мать моя  обыкновенно  уходила,  если  отец
отлучался  на всю  ночь: ей позволялось ночевать дома  только по его особому
разрешению.  Вот подошли  мы с  отцом к нашему  дому, поднялись  на крыльцо,
отворили  дверь  в  комнату моей  матери,  ибо следы вели именно  туда,  и я
остолбенел  от  ужаса.  На  полу перед нами  лежала антилопа  с человеческой
головой,  и,  приглядевшись,  я  узнал  лицо  матери,  хотя  оно было  густо
вымазано.  кровью   ;и.  облеплено  полчищами  трупных  мух,  а  из  раны  в
развороченном   черепе   торчали  белесые  осколки  костей.  Отец  осторожно
дотронулся до нее--она была  мертва и уже начала  разлагаться. Так закончила
жизнь моя мать, или Великая ведьма из бездны ада, которая тайно кормилась по
ночам на окровом поле в обличье антилопы.
     Не  прошло  и месяца  после смерти матери, как скончался мой  отец, и я
стал круглым  сиротой. На этом завершается история моих родителей, а значит,
мне пора поблагодарить тебя  за  внимание, о  любезный  и терпеливый хозяин,
чтобы пг-рейти потом к описанию своей собственной жизни.

        Первое путешествие Акары-огуна в Лес Тысячи Духов


     -- Мой отец не дожил до преклонного возраста, поэтому его жизнь кажется
легкой  и  безмятежной по  сравнению с моей. Опыт  людей,  прошедших  долгий
жизненный  путь,  воистину страшен,  и  если  старики  начнут вспоминать про
тяготы, встретившиеся им на пути к сединам, то юноши, быть может, возмечтают
о ранней смерти.
     С десятилетнего возраста  брал меня  отец на охоту, а в  пятнадцать лет
подарил мне ружье. Он скончался, когда я был двадцатипятилетним, оставив мне
все  свое  достояние, все  могущество и  все деньги. Но еще  до  его  смерти
застрелил я своего первого слона, много раз успешно охотился на буйволов,
     убивал других диких зверей--да не было, мне  кажется, дичи  в окрестных
лесах, на которой не испытал бы я своего охотничьего мастерства.
     А когда мне исполнилось  двадцать шесть лет--верней,  месяца через  три
после этого,--я взял ружье и отправился в Ирунмале, или Лес Тысячи Духов. По
дороге, которая ведет к Ирунмале, можно добраться  до  горы Лангбодо, а если
идти по ней дальше, то попадешь в конце концов на небо. В Лесу Тысячи  Духов
можно встретить  любого зверя, там обитают  самые свирепые земные  хищники и
гнездятся самые страшные крылатые твари. Нет на свете леса, опасней этого,--
и в довершение ко всему он считается родиной <i>гомидов.</I>
     Долго пришлось добираться мне  до Леса Тысячи  Духов, и  вступил я туда
ночью, когда из-за темноты нельзя было даже сосчитать  пальцы на собственной
руке. Меня  утомила дальняя дорога,  к тому же я не взял с  собой фонаря для
ночной охоты,  и, чтобы скоротать  ночь, развел костер, вынул из  охотничьей
сумки несколько  ломтиков  ямса, прихваченных па  всякий  случай  в  дорогу,
поджарил их на угольях и съел для подкрепления истощенных сил. После ужина я
приготовил себе мягкую постель  из опавших листьев, пристроил вместо подушки
охотничью сумку,  надежно зарядил ружье  и, положив его возле постели, чтобы
оно было у меня под рукой, спокойно уснул.
     Однако  спал я недолго,  и  разбудили  меня  голоса  гомидов, идущих на
базар. Ибо,  хотя они бодрствуют и днем и  ночью,  им  дозволено  заниматься
делами  только  по  ночам -- и  только в  ночное время  могут  они  подавать
прошения  своему королю Олори-нгбо, что значит Властелин Леса.  Мне и сейчас
еще становится не nb себе, когда я вспоминаю, что развел костер под деревом,
которое служило Обиталищем Властелину Леса. Вечером-то я этого,  конечно, не
заметил  и, только разбуженный гомидами, с ужасом  догадался, куда  попал, а
как только  догадался, сразу  вскочил,  закинул за  спину  ружье, повесил на
плечо  охотничью  сумку и торопливо  вскарабкался  на дерево, усугубив  свою
вечернюю  вину  утренним  надругательством, ибо вечером я прижег  Властелину
Леса ноги огнем, а теперь еще и влез, как шалая мартышка, ему на голову.
     Едва я затаился в ветвях, к Властелину начали сходиться знатные гомнды.
Вскоре  неподалеку  вспыхнул  огромный  костер,  ярко  высветив  Обиталище и
соседние деревья. Знатные гомиды степенно усаживались вокруг своего  короля,
а я с изумлением рассматривал их неисчислимые разновидности, и мне чудилось,
что я  вижу маскарад культа мертвых, или  <i>алагемо,</I> ибо некоторые из гоадидов
ходили на руках, некоторые на головах, иные прыгали, как лягушки, а у одного
не  было ни рук,  ни ног, и он напомнил мне  гуттаперчевую лохань. Когда вся
знать собралась, явился Глашатай, и я услышал такие слова:
     -- О Властелин Леса! Могучий Властелин Леса! Ты вели чайший торговец--и
продавец и купец,--которому нет равных;
     даже среди гомидов, хотя все они замечательные торговцы. За обедом тебе
подают  яме,  приправленный  человечиной,  а  пищу   ты  запиваешь  пенистым
пшеничным  суслом,  разбавляя  его  человечьей кровью, и наливают  тебе этот
драгоценный  напиток в чашу из черепа,--даже величайшим из смертных не  дано
сравниться с  тобою, о Властелин! Но  не ходишь  ли ты  последнее  время  на
голове? Ответь своим подданным, великий  Властелин! Ибо нам  кажется, что  с
некоторых  пор  глаза  твои,  жгучие  словно  угли,  расположены у  тебя  на
ягодицах.  Или, быть может, ты  утомился  от жизни. Властелин, и поэтому  не
являешься  своим подданным?  Мы не  можем понять, почему тебя нет среди нас.
Мы,  давно  собрались  у  твоего  Обиталища  и с  нетерпением  ждем  тебя, о
Властелин!
     Когда Глашатай умолк, раздался громоподобный рык, и я понял, что  слышу
голос Властелина Леса: он заглушил все лесные звуки, дневные звери мгновенно
онемели, а ночные птицы пробудились от она, рыбы умчались в глубины океанов,
а листья деревьев немо  затрепетали, и гул могучего голоса  затопил,  словно
океанский       прилив,       лесные       пространства.        "0-у-у-у-эх!
0-о-о-у-у-у-эх!--раздавалось  над лесом.--Вчера  смертный  человек разжег  у
меня в ногах костер и опалил меня,  а сегодня влез мне на голову, и я не мог
показаться  своим подданным, 0-о-о-у-у-у-эхххх!  Ужели вы  не  видите  этого
наглого осквернителя?"
     Услышав ответный вопрос Властелина, гомиды глянули вверх, и мое убежище
было  раскрыто. Любители плясать  пустились  в неистовый пляс,  прирожденные
весельчаки бурло развеселились, и все  они  начали делить мою шкуру, хотя  я
еще не  был пойман или  убит. Им очень хотелось  отведать  че-ловечинки, но,
пока  они  раздумывали, как  стащить  меня на  землю, я вспомнил  подходящее
заклинание--<i>эгбе,--</I>произнес его, стал невидимым и умчался домой.
     Дома,  отдохнув  и поразмыслив о встрече с гомидами, я устыдился себя и
гневно воскликнул: "Позор  на мою голову, великий позор! Я зовусь охотником,
но,  оказавшись  в  лесу, трусливо  улепетываю,  едва  увижу гомидов.  Разве
истинные   охотники  так  поступают?  Нет,  лучше  гибель,  чем  позор!  Мне
непременно нужно  вернуться в лес,--ибо  разве  я  не Многоликий Маг? Отныне
никто не сумеет меня  устрашить! Если ко мне  подступит  голодный людоед  из
колдунов,  он  подавится  своими же  зубами;  если  "кто-нибудь скажет,  что
предвидит  мою смерть, я  повыбью ему двумя выстрелами глаза;  а  если  меня
обступят гомиды, они на собственных шеях испытают остроту моего меча. Смерти
бояться--добычи не видать. А храбрым и доблестным помогает Создатель".
     Сказав так, я  повторил заклинание эгбе, но в этот раз меня  занесло на
пальму, и в тело мое вонзилось около сотни
     11 Зак. 749
     шипов. Мало  того -- как только я оказался на пальме, хлынул  проливной
дождь,  и дождевые капли так измолотили мне голову,  что к утру, когда дождь
кончился,  я  гвочти  оглох. Однако  делать  нечего--полуглухой и  вымокший,
спустился я с пальмы, нашел спрятанные от дождя в сухом дупле спички, развел
костер  и, сняв рубашку, распялил  ее над огнем. Вскоре рубашка высохла, и я
повесил вместо нее брюки. Копда с просушкой одежды было покончено, я высушил
оставшийся  у меня  ломтик ямса, поджарил его и съел. А потом  набил табаком
трубку, затянулся--и наш мир показался <i>.мне</I> лучшим из миров.
     Я приятственно попыхивал трубкой, но вдруг из-за отдаленного  орехового
дерева    послышалась    брюзгливая    ругань.    Оглядевшись,   я    увидел
глянцевито-темнокожее существо и понял,  что ворчит  именно оно.  "Опять эти
вонючки взялись за свое,--причитало существо,--от них нет покоя ни ночью, ни
дием!" Я-то, конечно, оставил  его  ворчливые жалобы без  всякого внимания и
только  чаще стал  попыхивать  трубкой.  Ибо мне нетрудно было узнать  в нем
Орехового тролля, а разозлил его запах табака: обитатели  Леса Тысячи  Духов
не выносят резких запахов.  Тролль явно собирался ворчать  до-бесконечности,
или пока  у  меня  не кончится в трубке табак,  и я дунул дымом ему  в лицо,
надеясь  выкурить  с моей поляны, однако  он  заворчал еще громче, и на меня
посыпались мерзкие оскорбления.
     --  Ты  протухший  от  собственных  экскрементов  труп,-- злобно бубнил
тролль,--из кабкдой  поры в  твоем теле веет  гнусной вонью, а кожа  у  тебя
покрыта гнойной коростой.
     Услышав его наглые обвинения, я гневно поднялся-- ибо курил, само собой
разумеется, сидя,--встал перед ним во весь рост и сурово сказал:
     -- Тебе ли оскорблять людей, вонючий кусок черной тухлятины? Если ты не
уберешься  отсюда  сию же секунду, скользкий  слизняк,  я вспорю тебе  брюхо
зарядом дроби, так что ошметья твоих разодранных кишок поразвиснут на ветках
самых  дальних  деревьев!--Узнав,  какая  уготована  ему  судьба,  он  молча
повернулся ко мне спиной и, шипя, будто недо-давленный змей, скрылся в чаще.
     Поутру,  несмотря  на яростный ночной  ливень, тучи, к моему удивлению,
развеялись, и солнце светило потом до самого  вечера. Между  тем  подступало
время завтрака, поэтому я  взял ружье  на изготовку и отправился за добычей.
Долго пришлось бродить мне по лесу, ибо дичи там не было, и только откуда-то
сверху слышался  птичий щебет. Вскоре,  впрочем,  узналось, что я просто  не
сразу добрался до  тех  мест, где обитают  пригодные для  охоты животные,  а
когда наконец добрался, у меня  даже глаза  разбежались,  так много  я вдруг
увидел дичи. Присев за куст, чтобы звери меня не заметили" я срезал пушистую
ветку, взял  ее  для маскировки в рот,  потом обстоятельно зарядил  ружье и,
осторожно поднявшись,  недвижимо замер  в ожидании.  Вскоре мне представился
случай  подстрелить  упитанного  зверя,  но  как раз в  это  мгновение из-за
дальних деревьев появилось  очень  странное сущзество ростом  едва ли мне до
пояса. Под мышкой оно держало маленький травяной коврик  и громко плакалось,
причем из тлаз у него катились горькие слезы, из носа сочились желтые сопли,
а изо рта на подбородок стекалтягучие  слюни. Но главная-то беда заключалась
в том,  что от  пронзительных воплей  поразбегались  все  звери.  Сначала  я
надеялся,  что "существо порыдает  и успокоится, да не  тут-то  было:  после
одиночного истошного вопля, который распугивал зверей, оно  начинало жалобно
скулить, и  успокоившиеся  звери  мало-  помалу возвращались, а потом  опять
раздавался истошный вопль, и  звери удирали снова;. Наконец я не выдержал  и
гневно воскликнул:
     --  Ох и  поганые же  существа живут  в Лесу Тысячи Духов,  яедаром они
оплакивают  свою  судьбу  и  слезами,  и  соплями,  и  слюнями,  а когда  их
кто-нибудь слушает, то и воплями. Ну скажи мне, какое у  тебя горе?  И зачем
ты таскаешься по .лесу  с  этим ковриком?  А главное, почему ты  не  боишься
смерти? Ведь если твои вопли не прекратятся, я пристрелю тебя,как гиену!
     Слезливое  Существо выслушало  мою речь не перебивая, здо потом глянуло
на меня с таким видом, будто я  крохотная пылинка праха у него под ногами, и
ненавистно захныкало:
     -- Так-то вот  вы, смертные нечестивцы, и отвечаете на добро. Из-за вас
даже  милосердие  оборачивается иногда  злодейством. Вечно  вы  гоняетесь за
мыльными пузырями  своих мелких желаний, а ваши блудлздвые глаза  ничего как
следует  не  видят.  Насытившись,  вы  пускаетесь  в  погоню  за  славой,  а
прославившись, требуете  королевских почестей,  забывая, что даже  пальцы на
одной руке не равны друг другу и  вовсе не все они украшаются кольцами.  Ваш
изворотливый рассудок  завистлив и алчен: если вам сегодня  посчастливилось,
он  жадно  жаждет для  вящего счастья, чтоб  соседа, вашего завтра  посетило
несчастье; если сегодня у  вас одиночная  смерть, то  завтра повальный мо,р;
если сегодня  война, завтра  побоище; если  сегодня слезы,  завтра  всеобщий
плач--вот как идет ваша жизнь, и наши  сердца надрываются от жалости  к вам,
мы  проливаем  над   вами  горькие  слезы,  но  вместо  благодарности  видим
подозрительность  и  злобу,  наши  коврики  вызывают  у вас  насмешки,  плач
сочувствия  становится  любимой  темой для  издевательств,  вы  презрительно
называете  нашу жизнь  никчемной  и  с  пренебрежением глумитесь над  нею  в
отвратительной пословице: "Не тронь тролля--он хныкать не будет".
     Должен признаться, что Слезливому Существу удалось Пристыдить меня, ибо
его претензии к роду человеческому были вполне обоснованны. Однако, не желая
показать  своего  огорчения,  я  громко  расхохотался  и  объявил,  что  мои
разговоры о существах  из  Леса Тысячи  Духов  были  просто шуткой-Слезливое
Существо запричитало горше прежнего и уже повернулось уходить, копда я вдруг
вспомнил, что человек--  сам хозяин своей судьбы, и решил  извлечь пользу из
этойг  встречи. Окликнув Слезливое Существо, я низко склонился  перед ним  и
смиренно попросил о каком-нибудь милостивом  даре. Слезливому Существу  явно
пришлось по душе мое смирение: оно радостно возликовало и одарило меня двумя
парами стручков сладкого перца,  подробно объяснив,  что, когда я встречу на
пути нежданную опасность, мне надо  будет проглотить две горошины из  первой
пары стручков,  и у меня мгновенно вырастут могучие крылья, так что  я смогу
взлететь,  словно птица;  а когда мне  захочется, чтобы  крылья  исчезли,  я
должен буду проглотить две горошины  из  второй пары стручков, и мое желание
мигом  исполнится.  Сразу же-открою  вам,  друзья,  что  Слезливое  Существо
добросовестно  выполнило  свой  обет:  при проверке его дара  все  случилось
по-сказанному.
     Милостиво  одарив  меня, Слезливое Существо  удалилось, а я  возобновил
охоту. Дичи вокруг было предостаточно, но, едва я выбрал подходящую добычу и
хорошенько прицелился, невдалеке появилось еще одно назойливое существо, или
Недо-рослое   Создание   из  Леса  Тысячи  Духов,  размерами   даже   меньше
предыдущего, а по цвету--совершенно черное. Оно мигом распугало всю дичь, и,
окончательно разъярившись, я вскричал:
     -- Теперь мне понятно, почему вы все такие мелкорослые--ваше зловредное
нытье не дает вам вырасти! Дичи вокруг вас--видимо-невидимо,  а вы и сами не
охотитесь, и другим не даете!
     Недорослое Существо молча выслушало мою гневную  тираду, но потом одним
взглядом  низвело  меня  до  пригоршни  праха  на  его  пути и с  презрением
прошипело:
     --  Я Наследный Гомид из  Леса  Тысячи Духов., и с моим жильем  в дупле
красного дерева не сравнится ни один земной дворец.  Ужели ты  не слышал обо
мне? Ужели не знаешь, что все люди  благоговейно склоняются, встретив меня в
пути?  На твое счастье, мне жалко  тебя--иначе ты  мигом узнал бы, как тяжко
приходится  смертным в Лесу Тысячи  Духов. А  я, хоть и выгляжу малорослым и
темным, огромно шагаю-по светлой дороге--это путь мудрости, и  меня почитают
одним из мудрейших среди мудрецов. Я не пытаюсь объять необъятное для меня и
не стремлюсь осилить непосильное, мне не приходится жалеть  о содеянном, ибо
я всегда действую обдуманно и неспешно, но решительно и успешно, не отступая
перед препятствиями и добросовестно завершая однажды начатое, как и подобает
всякому земному  созданию. А вы, пре" зренные  смертные--сыны человеческие и
дети праха, вы, ра сточающие свое извечное достояние ради преходящих преле-
     стей мира,-- подумай,  несчастный, сколь  бессмысленна  ваша ежедневная
суета!  Вам  хочется  жить  не  хуже  других,  и   вы   постоянно  пытаетесь
подступиться  к недоступному  для  вас,  а язык  ваш  прилежно  помогает вам
утаивать друг от друга истину, и то, что вы сегодня превозносите, завтра вам
наверняка  захочется  низвергнуть.   Когда  человек  честно,  но  безуспешно
стремится к  чему-нибудь доброму, вы глумливо издеваетесь  над ним, но стоит
ему добиться неправедного успеха, и вы начинаете подобострастно славословить
его. Да-да,  никому  из  вас не дано спастись от нападок  себе  подобных! Вы
злословите и богатых и бедных, проклинаете и знаменитых  и незаметных, вечно
разъединенные, вечно враждебные друг другу,  вы объединяетесь  в  сплоченное
братство,  только решив  наброситься всем скопом на  своего  властелина. Как
видишь,  нам  не по пути,  человек,--давай же поскорей  разойдемся,  и пусть
каждый прокладывает собственную дорогу в жизни.
     Выговорившись,  Недорослое Создание  гордо удалилось, а  я,  сытый всем
этим по  горло--ведь каждый встречный гомид  оговаривал меня  как хотел,-- и
одновременно умирающий  с  голоду, решил во что бы то  ни  стало подстрелить
наконец какого-нибудь зверя. Вскоре мое охотничье чутье подсказало мне,  что
приближается подходящий  зверь--он двигался поверху, проворно перескакивая с
дерева на дерево,--и, подняв глаза, я различил над собой пятнистую обезьяну.
Мой выстрел был  точен, и, положив убитую  обезьяну в сумку, я вскинул ружье
на плечо и зашагал к моей первой засаде возле пальмы.
     Добравшись до пальмы,  я освежевал свою добычу, собрал  в  кучу немного
сушняка, положил  сверху  освежеванную  тушку  обезьяны и  развел костер,  а
маленькие,  заранее отрезанные  кусочки  мяса  принялся накалывать  один  за
другим на длинный