ебе какую-нибудь временную работу, - сказала Вики. - Лишь бы не сидеть одной сложа руки. Я бы попросила Дуга устроить меня куда-нибудь, но боюсь, что Кен разозлится. Дэви снова бросил на нее испытующий взгляд. - При чем тут Кен? Конечно, обратись к Дугу. Ведь он и _твой_ зять, ты же знаешь. - А где Кен? - спросила она, томимая недовольством. - Почему он не пришел? Может, он сердится? - Нет. Конечно нет, - быстро сказал Дэви. - Или завел себе девушку? - Откуда я знаю? - Дэви не хотелось говорить о Кене. - "Откуда я знаю"! - передразнила его Вики. - Как будто ты не знал бы первый. Но тогда как же он проводит время? - Два вечера в неделю он проводит с нами. Боже, какая ты неугомонная! - Знаю. А остальные вечера? - Спроси его сама! - И спрошу, - упрямо сказала она. - Но сейчас не могу, поскольку его здесь нет. А ты передай, что если он не будет показываться чаще, я сама пойду и вытащу его! И Дэви уже не мог скрывать от себя того, что точило его все это время. Прежде всего он чувствовал себя виноватым перед Кеном. Он всегда избегал подробно расспрашивать брата, как он проводит время, потому что на вопрос: "Что ты сегодня намерен делать?" Кен обычно отвечал: "Ничего", и тогда оставалось только сказать: "Давай проведем вечер вместе", а ему не хотелось лишний раз сводить Кена и Вики. К чему причинять себе боль? Он все еще не мог решить, как смотреть на их отношения. Она его жена и любит его - он ни на секунду не сомневался в этом. Если бы Вики и Кен не были когда-то влюблены друг в друга, он, возможно, не чувствовал бы себя таким посторонним, когда при каждой встрече они тотчас же начинали болтать и смеяться. Дэви терпеливо сносил то, что Кен был ближе Марго, чем он, но не мог вынести ни малейшего намека на подобную близость между Кеном и Вики. Быть может, именно из-за Марго ему особенно хотелось, чтобы для любимой женщины он был единственным на свете. Каждый раз, когда Вики просила дать ей работу в лаборатории, он холодел при мысли о такой перспективе, хотя это означало, что он может работать, не испытывая сосущего чувства вины. Но самое главное - ему было стыдно за свои мысли, за свою подозрительность. Значит, вот в чем причина его душевного смятения: он не мог работать запоем, как когда-то, потому что ему было совестно оставлять Вики одну. С другой стороны, он не решался привести Вики в лабораторию, ибо не хотел, чтобы Вики и Кен работали вместе. И то и другое невыносимо, и неизвестно, что хуже. В молодые годы Ван Эпп учился незаметно - он поглощал знания, как сочные бифштексы, устрицы или дымящийся печеный картофель. Теперь, конечно, учение будет стоить ему немалых усилий, но он был готов любой ценой пробивать путь назад, к прежнему Ван Эппу, расшевелить оцепеневший мозг, возродить способность к мышлению, пусть даже ему придется соскребать, сдирать, ломать, раскалывать твердую кору, постепенно образовавшуюся за эти долгие годы. Придя в библиотеку, он долго стоял, растерянный и смущенный. - Да? - спросила библиотекарша, не отрывая глаз от какого-то списка. - Мне бы книгу по электричеству, - проговорил он. - Какую именно? - "Элементарные понятия об электричестве" Эхирна, - не раздумывая, сказал он. Это было единственное название, удержавшееся в его памяти, первый учебник, по которому он когда-то учился. - Номер по каталогу? - Как?.. Библиотекарша, наконец, вскинула на него глаза, и Ван Эпп понял, что она видит в нем лишь беспомощного старика с красными слезящимися глазами. Его возмутила бы всякая попытка проникнуть ему в душу, но в то же время про себя он горячо молил эту женщину о помощи. - Полагается сделать выписку из каталога, - сказала она и, встав из-за стола, сама пошла к картотеке. Ван Эпп последовал за ней. Библиотекарша привычным движением пальцев перебирала пачки карточек, пока не остановилась на одной. - У нас этой книги нет, - сказала она. - Есть один экземпляр издания 1869 года в нашем основном фонде, в коллекции старинных американских учебников. - Она с любопытством взглянула на старика. - Это очень редкая книга. Должно быть, она вам нужна для исторического исследования? - Не совеем, - торопливо пробормотал Ван Эпп, недоумевая, почему этот учебник стал редкостью. Во времена его детства по нему учились во всех школах. - Я поищу что-нибудь другое. Он подождал, пока библиотекарша отошла, затем стал просматривать картотеку в поисках более современного учебника. Потом он ждал, пока принесут выбранную им книгу, и сердце его билось так, будто сейчас должен появиться некто, от кого зависела его судьба; а когда ему пододвинули по столу новенький синий томик, он судорожно вцепился в него пальцами. Сунув книгу подмышку, он быстро отошел от стола и уселся в уголке, подальше от других. Он прочел первые главы и перечел еще раз. Да, это все ему знакомо - на душе сразу стало легче. Ван Эпп сидел в библиотеке, пока его не попросили уйти; он сдал книгу, цепенея от ужаса при мысли, что завтра вечером, когда он придет опять, книгу кто-то перехватит. Старик стал жаден; на другой вечер он читал так, будто следующая страница должна открыть ему все доступные человеку знания. Лишь через несколько вечеров ему пришло в голову, что книгу можно взять домой и упиваться ею сколько угодно. Но в его клетушке было слишком темно, и каждый вечер, выйдя из кафетерия, где он ужинал, Ван Эпп шагал по темным осенним улицам обратно на завод. Ночной сторож пропускал его в лабораторию, он садился к столу на табуретку Дэви и, надвинув на лоб шляпу, прикрывал полями глаза от режущего света яркой, ничем не затененной лампы. Он всюду носил с собой книгу в коричневом бумажном пакете, который с каждым днем становился все более мягким, помятым и дряблым. Вскоре, однако, стало ясно, что одним чтением об электронных лампах не обойтись. Прочитанное надо было подтверждать практикой. В магазине скобяных изделий Ван Эпп купил катушку провода, маленькую отвертку, плоскогубцы, одну радиолампу, моток припоя, банку паяльного флюса и паяльник. Все это он тоже приносил в коричневом бумажном пакете. Старик не хотел пользоваться оборудованием Мэллори, боясь что-нибудь испортить, - ведь утром это было бы непременно обнаружено. Он работал каждый вечер, засиживаясь далеко за полночь, и мало-помалу обрывки знаний всплывали в его памяти, как обломки затонувшего корабля, медленно поднявшиеся вверх сквозь мрак шестидесяти морских саженей, чтобы еще раз покачаться на солнечных волнах, которые сомкнулись над ними сто лет назад во время кораблекрушения. Как-то ночью он работал под яркой лампой, положив перед собой учебник, раскрытый на опыте со схемой фильтра, и внезапно услышал позади легкий шум; сердце его екнуло. Он порывисто обернулся. Дэви Мэллори наблюдал за ним, стоя в тени. Его мягкая шляпа была Сдвинула на затылок, во рту он держал сигарету. - Здорово, - спокойно сказал Дэви, словно не замечая, что старик в панике, и подошел поближе. - Что же тут все-таки происходит? - Ничего, - ответил Ван Эпп. Он захлопнул книгу и попытался спрятать маленькую пробную схему, быстро разобрав ее на части. - Я не успел кое-что доделать днем. - Он начал быстро совать свои инструменты в кулек, но вдруг остановился, испугавшись, как бы Дэви не подумал, что он уносит домой лабораторное имущество. - Решил заглянуть сюда на минутку. - Вот и я тоже, - сказал Дэви. Днем тут такая чертова возня, что я не слышу собственных мыслей. Захотелось поглядеть, каково здесь, когда тихо. Он сел на табуретку и нечаянно сдвинул рукавом бумажный кулек, которым Ван Эпп прикрыл свою жалкую арматуру и библиотечную книгу. По взгляду Дэви, брошенному на заглавие, Ван Эпп понял, до чего элементарна эта книжка. Дэви, сдвинув брови, полистал страницы, а Ван Эпп не сводил с него глаз, оцепенев, как схваченный за руку вор. Дэви пристально поглядел на него, но ни о чем не спросил. Он встал и обернулся к полке, где лежали схемы, уже проверенные днем. - Осталось еще три неиспытанных, - сказал Дэви. - Как вы думаете, могли бы вы сами проверить схемы развертки? - Схемы чего? Дэви снова взглянул на него с тем же непроницаемым выражением. - Схемы развертки. Помнится, я объяснял вам их в первый день, когда мы начали работать. - Я, должно быть, плохо слушал, - тихо ответил Ван Эпп. - А вакуум в электронных трубках? - Что-что? - снова вырвалось у Ван Эппа прежде, чем он успел спохватиться. - Ну ладно, давайте проверим одну трубку. Где искровой тестер? - Искровой тестер? - Да, искровой тестер. - Не знаю. И снова глаза Дэви блеснули из-под нахмуренных бровей и впились в него - так следователь направляет свет лампы на лицо допрашиваемого, чтобы лучше разглядеть, лжет он или нет. Затем Дэви подошел к одному из открытых ящиков и вынул нечто вроде пенала из твердой черной резины размером с электрический фонарик, с конусообразной головкой, из которой торчал тонкий металлический стержень длиною в десять дюймов. С другого конца этого прибора свисали закрученные петлей провода. Дэви положил тестер на стол. - Включите его, - сказал он. - А я установлю трубку. Ван Эпп раскрутил провода и вставил вилку в штепсель. Старик осторожно держал прибор в руках, не имея понятия, как он работает и для чего он, и снова пришел в отчаяние от своей беспомощности и невежества. Пока он возился с прибором, Дэви уже вынул из ящика огромный прозрачный глаз, прикрепил к стойке на рабочем столе и, протянув руку, ждал, пока Ван Эпп передаст ему тестер. Взяв его, он повернул выключатель в нижней части тестера. На конце стержня, торчавшего из верхушки, вспыхнула и зажужжала слабая голубая искорка. Ноздри защекотал острый запах озона. Дэви молча сделал знак потушить свет. В наступившей темноте голубая искра, крохотная капелька наэлектризованного воздуха, стала ослепительно яркой. Дэви приблизил стержень к стеклу - искра, похожая на плывущую во тьме звездочку, вдруг превратилась в миниатюрную молнию, ударившую в стенку трубки и с треском пробежавшую светящимся голубым зигзагом по стеклу. Внутри стеклянной оболочки разлилось зеленоватое фосфоресцирующее сияние, жутко освещавшее крохотную, величиной с квадратный дюйм, конструкцию из металлических пластинок и тончайших металлических сеток в сердцевине трубки. Искра обшаривала стеклянную поверхность в поисках мельчайших отверстий, таких, которые нельзя разглядеть даже в самое сильное увеличительное стекло. Молния, потрескивая, скользила по цилиндрической поверхности. То и дело голубой, тонкий, как паутинка, лучик попадал в какую-нибудь точку металлического держателя и сердито бил в нее, пока рука Дэви, освещенная в темноте синеватым светом, не отдергивала тестер. Вдруг искра пробилась сквозь стеклянную стенку - за миллиметровой толщей стекла сверкнула ярко-зеленая молния. Вся трубка изнутри заполнилась удивительно чистым, светящимся фиолетовым газом. Искра нашла отверстие, а окраска вакуумного промежутка показала, что вакуум упал с миллионной доли атмосферы до тысячной. Дэви тихонько выругался и велел Ван Эппу включить свет. - Я отмечу это место, - сказал Дэви и мягким красным карандашом начертил маленький кружок на месте невидимого, найденного прибором отверстия. - Пожалуй, можно сразу проверить и остальные. Давайте их сюда по одной. Тоненькая молнийка обшарила восемь трубок. Выдержали испытание только две. - Остальными займемся, когда Кен установит стеклодувное оборудование, - сказал Дэви. Он протянул искровой тестер Ван Эппу, чтобы тот положил его на место, и впервые за весь вечер задал старику вопрос, относящийся к нему лично: - Вы когда-нибудь пользовались такими трубками? - Нет. В мое время не было даже настоящих электронных ламп, - ответил Ван Эпп, не зная, как доказать этому юноше из более интеллектуально развитого мира реальность глубокой старины, существовавшей всего двадцать лет назад. - Мы тогда пользовались прерывателями. Де Форест только еще получал патенты на свои изобретения, а Лэнгмюр был совсем мальчишкой. То, что вы теперь считаете низким вакуумом, не идет ни в какое сравнение с вакуумом, который считался у нас самым высоким. Ведь времена меняются. Ван Эпп говорил спокойно и хотел на этом кончить, но долго сдерживаемое волнение вдруг прорвалось, как потом сквозь плотину. - Теперь все переменилось! - горячо продолжал он. - А начались эти перемены еще в ту пору, когда я стал делать первые шаги. Я сам этому способствовал и, естественно, не замечал, что происходит. А за те годы, что я не работаю, мир изменялся еще быстрее, но как - я даже не знаю! Клянусь, я никогда не думал, что со мной случится такое! - воскликнул он и снова попытался сдержаться, чтобы не наговорить лишнего, но молчание Дэви и выражение его лица было трудно перенести. Собственно, он еще ничего и не сказал. - Помню, я был совсем юнцом, - опять заговорил он, стараясь, чтобы голос его "звучал спокойно. - Летом семьдесят шестого года, в адскую жару мы поехали в Филадельфию на столетний юбилей показывать, что у нас есть. Выставка, помню, называлась "Новая эра". И в самом деле это была новая эра! Новые изобретения получали премии; ожидая решения жюри, мы, молодые изобретатели, всей компанией ходили пить кофе с бутербродами: Эдисон, самый старший из нас - ему было двадцать девять лет, - Алекс Белл и Джорджи Вестингауз; мы с Джорджи ровесники, нам было по двадцать три года. Как-то раз сидим мы у стойки в кафе и видим - идет старый Лемюэл Мастерс. Теперь уже не помнят даже его имени, а в те времена он считался лучшим знатоком динамо-машин. Так вот, Мастерс проходил мимо наших экспонатов, потом увидел нас - а мы сидим с таким видом, будто нам сам черт не брат, воображаем, что мы умней всех на свете, и твердо верим, что мы и есть то поколение, которое переделывает мир, где по милости старых слюнтяев царит такая неразбериха. Должно быть, мы показались Мастерсу такими жалкими самонадеянными щенками, что у него сердце облилось кровью. Он подсел к нам и сказал: "Сдается мне, что я зажился на этом свете. Надеюсь, скоро уже я улягусь в могилу. Ради бога, не заживайтесь слишком долго. В тридцать девять лет пустите себе пулю в лоб - это самая лучшая участь!" Ван Эпп умолк и бросил острый взгляд на Дэви. - И знаете что? Мы с ним согласились. Видит бог, мы все с ним согласились! И я дал себе клятву: никогда не скажу человеку, который по молодости лет не сможет меня понять, что я зажился на свете. Но, видно, я и в самом деле пережил себя. Только, будь я проклят, я этого не говорю. Не говорю! - закричал старик. - Что-то во мне не хочет сдаваться! Это меня изводит и не дает мне жить! Что это такое? Ведь у меня больше ничего нет. Ни идей, ничего! Пятнадцать лет я не занимаюсь умственной работой, разве только фантазирую, что когда-нибудь мне представится счастливый случай и я буду делать замечательные вещи и расквитаюсь со всеми друзьями, которые всадили мне нож в спину! Но такие фантазии - не работа, не изобретательство - их порождает самая презренная жалость к себе; такие фантазии хуже, чем опиум! Нужно смотреть правде в лицо. Мне следовало бы спокойно отойти, чтобы дать место молодым. Но я не могу. О, черт, - вдруг взорвался он. - Знаете ли вы, что я каждый день схожу с ума от страха? Я так боюсь, что просто дурею. Подумать только - _я_! - Вы боитесь? - удивился Дэви. - Чего? - Вас, будьте вы прокляты! _Вас_. - Но почему? - Не знаю. Клянусь вам, не знаю. - И тут же вспыхнул: - Боюсь, как бы вы не догадались, что я уже ничего не понимаю. Что я уже слишком стар, слишком стар! Он закрыл лицо руками со вздохом, прозвучавшим, как дикий вскрик. - Но я не сдамся, - продолжал он тихим сдавленным голосом, не отнимая рук от лица. - Я не могу! Каждый вечер я прихожу сюда учить то, что любой ребенок теперь проходит в школе. Я делаю все упражнения, словно изучаю иностранный язык. Я решаю все задачи; Я учусь. Да, я учусь. И сам себя не узнаю. Разве мне когда-либо нужно было учиться? Если мне случалось услышать что-то новое, я никогда не удивлялся. Мне казалось, будто я это уже знал, но позабыл. Я не узнавал что-то новое, а лишь _припоминал_. Теперь это все прошло, мне приходится корпеть над тем, что я когда-то знал, как знаю свое имя. Что-то не позволяет мне махнуть на себя рукой! Но для чего? - гневно спросил он. - Что меня заставляет лезть из кожи вон, чтобы вернуть прежнее - то, чем наделены вы и ваш брат и что связывает вас воедино? - Воедино? - задумчиво переспросил Дэви. - Раньше это было так. Теперь не знаю. - Как бы то ни было, не губите этот дар, - сказал Ван Эпп. - Ничто в жизни вам его не заменит. Если вы его потеряете, вы затоскуете, и не будет у вас тоски горше этой. Все равно как если бы вдруг превратиться в животное, которое думает только о том, где бы добыть пищу. Последние пятнадцать лет я работаю лишь для того, чтобы оплатить ночлег и еду, а такая жизнь - не жизнь, а прозябание. Если ваше сердце, мозг, руки не заняты творческой работой, не создают что-то новое, то у вас жалкая жизнь! И ужасно, что большинство людей живут и не знают, чего им недостает, - они просто томятся от скуки. Но меня это убивает, поэтому я хочу опять вернуться к человеческой жизни, как я ее понимаю. Иначе жить нельзя; такая жизнь и плевка не стоит! Не прогоняйте меня, сынок, - взмолился он, но в этой мольбе не было униженности. - Дайте мне побыть тут еще немного, и вы увидите. Я снова всему научусь. Я ведь все время учусь. - Я тоже, - медленно произнес Дэви. Он смущенно улыбнулся, ему было так стыдно, что в глазах его появилось страдальческое выражение. - Я все время учусь. - Он поднялся и надел шляпу, думая о Кене. - Спасибо вам за урок. Выйдя на другое утро из отеля, Дэви увидел Кена, который с нетерпением поджидал его, сидя за рулем открытого темно-синего "линкольна". - Ого! - тихо произнес Дэви, разглядывая великолепие сафьяна и стекла. - И дорого это стоит? - Не дороже денег, - кратко ответил Кен. - Мне надоело пользоваться милостями Дуга. Садись, поедем. Дэви бросил на Кена быстрый взгляд, сел рядом, и машина плавно отошла от тротуара. Холодный осенний ветер задувал поверх переднего стекла и с боков. - Когда же это случилось? - спросил Дэви. - Вчера. Третьего дня. Не помню. Она прошлогоднего выпуска. А почему бы мне не иметь собственную машину? Ответ напрашивался сам собой, но Дэви решил промолчать. Он знал, что на покупку машины Кена толкнула какая-то глубокая неудовлетворенность, поэтому спросил только: - Давно ты меня ждешь? - Минут десять. - Почему ты не поднялся? Мы бы позавтракали вместе. - Нет, спасибо, - сказал Кен так отрывисто, что Дэви нахмурил брови. - Мне хотелось побыть на воздухе. - Что ты выдумываешь, Кен? - Дэви уже не боялся задать ему прямой вопрос. - Почему тебе не хотелось подняться к нам? - Потому что я уже завтракал. И оставь это, пожалуйста. Сегодня у нас будет трудный день. Лучше поговорим о делах. - Мне нужно поговорить с тобой и о другом. Но сначала я хочу выяснить... - Ох, перестань, - раздраженно перебил его Кен. - Что особенного в том, что человек хочет немножко погреться на утреннем солнце? Кроме того, ты теперь женат. Я не могу врываться к тебе, когда вздумается, - пригласи меня, и я приду. А без приглашения не приду. - Значит, вот как? - А то как же иначе? Давай говорить прямо: теперь все изменилось. Мы уже не можем работать, как прежде. Ты должен приходить домой вовремя. Это понятно. И я ничуть не возражаю. Уверяю тебя. - Зато я возражаю, - сказал Дэви. - И об этом я хотел с тобой поговорить, но сначала... - Ради бога, брось ты эти разговоры насчет завтрака! - воскликнул Кен. Он прибавил газу, и машина понеслась быстрее. - Мы с тобой уже взрослые. Я отлично могу завтракать один, а ты - со своей женой. Так и должно быть. Да тебе и не нужно, чтобы я околачивался возле тебя все время, и если хочешь знать правду, - вдруг вспылил он, - мне не очень-то приятно быть с тобой и Вики! Вы так поглощены друг другом, что для меня уже нет места. Я чувствую себя лишним... - Лишним! - вздохнул Дэви. - Ты настроился на ту же волну, что и я. Ей-богу, это бред какой-то! Что же случилось? - думал он. Вики жалуется, что при них чувствует себя лишней. Он сам чувствует себя посторонним при Кене и Вики, а теперь и Кен считает, что только мешает Дэви и Вики, когда они вместе. С ума они все сошли, что ли? Или, может, каждый догадывается о том неуловимом, чего не замечают другие? Но как бы то ни было, а благодаря Ван Эппу все это стало для Дэви второстепенным. - Чем больше мы с тобой спорим, тем меньше понимаем друг друга, так повелось еще с детства, - сказал он. - Но, несмотря ни на что, мы всегда могли работать вместе, давай же сохраним хоть это. Обещаю тебе - больше я не буду уходить домой в пять часов. Кен, пораженный, на секунду оторвал взгляд от дороги и покосился на Дэви. - Ты это серьезно? - спросил он, и в глазах его блеснул огонек. - Да, конечно! Кен опять стал глядеть вперед и еще быстрее погнал машину, на его худощавом лице появилось напряженное выражение. - Это меня устраивает, - сказал он. - Не буду уходить ни в восемь часов, ни в десять. Рабочий день будет длиться столько, сколько потребует работа. А работа не будет кончена, пока мы не покажем им прибор. - Больше мне ничего и не надо, - сказал Кен. - И мне тоже. Значит, договорились. И начнем сегодня же. Сейчас. Идет? - Идет, - согласился Кен, и на губах его возникла невольная улыбка. - Черт бы тебя побрал, малыш, - мягко сказал он. - Ты обладаешь одним отвратительным свойством - я не могу долго злиться на тебя! Когда Кен занялся сборкой прибора, лаборатория, точно свежим прохладным воздухом, наполнилась ощущением целеустремленности. Пальцы Кена, казалось, обладали поистине волшебным чутьем, безошибочно находили неполадки и устраняли их причины одним прикосновением. Там, где Дэви стал бы размышлять, анализировать, стараясь понять, какой же неверный шаг привел к ошибке, Кен быстро скользил по поверхности, руководствуясь одной лишь интуицией. По привычке, столь же давней, как их совместная жизнь, между ними опять возникло безмолвное взаимопонимание, им трудно было бы объяснить постороннему человеку, что это такое, - просто во время работы каждый чувствовал себя неотделимым от другого. Всего за две недели они собрали прибор для приема изображения, установили его посередине специально для этого отведенной комнатки и подготовили к испытанию. Работа потребовала такой сосредоточенности, что братья не замечали, в каком беспорядке валяются на полу и на столах отвертки, гаечные ключи, дрели, сверла и измерительные приборы. Класть инструменты на место было некогда, но Кен и Дэви мгновенно находили среди этого хаоса то, что им было нужно. Только одно они видели и только одно занимало их мысли: круглый, беловатый, похожий на лунный диск десятидюймовый экран приемной трубки. Из этой грушеобразной стеклянной колбы торчали электроды, соединенные с окружающими их элементами схемы управления при помощи кабелей в металлической оболочке, которые переплетались, как золотая канитель на ветвях елки. Близился день испытания; Кен и Дэви нервничали так, будто не их неодушевленное творение, а они сами должны были предстать перед целым отрядом безжалостных судей. Кен, как всегда, в последнюю минуту заартачился, ссылаясь на необходимость множества мелких доделок, но Дэви не позволил ему отложить испытание. Выдавая свое волнение только тем, что он то и дело вытирал кончики вспотевших пальцев, Дэви повернул первый ряд выключателей, и Кену волей-неволей пришлось схватить рабочую тетрадь и занять наблюдательный пост перед экраном трубки. Опыт начался. Электрический ток побежал по проводам, в комнатке сразу же воцарилась напряженная неподвижность, и только тоненькие стрелки амперметров задрожали и осторожно поползли по циферблатам. Задолго до того, как они остановились, серебристые электронные лампы схемы управления засветились живым красноватым огоньком и в тяжелой тишине раздалось щелканье: Дэви повернул второй ряд выключателей. И снова наступила тишина" но она была обманчивой. Дэви и Кен затаили дыхание. Волны смертоносной мощности излучались по десятку кабелей, разветвлялись по проводам, потом, разбившись на мелкие ручейки, текли обратно в свое главное русло. В их потоке возникал сверхъестественный электрический ландшафт со вздымающимися горами, глубокими ущельями, пустынями и плато. Через эту застывшую мертвую страну, простиравшуюся в пятнадцати электронных лампах, тридцати четырех герметических проволочных катушках и сорока двух конденсаторах, у сверхмикроскопической электрореки был лишь один путь. Иногда река становилась всего лишь медленной струйкой, иногда текла широким вольным потоком или превращалась в бешеный водоворот, завихряясь так, что течение ее почти останавливалось. Нище на своем пути она не встречала препятствий. И этот ландшафт, и извилистое русло, и даже самые бешеные водовороты были давным-давно, до мельчайших подробностей предопределены воображением Дэви и волей Кена. Все это было задумано ими так, чтобы каждая точка пути, каждое изменение электронного потока служило одной цели, и вот этот замысел теперь осуществлен. Цель была достигнута за сорок секунд, в течение которых поток электронов закончил свой длинный путь по разветвленным схемам и превратился в управляемый луч электронных метеоров, мчавшихся вдоль приемной трубки. Там, где он ударялся об экран, возникало бледно-зеленое светящееся пятно. Эта призрачная крохотная звездочка, казалось, приплыла из глубины трубки и беспокойно замелькала по экрану - этому окошку из ее маленькой безвоздушной вселенной. Светящаяся точка металась по кругу, но не исчезала. Кен следил за ней завороженным взглядом. - Дай развертку, - негромко и напряженно произнес он. Дэви повернул выключатели третьего ряда, и сухое металлическое щелканье было как бы слабым отзвуком того, что произошло, когда схема управления выпустила на волю новые мощные силы. Электрический ландшафт в приемной трубке изменился с судорожной быстротой. Ток высокой частоты напряжением - в две тысячи вольт ринулся к трубке, чтобы поглотить мерцающую звездочку, но где-то по пути, очевидно, наткнулся на какое-то препятствие: звездочка светилась на лунообразном экране как ни в чем не бывало и, несмотря на свою хрупкую миниатюрность, не желала подчиняться ничьей воле. Значит, неудача. Кен молчал, и только лицо его сразу осунулось и застыло. - Попробуй еще раз, - сказал он немного погодя. - С самого начала. Снова защелкали выключатели. Призрачная звездочка погасла; мерцающие электронные лампы схем управления, похожие на часовых, озаренных огнем бивачных костров, вдруг перестали светиться красноватым светом. В несколько секунд все снова стало безжизненным. И еще раз Дэви включил первую группу. Электронные лампы тотчас зарделись. Защелкали выключатели второго ряда, показалась медленно плывущая зеленоватая звездочка. Дэви включил третий ряд - и опять ничего не произошло. Пять мрачных часов они разыскивали ошибку. Дэви, весь в испарине от страха, что его убьет током, если он заденет рукой или плечом какую-нибудь точку, находящуюся под высоким напряжением, водил щупом от элемента к элементу, стараясь отыскать притаившуюся где-то энергию. Все, к чему прикасался щуп, давало о себе знать звуками, которые Дэви слышал в наушниках, сжимавших его голову. Время от времени прослушивались колебания. Порой это был слабый, отдаленный вой, плач обезумевшей женщины, принесенный из-за гор ветром, свистящим в ущельях. Порой далекий вопль становился громче, перекрывал шум ветра, а иногда умолкал совсем. Бури электростатического поля оглушительно ревели у него в ушах. Потом щуп взял Кен. Они отбирали его друг у друга каждый раз, когда кому-нибудь из них казалось, что он понял, в чем дело, но проходил час за часом, а все их старания не приводили ни к чему. Наконец в два часа ночи Кен, стоявший со щупом у схем управления, бросил через плечо: - Ну-ка, попробуй теперь! И опять один за другим защелкали выключатели. И опять на середине экрана сейчас уже почти вызывающе замерцала зеленая звездочка. Но на этот раз, когда отщелкал третий ряд выключателей, звездочка стала медленно увеличиваться, словно расширившийся от удивления глаз; Дэви был вне себя от радости. Звездочка уже перестала быть круглой и все росла, пока не превратилась в светящийся квадрат со сторонами длиною в три дюйма. Дэви повернул ручку управления, и квадрат вытянулся в высокий прямоугольник. Дэви повернул ручку еще раз - зеленое оконце внезапно стало похоже на камышовую штору со светящимися полосками. Удача привела Дэви в такое восторженное состояние, что он не мог вымолвить ни слова, но Кен, поглядев на брата, подошел и стал рядом. - Выключи прибор и пойдем домой, - вздохнул Кен. Решив проблему, он потерял к ней всякий интерес. - Я валюсь с ног. В чем же была загвоздка? - вертелось на языке у Дэви, но он подумал, что, пожалуй, лучше подождать с расспросами, пока их не освежит холодный воздух сентябрьской ночи. Он шагал вслед за братом, усталый, ликующий, гордый, в то же время сознавая, что ему далеко до Кена. Оба они были сильны, но совсем по-разному: в этой области чемпионом был Кен, и Дэви покорно признавал его превосходство. Потом началась следующая стадия работы - сборка схемы передающей трубки. Дни мелькали один за другим, ночи были лишь перерывами для короткого сна. Братья не чувствовали усталости, не знали, как измождены их лица и как запали глаза, не замечали, что все их разговоры ограничиваются краткими, отрывистыми фразами. Они слишком много курили, ели быстро и почти машинально, не ощущая голода. Они были так поглощены своим делом, что внешний мир казался им нереальным, и они не помнили ни сказанных кому-либо слов, ни обещаний, данных по рассеянности, - ничего, что не касалось их работы. Молчаливый Ван Эпп постоянно был при них, но они не замечали даже его. Однажды вечером, в конце сентября, Дэви поднял глаза и вздрогнул, увидев на пороге ночного сторожа. - Там у ворот стоит миссис Мэллори. Она хочет пройти сюда. - Миссис Мэллори? - растерялся Дэви. - Почему же вы ее не привели? - Вы не давали мне такого распоряжения. - Потому что я не знал, что она придет. Проводите ее сюда. Нет, постойте. Я сам пойду. Он побежал в темноту, раздосадованный, испуганный и вместе с тем восхищенный тем, что она пришла, ибо в глубине души все еще не верил, что Вики принадлежит ему. Обогнув здание, выходившее фасадом на улицу, он увидел ее у ворот. Одинокая фигурка, выделявшаяся силуэтом на фоне освещенной улицы и, должно быть, дрожавшая от холода осенней ночи, казалась особенно хрупкой. В ней была та же кроткая независимость, что и несколько лет назад, когда он впервые увидел ее на унылой вокзальной платформе. Она приехала в чужой, не знакомый ей город, а поезд, исполосованный струйками дождя, уже уходил дальше. Она стояла одна, не зная, что будет с нею и какая жизнь ждет ее впереди. И все же тогда, под дождем, очень прямая и стройная, она спокойно ждала встречи с будущим и согласилась бы принять его, только если оно будет ей по душе. А потом все годы, пока она была подругой Кена, Дэви лишь в мечтах представлял себе, что его может полюбить девушка вроде нее; и вот это случилось наяву, и она стала, наконец, его женой, а он даже не может припомнить сейчас, когда они в последний раз ласкали друг друга. Вики окликнула его в темноте так весело, словно и запертые ворота, и расстояние, отделявшее ее от Дэви, были до того забавной шуткой, что она едва удерживалась от смеха. - Ну, скорее веди меня к себе! Если б я знала, что на улице такой холодище, я бы надела пальто, но мне не хотелось тратить время на распаковку, - сказала Вики. - Обними меня, Дэви, а то я озябла! Прижавшись к нему, она старалась идти с ним в ногу. - Хорошо еще, что вся посуда и серебро были уже на месте. О, Дэви, как чудесно, что у нас совсем готовый дом - входи и располагайся! У меня даже стол накрыт, и мы втроем отпразднуем это событие! Из стремительного потока ее слов Дэви уловил лишь последнее. - Событие? - удивился он. Очевидно, ему следовало о чем-то помнить, но о чем - он и понятия не имел. - Ты не сердишься, что я взяла да приехала за тобой? - спросила Вики. - Ничуть. - Понимаешь, я ужасно беспокоилась, - продолжала она. - Я была уверена - ты забудешь, что мы переехали, и по привычке вернешься в отель. - Ты сняла квартиру! - потрясенным шепотом произнес Дэви. - Вики, ведь я, кажется, говорил тебе... Вики отстранилась от мужа, глядя на него расширенными глазами и приоткрыв от изумления рот. - Значит, ты и вправду _забыл_! - О чем? - О том, что я сказала тебе сегодня утром. Ты даже записал адрес! Дэви смутно вспомнил, что утром он действительно что-то записывал, но мысли его, очевидно, витали в лаборатории, где его ждала работа над очередной проблемой, - иначе, разумеется, он не допустил бы того, что произошло. - Вики, но ведь я тебе давно уже сказал, что, пока мы не будем знать условий контракта, мы не можем подписать арендный договор. - Но я не подписывала никакого договора! Дэви, иногда от тебя можно с ума сойти! Я же говорила тебе на прошлой неделе, что эту квартиру можно снять с оплатой помесячно. Тебе это было так неинтересно, что ты не удосужился даже посмотреть ее, но ты позволил мне довести дело до конца. - Я?! - Да. Возможно, ты и не слушал, что я говорила, но ты сказал: "Хорошо"! - Это вовсе не потому, что мне неинтересно, - запротестовал Дэви. - И не потому, что ты слишком занят, - подхватила Вики. - Ты мог бы найти десять минут, чтобы посмотреть нашу квартиру. Дэви, пойми: мы теперь живем вместе. Ты и я. А если бы я сейчас не пришла за тобой, ты и в самом деле отправился бы в отель. Ты вошел бы в наш номер и лег в кровать, даже не заметив, что меня нет. Ах, Дэви! - горячо воскликнула она. - Ты такой, как есть, и я не собираюсь тебя переделывать. Я прошу только, чтобы ты позволил мне участвовать в твоей жизни! Мы ведь можем быть рассеянными вместе! Впервые после смерти сестры Кен чувствовал себя счастливым. Он с головой ушел в мир, в котором целиком растворялось его "я", где некогда было оплакивать мертвых и предаваться горю. С самого раннего утра, когда Кен просыпался с множеством мыслей и планов, и до той поры, когда он добирался домой сквозь холодную звездную ночь и засыпал без сновидений, он жил той частью своего существа, которая могла быть совершенно счастлива. Работа была его единственной счастливою любовью: тут ничья воля не действовала наперекор его собственной, ни один соперник не разрывал ему душу и не было такого огорчения, которого он не мог бы преодолеть усилием своей мысли. В эти дни Кен был настолько поглощен работой, что, вернувшись однажды ночью домой и все еще думая над проблемой, не дававшей ему покоя весь день, он был неприятно поражен при виде Дуга, который дожидался его в гостиной. Он совсем забыл, что живет у Дуга, и сначала ему показалось, что не он, а Дуг гость в этом доме, навязывающий ему свое общество. - Присядьте на минутку, - сказал Дуг. - Давайте выпьем и поговорим. Как идет работа? - По-моему, неплохо, - ответил Кен, в изнеможении опускаясь в кресло. - Вас интересует что-либо определенное? - Да нет, так, вообще, - небрежно сказал Дуг и тем же тоном вдруг задал довольно неприятный вопрос: - Когда вы будете готовы к демонстрации? - Думаю, что скоро. Если повезет - через две недели. Если все будет идти, как сейчас, - через месяц. - А что, ваше нынешнее невезение - это просто невезение? - осведомился Дуг. - От чего оно зависит, от людей или обстоятельств? Кен метнул на него колючий взгляд и нахмурился. - У нас с Дэви нет никаких трений, если вы намекаете на это. Или я ошибаюсь? - Я ни на что не намекаю - пока. - Наши неприятности очень обыкновенны. Схемы, которые всегда действовали прекрасно, вдруг перестают работать. Трубки, считавшиеся раньше великолепными, оказываются никуда не годными. Это, конечно, может свести с ума, но в конце концов все поправимо. - И никаких неприятностей со стороны? - допытывался Дуг. - Я даже не знаю, что существует какая-то "сторона". - Вы получаете все, что вам нужно? - Мы звоним по телефону, даем заказ, и нам доставляют все, что мы просим. Куда поступают счета - нам неизвестно, но ведь это же одно из условий договора, не так ли? - Разумеется. Я просто хотел убедиться; что Констэбл тем или иным способом не вставляет вам палки в колеса. - Констэбл! - вздохнул Кен. - Я уже забыл, что на свете существует какой-то Констэбл. - Впрочем, до него тут же дошел намек Дуга. - А при чем тут Констэбл? - Ему хочется, чтобы у вас ничего не вышло, - без обиняков заявил Дуг. - Он надеется, что вы сядете в лужу, а вместе с вами, конечно, и я. Кен помолчал. На него навалилась непреодолимая тоска, и он почувствовал такую усталость, что, заговорив, сам удивился злости, звучавшей в его голосе: - Вы хотите сказать, что он намерен выставить нас отсюда, даже если все пойдет удачно? - Вовсе я этого не хочу сказать. Если то, что вы покажете, произведет впечатление, он не сможет вас выставить. - После паузы Дуг спросил: - А это будет достаточно убедительным? - Да, - спокойно ответил Кен. - Мы и не станем никому показывать, пока это не будет достаточно убедительным. Констэбл перейдет на нашу сторону, вот и все. Дуг покачал головой. - Меня это мало интересует. Все равно ему придется уйти. Я не люблю врагов, и надо быть дураком, чтобы оставлять их при себе. Я решил действовать через его голову. Главный акционер - Кора Стюарт. Без нее он - ничто. С ним надо будет поступить решительно. - Ну и поступайте, - бросил Кен. Он поднялся, оставив на столе недопитый бокал. - Мне сейчас на все наплевать, главное, чтобы работал прибор. - Послушайте, - зло сказал Дуг. - Это так же важно, как... - Может быть, - перебил его Кен. - Но не для меня. Я не могу делать два дела сразу. Если что-то нужно улаживать - улаживайте сами. Мы с Дэви играем на своей стороне поля. А вы играйте на своей. Мы представим вам действующий прибор. Вы представите нам согласие правления заключить договор. Таково было наше условие. Спокойной ночи. - Откровенно говоря, вы вызываете во мне такое любопытство, что, если б вы не позвонили, я сама позвонила бы вам, - призналась Кора Стюарт, указывая Дугу на мягкое лиловое кресло напротив себя. Коротко подстриженные седые волосы, уложенные плоскими завитушками по самой последней моде, полная шея и тяжелый подбородок делали ее похожей на мраморный бюст римского сенатора с накрашенным алой помадой ртом. Держа в зубах сигарету, она удобно уселась в углу широкого, обитого зеленым шелком дивана. - Видите ли, - заговорила она медленно, словно мысли, которые она хотела высказать, только что пришли ей в голову, - вы смело затевали разного рода дела - кино, нефть, самолеты, - и каждый раз газеты поднимали такую шумиху, что даже те, кто, как я, никогда не читают финансового бюллетеня, знают все подробности. И какова же судьба ваших начинаний? Вы вкладываете деньги в дело, получаете огромные прибыли лично для себя. И затем выходите из игры. Для вас все складывается прекрасно; но что сталось с кинокомпанией, которая больше не выпускает картин? Или с авиакомпанией, которая больше не делает самолетов? - А что? - спросил Дуг. - Вот об этом-то я вас и спрашиваю. Если бы я гналась за деньгами, я могла бы завтра же распродать все акции, - сказала Кора. - Я люблю деньги, но хочу быть всегда уверенной, что созданные моим мужем заводы работают на полный ход, что там по-прежнему много рабочих и что продукция наша, какой бы она ни была, выпускается по-прежнему. Я знаю, это может показаться старомодным. Знаю также, что когда меня не станет, никому уже не будет дорого наше предприятие. Я не против акционерных обществ. Я сама - акционерное общество. Но я и мой муж жили еще в те времена, когда люди в нашей стране сохраняли привязанность к тому, что создано ими. Это время отходит в прошлое. Я вижу, что делается вокруг. Наступит день, когда наши фирмы так разрастутся, что станут своего рода независимыми государствами внутри государства и управлять ими будут не владельцы, а посторонние люди, но они будут не менее, а может, более значительными фигурами, чем президент Соединенных Штатов. К счастью, для фирмы "Стюарт - Джанни" такой день еще не наступил и не наступит, если я смогу этому помешать. Ну вот, теперь вы понимаете, почему я сказала, что опасаюсь вас. Вы свалились, как снег на голову. Кто вы? Чего вы хотите? Вы скупили акции, которые были вне моего контроля, поэтому я не могла воспрепятствовать этому. Теперь вы - акционер. Я не имею права устранить вас, зато могу помешать вам сделать с этой компанией то, что вы сделали с другими. Дуг пристально вгляделся в ее лицо и покачал головой. - Как мне убедить вас, что вы глубоко неправы? - спросил он. - Если вас послушать, то я что-то вроде тли или раковой болезни. Я не разрушаю компании и никогда ни одной не разрушил. - Разве? - усомнилась Кора. - Да. Все предприятия, о которых вы говорили, - дело моих рук. Я создавал их ради кого-то, в чей талант я верил. Кинокомпания была создана ради человека, который был великим режиссером. Он поставил два великолепных фильма и утопил свой талант в бутылке джина. Авиакомпания? Я организовал ее ради человека, с которым летал во время войны, - он был выдающимся конструктором. В юности он работал у братьев Райт. Что же случилось? Мы выпустили несколько самолетов, побивших все рекорды. Ну, я и решил, что дело налажено отлично, и занялся чем-то другим, а у того человека все пошло прахом. - Насколько я знаю из газет, вы, кажется, выбросили все свои акции на рынок, обесценили их и окончательно развалили дело. - Да, я продал свои акции. Да, я заработал на этом немалые деньги. Но разве это мешало моему конструктору делать самолеты? И неправ я был только в одном: я думал, что у него, кроме конструкторского таланта, есть и деловая жилка. - А теперь вы откопали еще двух гениев? - Совершенно верно, - бесстрастным тоном подтвердил Дуг. - Мальчики действительно очень даровиты. На этот раз промаха не будет. А в их изобретении заложены огромные возможности - надо быть сущим болваном, чтобы не понимать этого. Если за это дело взяться с умом, то ваша фирма, миссис Стюарт, не только станет в пятьдесят раз крупнее - она сможет контролировать всю радиопромышленность. - Помилуйте, уж не стараетесь ли вы продать мне акции моего же предприятия? - Я не прожектер, миссис Стюарт, - колко возразил Дуг. - Я только хочу объяснить вам, из-за чего я вступил в ваше акционерное общество. Я выбрал вашу фирму, а не какую-нибудь другую, потому что у вас хорошая база для начала этого дела. Кроме основной продукции, вы выпускаете также электронные приборы, вы уже начали приобретать отдельные радиостанции, чтобы создать собственную сеть радиовещания. Все, чем располагаете вы, пригодится и _нам_. Каждый ваш отдел может использовать то, что будет сделано _нами_. Мы с вами вместе далеко пойдем, и нашему пути не будет конца, если мы станем работать _сообща_. А если вам кажется, будто наша работа не так значительна, как мы утверждаем, то позвольте напомнить, что две недели назад фирма "Кун-Леб" выразила готовность оказать нам любую помощь, какую я найду нужным. А там не занимаются прожектерством. - Я знаю, - сказала Кора. - И это тоже мне непонятно. Дуг нахмурил брови. - Вы хотите сказать, - спросил он вдруг, - что братья Мэллори, их работа, фирма "Кун-Леб" - все это не вызывает у вас возражений и смущает вас только одно: причем тут я? - Я этого пока что не сказала, - медленно проговорила Кора. - Но раз вы читаете мои мысли, то отрицать не буду. Да, я снова повторяю - я побаиваюсь вас. _Вас_! Дуг порывисто поднялся с кресла, пробормотал: "А, черт!" - и зашагал по комнате. - Знаете, вы для меня тоже загадка, - заявил он. - Я вас представлял себе совсем другой, и мы, очевидно, не поймем друг друга, пока... - Минутку. Можно узнать, _какой_ именно вы меня себе представляли? Дуг на мгновение рассердился, что его перебили, и хотел было договорить, но вдруг понял истинный смысл ее вопроса и, усмехнувшись, повернулся к ней. - Ну вот, вы в первый раз заговорили, как женщина! - Но ведь я и есть женщина! - добродушно рассмеялась Кора. - И никто не забывает об этом. Не забывайте и вы! Так какой же вы меня себе представляли? - Вам в самом деле это интересно? - Конечно. - Кора уселась поудобней, откинувшись на спинку дивана. - Почему бы нет? - Ну что ж, раз вы настаиваете... - сказал Дуг, улыбаясь, но в душе он злился, и ему хотелось отомстить Коре за ее колкости. - С виду все безупречно. Прическа, платье, квартира... - Не торопитесь. Я хочу послушать и о прическе, и о платье, и о квартире... - Что же вам сказать? Вероятно, вы не услышите ничего для вас нового. Все очень дорогое, все в хорошем стиле, который, впрочем, выбран _не вами_ - это обычный стиль таких женщин, как вы. И все это нисколько не соответствует вам. Я хочу сказать - вашему внутреннему складу. Кора, не сводя с него настороженного взгляда, сняла с губ табачную крошку. - Что ж, быть может, это и правда, - призналась она, - но, быть может, и самый отъявленный вздор! О вас я могу сказать вот что: вы, слава богу, не строите из себя этакого молодого обольстителя - смотрите, мол, какой я веселый и обаятельный, но в душе у меня печаль! Такие мне частенько попадаются. У них расчет на то, что мне захочется по-матерински приголубить хрупкого мальчика с грустной мольбой во взоре, а мальчик в это время прикидывает в уме, сколько акций удастся мне всучить, не дам ли я ему денег на развлечения и не соглашусь ли оплачивать его счета. Такие доставляют мне массу удовольствия, но иногда выводят из себя. - Только дурак может поверить, что вы поймаетесь на эту удочку, - если, конечно, вы уже однажды не поймались или не были близки к этому, - заметил Дуг. - Откуда вы знаете? - резко спросила Кора. - Догадался по вашему тону. А сейчас вы почти прикрикнули на меня, и значит только подтвердили, что я прав. - Ну, знаете, каждый имеет право иной раз свалять дурака. Самое главное, чтобы это не разъедало душу. Если нет - все в порядке. К вашему сведению, я отделалась благополучно. Да, собственно, ничего-то и не было, - добавила она задумчиво, но с оттенком сожаления. - Однажды я позволила себе потешиться такой мыслью, но не успела даже покраснеть, как сказала "нет". И все же... - В этом "все же" немало грусти, - заметил Дуг. - Что следует за ним? Кора пожала плечами. - Все же я такая, какая есть, - тут уж ничего не поделаешь. Я имею в виду "внутренний склад", как вы изволили выразиться. И пока мы не слишком отвлеклись от темы, вы расскажете мне и об этом. - О, право же... - Нет, - упрямо возразила Кора. - Я хочу знать, с кем вы, по-вашему, имеете дело. Это скажет мне о вас не меньше, чем история вашей жизни, которую вам так не терпится рассказать. - Разве мне не терпится? - Конечно. Но сейчас мы поговорим о женщине, к которой вы пришли для делового разговора. - Женщина, к которой я пришел для делового разговора, - быстро заговорил Дуг, - никогда в жизни не флиртовала с мужчиной и не сумела бы флиртовать, даже если бы ей того захотелось; у нее нет кокетства ни на грош, в разговоре она всегда пряма и искренна, пусть ей даже не совсем понятно, о чем идет речь, и за всю свою жизнь она верила только одному человеку... - Двум, - перебила она. - У меня ведь еще был брат. - Двум, - поправился Дуг. - Она крайне консервативна во всем, что касается ее фирмы, за исключением тех случаев, когда она пускается в авантюры по причинам, не имеющим никакого отношения к существу дела. И раз уж мы коснулись этого, скажите, почему вы отважились на такой риск? - Сейчас не стоит об этом. Мы еще не кончили говорить обо мне. - Мне больше нечего сказать. Разве только вот что: вы слишком умны, чтобы взять на содержание какого-нибудь хлыща, и в то же время, несмотря на все слова о том, как вам хочется продолжить дело своего мужа, понятия не имеете, куда себя девать. Лицо Коры стало печальным. - Что ж, я сама этого хотела, - вздохнула она. - Скажите, что заставляет людей так настойчиво выспрашивать о себе? Простое ли тщеславие? Одиночество? Или они сами до того бессильны разобраться в своей душе, что надеются услышать от постороннего ту несложную правду, которую так и не рассмотрели, глядясь в зеркало добрых шестьдесят лет? Не знаю, не знаю. Могу лишь сказать одно: есть мелкие истины, которые ранят в самое сердце. - Простите, если я обидел вас, - сказал Дуг. - Но нас с вами словно вдруг сорвало с места и понесло. Скажите, у вас бывают такие беседы с Констэблом? - Нет, - призналась она. - Ни с ним, ни с кем-либо другим. Мы с вами как-то очень быстро нашли общий язык. А Том, ну, это такой человек, который рассматривает свои отношения со мной только в плане "я работаю на вас". Если бы я и вздумала держаться с ним на дружеской ноге, он бы просто растерялся. Нет, Том отличный работник. Но ему необходимо чувствовать над собой хозяина. Без хозяина он впал бы в нервное расстройство. Вы пришли поговорить о Томе, не так ли? Ну, давайте поговорим. Дуг снова сел. - Ладно, давайте говорить о Томе. Вы очень хорошо все объяснили. Том хороший. Том славный, Том преданный, но Том туповат. Он боязлив. Он не умеет обращаться с людьми. Я ввел в ваше акционерное общество двух молодых и самых талантливых в стране инженеров, а ваш слуга Том так старался отпугнуть их от нас, что это было даже не смешно. Он вам говорил, какие они замечательные? - Стойте, стойте, - медленно сказала она, подавшись вперед. - Вы, кажется, сошли с ума! - Да, миссис Стюарт, сошел! В свое время я заключил с вами соглашение через Тома насчет братьев Мэллори. Мы договаривались об определенных условиях, а теперь ваш Том повернул дело иначе и навязал им совершенно другие условия. Почему это? - Я не заключала с вами соглашения, мистер Волрат, - кротко сказала она, но эта кротость была угрожающей. - У меня была словесная договоренность с Томом, и я был уверен, что он передал это вам. - Словесная договоренность есть то, что означает это выражение, - слова. Соглашения же пишутся на бумаге. Дуг покачал головой. - Это не разговор, миссис Стюарт. Когда я обсуждаю с кем-нибудь деловое предложение, и мы оба произносим слово "договорились", значит, так оно и есть. Кора помолчала. - Тогда почему же вы приняли его условия? - Я его условий не принимал. Окончательные переговоры должны были вести сами Мэллори. Не знаю, как это случилось, но они сдались и уступили. Должно быть, чего-то испугались. Я не хотел вмешиваться, но сейчас решил обратиться к вам через голову Тома, так как не сомневаюсь, что он выполнял ваши указания. Теперь управляем фирмой мы с вами, так что если мы найдем общий язык, то никакие посредники нам не нужны. И я хочу сказать вот что: Том нам больше не нужен. Кора смотрела на него насмешливым взглядом. - Вы уверены? - спросила она. - Так вы хотите, чтобы я сама каждый день ходила в контору? Я достаточно насиделась там в свое время, когда была молода, когда мой брат, Док Стюарт и я составляли и дирекцию и штат служащих. - Вам совершенно незачем ходить в контору. Этим займусь я. Я буду часто заглядывать к вам. Мы с вами можем уютно посидеть, поговорить, выпить... - Кстати, хотите выпить?.. - Уверяю вас, это не намек - хотя я не отказался бы от виски с содовой, только немного погодя. Нет, я буду ходить в контору каждый день, а _вы_ будете решать вопросы, с которыми я к вам приду. Это значит, что вам одним днем реже придется ездить на скачки, играть в маджонг или сидеть у телетайпа, передающего биржевые новости, - словом, проводить время, как вам нравится. А мне будет очень приятно приходить сюда. - Дуг обвел гостиную чуть погрустневшим взглядом. - Я очень тоскую по жене, - к собственному удивлению, вдруг сказал он. "Хочешь сыграть на сочувствии?" - зло усмехнулся он про себя, но и слезы на его глазах, и горе, комком подступившее к горлу, были настоящими. Он взял себя в руки и сквозь глухую боль услышал свой спокойный голос: - Она умерла несколько месяцев назад. Умные глаза Коры, смотревшие на него чуть растерянно и настороженно, вдруг потеплели от жалости. Она молчала, и казалось, была огорчена, что не может найти нужных слов. Вздохнув, она тяжело поднялась с дивана, как старая, усталая женщина. - Я подумаю об этом, - тихо сказала она. - Что же, хотите выпить? - Спасибо, с удовольствием. - Дуг уже справился с собой и стал прежним. - И еще одно. Я хотел бы, чтобы вы познакомились с братьями Мэллори. Надо же вам знать, от кого зависит ваше будущее. - Вы в самом деле считаете, что для меня так важно это знакомство? - спросила Кора, озабоченно глядя на него, теперь она разговаривала с ним, как со старым другом, которому можно доверять во всем. - Да, считаю, - просто сказал он. - Хорошо, я это сделаю. Октябрьский ветер промчался через ночной город и забарабанил в окна лаборатории, оглашая принесенную весть: больше нельзя терять ни минуты. Дрожание стенок отозвалось внутри неосвещенного здания тревожным ропотом - весть была услышана. Нервная спешка стала неотъемлемой частью этой ночи, как и темнота, которая окутывала все помещение, кроме светлого уголка, где угольная дуга шипела так настойчиво, что заглушала принесенный ветром зов в будущее, и светилась таким слепящим блеском, что Ван Эппу приходилось работать в черных очках. Впрочем, в защите нуждались только человеческие глаза - невыносимо яркий свет бил прямо в круглую стеклянную камеру передающей трубки, которая находилась в восемнадцати дюймах от дуги и напоминала огромный глаз часовщика, близоруко всматривающийся в черный крест на придвинутой почти вплотную шестидюймовой стеклянной пластинке. Из соседней комнаты, где в бормочущей темноте стояли приемные схемы, вышел на свет Дэви. Опустив сдвинутые на лоб темные очки, он направился к схемам, управляющим передающей трубкой; по его напряженному лицу, быстрым шагам и сосредоточенному виду Ван Эпп понял, что нечего спрашивать: "Ну как, выходит?" С того дня как Дэви и Кен смонтировали прибор для приема изображения и перенесли его в темную комнатку для проведения опытной передачи, прошли три лихорадочные недели, и еще неделя прошла с тех пор, как они установили здесь трубку и передающие схемы. Пять дней назад огромный стеклянный глаз ненадолго ожил: его сетчатка из тончайшего металла в течение нескольких секунд воспринимала тень черного креста. По семи его стеклянным нервам устремлялись импульсы тока, которые должны были запечатлеть электрическую копию изображения на электронных стремнинах, несшихся через лампы и элементы схем управления, а те - по экранизированному кабелю, проведенному сквозь стену, передавали их приемным схемам - там тень креста буквально соскальзывала с потока электронных метеоров и растекалась по экрану приемной трубки. Только на одну мимолетную секунду на экране появилось изображение креста и тут же исчезло. С тех пор экран приемной трубки светился в насыщенной ожиданием темноте, как окошко в фосфорически-зеленый мир, где не было ничего, кроме клубящегося тумана и снежных хлопьев. После той кратковременной удачи Кен и Дэви день за днем вглядывались в зеленоватую бурю на экране, что-то без конца переделывали, давали все новые и новые указания Ван Эппу и после каждой новой поправки были убеждены, что вот-вот сквозь туман и снег снова проступят грубые очертания креста. Дэви почти не разжимал крепко стиснутых зубов, так что в конце концов у него заболели мускулы лица. Стоило ему на минуту присесть, его длинное стройное тело мгновенно обмякало, но как только он начинал двигаться, в нем снова появлялась гибкость долговязого мальчишки. Он командовал Кеном, а Кен командовал им. Оба молча ненавидели друг друга, но волей-неволей сливались в одно целое, с одинаковым волнением ожидая одного и того же. Дэви пошел в комнатку, где находилось передающее устройство, решив еще раз попытаться увеличить напряжение в собирающем электроде. Он повернул черную ручку на два деления и остановился, каждым своим нервом ожидая, что вот-вот радостный возглас Кена возвестит о появлении креста. Не секунды проходили в полной тишине. - Крикни мне, когда повысишь напряжение, - раздался наконец усталый и раздраженный голос Кена, и у Дэви упало сердце. - Да я уже повысил, - с горькой досадой отозвался Дэви. Он потер лицо руками, стараясь поскорее справиться с тысячным по счету разочарованием, и побрел назад, в темноту, где оконные стекла бормотали: "Скорей, скорей, скорей!" В зеленоватом свете, струившемся с экрана, казалось, будто Кен плывет по дну призрачного фосфоресцирующего моря. - До прихода Дуга осталось всего полчаса, - сказал Дэви. - Позвони ему и скажи, чтобы он не приходил. - Еще целых полчаса, - заупрямился Кен. - Давай пробовать дальше. Дэви был так измучен, что терпение его лопнуло. - Ты что, надеешься в полчаса сделать то, что не удалось нам за неделю? - огрызнулся он. Мысль о том, что Дуг, в первый раз придя к ним в лабораторию, окажется свидетелем неудачи, была для него нестерпимой. - Ты должен был еще утром сказать, чтобы он не приходил! - Почему? - резко бросил Кен. - Я был уверен, что сегодня мы получим изображение. Я и сейчас уверен. Боже мой, мы были так близки к этому, так близки! - с отчаянием воскликнул он. - Ведь все уже было у нас в руках! - А надолго ли? Ты едва успел взглянуть на экран и тотчас бросился к телефону приглашать Дуга! Я готов был тебя убить! Ты столько лет корпишь над этим, неужели ты до сих пор не понимаешь, что, если изображение появляется на какую-то секунду, это еще ровно ничего не значит? Не надо было звать Дуга, пока мы не убедимся, что стоит повернуть рукоятку - и изображение будет на месте минута за минутой, час за часом, день за днем! - А, да замолчи ты! Почему я должен был думать, что оно исчезнет? - разозлился Кен. - Ведь не пропало же оно в Уикершеме, пока мы не разобрали прибор. И оно было точно таким, когда я пошел звонить Дугу. Откуда я знал, что оно исчезнет, как только я отойду? - Если бы это был не Дуг, а кто-нибудь другой, ты бы, не колеблясь ни секунды, позвонил, что приходить не надо. Но ты все время боишься, как бы, упаси бог, не уронить свое достоинство. Да кто он такой, черт бы его взял? Из-за чего ты, собственно, с ним воюешь? Кен молча уперся в брата суровым обвиняющим взглядом, как человек, наконец-то узнавший, кто его предал, но Дэви, распаленный злостью, не обратил на это внимания. Сколько лет он всегда выручал Кена - теперь хватит. - Я не позволю тебе ставить нас в идиотское положение, - сказал он. - Я сам позвоню Дугу. - Черта с два ты позвонишь! - заявил Кен. - У нас еще есть двадцать минут. - А потом что? - Если ничего не получится, мы скажем, что прибор только что развалился. - И он будет сидеть и ждать, пока мы его наладим! - Пусть сидит, сукин сын! - с холодной яростью сказал Кен. Его изможденное лицо стало жестким и казалось отлитым из белого металла. - Надоест ждать, и он уберется. Какого дьявола ты теряешь время на разговоры? - вдруг закричал он. - Потому что ты спятил, - невозмутимо ответил Дэви. Приступ злости прошел, и он снова почувствовал себя до смерти усталым: ведь отвечать за любой опрометчивый шаг опять придется одному ему, так всегда было и так будет всегда. - Мы ведь ничего нового не делаем, - досадливо сказал он. - У нас нет никакого плана. Мы просто копошимся наугад, с бессмысленной надеждой, что случайно тронем то, что надо, и все пойдет как по маслу. Ты же понимаешь, что это игра, а не работа. Надо проследить за всем процессом с самого начала: дуга дает свет. Собирающая линза фокусирует его на крест. Вторая линза фокусирует изображение креста на сетку в трубке, сетка передает сигнал... Кен встал с табуретки. - А что же, по-твоему, мы делаем, если не это? - Надо проследить шаг за шагом. Начнем со схемы сетки и... - Слушай, Дэви, ты меня не учи тому, чему я тебя научил! Я знаю каждую схему наизусть. Ты думаешь, я перескакиваю с одного на другое? Как бы не так! Но мне эта твое копошение "шаг за шагом" ни на черта не нужна. Подумаешь - шаг за шагом! Он в гневе вышел из комнатки. Внешнее хладнокровие Дэви бесило его еще и потому, что шло слишком уж вразрез с его душевным состоянием. "Нет у него душевного покоя, - устало подумал Дэви, - и никакие доводы до него не дойдут". Он сел на табуретку, где только что сидел Кен, снова потер натруженные глаза и уперся подбородком в ладони. Думать уже не было сил. Пять дней без всякой передышки - это слишком трудно. Внезапно он выпрямился и застыл. На экране сквозь крутящиеся хлопья снега, словно на олимпийских вершинах во время метели, проступили очертания креста. Крест вырисовывался нечетко, но явственно, победоносно, и у Дэви сжалось горло от самых разнообразных чувств. Крест вдруг задрожал и стал расплываться, Дэви сообразил, что причина того - слезы, набежавшие ему от радости на глаза. - Господи, - благоговейно прошептал он. Сквозь стенку донесся бодрый и повеселевший голос Кена, которому вновь вспыхнувшая надежда, казалось, придала сил. - Ну, как теперь? - спрашивал он, словно никогда и не злился на брата. - Что ты там сделал? - закричал Дэви, как только обрел способность говорить. - Изображение есть! - А если вот так? - продолжал Кен. - Погоди секунду! Крест на экране вдруг потемнел и стал отчетливее, словно, прорвавшись сквозь метель, придвинулся ближе. Снежные хлопья кружились теперь позади креста, разделившего экран на четыре четких квадрата. Изображение стало таким ясным, что на черной краске можно было различить даже следы волосков кисти. Кен вошел в комнатку и стал за спиной Дэви, следом вошел Ван Эпп. - Неплохо! - сказал Кен с нарочитой небрежностью, хотя был вне себя от восторга. - Совсем неплохо! Ей-богу, даже лучше, чем было в Уикершеме! Дэви встал и повернулся к брату. - Что ты там сделал? - Да ничего особенного, - беспечно сказал Кен. Злости и раздражения словно и не бывало. Трудно было представить себе, что он вообще мог злиться. - С минуты на минуту к нам могут прийти, так что надо бы немного прибраться. Бен, зажгите там свет. Дэви, ты следи за... Дэви схватил его за плечо. - Слушай, негодяй, сейчас же говори, как ты этого добился? - Добился? Чего? Ах, изображения? Просто закрепил его, вот и все. Закрепил. Бен, заметьте время, когда стал поступать сигнал, чтобы мы знали... - Кен, - угрожающе произнес Дэви. - Я считаю до трех! - Ну, чего ты от меня еще хочешь? - спросил Кен с терпеливой вежливостью человека, которого беспокоят по пустякам, и высвободил плечо. - Погладить тебя по головке, что ли? Когда ты прав - ты прав. И я первый признаю это. - Раз! - Ты сказал "шаг за шагом", - продолжал Кен с видом самого благоразумного человека на свете. - Гениально! - Два! - Ах, господи, - вздохнул Кен. - Ну идем, я тебе покажу. Они пошли в соседнюю комнатку. Дэви опустил на глаза темные очки. - Сними их, - сказал Кен. - Иначе ничего не заметишь. Заслоняясь дощечкой от жара и слепящего света дуги, Кен придвинулся как можно ближе к передающей трубке и заглянул в нее. - Подойди сюда, - сказал он Дэви. - И скажи, что ты видишь. Дэви всмотрелся в зрачок прозрачного глаза: сложная конструкция электродов виднелась сквозь диск фотоэлектрической сетки, такой тонкой, что при свете дуги она казалась облачком золотистого дыма. Сетка была прочерчена черным крестом. - То, что и должен видеть, - отозвался Дэви. - Теперь смотри внимательно. Золотистый дымок исчез, а вместе с ним и крест. Сейчас сетка казалась просто тускло-серебряной. - Нет света, - сказал Дэви, однако дуга позади него пылала так же ярко. - Света нет, - согласился Кен, и в голосе его послышались язвительные нотки. - Правильно! В этом все и дело - нет света на сетке! Теперь остается только чуть-чуть повернуть вторую линзу - и свет переместится вбок. Зажимы линзы нагрелись от дуги, ослабли и сдвинули ее. Нет света - нет сигнала! Просто? Вот что происходило эти пять дней, и никто из нас, безмозглых тупиц, этого не заметил, потому что мы надевали темные очки! Отсюда мораль: человек не создан для ношения черных очков! Оба мы - растяпы! Пять дней псу под хвост! - с горечью сказал Дэви. - Целых пять дней искать ослабший винт! - Не горюй, малыш! - воскликнул Кен, окончательно воспрянув духом. - Подумай, насколько мы улучшили схему, пока возились с ней! Если время ушло на работу, значит оно не потеряно. Положи одну заплатку вовремя - не придется класть девять. Где-то вдали хлопнула входная дверь. - Эй, кто там? - Это был голос Дуга. - Нельзя ли зажечь свет? - Идите все прямо! - крикнул в ответ Кен, опьяненный радостью. Он взглянул на Дэви и беззвучно рассмеялся. - Что я тебе говорил, малыш? Успели как раз вовремя! У нас всегда все выходит! Разве твой старший брат когда-нибудь подводил тебя? Перешагнув через порог. Дуг остановился в кромешной тьме, еще раз крикнул, чтобы зажгли свет, и снова услышал в ответ смеющийся голос Кена: - Проходите сюда! Впереди поверх перегородок брезжил слабый свет. Дуг ощупью пошел дальше, натыкаясь на стены при невидимых в темноте поворотах, и с каждым шагом его все больше разбирала злость. Хорошо же его принимают! Ведь это просто пощечина! Когда Дуг добрался наконец до комнатки, где стоял прибор, и в глаза ему ударил ослепительный свет дуги, он был вне себя от бешенства. Он терпеть не мог ощущения неуверенности. Все это смахивало на прямой выпад против него, а подобных вещей Дуг не прощал, и месть его была скорой и беспощадной. - Погасите эту штуку, - холодно приказал он, повернувшись спиной к дуге. - Я ничего не вижу. Свет тотчас же погас, и в наступившей тишине свист ветра за окном прозвучал для Дуга, как насмешливое улюлюканье целой толпы. Когда глаза его приспособились к освещению, прежде всего он увидел полураскрытую улыбку Кена, в которой ему почудилась самодовольная насмешка. - Ты просто негодяй, - сказал Дэви брату и негромко рассмеялся. - Попробуй-ка еще раз устроить такой фокус - я тебе голову сверну! - Какой фокус? - спросил Дуг. - Да так, пустяки, - сказал Дэви. - Снимайте пальто, мы сейчас вам покажем, что у нас есть. Но Дуг кипел от возмущения. Все, казалось, только подливало масло в огонь. Ведь он свернул со своего пути, чтобы помочь этим малым. Ради них он даже изменил весь уклад своей жизни, и к чему это привело? С каким-нибудь подчиненным расправа была бы коротка: Дуг выгнал бы его немедленно, не задумываясь. С другой стороны, если бы такую выходку позволил себе кто-нибудь из тех одаренных людей, которым в прошлом Дуг оказывал поддержку, делая своими компаньонами, он счел бы это капризной вспышкой человека, являющегося его собственностью: стоит ли обращать внимание, немножко больше сдержанности - и договориться всегда можно. Обычно, если ему нужно было проникнуть в мысли, душу и стремления попавшего к нему в рабство человека-созидателя, он превращался в олицетворенное терпение. Бесконечное количество часов он просиживал, слушая своего собеседника, бесконечное количество ночей, незаметно переходящих в утро, проводил в сизом табачном дыму, снова и снова подливая в бокалы виски, и безграничной была его способность впитывать и поглощать чужое вдохновение, чужие идеи, предвидение и опыт - в конце концов он как бы перевоплощался в того, кто сидел перед ним, и овладевал его знаниями, талантом и творческой силой. Но процесс овладения братьями Мэллори еще даже не начинался. Они сторонились его, а он не делал попыток вторгнуться в их жизнь, боясь получить отпор, хотя и понимал, что чем дальше, тем труднее будет завоевать их. Тем не менее он решил подождать, надеясь, что ему удастся развеять их предубеждение против него и братья сами захотят считать его своим. Но прошли недели и месяцы, а Кен и Дэви были по-прежнему непроницаемо замкнуты. Он делал все что мог, чтобы сломать эту стену недоверия, но встречал только скептические взгляды и наконец пришел в такую ярость, что из-за какого-то пустякового проявления равнодушия не смог выказать нормальный интерес к работе молодых людей и как-то подбодрить их, что, конечно, сильно помогло бы завоевать их доверие. Сейчас ему хотелось только обидеть их побольнее, доказать, как глупо с их стороны относиться с пренебрежением к единственному человеку, который может так много для них сделать. И пока Дэви объяснял ему схему передающей трубки, он боролся с искушением погубить всю эту затею. Собственно говоря, только сейчас началось то, чего так ждал Дуг: перед ним раскрывались тайники их творчества, он мог заглянуть в самую глубь и сделать их идеи своими, хотя сам и был бесплоден. Но ухватиться за эту возможность не было сил. Вместо того он выждал, пока Дэви увлекся объяснениями, и тоща, с поразительным чутьем угадав подходящий момент, перебил его: - Не рассказывайте мне, как это устроено, покажите лучше, как оно работает, - сказал он с таким холодным раздражением, что Дэви покраснел и быстро взглянул на него. - Хорошо, - спокойно сказал Дэви. - Войдите сюда. Дэви поворачивал ручки управления, а Дуг стоял за его спиной, в полутьме, освещенный слабым зеленоватым светом, и смотрел на него, не желая признаваться себе, что завидует ему до боли. Он испытывал эту зависть и в киностудии, когда Том Уинфилд во время съемки какого-нибудь эпизода отдавал приказания направо и налево, исправляя тысячи деталей, которых Дуг и не замечал, потому что не обладал зоркостью таланта; он испытывал ее и на авиационном заводе, когда Мел Тори рассматривал чертежи нового самолета и опытным глазом подмечал все недостатки и ошибки, которых вовсе не видел стоящий с ним Дуг. Что это за особенные люди, которые могут отвлеченную идею, возникшую в их мозгу, воплотить в реальность одной только силой своего вдохновения и потом сидеть, как сидит сейчас Дэви, перед чем-то, почти отвечающим их замыслу, точно зная, что надо сделать, до чего дотронуться рукой, чтобы еще больше приблизиться к полному ее осуществлению. Дуг ненавидел этих людей, обладавших даром, который не был дан ему от рождения и которого нельзя купить за деньги. И все же он тянулся к ним, снедаемый внутренней тоской, как человек, который не может разлюбить женщину, хотя и знает, что она неизбежно причинит ему боль. Дуг нетерпеливо переступил с ноги на ногу за спиной Дэви и позвенел серебром и ключами в кармане, давая понять, что ему надоело дожидаться. И почти сразу же на круглый экран словно выпрыгнуло изображение креста, сначала волнистое, как будто видимое сквозь струящуюся воду, потом становившееся все яснее и яснее и наконец достигшее резкой четкости. Дуг молчал, зная, что Дэви ждет, когда он выскажет свое мнение. - А сделать изображение более ясным вы уже не можете? - спросил он наконец. - Оно и так гораздо яснее, чем в Уикершеме, - возразил Кен. - Тогда оно казалось вам таким ясным, что вы пожелали вложить в это деньги. - Да, - спокойно сказал Дуг. - Но мы не в Уикершеме, а в Чикаго. Нет, это вовсе не плохо. Это недостаточно хорошо, вот и все. - Слушайте, - вмешался Дэви, - по уговору мы должны были собирать прибор в том виде, в каком он был в Уикершеме. Вот мы и собрали его, только он стал гораздо лучше. - Не спорю, - сказал Дуг. - Но думаю, что не стоит устраивать демонстрацию в назначенный день, если она не будет убедительной. А то, что вы показываете, еще недостаточно хорошо, - с удовольствием повторил Дуг. - Но это доказывает правильность нашего принципа, - не сдавался Дэви. - Это доказывает, что нам удалось то, что никому не удавалось! Мы получаем изображение, передаем и проецируем его на экран с помощью одного только электричества, не пользуясь никакими подвижными приспособлениями. Конечно, все это еще примитивно, мы должны усовершенствовать прибор, вот для этого нам и нужны деньги. - Надо показать движущееся изображение. - Кен, пойди подвигай крест. Кен вышел, а Дэви снова присел к прибору. Наступило неловкое молчание; за окнами слышались насмешливый хохот и свист, но Дуг старался не обращать внимания. Он смотрел на экран заранее настроенный против того, что ему покажут, - даже если это поразит его. - Готово? - окликнул Кен. - Готово, - ответил Дэви. Крест слегка наклонился вбок и, забавно подпрыгнув, мгновенно исчез с экрана. - Поставь его на место и сделай еще раз, только медленно, - терпеливо сказал Дэви. - Мы к этому пока не приспособлены, и я обжег себе руку, - со злостью крикнул Кен. Крест, порывисто дергаясь, снова вполз на экран и оказался не в фокусе - одна перекладина была слишком близко, а другая далеко. Концы перекладин расплывались в бесформенные пятна. - В общем, это пустяки, - сказал Дэви. - Если все дело в движении, мы установим стеклянную пластинку на ролики и она будет двигаться взад и вперед, не выходя из фокуса. - А нельзя ли прокрутить кусочек кинопленки? - спросил Дуг. - Неважно, что на ней будет изображено. Скажем, идущий человек. - Нет, этого мы еще не можем, - ответил Дэви. - Кинопленка недостаточно контрастна для того освещения, которое нам нужно. Когда мы увеличим светочувствительность раз в двадцать, можно будет показать и кинопленку. А сейчас нельзя. - Ну, придумайте что-нибудь еще, - сказал Дуг. - Что именно? - насмешливо спросил Кен, входя в комнатку. Он держал тюбик, из которого выдавливал мазь на обожженные пальцы. - А это уж ваше дело, - бросил Дуг. - Послушайте, вы, наверно, думаете, что я просто хочу вам насолить. Вздор, я не меньше вашего заинтересован в успехе. - Сейчас Дуг уже сам верил в искренность своих слов, а поверив, без труда нашел убедительные доводы, объяснившее его отношение к тому, что ему показали. - Я знаю, что будет иметь цену в глазах этих людей и что - нет. Меня в свое время привлекли те возможности, которые я увидел в вашей работе, а не то, чего вы уже достигли. Но кто может сказать, будут ли эти люди рассуждать, как я? Сколько бы вы ни говорили о будущих возможностях, они, вероятнее всего, сочтут что все так и останется и на лучшее рассчитывать нечего. Я вам говорю прямо: то, что вы показываете сейчас, не очень-то впечатляет и не стоит денег, которые вам нужны. Инженеры, быть может, поймут, но у инженеров нет денег; а те, у кого есть деньги, выслушают мнения инженеров и потребуют чего-нибудь поинтереснее. Я это знаю, потому что сам принадлежу к этой категории людей. - Он вызывающе поглядел на Кена и Дэви: пусть-ка попробуют отрицать его право говорить от лица тех, у кого много денег! Он шел сюда с намерением опровергнуть все те доводы, которые сам же сейчас выдвинул, но так он чувствовал себя сильнее. Он был глубоко убежден в том, о чем говорил, и, попав в свою стихию, снова обрел уверенность. Вот та область, в которой он необходим братьям Мэллори, и они знают это. - Если вы думаете, что я ошибаюсь и они отнесутся к вашей работе иначе, - что ж, можете убедиться в этом сами, - продолжал он. - Я счел своим долгом повидать Кору Стюарт. С Корой можно поладить, если мы найдем к ней правильный подход, а если не найдем, пенять придется на себя. Сейчас, пока демонстрация прибора еще впереди, нам придется говорить с ней на ее языке. - А что это значит? - резко спросил Кен. - Не знаю, - признался Дуг. - Ей-богу, я сам не знаю. Но непременно выясню. А что касается демонстрации - давайте решать, делать ли это сейчас или после того, как вы еще поработаете. Я просил бы вас подождать только пять дней. В пятницу вечером я приглашаю вас к себе обедать. Будет Кора Стюарт. Она хочет познакомиться с вами. Я позвал также Флетчера Кендрика, представителя фирмы "Кун-Леб" в Чикаго. Вас я прошу только об одном: проведите с этими людьми несколько часов, и потом решайте сами, что, по-вашему, нам нужно делать! Кен и Дэви молчали. Оба были задумчивы и явно удручены. Дугу хотелось зло рассмеяться им в лицо. Какую бы зависть ни вызывали в нем эти одаренные изобретатели, он не завидовал их уязвимости. - Ну, так как же? - спросил он, добиваясь полной капитуляции. - У вас есть возражения? Ответ последовал не сразу, братья переглянулись, как бы советуясь друг с другом. - Мы с Кеном поговорим об этом, потом дадим вам знать, - произнес Дэви. - По-моему, уже все сказано, - заметил Дуг. - Пожалуй, но можно еще кое-что добавить. - Дэви устало поднялся и выпрямился во весь рост, сразу став на голову выше Дуга. Дуг с раздражением вспомнил их первую встречу несколько лет назад: он подъехал заправиться к жалкому подобию гаража и не сразу разыскал там юного верзилу механика, который был так поглощен какой-то технической книгой, что еле соизволил оторваться от чтения и обслужить его, да и то с большой неохотой. Дуг еще тогда приметил дерзкую независимость этого малого; а судя по тому, как Дэви дал сейчас понять, что разговор окончен, он нисколько не изменился. Что ж, пусть они его опять отстраняют. Теперь ему все равно. - Ну, как знаете, - пожал плечами Дуг и вышел среди полного молчания. Обратную дорогу по темным коридорам он нашел без особого труда. Он шел, как человек, твердо знающий, куда и каким путем надо идти. Шаги его четко звучали в гулких стенах, эхо бежало впереди, как герольд, возвещающий о приближении победителя; хлопнув дверью, он вышел из лаборатории в ветреную ночь, в мир, где он всегда был уверен в себе и своем будущем. А в лаборатории братья молча прислушивались к удаляющимся шагам, и, только когда хлопнула наружная дверь, Дэви понял, какая злость бушует в нем. Она жгла его так, что трудно было дышать. Дэви устремил гневный взгляд на Кена, который стоял, прислонясь к металлической стойке со схемами. Кен озабоченно глядел на обожженную руку, легонько проводя по ней пальцами, но, прежде чем Дэви успел обрушить на него поток горьких упреков, Кен первый напал на брата, поджав губы и раздув ноздри от еле сдерживаемого гнева. - Что же ты стоял и смотрел ему в рот? Неужели мы будем ждать, пока он разрешит демонстрировать прибор, если у нас все готово? Ведь у нас два голоса против одного! - Как, еще я и виноват? - А кто же? Ты - директор! - Какой я к черту директор! Хорошо, я тебе объясню, почему я молчал. Я молчал только из-за тебя, Кен, и в частности потому, что ты не раскрывал рта. Ты-то о чем думал? - Я не могу за себя ручаться в его присутствии, и ты это знаешь! - Кен выпрямился и стиснул кулаки так крепко, что побелели костяшки пальцев. - Что бы он ни говорил, каждое его слово действует мне на нервы, и я готов его убить! Хорошо еще, что кровь бросается мне в голову и я не слышу его голоса, а то убил бы. С тех пор как мы с ним связались, меня, словно кошмар, преследует одна мысль: вдруг в один прекрасный день он скажет что-то, от чего будет зависеть моя жизнь, а я не услышу, просто потому, что это сказал он. Вот как я его ненавижу! - Однако ты первый надумал объединиться с ним. Кен с досадой отмахнулся. - Да знаю, знаю! Это потому, что при некоторой сообразительности мы может выжать из него все, что нам нужно! И я до сих пор уверен, что это так. - Ты уверен! - возмутился Дэви. - При нем ты становишься просто полоумным, какая уж тут сообразительность! - Я предоставляю действовать тебе. - И напрасно, я совсем не отличаюсь сообразительностью в таких делах. Никогда ловкачом не был и не буду! И брось ты обманывать себя, Кен: ты не раскрывал рта потому, что больше чем наполовину был согласен с ним. Дугу стоит только заговорить о деньгах, чтобы уложить тебя на обе лопатки. - Но ведь мы приехали сюда из-за денег, разве не так? - Это _ты_ приехал из-за денег; и это еще одна причина, почему я не стал с ним спорить. Я считаю, что наш прибор можно показывать сейчас. В его теперешнем виде он служит отличным доказательством правильности нашего принципа. А кто этого не понимает, тот просто болван. Но я когда-то заключил с тобой соглашение и не нарушу его, как бы мне не было тяжко, потому что ты-то, конечно, будешь требовать своего. - Что это еще за соглашение? - Ты не помнишь? - Ох, Дэви, ты вечно поднимаешь столько шуму из-за каких-то там слов! - устало вздохнул Кен. - Я что-нибудь сболтну сгоряча, а ты уже считаешь, что я дал обещание на двадцать лет вперед. Ну, что еще я сказал? - Ты сказал это не сейчас. У нас с тобой был однажды разговор - давно, когда мы еще только начинали работать. Ты хотел, чтобы я работал с тобой, пока мы не будем обеспечены деньгами. И обещал, что потом станешь работать _со мной_ над тем, чем действительно стоит заняться. И тогда уж не будешь думать о том, сколько денег принесет нам эта работа; ведь самое главное - насколько новой и важной окажется идея. - Ах, ты все о том! - Да, ты прав, Кен, "все о том!" - твердо сказал Дэви. Он встал и, уже не сдерживаясь, заговорил со страстной убежденностью: - И если то, что советует Дуг, поможет нам скорее получить эти твои деньги - будем действовать по его указке, и кончено! И нечего пилить меня за то, что я не послал его ко всем чертям. А, да пропади он пропадом! - вдруг вспылил Дэви. - Давай работать! Давай подумаем о том, чего он хочет: о передаче движущегося изображения. Все равно какого... - А я все-таки скажу, что... - Лучше не говори, - резко оборвал его Дэви. - А то я сейчас способен тебя убить. Тебе, видно, так и не понять, что меня мучает. Ты думаешь, я расстроен тем, что, по его мнению, изображение на экране не представляет интереса? Я-то с ним не согласен, но раз нет, так нет, вот и все! Отрицать необходимость усовершенствования прибора - просто глупо. Что мне не дает покоя, что сидит во мне, как гвоздь в черепе, это требования, которые он нам предъявляет. Он хочет, чтобы прибор работал лучше, но разве в приборе дело? Нет, ему нужно устроить зрелище для кучки негодяев, которым на все это наплевать еще в большей мере, чем ему! А вся важность нашей идеи, вся ее новизна... - Скажите, ради бога, в каком мире, по-вашему, вы живете? - вдруг вмешался Ван Эпп, переводя удивленный взгляд с одного на другого. - Конечно, это не мое дело, но я стою тут, слушаю вас и вижу, что ничего-то вы толком не понимаете. С такими вещами я впервые столкнулся пятьдесят лет назад и лишь потом понял, что, пока в нашей стране существуют такие порядки, надо с этим мириться, и все тут. Вам просто не дадут жить иначе. - Это зависит от того, чего человек добивается, - отрывисто сказал Дэви. - Да чего бы вы ни добивались, - все сводится к одному и тому же. Вам нужны деньги. Но когда люди вроде вас думают только о том, как бы добыть побольше денег, дело их плохо. У вас нет к этому таланта. Вы не влюблены в деньги. Вы влюблены во что-то другое, и поэтому для вас деньги только билеты, вот и все. - Билеты? - переспросил Дэви. - Ну да. Билеты на право входа туда, куда вы хотите. А в такие места, где вам хочется бывать, - в богатые дома, шикарные рестораны или лаборатории с тем оборудованием, которое вам нужно, - без этих билетов не войдешь. - Называйте деньги как угодно, - сказал Кен. - Для меня они - звонкая монета, и пусть ее будет как можно больше, чтобы я мог делать что хочу и посылать всех к черту. - Ничего у вас не получится, - заметил Ван Эпп. - Вы не такой человек. У вас нет настоящей страсти к деньгам. - У меня-то? - Вас интересует то, что можно _купить_ на них, а не сами деньги. Надо быть не в своем уме, чтобы собирать билеты ради самих билетов. - Значит, я хочу быть сумасшедшим? Ван Эпп засмеялся. - Нельзя насильно заставить себя сойти с ума, все равно это у вас быстро пройдет. Беда ваша в том, что наша страна кишит людьми, которые копят билеты только потому, что неспособны ни к чему другому. Мне думается, им и в голову не приходит, что на свете есть дела поважнее. Я никогда не понимал страсти к накоплению и не встречал людей с подлинным творческим даром, которые ее разделяли бы. Вот, должно быть, почему я на старости лет подбираю тут за вами отвертки, хотя мог бы разъезжать по своему имению в плюшевом кресле на колесиках и возил бы меня мой собственный врач, который по первому же требованию совал бы мне в рот пилюли. Мне не так уж хорошо живется, - признался старик, - но я не поменялся бы местами ни с одним из этих богачей. Я прожил такую жизнь, какая им и не снилась; у вас тоже будет совсем особенная жизнь, пусть даже вам придется хлебнуть горя. Только не попадайтесь на их удочку, иначе останетесь в дураках. Берите от них все, что можно. Так или иначе, большее количество билетов все равно достанется им; но если вы заставите их дать вам настоящую лабораторию, где можно делать то, что нужно вам, а не им, считайте что вы получили прибыль - единственную прибыль, которая для вас нужна. Здесь вы можете заниматься своим делом, и, если Волрат зовет вас к себе отобедать с дикарями, что ж тут страшного? Пусть они только заплатят за это, вот и все. За каждый такой вечер требуйте, чтобы они оплатили год той работы, к которой вас влечет. - Не могу поверить, что все это так безнадежно, - с отчаянием в голосе сказал Кен. - Наверно, есть какой-то способ жить иначе! Я не говорю о том, что мы должны обедать с гостями Волрата или нет. В конце концов, это ерунда. Я говорю о положении вообще. Если человек способен придумать и создать нечто небывалое - такое, что вносит огромные перемены в жизнь, и в итоге остается ни с чем, значит мир сошел с ума! Ван Эпп покачал головой. - Видите ли, сейчас в нашей стране время собирателей билетов, - сказал он. - Пятьсот лет назад было время людей с сильными мускулами, людей, которые умели владеть длинной пикой, сидя в тяжелейших железных доспехах на огромных конях. Их время прошло. Я не говорю, что время собирателей билетов будет длиться вечно. Я сделал много ошибок в своей жизни, но, сумей я удержаться от этих ошибок, все равно сделал бы другие, быть может еще худшие. Поймите, молодой человек, наши души не приспособлены для нынешнего времени. - А со мной будет не так, - упрямо возразил Кен. - Я это говорил с самого начала, когда... - Вы оба толкуете совсем не о том, - сказал Дэви. - Как начинаешь и чем кончаешь - не имеет никакого значения. Важно лишь то, что успеваешь сделать в этот промежуток. - Нет! - твердо сказал Кен. - Для меня очень важно, чем мы кончим, и я добьюсь, чтобы все вышло по-моему. Можешь ненавидеть меня сколько угодно за то, что на моем счете накопится куча денег, но я это сделаю ради тебя, Дэви. Клянусь! Когда тебе было двенадцать лет, я вытащил тебя из омута, а теперь еще раз спасу тебе жизнь, малыш. Вот увидишь! - Кен засмеялся и сразу стал беспечно-веселым. - Послушай, зачем мы делает из этого трагедию? Мы с тобой приглашены в гости, только и всего! Вино, вкусная еда, танцы, девушки и ведра золота - не такие-то дурацкие билеты, а ведра _золота_ для обаятельных ребят, умеющих отлично держать себя в обществе; и эти ребята - мы с тобой, малыш! Давай кончать работу, сегодня был такой трудный и длинный день. Легким шагом, словно идя на прогулку, он вышел в темноту, отделявшую лабораторию от конторы, где они оставляли свои пальто. Дэви, встревоженный пристально-задумчивым взглядом Ван Эппа, на минуту задержался - он не мог уйти от этих глаз. - Не надо принимать всерьез то, что говорил Кен, - мягко сказал Дэви. - Все это одни слова. Мне думается, Кен не выносит Волрата потому, что у Дуга есть все, что кажется Кену пределом его желаний; но при виде волратовского богатства он мгновенно начинает бунтовать, так как где-то в глубине души сознает, что это вовсе не то, что ему нужно. - Возможно, - рассеянно отозвался Ван Эпп, и Дэви понял, что совершенно неправильно истолковал выражение его глаз. - Знаете, когда мы с вами увиделись впервые, что-то в вас заставило меня вспомнить себя таким, какой я был в вашем возрасте, и мне было очень тяжело от всех этих воспоминаний. Но сегодня ваш брат еще больше напомнил мне мои молодые годы. Только, пожалуйста, никогда не говорите ему этого. Мысль о том, что я - его будущее, испугает его до смерти. Смех и веселый говор такого множества людей, что невозможно было различить отдельные голоса, доносились из гостиной через длинный темный холл в переднюю. Вики, начав было снимать пальто, остановилась и, удивленно подняв брови, смотрела на Дэви, тот в свою очередь вопросительно взглянул на Артура, взявшего у него шляпу. - Сколько там человек? - Тридцать пять, сэр. Ожидаем сорок. - Сорок? - переспросила Вики. Повернувшись к Дэви с комически огорченным видом, она тихо засмеялась. - Ты, кажется, говорил, что будет человек шесть-семь? - Сначала предполагалось шесть, - подтвердил Артур. - Но потом мистера Волрата, по-видимому, взяло сомнение. Он то и дело заглядывал в кухню, уходил и возвращался, бренча монетами в кармане. Наконец он прибавил к списку еще две фамилии. Потом еще пять. Потом десять, а немного погодя принес еще список из пятнадцати имен. - Артур улыбнулся. - Мистер Волрат уже несколько месяцев не устраивал таких приемов, как прежде, а давно бы пора! - И, вдруг, вспомнив, что причиной уединения его хозяина был траур по сестре Дэви, Артур смутился и виновато добавил: - Не годится деловому человеку жить взаперти. Вы же понимаете, мистер Дэви. - Да, - ответил Дэви. - Разумеется. Внезапно его охватили дурные предчувствия, он готов был повернуться и уйти. И Вики тоже, казалось, преданно ждала только его знака, чтобы последовать за ним, хотя заранее радовалась этому вечеру, и не потому, что ее интересовали гости Волрата, - просто она слишком много времени проводила в одиночестве и отчаянно соскучилась по людям. Впрочем, если уж пришли, уходить не стоит, устало подумал Дэви, Он помог Вики снять пальто и передал его Артуру. Вики легонько провела руками по платью, оправляя его. Дэви видел, что она переполнена веселым возбуждением, словно он и не говорил ей о своей мучительной тревоге, о страшной правде, на которую уже не мог закрывать глаза. Она стояла возле тускло освещенного зеркала в раме красного дерева, и Дэви глядел на нее и спрашивал себя, зачем было делать это трудное признание? Но если говорить честно, он признался во всем только самому себе, ибо вслух сказал едва ли половину того, что было у него на душе, и даже от этого потом отрекся, потому что не находил в себе силы произнести страшные слова. Меньше часа назад он, усталый до предела, сидел один в гостиной их маленькой новой квартирке и ждал, пока Вики кончит одеваться, рассеянно прислушиваясь к торопливому стуку гребенки и щетки для волос о стеклянную поверхность туалетного столика в спальне. Ничто его не трогало, не волновало, не заботило. Он был опустошен. Он сидел неподвижно под мягким светом лампы, не чувствуя никакой связи между собой и окружающим, словно наконец достиг высшей степени отрешенности. Отсутствующим взглядом он посмотрел на высокую молодую женщину, которая появилась на пороге спальни, быстро и безжалостно водя щеткой по волосам. Она не успела еще застегнуть платье. Лицо ее стало ярче от косметики, но в глазах было беспокойное и виноватое выражение. Дэви поймал себя на том, что разглядывает ее, как чужую: поднятые руки резче обрисовывают линию груди, тонкая талия, запрокинутая от сильных движений щетки голова, стройные, чуть расставленные для упора ноги. - Я тороплюсь изо всех сил, Дэви. Уверяю тебя! - Никакой спешки нет. - Почему ты смотришь на меня так странно? - спросила она, не переставая водить щеткой по волосам. - Будто видишь впервые. - Я размышляю о том, что бы я подумал, если б увидел тебя сейчас впервые, - медленно сказал Дэви и, помолчав, вдруг добавил: - Вики, я не хочу идти к Дугу! Рука со щеткой застыла. Вики была удивлена, но не меньше удивился и Дэви, ибо слова эти вырвались у него неожиданно, помимо его воли, - он даже не знал, что ему не хочется идти, пока не услышал их. - Почему, Дэви? - спросила она. - Не знаю, - сказал Дэви, но его голос чуть дрогнул, потому что глубоко скрываемое волнение вдруг вырвалось наружу. - Нет, _знаю_! Я боюсь. - Боишься? Но _чего_? Дэви покачал головой, пристально рассматривая свои руки. - Мне не хочется говорить об этом, - тихо произнес он, сдвинув брови, стараясь сдержать слезы и избавиться от подступившего к горлу комка. - А, ладно, к черту! Кончай одеваться и поедем. - Нет, - сказала Вики. Она села рядом, но не решалась дотронуться до него и не знала, что ей делать. Все еще держа щетку, она положила руки на колени и сидела, как примерная девочка, с морщинками горестного недоумения на лбу. - Что я за жена, Дэви? Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. - Откуда тебе понять, - сказал Дэви, - ведь мы с тобой почти не разговариваем. Я убегаю из дому рано утром, а прихожу ночью, еле держась на ногах. Вот уже столько времени мы не видели друг друга по-настоящему. Посмотри на себя. Ведь ты - красавица, а думаешь, я замечаю это? Вики невольно рассмеялась. - Разве я красавица? - Конечно, ты очень красива, - с трудом проговорил Дэви и снова уставился на свои руки. Острая печаль, которую он заслонял от себя плотной завесой апатии, сейчас разрывала ему грудь; он знал теперь истинную причину этой печали, он не мог заставить себя назвать ее вслух. - Чего ты боишься? - опять спросила Вики. Дэви хотел ответить, но не мог произнести ни слова. Наконец он сказал: - Я делаю то, что мне не по душе, потому что хочу удержать слово, данное когда-то Кену. - Он умолк, и, когда заговорил снова, у него было такое чувство, будто он предает что-то самое дорогое в жизни. - И только недавно я понял, что Кен вовсе не намерен сдержать слово, данное мне. - Несмотря на все усилия, голос его был еле слышен. Он упорно разглядывал свои пальцы, не в силах оторвать от них глаз. - Дело не в том, что я не хочу идти в гости к Дугу, - произнес он наконец так тихо, что Вики с трудом разобрала его слова. - По правде говоря, я бы предпочел, чтобы у него не было никаких гостей. Мне неприятно думать о том, что там должно произойти. Я не хочу видеть этих людей. Мне страшно. - Я все-таки хотела бы знать: почему? - настойчиво спросила Вики. - Почему тебе страшно? - Потому что сегодня у Дуга будут как раз такие люди, с которыми Кен давно мечтает общаться. И не потому, что они ему нравятся, нет, он хочет использовать их, - раздельно произнес Дэви, все еще не подымая глаз. - Никогда я не говорил вслух того, что ты сейчас слышишь. Даже про себя я этого не говорил. Но я не сомневаюсь, что наступит день, когда Кен меня бросит. Я это знаю. - Нет! - воскликнула Вики. - Такого никогда не будет! - Будет! - прямо сказал Дэви. - Этот день ждет меня где-то в календаре, как указательный столб с надписью "До Нью-Йорка пятьсот миль" ждет каждого, кто едет по шоссе прямо на восток. И случится это из-за денег. - Дэви, как ты можешь допускать такие мысли? - Мне кажется, эта мысль живет у меня в подсознании уже много лет, - просто ответил он. Ни разу в жизни он не сказал ни одного неодобрительного слова о Кене никому, кроме самого Кена и Марго, и несмотря на страстную любовь к жене, несмотря на счастье, которое он испытывал в ее теплых объятиях, он чувствовал, что запятнал себя предательством. Дорого бы он дал за возможность отречься от своих слов, опровергнуть неизбежность разрыва с Кеном и то, что он живет в постоянном страхе, ожидая наступления дня, вернее даже минуты, когда Кен скажет ему об этом прямо. Он тряхнул головой. Ему не стало легче от того, что он высказал свою боль. - Бог знает, что я плету, - резко произнес он. - Уж если я договорился до такой чуши, значит, устал, как собака. Кончай одеваться, надо все-таки ехать. Будь там большое сборище, тогда дело другое, но Дуг пригласил всего пять-шесть человек, поэтому неудобно не прийти. И Кен обидится, что мы его подвели. А мне, - сказал он с предельной искренностью, - не хочется идти. Я охотнее остался бы здесь, с тобой. Вики медленно поднялась, не веря ему и желая верить. - Это правда? - спросила она. - Правда. - Тогда побудем там совсем недолго. - Она обняла его одной рукой и поцеловала. - Ровно столько, чтобы соблюсти приличия. А потом вернемся домой и будем вместе - по-настоящему вместе. Дэви прижал ее к себе и, прикоснувшись щекой к ее мягким волосам, закрыл глаза. Так чудесно чувствовать ее рядом, пусть даже ее ласка не может прогнать ощущения неминуемой потери Кена. Быть может, это случится нескоро, но думать о разрыве было слишком больно. - Пока ты хочешь, чтоб мы были вместе, все будет хорошо, - сказал Дэви только для того, чтобы самому поверить в это. - И все, что ты говорил о Кене, - неправда? - Да, - мягко ответил Дэви, радуясь, что можно не смотреть ей в глаза. - Все до единого слова неправда. Из передней они прошли в гостиную, насыщенную веселым оживлением отлично одетых мужчин, запахом духов элегантных дам, коктейлей и табачным дымом. Дуг, такой, каким Дэви никогда еще его не видел, - раскрасневшийся, возбужденный, беспечно-веселый, увлеченный своей ролью хозяина, - встретил их с подкупающей радостью. Вечерний костюм безукоризненно сидел на его плотной фигуре. - Я думал, вы пригласили лишь несколько человек, - заметил Дэви. - Или все эти люди готовы нас финансировать? Дуг засмеялся и потрепал Дэви по плечу. - Не спрашивайте, как это случилось! Так вышло, вот и все! А те несколько человек, с которыми я хочу вас познакомить, где-то здесь. Поверьте, в этой толпе гораздо легче побеседовать один на один, чем в небольшой компании. - Разговаривая с Дэви, он не переставал кивать и улыбаться гостям, пробиравшимся сквозь толчею. - Вон там Кора, но она уже с кем-то говорит. Вы пока чего-нибудь выпейте, потом я вас ей представлю. О, наконец-то, - обрадованно воскликнул он, устремляясь навстречу только что вошедшей паре. - Как я рад, что вы пришли! Новых гостей он встретил с такой же радостью, с какой встретил Дэви и Вики, и приветствовал их таким же счастливым голосом и почти теми же словами. Через секунду его увлекли куда-то в сторону, Дэви и Вики очутились одни среди множества незнакомых людей, смущенные их равнодушием и подавленные их непроницаемой самоуверенностью. Когда Дэви в первый раз вошел в эту огромную гостиную, он был слишком поглощен другим и даже не заметил, что ходит, сидит, разговаривает и спорит среди такого великолепия, какого он еще никогда не видел. Пока они с Кеном не стали посещать университет, им почти не доводилось видеть другие жилища, кроме своих тесных клетушек при гараже, с самодельными топчанами вместо кроватей и чуть ли не ящиками вместо столов и стульев. Их тогдашние друзья - сыновья и дочери поденщиков, трамвайных кондукторов или заводских рабочих - жили немногим лучше. Позже, став студентами инженерного факультета, они иногда застенчиво приходили в дома, где помещались студенческие братства, и по сравнению с тем, к чему они привыкли, эти дома казались им дворцами. До прошлого или позапрошлого года они с Кеном видели крупные отели только снаружи, а когда им случилось попасть внутрь, они были поражены мягкостью толстых ковров в вестибюле и театральной массивностью обитой гобеленами мебели. Со времени переезда в Чикаго Дэви постепенно привык к этой гостиной, как к одному из удивительн