е такое... Он же все-таки врач, поэтому здорово, что он - я чуть не сказал "сумел исправиться и начал вести себя намного лучше", но вовремя сдержался, - ну, перестал пить до того, как у него возникли серьезные проблемы. Мама смотрела на меня так, будто любовалась на свое отражение в зеркале. Она видела только то, что хотела видеть. Потом обняла меня. - Позвони Майе, узнай, как там ее отец. А я уже и забыл о том, с чего начался наш разговор. - А что, если он умер? - Тогда ей потребуется дружеская поддержка. Мне она точно потребуется. Я позвонил ей домой. Долго ждал, слушая длинные гудки. Потом трубку взяла служанка. Она ничего не знала о том, как чувствует себя мистер Лэнгли, но обещала передать Майе, что я звонил. Мама пыталась вязаться с Осборном, но все, что ей мог сообщить дворецкий Герберт, это то, что он находится в больнице, вместе с остальными. Я не смог удержаться: - Может, стоит позвонить Леффлеру? Наверняка ему что-то известно. - Тебе он нравится? - По-моему, он отличный парень. Я был уверен, что выиграл этот раунд, пока мама не сказала: - Ты ему тоже нравишься. Я читал где-то (или, скорее, слышал, как это говорит какой-нибудь киношный полицейский), что когда преступники, наконец, сдаются, рассказывают правду и пишут признательные показания, они засыпают после этого детским сном. У меня все наоборот. Каждый раз, когда я вдохновенно врал, или рассказывал о своих выдумках нескольким людям, чтобы спасти свою задницу, то всегда спал после этого, как бревно. Когда я проснулся на следующее утро, то увидел, что за окном идет дождь. Позвонил дворецкий Осборна и сказал, что сегодня маме приходить не нужно. Он ничего не сказал о состоянии мистера Лэнгли, сообщил только, что все члены его семьи провели ночь в больнице. За завтраком мы с мамой были настолько милы и вежливы друг с другом, что сами себе удивлялись. Мама предложила испечь блины, и меня это насторожило. Когда я в ответ предложил помыть тарелки, она метнула на меня недоверчивый взгляд. На улицу выходить не хотелось, потому что там было слишком мокро. Мы были похожи на животных разных видов, которых заперли в одну клетку. Когда я закончил мыть посуду и вышел в коридор, то увидел, как она сжимает клюшку для гольфа. Перед ней были выложены в ряд двенадцать мячиков для гольфа. Она загнала парочку в пластмассовый стаканчик - он лежал с противоположной стороны персидского коврика. - Что это ты делаешь? - Учусь играть в гольф. - Этого следовало ожидать. - Говорят, доктор Леффлер здорово играет. - Это он подарил мне клюшку и шарики. - Она ударила еще раз. - Знаешь, я бы тоже, пожалуй, этому поучился. - Прекрасная идея. Если ты начнешь работать, то сможешь скопить достаточно денег, чтобы купить себе пару клюшек. - Работать? - осторожно спросил я. - Да, я думаю, помощь Джилли нам не требуется. Ты можешь и сам убираться в доме, и я буду платить тебе столько же, сколько ей. - То есть я стану Синдереллом? - Так назывался фильм Джерри Льюиса*. <Настоящее имя - Джозеф Левич. Комедийный актер, звезда Голливуда 50 - 60-х гг. Начинал на эстраде в 1946 в паре с Дином Мартином - за десять лет снялся с ним в 17 комедиях. С 1956 работал самостоятельно>. Когда она еще только начала употреблять наркотики, мы часто смотрели его и хохотали над всеми его шутками. - Я считаю, что ты не должен так бездумно и бесполезно проводить время. - Ты привезла меня в этот город, где живут одни миллионеры, и теперь хочешь, чтобы я стал горничной? - Ничего подобного. Я просто не хочу, чтобы ты слонялся без дела целыми днями. Тебе стоит усвоить, что существует порядок. - Но, как сказал бы дедушка, работа, которую ты предлагаешь, называется работой горничной. - Ой, пожалуйста, оставь в покое дедушку. - А Джилли ты что скажешь? Ей же нужна эта работа. Она же собирает деньги для того, чтобы поступить в колледж. Она хочет стать врачом, так же, как ты. - Но мама не проглотила эту наживку. Очень плохо. - И все-таки, по моему мнению, ты должен делать что-то полезное, а не развлекаться и шастать по Флейваллю целыми днями напролет. - Если бы ты не развлекалась целыми днями в Нью-Йорке, то сейчас бы я был в Южной Америке с отцом. И не надо мне врать и говорить, что мы приехали сюда ради меня. - Я думал, что она заплачет. Этого не случилось. - Я не хочу об этом больше говорить. - В любом случае, мне нужно написать отцу. Мама загнала в стаканчик еще два шара. У каждого из нас была своя собственная игра. Честно говоря, я вовсе не собирался писать письмо, но после того, как сказал об этом, в безуспешной попытке подействовать маме на нервы, мне стало казаться, что это действительно неплохая идея. Я стал печатать его на машинке, которую нашел в своем шкафу. Она наверняка слышала, как я стучу по клавишам. В каком-то смысле, это можно было сравнить со скрипом ядовитого пера. Дорогой папа! Мы с мамой только что говорили о тебе. Она просила не писать об этом, но она очень скучает, и все время о тебе думает. Мама часто рассказывает мне про то, как вы встречались до того, как я родился - множество забавных случаев. Мне бы хотелось услышать, как ты рассказываешь об этом. (Нет, я не хотел иронизировать и ничего плохого не имел в виду). Твой фильм - просто потрясающий. Я показал его своим друзьям, Брюсу и Майе Лэнгли. Брюс читал твою книгу, когда проходил курс антропологии в Гарварде (осенью он перейдет на старший курс). Фильм так им понравился, что мы смотрели его три раза... Я опустил тот факт, что мы вусмерть обкурились. Не написал и о том, что второй раз мы просто промотали пленку задом наперед. Я как раз писал, как поразился Брюс, когда узнал, кто мой отец, как вдруг услышал, как за окном сигналит автомобиль - все настойчивее и настойчивее. Я выглянул в окно и увидел Майю, сидящую в "Лендровере". Она вымокла под дождем с ног до головы. Машина свернула на дорожку у нашего дома и остановилась. Автомобиль занесло на газон, и от его колес на траве оставались большие грязные борозды. - Фи-и-инн! - Я стоял на верху лестницы, когда она, даже не постучав, вбежала в дом. Казалось, мама ее сейчас клюшкой ударит. - Папа выздоровел! Он вышел из комы! - Это просто здорово! - сказал я, обняв ее. Мама решила, что это прекрасный повод познакомиться с семейкой Лэнгли поближе, и поэтому она не стала возникать по поводу того, что Майя нанесла грязи в дом, а, наоборот, начала изображать Джун Эллисон. - Это просто чудесно, милая! Возьми полотенце. Мы пошли в кухню, мама сварила шоколад - и Майя рассказала, как произошло чудо, весть о котором уже облетела весь городок. Сначала ее отцу стало хуже. А потом он пришел в себя! - Когда нам позвонили, папе стало плохо, потому что у него развилась аллергическая реакция на какое-то лекарство, которое ему ввели. Это называется синдром Стивенса-Джонсона или Джонсона-Стивенса, я точно не помню. В общем, его кожа стала красной, ярко-красной, и начала шелушиться. Это был кошмар! Потом, когда, наконец, объявился доктор Леффлер, - мы с мамой переглянулись, - они, естественно, прекратили вкалывать ему эту сыворотку. А сегодня утром он проснулся! Это что-то невероятное! Папа открыл глаза, посмотрел на меня, потом на маму, и сказал: "Господи, что же с нами случилось?". Это было так странно... но так мило! - И что ты ему сказала? - Мне было очевидно, что Майя никак не могла понять, как относиться к его словам. - Ну, мы все сразу заговорили. Понимаешь, за три года столько всего произошло. Наверное, ему трудно было осознать все это, так что он даже заплакал. Зазвонил телефон. Это был Леффлер. Он спрашивал маму. Она подошла к аппарату, который стоял в другой комнате. Я же положил трубку только после того, как громко спросил Майю "Что же за лекарство такое давал доктор Леффлер твоему отцу? Это из-за него он так долго пролежал в коме?". Надеюсь, мама с этим кровопийцей все слышали. - Никогда об этом не думала. - Немедленно повесь трубку! - завопила мама. - А как восприняла это миссис Лэнгли? - Сначала она заплакала, потом засмеялась. Врач дал ей какое-то успокаивающее средство. - Майя закурила, выдохнула дым и продолжила: - На самом деле, больше всего в лечении нуждается Брюс, по-моему. - А что такое? - Он так странно прореагировал! Ничего не сказал, просто вышел из палаты. А когда вернулся через час, то все увидели, что он покрасил волосы. - В какой цвет? - Цвет детской неожиданности. Но папа был в таком состоянии, что даже не заметил этого. Но Брюса это все просто ошеломило. Он до сих пор в больнице. Он настоял на том, чтобы в палату поставили еще одну койку, чтобы спать прямо там, рядом с папой. Наверное, это из-за того, что он чувствует себя виноватым. - Почему? - Потому что он перестал надеяться. Он никогда не верил, что отец выздоровеет. Я говорила ему, что теперь это не имеет значения, но он меня не слушает. Когда Майя уходила, она даже забыла поцеловать меня на прощание. Меня это расстроило. Но она остановила машину, вбежала обратно в дом и поцеловала меня прямо в губы, прошептав: "Теперь я абсолютно счастлива". Мама только вытерла грязь, которую оставила Майя, когда влетела в наш дом, чтобы сообщить радостную новость. Когда она увидела, как моя подруга едет прямо по газону, она недовольно сказала: - Ты только посмотри, что она натворила. Наш газон испорчен. - Это их газон, а не наш. - Дело в принципе. - Ничего, трава опять вырастет. Вечером Майя позвонила мне и предупредила, что утром они улетают в Гарвард, потому что ее отца будут обследовать в медицинском институте. Она стала в тонкостях рассказывать мне об анализах и процедурах, которые ему предстояло пройти. Я, знаете ли, не врач, поэтому мало что понял. Просто повторял, как попугай: "Что ж, хорошо" и "Замечательно". Хотя меня не очень радовало то, что она вместе с братом тоже улетает в Бостон. - Ну, мы пробудем там всего неделю. - Сказав это, она зевнула. Хочет спать, или ей просто все равно? - Целую неделю! - Мне стало так грустно, что голос дрогнул. Это был долгий срок, учитывая то, что в нашем доме воцарился режим, разработанный доктором Леффлером. Мне было страшно оставаться наедине с мамой, которая решила придерживаться пуританских правил. - Я вернусь четвертого июля. - И что тогда? - спросил я угрюмо. - Тогда будет праздник! Все будут танцевать прямо на улицах! - Я молчал. Она поняла, что мне не совсем ясно, что она имеет в виду - Наверное, это звучит немного странно, но это очень весело, честное слово. Дедушка пригласил пиротехников, и у нас будет настоящее представление с фейерверками. Потом все будут танцевать, а потом... тебя ждет очень приятный сюрприз! - Какой? - Я знал, что это за сюрприз. - Тебе он понравится. - И все-таки? - Мне хотелось, что бы она произнесла это вслух. - Это большой секрет. - И что? - А то, что если я все-таки скажу, мне придется убить тебя, и тогда тебе опять не удастся его получить. Потом она сказала, что любит меня, и мы стали ворковать, как два голубка. От этого у меня всегда поднималось настроение. Но что-то меня беспокоило. Произошло столько всего: она уезжает, ее отец вышел из комы, Брюс покрасил волосы... Да еще мама со своими посткоитальными разговорчиками о том, что если любишь своего ребенка, нужно уметь быть жесткой. Только я начинал понимать, как расположены звезды на моем небосклоне, как созвездия тут же менялись местами. Я заснул, чувствуя себя одиноким и покинутым. А проснулся с таким сильным чувством потери (хоть мне было сложно сказать, что именно я потерял), что когда стал нарезать банан для того, чтобы съесть его вместе с хлопьями на завтрак, то не выдержал и выбежал из дома, направляясь к взлетной площадке. Мне казалось, что если увижу ее, то чувство беспокойства исчезнет. Я бежал по кукурузному полю, потом по пастбищу, засеянному клевером - он доходил мне до лодыжки. У меня закололо в боку, и я побежал медленнее. Потом увидел старые железнодорожные пути, заросшие чертополохом. Они использовались ранее, когда Осборн привозил сюда гостей в собственных вагонах, соревнуясь с железной дорогой "Эри-Лакаванна"*. <Образовалась в 1960 в результате слияния железной дороги "Эри рейлроуд", созданной в 1832 и бывшей главной линией Нью-Йорк - Чикаго, с железной дорогой "Лакаванна". Была предметом спекуляций и финансовой войны. В 1971 стала частью КОНРЕЙЛа>. Я задыхался и весь покрылся потом, но когда подбежал к взлетному полю, то самолет уже оторвался от земли. Мне показалось, я видел, как Майя помахала мне рукой и послала воздушный поцелуй, но, с другой стороны, было очевидно, что на таком большом расстоянии это могло мне только привидеться. Мне стало неудобно оттого, что я так явно обнаружил, как отчаянно нуждаюсь в ней. Гейтс, водитель машины скорой помощи, и люди, которые работали на поле, вылупились на меня так, словно я бродячая собака, которая вбежала в дом, где ее вовсе не ждали. Даже трехногий лабрадор, который сидел на заднем сиденье автофургона, на котором приехали Лэнгли, залаял, глядя на меня. - Она уже улетела, Финн, - сказал Осборн, внимательно смотря на меня. Выражение его лица ясно говорило, что ему тоже не совсем понятно, что я здесь делаю. - Да нет, Майя здесь не при чем. - Правда? Не похоже, что это была просто утренняя пробежка - одежда у тебя неподходящая. - Я хотел увидеть вас, мистер Осборн. - Почему ты просто не позвонил мне? - Когда говоришь с человеком по телефону, ему легче отказать. - Он решил, что это забавно. - Очень умно с твоей стороны. Так о чем ты хотел меня попросить? - Мне нужна работа. 18 Когда я пришел домой, мамы там уже не было. После сеанса массажа она отправилась на ланч с Леффлером. На десерт у них было собрание Общества, а в качестве дижестива - девять лунок в Клубе любителей гольфа. Когда она вернулась, я сидел в комнате, дописывая письмо к папе. Мне казалось, Осборн расскажет ей о нашем разговоре, который состоялся сегодня утром. Но она не вошла в мою комнату, так что, следовательно, он ей ничего не сказал. Мама была в хорошем настроении, судя по тому, что, стоя в душе, фальшиво напевала модную песенку: "За зимой идет весна...". Когда я спустился вниз, чтобы перекусить, то увидел бирюзовую сумку с инициалами моей матери. В ней лежал новый набор клюшек. Это был подарок Леффлера - я узнал это, прочитав карточку, торчащую из сумки. Понимаете, учитывая сложное положение, в котором я оказался, это была не слежка, а разведка. "Моему дорогому другу. ХХО. Дик*". <Член - англ. (вульг.)>. Надо же, имя из трех букв. Здорово. Когда мама спустилась вниз, на ней было надето голубое платье с белым воротничком и нитка жемчуга, которую она отказалась возвратить бабушке, когда ее выперли из колледжа за то, что она забеременела. Но ногах у нее были "бельгийские" туфли. Во Флейвалле это называлось "одежда на каждый день". Доктор на три буквы появился в синем пиджаке и белых шерстяных брюках. И при галстуке, призванном напомнить всем о том, что он закончил Йельский университет - если кто забыл, конечно. Выглядел он так, будто только что сошел с борта яхты. Вообще-то, океан находился в сотне миль отсюда. Они оба нервничали. Мне стало радостно от мысли, что это из-за меня, и поэтому я решил, что мне не стоит покидать их слишком быстро. Когда я понял, что их беспокойство со мной никак не связано, я почувствовал большое разочарование. Все дело в том, что они впервые появлялись на людях как пара. - Ну, как я выгляжу? Нормально? - Мама подняла руки вверх и закружилась, словно балерина на коробке из магазина дешевых ювелирных украшений. - Ты прекрасна, словно любовное стихотворение! - Стихотворение? Не сомневаюсь, что доктор Дик хочет поиграть с мамой в больничку. - Вы что это так разоделись? - У МакКаллумов вечеринка. - Мама сказала это таким тоном, будто ей эти званые вечера уже поперек горла стоят. - Интересно, а Двейн тоже там будет? - Леффлеру моя шутка не показалась смешной. - Кто такой Двейн? - Я тебе в машине объясню. - Поскольку мама не гнушалась любезно разговаривать с лопоухим уродом, который, не понижая голоса, высказывал предположение о том, что она - любовница Осборна, то, надо полагать, и история появления Двейна на свет ее не особенно огорчит. - А ты, Финн, сегодня вечером останешься дома. - Хорошо. - Леффлер потащил ее к двери. - Все равно мне завтра рано вставать. - Она даже остановилась, услышав это. - Зачем? - Завтра начинаю трудовую жизнь. Меня приняли на работу. - Стоило получить эту работу, хотя бы для того, чтобы видеть выражение их лиц в эту минуту - Похвально, Финн. Мои поздравления! - Леффлер пожал мне руку. Ладони у него были потными. - Подожди минутку. Кто тебя принял на работу? - Мистер Осборном. Он будет платить мне пятнадцать долларов в час за то, что мы будем заниматься по четыре часа в день. И никаких налогов. - Мы все обсудили, когда он отвозил меня домой на своем "Роллс-ройсе". Чего-чего, а этого мама не ожидала. - Какое ты имел право беспокоить мистера Осборна? - Вот так! Я обвел ее вокруг пальца! Ай да Финн! - Я его ничем не обеспокоил. И это все-таки лучше, чем быть твоей горничной. - Мы и так ему многим обязаны. - Это ты ему многим обязана, а не я. - Не смей говорить со своей матерью таким тоном! Я знал, что Леффлер не выдержит и ввяжется в наш разговор. Мама схватила меня за руку. - Ты сейчас же позвонишь мистеру Осборну и скажешь, что отказываешься от его предложения. - Но это же неправда! Почему я должен врать человеку, который так много для нас сделал? Впрочем, если тебе действительно это нужно, я позвоню и объясню ему, почему ты не хочешь, чтобы я у него работал. - Это твоя мать будет решать, что ты будешь делать, а что нет. - Но она же сама хотела, чтобы я начал работать. Ты говорила, что я должен знать, что в жизни есть определенные правила. Тот же человек, у которого вы оба работаете, нанимает меня, и после этого вы говорите, что это плохо? - Я не работаю у мистера Осборна. - Он построил вашу больницу! - Леффлер уже готов был заорать на меня, но тут я быстро сказал: - Понимаешь, мама, все наши действия влекут за собой определенные последствия. Именно эту фразу произнес Леффлер, когда они с мамой валялись голые на полу. Видимо, она показалась им знакомой. - Что ж, может, это действительно не худший выход из положения, Лиз. - И дома я буду реже бывать... - Они поняли, что мне все известно. - И что ты будешь для него делать? - Проводить инвентаризацию. - По крайней мере, так это называет Осборн. - Инвентаризацию чего? - Мама заметила, что ее дружок смотрит на свои часы "Ролекс". - Не знаю. Он не сказал. Он хочет, чтобы я составил для него список какого-то барахла. Леффлер опять посмотрел на часы. - Мы на вечеринку опоздаем. - А что это за вечеринка? - МакКаллумы пригласили нас на коктейль, - сухо ответила мама. - Надо было сообщить мне, прежде чем обращаться к чужому человеку. Знаешь, мы же одна семья, и поэтому мы должны общаться друг с другом. - Коктейль! Ну надо же! Довольно странно, что они решили пригласить людей, которые не пьют. - Я хотел общаться. Потом я посмотрел телевизор, пообедав чипсами, положив их в синюю фарфоровую тарелку. По словам мамы, она тоже была из музея, так же, как и коврик. Бывшая хиппи, а столько всего знает о разных вещах! В настоящее время ее бунт приобрел облик увлечения материальными ценностями. В десять часов из Бостона позвонила Майя. Я покурил марихуаны и выпил последнюю бутылку пива, лежавшую в подвале. Мы обсуждали, как относиться к выздоровлению ее отца - было это чудом или просто удачным стечением обстоятельств? Доктор Леффлер привез маму домой раньше, чем я ожидал. Хорошо, что она не сразу вышла из машины - они еще обжимались в ней некоторое время. Я как раз успел открыть окна, чтобы проветрить комнату. Потом сбежал вниз, на кухню за ментоловыми пастилками, чтобы мама не почуяла запах пива. Но никак не мог их найти, и вместо этого глотнул чесночной приправы. Все было бы не так плохо, если бы я не проглотил заодно и отвратительный кусок плесени. Когда мама вошла в дом, я ел мороженое, пытаясь заглушить мерзкий привкус у себя во рту. - Финн, я должна перед тобой извиниться. Я же сама требовала, чтобы ты нашел себе работу на лето. - Принимаю ваши извинения, - ответил я, и рыгнул. Мне было приятно, что она наконец-то хоть за что-то извинилась. Правда, меня тошнило от мороженого, при помощи которого я пытался избавиться от вкуса заплесневелой салатной заправки. - Когда я упомянула о том, что мистер Осборн готов взять над тобой шефство, многие просто позеленели от зависти. - Возьмет шефство? Мне было не совсем понятно, как это понимать. Одно я знал наверняка: мама пыталась извлечь из моего бунта что-то полезное для себя. - Понимаешь, эти люди лезли из кожи вон, чтобы уговорить Осборна взять на работу их детей, ведь это значительно повысило бы их шансы на поступление в колледж. Но он никак не соглашался. Никого не брал на работу, ни единого человека. А потом нанял тебя. Знаешь, я тобой горжусь. - Как ловко маме удается сначала обнадежить человека, а потом огорчить! - Хотел бы я, чтобы у меня был повод сказать так про тебя! - Яблочко от яблони недалеко падает. - Я очень стараюсь, Финн. - Почему ты не можешь просто быть самой собой? - Кто бы говорил. Тут она права, ничего не попишешь. 19 Когда я направлялся к дому Осборна, мама как раз возвращалась от него. Мы помахали друг другу, потому что, если бы мы этого не сделали, нам было бы еще хуже. Мы хорошо знали друг друга, и нам не нравилось, что мы становимся другими людьми. Когда я подошел к дому Осборна, то увидел, что он стоит во дворе и бросает монетки в фонтан. - Загадали какое-то желание? На голове у него была большая соломенная шляпа. Он был одет в шорты цвета хаки, которые натянул чуть ли не до груди, и сандалии разного цвета. Ножки у него были тоненькими, а живот разбухшим - он был похож на яйцо на ходулях. - Нет. Просто пытаюсь вспомнить, как я делал это, когда был мальчишкой. - Он взял у садовника грабли и вытащил из фонтана мелочь, которую только что туда бросил. То ли это бережливость, то ли маразм. Одно из двух. Или и то, и другое. Трудно сказать. Я пошел в дом. Мы вошли в какой-то шкаф, который оказался лифтом. - Будем работать наверху. - Мы поехали на третий этаж. - Что мы будем инвентаризировать? - Прошлое. Я не совсем понял, что он имеет в виду. Но тут он открыл дверь из красного дерева, ведущую в биллиардную комнату. На огромном столе, обитом фетром, лежала огромная куча фотоальбомов, конвертов и папок, набитых поляроидными снимками, портретами и пленками разной формы, размера и вида. Эта гора доходила мне до груди. Некоторые снимки пожелтели, другие приобрели цвет платины. Там были черно-берые, цветные, глянцевые фотографии размером восемь на двенадцать сантиметров... Честное слово, их там было несколько тысяч! Такого беспорядка я в Флейвалле в жизни не видел. Наконец-то я почувствовал себя в своей тарелке! На столе лежали крошечные фотографии, сделанные еще в двадцатых годах - размером они были не больше печенья, и неправдоподобно яркие снимки, сделанные в пятидесятых, с красиво вырезанными уголками. На них были изображены молодые, красивые люди. Некоторые из них давно умерли. Но пока они наслаждались жизнью в оазисах роскоши и богатства, которые располагались в разных сторонах света. Осборн по локоть погрузил руки в эту кучу, и небрежно вытащил оттуда пару пригоршней. Он был похож на Скруджа МакДака, купающегося в золотых монетах. - Я все откладывал и откладывал это занятие. Все надеялся, что когда-нибудь, когда состарюсь, мне уже не будет грустно перебирать эти снимки. Мне все казалось, что когда-нибудь мне будет столько лет, что это будет не так грустно делать, черт побери... Но я так и не дождался этого времени. Десять лет назад я приказал, чтобы все фотографии сложили здесь - думал, что буду сортировать их в перерыве между играми. - Ножки биллиардного столика были вытесаны так, что напоминали лошадиные. - Но потом мне надоело играть в биллиард. Осборн медленно высыпал фотографии обратно в кучу. - Насколько я понимаю, ты считаешь себя антропологом. Что ж, посмотрим, что ты здесь раскопаешь. - Две фотографии упали на пол. Я поднял их и передал ему. Он надел очки, внимательно посмотрел на них и начал рассказ. На одной из них Осборн стоял рядом с Биллом Пейли - владельцем одной из телекомпаний. Но меня, как и самого Осборна, больше интересовала задорно улыбавшаяся рыжеволосая женщина. Когда мой работодатель сказал: "Она убила своего мужа, и ей удалось избежать ответственности. Мы с ним дружили. С ней тоже, между прочим", мой интерес к этой особе только возрос. Он отбросил этот снимок в сторону и посмотрел на обратную сторону второй фотографии, такой хрупкой от старости, что на его пальцах остались следы краски. "Господи, да ей лет больше, чем мне". Было абсолютно ясно, что Осборну не нравилось стареть. На обороте было написано странным почерком: "Выставка в Америке, 1893". Осборн перевернул ее и стал рассматривать, держа на расстоянии вытянутой руки. Там была изображена девушка. Ей было приблизительно столько же лет, как и Майе. Она была одета в костюм Статуи Свободы, и лизала трубочку с мороженым. Ее сняли на фоне здания, в котором проходила Всемирной выставка. - Кто это? - Моя мать. Пытается изобразить святую невинность. - У вас были хорошие отношения? - Я любил ее, пока мне не исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас. - А потом что случилось? - Мы разбогатели. - Он швырнул фотографию обратно в кучу. В углу комнаты стоял кожаный диван, на котором были сложены в огромную кучу обитые войлоком архивные папки. - Каждая папка рассчитана на один год. Для каждого года - своя. Тебе нужно рассортировать фотографии и разложить их по папкам в зависимости от даты, которая на них написана. Другие мы просмотрим потом вместе и попытаемся понять, когда же эти чертовы снимки были сделаны. - Я решил, что это непыльная работа, но тут он указал на электрическую печатную машинку, стоящую на столике у окна. - Я хочу, чтобы ты составил список, в котором было бы указано, когда была сделана фотография, и какого она размера, и кто на ней. Это касается всех снимков. Если ты не знаешь, кто изображен на снимке или где он был сделан, то просто отложи его в особую папку. Вот в эту - она здесь специально для этого. - Осборн рассмеялся. Мне хотелось узнать, зачем ему это все надо. Но вместо этого сказал: - Большая куча получится, наверное. - Поэтому то, чем ты будешь заниматься, называется работой, сынок. Он опять засунул руку в кучу на биллиардном столе, и вытащил снимок, на котором был снят вместе с какой-то девушкой. Их окружали античные развалины. Они были такими молодыми и красивыми! Казалось, они будут жить вечно. - Знаешь, когда я смотрю на это, у меня такое впечатление, что это не моя жизнь, а чужая, и что я просто турист, который любуется открытками. - На обратной стороне было написано: "Медовый месяц. Остров Сицилия". Он пошаркал к двери. Теперь он действительно выглядел очень старым. Мне хотелось сказать ему что-то ободряющее, чтобы он перестал думать о прошлом. - Как вы думаете, то, что мистер Лэнгли вышел из комы - это чудо? - Он закрыл глаза и так долго думал над моим вопросом, что я уже решил, что он заснул. - Чудеса случаются для того, чтобы мы помнили о том, что граница, разделяющая возможное и невозможное намного тоньше, чем нам кажется. - Я ничего не понял. - А вот еще одно чудо. - Он протянул мне пакет с проявленными фотографиями, на которых была запечатлена Майя, сидящая у меня на коленях. Мы улыбались совершенно одинаково. Я просто не верил своим глазам. Такое не забывается. Это случилось всего две недели тому назад, а я уже ничего не помнил. 20 Когда я пришел к Осборну на следующий день, то обнаружил, что он разговаривает с фотографией. "Что за дебильная компания ублюдков!". Он рассматривал кучку черно-белых снимков размером восемь на десять сантиметров, на которых несколько мужчин сидели за круглым столом вместе с Рузвельтом. Моему начальнику там было лет тридцать - тоненькие усики, костюм в полоску: выглядел он ужасно умным. Не успел я попросить его об этом, как он начал рассказывать мне об этих людях, указывая на них потемневшим от курения сигар, которые он не должен был курить, пальцем: - Этот работал в "Стэндард Ойл", этот из компании "Форд" - он был нацистом. Это Уолтер Крайслер - приятный парень, этот мошенник из АТ&Т*, а этого, как же его зовут... короче, он занимался железными дорогами. <Компания "Американ телефон энд телеграф" ("Американская телефонно-телеграфная компания" (АТ и Т)\\Одна из крупнейших корпораций США>. Рузвельт специально пригласил нас в Белый дом, чтобы мы подсказали ему, как выбраться из Депрессии. - И что вы ему посоветовали? - Продавать место для рекламы на однодолларовой бумажке. - Я так долго смеялся, что он, так и не дождавшись, пока я успокоюсь, продолжил: - Вот это вот куда забавнее. Посмотри сюда. На фотографии выстроилась футбольная команда. Это был 1919 год. Оказалось, что невысокий парнишка со спущенным носком - это Осборн. - Господи, какое это счастье - быть молодым... Правда, понимаешь это только в старости. - Он посмотрел на снимок через лупу с ручкой из слоновой кости. Было заметно, что тогда у него были прыщи. - Никто нас не мог победить. Разумеется, мы играли только с девчонками. - Чувство юмора его иногда подводило. - Как вы думаете, я могу поступить в колледж, в котором вы учились? Я достаточно умный для этого? - А ты можешь щелкать пальцами и одновременно жевать? Он и не заметил, что заставил меня почувствовать себя полным идиотом. - Да зачем тебе туда поступать? Я ненавидел эту школу. Все эти частные закрытые заведения похожи на тюрьмы. За тем исключением, что кормят там еще хуже. И если ты думаешь, что я уже ни черта не соображаю и сам не понимаю, что говорю, то знай, что однажды я обедал в тюрьме "Синг-Синг". Один мой бывший партнер пытался закончить там свое образование. Его осудили за растрату казенных денег. Поверь мне, частные школы тебе не понравятся. - Но Брюс ведь окончил эту школу! - У него не было выбора. У меня тоже. Но об этом я ему не сказал. Тут на его наручных часах зазвенел будильник. - Ох, пора мне кровь переливать. - Наверное, он не шутил. Он передал мне охапку кожаных фотоальбомов и ушел из биллиардной, даже не попрощавшись. Было весело рассматривать фотографии Майи и Брюса, которые были сделаны, когда они были детьми. Но после того, как я в сотый раз напечатал "Семья Лэнгли на отдыхе в Париже, в Лондоне, на Цейлоне, в парке Серенгети в Танзании, в Ист-Гемптоне, в Палм-Бич, на острове Сент-Бертелеми, в Сен-Морице, в Сен-Тропезе" - мне это стало надоедать. А после сто пятидесятой надписи я был уже раздражен до предела. У них всегда был такой счастливый вид. Почему бы и нет? Если они не были на каком-нибудь курорте, значит, развлекались в Флейвалле. То есть отдыхали после отдыха. Я старался разглядеть в этих снимках что-нибудь странное. И тогда дело пошло веселее. Я заметил, что Майя почти всегда держала в руках какое-нибудь животное - кота или собаку, дотрагивалась до лошади или до плюшевого медвежонка. Миссис Лэнгли, постоянно сжимающая в руке банку с лимонадом, обычно смотрела не в камеру, а на своего мужа. И у нее всегда были широко раскрыты глаза, а на губах застывала растерянная и чуть испуганная улыбка. Как будто ее муж был святым со стигматами на руках, в которых он неизменно держал теннисную ракетку, удочку, лыжную палку или клюшку для гольфа. Брюс же часто принимал живописные позы и весело улыбался, глядя прямо в объектив фотокамеры. Но вскоре мне стало ясно, что выглядеть счастливым и быть им - это не одно и то же. Комфорт и роскошь, окружающие их постоянно, слепили меня, так что было сложно понять, что они чувствуют на самом деле. Все равно что на солнце смотреть. К концу недели я подшил такое количество их фотографий, что мне уже стало казаться, что я тоже член семьи Лэнгли. Я многое узнал благодаря этим фотографиям, и теперь уже начинал понимать намеки на прошлые события, которые они делали в моем присутствии, а их шутки казались мне более смешными и менее затертыми. Потом и сам Осборн ко мне присоединился. Он шарил в папке, в которую я складывал для него фотографии, вытаскивал оттуда какой-нибудь интересный снимок и начинал рассказывать. В основном он выбирал те, на которых были запечатлены его бывшие подружки или партнеры по бизнесу. Слушать его рассказы о женщинах было гораздо увлекательнее, чем о мужчинах. Когда он дошел до фотографии блондинки на водных лыжах, он сказал только: - А, это Кримсайкл*. <Коктейль, в состав которого входят ликер, сливки, апельсиновый сок>. - Я сидел за печатной машинкой, но сразу повернулся к нему. - Ее так звали? - Нет, она так пахла. - Коктейли ничем не пахнут. - Нет, пахнут. - Он улыбнулся и облизнул губы. Да, этот старый развратник знал, о чем идет речь. Он позвал дворецкого и приказал ему принести парочку этих коктейлей, чтобы мне стало понятно, о чем он говорит. Я отглотнул немного и вздохнул. Вкус у напитка был ванильно-фруктовый, и он напомнил мне о Майе. Но я ничего ему об этом не сказал. Закончив есть мороженое, я взял в руки огромную папку, которую нашел в куче на биллиардном столе. В этой папке лежали двенадцать рулонов пленки. К ним была приложена записка от адвоката из Нью-Йорка, в которой было сказано: "Ждем вашего решения, как договаривались". - Что это такое? - На этих фотографиях - я с моей последней любовницей. Он вытащил пленку из одной из коробочек и посмотрел на свет. Там ничего не было видно, но он, по-видимому, был очень доволен собой. - Она была австралийской. Играла на виолончели. Ее звали Сью. - Он погладил бородку. Похотливый Санта-Клаус. Осборн стал напевать, имитируя австралийский акцент: "Притащи мне кенгуру, дружище". Эта дебильная песенка была модной в шестидесятые годы. Я рассмеялся, хотя и был шокирован. - Значит, вы наняли кого-то, чтобы он вас фотографировал? - Нет. Это случилось два, нет, три года назад, несколько лет спустя после несчастного случая с моим зятем. Мы с Сью... стали очень близки. Она приехала сюда, и мы встречались в домике у корта. Моя женушка прознала об этом, и наняла частного детектива, чтобы он установил камеру на потолке, прямо над кроватью. Она начинала работать, когда специальный детектор улавливал движение. На снимках все было прекрасно видно. Она хотела развестись со мной. Что ж, ей удалось ухватить меня за яйца. - Я подумал о шраме, который находился на месте, где раньше была его мошонка. - Почему же она не развелась, если у нее были фотографии? - У меня обнаружили рак. И ей, наверное, хотелось понаблюдать, каково мне придется после того, как мне отрезали мои cojones*. <Яички - исп.>. - Ничего себе. - Я просто не знал, что сказать. - У моей жены своеобразное чувство юмора. Когда наступило Рождество, она подарила мне эту пленку. Уверила меня, что никогда не проявляла эти кадры. Может, тут есть и Брюс. Насколько я знаю, ему тоже случалось развлекаться в этом домике. - Я подумал о нем и Джилли. - И какую пометку я должен на них сделать? - Сложный вопрос. Мне бы очень хотелось просмотреть эти кадры. С другой стороны, я не желаю, чтобы они стали местной сенсацией, благодаря длинным языкам работников фотомастерской. - Я бы мог сделать это для вас. Мне нужен увеличитель, специальная жидкость и фиксажный раствор. У меня был факультатив в школе. - Скажи Герберту, что тебе нужно - составь список. - Он бросил мне пленку. - Пусть это будет наш маленький секрет, амиго. И, я тебя умоляю, спрячь ее где-нибудь, чтобы никто не нашел. - Зазвонил телефон. - Да-а? - Так он отвечал, когда снимал трубку. На лице у него появилась кривая улыбка. - Кто это? - Он нарочито грубо заорал: - Даже не знаю, сможет ли он подойти к телефону. - Поразительно, что он так веселится, учитывая то, о чем он мне только что рассказывал. Потом Осборн достал сигару и наклонился ко мне, чтобы я поднес ему зажигалку. - Почему? Да потому, что он сейчас работает. Я рад, что ты одобряешь эту идею. Что мы делаем? Болтаем о девчонках... - Он подмигнул мне. Если ты не будешь меня спрашивать, то я и врать тебе не буду. - Он передал мне трубку и вышел из комнаты, напевая "Задуби мне шкуру, Финн, если я помру. Задуби мне шкуру, Финн, если я помру" на мотив старой песни "Притащи мне кенгуру, дружище". Майя спросила меня, почему я так громко смеюсь. Мне было сложно это объяснить. 21 Через четыре дня наконец-то наступило Четвертое июля. Я был так рад и взволнован из-за того, что скоро увижу Майю, что меня вовсе не беспокоило, что на праздник мне придется идти с мамой и Леффлером. Моя подруга собиралась появиться там сразу же после того, как прилетит в Флейвалль. Доктор нарядился в джинсы, ковбойские сапоги и белую шляпу. Он приехал в совершенно новом грузовичке, на дверце которого было написано название фермы. Как будто пять акров земли - это ферма. Леффлер, видимо, думал, что, напялив ту же одежду, что и слащавые исполнители кантри из фильмов-вестернов, превратился в ковбоя. Я был счастлив, когда увидел маму, спускающуюся по лестнице. Она была одета в дорогое строгое платье. Настоящий сноб, особенно по сравнению с нашим доктором, изображающим Энни Оукли*! <Знаменитый стрелок. Была известна под прозвищем Малютка Меткий Глаз (рост 1,5 м). Еще девочкой сумела оплатить закладную на родительскую ферму, продавая подстреленную на охоте дичь в г. Цинциннати, шт. Огайо. В течение 17 лет выступала с цирковыми номерами: простреливала подброшенную монету, сбивала выстрелом кончик сигареты, которую держал во рту ее муж, успевала изрешетить подброшенную игральную карту>. - А где же те ковбойские сапоги, которые я тебе подарил? - Это было первое, о чем спросил ее доктор Дик. - Ты знаешь, они мне ноги натирают. А ведь я знаю, что тебе очень хочется потанцевать. - Слава богу, мама еще не совсем опустилась. Главная улица Флейвалля (она же единственная) была перекрыта по всей своей длине - от церкви до почты. Мы приехали туда заранее, но там уже собралось три сотни человек, не меньше. Красные, белые и голубые вымпелы, флажки, американские флаги, бесплатные полеты на воздушном шаре с логотипом журнала "Форбс", хот-доги, гамбургеры, мясо, приготовленное на огромных решетках здоровенных мангалов, бар, в котором наливали только вино и пиво, произведенное в Нью-Джерси - все это было так простецки, непритязательно! Сегодня Флейвалль был именно таким. Если вы были местным, то для вас все было бесплатно. Если нет, то надо было платить, но все было очень дешево - за десять долларов можно было наесться до отвала. На столе стояла большая банка из-под молока, в которую гости должны были бросать мелочь. Я быстро отделался от мамы с Леффлером. Потом встретил в толпе Томми Фаулера - и перехватил у него пиво. Толпа увеличивалась, теперь там было четыреста человек. По крайней мере, половина людей приехали из деревень, окружавших Флейвалль. Они стояли на месте, потому что были слишком нарядно одеты. Их явно раздражали миллионеры, наряженные так, будто они живут в трейлерах. В общем, это довольно забавно - рядиться в дешевые шмотки и ковбойскую шляпу и садиться за руль пыльного старого "Феррари". То и дело я слышал, как фермеры недовольно повторяли друг другу, будто жалуясь: "Интересно, кто за все это платит?". Врачи, доктора и бизнесмены, которые проснулись сегодня утром с приятной мыслью о том, что их добродетели позволили ухватить завидный кусок пирога, теперь стали подозревать, что на самом деле жизнь их обделила. На их лицах было написано, как они бесятся, наблюдая за тем, как губернатор и министр финансов - они оба жили в Флейвалле - по-приятельски беседуют со старым фермером по имени Уолтер Пикл. У него было всего три зуба, он жевал табак и занимался в основном тем, что спасал исчезающие виды свиней - по просьбе мистера Осборна. У гостей-то были все зубы, и они ездили на дорогих машинах, а их дети играли в составе бейсбольных команд, которые могли бы побеждать в национальных чемпионатах, если бы не все эти негры, которых принимают в университеты Ньюарка. Интересно, почему эти шишки не воспользовались ситуацией, чтобы сфотографироваться с высшими чинами страны? Непонятно. Зачем они вообще каждый год приезжали сюда? Я заглянул в банку. Мне было интересно узнать, сколько денег они насобирали. Там лежала пригоршня мелочи и долларовая бумажка, надорванная посередине. Гейтс, надо думать, туже туда посмотрел, потому что он науськал охранников Охотничьего клуба на посетителей, и они уже стали спрашивать у людей, живут они во Флейвалле или приехали сюда на праздник. Забавно, что после того, как их заставляли платить, они уже не так возмущались тем, что происходит на празднике - их природное чувство демократизма было удовлетворено. Осборн был одет в комбинезон - такой же, как у Уолтера Пикла. На голове у него была соломенная шляпа - казалось, какая-то лошадь уже пыталась ей полакомиться. Не удивлюсь, если он специально топтался на коровьих лепешках, чтобы придать своему облику законченность - и ему действительно удалось стать похожим на деревенского дурачка. Но когда вы привязаны, по-настоящему привязаны к богатому человеку, и этот человек хорошо к вам относится, то всегда хочется думать, что он не подделывается под кого-то, а просто веселится. Дело не в том, что вы пытаетесь его оправдать. Скорее, вы стараетесь оправдать себя. Меня поразило, что я знал здесь почти всех; с некоторыми я познакомился на вечеринках и в доме Лэнгли, других видел на фотографиях, как, например, старого фермера. Леффлер распустил хвост - знакомил маму с разными важными людьми, чтобы поразить ее. Это ему вполне удавалось. Мне было очень приятно, потому что я тоже мог подходить к людям, пожимать им руки и говорить "Рад вас видеть, миссис Грэхам" (эта старушка владела знаменитой бейсбольной командой) или еще что-нибудь в этом роде какому-нибудь парню, которому принадлежал "Форбс" и воздушный шар. Как будто мы были старыми приятелями. Я, конечно, к ним подлизывался, но так было надо - поджидая Майю, я не переставал уверять себя в этом. Наконец, заиграл оркестр. Они исполняли кантри. Уолтер Пикл, по настоянию Осборна, взобрался на сцену и объявил, что сейчас все будут танцевать кадриль. Потом начал громогласно выкрикивать названия фигур. Многие, соблазнившись веселой мелодию, пустились в пляс, изображая нечто вроде танца. Со стороны это выглядело комично. Пикл, улыбаясь и брызгая желтой от табака слюной, командовал "Танцуем кадриль с девушкой-левшой". Это было очень смешно. Тут я заметил Майю и миссис Лэнгли. Она продиралась через толпу, наступая людям на ноги и опрокидывая их стаканы. Она стремилась быстрее добраться до меня, и была слишком счастлива, чтобы извиняться. Наклонившись ко мне, моя возлюбленная прошептала: "Почему я тебя раньше не встретила?". Осборн, увидев это, улыбнулся, и одобрительно закивал мне. Миссис Лэнгли, державшая в руке банку с лимонадом, поцеловала меня в обе щеки и сказала: "Бонжур, Финн". Хотя мы праздновали День Независимости, сегодня я чувствовал себя немного французом. Потом Майя сообщила мне, что ее отец чувствует себя прекрасно, и что доктора говорят, что он вернется домой через три, а может, и через две недели. А я спросил: - Где же Брюс? - Я здесь, сэр. Майя говорила мне, что он перекрасил волосы в свой натуральный цвет. Но она забыла упомянуть о том, что его преображение включало в себя и смену гардероба. Вместо саронга на нем был надет полосатый костюм из легкой ткани и галстук-бабочка. Кроме того, он нацепил на нос очки в роговой оправе - видимо, раньше он носил контактные линзы. Он был похож на Кларка Кента - актера, сыгравшего Супермена. Потом я понял, что это не просто новый имидж. Брюс решил новую жизнь. - Пойду попрошу Томми Фаулера купить для меня вина. Тебе принести, Брюс? - предложила Майя. - Нет, - резко ответил он. - И тебе тоже пить не следовало бы. - А, да, я забыла. Финн, познакомься с новым Брюсом. Этот человек очень похож на моего брата, но он куда более занудный. - Нет никакого нового Брюса. Просто теперь, когда папа вышел из комы, у нас у всех появился второй шанс. И я не собираюсь его упускать. Майя отправилась на поиски Фаулера, а ее брат торжественно сообщил мне: - После того, как папа пришел в себя, я решил, что мне необходимо определить свои приоритеты. - Вид у него был виноватый. Майя вернулась, держа в руках два бокала белого вина. - Я рад видеть тебя, Финн. Говорят, вас с дедушкой теперь водой не разольешь? - Будь осторожен, Брюс, дед рассказал ему о семейных тайнах, о которых даже мы с тобой не знаем. Представляешь, бабушка приказала установить камеру в лесном домике. Она хотела получить доказательства его связи с той австралийкой. Теперь эта пленка у Финна. Он собирается ее проявить. - Вообще-то, Майя обещала никому не говорить о том, что я ей рассказал. - Он даже мне не сказал, где ее спрятал. Она лежала (вместе с марихуаной) у трубы с горячей водой в туалете в моей спальне. Я был рад, что не разболтал ей это. Правильно сделал. - Тебе остается надеяться только на то, что она не работала, когда ты проводил время в этом домике вместе с Джилли. Представляешь, что было бы, если бы эти снимки увидел Двейн? - продолжала изводить своего брата Майя. Все по моей милости. Теперь я во второй раз пожалел о том, что выдал ей все свои секреты. - Извини меня, Брюс, я не должен был говорить ей о Джилли. - Вдруг кто-то сильно треснул меня по спине, так что я уронил свой стакан с пивом. Это был Двейн. - Привет. Как поживаешь, друг-рыбак? Джилли поздоровалась со всеми. Они оба напились. Потом он опять направились к бару, и Двейн, повернувшись, крикнул: - Я заеду за тобой как-нибудь на днях, и мы отлично развлечемся. Брюс подождал, пока они не отошли достаточно далеко. - Тебе не за что извиняться, Финн. Я только что понял, что мне не стоит гордиться тем, что происходило в спальне этого дома. Когда Уолтер Пикл закончил табачную кадриль, Брюс попросил меня подержать его пиджак. Он взобрался на помост, закатал рукава рубашки и взял в руки микрофон. - В нашей семье произошло два радостных события: во-первых, через несколько недель отец возвращается домой. - Все зааплодировали. Не только меня удивил новый образ Брюса. Но в основном собравшиеся отнеслись к его преображению благосклонно. - Он говорил мне, что с нетерпением ждет того момента, когда сможет поблагодарить всех вас и каждого из вас лично за ваши молитвы и любовь, которая спасла его от болезни. Раньше на его лице часто появлялась задорная ухмылка избалованного ребенка, и его было невозможно ненавидеть. Теперь она превратилась в честную, добрую широкую улыбку. Он будто извинялся, искренне улыбаясь. И всем казалось, что новый Брюс в строгом костюме - это предзнаменование перемен к лучшему. - Мы бы хотели отблагодарить судьбу за ниспосланное нам счастье, которое, надеюсь, не покинет Флейвалль и впредь. Я рад, что в следующем году на полях, которые располагаются вон там... - Он показал рукой на десять акров кормовой кукурузы, которая росла за магазином, - будет располагаться приют для детей из гетто. Ведь их так много в нашей стране. Этот приют нужен им, потому что у них нет того благополучия, которое мы принимаем как должное. - Судя по реакции толпы, можно было предположить, что здесь собираются построить самодельный ядерный реактор. Захлопали только те люди, которые жили далеко от Флейвалля. Осборн только улыбался и кивал головой, будто все было прекрасно. Но я видел, что он вытащил из кармана сигару и засунул ее в рот незажженной - верный знак, что для него это тоже было что-то новенькое. Уолтер выплюнул табачную жвачку и высказал громко мысль, которая у всех вертелась в голове:"Он разрушит Флейвалль к чертовой матери. Да эти люди готовы у себя во дворе гадить. А теперь они будут гадить у нас". Единственный, кто одобрил идею - это был Маркус. Они со Слимом подошли к нам, и Маркус заявил с довольным видом: "Что ж, теперь в Флейвалле действительно будет все". Но Гейтс так сурово глянул на него, так что тот сразу заткнулся. - Как Брюс до этого додумался? - спросил я Майю. - Это папа ему подсказал. - Похоже на то, что вам опять придется раздавать свои рождественские подарки. - Мне все равно. Лишь бы у меня был ты. Когда я только приехал сюда, мне бы наверняка понравилась идея притащить сюда малолетних головорезов, вооруженных самодельными бомбами и банками с краской. Представляю, как бы они сидели в засаде у магазина. Тогда я бы сказал: "Все правильно. Пора этим толстосумам узнать, почем фунт лиха". Но теперь я сроднился с Флейваллем, и мне не хотелось видеть, как кто-то будет портить или менять этот мирок, который превратил меня в совершенно другого человека - человека, который не уделил бы и минуты парню, каким я был всего два месяца назад. Майя сказала, что впервые люди стали уезжать с праздника, не дождавшись салюта. Наверное, это из-за того, что они его уже раньше видели, решил я. Но когда стали взрываться ракеты, и небо покрылось цветистыми всполохами, я увидел, как Брюс пытается объяснить фермерам и владельцам шикарных усадьб, в чем состоит смысл этого благодеяния. Они слушали его с угрюмыми лицами. Его улыбка и обаяние искренности сменились пылкостью, страстностью. Глаза блестели, а выражение лица стало безумным. Он не привык к тому, чтобы люди холодно реагировали, когда ему случалось разговаривать с ними о чем бы то ни было. - Ты даже не спросил меня о том, что за сюрприз я тебе подготовила. - Майя наклонилась ко мне поближе и прикоснулась губами к моему уху. Руки у меня покрылись мурашками. - Так что это? - Я решила, что не хочу ждать. Мы должны сделать это сегодня вечером. - Кровь с такой скоростью прилила к нижней части моего тела, что у меня закружилась голова. - Ты уверена? - Мне хотелось, чтобы она повторила то, что сказала. - Абсолютно. - А где? - В постели. - В чьей? - В моей, дурачок. - А что, если твоя мама... - Мы оба прекрасно знаем, что сегодня она выпила такое количество коктейлей, что не услышит, даже если в моей кровати бомба взорвется. - Мы никогда не говорили о том, что ее мама скрывает свое пристрастие к алкоголю. Оказывается, Майя знала, что я в курсе. - А Брюс? - Я предупредила его, что ты придешь. Он переночует у дедушки, чтобы мы свободнее себя чувствовали. Я столько раз его покрывала... так что уж такую малость он может для меня сделать. - Но... - Не то чтобы я хотел, чтобы мои опасения оправдались, просто мне было важно предусмотреть все, что могло бы нам помешать. - Я запру собак в кухне, и открою дверь веранды. Ты войдешь в библиотеку. Прямо за письменным столом есть дверь - она выглядит так, будто это часть обивки. Внутри - лестница, которая ведет в комнату для гостей. Рядом - моя комната. У них общая дверь. Тебе даже в холл входить не придется. Потом мы с Майей попрощались на глазах у мамы и Леффлера. Она спросила меня, не хотел бы я зайти завтра к ней, после того, как закончу работать с фотографиями, и пообедать с ее семьей. Я закосил под дурачка и спросил у мамы разрешения. Ей это очень понравилось. Доктор Дик подскочил от радости - ему представилась прекрасная возможность напроситься в гости. "Что ж, раз уж ты будешь дома одна, не позволишь ли мне присоединиться к тебе? Я мог бы приготовить своего знаменитого coq au vin*. <Петух в вине - фр.> - Да уж, представляю. Брюс по-прежнему пытался убедить в том, насколько важна и благородна его затея. Я протянул ему пиджак. Он только рукой махнул. "Потом отдашь". На улице стало прохладнее, поэтому я надел его, когда мы ехали домой, сидя на заднем сиденье грузовика Леффлера. Этот докторишка был таким позером, что специально положил сзади охапку соломы, чтобы все думали, что на его игрушечной ферме что-то растет. Я лежал в постели целый час, не раздеваясь, и только потом тихо спустился с лестницы и побежал в темноте по траве. На мне по-прежнему был надет пиджак Брюса. Было очень холодно - я совсем не ожидал этого. Я пожалел, что не надел свитер, но продолжал бежать вперед. Интересно, Майя будет лежать в постели голой, или на ней будут трусики и лифчик? Лучше бы на ней что-то было. Мне было трудно бежать - во-первых, мне мешал разбухший член, а во-вторых - борозды на недавно распаханном поле. За моей спиной светил месяц. На плечах у меня был пиджак. Помню, как я думал о том, какую длинную, элегантную тень отбрасываю на распаханную землю. Вдруг мне в затылок что-то ударило. Удар был таким резким и неожиданным, что я упал прямо лицом в землю, не успев даже почувствовать боли. Я лежал прямо на середине поля. Казалось, что-то упало на меня прямо с неба. Я приложил руку к затылку. Текла кровь, она струилась сквозь мои пальцы. Сердце бешено заколотилось. Я прикладывал руку к ране, которая стала жечь, болеть, как вдруг на голову мне накинули мешок. Меня стали пинать ногами. Раз, другой, в левый бок, потом в правый. Когда я завопил и попытался снять мешок с лица, ботинком меня ударили по шее. В рот мне попала земля, и я стал задыхаться. Последнее, что я помню - это как кто-то сел на меня и придавил мое лицо к земле. Я пришел в себя в спальне в доме Осборна. Глаза у меня заплыли, так что я почти ничего не видел. Кроме того, все плыло у меня перед глазами, словно я выглядывал в грязное окно через жалюзи. Было больно дышать. Пожилой врач, который обычно измерял давление Осборна, теперь вкалывал мне в вену левой руки какое-то лекарство. Гейтс разговаривал с хозяином дома, стоя в дверном проеме. Потом я узнал, что это он нашел меня, когда шел по полю, освещая себе путь фонариком. Он охотился за браконьерами. Когда врач сделал мне укол, Осборн подошел ко мне, сел на край кровати и взял меня за руку. Вид у него был невеселый. Зазвонил телефон. Гейтс взял трубку. Я не слышал, что он говорил. - Ты знаешь, кто это сделал? - Осборн так крепко схватил меня за руку, что его кольцо впилось мне в кожу. Никогда раньше не замечал, что он носит золотые украшения. Я хотел сказать "нет", но не смог выдавить из себя ни звука. Тогда просто покачал головой и потянулся к стакану с водой. Осборн поднес его к моим разбитым губам. Во рту у меня до сих пор было полно земли. - Они мне ничего не сказали, просто пинали ногами. Гейтс положил трубку. - Мы точно знаем, что это не Двейн. Его арестовали в Нью-Брунсвике за то, что он в пьяном виде ехал по шоссе на машине. - Ты помнишь, что произошло? - участливо спросил Осборн. - Я хотел увидеться с Майей. - Знаю. Я увидел пиджак и брюки, висящие на спинке стула. Пиджак был разорван, а сзади на брюках были пятна запекшейся крови. Меня, видимо, накачали болеутоляющими, и я ничего не чувствовал, кроме того, как топорщится бинт, которым перевязали нижнюю часть моего тела. - Меня что, пырнули ножом? Осборн, Гейтс и врач переглянулись. Старик прочистил горло. Его руки чуть-чуть дрожали. - Сейчас я все тебе расскажу, потому что ты должен это знать. Если ты хочешь о чем-то спросить - спрашивай, я тебе отвечу. Захочешь поговорить об этом - будем говорить, а если нет - то и не надо. Все будет так, как ты захочешь. - Что это было? - Тебя избили. У тебя сломано два ребра. Сотрясение мозга. Кроме того... Что ж, это нельзя сказать по-другому. Тебя изнасиловали. - Не успел я осознать, что именно он сказал, как Осборн продолжил: - Этот ублюдок надел резинку, и поэтому мы не можем установить, какая у него группа крови. Но я клянусь тебе, что сам позабочусь о том, чтобы его нашли. Все трое уставились на меня. Дело не в том, что они боялись моей бурной реакции. Им было страшно от мысли о том, что бы они чувствовали на моем месте. Мое воображение помогло мне домыслить то, о чем я не помнил. То, что сделал этот человек, навсегда разделило мою жизнь на две половины. А я только начал привыкать к новому Финну, который отбрасывал такую красивую длинную тень. Теперь мне предстояло узнать нового человека, в которого я превратился. Мне хотелось плакать, но слез не было. - Я не хочу, чтобы об этом узнала моя мама, Леффлер, Брюс, Майя или кто бы то ни было. - Осборн по-прежнему крепко держал меня за руку, хоть я и пытался ее выдернуть. - Это я беру на себя, - вызвался Гейтс. - Даю тебе честное слово. В полицейском отчете будет сказано только, что тебя избили. В дверь постучали. Гейтс слегка приоткрыл ее, и в проеме появился Брюс, одетый в одну из дедовских пижам. По-видимому, он только что проснулся. - Что в этом доме происходит? Какого черта здесь делает Финн? - спросил он сонным голосом. - Его избили, - резко перебил его Осборн. - Кто это сделал? Я отвернулся к стене. Мне не хотелось, чтобы Брюс видел меня в таком состоянии. - Мы пока не знаем. - Когда? - Когда мы с тобой беседовали о твоем молодежном центре, черт бы его побрал. У Брюса был такой вид, будто ему только что дали пощечину. Гейтс вытолкал его за дверь. - Слушай, Брюс, твой дедушка сейчас очень расстроен. Сейчас нам известно не больше, чем тебе. Я слышал, как она продолжают разговаривать, стоя за дверью. Врач укладывал шприц в свой саквояж. - Тебе что-нибудь нужно? - мягко спросил Осборн. Да. Но он вряд ли мог мне в этом помочь. Он отвез меня домой на "Роллс-ройсе". Я эту машину раньше не видел. На мне была одна из его шелковых пижам. Гейтс забрал мою одежду на экспертизу. Кровь просочилась через бинт и пижаму и запачкала бежевую кожаную обивку сиденья. Не успел я извиниться, как старик сказал: - Забудь об этом. Моей маме уже позвонили. Гейтс сдержал свое обещание - сказал только, что на меня напали. Об остальном он умолчал. Мама стояла на газоне в одном легком халатике. Она забыла снять свое жемчужное ожерелье. Светало. Ради такого случая она даже накрасилась. Леффлер обнимал ее за талию. Мне было абсолютно ясно, как он утешал ее сегодня ночью. Она плакала. Врач с Гейтсом помогли мне выйти из машины. Леффлер, изображая великого врачевателя, подошел к ним и стал задавать вопросы. Но когда Осборн рявкнул: "Доктор Шиллер сам займется Финном" и захлопнул дверцу прямо перед его носом, тот прекрасно понял намек. Когда мы добрались до моей спальни, мне велели перевернуться, чтобы врач осмотрел швы. - Возможно, тебе захочется поговорить об этом когда-нибудь. - Старик хотел хоть чем-то смягчить мои страдания. - С кем, например? - Со мной. Или с психологом. - Главное для меня - чтобы никто об этом не знал. Потом врач рассказал мне, когда принимать болеутоляющее и слабительное. Тут я услышал, как мама, устав плакать, пришла в бешенство. - Вы хотите сказать, что не знаете, кто напал на моего сына? - Нет, мэм, пока не знаем. - Гейтс говорил очень сухо. Ему прекрасно удавалось изображать честного полицейского. Несмотря на то, что он только что составил фальшивый протокол. - Так почему они это сделали? - Этого он не знает. Мы тоже. - А что грозит этому человеку, когда вы его найдете? - А это уж мое дело, можете не беспокоиться, - ответил за Гейтса Осборн. Я услышал, как отъезжают машины. Мама медленно поднялась по лестнице. Она посмотрела на меня. Пара черных глаз и несколько синяков - все, что она могла видеть. Ей опять захотелось плакать, но удалось сдержаться. Мама закурила сигарету. - Тебе еще повезло. - Да ну? - Благодаря маме легко удержаться от слез. - Все могло быть намного серьезнее. - Серьезнее некуда. - Если бы ты не стал врать и не убежал из дома среди ночи, этого бы не случилось. - Ты понятия не имеешь о том, о чем говоришь. Я сразу забыл о том, что она так безразлично относится к тому, что произошло, потому, что ей об этом неизвестно. Мама наклонилась ко мне ближе и сосредоточенно посмотрела на меня, будто она собиралась достать из моего глаза ресницу. - Ты мне не все рассказал. - Я отвернулся. - Кого ты защищаешь? - Теперь она была чем-то похожа на бабушку. - Себя. Меня изнасиловали. Я был без сознания, но это ничего не меняет: меня трахнули. Я не помню, как он вошел в меня, но на моей прямой кишке было шесть швов, которые будут вечно напоминать мне о моем позоре. Из-за таблеток я вырубился на шесть часов, а когда проснулся, то увидел, что вся моя комната заставлена цветами. В Флейвалле уже все знали, что меня избили. В Рае совершилось злодеяние. Теперь все говорили о том, что полицейский надзор должен был ужесточен. Многие звонили нам домой. Те, которые хотели подлизаться к Осборну, присылали цветы. А Майя, как всегда, сделала все по-своему: она передала мне кувшин с пионами, которые сама собрала. Цветы стояли на столике у моей кровати. Мама сказала, что она звонила два раза и заезжала к нам с Брюсом. Понюхав ее букет, я улыбнулся, и зарылся в цветы с головой. Мне стало легче. Но потом меня поразила мысль о том, что именно так поступил бы какой-нибудь гомик. Майя позвонила еще раз. Мама принесла телефон мне в комнату, но я сказал, что ни с кем не хочу говорить. Она ответила, что я в ванной, и что перезвоню ей попозже. - Она о тебе беспокоится. - Я и сам о себе беспокоюсь. - Я словно отупел от боли. И дело тут не только в лекарствах. - Тебя жестоко избили, Финн, но это не конец света. Это ужасно, но это пройдет. Мне хотелось сказать "Это ты так думаешь", но было ясно, что если мама узнает о том, что случилось, эта боль никогда не пройдет. Если я никогда не расскажу об этом кому бы то ни было, мне будет легче притвориться, что ничего и правда не было. Мне уже давным-давно удалось примириться с мыслью о том, что в жизни многое делается по приказу. Я взял у мамы телефон и набрал номер Майи. - Ты права. Меня всего лишь избили. Это же не рак. - Может, сейчас не совсем подходящий момент, чтобы говорить об этом, но ты очень хорошо проявил себя здесь, Финн. - Мама радовалась, что нам столько раз звонили и присылали цветы. - На следующей неделе, когда тебе станет лучше, я принесу тебе ручку и бумагу, чтобы ты мог написать всем и поблагодарить их. Представляешь, ты не первый человек, которого здесь избили. - Кому еще досталось? - Телефон Майи был занят. - Как-то МакКаллума вытащили из его машины в Ньюарке и избили до полусмерти. - Я вспомнил, как Маркус рассказывал мне о возмездии, которое настигло лопоухого развратника за то, что он изнасиловал мать Двейна. Потом я вновь увидел, как Маркус целует Слима. Хотел бы я знать, где они были, когда изнасиловали меня. Неужели это они? Или, может, это был кто-нибудь из гомосексуалистов-японцев? Впрочем, вспышка гомофобии стихла, когда я вспомнил о том, сколько раз он лягнул меня ногой, прежде чем изнасиловать. Когда я потерял сознание, он знал, что мне уже здорово досталось. Он воткнул свой член мне в задницу не потому, что я ему нравился, а потому, что ему хотелось еще сильнее ранить меня. Поджидал ли он именно меня? Или все равно кого? Было ли несчастье, произошедшее вчера ночью, предназначено для меня? Или для другого человека? Какая разница, впрочем. Мне хотелось, чтобы в моем страдании был какой -то смысл, и поэтому я попытался убедить себя в том, что они охотились именно за мной. Я вспомнил, как кто-то смеялся, когда мы с Майей были на острове, и поклялся, что узнаю, кто сделал это со мной. Когда я разозлился, мне полегчало. Ну, не то чтобы полегчало, но все-таки стало немного лучше. Но потом я понял, что если мне действительно станет известно, кто это сделал, мне уже никогда не удастся делать вид, что ничего серьезного не произошло. Понимаете, как я уже и говорил, я был уже не тот, что прежде. Я позвонил Майе. Она заплакала и сказала, что уверена в том, что это был браконьер. Она долго ждала меня, а потом, так и не дождавшись, вышла поискать, и подошла к полю, где меня избили, как раз в тот момент, когда Гейтс, включив маячок, быстро увозил меня, положив на заднее сиденье. То есть, мне повезло, в каком-то смысле. Во всяком, случае, это не она обнаружила меня лежащим ничком на распаханном поле со спущенными до лодыжек штанами. Мне не хотелось больше говорить на эту тему, и я спросил ее об отце. Тогда она опять заплакала. - Ты удивительный человек. - Почему ты так говоришь? - Тебя избили, а ты беспокоишься о моем отце. - Я ничего не ответил. Когда говоришь по телефону, легко изображать сильного молчаливого мужчину. Через час они с Брюсом приехали навестить меня. Я услышал, как мама сказала: - Я провожу вас в его спальню, а потом принесу вам чая со льдом. - Миссис Эрл, давайте я помогу вам приготовить чай. Пусть Майя и Финн поговорят наедине. - Ему хотелось поддержать меня. Но, как это ни удивительно, мне вовсе не хотелось оставаться с Майей наедине. - Можно войти? - спросила она, постучав и приоткрыв дверь. - Будь так добра. - Я изображал мужественную веселость. Она вошла в комнату, улыбаясь, словно пытаясь убедить меня в том, что наступят и лучшие времена. Я думал, что когда она увидит меня, то опять заплачет. Лицо у меня опухло. Оно было пурпурно-черным. Нос мне сломали, а губы были покрыты струпьями. - Ты забавный. - Очень смешно. - Выглядишь сексуально. Как боксер, который выиграл бой. - Откуда ты знаешь о боксерах? - Ничего. Знаешь, когда меня лошадь протащила, я полгода была похожа на разбитую тыкву. - Если бы она обратила внимание на выражение моего лица, то поняла бы, что я ждал другой реакции. Майя закусила губу и на минутку задумалась. - Хочешь, я опять выйду за дверь, а потом опять зайду, и сделаю вид, что вне себя от горя? Потому что мне и правда очень больно. Ведь это и моя вина тоже. Мне просто казалось, что я должна развеселить тебя, чтобы ты перестал думать о том, что произошло. - Она прекрасно понимала, что я чувствую, просто не знала, что случилось на самом деле. - Почему ты говоришь, что это твоя вина? - Это же я уговорила тебя тайком уйти из дома вчера вечером. - Майя присела на край кровати и поцеловала мое левое ухо - это было единственное место на моем лице, которое не болело. - И я все еще хочу подарить тебе кое-что. Майя просунула руку под одеяло и захихикала. - Мы так долго не виделись. Я оттолкнул ее руку. - У меня два ребра сломано. - Честно говоря, я беспокоился не из-за ребер. - Я бы гребаных браконьеров сама пристрелила! Гребаных. Не самое удачное слово она выбрала. - Это не Двейн. - Он не единственный, кто нас ненавидит. - Майя, оказывается, считала меня "своим". - Его отец вообще извращенец. Самый подлый из всей их компашки. - Мне и в голову не приходило, что меня мог изнасиловать кто-то из тех, кто постарше. - Извращенец? - Да. Это отвратительно. - Что он такого сделал? Говорят, его выгнали с молочной фермы МакКаллума, потому что застали за тем, как ему отсасывал годовалый теленок. Брюс вкатил в комнату тележку с холодным чаем и печеньем. Столько всего произошло за последнее время, что у меня совершенно вылетело из головы, что он покрасил волосы и стал выглядеть совершенно по-другому. - О чем вы говорите? - спросила мама, угощая всех печеньем. - О том, кто меня избил. - Я строго посмотрел на ее, чтобы она оставила меня наедине с моими друзьями. Вместо этого она села ко мне на кровать. Брюс пододвинул себе стул. - Финн, я говорил с Гейтсом. - В этот момент я подумал, что он знает правду. - Слава богу, что ты остался жив. Тебе еще повезло. - Да, меня только избили. - Когда я жевал печенье, челюсть болела. - Ты хотя бы знаешь, почему они сделали это? - Может, потому, что я джентльмен и ученый? - Это действительно так, сэр, - засмеялся Брюс. - И превосходный лжец впридачу. - На минуту он стал прежним Брюсом. - Как это понимать? - Мы с Финном понимаем, о чем идет речь. Старая шутка. Мама встала с кровати. - Майя, я хотела бы поговорить с тобой наедине. - Конечно, - ответила она. - О чем это? - подозрительно спросил я. - На следующей неделе у тебя день рождения. Думаю, мы должны устроить вечеринку для тебя и твоих друзей. - Не надо. - Дело не только в том, что у меня не было настроения веселиться. Мне стало страшно, когда я представил, как мама пытается шутить с моими друзьями, угощая их тортом и пуншем. Такого унижения мне не вынести. - Да что с тобой, Финн? Это же твой день рождения, - удивилась Майя. - Нет, мы устроим праздник, нравится тебе это или нет. - Маме не очень понравилось, что моя подруга сказала "мы". Потом она подошла ко мне, поцеловала целое ухо и тихо произнесла: - Я знаю, о чем ты беспокоишься. Предоставь это мне. Они с мамой вышли из комнаты и спустились вниз. Брюс закрыл за ними дверь. - Знаешь, Финн, похоже на то, что они поджидали меня. Ведь на тебе был мой пиджак, и ты бежал к нашему дому. А на улице было темно. - И кому это было надо? - После того, как я объявил о том, что здесь будет построен молодежный центр, моя популярность несколько снизилась. - Майя думает, что это был браконьер. - Она во всем винит браконьеров. - Две недели назад мы были с ней на острове. Кто-то нас преследовал. - Почему ты мне не сказал? - Я не думал, что это важно. - Тогда тебе нужно быть готовым к тому, что на тебя опять могут напасть. - Это мне и в голову не приходило. Брюс полез в карман и достал оттуда пистолет с перламутровой ручкой - такой же, как у его деда. - Будь осторожен: он заряжен. Когда Майя с Брюсом уехали, мама стремглав поднялась вверх по лестнице. Я крутил барабан пистолета, воображая, куда всажу первую пулю, когда передо мной будет стоять изнасиловавший меня извращенец. Я спрятал его под одеяло, придерживая пальцем спусковой крючок. - Довольно наглая молодая особа. Если бы мне была нужна ее помощь в подготовке праздника, я бы сама ей об этом сказала. - Ты сказала. - Но я всего лишь хотела, чтобы она помогла мне составить список гостей. - А она что сделала? - Позвонила дедушке. И не успела я возразить, как она упросила его предоставить лесной домик для вечеринки. - Мне по-прежнему не нравилась эта идея с вечеринкой, но, по крайней мере, все смогут напиться, раз Осборн решил помочь с ее устройством. - Но ведь это же мы устраиваем праздник! - Да, я как раз хотела использовать этот случай для того, чтобы проявить ответную любезность. - Как это понимать? - Мне бы хотелось пригласить всех людей, которые приглашали нас. - Но это же не наш дом. - Для твоего сведения, я арендовала его на два года. - Здорово. Спасибо, что поинтересовалась тем, хочу ли я оставаться здесь. - Неужели ты действительно хочешь сказать, что нам будет лучше в каком-то другом месте? В кино это выглядит абсолютно естественно, но, по моему мнению, заснуть с заряженным пистолетом под подушкой очень сложно. Мне все казалось, что он выстрелит посреди ночи и разнесет мне мозги - а это не то же самое, что собираться покончить жизнь самоубийством, прострелив себе башку. Когда я вынул из него пули, мне стало спокойнее. Но потом я вспомнил, как Брюс сказал, что мой обидчик вполне может появиться вновь, и тогда опять зарядил пистолет и засунул его за изголовье, чтобы быстро вытащить, если он вдруг мне понадобится. Потом стал тренироваться вытаскивать его, чтобы сделать это мгновенно, даже если меня обуяет панический страх. Все-таки я спрятал пистолет слишком далеко. Швы, кажется, начали кровоточить. Может, положить его в ящик стола? Придется закрыть его на ключ, а то мама обязательно его найдет. Но если я это сделаю, то мой враг успеет добраться до меня, прежде чем я включу свет и воткну ключ в замочную скважину. Он меня к тому времени опять трахнуть успеет. Наконец, я решил, что лучше всего будет положить оружие под матрас. Раньше я прятал туда порножурналы. На следующий день к нам пришел Герберт. Он принес увеличитель и другие принадлежности, необходимые мне для того, чтобы проявить пленку. Честно говоря, я совсем забыл, что обещал это Осборну. Мне вовсе не хотелось рассматривать его похабные фотографии. У меня у самого в голове черт-те что творилось. Утром Джилли подарила мне немного травы и бутылку виски, пожелав скорейшего выздоровления. Она сказала, что Двейн, когда выйдет из тюрьмы, обязательно выяснит, кто на меня напал. А Осборн объявил о награде в пятьдесят тысяч долларов тому, кто сообщит что-либо о моем обидчике. Я попросил Джилли передать Двейну, что вполне разделяю интерес, который он проявил к этому делу. Это действительно было так. 22 Майя стала заходить ко мне утром, после того, как мама уезжала на собрания анонимных алкоголиков. Пред тем, как она приехала, я уже успевал выпить виски с колой и выкурить полкосяка. Все это, вкупе с лекарствами, помогало мне делать вид, что я чувствую себя намного лучше. Врач снял швы. Теперь ходить мне было легче. Но я все еще нервничал, когда Майя прикасалась ко мне, и поэтому мне приходилось подкреплять себя спиртным перед ее посещениями. Спустя неделю, когда мы сидели на газоне и курили траву (она - первый раз за тот день, я - третий), она спросила меня: - Тебе больно, когда ты меня целуешь? - Нет. - Тогда поцелуй. - Я так и сделал. Губы у меня болели, но я не сказал ей об этом. Она осторожно увлекла меня на траву, сказав при этом: - Мне тебя не хватало. - А мне тебя. - Это была правда. Если бы она просто лежала подо мной спокойно, это было бы еще ничего. Но она начала извиваться, и этого я не мог вынести. Меня тошнило. В то же время я был возбужден. В какой-то момент мне показалось, что сейчас кончу себе в штаны, но вместо этого я перевалился через нее, и меня вырвало. Мен пришлось сказать ей, что это все из-за лекарств. Майя сбегала за бумажным полотенцем и вытерла мне лицо. Потом мы сидели под кленом, я положил ей голову на колени, а она ласково говорила: - Не беспокойся, все будет хорошо. Когда мама уехала на работу следующим утром, я опять принял ежедневную дозу болеутоляющих, марихуаны, виски и кока-колы. Это входило у меня в привычку. Мне захотелось сделать что-то новое, и поэтому я решил почитать "Космополитен". Меня заинтересовала там одна статья. Она была озаглавлена: "Как помочь вашему другу признать, что у него проблемы с наркотиками или алкоголем". У меня, кажется, появились какие-то притязания на этот счет. Нужно было пройти тест, который был помещен рядом с этой статьей. Я стал отмечать галочкой те пункты, которые мне подходили. "Принимает ли он наркотики/алкоголь в одиночку?" - да. "Скрывает ли он от членов своей семьи и своих друзей, что принимает наркотики/алкоголь?" - да. "Принимает ли он наркотики/алкоголь в течение дня?" - я отметил "да" и мысленно отметил, что делаю это так часто, насколько возможно. "Влияют ли наркотики/алкоголь на его сексуальную активность?" - я задумался. Трудно сказать определенно. Когда я сосчитал свои очки, то оказалось, что отношусь к категории "Брось его, если он немедленно не обратится за медицинской помощью". Меня это здорово расстроило. Но потом я прочитал в этой статье, что те, кто злоупотребляет тем или другим, часто добиваются довольно больших успехов в учебе и работе. Вообще-то, мне всегда говорили, что если бы я не ленился, то смог бы лучше учиться. Кто знает, может, если я буду регулярно напиваться и обкуриваться, то у меня улучшатся оценки. Прошло еще несколько дней. Один был похож на другой. Однажды на нашем дворе появилась машина Осборна. Он никого не предупредил о своем визите. Я тем временем курил косяк и смотрел мультфильм о Космическом Гонщике. (Я и забыл, что его брата зовут Гонщик Икс), и даже не успел проветрить комнату, как шофер зазвонил в дверь. - Мистер Осборн хочет, чтобы вы вернулись к работе. - Когда? - Сейчас. Теперь я буду приезжать за вами на машине, и отвозить обратно. Герберт открыл нам дверь. Он проводил меня в биллиардную, спросив о моем самочувствии. На его вопрос я ответил, что мне действительно полегчало. Соврал, как обычно. Пока меня не было, Осборн явно просматривал фотографии. Аккуратно сложенные мной снимки теперь были в таком же беспорядке, как тот курган, который возвышался на биллиардном столе. Осборн пришел в комнату через полчаса. Он был одет в строгий костюм в полоску и старомодный двубортный жилет, отделанный кантом. - Извини, что опоздал. - Как приятно встретить человека, который не спрашивает меня о том, как я себя чувствую. - Все утро просидел с этими идиотами на собрании директоров. Поверь мне, я был председателем совета зануд. - Ему казалось, что это была смешная шутка. Я посмотрел на его брюки. Интересно, его партнеры заметили, что он надел костюм прямо на пижаму? Вместе с галстуком она смотрелась прилично, но я все-таки не совсем понял, почему он это сделал: то ли смеха ради, то ли у него стали проявляться симптомы болезни Альцгеймера. Скорее всего, все-таки второе: Осборн медленно опустился на четвереньки, издал неприятный смешок и пополз в другой конец комнаты. - Вы что-то потеряли? - Надеюсь, что нет, черт побери. - Я понял, что он собирался сделать, когда он откинул китайский коврик и открыл дверцу сейфа, который был вмонтирован в пол. Потом Осборн снял очки, надел другие, и повернул рукоятку сначала налево, а потом направо, и замер. - Твою мать. Забыл эти чертовы цифры. Дай мне мой блокнот. Я достал из кармана его пиджака ежедневник в обложке из крокодиловой кожи, заметив, что на подкладке кармана был прикреплена этикетка с датой изготовления этого костюма. Его сшили в "Севил Роу" - знаменитом лондонском ателье. Ему было больше лет, чем моей матери. Осборн полистал свою черную книжечку и опять набрал какие-то цифры. У него тряслись руки. Он повернул ручку налево, направо и обратно, но щелчка не раздалось. Он еще раз сделал это. Его пальцы так дрожали, что можно было подумать, что он засунул руку в розетку. Если бы это было в каком-нибудь мультике, я бы засмеялся. - Черт. Открой сам. - Осборн сел на пол, задыхаясь от раздражения. - А какие цифры набирать? - Один, два, три. - Да, несложная комбинация. - Другую мне не запомнить. - Я повернул ручку, и по мановению моей руки она открылась. Мы, столкнувшись головами, уставились внутрь стального цилиндра. Там были пачки новеньких стодолларовых купюр и пара коробок из ювелирных магазинов - голубая от "Тиффани" и красная от "Картье". А еще там были помятые железные коробки, в которых хранили наличные. Выглядели они так, будто их сто лет назад купили в каком-то дешевом магазине. - Дайте мне эту коробку, коллега. - Эта была такая дешевка, что ее замок можно было открыть шпилькой. Он вытащил золотую цепочку, которая лежала в кармане его жилета. На ней висел крошечный металлический ключик. - Я хочу, чтобы ты увидел кое-что. Я никогда в жизни не показывал это кому бы то ни было, и никому об этом не рассказывал. - Вздохнув, он открыл шкатулку. Внутри лежали бумаги, дополняющие его завещание, три стеклянных шарика и старинная порнографическая открытка. На ней был изображена обнаженная женщина. Ее чулки были закатаны до колен, ноги задраны вверх, на плечи жирного голого мужчины, со свисающими, будто у моржа, усами. На нем были только ботинки и носки. Казалось, он напрягается изо всех сил. На шее у женщины висел крест, а на лице застыло выражение отчаяния - сам черт ей был не брат. Она повернула голову к окну. - Ого. Она внизу такая волосатая. - В то время, когда моя мать была молодой, женщины еще не делали депиляцию воском. - Осборн взял фотографию, поднес ее поближе к глазам, а потом отдал мне. - Она была красавицей. - Так это ваша мать! - Во всей своей красе. - А кто этот мужчина? - Президент телефонной компании, который подписал с отцом контракт, когда увидел этот снимок. - А как он оказался у твоего отца? - Это он сделал эту фотографию. - Осборн будничным тоном объяснил, что парень, который развлекался с его матерью, владел несколькими компаниями, и даже железной дорогой. Благодаря этой фотографии дедушка Осборна получал по два крупных заказа каждый год. Он говорил шутливым тоном, но мне было совершенно ясно, что он не считал это забавным. Потом он трясущимся пальцем показал мне на пустое расстояние между занавесками. Я посмотрел туда. И увидел там его самого, смотрящего прямо в камеру. Казалось, он был в каком-то забытьи. Ему тогда было приблизительно столько же лет, как мне сейчас. - Зачем вы мне это показали? - Ex malo bonum. Это латинская пословица. Худа без добра не бывает. В пять часов в комнату вошел шофер, чтобы отвезти меня домой. Осборн проводил меня вниз. В это время солнце ярко засияло через огромное окно в холле. Мой шеф был одет в длинный халат, его омывали солнечные лучи, и сейчас он был похож на священника. Только тут я заметил, что их фамильный девиз был выложен в верхней части окна цветным стеклом. Гербы о многом могут рассказать. На нем была изображена женская головка, прикрывшая глаза рукой, а внизу была написана та самая латинская пословица. Наверное, легко поверить, что так оно и есть, если у вас достаточно денег, чтобы подтвердить свои убеждения. 23 Брюса показывали по телику. Миссис Лэнгли специально пригласила всех кого можно к себе домой, чтобы они полюбовались на это. Жители Флейвалля, по словам Осборна, по-прежнему вопили так, будто им яйца прижали. А все из-за того, что отпрыск семьи Лэнгли собирался притащить в городок негритянское отродье. Тем не менее, пришли все. Потому что знали: если они не явятся, их не пригласят на следующую вечеринку. А может, и на ту, которая будет после нее. А может, вообще уже никогда никуда не пригласят. И какой смысл сердиться, если ты знаешь, что не собираешься сердиться вечно, как приговаривал мудрый Осборн? Согласно расписанию общественно важных событий, следующим поводом для того, чтобы собраться всем вместе, должен был стать мой день рождения. Майя решила, что будет весело, если мы устроим костюмированный бал, и все нарядятся в разных богов и богинь. Сначала маму это ужасно рассердило. Но когда все любители игры в гольф стали подлизываться к ней, чтобы она их тоже пригласила, она быстро переписала историю и сделала вид, что это была ее идея. Это было просто отвратительно, честно. В любом случае, вечеринка неумолимо приближалась. В семье Лэнгли не очень любили смотреть телевизор. У них был всего один аппарат. Он стоял в библиотеке, которая была по размеру не больше моей спальни. В ней были повсюду разбросаны банки с краской и скипидаром и тряпье - они пригласили художника из Англии, чтобы он нарисовал на стене портрет их семьи, в честь выздоровления мистера Лэнгли. Специально для того, чтобы каждый мог увидеть нового, исправившегося Брюса, они купили новый огромный телевизор и установили его у бассейна. На улице было жарко, стульев на всех не хватало, и поэтому я, Майя, Маркус, Слим и Пейдж надели купальные костюмы и залезли в бассейн. Брюс должен был появиться в вечерних новостях вместе с мэром Ньюарка. По случаю пресс-конференции он купил себе новый строгий костюм. Они с мэром стояли у здания на Клинтон-авеню, которое, казалось, вот-вот развалится. Их окружали мужчины в цветастых рубашках. Брюс передал мэру чек на двести тысяч долларов от Фонда Осборна. Они объявили, что это здание отремонтируют и превратят в Дом Лэнгли - компромиссное решение, призванное спасти Флейвалль от беспокойных дитятей. Он назвал этот дом "прибежищем для детей, которых лишили детства". Это выглядело довольно странно: мы сидим в бассейне, а чернокожие служанки разносят напитки, крабов и горчичный соус для богатых белых людей, которые аплодируют и приговаривают: "Разве это не чудесно, что наконец-то Брюс решил сделать хоть что-то для этих бедняжек?". На самом деле, это значило только одно: они надеялись, что "приют" в Ньюарке умерит пыл Брюса, и во Флейвалле ничего подобного не появится. Майя повисла на мне в бассейне и прошептала: "Это дедушка придумал. Он хочет, чтобы Брюс перестал думать об этом". Было очень странно наблюдать за тем, как он выступает по телевизору. Брюс выглядел абсолютно естественно. Он был очень телегеничен. Искренне улыбаясь, защитник детей пожал мэру руку. Казалось, он такой серьезный и честный парень. Никто бы не догадался, что это тот самый человек, который доказывал широту своих взглядов тем, что красил волосы в белый цвет, носил саронг, и привозил на вечеринки нигерийскую принцессу Коко, называя ее своей невестой. Он совершенно преобразился. Брюс стал таким ответственным и собранным, что можно было решить, что он действительно повзрослел. Раз и навсегда. Сам он в это время стоял в стороне. Когда сюжет подошел к концу, и все зааплодировали, он застенчиво улыбнулся, явно довольный собой. Только непонятно, что его больше радовало - то ли то, что он собирался совершить доброе дело, то ли то, что он так чудесно выглядел на экране. Кто-то из гостей сказал: - С ума сойти, Брюс, такое впечатление, что ты брал уроки у самого Бобби Кеннеди. - Будем считать, что это комплимент. Не думаю, что ему хотели польстить. - Тебе стоит политикой заняться. - У меня темное прошлое. Миссис Ливеллин (та самая старушка с голубыми волосами, пять раз побывавшая замужем после того, как ее выгнали из школы за то, что она таскала в портфеле обручальное кольцо с огромным брильянтом) встала со своего места и громко сказала: - Брюс, ну почему ты решил заниматься именно этим? А как же наши индейцы? - На ней была очень много бирюзовых украшений, и выглядело это пугающе. - Мне казалось, что будет правильно сосредоточиться на проблемах нашего штата. - В Нью-Джерси живут индейцы. На юге - ленни-ленапе, а в нашей местности полно алгонкинов. Не так ли, Маркус? Маркус тем временем боролся под водой со Слимом. Когда он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, все на него уставились. Миссис Ливеллин строго на него посмотрела. - Маркус, ведь твоя мама наполовину индианка. Не кажется ли тебе, что белые американцы должны компенсировать коренным жителям Нью-Джерси то, что с ними так непростительно небрежно обращались? Маркус, облегченно вздохнул, когда понял, что никто не видел, как они со Слимом обжимались под водой. Он широко улыбнулся. - Миссис Ливеллин, считайте, что вы уже стали почетным членом нашего племени. Потом один высокомерный парень, который летал на работу на вертолете (он выпил сегодня слишком много коктейлей "Лонг Айленд"), глупо пошутил: - А как насчет нашего племени? Господи, о нас-то кто позаботится? Мы же стали исчезающим видом. - Мы уже вымерли, - ответил Осборн, - просто не хотим себе в этом признаваться. Наконец, все взрослые слегка опьянели и стали спорить. Тогда мы вылезли из воды и побежали в домик-раздевалку, где выкурили одну сигарету с марихуаной. На Маркуса она сильно подействовала, судя по тому, что он сказал: - Знаете, ребята, если вы поселите меня в резервацию, то я легализую там травку, и нам всем будет хорошо. Пейдж тоже здорово окосела. Она заявила: - А я наемся транквилизаторов, проскользну в постель Брюса и нападу на твоего братишку, пока он не стал настолько консервативным, чтобы отказаться меня трахнуть. Наконец, все сделали несколько затяжек и докурили сигарету до самого фильтра. Так что она даже выпадала из мундштука, который Пейдж носила пристегнутым к цепочке на шее. Слим просто съел то, что осталось от самокрутки. Майя потянула меня назад, а потом и остальные, хихикая, двинулись обратно. Они стали разыскивать тележки с закусками, чтобы утолить внезапный голод. - В чем дело? - Ни в чем. - Я что, больше тебя не интересую? - Майя говорила очень медленно, делая паузы после каждого слова. Видимо, ее собственные слова удивили ее; а еще больше - то, что ей так сильно хотелось заплакать. - Нет... С чего ты это взяла? - Потому что ты не хочешь оставаться со мной наедине. - Это неправда. - Мне хотелось убедить ее в этом, но Майя была права. - Слим спросил, хотим ли мы покурить, и что я должен был сделать? Сказать ему "давай свой косяк и вали отсюда"? - Я не имею в виду именно сейчас. На прошлой неделе Майя несколько раз очень ловко устраивала все так, чтобы мы оставались вдвоем. Сначала это был пикник на острове. Потом мы целый день провалялись вдвоем у бассейна (Брюс и миссис Лэнгли уезжали в больницу к отцу, чтобы проведать его, и служанок в то утро дома не было). Каждый раз я в последнюю минуту приглашал кого-нибудь или приносил с собой траву. А однажды я даже попросил позвонить мою маму, и сделал вид, что она, свинья такая, хочет, чтобы я шел домой. Я взял ее лицо в руки, поцеловал и сказал: - Это не имеет к тебе никакого отношения. - Мне хотелось быть честным. - А в чем тогда дело? - Она просунула мне руку в плавки. Член у меня подпрыгнул так, что его стало видно из-за резинки на трусах. Я хотел опять стать счастливым, провести в своей жизни новую границу, разделяющую ее на "до" и "после", и поэтому стащил с Майи купальник и попытался представить, что мы впервые видим друг друга нагишом, как это было в первый раз. Но перед глазами у меня стояла другая картина: я лежу на земле, и меня насилует человек без лица. Я спрятал лицо у нее на плече, и так прижался к нему, что в глазах у меня потемнело. Я отчаянно пытался думать о чем-то другом. Но ничего не приходило в голову, кроме девочки яномамо, фотографию которой я часто разглядывал, когда мастурбировал. Мы могли бы, конечно, сделать это прямо сейчас. Дело-то нехитрое. Но мне было невыносимо думать, что теперь в моей жизни будут только такие ... удовольствия. Я отступил от Майи на один шаг и соврал: - У меня голова кружится. - Что мне делать? - Ничего. Это быстро пройдет. - Я оперся рукой на стену домика, как будто с трудом держался на ногах. Забавно: когда я стал изображать, что мне плохо, мне на самом деле стало плохо. - Принести тебе воды? - Если бы на ней была одежда, я бы обязательно попросил ее сделать это, лишь бы не смотреть ей в глаза. - Нет, все хорошо. Врач говорит, что мой организм плохо реагирует на то лекарство, которое я принимаю, чтобы снять последствия сотрясения мозга. - Мне удалось припомнить эту длинную фразу из одной мыльной оперы, которую я смотрел, когда мне было нельзя вставать с кровати. Майя одела купальник. Ее левая грудка вывалилась из него, и я заправил ее обратно. - Меня это бесит. - Самое ужасное заключалось в том, что Майя по-прежнему ужасно меня возбуждала. - Через несколько дней тебе станет легче. - Надеюсь. - Не беспокойся. Когда мы, наконец, сделаем это, все равно это будет сюрприз. - Проблема в том, что я не хотел больше даже слышать о сюрпризах. Майя предложила отвезти меня домой. Было еще светло. Я сказал ей, что хотел бы пройтись пешком. - А что, если ты столкнешься нос к носу с парнем, который тебя избил? - Он об этом пожалеет. - Прозвучало это очень смело. По правде говоря, при мысли об этом мне стало не по себе. В кармане моей джинсовой куртки лежал пистолет. Брюс наблюдал за нами. - Не надо изображать передо мной храбреца. Давай я отвезу тебя. Или ты можешь сам повести машину. - Майя, оставь Финна в покое, - воскликнул Брюс, - он может сам о себе позаботиться. - Раньше этот парень нравился мне больше, но тот человек, в которого он превратился, тоже был неплохим чуваком. Как только я отбежал от их дома, я вынул пистолет и стал продираться по лесу, сжимая его в руках. Курок был взведен. Я оглядывался через плечо каждые несколько шагов. Мне казалось, что если он решит напасть на меня снова, то, скорее всего, сделает это сзади, а не встанет у меня на пути. В каком-то смысле, мне хотелось, чтобы он снова на меня напал. С другой стороны, я не был уверен, что смогу выстрелить в человека. Я вспомнил, как он накинул мне мешок на голову. Потом вспомнил про то, что мне наложили швы на толстой кишке, и перестал сомневаться. Вместо этого стал размышлять, куда выстрелю сначала. В живот? Ниже живота? Может, в колено? Мне хотелось увидеть, как он ползает по земле и просит о пощаде. А потом, если я выстрелю ему в челюсть, увижу, как он захлебывается собственной кровью, умоляя сжалиться над ним. В пистолете, который принес мне Брюс, было шесть пуль. Это значит, что он будет долго мучиться. Я вошел в лес, думая, что если я пристрелю этого парня, то история закончится, но не успел пройти и половины пути, как понял: все не так просто. Если я выстрелю в этого подонка, но не убью его, то у людей возникнет ко мне много вопросов, на которые мне совсем не хочется отвечать. То, что я использовал для этого пистолет Брюса, только усложнит дело. А если я убью его, меня, скорее всего, будут судить за убийство, если только не выплывет наружу тот факт, что он меня изнасиловал. И если это вылезет наружу, все узнают о моем унижении, и решат, что я немного тронулся из-за этого, как бы не старался это скрыть. Конечно, все меня будут жалеть, обращаться со мной очень ласково, изо всех сил делать вид, что ничего ужасного не произошло. Но до конца моей жизни обо мне будут говорить так: "Ну, ты знаешь, это тот самый Финн Эрл, которого избил и изнасиловал один парень. В принципе, он вполне нормальный, учитывая то, что с ним произошло". Даже если я, наконец, смирюсь с тем, что случилось, перестану пить и курить, успешно сдам экзамены, поступлю в Гарвард и установлю контакт с неведомым племенем, которое не мог отыскать даже мой отец, люди будут повторять одно и то же: "Что ж, хоть его и трахнули в задницу, этому засранцу удалось добиться успеха". А если об этом узнает Майя, то она, скорее всего, все равно подарит мне то, что обещала. Но это не имеет значения. Я буду знать, что она сделала это из жалости. А если не из жалости, и если это будет действительно круто, то все равно мы оба будем прекрасно понимать, что все было бы еще лучше, если бы меня не изнасиловали на поле у дома ее дедушки. Мне нужно было собрать мысли в порядок. А сердце у меня было похоже на одну из анжуйских груш, которые мистер Осборн выращивал в бутылках, чтобы делать из них бренди. Я как раз проходил мимо сада, в котором они росли. Эти зеленые груши уже созрели. К ним было невозможно прикоснуться из-за стекла, которое тихонько позвякивало, когда начинал дуть ветер. Я навел пистолет на одну из них, выстрелил и промахнулся, несмотря на то, что был всего в полутора метрах от цели. Выстрел прозвучал неожиданно громко. Это было очень глупо с моей стороны. Я испугался и начал оглядываться по сторонам. Слава богу, никто не видел, как я пытался убить несчастный фрукт. Когда я проходил по дорожке у нашего дома, то услышал, как звенит телефон. Я побежал через газон и ворвался в дом. Все решено. Если это Майя, то я скажу ей, чтобы она приходила немедленно. Мы пойдем в одно место и... - Майя, это ты? Слушай, я тут подумал... - Кто такая Майя? - Этот женский голос был мне знаком. Странно. - А вы кто? - Ты что, не узнаешь свою бабушку Нану? - Это твоя бабушка! - Мама тоже взяла трубку. - Зачем ты нам звонишь? - Было очень приятно хотя бы иногда быть честным. - Потому что мы тебя любим. - Это сказала бабушка. - Ясно. - Мы любим тебя и твою маму, чтобы с вами не случилось. - Приберегите вашу любовь для пациентов. - Ты не должен так враждебно разговаривать с дедушкой. Он этого не заслуживает. - Нет, у него вполне есть на это право. Но вы должны знать, что мы очень счастливы, что вам так повезло. - Если вы будете продолжать нас беспокоить, я пожалуюсь мистеру Осборну. - На минуту они заткнулись. - Мама дома? - Нет. - Она оставила записку, что заедет к Леффлеру. - Не мог бы ты передать, что мы звонили? - Конечно. - Скажи ей, что мы обязательно приедем на твой день рождения. - Знаете, после всего дерьма, выпавшего на мою долю, для того, чтобы меня расстроить, требуется что-то пострашнее, чем глупый телефонный звонок. Я подтащил стул из кухни к дереву, взобрался на него, встал на цыпочки и положил револьвер в дупло, в котором, кажется, проживала семья белок. Было ясно, что я никогда в жизни не выстрелю в кого бы то ни было. Разве что в самого себя. Проснувшись, я подумал, что мне надоело беспокоиться о том, как пойдут дела. Я лежал в постели со вставшим членом, и некоторое время размышлял, мастурбировать мне или нет, потому что не был уверен, что мне станет от этого лучше. Передернув пару раз, я стал думать о том, притрагивался ли ко мне насильник, когда делал это со мной. Я спустился вниз, чтобы позавтракать с мамой, и, когда стал резать банан, заявил ей: - А, да, забыл тебе сказать. Нана и дедушка вчера звонили. - И, прежде чем она успела возмутиться из-за того, что я не оставил ей записку, сам обрушился на нее: - Здорово, что ты пригласила их на мой день рождения. - Странно, что тебя это радует. - Все забыть, все простить. - А я вот все прекрасно помню. - Но если ты думала, что я не хочу, чтобы они приехали на мой праздник, и сама на них злишься, то почему же ты их все-таки пригласила? - Я хотела, чтобы они увидели, как мы хорошо здесь устроились. - Чтобы они о нас не беспокоились, да? - Мне было абсолютно ясно, что ей просто хотелось поразить их, но, как я уже говорил, мне уже надоело об этом думать. Мама улыбнулась, облокотилась на стол и взяла меня за руку. - Я очень рада, что мы можем говорить с тобой об этом, как взрослые люди. Зазвонил телефон. Это была бабушка. Мама ушла в другую комнату, чтобы поговорить с ней, а когда она закончила, то сказала: - Нана утверждает, что ты грубо с ней разговаривал. - Они меня довели. - Она сказала, что ты угрожал обратиться к мистеру Осборну. - Мама, но ведь я только что сказал, что очень рад тому, что ты их пригласила. Разве ты не понимаешь, что они пытаются тобой манипулировать? Твои родители готовы сказать все, что угодно, чтобы нас поссорить. - Но мы же не будем ссориться, правда, Финн? - Мама, ты же у меня одна. - Мне даже не захотелось сказать какую-нибудь гадость. 24 Позвонил Осборн, чтобы сказать, что на работу мне сегодня идти не надо. Он был в Вашингтоне, где устраивал ланч, чтобы помочь Брюсу. Были приглашены сенаторы, издатели газет и генеральные