на моя помощь. А пока - что нам предпринять? Ей нельзя оставаться здесь, даже если бы в доме была свободная комната. Моя сестра едва начала оправляться от долгой болезни после несчастного случая, который стоил жизни одному из ее сыновей; она сама уцелела только чудом, - а теперь еще и это... Я не могу допустить, чтобы повторилась вчерашняя сцена. - И для мальчиков это также было бы крайне вредно - после такого потрясения им нужен полный покой. Если я могу чем-нибудь помочь вам.. . - Если бы вы согласились недели на две взять к себе миссис Риверс под постоянное наблюдение и не пускать ее сюда, вы оказали бы нам огромную услугу. Но захочет ли она остаться у вас? - Думаю, что да. Конечно, она ни в коем случае не должна даже подозревать, что находится под присмотром. Она во что бы то ни стало хочет знать, что вы. а также мистер и миссис Телфорд собираетесь предпринять, - особенно в вопросе о вознаграждении Пенвнрну. Она боится, что он потребует больше, чем ему положено, а ведь ближе Тренанса она нигде не найдет приличного ночлега. К счастью, кроме меня, ни у кого в деревне нет закрытой кареты. Я постараюсь не привозить ее сюда, а пешком она не доберется. Но у мистера Мамфорда есть открытая двуколка. Боюсь, что когда дождь кончится... - Эта двуколка как раз поднимается на холм, и она сидит рядом с ним под зонтиком. - В такой дождь? Я знал, что она рвется сюда. Вчера вечером она пыталась добиться от меня обещания, что я подожду ее. Ну, я спущусь в поселок и посмотрю, что с Пенвирном. Его карета уже спускалась с холма, когда двуколка подъехала к дому с противоположной стороны. Беатриса в гостиной надевала шляпу. Она с улыбкой повернулась к невестке, которая входила в комнату в сопровождении священника. - Доброе утро, Фанни; еще минута, и вы нас не застали бы. Мы с Генри собираемся навестить спасителей. Надеюсь, в доме доктора вам было удобно? Доброе утро, мистер Мамфорд! С вашей стороны было весьма любезно подвезти миссис Риверс. Боюсь, что вы промокли в дороге. Благодарю вас, мальчики чувствуют себя хорошо; доктор только что ушел. Да, поистине чудесное спасение. Совершенно справедливо - наши сердца преисполнены благодарности. Могу я вам что-нибудь предложить перед уходом? Попросить Эллен взять ваш зонтик, Фанни? На этот раз Фанни была настроена не очень воинственно. Она явно чувствовала себя неловко, хотя и не так, как ее провожатый. - Беатриса, - начала она, - мистер Мамфорд хотел бы поговорить с вами и с Генри, прежде чем вы поедете к рыбакам. Ему надо кое-что сообщить вам, и я считаю, что вам следует его выслушать. - Я надеюсь, - сказал священник, - что вы извините меня, если я задержу вас на несколько минут. Это довольно важное дело, и мой долг повелевает мне... Беатриса любезно пришла ему на помощь. - О, разумеется. Пожалуйста, присядьте: мы не особенно торопимся. Только разрешите, я позову моего мужа и брата. А, вот и ты, Уолтер. Ты не попросишь Генри присоединиться к нам? Фанни и мистер Мамфорд хотят нам что-то сообщить. Ужасная сырость, не правда ли? И так ветрено. Наверно, это надолго - ведь столько времени держалась прекрасная погода. Но уж если дождь начнется... Это мистер Мамфорд из Тренанса, Генри; мои муж, мистер Мамфорд. Священник откашлялся. Судя по его виду, ему хотелось провалиться сквозь землю. - Мистер Телфорд, я взял на себя смелость заехать к вам, ибо в отсутствии леди Маунтстюарт ее здесь представляю я. Я убежден, что она пожелала бы, дабы я принес... выразил ее поздравления по поводу столь чудесного избавления от смерти... - Ну... благодарю вас, - сказал Генри. - Я также убежден, что ее желанием, кроме того, было бы осведомить вас о некоторых подробностях поведения этого Пенвирна, прежде чем вы займетесь вопросом о награде, которую он не преминет потребовать... Он беспомощно посмотрел на Фанни. - - Миссис Риверс говорила мне, что вы, возможно... выкажете большую щедрость... Это, разумеется, достойно всяческого восхищения, но я знаю, что чувства леди Маунтстюарт... Он умолк, робко поглядывая на своих слушателей. Нижняя губа Генри не слишком его ободрила, но Уолтер сохранял обычную вежливую сдержанность, а Беатриса все еще улыбалась самой любезной из своих улыбок. - Извините меня, - медленно начал Генри. - Я вас не совсем понимаю. Какое, собственно, отношение имеет ко всему этому леди Маунтстюарт? - Как владелица поместья... - А разве эта земля по-прежнему часть ее поместья? Мне казалось, что она продала ее мистеру Риверсу. - Ну... конечно, но леди Маунтстюарт, естественно, сохраняет интерес - самый благожелательный интерес - к благосостоянию и нравственности здешних рыбаков. И я знаю, что она, как и все мы, сочла бы, что бывают случаи, когда излишнее великодушие не приносит добра... совсем не приносит... - Он снова запутался и умолк. - Я думаю, что следовало бы выказать уважение к желаниям дорогой леди Маунтстюарт, - сказала Фанни. - В конце концов она самая важная особа в здешней округе, и именно она заботится о духовных нуждах местных жителей. Если бы не ее щедрость, здесь не было бы ни церкви, ни священника ближе чем за семнадцать миль. Видя, что Генри начинает закипать, Беатриса с милой улыбкой поспешила вмешаться: - Разумеется, мы с мужем будем очень признательны за всякие сведения, которые помогут нам понять положение. Вас не затруднило бы, мистер Мамфорд, объяснить нам подробнее, что вы имеете в виду? Насколько я поняла, вы полагаете - или, вернее, так, по вашему мнению, полагала бы леди Маунтстюарт. - что слишком щедрое выражение признательности, которую мы испытываем к Пенвирну, может оказать губительное влияние на благосостояние и нравственность жителей поселка? Мамфорд испуганно и недоуменно посмотрел на Беатрису, но вид у нее был самый невинный. - Я... - запинаясь, начал он. - Дело в том, что все сложилось крайне неудачно. Конечно, как говорит миссис Риверс, мы все бесконечно благодарны провидению за эту неизреченную милость... - Но, может быть, вам кажется, что было бы лучше, если бы оно избрало другое орудие? Уолтер в первый раз вмешался в разговор: - Спасти их мог только он. Разрешите спросить вас, мистер Мамфорд, вы опытный гребец? - Я... нет; я не имел обыкновения... - Ну, а у меня есть некоторый опыт, и я знаю это побережье. Никто, кроме Пенвирна, не решился бы попытаться спасти их оттуда, кроме, пожалуй, моего слуги Повнса, а он утверждает, что у него не хватило бы на это уменья. - Ах, вот как... Разумеется, все мы ценим... Но, к несчастью, этот человек... не из тех, кому могут пойти на пользу лишние деньги... человек, недостойный слишком большой награды. Конечно, какой-нибудь приличествующий знак признательности... и. естественно, новая лодка... но я могу уверить вас, основываясь на личном знакомстве с ним, что он не способен чувствовать ни малейшей благодарности... - И не нужно... - пробормотал Генри, а Беатриса прибавила нежнейшим голосом: - Видите ли, это мы ему благодарны. Она перевела взгляд с потемневшего лица Генри на его стиснутые кулаки, потом на трепещущего священника. Времени терять было нельзя. Она встала. - Вы были очень любезны, мистер Мамфорд: проделать такой путь, чтобы сообщить нам все это, и к тому же в такую погоду. А теперь, я надеюсь, вы извините нас. Мы должны успеть спуститься в поселок и вернуться домой до начала прилива, а нам надо повидать там нескольких человек. Спасибо, Фанни, но я думаю, что нам лучше поехать одним, - мы же родители, вы понимаете. Уолтер, ты не посидишь с мальчиками до нашего возвращения? Постарайся, чтобы они лежали спокойно. Я очень сожалею, Фанни, но доктор пока не разрешает допускать к ним гостей. До свидания. Карета успела благополучно тронуться в путь, прежде чем Генри взорвался: - Вот дьявольская наглость! Извини, дорогая, я нечаянно. Но соваться не в свое дело и командовать, как нам поступить с собственными деньгами, и тыкать нам в нос своей леди Маунтстюарт в доме Уолтера! Я... я просто не понимаю, почему я не дал ему хорошего пинка. - Это было бы излишне, - ответила она, стараясь успокоить его. - Он уже получил хороший пинок от судьбы, да и от Пенвирна, кажется, тоже. Бедняга, наверное, уже привык, что его пинают. Ты заметил, как он поглядывал на Фанни, ожидая приказаний? Хотела бы я знать, откуда у нее такая власть над ним и почему он так трепещет перед ней? - Я впервые в жизни вижу женщину, которая так похожа на ядовитую змею. Бедный Уолтер - быть мужем такой ведьмы! И что его толкнуло на это?.. Ведь, кроме всего прочего, она еще и страшна как смертный грех. Она, наверное, напоила его и. .. - Не думаю, чтобы Уолтер хоть раз в жизни был пьян. - Знаю, знаю. Он очень воздержан, но кому в молодости не приходилось разок хлебнуть лишнего? Ну, как бы то ни было, совершенно ясно, что она при помощи какой-то хитрости заманила его к себе в постель или сама залезла к нему. Остальное было уже нетрудно: стоило ей только притвориться, что ожидается потомство, и бедняга решил, что, как честный человек, он обязан жениться на ней. Во всяком случае, здесь был какой-то фокус-покус. И по-моему, ты права, родная: этот попик до смерти боится ее. Да и не удивительно! - Возможно, она внушила ему, что имеет влияние на леди Маунтстюарт и может лишить его места. Или она знает о нем что-нибудь компрометирующее - настоящее или вымышленное: для такого труса это не имеет значения. Фанни не задумываясь пустит в ход любую случайно услышанную сплетню, чтобы запугать его и подчинить себе. Ну, давай забудем о них обоих. Они не стоят того, чтобы из-за них сердиться. Генри, милый, я хочу поговорить с тобой прежде, чем мы увидим Пенвирна. - Она взяла его за руку. - По словам Уолтера, он трудный человек; и сейчас с ним, наверное, будет особенно трудно. Он пережил страшное потрясение - ведь ему пришлось не легче, чем мальчикам. И возможно, он не спал из-за своей ноги. Кажется, она не только вывихнута, но и поранена: Гарри сказал мне, что у него весь сапог был в крови. Кроме того, ты знаешь, как мучительно может болеть вывих. А мальчики накануне вели себя возмутительно. Если он заупрямится или будет груб, постарайся сдержаться. Он крепко сжал ее руку. - Любимая, неужели ты думаешь, что я буду думать о его манерах? Я... я готов стать перед ним на колени... Если бы ты видела этот риф... До конца поездки они больше ни о чем не говорили и только крепко держались за руки. ГЛАВА VI Рыбачья деревушка была на редкость унылой. Кучка убогих хижин примостилась под угрюмой скалой; пороги их облепены грязью, маленькие окошки потемнели от дождя, который сеется с нависшего над самыми крышами грязно-серого неба. Был час отлива, и по всему берегу валялись выброшенные волной рыбьи потроха; даже прожорливые чайки на сей раз уже насытились и больше не подбирали отбросов. Море и то казалось грязным. На берегу было пустынно и только несколько усталых рыбаков еще заколачивали последние бочонки под навесами, где гулял ветер; и по их вялым, сонным лицам было видно, что вчерашний день, полный тяжкого труда и радостного волнения, закончился попойкой. Грязный мальчишка с заячьей губой подошел к карете, когда она остановилась у края песчаной отмели. Генри высунулся из окна. - Не скажешь, где живет Пенвирн? - Э?.. - Где тут дом Пенвирна? - Э-э... - Здешний дурачок, - шепнул Генри. Неряшливо одетая женщина отворила дверь. - Иди домой, Джо, - позвала она. - Чего уставился на господ, как баран на новые ворота? - Добрый день, мэм. Не скажете ли, где живет Пенвирн? - А как же. Джо, сбегай проводи господ к Биллу. Выйдя из кареты, они стали пробираться по неровному песку, стараясь не наступить на рыбьи потроха; Генри низко пригибал зонт, защищая голову жены от ветра и дождя. Она уже начала было тяжело дышать от усталости, но тут Джо, который плелся впереди, остановился у одной из самых жалких хижин этого забытого богом уголка. - Э-э. Он получил свой шестипенсовик и ушел, а они стояли под дождем, онемев при виде этой удручающей нищеты. Крыша протекала, стены набухли и перекосились, разбитые окна заткнуты тряпками; костлявая корова привязана под навесом; разбитая лодка валяется вверх дном на песке, и в ней зияет пробоина... - Господи, какая развалина, - пробормотал Генри. Он постучал, и девушка лет семнадцати, забитая, болезненно-бледная, с соломенными волосами, падающими на бесцветные сонные глаза, держа в руках завернутого в тряпье младенца, приотворила дверь и молча уставилась на пришельцев. - Пенвирн здесь живет? Мы родители мальчиков, которых он вчера спас. Можно войти? Ни слова не говоря, она медленно отворила дверь пошире. На лице ее застыл испуг. В доме, очевидно, была всего одна довольно большая комната, вторая дверь, ведущая в пристройку-кухню, была растворена, и там что-то мастерили два мальчика. За дверью видна была приставная лестница, ведущая то ли на чердак, то ли на сеновал. На веревке, протянутой в глубине комнаты, висело изношенное, все в заплатах белье, и вода капала с него на неровный глиняный пол. Под дырявую крышу в одном месте подставили миску, в другом - ведро, и в них, звеня, непрерывно стекали струйки дождя. В одном углу из-за линялой ситцевой занавески в синюю и белую клетку виднелось что-то вроде постели, в другом были свалены рваные одеяла, которые тоже, очевидно, служили постелью. Старый пес, кошка и несколько босоногих ребятишек сидели на полу - там, где он еще оставался сухим. У стола измученная, преждевременно состарившаяся, сгорбленная женщина споласкивала в глиняной миске тарелки и кружки; светлые волосы, редкие и потускневшие, закручены на затылке тугим узлом. Уголки рта горько опущены, но профиль строгий и тонкий. Должно быть, в юности, когда от горя, нужды и материнства еще не увяли ее голубые, как незабудки, глаза, она была не просто хорошенькой, но настоящей красавицей. Пенвирн сидел у дымящего очага, в единственном кресле, спиной к вошедшим. Больная нога, туго перевязанная, в лубках, была вытянута на подушке, обтянутой все тем же полинявшим клетчатым ситцем. В зубах у него торчала пустая, дочерна обкуренная трубка. Исцарапанная, вся в кровоподтеках рука лежала на ручке кресла, - рука небольшая, но на редкость сильная. Худой, жилистый, он как-то странно застыл без движения, точно притаившийся в засаде хищный зверь. Женщина поспешно поставила на стол кружку, которую она мыла, и, вытирая руки краем фартука, пошла к ним навстречу. Видно было, что она недавно плакала. - Пожалуйста, входите, мэм. Вон как вымокли. На дворе-то так и хлещет. Входите, сэр, входите, ничего. Она, как и дочь, казалась испуганной. Захлопнув двери, чтобы в комнату не ворвался ветер и дождь, она тем же фартуком вытерла стул и поставила его перед Беатрисой, потом пододвинула Генри деревянную табуретку и крикнула через плечо: - Джим! Джимми, принеси-ка щепок, подкинь в огонь. Дождь заливает в трубу, все погасло. Рослый, одетый в лохмотья паренек вышел из пристройки с охапкой выброшенных морем обломков. Он молча, неловко поклонился, опустился на колени и раздул огонь. - Выплесни воду, - сказала мать, кивком показывая на миску . - Дженни, а ты уведи ребят в пристройку. Меньшого оставь. Мальчик снова неловко поклонился и. свистнув собаке, унес миску. Пес выбежал за ним, а девушка усадила малыша на пол и, забрав всех остальных детей, вышла в пристройку и закрыла за собой дверь. - Садитесь, сэр, пожалуйста. Доктор приходил, сказал, вы его послали. Душевное вам спасибо. Хозяин чуть повернул седеющую голову к гостям и искоса поглядел на них недобрыми глазами. - Он отдыхает. - Поспешно объяснила женщина. - Уж вы простите, что он не встает. Всю ночь с ногой промаялся... Доктор велел малость полежать... У него там косточка сломанная. - Чего надо? - неожиданно и зло спросил Пенвирн. Генри подошел к нему и протянул руку. - Мы с женой пришли поблагодарить вас за наших мальчиков. Я... я просто не знаю, как выразить... Мы до самой смерти будем вам благодарны. Позвольте пожать вашу руку. Пенвирн с отвращением отмахнулся. - Заговаривайте зубы кому другому. Велика заслуга... выудил двух щенят, экое сокровище, подумаешь! Лучше бы утопли, туда им и дорога. - Ох, Билл, - простонала его жена и поглядела на Беатрису полными отчаяния глазами. - Не сердитесь, мэм. Не сердитесь! Он ничего такого не думает. Это просто нога его доняла, да еще лодку разбило, да он улов упустил, да... Беатриса улыбнулась. - Ну что вы, миссис Пенвирн, мы так благодарны вашему мужу, разве мы можем на него сердиться. У женщины дрогнули было губы, но тотчас снова застыли. Как удивительно тонко они очерчены, редко увидишь такой безукоризненный изгиб. - Он устал, мэм. Уж вы простите его. Такой день тяжелый выдался. Все утро корову искали, потом... - Попридержи язык, Мэгги, - прервал муж спокойно, почти добродушно. - Нечего толковать про наши беды, им это ни к чему. Делай свое дело, и все тут. - Что это вы, Пенвирн, - сказал Генри. - Разве же мы вам враги? Вы спасли наших детей от страшной смерти, и это самое главное, что бы вы теперь ни говорили. Зачем нам ссориться? Мы ведь пришли только, чтобы поблагодарить вас и узнать, чем мы можем доказать свою благодарность на деле. Пенвирн откинулся на спинку кресла и злобно захохотал. - Чем доказать? Слыхали мы такие разговоры! Да-да, господин хороший. Вы не думайте, мне не впервой выуживать из соленой воды вашего брата. Я и до этих поганцев людей спасал. Давно бы надо стать умнее. Лодку продырявил, ногу разбил, рыбу упустил - и все из-за вас. А что мне толку от вашего спасиба? На новую лодку небось не хватит. - На лодку, Пенвирн? - подхватил Генри. - А может быть, лучше приличный дом вместо этой... - Нет, нет, Билл! Не надо! - вскрикнула Мэгги. Но было уже поздно, - забыв о больной ноге, Пенвирн вскочил и, подняв кулаки, бешено сверкая глазами, кинулся на Телфорда. - Этой лачуги, а? Насмехаешься над моим домом? Это мой дом, слышишь, мой, пока я плачу аренду. Убирайся отсюда, убирайся вместе со своей сукой, пока я... Вон, черт тебя, подери, вон! Генри тоже поднял кулак, желая просто защитить себя. Этот сумасшедший на все способен. Так они застыли на мгновение, точно бык и пантера, готовые кинуться друг на друга. И тут между ними стала Беатриса, обеими руками схватила занесенный кулак Пенвирна, заглянула в горящие яростью глаза; секунда другая - в зрачках его что-то дрогнуло. - Погоди, Генри. Молчи. Послушайте, вы просто не поняли. Разве вы не хотите принять от моего мужа дом? И лодку тоже? Пенвирн молча смотрел на нее. - Миссис Пенвирн, - позвала Беатриса, все еще глядя в глаза Пенвирна. - Подойдите сюда и скажите, пожалуйста, вашему мужу, что бы вы сделали для человека, который спас ваших детей? Мэгги порывисто закрыла лицо руками. Кулаки Пенвирна сами собою разжались. Он по-прежнему не отрываясь глядел на Беатрису. Она быстро наклонилась и поцеловала руку, которую все еще держала в своих. Он отшатнулся, попятился к своему креслу и сел. Беатриса нагнулась и положила его больную ногу на подушку. Он медленно повернулся, посмотрел на жену, потом на Генри - у того глаза были полны слез, - и неуверенно протянул ему руку. - Не обижайтесь, сэр. Я не... я думал, у вас другое на уме. Генри схватил протянутую руку и крепко стиснул ее. - Помилуйте, Пенвирн. Что же еще могло быть у меня на уме?.. Ну-ну, господь с вами. Он выпустил руку Пенвирна, громко высморкался и отвернулся, нащупывая стоявший позади стул. - Ну-ну, не могу я этого. Сразу дураком себя чувствуешь. Займемся-ка лучше делом. Он наконец сел и вытащил записную книжку. - Я бы хотел подсчитать, хотя бы начерно, чтобы прикинуть, во что это обойдется. Подробности можно обсудить и после. Я хочу, чтобы у вас был приличный домик и кое-какая мебель и чтобы вы могли побольше зарабатывать на жизнь. Прежде всего вам нужна хорошая лодка. - Спасибо вам, сэр. Вот без лодки мне и вправду никак нельзя. Я не хочу просить у вас лишнего... Но вот если б мне лодку получше, парусную бы. Беатриса, обнимавшая вздрагивающую от рыданий Мэгги, при этих словах обернулась к нему. - Мой брат попозже спустится сюда и поговорит с вами о лодке, он в этом понимает больше нас. Он просил передать вам, что, если вы с моим мужем решите, какой строить дом и выберете место, он пригласит землемера из Падстоу измерить участок, чтобы поверенный мог составить документ на свободное владение землей. Да, Повис был прав: эти слова обладали волшебной силой. Билл ничего не сказал, но она видела, что он одними губами повторил: "Свободное владение". - Вот и хорошо, - оживился Генри. - Начнем с дома. Кстати, а сколько у нас времени в запасе? Мы еще хотим поблагодарить Полвилов за помощь и успеть вернуться до прилива. - Времени пропасть, сэр. Больше двух часов. - Тогда поговорим о доме. В домах я разбираюсь. У меня есть кое-какой опыт по этой части. Прежде всего, сколько вас в семье? Билл, словно все еще не веря своим ушам, оглянулся на Беатрису. Она улыбнулась в ответ. - Обсудите это с моим мужем. Вот увидите, он знает толк в домах. А мы с вашей женой поговорим об одежде для детей. Миссис Пенвирн, давайте составим список. Увидав, что она достает из ридикюля бумагу и карандаш, Мэгги подошла к висевшей в углу полке, сняла с нее замусоленную, растрепанную книжку и подала Беатрисе, чтобы той удобнее было писать. Это было дешевое издание Евклидовой геометрии. Беатриса удивленно вскинула глаза: Уолтер говорил ей, что здешние рыбаки почти сплошь неграмотные. На полке стояло несколько потрепанных книжек - какие-то школьные учебники, а также ветхое четырехтомное издание, вероятно какой-нибудь энциклопедический словарь. Кроме того, там стояли две-три самодельные модели машин, а на стене висело что-то вроде грубого чертежа или диаграммы. Беатриса отложила карандаш в сторону и посмотрела на Билла. Впервые она могла спокойно, без помехи разглядеть его - они с Генри были поглощены расчетами. Похож на обезьяну, безобразный... Что ж, вполне понятно, что мальчики, ничего другого не увидали в нем, они ведь еще дети. Нет, Пенвирн совсем не уродлив и не страшен. И, однако, маленький, худой, смуглый и очень живой, он, придя в ярость, мог показаться неискушенному глазу ничем не лучше рассвирепевшего шимпанзе. Даже и сейчас, в добрую минуту, прежде всего бросались в глаза скорбный рот и гневная складка меж бровей. И еще нечто было в его облике. Нечто, отличавшее не одного Пенвирна, но многих жителей этого края, и если бы не Уолтер, она вряд ли разглядела бы это. Под горечью и озлобленностью, тлевшей в нем, таилась вековая, от предков унаследованная обида - обида жителя бесплодных земель: печать бессознательной, но никогда не угасающей враждебности, которой, по словам Уолтера, отмечены все неимущие. В Пенвирне было что-то от того малорослого смуглого племени охотников, которое кельты изгнали из его родного края, а также нечто и от самих кельтов, которые в свою очередь были согнаны с насиженных мест. Здесь, в Каргвизиане, Уолтер уже не раз указывал ей лица, отмеченные этой печатью, но ни у кого другого она не видела такого высокого лба, таких пытливых глаз. Заметив, что Беатриса задумалась, Мэгги стала перетирать и убирать тарелки. А когда ее позвали, послушно подошла и молча остановилась рядом. - Что же вы стоите, миссис Пенвирн? - сказала Беатриса. - Надеюсь, когда мы уедем отсюда, у всей вашей семьи будет на зиму теплое платье и крепкая обувь. Сколько у вас детей? Четверо мальчиков. А девочек? А этот малыш ведь ваш внук, правда? Скажите мне, как их зовут и кому сколько лет. Мэгги отвечала едва слышным шепотом. Нет, надо как-то разбить лед, надо заставить ее разговориться. - Я хочу написать домой, пусть пришлют сюда одежду, из которой мои дети уже выросли. Кроме мальчиков, у меня еще есть дочурка, и все они растут так быстро, что ничего не успевают сносить. Обычно я все отдаю друзьям или соседям, но весь этот год я проболела, и все вещи остались. Пожалуй, можно будет переслать из Бристоля в Падстоу морем целый сундук, - продолжала она, подумав. - Возчик завезет его в Тренанс, а уж оттуда его нетрудно доставить к вам. Тогда видно будет, что еще нужно докупить. Сколько лет той беленькой девочке, которая играла с собакой? Мне кажется, платья моей дочки будут ей как раз впору. Еще немного, и преграда, разделявшая их, рухнула. Мэгги, постепенно осмелев, заговорила о детях, а там и о муже. Она, видимо, боялась, как бы добрая леди не подумала, что Билл всегда "такой злой на язык", и горячо уверяла ее, что это только когда дела особенно плохи. А вообще он хороший муж и отец, несмотря на грубые речи. - Работает больше всех... И не пьет почти... так только иной раз... самую малость... И то разве что господа обидят... Вот тогда он и делается злой. - Понимаю, - мягко сказала Беатриса. - Мы все делаемся злыми, когда жить становится уж очень тяжко. Я это по себе знаю. Мэгги поглядела на нее с сомнением: ей и в голову не приходило, что господам тоже иной раз тяжело приходится. Потом ее синие глаза стали строгими. - Но если обретешь бога, мэм, все можно стерпеть. Что ж, пусть тешит себя сказками, простая душа, если ей от этого легче... И Беатриса снова перевела разговор на теплое белье. Неожиданно Билл отбросил листок с расчетами. Голос его прерывался от волнения, чувствовалось, что он делает над собой отчаянное усилие. - Нет, сэр, не надо мне этого! Спасибо вам за вашу доброту, это мы очень даже понимаем. Но вам незачем строить для нас дом. Девятнадцать годков мы тут прожили и еще потерпим. Вот разве только крышу починить. Она вся как решето. Если б залатать малость, на наш век хватит. Авось нам уже недолго... - Но почему? - перебил Генри. - Я предлагаю вам дом от чистого сердца, вы заслужили куда большего. Почему же вы не хотите? - Потому что есть кой что поважней дома! Мэгги не будет на меня в обиде... верно, старушка? Он повернулся к жене, словно ища у нее поддержки. - Мы проживем и тут, нам не привыкать. А вот если б Артуру образование... Мэгги, ахнув, всплеснула руками. А Билл продолжал, торопливо, сбивчиво, спеша излить то, что было у него на душе. - Это станет не дороже дома. А я бы... Верно, сэр. Артур оправдает. Он малый с головой. Так и доктор сказал, его к нам мистер Риверс присылал прошлый год, когда на всех хворь напала. Он сказал: этого парнишку стоит учить. Право слово! Генри поднял руку. - Погодите! Одну минуту. Я не понимаю. Артур ваш сын? - Да, сэр. Мой второй. - Это он сейчас заходил? - Нет, нет. Это Джим и Джонни. Этим место здесь. Они попытают нашего рыбацкого счастья... А вот Артур, он совсем другой. Беатриса закусила губу. Совсем другой... Бобби, Бобби! .. Генри сдвинул брови. - Послушайте, Пенвирн. Не мое дело вам указывать. Я сказал, что хочу дать денег на дом. И если вы предпочитаете распорядиться ими иначе, я все равно не откажусь от своего слова. Но, по-моему, это не годится: как можно принести здоровье жены и других детей в жертву одному сыну, ценой лишений всей семьи дать ему образование, которое ему не нужно и не принесет ему добра. Пусть лучше остается там, где ему положено быть, и вырастет хорошим человеком и хорошим рыбаком. - Верно, сэр, - ответил Билл, глядя прямо ему в глаза. - Вы желаете нам добра, это мы понимаем. Спасибо вам. Но вы не знаете, что значит быть рыбаком. - Но подумайте, - настаивал Генри. - Какой прок будет вашему мальчику от образования? Разве от этого он станет джентльменом? - Нет, сэр. он станет механиком. Генри покачал головой. - Он только потеряет покой, начнет презирать братьев и сестер. Мэгги вскинулась, ее застенчивости как не бывало. - Нет, сэр! Мой мальчик не такой. Вы не знаете Артура! Генри беспомощно обернулся к Беатрисе. - Попробуй ты объяснить им. Это безумие. - По-моему, мы ни о чем не можем судить, пока не узнаем побольше, - серьезно ответила она. - Если мальчик и в самом деле одаренный, мы, может быть, сумеем кое-чему обучить его, и при этом не в ущерб дому. Пожалуйста, расскажите нам о нем. Почему вы думаете, что он... совсем другой? Погоди, Генри. Я хочу послушать, что скажет миссис Пенвирн. Мэгги подняла на нее огромные, строгие глаза. - Билл верно сказал, мэм. Господь судил Артуру быть его слугой, трудиться на его ниве, и не нам становиться ему поперек дороги, - А, брось болтать глупости, - сердито перебил муж. - Заделалась методисткой, и теперь у нее на уме одни только миссии да обращение язычников, а им это вовсе ни к чему. Он стукнул кулаком по ручке кресла. - Говорят тебе, не допущу, чтобы Артур шел в священники. Не допущу, так и знай! Генри потер лоб - верный признак крайнего смятения. - Ничего не понимаю, чепуха какая-то. Пойми, дорогая, я готов сделать все что угодно, лишь бы они были довольны. Но нельзя же поступать опрометчиво. Не то, чтобы я жалел денег... хотя, конечно, приходится смотреть на вещи трезво... мы не можем обещать больше того, что мы в силах выполнить. Мы не имеем права действовать в ущерб Бартону. Надо еще отблагодарить Полвилов за их помощь... Они тоже заслужили... И купить новую лодку Уолтеру... да еще расходы из-за болезни, и... и все это, не считая дома и лодки. Билл поднял руку. - Не нужно нам всего этого, сэр. Мы ничего больше не просим. Выучите моего парня - и мы квиты... только еще лодка, конечно. - Вздор, вздор, приятель, вам нужен новый дом. Подумайте о своей жене, каково ей, бедной. Послушайте, если мальчик способный, мы научим его самому необходимому, и это не будет помехой дому. На это не нужно больших денег. В Тренансе есть школа?.. Почему бы ему не походить туда? Он бы выучился читать, писать, считать, а чего еще ему... - Не надо ему это, - перебил Пенвирн. - Артур пишет и считает очень даже хорошо, сэр. Он всякую свободную минутку читает, - с гордостью добавила жена. - А, так он уже кое-чему учился. Где же это? - Отец выучил его читать, он тогда еще во-он какой был. Его от книжек не оторвешь, обедать и то не дозовешься. Беатриса взяла лежащую у нее на коленях книгу. - Он и эту читает?.. Это Евклид, Генри. Мэгги тихо рассмеялась; смех у нее был прелестный. - Он нарисовал в пристройке на стене одну такую картинку, чтоб учить эти треугольники и всякое другое, пока чистит картошку. Ох, я забыла про картошку! Простите меня, мэм. Она поспешила в кухню. - Дженни, Артур принес картошку? Чистят ее? Может, ты дочистишь? Господи, да что ж это вы? Она вернулась, смущенно улыбаясь. - Хотите поглядеть, мэм? Он взял картошку, чтобы сложить такую картинку, да и забыл про нее. Билл снисходительно засмеялся. - Твой сын, Мэгги. Оба вы мастера забывать. Беатриса прошла за ней в пристройку. На столе она увидела сорок седьмую теорему - вместо линий разложены прутики, по углам картофелины. В задумчивости возвратилась она в комнату. - Они правы, Генри. Мальчик должен получить образование. - Что ж, дорогая, конечно, если ты считаешь... Я-то против того, чтобы забивать ребятам головы. Это им почти всегда во вред. Но если это особый случай... Он повернулся к Пенвирну. - Сколько парнишке лет? - В том месяце сравняется тринадцать. - Хм... Что ж, может, мы дадим ему коммерческое образование, если ему счет легко дается... и конечно, если он мальчик усидчивый... А там, пожалуй, я сумею пристроить его куда-нибудь клерком, если вы всерьез думаете, что это разумно. - А мне все-таки кажется, - вмешалась Беатриса, - что, прежде чем строить планы, надо узнать побольше о мальчике. Он сейчас дома? Хорошо бы повидать его. - Он во дворе, мэм, чистит хлев. Там все залило. - Может быть, вы его позовете? - Уж больно он сейчас грязный, чтоб показаться на глаза леди. Но если вы обождете... Она снова заглянула в пристройку. - Дженни, поди скажи Артуру, пускай помоется да идет сюда, господа хотят с ним поговорить. Да чтоб вымыл ноги, а то еще натопчет тут. Когда она вернулась, Беатриса рассматривала чертеж, висящий на стене. - Это Артур делал? - Нет, мэм, это Билл, и вот это все тоже он. Беатриса поглядела на модели и повернулась к Биллу. - Эх, - горько сказал он. - Что уж на них глядеть. Я хотел, чтоб люди не гнули спину. Глупость одна. - И это так и не было построено? Он пожал плечами. - Откуда же было взять денег? Когда у людей нет денег, дешевле, чтоб они гнули спину, - так я говорю? Женщины всегда могут народить еще, будет кому спину гнуть. - Скажите, вы показывали эти модели кому-нибудь, кто знает толк в машинах? Он помрачнел. - Да, мэм. Показал было шкиперу, я тогда матросом был. Четыре года каждую свободную минутку мастерил их. Книг накупил, хотел разобраться, как они действуют. А он только и сказал: "Не будь дураком, знай свое место". - И вы больше никому не показывали? - А как же! Носил эту модель по разным конторам в Плимуте. Все просил, чтоб поглядели. Уж кого только не просил. Наконец один джентльмен поглядел. - Он умолк и нахмурился. - И что же? - мягко подсказала она. - "Опоздали, мой милый". Да, так и сказал - мой милый. "Опоздали. Поглядите в окно. Вон она, ваша машина". И верно. Такая же, еще получше моей. Я сразу увидел - она и работает легче и сломается не так скоро. Кто ее придумал, уж, верно, был ученый человек. А бедняку в эти дела и соваться нечего. Тут без математики никуда. Всегда тебя кто-нибудь обскачет. Это все одни глупости. Только и всего. - С изобретателями нередко так случается, - сказала Беатриса, - даже если они и ученые. И это очень обидно. А больше вы ничего не пытались делать? Он рассмеялся своим недобрым смехом. - А как же, мэм, много чего делал! Пошел и напился вдрызг и подставил Мэгги фонарь под глазом, чтоб не ворчала. - Лицо его смягчилось. - Но она простила. Так, что ли, старушка? - Я забыла, - просто ответила она. - Но куда же это годится, Пенвирн, - вмешался Генри. - Конечно, это был для вас большой удар, но жена-то ваша тут при чем? Надо же понимать, что женщину бить не следует. - Нашему брату много чего надо понимать, - пробормотал Билл. Мэгги подняла, глаза на Беатрису. - Уж вы не думайте худо про Билла, мэм. Он не злодей какой-нибудь. Он потом так убивался, так убивался, плакал даже. У него дурного и в мыслях нет, все равно как вон у нашей маленькой хрюшки. И она с грустной улыбкой поглядела на ползающую у их ног крохотную девочку. - Когда она стукнется об стул, она его бьет - зачем сделал ей больно. Ничего не смыслит, чистая душа. А мужчина что дитя малое. - А женщина что сорока, - проворчал Билл. - Никак не может не трещать. Тем дело и кончилось, мэм, - продолжал он, обращаясь к Беатрисе. - Мне уж механиком не быть. А Артур будет, если вы его выучите. И не сбивай ты его, Мэгги, нечего ему лезть в священники. Нет уж, моя милая! - На все воля божья, - тихо и строго ответила она. Беатриса отвернулась, и взгляд ее снова остановился на моделях Пенвирна. Давно знакомое чувство безнадежности, мысли о тщете всего земного - все разом нахлынуло на нее. Несчастные люди... Пожалуй, Артуру грозит немалая опасность, если преданный отец, любящая мать и искренний доброжелатель будут силою тащить его каждый в свою сторону. Между тем хлопнула дверь, потом в пристройке послышался торопливый шепот и плеск воды. И вот внутренняя дверь приотворилась и в комнату бесшумно проскользнул босоногий мальчик. - Поди сюда, Артур, - позвал Билл напряженным, хриплым от сдерживаемого волнения голосом. Мальчик молча подошел, неловко поклонился гостям и остановился у отцовского кресла, глядя в пол. Беатриса повернулась к нему, и сердце у нее сжалось. "Да ведь это архангел Гавриил", - почти со страхом сказала она себе. В странном обличье, что и говорить. Серафим, попавший в беду, лишенный своих сверкающих крыльев, заключенный, как в темницу, в неуклюжее тело подростка, худой, робкий, скованный застенчивостью; он не столько умылся, сколько размазал на себе грязь, и от него пахло рыбой, потом, отсыревшим тряпьем и свиным навозом. И однако - это был архангел Гавриил. В эту странную минуту сильней всего в ней была жалость к Биллу. У кого есть талант и он зароет его в землю... Никогда еще она так ясно не понимала, что значат эти слова. Бедняга, неудачник, все его неосуществленные мечты, вся мука загубленного дара, который и поныне не дает ему покоя, обратились в неистовую, страстную жажду завладеть этой неподвластной ему душой. Ему никогда не быть механиком, но вот Артур... Артур будет. И, однако, в Артуре восторжествует то, что заложено в нем. Стремясь к тому неведомому, что ему предназначено, он растопчет все то, что лелеяли в сердце своем и отец и мать, и даже не заметит этого. С матерью его роднит хотя бы внешнее сходство. Но Билл даже и внешне почти ничего не передал своему любимцу. Большой лоб, невысокий рост да сухощавая, крепкая фигура - вот и все, что есть у них общего. По виду он весь в мать. Все ее - рот, посадка головы, строгий и чистый профиль, светлые волосы, длинные пальцы, крылатые тонкие брови. Глаз сейчас не видно, но уж конечно они синие. - Вот какое дело, Артур, - продолжал Билл. - Этот джентльмен хочет дать тебе образование. Мальчик бросил быстрый, испуганный взгляд на отца, потом на Генри и снова опустил глаза. - Пойдешь в школу, выучишься математике и всякому такому, алгебре и как машины делать... - Одну минуту, Пенвнрн, - остановил его Генри. - Дайте я ему объясню. Послушай, дружок. Твой отец спас моих сыновей от смерти, и я хочу отблагодарить его. Он просит дать тебе образование. Что ж, я с удовольствием. Но прежде всего ты должен понять: чтобы стать образованным человеком, надо много и упорно трудиться. Никакая школа не пойдет тебе на пользу, если ты не сумеешь взять то, что она дает. Я могу дать тебе лишь возможность учиться. А станешь ли ты образованным человеком - это зависит от тебя одного. Он помолчал, но так и не дождался ответа. Мальчик по-прежнему не поднимал глаз. Мэгги подалась вперед, губы ее приоткрылись. Тяжело дыша, она то сжимала, то разжимала сложенные на коленях руки. - Так вот, - продолжал Генри, - если я определю тебя в школу, будешь ты вести себя примерно и усердно учиться? Постараешься не осрамить своих родных? - Да, сэр, - едва слышно ответил мальчик. - Ты не станешь задирать нос и бездельничать, не забудешь отца с матерью, которые не жалели трудов, чтобы вырастить тебя? - Нет, сэр. - Твой отец говорит, что ты умеешь читать, писать и считать. - Да, сэр. - Что ж, хорошо, - покорно сказал Генри. - Только давайте действовать разумно. Сперва пускай походит год в школу, посмотрим, что получится. Если через год мы увидим, что он способен к математике и все такое, ну и, разумеется, если он и в самом деле хороший, усидчивый, прилежный паренек, тогда я охотно дам ему солидное коммерческое образование. Может быть, со временем удастся обучить его бухгалтерии или чему-нибудь в этом роде. И если он будет по-прежнему примерно вести себя, то, когда он станет постарше, я попытаюсь его пристроить. Я думаю, мой двоюродный брат по моей рекомендации не откажется испытать его в деле. А уж дальше от него самого будет зависеть, далеко ли он пойдет. - Спасибо вам, сэр, - неуверенно начал Билл. - А в этих школах математике учат? Я хотел бы сделать из него настоящего... - Артур, - позвала Беатриса, - поди сюда, пожалуйста. Он подошел послушно, но точно нехотя, и остановился, по-прежнему глядя в пол . Видя, что мужчины уже снова поглощены разговором, а Мэгги внимательно прислушивается, Беатриса наклонилась к мальчику и тихо спросила: - Чем ты огорчен, дружок? Тебе разве не хочется в школу? Он все молчал и только переминался с ноги на ногу. - Ну, скажи. Неужели тебе не хотелось бы знать больше, чем ты знаешь теперь? - А как же. - А в школу ходить не хочешь? Ты что же, боишься? - Нет, мэм. - Тогда в чем же дело? Он медленно повернул голову, поглядел на Мэгги и снова опустил глаза. - Мама будет плакать... Так вот оно что! - Скажи, Артур, твоей маме сейчас легко? Он покачал головой. - Ну вот видишь. Ей и не может быть легко, пока твой отец так терзается из-за того, что ты не учишься. Если ты поедешь в школу, ты сможешь приезжать на лето домой, к маме. И, наверно, ты и сам увидишь, что у нее станет гораздо легче на душе. И вот что еще я тебе скажу. Маме теперь уже никогда не будет так трудно. У вас будет новый дом, и новая парусная лодка, и хорошая корова... Впервые мальчик поднял голову, и слова замерли у нее на губах. Да, глаза у него синие. Но таких синих глаз она еще никогда не видала. Это была сапфировая синева морских глубин, и глядели они не на нее, а сквозь нее, в бесконечность, Но откуда в них такая скорбь? Не сразу ей удалось снова заговорить. - Не тревожься о маме. Твой отец спас наших детей, и мы бесконечно благодарны ему. Мы позаботимся о ней. Скажи мне, ты в самом деле хочешь выучиться математике и стать механиком? - Я постараюсь. Отец так хочет... Голос его оборвался. - Я знаю, ты будешь стараться изо всех сил. Но, может быть, ты хотел бы стать кем-нибудь еще? Он молча кивнул. Она притянула его к себе. - Кем же? Мы будем рады помочь тебе. Если бы ты мог выбирать, кем бы ты стал? Какие трагические глаза! Она крепче обняла его. - Ты не хочешь сказать мне? Наконец он решился. - Я хочу... колоть свиней, - шепнул он. Хорошо, что она давно уже выучилась владеть своим лицом и оно не выдало ее. Она просто на миг опустила ресницы, и мальчик так и не узнал, как резанули ее его слова. В этом краю вересковых равнин, на отдаленных фермах скот забивали за небольшую плату странствующие мясники, они же заодно от случая к случаю торговали рыбой и перепродавали свиней и телят. Только вчера, проходя мимо фермы, стоявшей на высоком холме, она отвернулась, чтобы не видеть, как рослый детина с жестоким и грубым лицом тащит на убой визжащую свинью. И, помолчав лишь одно короткое мгновение, она спросила по-прежнему тихо и ласково: - Почему тебе этого хочется, милый? Мальчик снова отвел глаза. - Свиньи так вопят... Я бы убивал их быстро. У нее сжалось сердце. А ведь ему и тринадцати нет... Блаженны милостивцы. Нет... о нет, если уже в этом возрасте они знают, что милосердие в том, чтобы даровать быструю смерть. - Артур, - спросила она, помолчав еще минуту. - А ты бы не хотел стать доктором, когда вырастешь? Будешь приходить к больным и возвращать им здоровье. - А как же, мэм. Только... - Да? Он безнадежно покачал головой. - Доктора все из господ. Она потрепала его по плечу. - Ну, ничего, ты еще успеешь выбрать. Прежде всего надо поступить в школу и получить общее образование. А там видно будет... Мэгги вдруг вскрикнула со слезами в голосе. - Бристоль! Нет, нет, сэр, нет, я не могу... Ни за что не отпущу его так далеко. Я думала в Камелфорд. Тогда бы он приезжал по воскресеньям домой. Возчик ездит из Тренанса... - Помолчи! - сердито оборвал Билл. - Чему его там научат? Не слушайте ее, сэр. Она думала, эти методистские святоши в Камелфорде приглядят за парнем, чтоб не отлынивал от ученья. Артур и так будет учиться, и нечего им совать нос куда их не просят. Умоляюще стиснув руки, Мэгги повернулась к Беатрисе. - Не давайте увозить его так далеко, мэм! Я его и не увижу. Беатриса молчала: - Ну-ну, что это с вами, - начал Генри. - Если вы хотите дать мальчику образование... Мэгги отчаянно зарыдала. Артур печально поглядел на Беатрису, подошел к матери и погладил ее обнаженный локоть. - Не плачь, мама. Не надо, - шепнул он. Наступило тяжелое молчание. - Вот что, - заговорил Генри. - Если уж делать дело, так делать как следует. Тут знаете как - на грош смолы пожалеешь, весь корабль ко дну пойдет. Я понимаю, матери разлука тяжела. Но ведь ни одной матери этого не миновать. Наши мальчики тоже учатся далеко от дома, и мы видим их только во время каникул. Мы, конечно, устроим так, чтобы и ваш сын приезжал домой на каникулы. Но даже Бристоль не лучшее, что можно придумать. А я, если хотите знать, или совсем отказался бы от мысли дать ему образование, или уж сделал бы все, что только возможно. Пускай для начала походит в обычную школу, а там пошлем его в хорошее коммерческое училище в Лондон, где он сможет... Отчаянный вопль Мэгги прервал его. - В Лондон? В Лондон! Ни за что на свете, сэр! Нет, нет! Она обеими руками обхватила сына и повернулась к мужу. - Билл Пенвирн, если ты пошлешь моего мальчика в Лондон, я никогда не прощу тебе... никогда, до самой смерти! Мы очень вам благодарны, сэр. Я знаю, вы желаете нам добра. Но лучше мне увидеть его... Она повернулась к Беатрисе. - А вы бы оставили своих мальчиков одних в Лондоне? Это грешный город... это Содом и Гоморра. Разве я не знаю, что бывает с людьми в Лондоне? Они, может, и не знают, а ты знаешь, Билл. Что случилось с парнишкой трубочиста из Падстоу - помнишь, ушел туда три года назад под Михайлов день? Связался с недобрыми людьми, да-да, и угодил на каторгу. . . разбил сердце своему отцу. А дочка Полвила ушла туда служить, что с ней приключилось? - А что приключилось с нашей, а она ведь дальше Камелфорда и носа не совала... - пробормотал Билл. - Эх, Мэгги, Мэгги. Уж кому судьба худо кончить, тот и в Каргвизиане собьется с пути. А кому не судьба, тому и Лондон не страшен. Мэгги в упор смотрела на него, крепко обхватив руками побледневшего мальчика. - Я все от тебя терпела, Билл, сам знаешь! И никогда словечка поперек не вымолвила. А уж чего ты только не делал - и бил меня, и ругал. Я родила тебе детей, сам знаешь, нелегко мне с тобой приходилось. Но не отдам я мое единственное дитя, моего ягненочка жадным волкам в Лондоне. Он мой! Не ты носил его под сердцем, Билл, я носила - Нет, сэр. Пускай уж тогда мой мальчик останется с нами и не ищет лучшей доли. Господь поможет мне, я уберегу его от злодеев... Билл вскочил и вцепился в плечо жены. - Нет, отец, не надо, - пронзительно вскрикнул Артур. - Парню раз в жизни улыбнулось счастье, а ты хочешь все загубить из-за своей методистской блажи? Этого ты хочешь? - Отец! Отец, не надо!.. Не давайте ему бить маму! Мальчик в отчаянии ухватился за руку, которая сжимала плечо матери, и старался по одному разжать цепкие пальцы. Генри, сперва оцепеневший от неожиданности, очнулся и, обхватив разъяренного Билла, оттащил его от жены. - Пенвирн! Ради бога, опомнитесь, что вы делаете! Билл провел рукой по лбу. - Я... я не хотел... Мэгги, прости, старушка... Я не хотел тебя... Он сел и прикрыл глаза рукой; он дышал тяжело, судорожно глотая воздух. Мэгги стояла, вся дрожа, в объятиях сына; лица ее не было видно. Беатриса осторожно коснулась ее руки. - Доверьте своего мальчика мне, миссис Пенвирн. Я воспитаю его вместе со своей дочерью. - Беатриса! - ахнул Генри. Видно, все вокруг сошли с ума. Уж верно во всей Англии не найти более благодарного отца; но взять к себе в дом оборвыша из корнуэллской лачуги... сына этих сумасшедших!.. Жена повернулась к нему; никогда еще он не видел ее такой. - Генри... в память Бобби. И большой, сильный человек вздрогнул. С того дня, как она прошептала ему: "Бобби убит", - он в первый раз услышал от нее это имя. Она протянула к нему руки. - Помоги мне, дорогой. Ведь я никогда еще ни о чем тебя не просила. В глазах его блеснули слезы. - Ну, конечно, родная, все... все, что хочешь. Бобби... Пенвирны, все трое, молча глядели на них. Генри держал Беатрису за руку, другую она протянула им. - Год назад у меня на глазах бешеный бык убил моего младшего сына. Если вы доверите нам Артура, он займет его место. В нашем доме он не научится ничему дурному. Хочешь стать нам сыном, Артур? Он посмотрел на мать, потом на отца. Потом медленно подошел к Беатрисе и вложил свою руку в ее, и она молча накрыла его руку рукою Генри, Потом поцеловала мальчика в лоб, и Генри последовал ее примеру с таким чувством, словно он выполняет религиозный обряд. Никто не произнес ни слова. В карете Генри впервые почувствовал, как вокруг его шеи обвились руки жены, которую он любил уже пятнадцать лет. ГЛАВА VII - Мне опять нужна ваша помощь, - сказала Беатриса Повису, приподнимаясь, когда он принес ей чай. Три часа она пролежала без сил, без движения. Вернувшись из деревушки, она заглянула к мальчикам, несколько минут хлопотала там, потом, изнемогая от усталости, вся в холодном поту, ушла в кабинет и легла. Грызущая боль в спине, которая со времени того несчастья начиналась всякий раз, как Беатриса сверх меры напрягала душевные или физические силы, сейчас уже стала утихать. Все еще бледная, с черными кругами под глазами, она поглядела на Повиса и подавила улыбку. На его лице, так странно схожем с физиономией старого ворчливого барана, была привычная презрительная и недовольная мина, но он поставил на столик рядом с тарелкой веточку ее любимого вереска. Она уже знала его нрав и рассудила, что сегодня с ним можно заговорить. - Мистер Риверс уже вернулся? - спросила она. - Он только что ушел, мэм. Вместе с мистером Телфордом. Вон они спускаются по тропинке. - Так поздно? - Они весь день занимались расчетами, а теперь пошли потолковать с Биллом. - И с Полвилом. Утром мы уже видели старика. Но мы очень спешили - только успели заглянуть на минутку, поблагодарили его и пообещали прийти попозже: уже начинался прилив. Присядьте, Повис. Брат говорил вам, что мы хотим усыновить одного из мальчиков Пенвирна? - Да, мэм. Он отвечал с явной неохотой. Беатриса улыбнулась. - Можете не говорить мне, что я беру на себя трудную задачу, невероятно трудную. Мне понадобятся все мои силы и вся помощь, какую мне смогут оказать друзья, если я не хочу потерпеть поражение. - Это верно, мэм. - И все-таки я уверена, что справлюсь. - Надеюсь, что да. - Но думаете, что нет? Скажите, Повис, вы знаете, что произошло сегодня утром у Пенвирнов? - Знаю, конечно. Мистер Телфорд мне рассказал немножко. И мистер Риверс тоже. - Они рассказали вам о споре между родителями? - Да. Меня это не удивило. - По-вашему, я иду на слишком большой риск? Я это знаю. Но ведь какой бы путь мы ни избрали, разве у нас будет уверенность в счастливом исходе? - Вряд ли. - Я тоже так думаю. Вы же знаете его родителей - они никак не могут сговориться. - И каждый тянет мальчишку в свою сторону, а у того свое на уме. Ну да, дело ясное Раз уж вы хотите его спасти или хоть попробовать, вам нельзя останавливаться. - Его отец спас моих сыновей. - И чуть было не оставил своих сиротами. Да, это верно, вам не приходится особенно выбирать. Лучше хоть что-то впереди, чем вовсе ничего, да еще, пожалуй, самоубийство или убийство в придачу, а то и все сразу. - Значит, и вы об этом думали? - Еще бы. Что и говорить, штука опасная - показать голодному псу мясо, да и отнять. Билл уже совсем до крайности дошел; вы, верно, и не знаете, как ему было худо. Вот уж шесть лет, как он вбил себе в голову выучить парнишку на механика. Год за годом они с женой лишали себя последнего, прикопили немножко денег и купили долю в рыболовецкой шхуне, - и все затем, чтоб можно было откладывать ему на ученье. А судно попало в туман у мыса Тревоз, да и пошло ко дну, и они потеряли все до последнего гроша. - Какой ужас! - Но это еще не самое плохое, куда там. Потом он возьми да и пошли свою девчонку в услужение в Камелфорд, а она придурковата. Всякий мог наперед сказать Биллу, чем это кончится. Девчонка собой недурна, голубые глаза, светленькая, а соображения что у кролика. Ее с детства так приучили: отцово слово - закон. Должен он был понимать, что если ей и другой кто прикажет, она тоже перечить не станет. Топни на нее ногой - и готово. Так нет же, уперся на своем. Я уж ему говорил: не можешь взять что хочешь, бери что можешь. Но Билл и слушать не стал: уж если он что забрал в голову, он идет напролом, как медведь. - Понимаю. А потом еще эта история с миссис Риверс. - Да. И она со старухой Маунтстюарт хотела вышвырнуть их всех отсюда. А там пошла корь, и один из ребятишек умер, только один он еще у них и был смышленый. Нет, не такой, как Артур, но получше остальных. А потом Мэгги связалась с методистами; теперь она только и знает, что распевает гимны, и ни о чем не помнит, и что ни день у нее обед подгорает, а у нее один разговор - про кровь невинного агнца. Я уж иной раз думаю, как бы тут какая другая кровь не пролилась. Если она со своими методистскими бреднями станет ему поперек дороги теперь, когда ему наконец-то улыбнулось счастье, он, пожалуй, под горячую руку может и придушить ее, а потом спохватится, да и кинется с утеса вниз головой. Вы не думайте, Билл не злодей; но ведь сколько народу повешено за убийство, а многие, верно, не думали не гадали, что человека убьют. Все больше по дурости, а не по злому умыслу. Беатриса слушала, не пропуская ни слова. - У меня не было выбора. Я рада, что и вы это понимаете. Но если я не справлюсь, это будет для меня не меньшим несчастьем, чем для Пенвирнов. Вы понимаете? Он замялся. - И все же, - добавила она, - вы думаете, что меня ждет неудача? - Если уж вы так напрямик спрашиваете, мэм, не обижайтесь, я вам напрямик и отвечу. Не скажу, что это дело безнадежное. По-моему, раз уж вы меня спрашиваете, вся суть в том, по плечу ли вам эта ноша, вам и всей вашей семье. Усыновить тоже можно по-разному. Вы-то, конечно, лучше многих, не спорю. Но ведь вы все господа, а мальчишка рыбацкий сын. Ну, усыновите вы его, - так ведь надо еще, чтоб он у вас себя своим чувствовал, иначе ничего хорошего не получится. Уж лучше тогда пускай остается дома и голодает с теми, кто его любит. - Вы думаете, я не буду его любить? Нет, я понимаю, что вы хотите сказать. Но вы несправедливы к моему мужу. Он всему обрадуется, всему, что прибавит мне желания жить. Не знаю, поверите ли вы мне, но даже господа иногда любят своих жен. - Ну, это-то я понимаю, мэм. Любовь не всякому дается, как и многое другое. - Да, не много среди нас таких счастливцев. Это правда. Но тогда кто же вас смущает? Мои сыновья? - Отчасти. - Да, меня не удивляет, что вы о них плохо думаете. Они вели себя грубо и глупо и доставили всем много хлопот... Но ведь и вы когда-то были мальчишкой. И неужели в их возрасте вы были такой уж примерный? - Где там, мэм. Зато и драли меня нещадно. - Ну, сломанные ноги и вывихнутые руки все равно что хорошая порка. Вам не кажется, что они могли кой-чему научиться со вчерашнего утра? - Пожалуй, что и так. - Попробуйте отнестись к ним как можно снисходительнее. Вы видели их в самом неприглядном виде, но вообще-то они не хуже других детей. Это трудный возраст, и школа влияет на них не так хорошо, как мне хотелось бы. И потом, не забудьте, весь этот год они жили все равно что без матери. Право же, в том, что случилось, больше виновата я, чем они. Она вздохнула. - С прошлого лета я им ни строчки не писала. И даже когда они приехали на рождество, я была просто тяжелобольная, которую ничем нельзя беспокоить. А ведь когда мальчики растут, за ними нужен глаз да глаз. Но теперь все позади; душой я уже не калека, остался только телесный недуг. Вот увидите, они будут относиться к Артуру как надо. И притом они почти все время будут проводить не дома, а в школе, а он будет жить с нами. Моей дочурке тоже сейчас придется начинать чуть ли не с самого начала, и первый год я смогу учить их вместе. - Вот-вот, мэм. В этом-то вся беда. Я больше всего и опасаюсь не из-за мальчиков, а из-за молодой барышни. - Из-за Глэдис? Ну что вы, Повис. Ведь ей еще и девяти нет! Он кивнул. - Это не так уж мало. Благовоспитанные барышни и в восемь лет сумеют довести беднягу до того, что он пожалеет, зачем на свет родился, грязный оборвыш. Вы глазам своим не поверите. Неожиданный смех Беатрисы прервал его на полуслове. - Благовоспитанные барышни! Если б вы только знали мою Глэдис... Она просто курносый сорванец, другой такой доброй души нет на свете. Еще совсем крошкой она протягивала свою конфету или яблоко первому встречному. В шесть лет она готова была обнять каждого приблудного пса и привести в дом каждого нищего цыгана, а это уж поистине были грязные попрошайки, да к тому же еще и вороватые, и всякий раз нам стоило немалого труда этому помешать. Глэдис совершенно уверена, что все люди, звери и птицы на свете ее лучшие друзья. И потом Артур вовсе не будет грязен. - Конечно, мэм, я знаю, его отмоют дочиста. Но всяким хорошим манерам, как держать себя за столом и говорить правильно - этому так скоро не выучишься. Не хотел бы я, чтоб парнишку поднимали на смех. - Скорей нужно опасаться другого. Глэдис очень одинока с тех пор, как... Братья к ней привязаны, во всем ей уступают. Вы были бы о них лучшего мнения, если бы знали, как они любят сестренку. Но она видит их так редко, и они думают, что она совсем маленькая, и балуют ее. Она будет так счастлива, что у нее снова есть товарищ, станет бегать за Артуром по пятам, как щеночек. Если он не будет уж очень неприветливым. она будет обожать его и без конца ластиться к нему. - А ваши слуги? - Они люди степенные, добросердечные. Вы же видели Эллен и Робертса. Да к тому же они дорожат местом. Не тревожьтесь, я буду все время начеку, да и наша старая экономка все сделает, чтобы помочь мне. Только бы нам попасть домой, там я сумею все устроить. А вот здесь мне очень нужна помощь. Мальчик взволнован, сбит с толку и на первых порах будет очень чувствителен к каждой мелочи. Он совсем не знает нас, а тут еще миссис Риверс... Пока его не вымыли, не приодели, не научили хоть немножко правильнее говорить и вести себя, ему не избежать неприятных минут, как бы мы ни старались оберечь его. И потом он ведь почувствует, что он уже не такой, как его братья и сестры. - А тут еще Билл со своей гордостью, и Мэггн со слезами и наставлениями, да еще соседские злые языки - настоящее змеиное гнездо! Зависть - страшная штука; и чем скорее паренек уберется отсюда, тем лучше. - Вы правы, но мы не можем двинуться, пока у Дика не срастется перелом, а это будет никак не раньше, чем через два месяца. Так уж неудачно все сложилось. Да и мальчик все время будет как на иголках: будет разрываться между двумя мирами и мучиться в ожидании разлуки с матерью. Но это неизбежно. Теперь вы понимаете, почему мне нужна ваша помощь? - Я сделаю все, что в моих силах. - Спасибо, Повис, я другого от вас и не ждала. Тогда перейдем к делу. По-вашему... - По-моему, сперва надо как следует отмыть его и поглядеть, нет ли на нем какой живности. Мэгги-то, конечно, старается о чистоте, бедняга, но... Он выразительно пожал плечами. - Но, - подхватила Беатриса, - мы с вами были бы не чище, если б нам пришлось жить вдесятером в такой лачуге, всем в одной комнате. Конечно, о его чистоте необходимо позаботиться, но надо сделать это так, чтобы он не почувствовал себя униженным. - Предоставьте это мне, мэм. Я сумею свести с ним дружбу. Отдайте-ка мне его на денек-другой. Только вот в чем заковыка: можно отмыть парнишку до блеска, но если он опять влезет в свои вонючие лохмотья... - А платье Дика не подойдет ему? Боюсь, оно будет велико, хоть Артур и годом старше. Но, может быть, все-таки на первое время ничего, пока у него еще своего нет? Повис покачал головой. - Нет, мэм, не одевайте его по-господски, пока он не уехал отсюда. Он будет чувствовать себя попугаем - братья-то ходят в лохмотьях; и соседи станут пялить глаза и чесать языки. Не вс? сразу. В Падстоу продают одежду для здешних парней. Вот и купите ему - и Джиму с Джонни тоже - фуфайку, рабочую блузу и простые башмаки для будней, да приличную воскресную куртку, вроде тех, что сыновья Полвила надевают в церковь. В дорогу Артур может надеть костюм мастера Дика, а все его вещи пойдут Джонни. - Вы совершенно правы. Пожалуй, завтра я уже смогу поехать с ним в Падстоу и все купить. - Навряд ли, мэм, не такой у вас вид. Неделю-другую у нас у всех работы будет по горло, а если и вы опять сляжете, нам легче не будет. До Падстоу далеко, и дорога тяжелая, да еще по лавкам ходить - целый день на это убьете. Если доверите это мне, я куплю ребятам одежду, только скажите, сколько денег можно потратить. Сами покуда отдохнете, за мальчиками походите, а у меня будет случай присмотреться к парнишке. - Это было бы огромное облегчение для меня. И, конечно, израсходуйте, сколько найдете нужным. Еще накануне узнав от Джейбса, что ему велели "с утра пораньше перво-наперво идти наверх", Артур явился туда чуть свет, одетый в самое лучшее, что только ему насобирали дома, и вид у него был покорный и испуганный, точно у агнца, ведомого на заклание. Мэгги постаралась как могла. Она так тщательно скребла, терла и отмывала его мылом, что лицо, шея и уши у него блестели, а шелковистые светлые волосы были прилизаны волосок к волоску. В огромных башмаках старшего брата, заплатанных и бесформенных, - ничего лучшего в доме не было, - его худые ноги казались еще тоньше. Куртка была ему явно мала, и от этого он еще больше смущался. Одеваясь в кабинете брата, Беатриса из окна увидела нелепую маленькую фигурку, взбиравшуюся на утес под ветром и дождем, и приветливо помахала рукой. Вскоре она вошла в кухню, где Артур уже сидел между Эллен и Повисом, поглощая завтрак с жадностью вечно голодного подростка. Проходя мимо, она поцеловала склоненную бледно-золотую голову. - Молодец, что пришел рано. У меня есть для тебя одно поручение. Ты мне поможешь? - Да, мэм. - Сегодня я не могу уделить тебе много времени: бедному Дику утром стало хуже, он совсем приуныл; и мне надо побыть с ним и с Гарри. Мы пока не сможем взяться за ученье. Но Повис едет в Падстоу, и я хотела бы, чтобы ты поехал с ним и помог ему выбрать кое-какую одежду для Джима, для Джонни и для себя. Их размеры я знаю. - Прощу прощенья, мэм, разве нам будет новая одежа? Всем парням? - Не только мальчикам - у всех будет новая одежда, у всей вашей семьи. - И у мамы? - Конечно. Но платье для мамы ты ведь не сможешь выбрать. Как только Дику станет лучше, мы с твоей мамой поедем на денек в Падстоу. Но если вы с Повисом купите кое-что из еды и одежду для тебя и твоих братьев, это будет очень хорошо для начала. Список у вас, Повис? И зайдите, пожалуйста, к землемеру, попросите его приехать. Что случилось, Артур? - Прошу прощенья, мэм, нам бы поскорей. В десять возчик уже уедет в Тренанс, а дотуда здорово далеко - ходу два часа; надо бы нам поскорее. - Вы не поедете с возчиком, дружок, у нас есть карета. Повис будет править. Вон она спускается с горы. Не торопитесь, Повис. Мы предупредим мать Артура, что он вернется только к ночи. И хорошенько пообедайте оба в Падстоу. В глазах мальчика все еще была тревога. - Прошу прощенья... - Да? - Он шибко хворает... мастер Дик? Да, когда разговариваешь с этим ребенком, надо взвешивать каждое слово. Уголки его чутких губ уже опустились, и острая жалость вновь проникла в душу Беатрисы. Она поспешила успокоить его: - Нет-нет, дружок, не тревожься, он скоро поправится. Просто у него болит нога. Это и понятно: ему досталось куда больше, чем Гарри. На той неделе ты уже сможешь повидать его, но прежде постарайся привыкнуть звать его просто Дик. Он еще и не знает, что у него есть новый брат. Ну, мне пора идти к нему. А это тебе. - И она положила возле его тарелки блестящую монету в полкроны. Он широко раскрыл глаза. - Прошу прощенья, мэм, а что мне с ней делать? - Что хочешь. Купи себе в Падстоу, что понравится. Он вышел из-за стола как зачарованный, крепко зажав в руке монету. Проснувшись утром, он в первую минуту решил, что все вчерашнее было просто сном. Во сне чего только не увидишь. Но сейчас-то уж он не спит, а сон все продолжается: карета, как для господ; колбаса и малиновое варенье на завтрак; всем новая одежа; и полкроны - настоящая серебряная монета, и можно купить что захочешь, и никто ничего не скажет. Он вернулся вечером, сытно пообедав, нагруженный свертками и пакетами; глаза его слипались, но на губах блуждала улыбка: какой чудесный был день! Однако, узнав, что его ожидает горячая ванна и что надо влезть в нее, прежде чем одеться во все новое, он испытал жестокое разочарование. Вежливо, но решительно он стал объяснять, что он уже хорошо вымылся вчера вечером, хотя ведь еще и не суббота, - какое же может быть купанье до будущей субботы. А тогда уж все опять пойдет своим чередом. Натолкнувшись на непоколебимую решимость Повиса, он еще поспорил немного и наконец подчинился с видом вежливого неодобрения, как человек, уступающий явно неразумным требованиям лишь для того, чтобы сохранить мир. Всякому ясно: мыться два дня кряду - это уж чересчур, такого самопожертвования нельзя требовать даже от самого покладистого человека. Выйдя из кухни, чтобы доложить, как идут дела, Повис лукаво поглядел на Беатрису. - Ну, мэм, как парнишка ни послушен, а и он может заупрямиться. Вы ведь, надеюсь, не думали, что взяли на воспитание гипсового ангелочка. Пришлось мне потрудиться, пока я уговорил его влезть в воду. - Спасибо и на этом, - пробормотал Уолтер. - Что ж, - снисходительно сказал Генри. - По-моему, он в этом вовсе не виноват. В конце концов не забудьте, в каком доме он рос. А кстати сказать, редкий мальчишка любит мыло и воду. Помню, миссис Джонс приходилось не раз воевать со мной, когда я был в его возрасте. А уж Дик... в прошлом году ему это даже записали в матрикул. Ничего, дорогая, вырастет - поумнеет. Беатриса громко, весело рассмеялась; так она смеялась только в детстве. И Уолтер вздрогнул, словно ему вдруг явилось привидение. - Если бы вы только знали, как меня радует, что он все-таки живой человек, а не ангел небесный, - сказала она. - Сегодня утром я прямо испугалась его, такой он был невероятно хороший. - Можешь не беспокоиться, - сказал Уолтер, - мальчишка, который терпеть не может мыться, это самый настоящий мальчишка, даже если он и очень хороший. - И, может быть, - добавил Генри, - когда он к нам привыкнет, он будет не такой уж страшно хороший. - Нет, сэр, - сказал Повис. - Он будет очень даже хороший, можете не сомневаться. Вот вы посмотрите, что он накупил на свои деньги. Однако, какой он там ни хороший, он уплетет все леденцы, сколько ему ни дать, да в придачу такой обед, что хватило бы на двоих взрослых мужчин, так что с голоду не помрет. У него это само собой получается, что он хороший, не надо ему для этого, как некоторым, поперек себя идти. Вскоре появился и Артур, точно застенчивая невеста в подвенечном наряде, - его ввели в гостиную, чтобы он мог показаться своим новым родным. Он поклонился несколько увереннее, чем вчера, и отвечал на вопросы не запинаясь, хотя все еще едва слышным шепотом. Генри, и сам несколько смущенный необычностью этого нового родства, всячески старался вести себя, как полагается отцу. - Ну-ка, посмотрим, что ты там накупил. Вон сколько у тебя свертков. Башмаки, это хорошо. Будем надеяться, что они достаточно крепкие, не то они живо изорвутся на здешних камнях. А вот и блузы. Полные костюмы для Джима и для Джонни - такие же, как твой. Хорошо, когда мальчики в блузах, - куртки не пачкаются, и матери меньше работы. А в корзине что за пакетики? - Подарки, сэр. - Ого, подарки! А откуда они взялись? - Миссис Телфорд дала ему полкроны на карманные расходы, сэр, - сказал Повис. - Ты столько всего накупил, Артур, что у тебя, наверно, не много осталось? - Да, сэр. И мистер Повис еще дал мне шиллинг и пять пенсов. - Вон как! Сколько же у тебя всего было? - Три шиллинга одиннадцать пенсов, сэр. И полпенни осталось. Одну за другой он вынимал свои покупки - грошовые игрушки для младших детей, погремушка для младенца, лента для Дженни, моток бечевки для Джима, шарики для Джонни, пачку табаку для Пенвирна, пакетик сластей всей семье. Генри всякий раз выражал подобающее восхищение. - Даже не пойму, как это тебе на все хватило. А это, верно, для тебя самого? Тут, по-моему, для каждого есть что-нибудь. Постой-постой. А матери ты ничего не купил? - Купил, сэр, - поспешно ответил за Артура Повис. В корзинке оставались еще два свертка, один длинный и необыкновенно тщательно завернутый; но лицо у мальчика стало такое несчастное, что вмешалась Беатриса: - Давайте лучше отложим до другого раза. Уже поздно, и вряд ли мама будет спокойна, если Артур пойдет в темноте скользкой тропой, да еще со всеми покупками. И Артур робко подтвердил: - Это верно, мне пора домой. - Правильно, - сказал Генри. - Он уже совсем засыпает. Ну, иди домой. И скажи отцу, что завтра я опять приду. Уолтер поднялся и взял несколько свертков. - Я провожу его до хорошей дороги, Би. Всю эту мелочь я бы на твоем месте рассовал по карманам, Артур. Они пошли к дверям, но по лицу мальчика было видно, что его все еще что-то мучит. На пороге он обернулся и бросил умоляющий взгляд на Повиса; тот вышел вслед за ними. Вскоре он вернулся с пакетом в руках. - Это вам, мэм. Никак не мог решиться сам отдать. Чуть было не заплакал. Слезы застлали Беатрисе глаза, когда они показала мужу подарок Артура. То была дешевая чашка с блюдцем, расписанная красными и синими розами и с надписью: "На память из Падстоу". - Очень мило с его стороны, - сказал Генри. - Молодец. Но уж слишком робок, надо его от этого отучить. Почему он не хотел нам показать, что он купил для себя? Постой-постой. Если тот сверток для матери, значит для себя он ничего не купил. - Для нее два подарка, сэр; второй у него в кармане, слишком драгоценный, чтоб показывать. Там хоть трава не расти, а матери нужно два подарка: один он ей отдаст сегодня, другим удивит завтра утром, потому что, говорит: "Мама сроду подарков не получала". Полдня мы их выбирали. Обыскали весь город. Чего только не смотрели - и книжечки с псалмами, и кастрюли, и ленты шелковые. Под конец выбрали медную брошку с голубым стеклышком и герань в горшке. - Значит, для себя он ничего не купил? Повис рассмеялся. - Ну нет, сэр, он еще не совсем святой! Просто он забыл, а когда хватился, осталось только полтора пенса. Совсем было расстроился, я уж думал - не миновать слез. Предложил ему шесть пенсов, но он не взял. Потом увидал губную гармонику за пенни и повеселел. И рад-радешенек. Заиграл прямо на улице, как шестилетнее дитя. Благополучно миновав опасное место, Уолтер пожелал Артуру спокойной ночи, тот мотнул в ответ головой и стал медленно спускаться с утеса; карманы его новой куртки оттопыривались, несколько свертков он нес в руках, другие висели через плечо. Лицо у него было печальное и озабоченное. Теперь, когда он остался один, мучительное сомнение овладело им, и он весь похолодел. Так ли он потратил свои три шиллинга и десять с половиной пенсов, не сплоховал ли? Может, если б он еще подумал, не спешил бы, он мог бы выбрать и лучше? В сотый раз он стал подсчитывать свои расходы. Шесть пенсов на сласти, пять на игрушки - одиннадцать. Лучше б я купил теплые рукавички маленькой. Как придут холода, она уж верно опять обморозится, бедная крошка. Прошлый год у ней все пальчики распухли; как она плакала жалостно. А маме надо было купить кувшин с портретом преподобного мистера Уэсли, это да... Три шиллинга и десять с половиной пенсов - целая прорва денег, а станешь тратить - и не заметишь, как уплывут... Вот и дождь перестал, а небо до чего ясное, все розовое и облачка, как цыплячьи перышки... совсем золотые. И как высоко... А ведь это к ветру: утром жди непогоды, уж это как пить дать, раз ветер с тон стороны. Он лизнул палец и поднял его, чтобы узнать, откуда ветер. Ох и вкусный же ростбиф в Падстоу, и все эти соусы, и зелень. Жалко, дома никто этого и не пробовал. Вот господа - они могут есть ростбифы, когда захотят, и вишневый пирог, и все такое. "Чтоб им пусто было, этим господам", - говорит отец. Он иногда такое скажет, что просто грех вроде. Только ведь он ничего такого не думает. Мистер Повис, он вон как говорит: "Ты, говорит, гордись своим отцом. Не всякий решится спасать утопающих на Лугу Сатаны". И уж это верно - никто туда не сунется, да еще в прилив. Господа не все плохие. Вот мистер Риверс, он добрый, так и мистер Повис говорит. А уж миссис Риверс - ну хуже нет! И старая леди из большого дома. Обе они хуже некуда. Может, все женщины такие? Нет, эта леди не такая, она добрая. Недаром она мистеру Риверсу сестра. Вдруг ей не понравится чашка? А она такая дорогая... целых шесть пенсов. Не купил бы я ее и губную гармошку, были бы маленькой рукавицы. Семь пенсов. Герань - восемь. Экая прорва денег. Но маме понравится. Цветы все красные, и в каждом посередке звездочка, капельная красная звездочка; торчит, как на булавке, такая красивая. И у каждой пять лучей. Ровно пять, я считал. У морских звезд тоже лучи, только они как обрубки, и на них вроде как иголки торчат. Рыбе от них беда. У них когда пять лучей, когда три, когда четыре, а то и целых семь. На небе тоже звезды. У них лучей нет, разве в туман только, а так они вроде круглые. Откуда это у них в туман лучи? Может, про это в словаре написано? Утром мама увидит брошку и. обрадуется. Ей страх как нравится все голубое. И те голубые цветы на лугу она любит... Должно бы остаться больше полпенни... Лента для Дженни четыре пенса, брошка шесть. Еще четыре пенса... За что ж это еще четыре? А, верно, табак же! Отцу от табаку полегчает, у него уже четвертый день ни крошки. Ох и болит же небось нога, вся черная и распухла. Вот мастер Дик тоже ногу сломал, верно и болит же... Дик... Она велит говорить "Дик" и "дядя Уолтер". Чудно! Они все господа, а я ему: "дядя Уолтер". А большого джентльмена тогда как же? А вон морская ласточка полетела. Как близко, руку протянешь - и вот она. Пищит - громко, потом тихо, громко, тихо. Этак можно и на моей гармонике: громко, тихо... вроде как замирает. Крылья какие красивые... и длинные, а самые кончики загнутые. Отец говорит, это чтоб ловить ветер. Вы, ангелы небесные, Слетите к нам на землю... А у ангелов крылья тоже загнутые на концах? Или, может, им не надо ловить ветер? Может, они просто парят, как тикари, или прямо ходят по воздуху, как Иисус по морю Галилейскому... Как хорошо - Галилейскому... Галилейскому... Ласково так. Сколько пескороев, завтра будет пропасть наживки. А отец не может рыбачить - нога болит и лодки нет. Господи помилуй! Что ж это мы станем делать без лодки? Может, большой джентльмен справит ему новую? Должен бы. Вот опять летят ласточки. Какие крылья - длинные-длинные... будто она может лететь и лететь и никогда не остановится. Вот бы нам так... лететь... и далеко-далеко... далеко. Сам не зная отчего, он вдруг заплакал. ГЛАВА VIII - Да что же это ты с собой сделал? - воскликнула Эллен. - На что ты похож, и новую одежу во что превратил?! Артур, весь мокрый и перепачканный, виновато поглядел на свою покрытую грязью блузу. - Виноват, мэм... - И башмаки насквозь промокли. Да где ты был? Он кивнул в сторону равнины и сбросил со спины тяжелый мешок. - Они растут только там, как идти к Девам. В самой топи. - Где? - В трясине. - В трясине! И как я не догадалась по твоему виду. А что у тебя тут в мешке? - Прошу прощенья, мэм, это торфяной мох для мастера... для Дика. - Для мастера Дика? Да на что это ему? - Это против всякой хвори. Если какая рана или еще что, надо только приложить мох и сказать: "Матвей, Марк, Лука и Иоанн", - и все как рукой снимет, верное слово. - Боже праведный, да разве можно положить такую грязь мастеру Дику в постель? В жизни ничего подобного не слыхала! Выбрось-ка ты все это подальше да поди умойся а то на тебя смотреть страшно. Глаза мальчика наполнились слезами. - Да как же это?.. Ведь у него нога шибко болит: она сама сказала... А это - против всякой хвори, верное слово!.. Услышав его дрожащий голос, Эллен смягчилась: - Ну-ну, не расстраивайся. Я уж вижу, ты ему хотел добра. Поди-ка умойся, и я тебя чаем напою; ты, видно, совсем замучился. Артур вошел в кухню, глубокое отчаяние было написано на его лице: он так долго ползал на коленях по трясине, так далеко тащил тяжелый мешок... плечи его и сейчас еще ноют! И вдруг: "Выбрось-ка все это... эту грязь!" А этому мху цены нет, попробуй добудь его... Повесив голову, побрел он домой. Вскоре Беатриса вышла из комнаты мальчиков и услыхала от Эллен о непрошеном подарке. ~- Какая жалость, Эллен! Бедный мальчик... столько трудов - и все напрасно. - Он был по уши в грязи, мэм. Жалко парнишку, уж видно, что огорчился. Вечером Беатриса рассказала о случившемся мужу и брату. - Любопытно, - сказал Генри. - С чего он это взял? Впрочем, здешний народ поразительно невежествен. - Это поверьте не только корнуэллское, - возразил Уолтер. - Повис говорил мне, что уэльские горцы лечат раны каким-то мхом, возможно как раз этим самым, торфяным. Я слышал, его употребляют и в Шотландии. Но откуда мальчик достал так много, вот что интересно. Поблизости его почти совсем нет - почва слишком каменистая. Прошлым летом у меня гостил один ботаник, ему нужно было немного этого мха для опыта, так нам пришлось облазить все болото. - Артур сказал Эллен, что ходил за ним куда-то к Могилам девяти дев. - Там мы его и нашли в конце концов. Но даже в этом месте его совсем немного, и это в пяти милях отсюда. Да и собирать его нелегкая работа: набрать такой мешок да еще втащить его сюда на откос, - у него, наверно, весь день ушел на это. - О господи! И теперь он думает, что все зря. Надеюсь, Эллен не обидела его? Она добрая девушка, но деликатностью не отличается... Кстати, Генри, ты его видел сегодня в поселке? - Нет, не видал. - А ты просил Мэгги или Билла, чтоб они поблагодарили его от меня за чашку? - Ну что ты скажешь, - воскликнул Генри, - совсем забыл! - Уолтер, - спросила Беатриса, когда они остались одни, - как же мне поблагодарить мальчика? Ведь он, наверно, думает, что мы гнушаемся его подарками. - Сегодня уже ничего нельзя сделать. Они, вероятно, уже спят. Завтра утром попробую отыскать Джейбса. Позови Артура к завтраку, и пусть увидит, что ты пьешь из его чашка. На первый случай нам с Генри лучше не быть при этом... Вот если бы Фанни тоже держалась в стороне... Наутро явился Артур и застал Беатрису за шитьем наволочки на подушку. Как ни ужасался и ни протестовал Генри, она решила положить "эту грязь" в постель Дика, тщательно высушив ее на плите и завернув в несколько слоев плотного ситца, чтобы она никак не могла коснуться даже повязок. - Мальчик должен знать, что труды его не пропали даром, - объяснила она. - Если возле Дика положить эту подушку, беды не будет, а вот Артуру такая неудача в самом начале может очень повредить. У Артура вид был такой тревожный и измученный, что сердце ее сжалось. Она поднялась ему навстречу и с улыбкой потрепала его по плечу. - Спасибо тебе за мох, дружок. Я положу его Дику в этом мешке. Я уже сказала ему, что ты принес ему мох для подушки под ногу, и он просил поблагодарить тебя. - Ему получше, мэм? - Сегодня утром немного легче. Доктор дал ему лекарство, и он ночью спал. Когда человек болен, очень полезно хорошо выспаться. Завтра он уже начнет садиться в постели... Артур, а кто тебе сказал, что я люблю розы? Теперь, когда у меня есть чашка, разрисованная розами, мне всякий раз за чаем будет казаться, что пахнет розой. На губах мальчика заиграла улыбка, точно такая же, как у матери. - Прошу прощенья, мэм, в лощине, где Могила великана, растут розы. Я их рву маме, они пахнут больно хорошо. Может, хотите? Только сейчас их небось почти что уже и нету. - Да, дикие розы рано отцветают, но после них остаются красивые ягоды. Когда мы вернемся домой, в Бартон, ты увидишь, какие у нас там живые изгороди из красных роз. И в саду еще будет полным-полно больших роз - и красных, и розовых, и белых, и желтых. Они поднимаются до самой крыши дома. И у тебя в комнате тоже будет пахнуть розами. - Прошу прощенья, мэм, это ваш дом? - Да. А теперь и твой тоже. Он серьезно посмотрел на нее. - Мой дом в Каргвизиане. Среди своего народа я живу. Услышав этот упрек, что был некогда обращен к пророку Елисею, она снова напомнила себе, что с этим мальчиком надо разговаривать осторожно. - Ну конечно. Только Артур, милый, я хочу кое-что объяснить тебе. Она помедлила минуту, готовясь ступить на опасную почву. - Пока твой отец и твоя мать живут в Каргвизиане, твой дом здесь. Дом - это место, где живут те, кто нас любит. Но не каждый может прожить всю жизнь у себя дома - моряку приходится покидать свой дом, и солдату, и школьнику. Надо ведь и учиться и работать. Гарри и Дик приезжают домой только на каникулы. Но у тебя теперь два дома, потому что и мы тоже тебя любим. Ты будешь жить у нас и учиться, а на каникулы будешь возвращаться к родным. Если кто-нибудь из них заболеет и ты им понадобишься, мы сейчас же отошлем тебя к ним. И каждую неделю ты будешь им писать. Ты их сын, но и наш тоже. Он слушал молча, потом серьезно, невесело поглядел на нее. - Мама... будет очень горевать, что я уеду от нее... Она велит, чтоб я был вам хороший сын... Я буду. Только все равно моя мама - она. - Я не забуду этого, дружок. - Прошу прощенья, мэм... А как мне надо вас звать? Она... она думала мне надо звать вас "мамой"... И уж так плакала, прямо сердце разрывалось. - Нет, нет, мамой зови только ее. А нас называй "дядя Генри" и "тетя Беатриса". Он медленно повторил непривычные слова: - Тетя Беатриса... тетя Беатриса. - Мой отец назвал меня Беатрисой, потому что он был рад, что у него появилась девочка. Беатриса - значит, та, которая приносит кому-нибудь счастье. Надеюсь, что я и тебе принесу счастье... Ну, а теперь мне надо отнести Дику подушку с твоим мхом; он просил, чтоб я ему почитала до обеда. А ты пойди и помоги вместо меня Повису, хорошо? Он вскапывает огород для дяди Уолтера, но ему вредно нагибаться, он был болен. Надень свою блузу, а то перепачкаешься в земле. - Прошу прощенья, мэм... тетя Беатриса, мама ее стирала, блузу, она в пристройке висит. - Повис купил тебе две блузы. Вторая здесь. Скажи ему, что я просила его поостеречься и не поднимать ничего тяжелого. Я знаю, на тебя можно положиться, ты за ним приглядишь. Он ушел успокоенный и, пока она не позвала его обедать, ревностно, тачку за тачкой, подвозил Повису землю. Генри и Уолтер были в поселке с землемером из Падстоу, и их к обеду не ждали. Без всяких напоминаний мальчик умылся и, ослепительно чистый и уже не такой непомерно застенчивый, явился на свой первый урок: "учиться есть, как едят господа". Когда они встали из-за стола и Беатриса убедилась, что Дик и Гарри уснули после обеда, она взяла шитье и попросила Артура почитать ей вслух любую книжку, какая ему тут понравится. Видя, что он растерялся перед слишком большим выбором, она подошла к книжному шкафу, перед которым он стоял, не зная, что взять: руководство для любителей собирать раковины, математический трактат или "Тома Джонса". - Попробуй эту, - предложила она, протягивая ему "Робинзона Крузо". Он сел и начал читать - ровным невыразительным голосом, тщательно выговаривая слова и явно не задумываясь над их смыслом. Уроки вошли в обычай. Беатриса читала с Артуром каждый день, но очень скоро поняла, что толку от этого нет никакого. Усердный и послушный ученик, он был слишком робок, слишком мало верил в себя, да и мысли его были заняты новым, странным положением, в котором он оказался, и той бурей страстей, которая разыгрывалась у него дома, и ему трудно было сосредоточиться на книге. Кроме того, выбор Беатрисы был, как видно, неудачен. "Робинзон Крузо", которым так увлекались ее дети, ничего не говорил воображению Артура. Надо найти какой-то иной путь к его сердцу. - Скажи, - спросила она однажды утром. - Ты знаешь какие-нибудь стихи? - Сти... стихи? А что это, мэм? - Ну, песни или псалмы. Ты когда-нибудь учил что-нибудь наизусть? Он просиял. - А как же! Я каждое воскресенье утром говорю маме псалмы. Она так хорошо поет в церкви. Только она забывает слова: читать-то она не умеет. А когда я сперва ей скажу, так уж она не забывает. Понимаете? - Скажи мне какой-нибудь псалом. Без тени удовольствия, но и без неохоты Артур покорно поднялся и молитвенно сложил руки. - Какой мне говорить, мэм? - Тот, который ты больше всего любишь. После минутного колебания он начал: - "Иисусе сладчайший..." - и без запинки дочитал псалом до конца. Первые несколько строк были едва слышны, но потом он забыл свою робость. - Почему ты любишь этот псалом больше других? Он подумал немного. - Я люблю про тень. - Про какую тень? - Он там говорит: Укрой меня, беззащитного, Под тенью твоих крыл. Понимаете? Как птицы, большие птицы, когда летят. Видали вы, как дикие гуси летят? Они всегда здесь пролетают весной и осенью, на север и на юг, - вот так... - И он сложил ладони треугольником, показывая, как летит стая. - И кричат, и кричат, далеко слышно... И от них по земле тень, большая-большая. - И у воздушных змеев, - прошептала Беатриса. - Змей Бобби... он тоже отбрасывал тень. "Нет, нет, не смей!" Тень ее мучительных воспоминании не должна коснуться головы этого беззащитного. И она поспешно улыбнулась. - И у чаек тоже большая тень. Я любовалась ими вчера, когда выглянуло солнце. Поздно. Мальчик уже смотрит на нее так испытующе, словно он может понять. - Змеи... да. А еще коршуны... Ух и большущие, и когти какие! В словаре есть такая картинка. Только там их как-то чудно называют: aksipitty или еще как. - Accipitres. Это латинское слово. Оно означает - хищники: коршуны, соколы, пустельги - всякая хищная птица. - А мы их зовем - тикари. Он как упадет на птичник - раз, и опять вверх, а уж в когтях цыпленок. Вы когда видали? Мама говорит... - Он запнулся, недоуменно нахмурился. - А отец так говорит: "Не будь лопухом". - А что это значит? - Лопух? Тронутый. Вроде дурачка. - И что же? - Отец говорит: "А для чего ж на свете цыплята? Тикарям надо кормить своих птенцов, ведь надо? Что они станут делать, если им не будет обеда?" И верно, помрут с голоду . - А мама что говорит? - Мама говорит: "Не бойся. Когда тикари попадут на небо, господь бог научит их есть траву, - вот что она говорит, - или водоросли. Господь уж сам рассудит, он творит чудеса. Он может заставить льва мирно лежать с ягненком рядом". Вот она что говорит. Прошу прощенья, мэм... тетя Беатриса... Он вдруг замолчал. - Да? - Вот господь бог. Если он все так может, почему прямо сейчас не сделает - тут, на земле? Что на это ответишь? Что можно ответить на это? Что? Только правду. Чего бы это ни стоило, одну правду. - Не знаю, Артур, - сказала она. - Я бы очень хотела знать. На мгновение ответ как будто удовлетворил его. Но нет, опять что-то не дает ему покоя. - А отец смеется. Он мне говорит: "Уж будь в надежде, конечно он будет мирно лежать, да только с ягненком в брюхе". Он говорит: "На том ли свете, на этом ли, а все равно либо ты лев, либо - ягненок; запомни это". Отец, бывает, чудно говорит... Только вы о нем худо не думайте. Вы только... Она жестом остановила его. - Дружок мой, есть на свете человек, о котором я никогда не подумаю плохо, - это твой отец. У него злой язык, но если человек, рискуя жизнью, спасает чужих детей, которых ему не за что любить, можно простить ему злые речи. В другой раз, когда он станет говорить тебе о львах, вспомни, что он сделал для моих двух ягнят. - Ладно, мэм, - не сразу ответил мальчик. Назавтра Гарри было разрешено встать с постели; он был еще бледен и не вполне оправился от потрясения, но чувствовал себя много лучше. И впервые со дня несчастья мать могла спокойно поговорить с ним наедине. - Пойдем посидим на утесе, - предложила она. - День сегодня чудесный, и я хочу тебе кое-что сказать. Они уселись на краю утеса среди диких гиацинтов и подмаренника. Гарри отыскал глазами Луг Сатаны, сверкающий на солнце далеко внизу. - Смотри, мама, сейчас прилив, - видишь, вон оно, то место... - Да, дорогой.... - Вон обломок дядиной лодки к скале прибило. Видишь голубую дощечку на воде? Там Дик сломал ногу. Мама, ночью я думал... ведь это простая случайность, что ему не перебило позвоночник. Он был бы всю жизнь прикован к постели, как Сэмми Даген, и это была бы моя вина. Она ласково накрыла его руку своею. - Не надо больше смотреть туда. Это все позади, в другой раз ты будешь умнее; кто из нас не совершал ошибок. Теперь выслушай меня внимательно... Гарри, у тебя есть новый брат. Он испуганно поглядел на нее. - Ты знаешь, чем мы все обязаны Пенвирну. Мы с твоим отцом усыновили одного из его детей, и я надеюсь, что ты, мой старший сын, сделаешь все, чтобы мальчику было у нас хорошо, поможешь ему освоиться с новой жизнью. Я хочу, чтобы ты относился к нему, как к Глэдис и Дику, как к Бобби... если бы он был жив. - Но, мама! - Он был в ужасе. - Мама... конечно же я все сделаю для. Пенвирна и для этого мальчика. Но усыновить! Неужели он будет жить в Бартоне? - Не все время. Летом он будет уезжать на каникулы к родным. - И... и будет учиться в одной школе с нами? Да ведь... - Нет, в школу он пока не поедет. Его еще нужно к этому подготовить. Он будет жить с нами в Бартоне, будет учиться вместе с Глэдис, а потом, может быть, мы... - Но, мама, как ты не понимаешь! Его ни за что не примут в нашу школу. Сына рыбака - ни за что! - Я не уверена, что колледж святого Катберта был бы для него подходящим местом, даже если бы его и приняли, - ответила Беатриса. - На первых порах я сама буду давать ему уроки, а потом вместо гувернантки для Глэдис мы, вероятно, пригласим домашнего учителя для них обоих. - Но не может же он жить с тобой и с Глэдис! - Почему? - Мама, он... Ты просто не представляешь себе, что это за семья! Видела бы ты их дом! - Я была там три раза. - Ты видела его братьев? И эту ужасную девушку... с младенцем? - Ужасны не люди, дружок, ужасна их нищета. А этой беде твой отец поможет. Он строит и обставляет для них новый дом; и у них будет большая парусная лодка пополам с Полвилами, так что они не будут зависеть от жадных посредников, смогут сами продавать свой улов и больше зарабатывать. Папа уже написал сэру Джеральду Криппсу, предлагая недорого продать ему Траффордскую лощину, чтобы выручить деньги, не трогая Бартон. Гарри трудно глотнул. Траффордская лощина, славившаяся своими фазанами, лежала между Бартоном и землями Криппса, и два года назад на аукционе отец перехватил ее у сэра Джеральда. Криппс-младший, заносчивый нахал, не раз говорил обидные слова о "новоявленном богаче". Придется опять проучить его. Что ж, ладно: если кое-кто соскучился по тумакам, он их получит. Гарри мужественно выдержал взгляд матери. - Я очень рад. Но джентльмена ты из него не сделаешь, мама; это невозможно. - А что такое джентльмен, Гарри? Он смешался. - Ну... ну... - В сущности, мой милый, ты полагаешь, будто Артур недостоин жить с нами, потому что он сын рыбака. - Я - Нет, не совсем так. - Да, Гарри, именно так. А я боюсь, что мы недостойны жить с ним. Но нам надо постараться стать достойнее. Всем нам. - Мама, неужели ты думаешь, что я не благодарен Пенвирну? Уж конечно мне для него ничего не жалко... - Ты не жалеешь для него денег, я понимаю. Ты честный человек и не хочешь оставаться в долгу. Но неужели, по-твоему, деньгами можно оплатить то, что Пенвирн сделал для тебя и для Дика? Или для нас с папой? - Мама, я... да, я понимаю. Я готов сделать для него все на свете. Поверь мне. - Тогда прежде всего прими Артура как брата и подай пример Дику. Больше мы никогда не будем говорить с тобой о том, чем вы оба обязаны отцу этого мальчика. Никогда больше я не напомню тебе о твоем долге, но, надеюсь, ты никогда о нем не забудешь. Даже после моей смерти. Иначе мне будет стыдно за тебя и в могиле. - Я не забуду, мама. Я сделаю все, что только смогу. - Я так и знала, сын. И помни, ты больше всех можешь помочь Артуру почувствовать себя у нас как дома. Дик во всем будет подражать тебе. Он будет вести себя так же, как ты. Когда на следующее утро Артур пришел на урок, Беатриса познакомила мальчиков и отправила их помогать Повису. Вернулись они какие-то притихшие, но, видимо, вполне дружелюбно настроенные. Пока их не было, мать подготовила Дика к встрече с новым братом и теперь подвела к нему Артура. - Это Артур, Дик. Она оставила их одних и, выйдя в соседнюю комнату, увидала, что Гарри чем-то смущен. - Мама, я прямо не знаю, как быть... с Артуром. Ты сказала, я должен помочь ему освоиться... - И что же? - Ну... я бы рад, правда... Но с чего начать? Понимаешь... у него насморк. - Небольшой. Он простудился, потому что целый день ползал по трясине, собирая мох для Дика. Это пройдет. . . - Да, но, мама... он не умеет пользоваться носовым платком. - Да, дружок. Ты тоже не умел, когда я тебе в первый раз дала платок. Это было очень давно, и ты уже забыл, как трудно тебе было научиться. Должно быть, Артур в первый раз увидал носовой платок неделю тому назад. - Но как же мне... я не хочу его обидеть. Только ведь... - А ты сделай вид, что у тебя тоже насморк. Пусть увидит, как ты пользуешься платком. И он быстро научится. Он очень неглуп. - Хорошо, понимаю, - кивнул Гарри. Дик вел себя иначе. Он держался приветливо, но снисходительно. - Ну конечно, мама, мы не обидим его, это только справедливо. Но, знаешь, он все-таки тряпка. Беатриса подняла брови. - Вот как? Ну, твое счастье, что его отец далеко не тряпка. Оставшись наедине с Гарри. Дик высказался определеннее. - Видно, придется нам терпеть, раз уж они усыновили его, но все-таки это ужасно глупо. Ясно же, что этот их Артур просто плакса. Тряпка - вот он кто. Грош ему цена. Одно хорошо: этот оборвыш, кажется, не нахальный. По крайней мере будет делать то, что ему велят. Что касается Артура, он был серьезен, сдержан и столь же вежлив и ненавязчив, как сам Уолтер. "Откуда у него этот душевный такт?" - поражалась Беатриса. - Похоже, что он славный паренек, - сказал как-то Генри. - Но, боюсь, пороха не выдумает. Тебе не кажется, что он туповат? Пожалуй, ему больше подошло бы носить юбку. Но так сразу трудно судить, может он просто очень застенчив. Хотя с лошадью он тоже сладить не умеет. Ты видела, как вчера Повис учил его ездить верхом? - Он больше привык к лодке, - ответила Беатриса. Уолтер, по обыкновению, промолчал. День за днем из окна своей унылой спальни в Тренансе Фанни смотрела на поливаемую дождем вересковую равнину и растравляла себя воспоминаниями о безвозвратном прошлом. Конечно же она самая несчастная женщина на свете! Верная жена, отвергнутая обожаемым мужем из-за того только, что она слишком пеклась о его благе. Что говорить, подчас она бывала резковата. Но у кого бы на ее месте хватило терпения? Беатрисе легко расхаживать с милой улыбочкой, когда все на нее молятся! А тут с самого рождения судьба против тебя... Судьба и в самом деле не была милостива к Фанни. С детства болезненная и непривлекательная, она всегда была чем-то вроде прислуги в своем благочестивом семействе, которое все усилия направляло на то, чтобы скрыть свою бедность и "выбиться в люди". Крикливые младенцы, запахи стряпни, вечные недомогания, шитье фланелевых юбок для достойных бедняков, свадебные подарки младшим сестрам - вот так и проходил год за годом. И еще не успела кончиться ее молодость, а она оказалась в чужой стране в роли бонны. Десять горьких лет одиноко, точно в изгнании, провела она среди презрительных чужестранцев, и ничего не случалось в ее жизни, только она с ужасом чувствовала, что скоро уже станет безнадежной старой девой. Но вот однажды ночью долгожданное случилось - трогательное сочувствие случайного знакомого, неожиданная пропасть, разверзшаяся на ее пути, врата рая, распахнувшиеся перед нею в ту минуту, когда Уолтер назвал ее своей будущей женой, а ей страстно хотелось упасть перед ним на колени и целовать пыль у его ног. А пять минут спустя - новый тяжкий удар. Оставшись с ней наедине, он объяснил, что брак их может быть лишь формальностью, позволяющей ему защищать ее; он постарается быть ей добрым другом, но он уже никогда не полюбит ни одну женщину. В первое мгновенье она была потрясена, потом согласилась, внутренне улыбаясь. Он ведь во всех отношениях моложе ее. Была, наверно, какая-нибудь неудачная любовь, это скоро пройдет. Их брак, который в сущности не был браком, с самого начала оказался неудачным. Ни нежная забота Уолтера, ни его безграничное терпение не могли возместить ей то, в чем он ей отказывал. Терзаясь и не находя себе покоя, она однажды ночью прокралась к нему в спальню. До самой смерти ей не забыть, как радостно вскрикнул он, пробуждаясь, и с каким ужасом и ненавистью отпрянул от нее, поняв, что та, кого он обнимает, его жена. Через минуту он уже смиренно просил прощения за то, что обидел ее. И все же он не позволил ей остаться, и она ушла, изнемогая от ненависти к неведомой сопернице, живой или мертвой. Два месяца спустя, глубокой ночью, она снова попыталась войти к нему, по дверь оказалась запертой. И все же она не хотела признать себя побежденной. Его талантов не ценят, он слишком робок, скромен, он не умеет добиваться успеха. Вот если, заручившись покровительством Монктонов, она поможет ему получить повышение, тогда уж наверно он наконец полюбит ее. Его неожиданный отъезд из Бартона озадачил ее, но не испугал. Только по приезде в Лондон он объяснил ей, что она натворила. Онемев от ужаса, она смотрела на него во все глаза, - впервые в жизни она увидела, как страшен в гневе сдержанный и мягкий человек. С того дня, неизменно вежливый и внимательный, он всегда держался с нею как чужой. Годы шли, и все надежды Фанни рухнули, как рухнула самая заветная ее надежда. Луг Сатаны поглотил последнюю из них. Теперь ей уже нечего и мечтать об изгнании ненавистного Повиса, о выселении Пенвирнов. И этот деревенский лекарь обращается с ней уже не как с гостьей, а чуть ли не как с арестанткой. Наверно, Беатриса, эта хитрая лиса, намекнула ему, чтобы он держал ее подальше от Каргвизиана. Ладно, она им покаже