назад, крадучись возвращается, наконец, обретает уверенность и с радостным визгом бросается на вас. Приятный вечер, выманивший мистера Синклера Хэммонда в сад, сменился чередой отвратительных апрельских дней, когда солнце выглядывает украдкой и пугается первой же возникшей на его пути тучки, а всякого, кто осмелился выйти без зонта, подстерегает холодный душ. Но прошло лишь две недели, и наступило утро, каким не стыдно похвастаться самому июню. С запада дул приятный теплый ветерок, солнце царственно озаряло благодарный мир, и даже Уимблдонский луг, хоть и сохранял некий зловещий налет, присущий местам, где пролетариату позволено во всякое время швыряться бумажными пакетами, заметно повеселел, а уж сад Холли-хауза, через дорогу от луга, преобразился в истинный рай. По крайней мере, так думала Флик, расхаживая по лужайке. Деревья у стены стояли в зеленом мареве первых листочков; землю фруктового садика усыпало снегом яблоневых лепестков; повсюду кивали головками нарциссы. Бодряще пахла вскопанная земля, воздух звенел разнообразными звуками -- от серебряных трелей дрозда в живой изгороди, до далекого контральто миссис Фрэнсис Хэммонд, бравшей в гостиной урок музыки. И таким волшебным был этот день, что даже последнее проявление весенних безумств не могло заглушить во Флик пьянящего восторга. Она как раз пыталась разобраться в своих чувствах. Почему каждый нерв ее дрожит от восхищенного волнения? Разумеется, не потому, что в четыре тридцать она должна заехать за Родериком в контору, чтобы потом вместе выпить чая у Клариджа. Родерик очень мил, но при всех своих достоинствах не способен вскружить голову никому, даже своей нареченной. Нет, решила она, эта взбудораженность -- всего лишь предвкушение чего-то замечательного, посещающее молодых по весне. Мы, седобородые старики, столько раз покупались на лживые посулы апреля, что уже не верим льстивым нашептываниям весеннего утра. Мы знаем, что ничего замечательного не поджидает нас за углом, а значит -- не позволим увлечь себя пустому ожиданию радости. Однако в двадцать один все совсем иначе, и Флик чего-то ждала. Она остановилась понаблюдать за рыбками в цементном бассейне. Усилившийся ветер морщил водную гладь, и рыбки выглядели отчасти синкопированными. Ветер тем временем все усиливался, он дул уже не с запада, а с востока; весна словно устыдилась своей несдержанности, воздух заметно похолодал. Белые облачка, пробегавшие по челу солнца, начали сгущаться. Флик повернула к дому, чтобы взять шаль. Ей предстояло пройти мимо кабинета мистера Хэммонда в первом этаже; и вот, когда она поравнялась с распахнутым окном, оттуда донесся возглас отчаяния и гнева, на улицу выпорхнули листы бумаги и весело закружились у Флик над головой. В окне появился мистер Хэммонд, взъерошенный, с чернильным пятном на лбу. -- Идиотка-горничная, -- сказал он, -- открыла дверь настежь и подняла сквозняк. Будь умницей, подними. Флик собрала бумаги и передала в окно. Мистер Хэммонд исчез, и в то же мгновение погода снова переменилась. Ветер улегся, солнце засияло ярче прежнего, и Флик, позабыв о шали, вернулась к своей прогулке. Она как раз вышла на лужайку, когда увидела сиротливую бумажку, ускользнувшую от предыдущих поисков. Та вприпрыжку неслась к бассейну, а следом мчался селихемский терьер Боб, уверенный, видимо, что перед ним -- одна из птичек, охоте на которых он посвятил свою жизнь. Бумажка петляла и уворачивалась, как живая. Она подпустила Боба совсем близко, потом играючи умчалась прочь. Наконец, поняв, что Боб шутить не намерен, она избрала единственный путь к спасению -- нырнула в пруд. Боб с сомнением поглядел на воду, решил, что ну ее, птичку, развернулся и потрусил в кусты. Последний порыв ветра прибил водоплавающую бумажку к листу кувшинки, и Флик, вооружившись граблями, смогла подогнать ее берегу. Она как раз наклонилась поднять листок, когда взгляд ее упал на первые слова: "Сэр! В ваших силах спасти человеческую жизнь..." Флик, воспитанная в уважении к святости чужих писем, дальше читать не стала. Однако сердце ее колотилось, пока она бежала по лужайке к кабинету мистера Хэммонда. -- Дядя Синклер! Из-за окна послышалось сдержанно-недовольное восклицание. Мистер Хэммонд мучился над статьей для "Двухнедельного обзора" -- "Крешо и Фрэнсис Томсон -- сходство и различие". После завтрака его прерывали уже в третий раз. -- Ну? -- Он снова появился в окне и взглянул уже чуть менее сурово. -- Это ты, Флик? Шли бы вы отсюда, сударыня, и не мешали взрослым работать. Иди, сплети себе венок из маргариток. -- Дядя, это ужасно важно. -- Она протянула письмо. -- Я нечаянно прочла первую строчку. Речь идет о человеческой жизни. Я подумала, надо немедленно тебе отдать. Мистер Хэммонд осторожно пошарил у себя за спиной. В следующее мгновение фланелевая перочистка, описав дугу, угодила между взволнованных глаз племянницы. -- Метко! -- похвалил себя мистер Хэммонд. -- Будешь знать, как отрывать меня от работы просительными письмами. -- Но... -- Я помню это письмо. Я их получаю пачками. Во всех говорится, что из под бедной умирающей женщины продадут кровать, если не выслать ей с обратной почтой один фунт, семь шиллингов и три пенса, и все написаны мерзкими небритыми мужиками. Если вздумаешь писать просительные письма, Флик, никогда не проси круглую сумму. Никто не даст тебе пять фунтов, но свет полон идиотами, которые встанут на уши, чтобы выслать один фунт, три шиллинга или два фунта, одиннадцать шиллингов и пять пенсов. -- Откуда ты знаешь, дядя Синклер? -- настаивала Флик с чисто женским упорством. -- Потому что я вникал. Как-нибудь на досуге я покажу тебе статистику Общества Милосердия. Она доказывает, что девять десятых просительных писем составлены профессионалами, которые очень неплохо с этого кормятся. А теперь оставь меня, дитя, только сперва верни перочистку. Если я еще раз увижу тебя до ленча, то проучу кочергой. -- А если это и вправду... -- Нет, не вправду. -- Откуда ты знаешь? -- Чутье. Иди, поиграй. -- А можно я его прочту? -- Можешь даже вставить в рамку. И не забудь про кочергу. Я -- человек отчаянный. Флик вернулась на лужайку. Она читала на ходу, и солнце, хоть и старалось честно изобразить самый разгар лета, внезапно померкло. Уютный садик пронизало холодом запустения. Хорошо дяде Синклеру так говорить, но разве может он знать наверняка! Она впервые видела просительное письмо и впитывала его с тем мучительным замиранием сердца, на которое так надеется каждый попрошайка, и которое ему так редко удается вызвать у адресата. Флик верила каждому слову и дрожала от горя при мысли, что такое случается на планете, которая еще десять минут казалась безмятежно счастливой. Письмо было написано безыскусно, но проникновенно. Миссис Матильда Пол из квартиры номер девять, доходный дом Мармонт, Баттерси, приоткрыла занавес в мир, о котором Флик прежде и не подозревала -- мир болезней и отчаяния, невыплаченной квартплаты, рыщущих у дверей волков и домохозяев. Флик ходила и читала, бледнея от сочувствия и ужаса, и удар гонга, сзывающий к ленчу, прозвучал для нее криком насмешливого демона. Ленч! Горячее, сочное мясо... вкусные салаты... фрукты... картошка... хлеба, сколько душе угодно... А миссис Матильда Пол из квартиры номер девять доходного дома Мармонт, Баттерси, так унижена судьбой, что лишь три фунта, шестнадцать шиллингов и четыре пенса спасут ее от неминуемой гибели. И вдруг, словно чей-то голос -- возможно, миссис Пол -- шепнул Флик в самое ухо, что у нее на втором этаже, в спальне, хранятся всякие безделушки -- колечки, ожерелья, брошь... Она пошла к дому, и на полдороге заметила вельветовый зад садовника Джона. Тот склонился над клумбой -- приятный и достойный человек, с которым она в феврале почти подружилась в связи с вопросом о луковицах. -- Тюльпаны, -- заметил Джон с некоторой отеческой гордостью, выпрямляясь при звуке ее голоса, -- вылезут, оглянуть не успеете, мисс. Час назад Флик с легким сердцем включилась бы в разговор о тюльпанах. Но не сейчас. Ее живой интерес к тюльпанам растаял, как дым. Письмо миссис Пол вернуло им надлежащее место -- среди прочих мелочей жизни. -- Джон, -- сказала Флик, -- вы когда-нибудь что-нибудь закладывали? Джон немного напрягся. В прошлом июле его рассказ о загадочном исчезновении секатора не вызвал сомнений и все, казалось, прошло гладко. Однако в этом мире не в чем нельзя быть уверенным, потому что мир полон сплетниками и сплетницами, которым ничего не стоит оговорить честного человека. Чтобы протянуть время, он подтянул вельветовые штаны и тупо уставился на мурлычущий в небе самолет. Он уже готов был обезопасить себя дальше, объявив, что в его детстве таких и в помине не было, однако Флик спасла его от этой необходимости. -- Я прочла в книге, как один человек заложил свои вещи, и заинтересовалась, как это делается. Джон внутренне вздохнул. Раз вопрос стоит чисто отвлеченно, можно высказаться с полным знанием предмета, что он и сделал. Спустя несколько минут Флик вышла к ленчу знатоком процедуры, которую садовник Джон описывал как "снести в ломбард" или даже "загнать". Флик не ошиблась: ленч был вкусный и хорошо приготовленный, однако он встал ей поперек горла, и не обернулся пеплом. Она нашла выход. 2 Что-то сродни искрометной радости, которая, несмотря на вторжение миссис Матильды Пол переполняла Флик в Уимблдонском саду, преобразило в тот день и жизнь Билла Веста, когда тот весело шагал по Пикадилли -- кто в такой день едет в автобусе или на такси! -- к ресторану у Марио, на встречу с мистером Уилфридом Слинсби, лондонским управляющим целлюлозно-бумажной компании Парадена, Нью-Йорк. Биллу казалось, что не только погода утратила свою хмурость, но и сама жизнь. Сегодня утром, впервые за две недели, прошедшие с отплытия из Нью-Йорка, Джадсон Кокер вышел из состояния черной подавленности и даже вроде повеселел. Просто удивительно, как налет бодрости преображает тесную меблированную квартирку. Джадсон, бесспорно, тяжело воспринял дисциплинарные меры. С той поры, как пароход "Аквитания" пересек трехмильную зону, он пережил всю гамму чувств от полного неверия до окамененного отчаяния. Не успела эта важнейшая граница остаться за кормой "Аквитании", как он предложил Биллу зайти в курительную и принять по маленькой. Отказ поначалу его насмешил. Билл, решил он, всегда был комиком. Это ж надо -- ни разу не улыбнулся, выдавая весь этот уморительный фарс про то, что не будет ни денег, ни жидкого довольствия. Однако к середине дня Джадсон пришел к выводу, что шутки шутками, и он не меньше других любит посмеяться, но розыгрыш не должен заходить слишком далеко; а когда Билл наотрез отказался заказать послеобеденный коктейль, без которого, как известно, пища просто не усваивается, перед Джадсоном замаячила трагедия. С этой минуты тени тюремного двора начали, так сказать, сгущаться вокруг несчастного, и наше нежное перо отказывается рисовать подробности. Довольно сказать, что Джадсон Кокер прибыл в Лондон мрачнее тучи, и лишь частые взгляды на фотографии Алисы помогали Биллу терпеть общество страдальца. Кроме всего прочего, жалобные мольбы дать хоть немного денег растрогали бы и самое черствое сердце; и жизнь в квартире, которую Билл, проведя два дня в дорогих отелях, нанял вместе с мебелью на три месяца, превратилась в сущий кошмар. Однако сегодня все изменилось. То ли весна сказалась, то ли многострадальная Джадсонова печенка начала поправляться -- этого Билл не знал -- но факт остается фактом: трезвенник немного ожил. Дважды Билл замечал на его губах блуждающую улыбку, а за завтраком, впервые за тринадцать дней, Джадсон рассмеялся. Коротким, грустным, хриплым смешком -- и, чтобы вызвать его, кухарке (она же прачка) пришлось запнуться о ковер и вылить пинту кофе Биллу на брюки -- но все же рассмеялся; что вселяет надежду. Дела, похоже, начали выправляться. Ленч с мистером Слинсби явился итогом одного визита в контору и двух телефонных разговоров. Мистер Слинсби, возможно, и допустил снижение прибыли, но сложа руки явно не сидел. Он твердо помнил, что время -- деньги, и лишь сегодня, спустя пять дней после того, как Билл у него побывал, выкроил минутку для основательного разговора. Еще при первой встрече мистер Слинсби заметно подавил Билла. За те несколько минут, что управляющий смог уделить общему разговору, сама его личность произвела на Билла сильнейшее впечатление. Уилфрид Слинсби принадлежал к тем ярким, свежим, щеголеватым мужчинам от сорока до пятидесяти, которые всегда выглядят так, будто только побрились и через несколько часов должны будут бриться снова. Синеватые щеки отлично оттеняли сверкающую улыбку. Сверкающая улыбка встретила Билла и в прихожей ресторана. Мистер Слинсби бросился вперед, протягивая руку, излучая расторопность и доброжелательность, и вновь Билл почувствовал, что столкнулся с незаурядной личностью. Рядом с мистером Слинсби он ощущал себя ребенком -- хуже, ребенком с плоскостопием и без одной лобной доли. Мистер Слинсби провел Билла в зал, к заказанному ранее столику, сел сам, пригласил сесть Билла, поправил галстук и подозвал официанта. И сразу стало ясно -- это один из тех властных людей, которые не церемонятся с официантами. Он обратился к официанту строго и повелительно. Он прикрикнул на официанта. Он орал на официанта, пока не появился другой, а первый не изчез неведомо куда. Оставалось лишь думать, что наутро из Темзы выловят труп в смокинге и с алым пятном на груди. Изгнанный мистером Слинсби с глаз долой явно глубоко переживал свой позор. -- Да, сэр? -- поспешно сказал второй официант. Он был при блокноте и карандаше, которые отсутствовали у первого. Вообще, чем больше думаешь, те больше уверяешься, что первый официант был вовсе и не официант в истинном и глубоком значении этого слова, но создание низшего разряда, чья миссия закончена, когда он подышал вам в затылок и поставил на стол тарелку с рогаликами. Новый был выкован из более прочного металла, и мистер Слинсби, распознав родственную душу, сменил гнев на милость. Он даже снизошел до того, чтобы спросить у официанта совета. Короче, к тому времени, когда заказ был сделан и появились hors d'oeuvres (закуски (фр.)), за столом воцарился дух искренней сердечности, а мистер Слинсби настолько смягчился, что рассказал анекдот про ирландца. Под рыбу он уже непринужденно беседовал. -- Вы значит, племянник нашего главного? -- сказал мистер Слинсби. -- Могучий старикан. И чем вы занимались с приезда? Билл поделился скромной летописью своей первой недели в Лондоне, упомянул Джадсона, назвал два мюзикла, на которые успел сходить. -- Так вы видели "Девушку в розовой пижаме"? -- заинтересовался мистер Слинсби. -- И как вам? Стоит везти ее в Нью-Йорк? Понимаете, я -- совладелец этого шоу. Билл окончательно почувствовал себя существом низшего сорта. В отличие от Джадсона, он был чужд театральному миру, и совладельцы шоу казались ему фигурами значительными. -- Вот как? -- сказал он. -- Да, -- небрежно отвечал мистер Слинсби. -- Я частенько в этом участвую. -- Он дружески кивнул проходящему щеголю. -- Ренфрю, -- пояснил он. -- Играет главную роль во "Флирт доводит до добра", у Регента. Обязательно посмотрите. Хороший спектакль. Жалко, я не вошел в долю, когда мне предлагали. Сценарий не приглянулся. Да, бывает и ошибешься. Билл растерялся. Управляющий лондонским филиалом крупнейшей американской фирмы на удивление мало интересовался бумагой и целлюлозой. Он уже подумывал, что разгадка упавшего дохода куда проще, чем это видится дяде Кули. Что-то вроде неприязни к блестящему собеседнику шевельнулось в его душе. Мистер Слинсби подавлял его своей личностью, а Билл не любил, когда его давят. И какое право, с досадой спрашивал себя Билл, имеют некоторые подавлять других, если некоторые неспособны управлять прекрасным производством, чтобы то давало прибыль? Он критически взглянул на мистера Слинсби. Да, он ему не нравился. И если этот прохвост настойчиво пытается произвести на него впечатление своими мерзкими театральными прожектами и своими подлыми театральными друзьями, он рискует услышать в точности, куда ему следует идти. Вот что, решил Билл, нечего откладывать, этот прохвост расскажет ему все прямо сейчас. Да, он у него в гостях, ест его hors d'oeuvre и мясо -- но поскольку расходы наверняка будут отнесены на счет фирмы, церемониться нечего. -- Дядя Кули, -- сказал он, немного грубо меняя тему, поскольку мистер Слинсби только что принялся рассуждать, заметив прошедшую мимо привлекательную особу, о хористках, их нравах, и том, что человек, заинтересованный театром финансово, всегда имеет возможность насладиться их приятным обществом. -- Дядя Кули, -- сказал Билл холодно, окончательно уверившись, что его антипатия переросла в явное отвращение, -- просил меня, пока я здесь, выяснить, почему лондонский филиал не приносит прежнего дохода. Он очень встревожен. Последовало молчание. Холодный деловой тон ошеломил мистера Слинсби. Он выглядел изумленным, оскорбленным, недоумевающим, обиженным, огорошенным и задетым за живое. -- Что?! -- вскричал он голосом человека, которому лучший друг вонзил в спину кинжал. С четверть часа он обхаживал Билла, и вот вам результат. Уилфрид Слинсби был потрясен. Однако он взял себя в руки. Он рассмеялся. Он рассмеялся нехорошим смехом. -- Не приносит прежнего дохода? -- сказал он, осуждающе глядя на Билла, не скрывая, что недавний товарищ застолья упал в его глазах до уровня первого официанта. -- Если вы спросите меня, я скажу. Пусть ваш дядя радуется, что есть хоть какой-то доход. Да мало кто на моем месте мог бы так хорошо свести дебет с кредитом. Мало кто, поверьте. -- Он мрачно взглянул на Билла. -- Вы, разумеется, досконально знаете целлюлозно-бумажное производство? -- Нет, -- коротко отвечал Билл. Именно такого вопроса следовало ожидать. Горький стыд за попусту растраченную юность наполнял Билла. Если б он посвятил это потерянные часы изучению бумаги и целлюлозы -- есть ли что-нибудь увлекательнее на пороге жизни? -- он бы сейчас потягался с мистером Слинсби. А так, похоже, мистер Слинсби положит его на обе лопатки. Он не ошибся. Мистер Слинсби тут же положил его на обе лопатки. -- Ах, -- сказал он высокомерно, -- в таком случае мне вряд ли есть смысл входить в частности. Ладно, попробую объяснить на пальцах. В представлении мистера Слинсби объяснить на пальцах значило высыпать на Билла кучу терминов вроде условий труда, обменного курса и экономической целесообразности, так что после первых же десяти слов тот начал задыхаться, словно выброшенная на берег рыба. Ни одна деревяшка на фабрике мистера Парадена не превращалась в целлюлозу так тщательно и основательно, как Билл по прошествии пятнадцати минут. А когда мистер Слинсби перевел дыхание и собрался начать главу вторую, Билл дрогнул. Он понимал, что отступает в беспорядке, бросая поле боя противнику, но деваться было некуда. Он взглянул на часы, пробормотал извинения и встал. Ободренный победой, мистер Слинсби вновь превратился в саму сердечность. -- Пора идти? -- спросил он. -- Я тоже, наверное, двинусь. Он потребовал счет, размашисто подмахнул, бросил на тарелку серебряную монету, царственно кивнул растроганному официанту и первым вышел в дверь. -- Нам по дороге? -- Я собираюсь домой. Мне надо написать несколько писем. -- А почему не в клуб? -- Я не состою ни в одном из лондонских клубов. -- Надеюсь, вы хорошо устроились. Если вздумаете переехать, сошлитесь на меня в "Регале", вам все сделают. -- Я снял квартиру на три месяца, -- сказал Билл, решившись никогда и не при каких обстоятельствах не ссылаться на мистера Слинсби. -- А где? -- В Баттерси. Доходный дом Мармонт. Мистер Слинсби изогнул черную бровь. -- Баттерси? Как вас угораздило забраться в такую дыру? -- Потому что там дешевле, -- сквозь зубы процедил Билл. -- Такси! -- вскричал мистер Слинсби, не желая углубляться в эту постыдную тему. И он укатил, словно римский император в церемониальной колеснице. Так странно устроен человек, что именно это неприкрытое презрение к его скромному обиталищу окончательно скрепило Биллову неприязнь. Заносчивость промышленного воротилы, театральная похвальба, целлюлозно-бумажная лекция -- все это еще можно было бы снести. С трудом, но проглотить. Последнее оскорбление -- никогда. Самый взятый в наем, самый что ни есть меблированный дом -- всегда дом, и гордому человеку обидно, если всякие синие подбородки начинают его хулить. К тому времени, когда Билл вставлял ключ в замок квартиры номер девять доходного дома Мармонт, он достиг той степени злобной взвинченности, которую способны исцелить лишь сигара и домашний халат. Он снял пиджак, воротничок, галстук и ботинки; зажег трубку и расположился на диване в гостиной. Его одолело глубокое раздумье. -- Чертов пустозвон! Снова раздумье. -- Он-то во всем и виноват. Снова глубокое раздумье. -- Я уверен, что он -- мошенник. И буду за ним приглядывать. Билл все еще обдумывал свое непреклонное решение, когда в дверь позвонили. Он неохотно поднялся, уверенный, что это Джадсон снова забыл ключ, прошел по коридору и открыл дверь. Это был не Джадсон. Это была девушка. 3 Последовало молчание. Молодой человек, воспитанный в традиционных взглядах на одежду, всегда теряется, если выйдет встречать приятеля, не удосужась надеть пиджак, воротничок или ботинки, и столкнется нос к носу с незнакомой девушкой, к тому же -- исключительно хорошенькой. Мы знаем, что Билл любил Алису Кокер, однако зрения он не утратил и потому был способен заметить, насколько девушка хороша. Девушки, разумеется, делятся на две категории -- Алиса Кокер и все остальные, но невозможно скрыть, что эта занимала среди всех остальных весьма заметное положение. Она была стройная, белокурая, к ее складной фигурке очень шло платье из какой-то коричневой материи. Строго говоря, оно было бежевое, но Билл в таких тонкостях не разбирался. Он больше смотрел на глаза. Они были голубые-голубые и казались необыкновенно широкими. Девушка смотрела на Билла, да еще как, с недоверчивым ужасом, будто он ударил ее в самое больное место. Билл покраснел и попытался спрятать ноги под коврик. В торговых рядах Барлингтона его носки выглядели великолепно, но сейчас он охотно прикрыл бы ярко-зеленые и розовые полоски. Билл мрачно размышлял, как опрометчиво поступает молодой человек, когда в этом полном внезапностей мире среди бела дня снимает ботинки. Таким образом, в первые минуты он не сделал ничего, чтоб завязать оживленный разговор. Девушка заговорила первой. -- Силы небесные! -- вскричала она. Билл чувствовал, что дела идут все хуже и хуже. -- Ведь это же, -- продолжала она, моргая огромными голубыми глазами, -- мистер Вест? Вдобавок к прочим неловкостям Билл почувствовал, что покрывается холодным потом. Мало того, что он вышел к этой исключительно хорошенькой девушке босым, беспиджачным, безворотничковым, и как он теперь видел, дырявоносочным; мало этого, она его помнит, а он ее напрочь забыл. Если бы он просто запамятовал имя и мучительно силился приклеить ярлык к знакомому лицу. Так нет, он ее не узнал, у него не возникло даже проблеска. -- Вы меня забыли! -- Забыл вас?! -- стойко отвечал Билл, чувствуя, как кто-то могучий ворочает в его желудке колом. -- Конечно, нет! Забыть вас! -- Он металлически рассмеялся. -- Тоже скажете! Просто... просто у меня ужасная память на имена. -- Фелисия Шеридан. Билл понял, что становится серым. -- Фелисия Шеридан, -- сказал он. -- Шеридан. Ну конечно. -- Учитывая, что вы спасли мне жизнь, -- сказала Флик, -- мне было бы обидно, если б вы забыли меня совсем. Одно из преимуществ героических поступков в том, что они легко вспоминаются. Билл, к счастью, лишь однажды спас чужую жизнь. Ему сразу и заметно полегчало. -- Силы небесные, ну конечно! -- вскричал он. Теперь был его черед впиться глазами в ее лицо. -- Вы так изменились, -- сказал он. -- Правда? -- А то! -- захлебнулся Билл. -- Последний раз я видел вас тощей девчонкой -- одни ноги да веснушки... я хотел сказать... -- Он сдался. -- Может, зайдем? Они вошли в гостиную. Билл поспешно сунул ноги в бесстыдно лежащие у дивана ботинки и лихорадочно начал пристегивать воротничок. Это заняло время, и потому Флик, деликатно смотревшая в другую сторону, успела разглядеть комнату. При этом ей трудно было не заметить фотографии мисс Алисы Кокер. Если полдюжины и ускользнули от ее взгляда, то остальные шесть были на виду. Что-то вроде тени пробежало по ее лицу. Она уговаривала себя быть разумной. Вряд ли можно было ждать, чтобы такой замечательный молодой человек за пять лет не угодил в чьи-нибудь сети. К тому же, они встречались всего раз десять, и она была, как он только что сказал, тощей девчонкой, ноги да веснушки. Более того, она обручена с достойным молодым человеком, которого -- да, да -- очень и очень любит. И все равно по лицу ее пробежала тень. Билл, тем временем, обувшись и прикрыв наготу, успел задуматься о цели ее прихода, но так ничего и не смог предположить. -- Наверно, -- сказала в эту минуту Флик, -- вы гадаете, как я здесь оказалась. Боюсь, я ошиблась дверью. Полисмен на углу сказал мне, что это доходный дом Мармонт. -- Он самый. -- Доходный дом Мармонт, Баттерси? -- Доходный дом Мармонт, Баттерси. -- Номер девять? -- Номер девять. -- Тогда кто тут, -- спросила Флик, -- миссис Матильда Пол? Билл ничего не понял. -- Миссис Кто? -- Пол. Миссис Матильда Пол. Билл покачал головой. -- Никогда о такой не слышал. -- Но она здесь живет. Билл с негодованием отмел любые сомнения в холостяцкой добропорядочности своего скромного жилища. -- Она дала этот адрес в письме, -- сказала Флик, роясь в сумочке. -- Смотрите. Это пришло моему дяде сегодня утром. Билл с изумлением взял письмо и начал читать. Изумление росло. И вдруг на глазах у Флик в его лице произошла разительная перемена. Оно расплылось в одной огромной улыбке; в следующее мгновение Билл обессилено рухнул на диван, приник к нему, как к другу, и расхохотался. -- Это Джадсон, -- простонал он, глядя в удивленные глаза и читая в них просьбу хоть как-то объяснить свое странное поведение. -- Джадсон? Билл широким жестом указал на фотографии. -- Мой сосед по квартире. Джадсон Кокер. Брат девушки, с которой я помолвлен. -- Ох! -- сказала Флик. Она говорила натянуто. Необъяснимые существа -- женщины. С чего бы ей говорить натянуто? Она помолвлена с достойным человеком, которого очень, очень любит, и сейчас собирается заехать за ним, чтобы вместе выпить чаю у Клариджа. Какое ей дело, если малознакомый Билл Вест тоже помолвлен? И все же она говорила натянуто. Билл утирал глаза. -- Я привез Джадсона из Америки. Он немного злоупотреблял спиртным, и меня приставили к нему вроде как нянькой. Денег ему не дают, так вот он что удумал! А я смотрю, он в последние день-два повеселел. Ничего себе! Я от него ждал чего угодно, но просительные письма -- это что-то новенькое. Флик тоже рассмеялась, но сухо. Приятно ли своенравной девушке слышать, что она ошибалась, а старшие были правы? -- Жаль, я не знала раньше, -- сказала она. -- Я заложила брошку, чтоб достать денег для миссис Матильды Пол. Билл был тронут. В нем еще оставался большой запас нерастраченного смеха, но он счел за лучшее его придержать. -- Какая вы добрая! Не оставляйте их Джадсону. -- Не буду! А если вам захочется огреть своего друга чем-нибудь твердым и тяжелым, не отказывайте себе, я не обижусь. Хотела бы я это видеть! -- А что? Останьтесь. Он скоро вернется. -- Спасибо, не могу. Мне надо через полчаса быть на Флит-стрит. До свидания, мистер Вест. Правда, удивительная встреча? Как ваш дядя? -- Прекрасно. А ваш? -- Спасибо, замечательно. Убедившись, что оба дядюшки благополучно здравствуют, молодые люди, видимо, исчерпали темы для разговора. Флик шагнула к двери. -- Я спущусь и посажу вас в такси, -- сказал Билл. -- О, не беспокойтесь, -- сказала Флик. -- Погода такая прекрасная, я пройдусь пешком до Слоан-сквера. Билл подумал, что мог бы ее проводить. Однако пароход отходит сегодня, а он еще не дописал второе за неделю письмо Алисе Кокер. Алиса -- в первую очередь. -- Тогда до свидания, -- сказал он. -- Надеюсь, мы скоро увидимся? -- Надеюсь. До свидания. Закрыв входную дверь, Билл внезапно вспомнил, что забыл спросить ее адрес. С минуту он колебался, не броситься ли ему вдогонку. Нет... Надо закончить письмо. Он вернулся в гостиную. Флик шла по солнечной улице с чувством, что жизнь, такая многообещающая сегодня утром, в сущности очень, очень скучна. И, странное дело -- но женщины вообще странные -- она поймала себя на том, что злится на Родерика. 4 Билл закончил письмо -- прочел, перечел еще раз, заклеил, налепил марку и надписал адрес -- когда в двери повернулся ключ и вошел Джадсон Кокер. -- Есть письма... э... кому-нибудь? -- спросил он. Вынужденная трезвость пошла Джадсону на пользу. Лицо его утратило прежнюю нездоровую бледность, а щеки прямо-таки порозовели. Более того, глазам вернулся незамутненный блеск, исчезла привычка моргать и дергать шеей. Однако в противовес этим материальным улучшениям приходится отметить и совершенно новую для него серьезность. Джадсон держался как человек, взглянувший на жизнь и увидевший, что она не задалась. -- Ты уже второй день спрашиваешь про письма, -- сказал Билл. -- А что тут такого? -- отвечал Джадсон с вызовом. -- Почему мне нельзя ждать писем? -- В любом случае, их нет, -- сказал Билл. -- Наберись терпения, дружище. Не все отвечают с обратной почтой. Джадсон вздрогнул. Недавний румянец сбежал с его щек. Он облизнул губы. -- О чем ты? -- Я считаю, это свинство, -- сказал Билл с жаром. -- Если у тебя воспаление легких, просрочена квартплата и три дня не было во рту ни крошки, почему мистер Пол не возьмется за дело и не заработает тебе на жизнь? Джадсон вытаращил глаза. Сквозь застилающее их марево он увидел, что его друг непристойно покатывается со смеху. -- Как ты узнал? -- с трудом выговорил он. Билл немного успокоился, и выпрямился на диване, чувствуя слабость во всем теле. С отъезда из Америки он несколько раз жалел, что взял с собой Джадсона, но теперешнее лицо друга искупало все. -- Сейчас приходила девушка, -- сказал он. -- Ее так растрогало твое письмо, что она заложила брошь и принесла тебе денег. Джадсон встрепенулся. -- Где они? -- спросил он жадно. -- Кто? -- Деньги, которые принесла девушка. -- Лицо его приняло холодное выражение. -- Вряд ли надо напоминать, Вест, -- сказал Джадсон сухо, -- что деньги это -- мои. По праву. Так что, если ты их прикарманил, будь добр вернуть. -- Боже, ты думаешь, я их взял?! Как только я понял, кто написал письмо, я велел ей забрать деньги обратно. Джадсон попытался взглядом стереть Билла в порошок. -- И это называется друг! -- сказал он и повернулся к двери. Билл, ни мало не пристыженный этими словами, встал и пошел за Джадсоном в коридор. Он хотел выяснить некоторые озадачившие его детали. -- Как тебе в голову пришло? -- спросил он у Джадсона, который уже открывал дверь. -- Я бы никогда не додумался. -- Отец вечно получает просительные письма, -- холодно отвечал Джадсон. -- Я подумал, почему бы и мне не попробовать. -- А почему ты выбрал именно мисс Шеридан? -- Я не писал никакой мисс Шеридан. Наверное, у нее есть дядя или кто-то еще на букву "Х". Я писал всем Ха из "Кто есть кто". -- Почему Ха? -- А почему нет? Книга на ней открылась. Он гордо вырвал у Билла рукав своего пиджака и стал спускаться по лестнице. Билл перегнулся через перила, по-прежнему недоумевая. Ему вспомнилась еще одна загадочная сторона дела. -- Секундочку, -- крикнул он. -- Где ты взял денег на марки? -- Заложил золотой карандаш. -- У тебя не было золотого карандаша. -- У тебя был, -- сказал Джадсон и выскочил на улицу. Глава IV. Хлопоты Джадсона Кокера 1 Джадсон Кокер не отличался подвижностью и не любил спешки. В конце улицы принца Уэльского он обернулся и, убедившись, что его не преследуют, перешел на шаг. Ленивой походкой он свернул на Квинс-род и вскоре оказался на мосту Челси. Здесь он решил остановиться. Джадсону Кокеру предстоял серьезный труд. Он намеревался пересчитать деньги. Вынув их из кармана, он разложил на левой ладони три маленькие стопочки. Да, вот они, столько же, сколько сегодня утром, вчера и третьего дня: тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток достоинством в один пенс. С моста Челси открывается прекрасный вид, но Джадсон не смотрел на Лондон. Самый упоительный городской пейзаж не мог тягаться со зрелищем, какое являла его ладонь. Тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток достоинством в один пенс -- целое состояние. Почтовые расходы съели заметную часть выручки от продажи карандаша, но Джадсон не жалел. Он отлично знал: если не вложишь, то не получишь прибыли. Он еще полюбовался своим сокровищем, ссыпал его в карман и пошел дальше. Исследователи человеческой натуры, наблюдающие за Джадсоном Кокером с его появления на этих страницах, дойдя досюда, возможно, обвинят летописца в ошибке -- не может такого быть, чтобы два дня назад Джадсон Кокер имел тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток по пенни, a сегодня -- тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток по пенни. Так они скажут, и поторопятся с выводами. Они недостаточно вникли в его характер. Джадсон -- не из тех мотов, которые тратят шестипенсовик здесь, пенни -- там, пока не пустят на ветер весь капитал. Он намеревался, как это ни сложно, терпеть, а затем вложить все в один грандиозный кутеж, воспоминания о котором грели бы его в последующие худые дни. Он шел, наслаждаясь блаженными муками растущей с каждым шагом жажды. Позади остались казармы и уютные домики нижней Слоан-стрит, где живут счастливые обладатели отдельных квартир. Ушей его коснулся деловитый рев несущихся машин. Их сладостный пеан возвещал, что Джадсон близок к вожделенной гавани, куда стремилась его душа -- Кингс-род, от края до края застроенной отличнейшими пивными, практически по одной на каждого жителя. Прекрасный образчик такого рода заведений вознес гостеприимный фасад почти перед Джадсоном, и тот уже готовился юркнуть в дверь, словно кролик в родную норку, когда внезапно путь ему преградили железные ворота с замком. Покуда он стоял и с робким изумлением трогал неожиданное препятствие, рядом остановился потрепанного вида господин в сюртуке, фланелевых штанах, розовой крикетной шапочке и рваных войлочных шлепанцах, причем из правого стыдливо выглядывал большой палец. К нему Джадсон и обратился с просьбой разъяснить причину постигшей его беды. Прохожий, судя по виду, должен был знать о пивных все. -- Не могу войти, -- простонал Джадсон. Бродяга хрипло прочистил горло. -- До пол седьмого закрыто, -- отвечал он. Дивясь, как это посреди Лондона, в сердце цивилизованного мира, стоит на улице человек и не знает такого фундаментального жизненного факта, он принялся подыскивать хоть какое-то объяснение. -- Нездешний, что ли? -- предположил он. Джадсон признался, что это так. -- Иностранец, что ли? -- Да. -- Из Австралии, что ли? -- Из Америки. -- А! -- кивнул бродяга и мастерски сплюнул. -- Слыхал, у вас такой закон, чтобы ни-ни, даже если вот столечко. Джадсон Кокер собирался отвести чудовищный поклеп на родную страну, перечислив места в Нью-Йорке, (а) где всякому нальют; (б) где особо избранным нальют, если на него, Джадсона, сослаться, но тут собеседник удалился, оставив страждущего в пустыне. Джадсона окутал зловещий мрак. Засухе не виделось конца и края. Половина седьмого казалась недостижимой, она терялась где-то в тумане грядущего. Мысль, что придется ждать так долго, давила, словно лондонский смог. Внезапно решив, что, коли уж ждать, легче будет скоротать время в Вест-энде, он дошел до станции подземки на Слоан-сквер, купил билет до Чаринг-кросс и спустился на платформу. Когда он шел по лестнице, поезд только что тронулся. Джадсон, скучая, подошел к газетной стойке -- не сыщется ли чего-нибудь любопытного. Взгляд его привлекла глянцевая обложка "Светских сплетен". О лондонских еженедельниках Джадсон не знал ничего, однако название казалось многообещающим. Он расстался еще с двумя пенсами. Подошел поезд. Джадсон сел и зашуршал страницами. Два пенса окупились сполна. Возможно, Джадсона не увлек бы "Церковный вестник" или "Обозреватель", но "Светские сплетни" писались словно нарочно для него. Как ни старался малодушный Родерик выхолостить этот выпуск, молодой Пилбем не подкачал и теперь. Статья "Порок в храме" изобиловала сочными подробностями, вполне щекочущей была и заметка "Ночные клубы -- сущий ад". Джадсону немного получшало. И вдруг его затрясло, как будто он коснулся оголенного провода, как будто его ударили палкой по голове. Сердце остановилось, волосы зашелестели, с перекошенных губ сорвался крик, заставивший других пассажиров обернуться. Но Джадсон не видел устремленных на него глаз. Его взор приковала заметка на шестой странице. Заметкой этой Пилбем не особо гордился. Когда Родерик накануне сдачи в печать выбросил из номера статью про букмекеров, на полосе образовалась дыра, и Пилбему пришлось срочно копаться в архивах. Итог его трудов был озаглавлен "Развращенные юнцы" и повествовал о возмутительных нравах американской золотой молодежи. Абзац, сразивший Джадсона Кокера, гласил: "Можно упомянуть и о так называемом Шелковом клубе с Пятой Авеню, чьи члены взяли за правило в воскресенье утром дефилировать по упомянутой улице в шелковых шляпах, шелковых носках, шелковых пижамах и под шелковыми зонтиками. Клуб основал и возглавляет знаменитый Тодди ван Риттер, признанный вожак и заводила этих молодых бездельников" Джадсон трясся, как в лихорадке. Даже на утро после встречи Нового Года ему не бывало так худо. Величайший из подвигов, который, он верил, увековечит его имя, шедевр изобретательной выдумки приписан другому, и кому -- Тодди ван Риттеру, его робкому последователю и подражателю! Нет, стерпеть это невозможно. Джадсон чувствовал, что падает в зияющую черноту. "Знаменитый Тодди ван Риттер" (Ха!), "признанный вожак и заводила" (Ха-ха!). Чудовищно. Чудовищно. Эти газетчики не думают, что пишут. Поезд пыхтел, увозя взбешенного Джадсона на запад. Требовалось немедленно совершить что-то великое. За оскорбление надо мстить, и мстить грозно. Но что делать? Что делать? Он думал было подать иск о клевете. Но для этого нужны деньги. Да и где уверенность, что правосудие свершится, добродетель -- восторжествует? Оставалось одно: разыскать издателя и потребовать немедленных извинений, а также опровержения в одном из ближайших выпусков. Джадсон просмотрел всю газету, но имени издателя не нашел. Выяснилось лишь, что лживый листок выпускает компания "Мамонт", расположенная по адресу Тилбери-хауз, Тилбери-стрит, Е.К., Уэлл. С этого можно было начать. Поезд остановился. Джадсон сошел, холодный, как сталь, и преисполненный решимости. Его праведный гнев еще усугубила мелочность служителей лондонской подземки, которые требуют дополнительной платы от человека, в задумчивости проехавшего несколько лишних остановок. Бросив пенни и убийственный взгляд впридачу, Джадсон вышел на улицу и спросил, как быстрее добраться до Тилбери-хауза. 2 Выйдя в Блекфрайерс, а не у Чаринг-кросса, Джадсон, сам того не ведая, сократил себе путь. Полисмен рядом со станцией ответил, что до Тилбери-хауза рукой подать. Джадсон пошел в указанном направлении и вскоре оказался в грязном проулке перед большим бесформенным зданием из тусклого кирпича. Грохот печатный станков наводил на мысль, что он у цели, это подтверждало и благоухание типографской краски, мужественно спорящее с запахом вареной капусты, которым почему-то пропитаны все лондонские задворки. Тем не менее Джадсон решил удостовериться и обратился к швейцару. -- Это Тилбери-хауз? -- спросил он. -- У-у, -- отвечал швейцар, мрачный человек с кислой физиономией, желтушным цветом глаз и редкими усами. Казалось, его грызет тайная тоска, и вид Джадсона Кокера растравляет ее еще больше. -- Здесь печатают "Светские сплетни"? -- У-у. -- Я хочу видеть издателя. Швейцар попытался одолеть свою меланхолию. -- Мистера Пайка? -- Я не знаю, как его зовут. -- Если вам издателя "Светских сплетен", то это мистер Пайк. Вот бланк, пишите, как вас зовут и что вам надо. Бюрократическая проволочка разозлила Джадсона. Дух Тилбери-хауза проник и в него, ему хотелось Сделать Это Сейчас. Он, сопя, вписал свое имя. Из ниоткуда возник мальчик в блестящих пуговицах, в его взгляде Джадсону померещилась скрытая насмешка. Мальчик ему не нравился. Все говорило, что он участвует в заговоре, чья цель -- приписать Тодди ван Риттеру чужие заслуги. -- Отнеси мистеру Пайку, -- величественно сказал Джадсон. -- Джентльмен хочет видеть мистера Пайка, -- пояснил швейцар, словно растолковывая невнятные бормотания иностранца. Мальчик взглянул на бланк с видом школьного учителя, говорящего "Посмотрим, посмотрим, что вы тут накалякали". -- Вы не указали, зачем пришли, -- подозрительно сказал он. Не хватало только, чтобы мальчики в пуговицах критиковали его труды. Джадсон не сказал ни слова, только грозно взмахнул палкой. Мальчик привычно увернулся, издал обидный клич и убежал. Швейцар взял со стола вечернюю газету. -- Придется вам подождать. Он развернул страницу "Скачки" и углубился в чтение. На третьем этаже, в редакции "Светских сплетен", Родерик, подобно швейцару, терзался глухой скорбью. Он тоскливо глядел, как молодой Пилбем весело и бодро строчит следующий выпуск. Родерик чувствовал, что его заперли в комнате с безумцем, а тот беспечно жонглирует брусочками динамита. Вердикт высшего суда развязал Пилбему руки, теперь никто не мешал младшему редактору "Светских сплетен" творить скандальную газету по своему разумению; и от избранных мест, которые он время от времени зачитывал, Родерика всякий раз бросало в холодный пот. Бедняга явственно видел, что самая безобидная из этих заметок неизбежно повлечет визит взбешенных граждан с пистолетами. Потом он вспоминал короткие, но выразительные обещания мистера Айзека Пули, и сердце его уходило в пятки. Родерик частенько посещал скачки и знал о Парнях все. Они рыщут по миру бандами, вооруженные до зубов. Кастеты и мешочки с песком для них то же, что для обычного мужчины галстук -- вещь, без которой невозможно показаться на улице. Они подстерегают неугодных и забивают сапогами. Короче, если есть мыслящие существа, чьим мнением должен дорожить человек, пекущийся о благе своей страховой компании, то это -- Парни. А Пилбем из кожи вон лезет, чтобы задеть их за живое. Родерик мысленно застонал и рассеянно обернулся, чтобы принять у вошедшего мальчика бланк. -- Что это? -- спросил он, не сводя глаз с Пилбема, который в углу комнаты стучал на пишущей машинке. Тот, видимо, написал удачную фразу, потому что по-детски счастливо хрюкнул. Родерику же слышались раскаты адского смеха. Он разрывался между желанием узнать, что именно написал его помощник, и крепнущим чувством, что лучше бы этого не знать. -- К вам джентльмен, сэр. Родерик с усилием оторвал глаза от вдохновенного очеркиста и взглянул на бланк. Как и мальчик, он первым делом заметил пропущенную графу. -- Он не пишет, зачем пришел. -- Он не стал говорить, чего ему надо, -- упоенно сообщил мальчик. Он внутренне ликовал, предвкушая острые ощущения. Что-то подобное представилось и Родерику. -- А почему? -- с беспокойством спросил он. -- Не знаю, сэр. Не стал, и все тут. Я ему говорю: "Вы не написали, зачем пришли", а он вместо ответа хрясь меня палкой. -- Хрясь тебя палкой... -- упавшим голосом повторил Родерик. -- Хрясь меня палкой! -- радостно подтвердил мальчик. -- Не знаю, какая муха его укусила, сэр, только он весь трясется от злости. Родерик побледнел. -- Скажи, что я занят. -- Заняты, сэр? Да, сэр. Хорошо, сэр. Малыш исчез. Родерик осел в кресло и уставился перед собой невидящими глазами. Машинка по-прежнему стрекотала, но Родерик ее не слышал. Гром грянул. Мститель явился. Родерик не знал, какой именно из газетных абзацев навлек на него беду, но не сомневался, что это может быть почти любой. Страшный сон обернулся явью. Родерик Пайк, как легко заключить со слов его тети Фрэнсис, не родился героем. Она совершенно справедливо убеждала сэра Джорджа, что его сын -- робкое и слабое существо. Один издатель, выпускающий рупор общественного мнения, призванный угождать литературным вкусам обитателей золотого прииска на Диком Западе, сидел в своем кабинете, когда пуля пробила окно и расплющилась о стену над его головой. Лицо газетчика озарилось счастливой улыбкой. "Ну вот! -- вскричал он. -- Что я говорил! Колонка "Личное" пользуется успехом!" Родерик Пайк был полной противоположностью этому смельчаку. Он любил тишину и шарахался от жизни в бурных ее проявлениях. Кто-нибудь другой обрадовался бы, узнав, что к нему идет разъяренный незнакомец, который лупит палкой направо и налево; другой -- но не Родерик. Он обмяк в кресле, не жив и не мертв от страха. Полуообморочное состояние не прошло и с приездом Флик, которую ему предстояло поить в ресторане чаем. 3 Как ни явственно опечален был Родерик, Фелисия этого не заметила. Она целиком ушла в себя. Что-то случилось после расставания с Биллом, и выражалось оно в некоем смутном недовольстве и одновременно странной задумчивости. Она машинально поздоровалась с Родериком, машинально кивнула Пилбему, когда их знакомили. Пилбем, записной дамский угодник, при ее появлении бросил печатать и учтиво встал. Редкое событие в Тилбери-хауз проходило мимо Пилбема, и помолвка Родерика не была для него новостью. Значит, это -- племянница босса. Восхитительная девушка, Родерик такой не заслужил. Пилбем галантно поклонился, с улыбкой произнес пару комплиментов и открыл дверь. Молодые вышли. Пилбем вздохнул и вернулся к машинке. Точно, Родерик такой не заслужил. Пилбем невысоко ставил своего ближайшего начальника. Родерик вместе с Фелисией спустился на первый этаж. Он вел ее тайными закоулками, избегая парадной лестницы и вестибюля, где дежурил швейцар. Конечно, он надеялся, что грозный посетитель ушел, поверив в его занятость, но предпочитал не испытывать судьбу. Они вышли через незаметную дверь чуть дальше по улице; пугливо оглядевшись, Родерик с облегчением увидел, что опасность миновала. Если не считать обычной местной фауны, представленной чумазыми типографскими грузчиками, Тилбери-стрит была пуста. Немного успокоившись, Родерик продолжил путь. Надо же было случиться, что в эту самую минуту швейцар дочитал про бега и вышел глотнуть свежего воздуха; а Джадсон, устав ждать и убедившись, что крепость охраняется надежно, решил отправиться домой. Они вышли почти одновременно; Джадсон отставал от швейцара на какой-то шаг, когда последний завидел Родерика, преисполнился рвения (а может, надежды на скромные чаевые), козырнул и произнес роковые слова: -- Вызвать такси, мистер Пайк? Джадсон замер, как вкопанный. -- Нет, давай лучше прогуляемся по набережной, -- сказала Флик. -- И зайдем не к Клариджу, а в Савой. Погода чудесная. Швейцар огорчился (хотя чего ждать от этой юдоли слез!) и шагнул обратно в дверь. Фелисия и Родерик свернули к набережной. А Джадсон, оправившись от столбняка, устремился в погоню. Немедленно путь ему преградил огромный грузовик, который подъехал и остановился у входа. Рабочие принялись таскать рулоны с бумагой. Пока Джадсон огибал препятствие, жертва скрылась. Однако Джадсон слышал слово "набережная" и умел делать выводы. Он поспешил к реке, и здесь, за остановившимся у тротуара такси увидел своего обидчика. Тот, видимо, убеждал спутницу ехать на машине, она же уговаривала пройтись. Джадсон рванул вперед. -- Вы издаете "Светские сплетни"? -- прогремел он. Родерик повернулся на месте. Ему показалось, что он слышит архангельскую трубу. Он стоял спиной и не видел Джадсона, пока тот не заговорил; можно сердобольно предположить, что эта-то внезапность его и подкосила. Без оправданий, без каких-то смягчающих обстоятельств нам не обойтись, потому что при звуке этих слов Родерик распался. Сказалась роковая пугливость, горестное наследие бедняжки Люси. Он затравленно взглянул на Джадсона и, отбросив всякую рыцарственность в безумной жажде самосохранения, вскочил в такси, зашипел на ухо водителю и унесся прочь, словно троянский герой, исхищенный с поля боя чудесным облаком. Его бегство повергло и Джадсона, и Флик во вполне понятное изумление. Джадсон оправился первым. С гневным кличем он кинулся вослед удаляющемуся такси. Несколько мгновений Флик стояла неподвижно, провожая глазами бегущего Джадсона. Щеки ее залил густой румянец, в лазурных глазах блеснула зловещая сталь. Тут с востока показалось другое такси. Флик замахала рукой, села в машину и укатила. 4 Подожди Флик еще минуту, она бы увидела, как вернулся Джадсон. Даже молодым и подвижным студентом Гарварда он не блистал в спорте, сейчас же его спринтерский дух иссекал на первых двадцати ярдах. Ради особого случая он пробежал пятьдесят, но потом ноги и легкие восстали против подобного надругательства, и Джадсон поневоле сдался. Сдался? Ну нет! Ноги еще несли его к ограде парка, чтобы было куда прислониться, а в голове уже созрел план. Как только (если когда-нибудь) он отдышится, он пойдет к Тилбери-хаузу и кое-что выяснит. Сказано -- сделано. Когда он добрался до знакомого вестибюля, швейцар еще дышал свежим воздухом. На его месте сидел мальчик в пуговицах -- не тот, с которым Джадсон недавно повздорил, а другой, куда более приветливый с виду. К нему-то Джадсон и обратился. -- Эй! -- сказал Джадсон. -- Сэр? -- учтиво отвечал отрок. Джадсон пригнулся и понизил голос. -- Мне нужен домашний адрес мистера Пайка. Мальчик покачал головой, и в его лице проступила незаметная прежде суровость. -- Нам запрещено давать домашние адреса. Джадсон надеялся, что его не вынудят пойти на последнюю крайность, но, увы, другого выхода не оставалось. Он молча полез в карман, молча вынул шиллинг и шестипенсовик. Малыш дрогнул. -- Это против правил, -- сказал он, жадно глядя на деньги. Джадсон не проронил ни слова, только в задумчивости позвенел монетками. Юный страж волновался все больше. -- А зачем вам адрес? -- произнес он дрожащим голосом. Джадсон рассчитанным движением уронил шиллинг, подождал, пока тот прокатится по кругу, подхватил и снова звякнул им о шестипенсовик. Мальчик был не железный: он на цыпочках подошел к лестнице, прислушался, потом, крадучись, вернулся к Джадсону и зашептал ему что-то на ухо. Деньги перешли из рук в руки, и Джадсон отправился дальше. 5 Была почти половина восьмого, когда Флик вернулась в Холли-хауз. Она доехала на такси до отеля Савой и долго сидела там, кусая ручку и глядя в никуда. Наконец он вырвала из блокнота лист, черкнула несколько строк, не перечитывая, заклеила письмо и оставила его у швейцара. Потом, в странном воодушевлении, вышла из гостиницы и села на подземку до Уимблдона. Настроена она была решительно, но спокойно. Она шла по аллее к дому, а сердце ее распевало ликующую песнь, грозную и пьянящую, как сама весна. В холле она столкнулась с миссис Хэммонд -- та как раз выходила из гостиной. -- Как ты поздно, Фелисия. Быстро переодевайся. Ужин в восемь. Дядя Джордж и Родерик вот-вот приедут. Этого Флик не ожидала. -- Как приедут? -- Неужели он тебе не сказал? -- удивилась миссис Хэммонд. -- Мы еще утром договорились по телефону. У твоего дяди это единственный свободный вечер, завтра он едет в Париж и останется на неделю. Придут Бэгшотты и еще несколько гостей. Очень странно, что Родерик тебя не предупредил. -- Мы расстались впопыхах, -- отвечала Флик. -- Думаю, он бы предупредил, если б не отвлекся. -- Бедный Родерик! Такой занятый! -- сказала миссис Хэммонд. -- И как наш дорогой мальчик? -- Очень прыток. -- Прыток? -- Миссис Хэммонд вытаращила глаза. -- Что ты имеешь в виду? Флик остановилась перед лестницей. -- Тетя Фрэнсис, -- сказала она, -- я кое-что должна вам сообщить. Я не выйду за Родерика. Я написала ему, что разрываю помолвку. Глава V. Ночные события в Холли-хаузе 1 Пока в штаб-квартире издательства "Мамонт", что на Тилбери-стрит, разворачивались волнующие события, Билл Вест предавался мрачным раздумьям на балконе доходного дома Мармонт в Батерси. Сюда он сбежал от фотографий Алисы Кокер. Карточки смотрели с немой укоризной, и Билл не знал, куда деть глаза. Джадсон исчез, Билл не исполнил опекунского долга, и двенадцать фотографий, словно двенадцать ангелов-обвинителей, упрекали его в недосмотре. "Почему, -- вопрошали они, -- ты забыл свой долг? Я доверила тебе брата. Почему ты не прибил его тапочком? Как позволил уйти?" Отвечать было нечего. Обладай Билл хоть каплей рассудка, он бы выбрал единственно возможный путь: спрыгнул бы Джадсону на плечи, пусть даже с высоты двух лестничных пролетов, но не позволил несчастному пьянице скрыться в огромном городе с деньгами в кармане. Кто теперь скажет, когда и в каком состоянии воротится блудный наследник Кокеров? Балкончики на улице принца Уэльского замечательные. С их высоты можно видеть деревья в парке Баттерси и, если настроение позволяет, любоваться нежной зеленью и молодыми листочками. Видна и сама улица. Так вышло, что, едва начали сгущаться сумерки и внизу затеплились желтые фонари, Билл приметил на мостовой знакомую фигуру, бредущую к входу в доходный дом Мармонт. Сперва он не поверил своим глазам. Это не Джадсон. Джадсон в милях отсюда, где-нибудь в Вест-энде, заливает коктейлем двухнедельную жажду. Но вот прохожий оказался под фонарем. Сомнений больше не оставалось. Джадсон. Он вошел в дом. Билл ринулся к двери и еще на бегу услышал, как друг, пыхтя, преодолевает лестницу. Квартира была на пятом этаже без лифта; на оба обстоятельства Джадсон часто и красноречиво сетовал. Сейчас он появился, отдуваясь, и некоторое время не слышал обращенных к нему упреков. -- Э? -- спросил он, немного придя в себя. -- Я сказал: "Явился-таки!", -- отвечал Билл, выбрав самое мягкое из своих замечаний. Джадсон проследовал в гостиную, плюхнулся на диван и, как до него Билл, принялся стягивать ботинки. -- Гвоздь, что ли, -- пояснил он. -- Ну, хорош! -- сказал Билл, возобновляя атаку. Джадсон не обнаружил и тени раскаяния. -- Между прочим, -- дерзко отвечал он, -- я трезв, как стеклышко. Сперва выяснилось, что в этой чертовой стране заведения открываются в полночь или вроде того. Так что сначала я не нашел, где выпить. А потом мне было некогда. -- Некогда выпить?! -- изумился Билл. В полном ошеломлении он пошел за другом, который встал с дивана и направился в спальню, где немедленно отыскал другие ботинки, видимо, без гвоздя. -- Некогда выпить? -- повторил Билл. -- Ну, недосуг, -- сказал Джадсон, плеснул в таз воды, смыл с лица и рук дорожную грязь, подошел к зеркалу и провел щеткой по волосам. -- Билл, старина, у меня случился неприятный день. -- Сколько у тебя было с собой денег? -- Не будем о деньгах, -- отмахнулся от невежливого вопроса Джадсон. -- Лучше послушай про неприятный день. -- Он закурил и вернулся в гостиную. -- Я сюда только на минутку, -- сказал он. -- Через секунду убегаю. Билл деланно рассмеялся. -- Убегает он! -- Ничего не поделаешь, надо, -- сказал Джадсон. -- Затронута моя честь. Я должен отыскать этого типа и восстановить справедливость. -- Упаси тебя Бог, -- сказал Билл, начиная сомневаться, что друг его так трезв, как утверждает. У Джадсона блестели глаза, и весь он был какой-то странный. -- По справедливости ты давно бы сидел за решеткой. Джадсон в задумчивости выпустил дым. Он, похоже, не слышал обидного замечания. -- Очень неприятный день. Билл, старина, ты когда-нибудь читал "Светские сплетни"? -- Нет. А что? -- Только то, -- отвечал Джадсон, -- что в ней написано, будто Шелковый клуб Пятой авеню основал Тодди ван Риттер. Тодди ван Риттер! -- С его губ сорвался леденящий смешок. -- Ты не хуже меня знаешь, что бедняге Тодди и в миллион лет до такого не додуматься. Вот в этой моей головенке зародилась идея основать клуб, и я не позволю дурачить целую Англию. Тодди ван Риттер! -- фыркнул Джадсон. -- Нет, подумай! Тодди! -- Сигарета обожгла ему пальцы, он бросил окурок в камин. -- Я прочел этот бред в подземке, отправился прямиком туда, где печатают грязный листок и спросил издателя. Кошка знала, чье мясо съела, потому что он отказался меня принять. Я подкараулил его на улице, но он вскочил в такси и думал, что скрылся. Только не на такого напал! -- продолжал Джадсон с мрачным смешком. -- Не наступил еще день, чтоб поганый щелкопер безнаказанно надо мной смеялся. Я раздобыл его домашний адрес. Сейчас иду к нему, пусть извиняется и в следующем же номере печатает опровержение. -- Никуда ты не пойдешь. -- Пойду, и еще как. Билл попытался воззвать к разуму. -- Ну что такого, если он написал, что клуб основал Тодди? -- Что такого? -- У Джадсона округлились глаза. Он смотрел на друга, словно сомневался в его умственной полноценности. -- Что такого?! Ты думаешь, я уступлю другому европейскую славу? Будь ты Маркони, и напиши кто, что не ты изобрел радио, ты бы спустил? Ладно, некогда мне рассиживаться. Пока. Шесть фотографий умоляюще глядели с камина. Три на этажерке, две на столе и одна на полочке у двери заглядывали в глаза и говорили: "Прояви твердость". -- Где живет этот твой светский сплетник? -- спросил Билл. -- Дом пять, особняк Лиддердейл, Слоан-сквер, -- без запинки отвечал Джадсон. Ему даже не понадобилось свериться с клочком конверта в нагрудном кармане, ибо адрес врезался в его сердце. -- Я отправляюсь к нему немедленно. -- Никуда ты не отправляешься, -- сказал Билл, -- без меня. Что, по-твоему, -- он задохнулся, -- что, по-твоему, скажет она, если я позволю тебе бегать по Лондону и нарываться на неприятности? Джадсон взглянул, куда указывал Билл, но остался совершенно бесчувственным. Мало кто из братьев способен умилиться на фотографию сестры. Однако, не тронутый мыслями об Алисе и ее тревогах, он впервые обнаружил что-то вроде благоразумия. -- Ты хорошо придумал пойти со мной, -- согласился он. -- Вдруг этот тип -- буйный. Тогда ты будешь его держать, пока я навешаю пендалей. С такими людишками иначе нельзя. Они другого обращения не понимают. Билл не разделял столь суровых взглядов. -- Никаких пендалей, -- сказал он твердо. -- И вообще, не встревай. Я все беру на себя. В таких делах главное -- спокойствие и ясный ум. Усвой с самого начала -- этим занимаюсь я. Ты стоишь в сторонке, я разговариваю. И чтоб без рук! -- Если он первый не полезет. А полезет, -- продолжал Джадсон, -- мы сплотимся в боевые ряды, сомнем его и выпустим мерзавцу кишки. -- С какой стати ему лезть? Надо думать, он охотно исправит ошибку. -- Пусть только не исправит! -- мрачно сказал Джадсон. 2 Упади на крышу Холли-хауза большая бомба и взорвись она на ковре в гостиной, среди обитателей случился бы некоторый переполох, но уж не больше того, какой вызвало заявление Флик. Сэр Джордж, прибывший в роскошном лимузине через несколько секунд после несчастья, поспел аккурат к заседанию, созванному его сестрой для расследования причин трагедии. -- Она отказывается что-либо объяснять! -- в десятый раз стенала миссис Хэммонд. Впервые за свою образцовую жизнь великая женщина растерялась. С обычной бедой она бы как-нибудь справилась, но эта сломила даже ее. И что хуже всего -- гром грянул с ясного неба. Ничто не предвещало грозы. Вскоре после двух Флик вышла из дома, окончательно и бесповоротно помолвленная с Родериком, в половине седьмого она вернулась, сверкая глазами, свободная от всяких сердечных обязательств. Вот и все, что было известно, потому что, как повторяла в одиннадцатый раз миссис Хэммонд, Флик отказалась что-либо объяснять. Случилось не просто ужасное, но и загадочное; быть может, сильнее всего миссис Хэммонд досадовала, что ее не посвятили в тайну. Она бушевала, не в силах ничего исправить, и, когда дворецкий Уэйс (с тем сдержанным трагизмом, каким дворецкие знаменуют разлад в семье) впустил сэра Джорджа, второй раз за последние три минуты срывалась на несчастного Синклера. После второй просьбы ради всего святого не говорить глупостей, Синклер Хэммонд устранился от обсуждения. Обыкновенно его не просто было вывести из себя, если, конечно, не отрывать от работы и не приписывать Базию Секунду чувств, выраженных в действительности Аристидом из Смирны. Однако сегодня раздражение носилось в воздухе; Синклер Хэммонд обиженно ушел в уголок и углубился в первое издание "Стихов на шотландском диалекте" Роберта Бернса, отпечатанное Джоном Вилсоном, Килмарнок, 1786, неразрезанное, в старинной синей обложке. О его чувствах можно судить по тому, что даже книга не вполне их пересилила. Сэр Джордж с ходу включился в разговор. Поначалу он был таким же встревоженным и беспомощным, однако именно он первым указал на драматическое следствие -- бедный Родерик еще не получил рокового письма и с минуты на минуту приедет в полном неведении о случившемся. Как (вопрошал сэр Джордж) поведать ему новость? Вопрос породил целую череду новых. Как (срывающимся голосом спрашивала миссис Хэммонд) утаить скандал от полудюжины именитых уимблдонцев, которые званы нарочно, чтоб видеть будущую счастливую чету? Придут Уилкинсоны из Вересковой Поляны. Бинг-Жервуазы из Башен. Черешневый Приют делегировал полковника и миссис Бэгшотт. Как объяснить сливкам общества отсутствие Флик? -- Отсутствие Флик? -- изумился сэр Джордж. -- Это как -- отсутствие Флик? -- Она отказывается спуститься к ужину! -- Скажи, что у нее болит голова, -- посоветовал мистер Хэммонд, поднимая глаза от Бернса. -- Помолчи, Синклер! -- взмолилась страдалица-жена. Мистер Хэммонд вернулся к чтению. Сэр Джордж, чьи лицо и манеры постепенно обретали напряженную серьезность, которая всякий раз напоминала служащим Тилбери-хауза о заспиртованной лягушке, надул щеки. -- Отказывается спускаться к ужину! Смех, да и только! Я с ней поговорю. Немедленно пошли за ней. -- Что толку посылать! -- простонала миссис Хэммонд. -- Она заперлась в спальне и не выходит. -- Где ее комната? -- Вторая дверь налево после первого пролета. Что ты хочешь, Джордж? Сэр Джордж обернулся на пороге. -- Я Поговорю С Ней, -- объявил он. Прошли три или четыре минуты. В гостиной висела тяжелая тишина. Миссис Хэммонд застыла в кресле. Селихемский терьер Боб дремал на коврике. Мистер Хэммонд отложил Бернса, встал, открыл стеклянную дверь в сад и остался стоять, глядя в теплую ночь. Сад спал под звездами, в траве шелестел ветер. Покой, всюду покой, кроме этого злополучного дома. Доносящиеся сверху глухие раскаты возвещали, что сэр Джордж все еще Говорит С Ней. Раскаты смолкли. На лестнице послышались шаги. Показался сэр Джордж. Лицо его было багровым, дыхание -- несколько затрудненным. -- Девчонка взбесилась, -- коротко объявил он. -- Делать нечего, надо как-то выкручиваться перед гостями. Скажи, что у нее болит голова. -- Превосходная мысль, -- с жаром подхватила миссис Хэммонд. -- Так мы и скажем. -- Полковник и миссис Бэгшотт, -- объявил дворецкий Уэйс. Его чуть выкаченные глаза обвели собравшихся. В них сквозило почтительное участие. "Сделайте что-нибудь, -- говорили они. -- Я бессилен!" 3 Такси остановилось у дверей особняка Лиддердэйл, что на Слоан-сквер. Билл Вест вышел из машины и заговорил в окошко. -- Сиди здесь, -- сказал Билл. -- Я поднимусь и поговорю. Джадсон взглянул с сомнением. -- Ну, не знаю, -- сказал он. -- Дело не из простых. Ты уверен, что справишься? -- Если не будешь путаться под ногами, я в две минуты все улажу, -- твердо сказал Билл. Он чувствовал необычные спокойствие и уверенность. Не очень ловко идти к незнакомому человеку и просить об одолжении, но Билл не смущался. Он предвидел забавный разговор. Только на втором или третьем этаже, когда лифтер спросил, куда ему надо, Билл вспомнил, что забыл узнать у Джадсона имя издателя. Он попросил спустить его на первый этаж. Лифтер, сочтя, очевидно, что перед ним любитель покататься на дармовщинку, соответственным образом выразил свое недовольство. Из дома Билл вышел уже не таким бодрым, каким вошел. -- Ну? -- с жаром спросил Джадсон, высовываясь из машины, словно кукушка из часов. -- Что он сказал? -- Я его не видел, -- объяснил Билл. -- Не догадался спросить тебя, как его зовут. -- Слушай, -- встревоженно начал Джадсон, окончательно теряя веру в своего посла. -- Ты уверен, что справишься? Может, лучше я? -- Сиди и не рыпайся, -- отозвался Билл. Все его спокойствие улетучилось. -- Ой, чую я, что ты напортачишь. -- Не дури. Как его зовут? -- Пайк. Но... -- Пайк. Отлично. Это все, что я хотел знать. Он снова зашел в лифт и доехал до третьего этажа, только чтобы столкнуться со следующей неудачей. Человек суеверный понял бы, что знамения неблагоприятны и затею пора бросать. Слуга, открывший Биллу дверь, сообщил, что мистер Пайк вышел. -- Минуту назад, сэр. -- Но я сейчас поднимался, -- возразил Билл. -- Почему мы не встретились? -- Наверное, мистер Пайк спустился по лестнице, сэр. Это звучало правдоподобно. Так или иначе, издатель ушел. Билл, не желая снова беспокоить лифтера, тоже спустился по лестнице и, выйдя на улице, обнаружил Джадсона в состоянии, близком к горячечному. Джадсон приплясывал на мостовой. -- Говорил я, что ты напортачишь! -- вскричал он. -- Тип улизнул минуту назад. Пытался сесть в мое такси! -- Пытался сесть в твое такси? -- Да. Думал, оно свободно. Заглянул внутрь, увидел меня, побелел, как смерть и... -- Джадсон оборвал свою речь и указал рукой. -- Смотри! Быстрее! Вот он садится в другое такси! В машину! Прыгай, болван! История, начинавшаяся так размеренно и толково, приняла неожиданный оборот. Билл растерялся. Когда Джадсон рывком втащил его в такси, он перестал что-либо понимать. А когда Джадсон перегнулся через него и бросил в окошко водителю фразу, знакомую всем по детективным романам: "Гони вон за той машиной", затея окончательно превратилась в кошмарный сон. Одно дело -- зайти к незнакомому человеку и вежливо попросить, чтобы тот исправил нечаянную оплошность в газете, и совсем другое -- преследовать его по городу на такси. Билл, как всякий нормальный человек, не любил сцен, и чувствовал, что гонка непременно закончится сценой самого безобразного свойства. Джадсон уже принялся хрипло бормотать угрозы в адрес человека, чье такси стремительно летело по направлению к Слоан-сквер. Джадсон не сомневался, что тип подкуплен Тодди ван Риттером; иначе с чего бы ему отпрыгивать на десять футов при каждой их встрече. За всем этим явно проглядывала весьма неблаговидная подоплека. Джадсон кипел благородным гневом и даже пообещал, поймав негодяя, начистить ему рыло. Время шло, и Биллу начало казаться, что человек в такси телепатически уловил эти намерения. Во всяком случае, он мчался все дальше и дальше, и теория, что он едет к кому-то обедать, представлялась все менее вероятной. Кто ездит обедать в такую даль? Такси уже вырулило на Фулхем-род и явно не собиралось останавливаться. Вот позади остался мост Путни; машины, урча, взбирались на Путни-хилл, а объект все не сбавлял скорость. Даже Биллу пришлось с неохотой отказаться от банального объяснения, будто Пайк просто едет обедать. Создавалось впечатление, что он мчится к побережью, чтобы броситься в море. Приписывая Родерику этот странный каприз, Билл и Джадсон ошибались. Да, заглянув в машину и увидев там давешнего таинственного незнакомца, Родерик перепугался до полусмерти, но успокоился, едва сел в другое такси. Ему и в голову не приходило, что за ним гонятся. У Холли-хауза он расплатился с водителем и позвонил в дверь, даже не оглянувшись. Пока он ждал, чтобы Уэйс отворил дверь, хруст гравия за спиной заставил его повернуть голову. О ужас! По аллее ехало такси. В первую минуту Родерик еще надеялся, что это мирное такси, доставившее к тете Фрэнси приличного гостя, но надежда умерла при виде разгоряченного Джадсона, который в азарте высунул голову из окошка. Родерик в отчаянии нажал на кнопку звонка. Он ждал Уэйса, как герцог Веллингтон в другую отчаянную минуту дожидался Блюхера. Такси остановилось. Из одной дверцы выскочил Джадсон, из другой -- Билл. У Родерика остекленели глаза. Он снова нажал на звонок. Как ни странно, доконал его именно Билл; а ведь Билл-то горел духом чистейшего пацифизма. Он так резво выпрыгнул из такси, чтобы опередить Джадсона и не допустить рукоприкладства, о котором тот всю дорогу твердил. Билл -- разумный, хладнокровный, здравомыслящий -- намеревался воспрепятствовать насилию. Но Родерику он показался самым ужасным за этот ужасный день. Джадсон тоже напугал Родерика, но в Джадсоне была одна утешительная черта, его явная хилость, отсутствие бицепсов и трицепсов. С Джадсоном можно было бы в крайнем случае потягался. Другое дело -- Билл. Правый полузащитник гарвардской футбольной команды должен отвечать некоторым требованиям. Тут мало обаяния или доброго нрава -- нужны литые ноги, туловище, как шкаф, и борцовские плечи. Всеми этими качествами Билл обладал. Прибавьте рост пять футов одиннадцать дюймов и девяносто три фунта живого веса -- не удивительно, что Родерик без колебаний отвел ему роль главного исполнителя в предстоящей сцене убийства. В итоге, когда Уэйс открыл дверь, а Билл как раз добежал до ступеней, Родерик посчитал, что остается одно -- дорого продать свою жизнь. Он в отчаянии размахнулся палкой и со всей силы опустил ее на голову преследователю. Билл от неожиданности покачнулся и упал; подбежавший Джадсон споткнулся о Билла, а Родерик, воспользовавшись замешательством, юркнул в дом и захлопнул за собой дверь. Мало что может так действенно изменить разумный, хладнокровный, здравомыслящий взгляд на мир, как резкий удар тяжелой палкой по голове. Ужас придал Родерику сил, а поскольку Билл на бегу потерял шляпу, ничто не смягчило удара. Довольно долго он сидел, ошарашено глядя на дорожку, а когда наконец встал, его настроение было уже в корне иным. От недавнего миролюбия не осталось и следа. Ему хотелось бить и крушить. Глаза застилал багровый туман. Вид бестолково скачущего Джадсона привел Билла в бешенство. Он был в том состоянии, когда люди, обыкновенно терпимые к ближним, загораются внезапной ненавистью ко всякому, кто окажется рядом. Он страшно зыркнул глазами. -- Иди сядь в машину, -- процедил он сквозь зубы. -- Но послушай, Билл, старина... -- Иди! Я сам разберусь. -- Что ты намерен делать? Билл давил на кнопку звонка. Каких-то несколько часов назад жизнь лежала перед ним, полная множеством увлекательных начинаний. Он собирался разбогатеть, жениться на Алисе Кокер, разоблачить Уилфрида Слайнсби. Теперь все эти радужные видения померкли, осталась одна единственная цель: попасть в дом, отыскать того, кто ударил его палкой по голове и пинками вышибить ему позвоночник. В таком вот угаре древние викинги превращались в берсерков, а современные малайцы впадают в амок и колют сограждан длинным ножами. Как многие крупные люди, Билл Вест отличался добродушием. Его не так легко было обидеть. Однако стукните его ни за что ни про что палкой по голове, и вам придется пожалеть. Он продолжал давить кнопку звонка. -- Я намерен поговорить с этим типом по душам, -- мрачно отвечал он. Джадсон чувствовал себя ребенком, который беспечно играл в ножички рядом с водохранилищем и вдруг обнаружил, что сделал дырку в плотине. Он выпустил на волю страсти, которых сам и испугался. Сколько бы он ни грозился отдубасить продажного Родерика, у него и в мыслях не было действительно прибегнуть к насилию. Джадсон отлично знал, что не уйдет дальше слов. Однако в программе Билла слова явно не значились. Джадсон в ужасе смотрел, как Билл скалит зубы, сверкает глазами, а по лбу у него стекает струйка крови. Что делать, Джадсон не знал. Бледный, на ватных ногах, он вернулся в такси. И тут дверь отворилась. Дворецкого Уэйса рассердил настойчивый трезвон. Он вышел с намерением сделать выговор. Однако составленная в голове фраза так и не облеклась в слова. Что-то огромное и твердое оттолкнуло Уэйса; обернувшись, он увидел, что верзила без шляпы бежит через холл к гостиной. -- Эй! -- слабо выговорил дворецкий. Верзила словно не слышал. Он на мгновение остановился, видимо не зная, куда идти, потом ринулся на голоса. Его пальцы сомкнулись на дверной ручке. -- Эй! -- повторил дворецкий. -- Стойте! Билл не остановился. Он ворвался в гостиную. Она была полна нарядно одетыми мужчинами и женщинами в ожидании пиршества. Мистер Уилкинсон из Вересковой Поляны беседовал с миссис Хэммонд о погоде; миссис Бинг-Жервуаз из Башен рассказывала хозяину дома о новых спектаклях. Полковник Бэгшотт пил херес и развлекал миссис Уилкинсон отчетом о последней стычке в местном совете. Сэр Джордж и мистер Бинг-Жервуаз говорили о политике. Родерик одиноко стоял у открытой дверь в сад. В это утонченное собрание и ворвался рыщущим волком Билл. Родерик вместе со всеми обернулся на звук открываемой двери, увидел взбешенное лицо и принял единственно верное решение. В четвертый раз за сегодня ему приходилось бежать от необоримой силы, и все его дневное проворство померкло перед теперешним стремительным рывком. Он пулей вылетел в сад, на пол мгновения опередив Билла. 4 Молодость требует чуткого обращения. В жизни самой смирной и послушной девушки бывают минут, когда лишь понимание и такт могут отвратить лишь несчастье; а с тех пор, как Флик Шеридан выпалила оглушительную новость, ее близкие обнаруживали что угодно, кроме такта и понимания. Ах, как неправа была миссис Хэммонд, когда в своем вечном стремлении оттеснить мужа от решения житейских проблем, в грубой форме воспрепятствовала добродушному Синклеру подняться и поговорить с племянницей. Таким образом она устранила единственного человека, которого заупрямившаяся Флик выслушала бы спокойно. Вместе тихой беседы с дядей Синклером Флик пришлось выдержать сражение с тетей Фрэнсис. Из него она вышла непобежденной, но заметно вымотанной; а вслед за тем сэр Джордж произнес свою короткую речь перед закрытой дверью. В то время, когда две машины, одна с Родериком, другая с Биллом и Джадсоном, взбирались на Путни-хилл, Флик сидела на кровати и думала о будущем. Оно не сулило ничего хорошего, особенно для смелой девушки, которая, как Флик, привыкла сама распоряжаться своей жизнью. Впереди маячили громкие ссоры, оскорбленное молчание и вечная обида. Вечная, если только Флик не пойдет на попятный и не согласиться выйти за Родерика. Выйти за Родерика! При этой мысли Флик клацнула зубами и мятежно заморгала. Никогда! Она любит Билла Веста. Дядя Синклер подтрунивал над юношескими увлечениями, но сегодняшняя удивительная встреча с Биллом доказала, что это не повод для шуток. Это -- суровая и мучительная правда жизни. О, разумеется, она понимала, как глупо любить Билла. Знала, что он без ума от этой большеглазой американской кошки, что до Флик ему дела нет, но это ничего не меняет. Раз она не может выйти за Билла, она не выйдет не за кого. А особенно -- за Родерика, который прыгает в такси и бросает невесту на милость людей, изумляющих сходством с эрдельтерьерами. Она непроизвольно вскинула голову. В этом движении была дерзкая решимость. Флик уже поняла, что сделает. В следующую минуту она рылась в сумочке, ища деньги, добытые сегодня утром для спасения гибнущей миссис Матильды Пол. Еще через мгновение груда хрустящих бумажек лежала на кровати. Зрелище это придавало отваги. Если бы Флик заколебалась, ее укрепил бы вид денег. Ей казалось, что это целый капитал, как раз такой, на который бережливая девушка сумеет прожить неопределенно долго. А если в далеком будущем состояние проестся, она всегда сможет продать остальные драгоценности. Флик больше не колебалась. Она обошла шкафы, перерыла ящики; вытащила из-под кровати чемодан. Довольно долго она выбирала и укладывала самое необходимое, потом черкнула карандашом записку и приколола к подушечке для булавок. Затем она сдернула с кровати простыню, завязала узлами, приладила на спинку кровати, подтащила кровать к окну и успела распахнуть раму, когда из сада донесся внезапный гомон. Тихую ночь разорвали крики и хруст ломаемых кустов. Флик с интересом перегнулась через подоконник. Если есть в мире уголок, свободный от тревог и перемен, то это -- аристократическая часть Уимблдона, где в цепочке больших особняков по периметру луга Богатство и Добропорядочность вкушает сон, оградясь от остального мира. За пять лет жизни в Холли-хаузе Флик не видела ничего, что хоть как-нибудь тянуло на Драму. И вот, если слух ее не обманывает, Драма разгуливает посередь ночи неприкрыто, словно в оживленном районе Москвы. Темные фигуры носились по газону и орали до хрипоты. Флик различала басистый лай полковника Бэгшотта из Черешневого Приюта и тявканье мистера Бинг-Жервуаза из Башен. Дядя Джордж рычал, чтоб немедленно вызвали полисмена. Все это было так увлекательно, что Флик позабыла про свои беды. Она высунулась еще дальше, досадуя, что почти весь сад закрывает крыша пристройки прямо под окном. Несколько минут назад она благодарила неведомых строителей, устроивших эту крышу словно нарочно для побега; сейчас она готова была их убить. Дух Юности требовал не упустить и малейшей подробности, потому что это здорово; и Флик изводилась при мысли, что упускает почти все. Крики делались громче. Мечущиеся фигуры продолжали метаться. И вдруг по саду раскатился оглушительный всплеск. Даже наблюдатель, чей кругозор ограничивался пристройкой, мог понять, что этот звук означает; Флик истолковала его безошибочно. Кто-то упал в пруд. Хоть бы это был дядя Джордж, подумала Флик. 5 Это был дядя Джордж. Он так требовательно взывал из глубины, что погоня прекратилась и все сбежались на выручку пострадавшему. Все, кроме Билла. У того хватало других забот. Вырвавшись из круговерти на лужайке, он пригнулся за большим кустом и раздумывал, куда угодил. Первый приступ горячки, увлекший Билла в гостиную и через дверь в сад, длился минуты две. По прошествии этого времени забытая садовником тачка напомнила ему, как глупо гоняться за людьми в чужих, да еще темных садах. Тачка была низкая, подвешенная ниже осей, совершенно неразличимая в потемках; Билл, перелетев через нее и вмазавшись лбом в дерево, решил было, что в окрестностях Уимблдона случилось землетрясение. Молодой человек, менее привыкший к падениями на футбольном поле, возможно, остался бы лежать, но Билл шатаясь, поднялся на ноги и вдруг обнаружил, что охотничий азарт улетучился. Так он стоял, ошалело мечтая оказаться в другом месте, и постепенно перед ним забрезжило, что в мире произошли серьезные перемены. Только что это было огромное пространство, включающее его и Родерика, и вдруг невесть откуда понабежало людей. В просторном саду сделалось тесно; погоня, которая только что была их с Родериком частным делом, получила неожиданный резонанс. Вокруг творилось что-то вроде Вальпургиевой ночи. Всюду проносились призраки. Адские голоса выкрикивали советы и угрозы. Невидимая собака заходилась лаем. Билл смутился. Чем плохо берсеркам -- сперва ты очертя голову бросаешься в глупейшую авантюру, затем боевой задор гаснет и выбирайся, как знаешь. На Билла накатил стыд. Теперь он видел, в чем была его ошибка. С самого начала следовало вести себя более достойно: не бросаться за незнакомым человеком в дом, изрыгая ноздрями пламя, сметая все на своей дороге, а спокойно удалиться с тем, чтобы назавтра пойти к хорошему адвокату и подать на Пайка в суд за телесное оскорбление. Не пойдя по этому мудрому пути, он угодил в довольно неприятную переделку. Падение сэра Джорджа в пруд с золотыми рыбками дало Биллу передышку, но, увы, недолгую. Вражеским станом завладел дух мщения, снова раздавались голоса, требующие вызвать полицию. Надо было уходить из проклятого сада, причем быстро, пока не начали прочесывать кусты. К несчастью, пробиваться пришлось бы с боем: одни преследователи уже кричали другим, чтобы те стерегли выход. Оставалось одно -- найти какое-то прибежище, какой-то спасительный уголок, где б его не смогли сыскать. Ночь, как загадочным образом случается, если всматриваться в нее достаточно долго, заметно посветлела. Начали проступать невидимые раньше предметы, в том числе -- пристройка у стены, футах к шести от куста, за которым притаился Билл. Ему хватило секунды, чтобы осознать -- вот оно, безопасное место. Силы преследователей сосредоточились у бассейна с золотыми рыбками: судя по плеску, там загарпунили и тянули на берег кита. Билл воспользовался минутой с проворством истинного стратега: выскользнул из-за куста, одним прыжком оказался на крыше, упал плашмя и затаился. Никто, похоже, его не заметил. Часть вражеских сил прошла под самой пристройкой, сопровождая чавкающего ботинками сэра Джорджа. Остальные время от времени перекликались, шаря по кустам. Никому не пришло в голову заглянуть на крышу. Спустя какое-то время -- может, десять минут, а может, и десять часов -- охота прекратилась сама собой. Один за другим загонщики ушли в дом, и в саду вновь воцарилась дремотная тишина. Билл не шевелился. В минуты сильных страстей мы напрягаемся до предела, и амок, улетучившись, оставил по себе крайнее изнеможение. Впереди была вся ночь, и Билл решил перестраховаться. Чем дольше он пролежит, тем больше вероятность ускользнуть без потасовки. Потасовок ему на сегодня хватило. Прошло довольно много времени -- во всяком случае, Биллу начало казаться, что он лежит на крыше всю сознательную жизнь -- прежде чем он счел, что может двинуться без опаски. Он бесшумно сел и растер застывшие ноги. И вот, когда он уже изготовился вскочить и спрыгнуть на землю, все его нервы встали дыбом и зашевелились. Что-то плюхнулось на крышу в двух футах от него. Повернувшись волчком, Билл увидел, что это -- чемодан. Он не мог даже вообразить, зачем в такой час кидаться из окна чемоданами. Его размышления прервало еще более удивительное зрелище -- темная фигура ползла по стене дома. 6 Человеку, на которого ополчился весь свет -- или, во всяком случае, часть Уимблдона -- естественно повсюду видеть врагов; Билл крайне воинственно воспринял вторжение на крышу, с которой он сроднился и которую привык считать своей. Он отступил на пол шага и приготовился к броску. В темноте было не разглядеть, но фигура на стене казалось довольно тщедушной, и это ободрило Билла. Он не побоялся бы схватиться с громилой, но всегда приятно, если твой противник немного недотягивает до среднего роста. Билл мог бы проглотить этого задохлика, что и намеревался сделать, если задохлик попрет на рожон. Неизвестный коснулся ногами крыши, и в то же мгновение Билл прыгнул. Кто-то испуганно завизжал, и Билл к своему изумлению обнаружил, что держит девушку. Тут вся его воинственность испарилась, уступив место раскаянию. Мужчину, который коснется женщины иначе чем с лаской, общество справедливо презирает. Что же сказать о мужчине, который бросается на даму, словно это вражеский центр-форвард? Билл сгорал от стыда. -- Извините! -- воскликнул он. Флик не ответила. Когда она спускалась по простыне, ей в голову не приходило, что из темноты начнут выскакивать буйные великаны. От потрясения она едва не лишилась чувств, а теперь стояла и тяжело дышала. -- Мне страшно неловко, -- продолжал Билл. -- Я думал... Я не знал... Я и предположить не мог... -- Я уронила сумочку, -- слабо выговорила Флик. -- Позвольте мне! -- сказал Билл. Вспыхнула спичка; Билл, стоя на четвереньках, светил на крышу. Огонек озарил его лицо. -- Мистер Вест! -- изумленно вскричала Флик. Билл, который только что нашел сумочку, вскочил. Из всех невероятных событий сегодняшней ночи это было самое ошеломляющее. -- Я -- Фелисия Шеридан, -- сказала Флик. Билл так опешил, что в первую минуту имя ничего ему не сказало. Потом он вспомнил. -- Боже правый! -- вскричал он. -- Что вы здесь делаете? -- Я здесь живу. -- Я хотел сказать, что вы делаете на крыше? -- Бегу. -- Бежите? -- Бегу из дома. -- Вы бежите из дома? -- повторил обескураженный Билл. -- Не понимаю. -- Не кричите, -- прошептала Флик. -- Нас могут услышать. Это показалось Биллу разумным. Он понизил голос. -- Почему вы бежите из дома? -- спросил он. -- Почему вы оказались на крыше? -- спросила Флик. -- Что вам в голову взбрело? -- полюбопытствовал Билл. -- Что случилось в саду? -- парировала Флик. -- Я слышала шум и крики. Билл понял, что картина прояснится быстрее, если он перестанет задавать вопросы и ответит первым. Иначе они простоят всю ночь, спрашивая на два голоса. Растолковать, что привело его в дом, было нелегко, зато остальная история выглядела исключительно простой. Билл вкратце передал события. -- Этот тип огрел меня палкой по голове, -- заключил он, -- и я словно ополоумел. Позабыл все на свете и бросился за ним. Теперь я понимаю, как это глупо. А тогда казалось -- самое оно. -- Огрел вас палкой по голове! -- недоверчиво повторила Флик. -- Кто же? -- Тот тип. Пайк. -- Родерик! -- Нет, Пайк. -- Его зовут Родерик Пайк, -- пояснила девушка. -- Поэтому я и бегу из дома. Биллу это показалось нелогичным. Женщины способны на странные поступки, но чтобы самая горячая девушка сбежала из дома, потому что кого-то зовут Родерик Пайк? -- Они хотят, чтоб я вышла за него замуж. Загадка разрешилась. Билл вздрогнул от ужаса и сострадания. Минуту назад он считал, что Флик неправа, и намеревался при первой возможности ее отговорить. Теперь все изменилось. Немудрено, что она сбежала. Всякая сбежит. Что бы ни предприняла девушка ради спасения от человека, ударившего его палкой по голове, Билл не усмотрел бы в этом крайности. Его отношение к побегу полностью изменилось. Теперь он от всего сердца одобрял Флик и готов был помочь, чем может. -- Выйти за этого мерзавца! -- воскликнул он, не веря своим ушам. -- Конечно, у Родерика есть свои хорошие стороны. -- Нет! -- сказал Билл и потрогал раненую макушку. Расходившемуся воображение шишка под волосами представилась горным пиком. -- Так или иначе, я за него не выйду, -- сказала Флик. -- Вот и пришлось бежать. Одно плохо, -- горько заметила она. -- Я совершенно не знаю, куда идти. -- Самое разумное -- отправиться ко мне, -- сказал Билл. -- Дома мы все обсудим и что-нибудь придумаем. -- Считаете, что так будет лучше? -- Не оставаться же на крыше. В любой момент нас могут увидеть. Флик заволновалась. -- А мы сумеем выбраться незаметно? -- По-моему, в саду никого нет. -- Я, во всяком случае, никого не слышу. Наверное, они ужинают. У нас сегодня званый ужин, а попробуйте не покормить полковника Бэгшотта вовремя! Который, по вашему, час? -- Понятия не имею. Думаю, около девяти. Я приехал без чего-то восемь. -- Вот что я скажу. Прыгайте на землю и ползите к парадной двери. Если соседнее окно горит и доносятся голоса, значит, они ужинают. -- Отлично. Если все хорошо, я свистну. Флик осталась ждать в темноте. Трепетное волнение, в котором она спускалась по простыне, улеглось. Казалось, Билла послали ей в трудную минуту небеса. Она очень смутно представляла, что будет делать за пределами Холли-хауза, но теперь ей есть на кого опереться. Билл такой большой и надежный. Каменная стена. В своем энтузиазме она несколько преувеличивала его умственные способности, и потому верила, что для Билла нет неразрешимых задач. Тихий свист прорезал ночные шорохи. Флик свесила голову с крыши. -- Все хорошо, -- сказал Билл. -- Бросайте чемодан. Флик бросила чемодан, Билл умело подхватил. Флик сползла с крыши. Сильные руки поймали ее и мягко поставили на землю. -- Они ужинают. Нам идти через главный вход, или есть другой? -- В стене за лужайкой -- калитка. Лучше пройти через нее. Они крадучись пересекли лужайку. В темноте сопело что-то маленькое и белое. Флик с плачем наклонилась. -- Боб! -- Она выпрямилась, на руках у нее был песик. Впервые ощутила она горечь сиротства. -- Я не могу оставить Боба. -- Так берите с собой, -- отвечал Билл. Флик задохнулась. Ее сердце распирала благодарность к сказочному герою, который не воздвигает препятствий, не ставит жестоких условий. Боб, радуясь славно проведенному вечеру и вообще жизни, бурно лизал ей лицо. Они вошли в калитку. Прощально стукнула щеколда. Холли-хауз остался в прошлом. Флик стояла на пороге мира. -- Все хорошо? -- участливо спросил Билл. -- Все хорошо, спасибо, -- отвечала Флик, но голос ее дрожал. 7 Билл стоял спиной к камину и вдумчиво курил трубку, радуясь тому, что он снова -- в надежном затворе своей меблированной квартирки. Радость была и духовной -- все же легче, когда ты за несколько миль от дома, который с твоей помощью покинула молодая беглянка, -- и плотской, из-за тепла. Как только они покинули сад, погода испортилась, подул резкий восточный ветер, и пришлось продрожать не меньше мили, пока не нашлось такси. Теперь они дома, камин пылает, все хорошо. Он посмотрел на Флик. Она откинулась в кресле и прикрыла глаза, а Боб, селихемский терьер, дремал у нее на коленях. Почему-то радость уменьшилась, но, как ни странно, углубилась, словно в каждое ухо кто-то пылко говорил: 1) "Идиот, во что ты вляпался?" и 2) "Уютно, когда в кресле -- девушка, а у нее на коленях -- собачка!" Он сопоставил эти высказывания. Первое было явно весомей. Не юридически, конечно, и даже не нравственно, а, скажем так, романтически он отвечает за эту девушку. Боги приключений не дозволяют уводить девушек из дома, да еще ночью, а потом отпускать их на все четыре стороны. Как мы уже знаем, Билл навечно отдал свое сердце Алисе Кокер, чьи фотографии не без суровости смотрели сейчас на него. Но вот -- Флик, и он просто обязан оградить ее от бед. Через некоторое время ему удалось подусмирить первый голос, предположив, что из дома не бегут, если нет хорошего плана. Мало того, заметил он, у тех, кто живет в таких роскошных домах, обычно есть деньги. В общем, она не пропадет. Можно послушать и второй голос. В нем тоже что-то было. И впрямь, здесь стало гораздо уютней. Конечно, Флик -- не Алиса, но в данный момент почему-то это его не мучило. Ну, хорошо, ты отдал Алисе сердце, но только дурак не согласится с тем, что в декоративном, эстетическом смысле она тут очень уместна. С этой комнатой как раз гармонирует нежная, цветочная прелесть, а не та царственная красота, которую робкий человек назвал бы и грозной. Прекрасная Алиса затмевала или, лучше сказать, взрывала любую комнату, да еще при звуках фанфар. Прежде чем Билл успел проникнуть в самые глубины анализа, Флик коротко вздохнула и выпрямилась. Кроме того, она огляделась. -- Не сразу поняла, где я, -- призналась она. -- Я спала? -- Вздремнули на минутку. -- Как невежливо! -- Ничего, ничего! Вам лучше? -- Конечно, только я с двух часов не ела. -- Он, Боже мой! -- Да и тогда... Разве можно набиваться едой, если люди три дня голодают? Кстати, вы говорили, что тут живет ваш приятель. Где же он? Билл просто ахнул. -- Господи! -- воскликнул он. -- Я совершенно о нем забыл. Он где-то бегает. -- Когда вы его видели? -- Когда этот Пайк меня стукнул, я сказал, чтобы он посидел в такси. Может, еще сидит? -- Это очень дорого. Наверное, счетчик отщелкивает по три пенса? -- Вряд ли. Но вообще-то он, скорее всего, ушел. Бог его знает, где он. Флик, здоровую девушку с очень здоровым аппетитом, проблема эта занимала все-таки меньше, чем еда. -- У вас нет печеньица? -- спросила она. -- Или баранины, или сыра, или еще чего-нибудь? -- Ох, простите! -- всполошился Билл, припомнив о том, что он хозяин. -- Что ж я сам не предложил? Пойду, пошарю в кладовке. Он убежал, но вскоре вернулся с уставленным подносом, который чуть не уронил, заслышав негромкий плач. Вилки и ножик все-таки упали, и Флик обратила к ним заплаканное лицо. -- Ничего, это я так, -- сказала она. Билл поставил поднос на столик. -- В чем дело? -- спросил он, как все мужчины, теряясь от женских слез. -- Как вам помочь? Флик отерла слезы и слабо улыбнулась. -- Отрежьте мне ветчины. Ужасно есть хочу! -- Нет, вы скажите... Флик впилась в ветчину. Видимо, как все женщины, она легко меняла настроение. -- Это кофе? -- восхитилась она. -- Красота какая! И согревает, -- она отхлебнула глоток, -- и подбодряет. А плакала я... Ну, расстроилась... и вспомнила дядю Синклера. -- Дядю Синклера? -- Вы его забыли? Он тоже у вас гостил, когда вы меня спасли. Они с тетей Фрэнси еще не были женаты, мы с ним совершенно не расставались, -- она как будто поперхнулась и пискнула. -- Ой, какой кофе горячий! -- Конечно, я его помню, -- сказал Билл. -- Господи, прямо, как сейчас! Он мне очень нравился. -- И мне, -- признала Флик, -- Я его люблю. Они помолчали. -- Еще ветчины? -- спросил Билл. -- Спасибо,хватит. Флик смотрела на огонь. -- Очень трудно с ним расстаться, -- сказала она. -- А что поделаешь? Билл вдумчиво кивнул. -- Надо было бежать. Билл кашлянул, прикидывая, как бы поделикатней осведомиться о планах на будущее. -- Вот, вы говорите, бежать, -- осторожно начал он. -- А куда, об этом вы думали? -- Нет. Куда угодно, только бы уйти. -- Ага, ага... -- Вы хотите спросить, что я собиралась делать? -- Вообще, хотел бы... Флик подумала. -- Сейчас мне кажется, -- сказала она, -- что тогда я понятия не имела. А теперь... Надо бы им написать. Я приколола записку к подушечке для булавок, что я не хочу выходить за Родерика. -- Правильно, -- твердо сказал Билл. -- Выходить за него нельзя ни в коем случае. -- Я и не выйду, я твердо решила. А письмо написать надо, что я вернусь, если они от меня отстанут. -- Почему вы вдруг догадались, -- спросил Билл, -- что вам этого не потянуть? -- Понимаете, мы шли по набережной, к нам подбежал какой-то тип, а Родерик испугался и сбежал, бросив меня одну. -- Господи! -- воскликнул Билл, наливая ей еще кофе. -- Наверное, это был Джадсон. Пишите это письмо. Согласятся на ваши условия -- пусть сообщат в "Дэйли Мэйл". У вас деньги есть? -- Спасибо, есть. Просто куча! -- Тогда сидите и ждите. Я думаю, сдадутся через неделю. -- Не знаю, -- усомнилась Флик. -- Дядя Джордж и тетя Фрэнси очень упрямые. Дядя -- из этих коротышек с бульдожьей челюстью, в жизни никому не уступил. Это он упал в пруд, -- с удовольствием прибавила она. -- Правда? -- обрадовался Билл. -- Какой был всплеск, приятно вспомнить! -- Жаль, что он свалился вечером. Хотела бы я это увидеть! -- Днем он бы не свалился. -- Да, правда. -- Флик встала. -- Теперь мне гораздо лучше. Когда уходишь, комната особенно уютна, вы не замечали? -- Уходишь? В каком смысле? -- Надо же где-то жить! -- Она взглянула на терьера, который догрызал косточку -- Куда я Боба пристрою? Вряд ли хозяйка его примет. У них всегда кошки, а он так волнуется... -- Какие хозяйки? -- решительно начал Билл. -- Никуда вы не уйдете. Это мы с Джадсоном уйдем. Вы останетесь здесь. -- Куда же вам уйти? -- Да в сотню мест. Флик заколебалась. -- Спасибо большое... -- Не за что. К нам ходит уборщица, она и стряпает. Придет с утра -- скажите, чтобы дала вам завтрак. -- Она испугается. -- О, нет! Она -- тетка крепкая. Ну, спокойной ночи. -- Спокойной ночи, мистер Вест. Теперь заколебался Билл. -- Не называйте меня так, -- сказал он. -- Когда вы у нас гостили, вы называли меня Биллом. -- Да, наверное. -- Она погладила терьера, тот покосился на нее, не отрываясь от еды. -- А вы меня -- Флик. -- Флик! -- вскричал Билл. -- Правда. Как я все забываю! -- А я вот помню. -- Ну, спокойной ночи, Флик. -- Спокойной ночи, Билл. Глава VI. Гораций передумал 1 Уютные владения мистера Парадена (Уэстбсри, Лонг-Айленд) дремали на апрельском солнце. Стоял один из тех дней, когда обычные люди так и рвутся на воздух, но собиратели книг предпочитают библиотеку Мистер Параден сидел за письменным столом, на котором лежали новейшие приобретения. Поскольку их надо созерцать, изучать, обдувать от дерзкой пылинки, особенно не распишешься. Вообще-то он писал письмо в Англию, старому другу, но в тот момент, какой мы застали, не двинулся дальше слов "Дорогой Хэммонд". Однако, собравшись, решительно обмакнул перо и продолжил: "Спасибо Bам за письмо, оно пришло на прошлой неделе, спасибо и за приглашение. К счастью, принять я его могу. Если ничего не случится, надеюсь отплыть к Вам в середине следующего месяца, и радостно предвкушаю нашу встречу. Есть у меня и что показать Вам. Когда распродавали библиотеку Мортимера, мне посчастливилось купить всего за 8000 долларов экземпляр "Полины", принадлежавший Браунингу (Сандерс и Отли, 1833), его же экземпляры "Парацельса" (Э. Уилсон, 1835) и "Страффорда" (Лонгманс, 1837). Я уверен, что Вы оцените другую мою находку, рукопись девятой песни "Дон Жуана", почерк, несомненно, Байрона. Именно этой песни недостает в коллекции Пирпонта Моргана, но я бы ее не продал и за 20000! Есть и еще кое-что, менее ценное, Может быть, Вам будет интересно узнать, что в недавнее время у меня появился приемный сын, превосходный мальчик...". На этом самом месте в дверь постучали. -- Войдите, -- сказал мистер Параден, отрываясь от письма. Английский язык так тонко передает оттенки смысла