---------------------------------------------------------------
     © Copyright P.G.Wodehouse. The Nodder (1933)
     © Copyright Перевод Н. Трауберг (1999)
     Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
     Когда в кинотеатре "Сладостные грезы" пошел новый фильм  "Мой малыш", у
нас начались бурные споры. Четыре зрителя явились в  "Привал рыболова" после
первого же сеанса, и разговор, естественно, обратился к малолетним звездам.
     -- Я так думаю, -- сказал Ром, -- это все карлики.
     -- Да,  говорят, -- поддержал  его Виски-с-Содовой, -- на каждой студии
есть специальный человек, который  ездит  по циркам. Найдет хорошего карлика
-- хапц! -- и в Голливуд.
     Почти непроизвольно мы обернулись к мистеру Маллинеру, как-то чувствуя,
что этот кладезь премудрости даст окончательный ответ. Ответил  он не сразу,
сперва отхлебнул горячего виски с лимоном.
     -- Проблема эта, -- сказал"  он  в  конце  концов, -- волнует умы с тех
самых пор, как малолетние полипы вошли в моду. Одни полагают, что ребенок не
может  быть  таким противным, другие --  что  приличный карлик так низко  не
опустится. Но кто сказал, что карлики приличны? Сложный вопрос...
     -- Возьмем хоть сегодняшнего... -- сказал Ром. --  Этого Джонни Бингли.
Чтоб мне треснуть, если ему восемь лет!
     -- В  данном  случае, -- признал  мистер  Маллинер, -- интуиция вас  не
подвела. Джонни  пошел пятый десяток.  Я точно  это знаю, так  как он  играл
важную роль в судьбе одного из Маллинеров.
     -- Ваш родственник -- тоже карлик?
     -- Нет. Он -- киватель.
     -- Кто-кто?
     Мистер Маллинер улыбнулся.
     -- Нелегко  объяснить  мирянину   тонкости  кинопроизводства.  В  общих
чертах, киватель -- вроде поддакивателя, но ниже рангом. Поддакиватель сидит
на совещаниях и  говорит  "Да". Ему  вторят  второй поддакиватель и  третий,
иначе  --  младший. А  уж  после  них  вступают  в  дело  киватели.  Есть  и
неприкасаемые, так называемые "запасные киватели", но их я касаться не буду.
Мой дальний  родственник Уилмот был  кивателем в самом чистом виде. Конечно,
он  хотел  подняться  выше,  особенно  --  когда влюбился  в  Мейбл  Поттер,
секретаршу Шнелленхамера, возглавлявшего корпорацию "Перфекто-Зиззбаум".
     Огромную разницу в их положении смягчала любовь к  птицам. Уилмот вырос
на ферме, Мейбл начинала творческий путь, изображая птичье пение.
     Общность  интересов  обнаружилась  в  то  утро,   когда,  проходя  мимо
съемочной площадки, Уилмот услышал взволнованный голос своей богини.
     -- Конечно,  это  не  мое  дело,  --  говорила  она,  --  но  я  просто
потрясена...
     -- Ладно, ладно, -- успокаивал ее режиссер.
     -- ...что  вы   м н е   объясняете  про  кукушек!  Я  куковала  по всей
Америке. Не говоря о гастролях в Англии, Австралии и...
     -- Я знаю, -- вставил режиссер.
     -- ...Южной  Америке.  Подождите,  съезжу  домой,  привезу вам рецензии
из...
     -- Знаю, знаю, знаю.
     Мейбл выскочила с  площадки, и Уилмот  обратился к ней  с  почтительным
умилением:
     -- В чем дело, мисс Поттер? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
     Мейбл тряслась от рыданий.
     -- Нет, вы послушайте! -- вскричала она. -- Они меня попросили озвучить
кукушку, а этот неуч говорит, я неправильно произношу!
     -- Какая подлость!
     -- По его  мнению, кукушка выговаривает "Ку-ку". Нет, вы представляете?
Да всякий знает, что это "У-ку"!
     -- Естественно! Одно "к", два "у".
     -- Как будто у нее что-то с н'бом.
     -- Или с горлом.
     -- Ъ-ку, ъ-ку. Вот так.
     -- Именно.
     Прелестная Мейбл с интересом поглядела на него.
     -- Вы их хорошо знаете.
     -- Я вырос на ферме.
     -- Меня просто мутит от этих режиссеров!
     -- И меня, -- поддержал ее Уилмот и решился: -- Мисс Поттер, а не зайти
ли нам в буфет?
     Она охотно согласилась. Так началась их  дружба.  Каждый  день,  улучив
минутку, они сидели в буфете или на ступеньках  какого-нибудь дворца. Уилмот
смотрел на  нее, а  она, нежно сияя, как всякий  творец в минуты творчества,
выводила песню иволги или более  грубой  птицы  "африканский канюк". Иногда,
напрягая горло, она куковала "Ъ-ку, ъ-ку".
     Однако на вопрос, согласна ли она стать его женой, она ответила: "Нет".
     -- Ты мне нравишься, -- продолжала она. -- Может быть, я тебя люблю. Но
я не выйду замуж за холуя.
     -- За кого?
     -- За  холуя. За  раба. За пеона. Ну, что  это -- кивать Шнелленхамеру!
Поддакиватель, и то противно, а уж киватель... По привычке Уилмот кивнул.
     -- Я горда, --  продолжала Мейбл. -- Я не довольствуюсь малым.  Тот, за
кого  я  выйду,  должен быть царем  среди  людей...  ну,  хотя бы директором
картины. Чем выйти за кивателя, я лучше умру в канаве.
     Тут бы заметить,  что  при голливудском  климате  в канаве особенно  не
умрешь, но  Уилмот вместо этого  взвыл, как  дикий селезень, и  начал с  ней
спорить. Ничего не вышло.
     -- Останемся  друзьями,  --  подытожила беседу  она и,  бросив  "Ъ-ку",
скрылась.

     Человеку в такой ситуации остается один  выбор -- или уехать на Запад и
начать там  новую жизнь, или топить горе в вине. Уилмот и так был на Западе,
а потому все больше склонялся ко второму варианту.
     Как все Маллинеры, родственник мой практически не пил. Если бы любовные
дела были в порядке, он удовольствовался бы пломбиром или молоком с солодом,
но сейчас требовалось что-то другое.
     Он  знал, что  на  Голливудском бульваре есть  место,  откуда, если  ты
постучишься  дважды  и  засвистишь  "О  ты,  моя  страна",  выглянет  усатая
физиономия. Она скажет: "Да", ты  ответишь  "Мир и дружба", после чего  тебе
откроют путь к погибели. Поскольку это ему и требовалось, Уилмот  часа через
полтора сидел за столиком и чувствовал себя намного лучше.
     Трудно сказать, когда  он заметил, что  напротив сидит еще  кто-то.  Во
всяком  случае, подняв  в  очередной раз бокал,  он  встретил чистый  взгляд
истинного Фаунтлероя,  а точнее -- того  самого Джонни Бингли,  которого вы,
господа, сегодня видели.
     Удивился он не очень сильно. На  этом этапе человек не удивится и слону
в костюме для гольфа. Но заинтересовался и сказал: "Здрасьте".
     -- Здрассь, -- отвечало дитя, подкладывая льда в бокал. --  Не говорите
Шнелленхамеру, у меня в контракте особый пункт.
     -- Кому не говорить?
     -- Шнелленхамеру.
     -- Как пишется?
     -- Не знаю.
     -- И я не знаю, -- признался Уилмот. -- Но сказать -- не скажу.
     -- Что?
     -- Да вот это.
     -- Кому?
     -- Ну, ему.
     -- А чего не скажете?
     -- Забыл.
     Они помолчали; каждый думал о своем.
     -- Вы не Джонни Бингли? -- поинтересовался Уилмот.
     -- Кто?
     -- Вы.
     -- Что?
     -- Бог его знает.
     -- Так чего надо?
     -- Моя фамилия Маллинер. Да. Маллинер. И все.
     Собеседник  то  сплывался, то расплывался. В конце  концов,  его  дело.
Хочешь -- расплывайся. Главное -- сердце, я так считаю.
     Мысли эти побудили сказать:
     -- А вы хороший парень.
     -- И вы.
     -- Значит, оба?
     -- Ну!
     -- Один и один -- два, -- уточнил скрупулезный Уилмот.
     -- Точно.
     -- Два,  --  повторил   мой   родственник,  загибая  пальцы,  а   кого?
Дже-нет-ле-ме-на. Вот! Хорошие  люди, джен-те-леме-ны. Один и один. Нет, два
и два.  Это  вроде  четыре?  А нас двое... Ладно, не в том суть. Бингли, мне
худо.
     -- Ну!
     -- Худо. Ду-ша бол-лит. Ик! В общем, душа болит.
     -- А чего такое?
     Уилмот решил открыться замечательному ребенку.
     -- В общем, так...
     -- Как?
     -- Ну, вот так.
     -- А чего?
     -- Я ж говорю. Она мне от-ка-за-ла. Замуж за меня не выйдет.
     -- За кого?
     -- За меня.
     -- Не выйдет?
     -- Нет!
     -- Ну, дела, -- сказал чудо-ребенок.
     -- Да уж...
     -- Ну, положеньице! Я так думаю, вам худо.
     -- Точно. Хуже некуда, -- признался Уилмот, тихо плача. -- Что делать?
     Джонни поразмыслил.
     -- Вот  что, -- сказал он. --  Подальше есть  еще одно местечко.  Пошли
туда.
     -- Пошли, -- согласился Уилмот. -- И в Санта-Монику.
     -- Это  потом. Сперва -- в местечко,  потом --  в Монику. Увидим  новые
лица...
     -- Уж этого там хватает.
     -- Значит, пошли.

     Наутро,  в  11.00  мистер  Шнелленхамер ворвался в большом  волнении  к
своему компаньону, мистеру Левицкому.
     -- Знаете что? -- сказал он.
     -- Нет. А что?
     -- Приходил Джонни Бингли.
     -- Если хочет прибавки, сошлитесь на депрессию.
     -- Прибавки! Да ему и этого много!
     -- Кому,  Джонни? Кумиру американских матерей?  А как же  улыбка сквозь
слезы?
     -- Если эти матери узнают, что он карлик, да еще не первой молодости...
     -- Кроме нас с вами, не знает никто.
     -- Да? Вчера он  надрался с одним моим кивателем. Говорит, вроде  бы не
признался, но между тем моментом, когда их вышвырнули от Майка, до того, как
он тыкнул вилкой лакея, у него выпадение памяти.
     -- Какой это киватель?
     -- Маллинер.
     -- Если он скажет газетчикам, Джонни конец! А у нас контракт еще на две
картины, 250 тысяч каждая.
     -- Вот именно!
     -- Что нам делать?
     -- Если б я знал!
     Мистер Левицкий подумал.
     -- Надо выяснить, что известно Маллинеру.
     -- Но спросить нельзя!
     -- Мы за ним последим. Какой он?
     -- Идеальный киватель. Тихий. Вежливый. Как это, на "п"...
     -- Поганый?
     -- Предупредительный. Тихий, вежливый, пунктуальный, предупредительный.
     -- Ну, тогда все просто! Если  он будет... ну, наглый или хамоватый, мы
и поймем: "Знает!"
     -- А дальше что?
     -- Подкупим. И как следует,  мелочиться  некогда.  Мистер  Шнелленхамер
вцепился в собственные волосы.
     -- Хорошо,  -- сказал  он, когда боль утихла. --  Да, другого пути нет.
Скоро у меня совещание. Он там будет.
     -- Значит, следим за ним, как рысь.
     -- Кто?
     -- Рысь. Дикая кошка. Очень любит следить.
     -- Да? Ну ладно. Я думал, рысь -- это что-то такое, у лошади.

     Страхи несчастных магнатов обоснованы  не  были. Если мой родственник и
слышал роковую тайну, он ее забыл.  Входя в кабинет шефа, помнил он только о
том, что при любом движении голова у него треснет.
     Однако м-р Шнелленхамер тронул за рукав м-ра Левицкого.
     -- Видели?
     -- Что?
     -- Его. Трясется, как одержимый.
     -- Да?
     -- Еще бы.
     Действительно,  Уилмот  вздрогнул,  но  лишь потому, что  шеф  оказался
абсолютно  желтым.  Он  и  сам  по  себе  не  поражал  красотой,  а  теперь,
тускло-шафрановый  и  не  очень  четкий,  произвел  такое  впечатление,  что
родственник мой задрожал, как соленая улитка.
     Мистер Левицкий вдумчиво глядел на него.
     -- Не нравится он мне.
     -- Мне тоже, -- поддержал его мистер Шнелленхамер.
     -- Смотрите, закрывает лицо руками.
     -- Видимо, знает все.
     -- Да,  наверное. Что  ж, начнем. Когда придет время  кивать, он себя и
выдаст.
     Уилмот очень  любил такие совещания.  Делать почти ничего не надо, люди
интересные. Но сегодня  тут  собралось одиннадцать самых нудных сценаристов,
да и  вообще  с  той самой поры, как он утром взял льда из холодильника, его
томила какая-то меланхолия. Будь он  героем  русского романа, он бы пошел  в
амбар и повесился. А так -- сидел очень прямо и смотрел перед собой.
     Многим  он  напомнил бы хорошего, многодневного утопленника; но  мистер
Шнелленхамер видел в нем леопарда перед прыжком, о чем и сообщил компаньону.
     -- Простите, --  осведомилась  Мейбл, сидевшая с ним  рядом,  -- как вы
сказали, "Лео Пард"? Это новый актер?
     -- Нет-нет, -- спохватился шеф. -- Частный вопрос,  не для стенограммы.
На чем мы остановились?
     -- Кэбот Деленси сидит на айсберге. Перед его взором проплывают картины
былого.
     -- Какие?
     -- Вы не сказали.
     -- Ну, вот и выясним, -- сказал шеф. -- Что там у него проплывает?
     Молодой человек в  очках,  который вообще-то мечтал открыть магазинчик,
предположил, что Деленси украшает витрину пупсами и фестонами.
     -- При чем тут пупсы? -- рассердился шеф.
     Автор проекта полагал, что они способствуют торговле.
     -- Чушь! --  воскликнул  мистер  Шнелленхамер. --  Он  миллионер, а  не
торговец.
     Пожилой субъект предложил воспоминания об игре в поло.
     -- Ерунда, --  сказал   шеф,  --  Какое поло?  Мы должны  иметь  в виду
обычных, скромных жителей Среднего Запада. Верно я говорю?
     -- Да, -- сказал Первый Поддакиватель.
     -- Да, -- сказал Второй.
     -- Да, -- сказал и Третий.
     Киватели кивнули.  Уилмоту показалось при этом,  что в шею  ему вонзили
раскаленный щуп. М-р Левицкий дернул за рукав м-ра Шнелленхамера.
     -- Видели, какой взгляд?
     -- Да. Мрачный. Злобный. Значит, следим.
     Совещание продолжалось. Все что-нибудь да предложили, но решил проблему
сам шеф.
     -- Придумал, -- сообщил  он. -- Сидит он на этом айсберге  и вспоминает
поло. Колоссальная сцена! Ясное дело, спорт. Верно я говорю?
     -- Да.
     -- Да.
     -- Да.
     Уилмот поспешил кивнуть и удивился, что голова еще держится.
     Этот  тихий,   вежливый,  предупредительный  кивок  успокоил  шефа.  Он
вздохнул с облегчением. Он расцвел. Он начал ясно и громко:
     -- Итак,  одно  видение  --  поло. Нужно  второе,  в лирическом  ключе.
Что-нибудь связанное с женщинами. Романтическая нота.
     Молодой  человек  в  очках  предложил  показать,  как  Деленси  продает
красивой барышне индейские вышивки бисером, и глаза их встречаются; но где?
     Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.
     -- Какие вышивки? Что он, приказчик? Глаза -- да, встречаются,  но где?
В  старом  саду.  Жужжат  пчелы, воркуют горлинки, шелестит  листва.  Ти-хо!
Весна, ясно? Красота, ясно? Трава... э... зеленеет. Почки... э-э...
     -- Краснеют? -- подсказал мистер Левицкий.
     -- С чего им краснеть? Ну, почки...
     -- Варятся? -- проснулся один сценарист.
     -- Простите, -- заметила секретарша, -- почки не варят, а тушат.
     -- Это не те!
     -- Да-да,  конечно, -- огорчилась  Мейбл. --  Тут  совсем  запутаешься.
Почки, птички...
     -- Будут и птички, -- радостно пообещал шеф. -- Какие  хотите. Особенно
кукушка. Такой комический штришок. Значит, сад, он, она,  объятие (помните о
цензорах!), и вдруг мы слышим "Ку-ку! Ку-ку!" Так?
     -- Да.
     -- Да.
     -- Да.
     Киватели готовились кивнуть, когда раздался чистый девичий голос:
     -- Простите, мистер Шнелленхамер, не так.
     Воцарилось мертвое  молчание.  Одиннадцать сценаристов застыли, не веря
своим двадцати  двум ушам. Мистер  Шнелленхамер едва не задохнулся. Такого с
ним не бывало.
     -- Что-вы-сказали? -- выговорил он.
     Мейбл смотрела на него, как Жанна д'Арк -- на инквизиторов.
     -- Кукушка, --  объяснила  она, -- произносит  не  "Ку-ку",  а  "У-ку".
Особый звук, между "ъ" и "у".
     Сценаристы затрепетали.  Многие чуть не  плакали. И то -- такая слабая,
такая юная...
     Мистер  Шнелленхамер,  уже  ничуть  не радостный, громко  дышал  носом.
Наконец он произнес:
     -- Вы уволены.
     Мейбл вспыхнула.
     -- Это  нечестно! -- сказала она. -- Это  несправедливо! Я же признала,
что  напутала с  почками. А  кукушки...  Да я  выступала с  этим номером  от
Орегана до Мэна! Кого-кого, а их я знаю. Не верите  --  вон мистер Маллинер,
он вырос на ферме. Мистер Маллинер, что они произносят?
     Уилмот вскочил,  глаза его сияли. Да, был миг  слабости, он любил Мейбл
отчаянно и  безумно, но  чеки подписывал шеф. Самая мысль  о том, что кассир
станет  не  золотым прииском, а просто  дядькой  с моржовыми усами, едва  не
привела к предательству. Но это ушло. Глядя на нее, он обрел былую силу.
     -- Ъ-ку!  -- вскричал  он. --  Какие  "Ку-ку"? Нет, какие еще  "Ку-Ку"?
Ясное, четкое "Ъ". Я понимаю, это обычная ошибка, если "кукушка"  -- значит,
так она и говорит. Но нет! Она говорит "Ъ-КУ".
     Раздался  странный  звук. Это Мейбл, разрезая воздух,  кинулась  в  его
объятия.
     -- О, Уилмот! -- рыдала она.
     Глядя поверх ее волос на магната, родственник мой  с удивлением увидел,
что тот, вместе с компаньоном, выгоняет всех из комнаты. Сценаристы  текли в
коридор пенящимся потоком.  Вскоре остались только шефы и влюбленные. Мистер
Левицкий  запирал   дверь.   Мистер   Шнелленхамер  направлялся  к  Уилмоту,
заискивающе улыбаясь.
     -- Ну-ну, -- говорил он, равно как и мистер Левицкий.  --  Я вас понял.
Знающему  человеку  очень тяжелы  такие  ошибки. Я  вижу,  вы преданы  нашей
корпорации.
     -- И я это вижу, -- поддержал мистер Левицкий.
     -- Вы не способны ей повредить, вам дороги ее интересы.
     -- Очень дороги! (Левицкий).
     -- И небольшие тайны, хе-хе?
     -- Конечно. Тем более теперь, когда он войдет в правление.
     -- В правление? -- удивился мистер Шнелленхамер.
     -- В правление.  Присвоим  вне очереди  звание...  ну, скажем, в  ранге
зятя.
     Мистер Шнелленхамер немного помолчал.
     -- Верно, -- сказал  он после недолгой борьбы. -- Я прикажу  там, пусть
составят контракт.
     -- Вы согласны, Маллинер? --  поинтересовался  мистер  Левицкий. -- Вас
устраивает эта работа?
     Уилмот собрался с силами. Голова  трещала,  он ничего не понимал --  но
Мейбл приникала к его груди.
     -- Д-д... -- начал он, и слова ему отказали. Он кивнул.

The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/

Популярность: 5, Last-modified: Thu, 25 Jan 2001 12:27:47 GmT