до Тар Валона. Да, они понимают его, раз сами вынуждены путешествовать в чужие края, проводить в дороге месяцы среди странных людей, и вряд ли они перетерпели бы, вынесли такое, если б не служили Королеве Моргейз. - Мне всегда не нравилось там причаливать... Никогда не знаешь, кто там может использовать Силу. - Маллия почти сплюнул последнее слово. Вот-вот, с тех самых пор, как он услышал, что говорит Благородный Лорд Самон. - Сгори моя душа, теперь у меня всякий раз такое чувство, будто в брюхе червяки-древоточцы копошатся, стоит только глянуть на эту их Белую Башню... Теперь-то известно, что они замышляют. Благородный Лорд Самон сказал, что Айз Седай вознамерились править целым миром. Самон говорит, что они хотят до основания сокрушить все государства, всем мужчинам наступить на горло. Самон говорит, что Тир больше не может удерживать Силу за пределами своих собственных земель и считать, что этого, мол, достаточно. Благородный Лорд Самон возвестил, что близится день грядущей славы Тира, но на пути Тира к торжеству его славы стоит Тар Валон. - Но пусть даже не надеются! Рано или поздно за ними начнется охота и всех убьют, всех Айз Седай, до последней! Благородный Лорд Самон говорит, что кого-то еще можно спасти, ну, молоденьких, послушниц там. Принятых... если их удастся привести в Твердыню, но остальных надо истребить! Так сказал Благородный Лорд Самон. А Белая Башня должна быть разрушена. На миг Маллия замер посреди каюты - в руках одежда, связки книг и свернутые карты, вскинутая голова чуть не касается палубных бимсов, взгляд бледно- голубых глаз устремлен в никуда; похоже, перед мысленным взором шкипера обращалась в руины Белая Башня. Затем капитан вздрогнул, будто поняв, что он брякнул. Клинышек бороды неуверенно качнулся. - То есть... это он так говорит. Я... я... по-моему, это уж чересчур. Благородный Лорд Самон... говорить умеет, увлекает человека своими речами за пределы разумения... К такому, чему и сам не поверишь. Ну, если Кэймлин заключает договоры с Башней, что ж, так и Тир поступить может. - Маллия поежился, явно не веря в свои слова. - Вот о чем я... - Раз вы об этом, - заметил Мэт, чувствуя, как его безудержно распирает озорство. - Думаю, капитан, ваше предложение вернее некуда. Но чего останавливаться на нескольких Принятых! Попросите, чтобы пришли с дюжину Айз Седай, а то и две дюжины. Только подумайте, на что станет похожа Тирская Твердыня, когда там засядут две дюжины Айз Седай! Маллия содрогнулся. - За своим денежным сундучком я кого-нибудь пришлю, - напряженно произнес он и вышел деревянной походкой. Мэт хмуро глянул на закрывшуюся дверь; - Наверное, не стоило этого говорить. - Да отчего же? Почему бы и не сказать, - сухо заметил Том. - В следующий раз предложи Лорду Капитан-Командору Белоплащников жениться на Амерлин. - Брови менестреля, будто белые гусеницы, поползли вниз. - Благородный Лорд Самон... Никогда не слыхал ни о каком Благородном Лорде Самоне. Настал черед Мэта выказать холодность. - Ну вот. Том, даже ты не знаешь всего обо всех королях, королевах и прочей знати! Одного-двух из благородного сословия из виду-то и упустил! - Я знаю имена королей и королев, парень, и имена всех Благородных Лордов Тира. Вероятно, они возвысили какого- то Лорда Страны, но я не мог не слышать о смерти прежнего Благородного Лорда. Если б ты уладил дело так, чтобы выставить каких-то бедолаг из их каюты, а не позарился на капитанскую каюту, то у каждого из нас была бы кровать, пусть узкая и жесткая. А теперь одна на двоих - кровать Маллия. Надеюсь, парень, ты не храпишь. Терпеть не могу храпа. Мэт скрипнул зубами. Насколько он помнил, привычку храпеть имел Том, и храп его напоминал рашпиль, скребущий по наросту на дубовом суке. Как только он об этом забыл! За окованным железом капитанским денежным сундучком явился один из рослой парочки - Санор или Васа, он не назвался. Дюжий удалец, не произнеся ни единого слова, лишь выделывая нечто вроде поклонов, выволок сундучок из-под кровати. Потом, думая, что Том с Мэтом не замечают, мрачно покосился на них и ушел. Мэт принялся размышлять, не покинула ли его в конце концов удача, сопутствовавшая ему весь вечер. Да, придется смириться с храпом Тома, и, сказать по правде, может не самая большая удача прыгнуть именно на это судно, размахивая бумагой, подписанной Престол Амерлин и скрепленной печатью с Пламенем Тар Валона. Движимый каким-то неясным чувством, Мэт вытащил кожаный цилиндрик, стаканчик с игральными костями, отщелкнул плотно пригнанную крышку и выбросил кости на стол. Кости замерли - и пятерка, пять черных пятнышек смотрели на юношу. Глаза Темного, так эта комбинация называется в некоторых играх. Причем в одних этот бросок был проигрышным, в других приносил выигрыш. А в какую игру играю я? Мэт сгреб кости в горсть, метнул их снова. Пять черных глазков. Еще бросок - и вновь ему подмигнули Глаза Темного. - Если все свое золото ты выиграл с помощью этих костей, - тихо произнес Том, - нечего удивляться, что тебе захотелось убраться первым же кораблем. - Он уже разделся до рубашки и, говоря с Мэтом, стягивал ее через голову. Свету открылись узловатые колени и ноги, состоявшие, казалось, из одних жил и жгутов-мускулов. Правая нога была слегка усохшей. - Девчушка двенадцати годков вырезала бы сердце из твоей груди, парень, узнай она, что ты вздумал с ней играть такими костями! - Это не кости, - пробормотал Мэт. - Так, просто везет. - Везение Айз Седай Или везение Темного. Мэт упрятал кости обратно в стаканчик и закрыл крышечку. - Полагаю, - сказал Том, залезая в постель, - ты не собираешься поведать мне, откуда взялось все это золото. - Я его выиграл. Сегодня. Их костями. - Угу. И полагаю, ты не собираешься объяснять, что это за приказ, которым ты так размахивал... Парень, я не слепой и печать видел! И что это за разглагольствования, мол, "по делу Белой Башни"? И почему у начальника гавани оказалось описание твоей внешности, которое он получил от Айз Седай? - Том, я везу от Илэйн письмо для Моргейз. - Мэт говорил куда более терпеливо, чем мог. - Бумагу мне дала Найнив. Откуда она ее взяла, я не знаю. - Ну, если не хочешь говорить, то я на боковую. Будь любезен, задуй лампы. - Том повернулся на бок и сунул голову под подушку. Даже после того, как Мэт разделся до белья и залез под одеяло - не забыв задуть лампы, - уснуть ему не удавалось, хотя Маллия явно не отказывал себе в удобствах и обзавелся славным перовым матрасом. Насчет Томова храпа Мэт оказался прав, и вряд ли подушка могла заглушить рулады, которые выдавал менестрель. Звук ближе всего напоминал скрежет ржавой пилы по свилеватой доске. И Мэту никак не удавалось стряхнуть назойливые мысли. Как, каким образом Найнив с Эгвейн и Илэйн вообще ухитрились заполучить от Престол Амерлин подобную бумагу? Наверняка дело не обошлось без самой Амерлин, наверняка девушек впутали в какой-то заговор, в какую-то махинацию, на которые горазда Белая Башня. Но чем дольше он обдумывал сложившуюся ситуацию, тем сильнее подозревал, что и эта троица кое-что утаила от Амерлин. - "Пожалуйста, Мэт, отвези письмо моей матери", - тихонько проговорил он тонким голоском, передразнивая девушку. - Вот дурень! Амерлин бы любое письмо от Дочери- Наследницы к королеве отослала со Стражем, а не с тобой. Слепой дурень, тебе так захотелось убраться из Башни, что ничего такого и не увидел! Фанфарный всхрап Тома будто согласился с Мэтом. Но больше всего юноша размышлял о везении и о грабителях. Первого удара о корму Мэт почти не заметил, просто отметил его про себя. Стуку и шарканью на палубе, как и шагам обутых в сапоги ног, не придал внимания. На корабле всегда хватает всяких своих звуков, и, несомненно, кто-то же должен стоять на вахте, чтобы вести судно вниз по реке. Но едва слышные шаги - кто-то крался по коридору, ведущему к капитанской каюте, - вырвали Мэта из плена дум о грабителях, и он навострил уши. Мэт ткнул Тома локтем в ребра. - Просыпайся, - тихо произнес юноша. - В коридоре кто-то есть. Сам он уже соскользнул с постели и встал, надеясь, что пол каюты - Палуба, пол, проклятье, какая разница, как это называется! - не заскрипит под ногами. Том хрюкнул, почмокал губами и захрапел дальше. Беспокоиться о Томе не оставалось времени. Шаги зашуршали у самой двери. Подхватив свой бойцовский посох. Мэт занял позицию перед дверью и замер в ожидании. Дверь медленно отворилась настежь, и тусклый лунный свет, льющийся через люк на верху трапа, неясно обрисовал спустившихся по ступеням двоих мужчин в плащах. Они ступали друг за другом, на обнаженных клинках смутно блеснула луна. Оба непрошеных гостя оторопели - они явно не ожидали, что им уготован такой прием. Мэт нанес удар, со всей силы ткнув концом посоха первого мужчину в подвздох. Будто наяву он услышал голос своего отца: Это убийственный удар. Мэт. Ни" когда, слышишь, никогда не используй этот прием, если только речь не идет о твоей жизни. Но нет никаких сомнений, эти ножи алчут крови Мэта, готовы отнять у Мэта жизнь, а размахивать шестом в тесной каюте просто не было места. Захлебнувшись охом, неудачливый убийца скорчился на палубе, тщетно пытаясь вздохнуть, а Мэт уже шагнул вперед и вбил посох в горло второму. Раздался хруст. И второй пришелец, выронив нож, схватился за горло и завалился на своего сотоварища. Оба скребли сапогами по палубе, предсмертный хрип обоих уже рвал им горло. Застыв на месте, Мэт уставился на них: Два человека. Нет, чтоб мне сгореть, три! Прежде мне и в голову не приходило, что я нарочно причиню боль другому человеческому существу, а теперь я за одну ночь убил троих! О Свет! Темный коридор затопила тишина, и Мэт услышал над головой стук сапог по палубе. А команда вся как один ходила босиком... Стараясь не думать о том, что он делает, Мэт содрал с мертвеца плащ и накинул себе на плечи, пряча бледный лен нательного белья под тяжелой тканью. Он босиком прокрался по коридорчику, неслышно поднялся по ступеням и очень осторожно, едва высунув голову, выглянул из люка. Туго натянутые паруса отражали лунное сияние, но все равно на верхней палубе хватало теней. Не слышалось никаких звуков, кроме журчания убегающей вдоль бортов воды. Похоже, на палубе был только один человек. Он стоял у румпеля, низко надвинув от ночной прохлады капюшон плаща. Человек переступил с ноги на ногу, и по палубному настилу шаркнула кожаная подметка сапога. Держа посох пониже и надеясь, что его оружия не заметят, Мэт выбрался наверх. - Он мертв, - низким шепотом проговорил он, подпустив в голос хрипоты. - Надеюсь, он визжал, когда ты перерезал ему глотку. - Мэт припомнил, что в Тар Валоне этот, с густым акцентом, голос откликался из-за угла кривоколенной улочки - Ну и доставил же этот пацаненок нам хлопот. Погодь! А ты кто? Мэт со всего маху двинул посохом. Толстая дубина врезала громиле по голове, и капюшон его плаща лишь отчасти заглушил раздавшийся звук: с таким хрустом раскалывается об пол арбуз. Мужчина рухнул на румпель, тяжелая рукоять повернулась, судно накренилось, и Мэт чуть было не упал на палубу Краем глаза он уловил в тени у планширя какое-то движение и мерцание клинка и понял, что никак не успеет защититься посохом прежде, чем его ударит убийственная сталь. И тут в ночи сверкнуло что-то и слилось с неясной фигурой. Тупой звук, выпад перешел в падение, и почти у самых ног Мэта растянулся человек. Румпель сдвинулся под весом повисшего на нем мужчины, судно опять рыскнуло; внизу, на нижней палубе, начал нарастать гомон. Из люка, облаченный в белье и плащ, прихрамывая, вылез Том. Отодвинув заслонку фонаря "бычий глаз", он промолвил: - Тебе здорово повезло, парень. У одного из тех, внизу, был этот фонарь. Валяйся он там, то и всему кораблю недолго сгореть. - Свет выхватил рукоять ножа, торчащую из груди мужчины с остекленевшими мертвыми глазами. Никогда прежде Мэт его не встречал; лицо, так обильно исполосованное шрамами, вряд ли забудешь. Том пинком выбил кинжал из вытянутой руки мертвеца, затем наклонился и, выдернув собственный нож, вытер клинок о плащ незадачливого убийцы. - Тебе здорово повезло, парень. Тебе в самом деле очень и очень повезло. К кормовому ограждению была привязана веревка. Том перешагнул через нее, посветил вниз, и Мэт подошел к нему. На другом конце веревки оказалась одна из небольших лодок из Южной Гавани с потушенным квадратным фонарем. Весла были втянуты в лодку, в которой к тому же стояли два человека. - Забери меня Великий Повелитель, это же он! - сдавленно сказал один из них. Второй кинулся к веревке и принялся лихорадочно развязывать узел. - Ты и этих двоих хочешь убить? - спросил Том; голос его отдавался звучным эхом, как бывало, когда он выступал перед публикой. - Нет, Том, - тихо произнес Мэт. - Нет. В лодке наверняка услышали вопрос менестреля, но не ответ, потому что злоумышленники бросили попытки отвязать лодку и с громкими плеском попрыгали за борт. Как они барахтались в воде, шлепая по ней руками и ногами, было слышно, наверно, по всей реке. - Вот дурни, - пробурчал Том. - За Тар Валоном река, конечно, сужается, но здесь-то она еще шириной с полмили, а то и больше. В темноте им ни за что не добраться до берега. - Клянусь Твердыней! - раздалось со стороны люка. - Что тут происходит? В коридоре мертвые! Чего это Васа на румпеле разлегся? Да мы из-за него на мель сядем или в тине увязнем! - Маллия, в одних полотняных подштанниках, ринулся к румпелю, грубо сдернул с него мертвеца и потянул длинный рычаг, выправляя судно на курс. - Да это не Васа! Сгори моя душа, кто же все эти мертвецы? За капитаном на палубу уже высыпали и остальные - босые матросы и перепуганные пассажиры, кутающиеся в плащи и одеяла. Повернувшись к капитану боком и заслонив так свою руку. Том сунул нож под веревку и одним коротким движением перерубил ее. Лодку сразу поглотила темнота. - Речные разбойники, капитан, - сказал Том. - Мы с молодым Мэтом уберегли ваше судно от речных разбойников. Если б не мы, они бы тут всем горло перерезали. Может, вам стоит пересмотреть оплату за наш проезд. - Разбойники! - воскликнул Маллия. - Ниже по реке, возле Кайриэна, их полно, но я никогда не слыхал, чтоб они нападали здесь, так далеко к северу! Сбившиеся тесной кучкой пассажиры заохали-заахали, забормотали о разбойниках и о перерезанных глотках. Мэт, как деревянный, зашагал к люку. Он слышал, как за спиной бубнит Маллия: - Вот хладнокровие... Никогда не слыхал, чтоб Андор нанимал убийц, но, сгори моя душа, хладнокровный же он... Едва не споткнувшись, Мэт спустился по лестнице, перешагнул через два тела в коридоре и захлопнул за собой дверь капитанской каюты. Юноша уже одолел полпути к кровати, когда силы оставили его; его затрясло, как в ознобе. Мэт, дрожа, упал на колени. Свет, в какую игру я ввязался? Нужно выиграть, а правил-то я и не знаю! Свет, что это за игра? Тихонько наигрывая на флейте "Утреннюю розу", Ранд глядел в костерок, над огнем которого жарился насаженный на палку кролик. От ночного ветра мигало-подрагивало пламя. Запаха кролика Ранд почти не замечал, хотя все-таки явилась беспризорная мысль, что в следующей деревушке или городке нужно запастись солью. "Утренняя роза"... Эту мелодию, и не только ее. Ранд играл на тех свадьбах. Сколько дней назад это было? Их и в самом деле было так много, или мне только показалось? Все женщины деревни решили немедля, прямо сейчас выйти замуж? Как называлась та деревня? Я что, с ума схожу? На лице у него выступили бисеринки пота, но он продолжал играть, совсем тихо, только для себя, и пристально смотреть на огонь. Морейн сказала ему, что он та'верен. Все твердили, что он та'верен. Может, он действительно им был. Такие люди... изменяли... все вокруг себя. Та'верен мог бы своим присутствием вызвать все эти свадьбы. Но такая мысль была слишком близка к чему-то, о чем Ранду совсем не хотелось думать. Говорят еще, что я - Возрожденный Дракон. Все так говорят. И живые это повторяют, и мертвые. Но только поэтому правдой эти слова не становятся! Мне пришлось позволить им провозгласить меня. Долг... У меня не было выбора, но больше правды в этом не стало. А Ранд все играл и играл эту одну-единственную мелодию. Она наводила его на мысли об Эгвейн. Когда-то он думал, что женится на Эгвейн. Казалось, это было так давно. А теперь с этим покончено. И тем не менее она явилась в сны Ранду. Это могла быть она. Ее лицо. Это было ее лицо. Только вот там было столько лиц - знакомых ему лиц. Тэм, и мама, и Мэт, и Перрин. И все пытались его убить. На самом деле, конечно, это были не они. Только их лица - на Отродьях Тени. Он считал, что на самом-то деле это не они. Даже во сне казалось, что это бродят Исчадия Тени. А были ли они всего лишь снами? Ранд знал: некоторые сны - реальность. А другие - только сны, дарящие мучительные кошмары или надежды. Но в чем разница? Как узнать? Однажды ночью в его сны явилась Мин - и попыталась всадить ему в спину нож. Эта попытка причинила Ранду такую боль, что он до сих пор не переставал удивляться. Он оказался беспечен, подпустил ее так близко, ослабил бдительность. Рядом с Мин он так долго не испытывал необходимости держаться настороже, несмотря на все то, что понимала девушка, глядя на него. Когда она была рядом, на его раны будто проливался целительный бальзам, умеряющий и успокаивающий боль. И она пыталась меня убить! Музыка сорвалась на резкий противный визг, но юноша обуздал свои чувства и опять чуть слышно заиграл. Нет, не она. Выродок. Тени с ее лицом. Мин меньше всех желала бы мне зла. Ранд не мог понять, почему он так думает, но был уверен - это правда. Так много лиц возникало в снах. Являлась Селин, холодная, загадочная и такая прекрасная, что у Ранда во рту вмиг пересыхало при одной лишь мысли о ней. Когда-то - теперь казалось, давным-давно - Селин искушала его славой, но сейчас она говорила, что Ранд должен принять меч. И с мечом прийти к ней. Калландор. Этот меч всегда был в его снах. Всегда. И зло смеющиеся лица. Руки, толкающие Эгвейн, и Найнив, и Илэйн в клетки, ловящие их в сети, причиняющие им боль и мучения. Почему он должен больше терзаться и плакать из-за Илэйн, чем из-за двух других? У Ранда кружилась голова. Сильно ныло сердце, не меньше болел бок, и пот катился по лицу, а он тихонько играл "Утреннюю розу". Играл всю ночь, боясь уснуть. Боясь увидеть сны. ГЛАВА 33. В плетении Сидя в седле, Перрин хмуро взирал на плоский камень у дороги, наполовину скрытый травой. Дорога, укатанная и натоптанная, которая теперь называлась Лугардской Дорогой и по которой отряд приближался к реке Манетерендрелле и к границе Лугарда, некогда, в незапамятные времена, была вымощена каменными плитами. Так два дня назад сказала Морейн. Кое-где на белый свет все еще проглядывали остатки дорожного покрытия. Но на этом камне были странные отметины. Если б собаки могли оставлять на камне отпечатки своих лап, Перрин бы сказал, что это след крупной гончей. Но на голой земле он не видел отпечатков собачьих лап, хотя на мягкой почве обочины следы должны были остаться, и не чуял запаха пробежавшей собаки. В воздухе витал только слабый намек на запах гари, почти что серный запах, какой остается после фейерверков. Впереди, там, где дорога пересекала реку, находился городок, - может, местные ребятишки играли тут, ухитрившись стянуть у Иллюминаторов какой-нибудь огненный припас. Только вот ребятишкам далековато сюда что-то таскать. Но Перрин видел в округе и фермы. Это могли бы оказаться и мальчишки с окрестных ферм. Что бы это ни было. но никак не связано с отметинами на плите. Лошади не летают, и собаки не оставляют следов на камнях. Я так устал, что и думать нормально не могу. Зевнув, Перрин ткнул Ходока пятками в ребра, и мышастый галопом поскакал вслед за другими лошадьми. С тех пор как отряд покинул Джарру, Морейн упорно подгоняла всех, и никого, кто останавливался хоть на миг, не ждали. Когда Айз Седай задавалась какой-то целью, то она делалась тверже холодного кованого железа. Шесть дней назад Лойал перестал читать на скаку - после того как поднял взор от книги и обнаружил, что отстал на целую милю, а его спутники почти скрылись из виду за холмом. Подле здоровенной лошади огир, позади белой кобылы Морейн, Перрин придержал Ходока и опять зевнул. Лан ускакал вперед, на разведку. Еще час, и солнце за спинами путников закроют вершины деревьев, но Страж заявил, что до наступления темноты они доберутся до городка под названием Ремен, на берегу Манетерендрелле. Что ждало их там, Перрин ведать не ведал. Он даже не знал, что их может ждать, но дни, минувшие после отъезда из Джарры, заставляли его быть настороже. - Мне не понять, почему тебе не спится, - сказал юноше Лойал. - Я так выматываюсь к тому времени, когда она разрешает остановиться на ночь, что засыпаю, не успев лечь. Перрин только головой качал. Ну как объяснить Лойалу, что он не осмеливается спать крепко, что даже сон вполглаза полон тревожных видений. Подобных тому странному сну с Эгвейн и Прыгуном. Что ж, ничего удивительного, что она мне снится. Свет. знать бы, как она, что с ней. Сейчас, наверное, в безопасности, в Башне, учится на Айз Седай. Верин за ней присмотрит. И за Мэтом. Перрину и в голову не приходило, что нужно присмотреть за Найнив. Сам-то он полагал, что в присмотре нуждаются те, кто рядом с Найнив. Думать о Прыгуне Перрину не хотелось. Ему удалось не впускать в свои мысли живых волков, хотя он и заплатил за достигнутое ощущением, будто его торопливой рукой то молотом плющат, то протягивают через волоку. А уж думать, что в его мысли пробрался мертвый волк... Он мотал головой и заставлял себя держать глаза широко открытыми. Даже Прыгуна он не впустит в свой разум. Кроме дурных снов, хорошо спать мешало и другое. Отряду встречались и прочие знаки, указывающие на то, что здесь прошел Ранд. Между Джаррой и рекой Эльдар о Ранде ничего не напоминало, по крайней мере Перрин не заметил никаких следов. Но когда путники пересекли Эльдар по каменному мосту, дугой перекинутому с одного пятидесятифутового утеса на другой, позади них остался обращенный в пепел городок. Он назывался Сидон, и все дома в нем пожрало пламя. Только остатки каменных стен и редкие печные трубы все еще стояли среди руин. Всклокоченные и закопченные горожане говорили, что пожар занялся от упавшего в амбаре фонаря, а потом огонь будто взбесился, и все пошло наперекосяк. Половина ведер, что сумели сыскать, оказались дырявыми. Объятые пламенем стены падали наружу, а не внутрь, и огонь перекидывался на соседние дома. Горящие бревна постоялого двора, обрушившись, каким-то образом докатились до колодца на площади, а ведь из него черпали воду для борьбы с огнем, и к колодцу стало не подступиться. И на крыши трех других колодцев завалились стоящие рядом дома. Казалось, сам ветер кружил, менял направление, раздувая пламя и гоня его во все стороны. Спрашивать у Морейн, не появление ли Ранда стало причиной пожара, не приходилось - ответом было ее лицо, похожее на холодное железо. Сам Узор обретает форму вокруг Ранда, и сплелось все в дикий, будто взбесившийся, клубок. После Сидона маленький отряд проскакал еще через четыре городка, где только мастерство Лана-следопыта подсказывало, что Ранд по-прежнему впереди. Теперь Ранд шел пешком, причем уже довольно давно. За Джаррой преследователи нашли его лошадь, дохлую; выглядела она будто ее терзали волки или взбесившиеся собаки. Перрин с трудом сдержался и не обратился с вопросом к братьям- волкам, особенно туго ему пришлось, когда Морейн перевела хмурый взор с лошади на него. К счастью, Лан обнаружил отпечатки сапог Ранда, убегающих от мертвой лошади. След Ранда ни с каким другим не спутать - на каблуке сапога была треугольная вмятина от острого камня. Но, пеший или верхом, он, как казалось, все время оставался впереди. В четырех деревеньках за Сидоном наибольшое волнение вызывал въезжающий в поселение Лойал, тамошним жителям западало в память, что перед ними представал настоящий огир. Их настолько захватывало это зрелище, что они почти не обращали внимания на глаза Перрина, а если и подмечали... Что ж, коли огир были реальностью, почему бы не ходить по свету людям с глазами какого угодно цвета. Но после тех деревень путникам встретился небольшой поселок под названием Виллар, и там был праздник. На общинной земле снова забил родник. До того целый год воду приходилось таскать из ручья за милю, а все попытки выкопать колодец ничего не дали, поэтому половина жителей ушла из поселка. Но теперь, обретя источник, Виллар не умрет. Потом, за один день, мимо отряда промелькнули еще три не затронутые необычными происшествиями деревни, затем была Самаха, где за ночь пересохли все колодцы, и люди бормотали о Темном. Затем - Таллан, где накануне утром все старые споры и свары, когда-либо вспыхивавшие в деревне, выперли наружу зловонными пузырями, будто переполненные выгребные ямы, и только три убийства как-то образумили потрясенных обывателей и остудили страсти. И наконец, Файолл, где озимые, похоже, дали самый скудный урожай на памяти селян, но мэр, копавший позади дома новый нужник, нашел сгнившие кожаные мешки, набитые золотом, так что голодать никто не будет. В Файолле никому не были знакомы толстые монеты - с женским ликом на одной стороне и орлом на другой. Морейн сказала, что такие чеканили в Манетерене. Наконец однажды вечером, когда они сидели возле лагерного костра, Перрин решился порасспросить Морейн: - После Джарры мне казалось... Они все были так счастливы, с этими свадьбами. Даже Белоплащники походили на шутов. В Файолле все понятно: Ранд никак не мог ничего сделать с их урожаем, колос набирал силу, когда его и близко не было, а то золото им наверняка пригодится, раз все так обернулось... Но все остальное... Тот сгоревший городок, и высохшие колодцы, и... Это - зло, Морейн. А я не верю, что Ранд - зло. Пусть вокруг него оплетается Узор, но разве Узор может быть таким злом? В этом нет никакого смысла, а все имеет какой-то смысл! Если делаешь инструмент, у которого нет назначения, работа бессмысленна, а этот инструмент - напрасная трата металла. А зачем Узору такая расточительность? Лан искоса глянул на Перрина и исчез в темноте, отправляясь в обход. Лойал, уже растянувшийся на своих одеялах, поднял голову. Настороженные уши дрогнули. Морейн помолчала, отогревая руки. Наконец она заговорила, глядя в огонь: - Создатель есть добро, Перрин. Отец Лжи есть зло. Узор же Эпохи, само Кружево Эпохи, - ни то, ни другое. Узор является тем, что он есть. Колесо Времени вплетает в Узор все жизни, все поступки. Узор, что состоит лишь из одного цвета, не назовешь узором. Для Узора Эпохи добро и зло являются основой и утком. Даже три дня спустя, под жарким послеполуденным солнцем, Перрин чувствовал холодок, который он впервые ощутил, услышав эти слова из уст Морейн. Ему хотелось верить, что Узор добр. Хотелось верить, что, когда люди творят зло, они идут наперекор Узору, искажают его. Перрину Узор представлялся великолепным и тонким произведением, работой мастера-кузнеца. От мысли, что в таком великолепии с хорошей сталью смешан чугун с медью и свинцом, а то и что похуже, и никому нет до этого дела, веяло равнодушием и холодом. - А мне есть до этого дело, - тихо бормотал он. - О Свет, мне не все равно, вот я и тревожусь. Морейн оглянулась на его бормотание, и Перрин умолк. Он не знал, о чем, кроме Ранда, беспокоилась Айз Седай. Пролетело несколько минут, и впереди показался Лан. Страж приблизился к отряду и развернул своего вороного подле кобылы Морейн. - За следующим холмом лежит Ремен, - сообщил Лан. - Похоже, день-другой событий у них было хоть отбавляй. Уши Лойала задергались: - Ранд? Страж покачал головой: - Не знаю. Может, Морейн, когда сама взглянет, сумеет сказать. Айз Седай посмотрела на него пытливым взглядом и ускорила шаг белой кобылы. Путники поднялись на гребень холма, и внизу перед ними открылся Ремен, протянувшийся вдоль реки. Тут Манетерендрелле разливалась более чем на полмили в ширину, и мостов не было. Но через реку медленно скользили два парома, полные народа. Паромы эти походили на баржи с выставленными по бокам длинными веслами. Еще один, почти пустой, возвращался с того берега. Чуть в стороне виднелись три длинных каменных причала, у которых выстроилось около дюжины речных торговых судов, одно- и двухмачтовых. Внушительных размеров склады из серого камня отделяли пристань от города, дома которого в большинстве своем казались сложенными из того же камня; правда, крыши щеголяли черепицей всевозможных цветов, от желтого до красного, даже лилового, и улицы разбегались во всех направлениях от центральной площади. Прежде чем двинуться по холму к городу, Морейн, пряча лицо, сдвинула пониже глубокий капюшон своего плаща. Как обычно, народ на улицах таращился на Лойала, но на сей раз до слуха Перрина доЛетал благоговейный и восторженный шепот: "Огир! Смотри, огир! " Лойал сидел в седле прямее обычного, уши его стояли торчком, и уголки широкого рта приподнимала улыбка. Лойал явно старался не показать радости и самодовольства, но вид у него был как у кота, которого чешут за ухо. Для Перрина Ремен ничем не отличался от любого из дюжины других городков: повсюду пахнет людьми, полно всяких запахов человеческого жилья и ремесел, и, разумеется, сильный запах реки. Юноша все удивлялся, что же имел в виду Лан, но тут у него волосы на загривке зашевелились - он учуял что-то... неправильное. Едва его нос принюхался, как запах исчез, словно конский волос, упавший на горячие угли, но Перрин помнил его. Он чуял его в Джарре, и тогда этот запах так же пропал. Это не Испорченный и не Никогда-не-рожденный - Троллок, чтоб мне сгореть, а не Испорченный! Никогда-не рожденный, нет! Мурддраал. Исчезающий, Получеловек., что угодно, но не Никогда - не-рожденный! - не троллок и не Исчезающий, и все же зловоние било в нос, при малейшем вдохе резко несло смрадом, все в этой вони кричало о мерзости. Но, что бы ни издавало столь отвратительный запах, казалось, оно не оставило за собой устойчивого следа. Отряд выехал на городскую площадь. На месте вывороченной из мостовой большой плиты точно посередине площади была поставлена виселица. На вбитом в грунт толстенном бревне держалась расчаленная поперечина, с которой свисала железная клетка. Дно ее висело в четырех шагах от земли. В клетке сидел высокий мужчина, облаченный в серо-коричневое одеяние. Он сидел, подтянув колени к подбородку - сидеть иначе не позволяла тесная клетка. Трое мальчишек бросали в него камнями. Мужчина смотрел прямо перед собой, не уклоняясь от пролетающих между прутьями камней. По лицу его сбегала уже не одна струйка крови. Спешащие мимо горожане обращали на мальчишек не больше внимания, чем сам мужчина, хотя почти каждый прохожий поглядывал на клетку - большинство с одобрением, кое-кто со страхом. Морейн издала горловой звук, который можно было принять за выражение отвращения. - И того хуже, - сказал Лан. - Едем. Я уже распорядился в гостинице насчет комнат. Я решил, что вам это будет интересно. Проезжая мимо виселицы следом за Ланом и Морейн, Перрин оглянулся через плечо на мужчину в клетке. Что-то знакомое в этом человеке зацепило его взгляд, но он не мог понять, что именно. - Зря они так. - Громыхание Лойала прозвучало почти как рычание. - Дети, я имею в виду. Взрослым надо бы остановить их. - Да, наверно, надо бы, - согласился Перрин почти мимоходом. Почему он кажется таким знакомым? Лан свернул ближе к реке и вскоре привел отряд к гостинице, вывеска над ее дверью гласила: "Кузница странников", что Перрин счел добрым знаком, хотя окрест ничего не напоминало о кузнице, кроме намалеванного на вывеске мужчины в кожаном фартуке и с молотком. Гостиница была большим трехэтажным зданием из серого обтесанного и отшлифованного камня, под темно-красной черепичной крышей, с широкими окнами и резной, завитушками, дверью. Вид гостиницы свидетельствовал о процветании. К прибывшим бегом явились конюхи, подхватили под уздцы лошадей, а после того как Лан оделил их монетами, принялись кланяться еще ниже. Переступив порог, Перрин принялся внимательно рассматривать людей. Как ему показалось, все, и мужчины, и женщины за столами, были празднично разодеты. Такого обилия украшенных вышивкой кафтанов, разнообразия тонких кружев на платьях, разноцветия лент и шарфов с бахромой он давненько не видывал. Лишь четверо мужчин, сидевших за одним столом, были в простых куртках, и только они не подняли выжидающего взора на вошедшего Перрина и его спутников. Эта четверка продолжала тихий разговор. Перрин уловил из их беседы немногое: о преимуществах в качестве груза ледяных перцев над мехами и о том, как могут повлиять на цены беспорядки в Салдэйе. Капитаны торговых судов, решил Перрин. Остальные, видимо, местный люд. Даже служанки, похоже, красовались в своих лучших нарядах, их длинные фартуки были надеты поверх вышитых платьев с полосками кружев у ворота. На кухне кипела работа - Перрин уловил запах баранины, телятины, цыплят и говядины, учуял и кое-что из овощей. И ароматный пирог, от пряного духа которого на мгновение забыл о мясе. Гостей встретил у порога сам хозяин - полный лысый мужчина с сияющими карими глазами на гладком розовом лице. Он беспрестанно кланялся и потирал руки. Не подойди толстяк к ним, Перрин ни за что не признал бы в нем хозяина, поскольку вместо ожидаемого белого передника на том, как и на всех остальных, была куртка - из плотной синей шерсти, щедро украшенная бело-зеленой вышивкой. Мужчине было жарко в теплой куртке, и он потел. Почему они все вырядились, как на праздник. - удивлялся Перрин. - А-а, мастер Андра, - сказал хозяин гостиницы, обращаясь к Лану. - И огир, как вы и сказали. Нет, конечно, я не сомневался. Сомневаться в ваших словах, господин? Никогда! Да еще после всего, что произошло. Почему бы не огир? Ах, друг огир, ваше присутствие в доме для меня такое удовольствие, вы представить себе не можете! Это просто прекрасно, такой конец всему венец! Ага, и госпожа... - Его цепкий взгляд скользнул по темно-голубому шелку платья Морейн и по дорогой шерсти плаща, хоть и пыльного с дороги, но тонкой выделки и прекрасного. - Простите меня, пожалуйста, леди. - Он согнулся подковой в поклоне. - Мастер Андра, леди, не сказал, что вы - высокопоставленная дама. Я вовсе не хотел проявить неуважение. Вы, леди, здесь гость не менее желанный, чем друг огир. Пожалуйста, не обижайтесь на косноязычные речи Гайнора Фурлана. - Я не обижаюсь. - Судя по голосу, Морейн спокойно приняла титул, который присвоил ей Фурлан. Айз Седай не впервые принимала другое имя и не впервые выступала под маской. И не в первый раз Перрин слышал, как Лан называет себя Андра. Глубокий капюшон по-прежнему скрывал гладкое лицо Морейн Айз Седай, одной рукой она, будто кутаясь от холода, придерживала полы плаща. Но не той рукой, на которой носила кольцо Великого Змея. - Насколько я понимаю, хозяин, у вас в городе случились какие-то странные происшествия. Полагаю, ничего такого, что могло бы обеспокоить путников. - Ах, леди, их и в самом деле можно назвать странными. Ваше лучезарное присутствие само по себе немалая честь для этого скромного дома, леди, а с вами еще и огир... Но у нас в Ремене есть и Охотники. Прямо тут, в "Кузнице странников", да-да. Охотники за Рогом Валир, которые отправились из Иллиана на поиски приключений. И приключение они нашли у нас здесь, в Ремене, всего в паре миль выше по реке - сразились с дикими айильцами, во как! Представляете, айильские дикари, с этими черными вуалями - да еще и в Алтаре, а, леди? Айил. Теперь Перрин понял, что показалось ему знакомым в мужчине в клетке. Однажды он видел айильца, одного из этих свирепых, почти легендарных обитателей сурового края, прозванного Пустыней. Тот очень походил на Ранда - выше большинства людей, с серыми глазами и рыжеватыми волосами, и одет он был так же, как человек в клетке - серо- коричневые одежды, незаметные среди скал и кустарника, зашнурованная до колен мягкая обувка. Перрин почти наяву услышал голос Мин. Айилец в клетке. Поворотный пункт твоей жизни, или нечто важное, чему суждено случиться. - Почему вы?.. - Перрин остановился, чтобы прочистить горло, а то уж больно хрипло он заговорил. - Как так вышло, что у вас в клетке на городской площади оказался айилец? - Ах, молодой господин, это целая история... Фурлан умолк, разглядывая юношу с головы до пят, ощупывая взором простую деревенскую одежду, длинный лук в руках, остановившись на топоре за поясом возле колчана. Когда пытливый взгляд толстяка добрался до лица Перрина, хозяин гостиницы вздрогнул, как будто только сейчас заметив желтые глаза Перрина. - Он, видимо, ваш слуга, мастер Андра? - спросил он осторожно. - Ответьте ему, - только и молвил Лан. - Угу. Ну конечно, мастер Андра. Но один человек тут может рассказать все лучше меня. Вот он. Лорд Орбан, собственной персоной! Его-то мы все и собрались послушать. По лестнице в глубине общего зала спускался на костылях темноволосый моложавый мужчина в красном кафтане, с перевязанной головой, левая штанина отрезана до колена, и икра до лодыжки толсто обмотана бинтом. Горожане принялись перешептываться, словно узрев нечто невероятное. Капитаны судов продолжали свою негромкую беседу; разговор их вновь вернулся к обсуждению мехов. Может, Фурлан и считал, что человек в красном кафтане расскажет историю лучше, но заговорил он сам: - С двадцатью дикими айильцами встретились лицом к лицу Лорд Орбан и Лорд Ганн, а было с ними всего десять слуг. Ну и яростный был же бой и тяжелый, множество ран получено и множество нанесено. Пали шесть славных слуг, и все воины были ранены, а серьезнее прочих - Лорд Орбан и Лорд Ганн, но они поразили всех айильцев, кроме тех, кто спасся бегством, а одного взяли в плен. Того, которого можно видеть на площади, где он больше не станет беспокоить честных селян своими дикарскими выходками, как не станут учинять беспорядков и мертвые дикари. - Вас в здешних краях беспокоили айильцы? - поинтересовалась Морейн. Над тем же размышлял и Перрин, и с немалым испугом. Если обыватели порой по-прежнему и говаривали "айил в черной повязке", имея в виду человека ожесточенного и вспыльчивого, то это свидетельствовало о глубоком впечатлении, что оставила Айильская Война, но она уже двадцать лет как в прошлом, и до нее и После айильцы ни разу не выходили из Пустыни. Но я видел одного по эту сторону Хребта Мира, а теперь видел уже двух. Хозяин гостиницы потер лысину: - Угу. Ах нет, леди, не совсем так. Но хлопот у нас было бы выше головы, будьте уверены! Чего бы натворили эти двадцать дикарей, дай им волю. Вот, каждый помнит, как они убивали, грабили, жгли, пройдя так через весь Кайриэн! Из этой самой деревни мужчины ушли на Битву у Сияющих Стен, когда все государства объединили силы, чтобы отбить нашествие дикарей. Я бы тоже пошел, да только тогда спину себе потянул, но хорошо помню, и другие не забыли. Как эти двадцать пробрались сюда, в такую даль от своих краев, и зачем, мне неведомо, но спасли нас от них Лорд Орбан и Лорд Ганн. По празднично принаряженному люду побежал согласный гул. Тут собственной персоной, хромая, через общую залу прошел Орбан, который будто и не замечал никого, кроме хозяина гостиницы. Запах прокисшего вина Перрин учуял еще за пять шагов. - Куда провалилась та старуха со своими травами? - грубо спросил Орбан. - Ганн страдает от ран, и у меня голова раскалывается! Фурлан склонился чуть не до пола: - Ах, Лорд Орбан, матушка Лейх вернется утром. Роды, лорд! Но она сказала, что зашила ваши раны и припарки поставила, и вам, и Лорду Ганну, так что не стоит волноваться. Ах, Лорд Орбан, уверен, завтра, как вернется, она первым делом явится к вам! Перебинтованный лорд что-то пробурчал себе под нос - неслышно для всех, но не для ушей Перрина: мол, фермерская женка нашла время пороситься, а его якобы зашили, как мешок с провизией. Лорд Орбан поднял угрюмые, сердитые глаза и будто только сейчас узрел вновь прибывших. На Перрина он почти не обратил внимания, что того ничуть не удивило. Глаза Орбана слегка расширились, когда он взглянул на Лойала. Он встречал огир, - подумал Перрин, - но не ожидал увидеть его здесь. Орбан бросил взор на Лана, и глаза его сузились. Бойца в Лане он признал с первого взгляда, и ему не по нраву видеть настоящего воина. Когда же Лорд Орбан наклонился, пытаясь заглянуть под капюшон Морейн, глаза его загорелись, хотя издалека он вряд ли увидел ее лицо. Раз дело касается Айз Седай, Перрин решил, что лучше вообще ни о чем не думать, и надеялся, что ни Морейн, ни Лан тоже не станут задаваться вопросами. Однако огонек в глазах Стража подсказал Перрину, что по крайней мере Лан ничего не упустил. - Вас было двенадцать против двадцати айильцев? - спросил Лан равнодушным тоном. Орбан, морщась, выпрямился. Притворно небрежным тоном промолвил: - Именно. Когда ищешь Рог Валир. надо быть готовым к таким встречам. Подобная схватка и для Ганна, и для меня не первая и не последняя. Будут и другие сражения, пока мы не найдем Рог. Если озарит нас Свет. - Он произнес эти слова так, будто у Света нет других забот. - Разумеется, не все наши битвы были с айил, но всегда находятся те, кто хочет остановить Охотников. Пусть попробуют! Ганна и меня - нас так легко не остановишь! Одобрительный шепоток всколыхнул горожан. Орбан еще больше приосанился. - Вы потеряли шестерых и одного взяли в плен. - По бесстрашному тону Лана нельзя было понять, стоит ли гордиться таким исходом или же его следует стыдиться. - Именно, - сказал Орбан. - Остальных мы перебили. Ну, кроме тех, кто убежал. Несомненно, сейчас они прячут своих мертвецов - я слышал, они так делают. Белоплащники их ищут, но им никогда не найти этих айильцев. - Здесь есть Белоплащники? - перебил Перрин. Орбан глянул на него как на пустое место и отвернулся, вновь обратив свою речь к Лану: - Вечно Белоплащники суют свой нос куда не надо и куда их не звали. Невежественные хамы. Да, они целыми днями прочесывают верхами окрестности, но не сомневаюсь, что не найдут ничего, кроме собственной тени. - Полагаю, не найдут, - заметил Лан. Перебинтованный лорд нахмурился, будто не уверенный, что же хотел сказать Лан, и опять повернулся к хозяину гостиницы: - Отыщи ту старуху, слышишь! У меня голова раскалывается! Бросив напоследок взгляд на Лана, он заковылял прочь, карабкаясь по лестнице с трудом, одолевая ее по ступеньке. И провожал его гул восхищения - как же, Охотник за Рогом, победивший в бою айильцев! - Какой богатый событиями город! - Глубокий голос Лойала приковал к огир все взоры. Только капитаны не обернулись и теперь увлеченно обсуждали канаты, насколько уловил из их разговора Перрин. - Везде, где я побывал, вы, люди, что- то делаете, что-то совершаете, торопитесь, суетитесь, и с вами случаются всякие происшествия. Как вы выдерживаете такое возбуждение? - Ах, друг огир, - сказал Фурлан, - так уж мы, люди, и живем, нам только возбуждение и подавай. Как я жалел, что не смог тогда отправиться к Сияющим Стенам. Ну, позвольте мне рассказать вам... - Наши комнаты. - Морейн не повысила голоса, но ее слова обрезали речи хозяина, будто острым ножом. - Андра договорился с вами о комнатах? Верно? - Ах, леди, простите меня. Да-да, мастер Андра действительно снял комнаты. Простите меня, пожалуйста! От этого всеобщего возбуждения у меня из головы все повылетало. Пожалуйста, простите меня, леди. Сюда, прошу. Если вы соблаговолите следовать за мной. Беспрестанно кланяясь и расшаркиваясь, рассыпаясь в извинениях и болтая без передыху, Фурлан повел гостей вверх по лестнице. Наверху Перрин остановился и оглянулся. Он слышал доносившейся снизу шепоток: "леди и огир", ощущал все взоры, но ему казалось, что еще одну пару глаз он чувствует особо. Кто-то пристально смотрел не на Морейн и не на Лойала, а на него. Тут же, одним взглядом, Перрин выделил ее из толпы. Во- первых, она стояла в стороне от остальных, а во-вторых, была единственной женщиной в зале, одежды которой не украсила даже узкая полоска кружев. Ее темно-серое, почти черное, платье было простым и незатейливым, чем походило на одежду капитанов судов, - широкие рукава, узкая юбка и ни одной оборки, рюши или хотя бы стежка цветной вышивки. Когда девушка сделала шаг, Перрин заметил, что платье предназначено для верховой езды, а обута незнакомка в мягкие сапожки, выглядывавшие из-под подола. Она была молода - наверно, не старше самого Перрина - и для женщины высока ростом. Черные волосы до плеч. Нос, который, будь он чуть побольше, выглядел бы слишком нахальным. Благородный рот. Высокие скулы. И темные, слегка раскосые глаза. Перрин так и не смог решить, красива она или нет. Когда Перрин поглядел вниз, девушка отвернулась к одной из служанок и больше в сторону лестницы не смотрела, но юноша был уверен, что не ошибся. Незнакомка рассматривала именно его. ГЛАВА 34. Иной танец Показывая постояльцам комнаты, Фурлан не переставая болтал, хотя Перрин его вообще-то не слушал. Его мучили невеселые раздумья о том, знает ли черноволосая девушка, что означают желтые глаза. Чтоб мне сгореть, она же на меня смотрела! Затем Перрин услыхал, как хозяин гостиницы произнес слова "в Гэалдане провозгласили Дракона", и ему почудилось, будто уши у него сейчас станут такими же остроконечными, как у Лойала. Морейн как вкопанная остановилась в дверях своей комнаты. - Еще один Лжедракон? В Гэалдане? - Голос ее дрогнул. Капюшон плаща по-прежнему скрывал ее лицо, но он не мог скрыть, что Айз Седай потрясена до глубины души. Даже услышав ответ Фурлана, Перрин не удержался и внимательно посмотрел на Морейн: он почуял нечто похожее на страх. - Ах, леди, не пугайтесь, не надо! До Гэалдана сотни лиг, и никто не потревожит вас здесь, ведь с вами мастер Андра, а рядом и Лорд Орбан с Лордом Ганном. Да и... - Отвечай! - рубанул Лан. - В Гэалдане объявился Лжедракон? - Ах! Ах нет, мастер Андра, не совсем так! Я сказал, что какой-то мужчина в Гэалдане провозглашал о Драконе. Так мы слышали несколько дней назад. Проповедует, можно сказать, о его пришествии. Говорит о том парне из Тарабона, о котором мы слышали. Хотя некоторые твердят про Арад Доман, а не Тарабон. Во всяком случае от нас далеко. Того и гляди, скоро только об этом и будем говорить, больше ни о чем, ну, окромя, может быть, диких россказней, будто армия Ястребиного Крыла возвращается... - Холодный взор Лана стальным клинком впился в Фурлана, и тот с трудом сглотнул и принялся еще быстрее потирать руки. - Я-то знаю только понаслышке, мастер Андра. Поговаривают, парень может взглядом пригвоздить к месту. И он несет всю эту чепуху о Драконе... Мол, Дракон явился спасти нас, и все должны следовать за ним, и якобы даже звери будут сражаться за Дракона. Не знаю, арестовали его или еще нет. Это ведь весьма вероятно - гэалданцы не будут долго терпеть такую болтовню. Масима, недоумевающе подумал Перрин. Это проклятый Масима. - Ты прав, хозяин, - сказал Лан. - Весьма вероятно, этот горлопан нас не побеспокоит. Знавал я одного парня, которому нравилось произносить дикие речи. Вы помните его, леди Элис? Масима, кажется? Морейн вздрогнула. - Масима. Да. Конечно. Я его и из головы-то выкинула. - Ее голос стал тверже. - Когда в следующий раз увижу Масиму, ему захочется, чтобы с него содрали шкуру и сшили из нее сапоги. - Она с такой силой захлопнула за собой дверь, что грохот эхом прокатился по коридору. - Да потише там! - раздался приглушенный выкрик из дальнего конца коридора. - У меня и так голова раскалывается! - Ах! - Фурлан принялся нервно потирать руки. - Ах! Простите меня, мастер Андра, но, видно, леди Элис женщина свирепая и беспощадная. - Только с теми, кто ей не нравится, - успокоил бедного хозяина Лан. - Кусает она намного страшнее, чем лает. - Ах! Ах-ах! Вон там ваши комнаты. Ах, друг огир, когда мастер Андра сообщил мне, что у меня будет такой гость, я притащил старую огирскую кровать с чердака, где она собирала пыль все эти триста лет, а то и больше. Вот ведь как... Перрин позволил речам хозяина плавно течь мимо, прислушиваясь к ним не больше, чем речные скалы к бегущему потоку. Его тревожила черноволосая молодая женщина. И посаженный в клетку айилец. Комната, отведенная Перрину, оказалась маленькой, где- то на задворках, так как Лан ничего не предпринял, чтобы рассеять заблуждение хозяина гостиницы, будто Перрин не более чем слуга. Юноша, по-прежнему окутанный пеленой беспокойных дум, двигался механически. Он снял тетиву со своего лука и поставил его в угол - если держать тетиву натянутой слишком долго, не будет ничего хорошего ни для самой тетивы, ни для лука. Потом он уложил скатку одеяла и переметные сумы возле умывальника и бросил поверх свой плащ. Повесив ремень с колчаном и пояс с топором на прибитые к стене крючки, Перрин совсем было собрался растянуться на кровати, как широкий зевок своим хрустом напомнил ему, какая опасность может его подстерегать. Кровать была узкая, матрас - сплошные бугры, но постель манила, как ни одна перина. И все же Перрин не поддался соблазну, а сел на трехногую табуретку и задумался. Он привык всегда все тщательно обдумывать. Вскоре в дверь постучались и в комнатку сунул голову Лойал. Уши огир прямо-таки трепетали от возбуждения, а ухмылка чуть ли не рассекла его широкое лицо надвое. - Перрин, ты не поверишь! Моя кровать - из воспетого дерева! Подумать только, ей, должно быть, намного больше тысячи лет. По крайней мере, с тех пор ни один Древопевец не сумел воспеть такой огромный предмет. И я сам бы не взялся, а у меня-то дар куда сильнее, чем у большинства. Ну, сказать по правде, вообще-то нас - тех, у кого есть этот дар, - не так уж и много. Но я лучший из всех, кто может работать с воспетым деревом. - Очень интересно, - заметил Перрин. Айилец в клетке. Так сказала Мин. Почему та девушка так пристально смотрела на. меня? - По-моему, тоже интересно. - Лойал казался немного подавленным, наверное потому, что Перрин не разделил его радостного возбуждения, но Перрину хотелось подумать. - Перрин, внизу ждет ужин. Они приготовили все самое лучшее на случай, если Охотники чего-нибудь закажут, вот и нам перепадет вкусненького. - Ты иди, Лойал. А я не голоден. - Ароматы жарящегося мяса, плывущие из кухни, не заинтересовали Перрина. Он даже и не заметил, как ушел Лойал. Положив руки на колени, то и дело зевая, юноша ломал голову над мучившей его загадкой. Задачка походила на одну из тех головоломок, что делал мастер Лухан: металлические детальки сложены так запутанно, что разъять их казалось невозможно. Но если известен некий прием, всегда можно разъединить железные петли и спирали, и значит, здесь тоже должно быть так. Девушка смотрела на него. Такой интерес можно было бы объяснить необычным цветом глаз Перрина, но ведь хозяин гостиницы не обратил на них внимания, и все остальные. Все пялились на огир, да еще и Охотники за Рогом тут, и визит леди, а на площади - айилец в клетке. Эка невидаль, цвет глаз какого- то незнакомца! К тому же по всему ясно, тот всего-навсего слуга, куда этой диковине тягаться с прочим! Тогда почему же она именно на меня смотрела так пристально И айилец в клетке. Все, что открывалось Мин в ее видениях, всегда было важно. Но каким образом? Что Перрину-то делать? Я мог бы прогнать тех мальчишек, чтоб не бросали камни. Надо было. Что толку убеждать себя. взрослые, мол, не преминули бы заявить, чтоб Перрин не лез не в свое дело, он-де в Ремене чужой и айилец - не его забота. Нет, все же надо было вмешаться! Но никакой ответ не шел на ум, и юноша опять возвращался к началу и терпеливо обдумывал все еще раз, потом снова и снова. Однако ничего не обнаруживалось, кроме сожалений о несделанном. Вскоре до него дошло, что уже наступила ночь. Комната погрузилась в сумрак, только в одинокое оконце заглядывала луна. Перрин покосился на сальную свечу на ящичке с трутом, что он приметил на полочке над узким очагом, но его глазам света вполне хватало. Надо что-то предпринять, или пусть все идет как идет. Перрин застегнул на талии пояс с топором и замер. Он опоясался ремнем, совершенно не задумавшись, - носить боевой топор стало для него столь же естественно, как дышать. И эта приобретенная привычка ему ничуть не нравилась. Но снимать пояс он не стал и с топором у бедра вышел в коридор. После сумрака комнаты коридор казался чуть ли не залитым светом от ламп на лестнице. Из общего зала плыли смех и гомон, а из кухни - щекочущие ноздри запахи еды. Перрин прошагал по коридору к комнате Морейн, стукнул разок в дверь и вошел. И с горящим лицом замер на пороге. Морейн куталась в бледно-голубой плед, который широкими складками свисал с ее плеч. - Тебе что-нибудь нужно? - холодно спросила она. В руке у нее была окантованная серебром щетка, Морейн расчесывала волосы, блестящими темными волнами рассыпавшиеся по спине. Ее комната была намного лучше каморки Перрина: полированные деревянные панели на стенах, отделанные серебром лампы, в широком кирпичном камине пылал жаркий, приветливый огонь. Воздух благоухал ароматом розового мыла. - Я... я думал, Лан тут, - ухитрился вывернуться Перрин. - Вы всегда вместе, всегда рядом, я и подумал, что он, наверное... Я думал... - Что тебе нужно, Перрин? Он глубоко вдохнул: - Ведь это все не Ранд натворил? Я знаю, проследил его досюда, и все выглядит тут очень странно - Охотники эти, айилец... Но разве он это сделал? - Нет, я так не думаю. Когда Лан расскажет мне, что разузнает сегодня вечером, я смогу сказать больше. Если повезет, то, что он обнаружит, поможет мне сделать выбор. - Выбор? - Ранд мог переправиться через реку и напрямик отправиться в Тир. Или же сел на судно, идущее вниз по реке в Иллиан, решив там пересесть на другое, направляющееся в Тир. Последнее на много лиг длиннее, но по времени на дни быстрее. - По-моему, Морейн, нам его не нагнать. Не знаю, как это у него получается, но, даже пеший, он все время впереди. По- прежнему на полдня опережает нас, если Лан не ошибается. - У меня начинает закрадываться подозрение, не научился ли он Перемещаться, - слегка нахмурясь, заметила Морейн, - правда, если б действительно научился, то отправился бы прямо в Тир. Нет, в нем течет кровь неутомимых ходоков и выносливых бегунов. Но через реку нам все равно нужно перебраться. Если я его не нагоню, то буду в Тире вскоре после него. Или буду там его дожидаться. Перрин смущенно переступил с ноги на ногу. В голосе Айз Седай слышалась уверенность - как сказано, так и будет. - Вы сказали мне однажды, что можете почувствовать присутствие Приспешника Тьмы, по крайней мере такого, который глубоко пал в Тень. И Лан тоже может. Ничего похожего вы здесь не почувствовали? Громко хмыкнув, Морейн отвернулась к высокому зеркалу на ножках, затейливо отделанному серебром. Придерживая рукой плед, она водила щеткой по волосам. - Перрин, очень немногие люди так далеко ушли по пути зла, даже среди самых отъявленных Приспешников Тьмы. - Щетка чуть задержалась на проборе. - А почему ты спрашиваешь? - Внизу, в общем зале, была девушка. Она смотрела на меня. Не на вас и не на Лойала, как все вокруг. На меня. Щетка возобновила свое движение, и мимолетная улыбка коснулась губ Морейн. - Перрин, ты порой забываешь, что ты симпатичный молодой человек. Бывает, девушки тают от одного взгляда на широкие плечи. - Он неопределенно хрюкнул и шаркнул ногой. - Тебя еще что-то беспокоит, Перрин? - Уг-м... нет. Все равно с теми видениями, что являлись Мин, Морейн ничего не может поделать, только сказать, что они очень важны. А это он знал и без нее. И не хотелось Перрину говорить, что именно видела Мин. И, если честно, не хотелось даже говорить о том, что Мин вообще что-то видела. Выйдя в коридор и закрыв за собой дверь, Перрин прислонился к стене и немного постоял так. Свет, вот так. ввалиться к. ней. и она... Она красивая женщина. И вероятно, по летам вполне могла бы быть мне матерью, а может, она и старше. У Перрина мелькнула мысль, что Мэт, наверное, пригласил бы ее потанцевать в общем зале. Да нет, вряд ли. Даже Мэт не такой дурень, чтобы очаровывать Айз Седай. А танцевать Морейн танцевала. Он сам с ней танцевал один раз. И ноги у него заплетались на каждом шагу, цеплялись одна за другую. Хватит думать о ней как о деревенской девушке только потому, что ты видел... Вот проклятая Айз Седай! Лучше думай о том айильце. Юноша мотнул головой, встряхнулся и начал спускаться по лестнице. Общий зал был набит под завязку, все стулья заняты, откуда только можно натащили табуретов и скамеек, а те, кому негде было сидеть, выстроились вдоль стен. Черноволосую девушку Перрин не увидел, и на него, торопливо миновавшего зал, никто не взглянул дважды. За одним из столов расположился Орбан, его перевязанная нога покоилась на стуле с подложенной подушечкой, на ноге красовалась мягкая комнатная туфля. В руке Орбан сжимал серебряный кубок, в который служанки то и дело подливали вина. - Да, - вещал он на весь зал, - мы знали айильцев как свирепых бойцов, Ганн и я, но времени на колебания не было. Выхватил я свой добрый меч и пришпорил своего Льва... Перрин вздрогнул, не сразу поняв, что рассказчик говорил о своем коне по кличке Лев. Надо же, поверить, будто он на льве верхом разъезжает! Перрину стало немного стыдно: хоть не нравится ему этот человек, это не причина считать, будто Охотник дойдет до такого откровенного бахвальства. Не оглядываясь, Перрин поспешил за порог. Народу на улице перед гостиницей было никак не меньше, чем в самой гостинице, - те, кому не досталось местечка в общем зале, заглядывали в окна, и чуть ли не вдвое больше любопытствующих толпилось около дверей, жадно ловя каждое слово Орбана. На Перрина никто не оглянулся, хотя до его слуха донеслось недовольное бормотание и жалобы тех, кому пришлось, пропуская юношу, отступить от двери. Похоже, у гостиницы собрались чуть ли не все, кто вышел этим вечером на улицу, поскольку Перрин, шагая к площади, никого не заметил. Порой в освещенном окне мелькала чья- то тень, но больше никого. Правда, у Перрина было такое чувство, будто за ним следят, поэтому он беспокойно оглядывался. Ничего, только затянутые пологом ночи улицы, испещренные точечками светящихся окон. Но окна, выходящие на площадь, были темны, кроме трех или четырех - на верхних этажах. Виселица стояла так, как он помнил, человек - айилец - по- прежнему сидел в клетке, которая висела выше, чем мог дотянуться Перрин. Айилец, по-видимому, не спал: по крайней мере, сидел с поднятой головой, но ни разу не опустил взор на Перрина. Камни, которыми в него бросали мальчишки, валялись под клеткой. Клетка висела на толстой веревке, привязанной к кольцу на одной из верхних перекладин клетки. Затем веревка через тяжелый шкив на поперечине была протянута вниз и обмотана вокруг пары штырей, вбитых по обе стороны опоры футах в трех от земли. Свободный конец веревки валялся у подножия виселицы, небрежно брошенный и кое-как свернутый. Перрин вновь оглянулся, осматривая погруженную во тьму площадь. Чувство, что за ним следят, не оставляло его, но он ничего не заметил. Потом прислушался - и ничего не услышал. Он чуял дымки каминных труб, запахи кухни из домов, а от мужчины в клетке - запах человеческого пота и засохшей крови. Страхом от человека не пахло. Его вес, да еще и клетка, думал Перрин, приближаясь к виселице. Он не знал, когда решил сделать это, да и вообще решил ли что-то, но понимал, что он намеревался сделать. Упершись ногой в массивный опорный столб, Перрин всем своим весом налег на веревку и немного приподнял клетку. Появилась небольшая слабина. Судя по тому, как дернулась веревка, человек в клетке наконец-то зашевелился, но юноша слишком спешил, чтоб бросать задуманное на полдороге и объяснять узнику, что делает. Слабина позволила размотать закрученную вокруг штырей веревку. По-прежнему упираясь в столб, Перрин. перебирая руками, быстро опустил клетку на плиты мостовой. Теперь айилец смотрел на него молча и изучающе. Перрин же ничего не говорил. Как следует разглядев клетку, он стиснул зубы. Если уж что-то делаешь, пусть даже такую клетку, надо делать на совесть. " Передняя стенка клетки целиком представляла собой висящую на грубых, сработанных наспех петлях дверцу, удерживала ее цепь, замкнутая здоровенным железным замком. Цепь была выкована с той же неряшливостью, с какой изготовлена и сама клетка. Перрин ощупал цепь, отыскал слабое звено и всунул в него толстый шип своего топора. Резким движением запястья кузнец сломал плохо склепанное звено. Две секунды - и разомкнутая цепь со звоном упала в сторону, и Перрин распахнул клетку. Айилец по-прежнему сидел в клетке, подтянув колени к подбородку, и смотрел на освободителя. - Ну? - хрипло прошептал Перрин. - Я ее открыл, но будь я проклят, если стану тебя оттуда вытаскивать! - Юноша торопливо окинул взглядом затянутую ночным мраком площадь. По-прежнему ничто не двигалось, но он все равно чувствовал на себе следящие глаза. - Ты силен, мокроземец. - Айилец не шевельнулся, разве что повел плечами. - Чтобы поднять меня туда, понадобилось три человека. А теперь ты меня спустил. Почему? - Мне не нравится, когда людей сажают в клетку, - прошептал Перрин. Ему хотелось уйти. Клетка открыта, и непрестанно следят те глаза. Но айилец не двигался с места. Если начал дело, делай его хорошо и доводи до конца. - Может, вылезешь, пока кто-нибудь не появился? Айилец протянул руку вверх, обхватил верхнюю, дальнюю от себя перекладину. Одно движение - и он выбрался из клетки и поднялся на ноги, тяжело опираясь на железный прут решетки. Если б он выпрямился, то был бы на голову выше Перрина. Он посмотрел Перрину в глаза - Перрин знал, как они сияют в лунном свете полированным золотом, но айилец не обратил внимания на их необычный цвет. - Я просидел тут со вчерашнего дня, мокроземец. - Говорил айилец совсем как Лан. Нет, голос его не походил на голос Лана, и выговор был другой, но у айильца была та же невозмутимая холодность, та же спокойная уверенность. - Нужно немного времени, мокроземец, а то ноги у меня затекли. Я - Гаул, из септа Имран, из Шаарад Айил. Я - Шае'ен М'таал. Каменный Пес. Моя вода - твоя. - Ага, а я - Перрин Айбара. Из Двуречья. Я кузнец. Из клетки он его вытащил; теперь айилец свободен. Только бы здесь никто не появился, пока Гаул не обретет способность ходить, иначе он опять окажется в клетке, или же его просто убьют. И в том, и в другом случае труды Перрина пошли бы прахом. - Надо было мне принести фляжку с водой или бурдюк. А почему ты называешь меня мокроземцем? Гаул указал рукой на реку. В лунном свете даже глаза Перрина могли обмануться, но ему показалось, что айилец впервые выглядел встревоженным. - Три дня назад я наблюдал за девушкой, она резвилась в громадном пруду! Там было столько воды! В поперечнике озеро было, наверно, шагов двадцати. Она... переплыла его. - Он неуклюже двинул рукой, его жест слегка напоминал гребок. - Храбрая девушка. Переправы через эти... реки... чуть было не лишили меня мужества. Не думал, что где-то может быть столько воды сразу, никогда не предполагал, что в вашем мире, в мокрых землях, так много воды! Перрин покачал головой. О Пустыне и айильцах он знал немного, о том, что в Айильской Пустыне мало воды, Перрину было известно, но он не предполагал, что ее так мало, чтобы Гаула настолько потрясла река. - Ты далеко от родных мест, Гаул. Почему ты здесь? - Мы ищем, - медленно промолвил Гаул. - Мы разыскиваем Того- Кто-Приходит-с-Рассветом. Перрину уже доводилось слышать это имя, и тогдашние обстоятельства не оставили сомнений, о ком идет речь. Свет, вечно дело возвращается к. Ранду! Я накрепко привязан к нему. так норовистую лошадь связывают перед ковкой. - Ты не там ищешь, Гаул. Я тоже его ищу, а он на пути в Тир. - В Тир? - Айилец был явно удивлен. - Почему?.. Но так должно быть. Пророчество гласит: когда падет Тирская Твердыня, мы наконец покинем Трехкратную Землю. - Так айильцы называли Пустыню. - В пророчестве сказано: мы изменимся и вновь обретем то, чем владели и что было потеряно. - Может, и так. Ваших пророчеств, Гаул, я не ведаю. Ты уходить-то собираешься? В любую минуту может кто-нибудь появиться. - Бежать слишком поздно, - заметил Гаул, и кто-то низким голосом закричал: - Дикарь на свободе! С десяток или с дюжину мужчин в белых плащах, выхватывая мечи, бежали через площадь, конические шлемы сияли в лунном свете. Чада Света. Будто имея в запасе все время в мире, Гаул преспокойно снял темную материю со своих плеч и обмотал ее вокруг головы, довершив боевое облачение плотной черной вуалью, которая скрыла его лицо. Над черной повязкой сверкнули глаза. - Ты любишь танцевать, Перрин Айбара? - спросил айилец. И с этими словами бросился прочь от клетки. Прямо на наступающих Белоплащников. На мгновение те оказались застигнуты врасплох, но это мгновение, очевидно, и нужно было айильцу. Из руки того, кто оказался к нему ближе всех, Гаул ногой выбил меч, затем его твердая рука, словно кинжал, ударила по горлу Белоплащника и айилец ловко скользнул мимо падающего солдата. Рука следующего хрустнула с громким треском - Гаул сломал ее. Этого вояку он толкнул под ноги третьему и ногой ударил в лицо четвертого. Это и в самом деле походило на танец - от одного к другому, не останавливаясь и не замедляясь, хотя сбитый с ног воин пытался вновь встать, а тот, у кого была сломана рука, перехватил меч левой. Гаул танцевал в самой гуще врагов. Изумляться Перрину пришлось совсем недолго, поскольку не все Белоплащники накинулись на айильца. Обеими руками Перрин сжал рукоять своего топора, и вовремя - он тут же отбил выпад меча, размахнулся... и ему захотелось закричать, когда лезвие в форме полумесяца разорвало горло противнику. Но ни для крика, ни для сожалений времени не оставалось: едва рухнул первый, как за ним набежало еще больше Белоплащников. Перрину ненавистны были глубокие зияющие раны, которые наносила его секира, он ненавидел то, как она прорубала кольчугу, кромсая под ней человеческую плоть, как почти с равной легкостью раскалывала шлемы и черепа. Перрин ненавидел это всей душой. Но умирать ему не хотелось. Казалось, время и сжималось, и растягивалось. Тело Перрина налилось усталостью, будто сражался он уже долгие часы, шершавый воздух при вдохе обдирал горло. Люди словно плавали в вязком желе и одновременно будто в мгновение ока переносились с того места, откуда начинали движение, туда, где падали наземь. Пот градом катился по лицу, но юноша чувствовал такой холод, будто его окатывало ледяной водой из лохани для закалки подков. Перрин бился за свою жизнь и вряд ли мог сказать, длится сражение секунды или всю ночь. Когда же он, ошеломленный, тяжело дыша, остановился наконец и недоверчиво уставился на дюжину солдат в белых плащах, распростершихся на каменных плитах площади, луна, казалось, не сдвинулась с места. Кое-кто из Белоплащников стонал; другие лежали недвижные и безмолвные. Посреди белых плащей возвышался Гаул, - лицо по-прежнему скрыто вуалью, руки по-прежнему пусты. Большинство поверженных пало от его рук. Перрину вдруг захотелось, чтобы все они были сражены одним Гаулом, но при этой мысли он почувствовал жгучий стыд. Остро и горько пахло кровью и смертью. - Ты неплохо танцуешь с копьями, Перрин Айбара. Голова кружилась, но Перрин сумел пробормотать: - Не понимаю, как двенадцать человек сражались против вас двадцати и победили, пусть даже двое из них Охотники. - Они, значит, так говорят? - тихонько рассмеялся Гаул. - Мы, Сариен и я, стали беспечны, так долго пробыв в этой мягкой и приятной стране, и ветер дул не с той стороны, поэтому мы ничего не учуяли. Вот и сообразить не успели, как наткнулись прямиком на них. Ладно, Сариен мертв, а меня, как последнего дурака, засадили в клетку, так что расплатились мы, похоже, сполна. А теперь пора бежать, мокроземец. Значит, Тир. Хорошо, я запомню. - Айилец наконец спустил с лица черную вуаль. - Да найдешь ты всегда воду и прохладу, Перрин Айбара. - Гаул повернулся и побежал в ночь. Перрин тоже побежал было, но сообразил, что в руках у него окровавленный топор. Он поспешно вытер изогнутое лезвие о плащ мертвеца. Он мертв, чтоб мне сгореть. и плащ уже в крови. Перрин заставил себя продеть рукоять топора обратно в петлю на поясе и только после этого торопливой рысцой двинулся с поля битвы. На краю площади юноша заметил ее - тонкая фигурка в темной узкой юбке. Она повернулась и побежала - он увидел, что это юбка-штаны для верховой езды. Девушка юркнула в переулок и исчезла. Перрин еще не добрался до места, где она стояла, как его встретил Лан. С одного взгляда Страж уяснил все: пустая клетка под виселицей, среди теней - белые холмики, на которых отсвечивало лунное сияние. Вскинув голову, будто вот-вот взорвется от ярости, он таким же натянутым и жестким, как новый обод колеса, голосом произнес: - Твоя работа, кузнец? Чтоб мне сгореть! Тебя никто не видел? Никто не свяжет с тобой случившееся? - Девушка, - промолвил Перрин. - По-моему, она видела. Только не делай ей ничего плохого, Лан! Еще куча народу могла меня видеть. Вон сколько окон вокруг светится! Страж сграбастал Перрина за рукав куртки и подтолкнул в сторону гостиницы. - Я заметил, как пробежала девушка, но подумал... Неважно. Хоть из-под земли откопай огир и тащи его в конюшню. Потом надо как можно быстрей добраться с нашими лошадьми до пристани. Одному Свету ведомо, найдется ли судно, которое отплывает сегодня ночью. А если нет, то и Свету неведомо, сколько мне придется заплатить, чтобы его нанять. И без вопросов, кузнец! Давай, действуй! Беги!. ГЛАВА 35. Сокол Длинные шаги Стража были не чета Перриновым, и когда юноша наконец протолкался через толпу у дверей гостиницы, Лан уже поднимался по лестнице на второй этаж, никак не выказывая спешки. Перрин заставил себя шагать столь же неторопливо. Позади, у дверей, недовольно шушукались и бурчали о всяких, что лезут вперед приличных людей. - Снова? - переспрашивал Орбан, приподняв свой серебряный кубок, чтобы тот не забывали наполнять. - Будь по-вашему, ладно. Они засели в кустах у самой дороги, по которой мы ехали, и так близко от Ремена мы никак не ждали засады. С дикими воплями ринулись они на нас из густых зарослей. Не успели мы и глазом моргнуть, как они, выставив свои копья, врезались в самую середину нашего отряда. Сразу поразили двух моих лучших воинов и одного из людей Ганна. И вот. едва увидев нападавших, я сразу узнал айильцев и... Перрин заторопился вверх по лестнице. Ладно, теперь Орбан будет их знать. Из-за двери комнаты Морейн доносился гул голосов. Юноше совсем не хотелось слышать, что она скажет обо всем случившемся на площади. Перрин протрусил мимо и сунул голову в комнату Лойала. Перрину сразу бросилась в глаза кровать огир - низкая и массивная, вдвое длиннее и раза в два шире любой человеческой кровати. Ничего похожего Перрин прежде не видывал. Кровать занимала большую часть комнаты, просторной и великолепной, ничем не уступавшей апартаментам Морейн. Перрин смутно припомнил, как Лойал говорил, что кровать изготовлена из воспетого дерева, и в другое время, скорей всего, задержался бы полюбоваться ее плавными изгибами. При виде текучих линий, словно созданных самой природой, складывалось впечатление, будто кровать просто выросла там, где стоит. Да, некогда в прошлом в Ремене несомненно останавливались огир, иначе где хозяин гостиницы раздобыл бы деревянное кресло по росту Лойалу. На лежащих в кресле подушках и расположился со всеми удобствами огир - в рубашке и штанах, лениво почесывая голую лодыжку большим пальцем другой ноги и одновременно делая пометки в большой книге в матерчатом переплете, которую пристроил на подлокотнике кресла. - Мы уходим! - сказал Перрин. Лойал вздрогнул, чуть было не опрокинув пузырек с чернилами и не уронив книгу. - Уходим? Как так? Мы же только что приехали! - пророкотал он. - Уходим, именно так. Встречаемся на конюшне, давай-ка поторопись. И чтобы никто не видел, как ты уходишь. По- моему, здесь есть черная лестница, рядом с кухней. По ней и спустимся. В том конце коридора, где отвели комнату Перрину, сильно пахло всякой жаркой-готовкой, и наверняка запах поднимался по черному ходу. Полным сожаления взором огир окинул кровать, затем начал натягивать свои высокие сапоги. - Но почему мы уходим? - Белоплащники, - ответил Перрин. - Подробней расскажу попозже. - И, пока Лойал не успел спросить еще чего-нибудь, поспешно выскочил в коридор. А своих сумок Перрин даже не расстегивал. Всего и надо было ему - повесить на пояс колчан, накинуть плащ, забросить на плечо скатку одеяла и переметные сумы, подобрать лук, и ничто не выдавало, что он когда-либо переступал порог комнаты. Ни единой морщинки на сложенных одеялах в изножье кровати, ни следов брызг на щербатом тазике на умывальнике. Даже фитиль сальной свечи, вдруг дошло до Перрина, остался нетронутым. Наверное, я догадывался, что не придется здесь остановиться. Похоже, в последнее время я не оставляю за собой следов. Как он и предполагал, узкая лестница в дальнем конце выходила в коридор, что вел мимо кухни. Перрин со всей осторожностью заглянул в кухню. В большом плетеном колесе споро перебирала лапами собака, вращая длинный вертел с нанизанными на него задней ногой барашка, огромным куском говядины, полудесятком цыплят и целым гусем. Над вторым очагом висел на крепком крюке котел с супом, от котла вился густой поток ароматов. Но не было видно ни одного повара, ни единой живой души, если не считать собаки. Поблагодарив про себя Орбана с его несусветными лживыми россказнями, Перрин торопливо выскользнул в ночь. Просторная конюшня была сооружена из того же камня, что и гостиница, хотя обтесанными оказались лишь каменные блоки вокруг больших дверей. Тускло светил одинокий фонарь, свисавший со столба. В стойлах возле дверей Перрин обнаружил Ходока и коней своих спутников. Огромной верховой лошади Лойала явно было тесно в ее стойле. Знакомый запах сена и лошадиный дух действовали успокаивающе. Судя по всему, до конюшни Перрин добрался первым. Порядок тут был всего один конюх, узколицый мужчина в грязной рубахе, с прямыми седыми волосами. Въедливому конюху потребовалось узнать, кто вообще такой Перрин, раз ему вздумалось приказывать седлать сразу четырех лошадей, и кто его хозяин, и что он делает здесь среди ночи, весь увешанный узлами, будто собрался в дорогу, и известно ли мастеру Фурлану, что некий постоялец решил потихоньку улизнуть, и, кстати, что прячет Перрин в тех седельных сумках, да и с глазами у него что-то неладно, уж не болен ли он? Из-за спины Перрина, блеснув в свете фонаря золотом, вылетела монета. Конюх тут же сграбастал ее цепкой рукой и попробовал на зуб. - Седлай, - сказал Лан. Голос его был мягок, - таким мягким может быть холодное железо, и конюх коротко кивнул и засуетился, торопясь приготовить лошадей. Когда в конюшню спустились Морейн и Лойал, им не пришлось ждать ни минуты, они сразу взяли своих лошадей под уздцы, и вскоре отряд уже шел за Ланом прочь от гостиницы, по улице, что пролегла за конюшней в сторону реки. Приглушенный цокот копыт по брусчатке привлек внимание лишь облезлого пса, ребра которого напоминали штакетник забора, да и этот свидетель разок мрачно гавкнул на отряд и шмыгнул в сторону от греха подальше, когда Лан оказался шагах в двух от него. - Это тебе ничего не напоминает, а, Перрин? - тихо, чтобы услышал только юноша, спросил Лойал. - Да потише ты, - прошептал Перрин - А что это должно напоминать? - Ну, совсем как в старые времена. - Огир как мог постарался понизить голос - теперь гудел шмель с собаку, а не с лошадь, как раньше. - Крадучись уходим в ночь, а позади - враги, и, может статься, впереди тоже, в воздухе веет опасностью, и холодный привкус приключения. Перрин хмуро воззрился на Лойала поверх седла Ходока. Сделать это было проще простого: голова, плечи и грудь Лойала высились над седлом. - О чем ты говоришь? Тебе что, начинает нравится опасность? Поверить не могу! Лойал, ты, должно быть, с ума сошел! - Я только отмечаю для памяти свое общее настроение, - произнес Лойал натянуто. Или, быть может, оправдываясь. - Это нужно для моей книги. Я все обязан в нее заносить. И, по-моему, мне начинает нравиться. Участвовать в приключениях. Да, нравится! - Его уши дважды яростно дернулись. - Если я хочу писать о приключениях, то должен их полюбить. Перрин только головой покачал. У каменных причалов приткнулись на ночь паромы, очень смахивавшие на баржи, и были они недвижны и темны, как и большая часть судов. Правда, возле одного двухмачтового судна суетились на причале, да и на палубе, люди, качались отсветы фонарей. Пахло у реки в основном смолой и пенькой, с сильным рыбным духом, хотя от ближайшего склада ветерок доносил острые пряные ароматы, на фоне которых прочие составляющие ночного букета словно блекли и выцветали. Лан отыскал капитана, низкорослого, худощавого мужчину, который, слушая собеседника, странно клонил набок голову. Переговоры шли недолго, по рукам ударили быстро, и вот уже с корабля выставили гики с лямками - чтобы поднять на борт лошадей. Перрин приглядывал за лошадьми, успокаивал их ласковыми словами: лошади вообще-то не отличаются способностью терпеливо сносить все непривычное, например, болтаться в воздухе без опоры под копытами, но даже на жеребца Стража как будто возымели действие тихие увещевания Перрина. Лан вручил золото капитану и выдал серебро двум босоногим матросам, которые сбегали на склад за мешками с овсом. Тем временем несколько матросов привязали лошадей между мачтами, соорудив из веревок нечто вроде небольшого загона, ворча о грязи, которую им придется потом убирать. Вряд ли кто из них думал, что их услышат, но уши Перрина уловили недовольное бурчание. Эти люди просто не привыкли к лошадям. Без излишних проволочек "Снежный гусь" был приготовлен к отплытию немного раньше того срока, когда капитан - звали его Джайм Адарра - намеревался отчалить. Едва отдали швартовы, Лан повел Морейн вниз; следом за ними, зевая, прошествовал Лойал. Перрин остался на носу у релинга, хотя при каждом зевке огир юношу тоже тянуло зевать. А размышлял Перрин о том, сумеет ли "Снежный гусь", идя вниз по реке, опередить волков, опередить его сны. Забегала команда, загрохотали длинные весла - судно готовилось отойти от причала. Едва на берег был брошен и подхвачен там последний швартовый канат, как из тени между двумя складами выскочила девушка - узкая юбка-штаны, узелок в руках и развевающийся за спиной темный плащ. Она прыгнула на палубу в тот самый миг, когда матросы взялись за длинные весла и сделали первый гребок. Со своего места у румпеля к ней устремился Адарра, но девушка спокойно опустила на палубу свой узелок и быстро заявила: - Проезд вниз по реке я оплачу... э-э... скажем, до того места, куда плывет он. - Она кивком указала на Перрина, не взглянув на него. - Я не против ночевать на палубе. Холод и сырость мне нипочем. Несколько минут девушка и капитан торговались - и готово. Девушка отдала три серебряные марки, хмуро посмотрела на медяки, полученные на сдачу, затем ссыпала их в свой кошель, прошла вперед и встала рядом с Перрином. От нее исходил травяной запах - легкий, свежий и чистый. Темные раскосые глаза над высокими скулами недолго рассматривали Перрина - девушка отвела взор, оглянувшись на берег. Как решил Перрин, девушка была одних лет с ним, вот только не мог он сообразить: подходит такой нос к ее лицу или слишком велик для него. Ну и дурак же ты. Перрин Айбара! Какая разница, как она выглядит? Теперь полоса воды между судном и пристанью была шириной уже с добрых двадцать шагов; длинные весла погружались в волны, прорезая в черной глади белопенные борозды. На мгновение в голову Перрину залетела мысль: а не бросить ли ее за борт? - М-да, - промолвила вскоре девушка, - никогда не предполагала, что мои путешествия так скоро снова приведут меня в Иллиан. - Голос ее был звонким и высоким, говорила она решительным тоном, но манера разговора не была неприятной. - Вы ведь и в самом деле направляетесь в Иллиан? - Перрин сжал челюсти. - Не стоит дуться, - заметила она. - Там такая грязь осталась после вас, после вас и того айильца. Когда я уходила, большого шума еще не успели поднять. - Вы им не сказали? - изумился Перрин. - Городской люд считает, будто айилец перегрыз цепь, а то и разорвал ее голыми руками. Когда я уходила, они еще спорили, что именно он сделал. - Она издала звук, подозрительно похожий на смешок. - Орбан во всеуслышание выражал сожаление, что раны не позволяют ему лично броситься в погоню за айильцем. Перрин фыркнул: - Ха, да если он еще когда-нибудь встретит айильца, то наверняка с перепугу в штаны наложит. - Он откашлялся и пробормотал: - Извините. - Насчет этого ничего не могу сказать, - промолвила девушка так, будто в его замечании не было ничего из ряда вон выходящего. - Зимой я видела его в Джеханнахе. Он сражался сразу с четырьмя противниками, двоих убил, а двоих заставил сдаться. Конечно, стычку он сам затеял, ничего не попишешь, но они тоже понимали, что делают. Тех, кто не мог защититься, он на бой не вызывал. И все же он дурак. Бродят у него в голове какие-то чудные мысли о Великом Чернолесье. Некоторые его называют еще Лесом Теней. Не слыхали о таком? Перрин покосился на девушку. Она говорила о сражениях и смертях таким же спокойным тоном, как другая женщина рассуждала бы о выпечке. Никогда прежде не слышал он ни о каком Великом Чернолесье, однако Лес Теней лежал к югу от Двуречья, на самой его границе. - Вы что, выслеживаете меня? Рассматривали меня в гостинице. Почему? И почему не рассказали там о том, что видели? - Огир, - сказала она, пристально глядя на реку, - как ни крути, огир и есть, поэтому определить других труда не составило. Я сумела заглянуть под капюшон леди Элис, а Орбану это не удалось. А разглядев ее, несложно понять - этот каменнолицый приятель не кто иной, как Страж. Испепели меня Свет, не хотела бы я рассердить его! Он всегда так выглядит или просто на обед скалу съел? Так или иначе, но оставались только вы. А мне не нравится то, чему я не могу найти объяснения. И снова Перрин подумал, не швырнуть ли ее за борт. Причем на сей раз - на полном серьезе. Но Ремен превратился теперь в растекшееся в темноте позади пятно света, и было не определить, далеко ли до берега. Девушка же, видимо, поняла его молчание по-своему и уверенно продолжила: - Итак, имеются, - она оглянулась вокруг и понизила голос, хотя ближе матроса, который в десяти футах от них орудовал длинным веслом, вокруг не было никого из команды, - Айз Седай, Страж, огир... и вы. На первый взгляд, сельский житель. - Девушка подняла раскосые глаза на Перрина, пристально всмотрелась в его желтые зрачки - он не отвел взора - и улыбнулась. - Вот только вы вызволяете из клетки айильца, долго с ним беседуете, потом помогаете ему изрубить в капусту дюжину Белоплащников. Готова допустить, что подобное вам не впервой: у вас явно был такой вид, как будто для вас это заурядное, рутинное дело, чуть ли не каждодневное занятие. Чую я нечто необычное в такой группе путников, как вы, и чую необычные следы. Такие-то следы Охотники и ищут. Перрин заморгал - в том, как она подчеркнула последние слова, ошибки быть не могло. - Охотник? Вы? Вы не можете быть Охотником. Вы же девушка! Ее улыбка стала такой невинной и наивной, что Перрин чуть было не попятился. Девушка отступила на шаг, взмахнула руками и через мгновение уже держала два ножа. Ловкости ей было не занимать - лучше не получилось бы и у старины Тома Меррилина. Один из гребцов сдавленно охнул, булькнув горлом, еще двое запнулись; длинные весла хлопнули по воде, стукнулись одно о другое, сбились с ритма, и "Снежный гусь" слегка накренился, но капитанский окрик быстро восстановил порядок. К этому моменту ножи из рук у черноволосой девушки, словно по волшебству, исчезли. - Проворные пальцы и шустрые мозги дают побольше преимущества, чем меч и мускулы. Острый глаз - тоже неплохо, но, к счастью, и это у меня есть. И скромности хоть отбавляй, - пробормотал Перрин. Девушка будто и не заметила его колкого замечания: - Я дала клятву и получила благословение в Иллиане, на Великой Площади Таммаз. Быть может, я и была самой юной, но в той толпе, с ревущими трубами, грохочущими барабанами, звенящими тарелками, криками... Какой-нибудь шестилетка дал бы обет, никто и не заметил бы. Нас там было больше тысячи, а может, и две, и у каждого - свои представления, где искать Рог Валир. У меня на этот счет есть собственная идея, и она по-прежнему кажется мне верной, но ни один Охотник не позволит себе пройти мимо необычного следа. Никаких сомнений: к Рогу должен вести необычный след, а мне ни разу не встречался более странный след, чем тот, что оставляет ваша четверка. Куда вы направляетесь? В Иллиан? Или еще куда? - А насчет чего твоя идея? - спросил Перрин. - Насчет того, где находится Рог? - Надеюсь, в Тар Валоне. где ему ничто не грозит, и да ниспошлет Свет, чтобы я никогда впредь его не видел! - По-твоему, он где-то в Гэалдане? Девушка нахмурилась - у него появилось чувство, будто она ни за что не сойдет со следа, на который ее однажды вывел нюх, но он готов был предложить ей столько боковых следов-ответвлений, сколько она примет. Она сказала: - Ты никогда не слышал о Манетерене? Перрин чуть не поперхнулся. - Слышал, - осторожно промолвил он. - Все королевы Манетерена были Айз Седай, а короли - Стражами, связанными с ними узами. Вообразить не могу такого места, но именно так утверждают книги. Это была огромная страна - большая часть Андора и Гэалдана, и куда больше за их пределами, но столица, сам тот город, была в Горах Тумана. Вот там-то, я полагаю, и находится Рог. Пока вы четверо не приведете меня к нему. От гнева у Перрина волоски на загривке встопорщились. Ей вздумалось читать ему нотации, будто он какой деревенский невежда-оболтус! - Не найти тебе ни Рога, ни Манетерена. В Троллоковы Войны город был разрушен; тогда последняя королева зачерпнула чересчур много Единой Силы, стремясь уничтожить Повелителей Ужаса, которые убили ее мужа. - Морейн называла имена и того короля, и той королевы, но Перрин их не помнил. - Не в Манетерене, конечно, фермерский сынок, - холодно сказала девушка, - хотя в такой стране очень удобно что- нибудь прятать. Но в Горах Тумана существовали и другие города, оставшиеся от других государств, таких древних, что даже Айз Седай о них не помнят. И поразмысли обо всех этих россказнях, будто забредать в горы - к несчастью. Где еще сокрыть Рог, как не в одном из тех позабытых городов? Лучше места не вообразить! - Слыхивал я, мол, спрятано что-то в горах. - Поверит ли она ему? Врать без зазрения совести у Перрина обычно не очень-то получалось. - Что именно там спрятано, в этих историях не говорится, но вроде как считается, будто сокровище из сокровищ, в мире больше него и нет. Так что, может быть, это Рог и есть. Но Горы Тумана тянутся на сотни лиг. Если ты хочешь найти Рог, незачем попусту терять время с нами. Тебе нельзя терять ни часа, если хочешь отыскать Рог прежде Орбана и Ганна. - Я же говорила тебе - у этой пары престранные представления, будто Рог якобы спрятан в Великом Чернолесье. - Она улыбнулась Перрину. Когда она улыбалась, рот ее совсем не казался большим. - И еще я говорила тебе - Охотник должен идти по необычным следам. Вам еще повезло, что Орбан и Ганн были ранены в схватке с теми айильцами, не то они тоже вполне могли оказаться тут, на судне. Я-то, по крайней мере, не встану вам поперек дороги и надувать вас не буду пытаться, как и не стану искать повода сразиться со Стражем. Перрин раздраженно пробурчал: - Мы всего лишь путники, девушка, и направляемся в Иллиан. Как, кстати, тебя зовут? Нам предстоит плыть вместе на этом судне не один день, и не могу же я все время называть тебя просто девушкой. - Я себя называю Мандарб. Перрин не удержался и по- дурацки загоготал. Раскосые глаза ожгли его бешенством и презрением. - Придется тебя кое-чему научить, фермерский сынок. - Голос девушки оставался ровен и спокоен. Правда, на самой грани. - На Древнем Наречии "Мандарб" означает "клинок". Имя, достойное Охотника за Рогом! Перрину наконец удалось справиться со смехом, и, всхлипнув и переведя дыхание, он указал на канатный загон между мачтами: - Видишь того вороного жеребца? Его кличут Мандарб. Яростный жар погас в глазах девушки, и алые пятна расцвели на ее щеках. - Ох! По рождению я Заринэ Башир, но Заринэ - не имя для Охотника. Во всех преданиях у Охотников такие звучные имена... Вот, например, Рогош Орлиный Глаз. Вид у Заринэ был такой удрученный, что Перрин поторопился сказать: - А мне нравится имя Заринэ. Оно идет тебе. - В глазах девушки вновь сверкнули огоньки, и на мгновение ему показалось, что сейчас у нее в руке опять возникнет один из ее ножей. - Поздно уже, Заринэ. Я не прочь немного поспать. Перрин повернулся к Зарине спиной, шагнул к люку, который вел на нижнюю палубу. По плечам у него разбежались мурашки. Команда по-прежнему шлепала по палубе туда-сюда, ворочая длинные весла. Дурень! Не ткнет же девчонка в меня ножом. Вокруг столько народу, не при них же! Или все-таки ткнет? Едва Перрин дошел до люка, как девушка окликнула его: - Эй, селянин! Буду-ка я звать себя Фэйли. Когда я была маленькой, так обычно называл меня отец. Это слово означает "сокол". Перрин весь одеревенел, оступился на первой ступеньке и чуть было не загремел по лестнице. Совпадение. Он заставил себя не оглядываться на девушку и спустился по ступеням. Просто совпадение! Ничего больше. Коридор был темен, но сквозь люк за спиной просачивалось достаточно лунного света, чтобы различить, куда ступаешь. В одной из кают кто-то громко храпел. Эх, Мин, ну почему тебе выпало видеть все это в людях? ГЛАВА 36. Дочь Ночи Чтобы узнать, какая из кают предназначалась ему, пришлось заглянуть в некоторые из них. Но там было темно. В каждой каюте спали по двое пассажиров, на узких кроватях, пристроенных к стенам, в каждой, за исключением той, в которой находился Лойал. Он сидел на полу между двумя кроватями, которые вряд ли годились ему, и при свете подвесного фонаря что-то писал в своей записной книжке в матерчатом переплете. Огир хотел поговорить о событиях прошедшего дня, но Перрин, едва сдерживая хруст челюсти от усилия скрыть зевоту, полагал, что судно к этому времени пробежало достаточно далеко вниз по реке, чтобы уснуть в безопасности. И спокойно видеть сны. Даже если волки и попытаются, они не смогут долго бежать вровень с судном, подгоняемым длинными веслами и течением. Наконец он нашел каюту, которую и решил занять, - вполне по нему, в ней никого; впрочем, не было и окна. Перрину хотелось побыть одному. Совпадение имен, только и всего, - думал он, зажигая фонарь, встроенный в стену. - Как. бы то ни было, ее настоящее имя Заринэ. Но скуластая девушка с темными раскосыми глазами недолго владела его мыслями. Он положил лук и прочий скарб на узкую кровать, набросил на них плащ и уселся на другую кровать, собираясь стащить сапоги. Илайас Мачира сумел остаться человеком, пусть и связанным с волками, и при этом не сошел с ума. Обдумав все сначала, Перрин пришел к выводу, что Илайас жил так годами и вряд ли часто встречал людей. Он хочет так жить, во всяком случае он принял такую жизнь. Но это не решало проблемы. Перрин-то не мог так жить, не хотел с этим мириться. Но когда у тебя есть кусок металла, из которого нужно сделать нож, ты берешь его и делаешь нож. даже если тебе больше нравится топор для рубки леса. Нет! Моя жизнь больше куска железа, из которого можно выковать что угодно! Очень осторожно Перрин дотянулся сознанием до волков, ощущая их своим мозгом, и ничего не почувствовал. Да, было слабое ощущение волков где-то вдалеке, но оно исчезло, когда он потянулся к ним. Впервые за столь долгое время он был один. Благословенно один. Задув фонарь, Перрин впервые за многие дни лег. Как же. Света ради. Лойал ухитрится на такой улечься? Все бессонные ночи накатились на Перрина, истощение сделало его мускулы вялыми. У Перрина мелькнула мысль, что он все-таки ухитрился выбросить из головы айильца. И Белоплащников. Светом покинутый топор! Пусть я сгорю, но никогда не хотел бы видеть его - было его последней мыслью перед тем, как он провалился в сон. Его окружал плотный белый туман, настолько плотный, что он не видел собственных сапог, и такой тяжелый, обступивший со всех сторон, что он не мог ничего различить в десяти шагах. Ближе точно ничего не было. А в тумане могло таиться что угодно. Туман был каким-то неестественным - он не был влажным. Перрин положил руку на пояс, утешая себя тем, что сможет постоять за себя, и вздрогнул. Топора там не было. Что-то двигалось в тумане, образуя серое завихрение. Что- то приближалось к нему. Юноша напрягся, размышляя, бежать или остаться на месте, сражаясь голыми руками, и гадая - с кем или с чем сражаться? Вздымающаяся борозда, прорезав туман, разрешилась волком, его мохнатый силуэт почти сливался со мглой. Прыгун? Волк помедлил, затем подошел и встал рядом с ним. Это был Прыгун - Перрин был уверен, но что-то в осанке волка, в желтых глазах, коротко глянувших юноше в глаза, требовало подчинить душу и тело тишине. Эти глаза требовали, чтобы человек следовал за волком. Перрин положил руку на спину волка, и, как только он это сделал, Прыгун устремился вперед. Перин позволил волку вести себя. Мех под его рукой был плотным и пушистым. На ощупь он был как настоящий. Туман начал сгущаться. И вскоре только рука подсказывала Перрину, что Прыгун все еще рядом. Но, посмотрев вниз, он не увидел даже собственной груди. Только серый туман. Если бы его завернули в только что состриженную шерсть, и то он видел бы больше. Его поразило и то, что он ничего не слышит. Даже собственных шагов. Он пошевелил пальцами ног и почувствовал облегчение, ощутив ими свои сапоги. Мгла стала темнеть, и они с волком шли уже сквозь черную, как деготь, тьму. Перрин прикоснулся к носу, но руки своей не увидел. Закрыв на мгновение глаза, юноша не смог уловить никакой разницы. Он по-прежнему не слышал никаких звуков. Его рука ощущала жесткую шерсть Прыгуна, но Перрин не был уверен, чувствует ли он что-нибудь под ногами. Внезапно Прыгун застыл на месте, заставив остановиться и его. Он оглянулся... и тут же зажмурился, сразу ощутив разницу. Он почувствовал тошноту, сжавшую его желудок, но все же заставил себя открыть глаза и посмотреть вниз. Того, что он увидел, не могло быть: они находились в воздухе. Перрин не видел ни себя, ни волка, будто ни один из них не имел тела, - эта мысль узлом связала его желудок. Но под ними, будто освещенные тысячами ламп, простирались длинные ряды зеркал. Казалось, эти ряды висели во мраке, но они были такие ровные, словно стояли на бескрайнем полу. Зеркала простирались во все стороны насколько хватало глаз, но прямо под ногами юноши было свободное пространство. И там люди. Он вдруг услышал их голоса так хорошо, будто стоял среди них. - Великий Повелитель, - пробормотал один из мужчин, - где я? - Он огляделся, вздрагивая при виде своего тысячекратного отражения, потом уставился перед собой. Остальные, еще более напуганные, теснились вокруг него. - О Великий Повелитель, я же спал в Тар Валоне. Я все еще сплю в Тар Валоне! Где же я? Я сошел с ума? Некоторые из окруживших его мужчин носили богато украшенные шитьем одежды, другие - более простые одеяния, а некоторые, казалось, были голыми или только в белье. - Я тоже сплю, - почти выкрикнул голый мужчина. - В Тире. Я помню, как лег спать с женой! - И я на самом деле сплю в Иллиане, - сказал мужчина в красном с золотом, выглядевший потрясенным. - Я знаю, что на самом деле сплю, но этого не может быть. Я знаю, что действительно вижу сон, но это невозможно. Что же все- таки происходит. Великий Повелитель? Вы вправду явились ко мне? Темноволосый человек, представший перед ними, был облачен в черное, с серебряными кружевами вокруг шеи и запястий. Время от времени он прикладывал руку к груди, будто она у него болела. Снизу идущий из ниоткуда бил свет, но этот человек, казалось, был окутан тенью. Тьма клубилась вокруг, словно ласкала его. - Молчать! - Человек в черном говорил негромко, в ином нужды и не было. С этим словом, будто освобождая для него место, он поднял голову; его глаза и рот представляли собой дыры, просверленные в горящую яростным огнем кузницу, из них рвались пламя и огненное сияние. И тогда Перрин узнал его. Ба'алзамон. Он пристально смотрел вниз на самого Ба'алзамона! Страх, подобно острым пикам, пронзил его. Хотелось убежать, но он не чувствовал ног. Прыгун придвинулся ближе. Перрин почувствовал под своей рукой плотный мех и сильно ухватился за него. Хоть что-то было реальным. Как Перрин надеялся, более реальным, чем то, что он видел. Но он знал - и то и другое реально. Мужчины, теснившиеся друг к другу, съежились. - Вам были даны задания, - сказал Ба'алзамон, - некоторые из них вы выполнили. А при исполнении других потерпели неудачу. - То и дело его глаза и рот исчезали в пламени, и зеркала полыхали отраженным огнем. - Те, кто обречен на смерть, - должны умереть. Те, кого предназначено поймать, - должны поклониться мне. Неисполнение воли Великого Повелителя Тьмы не может быть прощено. - Огонь вырывался из его глаз, и тьма вокруг колыхалась и закручивалась. - Ты! - указал он пальцем на мужчину, говорившего о Тар Валоне. Тот был одет как купец, в одежды простого покроя, но из великолепнейшей тончайшей ткани. Все отпрянули от него, как от больного черной лихорадкой, оставляя беднягу в одиночестве. - Ты позволил мальчишке удрать из Тар Валона! Человек закричал и мелко затрясся, как ударенная о наковальню пила. Он будто становился все более прозрачным, и его вопль истончался вместе с ним. - Все вы видите сон, - сказал Ба'алзамон, - но все, происходящее во сне, - реально! Кричащий был уже лишь сгустком тумана, имеющего очертания человека, его крик звучал все более отдаленно, а затем исчез и туман. - Боюсь, он никогд