о занимают проблемы питания. Неважно, каким образом решаются эти проблемы, главное, что человек постоянно с ними носится: то ли это шашлыки и водка, то ли это не есть мясо, а есть растения. Биоэнергетическое давление - это такое психологическое давление на других людей,с таким человеком тяжело беседовать, он давит на других людей и только так может чем-то заниматься. Каким образом с четырьмя основными клешами необходимо бороться? Во-первых, зеркало самоотражения. Оно возникает, когда человек имеет определенную схему устройства мира, законченное мировоззрение и страстно манипулирует этими схемами; в результате не видя ничего нового в окружающем мире, кроме своих схем, становится фанатиком. Человек является фанатиком, если опирается на общепризнанные схемы, а не сам создает, постоянно совершенствуя их. Если он опирается на традицию, то ему невозможно как-то увидеть что-то другое до тех пор, пока он не превратил эту букву в дух. Надо заметить, что свое понимание необходимо, вредно только некритическое отношение к своим схемам, т.е. Если они застывшие или я их проповедую без желания услышать что-то другое. Вторая клеща. Опредмечивание единичных об'ектов. Суть в том, что я помещаю об'ект в отдельные ячейки схемы, на самом деле каждая схема есть приближение к описанию об'екта. Об'ект в любом случае выше любой схемы и нуждается во многих схемах для своего адекватного описания. И если же схема подчиняет об'ект, то происходит опредмечивание. В этом случае об'ект подгоняется под схему, возникает желание держать его в соответствующих рамках, исправлять его. Чтобы другие меня не опредмечивали, как известно, применяется методика стирания личной истории. Честолюбие или ответственность за других. Дон Хуан говорил так: средний человек пытается брать ответственность за других, это придает ему устойчивость в потоке жизни. Воин не должен брать ответственность ни за кого, нагваль может брать ответственность, но только за воинов. Честолюбие или ответственность за других приводит к желанию управлять ими, контролировать их, человек принимает решения за других. На самом деле, другой является непостижимым, другой есть тайна личности, поэтому можно давать лишь общие советы, излагать принципы, которых я придерживаюсь, но не давать конкретных советов. На самом деле, другой и не нуждается в конкретных советах, если он следует совету, и выигрывает, то приписывает себе заслугу, если проигрывает, то возлагает ответственность на меня. При этом человек, который берет ответственность за других, предполагает, что он добродетелен, делает добро другим людям. Если это в целом мы назовем добродетелью, то говорим, что добродетель вредна, потому что я не могу знать, что полезно для другого, не для сохранения его единичности, его жизни и здоровья, не для его общественного блага, а полезно для его духа - этого я не знаю. Например, он влез в долги, заболел, его семья разваливается, его выгоняют с работы - будет ли это благо для него и для орла? Воин не знает, а кто делает вид, что он - всезнающий бог, тот впадет в грех честолюбия, добродетели и ответственности за других. Высшим благом считается развитие сознания, понимаемое не как прибавление знания, а как переосмысление известного. Поводом для переосмысления являются кризисы. Нужно дорожить своими кризисами, а снимать кризис без разрешения его проблем - это медвежья услуга. Что мы понимаем под кризисом? Когда не знаешь, что делать. От этого, конечно, становится неприятно, плохо, т. к. душа не кормится. От чего возникает эта невозможность ничего делать? Когда мировоззрение противоречит самому себе, эти противоречия фиксируются в определенной ситуации. Мировоззрение всегда противоречит себе, но в том случае, если создается такая ситуация, в которой я явно ощущаю эти противоречия, противоречия схем между собой, то я не могу действовать ни согласно одной, ни согласно другой схеме. Можно снять эту ситуацию внешней помощью. Тогда противоречия останутся, и я потеряю возможность развить сознание. Можно изменить свое мировоззрение, чтобы в подобной ситуации далее не было конфликтов - это и есть правильное решение. Учитель должен толкать ученика в кризисы и следить за тем, как он из них сам выкарабкивается. Если ему помочь, то никакой пользы для развития его сознания не будет. При этом, конечно, желательно толкать в те кризисы, которые ученик способен сейчас решить. Учитель об'ясняет сначала общие принципы, а затем погружает ученика в конфликтную ситуацию. Так происходит обучение. Если ученик не применяет принципов воинов, он погибает. Вообще, кому живется хорошо, тому очень трудно стать воином. По этому поводу христос говорил, что легче верблюду пройти сквозь угольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное. В целом путь воина - это подготовка к смерти, встреча с орлом. Жизнь рассматривается как возможность, как время для подготовки. Близорукие думают, что жизнь является высшей ценностью. Для воина в этой терминологии высшая ценность дух как единство жизни и смерти, т. е. Не смерть - высшая ценность по отношению к жизни, а единство жизни и смерти, которое иначе называется вечность. Сократ по этому поводу говорил, что философы занимаются умиранием. И в связи с этим выдвигается такой принцип пути воина: помни о смерти. Смерть - советчик. Тут мы переходим к четвертой лошади - чувству собственной важности, которое приводит к самоутверждению. Это возникает тогда, когда чувство собственной важности проявляется как самоутверждение, в том случае, когда моя оценка себя больше, чем признание среды. Как следствие, я хочу навязать свою власть другим, доказать, что на самом деле я больше, сильнее, важнее, чем другие обо мне думают. Чтобы бороться с этим, необходимо понижение уровня самооценки. В принципе, у каждого человека есть несколько уровней самооценки. Каждый уровень возникает от сравнения себя с другими на каком-то плане и для начала можно просто сравнивать себя с другим классом вещей, явлений, людей, чтобы перейти на более низкий уровень самооценки. Но самый глобальный фактор - это сравнение со смертью. В этом случае я ощущаю свое ничтожество и мой уровень самооценки резко падает. Также для борьбы с чувством собственной важности применяется внешний фактор под названием - мелочный тиран. Онтология ступеней пути воина. Существует орел, состоящий из эманаций, которые называются эманациями в великом. Так же существуют законы, подобные орлу, состоящие из тех же эманаций, называемых пойманные эманации. Атма-йога, или же ступень видящих считает, что кокон непосредственно подобен орлу и истина заключается в медитативном погружении в себя, в левостороннее сознание, но оказалось, что душа - не ряд состояний, а система с центрами координаций и чтобы войти в первые состояния души, нужно получить соответствующее согласие центров координации, а чтобы понять центры координации надо понять их состояния. Получается заколдованный круг - чтобы понять первые состояния и овладеть ими, нужно понять следующие состояния и овладеть ими, а чтобы понять высшие состояния, нужно предварительно понять низшие состояния. Это основное противоречие атма-йоги. Оно выражает тот факт, что каждое состояние выражает собой все остальные состояния. Оказывается, что я не могу усилием воли включить нужное мне состояние, разум не властен над душой. Что же тогда управляет душой? Известно, что орел, эманации в великом. Тем самым, я не тождественен орлу, а нахожусь с ним в некоторых отношениях, а именно, моя душе подчинена орлу. Состояние каждой монады влияет на состояние другой монады, оно, в свою очередь, влияет на меня. Все монады среды неизмеримо сильнее влияют на меня, чем я на них. Поэтому душа есть флюгер внешних влияний или зеркало суммы внешних воздействий. Каждая монада - раба остальных монад, оказывается, что все рабы, пассивные исполнители. Должен тогда быть господин. Как передаются эти приказы орла изменить точку сборки? Кастанеда вводил термин "накат", который и представляет собой некое интегральное воздействие целостности существующего мира. Воин познает себя через наблюдение за собой, выслеживание себя. Он не пытается сам включать состояния, а позволяет это делать внешним воздействиям. Из хаоса души он выделяет высшую эманацию и исследует ее. Когда становится понятен механизм ее действия, он берет ее под контроль и заботится о ней, регулярно кормит, водит погулять, позволяет поиграть, пообщаться с себе подобными и т. д. Так он ее приручает. С точки зрения разума душа совершает глупости. Взять под контроль эту деятельность души - значит совершать контролируемую глупость. Контролируемая глупость - когда воин заранее рассчитывает действия, зная, когда, зачем и сколько, и не позволяет душе выходить за рамки этого контроля. Приручив животную душу, подчинив ее разуму, управляя ею через конкретные внешние воздействия (политика кнута и пряника) воин приступает к изучению растительной души. Животная душа при этом уже не мешает ему, так постепенно от берет под контроль всю душу, обретает целостность души и разума, обретает духа. Кастанеда приводит такой стих: пять условий для одинокой птицы 1. До высшей точки она долетает 2. По компании она не страдает, даже таких же птиц как она 3. Клюв ее направлен в небо 4. Нет у нее окраски определенной. 5. Поет она очень тихо. Принципы пути воина. i. Конкретные методики сталкинга. 1. Воин сам выбирает место и время битвы. 2. Отбросить все, что не является необходимым. 3. Осознание того, что все является загадкой, неопредмеченность, непривязанность к суждению, к отдельным схемам. 4. Расслабься, отступись от себя, ничего не бойся, только тогда силы, которые ведут нас,выбирают дорогу и ведут нас. 5. Встречаясь с неожиданным и непонятным и не зная, что с этим делать, воин отступает, он позволяет своим мыслям бродить бесцельно. Воин занимается чем-нибудь другим. 6. Когда ясно, что делать, воин сжимает время, даже мгновение идет в счет, ничто не может отвлечь воина от совершения поступка, когда ему ясно, что делать. 7. Не выставлять себя вперед, воин всегда смотрит как бы из-за кулис. Если на него осуществляется какой-то нажим, он принимает его своей передней линией, каким-то другим человеком. Он перед собой всегда держит какого-то человека, который воспринимает первый нажим. Результаты сталкинга. 1. Воин выучивается не принимать себя всерьез, он выучивается смеяться над самим собой. Если он не боится быть дураком, он может одурачить любого. 2. Бесконечное терпение. 3. Бесконечные способности к импровизации. ii. Ответственность за решения. Воин готов умереть за них. Не имеет значения, что это за решения. В этом мире, где смерть охотник, нет маленьких и больших решений. Есть только те решения, которые я совершаю перед лицом смерти. Для среднего человека есть большие решения и малые решения. Воин редко решает, но если он решает, он ответственен за свое решение. iii. Воин не имеет позитивных целей. Он оттачивает свою неуязвимость при любых действиях. Воин не отождествляет себя с целями и потребностями души. Как он действует? Сначала у него возникает какое-то желание действовать, возникает в душе, он анализирует это желание, прежде чем дать ему возможность осуществиться, выясняет, не является ли побудительной причиной желания какая-то иллюзия, в этом случае, он не совершает этого действия. Если же это желание вызвано внешними воздействиями, то оно правомочно, воин обязан совершить это действие, и воин решает, каким образом это действие совершить. Далее совершает это действие как контролируемую глупость. Важно, что между желанием и поступком воин всегда ставит разум. Т.Е. Понемногу все желания переходят под контроль разума. Воин никогда не действует, исходя из интуиции. iv. К каждому поступку воин относится как к последнему делу своей жизни. Он не предпринимает самостоятельных решений, он лишь обрабатывает желания души и полная концентрация на поступке. При этом результат поступка для него не существенен, он отказывается от плодов действия. Результат - это уже второй поступок, ради чего он совершает поступок. Если делать ради результата, то тогда действие превращается в средство. А для воина каждое действие есть цель -последнее дело его жизни. v. Чтобы нормально функционировать, воину нужно иметь постоянный поток внешних воздействий, конечно, не чрезмерный, плотность этого потока должна постоянно регулироваться. Воин стремится к его постоянному разнообразию. vi. Точка сборки зафиксирована в частности внутренним диалогом, деятельностью рассудка. Если остановить внцтренний диалог, то смещение точки сборки станет возможным, во всяком случае, это первое, с чем надо бороться - с фиксированностью в рассудке. Если воин нажодится в состоянии напряженности, готовности, ожидания, то это не дает возможность вести внутренний диалог. Воин постоянно должен балансировать на грани страха и безнадежности. Только действительная готовность к смерти и отсутствие чувства собственной важности позволяет ему делать это. Если воин не смирился со смертью, сдвиг точки сборки невозможен. Как говорил Кастанеда, воин почти чувствует себя мертвым. vii. Заповеди воина: 1. Любовь к орлу, признание его воли и сознательное подчинение ей. 2. Борьба с чувством собственной важности, воин проводник намерения, его ведет сила. 3. Потеря формы, очищение от привязанностей, открытость всего спектра состояний. 4. Не позволять опредмечивать себя, стирание личной истории, быть недостижимым. 5. Собранность, воин находится постоянно в состоянии битвы, каждый поступок - последний. 6. Трезвость, беспощадность и правдивость самоанализа. 7. Безжалостность, воин не имеет ничего, что он должен защищать, включая свою жизнь и жизнь других людей. 8. Неуязвимость как адекватное реагирование на весь комплекс внешних воздействий. 9. Воин имеет суждения и схемы, но не привязан к ним. Имеется приказ орла составлять классификации, но нет приказа орла следовать им. Страстное манипулирование известным приводит к зеркалу самоотражения. 10. Воин не навязывает свою точку зрения, а развивает точку зрения другого. В диалоге становится на точку зрения собеседника и развивает ее. 11. Воин не опредмечивает других и не берет ответственности за них. 12. Воин никогда не просит, ничего не требует, а лишь предлагает. 13. Любовь к ближнему, отношение к другому, как к самому себе. Мы все равны перед орлом, перед теми задачами, которые стоят перед каждым человеком. И равное отношение ко всем и к себе в том числе может возникать перед какой-то внешней угрозой, внешней силой, по отношению ко всем нам, и эта сила есть орел в целом как великий тиран и задачи предназначения человека. Если у меня есть соответствующее понимание этого, то тогда я отношусь к другому как к самому себе. 14. Отсутствие гордости за свое общество, отношение к другому обществу как к своему. Воину безразлично в каком обществе находиться. 15. Терпение, умение ничего не делать, если нет разумной необходимости, не впадать в поток. 16. Совершенное выполнение обязанностей, вытекающих из положения в среде, в ситуации. 17. Контроль, задержка поступка, совершение действия только через разум. 18. Непривязанность к плодам действий. Лекция 10 Попробуем набросать некоторый план движения по пути воина. Вообще говоря, планов может быть несколько. На первом этапе, идет составление классификации, или картографирование, как говорил Кастанеда, всех состояний, картографирование или общая схема. Эта схема необходима, во-первых, для того, чтобы снять привязанность к прежним схемам, ослабить самоотражение, которое имеется у каждого человека и во-вторых, это картографирование не является, в некотором роде, рассудочной схемой, оно образуется несколько по другим законам, чем образуется рассудочная схема. Этот этап у нас закончился. Второй этап - это овладение основными методиками пути воина на примере из наиболее проявленных в человеке состояний. Пока воин не овладел методиками применительно к общему рассудку, ему бесполезно применять эти методики к манасу, и тем более, к растительной душе. Поэтому на рассудке мы остановимся несколько подробнее, чем на других состояниях. В-третьих, только освоив эти методики и утвердившись на пути воина, можно взять под контроль животную душу и особенно произвести трансформацию относительно полового влечения. На четвертом этапе, необходимо взять под контроль остальную душу. Как говорил будда: " есть четыре истины относительно страданий ". Утверждается, что причиной страданий является человеческая форма. Если об'ект соответствует этой форме, то человек испытывает удовольствие, если не соответствует, то человек испытывает страдание, причем количество страданий и удовольствий одинаково для любого человека в любой среде. Иногда временно возможно перевешивание страданий или удовольствий за счет среды или попадания в какую-то новую ситуацию: например, в тюрьму, или резкое увеличение жизненного уровня, при эмиграции в штаты. Но это временно, потом это все компенсируется, и как говорили древние греки, царь и нищий испытывают одинаковое количество страданий, как ощущений. Это, в частности, еще зависит от уровня самооценки, от требований, предьявляемых к окружающей среде: у царя требования выше, чем у нищего, а в результате удовольствия царя и страдания царя такие же, как у нищего. Так что это закон. Поэтому можно даже развлекаться на эту тему - стремиться к страданиям, все равно это ничего не изменит. Подавляющее большинство людей стремится к получению удовольствий, это одна из их основных иллюзий. Формально можно показать, с чем связано это равенство: если имеется какая-то форма души, то внешнее воздействие приносит удовольствие, если три параметра совпадают, и приносит страдание, если три параметра не совпадают. Что происходит, если воин теряет человеческую форму? Во-первых, можно потерять любую определенность и войти в состояние 000 000 или в состояние нирваны, но это тоже форма, причем она таким же образом не соответствует или соответствует другим формам. Если же нирвану понимать просто как смерть, то там действительно достигается равенство удовольствия и страдания за счет их равенства нулю. Второй вид потери формы - когда возникает некая форма, включающая в себя все остальные формы, когда человек в своем самосознании поднимается над отдельными формами души, и далее разума. В этом случае он приобретает некую форму, которая находится вне состояний. На рисунке - это точки вершин треугольников, и далее самая верхняя точка, совпадающая с орлом. При этом воин имеет некую определенность, и это тоже является некой формой, конечно, пока он живет, от формы ему не избавиться, но все равно это называется потерей человеческой формы. В этом случае моя форма совпадает с формой орла, более определенно можно сказать, что теряется форма единичного человека. В результате движения по пути воина, человек не приобретает блаженства; если он увеличивает адекватность реагирования с чем-то одним, побеждает какие-то одни свои потребности, то в результате возрастают какие-то другие потребности и возрастает ответственность. Все равно удовольствия и страдания оказываются равномощны, это закон. Когда воин подходит к верхней точке - точке орла, он становится все более адекватен миру и последний шаг - достижение орла - у него имеется только одно противоречие, противоречие между целлостностью души и целостностью разума, или противоречие между нагвалем и самосознанием, все остальные противоречия сняты. Но в это одно противоречие вмешается все эмоциональное содержание человека, и в тот момент, когда человек уже достигает точки орла и становится адекватен форме мира, в тот же момент проявляется новая потребность, возникает новая противоположность, которая знаменует собой переход в следующую эманацию. Так что можно сказать, что гармонизация одних противоположностей рождает следующую противоположность. Это состояние беспокойства духа - залог его жизни и развития, остановка - смерть. Следующий пункт относительно остановки внутреннего диалога. Остановка внутреннего диалога понимается в двух смыслах, первый, более простой смысл - это взять под контроль разум и рассудок, второй более общий смысл - выход на состояние безмолвного знания, и далее обусловленного знания. Точка безмолвного знания - это вершина треугольника души, сначала человек достигает ее, и далее он переходит в точку, когда он все знает из того, что человек может знать. В результате человеку становится неинтересно, когда он все знает. Остановить внутренний диалог приказом невозможно, только постепенно путь знания может к этому привести. В обобщенном смысле остановка внутреннего диалога является потерей человеческой формы, и остановка внутреннего диалога является путем магов, путем в следующую эманацию. Для остановки внутреннего диалога сначала необходимо взять под контроль разум. Что это значит? Это, во-первых, знание всех точек зрения разума, и практическое умение вставать на любую точку зрения и развивать ее до следующей ступени. Сначала это практикуется по отношению к другим людям, а затем воин учится соотноситься со своими внутренними разумными точками зрения, своим самосознанием вставать на любую точку зрения и переводить ее на следующую ступень. Мы начали прямо с выдвижения точек зрения одной из последних ступеней разума в связи с тем, что люди, которые еще не вникли в общую идею пути воина, вряд ли захотят услышать промежуточную истину и им не интересно заниматься простейшими, заведомо неистинными точками зрения. Поэтому и предполагается, что мы сначала обрисуем внешние точки зрения, а затем, в следующем году, будем последовательно двигаться по ступеням разума. После достижения контроля разума внимание переносится на контроль рассудка. В рассудке нет истинного знания, есть лишь интуиция личного и общественного опыта, поэтому бесполезно проверять рассудочную теорию. И борьба с рассудочными теориями заключается не в том, чтобы увидеть основание, по которому строится данная теория, те формы, которые внешни содержанию, и перевести сознание в следующее состояние с другими более оптимальными формами, перевести сначала собеседника, а затем, научившись работать с ним, научиться переводить и себя, свои рассудочные состояния. Победа над другими - критерий взятия всеобщего рассудка под контроль. Примеры таких побед можно найти в "диалогах" платона. Это, пожалуй, единственный источник, по которому можно учиться. Рассудок создает некоторую устойчивость, в которой человек нуждается. Чтобы лишиться этой устойчивости, необходимо иметь какую-то другую устойчивость, т. е. необходимо иметь устойчивость разума: правильное понимание пути воина или правильная точка зрения. Когда я приобрел устойчивость в разуме, только тогда я имею силы подавить свою устойчивость в рассудке. Внимание всеобщего рассудка приводит к непривязанности к его схемам, что приводит к выключению внутреннего диалога. Я подавляю свой внутренний диалог так же, как до этого подавлял диалог с другим человеком. Если умеешь подавлять других, то можешь справиться и с собой, со своим внутренним диалогом. Рассмотрим несколько иной аспект этой проблемы. Любое знание может быть возможным и необходимым. Эти два вида знания распределяются между рассудком и разумом. Знание разума основано на внутренней необходимости, логичности. Возможное знание может как-то совпадать с необходимым знанием, но в этом случае возможное знание (или знание рассудка) является только мнением, в отличие от знания разума, или понимания разума. В древней греции использовалось слово "мнение" или по-гречески "докса". Поэтому правильное мнение называлось "ортодоксия". "Православие" в переводе с древнегреческого и означает "правильное мнение". Правильное, ортодоксальное мнение верно только для области обобщения. Нельзя выходить за эту область. Каждое рассудочное знание имеет некую область применения. Если бесконечность мира обозначить сферой, то любая рассудочная схема представляет собой некую плоскость. Рисунок 20: / / /******** /* * /* * /* * / * * / * * / * * / * * * * * * ******** Имеется некая область, в которой эта теория достаточно близка к истине (вблизи точки касания) и область, где эта теория далека от истины. Это и называется областью применения рассудочной теории или правильного мнения. Правильное мнение, которое возникает во всеобщем рассудке, является также и необходимым, но ошибка заключается в том, что я это мнение вывожу за область применения. Если у меня возникает какое-то обобщение личного опыта, то нельзя это обобщение переносить на опыт других людей, или на опыт в других ситуациях. Рассмотрим формы диалога. Первая форма: следование другому. Другой человек что-то мне рассказывает, а я сопереживаю, иду за ним. Это самая простейшая форма диалога, которая, по сути, является монологом. Ф этой форме мы можем меняться ролями - сначала мой собеседник мне что-то рассказывает, а я сопереживаю ему, потом я что-то рассказываю, а он слушает и сопереживает мне, задавая какие-то вопросы. При этом диалога, как такового, еще нет. Вторая форма: я проецирую речь другого на свое состояние. При этом у меня возникают суждения относительно речи другого, его утверждений. С чем-то я согласен, а с чем-то - нет. В результате возникает спор, в котором истина не рождается. Каждый имеет свою систему ценностей, в результате диалога происходит взаимодействие этих двух систем и выяснение того, насколько они пересекаются. Третья форма: есть принципиальное разделение на спрашивающего и отвечающего. При этом вопросы направлены на выяснение основания. При этом меня не интересуют выводы, которые делает другой человек. Я не соотношу эти выводы со своими, не переживаю их, а иду за выводы, возвращаясь к основаниям, из которых исходит мой собеседник. В результате этого я вскрываю основания, выясняю, что этот человек находится либо в одном из состояний рассудка, либо в определенном состоянии разума. При этом содержание может быть разумное, но форма - рассудочная. Важна форма, которая, вообще говоря, определяет содержание. Для воина каждый контакт с окружающим миром является битвой. Воин постоянно собран, он относится к каждому поступку, как к последнему в жизни, это и есть состояние битвы. Он стремится не пускать душу на самотек, не входить в поток жизни. Причем те битвы, в которые воин постоянно вступает, осуществляются не ради победы, а ради неуязвимо- сти. В этих битвах победа равносильна поражению. Воина не волнует результат, он всего лишь оттачивает свою неуязвимость. Средний человек держится предмета разговора, освещает его согласно своему состоянию, своим схемам. При этом у него обычно имеется немного союзников и масса противников относительно его суждений. Если беседа происходит в разных состояниях, то средние люди смотрят на выводы, на окончательные утверждения. Сам процесс обоснования утверждений человека, находящегося в другом состоянии рассудка, непонятен. Если беседа в разных состояниях происходит достаточно долго, то люди входят в одно состояние. Если беседа происходит в разных состояниях, то можно даже и не пытаться доказывать свои утверждения. Кроме того, выводы, не совпадающие с мнением другого человека, можно не говорить, потому что он их все равно отметет. Он смотрит только на совпадение или несовпадение. При этом можно пойти дальше - можно не говорить и совпадающие выводы, если я знаю, что они совпадают. Обычный диалог двух средних людей - это, собственно, выяснение того, что совпадает, а что нет. При этом какого-либо развития не происходит. Поэтому достаточно просто соглашаться, поддакивать. Воин входит в состояние другого - на его ступень разума и в его состояние рассудка. Встав на его точку зрения, воин занимается тем, что колеблет его уверенность. У воина нет цели "обнюхиваться", выяснять, насколько другой схож с ним. Когда другой, находясь в своем состоянии, уже ни в чем не уверен, воин делает переход в следующее состояние или на следующую ступень. Воин хочет сделать противнику новую форму. На этом разговор заканчивается. Вести разговор дальше нельзя, если возникла какая-то новая форма. Среднему человеку необходимо самостоятельно ее наполнить. Новая форма не пополняется извне. Если других людей я могу перевести в следующее состояние, то и свое любое состояние я могу сдвинуть в следующее. Тем самым и достигается непривязанность к своим состояниям. Моя точка сборки получает свободу и может быть сдвинута разумом. Это и есть искусство управления сознанием. Что хочет совершенный воин? Сдвигать свою и чужие точки сборки в следующие состояния, т. е. развивать сознание. Что хочет орел? Того же. Он хочет, чтобы свет сознания увеличивался, чтобы сознание всех коконов развивалось, т. к. Сознание является его пищей. т. е. саморазвитие является высшей целью. В результате этого совершенный воин хочет того же, что и орел, т. е. Его воля совпадает с намерением орла. Мои приказы становятся приказами орла, я отождествляюсь с орлом. В результате применения этой позиции противоречие между душой и разумом снимается в результате того, что душа полностью входит под контроль разума. Возникает новое противоречие между комплексом души и разума и новым комплексом, который условно можно назвать сверхразумом. В результате человек переходит в следующую эманацию. Каждое состояние вырабатывает эту схему для всех областей деятельности, всех областей знания. При этом формы разных схем одного состояния равны, а содержание различно. Одно содержание оказывается опредмеченным разными схемами разных состояний. Тем самым, один предмет получает разные оценки, попадает в разные "ящички". Возникает феномен, называемый "крючок". Крючок - это неоднозначная оценка простого предмета. Пусть, для примера, имеются две схемы, соответствующие двум состояниям рассудка. Эти схемы Рисунок 21: Л г > ! ! ** / (2) ! ! * * / ! ! ** / ! ! / ! ! /.. ! ! / . ! ! . ! . +--------------------> (1) Описывают один и тот же предмет. В результате этого описания он "опредмечивается" по двум схемам. Возникает неоднозначная оценка одного и того же предмета. Как мне поступать с этим предметом? Я думаю на эту тему и при этом нахожусь в некотором состоянии. Я склоняюсь к решению, согласно той схеме (например, схема 1), которая имеется для состояния, близкого к тому, в котором я в данный момент нахожусь (состояние, чьи индексы меньше всего отличаются от индексов моего состояния). Затем я могу войти в какое-то другое состояние, для которого более правильным будет казаться решение "2", а прежнее решение перестает мне нравиться, наконец, когда наступает время действовать, я могу поступить совсем не так, как решил заранее, в результате того, что я нахожусь в каком-то состоянии, отличном от состояния принятия решения. Вторая ситуация. В каждом состоянии строится несколько схем - каждая схема соответствует определенной области деятельности, или другими словами, каждая схема имеет определенную область применения. Имеется в виду не правильное, а фактическое применение. Всю область деятельности в каждом состоянии я пытаюсь полностью определить при помощи нескольких схем. Предположим, я определил некоторые участки, но другие участки оказываются неопределенными. Рисунок 22: -----+---------+---------- ! ********* ! ! * * ! ! * * ! + * * + / !* *! / !* *! / !* *! / !* *! / !* *!Х !* */ + * */+ ! * */ ! ! * */ ! ! *********/ ! ! Х ! ! / ! ! / Тогда я ввожу еще дополнительные схемы и возникают некие области пересечения применения разных схем одного и того же состояния. В этом случае предмет попадает сразу в две схемы одного состояния. Когда мне необходимо принять решение относительно этого предмета, оказывается, что выбор невозможен, потому что для этого состояния оба решения равноправны, т. к. они относятся к одному состоянию. Возникает эффект, называемый "буридановщиной", от знаменитого "буриданого осла". Какой тогда выход? Воин поступает, исходя из ситуации, а не из своих суб'ективных рассудочных схем, преследующих личную выгоду. Он пытается разрешить ситуацию об'ективно или с точки зрения орла, пытается развивать ситуацию независимо от личной выгоды, т. е. другими словами, действовать неуязвимо или с позиции безжалостности. Это требование исходить из ситуации, а не из моих схем, иначе иногда называется требованием времени, или, как говорит Кастанеда, модальностью времени. Приведем пример. Пусть об'ектом выступает некий человек, который, с одной стороны, является для меня начальником, т.е. опредмечивается одним образом (является частью одной схемы); с другой стороны он может быть товарищем по какому-то делу, по совместному увлечению; с третьей стороны этот человек является женщиной или мужчиной, т.е. имеется какое-то половое отношение (соперничество, любовь) и возникает неоднозначная оценка и я не могу решить, как мне поступать по отношению к данному человеку. Как совместить все эти три схемы в некий единый образ? Согласно этому принципу модальности времени я и не пытаюсь данного человека опредметить, а в каждой конкретной ситуации я поступаю согласно об'ективным требованиям. Если я нахожусь в ситуации, когда данный человек выступает как начальник, то я к нему отношусь как к начальнику, если он выступает в других модусах, то я к нему соответственно и отношусь. Не существует отдельных людей, существуют только эманации, состояния и ситуации! Вообще следует отметить, что следовать схемам необязательно, ибо есть приказ орла составлять классификации, но нет приказа им следовать. Если человек следует какой-то схеме, то это значит, что он к ней привязан. Если существует такая привязанность, то возникает внутренний диалог подведения под эту схему. Или внешний диалог, когда я доказываю другому, что данный об'ект есть предмет моей определенной схемы, т. е. в любом случае происходит опредмечивание. П о п о в о д у с л о в о у п о т р е б л е н и я. Есть вешь, об'ект и предмет. Вещь - это то, что есть само по себе или то, что есть для орла. Так как я не знаю, что есть вещь для орла, то то, что она есть для меня или другого кокона, превращает вещь в об'ект. Когда я об'ект проецирую на какую-то схему, об'ект превращается в предмет. Воин не отождествляет себя со своими схемами, он считает, что схема принадлежит ситуации, тем самым воин поднимается над своим рассудком или другими словами подчиняет рассудок разуму: в этом случае внутренний диалог пропадает. Л и т е р а т у р а А (каноническая литература) 1. Бхагаватгита 2. Дао де дзин 3. Евангелие от иоанна 4. Евангелие от фомы 5. Кастанеда 3, 4, 7, 8 тт. В 1. Кастанеда 5, 6 тт. 2. Дхаммапада 3. Чжуан дзы 4. Остальные канонические евангелия 5. Апокалипсис 6. Из ветхого завета: бытие, екклезиаст, псалмы давида, притчи соломона 7. Анугита 8. Мокшадхарма 9. Беседы царя милинды 10. Ницше "так говорил заратустра" С 1. Упанишады 2. Кришнамурти 3. Ауробиндо 4. Законы ману 5. Говинда "лекции по психологии буддизма" 6. Джами "саламан и абсаль" 7. Кастанеда 1, 2 тт. 8. Булгаков "мастер и маргарита" 9. Гессе "степной волк", "игра в бисер", "тропою мудрости" 10. Руми "из дивана шамса тетризского" 11. Фиш "джалаледдин руми" 12. Азимов "конец вечности" 13. Шекли "обмен разумов" 14. Стругацкие "трудно быть богом", "понедельник начинается в субботу", "за миллиард лет до конца света", "жук в муравейнике", "волны гасят ветер" 15. Гофман "сказки" 16. Толкин "кольцо власти" 17. Бах "чайка", "иллюзии" 18. Мерринг "голем" d (философская литература) 1. Платон 2. Декарт "размышления о первой философии" 3. Спиноза "о совершенствовании разума", "этика" 4. Лейбниц "монадология" 5. Кант "критика чистого разума" (гл. "Трансцендентальный вывод чистых понятий рассудка"). Первое издание. 6. Гегель "предисловие к феноменологии духа". 7. Гегель "большая логика" в 3-х тт., начало второго тома, раздел "сущность". Лекция 11 Продолжим тему отключения внутреннего диалога. Можно пытаться непосредственно остановить внутренний диалог при помощи каких-то отвлекающих воздействий, если под внутренним диалогом понимать просто беседу с самим собой, переход одних представлений в другие. Понятно, что подобными методами внутренний диалог удастся остановить только на то время, пока я концентрирую внимание на этой деятельности. Остановка же внутреннего диалога не есть самоцель, а есть некое средство освобождения для того, чтобы придти к другим состояниям. Получается, что те люди, которые не слишком большое внимание уделяют остановке внутреннего диалога пытаются просто некими простейшими методами заглушить его. Часто им это удается и Кастанеда привождит примеры, как можно заглушать внутренний диалог . Например, идя по улице, концентрировать внимание на горизонте. Если после этого перейти к более низким состояниям, в которые человек хочет войти, то внимание от горизонта отвлекается и внутренний диалог, вообще говоря, возникает снова. Чтобы взять под контроль внутренний диалог, надо выяснить и как-то экранировать причины возникновения внутреннего диалога. Причинами же внутреннего диалога являются рассудочные схемы, которые служат связями между отдельными образами. Пока у меня есть неконтролируемая схема различных образов, связанных между собой, постольку у меня эти схемы возобновляют внутренний диалог. Ничего поделать с этим нельзя. Каким образом возникает эмоционально значимый образ, т.е. образ любимой или ненавидимой вещи? Понятно, что сначала возникают эти образы, затем они связываются между собой каким-то способом и возникают некие рассудочные схемы. Каждый кокон имеет приказ орла самосохраняться. Животная душа, в которую входит рассудок, разделена на мужскую и женскую, поэтому, например, мужчина, имея этот приказ, стремиться сохранить не только себя, но и весь мир в отношении к женскому образу (идее). В этом причина того, что возникающие в сознании образы являются некой суперпозицией, воспринимающей и воспринимаемой формы, тем самым образ смутен, т. е. не адекватен ни мне, ни познаваемому об'екту. Это реальность, в которой находится средний человек, вообще не контролирующий возникновение этих смутных образов. Следуя этим образам, я плохо сохраняю собственный кокон и плохо познаю окружающий мир, т. к. нет дожного разделения, этой смутности. Можно привести пример с пирамидой и кубом. Если воспринимающая форма имеет вид пирамиды, а воспринимаемая форма имеет вид куба, то тогда то, что получается в результате не похоже ни на куб, ни на пирамиду. Это можно проиллюстрировать рисунком: Рисунок 23: /----------------/ /. /! / . / ! / . * / ! / . . .. / ! / . .. . .. / ! ------------------ ! ! . .. . .. ! ! ... . ! ... ! ! ...........!...../ ! . . . ! / ! . . . ! / ! . . . ! / ! .. .! / !. .!/ ------------------ Если в момент контакта оптимально совпадают и куб, и пирамида, т. е. мои чувства максимально правдивы, то в этом случае совпадают основания куба и пирамиды. Тогда основание воспринимается адекватно, т. к. То, что совпадает, воспринимается адекватно, а стороны будут представлять некую усредненную поверхность, не похожую ни на куб, ни на пирамиду. Такова реальная ситуация, с которой приходится иметь дело. Если исходить из тех образов, которые имеются в сознании, возникающих примерно таким путем, то получается, что я не могу адекватно познавать ни себя, ни окружающий мир. Отсюда возникает масса путаницы и непонимания между людьми. Более того, человек сам себя не понимает, находясь в разных состояниях. Разум может образовывать образы ясные и отчетливые, т. к. он не разделен в себе, как животная душа. Что значит ясный образ или, применительно к разуму, ясное представление? Представление ясное, если оно существует для себя, т.е. если из него самого видна необходимость его существования. Если найден тот или иной адекватный образ или адекватное представление, то все, что вытекает отсюда, тоже является адекватным, т. е. в этом случае адекватным самому себе. Поэтому здесь возникают два вида деятельности: деятельность разума и деятельность рассудка. Рассудок, по мере своего личного опыта, набирает массу неадекватных представлений. Разум, по мере своей разумной деятельности, набирает некое количество адекватных представлений, и задача заключается в совмещении этих представлений между собой, что и называется, в общем случае, взять рассудок под контроль. При этом в разуме сначала возникают представления более простые, потом они усложняются: переходят к видам, родам представлений и, тем самым, как бы поднимаются над субстанциональной поверхностью представлений к видо-родовым отношениям и, вообще говоря, к субстанции, к субстанциональной точке зрения. Чем выше разум поднимается в своем развитии к субстанциональной точке зрения, тем большее количество вещей, воспринимаемых им, охватываются с точки зрения бога или орла. Чем выше он поднимается, тем больше образов, которые являлись прерогативой рассудка, входят в подчинение субстанциональной точке зрения разума. Автоматически этого не происходит. Если разум уже поднялся до некой субстанцио- нальной точки зрения, скажем, человек уже стал воином, понимает основные ценности пути воина, тогда только начинается основная работа по переработке образов рассудка и переподчинению их разумным представлениям, разумным идеям. Хорошо бы, конечно, свести все смутные образы к адекватным представлениям разума, поднять к субстанциональной точке зрения, т. е. все видеть, так сказать, с позиции орла. До конца это сделать оказывается невозможным, т. к. эманации разума не имеют власти над эманациями животной души. Можно взять животную душу и рассудок, в частности, под контроль, если познать механизм действия рассудка, механизм образования суждений и, в первую очередь не отождествлять себя с этими механизмами. Не отождествлять себя как человека разумного с рассудком, относиться к нему, как к меньшему брату или как к одной из лошадей, которая везет колесницу кокона человека. Половое влечение является причиной суждений рассудка, но отдаленной причиной. Ближайшими причинами являются формы рассудка, основанные на различных удовольствиях, которые многообразно определяются манасом, но мы сейчас не будем прослеживать, как из чисто полового влечения возникают все виды удовольствий: наша задача рассмотреть сейчас исключительно схемы рассудка, поэтому мы и постулируем, что исходя из полового влечения возникают многообразные формы удовольствий за счет разнообразных форм манаса, и рассудок исходит из того уровня, когда даны различные виды удовольствий. Спрашивается, каким образом, основываясь на каких-то удовольствиях и связанных с ними вещах, рассудок познает окружающий мир? Теорию контроля частного рассудка наиболее хорошо разработал такой новый видящий, как бенедикт спиноза. Поэтому сегодняшняя лекция будет, в основном, опираться на его трактат "этика". Этика - это наука о поведении человека, его поступках. Рассудок, так же, как и вся душа, пассивно отражает внешние воздействия. Вводится такой образ: разные вещи (коконы), в частности, люди, сталкиваются между собой и оставляют вмятины от столкновений (это простейшая картинка для понимания механичности такого взаимодействия). Если я столкнулся с какой-то вещью, не обязательно механически столкнулся, а, например, просто увидел, то у меня возникает такая вмятина в определенном месте души, в результате чего я запоминаю эту вещь. Далее, если я столкнулся с какой-то вещью, которая мне напоминает эту вещь, у меня происходит внутренний переход к прежней вещи, подобной ей. Если точку сборки представить в виде шарика на поверхности кокона, на которой множество вмятин и пригорков, желобков и т.п., то шарик, находясь в какой-то вмятине, под внешним воздействием перекатывается в какую-то другую вмятину. Вот примерно такую картину рисует спиноза, об'ясняя автоматичность действия рассудка и связанной с ней деятельность человека, т.е. Автоматичность поступков. Если бы дело обстояло только так, это было бы ужасно. К счастью, у человека есть еще разум, который обладает свободой воли и может как-то контролировать этот автоматизм рассудка и каким-то образом подчинять его себе. Любая вещь определяется через другие вещи, при этом, если я испытываю удовольствие в момент контакта с какой-то внешней вещью, то возникает вмятина под названием "любимая вещь", т. е. Я к этой вещи отношусь как к любимой вещи. Если же я нахожусь в аффекте неудовольствия, страдания и воспринимаю что-то, то эта вещь воспринимается в образе "плохой" вещи. Так с этого начинается представление о мире, как о совокупности "хороших" и "плохих" вещей в рассудке. Если четко сказать прямо о четырех формах рассудка, то они следующие: 1. Любимой (нелюбимой) вещью является та, которая доставляет удовольствие (неудовольствие) или воспринимается в аффектах удовольствия (неудовольствия). 2. Любимая (нелюбимая) вещь та, которая подобна уже любимой (нелюбимой) мной вещи. При этом надо иметь в виду, что все это очень суб'ективно. Так, если два человека видят след коня, то для солдата, например, может быть такая ассоциация: всадник - война - битва и т. д., для крестьянина же это может иметь вид: плуг - поле - сельскохозяйственные работы. 3. Я люблю себя и те вещи, которые подобны мне. Например, живые существа подобны мне, потому что я живое существо; люди еще более подобны мне. Из этих людей те, которые ближе ко мне по мировоззрению, разделяют те же ценности, еще более подобны мне, еще более я их люблю, следуя этой форме рассудка. Наконец, мною любимы те люди, которые имеют те же привычки, что и я. Все это происходит автоматически, независимо от того, насколько я хорошо или плохо отношусь к тем привычкам, которые у меня есть. 4. Я люблю предметы, действие которых направлено на принесение удовольствия любимым вещам. Утверждается, что этих четырех форм рассудка достаточно, чтобы определить все многообразие рассудочной деятельности. В этом определении из этих четырех форм рассудка надо исходить, как из аксиом, и тогда любая рассудочная схема или любой предмет, который я люблю или не люблю, можно свести к комбинациям этих четырех форм рассудка. Далее лекция будет посвящена выводу из этих аксиом таких следствий, каждое из которых будет являться некой теоремой, которую можно доказывать, сводя к аксиомам. Более или менее тривиальные следствия будут приводиться без доказательства. Это необходимо для того, чтобы увидеть, какое многообразие поступков людей, их мышление и т. п. Определяется всего четырьмя механистическими аксиомами. Если мы обозначим эти 4 аксиомы цифрами 1, 2, 3, 4, то далее по порядку: 5. Рассудок стремится воображать то, что увеличивает самосохранение или свободу (из 3-й аксиомы) и забывать то, что ограничивает меня или любимый предмет. 6. Если предмет, который причиняет мне страдания, сходен с другим предметом, который причиняет мне удовольствие, то возникает душевное колебание: в одно и то же время я и люблю, и ненавижу этот предмет. Виды колебаний: надежда, страх. А) надежда - это некое удовольствие, возникающее из образа будущего события, в исходе которого я сомневаюсь. Б) страх - это неудовольствие, возникающее из образа будущего события, в исходе которого я сомневаюсь. Надежда переходит в уверенность, а страх - в отчаяние, если сомнения устраняются. 7. Если я соображаю, что любимая вещь сохраняется, то я испытываю удовольствие. Если я воображаю, что нелюбимая вещь уничтожается, то я испытываю удовольствие. Если я воображаю, что нелюбимая вещь сохраняется или что любимая вещь уничтожается, я испытываю страдание. Это 4 следствия из 4-й аксиомы. 8. Если я воображаю, что любимая вещь получила удовольствие (неудовольствие), то и я получаю соответствую- щий аффект, соответственно, нелюбимая вещь. Это доказывается из 2, 3, 4 аксиом. 9. Если я воображаю, что некий предмет причиняет удовольствие любимой вещи, то я его буду любить, и наоборот, соответственно, для нелюбимой вещи. Это следует из 4-й аксиомы. Отношение к тем предметам, которые могут причинять удовольствие или неудовольствие любимым мною вещам, называется благорасположением или негодованием. 10. Рассудок стремится ставить себя и любимые им вещи выше, чем следует, а нелюбимые - ниже, чем следует. Это следствие 5-й теоремы. Следствием из 10-й теоремы является возникновение самомнения. 11. Воображая, что подобный мне предмет подвергается аффекту, я подвергаюсь тому же аффекту. Это следует из 1-й и 3-й аксиом. Возникает некое сострадание, сорадование и соревнование. Последнее возникает, когда другой желает что-то и этот другой подобен мне, и я также этого желаю. Причем, чем более подобен мне данный человек (или чем более я это воображаю), тем более эффект соревнования. 12. Если какой-то предмет причиняет удовольствие подобной мне вещи, то я люблю этот предмет. Если неудовольствие, - то я ненавижу этот предмет. Это следует из 3-й и 4-й аксиом. Если я сделал другим, подобным мне, приятное (неприятное), то и мне приятно (неприятно). Это следует из 7-й и 8-й теоремы. Этот аффект называется гордость (стыд). 14. Если другой любит то же, что и я, то я буду любить это еще больше. Если не любит, то у меня возникнут колебания. Надо сказать, вообще-то, что колебаний в рассудке полно. 15. Всякий стремится, чтобы все любили одно и то же, а именно то, что он любит. Отсюда, в частности, следует возникновение некой вражды между людьми, когда каждый настаивает на своем. Если другой делает не так, как я, то его надо заставить делать правильно (т. е. как я считаю правильным). Все это делается из добрых побуждений, но вызывает серьезные столкновения (в частности, межнациона- льные конфликты и т. п.). 16. Рассудок стремится делать то, на что люди смотрят с удовольствием, и не делать того, что осуждается. 17. Если другой получает удовольствие от вещи, которой он владеет исключительно, то я хочу лишить его этого. Доказательство: А) так как он получает удовольствие и он подобен мне, то и я должен получить удовольствие от этой вещи; Б)моему владению этой вещью препятствует другой, который выступает как причина, ограничивающая свободу любимой вещи, что вызывает мою ненависть. Следовательно, у меня возникает желание снять это ограничение. Поэтому, если я что-то люблю, то лучше не говорить об этом. 18. Кто испытывает неудовольствие, тому я сострадаю, а к тому, кто получает удовольствие от владения какой-то вещью, я испытываю зависть. Получается, что из одного свойства (теоремы) вытекает как сострадание и жалость, так и зависть и желание навредить. Поэтому, если человек разумом понимает, что одно хорошо, а другое плохо, т. е. борется с одним и увеличивает другое, то это бесполезное занятие, т. к. причина возникновения зависти и сострадания одна и та же. 19. Если я люблю подобный мне предмет, то стремлюсь к тому, чтобы и он любил меня. Доказательство: Если я его люблю, то хочу, чтобы он испытывал удовольствие (из теор. 5), имел идею удовольствия, связанную со мной. Любимая вещь (по определению) - это аффект удовольствия, связанный с какой-то вещью. Таким образом, я хочу, чтобы аффект удовольствия любимой вещи был связан со мной, т. е. Я являюсь любимой вещью для подобного мне предмета, т. е. я хочу, чтобы этот предмет любил меня, что и требовалось доказать. 20. Чем более любимая вещь любит меня, тем более я горжусь. Доказательство: Любовь другого к какому-то предмету увеличивает мою любовь к этому предмету, т. е. Если любимая мною вещь, скажем, женщина, любит меня, то, подражая ей, я тоже люблю себя и, следовательно, горжусь. 21. Если любимая мною вещь, которой я владею один, дружит с другим в такой же или большей степени, то я любимую вещь ненавижу и завидую другому. Этот аффект называется ревностью, как одна из форм колебаний души. 22. Кто вспоминает о предмете, от которого он когда-либо получил удовольствие, тот желает владеть им при той же обстановке, как было тогда, когда он наслаждался им первый раз. Это совершенно понятно, так как если я наслаждался этим предметом и воспринимал одновременно какие-то другие предметы, то все их я люблю и хочу, чтобы испытывать большее удовольствие, чтобы все они присутство- вали. 23. Если кто-то начал любимый предмет ненавидеть так, что любовь совсем уничтожается, то он будет питать к нему большую ненависть, чем если бы никогда не любил его, и тем большую, чем больше была его прежняя любовь. В народе это выражается пословицей "от любви до ненависти один шаг". Хотя для разума это кажется странным, но таков закон рассудка. 24. Если кто кого-либо ненавидит, то тот будет стремиться причинить предмету своей ненависти зло, если только не боится, что из этого возникнет для него еще большее зло. И наоборот. Следствие: а) под добром я разумею здесь всякий род удовольствия и все, что ведет к нему, особенно все, что удаляет тоску, какова бы она ни была. Под злом я разумею всякое неудовольствие и в особенности то, что препятствует удалению тоски. Выше было показано, что мы нечто желаем не потому, что оно добро, а, наоборот, называем добром то, чего желаем. И, следовательно, то, к чему испытываем отвращение, называем злом. Таким образом, всякий сообразно со своим аффектом судит и оценивает, что добро, а что зло; что лучше, а что хуже; что, наконец, самое лучшее, а что самое худшее. Так, скупой считает за самое лучшее обилие денег, а недостаток их - за самое худшее. Честолюбивый же ничего так не желает, как славы, и ничего так не боится, как стыда. Далее, завистливому нет ничего приятнее чужого несчастья и ничего нет тягостнее чужого счастья. Точно так же всякий считает всякую вещь хорошей или дурной, полезной или бесполезной сообразно своим аффектам. Ясно, что в соответствии с тем, что он понимает под добром и злом, он и стремится любимым своим вещам делать то добро, которое он понимает. В связи с этим, иногда получается так, что кто-то хочет нелюбимой вещи сделать зло, а для нее это является добром. Человек не выбирает то, что будет плохо для данной вещи, он делает ей то, что считает плохим для себя. 25. Любовь или ненависть к вещи, которую мы воображаем свободной, должна быть, при прочих равных, больше, чем к вещи, необходимой или страдательной. Различные люди могут подвергаться со стороны одного и того же об'екта различным аффектам. И один и тот же человек может в разные времена со стороны одного и того же об'екта подвергаться различным аффектам. Здесь имеется в виду, что нет об'ективного разделения, что эта вещь плохая или хорошая. Таким образом, мы видим, что может случиться так, что один любит то, что другой ненавидит, что один боится того, чего другой не боится. И один и тот же человек может любить теперь то, что прежде ненавидел и т.д. Так как каждый судит о том, что хорошо и что плохо в соответствии со своим аффектом, то, следовательно, люди могут расходиться в своих мнениях так же, как и в своих аффектах. Отсюда происходит то, что когда мы сравниваем одних с другими, мы различаем их по одному только различию аффектов и называем одних бесстрашными, других - трусами, третьих, наконец, еще как-нибудь. Бесстрашными принято называть тех, кто презирает зло, которого я боюсь. Если я замечу, кроме того, что его желанию сделать зло тому, кого ненавидит, и сделать добро тому, кого любит, ему не препятствует страх перед злом, которое меня обыкновенно удерживает, то я назову его смелым. Далее, трусом мне будет казаться тот, кто боится зла, которое я обыкновенно презираю. Понятно, что другой человек может презирать какое-то другое зло. Если же я замечу сверх того, что его желанию препятствует страх перед злом, которое меня удержать не может, я скажу, что он малодушен. Из такой природы человека и непостоянства его суждений, а равным образом из того, что человек часто судит о вещах лишь по своему аффекту и что вещи, которые, по его мнению, ведут к удовольствию или неудовольствию и которым он старается способствовать или удалять их, часто только воображаются, мы легко можем понять, наконец, что сам человек часто может являться причиной как своего удовольствия, так и своего неудовольствия. Отсюда мы легко поймем, что такое раскаяние и что такое самодовольство. А именно, раскаяние есть неудовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе, а самодовольство есть удовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе, как о его причине. Эти аффекты обладают величайшей силой, благодаря тому, что люди считают себя свободными в рассудке. 26. Об'ект, который мы раньше видели совместно с другими, или который, по нашему воображению, имеет в себе только то, что обще нескольким вещам, мы будем созерцать не так долго, как тот, что, по нашему воображению, имеет в себе что-либо индивидуальное. Эта теорема говорит о внимании - чем более несхожий с другими об'ект, тем большее внимание к нему приковывается. Такое состояние души, т. е. воображение единичной вещи, называется поглощением внимания. Если оно возбуждается об'ектом, которого мы боимся, оно называется оцепенением. Так как поглощение внимания каким-либо злом так приковывает человека к созерцанию одного только этого зла, что он не в состоянии думать о чем-либо другом, посредством чего он мог бы избежать его. Он не может думать потому, что об'ект уникален, у него нет связей с другими об'ектами, поэтому он впадает в оцепенение. Если же предметом нашего внимания является мудрость какого-либо человека, его трудолюбие или что-либо другое в этом роде, то тогда такое поглощение внимания называется почтением. Для почтения, кроме того, чтобы человек был хорошим, необходимо, чтобы он был исключительным. Нет исключительности, нет почтения. Нет пророка в своем отечестве. Далее, как преданность возникает из поглощения внимания предметом, который мы любим, так осмеяние возникает из пренебрежения к предмету, который мы ненавидим или которого боимся. Неуважение - из пренебрежения к глупости, как благословение - из поглощения внимания мудростью, мы, наконец, можем представить себе в связи с пренебрежением любовь, ненависть, гордость и другие аффекты, которым мы не даем обыкновенно никаких специальных названий. 27. Созерцая себя самое и свою способность к действию, душа чувствует удовольствие тем больше, чем больше она воображает себя и свою способность к действию, т. е. удовольствие от осознания своей свободы. Душа стремится воображать только то, что полагает ее способность к действию, т. е. Человек, наконец, воображает себя более свободным. Если душа воображает свою неспособность к действию, она, тем самым, подвергается неудовольствию. Следствие: такое неудовольствие, сопровождаемое идеей о нашем бессилии, называется приниженностью. Удовольствие же, происходящее из созерцания самого себя, называется самолюбием, или самоудовлетворенностью. Так как последнее возникает всякий раз, как человек сознает свою добродетель или свою способность к действию, то отсюда происходит то, что каждый стремится рассказывать свои подвиги и хвастаться своими силами, как телесными, так и духовными. Люди по этой причине бывают тягостны друг для друга. Из этого следует, что люди по природе своей завистливы, т. е. находят удовольствие в бессилии себе подобных и, наоборот, им причиняет неудовольствие сила подобных им. Но это относится только к себе подобным. Если есть уникальность, то возникает почитание. В самом деле, всякий раз, как кто-либо воображает свои действия, он чувствует удовольствие, и тем больше, чем больше совершенства выражают, по его мнению, эти действия, и чем отчетливее он их воображает, т.е. Чем более может он отличить их от чужих действий и рассматривать их как единственные в своем роде. Я хорош не потому, что делаю что-то хорошее, а потому что делаю то, что другие не делают. Поэтому, всякий, созерцая себя, будет получать удовольствие, когда он будет находить в себе что-то такое, что по отношению к другим он отрицает. Если же то, что он утверждает о себе, он относит к общей идее человека и животного, то он будет чувствовать удовольствие не в такой степени и, наоборот, будет чувствовать неудовольствие, если вообразит, что его действия при сравнении с действиями других оказываются более бессильными. Это неудовольствие он будет пытаться устранить, превратно истолковывая действия других или, наоборот, украшая свои. Поэтому ясно, что люди уже по природе своей склонны к ненависти и зависти, а к этому присоединяется еще и само их воспитание. В этих выводах важна даже не сама суть, ибо она зачастую тривиальна, а сама схема вывода. Кроме того, важно, что аффекты определяются рассудком, и что следование подобным аффектам не является вообще каким-то преимуществом этого человека по сравнению с другими людьми и, в частности, с воином. Важно понять, что все это происходит автоматически в рассудке у каждого человека. Если я за себя чувствую какую-то гордость, то, в сущности, нечем гордиться. Чтобы гордиться, надо действовать разумно, не рассудочно. В заключение несколько определений аффектов: У д о в о л ь с т в и е Е с т ь п е р е х о д о т м е н ь ш е г о с о в е р ш е н с т в а к б о л ь ш е м у . ( з д е с ь в а ж н о с л о в о " п е р е х о д " ) . П о г л о щ е н и е в н и м а н и я - есть воображение какой-либо вещи, приковывающее к себе душу, вследствие своей уникальности. Л ю б о в ь - есть удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины. П р е д а н н о с т ь - есть любовь к тому, кто приковывает наше внимание. О с м е я н и е - есть удовольствие, возникающее вследствие того, что мы воображаем, что в ненавидимой нами вещи есть что-либо такое, чем мы пренебрегаем. Т.Е. Если существуют пренебрежение и ненависть, то возникает осмеяние. Если мы встречаем человека, который что-то осмеивает, можно сразу же выяснить, что он в этой вещи ненавидит и чем пренебрегает. 28. Мы пассивны постольку, поскольку составляем такую часть природы, которая не может быть представлена сама через себя и без других. Эта теорема относится к деятельности рассудка. Другими словами можно было бы сказать: мы пассивны настолько, насколько мы подчиняемся деятельности своего рассудка, насколько мы подчиняемся деятельности разума, настолько мы свободны. 29. Сила, с которой человек пребывает в своем существовании, ограничена и ее бесконечно превосходит могущество внешних причин. Невозможно, чтобы человек не был частью природы и претерпевал только такие изменения, которые могли бы быть поняты из одной только его природы и для которых он составлял бы адекватную причину. Эти две теоремы говорят о том, что человек, хоть и стремится к свободе, но покуда он человек, он является рабом своих страстей, своих аффектов, покуда он человек, покуда он часть природы. Это касается и воина. Отсюда следует, что человек необходимо всегда подвержен пассивным состояниям, следует общему порядку природы и повинуется ему, приспосабливается к нему, насколько того требует природа вещей. Иными словами, есть соответствующие приказы орла и нарушать их никому не дозволено. 30. Сила какого-либо пассивного состояния или аффекта может превосходить другие действия человека, иными словами, его способность разума., так что этот аффект будет долго преследовать его. Этот аффект может быть ограничен или уничтожен только противоположным и более сильным аффектом, чем аффект, подлежащий укрощению. Здесь рассматривается такая ситуация, когда с одной стороны есть некий аффект, т. е. стремление к любимой вещи, делать добро любимой вещи или делать зло нелюбимой вещи, и одновременно с этим есть какая-то разумная идея, например, идти по пути воина, и в теореме говорится, что часто так бывает, что аффект сильнее разумного желания, и что одного разумного желания недостаточно, чтобы этот аффект победить. А этот аффект может быть побежден только противоположным аффектом, относящимся к данной вещи. Чисто разумом я не могу приказать убрать этот аффект, но я могу создать такие условия, что чрезмерно любимая мною вещь, которая поглощает много моего внимания, тем самым, сильно меня ограничивает, превращает в раба страстей, - доставляет мне неудовольствие, и тогда моя свобода будет от этого возрастать, потому что я буду испытывать меньшую привязанность к этой вещи. 31. Люди различны, поскольку пассивны, подвержены различным аффектам, влиянию различных вещей. Вещей очень много, личный опыт у каждого разный и поскольку люди следуют рассудку, они различны между собой. Люди лишь постольку сходны между собой, поскольку они живут под руководством разума. Разумная деятельность заключается в том, чтобы правильно сохранить себя. Душа тоже хочет сохранить себя, но не умеет, ошибается. Когда человек всего более для себя ищет собственной пользы, тогда люди бывают все более полезны друг другу. Живущий под руководством разума стремится воздавать другому за его ненависть, гнев, презрение к себе и т. д., напротив, любовью и великодушием, т.к. полезно, чтобы меня любили, а ненависть может колебаться и побеждается моей любовью, т.е. доставлением другому приятного. Если возникает какое-то желание, чтобы кто-то меня полюбил, то достаточно доставлять этому человеку максимум приятного. Если это какая-то женщина, то мужчине нужно за ней ухаживать, и чем больше он приятного ей сделает, тем больше возникает любовь, потому что любовь возникает автоматически, просто сумма приятных вещей. Если при этом я сохраняю таинственность и уникальность, то возникает преданность мне. 32. Аффекты надежды и страха сами по себе не могут быть хороши. Доказательство: нет аффектов надежды и страха без неудовольствия, ибо страх есть неудовольствие, а надежда не существует без страха, следовательно, эти аффекты не могут быть хороши сами по себе, а лишь постольку, поскольку они могут ограничивать чрезмерное удовольствие, что и требовалось доказать. Следствие: к этому должно прибавить, что эти же аффекты указывают на недостаток познания и бессилие души. По этой же причине и уверенность, отчаяние, радость и подавленность составляют признаки духа бессильного, ибо хотя уверенность и радость и составляют аффекты удовольствия, однако они предполагают, что им предшествовало неудовольствие, а именно надежда и страх. Таким образом, чем более мы будем стремиться жить под руководством разума, тем более будем стремиться возможно менее зависеть от надежды, сделать себя свободными от страха, по мере возможности управлять судьбой, управлять своими действиями по совету разума. Т.Е. Не следует жить надеждами, ожиданиями, страхами, не следует ничего ждать и догонять. Например, не следует ждать в очереди, а следует жить в очереди, рассматривать очередь как последний поступок в жизни, тогда избавляешься от страдания, связанного с ожиданием, и получаешь удовольствие от действительной жизни. Средний человек массу своей энергии тратит на ожидание, некоторые так и считают, что их настоящая жизнь еще не началась. Так они ее ожидают, пока не помрут. Аффекты превозношения и презрения всегда дурны, другими словами, необходимо ровно относиться ко всем, не разделять людей на хороших и плохих, т. е. относиться к другому, как к самому себе. 34. Сострадание в человеке, живущем по руководству разума, само по себе дурно и бесполезно. Это нетривиальное утверждение. Докажем его. Сострадание есть неудовольствие и, вследствие того, само по себе дурно и бесполезно. Добро же, из него вытекающее и состоящее в том, что мы стремимся освободить человека, которого нам жалко, от его несчастья, мы желаем делать по одному только предписанию разума и лишь по предписанию разума мы можем делать что-либо, что мы знаем наверное за хорошее, а потому сострадание в человеке, живущем по руководству разума, само по себе дурно и бесполезно, что и требовалось доказать. Отсюда следует, что человек, живущий по руководству разума, стремится, насколько возможно, не подвергаться состраданию. Кто обладает правильным знанием того, что все вытекает из необходимости божественной природы и совершается по вечным законам и правилам природы, тот, конечно, не найдет ничего, что было бы достойным ненависти, осмеяния или презрения и не будет никому сострадать, но насколько дозволяет человеческая добродетель, будет стремиться, как говорят, поступать хорошо и получать удовольствие. К этому нужно прибавить, что тот, кто легко подвергается аффекту сострадания и трогается чужим несчастьем и слезами, часто делает то, в чем после сам раскаивается, как вследствие того, что мы находясь под воздействием аффектов, не делаем ничего такого, что знаем наверное за хорошее, так и потому, что легко поддаемся на ложные слезы. Я говорю это, главным образом, о человеке, живущем по руководству разума, ибо кто ни разумом, ни состраданием не склоняется к помощи другим, то справедливо называют того бесчеловечным, т.к. он кажется непохожим на человека. Так что если кто не живет по руководству разума, то пускай сострадает, потому что если и без разума, и без сострадания жить, то не будет ничего хорошего. Благораспо- ложение не противно разуму, но может быть согласно с ним и возникать из него. Кто живет по руководству разума, тот желает другому того же добра, к которому сам стремится, поэтому когда он видит, что кто-либо делает другому добро, то его стремление делать другому добро находит себе поддержку, т. е. подвергается удовольствию, и притом, сопровождаемому идеей о том, кто сделал другому добро, и потому он чувствует к нему расположение, что и требовалось доказать. 35. Негодования, сообразно нашему определению его, необходимо также избегать, но должен заметить, что, когда высшая власть в силу присущего ей желания сохранять мир, наказывает гражданина, нанесшего обиду другому, то я не говорю, что она негодует на этого гражданина, т.к. она наказывает его, не возбуждаемая ненавистью в стремлении погубить его, но движимая уважением к общему благу. 36. Самодовольство может возникнуть вследствие разума, и только то самодовольство, которое возникает вследствие разума, есть самое высшее, какое только может быть. Здесь под самодовольством понимается чувство собственного достоинства, а самодовольство рассудка или души называется чувством собственной важности. Чувство собственного достоинства есть удовольствие, возникающее вследствие того, что человек созерцает самого себя и свою способность к действию, оно возникает по мере осознания себя все более и более свободным. Но искренняя способность человека к действию, иначе, добродетель, есть разум, который человек созерцает ясно и отчетливо, следовательно, самодовольство возникает из разума. Человек, созерцая самого себя, воспринимает ясно и отчетливо (или адекватно) только то, что вытекает из его способности к действию, т.е. что вытекает из его способности к познанию, а потому только из такого самосозерцания возникает самое сильное самодовольство, какое только может быть. 38. Приниженность не есть добродетель, иными словами, она не возникает из разума. Эта теорема дается в дополнение к борьбе с чувством собственной важности. Можно слишком бороться, так что собственное достоинство потерять. 39. Раскаяние не составляет добродетели, иными словами, оно не возникает из разума, но тот, кто раскаивается в каком-либо поступке, вдвойне жалок или бессилен. Так как люди редко живут под руководством разума, то эти два аффекта - приниженность и раскаяние, кроме них, надежда и страх, приносят больше пользы, чем вреда, а потому, если уж приходится грешить, то лучше грешить в одну сторону. В самом деле, если бы люди, бессильные духом (средний человек), все были бы об'яты самомнением, то они не знали бы никакого стыда и не знали бы ничего, что могло бы подобно узам, об'единить и связывать их друг с другом. Чернь страшна, если сама не боится, поэтому не удивительно, что пророки, которые заботились не о частной пользе, а об общей, так настойчиво исповедывали приниженность, раскаяние и благоговение. Действительно, люди, подверженные этим аффектам, гораздо легче, чем другие, могут придти к тому, чтобы жить, наконец, по руководству разума, т. е. делаться свободными, наслаждаться жизнью блаженных, т. е. если уж я средний человек, то лучше мне испытывать приниженность, раскаяние, стыд, это более прямой путь к разуму, нежели испытывать самодовольство, превознесение. Величайшее самомнение или самоуничижение указывает на величайшее бессилие духа, однако, самоуничижение может быть легче исправлено, чем самомнение, т.к. последнее составляет аффект удовольствия, первое же - неудовольствия, и потому второе сильнее первого. Об'ятые самомнением любят присутствие прихлебателей или лжецов, присутствие же людей прямых ненавидят. Средний человек, об'ятый самомнением, может общаться, согласно этой теореме, только с теми людьми, которые слушают его, льстят ему, если же он сталкивается с человеком прямым, которому необходимы доказательства, то человек, об'ятый самомнением, стремится этого человека уничтожить. Из двух благ, следуя руководству разума, мы будем следовать большему, а из двух зол - меньшему. 40. Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни. Душевная сила, или добродетель свободного человека одинаково усматривается как во избежании опасностей, так и в преодолении их. 41. Человек свободный, живущий среди невежд, старается, насколько возможно, отклонять их благодеяния. Доказате- льство: о том, что хорошо, каждый судит по-своему, таким образом, невежда, сделавший благодеяние, ценит его по-своему и, если видит, что тем, кому оно делается, оно ценится ниже, то подвергается неудовольствию, свободный же человек старается всех связать узами дружбы и не отплачивает людям за их благодеяния, сообразуясь с их аффектами, но руководит себя и других по свободному определению разума и делает только то, что он сам признает главным, поэтому человек свободный, дабы не сделаться предметом ненависти для невежд и дабы сообразовываться не с их влечениями, а с самим только разумом, будет стараться, насколько возможно, отклонять их благодеяния. Дополнение: я говорю "насколько возможно", ибо, хотя эти люди и невежды, они все-таки люди, которые в случае необходимости могут подать помощь человеку, а потому часто бывает необходимо принимать от них благодеяние и, следовательно, отплачивать им сообразно с их характером. К этому нужно добавить, что и в отклонении от себя благодеяний нужно быть осмотрительным, дабы не показалось, что мы презираем их или, вседствие скупости, боимся, что придется одаривать. Т.О. Мы, тем самым, оскорбляем их, стараясь избежать их ненависти, поэтому в отклонении от себя благодеяния должно руководствоваться пользой и честностью. Одни только люди свободные бывают наиболее благодарны по отношению друг к другу. Благодарность людей, руководствую- щихся одним только слепым желанием, в большинстве случаев есть не благодарность, а торгашество или плутовство. Неблагодарность не составляет аффекта, однако она постыдна, т.к. в большинстве случаев показывает, что человек подвержен излишней ненависти, самолюбию и скупости, ибо про того, кто по своей глупости не знает, как отблагодарить за подарок, нельзя сказать, что он неблагодарный. Так что главный вывод, что средний человек благодеяния просто так никогдда не оказывает, как бы он ни думал при этом, что он делает это от чистого сердца. Если он средний человек, то потребует в ответ такое же благодеяние. 42. Человек свободный никогда не действует лживо, но только честно. 43. Человек, руководствующийся разумом, является более свободным в государстве, где он живет сообразно с общими постановленями, чем в одиночестве, где он повинуется только самому себе. Это нетривиальная теорема, потому что кажется, что быть свободным - это значит быть свободным от любых ограничений, в частности, от какого бы то ни было государства. Доказательство: человек разумный не страхом приводится к повиновению, а тем, поскольку он стремится сохранить свое существование по предписанию разума, т. е. Постольку, поскольку он стремится жить свободным, желая сообразовываться с требованиями общей жизни и пользы, и, следовательно, человек, руководствующийся разумом, желая жить свободно, желает соблюдать общие права государства. Под государством имеется в виду здесь некая идея государства, потому что само правительство может противоречить идее государства. Все сказанное нами касательно истинной свободы человека относится к твердости духа, т. е. К мужеству и великодушию. Человек, твердый духом, никого не ненавидит, ни на кого не гневается, никому не завидует, ни на кого не негодует, никого не презирает, и, всего менее бывает об'ят самомнением. Ненависть должна быть побеждена любовью и всякий, руководящийся разумом, желает другим того же блага, к которому сам стремится. К этому должно прибавить также то, что человек, твердый духом, прежде всего помнит, что все вытекает из необходимости божественной природы и потому все, что ему кажется негативным, ужасным, несправедливым и постыдным, все это возникает вследствие того, что он представляет вещи смутно, искаженно и спутанно. По этой причине он прежде всего стремится к тому, чтобы представить вещи так, как они суть в себе и удалить излишние препятствия для знания, каковы ненависть, гнев, осмеяние, самомнение и прочее, он стремится, насколько возможно, поступать хорошо и получать удовольствие. Таким образом, самое полезное в жизни - совершенствовать свое познание или разум, и в этом одном состоит высшее счастье или блаженство человека, ибо блаженство есть ни что иное, как душевное удовлетворение, возникающее вследствие созерцательного интуитивного познания бога. Совершенствовать же свое познание значит ни что иное, как познавать бога, его атрибуты и действия, возникающие из необходимости его природы, поэтому последняя цель человека, руководящего разумом, т. е. Высшее его желание, которым он старается умерить все остальное, есть то, которое ведет его к адекватному постижению себя самого и всех вещей, подлежащих его познанию. Всего полезней для людей - соединиться друг с другом в своем образе жизни и вступить в такие связи, которые удобнее всего могли бы сделать из всех одного и, вообще, людям полезнее всего делать то, что способствует укреплению дружбы, но для этого необходимы искусство и бдительность, ибо люди бывают различные и живущие по предписанию разума встречаются очень редко. Большей частью они завистливы и, скорее, склонны к мести, чем к сочувствию, поэтому требуется особенная сила духа для того, чтобы с каждым обходиться сообразно с его характером и удерживаться от подражания его аффектам, наоборот, те, которые умеют лишь бранить людей, более порицать их пороки, чем учить добродетелям, и не укреплять дух людей, а сокрушать его, те служат в тягость и себе, и другим, поэтому многие из чрезмерной нетерпимости и ложного религиозного усердия желали жить лучше среди животных, чем среди людей, подобно тому, как мальчишки или юноши, которые не могут спокойно переносить укоры родителей, ищут себе убежища в военной службе и предпочитают неудобство войны и деспотическую власть домашним удобствам и увещеваниям родителей и согласны подвергнуться какой угодно тягости, чтобы только отомстить своим родителям. Если в одном и том же суб'екте возбуждаются два противоположных действия, то или в обоих из них, или в одном, необходимо должны произходить изменения до тех пор, пока они не перестанут быть противоположными. Это действительно аксиома - если я хочу одновременно и того, и другого, должно произойти изменение, пока мне не станет ясно, чего именно я хочу. Могущество действия определяется могуществом его причины, в силу того, что сущность действия выражается и определяется сущностью его причины. М е т о д и к а к о н т р о л я . Если мы отделим душевное движение, т. е. эффект от представления внешней причины и соединим его с другими представлениями, то любовь или ненависть к этой внешней причине, равно как душевные волнения, возникающие из этих аффектов, уничтожаются. Аффект, составляющий пассивное состояние, перестает быть им, как скоро мы образуем ясную и отчетливую идею его. Следовательно, аффект тем больше находится в нашей власти, и душа тем меньше от него страдает, чем больше мы обладаем его познанием. Нет ни одного состояния, о котором мы не могли бы составить ясного и отчетливого представления. Поскольку душа познает вещи, как необходимые, она имеет тем большую власть над аффектами, иными словами, тем менее страдает от них. Иными словами, когда душа считает, что что-то происходит случайно, как бы она ни называла эту случайность - то ли вмешательство бога, то ли что-то еще - она от этого страдает. Страдание уменьшается тогда, когда мы познаем необходимость того или иного воздействия. Чем с большим числом других образов соединен какой-либо образ, тем чаще он возникает. Душа может достигнуть того, что все состояния тела или образы вещей будут относиться к идее бога. Познающий себя самого и свои аффекты, ясно и отчетливо любит бога и тем больше, чем больше он познает себя и свои аффекты. Такая любовь к богу должна всего более наполнять душу. Бог свободен от пассивных состояний и не подвержен никакому аффекту: ни удовольствию, ни неудо- вольствию. Бог, собственно говоря, никого ни любит, ни ненавидит, ибо бог не подвержен никакому аффекту: ни удовольствию, ни неудовольствию и, следовательно, он не питает ни к кому ни любви, ни ненависти. Никто не может ненавидеть бога, отсюда следует, что любовь к богу не может обратиться в ненависть. Кто любит бога, тот не может стремиться, чтобы бог, в свою очередь, любил его. Доказательство: если бы человек стремился к этому, то, значит, он желал бы, чтобы бог, которого он любит, не был богом и, следовательно, желал бы подвергнуться неудово- льствию за счет того, что считал бы бога ограниченным. Эта любовь к богу не может быть осквернена ни аффектом зависти, ни аффектом ревности, наоборот, она становится тем горячее, чем больше людей по нашему воображению соединены с богом тем же союзом любви. Здесь мы выходим к проблеме того, что понимать под богом. Наш мир имеет первую причину своего существования, самой себя. Назовем ее субстанцией или богом. Богу с необходимостью присуща свободная воля, что следует из его определения. Бог действует не хаотически, а по внутренней необходимости, которую назовем абсолютным мышлением. Свободная воля не должна быть ограничена ничем другим, следовательно бог бесконечен и включает в себя все существующее в любых формах. Средний человек иногда считает, что бог трансцендентен и мы не являемся богом. Сам бог обладает существованием. Причина собержит в себе все, что содержится в ее следствиях: воля, мышление, существование, бесконечность являются отрибутами бога, присущими ему с необходимостью. Данные атрибуты не исчерпывают всех моментов бога,, вообще говоря, бог имеет бесконечное число атрибутов, каждый из которых выражает его вечную и неизменную природу. Все атрибуты находятся в боге в некотором единстве, а не являются его частями, бог неделим. Каждый атрибут представлен сам по себе, бесконечен в своем роде и представляет собой определенную форму для-себя-бытия бога. Каждый атрибут имеет бесконечное множество определенных состояний или модусов, взаимозависимых и ограниченных друг другом. Бог есть целое, состоящее из субстанции, атрибутов и модусов. Ничего другого не существует и не может существовать. Бог есть абсолютное бытие и любое конечное бытие является модусом этого атрибута. Бог есть абсолютное мышление, которое знает все атрибуты и все их модусы, но не потому, что познает их через восприятие, а потому, что является причиной их возникновения. Разум тождественен воле, все, что он мыслит, он тут же творит, поэтому в природе есть все, что есть в разуме. Тем более все, что есть в природе, есть в разуме. Бог действует с необходимостью, не сомневается, не ошибается, не может менять своих решений. Все, что бог может себе представить, все, что согласуется с его необходимостью, сводящейся к требованию самонепротиво- речивости, все реализуется в природе. Субстанция и атрибуты, представляющие собой бесконечное понятие бога (эйдосы), не соотносящиеся между собой и поэтому не познаваемые для другого, образуют так называемую природу порождающую. Модусы атрибутов образуют определенную форму природы порожденной. Все существующее, существует в боге и через бога. Каждый модус ограничен другими модусами своего атрибута и, следовательно, находится с ними в определенном соотношении, в определенных взаимодействиях. Модус стремится снять свою ограниченность, ибо в себе он целое, и действует через свою границу на другие модусы, которые воспринимают это воздействие, как свою границу, ибо последняя не есть бытие само по себе, а есть переход, деятельное отношение одного с другим. Это воздействие вызывает компенсирующую реакцию, так что импульс отражается от модуса преобразованным. В атрибуте существует бесконечное разнообразие блуждающих импульсов взаимодействий, как в комнате, сплошь заставленной зеркальными поверхностями различной формы, блуждают бесконечное количество образов самих же зеркальных предметов. Сам модус пассивен, он только отражает внешнее воздействие, единственной активной деятельной причиной является субстанция. Действует только дух, хотя модусы и не являются чем-то отличным от него. Все, что существует, существует в духе. Импульс тоже представляет собой определенный вид существования, который назовем вещью, или коконом. Вещь, преобразуясь многими модусами, терпит изменения, возникает и гибнет. Непосредственно вещи между собой не взаимодействуют, но, сталкиваясь между собой в одном модусе, они взаимодействуют через него, меняют при этом свое состояние, так что ближайшей причиной изменения вещи является другая вещь, но действительной причиной является модус и, далее, атрибут и субстанция, которая является первой и последней причиной любого действия. Многообразие отношений между модусами в одном атрибуте подчиняется абсолютной необходимости и не допускает никакого произвола, случайности изи ошибки. Многообразие отношений в одном атрибуте совпадает с многообразием отношений в другом атрибуте. Все, что существует и под атрибутом мышления, существует в таком же порядке под атрибутом бытия. Понятие вещи тождественно ее реальности, хотя разумом воспринимается понятие, а душой - протяженное бытие. Все состояния, в которые душа приводится действием другого тела, вытекают из природы как одного, так и другого тела, следовательно, идеи, которые мы имеет о внешних телах, находятся в смешении с состояниями нашей души и не отобращают истинно внешние тела, но только случайно и неотчетливо. Та же идея, которую мы имеем о себе, выражает нас неистинно, т. к. себя мы познаем только через восприятие внешних тел. Душа имеет неадекватное познание о себе самой, о своем теле и о внешних телах, но только случайное и искаженное. Воспринимая много раз вещи, подобные друг другу, сознание образует всеобщее представле- ние, абстрагируясь от частных особенностей и выделяя образы, присущие всем подобным вещам. Так возникают представления о собаке, о человеке, о добре, о справедливости и т. д. Далее воображение начинает связывать между собой возникшие представления на основе ассоциативной аналогии, образуя родовидовые классификации. Как сами всеобщие представления, так и их классификации, произвольны и определяются случайностью индивидуального опыта, имеющего к тому же принципиально неадекватный характер. Мы назвали добром то, что доставило нам удовольствие, различное понимание добра обусловлено различным индивидуальным опытом. Любые классификации и основанные на них теории стоят друг друга. Они истинны только для их создателей и людей, имевших подобный опыт. Об'ективной ценности подобные теории не имеют. Если вещь оказалась причастной моему удовольствию, я испытываю к ней влечение, даже если она не является причиной моего удовольствия. Душа устроена таким образом, что ко всем вещам, воспринимаемым в аффекте удовольствия, я испытываю любовь, но ко всем вещам, воспринимаемым в аффекте страдания - ненависть. Чем чаще вещь воспринималась в аффекте удовольствия, тем большую любовь я к ней питаю. Если другая вещь способствует сохранению любимой вещи, то я к ней испытываю любовь, если же она пыталась разрушить любимую вещь, то я буду ее ненавидеть. Если другая вещь напоминает мне любимую вещь, то я буду любить ее в той же степени, в какой она подобна ей. Соответственно - ненавидеть. Я люблю себя и, следовательно, те вещи, которые наиболее подобны мне. Я люблю живые существа еще более людей, еще более тех, которые имеют ту же систему ценностей и привычек. Практическая деятельность человека определяется приобрете- нными образами. Сознание является рабом этих привязанностей и действует с такой же механической необходимостью, как и неживые тела. Душа не обладает свободой воли, иллюзия того, что ее поступки свободны, вытекает из того, что свои желания она осознает, а причин их возникновения - нет. Ложность состоят только в недостатке знания, заключающегося в смутных идеях. Когда мы говорим, что человек успокаивается на ложном и не сомневается в нем, то это не значит, что он осознает это как достоверное, но только он успокаивается на ложном вследствие того, что нет никаких причин, которые заставили бы колебаться его воображение, следовательно, хотя и предполагалось, что человек держится ложного, мы никогда не можем сказать, что человек осознает это как достоверное. Причиной смутных идей является суперпозиции воспроинимаемой формы и воспринимаемого содержания, что ведет к их взаимному искажению, но то, что обще все вещам, может быть представлено только адекватно. Более того, то, что обще человеку и каждой части некоторых из вещей, может быть представлено только адекватно. Действительно, при проекции состояния внешнего тела на мое тело не искажаются только идеи, которые общи обоим. Как проверить, что идеи общи мне и вещам? Для этого она должна удовлетворять двум условиям: во-первых, идея должна быть присуща всем вещам данного типа, отображать их всеобщую сущность, а не индивидуальность. Это та самая опытная проверка, которую абсолютизирует материализм. Во-вторых, идея должна восприниматься мною ясно и отчетливо, должна быть понятна мне сама по себе. Чем больше адекватных идей имеет сознание, тем более оно свободно от рабства смутных аффектов, тем более повышается всеобщность его точки зрения, но до конца освободиться от своего рабства невозможно, т. к. человек является частью духа, а часть всегда меньше целого. Воображение об'единяет полученные адекватные представления в понятия, но может вносить при этом свою суб'ективность, необходима проверка истинности каждого шага обобщения. Все, что следует из адекватной идеи, тоже адекватно, например, из идеи треугольников необходимо следует равенство его трех углов двум прямым углам. Проверку можно осуществлять только на уровне вещей, ибо хотя следствия из адекватных понятий могут быть интуитивно ясными, необходима еще об'ективная достоверность. Если все следствия адекватны, т. е. обладают суб'ективной и об'ективной достоверностью, то обобщение правильно. Человек обретает новую адекватную идею, которая содержалась в нем в скрытом виде, с позиций новой адекватной идеи сознание видит истину непосредственно интуитивно, но не всю истину, а только относящуюся к данной идее. Постепенно все большее количество смутных смешанных идей превращается в адекватные. Хотя абсолютной адекватности сознание не достигает ни в одной идее, степень всеобщности сознания возрастает и человек освобождается, приближаясь к субстанциональной точке зрения. Само существование есть деятельность. Смысл деятельности любой вещи заключен в самосохранении. Рабство человеческой души есть плохое самосохранение, основанное на принятии смутных идей за истинные. Сознание видит причину своего удовольствия в ближайших вещах и привязывается, стремясь обладать ими единолично. В борьбе за обладание любимыми вещами сознание входит в конкурентные отношения с другими, видя в них действительную причину своего самосохранения: своих горестей и радостей. Свободный разум не абсолютизирует ближайшие конечные причины: отдельных людей и отдельные общества. Сознание ясно видит, что эти вещи являются лишь пассивными передатчиками импульсов, что они не свободны, а действуют автоматически по своим неизменным законам. Зная это, человек не испытывает к ним ни любви, ни ненависти, как не может он испытывать этих чувств по отношению к палке, которой его бьют. Свобода есть хорошее последовательное самосохранение, видящее действительную природу поступков и не привязывающееся к единичным вещам, существующим здесь и теперь. Свободный разум ничего не ненавидит, а любит только то, что наиболее подобно ему. Человек разумный стремится действовать из принципа наибольшего удовольствия, он пренебрегает меньшим удовольствием сейчас ради большего удовольствия потом, он стремится к меньшему злу сейчас, чтобы избежать большего зла потом. Степень разумности зависит от шага видимости, насколько далеко сознание может прогнозировать поступки, аффекты возникают в душе автоматически и связывают ее, направляя деятельность к обладанию иллюзорными причинами. Разум стремится освободить душу от ее привязанностей, для чего могут применяться следующие методы: 1. Можно побеждать данный аффект противоположным аффектом, если искусственно создавать ситуации, когда любимая вещь приносит страдания, ненавидимая вещь - удовольствие. 2. Все методики относительно взятия аффектов под контроль должны применяться в том случае, если есть сильная устремленность разума, т. е. Если человек принимает цели воина. Если же он не принял цели воина, то подобное освобождение от аффектов приносит только вред. По этому поводу христос говорил: "если изгнать одного беса, а место останется незаполненным, то он вернется, приведя семь худших бесов." 2. Отделить аффект от представления внешней причины как необходимой. Если я страдаю или радуюсь и связываю это с какой-то вещью или событием, то в том случае, если я отделяю себя от этой вещи или события, то, тем самым, я могу брать этот аффект под контроль. 3. Найти дополнительные внешние причины этого аффекта, тогда любимая вещь станет одной из этих причин и потеряет свою исключительность. Задача контроля - ослабить привязанность к вещам. Если я к какой-то вещи привязан за счет того, что она доставляет мне удовольствие, то находя дополнительные причины этого же удовольствия, я, тем самым, ослабляю свою привязанность к данной вещи. 4. Познать аффект, образовать о нем ясную идею, ибо ясная идея действует на душу сильнее, чем смутная и случайная, т. е. если я разобрался на основе знания форм рассудка, разобрался, по каким причинам возник у меня данный аффект по отношению к той или иной вещи, то знание этих причин может победить этот аффект, потому что знание является идеей ясной и отчетливой, а аффект - идеей смутной и неясной. 5. Постоянно р а з м ы ш л я т ь о возможных обидах, неудовольствиях и влечениях, тогд в душе образуется устойчивая связь между данным аффектом и различными мыслями о нем, так что, испытав аффект, душа не будет к нему привязываться. Эти ассоциации с разумными мыслями тем сильнее, чем больше я размышляю на эту тему. Некоторые думают, что вполне достаточно принять некую идею, а остальное будет проходить автоматически без работы с той или иной идеей разума. В частности, если человек читает какой-то текст и проводит только соответствие - что ему нравится, что не нравится, работает только рассудок, и от прочтения этого текста результаты очень маленькие. 6. Связать все идеи с идеей духа как действительной причиной и основанием всего существующего, т. е. помнить об орле. 7. Представлять вещи не коне