й место в иерархии своих жизненных ценностей. В чем следует искать причины преклонения перед вещами, которые мы теперь нередко видим в своих детях? Где источник бездуховности, порою даже воинственной? Наверно, тому есть не одна причина. Нередко "вещизм" насаждается в сознании молодежи самими родителями. Как это происходит? Всегда ли одинаково? В тех случаях, когда его источник не семья, что может семья сделать, чтобы вооружить детей против атаки "вещизма"? И каковы вообще наши перспективы на этот счет? Я в этом смысле оптимист. Мне кажется, "потребительский бум" для общества - только отклонение "переходного возраста", а не злокачественный недуг. "Сытость" еще в новинку, комфорт еще не стал привычной нормой. Пройдет не так уж много времени, и ослабеет притягательная сила вещей, даже сверхновых. Духовные потребности самой высокой пробы станут насущной потребностью большинства. Этот оптимизм основан не на заученных истинах, на фактах действительности. Им пропитываешься в десятичасовой очереди "на Джоконду", в неудачных попытках попасть на симфонический концерт, в воскресной многолюдности заповедного Суздаля. Сколько в этой многолюдности молодых и совсем молодых, буквально зеленых! Кстати, о массовых посещениях музеев. Несколько лет назад в печати раздались встревоженные голоса "истинных ценителей" - не повредит ли "нашествие непросвещенных" сохранности храмов искусства? И нужно ли всем этим неподготовленым экскурсантам бродить по залам Эрмитажа среди картин, в которых они "много ли понимают"? Петергоф - еще куда ни шло, там хоть топают по дорожкам, а не но уникальному паркету... "Неподготовленные экскурсанты" - это среди прочих дети! Нет уж, не станем соглашаться со строгими аргусами Прекрасного, охраняющими его храмы от "непросвещенной толпы". Пусть посещение Эрмитажа для некоторых только дань моде. Да здравствует такая мода, и пусть наши дети ее перенимают! Пусть в Эрмитаже не топают и не шумят, но не надо им стесняться туда ходить, хоть и не все там понимают. Сохранность паркета предоставим заботам хозяйственников и реставраторов, а сами будем думать о том, как приучить наших детей к концертным залам, выставкам, музеям и путешествиям. И когда возникнет вопрос: разрешать или не разрешать, давать или не давать троечнику Пете или даже неуспевающему Коле десять - пятнадцать рублей на поездку со школой в многодневную экскурсию, лучше все-таки разрешить и дать. Если, конечно, это не будет уж слишком вразрез с Петиным или Колиным поведением. Во всяком случае не следует по образцу высокоинтеллектуальных эстетов ссылаться на то, что много ли он (Петя, Коля) в картинах и статуях понимает. Что-нибудь да поймет, что-нибудь да почувствует, а это "что-нибудь" дорого стоит. Десять - пятнадцать, тем более двадцать пять рублей, конечно, деньги. Но ради этого имеет полный смысл сэкономить на "мощности" очередного праздничного застолья. Впрочем, мне кажется, современные родители не очень нуждаются в подобной агитации. Учителя - не только в столице, но и в маленьких городах и в селе - говорят, что папы и мамы почти никогда не отказывают детям в деньгах на культурные мероприятия, даже если это связано с довольно солидными расходами. И в разговорах с родителями, городскими и сельскими, даже в самых отдаленных уголках, я убеждалась: родители, даже те, которые сами не приобщились к высоким культурным ценностям, не получили вкуса к утонченному наслаждению искусством, хотят, чтобы их дети познали вкус этих прекрасных плодов. Уважение к искусству, в самом высоком смысле слова, проникло достаточно глубоко в сознание людей. Откуда же тогда малолетние и постарше "нигилисты", бравирующие своим "наплевательством"? Или это дети тех немногих несознательных, которые отказываются "давать на экскурсии"? Вовсе нет. Как нам кажется, сейчас родители проявляют большую заинтересованность в том, чтобы приобщить детей к духовным ценностям, чем сами дети. Даже самые отсталые родители. Если же мы возьмем основную массу любящих родителей, которые, наработавшись в юности, пытаются "взять свое" через детей, то их и того меньше можно сделать прямо ответственными за бездуховность детей. У них какая психология? Они материальные блага ценят, а культуру - так просто чтут. И, мечтая о человеческой жизни для своих детей, имеют в виду прежде всего жизнь культурную. Из сел и городков, где нет еще музыкальной школы или школы фигурного катания, идут слезные родительские письма. Чем в детях гордятся больше всего? Начитанностью, успехами в учебе, широтой интересов. Даже какой-нибудь непутевый папа и тот, найдя благосклонного слушателя, сообщает о дочке: "Отличница, и в музыкальной говорят, что замечательный слух". Гордясь друг перед другом успехами детей, все реже поминают о "нажитом добре", все больше говорят о дипломах, о защитах, о том, где и как хвалили за знания, за труд и талант. Для меня нет сомнения, в массе своей современные родители хотят для своих детей и материального достатка, и интеллигентности. И если слишком медлят приучать к труду, то и тут часто не столько стремясь "холить", сколько боясь, как бы не помешать учебе. В одной анкете я нашла такую фразу: "Хочу, чтобы дети умели превращать деньги в духовные ценности ", Возможно, что это всего лишь наивность и неточность выражения мысли, но, думается, в этих словах отразилось некое заблуждение, если не автора, то во всяком случае немалого числа людей. Дело в том как раз, что деньги нельзя превратить в духовные ценности (если не говорить об ассигнованиях на нужды культуры и искусства). За деньги можно купить билеты на "Лебединое озеро" и , пластинку с фугами Баха, но за деньги не купишь способности воспринимать произведения искусства именно как духовные ценности. Что значит это уточнение? Ведь "вещизм" может быть и духовным. Выло справедливо замечено: можно отгородиться от активной созидательной деятельности не вещами, а развлечениями, искусством. Спросят: "Что значит отгородиться от созидательной деятельности? Пусть днем мой сын будет на работе, а вечером пусть сидит в театре и оперу слушает. Чем плохо?" Неплохо, конечно. Только ведь очень важно, как слушает, что при этом чувствует. Если просто скучает и подумывает о буфете, то много он туда не находится, самая энергичная спутница жизни не вытащит. По бывают любители даже весьма утонченного искусства, которые однако же, не раскрывают в нем для себя истинно духовной ценности. Такой "ценитель" наслаждается великолепными бельканто, сможет уловить тончайший нюанс исполнения, из ни душой, ни разумом не соотнесет волшебные звуки со своей внутренней жизнью. Ни о чем не пожалеет, ни на что не понадеется, ничему не порадуется. Удовольствие эстетического гурмана. Употребление искусства, как устриц или сыра "рокфор". Ради того ли творили гении? Пушкин мечтал быть любезным народу тем, что "чувства добрые" он "лирой пробуждал", и в том видел он свое предназначение. Пусть не во всех творениях человеческого духа эстетическое и нравственное так полно и гармонично слилось, как в поэзии Пушкина, но настоящее искусство раскрывает свою подлинную духовную сущность только через нравственное наше переживание. Чего же не хватает нашим детям, что мешает им приобщиться к духовным сокровищам культуры? Нашествие вещей и психологическая неподготовленность к этой "вещной лавине" - всего лишь одна и не самая серьезная причина отчуждения определенной части молодежи от духовной жизни. Этим молодым не хватает чувства гражданственности. Что можем мы предложить нашим детям в качестве профилактики бездуховности? Деньги тут бессильны в любом - прямом и косвенном - выражении. Тут нужна энергия нашей души, наше нравственное чувство, активно отзывающееся не только на искусство, а на все в жизни - судьбы отдельных людей, природы и общества. "Самое страшное, когда вещами становятся живые явления человеческого духа", - писал Е. Богат в своей книге "Чувства и вещи". Для того чтобы воспринять все живые явления человеческого духа, нужно по меньшей мере оставаться живым человеком. ^TГлава седьмая - ИМЕНЕМ ЛЮБВИ^U Детский уголок, а часто и отдельная детская комната в современной квартире - это целый мир. Его любят как бы между прочим показать гостям. "Мир нашего ребенка", в котором все современно, все "на высшем уровне". И действительно, чего тут только нет - куклы импортные и отечественные, большие, средние и маленькие, одетые и раздетые, всех рас и национальностей. И разумеется, со всем, что изобрело человечество для своего удобства и комфорта, - мебелью, музыкальными инструментами, торшерами, бытовой техникой, посудой; тут зоопарки плюшевых, резиновых, поролоновых зверей; тут все марки машин, все модели самолетов и кораблей. Но вернемся к теме. Все есть у ребенка в его уголке. Нет только папы и мамы, не кукольных, а "всамделишных". Может быть, папы и мамы думают, что они там совсем не нужны, что там обойдутся без них? Но это не так. Они там нужны не всегда - детям полезно и приятно поиграть самостоятельно, без взрослых. Но если вдруг окажется, что папа и мама в их уголке всегда лишние, значит, уже что-то упущено, значит, уже в чем-то нарушена внутренняя связь родителей с ребенком. А всегда ли мы ею дорожим? Окружили ребенка "сокровищами" - десятирублевой принцессой, пятнадцатирублевым мишкой, пятирублевыми сервизами - и успокоились. А сокровища своей души обращаем друг на друга, на друзей и знакомых, на производственные и общественные дела, дипломы, диссертации, статьи и очерки. Обманываем свою совесть тем, что "предоставили все условия", и в дополнение криво, в свою пользу истолкованным тезисом: "Ребенка нужно приучать к самостоятельности". К самостоятельности, но не к одиночеству. К самостоятельности, но не к отчуждению от родных людей! А как бы хороню маме заглянуть в кукольный уголок не для того, чтобы навести порядок или велеть это сделать дочке. Просто "на огонек", просто поиграть в дочки-матери. Вы думаете, не примут? Примут с радостью. Хорошо бы знать про кукол, не какая сколько стоит, а как зовут а что со здоровьем, и вообще чем и как дышится в кукольной семье. Ведь это значит так много узнать о собственном ребенке! А если вы хотите внушить маленькому человеку свои представления о жизни, передать свой душевный и практический опыт, где, как не в совместной игре, это сделается естественно, легко и радостно? А мозаики... Какое удовольствие и какую пользу принесли бы мы ребенку, если бы вместе с ним выложили мозаичный орнамент, построили дворец из кубиков или соорудили подъемный кран из конструктора! Но нам очень некогда, а вернее, не очень хочется. Нас едва хватает лишь на то, чтобы краем глаза глянуть на выложенный ребенком из мозаики узор и с преувеличенным восторгом воскликнуть: "Прелесть!" У нас достанет сознательности на то, чтобы на часдва оставить на полу многоцветные башни дворца, а подъемным краном можно даже похвастаться перед знакомыми. "Совершенно самостоятельно?! - переспросят восхищенные знакомые и отдадут должное способностям сына: - Просто молодец!" Самостоятельно - это хорошо. С одной стороны. А с другой - жалко, что без папы. Подрастают дети, в их жизнь входят лыжи и коньки, футбол и теннис. Их жизнь уже складывается не только из игры и отдыха. В нее входят учеба, систематические занятия спортом, техникой, музыкой и другими видами искусства. Тут у некоторых родителей тоже появляются большие возможности откупаться от ребенка при соблюдении полной видимости максимальной заботы. У него есть бадминтон и пингпонг, ласты и дорогой нипельный мяч и лыжи - "не какие-нибудь дрова", а финские, и ботинки для фигурного катания, белоснежные, польские, и куртка вся на "молниях". Во часто ли удается ему поиграть в волейбол или бадминтон с папой и мамой, ходит ли он с ними на каток, на лыжах, в походы? И если даже ходит, можно ли утверждать с уверенностью, что этот ребенок не одинок? Иногда в вагоне метро пли электрички наблюдаешь за нарой: мать или отец с сыном или дочерью. Какую можно заметить разницу у разных пар! У одних - взаимная заинтересованность, живой разговор, активное общение, у других - ни слова друг с другом. Родитель погружен в свои мысли - бог весть о чем, о работе ли, о личных ли проблемах, а у дочери или сына скучающее, пустое выражение глаз. Тут же могут быть и лыжи, и пара изящных "фигурок", или папка с нотами. Оказывается, одиночество вдвоем возможно не только у мужа и жены. Одиночество вдвоем возможно у ребенка с отцом или матерью. А откупиться от ребенка билетами в театр можно, даже если мы пойдем с ним туда сами. Ибо это будет всего лишь "потраченное на ребенка" время. Как и "потраченные" деньги, оно не заменит ему нас самих. Когда же дети приближаются к юношескому возрасту, в некоторых семьях откупаются от них и "живыми деньгами". Откупаются от необходимости вникать в их жизнь, в настоящие или выдуманные нужды, благотворные или сомнительные увлечения. Тут уже мало бывает только родительской добросовестности, тут надобно порою проявить волю и мужество. Некоторые родители предпочитают лучше "раскошелиться". Недавно в "Комсомольской правде" было опубликовано письмо девятиклассника Саши М. - из тех, кого мы называем "трудный", или, точнее, почти "трудный", поскольку в графу "трудный" в последнее время зачисляют ребят, уже знакомых с детской комнатой милиции. Вернее всего сказать, что неустойчивый. Его учеба, увлечения, друзья причиняют матери нескончаемую тревогу и в конце концов доводят до больницы. А вот папа, по словам Саши, у него "добрый". "Добрый" папа на всякую просьбу сына с готовностью отзывается, без лишних вопросов достает "трешку" или "пятерку". Что толку в том, что мама каждый раз "вскидывается" и упрекает, и нервничает, и что-то доказывает обоим? Дело сделано и продолжает делаться. Теперь, когда мать тяжело заболела, Саша многое понял. Он каждый день приходит в больницу, и хотя мама отказывается его видеть, он пишет, что будет все равно ходить. Да, сын многое понял, а вот что понял отец? В этой печальной истории не все так мрачно. Мальчик не утратил совести и живого чувства к матери. Он способен анализировать и видит, что "добрый" папа все же какой-то равнодушный. Но бывают ситуации, когда в сознании ребенка смещаются понятия. Попустительство и равнодушие воспринимаются как родительская любовь, а требовательность и контроль - как гонение. Поистине трагические последствия могут произойти из такой расстановки сил. Это явление не столь уж редкое. Одна из "разновидностей семейных отношений". Ее суть - соперничество. Борьба за влияние на ребенка, за его привязанность. Борьба, в которой в ход идет любое оружие, вплоть до денежного подкупа. Вот добрый папа, который допоздна готов играть с сынишкой и предоставляет маме все неприятности, связанные с соблюдением режима; вот нежная бабушка шепчет тринадцатилетней внучке: "Давай, родная, я тебя поскорее причешу, а то она (мать) опять будет ругаться; вот "щедрая" мама украдкой от папы тратит круглую сумму на дополнительную модную тряпочку для гардероба дочки. Такое бывает нечаянно, случайно, и тогда это всего лишь житейские мелочи. Но в некоторых, семьях подобное происходит постоянно, выступает не как оплошность, а как система взаимоотношений. Как соперничество. И тут уж быть беде. В особенности, когда к "арсеналу средств" привлекается такое обоюдоострое средство, как деньги. ^TГлава восьмая - БЕЗ ПОДОЗРЕНИЙ^U - Масло 72 копейки, да 60 копеек сыр, да 85 копеек сметана... Это значит с трех рублей сколько должно быть сдачи? - С трех рублей... Восемьдесят три копейки... - под суровым материнским взглядом мальчишка заметно теряется. Пересчитывает выложенные на стол монеты, судорожно лезет в один карман, потом в другой и облегченно вынимает десятикопеечную монету. - Завалилась... - То-то, - удовлетворенно и назидательно произносит мать. - Иди гуляй! Итак, сдача. Спрашивать ее или не спрашивать? Проверять или не проверять? Если проверять, то всегда или иногда? Давайте вместе проанализируем суждения по этому поводу, высказанные в родительских анкетах и на конференциях. Разные были суждения, и это понятно: различен бывает семейный уклад, разный бюджет, разные характеры детей и характеры взрослых. По-разному решается вопрос с этой самой сдачей. Но об одном договоримся сразу: так, как в этой семье, и даже близко к тому, как в этой семье, быть не должно. Доверяем ли мы ребенку полностью или сомневаемся в его добросовестности - у нас все равно нет права топтать его достоинство. Если мы считаем нужным проверять истраченные и оставшиеся у него деньги до копейки, мы обязаны сделать это без "выведения на чистую воду" и не в форме "допроса с пристрастием". А вот обратный пример. Говорит мать четырнадцатилетнего мальчика: "Не могу себе представить, как бы я стала проверять у Андрея сдачу. Это все равно, что спросить: "Как ты, сын, сегодня не украл?" Нет, это для нас невозможно". Знаю эту семью. В ней все отношения проникнуты трепетной взаимной заботой и деликатностью. Тут не бывает и тени недоверия. И взрослым там доподлинно известно, что Андрей скорее откажет себе в самом желанном или даже необходимом, чем возьмет больше других или что-то присвоит. Тут как на противоположном полюсе от того, что мы видели в первой картине. Всем бы жить у такого теплого полюса. Задача в том и состоит, чтобы семья "селилась" к нему поближе. Однако когда при решении конкретного вопроса обращаются к далеким истокам проблемы, возникает разочарование. Конечно, хорошо бы всем семьям достичь такого нравственного уровня, но станем исходить из реального. Вот мнение матери пятерых детей. В семье восемнадцатилетняя дочь, шестнадцатилетний сын, дочери четырнадцати лет, десяти и годовалая. "Сдачу с покупок проверяем обязательно. Контроль для детей - это неплохо". Она же на другой вопрос анкеты ответила: "Отношением детей к деньгам удовлетворены. В детях вижу доброту и справедливость ". По отношению к детям младшего возраста такой контроль некоторые родители осуществляют в форме решения задачек. Из анкеты матери двоих детей: "У маленькой проверяю сдачу как задачки, не подвергая сомнению ни ее честность, ни честность продавца. Двенадцатилетний сын обычно говорит: "Вот сдача. Столько-то". Иногда покупает себе сок. Не ругаю, но и не поощряю. Лучше пусть купит для всех, чтобы не учился брать себе больше. Никогда строго не спрашиваю о сдаче. Но могу вполне дружелюбно спросить: "У тебя сколько-нибудь осталось?" Чтобы не привыкал, что деньги у него должны оставаться". По-моему, здесь мы имеем пример вдумчивого и гибкого подхода родителей к этому безусловно деликатному вопросу. Контроль есть, и в то же время нет казенной, сугубо официальной отчетности. В одной из анкет находим очень существенное предупреждение: "Считаем, что проверять сдачу нужно в такой форме, чтобы не приучать к мелочности". Прямым подтверждением того, что эта тревога обоснованна, показалась картина, которая открывается за строками другой анкеты: "Иногда кто-нибудь из ребят недодаст пять или десять копеек сдачи. Спросим сразу или позже. Скажем, чтобы такое больше не повторялось".. Пожалуй, здесь особенно неприятно поражает это "позже". Может быть, целый день или даже два родители носят в себе, как непредъявленное обвинение, разговор о недоданных пяти копейках. Это ли не урок затаенной мелочности? По необходимости забегая вперед и перебрасывая мостик к ожидающей нас теме "Карманные деньги", прочитаем продолжение той же анкеты. "Никаких, денег не даем, только по 20 копеек на завтрак и раз в неделю на кино". Не требуется большого воображения, чтобы представить себе "зажатость" этих двенадцати- и четырнадцатилетних подростков, думается, не оправданную ни самым скромным бюджетом, ни самым строгим подходом к денежным расчетам, И еще один пример: "У меня дети взрослые - сыну двадцать один, дочери - пятнадцать, а все до копейки отдают. Купят батон за тринадцать копеек - обязательно с пятнадцати две копейки положат. Так приучены". Хорошо? Правильно? Да, деньги счет любят. И все-таки нужно ли, стоит ли, чтобы в семье была принята вот такая скрупулезность? Безусловно, проверка сдачи имеет целью не только проверку честности ребенка, но и воспитание привычки быть точным, даже пунктуальным в денежных расчетах. Воспитанный человек не должен легкомысленно забывать свои долги, даже незначительные; и это воспитывается в семье. Но в семье же воспитывается некая широта, умение выходить за рамки строгих расчетов. Именно потому, что семья хоть и ячейка общества, но ячейка особая, и отношения в ней - не микрокопия производственно-деловых или даже товарищеских отношений. И денежные отношения тоже не должны быть микрокопией бухгалтерских от-четностей или даже товарищеских обязательств. Проще всею, придерживаясь "железной дисциплины", установить в семье систему "взял - вернул". Труднее, но куда более перспективно создать гибкий, мягкий, человечный и в то же время исполненный обязательности семейный стиль. В разных семьях по-разному ищут пути к установлению такого стиля. Вот еще несколько выдержек из родительских анкет: "Сдачу проверяю в основном, если сложная. Иногда оставляю часть мелочи - "на артистов". "Если до зарплаты остается мало денег, говорю, чтобы возвращала сдачу целиком. Если в доме деньги есть - разрешаю оставить часть на карманные расходы (девочке пятнадцать лет)". "Чем старше становится, тем реже пересчитываю покупки. Только если покажется что-то не так. Тогда проверяем вместе с сыном, для того чтобы нам обоим убедиться, что все правильно, и без всякого подозрения к сыну". Есть и еще предложение, которое стоит рассмотреть: из уважения к чувству достоинства ребенка проверять сдачу не при нем, а, так сказать, у него за спиною. "Проверять обязательно, но без него". "В присутствии детей проверять не нужно". И вот такая примечательная рекомендация: "Проверять незаметно. Детям нужно доверять". Тут доверие отчетливо подменяется имитацией доверия, которую дети с их чутьем ко всякой фальши непременно распознают. Поставьте себя на место двенадцатилетней дочери, и вы увидите, насколько обидна вам будет эта тайная проверка и подозрение под видом безоговорочного доверия. Если хочется исподволь проверить честность ребенка, можно найти другие пути. Самый правильный - предоставить ребенку проявить доброту, великодушие, способность к самоограничению. Там, где есть готовность отдать свое, вряд ли появится желание потихоньку присвоить. А "облавы" или "ловушки" - средства негодные. Наиболее благоприятно решаются вопросы, связанные с денежными расчетами за семейные покупки, в тех семьях, где подросток приобщен к хозяйству, к семейному бюджету, где он выступает не в роли "разового порученца", а чувствует себя, хотя бы отчасти, хозяином дома. "Лене тринадцать. Она часто ходит за покупками с семейным кошельком. Если подсчитывает расходы, то скорее для самоотчета. Стараемся оставить ей побольше денег, чтобы она могла по дороге из школы или с тренировок купить что-нибудь подходящее для дома. Никаких "заначек" у нее не бывает и ничего лишнего себе не позволит". Такая роль не является чисто девичьей. "Мой Миша с четырнадцати лет почти все покупки взял на себя. Знает, что я много работаю и что бюджет у нас невелик. Старается все купить экономно и с толком. Не поленится постоять ради этого и в очереди. Как я могу и зачем буду его проверять, если он заработанную на киносъемках десятку всю целиком принес в дом, хотя я ни о чем таком не говорила". Итак, разные обстоятельства, разные характеры. Не будем исходить из идеального - не у всех подростков такие возвышенные натуры, как у Андрюши, не все такие сознательные и хозяйственные, как Лена и Миша. Многим нужен родительский контроль. Но без специальных уловок. И с непременным соблюдением такта. ^TГлава девятая - СТРАШНЕЕ КОШКИ ЗВЕРЯ НЕТ^U Несколько лет назад в журнал "Семья и школа" пришло письмо читателя В. Семенова: "В семье моих знакомых дочь второклассница собирает деньги на подарок маме и папе ко дню рождения. Девочка часто выпрашивает мелочь у родителей. Иногда родители просят: "Доченька, одолжи на папиросы, потом отдам". Или: "Доченька, дан денег на хлеб, мы тебе возвратим". Дочь долго торгуется с родителями, чтобы долг ей вернули с некоторыми процентами. И получается, что девочка ведет бесконечный счет медякам, копит "свои деньги". Понимаю, она старается не для себя, хочет сделать приятное родителям. Но стоит ли в таком случае не замечать и поощрять плохую привычку? " На это письмо откликнулись многие. Большинство авторов писем возмущались тем, что девочку научили действовать прямо-таки по-ростовщически, извлекать выгоду из ссуд. Другие категорически высказались против всякого собирания денег детьми: "Копилка развивает в детях собственнические настроения, жадность, скупость. Копить деньги, каждый раз пересчитывать их, бояться, как бы медяк не исчез, - нет, это нельзя поощрять, это не для детей". Такую резко отрицательную позицию я встречала не раз. Как-то в компании случайных попутчиков заговорили о детских копилках. "Я этих кошек терпеть не могу, - запальчиво высказывался еще довольно молодой, но какой-то нервный мужчина. - Была у нас эдакая глиняная нечисть, чуть мне мальчишку не погубила". И рассказал, как увлекся его семилетний Владик копилкой: "Даст кто-нибудь из домашних монетку - он опрометью к своей кошке. Кинет монету, и встряхивает, и слушает, как медяки звякают, будто это музыка. Потом замечать стал: иду с ним по улице, а мальчишка ни о чем не спрашивает, только все под ноги смотрит. "Что ты, говорю, головы не поднимаешь?" А он отвечает: "Может быть, денежку найду. Я уже два раза находил". У меня накипать от этого стало, но жена убеждает: "Ничего нет плохого, пусть с малолетства учится копейку ценить". А вскоре натолкнулся на картинку. Дверь в столовую была открыта. Владик меня не видел. Взял со стола кошелек, вынул монету и двинулся свою кошку кормить. Тут я не выдержал, схватил эту жадную зверюгу - и об пол! Были тут и слезы, и крики. Монеты собрали, купили ему, чтоб утешился, альбом для марок. Я еще два рубля недостающие добавил. И постановил: чтоб духу этого кошачьего в доме не было!" Что ж, не исключено, что копилка, систематическое, постоянное собирание денег - "просто так", или "на полезную вещь", или даже на подарки близким - может спровоцировать в ребенке накопительские настроения и даже нечестность. И все же не от самой копилки исходит тлетворный "кошачий дух". Дело все-таки не столько в копилке, сколько в отношениях между членами семьи, в том взгляде на деньги и материальные ценности, который воспитывается в детях. В семьях, где чиста нравственная атмосфера, где дети проникаются духом бескорыстия и взаимной любви, - там и копилка может сослужить добрую службу, там и глиняная кошка - не страшный и не жадный зверь, а добрый друг. Вот ведь Игорь с третьего по пятый класс копил и копил. Считалось, что на велосипед. Когда Игорь учился в пятом классе, его мама тяжело заболела, лежала в больнице. Весной выписалась, начала поправляться, потом стала выходить на улицу. А под 1 Мая Игорь объявил: "Мама, я копилку открыл. Там 25 рублей. Пожалуйста, купи себе красивое платье. За 1 Мая и за выздоровление". У женщины глаза блеснули счастливой слезой: "Ну как тут было не выздоравливать, когда рядом такой великодушный двенадцатилетний мужчина! Велосипед мы ему к лету купили, но он, я знаю, на это совсем не рассчитывал. От самого желанного хотел отказаться, чтобы меня порадовать и поддержать". Не раз приходилось слышать о том, как ребята отдавали семье свои сбережения отнюдь не под проценты. Иногда безвозмездно, иногда взаймы. Надо заметить, что, когда родители берут у ребенка взаймы из его сбережений, им следует внимательно к этому отнестись и постараться вернуть свой долг, а не махнуть на него рукой, как на необязательный. Не следует думать, что если ребенок не напоминает о долге, он непременно о нем забыл. Может быть, и забыл, а может быть, помнит и стесняется спросить и, возможно, обижается, досадует и даже озлобляется. Вряд ли такие чувства на пользу и его отношениям с родителями, и становлению его характера. К тому же надо иметь в виду, что отношения, возникающие в связи с деньгами между родителями и детьми, помимо бережливости и щедрости, воспитывают в детях еще очень важное в общежитии качество - деликатность, обязательность в денежных расчетах. Согласитесь, не очень-то приятна бывает в людях эдакая залихватская "забывчивость", которая позволяет им "перехватить" здесь рубль, там три и "запамятовать" за массой дел и хлопот. Наша собственная деликатность и обязательность но отношению к окружающим и нашим же детям поможет уберечь их от такой сомнительной рассеянности, стоящей на грани непорядочности. "Мы с Алешей и Светой живем скромно, - рассказывала женщина с усталым и милым лицом, - Восемьдесят рублей моей зарплаты и сорок алиментов. У ребят есть общая копилка - для подарков и для праздников. Они ее под праздник открывают и делают угощение. А если из детской копилки для хозяйства беру, стараюсь отдать, как и соседям. Я всегда говорю: "Что другое забудь, а долг помни". И ребята привыкли о своих долгах заботиться. Алеше в лагере у мальчика пришлось рубль одолжить. Как приехал - сразу по почте послал. Он уж и мне как-то заметил: "Мама, ты у тети Нюры до сегодня десять рублей брала. У тебя есть отдать?" Я это очень ценю". Скажем от себя: тут есть что ценить. Многие из тех, кто выступает в защиту копилки, полагают, как мама Владика, что воспитательная роль копилки определяется тем, что ребенок учится экономить и ценить копейку. Это довольно широко распространенное суждение вызывает сомнения. Думается, принять и признать копилку можно только в тех случаях, когда она дает ребенку не только и, пожалуй, не столько навыки экономии денег, сколько умение их отдавать, тратить на других деньги, которые появились у него еслР1 не в результате собственного труда, то хотя бы как результат его внимания и терпения. И тут очень нужно пристальное наблюдение за ребенком. Потому что копилка - это весьма обоюдоострое средство. Помимо общей семейной атмосферы, характер ее влияния определяется индивидуальными наклонностями ребенка. Если родители замечают, что на их ребенке копилка сказывается скорее отрицательно, чем положительно, развивает в нем скаредность и собственничество, от нее надо отказаться. Желательно только делать это не в такой бурной форме, как это было у Владикиного отца. Стоит остановиться еще на одном аргументе в защиту копилки. Один из участников дискуссии писал: "Я считаю, что нет ничего зазорного в том, что девочка копит деньги. Ведь мы, взрослые, тоже стараемся скопить ту или иную сумму для покупки какой-нибудь дорогой вещи и даже просто "на черный день". С автором этого письма приходится поспорить не потому, что он одобряет копилку (как видно из сказанного, мы тоже ее не отвергаем категорически); принципиально ошибочным кажется здесь предложенный аргумент. Разумеется, дети должны брать пример с родителей. Однако это вовсе не значит, что они могут делать все, что делают взрослые. Нужно учитывать разницу в психике взрослого человека и ребенка. То, что для взрослого обычная бытовая необходимость, для ребенка может стать пагубной страстью. Принимая или не принимая копилку, разрешая ее или запрещая, мы во всяком случае должны учитывать эту разницу и эту опасность, а не исходить только из того положения, что "родители для детей - пример". Итак, прежде всего, здоровая атмосфера в семье, взаимная открытость, потребность и готовность отдавать. Именно это определит "кошкин характер". В доброй семье и кошка скорее всего будет доброй. Скорее всего, но не непременно. Потому что, как уже было сказано, каждый ребенок требует к себе индивидуального подхода. Что хорошо для одного и невредно для другого, то для третьего может таить в себе серьезную опасность. А копилка - в виде кошки, кошелька или коробочки - еще не самый страшный зверь. Страшнее родительское равнодушие и бездумность. Глава десятая - ...И БЕЗ ПАНИКИ! Они хорошо наигрались. У Борьки всегда было интересно. Борька веселый и добрый и умеет придумывать интересные дела. А когда подходили к дому, Павлик толкнул старшего брата в бок и вынул из кармана трехрублевую бумажку: "Видал!" - Алеша похолодел от догадки, шепотом спросил: "Откуда?" - "На пианино валялась. Ее, наверное, забыли..." В первый раз за свои двенадцать лет Алеша столкнулся с такой трудной педагогической проблемой. Неужели их Пашка - вор? Что и как сказать? Или сразу дать по шее? Ни на что не решившись, через две ступеньки взбежал по лестнице. Оставил Павлика в коридоре, плотно закрыл за собой дверь комнаты. "У нас ЧП! - Мама испугалась отчаянного выражения его лица. - Пашка своровал деньги!" Теперь, два года спустя, Анна Сергеевна, вспоминая об этом эпизоде, больше всего радуется тому, как Алеша отнесся к поступку брата. Уж за этого-то, видно, можно не беспокоиться! Павлик уныло топтался в коридоре. Он уже понял, что лучше бы ему в глаза не видеть той трешки. Что делать? Обрушить на его стриженую восьмилетнюю голову громы родительского гнева? Грозить тюрьмой или упрекать за позор, который он навлек на семью? Или... Или все-таки ремень? В какой-то книжке иностранного автора она даже читала о таком "педагогическом шоке", коротком и сильном болевом воздействии, которое якобы может создать условный рефлекс, охраняющий от опасных, поступков... Ну обыкновенное, "чтобы не повадно", только под научным соусом. К счастью, она не доверилась сомнительной педагогической рекомендации. Остановила просто любовь. Просто материнская жалость и сострадание. И много раз выручавшая ее потребность понять своего ребенка. "Павлик... - Павлик как-то расслабился и ожил от звука ее голоса, который был мягким, как раньше, но взглянул в ее лицо, печальное, озабоченное, испуганное, и у него запрыгали губы. - Павлик, как это получилось? Зачем?" Он молчал, растерянный. "Павлик, ты когда-нибудь брал потихоньку чужое?" - "Нет, раньше не брал..." Он отвечал очень добросовестно, как отвечают доктору, который старается понять, в чем болезнь, и помочь. Они были вместе против общей опасности... Через полчаса братья звонили в Борину квартиру. Его родители еще не вернулись, никто еще ничего не заметил. "Вот, - Павлик протянул деньги. - Положи на пианино. Я их взял. Никогда не буду". Боря хотел было что-то сказать, посмотрел на Павлика, потом встретился взглядом с Алешей. Сказал только: "Ладно. Приходите завтра. Ракету доделывать". Детское воровство... Воровство это или не воровство? Очень опасно или "пройдет"? И что делать? Разумеется, однозначного ответа не будет. Прежде всего надо постараться во всем разобраться. Почему? Зачем? Как? Сделал это ребенок по соблазну или проявил определенную направленность интересов - рылся в карманах, заглянул в оставленную на стуле сумку? А быть может, он заранее запланировал и организовал подходящую ситуацию? Понимал он или не понимал всех последствий своего поступка - не для себя только, а для того человека, у которого взял вещь или деньги, то есть сопряжен ли был его поступок с бессердечием, с коварством, с низостью? Один из самых существенных, вопросов - эпизод или тенденция? И наконец, как отнесется ребенок к своему поступку после разоблачения? При этом надо иметь в виду и то, что видимые проявления горького раскаяния, обильные слезы и просьбы простить не всегда безошибочно указывают на силу чувств. Это говорится отнюдь не для того, чтобы посоветовать "слезам не верить", а для того, чтобы не проглядеть страдание, которое выражается в другой, более сдержанной форме. Во всем этом нет ничего маловажного, незначительного, недостойного внимания. И если разгневанный родитель кричит: "Ты украл - и знать больше ничего не желаю!" - значит, он не хочет знать вообще ничего, а хочет только продемонстрировать перед окружающими, перед самим собой и перед ребенком свою собственную непогрешимость. Но самодовольная, нетерпимая, безжалостная добродетель никогда не служила для людей благим примером. Она способна только отпугнуть и озлобить. Одна мама в своей анкете написала: "Бывают проявления нечестности. Реагирую бурно". Легко догадаться, что кроется за этим романтически окрашенным словом "бурно". Истошный крик и почти наверняка шлепки, пощечина, ремень. Как всегда, легче ответить на вопрос, чего не делать, чем на вопрос, что же все-таки делать. И все же, рискуя вызвать читательскую иронию, начну с того, чего делать решительно не следует: не следует хвататься за ремень или прибегать к другим видам физической расправы. Вспоминаю, как моя старинная и добрая знакомая горько раскаивалась в роковой ошибке, которую она и ее муж допустили, когда их сын взял чужие деньги. История у этой семьи особая. Познакомилась я с Варвариными лет пятнадцать назад и тогда же рассказала в газете об исключительно сложной ситуации, в которой оказались две семьи и прежде всего два мальчика, Коля и Шура. Их перепутали в родильном доме, а через десять лет родители обнаружили ошибку. После исполненной драматизма борьбы оба мальчика остались жить в одной семье, из которой не захотел уйти выросший там Шурик и в которую с радостью пришел найденный "кровный" сын Коля. Это и была семья Варвариных. Они жили хорошо и дружно, равно любимые родителями. И вот спустя три года с Колей случилась беда - украл вместе с мальчишками у соседки кошелек. Купили два мяча и краски. Вот тогда Колю наказали ремнем. Рассказывая, мать закрыла лицо руками, будто спасаясь от тяжелого видения: "Нехорошо это было! Вместе с отцом наказывали. Я его держала, а отец ремнем бил... Ведь за три года пальцем не тронули. Теперь не вернешь...". Да, после того случая Коля ушел обратно в семью, в которой рос до десяти лет и где было намного меньше ласки, а надзора не было совсем. Ушел навсегда. "В панику мы ударились: "Украл!" Решили, раз такое случилось, нечего делать - бить надо". Воспитание честности включает и формирование правильных потребностей и их разумное удовлетворение. Но оно не начинается и не оканчивается этим. Испокон веков люди знали: быть честным - значит иметь совесть. Наделить ребенка совестью, а не только пирожными в разумном количестве, не только (и даже совсем не обязательно) куклами, как у Маши, машинками, как у Саши, не только платьями не хуже, чем у прочих, а прежде всего совестью. Совесть в народе называется соглядатаем. Да, это тот внутренний наблюдатель, который не позволяет нам, оставаясь наедине с собой, слишком далеко отклоняться от того нашего "я", какое присутствует в обществе. Чем меньше разница между нашим "я" на людях и нашим "я" наедине, тем больше совести. Расстояние между ними - мера совести. Разница между тем, что мы есть и чем кажемся. Разница между поведением для себя и напоказ... Может быть, даже от опрятности маминого домашнего халата зависит формирование в ребенке чести. Не удивляйтесь: основа честности - совесть, а совесть определяет, что человеку можно и чего нельзя, если никто посторонний не видит. Семье, где часто лгут, семье, где при закрытых дверях "едят друг друга поедом", а при гостях "милуются", трудно будет воспитать в ребенке честность в любых отношениях, включая денежные. Речь тут идет о честности настоящей, основанной на внутренней потребности, на совести. А совесть, этот внутренний страж порядочности, рождается из человечности, из воспитанного представления об общем благе. Нынешней весной мне пришлось наблюдать маленькую сценку, она как-то затронула душу. На остановке автобуса мама с пятилетней дочкой. Девочка сорвала с куста зеленеющую ветку, потянулась за другой. Мать отвела ее руку, тихо сказала: "Где твоя совесть? Посмотри, сколько здесь людей. Если каждый сорвет веточку, улица станет голая, как зимой". Мать апеллировала не к строгости милиционера, а к детскому воображению и сознанию. И воспитывала в ребенке совесть. Однако ж не надо впадать в излишний максимализм. Не погнушаемся и той относительной честностью, какая строится на рациональном расчете и в значительной степени опирается на представление о том, что дозволено и что не дозволено, и на знание того, чем чреваты поступки недозволенные. Исходя из такой практической задачи, следовало бы объяснять детям, что, даже имея полную гарантию "не попасться", красть все равно очень опасно. Потому что это "засасывает", как азартная игра. Чем удачнее первый "опыт", тем страшнее, потому что удача манит. Наконец, не следует пренебрегать воспитанием просто привычки, навыка честного поведения. Ровесница Павлика, с которого мы начали разговор, в чужом доме ничего не брала. Но ее поведение, как мне кажется, вызывает большую тревогу. Послали в магазин - вместо двухсот граммов масла купила сто пятьдесят, а на оставшиеся восемнадцать копеек купила мороженое. В своей проделке сознаться не захотела. "Я не знаю, почему продавщица столько дала. Я на весах плохо понимаю". Когда мама собралась пойти вместе с Надей в магазин, чтобы сказать продавщице, что "так с ребенком не поступают", Надя сказала правду. Некоторое время спустя сдала молочные бутылки. На выручку - опять мороженое. И опять признание только под нажимом обстоятельств, и опять с попыткой свалить вину на других: "Я бутылки не сдавала, может быть, бабушка?", "Я сдала четыре бутылки, а тетя мне дала тридцать копеек", и наконец: "Я сдала четыре бутылки. За 28 копеек купила трубочку, а 32 копейки у меня в пенале..." Надя - любительница мороженого. Но истоки ее поведения надо, по-видимому, искать не в недостаточном удовлетворении потребностей и исправлять его надо не тем, чтобы чаще, не три раза в неделю, а дважды в день давать ей деньги на мороженое. За ее поступками угадывается определенный стиль поведения старших. Вероятно, в семье часто говорят о нечестности окружающих людей, в особенности работников торговли. Такие разговоры безусловно вредны. Они приучают ребенка видеть в жульнических поступках не безобразное, постыдное отклонение от нормы, а нечто привычное, обыденное и почти неизбежное. Эти разговоры лишают ребенка уважения к людям. В поведении Нади особенно огорчает эта спекуляция на недоверии родителей к честности окружающих, ее готовность оклеветать. И начинать разговор с нею надо было бы не с бутылок, которые она взяла, а с человека, которого оклеветала. Родителям следовало бы заставить девочку извиниться и перед бабушкой, и перед ничего не ведавшей продавщицей. А для себя сделать вывод: требуя от ребенка честности, следует ему внушить, что честность -' не "излишество добродетели", которым владеют немногие, но что быть честным - это и есть "быть как все". А вот второклассник Сережа совершил, казалось бы, ужасный поступок: накануне 8 Марта взял у учительницы из сумки пять рублей. Назавтра Сережа преподнес своей маме большой флакон духов. Как? Откуда? Сережа сначала сказал, что взял у знакомой тети, потом, что нашел. Мать пришла в школу, а там сопоставили два события... С Сережей говорили с глазу на глаз, очень осторожна. И вот такая открылась картина: грубый, постоянно раздраженный отчим; мама, занятая уходом за новорожденным братом. Огромный дефицит радости и внимания. Сережа представил себе, как мама будет его благодарить и хвалить... Ребенок, который решился купить себе радость материнской ласки такой отчаянной ценой... Тут, кстати, хотелось бы отметить, как тактично вели себя педагоги. Школа не только сохранила Сережину тайну, но взяла семью под специальное наблюдение, помогла ей выправить опасный крен. К сожалению, так бывает далеко не всегда. В школах еще не редкость "повальные обыски", допросы с пристрастием и чрезмерная "гласность", вплоть до объявления о преступлении на общешкольной линейке. Ребенок со слабым типом нервной системы от такого может и заболеть, а более закаленный подросток скорее захочет показать, что ему море по колено, чем исправится. "Да что вы мне рассказываете истории о каких-то маленьких херувимах! - досадливо заметил человек с угрюмым лицом. - Мой Толька покупает не духи для мамочки, а папиросы. Того и гляди, бутылка появится. То сдачи не принесет, а то и из родительского кармана потянет. Недавно портсигар появился. Откуда, спрашивается? Я ему такой портсигар показал, что долго не забудет!" Не забудет - в этом нет сомнения. Но что же все-таки делать с этими подросшими, но не выросшими, с этими двенадцати-пятнадцатилетними, которых так и заманивают "неразумные потребности"? Обойти стороной вопросы, связанные с этими "ненадежными" подростками, значило бы всего лишь потолкаться вокруг да около проблемы. Но и разрешить ее какой-то универсальной рекомендацией мы, разумеется, не беремся. Положиться на судьбу и "не навязываться" или ходить по пятам? Давать так, "чтобы не нуждался", или зажать так "чтобы и звона монетки не слышал"? Но об этом мы постараемся поговорить в следующей главе, посвященной теме "Карманные деньги". А прежде остановимся еще на одном вопросе. Между родителями возник спор. "Ребенка ни в коем случае не нужно попрекать его нечестным поступком, - говорили одни. - Что было, то было и быльем поросло". Другие возражали: "Нужно, чтобы ребенок учился дорожить доверием, чтобы понимал: его легко поколебать и не всегда просто восстановить". Кто прав? Хотя точки зрения кажутся противоположными, в обеих заключена истина. Думается, рассудить надо так. Если проступок ребенка был более или менее случаен, а раскаяние его, как нам кажется, достаточно глубоким, нет надобности упорно напоминать ему об этом неприятном событии. Но если есть основания считать, что ребенок отнесся к происшедшему легко, а в его поведении есть и другие признаки недобросовестности, не следует скрывать от него вашей озабоченности. Ребенок все равно почувствует фальшь показного доверия, за которым прячется подозрительность. Куда проще и честнее признать: "Да, я пока что не вполне в тебе уверен, Я за тебя беспокоюсь и за тобой слежу". А по мере того как ребенок утверждает свое право на доверие, все чаще ему его оказывать и радоваться вместе с ним. "Надо ребенку доверять" - эта фраза хорошо и красиво звучит. Но если для доверия пока что нет оснований, а мы "доверяем" потому только, что "так нужно", это будет прекраснодушие в лучшем случае и наверняка безответственность. Одного нужно избегать безусловно - проявления враждебного неверия в возможность ребенка стать лучше, даже если он оказывался виноват не один раз. ^TГлава одиннадцатая - ПЯТЬ КОПЕЕК НА МЕТРО^U Ребята стояли в вестибюле метро около разменных автоматов - два хорошо одетых мальчика. Одному лет двенадцать, другому - около десяти. Я опустила пятнадцатикопеечную монету в щель автомата, получила пятаки, и тут старший обратился ко мне: "Простите, пожалуйста, вы не можете дать нам два пятака? Мы не там вышли". Потом мы вместе спускались на эскалаторе, и братья рассказали: едут домой от бабушки. Мама дала на дорогу туда и обратно. А они на новой квартире недавно, еще не привыкли. Зазевались и не там вышли. Вот такой строгий регламент: пять копеек на метро да четыре на троллейбус. Итого - девять. Туда и обратно - помножить на два... Хорошо или плохо? Правильно или неправильно? Защитники чистоты детских карманов от денежной "скверны" выдвигают ряд аргументов: "Пока учится в школе, ни копейки карманных денег. Карманные деньги считаю лишними - первый шаг к транжирству"; "Волнуют карманные деньги, особенно у старшеклассников. Как родители не понимают, что вредят детям. Те привыкают к легкой копейке". Думается, здесь сказывается односторонность взгляда. Все зависит от разумного подхода, от чувства меры. Да, в последние годы можно наблюдать, как некоторые подростки небрежно разменивают рассованные по карманам "трояки" и "пятерки", и это действительно открывает дорогу безответственности и мотовству. В одной из статей приводился такой факт: девочка взяла за правило возвращаться из школы не иначе как на такси. Но виноваты в этом не карманные деньги, а слишком щедрые, практически неограниченные карманные деньги. Думается, однако, что подобные излишества при том даже, что уровень благосостояния быстро растет, еще не стали самым типичным явлением жизни, и вопрос, который волнует большинство родителей, формулируется не так: "Давать или не давать в неограниченном количестве". Давать или не давать вообще? Сколько давать? Когда? Как? Вот над чем задумываются, а порой и бьются родители. Но вернемся к тем, для которых все очень ясно. "Никаких денежек! Сама иду в августе за школьными принадлежностями". Но что даст ребенку этот стерильнобрезгливый принцип? Думается, прежде всего беспомощность в практической жизни. И оказывается, в некоторых семьях такая максимальная несамостоятельность детей и "безденежье", возведенное в принцип, продолжаются чуть ли не до совершеннолетия. В семье двое детей - шестнадцати и двенадцати лет. Из родительской анкеты: "У них денег никогда не бывает, и они их не просят". Остается с беспокойством и сочувствием гадать, как живут эти подростки? По другой анкете можно более или менее ясно представить себе самочувствие детей и отношения при таком сугубо строгом режиме. Детям шестнадцать и восемнадцать (!) лет: "Случается, что тратят небольшие суммы по собственному усмотрению. Каются. Но такие поступки время от времени все же повторяются". Как им не повторяться! И можно ли считать здоровой обстановку неизбежных прегрешений и постоянных покаяний сомнительной искренности? Хорошо ли, чтобы покупка каждой самой незначительной вещи - тридцатикопеечной ручки, двадцатикопеечного зеркальца или заколки-розочки для волос - была сопряжена для пятнадцати-шестнадцатилетнего человека с целой процедурой объяснений, извинений, предупреждений. Вероятно, следует нам, взрослым, в данном случае, как и во всех своих сомнениях, мысленно ставить себя в положение ребенка. Каково это было бы нам? И не в ту пору, когда мы сами были детьми, а в нынешнюю, с ее возросшими потребностями, с ее значительно большей свободой в обращении с деньгами. Этой-то поправки не хотят делать многие. "Что это еще за свобода? - возразил строгий папа. - У меня в пятнадцать лет в кармане копейки не было. И у товарищей моих тоже. Мы от этого не страдали". Действительно, такая была жизнь. В ней порция мороженого была радостным событием. А сейчас жизнь другая. И у товарищей, у многих, копейки в кармане есть. Что если семикласснику понадобилось что-нибудь для занятий? И даже кружку квасу захотелось выпить. У товарищей шесть копеек есть, а у него карманы чистые. И один раз так, и другой в том же роде. Строгий папа так и вспыхнул: "Мало ли что у товарищей есть и что ему захочется! Сегодня кружку квасу, завтра - кружку пива... А дальше что?!" Да, многих и не без оснований волнует именно это: на деньги подросток может купить не только школьно-письменные принадлежности, не только мороженое и конфеты, которые перед обедом портят аппетит... Неустойчивый подросток и деньги. Как быть? Вот достаточно полная картина, обрисованная в нескольких строчках безымянной анкеты: "Сыну пятнадцать лет. Были и есть трудности и конфликты. Теперь категорически изолировали его от денег. На проезд даем талоны. За обеды в школу сдаем деньги сами..." Не приходится объяснять, какая беспомощная отчаянность заключена в этих "решительных мерах", и как мало они будут действенны, и насколько "чреваты". Впрочем, тут же читаем подтверждающую худшие опасения красноречивую приписку: "Что если подростку не дают карманных денег, а у него появляются папиросы, новые ручки и другие неожиданные вещицы?" Работники специальных школ для несовершеннолетних правонарушителей свидетельствуют: среди их воспитанников много именно таких ребят, которых в семье полностью лишали карманных денег. Вот рассказ Коли М. со слов его воспитательницы: "До пятого класса рос у дедушки с бабушкой. Они давали и на мороженое, и на кино. Копеек двадцать оставляли на всякий случай. Потом взяла к себе мать, и ни копейки лишней не давала. Потом стал часто отбирать у малышей. Воровать начал". Папиросы и вино - все это было у Коли М. уже позже. А началось с озлобления и протеста. Они привели его к насилию, насилие же развратило и открыло дорогу другим порокам. "Ну так что же, - спросит строгий папа, - выходит дело, надо давать, давать, давать, только, ради бога, ни у кого не отнимай и не воруй?" Нет, не так. Надо понять и признать, что в семейном воспитании "экономические рычаги" имеют всего лишь вспомогательное значение. Если подросток или юноша лишен духовных устремлений, если неправильно формируются его нравственные принципы, если его потребности убоги или низменны, - мы не исправим дела той или иной системой регулирования мелких расходов. Лишим юнца карманных денег - встанет на нечестный путь, попытаемся предупредить это, "обеспечивая потребности", - потребности станут расти, как поганые грибы под дождиком. И потому надо заботиться прежде всего о нравственном, интеллектуальном и эмоциональном воспитании ребенка. "Ах, эти общие слова", - вздохнет грустная мама, которая не знает, ну просто не знает, давать или не давать своему Володе три рубля в зарплату, как дает приятельница своему Андрюше. Приятельнице хорошо, ее Андрюша чудный мальчик. Он свои деньги потратит на книгу, на марки, ну, на лакомство. А Володя - он неплохой, но его могут "подбить" даже на бутылку. Что ж, если пятнадцатилетнего Володю книга не очень тянет, а соблазнам "взрослого времяпрепровождения" он подвержен, ему, наверное, не стоит пока что давать единовременно достаточно большую сумму, но и "зажать", лишив совсем карманных денег, нельзя. Многие родители придерживаются системы так называемых "целевых" денег на мелкие расходы. Дают на билет в кино, в театр, на школьно-письменные принадлежности, на подарок товарищу к дню рождения. Если такие выдачи не сопровождаются слишком скрупулезным расчетом, если родители дают некоторую, пусть небольшую сумму сверх стоимости билетов, подарка, транспорта, можно считать, что у ребенка есть карманные деньги. И все-таки подросткам (если к тому нет особых "противопоказаний") лучше выдавать определенную сумму на определенный срок. И снова тревожная мама: "А вдруг он на оставшиеся копейки купит не конфету, а сигарету?" Мы понимаем мамину тревогу. Только от сигареты не убережешь "копеечной блокадой". Несколько слов специально о коллекционерах. У детей, собирающих марки, значки, открытки, есть постоянная статья расходов. Естественно, что родители, коль скоро они соглашаются с тем, что ребенок занимается коллекционированием, должны иметь в виду эти расходы ребенка. Иногда возникает противоречие. Ребенок собирает, скажем, открытки, но не имеет права без специального разрешения их приобретать и не имеет для этого никаких возможностей. Можно ли согласиться с такой установкой? "Я не совсем удовлетворена поведением дочери. Ей одиннадцать лет. Собирает марки и открытки. И несмотря на то что ей запрещено делать покупки самостоятельно, иногда покупает что-нибудь для коллекции на деньги, которые ей дают на сок или на мороженое". Наверное, все-таки детям-коллекционерам следует предоставить большую свободу пополнять свои коллекции и выдавать для этого деньги, а также позволить иной раз пожертвовать и соком и мороженым ради своего хобби. Мы до сих пор намеренно ставили акцент на уважении детских потребностей, на необходимости признать за детьми и в особенности подростками определенную, хотя вполне умеренную свободу в пользовании деньгами. Но вот такой диалог: "Мам, дай скорее копеек пятьдесят, я спешу!" - "Зачем тебе?" - "Нужно". - "Только вчера рубль брал..." - "Ну и что?" - "То, что хватит!" В ответ высокомерно-презрительное: "Полтинника пожалела..." Все здесь из рук вон плохо - и раздраженно-безвольная позиция матери, и неуважение сына к ее праву контроля за его занятиями, развлечениями, расходами и к ее трудовым деньгам. Или такой факт. В седьмом классе девочки собирали по рублю к дню Советской Армии мальчикам на подарки. Не прошло двух недель, стали снова собирать по рублю на подарок учительнице к дню 8 Марта. А накануне праздника решили "скинуться" еще по рублю - отметить "свой женский день". Две девочки отказались, объяснили: "Нам неудобно опять просить у родителей денег". И остальные пятнадцать выразили им свое презрение: "Подумаешь, рубль! Вы не беднее остальных!" Возможно, они были не беднее. Они были деликатнее. "Подумаешь, рубль!", "Подумаешь, полтинник!" - такая "широта взгляда", к сожалению, не редкость в среде подростков, особенно в семьях, где достаток выше среднего. Между тем такая "широта" одинаково недопустима, вредна для всех детей, каким бы ни был бюджет семьи. К сожалению, некоторые родители как-то даже стесняются пресекать ее проявления, и в ответ на развязное: "Тебе что, жалко?" они спешат доказать, что "нет, вовсе не жалко". Давайте посмотрим правде в глаза: когда мы пасуем перед развязностью и наглостью, это не деликатность, это обыкновенная трусость. Когда же мы пасуем перед развязностью собственных детей - это трусость преступная. В таких случаях, жертвуя их порядочностью, мы покупаем себе покой. В ответ на вопрос анкеты: "Что вы считаете важным для данной темы?", некоторые родители посоветовали: "Следует обратить внимание на то, в какой форме ребенок обращается с просьбой о деньгах, и на то, как он реагирует на возможный отказ родителей". Разумеется, совсем не нужно, чтобы ребенок выражал свою просьбу в какой-то униженной форме. Это даже неприятно и больно представить себе. Но небрежный, а то и приказной тон, безусловно, допускать нельзя. Что же до реакции на отказ - она все-таки больше всего зависит от того, как выглядит этот отказ. Грубый или немотивированный отказ вызывает ответную грубость и раздражение. Если же раздраженная реакция подростка не спровоцирована обидой, если в ней скрывается устойчивое "подумаешь!" - значит, в воспитании ребенка мы уже давно упустили нечто очень важное: уважение к себе, к своему труду, к своему трудовому рублю и к своему слову. Кстати, надо иметь в виду не только то, как родители отказывают детям в их просьбе о деньгах, но и как ее удовлетворяют. В одной из анкет подчеркнуто: "В нашей семье деньги детям выдаются только в доброжелательной форме". Это исключительно важно. Иной раз лучше отказать, чем удовлетворить просьбу подростка, сопровождая ее сетованиями и ворчанием. О, эти "На тебя не напасешься!", "Сколько можно тянуть?", "У меня не монетный двор", и "У меня не банк", и... Право же, горечь и унижение, какие испытывает подросток, которому в придачу к родительскому рублю приходится получить &тот "словесный гарнир", отнюдь не укрепляют в нем уважение к нам и не помогают ему оценить наши жертвы. Это только отчуждает от нас ребенка, отравляет его душу почти мстительным желанием поскорее иметь "свои". При этом поимеем в виду, что хотя в нашем обществе экономическая зависимость в семье носит далеко не тот абсолютный характер, как в былые времена, все же дети в значительной степени зависимы от родителей экономически. Их поят, их кормят, их одевают, им дают. До поры, пользуясь не слишком привлекательным термином, принятым в системе социального обеспечения, дети в семье являются "обеспечиваемыми". А в отношении к "обеспечиваемым" обязательна повышенная деликатность. Да что ж это получается? С одной стороны, родители, научите детей уважать родительский кусок хлеба и не забывать о благодарности, с другой - соблюдайте "повышенную деликатность..." Именно так: с одной стороны и с другой стороны. Если бы только "с одной стороны", то была бы не жизнь, а плоская, совсем примитивная картинка. И еще - к вопросу о деликатности. "Мама, ты можешь мне сегодня дать рубль? Мы хотели вечером пойти на "Калину красную". У мамы хмурится бровь: "Калина красная" в одной серии". - "Но ты же знаешь..." Мама знает, что "мы" - это ее Костя и Алена из параллельного 9-Б. У них не такие уж ровные отношения, и Костик то подавлен, то радостно возбужден. И тогда в его речи появляется это счастливое "мы". Вот бы и воздержаться маме от ненужного: "Вы еще пока что дети, а не кавалер с барышней". Они еще дети и уже не дети. И маме надо бы понять: ему действительно нужно подойти к кассе самому и купить два билета - для девочки и для себя. Хотя он еще и не самостоятельны и. Карманные деньги, то есть деньги, которые но имеют определенного целевого назначения, оказывают и прямое воспитательное влияние. На одной из родительских конференций об этом говорил заведующий кафедрой педагогики Калужского педагогического института доцент Д. М. Гришин. "Без свободы нет ответственности. Если ребенок регламентирован до копейки, он не научится быть экономным. И он не научится быть щедрым". В самом деле, может ли сравниться ценность подарка, сделанного ребенком на сбережения от мелких расходов, с тем, который куплен к дню маминого рождения на деньги, выданные папой, а к дню папиного рождения - на деньги, полученные от мамы? У моей знакомой есть авторучка, самая обыкновенная, рублевая - подарок внука к празднику. Денег у родителей он на этот подарок не получал. В чем-то себе отказал, сэкономил из того, что ему давали на мелкие расходы, не требуя отчета до копейки. А одна мама получила от своего девятилетнего сына в подарок танк, хороший заводной танк. Это тоже потребовало от дарителя готовности кое в чем себе отказать. Но как могла бы проявиться эта готовность, если бы у него совсем не было денег, которыми он волен распорядиться по своему усмотрению? Есть еще один вопрос, связанный с карманными деньгами, который требует внимания. Начну с высказывания одного родителя: "Дети должны получать деньги на карманные расходы за помощь по дому, а не просто как подарок". Аргумент такой: "Чтобы не рос тунеядцем". А что если вырастет делягой? Уплатит больной дед десять копеек "за услугу" - принесет из аптеки лекарство, не найдется у деда монетки - стакан чаю не подаст... Впрочем, иногда взрослые спешат оплатить "наличными" услуги, оказанные им детьми, руководствуясь каким-то искаженным чувством деликатности и благодарности. Вот эпизод: Юрику десять. Вернулся домой усталый, голодный, довольный... Оказывается, вместе с товарищем два часа чистил снег. "Дворнику помогали. Он, знаешь, уже старый, ему трудно. Вон сколько снегу нанесло!" У матери теплеют глаза. А Юрик бежит в переднюю и из кармана куртки достает рубль: "Вот! Один мое дал, другой Толику!" Мама неприятно поражена: "Значит, вы за деньги нанялись дворнику помогать?" - "Да нет, мы просто так, а он нам, когда уходили, денег дал". Ведь вот человек ничего плохого не хотел, хотел просто отблагодарить ребятишек. Не подумал только, что в следующий раз эти славные мальчуганы, может, уже не просто так помогут, на рублик станут рассчитывать. Случай не единичный. Сын нарубил соседке дров. Здоровый пятнадцатилетний мальчик с удовольствием помахал топором. Благодарная соседка сочла, что сказать "спасибо" будет недостаточно - вручила смущенному парню три апельсина. Он же починил другой соседке плитку - был награжден двумя румяными яблоками. Милые люди, не надо. Давайте детей угощать и привечать, будем с ними добры и щедры. Но не мешайте им делать для вас добро "просто так", не глядя в руки и принимая идущее от сердца "спасибо" как самую дорогую плату. Когда же этому и поучиться, как не в детстве, как не в ранней юности? Но вернемся к отношениям внутрисемейным. У предложения оплачивать детям их участие в домашнем труде, разумеется, не нашлось сторонников. Довольно решительно выступили родители и против оплаты учебной работы, которая принята в некоторых семьях. "Нам очень не нравится, когда детей награждают за хорошую отметку. Надо воспитывать в них желание учиться не ради денег". Действительно, в иных семьях на отметки установлен прямо-таки прейскурант: на пятерку цена, естественно, самая высокая, тройка идет "подешевле", двойка плоха тем, что вовсе не приносит барыша... И все же, как это чаще всего бывает в деле воспитания, проблема не решается однозначно. Послушаем еще некоторые высказывания родителей. "Если я вижу, что сын всю неделю добросовестно занимался, если он старался в чем-то помочь по дому, был вежлив и внимателен, мне хочется доставить ему в выходной день побольше удовольствий. Это может быть билет в театр или просто деньги, которые сын потратит по своему усмотрению, на кино, театр или поездку за город. Знаю, что ни на что плохое он деньги не потратит. Но если парень ленился или недостаточно хорошо себя вел, считаю ненужным и вредным с тою же щедростью оплачивать его развлечения. Подростку все-таки надо понимать, что развлечения и удовольствия должно заслужить добросовестностью в труде и порядочностью в поведении". Что тут можно возразить? И надо ли? По-видимому, в определенных формах материальное поощрение для ребенка, в особенности для подростка, совсем не вредно. Разумеется, не в виде оплаты за отметку или за услугу. Но в виде оценки его усилий, как заслуженная награда за неделю, четверть, полугодие или целый учебный год добросовестного, напряженного труда. Знакомая девочка старшеклассница рассказала: "Наш класс дружит с болгарскими ребятами. В летние каникулы от нас пятнадцать человек поедут в Болгарию. По путевке, за деньги. Мама сказала: "Кончишь без троек - поедешь". Правильно? Думаю, правильно. И тут же сомнение: а вдруг какая-нибудь случайная, "шальная" тройка? И такое глубокое огорчение, такая большая потеря... Ну, "шальные" тройки за год учебы - редкость, и, кроме того, будем надеяться, в этом случае родители все же будут руководствоваться не сугубо прямолинейной "принципиальностью", а чувством справедливости. Итак, в решении вопросов, связанных с карманными деньгами и с материальным поощрением детей, как и в решении всех вопросов воспитания, следует руководствоваться не догмой, а принципом целесообразности и гуманности. ^TГлава двенадцатая - НА ТРУДОВЫЕ^U В жизни подростка, юноши наступает момент, на котором хочется особо остановиться. Рассказала учащаяся техникума: "У нас некоторые ребята стипендию откладывают на сберкнижку, к окончанию, говорят, будет приличная сумма". Итак, из первой стипендии "собственный счет в банке", к окончанию - "своя" кругленькая сумма. Не родителями, не родственниками подаренные деньги, а собственные. Вернее, якобы собственные. В последнее время мы все чаще задумываемся над возможностями участия подростков в общественно полезном труде. На производстве и тем более в сфере обслуживания нужда в людях велика, а подростки во время каникул с пользой для общества могли бы поработать. А для самих подростков? Нужно ли? Полезно ли? Какие на этом пути стоят проблемы и каково мнение родителей и педагогов? Некоторые родители выступают против участия подростков в производственном труде: "Учась в школе, пусть посвящают себя учебе. Нужно учиться - работать всегда успеют". Видно, сами в трудные годы наработались с юности сверх меры и почитают благом совершенно освободить детей от труда чуть ли ни до совершеннолетия. Есть семьи, в которых этот принцип распространяется даже на домашний труд, в других - только на труд общественно полезный. И все же все заметнее растет сознание необходимости для подростков такого труда. Однако сильно разнятся точки зрения на то, каким он должен быть и как должен быть организован. Некоторые родители допускают только коллективный заработок, который расходуется на общественные нужды. Другие считают для подростка возможным работать часть каникулярного времени, "если семья испытывает какие-то материальные затруднения". Большинство склоняется к мысли, что посильное участие в "настоящем", официально оцененном и оплаченном труде для подростка полезно и целесообразно, даже если семья не испытывает материальных трудностей. Вот некоторые высказывания на этот счет: "Если четырнадцати-пятнадцатилетний подросток поработает курьером, почтальоном, продавцом и получит денежную оценку за свой труд, его отношение к деньгам и вообще к жизни изменится к лучшему"; "После восьмого класса в летнде каникулы каждому полезно было бы поработать. Только в хорошем производственном коллективе"; "Обязательно пусть в каникулы поработают и именно за деньги, хоть и небольшие, чтоб чувствовали ответственность за свой труд". Но звучит и сомнение: "Не будут ли в таком возрасте "собственные" деньги развивать меркантильность?"; "Я бы не возражала, чтобы мой сын летом месяца полтора поработал, - сказала одна мама. - Но ведь зарплату будет получать. Целая проблема..." Да, как ни странно, проблема. Когда-то, в скудные послевоенные годы, такой проблемы не было. Подростки работали, чтобы подкормить себя и младших братишек и сестренок, чтобы поддержать семью. И не было у них никаких "своих" денег. Теперь в доме большей частью достаток, младшие упитанные и нарядные, родители "в силе". На самом деле не так уж и роскошно: приходится еще и рассчитывать и "натягивать", мамы частенько "наступают на горло" даже своим скромным хотениям, папы великодушно объявляют, что им мода "вообще ни к чему". Но, рассуждают, не такая уж у нас крайность, чтобы "детскими пользоваться". И вот на стипендии и молодежные зарплаты то ли джинсы заокеанские доставать по цене, за какую папа себе и выходной костюм не решится купить, то ли "маг" приобретать, то ли их действительно положить на "детский личный счет". Пройдет несколько лет - глядишь, ребенок купит себе "Запорожца". "Скромно, зато па свои". У дочки-студентки такой диалог с мамой: "Хочу юбку-спираль. Нужно шелку десять метров". - "Это, пожалуй, дорого..." - "Ну так куплю на свои. Одолжи! Со стипендии отдам". И магнитофон вещь хорошая, и против джинсов ничего не скажешь, и "спирали" на иных были чудо как хороши. Только вот это самое "на свои", которое, пожалуй, ничуть не лучше, чем откровенное и уже достаточно осужденное "на родительские"... Как бы "собственные" стипендии и "собственные" зарплаты не изуродовали детей мелочной скупостью или безответственной расточительностью. А нередко они являются вместе. Эдакое приятное сочетание: скупость по отношению к другим и сверхщедрость по отношению к себе. Потому что ведь и то и другое - оборотные стороны одной медали - своекорыстия. А от него бежит дружба, от него бежит любовь, от него бежит счастье. И потому таким цепным для нас оказывается опыт тех семей, которым удается избежать опасностей, связанных с детским заработком. Марину пригласили сниматься в кино. Не в заглавной роли и даже не во второстепенной. Ей пришлось участвовать всего в двух-трех кадрах. Но все равно это было так интересно! А через неделю произошло еще одно удивительное и волнующее событие. Кассир подал Марине лист, на котором были написаны фамилии, и попросил расписаться в ведомости. Марина по школьной привычке старательно вывела "Фокина", спохватившись, пририсовала к "а" небрежную взрослую закорючку и получила на руки целых пять рублей. Едва дождалась маминого прихода с работы. Они вместе ходили в кондитерскую за пирожными. Получился очень вкусный чай и очень радостный вечер. Десятилетнюю Марину поздравляли "с началом трудовой деятельности". А первый ее заработок распределили так: два рубля на пирожные, рубль Марине на открытки, два рубля мама положила к себе в сумочку, сказала: "Это на хозяйство". Марина рассказала мне об этом три года спустя. Призналась: "На хозяйство" мне больше всего понравилось. Я сразу повзрослела". О первых зарплатах молодежи, или, как иногда говорят, первых получках, писалось не раз. Главным образом в связи с еще не везде изжитой традицией отмечать это событие бутылкой. Бутылка с мастером, бутылка с приятелями, бутылка - и такое еще встречается - с папашей. Матери прибавится не столько достатка, сколько слез. Через несколько лет будет плакать молодая жена, которой, скорее всего, ненадолго хватит молодости, а там и дети... Скажем откровенно, тема не новая. Ее хоть и не обойдешь, но и обсуждать тут нечего. Все слишком ясно. Поговорим о другом. О своей первой зарплате рассказала мне знакомая, теперь она научный работник, кандидат наук. А тогда восемнадцатилетняя девочка, сразу после школы. Жили трудно. Отец-инвалид, мама-делопроизводитель. Люба поступила учиться на вечернее отделение и пошла работать в лабораторию. И вот первая зарплата. Ей в тот день ничего не было жалко. Маме купила красивую сумку. Отцу, художникулюбителю - самые дорогие, великолепные колонковые кисти. Хотелось праздника и торжества. Отец был в восторге от подарка. Мама всплакнула, поцеловала дочку, погляделась в зеркало и в пальто и в платье. Хороша нарядная сумка! Потом вздохнула и сама себя утешила: "Ну ничего, до зарплаты у тети Маруси одолжу". "И тут я поняла, - вспоминает Любовь Ивановна, - не то я сделала. Явилась, как заокеанский богатый дядюшка с экзотическими подарками: "Мои капиталы - что хочу, то ворочу!" Я специально опросила целую группу учащихся профессионально-технического училища, как ребята распорядились своей первой стипендией. Почти все ознаменовали ее подарками родным. Особенно порадовали ответы в таком роде: "Папе - галстук, маме - цветы, братишке - фломастер, сестренке - косынку". Внимание - каждому члену семьи, признание его участником своей радости. Почти все принесли в дом сладкое либо фрукты. Но больше всего мне понравилось, что многие ребята на подарки истратили только часть стипендии. Другую часть отдали в семью как свой первый взнос в ее бюджет. Тут куда больше гарантий на будущее, чем когда "пир на весь мир". Потому что жизнь, даже в театре, складывается не только из премьер. Послушаем еще родителей, чьим детям приходилось работать уже в школьные годы: "Сын зарабатывал на школьной практике, делал покупки по согласованию с нами"; "Наши пятнадцатилетние близнецы летом работали на току. С общего согласия потратили деньги на свою одежду"; "У меня сын и дочь. Живем втроем. Сын с четырнадцати лет во время каникул работал на почте. Работал хорошо, получал премии. Часть денег отдавал в семью, часть откладывал на магнитофон. Потом вместе ходили его покупать. Это было нам всем очень приятно. А теперь сын кончил школу, на заводе со мной в одной бригаде. И кормильцев у нас стало двое". Не надо думать, что так естественно и органично молодежный заработок может входить в семейный бюджет только там, где семья испытывает заметные материальные трудности. Моя знакомая Оленька - девочка из достаточно обеспеченной семьи. После девятого на время летних каникул пошла работать в типографию. Осенью ей сшили пальто с капюшоном, опушенным серебристым песцом. Песец - за счет ее вклада. Оленька и во всех-то нарядах хороша, а в этом показалась мне особенно мила. Оттого, может быть, что я знала о его происхождении. Остальные деньги с согласия родителей Оля отложила на занятия с репетитором по физике перед экзаменом в вуз. Что же, в таком варианте и занятия абитуриента с репетитором тоже приобретают несколько иной оттенок... И в завершение нашего разговора об участии детей во взрослом труде - немного полемики. На страницах "Комсомольской правды" как-то была опубликована статья В. Ниязматова и Ю. Щекочихина "Дети и деньги". На улицах, стадионах и базарах Ташкента авторы встретили множество подростков, занятых разнообразной торговлей - продажей старых газет и холодной воды на стадионе, цветов, билетов в кинотеатр по спекулятивной цене. И наконец, ребят, торгующих на базаре овощами и фруктами, выращенными в родительском саду. Все эти наблюдения вызвали у авторов тревогу и возмущение. Но не свели ли они в одну категорию совершенно разные явления? Дети, занимающиеся барышничеством и мелкой спекуляцией, - явление недопустимое. Мальчишки, которые весь свой досуг, а скорее всего не только досуг, но и время, которое положено было бы провести в школе, отдают торговле букетиками и всем, что имеет хоть какой-то спрос, заражаясь нечистым азартом наживы, - тоже повод для серьезной тревоги. Но вот ребята из трудовых семей да еще, как замечают авторы, многодетных, которые помогают родителям и в саду, и в огороде, и на рынок потом вместе с ними выйти, чтобы продать выращенные ими плоды, - что плохого можно усмотреть в их времяпрепровождении? Неужели было бы лучше, если бы они брезгливо отказались от этой работы или чтобы сами родители "посовестились" им это предлагать? Ничего плохого нет и в том, чтобы отнести на базар сумки с овощами и постоять там за прилавком, а не предоставлять все это матери. А колхозный рынок - это все-таки не "толкучка", за прилавками там не только деляги-воротилы. И если родители зарабатывают хлеб честным, законным трудом - каким бы он ни был, будь то работа дворника, прачки или продажа изделий рук своих, - нельзя, чтобы дети от этого труда родителей с презрением отворачивались и не были согласны его разделить. И пожалуй, нет ничего отвратительнее, чем "высокообразованные" дочки и сынки, которые не стыдятся пользоваться деньгами, которые родители "наторговали", но почитают для себя унижением продать пучок редиски из родительского огорода. У меня есть знакомая семья. Живет она в деревне. Дружим много лет. Знала я Сашу маленьким мальчиком, а нынешней зимой он приезжал к нам проездом в отпуск из военной части. Вспоминал Саша дом, как жили в последние годы. Хозяйство у них солидное - и корова, и птица. И он, и сестренки по хозяйству помогали. А Саша после школы через день ездил на велосипеде в город с бидоном - продавать молоко. Я переспросила: "Ты сам продавал, не мама?" Он посмотрел на меня с удивлением: "С чего это матери мотаться? Ей теперь такая тяжесть ни к чему. Как я ушел в армию, они корову продали..." Так что пусть уж будет на несколько прочитанных книжек меньше. Зато совести больше... ^TЗАКЛЮЧЕНИЕ^U Когда я слышу бытовые перепевы знаменитой арии Мефистофеля о "тельце златом", то есть разговоры о злой силе денег, мне слышится в этих анафемах какое-то рабское преклонение перед деньгами, какая-то невольная боязнь искушения. Нет, деньги сами по себе не зло, которое нам будто бы приходится скрепя сердце терпеть. А. С. Макаренко в своей "Книге для родителей" писал по поводу одной хорошей семьи: "Меня всегда радовала эта веселая семья и ее строгий денежный порядок. Здесь деньги не пахли ни благостным богом, ни коварным дьяволом. Это было то обычное удобство жизни, которое не требует никаких моральных напряжений. Пызновы смотрели на деньги как на будничную и полезную деталь". Однако для того, чтобы выработать в детях такой естественный и спокойный взгляд на деньги, родителям требуется подойти к делу серьезно, сознательно и ответственно. Задача этой книги - побудить родителей к такому ответственному подходу, заставить их, задуматься над сложностью и многообразием вопросов, связанных с темой "Дети и деньги", и помочь найти правильный вариант поведения.