сидеть и уплетать пу- динг, а гости останутся голодными. Нет, этого она не может допустить! И вот гости расселись вокруг стола на застекленной веранде - папа Эмиля, мама Эмиля и маленькая Ида. - Что за непослушный мальчишка, легче уследить за горстью блох, чем за ним, - блохи и те не так быстро исчезают, - сказал папа Эмиля. Речь, конечно, шла об Эмиле. Мама хотела было побежать на поиски сынишки, но папа принялся уверять ее, что он уже искал его повсюду. Тут вмешалась фру Петрель: - Не сомневаюсь, что Эмиль сам отыщет сюда дорогу. Фру Петрель была права. В эту самую минуту в воротах ее дома показал- ся Эмиль. Но тут он увидел такое, от чего замер на месте. По соседству с фру Петрель, в доме, выкрашенном в красный цвет и ок- руженном садом, жил бургомистр. А в саду, под яблонями, ковылял на высо- ких ходулях сын бургомистра Готфрид. Он тоже покосился на Эмиля и тотчас полетел кубарем в куст сирени. Если ты когда-нибудь ходил на ходулях, то поймешь, почему так случилось, - нелегко сохранять равновесие на длинню- щих палках с прибитыми к ним лишь маленькими дощечками для ног. Готфрид мгновенно высунул нос из куста и уставился на Эмиля. Когда встречаются двое мальчишек одинакового норова, то в глазах обоих словно зажигаются огоньки. Готфрид и Эмиль осмотрели друг друга с ног до головы и молча улыбнулись. - Мне бы такую кепчонку, как у тебя, - сказал Готфрид. - Дай поно- сить! - Не-а, - сказал Эмиль, - но могу поменяться на твои ходули. Такой обмен показался Готфриду стоящим. - Только вряд ли у тебя получится, - сказал он. - Посмотрим! - ответил Эмиль. Эмиль оказался проворнее, чем предполагал Готфрид. Он мигом вскочил на ходули и быстро заковылял среди яблонь. Про обед у фру Петрель он на- чисто забыл. А на застекленной веранде хуторяне угощались рыбным пудингом. Скоро с ним было покончено, и настал черед черничного киселя. Его-то было вволю: посреди стола возвышалась налитая до краев громадная фарфоровая миска. - Ешьте, ешьте, - угощала фру Петрель, - надеюсь, аппетит у вас хоро- ший. У нее самой никакого аппетита не было, и она не притронулась к кисе- лю, зато болтала без умолку. Говорила она, ясное дело, об огромной коме- те, потому что в тот день все в Виммербю только о ней и толковали. - Это ужасно! - воскликнула она. - Из-за какой-то кометы все должно полететь в тартарары! - Кто знает, может, этот кисель - последнее, что ешь в жизни, - ска- зала мама Эмиля, и папа Эмиля поспешно протянул тарелку фру Петрель. - Налейте, пожалуйста, еще, - попросил он. - Не ровен час... Но прежде чем фру Петрель успела подлить ему киселя, случилось нечто невероятное. Послышался звон разбитого стекла, раздался крик, чтото с грохотом влетело через широкое окно, и по веранде пронесся вихрь из ос- колков стекла и брызг черничного киселя. - Комета! - закричала фру Петрель и без чувств рухнула на пол. Нет, это была не комета, а всего-навсего Эмиль, который, словно пу- шечное ядро, влетел в окно и угодил головой в фарфоровую миску, откуда фонтаном брызнул кисель. Что тут началось на веранде! Мама Эмиля голосила, папа орал, ма- ленькая Ида плакала. Только фру Петрель была совершенно спокойна, так как лежала на полу в глубоком обмороке. - Быстрее на кухню за холодной водой! - скомандовал папа Эмиля. - На- до намочить ей лоб! Мама опрометью бросилась на кухню, а папа побежал следом - поторопить ее. Эмиль осторожно вытащил голову из миски. Лицо у него стало си- ним-пресиним. - И чего ты всегда так торопишься на обед?! - упрекнула брата ма- ленькая Ида. Эмиль ничего не ответил. - Готфрид прав, - вздохнул он. - На ходулях через забор не перелезть. Это уж точно. Тут он увидел на полу несчастную фру Петрель, и ему стало жаль ее. - Что же это они так долго не несут воду? - пробурчал он. - Надо по- торопиться. Эмиль не долго раздумывал. Он быстрехонько схватил миску с остатками черничного киселя и выплеснул их прямо в лицо фру Петрель. Хочешь - верь, хочешь - нет, это сразу помогло! - Буль-буль... - ФРУ Петрель очнулась и мгновенно вскочила на ноги. Вот как хорошо варить много черничного киселя, чтобы хватило и на случай беды! - Я ее уже вылечил, - похвастался Эмиль, когда мама и папа примчались наконец из кухни с водой. Но папа сумрачно посмотрел на него и сказал: - А я знаю, кто будет лечиться в столярке, как только мы вернемся до- мой. У фру Петрель все еще кружилась голова, и лицо у нее было такое же синее, как у Эмиля. Но мама Эмиля, умелая и проворная хозяйка, тотчас уложила ее на диван и схватила щетку. - Надо навести порядок, - сказала она и принялась орудовать щеткой: сначала она отмыла фру Петрель, потом Эмиля и напоследок пол на веранде. Вскоре нигде не осталось никаких следов черничного киселя, кроме ма- ленького синего пятнышка за ухом Эмиля. Потом мама вымела осколки стек- ла, а папа побежал к стекольщику за новым оконным стеклом, которое он мигом вставил вместо разбитого. Эмиль хотел было ему помочь, но отец да- же близко не подпустил его к оконной раме. - Отойди-ка отсюда! - прошипел он. - Сгинь с глаз моих и не возвра- щайся до самого отъезда! Эмиль был не против того, чтобы сгинуть. Ему хотелось еще немного по- болтать с Готфридом. Но от голода у него сосало под ложечкой. За весь день ему перепал лишь глоточек черничного киселя - разок он успел хлеб- нуть, когда нырнул в миску. - Нет ли у тебя чего-нибудь пожевать? - спросил он Готфрида, который по-прежнему торчал в бургомистровом саду возле забора. - Жуй сколько хочешь, - ответил Готфрид. - Моему папаше сегодня стук- нуло пятьдесят, вечером у нас будет пир, и кладовки прямо ломятся от всякой всячины. - Вот здорово! - обрадовался Эмиль. - Дай попробую, недосол у вас или пересол. Готфрид не мешкая отправился на бургомистрову кухню и вернулся с та- релкой, полной всякой вкуснятины - сосисок, котлет, пирожков. Готфрид и Эмиль - даром что по разные стороны забора - мигом все съели. Эмиль опять был всем доволен. Но его спокойствие длилось только до тех пор, пока Готфрид не проговорился: - А сегодня вечером у нас будет фейерверк, какого в Виммербю еще не бывало. За всю свою разнесчастную жизнь Эмиль не видел ни одного фейерверка, - жители Леннеберги не позволяли себе таких безумств. И теперь он очень огорчился: ведь ему не придется увидеть великолепный фейерверк, потому что надо засветло отправляться обратно в Каттхульт. Эмиль вздохнул. Если пораскинуть мозгами, какой все-таки неудачный этот ярмарочный день! Ни коня, ни фейерверка - одни беды да напасти, к тому же дома его ожидает столярка. Эмиль мрачно попрощался с Готфридом и пошел разыскивать Альфреда, своего друга и утешителя во всех бедах. Только где теперь найдешь Альфреда на улицах, запруженных толпами крестьян, приехавших на ярмарку, да еще вперемешку с горожанами из Вим- мербю? Отыскать Альфреда в этой толчее оказалось делом нелегким. Эмиль затратил на поиски своего друга несколько часов и за это время успел не- мало напроказить. Но эти проделки не попали в синюю тетрадь, так как о них никто никогда не узнал... Альфреда он так и не нашел. В октябре темнеет рано. Скоро начнет смеркаться, скоро кончится, нав- сегда канет в вечность этот ярмарочный день. Крестьяне уже собрались разъезжаться, да и горожанам из Виммербю, пожалуй, пора было по домам. Но напоследок всем хотелось еще посмеяться, поболтать, покричать, пошу- меть, и на улицах царило веселое оживление. Еще бы, ведь день-то необыч- ный! И ярмарка, и день рождения бургомистра, и кто знает, может, послед- ний день жизни на Земле, если и в самом деле прилетит эта дымящаяся ко- мета. Понятно, что все чувствовали себя не в своей тарелке, толпясь на улицах и не зная, чего ждать - радости или беды. Когда люди одновременно и боятся и радуются, то они утрачивают чувство меры. Поэтому сутолока на улицах не уменьшалась и веселье не стихало, а в домах царили тишина и покой: в них остались лишь кошки да дряхлые старушки, нянчившие внучат. Если тебе случалось бродить по маленькому городку вроде Виммербю, а может, и в день ярмарки, и в сумерки, ты знаешь, как весело шагать по улочкам, мощенным булыжником, и разглядывать в окнах домиков бабушек, их внучат и кошек. А как бьется сердце, когда крадешься темным переулком, заходишь в чужие ворота, на темный двор, забитый крестьянскими телегами, между которыми толкутся крестьяне и пьют пиво, перед тем как запрячь ло- шадей и отправиться восвояси по хуторам. Для Эмиля прогулка была тоже веселой и увлекательной. Скоро он поза- был о своих недавних горестях и уже не сомневался, что рано или поздно найдет Альфреда. Так оно и вышло, только сперва он нашел нечто совсем другое. Шагая по узенькой окраинной улочке, он неожиданно услыхал невообрази- мый шум, доносившийся со двора. Кричали и ругались крестьяне, отчаянно ржала лошадь. Эмиль тотчас шмыгнул в ворота, желая узнать, что там про- исходит. Его глазам представилось зрелище, заставившее его вздрогнуть. Во дворе была старая кузница, и в отблесках пылающего горна, в толпе злющих-презлющих крестьян Эмиль узнал своего буланого конька. Крестьяне, все как один, были вне себя от злости. Угадай, почему они злились? Да потому, что молодой буланый конь ни за что не давал себя подковать. Как только коваль пытался поднять его ногу, конь вставал на дыбы, бешено бил копытами и лягался так, что крестьяне рассыпались в разные стороны. Ко- валь просто не знал, что делать. - Много лошадей довелось мне подковать на своем веку, но такого коня я еще не встречал. Ты, может, не знаешь, кто такой коваль? Это кузнец, который обувает лошадей. Да, да, потому что коню, так же как и тебе, нужна обувка, а не то он в кровь сотрет копыта и будет спотыкаться и скользить по обледене- лой дороге. Обувь эта не обычная - это железные скобы, которые накрепко прибивают гвоздями к копытам. И называют их подковами; тебе, может, слу- чалось их видеть. Однако молодой буланый конь, верно, решил, что обувка ему ни к чему. Он стоял смирно и кротко до тех пор, пока не дотрагивались до его задних ног. Но стоило кузнецу приблизиться к коню и чуть коснуться его ноги, как снова начинался настоящий цирк - конь лягался и отпрыгивал в сторо- ну, хотя полдюжины крестьян висели на нем, пытаясь удержать на месте. Барышник из Молиллы, купивший коня, постепенно приходил в ярость. - Дай-ка я сам, - сказал он и злобно схватил заднюю ногу жеребца. Но конь так лягнул его, что барышник шлепнулся прямо в лужу. - Эхе-хе, хе-хе, вот так-то, - сказал старый крестьянин, долго наблю- давший за происходящим. - Нет уж, поверьте мне, этого коня не подковать! Ведь дома в Туне его пытались подковать раз двадцать, не меньше. Тут барышник смекнул, что с конем его надули, и еще пуще рассвирепел. - Бери, кто хочет, этого подлого конягу! - завопил он. - Пусть убира- ется с глаз долой! И кто, вы думаете, вышел из толпы? Конечно, Эмиль. - Давай возьму! - сказал он. Барышник расхохотался: - Тоже мне выискался, клоп эдакий! Всерьез он и не думал отдавать коня, но раз уж столько людей слышали его слова, ему надо было как-то вывернуться. И он сказал: - Ладно, так и быть, получишь коня, если удержишь его, пока подкуют. При этих словах все, кто там стоял, рассмеялись, потому что, сколько они ни пытались удержать жеребца, этого никому не удалось. Не подумай, что Эмиль был простачком. Он разбирался в лошадях лучше всех в Леннеберге и даже во всем Смоланде. Когда буланый конек взвился на дыбы, захрапел и начал лягаться, Эмиль подумал: "Ну точь-в-точь как Лина, когда ее щекочут! " Так оно и было на самом деле, и, кроме Эмиля, никто об этом не дога- дался. Конек просто-напросто боялся щекотки. Поэтому он фыркал и брыкал- ся - совсем как Лина, когда, бывало, к ней чуть прикоснешься, а она так и закатывается от смеха. Да ты ведь и сам знаешь, что бывает, когда ще- кочут. Эмиль подошел к коню и сжал его морду своими крепкими кулачками. - Эй, ты, послушай! - сказал он. - Сейчас я тебя подкую, а ты не бры- кайся, я обещаю тебя не щекотать. Угадай, что потом сделал Эмиль? Подойдя к коню сзади, он неожиданно схватил его прямо за заднее копыто и поднял ногу. Конь повернул голову и добродушно покосился на Эмиля, словно желая понять, что он там делает. Видишь ли, копыта у лошадей так же нечувствительны, как твои ногти, и если лошадь взять за копыто, ей нисколько не щекотно. - Пожалуйста, - сказал Эмиль кузнецу, - давай подковывай, я подержу! Гул пронесся в толпе и не смолкал, пока Эмиль помогал кузнецу подко- вать коня на все четыре ноги. Когда дело было сделано, барышник стал изворачиваться. Он хорошо пом- нил, что обещал, но не хотелось ему отдавать коня. Вытащив из кошелька пять крон, он протянул их Эмилю. - С тебя хватит, - сказал он. Крестьяне, стоявшие в кузнице, разозлились не на шутку. Они знали це- ну слову и умели его держать. - Ты это брось! - сказали они. - Теперь конь - мальчишкин! И вышло так, как они сказали. Барышник был богат, все это знали, и, чтобы избежать позора, пришлось ему сдержать слово. - Ладно, триста крон - еще не все золото на свете, - сказал он. - За- бирай своего подлого конягу и дуй отсюда! Угадай, обрадовался ли Эмиль? Он вскочил на своего только что подко- ванного коня и выехал из ворот, будто важный какой генерал. Крестьяне прокричали "ура", а кузнец сказал: - И каких только чудес не бывает на ярмарке в Виммербю! Сияя от счастья, радостный и гордый, скакал Эмиль напрямик через яр- марочную толпу, а навстречу ему по улице Стургатан в страшной давке про- бирался не кто иной, как Альфред. Увидев Эмиля, он остановился как вкопанный и широко раскрыл глаза. - Что за наваждение! - воскликнул он. - Чей это у тебя конь? - Мой! - крикнул Эмиль. - Его зовут Лукас, и, подумать только, он бо- ится щекотки, точь-в-точь как Лина. Тут как раз подоспела Лина и дернула Альфреда за рукав. - Пора ехать домой, понял? - сказала она. - Хозяин уже запрягает ло- шадей. Вот и настал конец веселью, пора было хуторянам возвращаться домой в Леннебергу. Но Эмилю обязательно хотелось показать коня Готфриду. - Скажи папе, что через пять минут я вернусь, - крикнул Эмиль и так понесся к усадьбе бургомистра, что только искры посыпались из-под копыт. Осенние сумерки опустились над садом бургомистра, но в доме празднич- но светились окна, и оттуда доносились смех и говор. Пир был в самом разгаре. А в саду разгуливал Готфрид, который терпеть не мог званых обедов, пирушек и охотнее ковылял на своих ходулях. Увидя Эмиля, гарцующего на коне, он снова кубарем полетел в куст сирени. - Чей конь? - крикнул он, как только ему удалось высунуть нос из кус- та. - Мой, чей же еще? - ответил Эмиль. - Конь мой. Сперва Готфрид никак не хотел этому поверить, но когда наконец понял, что Эмиль не шутит, пришел в ярость. Сколько он клянчил у отца коня, клянчил с утра до вечера, и что же ему отвечал всякий раз отец? "Ты еще маленький. Ни у одного мальчика в твоем возрасте нет коня! " И как это взрослым не надоест вечно врать! Вот вам, пожалуйста, Эмиль! Пусть папаша полюбуется собственными глазами, если они у него есть и если он только пожелает выйти и посмотреть! Но он сейчас сидит с гостями за столом и пирует, объяснил Готфрид Эмилю. Он долго будет си- деть с этими дурошлепами, которые только и знают, что есть, пить и без конца произносить какие-то речи. - Эх, выудить бы его оттуда, - мрачно сказал Готфрид, и на глаза у него навернулись слезы. Эмиль пожалел Готфрида и не долго думая нашел выход. Если бургомистр не может выйти к коню, то конь может войти к бургомистру - это же проще простого. Надо только въехать вверх по лестнице в прихожую, а оттуда прямехонько в столовую. Единственное, что требуется от Готфрида, - отк- рывать двери. Если тебе случалось когда-либо бывать на пиру, где неожиданно появля- ется конь, то ты знаешь, что гости так таращат на него глаза и подскаки- вают на месте, будто видят коня впервые в жизни. Именно так было и на пиру бургомистра. Сам бургомистр первый тому пример. Он подскочил на стуле и так поперхнулся тортом, что не мог вымолвить ни слова в свое оп- равдание, когда Готфрид крикнул ему: - Ну, а теперь что ты скажешь? Вот видишь, он - мальчик, как и я, а у него уже есть конь! В конце концов все гости обрадовались, что к ним пожаловал конь. Ведь конь - чудесное животное. Всем, всем без исключения захотелось потрепать Лукаса по холке. Эмиль сидел верхом и сиял. Так и быть, пусть гладят его коня. Среди гостей был и старый майор. Ему не терпелось показать, как он здорово разбирается в лошадях. Майор решил пощупать заднюю ногу Лукаса - ой-ой-ой, он ведь не знал, что Лукас боится щекотки! Бургомистр, выплюнув кусочек торта, уже успел прийти в себя и собрал- ся было отчитать Готфрида, но как раз в этот миг майор притронулся к задней ноге Лукаса. В ту же секунду в воздухе сверкнули лошадиные копы- та, задев стоявший поблизости сервировочный столик, и торт со взбитыми сливками, описав в воздухе дугу, со звучным шлепком угодил в физиономию бургомистра. - Буль-буль, - только и произнес он. Гости, как ни странно, загоготали, словно вовсе лишились рассудка. Одна жена бургомистра не осмелилась хохотать. Она испуганно засеменила к мужу с лопаточкой для торта. Необходимо было срочно начать раскопки на его лице и проделать хотя бы щелочки для глаз. Иначе бургомистр не уви- дит, как веселятся гости у него на дне рождения. Тут Эмиль вдруг вспомнил, что ему пора возвращаться домой в Леннебер- гу, и поспешно выехал из дверей зала. Готфрид бросился вслед за ним. Ка- кой толк разговаривать сейчас с папашей, если он по уши залеплен сливка- ми? Кроме того, Готфрид был не в силах расстаться с Лукасом. Возле калитки Готфрида ждал Эмиль, чтобы попрощаться. - Везет же тебе! - вздохнул Готфрид и в последний раз потрепал Лукаса по холке. - Ясное дело! - подтвердил Эмиль. Готфрид снова вздохнул. - Зато у нас будет фейерверк, - сказал он, словно утешая самого себя. - Смотри! Он показал Эмилю петарды, лежавшие наготове на столе в беседке, окру- женной кустами сирени. У Эмиля екнуло сердце. Понятно, он торопился, но ведь за всю свою разнесчастную жизнь ему ни разу так и не довелось уви- деть фейерверка. - Дай одну! - попросил он. - Только посмотреть, заряжена она или нет. Готфрид не долго думая вытащил из груды одну хлопушку. - На вот эту, маленькую, - сказал он. Эмиль кивнул головой и спрыгнул с коня. - Ладно, сойдет и эта малявка. Дай спички! И он поднес спичку... Пиф-паф! - маленькая светящаяся хлопушка взмыла ввысь. О чем говорить, она была заряжена. Петарда метнулась тудасюда и под конец шлепнулась назад на стол в общую кучу. Верно, ей было скучно летать одной. Ни Эмиль, ни Готфрид не обратили на это внимания, так как у них за спиной неожиданно раздался громкий вопль. Это бургомистр выско- чил на крыльцо, желая хорошенько проучить их. На лице его уже почти сов- сем не было торта, и лишь усы с остатками сливок белели в октябрьском полумраке. А на улицах Виммербю народа еще было полным-полно. Жители города сме- ялись, болтали, кричали и не знали, чего им ждать - радости или беды. Вот тут-то и началось! Тут-то и грянула та самая беда, которую они в глубине души ждали с затаенным ужасом. Внезапно небосвод над садом бур- гомистра озарился пламенем: шипя, завертелись извергающие огонь змеи, замелькали сверкающие шары, взмыли вверх огненные фонтаны - и все это трещало, громыхало, стреляло, ухало, шипело и наводило такой ужас, что бедные жители Виммербю побледнели от страха. - Комета! - закричали они. - На помощь! Погибаем! В городе поднялся неслыханный крик и плач. Ведь горожане думали, что настал их последний час. Бедные люди, они с перепугу громко орали, мета- лись и косяками падали в обморок прямо на улице. Одна лишь фру Петрель сохраняла спокойствие. С невозмутимым видом сидела она у себя на веранде и смотрела, как огненные шары колесили по небу. - Не верю я больше в кометы, - сказала она кошке. - Спорю на что угодно, здесь опять не обошлось без Эмиля. Фру Петрель сказала сущую правду. Ведь это Эмиль своей маленькой хло- пушкой поджег всю груду заготовленных для фейерверка петард, и они разом взлетели в воздух. А как повезло бургомистру, что он вовремя выскочил на улицу! Иначе не видать бы ему ни единой искорки своего чудесного фейерверка! Теперь же он оказался как раз в том месте, где больше всего трещало и сверкало, а он только и делал, что прыгал то туда, то сюда, когда огненные шары один за другим проносились мимо его ушей. Эмилю и Готфриду казалось, что это зрелище страшно забавляет бургомистра, так как при каждом новом прыжке он громко взвизгивал. Но когда шипящая ракета угодила ему в штанину, он, как ни странно, разозлился. А иначе с чего бы он так дико завопил и по- несся с неистовым ревом по саду к бочке с водой, стоявшей возле дома, и как сумасшедший сунул туда ногу? Ведь так нельзя обращаться с ракетами. От воды они сразу гаснут - уж это-то он мог бы сообразить! - Наконец-то я увидел фейерверк, - удовлетворенно сказал Эмиль, лежа на земле рядом с Готфридом за дровяным сараем бургомистра, куда они спрятались. - Да, теперь ты и в самом деле увидел настоящий фейерверк, - подтвер- дил Готфрид. Потом они помолчали в ожидании, когда бургомистр перестанет наконец носиться по саду, словно огромный разозленный шмель. А когда немного погодя повозка хуторян из Каттхульта покатила домой в Леннебергу, от искрящихся хлопушек и огненных шаров на небе не осталось и следа. Над макушками елей высоко в небе сияли звезды. В лесу было тем- но, впереди стелилась темная дорога, а на душе у Эмиля было светло и ра- достно, и он пел в темноте, гарцуя на своем коне: Погляди-ка, отец, Что за конь у меня, Что за ноги у коня, Это мой жеребец! А его отец правил лошадью, очень довольный своим Эмилем. Правда, мальчик чуть не до смерти напугал фру Петрель и переполошил весь Виммер- бю своими проказами и фейерверком, но разве он не добыл даром коня? Это с лихвой искупало все его грехи. "Нет, такого мальчугана не сыщешь во всей Леннеберге. Не сидеть ему на сей раз в столярке, уж точно!" - думал отец. Впрочем, хозяин Каттхульта был в превосходнейшем расположении духа, может быть, еще и потому, что как раз перед самым отъездом повстречал своего старого знакомого, который угостил его бутылочкой-другой доброго пива "Виммербю". Папа Эмиля не любил пиво, но уж тут никак нельзя было отказаться: пивом-то угощали даром! Папа Эмиля молодецки щелкал кнутом, погоняя лошадей, и без устали твердил: - Едет по дороге сам хозяин Каттхульта... сте-е-пенный че-еловек! - Охо-хо-хо-хо, - вздохнула мама Эмиля. - Ладно еще, что ярмарка бы- вает не каждый день. Как все же хорошо вернуться домой! У нее на коленях спала маленькая Ида, крепко зажав в кулачке подарок с ярмарки - фарфоровую корзиночку, полную алых фарфоровых розочек, с надписью: "На память о Виммербю". На заднем сиденье, положив голову на руку Альфреда, спала Лина. Рука Альфреда совсем онемела, потому что голова Лины навалилась на нее всей тяжестью. Но все же, как и его хозяин, Альфред был бодр и в самом лучшем расположении духа. Обратившись к Эмилю, гарцевавшему рядом, он сказал: - Завтра весь день буду возить навоз. Вот будет здорово! - Завтра буду скакать на коне весь день! - сказал Эмиль. - Вот будет здорово! духа. Обратившись к Эмилю, гарцевавшему рядом, он сказал: - Завтра весь день буду возить навоз. Вот будет здорово! - Завтра буду скакать на коне весь день! - сказал Эмиль. - Вот будет здорово! Когда они проехали самый последний поворот дороги, то заметили свет. Это горел огонь на кухне дома в Каттхульте - Креса-Майя поджидала их с ужином. Может, ты думаешь, что Эмиль, добыв коня, перестал проказничать? Как бы не так! Два дня скакал он на Лукасе, но уже на третий день, стало быть третьего ноября, принялся за старое. Угадай, что он натворил... Ха-ха-ха, не могу не смеяться, вспоминая об этом. Так вот, Эмиль в тот день... нет, стоп! Молчок! Я обещала его маме никогда не рассказывать, что он натворил третьего ноября. Ведь, по правде говоря, как раз после этой проделки жители Леннеберги собрали деньги, чтобы отправить Эмиля в Америку. Понятно, маме Эмиля вовсе не хотелось вспоминать о том, что тогда произошло. Она даже ничего не написала об этой проделке в своей синей тетради, так что с какой стати мне рассказывать об этом! Нет, не буду, но зато ты услышишь, что выкинул Эмиль на второй день Рождества [10]. ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 ДЕКАБРЯ Как Эмиль опустошил кладовую в Каттхульте и поймал Командоршу в волчью яму До Рождества нужно было пережить еще туманную, дождливую и темную осень. Осень - довольно грустная пора где бы то ни было, а в Каттхульте и подавно. Под мелким сеющим дождем Альфред шагал вслед за быками, вспа- хивая лоскутки каменистой пашни, а за ним по междусапогах, облепленных комьями грязи, чем выводили из себя Лину, которая тряслась над своими выскобленными добела полами. - Она страсть какая чистюля, - сказал Альфред. - Женись на ней, и ни минуты покоя всю жизнь не узнаешь. - Так ты сам, видно, и женишься, - заметил Эмиль. Альфред помолчал, задумавшись. - Нет, не бывать этому, - вымолвил он наконец. - Вряд ли я решусь. Но мне никак не сказать ей про это. - Давай я скажу за тебя, - предложил Эмиль, который был куда храбрее и решительнее. Но Альфред не захотел. - Нет, тут надо половчее, чтобы не обидеть ее, - пояснил он. Альфред долго ломал себе голову, как бы половчее сказать Лине, что он не собирается жениться на ней, но нужных слов так и не нашел. Беспросветная осенняя мгла окутала хутор Каттхульт. Уже в три часа пополудни на кухне зажигали керосиновую лампу, и все рассаживались там, занимаясь каждый своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой и сучила чу- десную белую пряжу на чулки Эмилю и Иде. Лина чесала шерсть, а когда на хутор приходила Креса-Майя, то и она помогала ей. Папа Эмиля чинил башмаки и тем самым сберегал деньги, кото- рые иначе достались бы городскому сапожнику. Альфред не уступал хозяину в прилежании и сам штопал свои носки. На них вечно зияли большущие дыры - и на пальцах, и на пятках, но Альфред быстренько затягивал их нитками. Ясно, Лина охотно помогла бы ему, но Альфред не позволял. - Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на крючок, - объяснил он Эмилю. - Потом уж никакие слова не помогут. Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли с кошкой. Как-то раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не кошка, а волк. Но она не хотела ему верить, и тогда он протяжно завыл по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что означает этот вой, и Эмиль ответил: - А то, что у нас под столом волк. Креса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а обрадованные Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы ее послушать. Ну, теперь страху не оберешься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала Кре- са-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж неп- ременно о жестоких казнях, страшных пожарах, жутких бедствиях, смер- тельных хворях или о лютых зверях вроде волков. - Когда я была маленькой, - вздохнула Креса-Майя, - у нас в Смоланде от волков просто спасу не было. - А потом небось пришел Карл Двенадцатый и пострелял всех до одного, чтоб им пусто было, - встряла Лина. Креса-Майя обозлилась: хотя она и была стара, но все же не такая древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина. - Болтаешь, будто что понимаешь, - огрызнулась Креса-Майя и замолча- ла. Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в те времена, когда она была совсем маленькая. - Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить... - начала Лина и тут же осеклась. Но было уже поздно. Креса-Майя опять обозлилась, да и неудивительно. Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад, и КресаМайя уж никак не могла быть такой древней старухой. Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила Креса-Ма- йя, ведь они были не просто волками, а оборотнями - полулюдьми-полувол- ками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится, бывало, этакое чудище при лунном свете - пиши пропало, ведь страшнее зверя не придума- ешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо и носа высовывать, сказала Креса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину. - Хотя Карл Двенадцатый... - снова начала Лина. Креса-Майя в сердцах отшвырнула карды [11], которыми чесала шерсть, и сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась. Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в горнице, они снова заговорили о волках. - Хорошо, что теперь они здесь не водятся, - сказала Ида. - Не водятся? - переспросил Эмиль. - Откуда ты это знаешь, раз у тебя нет волчьей ямы, чтоб их ловить? Еще долго Эмиль лежал с открытыми глазами и думал о волках, и чем больше он думал, тем больше убеждался, что, будь у них яма, в нее обяза- тельно попался бы волк. Задумано - сделано, уже на следующее утро Эмиль принялся копать яму между столярной и кладовой. Летом здесь буйно росла крапива, а теперь она лежала на земле, черная и увядшая. Волчью яму надо рыть долго, чтобы она была глубокой и волк не мог бы выбраться из нее, если уж туда угодит. Альфред помогал Эмилю и время от времени брался за лопату, но все же яма так и осталась невырытой почти до самого Нового года. - Не беда, - говорил Альфред, - волки все равно не выйдут из леса до зимы, пока не похолодает и у них от холода животы не подведет. Маленькая Ида задрожала от страха, представив себе изголодавшихся волков, которые студеной зимней ночью выйдут тайком из леса, подкрадутся к дому и завоют под окнами. Но Эмиль ни капельки не испугался. Его глаза горели. Он с восторгом глядел на Альфреда, представляя себе, как волк свалится в его яму. - Теперь я прикрою яму ветками и еловыми лапами, чтобы волк ее не за- метил, - сказал он, довольный, и Альфред с ним согласился. - Это уж верно! "Без хитрости не проживешь", говорит Дурень-Юкке, схватив вошь пальцами ног, - добавил Альфред. Эти слова как присказку частенько вспоминали в Леннеберге, но Альфре- ду не следовало бы ее повторять, поскольку Дурень-Юкке как-никак прихо- дился ему родным дедушкой и жил на старости лет в Леннебергской бога- дельне, приюте для бедняков. А над своим дедушкой нехорошо смеяться, хо- тя Альфред вовсе не имел в виду ничего дурного, а лишь повторял то, что говорили другие. Теперь оставалось ждать, когда настанут лютые холода, а они были не за горами. В самом деле, они скоро и нагрянули. Перед самым Рождеством разъяснилось, ударил морозец и, как всегда бы- вает, повалил снег. То-то было радости! Снег кружил и кружил над хутором Каттхульт, над Леннебергой и над всем Смоландом, пока вся округа не превратилась в один сплошной снежный сугроб. Из снега чуть торчали лишь колья изгородей, и по ним можно было догадаться, где проходит дорога. И ни один даже самый острый глаз не мог бы разглядеть волчью яму. Яму, словно ковром, накрыло пушистым снегом, и Эмиль каждый вечер беспокоился только о том, как бы ветки и еловые лапы не провалились под тяжестью снега до той поры, когда явится волк и рухнет в яму. В Каттхульте настала горячая пора - к Рождеству здесь готовились ос- новательно! Сперва устраивали большую стирку. Лина и Креса-Майя, стоя на коленях на обледенелых мостках хуторского ручья, полоскали белье. Лина дула на потрескавшиеся от мороза пальцы и плакала. Потом закололи большого откормленного поросенка, и тогда уж людям, по словам Лины, не осталось места на кухне. Там рядом с блюдами свиного студня, ветчины, копченой грудинки и другой вкусной еды громоздились го- ры пальтов, кровяной колбасы, свиной колбасы, жареной колбасы, зельца и, наконец, колбас, начиненных кашей и картошкой. А какое Рождество без можжевелового кваса! Он долго бродил в большой деревянной кадушке, в пи- воварне. Пекли столько всего, что просто диву даешься: белый хлеб и сладкие хлебцы на патоке, хлеб ржаной и шафранные булочки с изюмом, простые пшеничные булки, пряники, особые маленькие крендельки, меренги - воздушные пирожные из белка - и пирожные с кремом. А еще готовили клец- ки. Всего не перечтешь. И понятно, в праздник нужны свечи. Лина и мама Эмиля почти целую ночь отливали из воска свечи - большие, маленькие и даже рогатые. Рождество уже стояло на пороге. Альфред и Эмиль запрягли Лукаса в санирозвальни и поехали в лес за елкой, а папа Эмиля пошел на гумно и принес несколько снопов овса, которые приберег для воробьев. - Одно разорение, - сокрушался он, - но ведь и воробьи хотят в празд- ник попировать. А сколько еще было таких, кто хотел бы попировать в праздник! Напри- мер, нищие из богадельни. Ты, верно, не знаешь, кто такие нищие и что такое богадельня? Вот и радуйся этому! Если б я стала рассказывать под- робнее о богадельнях, получилась бы история почище того, что рассказыва- ла Креса-Майя об убийцах, привидениях и лютых зверях. Представь себе ма- ленькую убогую лачугу с несколькими каморками, в которых в тесноте ютят- ся бедные изможденные старики и старухи. Они не живут, а мучаются от грязи и вшей, голодные и несчастные. Теперь ты знаешь, что такое бога- дельня. Леннебергская богадельня была, пожалуй, ничуть не хуже других, хотя не приведи Бог никому туда попасть, когда наступит старость и не будет сил заработать на кусок хлеба. - Бедный дедушка, - часто говаривал Альфред, - невеселая у него жизнь. Еще бы куда ни шло, если бы Командорша не была такой ведьмой. Командоршей называли старостиху, которая верховодила в богадельне. Понятно, она тоже была нищенкой, но посильнее и покрепче других, да еще злющая-презлющая. Поэтому ее и назначили командовать в богадельне, чего никогда бы не случилось, если бы Эмиль успел к тому времени подрасти и стать председателем муниципалитета. Но пока, к сожалению, он был лишь маленьким мальчиком и ничего не мог поделать со старостихой. Дедушка Альфреда боялся ее, и все другие бедняки тоже. - Вишь, она аки лев рыкающий средь овечьего стада, - любил повторять Дурень-Юкке. Чудаковат был этот Юкке и говорил так, будто Библию читал, но добряк, и Альфред очень любил своего старого деда. Те, кто жил в богадельне, никогда не ели досыта. - Такая уж у них горькая доля, - сетовала мама Эмиля. - Горемыки, ведь им тоже надо чем-нибудь полакомиться в праздник. Вот почему за несколько дней до Рождества можно было видеть, как Эмиль вместе с Идой пробираются по заснеженной дорожке к богадельне, во- лоча огромную корзину. Мама Эмиля положила в нее всякой всячины: разные колбасы, свиной студень, ветчину, пальты, а также булки, шафранные бу- лочки с изюмом, пряники и еще свечи, и даже маленькую берестяную таба- керку с нюхательным табаком для Дурня-Юкке. Лишь тот, кто сам долго голодал, может понять, как обрадовались бед- няки, когда Эмиль и Ида ввалились со своей корзиной в богадельню. Они тотчас захотели полакомиться - ДуреньЮкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, При- дурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша, Блаженная Амалия и все ос- тальные. Но Командорша сказала: - Не раньше праздника, зарубите себе на носу! И никто не посмел возразить ей. Эмиль и Ида вернулись домой. Тут подоспел и сочельник. В Каттхульте в канун праздника было очень весело, и на другой день тоже. Когда они пое- хали к заутрене в Леннебергскую церковь, Эмиль просто сиял от радости, сидя в санях, потому что Лукас и Маркус летели так, что снег бил из-под копыт и они обгоняли все другие сани. Во время службы Эмиль вел себя очень хорошо, и мама его записала в синей тетради: "Етот мальчик ваабще-то благочестив и ни проказничает на крайней мере в церкви". Весь первый день праздника Эмиль был также на редкость послушным. Они с Идой мирно занялись новыми игрушками, и на хуторе воцарилась благодат- ная тишина. Но вот наступил второй день праздника. Родители Эмиля должны были ехать в гости на хутор Скорпхульт, что в другом конце прихода. Все в Леннеберге хорошо знали Эмиля, и поэтому хозяева пригласили папу и маму без детей. - Мне-то что! - сказал Эмиль. - Им же хуже. Так этим хозяевам Скорп- хульта и не удастся со мной познакомиться. - И со мной тоже, - добавила Ида. Все, конечно, думали, что Лина в тот день останется дома и присмотрит за детьми, но она с утра ударилась в рев. Ей во что бы то ни стало захо- телось проведать мать, которая жила на торпе неподалеку от Скорпхульта. Лина, верно, смекнула, что неплохо было бы прокатиться в санях, раз хо- зяевам все равно ехать в ту сторону. - Так и быть, - сказал Альфред, - я могу присмотреть за детьми. Еда в доме есть, а я пригляжу, чтобы они не трогали спички и не набедокурили. - Смотри только, как бы Эмиль чего не натворил, - сказал папа Эмиля и сумрачно посмотрел себе под ноги. Но тут вступилась мама: - Эмиль - чудесный малыш, и он не всегда проказничает, по крайней ме- ре не в праздники. Не реви, Лина, поедешь с нами! И они укатили. Альфред, Эмиль и Ида стояли у окна и глядели вслед саням до тех пор, пока они не скрылись за холмами. Потом Эмиль радостно запрыгал, словно козлик. - Эх, и заживем мы теперь! - воскликнул он. Но тут Ида показала своим тонким пальчиком на дорогу. - Гляньте-ка, Дурень-Юкке идет, - сказала она. - И верно, - подтвердил Альфред. - Что там еще стряслось? Все знали, что Юкке запрещено отлучаться из богадельни. У него было неладно с головой, и он не запоминал дороги. Так, во всяком случае, ут- верждала Командорша. - Он, того и гляди, заблудится, потом ищисвищи, - говорила она. - А у меня нет времени бегать и искать его. Но до Каттхульта Юкке добирался благополучно. Вот и теперь он ковылял по дороге, весь высохший и сморщенный, с седыми космами, свисавшими на уши. Вскоре он уже стоял на пороге кухни и всхлипывал. - Нам не дали ни одного пальта, - прошамкал он. - И ни кусочка колба- сы. Старостиха все забрала себе. Больше он не мог вымолвить ни слова и только плакал. Тут Эмиль разозлился. Он так сильно разозлился, что Альфред и Ида ед- ва осмеливались взглянуть на него. Дико сверкнув глазами, он схватил со стола фарфоровую миску. - Подать сюда старостиху! - закричал он и швырнул миску о стену с та- кой силой, что только черепки закружились по кухне. - Где мое ружье? Альфред не на шутку испугался. - Уймись, пожалуйста, - попросил он. - Тебе вредно так злиться! Потом Альфред стал гладить и утешать своего несчастного дедушку и расспрашивать, почему Командорша так плохо с ними обошлась. Но Юкке знай себе твердил: - Нам она не дала ни единого пальта и ни кусочка колбасы. А мне и та-ба-бака моего не дала, - плакал он. Тут Ида снова показала на дорогу. - Гляньте-ка, Кубышка идет, - сказала она. - Это за мной... - сказал Юкке и весь затрясся. Кубышка была маленькая шустрая старушка из богадельни. Стоило Юкке исчезнуть, как старостиха посылала ее в Каттхульт. Ведь чаще всего он ходил туда к Альфреду, да и мама Эмиля всегда была добра к беднякам. От Кубышки они и узнали, как все произошло. Командорша спрятала уго- щение в шкаф на чердаке, где в ту пору было довольно холодно. А когда она в праздник пришла за едой, то там будто бы не хватало одной самой маленькой колбаски, и тут старостиха словно белены объелась. - Аки лев рыкающий средь овечьего стада, - сказал Дурень-Юкке, и Ку- бышка поддакнула ему. Что тут было! Из-за несчастной колбаски Командорша всем учинила доп- рос и готова была прямо на месте разделаться с бедным грешником, стянув- шим колбаску. "Я вам такой праздник устрою, что ангелы Божьи восплачут на небесах!" - пригрозила она. - Так оно и вышло, - сказала Кубышка. Как ни кричала, как ни буйствовала старостиха, никто не захотел приз- наться, что украл колбаску. А некоторые даже подумали, что старостиха все выдумала, лишь бы заграбастать себе гостинцы. И правда. Рождество у них вышло такое, что ангелы плакали на небесах, рассказывала Кубышка. А Командорша целый день восседала в своей чердачной каморке за праздничным столом с зажженными свечами и уплетала за обе щеки колбасу, пальты, вет- чину и шафранные булочки с изюмом до тех пор, пока чуть не лопнула, эта- кая прорва толстая. А внизу вдоль голых стен сидели бедняки и лили сле- зы: им досталось на праздник всего-навсего несколько ржавых селедок. То же самое повторилось и на другой день. Старостиха снова поклялась, что никто даже полпальта не получит, пока вор не приползет к ней на ко- ленях и не признает свою вину. Затем в ожидании повинной она опять усе- лась наверху и ела - ела без конца, не желая ни с кем разговаривать. Ку- бышка сама много раз подсматривала в замочную скважину и видела, как ла- комые гостинцы, посланные мамой Эмиля, один за другим исчезали в широкой пасти старостихи. Но теперь она, видно, испугалась, что Юкке пошел в Каттхульт ябедничать, и наказала Кубышке живым или мертвым немедленно доставить его обратно. - Так что лучше всего пойти сразу, Юкке, - сказала Кубышка. - Эх, дед, ну и дела, - вздохнул Альфред. - Нет счастья тому, кто хо- дит с сумой! Эмиль не сказал ничего. Он сидел на лавке и только скрежетал зубами. Еще долго после того, как Юкке и Кубышка ушли из дому, он не вставал с места и, видно, что-то обдумывал. Наконец он хватанул кулаком по лавке и воскликнул: - А я знаю, кто закатит пир на весь мир! - Кто? - спросила Ида. Эмиль снова ударил кулаком. - Я! - ответил он. И Эмиль рассказал им о том, что придумал. Он устроит такой пир, что о нем долго будут вспоминать в округе! Пусть все бедняки из Леннебергской богадельни приходят к ним в гости, и точка! - Эмиль, Эмиль, - боязливо спросила Ида, - а это не новая проделка? Альфред тоже побаивался, как бы это не оказалось новой шалостью. Но Эмиль уверял, что никакая это не проделка, а, наоборот, доброе дело. И ангелы на небесах захлопают в ладоши так же громко, как прежде плакали. - Да и мама обрадуется, - добавил Эмиль. - Ну а что скажет папа? - спросила Ида. - Гм, - хмыкнул Эмиль. - Хотя все равно никакая это не проделка. Потом он умолк и снова задумался. - Труднее всего будет вытащить их из этой львиной пещеры, - сказал он. - Пошли, может, там что придумаем! Между тем Командорша уплела все подчистую: колбасу и пальты, ветчину и студень, все шафранные булочки с изюмом и пряники; она вынюхала до последней крошки табак ДурняЮкке. Теперь она сидела на чердаке мрачнее тучи. Так бывает со всяким, кто совершил подлость и к тому же объелся пальтами. Вниз к беднякам ей спускаться не хотелось, потому что они только вздыхали и осуждающе смотрели на нее, не говоря ни слова. Так вот и сидела она насупившись на чердаке, как вдруг кто-то посту- чал в дверь, и она быстро спустилась вниз по лестнице - посмотреть, кто пришел. На крыльце стоял Эмиль, Эмиль из Каттхульта. Командорша перепугалась не на шутку. Видать, Юкке или Кубышка наябедничали, а то зачем бы ему было приходить? Маленький Эмиль поклонился и вежливо спросил: - Не оставил ли я свой складной ножик, когда был здесь в последний раз? Надо же, какой хитрец был этот Эмиль! Ножик преспокойно лежал у него в кармане брюк, это уж точно, но ему как-то надо было объяснить, зачем он сюда пришел. Командорша заверила его, что никто никакого ножа не видал. И тогда Эмиль спросил: - Ну как, понравилась вам колбаса? А свиной студень и другие гостин- цы? Командорша опустила глаза и уставилась на свои здоровенные ножищи. - Как же, как же, - поспешно забормотала она, - ведь дорогая хозяйка из Каттхульта знает, чем порадовать бедняков. Передай ей низкий поклон! И тогда Эмиль сказал то, ради чего он пришел сюда, но упомянул об этом вскользь, будто невзначай, а вовсе не как о важном деле: - Мама и папа в гостях в Скорпхульте. Командорша оживилась: - Неужто в Скорпхульте нынче пируют? А я и не знала! "Это уж точно, иначе ты давно уж была бы там", - подумал Эмиль. Как и все в Леннеберге, он хорошо знал, что случись где-нибудь в ок- руге праздник, так на кухне без Командорши не обойтись. Она точна как часы. И не отвяжется, пока не отведает хотя бы сырной лепешки. Ради ле- пешки она готова была пойти хоть на край света. Если ты бывал когдани- будь на празднике в Леннеберге, то знаешь не хуже Командорши, что на стол там обычно выставляют длинные ряды сверкающих медных мисок с гро- мадными сырными лепешками, которые гости привозят в подарок хозяевам. В Леннеберге их называют гостинцами. - На столе там семнадцать сырных лепешек, - сказал Эмиль. - Вот здо- рово, верно?! Разумеется, Эмиль не мог точно знать, было ли там семнадцать лепешек, но он и не настаивал, врать он не хотел. Он лишь намекнул: - ...семнадцать сырных лепешек. Вот здорово, верно?! - Ну и ну! - обрадовалась Командорша. С тем Эмиль и ушел. Он добился чего хотел и не сомневался, что через полчаса Командорша будет шагать по дороге в Скорпхульт. Ясное дело, он не ошибся. Эмиль, Альфред и маленькая Ида притаились за поленницей и вскоре увидели, как из дома вышла Командорша, закутанная в свою самую толстую шерстяную шаль, с нищенской сумой под мышкой, и направилась в Скорпхульт. Но вот ужас-то: она заперла за собой дверь на ключ и бросила ключ в свою суму. Нечего сказать, хорошенькое дельце! Те- перь все они, эти несчастные бедняки, оказались взаперти, как в тюрьме. Старостиха, видно, считала, что так оно и должно быть. Пусть только Ду- рень-Юкке попробует выбраться из дома, он увидит, кто здесь командует и с кем шутки плохи. И она резво засеменила толстыми ногами по дороге в Скорпхульт. Эмиль подошел к двери и дернул ее. Он сразу понял, что она заперта крепко-накрепко. Потом Альфред и маленькая Ида тоже попытались ее отк- рыть. Да, дверь, без сомнения, была заперта на ключ. Тем временем к окну прильнули бедняки и испуганно уставились на трои- цу, которая пыталась проникнуть к ним в дом. Эмиль закричал: - Гулять вам на пиру в Каттхульте, если мы вызволим вас отсюда! И в лачуге зажужжали, словно растревоженные пчелы в улье. Вот ра- дость-то нежданная-негаданная! И беда - непоправимая! Ведь все равно они заперты, и, как ни ломай голову, им отсюда не выбраться. Ты, может быть, спросишь, почему они не открыли окно и не вылезли во двор? Ведь это не так уж и трудно? Сразу видно, что ты никогда не слыхал о внутренних рамах. В зимнюю пору невозможно было открыть окна в бога- дельне именно изза этих внутренних рам. Они были плотно вставлены и зак- леены бумажными полосками, чтобы ветер не проникал в щели. "Ну а как же тогда проветривали комнаты?" - вероятно, удивишься ты. Дорогое дитя, ну как можно задавать такие глупые вопросы! Кто тебе ска- зал, что в богадельне проветривали каморки? Кто станет заниматься такой ерундой! Ну кому это нужно, если свежий воздух и так проникал в дом че- рез печную трубу и щели в полу и стенах? Нет, куда там, через окно этим несчастным старикам не выбраться! Правда, в доме одно маленькое оконце все же открывалось и зимой, но оно было высоко над землей в чердачной каморке Командорши, и ни один бедняк, как бы он ни был голоден, не решился бы прыгнуть с такой высоты, чтобы отправиться в гости. Потому что это уж точно был бы прыжок прямо на тот свет. Но Эмиль не отступил перед таким пустячным препятствием. Он тотчас отыскал лестницу, запрятанную под дровяным сараем, и приставил ее к чер- дачному оконцу, которое радостно распахнула Кубышка. Альфред забрался наверх. Он был рослый и сильный, и ему ничего не стоило осторожно спус- тить по лестнице маленьких тощих старичков и старушек. Понятно, они оха- ли и причитали, но все, как один, благополучно вылезли из окна и оказа- лись внизу на земле. Все, кроме Блаженной Амалии. Она боялась высоты и ни за что не хотела вылезать в окно. Виберша пообещала принести ей все- го, что только сможет захватить с собой, и Амалия успокоилась. Случись кому-нибудь ехать по дороге в Каттхульт в конце этого празд- ничного дня, когда уже стало смеркаться, он, наверно, подумал бы, что повстречал вереницу серых призраков, которые, хромая, пыхтя и отдуваясь, карабкались по склону на вершину холма, где стоял хутор. И в самом деле, они были похожи на привидения в своих рубищах, эти жалкие нищие, зато они щебетали, будто жаворонки, и резвились, словно дети. Ох-хохо, ведь столько лет минуло с тех пор, как они были на праздничном пиру. Они ра- довались, представляя себе, как перепугается Командорша, когда вскоре вернется домой и найдет лачугу пустой, если не считать одной бедной ста- рушки. - Хи-хи-хи, так Командорше и надо, - сказал Юхан-Грош. - Хи-хи-хи, одна без бедняков, то-то ей будет сладко! Довольные, они все вместе смеялись над старостихой. Потом они вошли в празднично убранную кухню Каттхульта и оторопели. А когда Эмиль зажег пять больших свечей в подсвечнике и их пламя отразилось в начищенных до блеска медных тазах, а посуда засверкала и засияла на свету, все затих- ли, а Дурень-Юкке даже подумал, уж не угодил ли он прямо на небеса. - Гляньте-ка, здесь свечи и вечное блаженство, - сказал он и запла- кал, потому что плакал теперь Юкке и в радости, и в горе. Но Эмиль сказал: - Будем пировать! И праздник начался. Эмиль, Альфред и маленькая Ида принялись таскать из кладовой все, что только могли унести. И я хочу рассказать тебе, что они поставили на стол. Блюдо с пальтами. Блюдо со свиной колбасой. Блюдо со свиным студнем. Блюдо с печеночным паштетом. Блюдо с жареной колбасой. Блюдо с котлетами. Блюдо с телячьими фрикадельками. Блюдо с копченой грудинкой. Блюдо с крупяной колбасой. Блюдо с картофельной колбасой. Блюдо с селедочным салатом. Блюдо с солониной. Блюдо с присоленным говяжьим языком. Блюдо с большим рождественским окороком. Блюдо с головкой рождественского сыра. Блюдо с белым хлебом. Блюдо со сладкими хлебцами на патоке. Блюдо с ржаным хлебом. Кувшин можжевелового кваса. Кувшин с молоком. Миску рисовой каши. Поднос с сырными лепешками. Вазу с черносливом. Блюдо с яблочным пирогом. Вазу со взбитыми сливками. Вазу с клубничным вареньем. Вазу с имбирными грушами. Запеченного целиком молочного поросенка, украшенного сахарной гла- зурью. Вот, кажется, и все. Я могла забыть три, ну от силы четыре, самое большее пять блюд, но остальное я все перечислила. Они сидели за столом, эти старички и старушки из богадельни, и терпе- ливо ждали, пока все принесут. При виде каждого нового блюда их глаза разгорались все сильнее. Наконец Эмиль пригласил их: - Пожалуйста, налетайте! И они принялись уплетать угощение так, что только за ушами трещало. Альфред, Эмиль и маленькая Ида тоже сидели за столом. Но Ида съела всего несколько фрикаделек. Она все думала, уж не новая ли это проделка Эмиля, на самом деле. Она вдруг вспомнила: ой, и верно, ведь завтра ут- ром к ним в Каттхульт на третий день праздника приедут в гости родствен- ники из Ингаторпа! А тут вся праздничная еда исчезала прямо на глазах! Она слышала, как за столом хрустели, грызли, причмокивали и глотали. Ка- залось, стая хищных зверей набросилась на миски, блюда и подносы. Ма- ленькая Ида понимала, что так жадно едят лишь изголодавшиеся люди, но это все равно было ужасно. Она дернула Эмиля за рукав и зашептала ему на ухо, чтобы никто не услышал: - Ты уверен, что опять не напроказничал? Вспомни-ка, ведь завтра к нам приедут гости из Ингаторпа! - Они и так толстые, хватит с них! - спокойно ответил Эмиль. - Куда лучше, если еда достанется тому, кому она и вправду нужна. Но все же он немного испугался, так как, судя по всему, к концу пир- шества не останется и полпальта. То, чего гости не могли съесть, они распихивали по карманам и сумам, блюда и миски опустошались в мгновение ока. - Ну вот, я слопал грудинку, - вымолвил Калле-Лопата, дожевывая пос- ледний кусочек. - А я слопала селедочный салат, - сказала Пройдоха-Фия. Они говорили "слопал", "слопала", и это значило, что они съели все до крошки и что на блюде было пусто. - Теперь мы слопали все дочиста, - сказал в конце концов Приду- рок-Никлас, и правдивее этих слов он никогда в жизни не произносил. Вот почему это пиршество прославилось на долгие времена как "великое опустошение Каттхульта", и о нем, к твоему сведению, долго не прекраща- лись толки как в Леннеберге, так и в других приходах. Лишь одно блюдо оставалось нетронутым - целиком запеченный молочный поросенок. Он лежал на столе и печально глядел своими сахарными квадра- тиками вместо глаз. - Чур меня, нечистая сила, упаси и помилуй! Поросенок похож на кро- шечное привидение, - сказала Пройдоха-Фия. - Я и прикоснуться к нему бо- юсь. Ни разу в жизни не пришлось ей видеть запеченного целиком молочного поросенка, да и другим беднякам тоже не выпадало такого случая. Поэто- му-то и оробели они перед ним и даже не дотронулись до него. - У вас случайно не осталось больше колбасы? - спросил Калле-Лопата, когда все блюда были уже пусты. И тогда Эмиль ответил, что на всем хуторе уцелела лишь одна колбаска, да и та насажена на колышек, который торчит из его волчьей ямы. Там она и останется как приманка для волка, которого он с нетерпением ждет, поэ- тому ни Калле и никто другой ее не получит. Но тут Виберша всполошилась. - Блаженная Амалия! - запричитала она. - Про нее-то мы совсем забыли! Она растерянно поглядела по сторонам, и взгляд ее остановился на по- росенке. - Пусть уж он достанется Амалии, а? Хоть он и похож на привидение! Как скажешь, Эмиль? - Ладно, пусть ей будет поросенок, - со вздохом согласился Эмиль. Тут бедняков так разморило от еды, что они не могли шевельнуться, а дотащиться до своей лачуги у них просто не хватило бы сил. - А что, если взять дровни? - предложил Эмиль. Сказано - сделано. На хуторе были дровни - длинные и вместительные сани. На них можно было увезти сколько угодно стариков и старушек, даже отяжелевших после такого угощения. Наступил вечер, зажглись звезды. В небе светила луна, а вокруг лежал пушистый, только что выпавший снег. Стояла мягкая зимняя погода - чудес- ная пора для катания на санках. Эмиль и Альфред заботливо рассадили гостей на дровнях. Спереди воссе- дала Виберша с поросенком, затем по порядку все остальные, а сзади - Ида, Эмиль и Альфред. - Эй, поехали! - скомандовал Эмиль. Сани быстро заскользили по склону холма. Ветер свистел в ушах, и ста- рички и старушки кричали от восторга - уже так давно они не катались на санках! Ой как они кричали! Лишь один поросенок молча несся, как приви- дение, в лунной ночи на руках у старой бабки и таращил немигающие глаза. Ну а старостиха, что делала она? Об этом ты сейчас узнаешь. Я хотела бы, чтобы ты ее увидел, когда она возвращалась домой после прогулки за сырными лепешками в Скорпхульт! Вот она в серой шерстяной шали, толстая и довольная, подходит к дому, достает ключ, вставляет его в замочную скважину и посмеивается при мысли, что сейчас увидит своих покорных и запуганных бедняков. В самом-то деле, должны же они наконец уразуметь, что хозяйка здесь она - одна над всеми! Она поворачивает ключ, переступает порог и входит в сени... но почему такая тишина? Спят они, что ли, или сидят и смотрят хмуро исподлобья? Луна заглядывает в окно и освещает все углы дома, но почему же ни одной живой души не видно? Потому что в доме никого нет! Так-то, Командорша, нет там ни одной живой души! Тут ее пробирает дрожь, она вся дрожит как осиновый лист: еще никогда в жизни ей не было так страшно. Как же они могли выбраться сквозь запер- тые двери? Никто, кроме ангелов Божьих... да, так оно и есть. Несчаст- ная, обманом отняла она у них колбасу, пальты, табак, и теперь ангелы Божьи унесли их туда, где живется лучше, чем в богадельне. Только ее бросили одну в нищете и горе, ох-ох-ох! И Командорша завыла как собака. Но вдруг слышится слабый голос. Он доносится из постели, где под оде- ялом лежит жалкая маленькая старушка. - Чего это ты воешь? - спрашивает Блаженная Амалия. Тут Командорша мгновенно преображается! Мигом выпытывает она у Амалии всю правду! На это она горазда! И потом вприпрыжку несется в Каттхульт. Она снова загонит домой своих стариков, чтоб все было шито-крыто и никто в Леннеберге не болтал бы лишнего. При свете луны Каттхульт так красив! Она видит, как сверкают в кухне огоньки, будто там зажжено множество свечей. И вдруг ей становится стыд- но, и она не решается войти в дом. Сперва она хочет заглянуть в окно и удостовериться, вправду ли там пируют ее бедняки. Но для этого нужен ящик или другая подставка, чтобы забраться повыше. Старостиха идет к столярной в надежде увидеть что-нибудь подходящее. И в самом деле, она видит... Но не ящик, а колбасу. Вот так находка! На чистом снегу, осве- щенный луной, стоит колышек, а на нем небольшая колбаска, начиненная картошкой. Правда, сейчас старостиха так сыта, что чуть не лопается. Она вволю наелась сырных лепешек. Но вскоре ей снова захочется подкрепиться, и надо быть последней дурехой, чтобы колбаска зря пропала на морозе, ду- мает она. И, сделав шаг вперед, летит вниз. Вот так ловили волков в Смоланде в стародавние времена. В тот самый миг, в ту самую минуту, когда Командорша провалилась в волчью яму, праздник в Каттхульте закончился. Старички и старушки высы- пали на двор и уселись в сани, чтобы ехать домой. Из волчьей ямы не до- носилось ни звука. Поначалу старостиха не хотела звать на помощь. Она, видимо, надеялась, что как-нибудь выкарабкается сама. А бедняки вихрем скатились с холма, и когда они подъехали к своей ла- чуге, то дверь - вот чудо - оказалась открытой. Они тотчас, шатаясь, вошли в дом и сразу повалились на постели, разморенные едой и катанием на санях, счастливые впервые за долгие-долгие годы. Обратно в Каттхульт Эмиль, Альфред и маленькая Ида возвращались при свете луны. В небе мерцали звезды, Эмиль и Альфред тащили дровни, а Иде позволили сесть в них и ехать в гору по отлогому склону, ведь Ида была совсем маленькой. Если тебе случалось лунной ночью ехать на санях по такой вот зимней дороге в Леннебергской округе, ты знаешь, какая там стоит дивная тишина - будто вся земля заснула и спит беспробудным сном. Представляешь, как жутко средь полного безмолвия и тишины услышать кошмарнейший вой. Так вот, Эмиль, Альфред и Ида, ничего не подозревая, взбирались со своими санями на последний холм, как вдруг из волчьей ямы донеслось завывание, от которого у кого угодно застыла бы кровь в жилах. Маленькая Ида поб- леднела и сразу захотела к маме. Другое дело Эмиль! От радости он запры- гал, как дикий козел! - В яму попал волк! - закричал он. - Вот это да! Где моя ружейка? Чем ближе они подходили к дому, тем отчаяннее становился вой. Эхо разносило его по всему хутору, и казалось, что лес вокруг полон волков и что они отзываются на жалобный вопль плененного собрата. Но Альфред сказал: - Чудно воет этот волк! Послушай-ка! Они замерли на месте, освещенные лунным светом, и прислушались. - На помощь! На помощь! На помощь! - вопил волк. Тут у Эмиля радостно сверкнули глаза. - Оборотень! - закричал он. - Правда, я не очень верю, что это оборо- тень! Прыжок, другой, и он первым добрался до ямы. И тут Эмиль увидел, что за волка он поймал. И не оборотня вовсе, а злосчастную Командоршу! Эмиль рассвирепел. Что ей надо в его яме?! Ведь он-то хотел поймать настоящего волка! Потом он задумался. Может, не так уж плохо, что ста- ростиха угодила в яму? Не мешает проучить ее как следует, чтобы она по- добрела и чтобы злости в ней поубавилось. А может, и совесть в ней прос- нется! И Эмиль закричал Альфреду и Иде: - Сюда! Сюда! Посмотрите на эту страшную лохматую зверюгу! Втроем они стояли на краю ямы и смотрели вниз на старостиху, которая в своей серой шерстяной шали и впрямь походила на волчицу. - Ты точно знаешь, что это оборотень? - дрожащим голосом спросила ма- ленькая Ида. - Еще бы не оборотень! - ответил Эмиль. - Злобная старая волчица, по- лучеловек-полуволчица - вот кто это, и опаснее ее на свете зверя нет! - Ага! Оборотни еще страсть как прожорливы! - подхватил Альфред. - Поглядите на нее, - сказал Эмиль. - Она, верно, немало сожрала на своем веку. Зато теперь ей конец. Альфред, дай-ка мою ружейку! - Не стреляй, Эмиль, миленький, неужто ты не узнаешь меня?! - завопи- ла Командорша, до смерти испугавшись, как только Эмиль заговорил про ружье. Она ведь не знала, что у Эмиля было только игрушечное ружье, ко- торое ему смастерил Альфред. - Слыхал, Альфред, что прорычала волчица? - спросил Эмиль. - Я что-то не разобрал. Альфред покачал головой: - И я ничего не понял. - А мне и дела нет до ее слов, - сказал Эмиль. - Дай-ка мою ружейку, Альфред. Тогда старостиха заорала: - Вы что, ослепли, что ли, это же я свалилась в яму! - Что она говорит? - спросил Эмиль. - Хочет знать, видели ли мы ее тетку? - Мы ее не видали, - поддержал мальчика Альфред. - Нет, куда там, да и, к счастью, тетку ее тетки тоже, - выпалил Эмиль. - Иначе яма была бы битком набита старыми волчицами-оборотнями. Дай мою ружейку, Альфред! Тут уж Командорша заголосила что было мочи, а потом, всхлипывая, за- бормотала: - Вот злодеи, вот уж злодеи-то! - Она говорит, что любит пальты? - удивленно спросил Эмиль. - Да, ясное дело, любит, - ответил Альфред, - только у нас ни одного пальта нет. - Не-а, во всем Смоланде не осталось больше ни единого пальта, - подтвердил Эмиль. - Все слопала Командорша. Старостиха завыла пуще прежнего. Она поняла, что Эмиль узнал, как подло она обошлась с Дурнем-Юкке и другими бедняками. Она так убивалась, что Эмилю стало жаль ее, потому что сердце у этого мальчика было золо- тое. Но если хочешь, чтобы жизнь в богадельне стала лучше, так просто отпустить старостиху нельзя. - Послушай-ка, Альфред, - сказал он, - приглядись получше к волчице, по-моему, она чем-то похожа на Командоршу из богадельни, а? - Ой, чур меня, упаси и помилуй! - воскликнул Альфред. - Да Командор- ша будет почище всех смоландских оборотней, вместе взятых. - Это уж точно, - согласился Эмиль. - Ясное дело, волчицы-оборотни просто добрые по сравнению с ней. Она-то никому добра не сделает! Все-таки интересно, кто в самом деле стащил ту колбаску из шкафа на чер- даке? - Я! - жалобно закричала Командорша. - Я! Сознаюсь во всем, только вытащите меня отсюда! Эмиль и Альфред с улыбкой переглянулись. - Альфред, - сказал Эмиль. - Ты что, ослеп? Неужто не видишь, что это Командорша, а никакой не оборотень! - Что за наваждение! - воскликнул Альфред. - И как это мы могли так обознаться? - Сам не понимаю, - ответил Эмиль. - Она похожа на волчицу-оборотня, только у той не может быть такой шали. - Нет, шали у оборотней нет. Но вот усы тоже есть, верно? - Ну и дела. Теперь, Альфред, надо помочь Командорше, тащи лестницу! Наконец в волчью яму спустили лестницу. Старостиха с громким плачем выбралась наверх и бросилась наутек, только пятки засверкали. Никогда в жизни ноги ее больше не будет в Каттхульте! Но прежде чем старостиха скрылась за холмом, она обернулась и крикнула: - Колбаску взяла я! Прости меня, Господи, но под Рождество я совсем запамятовала про это! Клянусь, что запамятовала! - Хорошо, что ей пришлось посидеть здесь часок и вспомнить про свои подлости, - сказал Эмиль. - Видать, не такая уж глупая выдумка эти волчьи ямы. Командорша неслась вниз с холма во весь дух и порядком запыхалась, когда наконец добежала до богадельни. Все ее старички и старушки спали в своих завшивленных постелях, и Командорша ни за что на свете не рискнула бы теперь потревожить их сон. Она кралась по дому неслышно, словно приз- рак, чего никогда раньше не делала. Они все до одного были целы и невре- димы. Она пересчитала их, как овец: Дурень-Юкке, КаллеЛопата, Юхан-Грош, Придурок-Никлас, ПройдохаФия, Кубышка, Виберша и Блаженная Амалия - все были здесь, она всех их видела. Но вдруг она увидела еще кое-что. На столике возле постели Блаженной Амалии маячило... о ужас! там маячило привидение! Конечно, привидение, хотя оно и было похоже на поросенка. А может, это оборотень стоял и глазел на нее своими жуткими белесыми гла- зами? Слишком много страхов выпало на долю Командорши за один день, и серд- це ее не выдержало. Она со стоном рухнула на пол. Так она и лежала, словно убитая, пока солнце не заглянуло в окна богадельни. Как раз в этот день родственники из Ингаторпа должны были приехать в гости в Каттхульт. Но вот беда, чем же их потчевать? Разве что свежепро- соленным шпиком, сохранившимся в бочонке в кладовой, да жареной свининой с картошкой и луковым соусом - свининой, которую не стыдно подать на стол самому королю, случись ему заехать на хутор! Но когда вечером мама Эмиля записывала в синюю тетрадь историю того дня, надо признаться, она была очень огорчена, и листки бумаги по сей день хранят расплывшиеся кляксы, словно над листками этими кто-то пла- кал. "ДЕНЬ МОЕЙ ВИДЫ, - вывела она заголовок. И потом: - Сиводня он целый день просидел в столярке, бедный рибенок. Конечно, он мальчик благачис- тивый, но порой, сдается мне, он малость не в себе". А жизнь в Катт- хульте шла своим чередом. Минула зима, и наступила весна. Эмиль час- тенько сидел в столярной, а все остальное время играл с маленькой Идой, ездил верхом на Лукасе, возил в город молоко, дразнил Лину, болтал с Альфредом и выдумывал все новые и новые проказы, которые делали его жизнь богатой событиями и разнообразной. Так что к началу мая он уже вы- резал не менее ста двадцати пяти деревянных старичков, красовавшихся на полке в столярке! Что за мастер был этот ребенок! Альфред не проказничал, но и у него были свои огорчения, вот так-то. Ведь он до сих пор не отважился сказать Лине, что не хочет на ней же- ниться. - Давай уж лучше я скажу, - предлагал Эмиль, но Альфред и слышать об этом не хотел. - Я же тебе говорил, надо половчее, чтобы не обидеть ее. Альфред, право же, был добрый малый, и он никак не находил нужных слов, чтобы сказать о своем решении Лине. Но как-то субботним вечером в начале мая, когда Лина сидела на крыльце людской и упорно ждала, когда он подсядет к ней, Альфред решил: будь что будет! Свесившись из окна людской, он закричал ей: - Слышь, Лина! У меня к тебе дельце. Я давно хотел тебе сказать... Лина фыркнула. "Наконец-то дождалась чего хотела", - подумала она. - Чего же, милый Альфред, - отозвалась она, - говори, что там у тебя? - Да все, вишь, о женитьбе, ну, о чем мы раньше толковали... слышь, наплюем на эту женитьбу, ладно? Да, так он и сказал, бедняга Альфред! То есть употребил еще более крепкое словцо. Ужасно, что все это приходится пересказывать. Может, и не следовало бы этого делать, так как я не хочу учить тебя скверным сло- вам, наверное, ты уже немало знаешь их сам. Но ты должен помнить, что Альфред был всего-навсего простой работник из Леннеберги, куда ему до тебя! И он не сумел получше выразить свои мысли, хотя ломал себе голову много-много дней, бедняга Альфред! Кстати, Лина не обиделась. - Ты так думаешь? - спросила она. - Нуну, поживем - увидим! И Альфред понял тогда, что, видно, ему никогда не избавиться от Лины. Но в тот вечер ему все же хотелось быть счастливым и свободным, и потому он вместе с Эмилем пошел на хуторское озеро удить окуней. Вечер был такой прекрасный, какие бывают, наверное, только весной в Смоланде. Вся черемуха в Каттхульте стояла в цвету, пели дрозды, жужжала мошкара, и бойко клевали окуни. Эмиль с Альфредом сидели, глядя, как на зеркальной водной глади покачиваются поплавки. Говорили они мало, но им было хорошо. Так до самого захода солнца просидели они на берегу, а по- том отправились домой. Альфред нес на рогульке окуней, а Эмиль дул в дудку, которую Альфред вырезал ему из вербы. Они шли извилистой дорожкой по пастбищу, и над их головами шумели по-весеннему нежно-зеленые березо- вые листочки. Эмиль так здорово дудел, что даже дрозды притихли от удивления. Вне- запно Эмиль смолк, вынул дудку изо рта и спросил: - Знаешь, что я сделаю завтра? - Не-а, - ответил Альфред. - Небось опять напроказничаешь? Эмиль снова сунул дудку в рот и стал наигрывать. Он шел, дудел и ду- мал. - Сам пока не знаю, - под конец сказал он. - Я никогда не знаю напе- ред, что еще натворю.  * ЖИВ ЕЩЕ ЭМИЛЬ ИЗ ЛЕННЕБЕРГИ! *  Во всей Леннеберге, во всем Смоланде, во всей Швеции и, кто знает, может, на всем свете никогда не было большего проказника, чем Эмиль, ко- торый в прежние времена жил на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в про- винции Смоланд. И подумать только! Ведь именно он, когда вырос, стал председателем муниципалитета. Да-да, он стал председателем и лучшим пар- нем во всей Леннеберге. Видишь ли, даже самые отчаянные проказники вы- растают и со временем могут стать полезными людьми. Верно, это хорошо? Ты не согласен со мной? Да ты, конечно, и сам немало проказничал, а? Ах нет? Неужели я ошибаюсь? Мама Эмиля, Альма Свенссон из Каттхульта, писала о всех его проделках в синих школьных тетрадях, которые прятала в ящике комода. В конце кон- цов их там столько набилось, что ящик едва выдвигался, так как то одна, то другая тетрадка загибалась и вставала торчком. Эти синие тетради и по сей день хранятся в том же старом комоде, все, кроме трех, которые Эмиль однажды, когда ему понадобились деньги, пытался продать учительнице воскресной школы. Когда же она не захотела их купить, он взял да и смас- терил из них бумажные кораблики и пустил плавать в хуторской ручей, так что их больше никто не видел. Учительница воскресной школы никак не могла понять, зачем ей покупать какие-то тетради у Эмиля. - На что они мне? - удивленно спросила она. - Чтобы читать детям и учить детей не быть такими плохими, как я, - сказал Эмиль. Уж кто-кто, а Эмиль знал, каким он был озорником, но если когда и за- бывал об этом, то рядом всегда была Лина, служанка из Каттхульта, кото- рая тут же напоминала ему, какой он сорванец. - Что за прок держать тебя в воскресной школе, - твердила она. - С тебя все как с гуся вода. Нет, не бывать тебе в раю! Разве что там пот- ребовалась бы гроза, понятно? Лина хотела сказать, что, где бы ни появлялся Эмиль, там тотчас под- нималась суматоха, гремел гром и сверкали молнии. - Сроду не видывала этакого пострела! - вздыхала Лина и брала с собой на пастбище маленькую Иду, сестренку Эмиля, которая собирала землянику, пока Лина доила хуторских коров. Ида нанизывала ягоды на соломинку и приносила домой по пять соломинок, густо усаженных земляникой. А Эмиль выклянчивал у нее всего лишь две соломинки - вот какой он был великодуш- ный! Только не думай, что Эмилю хотелось тащиться вместе с Линой и Идой на пастбище. Как бы не так! Ему по душе было занятие повеселее! Он хватал свои "шапейку" и "ружейку" и несся с ними прямиком на лужайку, где пас- лись лошади. Там он вскакивал на Лукаса и мчался во весь опор сквозь за- росли орешника, только земля из-под копыт летела в разные стороны. "Гу- сары Смоланда идут в атаку..." - вот как называлась эта игра. Гусаров он видел на снимке в газете и знал, как они скачут верхом. "Шапейка", "ружейка" и Лукас были, пожалуй, самыми дорогими сокрови- щами Эмиля. Лукаса Эмиль сам раздобыл на ярмарке в Виммербю после одного из своих лихих приключений. Потрепанную синюю кепчонку купил ему как-то папа. Ружье было игрушечное - его вырезал из дерева работник из Катт- хульта, Альфред, потому что он очень любил Эмиля. Вообще-то Эмиль и сам запросто мог бы выстругать себе ружье. Уж если и был на свете мастак ре- зать по дереву, так это Эмиль. Да и упражнялся он в этом деле прилежно. И вот почему. После каждой проделки Эмиля запирали в столярную, и там он обычно стругал из дерева маленького забавного старичка. Под конец у него набралось триста шестьдесят девять деревянных старичков. Они целы и по сей день - все, кроме одного, которого мама Эмиля закопала в землю за кустами смородины: уж больно он был похож на пастора! "Нельзя выставлять пастора в таком виде", - говорила мама. Ну вот, теперь ты примерно знаешь, каким был Эмиль. Ты знаешь, что он проказничал круглый год - зимой и летом. А я как-то прочитала все эти синие тетради, и потому мне досконально известны все его приключения. Эмиль совершил немало и добрых дел. Справедливости ради надо вспомнить все, а не только его ужасные проказы. Впрочем, не все они были ужасны, многие и совсем безобидны. Собственно, только третьего ноября случилось нечто умопомрачительное... Нет, ни за что, и не проси, все равно не расскажу, что он натворил третьего ноября. Я этого никогда не сделаю, раз я обещала его маме. Лучше для примера возьмем день, когда Эмиль вел себя вполне прилично, хотя его папа наверняка думал иначе. А именно... СУББОТА, 12 ИЮНЯ Как Эмиль заключил несколько сногсшибательных, но удачных сделок на аукционе в Бакхорве В одну из июньских суббот в Бакхорве проходил аукцион. Все хотели там побывать, так как во всей Леннеберге и во всем Смоланде не было зрелища более увлекательного. Папа Эмиля, Антон Свенссон, разумеется, тоже отп- равился туда, за ним увязались работник Альфред со служанкой Линой, и, уж конечно, дело не обошлось без Эмиля. Если тебе когда-нибудь доводилось бывать на аукционе, ты знаешь, чем там занимаются. Ты знаешь, что когда люди хотят продать свои вещи, они устраивают аукцион, чтобы другие могли поехать и купить то, что им приг- лянется. Хуторяне из Бакхорвы хотели распродать все до нитки, потому что собирались уезжать в Америку, как многие в те времена. Не тащить же им, в самом деле, с собой из Бакхорвы деревянные кухонные диваны и сковород- ки, коров, поросят и кур. Вот почему в тот год, в самом начале лета, там должен был состояться аукцион. Папа Эмиля надеялся подешевле купить корову, а если повезет, и поро- сую свинью, а может, и парочку кур. Вот почему он хотел побывать в Бак- хорве, и вот почему Альфреду с Линой разрешено было сопровождать его. Ведь кто-то должен помочь ему пригнать домой скотину и птицу, которых он задумал купить! - А вот зачем ехать с нами Эмилю, этого я никак в толк не возьму, - сказал папа. - Там, поди, и без него шуму и грому хватает, нечего еще тащить с со- бой Эмиля, - поддакнула Лина. Лина знала, как много свар и драк случается обычно на таких аукционах в Леннеберге и во всем Смоланде, так что по-своему она была права. Но мама Эмиля с укором взглянула на Лину и сказала: - Если Эмиль хочет поехать со всеми на аукцион, то пусть едет, не твоего ума это дело. Подумай-ка лучше, как ты сама будешь вести себя. Не кривляйся и не гогочи, - ты ведь всегда это делаешь на людях. Тут Лина смолкла. Эмиль напялил свою кепчонку и собрался в дорогу. - И мне что-нибудь купите, - попросила маленькая Ида, умильно склонив головку. Она попросила, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто так, но папа нахмурил брови: - Купи да купи! Только и слышу. Разве я не купил тебе недавно мятных леденцов на целых десять эре? В день твоего рождения, в январе, неужто забыла? Эмиль как раз подумывал попросить у папы монетку - не ехать же на аукцион без единого эре в кармане, - но теперь это само собой отпало. Время было самое неподходящее. Это он понимал. Во всяком случае, если просить, то не теперь, когда все спешили и папа, готовый тронуться в путь, уже сидел в большой тележке, на которой возили молоко. "Но чего нельзя получить так, можно раздобыть иначе", - подумал Эмиль. С минуточ- ку он напряженно размышлял, а потом сказал: - Езжайте вперед, а я прискачу следом на Лукасе! Папа Эмиля сразу заподозрил неладное, но ему хотелось уехать поско- рее, и он сказал: - Давай, давай, а то и вовсе оставайся дома! Спокойней будет! Он щелкнул кнутом, и лошади понеслись. Альфред помахал Эмилю, Лина - маленькой Иде, а мама закричала папе: - Глядите, не поломайте там руки-ноги, возвращайтесь домой целе- хоньки! Мама сказала это, потому что она тоже знала, какие безобразия творят- ся порой на аукционах. Пока молочная повозка не скрылась за поворотом, Эмиль стоял в дорож- ной пыли и глядел ей вслед. Но потом он заторопился, так как надо было срочно раздобыть денег. Как ты думаешь, что он для этого сделал? Если бы ты жил в Смоланде и был ровесником Эмиля, ты бы знал, сколько ворот стояло, к счастью, в те времена на дорогах. Их ставили для того, чтобы быки, коровы и овцы каждого смоландского крестьянина паслись только на пастбищах своих хозяев. А может, и для того, чтобы смоландские малыши могли хоть изредка заработать монетку в два эре, открывая ворота какомунибудь ленивому крестьянину, которому надо было проехать дальше, но не хотелось слезать с повозки и самому отворять ворота. Были ворота и в Каттхульте, но, по правде говоря, Эмиль не очень-то разжился на них, так как хутор стоял на отшибе и туда редко кто наведы- вался из прихода. Лишь один хутор лежал еще дальше Каттхульта - Бакхор- ва, где как раз и должен был состояться аукцион. "Значит, тому, кто туда поедет, не миновать наших ворот", - решил Эмиль, этакий плутишка. Битый час простоял он сторожем у ворот и заработал - подумать только - целых пять крон и семьдесят четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись одна за другой, и только он закрывал ворота, как тотчас надо было снова их отворять. Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, пото- му что ехали на аукцион, и охотно швыряли монетки в два и пять эре в кепчонку Эмиля. Некоторые богатые крестьяне даже раскошеливались на де- сять эре, хотя, понятно, мигом в этом раскаивались. А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед са- мой мордой его сивой кобылки. - Чего затворяешь ворота! - закричал он. - Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть. - Чего ж ты в такой день не оставишь ворота открытыми? - зло спросил хуторянин из Кроки. - Что я, рехнулся! - ответил Эмиль. - Это нынче-то, когда мне впервые есть хоть какая-то польза от этих старых ворот? Но торпарь из Кроки огрел Эмиля кнутом и не дал ему ни пол-эре. Когда все, кто собирался побывать на аукционе, проехали через Катт- хульт и стоять у ворот стало незачем, Эмиль вскочил на Лукаса и понесся вскачь так резво, что в кармане его брючек забренчали монетки. Аукцион в Бакхорве был уже в полном разгаре. Люди толпились вокруг вещей, расставленных рядами во дворе. При ярком солнечном свете они ка- зались совсем неприглядными. Посреди толпы на бочку взобрался аукцион- щик. Ему давали хорошую цену за сковородки и кофейные чашки, за старые деревянные стулья и еще за многое другое. Понимаешь, так вот и бывает на аукционе: кто-нибудь выкрикивает, объявляя аукционщику, сколько он хочет заплатить за какую-нибудь вещь, ну а если найдется такой, кто хочет зап- латить больше, то ему и достается кухонный диван или чтолибо другое. Когда на двор прискакал Эмиль верхом на Лукасе, народ всколыхнуло словно ветром. В толпе зашушукались: - Раз явился этот мальчишка из Каттхульта, лучше, пожалуй, ехать до- мой! Эмиль же был настроен на крупные сделки, ему не терпелось начать тор- говаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую железную кровать, которая была ему нужна как телеге пятое колесо. К счастью, одна крестьянка предложила за кровать четыре кроны, и Эмиль из- бавился от ненужной покупки. Но он азартно продолжал набивать цену почти на все без исключения и не успел опомниться, как - бах - стал хозяином трех вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубы- ми ракушками на крышке - ну она-то еще пригодится маленькой Иде. Второй была лопата с длинной ручкой - сажать хлебы в печь. А третьей - старая ржавая пожарная помпа [12], за которую во всей Леннеберге никто не дал бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил ее. "Вот беда, зачем она мне?" - подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь - хотел он этого или нет, помпой теперь владел он. Пришел Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся. - Владелец помпы Эмиль Свенссон, - сказал он. - На что тебе, собственно говоря, эта штуковина? - А если грянет гром и вспыхнет пожар? - ответил Эмиль. И в тот же миг грянул гром - так, во всяком случае, вначале подумал Эмиль. Но это был всегонавсего папа Эмиля, который схватил сына за шиво- рот и тряхнул так, что кудри мальчика растрепались. - Ах ты неслух! - крикнул папа Эмиля. - Что ты еще надумал? А дело было так. Антон Свенссон спокойно прогуливался возле хлева и присматривал себе корову, когда примчалась запыхавшаяся Лина. - Хозяин, хозяин, Эмиль тут - вовсю скупает помпы и еще всякую всячи- ну. Разве ему позволено? Папа не знал, что у Эмиля были свои собственные деньги, и подумал, что ему самому придется расплачиваться за покупки Эмиля. Поэтому неуди- вительно, что папа побледнел и затрясся, услыхав о насосе. - Пусти меня! Я все купил на свои деньги!.. - кричал Эмиль. Ему все же удалось растолковать отцу, как он добыл свое великое бо- гатство - всего-навсего открывая ворота в Каттхульте. Папе Эмиля, конеч- но, понравилось, что Эмиль такой дельный и толковый. Но ему не понрави- лось, что Эмиль так не по-деловому и бестолково сорит деньгами. - Ни о каких дурацких сделках я и знать не хочу, - строго сказал па- па. Он потребовал показать ему все, что приобрел Эмиль. И очень расстро- ился, увидев покупки сына: старую бархатную, ни на что не годную шкату- лочку и лопату для хлеба - к чему она, когда дома в Каттхульте у них своя, хорошая. Дурацкие покупки! Хотя никудышнее всего, конечно, помпа. - Заруби себе на носу! Покупать надо только самое необходимое, - из- рек папа Эмиля. Может, он и прав, кто спорит, но как знать, что необходимо? Лимонад, например, необходим? Эмиль, во всяком случае, был убежден, что необхо- дим. Огорченный отцовской взбучкой, он слонялся без дела, пока не обна- ружил беседку среди кустов сирени, где продавали пиво и лимонад. Ох уж эти хуторяне из Бакхорвы, вечно что-нибудь придумают! Из пивоварни в Виммербю они привезли на аукцион несколько ящиков с пивом и лимонадом, чтобы напоить жаждущих. Эмиль как-то раз в жизни уже пил лимонад. И он очень обрадовался, когда увидел, что здесь его тоже продают. А у него ведь карман набит деньгами. Подумать только, как все сошлось, какая везуха! Эмиль попросил три кружки лимонада и выпил их разом. Но тут снова грянул гром. Неожиданно откуда-то опять вынырнул отец. Схватив сына за шиворот, он так тряхнул его, что лимонадный газ, шипя, ударил Эмилю в нос. - Экий неслух! Стоишь тут и прохлаждаешься, лимонад пьешь! В кои-то веки удалось заработать немного деньжат... Но тут Эмиль разошелся не на шутку. - Ты что это, в самом деле! - сердито заорал он, не скрывая своего возмущения. - По-твоему, нет у меня денег - я не могу пить лимонад! А есть у меня деньги - мне нельзя пить лимонад! Когда же мне, черт возьми, пить лимонад? Папа Эмиля строго посмотрел на него: - Вот запру тебя в столярке, когда вернемся домой! И, не говоря больше ни слова, исчез на задворках. А Эмиль остался на месте. Он горько каялся, понимая, как плохо вел себя. Мало того, что на- грубил отцу, так еще - хуже некуда - помянул черта. Это ведь почти руга- тельство, а ругательства в Каттхульте строго-настрого запрещены. Ведь папа Эмиля был церковным старостой!.. Эмиль раскаивался несколько минут, а потом купил еще кружку лимонада и угостил Альфреда. Они сели у Дровя- ного сарая и болтали, пока Альфред не выпил свой лимонад. - Ничего вкуснее я за всю свою жизнь не пробовал, - сказал он. - Ты не видел Лину? - спросил Эмиль. Тут Альфред показал большим пальцем туда, где, прислонившись к изго- роди, на траве сидела Лина. Возле нее пристроился торпарь из Кроки, тот самый, который огрел Эмиля кнутом. Сразу было видно, что Лина забыла на- каз хозяйки, - она кривлялась и гоготала, как всегда, когда бывала на людях. Видно было также, что торпарю нравилось ее кривлянье, и, увидев это, Эмиль повеселел. - Знаешь, Альфред, женить бы нам Лину на торпаре из Кроки, - мечта- тельно сказал он. - Тогда бы ты, может, и вовсе от нее избавился. Дело в том, что Лина определила Альфреда себе в женихи и собиралась выйти за него замуж, хотя Альфред противился этому изо всех сил. Альфред с Эмилем уже давно ломали голову, как им спасти Альфреда от Лины. А тут оба они воспрянули духом. Подумать только, заполучить этого торпаря из Кроки в женихи Лине! Никто не спорит, он стар, ему под пятьдесят, и он совсем лысый, но все же у него есть свой хуторок, хоть и арендованный, и Лине наверняка при- дется по душе там хозяйничать. - Мы уж позаботимся о том, чтобы никто не подошел и не помешал им, - сказал Эмиль. Он знал, что Лине придется немало покривляться и поломаться, пока торпарь из Кроки совсем потеряет голову и в самом деле попадется на крю- чок. Тем временем на задворках возле хлева начали продавать скот, и Альфред с Эмилем пошли туда поглазеть. Папа Эмиля очень удачно выторговал свинью, которая вот-вот должна бы- ла опороситься. Но из-за коров начался спор. Один крестьянин из Бастефа- ля хотел заграбастать всех семерых коров, и папе Эмиля пришлось предло- жить восемьдесят крон за ту корову, которую он себе присмотрел. Он тихо постанывал, выкладывая этакую неслыханную сумму, и у него уже не остава- лось денег даже на покупку кур. Их купил тот же крестьянин из Бастефаля. Только одну он не захотел взять. - На что мне хромая курица, - сказал он. - Сверните ей шею, и делу конец. У хохлатки, которой крестьянин из Бастефаля советовал свернуть шею, была сломана ножка, кость срослась неправильно, и злосчастная курица от- чаянно хромала. На пригорке возле хлева рядом с Эмилем стоял один из хо- зяйских мальчишек, вот он и буркнул Эмилю: - Ну и глупый же дед, не хочет брать ЛоттуХромоножку. А она несется лучше всех кур, ей-ей! Тогда Эмиль громко крикнул: - Двадцать пять эре за Лотту-Хромоножку! Все рассмеялись. Разумеется, все, кроме папы Эмиля. Он подскочил к Эмилю и схватил его за шиворот: - Ах ты неслух! Сколько еще глупостей ты собираешься натворить за один день? Погоди, насидишься у меня в столярке! Но сказано - сделано. Эмиль предложил двадцать пять эре, и отступать было поздно. ЛоттаХромоножка стала его собственностью, нравилось это па- пе или нет. - Во всяком случае, теперь у меня две собственные животинки, - сказал он Альфреду. - Один конь и одна курица. - Да, верно, конь и хромая курица, - добродушно поддакнул Альфред и, как всегда, рассмеялся. Эмиль посадил Лотту-Хромоножку в ящик и поставил его у дровяного са- рая среди прочих своих сокровищ. Там у него были: помпа, лопата, бархат- ная шкатулочка и стреноженный Лукас. Эмиль оглядел свое имущество и ос- тался очень доволен. Ну, а как там дела у Лины с торпарем из Кроки? Эмилю и Альфреду приш- лось прогуляться туда-сюда, прежде чем удалось выяснить обстановку, и они порадовались, что Лина их не подвела: торпарь из Кроки обнимал ее за талию, а Лина кривлялась и гоготала больше, чем обычно. Время от времени она так толкала локтем своего кавалера, что он отлетал к изгороди. - Видать, это ему по вкусу, - сказал Эмиль. - Только бы она не зашиб- ла его до смерти. Эмиль и Альфред от души радовались тому, как вела себя Лина. Но кое-кому кривлянье Лины не понравилось. И это был Бультен из Бу. Он был самый отчаянный драчун и самый горький пьяница во всей Ленне- берге, и если на аукционах случались свалки, то главным образом по вине Бультена: ведь чаще всего затевал их он. Ты должен знать, что в те вре- мена работник трудился не разгибая спины от зари до зари, не зная ника- ких развлечений, весь год напролет. Поэтому такой вот аукцион был для него настоящим праздником, и больше всего ему хотелось на празднике под- раться. Иначе он не знал, как совладать с той неведомой темной силой, которая вдруг вскипала в нем, когда он появлялся на людях и пропускал несколько стаканчиков крепкого вина. К сожалению, не все на аукционе пи- ли только лимонад. По крайней мере, Бультен из Бу лимонада не пил. Он проходил мимо и, увидев, как Лина кривлялась перед торпарем из Кроки, сказал: - И не стыдно тебе, Лина! На что тебе сдался этот облезлый старый кролик? Уж больно стар он для тебя, неужто ты сама не видишь? Вот так и начинаются драки. Эмиль с Альфредом увидели, как разозленный торпарь из Кроки отпрянул от Лины. Хорошенькое дело, только этого недоставало! Неужто Бультен из Бу разрушит все, что задумали Эмиль с Альфредом? - Сиди, сиди, пожалуйста! - испуганно закричал Эмиль торпарю из Кро- ки. - С Бультеном я разделаюсь сам! Подняв свою лопату, он легонько саданул Бультена по спине. Этого-то и не следовало делать. Бультен обернулся и схватил Эмиля. От злости лицо его перекосилось. Эмиль повис в огромных ручищах Бультена, думая, что настал его последний час. - Отпусти мальчонку, - закричал Альфред, - а не то костей не собе- решь, не будь я Альфред! Альфред был тоже не робкого десятка, да и руки у него чесались под- раться. Не прошло и двух секунд, как он схватился с Бультеном так, что кости затрещали. Все этого только и ждали. "Не пора ли и нам подраться?" - думали работники. Теперь они бежали со всех сторон, чтобы успеть принять участие в драке. - Это они из-за меня дерутся! - заголосила Лина. - Вот драма-то ка- кая! Вот беда-то! - Большой беды не случится, ведь у меня в руках лопата, - утешил ее Эмиль. Бросившиеся в драку молодцы сбились в огромную кучу и, сцепившись, шевелились в ней, точно раки: они толкались и вырывались, кусались, били и молотили друг друга, ругались и орали. Из-под этой кучи силились выб- раться Альфред вместе с Бультеном и торпарем из Кроки и еще кое-кто. Эмиль испугался, что они раздавят его дорогого Альфреда, и сунул ло- пату в кучу, стараясь помочь ДРУГУ. Но из этого ровно ничего не вышло: куда бы ни бросался Эмиль, отовсюду высовывалась чья-нибудь грозная пя- терня, которая пыталась сбить его с ног и втянуть в драку. Эмилю этого вовсе не хотелось. Поэтому он вскочил на Лукаса и давай скакать вокруг дерущихся! Гарцуя на коне с развевающимися волосами и с лопатой в правой руке, он немного смахивал на рыцаря, который с поднятым копьем бросается в самую гущу сражения. На скаку Эмиль расталкивал своей лопатой драчунов. Верхом на лошади сподручнее управляться с лопатой, и Эмилю в самом деле удалось разогнать тех, кто был на самом верху. Но то и дело набегали новые молодцы и очер- тя голову бросались в драку. И как бы ловко ни орудовал Эмиль лопатой, высвободить Альфреда он не мог. Женщины и дети плакали и кричали от испуга, а папа Эмиля и другие рассудительные хуторяне держались в стороне и тщетно взывали: - Ну, парни, пора кончать! Поди, много будет еще аукционов. Побереги- те кровушку и для другого раза! Но парни вошли в раж и ничего не слышали. Они хотели только драться, драться и драться. Эмиль отшвырнул лопату в сторону. - Ну-ка, Лина, помоги мне, - сказал он. - Нечего нюни распускать. Ви- дишь, жених твой в самом низу! Я уже говорила, что Эмиль был мальчонка сметливый. Отгадай, что он сделал? У него была помпа, а в колодце была вода. Он велел Лине качать воду, а сам взялся за шланг, и вода хлынула так весело, что любо-дорого смотреть. Вся эта куча мала дрогнула, когда в нее что есть силы ударила струя холодной воды. И хочешь - верь, хочешь - нет, Эмиль поработал шлангом всего лишь несколько минут - драка стала стихать и сама по себе прекра- тилась. Одно за другим высовывались из кучи распухшие удивленные лица, и все драчуны постепенно поднимались на ноги. Запомни: коли попадешь в драку и захочешь положить ей конец - холод- ная вода куда лучше лопаты. Не забывай об этом! И работники вовсе не думали сердиться на Эмиля. Теперь, поразмявшись и избавившись от бродившей в них дикой силы, они были даже довольны, что драка кончилась. - К тому же через неделю будет аукцион в Кнасхульте, - сказал Бультен из Бу и сунул клочок мха в нос, чтобы остановить кровь. Эмиль тут же подскочил к хозяину Кнасхульта, который тоже был там и видел драку, и продал ему помпу за пятьдесят эре. - На этом деле я заработал двадцать пять эре, - сказал Эмиль Альфре- ду, и примерно тогда уже Альфред понял, что из Эмиля, когда он подрас- тет, выйдет крупный делец. Аукцион кончился, и все, собрав купленные в Бакхорве вещи, скотину и птицу, заторопились домой. Папа Эмиля тоже отправился домой со своей ко- ровой и свиньей. Свинью погрузили на повозку, и Лотту-Хромоножку - тоже, хотя папа Эмиля недовольно косился на ящик с курицей. Все думали, что купленная папой корова Релла побредет следом за повозкой, но никто не спросил у нее, что она сама думает об этом. О бешеных быках тебе, наверно, доводилось слышать. А знаешь ли ты что-нибудь о бешеных коровах? Могу тебе сказать, что когда корова разоз- лится по-настоящему, то даже у самых бешеных быков поджилки трясутся и они в страхе убегают и прячутся. Эта Релла всю жизнь была самой добродушной и кроткой скотиной, какую только можно вообразить. Но когда Альфред с Линой пришли, чтобы вывести ее из хлева на большак и погнать домой в Каттхульт, она с силой вырва- лась и заревела так бешено, что все, кто был на аукционе, в ужасе подс- кочили. Может, она видела, как дрались работники, и подумала: "На войне как на войне" или "Аукцион так аукцион". Во всяком случае, она словно взбесилась, и подойти к ней было просто опасно. Первую попытку сделал Альфред, а за ним - папа Эмиля. Но Релла, опустив рога, с безумными гла- зами и яростным ревом бросилась на них. Оба - и Альфред, и папа Эмиля - пустились наутек словно зайцы, спасая свою жизнь. На помощь прибежали другие крестьяне, но Релла никого не подпускала к хлеву и быстро всех разогнала. - Драма-то какая! Вот беда-то! - сказала Лина, увидев, как хозяин Бакхорвы, торпарь из Кроки, другие хуторяне, а также Бультен из Бу бегут сломя голову, а Релла гонится за ними по пятам. Под конец папа Эмиля совсем потерял голову и заорал: - Я отдал за это чучело коровы восемьдесят крон! С меня хватит! Где ружье? Ее надо пристрелить! Выговорив эти слова, он дрогнул. Но какой прок от бешеной коровы? Это он и сам понимал, да и другие тоже. Хозяин Бакхорвы принес заряженное ружье и сунул в руки папе Эмиля: - Лучше уж ты сам! Но тут Эмиль как закричит: - Стойте, погодите! Я уже говорила, что Эмиль был сметливый мальчонка. Он подошел к отцу и попросил: - Раз ты все равно хочешь убить Реллу, лучше отдай ее мне. - А тебе-то на что бешеная корова? - спросил папа. - Охотиться на львов? - Но папа-то знал, что Эмиль умеет обращаться со скотиной, и по- тому сказал: - Сумеешь довести Реллу до Каттхульта, она будет на веки вечные твоей собственной, какой бы бешеной она ни была. Тогда Эмиль пошел к крестьянину из Бастефаля, тому самому, что купил шесть коров, и спросил его: - Сколько ты мне заплатишь, если я погоню твоих коров до самого Катт- хульта? Хутор Бастефаль был далеко, на другом конце прихода, и гнать туда пе- ред собой шесть коров не очень-то весело, это хозяин Бастефаля хорошо знал. Поэтому он тотчас вытащил из кармана брюк двадцать пять эре. - Ступай! - согласился он. - Вот тебе монета. Угадай, что потом сделал Эмиль? Он шмыгнул мимо Реллы в хлев и отвя- зал коров, которые там стояли. Едва он выгнал их во двор, как Релла сра- зу перестала реветь и опустила глаза, словно ей стало стыдно. Но что бы- ло делать несчастной корове, когда ее выгоняли из родного хлева, где ос- тавались другие ее товарки, с которыми она привыкла всегда быть вместе? Она разозлилась и обиделась, но догадался об этом лишь один Эмиль. А теперь Релла послушно затрусила по дороге вместе с другими корова- ми, и все, кто был на аукционе, рассмеялись и решили: - Нет, этот мальчонка из Каттхульта не так уж и прост! И Альфред тоже смеялся. - Эмиль Свенссон - скотовладелец, - сказал он. - Теперь у тебя есть конь, хромая курица и бешеная корова, чего бы тебе еще хотелось? - Ладно, придет время, и у меня наверняка всего станет больше, - спо- койно ответил Эмиль. Мама Эмиля стояла у кухонного окна в Каттхульте, поджидая с аукциона мужа и сына. Когда она увидела на дороге величественный караван, глаза у нее полезли на лоб. Впереди - повозка с папой Эмиля и Альфредом, Линой, поросой свиньей и Лоттой-Хромоножкой, которая громко кудахтала, радуясь только что снесенному яйцу. За повозкой одна за другой семь коров и, на- конец, гарцующий на Лукасе Эмиль, который деревянной лопатой поддерживал порядок, следя за тем, чтобы ни одна корова не отбилась от стада. Мама Эмиля кинулась во двор, за ней выскочила маленькая Ида. - Семь коров! - закричала мама папе Эмиля. - Кто из нас спятил - ты или я? - Не мы, а корова, - буркнул папа. Но ему еще долго пришлось бурчать, прежде чем мама поняла, в чем де- ло. - Спасибо тебе, Эмиль! Но как ты все-таки мог узнать, что моя лопата на днях треснула надвое, когда я сажала хлебцы в печь? Потом она ахнула, увидев нос Альфреда, ставший вдвое толще прежнего. - Где это тебя угораздило? - спросила мама Эмиля. - На аукционе в Бакхорве, - ответил Альфред. - А в следующую субботу надо ехать в Кнасхульт с такой вот дулей. Лина, мрачная и раздосадованная, слезла с повозки. Теперь она не кривлялась и не гоготала. - Что это у тебя такой кислый вид? - спросила мама Эмиля. - Что стряслось? - Зуб болит, - отрезала Лина. Торпарь из Кроки то и дело угощал ее леденцами, и от них у нее так разболелся коренной зуб с дуплом, что голова прямо-таки раскалывалась. Но болит зуб или не болит, надо немедля отправляться на выпас доить хуторских коров, потому что время дойки уже миновало. Время доить Реллу и других коров с аукциона тоже давно прошло, и они напоминали об этом громким мычанием. - Я не виноват, что хозяина Бастефаля здесь нет и он не может подоить своих дохлых коров, - сказал Эмиль и уселся доить сам - сперва Реллу, а потом и остальных коров. И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в погреб, а потом сварила из этого молока сыр. К радости Эмиля, ему досталась гро- мадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился. А яйцо, которое Лотта-Хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль сразу же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив бро- ви, ждал ужина. - Это от Лотты-Хромоножки, - сказал Эмиль. Потом он налил папе стакан парного молока. - А это от Реллы, - угощал он. Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба. Ли- на положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в семь раз сильнее прежнего - все было точь-в-точь как она и ждала. - Эй, знаю я тебя, - сказала Лина зубу. - Коли ты глуп, то я и подав- но могу быть глупой. Альфред рассмеялся. - Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, - сказал он. - Вот теперь и иди за него замуж! Лина фыркнула: - Больно надо за этакого-то сморчка! Ему уже пятьдесят лет, а и не только двадцать пять. Потвоему, мне нужен муж в два раза старше меня? - Ну и что! - сказал Эмиль. - Какая разница? - Ишь какой, - ответила Лина. - Теперь еще куда ни шло, но поразмыс- ли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто - вот тогда будет мороки с ним, упаси меня Бог! - По уму твоему, Лина, ты и счет ведешь, - сказала мама, затворяя печь заслонкой. - Ну что за чудесная лопата! - похвалила она. Когда папа съел яйцо и выпил молоко, Эмиль сказал: - Ну а теперь пойду-ка я в столярку! Папа буркнул, что, мол, на этот раз Эмилю вовсе не обязательно там сидеть, раз все обошлось. - Нет уж, слово есть слово! - заявил мальчик. Он молча и чинно отправился в столярную стругать сто двадцать девято- го деревянного старичка. А Лотта-Хромоножка уже сидела на своем насесте в курятнике; Релла же, вполне довольная, бродила на выпасе вместе с другими хуторскими корова- ми. Тем временем за своими шестью коровами пришел крестьянин из Бастефа- ля. Они с папой долго болтали об аукционе и обо всем, что там случилось, и прошло немало времени, прежде чем папа смог пойти за Эмилем, чтобы вы- пустить его. Но только хозяин Бастефаля отправился в путь, как папа пос- пешно направился к сыну. Подойдя к столярной, он увидел маленькую Иду - девочка пристроилась на корточках на скамейке под оконцем. В руках она держала бархатную шка- тулочку, украшенную ракушками. Она держала ее так, словно у нее в жизни ничего дороже не было. Собственно, так оно и было. И папа Эмиля буркнул: - Дурацкая покупка! Старая бархатная шкатулка! Маленькая Ида не заметила, как подошел папа; доверчиво и послушно повторяла она за Эмилем те слова, которые он ей шептал из темной столяр- ной. Папа побледнел, услышав их, ведь грубее этих слов в Каттхульте ни- когда не произносили. И они звучали ничуть не лучше оттого, что Ида про- износила их нежным, ласковым голоском. - Замолчи, Ида! - рявкнул папа. Просунув пятерню в оконце, он схватил Эмиля за шиворот: - Ах ты неслух! Сидишь т