Б.И.Дубров. Солдатская Слава

---------------------------------------------------------------
     Отсканировал, о тредактировал и перевел текст с украинского на русский
     Брицун Василий Николаевич (bvn1967(a)rambler.ru)
     17 января - 22 февраля 2009 г.
     Б.I.Дубров. Солдатська слава  (укр) ? soldatskaya_slawa_ua.txt
---------------------------------------------------------------

     <i>От переводчика-составителя</i>.
     В книжке Б.И. Дуброва собрана информация о боевом пути и жизни в мирное
время  152-х  ветеранов  войны  -  полных кавалеров  ордена  Славы,  которые
проживали на территории  Украинской СССР по  состоянию  на 1970  год.  Книга
содержит важные  данные  относительно особенностей хода Второй мировой войны
на  территории  Украины.  В  частности,  развенчивается  подход  современных
продажных историков и политиков,  которые  утверждают, будто бы гитлеровский
режим был для населения Украины лучше, чем сталинский.  Книга содержит много
интересных рассказов о тактике Красной Армии в войне 1941-1945 р.р.



        Дубров Борис Иванович "Солдатская слава"

     Киев, 1970, издательство  "Молодежь", 228 страниц. Тираж  15  000 экз.
Цена 57 коп.

        ПРО АВТОРА
     Дубров Борис Иванович родился 1930 года в Березовке  Одесской области в
семье  рабочего. В  1949 году закончил Одесский техникум советской торговли,
работал инспектором  облторга в Тернополе.  С 1950 г.  - заведующий  отделом
культуры  тернопольской  областной газеты "Свободная жизнь".  После службы в
Советской Армии, с  1954  года  Б. И.  Дубров  работает в одесской областной
газете  "Черноморская  коммуна".  Закончил  заочно филологический  факультет
Одесского университета. Член КПСС  с 1952 года. Член Союза журналистов СССР.
Печатать  очерки и рассказы в газетах республики начал  в  1949 году. С 1959
года  печатается в центральной периодической прессе. Автор сборников очерков
и  рассказов  "В  большом  походе"  (1961),  "Черноморский  цветок"  (1965),
"Евгений Овчар" (1966), "Повесть о храбрых" (1967).



        СОДЕРЖАНИЕ
     Об авторе ..........................
     Прекрасный пример (К. Рокоссовский)......
     Как вырастают монументы..................
     Один на один с "тигром"..................
     Всегда на рассвете.......................
     Комсомольские взносы ....................
     Черная смерть............................
     Сын Смелы................................
     Спаситель шел рядом......................
     От Минковичей и дальше .......................
     Нерасколотые камни ......................
     На коне ...........................
     Без единой ошибки .......................
     Прямой наводкой .............................
     Сержант, несший цветы .....................
     Брат Анки ....................................
     Крепкий нерв ... ..........................
     Короткие справки о полных кавалерах ордена Славы........



     Президиум Верховного Совета Союза ССР постановляет:
     Ввести  для  награждения лица рядового и сержантского  состава  Красной
Армии, а  у авиации и лиц, которые имеют звания младшего лейтенанта, которые
отметились в боях за Советскую Родину, орден Славы I, II и III степеней.

     Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. КАЛИНИН

     Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. ГОРКИН


     Москва, Кремль
     8 ноября в 1943 г.


        ПРЕКРАСНЫЙ ПРИМЕР

     Среди миллионов советских воинов,  которые принимали участие в тяжелой,
кровопролитной битве с фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной
войны, были такие, что особенно отметились. Имею в виду  солдат и сержантов,
чьи подвиги, изобретательность, смекалку, военное мастерство, повторяемые на
фронте  изо дня в день, месяц в месяц, из года в год, отмеченные  особенным,
исключительно солдатским орденом - орденом Славы.
     Вспомним, кого  награждали этим  орденом, который основан 8 ноября 1943
года.  Тех,  кто  первый  прорвался в расположение врага и своей  храбростью
способствовал успеху  общего дела;  меткой стрельбой  уничтожил от 10  до 50
фашистских   солдат   и   офицеров;   пренебрегая   опасностью,   обезвредил
гитлеровский дзот  (дот,  окоп или блиндаж); разведал  слабые  места обороны
врага и  вывел наши  войска  в его тыл; захватил в плен вражеского  офицера;
рискуя жизнью, спас в бою командира от опасности, угрожавшей ему, и т.д.
     А  сколько таких  подвигов должны были  осуществить солдаты и сержанты,
чтобы заслужить три ордена Славы! Поэтому поняло,  почему в стране  лишь две
тысячи полных  кавалеров  ордена Славы. Очень  хочется, чтобы  наша молодежь
больше знала о полных  кавалерах ордена Славы, брала из них пример, выполняя
свой патриотический, гражданский долг, а юноши, которые готовятся к службе в
Советской Армии или уже служат в  ней, полностью заимствовали в учебе боевой
опыт активнейших участников Великой Отечественной войны.
     Кто  же  в первую очередь должен  помочь молодежи  в этом деле? Хорошая
книжка!  Страстное  художественное слово способно  наиболее полно отобразить
поступки  и  помыслы  героев, действенно пропагандировать прекрасный  пример
людей выдающейся солдатской доблести. К сожалению, в последние  годы в нашей
художественно-документальной  литературе  было  мало  произведений  о  самых
храбрых  среди храбрых. Тем приятнее рекомендовать читателю новую книжку  Б.
Дуброва "Солдатская слава" и пожелать: пусть  еще и еще появляются книжки на
такую тему!
     Одесский  журналист Б.  Дубров своими  многолетними  поисками  выполнил
невероятно  тяжелую  и  кропотливую  для  одного человека  работу  -  собрал
материалы  обо  всех  300  бывших  солдатах  и  сержантах, отмеченных  тремя
орденами Славы, которые теперь проживают в Украинской ССР. Очерки, вмещенные
в  сборнике,   посвящены   самым   ярким  представителям   основных  военных
специальностей. С другими кавалерами ордена Славы знакомят  короткие справки
в  конце  книжки.   Сборник   иллюстрирован  фотографиями  периода  войны  и
послевоенных лет.
     Книжка  "Солдатская  слава"  ценна  тем,  что в  ней найдешь  не только
волнующие рассказы о полных кавалерах ордена Славы, но и их искреннее слово.
Их  письма из  фронта, дневники,  прочитаеш  сообщения  о  героях, взятые из
фронтовых газет и вплетенные в очерки. Перед читателем появляется правдивая,
метко и  бойко  нарисованная автором  картина борьбы с  коварным и  страшным
врагом, убедительно  показано  моральное преимущество  советских  воинов над
гитлеровцами,  достоверно изображена грозная  обстановка  тех  лет,  радость
побед и боль потерь.
     Почти  четверть  века  минуло  с  тех  пор,  как   закончилась  Великая
Отечественная война, но и  сегодня в наших сердцах живет память  о ней, о ее
героических  участниках  -  защитниках воли и независимости социалистической
Родины. Не меркнет солдатский подвиг!  И  чем  дальше  вперед  мы будем идти
дорогами истории,  тем более  величественно  будет  сиять над  миром  победа
советского народа, его Вооруженных  Сил над фашизмом, победа, которая спасла
человечество от угрозы варварства и темноты.

     ____________________
     | К. РОКОССОВСКИЙ |
     <i>дважды Герой Советского Союза</i>
     <i>Маршал Советского Союза</i><b><i>.</i></b>































        КАК ВЫРАСТАЮТ МОНУМЕНТЫ

     Броня пылала  жаром - танки только  что вернулись в расположение  части
после  штурма оборонительных  позиций  фашистов. Там,  на  месте  пулеметных
гнезд,  артиллерийских  двориков, траншей теперь  лежали кучи свежей  земли,
перемешанной с обломками металла.
     Подняв  обеими  руками крышку люка,  механик-водитель  Дмитрий  Хоменко
легко  спрыгнул из  горячей машины  на траву.  Утреннее  солнце ослепило ему
глаза,  он  прищурился, сладко потянулся  (тело  замлело в напряженной  позе
возле  рычагов)  и  неторопливо  снял  с  головы  шлем.  Стрижка "под  бокс"
придавала лицу Дмитрия совсем юый  вид.  А впрочем, ему и было лишь двадцать
лет.
     - Трр-ра-та-та-та-та...  Тррр...  - странно  застрочило над ним. Откуда
после боя  эти  очереди? Дмитрий  глянул вверх: на дереве вертелся  скворец,
выстрачивал заимствованную мелодию.
     - Глупый, это же не песня! - улыбнулся Дмитрий.
     - Запой соловьем  -  поменяет  пластинку,  - послышался  за его  спиной
девичий голос.  Дмитрий оглянулся. К нему шла Роза. Санитарного  инструктора
Розу  Вольскую любили в  танковом  полку  за веселый нрав и отвагу  в  боях.
Ничего  не останавливало ее, когда нужно  было добраться до подбитого танка,
чтобы спасти раненых или контуженных ребят.
     Танкисты шутили: "Иначе, как изувеченным, не попадешь к ней в объятие".
     - Доброе утро, подоляночка! - козырнул старший сержант, -  чудные у вас
на Подолье скворцы.
     - А на Сумщине - парни.
     Дмитрий был родом из села Буровки Лебединского района Сумской области.
     "Совсем  молоденький  -  пушок над  губой,  а бывалый"  -  с  уважением
подумала Роза.
     Дмитрий за два года, с тех пор, как покинул Буровку, успел пешком дойти
до  Свердловска,  там   добровольцем  закончить  курсы  водителей-механиков,
получить в  цехе  "Уралмаша"  танк  и  на славу  повоевать. Давил фашистские
самолеты  на аэродроме под Кировоградом, жег в степях их бронетранспортеры и
грузовики,  аж  пока не был вынужден  випрыгнуть  из  подбитой машины. Через
месяц вез из Горького на фронт новый танк.
     Железнодорожный путь петлял между лесистыми горами, и красочные осенние
листья медленно падали на платформу. Тогда, в дороге, Дмитрий не раз вынимал
из кармана гимнастерки листок бумаги - письма от матери, пробегал глазами ее
милые ликнеповские каракули:
     "Дмитрик, дорогой, как же я счастлива, что  ты отозвался! И мы, хвалить
бога, живые. А обо всем  другом  не  спрашивай, сыну,  потому что и говорить
страшно.  Совсем чисто ограбили наше село  фашисты.  Лыску  какой-то  изверг
полоснул  ножом  по шее прямо  среди  двора. Кур повыбивали из автоматов. Из
сундука все, что было,  выгребли, нет у твоих братика и сестер ни одежки, ни
обувки.  Друзья  же   твои,  буровские,  Дмитрику,  расстрелянны  у  рва  за
фермами..."
     Хмурый Дмитрий вздохнул, пряча  письма:  "Сколько  вот  таких сел  и на
Украине, и в Беларуси и Прибалтике. Быстрее бы снова бить этих извергов!"
     Мало давних знакомых застал в полку Хоменко. Новым был и санинструктор.
     Еще тогда Роза Вольская деловито расспросила Дмитрия, откуда он и кто.
     - У  меня на каждого из вас, орлы,  досье должно быть. Такая служба,  -
улыбалась девушка.
     Теперь  же Роза пришла поделиться  новостью.  Едва лишь стало известно,
что полку  приказано неожиданно ночью занять город ее юности, ее учительской
науки - Каменец-Подольский.
     - Возьмешь меня на свой  танк.  Дмитре? - спросила  она.- Не перекинешь
куда-нибудь в овраг?
     - Прокачу с ветерком и шиком! - обрадовался такому вниманию парень.
     После завтрака все экипажи заснули - их ожидала тяжелая ночь. Выехали в
сумерках,  свежие, бодрые,  с  полным  комплектом  боеприпасов. На передовой
пехотинцы  пожелали  рейдовикам  счастливой  дороги,   и  колонна  танков  с
десантниками на броне исчезла в черной безвестности ночи.
     Сначала  продвигались  осторожно.  Высылали  вперед  саперов,  чтобы не
наскочить  на  мины.  В  глубокому  тылу  ускорили  движение.  Спешили, пока
маскировала темнота.
     Дмитрий волновался: мог же ненароком вскочить своим  танком в выбоину и
сбросить Розу. Вдруг с брони над люком услышал ее возглас:
     <b>-</b> Предместье! Предместье! Бери налево...
     Они проскользнули к Каменец-Подольскому из южного запада. Миновали один
квартал,  второй.  Ни души.  На  третьем, у двухэтажного дома с  освещенными
окнами, торчал часовой. Фашист или же клевал  носом, или подумал, что это их
танк (ведь до  линии  фронта  отсюда  было не меньше  сорока километров),  и
шумихи не поднимал.
     Дмитрий  затормозил  на  углу,  прицелился на дом  за спиной  часового.
Огонь!  Второй  этаж  воспламенился.  Танк  помчался  дальше.  Вот во  дворе
зачехленные пушки.  Десантники попрыгали с брони на землю. Каменная стена от
удара боевой  машины развалилася,  как будто камышовая. Т-34  давит  лафеты,
вдавливает стволы орудий в мокрую почву.
     Выбравшись на улицу, Хоменко дал возможность десантникам опять сесть на
броню танка. Там и здесь слышаться выстрелы, в небо вздымаются дымы пожаров.
     Убедившись, что город освобожден, горожане высыпали на улице, обступили
танкистов.
     - Гляньте, у наших - погоны!
     - А какой молодой командир!

     Командир полка подполковник Дементьев позвал к себе старшего лейтенанта
Барабанова,  всех водителей  и командиров экипажей его подразделения.  Рядом
стоял майор-пехотинец, окруженный десантниками.
     "Намечается еще какая-то операция", - догадался Хоменко.
     -  Товарищи,   командование  посылает   вас  в  новый  рейд,  -  сказал
Дементьев.- Если парализуете  переправу  через  Днестр  - расстояние к  нему
пятьдесят километров, - то, лишенный подкреплений,  враг откатится далеко на
запад. Группа будет состоять исключительно из коммунистов и комсомольцев.
     - Разрешите и мне, товарищу подполковник, - отозвалась Роза.
     - Женщину не имею права пускать в тыл врага.
     - Я медик, - решительно  запротестовала она.- Без меня танкистам никоим
образом нельзя отправляться.
     Командир полка стал мягче:
     - Тогда пусть решают  старший лейтенант Барабанов  и лейтенант Радугин,
ответственные за рейд.
     Барабанов  не  колеблясь согласился взять  Вольскую. Верил, что,  кроме
бинта, и автомат хорошо будет держать.
     Перед  выездом  собралось   комсомольское  бюро   полка  -  рассмотрело
заявление Дмитрия Хоменко о приеме в комсомол.
     -  Есть  и  первое  поручение тебе, Дмитро, -  сказал в конце комсорг.-
Выполнить приказ и вернуться с невредимой машиной.
     Дмитрий представлял все трудности самого только продвижения в тыл врага
к Днестру. А там... Сколько еще будет неожиданностей и осложнений!
     Экипированные    в    дальний   путь,    "тридцятьчетверки"    покинули
Каменец-Подольский.
     Ехали  полями, возле  лесополос. Дмитрий  время от  времени  налегал на
рычаги. Он был в дозоре, выхватился вперед.
     На горизонте показался хутор.
     Саперы-десантники    обошли   дома    и   нашли   седого   старика    -
одного-единственного.
     - Слава  богу, вернулись, родненькие!  - аж заплакал старик.- Почему же
так медленно шли? А мы высматривали вас, выглядывали...
     - Успокойтесь, дедушка, - обнимали его бойцы. - Где немцы?
     - Чертма их, сынки, чертма, - неделю тому назад как исчезли...
     - До свидания, дедушка!
     Дмитрий  повел танк склоном  большой  развесистой балки. Надрывно ревел
мотор.  Впереди, на  гребне  горы, обрисовались  на фоне  заходящего  солнца
силуэты телег.
     - По-видимому, немецкий обоз, - подал голос Хоменко.
     Минометный батальон гитлеровцев воловьим шагом  подвигался к передовой.
Грохот моторов сначала не всполошил фашистов. Но когда танк  Дмитрия Хоменко
выскочил  на середину дороги  и  разогнался,  готовый давить, отчаянный крик
переднего  ездового  всколыхнул обоз.  Подводы шарпнулись  -  которая влево,
которая вправо, но было  уже поздно. Заспанный немецкий майор сообразил, чем
пахнет стремительная атака, и скользнул в кювет.
     Раздавив последнюю телегу с минометами,  Хоменко  подъехал танком туда,
где  спрятался  командир  вражеского обоза. Гитлеровец  усердно поднял  руки
вверх. Во время допроса он был говорлив.  Оказалось, что вблизи немцев  нет.
Безопасна  дорога  и дальше -  на Райгородок и вплоть до Днестра.  Но только
сегодня. Завтра сюда прибудет из-за реки свежий полк.
     Следовательно, задерживаться нельзя ни одной минуты.
     По  дороге, в  селе, долили  воды в радиаторы, спустились лесом  и  под
горой - в Райгородок, благополучно минули его.
     Дальше  на  пути  была  Маръяновка. Здесь оставили радиста для  связи с
полком. Рация  действовала только  на  расстоянии двадцать пять  километров.
Следовательно,  из  Днестра  сообщение  могло   прийти  в  штаб  лишь  через
промежуточный пункт.
     К реке вел пологий спуск. Танкисты еще издалека увидели большой паром у
берега и зеленый муравейник на нем.
     Гитлеровцы  и не заметили,  как  танки очутились внизу. Атаковали двумя
танками и пехотой.
     С огромной скоростью врезался Дмитрий Хоменко своей "тридцятьчетверкой"
в колонну  гитлеровцев, что  с парома вышли на песок.  Дальше  свалил пушки,
разметал  пулеметные  гнезда.  Тремя  снарядами  разбил паром  на  части.  В
коротком  бою   появилось   довольно   много   раненных  десантников.   Роза
организовала  в  крестьянских  домах небольшой госпиталь.  Ребята,  конечно,
нервничали.  Еще бы! Лежат беспомощные в тылу  врага. Кто  предусмотрит, как
все сложится...
     -  Дорогие   мои,  я  вас  не  брошу,  хоть  бы   там  что,  -  утешала
санинструктор.
     Первая ночь минула спокойно. Утром собрались посоветоваться.
     -  Обстановка неясная,  -  сказал  Барабанов.- О наших  основных  силах
ничего не слышно. Не знаем и того, что затевают фашисты. Нужно решать...
     Договорились  собрать  трофейное  оружие,  создать  из  местных  мужчин
ополчение и занять всем круговую оборону  на случай,  если гитлеровцы  будут
лезть в контратаку.
     А в Каменец-Подольском  случилось  такое.  Вскоре после  отъезда группы
Барабанова  и  Радугина  гитлеровцы  опомнились  и  окружили танковый  полк.
Пришлось танкистам полдня прорываться из окружения, не до связи  было. Когда
же  радисты начали  возобновлять  связь, то не услышали позывных  группы,  и
подполковник Дементьев пришел к  выводу, что она погибла. В действительности
же танкисты, десантники-автоматчики и ополченцы пять дней вели бои на берегу
Днестра, а затем двинулись назад.  Под Райгородком столкнулись с  вражескими
частями, но  встревать  в  бой  не  могли  -  закончились снаряды,  маловато
горючего. Отошли в Маръяновку. А немцы - вслед...
     Захватив большую  часть села, фашисты  поджигали дома, убивали женщин и
детей<b>.</b> Все,  кто  мог,  искал спасение на улице, которую  защищали советские
бойцы.
     -  Товарищу  старший  лейтенант,  у  меня  еще  есть  немного  солярки,
разрешите, поедем и  взглянем на фрицев, - попросил  Хоменко  Барабанова. Он
помог  Розе перенести в дом двух тяжелораненых,  которых все время  возил на
своей машине.
     Каждый танк избрал  определенную улицу, и все вместе двинулись поливать
захватчиков  из  пулеметов.  Гитлеровцы  не выдержали  натиска  и  отошли на
восточную окраину.
     А  в это время с запада  двинулись в  атаку бронетранспортеры.  Если бы
Дмитрий  был вблизи  Розы, он видел  бы, как она  связала  вместе три ручных
гранаты,  добежала  до  угла  и  легла  под  плетень,  ожидая  врага.  Когда
бронетранспортер   появился,  гранаты  полетели  под  передние   колеса.  Но
поблизости   появился  второй  и  двинул  прямо  на   девушку.  Пули  веером
прострочили ее шинель и сумку с красным крестом.
     Как он нажимал на газ, когда мчал на выручку, Хоменко  не помнил.  Танк
всей своей массой навалился на бронетранспортер и смял его, словно  жестяную
консервную банку.
     Обмякшее  тело  Вольской  Хоменко  перенес  под  танк,  обмотал  бинтом
простреленную грудь.
     <b>-</b> Держись, голубка... Мы  еще отплатим  гадам<b>... -</b> проницательно утешал
ее Дмитрий, укладывая раненную на броне танка.
     Из-за  туч,  темных,  отягченных  апрельской  грозой,  хлюпнуло  теплом
солнце.  Однако бойцам,  которые уцелели,  и без того было жарко: в  плавнях
танки  замерли  -  не  осталось  горючего,  и  отряд  спешил  спрятаться  от
артиллерийского обстрела в лесу.
     -  Вон  около  реки, старая мельница, она  молола до последних дней,  -
сказал седобородый ополченец, когда вышли на опушку. - Может...
     Хоменко радостно обхватил мужика за плечи:
     - Где? Ану, возвращаемся к машинам, берем ведра!
     Через  два  часа   принесли  солярку.  Хоменко  доложил  Барабанову  об
обнаруженном спуске к реке с крутым шестиметровым обрывом. Саперы немедленно
взялись скапывать его.
     На  рассвете танки, друг  за другом,  вошли в  воду, пересекли  реку  и
выбрались на  дорогу. Впереди виднелось село.  Высланный  в разведку  солдат
Алешин,  переодетый  для  безопасности  в  гражданскую  одежду,  вернулся  с
радостной вестью: там - свои!
     В  первую  очередь  отряд  сдал  в  медсанбат  раненых. "Выздоравливай,
сестра!" - попрощался Хоменко с Розой. Благодаря этому рейду наши  передовые
части продвинулись вплоть до Днестра  без какого-либо сопротивления.  У реки
их встретили ополченцы.
     Оба командира  рейдовой группы -  Барабанов и  Радугин - были удостоены
звания Героя Советского Союза. Дмитрия  Хоменко наградили  орденом Славы III
степени. Медалями наградили всех бойцов.
     Пока танкисты прихорашивались и  отдыхали, фронт продвинулся  дальше на
запад. Аж под Тернополем опять вступил в бой  старший  сержант  Хоменко. Там
фашисты силились как-нибудь сдержать  наши войска:  вокруг  большого  села -
звалось  оно, кажется, Борки  - накопали  траншей,  настроили дотов. В садах
чернели жерла пушек.
     Для прорыва обороны гитлеровцев  подполковник Дементьев послал танковый
взвод старшего лейтенанта  Барабанова. "Тридцатьчетверки" двинулись толокой,
огородами. Под их гусеницами скрежетали пушечные стволы  фашистов, в баранки
гнулись пулеметы.
     Враг  не  выдержал, отступил.  Но  неожиданно  улица окуталась  красным
пламенем - дома, риги, плетеные из ивняка заборы. Фашисты предварительно все
пообливали керосином.
     Дмитрий знал,  что крестьян отсюда выгнали  немцы еще позавчера.  Ревел
непоенный  и  некормленный  скот.  Каким же  образом остался тот старик, что
бежит наперерез танку? И что ему нужно? Бой же... Дмитрий нажал на тормозную
педаль.
     - Что, дедушка?
     - Пожар, сынку, - прошамкотал старик.- А невестка в родах...
     Размышлять некогда.  Хоменко круто развернул танк к  охваченному  огнем
дому. Заглянул в сени  - дым выедает  глаза. Ощупью отыскал, осторожно вынес
беременную.
     "Куда  ее деть? -  подумал.- Везде  стреляют...  По-видимому,  отвезу в
медсанбат, в соседнее село". Возле медсанбату водитель услышал позади себя в
танке  жалобный плач  новорожденного.  Женщина-хирург  и операционная сестра
перенесли в дом родильницу и ребенка, еще соединенного с матерью пуповиной.
     Не  успел  Хоменко  сесть  на  свое  место,  как  женщина-хирург  опять
подбежала к танку.
     - Старший сержанте, ваше имя?
     - Дмитрий, - удивился он.
     - Мать спрашивает. У вас будет прекрасная тезка!
     ...Полк  двигался   на  Буковину.  Освободив  Черновцы,  без   задержки
направился на Дрогобыч. А там и во Львов рукой подать...
     Во  время   отдыха  в  еловом   лесу   танкисты,  як  всегда,  окружили
подполковника   Дементьева.   Любили   командира.   Душевность  и   простота
совмещались в нем с железной волей, настоящей отвагой.
     -  Хорошо здесь, ребята! - глянул командир вверх.- После войны женюсь -
в  свадебное путешествие сюда  приеду.  Эх, мечты!..  Давайте лучше  напишем
письмо  невестам, матерям.  Ночью  рейд  на  Львов.  Должны помешать  немцам
превратить  его  в руины. Захватим город и  будем  держаться,  пока подойдут
наши...
     "Дорогая мамочка, сестры и братик! - писал Дмитрий.- Все ближе  и ближе
домой,  хоть и идем  на  запад. Потому  что там - победа. Не  тревожьтесь, я
родился, по-видимому, в  рубашке: не  берут меня пули. Правда, контузило вот
недавно, как подорвались на мине.  Но уже опять воюю. И на тяжелом танке. Не
учитывайте,  что на снимке, который посылаю,  я совсем юный пижон.  Фашистов
бью вполне по-взрослому..."
     Ко  Львову полк  подошел  из  юга,  откуда фашисты не  ждали опасности.
Могучие ИС-2 искали артиллерию и, встретив ее, глухо давили. А как рассвело,
гитлеровцы  заметалися  в  панике:  танки  с  красными  звездами  на  бортах
появлялись во всех концах города.
     Фашистские  саперы  испугались  и  бросили минировать  заводы,  театры,
музеи, школы...
     Второй,  третий, четвертый рассвет  встретил  танковый полк в городе, а
фронт все не приближался.
     На  пятый   день  Дементьева   предупредили  по  радио,   что   остатки
разгромленной под Золочевом фашистской группировки - тридцати трех дивизий -
удирают на Львов.
     Танки  немедленно  перекочевали  на  восточную  окраину.  Позиция  была
хорошая: с горы  как на ладони виднелась извилистая  дорога,  которая вела к
Золочеву. Подпустили  фашистов  на  расстояние  прицельного  огня и  ударили
шрапнелью. Передние падали, а задние нажимали. Стволы  пушек накалились. Без
умолку  били  пулеметы.  Бой закончился  только  тогда,  когда на  горизонте
появились  другие  наши  войска.   И   уцелевшие   гитлеровцы,  увидев,  что
сопротивление бесполезно, сдались.
     Жители освобожденного  Львова  разыскали  отважных  танкистов,  которые
спасли город  от уничтожения. Хоменко и его друзей повели к оперному театру,
Стрыйскому парку, на Высокий Замок. Ребята стеснялись почестей...
     А  впереди  танкистов  ожидали новые  испытания.  Старшина  Хоменко еще
выводил  свой танк на ровное  поле,  чтобы  вызвать  огонь  на себя и  таким
образом демаскировать вражеские  батареи, а затем  разбить их. Пылала боевая
машина Дмитрия от прямого  попадания, и он садился за рычаги новой.  А когда
взятый  нашими частями Бренштадт  (это  уже в  Германии)  окружили  фашисты,
комсомолец Дмитрий  Хоменко добровольно взялся пробить вражеское  кольцо.  К
нему присоединились все экипажи взвода. Возле первого же населенного  пункта
командир Хоменкового  экипажа Альмухамедов ахнул:  прямо  на них  -  колонна
немцев.  Нужно дождаться тех двух машин, что позади,  и принимать бой. Вдруг
справа  дорогу  пересекли три  "фердинанда"  - самоходные  пушки. Здесь  уже
некогда было ожидать. Огонь!
     Первым снарядом подожгли главную машину, вторым - заднюю. Зажатая,  как
в тиски, средняя самоходка тоже не вырвалась.
     Между тем колонна гитлеровцев  рассыпалась и начала зарываться в землю.
Помешать! Танк закрутился по полю, сбросил на окраине города грузовые машины
врага  в  кюветы  и помчался вперед, через долину, на  противоположный склон
балки.
     Уже  там Альмухамедов воскликнул:  "Горим!". Хоменко  немедленно открыл
люк, швырнул дымовую шашку; густой  серый дым,  цепляясь за молодую  зелень,
простелился  по ветру  на юг и спрятал танк.  Горели дополнительные  баки  с
горючим - немцы стреляли трассирующими пулями. Отцепили  те факелы, и машина
двинулась дальше.
     Километров через три  нашли своих. Заправились, снарядили автомобильную
колонну  с  боеприпасами  и  продуктами  для  окруженных. Хоменко  повел  ее
знакомой дорогой...
     В Бренштадте командир полка Дементьев обнял героя:
     -  Я  знал,  что  рано  или  поздно  вы будете  полным кавалером ордена
Славы!..
     Незадолго перед демобилизацией Хоменко вызывали к штабу дивизии.
     -  Дмитре  Николаевичу,  -  по-граждански сказал  генерал,  -Львовський
городской Совет хочет поставить памятник  героям-танкистам,  которые первыми
вступили в  город  и  спасли  его. Нас просят выделить танк,  который станет
монументом....
     Вспомнилась Хоменку девушка-скульптор, которая работала в сорок третьем
сборщиком  на "Уралмаше". От нее он получил прямо в цехе первую свою  боевую
машину.
     Девушка  приказывала:  "Береги  этот  танк, товарищ, может, после нашей
победы его поднимут на пьедестал".
     Пусть другой, но, видишь, поднимется!
     ...Хоменко стоял на той же горе, с  которой, как  на ладони,  виднелась
равнина и  дорога, которая  вела к Золочеву. Здесь возвышался  постамент, но
еще без танка.

     О  чем  думал старшина? Он  тогда, конечно, не  знал,  что выучится  на
бухгалтера, будет  работать  в  совхозе  села  Чупахивка  Охтырского  району
Сумской  области  и  заслужит  на своей, с первого  взгляда, тихой должности
звание  ударника  коммунистического  труда,  впоследствии  закончит   заочно
юридический институт, что вырастут у него прекрасные дети - Надежда, Володя,
Галинка...
     - Мостик готовый, можно выезжать, - сказали рабочие.
     Хоменко влез в танк и потихоньку вывел его на пьедестал. Потом вылез из
люка,  поцеловал  броню,  прыгнул  на землю,  отошел  на  несколько шагов  и
придирчивым взглядом, как скульптор, осмотрел величественный монумент.


        ОДИН НА ОДИН С "ТИГРОМ"

     Вот она,  последнее  большое  препятствование - река Одер.  За  хрупкой
полосой  льда стелились  дороги  на  Берлин, где в бетонированных хранилищах
имперской канцелярии, как в ловушке, метался бесноватый Гитлер.
     Солдаты,  в  испачканных  серых   шинелях,  обвеиваемые  еще  холодными
мартовскими   ветрами,   с  красными  от  недосыпания   веками,  нетерпеливо
всматривались в те последние пути войны и мести.
     - Там, за Одером, три  линии  обороны,  - Николай Деревянчук, худощавый
быстроглазый сержант, сделал последнюю глубокую затяжку крепкого папиросного
дыма.
     - Тяжело будет...- вздохнул он и затоптал окурок самокрутки.
     В воздухе прошуршал снаряд с противоположного берега. Новички торопливо
попадали вниз. Деревянчук сочувственно глянул на них, успокоил:
     - Не в наш квадрат. Вставайте. Если бы по нас - ничего не услышали бы.
     Те,  сконфуженные  от  непроизвольного страха,  стали  рядом  со  своим
командиром.
     Вечером  после  артиллерийской  подготовки  -  форсирование.  Сигнал  -
вспышка зеленой  ракеты. Запаслись  патронами, гранатами,  потому что других
средств против техники врага пока еще не было: фашисты разбомбили переправы,
и наши пушки и самоходки остались на этом берегу.
     В  темноте петеэровцы тихо  спустились  к берегу - каждый с  доской под
мышкой.  Двигали доски перед  собой, а  тогда  ступали  по них, чтобы меньше
шуршать на ломком  льду. Намокшие, потяжелели  от дождя  шинели,  чавкало  в
сапогах, холод сводил пальцы.
     Медленно,  под обстрелом добрались к правому берегу,  притихли. Вот под
низкой тучей вспыхнуло зеленое солнышко ракеты.
     Обрыв  и равнина впереди вздрогнули от  взрывов. В ответ открыли  огонь
тяжелые пушки гитлеровцев. Снаряды вздымали столбы смешанной с льдом воды.
     Когда наша артиллерия  перенесла удар в глубь обороны врага, Деревянчук
дернул  за  рукав своего  второго номера - рядового Грицка  Халюкова,  и они
выскочили на берег, к скользкому обрыву. Попробовали вскарабкаться сразу, но
не смогли. Тогда принялись кинжалами выковыривать ступеньки.
     Наверху, совсем  рядом,  тускнел  бруствер. Деревянчук  вырвал  чеку  и
бросил за бруствер гранату. Сразу  после взрыва  он подхватился и прыгнул во
вражескую траншею. Наткнулся на пулемет, свалил его  на дно,  дал очередь по
входу к блиндажу, где спрятался расчет. И - дальше, дальше...
     Утро застало наших бойцов  в первой линии траншей фашистов. Непрестанно
сеялся дождь. Локти потопали в жидком болоте, холод пронизывал до костей.
     Затишье, которое наступило, не предвещало ничего доброго.
     - Чего они там возятся?  - нетерпеливо заерзал  Халюков,  видя издалека
группу фашистов, которые вместе тянули что-то к берегу.
     Через несколько минут  стало  видно,  что  то  была  пушка.  Гитлеровцы
ставили ее на прямую наводку.
     Деревянчук  пристроил  противотанковое ружье,  прицелился и  выстрелил.
Зеленые фигуры  прыснули  в разные стороны. Полежали, потом вставали и опять
завозились возле пушки. Деревянчук ударил еще раз.
     -  Добиваем  вместе, ребята,  - передал  по  цепи сержант, и петеэровцы
вдребезги продырявили вражескую пушку.
     А  в  стороне  гитлеровцы ставили вторую. Увидев  это, бойцы  направили
огонь на новую цель.
     Командир взвода лейтенант Хрулев, проваливаясь по колени в грязи на дне
траншеи, разыскал сержанта Деревянчука и передал ему благодарность командира
роты. Потом  добыл  из  кармана алюминиевый портсигар, спросил:  "Закуришь?"
Деревянчук  охотно  взял  сухую  папиросу,  потому  что его  махорка  совсем
промокла.
     За  ночь  бойцы  нарубили  и  наносили ивняка, чтобы  хоть на корточках
подремать в траншеях. Завтра фашисты будут свирепствовать еще больше...
     На рассвете плацдарм был охвачен шквалом огня. Убило сержанта Сидоренко
и наводчика  Параскевича. Санитары взяли на плащ-накидку и осторожно понесли
белого как мел  лейтенанта Хрулева. Во взводе остались  вместо шести  четыре
противотанковых ружья.  И  здесь же  из мглы  поползли вражеские  самоходные
пушки и "тигры". Они на мгновение останавливались, давали  залп и  двигались
дальше.
     Над  ружьями  поднялись  синие   дымки.  "Фердинанд",  который  шел  на
Деревянчука, споткнулся. Неподалеку  также подбил  самоходную пушку  сержант
Николай Саперский.
     Третья машина прорвалась к траншеям, подвигалась вдоль них, и ее экипаж
бросал на наших бойцов гранаты. Поднялась паника, кое-кто побежал к берегу.
     - Назад! - крикнул Деревянчук.- Халюков, держи ружье...
     Сержант снял предохранитель противотанковой гранаты и ринулся навстречу
"тигру". Изо всех сил размахнулся и попал как раз под гусеницу.
     И в этот раз немцев отогнали. Так минул второй день.
     Третьего  дня,  благодаря  поддержке  нашей  авиации  и  артиллеристов,
продвинулись  вперед  метров  на  двести. Четвертого -  на пятьдесят метров.
Пятого - на тридцать.
     К тому времени на правый берег переправился уже весь полк подполковника
Левенцова.  Командир  побывал  на  позиции  Деревянчука  и  поздравил  его с
наградой - орденом Славы III степени.
     Когда петеэровцы  оседлали  шоссе, которое вело  к железной  дороге,  а
пехотинцы вырыли по обе стороны от  него окопы, им опять пришлось вступить в
поединок с бронированными чудовищами.
     Из  города  Лебуса  двигалась длинная колонна.  То  были  "фердинанды".
Первым по них  выстрелил сержант Саперский. Гитлеровцы  засекли  его. Снаряд
взорвался почти рядом с ним. Саперский застонал от тяжелой раны в грудь.
     "Нет,  здесь  нужно  по-другому",  -  подумал  Деревъянчук и  дал  знак
Халюкову и сержанту Русусу прятаться. Теперь их осталось трое и два ружья.
     Напряженно слушал сержант, как приближались  самоходные пушки. Вот  над
самой  каской Деревъянчука  заскрежетала  гусеница. Однако он  не  торопился
вставать, дождался, пока другие  "фердинанды" прошли, а затем ударил из  ПТР
из  тыла. Два фашистских чудовища задымились. Немцы выскакивали  из пылающих
машин и попадали под автоматные очередям пехоты.
     Уже  казалось, что самое страшное  уже позади, как вдруг бойцы услышали
грохот у себя <b>за</b> спинами.
     - "Тигры" с тыла! - крикнул Халюков.
     Деревянчука поразила бледность Грицкового лица. Две недели держатся они
на плацдарме, шаг  за шагом расширяют и углубляют его, но "тигров" здесь еще
не видели. Трагически для петеэровцвв заканчиваются встречи с этими танками,
если  не  повезет попасть в  борт или в мотор. Лобовая броня  - восемнадцать
сантиметров  (<i>реально  -  десять  сантиметров -  Б.В.</i>),  от  нее  все  пули,
посланные ружьем, отскакивают,  словно камни.  Будешь  бить, бить, а  "тигр"
будет  ползти,  ползти и  раздавит...  Грицко  понял, что  сейчас их ожидает
именно  такой  конец.  Гранаты  расходованы,  а  танки  едут  и  бьют  -  не
поднимешься.
     Деревянчук оберегал Халюкова. На вид Грицко был  младшим.  У него, мол,
большее право дожить  до  победы...  Себя  он  считал  в свои двадцать шесть
"старым",   ветераном.  И  имел  основания.  Еще  до  войны  он,  тракторист
давидковского колхоза  под Проскуровом,  был  призван  на  службу. Служил  в
казачьем полку в Западной Беларуси. Там и война застала. Восемь раз  выходил
из  окружения.  Девятый  раз  не повезли.  Лагерь военнопленных,  робота  на
лесозаготовках,  побег...  В  партизанский  отряд  имени Кирова  Деревянчука
приняли  в  сорок  втором  году.  В  Беларуси  отряд  нападал  на  вражеские
гарнизоны,   минировал  железные  дороги  и  взрывал  в  воздух   эшелоны  с
боеприпасами и гитлеровскими солдатами. Одно слово, понюхал пороху,  хлебнул
беды  и  привык  к мысли,  что  все с  ним  может  произойти.  А  за  Грицка
по-товарищески тревожился. Пусть вернется домой с победой...
     -  Халюков, скорей вон  в  тот  дом!  -  приказал  Деревянчук. Напарник
колебался. "Тигры" все приближались.
     - Кому приказываю? Скорей!
     Халюков побежал, прячась за деревья.  Под толстым стволом подал кому-то
руку. Неужели Русус ранен? Да... "А Грицко молодец, - подумал Деревъянчук, -
Не бросил товарища,  хоть  оба, наверно, могут  погибнуть, не добравшись  до
убежища".
     Из  петеэровского  взвода  теперь  остался  он один.  Нужно попробовать
остановить хоть одного "тигра". Остальные попятятся, они такие...
     Деревянчук  выбрался  из  траншеи и  короткими  перебежками - к  старым
ясеням, которые  росли  под  шоссе. Оттуда легче попасть  в борт.  Едва лишь
залег  возле размытого дождями  узловатого корня,  - в голой кроне взорвался
снаряд, посланный  "тигром".  Подрубленная  осколком ветка  сорвалась  вниз,
больно зацепила шею. На мгновение аж в глазах потемнело.
     Вражеский танк надвигался прямо на  него. Деревъянчук начал стрелять по
гусеницам.  Из  них сыпались  искры, но  танк не  останавливался. Оставались
десятки метров между ним и вражеским танком. Если бы ярость и ненависть, что
кипели в душе  подолянина  к  фашистам,  могли взрываться, словно тол, то от
"тигра" не осталось  бы и щепки. Но гитлеровцы, которые вели танк, понимали,
что именно тола и не хватает бойцу, и с  садистским наслаждением - ружье  не
страшно! - опустили ствол  орудия  как можно ниже,  чтобы разметать  солдата
вместе с деревом.
     Отчаяние  длилось  секунды,  но  и  тогда лихорадочно  работала  мысль.
Деревъянчук  твердой  рукой  навел  ружье  на  "тигра".  Он  целился  не   в
восемнадцатисантиметровую  лобовую броню. Было в машине место, которое могло
решить поединок  в  его пользу  - ствол.  Когда-то, еще  на срочной  службе,
Деревянчук  хорошо  попадал  в яблоко  мишени. И  сейчас,  когда на поправки
времени  не  оставалось,  когда  до  смерти  было  неуловимое  мгновение. он
уверенно схватил на мушку зрачок ствола и нажал курок.
     Тугая  взрывная волна  отбросила Деревъянчука, и он упал  на  размяклый
супесок. Перехватило вздох, пекло левую ладонь. Что там? Кровь! Потом глянул
на танк:  ни пушки, ни половины башни на нем не было. Зияла, дымилась  дыра.
"Попал!" - обрадовался парень.
     "Тигры,  что  шли позади,  втревожились  гибелью  первой  машины  и  не
рискнули продвигаться  дальше. Воспользовавшись этим, Деревъянчук отполз  по
кювету к домам. Его след помечали капли крови.
     - Товарищ сержант, - на помощь командиру отделения ринулся Халюков.- вы
ранены?
     - Кость не зацепило.- успокоил Деревянчук.
     Халюков перебинтовал сержанту  руку<b>.</b> Тот приклонился к стене, отдышался
и обвел  взглядом помещения. В  противоположном углу стонал  Русус.  У  окна
стоял  за  "максимом" незнакомый  старший сержант.  В дверях  появились  два
лейтенанта  (один  из  них, Крюков,  впоследствии  стал командиром  роты)  и
старшина Дейнега.
     - Танки окружают нас, - сказал Дейнега.
     Услышав это,  Деревянчук протянул здоровую руку к ружью, встал на ноги.
Выглянул во  двор  - из-за угла появился "тигр". Сержант метнул под гусеницу
гранату - она вырвала кусок трака, но гусеница не лопнула. Танк сдал назад и
начал вблизи  бить по дому. Но у него, по-видимому, были только болванки,  и
он лишь дырявил ими стены.
     Гитлеровцам  не  удалось уничтожить  окруженных.  На ночь  танки отошли
назад. Саперы,  которые прибыли из  левого берега,  в  это время  отгородили
минами подступы к шоссе.  Полк пополнился свежими силами, боеприпасами и был
готов отбивать новые контратаки.
     Подполковник  Левенцов,  когда ему  доложили,  что  сержант  Деревянчук
ранен,  приказал  отправить бойца  в  медсанбат.  Деревянчук не хотел идти и
осмелился обратиться к командиру полка, чтобы тот изменил свое решение.
     В глубоком блиндаже мигал  сделанный  из гильзы  каганец. Над тумбочкой
поднимался пар от алюминиевой кружки с чаем. Левенцов  обхватил  его руками,
видно, грелся и отхлебывал горячий напиток. Появление Деревянчука будто и не
удивило его, он протянул сержанту кружку:
     <b>-</b> На, попей. Где-то недели две горячего во рту не было?
     - Да, товарищ подполковник.
     - Как рука?
     - Прекрасно, - солгал Деревянчук, - даже забыл...
     - Знаю, куда клонишь, партизан.
     - А я здоров.
     - Зарос как черт.
     - Не до бритья было. В Берлине будем прихорашиваться...
     <b>-</b> Ну<b>,</b>  ладно, оставайся.  И вот  что. Мы тебя ко  второму  ордену Славы
представили...
     Проснулся сержант от  взрывов:  танки,  которые  спешили опять  осадить
советских бойцов, подорвались на минах.
     Вскоре заговорила наша артиллерия,  разогнала гитлеровскую пехоту. Полк
отправился  брать  станцию  Лебус. Когда  очищали  от  автоматчиков  вокзал,
Деревянчука еще раз ранило - в ногу, но опять кость не зацепило. Вынужденный
обратиться в медсанбат, он при первой возможности убежал оттуда и на подходе
к Франкфурту разыскал свой батальон.
     Уже дул теплый весенний ветер. Над очистившимся ото  льда Одером стаями
кружили перелетные птицы. Пахло зеленой травой.
     Штурмовали  Франкфурт на  рассвете,  после  артиллерийской  подготовки.
Петеэровцы бежали  в  одной цепи с  пехотой, пока  не  обозвались  два дота,
которым снаряды ничего не могли сделать.
     -  Выручай,  Деревянчук!  -  сказал  комбат  капитан  Позняков.-  Ты же
снайпер...  Сержант  пополз к доту.  Следом  за ним - Халюков  с  патронами.
Деревянчук  стрелял  долго, терпеливо, прямо в  амбразуру.  Потом  дал  знак
комбату,  мол,  поднимайте  людей,  а  сам  продолжал  держать  амбразуру на
прицеле. И - ненапрасно. Начали бойцы перебегать - дот ожил.  Сержант послал
туда еще одну пулю. В этот раз - без промаха.
     - Бежим и мы, - позвал Халюкова.
     На   второй   линии   обороны   пехоту   встретили   бронетранспортеры.
Замаскированные в  кустарниках, они  застрочили  из  пулеметов. Упал мертвым
петеэровец ефрейтор Свидерский. Ошеломила весть о гибели капитана Познякова.
     -  Вот  гады!  -  ругался  Деревянчук.-  Погодите  же...  Он  осторожно
отодвинулся  назад,  взял налево, лег  под  деревом. Несколькими  выстрелами
прощупал кустарники - бил зажигательными, - и верхушки кустов лизнуло пламя.
То горел бронетранспортер...
     Когда  хоронили  павших  во  время  штурма Фраикфурта,  командир  полка
сообщил,  что  комбату капитану Познякову посмертно  присвоено  звание Героя
Советского Союза.
     Назвал Левенцов  и награжденных бойцов. Николай  Михайлович  Деревянчук
был отмечен орденом Славы I степени.
     Никогда  не забыть  лучшему трактористу колхоза имени  Шестакова в селе
Давидковцы на Хмельниччине боевых дней своей фронтовой жизни.



        ВСЕГДА НА РАССВЕТЕ

     Он чаще  всего вспоминается мне в день  возвращения из Москвы, с Парада
Победы, - рассказывает бывший командир разведывательной роты Алексей Розов.
     Юный  на вид, но не по летам серьезный, Григорий Шекера рассказал тогда
о разговоре с Михаилом  Ивановичем  Калининым на приеме, устроенном в Кремле
на честь участников  парада. Калинин,  сосед Григория по праздничному столу,
спросил его: "Сколько вам лет, товарищ гвардии старшина?" - "Двадцать один",
- ответил Шекера. "А родом откуда?"  - "Из Украины, из Нежина". - "Родители?
Братья,  сестры?.."  -  "Одна  мать  дома  теперь. Отец  в  армии,  он  и  в
гражданскую воевал.  Братья, Андрей и Сашко  тоже на  фронте были". -  "Куда
собираетесь после армии? Имеете специальность?"  - "Я<b>,</b> Михайло  Иванович,  в
сорок  первом  десятилетку  закончил.  В  моей  трудовой жизни  первой  была
должность санитара в военном госпитале.  Работал добровольно, с госпиталем и
эвакуировался.  Вскоре  после  курсов  стал  разведчиком. Следовательно, нет
гражданской  специальности..."  Калинин  на  это  заметил:  "Не  беда, будет
желание  -  и  специальность приобретете. Главное - перестроиться на  мирную
жизнь".
     После демобилизации из  армии Грицко вернулся в Нежин. Райком  направил
его,  уже члена партии, заместителем  директора железнодорожного  ресторана.
Там  и  секретарем  парторганизации избрали.  Принципиальность  и  честность
фронтовика  помогли  Шекере  навести  порядок  учета  и  продажи  продуктов,
разоблачить плутов, что  пиявками присосались к злачному месту...  Через три
года  обком направил  Григория Кондратовича в  Киевскую  юридическую  школу.
Потом - учеба в университете. Теперь он юрист, адвокат.
     - Вас интересует, как воевал Григорий Шекера? Летом  сорок второго года
его и еще четырех бойцов воздушно-десантной дивизии, среди них одну девушку,
забросили из-под Москвы в тыл врага. Группа приземлилась в треугольнике, где
сливаются  Припять  с  Днепром.  Десантники  должны были разыскать  тамошние
партизанские отряды, связаться с их командирами, известить об этом в Москву.
     Радиограмма,  переданная  Галей   Кириленко  через   две  недели  после
приземления,  была последней  вестью  о группе. Разведчики так и не нашли  в
плавнях  партизан,  неожиданно  попали  в  ловушку,  устроенную  фашистскими
карателями. В одиночку прорывались из окружения.
     Шекера добрался до  Носовского  района на Черниговщине,  стал бойцом  в
отряде народных  мстителей,  которым командовал Снмоненко, колхозник из села
Красные Партизаны.
     Командир отряда лично выполнял ответственные  операции  и всегда брал с
собой Шекеру.  В Фихивце, между Прилуками и  Нежином,  партизаны  подняли  в
воздух  железнодорожный мост,  на сутки  задержали  движение поездов.  Отряд
завладел  местечком  Чемером и  распределил  там  среди  населения продукты,
награбленные оккупантами.
     Обо всем  этом я узнал  от самого Грицка в  конце сорок  третьего года,
когда освободили Черниговщину и он пришел в нашу роту. Мы  впритык подошли к
Днепру напротив сел  Старый и Новый Глибив. Там  как раз тот же треугольник,
куда прыгал Шекера из самолета...
     Разведчики  должны  были  ночью  переплыть  Днепр,  узнать  об  обороне
противника, взять "языка". В группу выделили сержантов Сычева, Поликарпова и
новичка Шекеру. В  моих фронтовых бумагах сохранились страницы  из дневника,
который вел Григорий. Вот они: "Наши  лодки неслышно причалили к берегу  под
обрывом,  - читал Розов на пожелтевшем листе.  -  Я  знал,  что где-то здесь
переправлялись партизаны. Следовательно, и регулярные  части смогут. Главное
- разгадать систему  обороны  фашистов...  На  рассвете  мы  с  Поликарповым
вкарабкались на  гребень глинистого обрыва. Было росисто, и мы  промокли  до
рубца. Дрожали от холода, но  ползли. Впереди над бруствером торчал пулемет.
Заглянули тихонько  в окоп - два  фрица  храпят.  Разбудили  их,  связали  и
потянули на  плащ-палатках  к  своим. Аж вспотели,  пока  доцуприкали  их до
лодки.  Не успели конвоиры  с "языками"  оттолкнуться от  берега, как  немцы
обнаружили  пропажу.  Стрельба  поднялась! Нам всем,  кто оставался  на этом
берегу, пришлось занимать оборону. Между тем  лодка с "языками" благополучно
досталась  противоположного   берега.  Одну  за   одной  мы  отбивали  атаки
власовцев, - патронов и  гранат  хватало. Продержались до  вечера. Полковник
спросил  по рации, не хотим ли вернуться. "Нет! - ответили.- Зачем туда-сюда
ездить..."  Утром  заговорила наша артиллерия  и  хорошо-таки  поколошматила
власовцев. Четыре  дня мы  держались  на плацдарме,  пока  саперы  переправу
навели..."
     Розов  прибавил к этому, что за операцию на Днепре Шекера был награжден
орденом Ленина. Очень дорожил Григорий своей первой наградой, все документы,
личные записки, дневник  сдавал, когда отправлялся в разведку, а орден возле
сердца берег.
     Вот  другая  запись. "Мы с  Поликарповым  и Сычевым сдружились  быстро.
Ребята таковы, что во всем можно на них положиться, а для разведчика превыше
всего  - полное доверие.  Поэтому  и  за Припять  вместе направились  ночью.
Быстро добрались до первого вражеского окопа, в котором, казалось, никого не
было. Скатился  я  туда и  вдруг почувствовал, что  фашист, который сидел на
дне, обхватил меня своими лапами  и не дает пошевелиться. Пришлось применить
нож. Не повезло  и с  другими двумя фрицами во  втором окопе.  Они пробовали
шуметь, и мы вынуждены  были уничтожить их. Аж в третьем окопе взяли одного,
вынули  затвор  из вражеского  пулемета и  уже перед  рассветом возвращались
назад. Ползем и наталкиваемся  на  немецкую линию связи. Разрезаю и связываю
провод. Это  чтобы  не  нашли  повреждения.  Два  немца-связиста чуть  ли не
споткнулись о нас. Они на всякий случай держали в руках ножи, и столкновение
было  острое. Меня ранили в ногу. Как не тяжело было, но Сычев и  Поликарпов
"языка" не бросили. Назад переплывали уже под  плотным минометным обстрелом.
Взорвалось  возле самого борта<b>,</b>  лодку накрыло волной. Молниеносное движение
ножом - руки пленного свободны, он  плывет в окружении Сычева и Поликарпова.
А мне все тяжелее плыть. Едва поснимал с себя сапоги, верхнюю одежку. Бросил
оружие - другого выхода не было..."
     Свернув пожелтевшие листы, Розов вспоминал дальше:
     - После  госпиталя  Григорий опять  вернулся  в  свою  разведроту.  Под
Корсунем,  где  мы зажали огромную группировку гитлеровцев,  фронт был,  как
слоистый пирог: то свои,  то враги... Пошли в маскхалатах  полевой дорогой в
заснеженной степи. Ожидали всевозможных  неожиданностей, потому  автоматы  и
гранаты держали наготове. Сзади послышался стук мотора. Еще издалека  узнали
газик нашего генерала.  Машина  нырнула в долину.  Курилась  поземка, седыми
клубами вилась над землей. И вдруг - автоматные очереди из долины.
     - Генерал! - воскликнул Шекера.
     Грицко первый  прибежал в долину. Газик одиноко стоял на дороге,  а его
пассажиры  отстреливались  от  гитлеровцев,  которые  были в засаде.  Шекера
ударил по фашистам с тыла и заставил их панически удрать.
     Командир  дивизии  поднялся  из ровика,  отряхнул  полушубок  и  позвал
сержанта Шекеру.
     - По вашему приказу прибыл, товарищ генерал! - выпрямился тот.
     Генерал улыбнулся, похлопал Григория по плечу<b>:</b>
     - Какой  там в черта приказ... Выручил  ты  нас,  браток... Кто  у  вас
старший?
     Я выступил заранее и назвал себя.
     - Вот  что, друг, -  сказал генерал.- Видишь, как неистовствуют? Потому
что в мешке. Но сил у них еще достаточно, и хлопот с ними будет не мало. Вот
если  бы  забраться  в  их  тыл,  выяснить обстановку,  взять, если сможете,
"языка"...
     Посоветовался тогда я с опытнейшими разведчиками и решил послать в село
Водяные,  расположенное  за  горбом,  Николая  Симоненко,  Алексея  Шумкова,
Александра Земзюлина, Григория Шекеру.
     - Теби, - сказал я Грицку, - вести товарищей.
     Грицко вернулся  на  второй день. Щеки позападали,  редкая  щетина сухо
поблескивала.
     - Группа потерь  не имеет, -  сообщил мне. - Захватили начальника штаба
фашистской дивизии "Викинг" полковника Кригера и знамя соединения...
     Весной   освобождали   Прикарпатье.   Зеленели  луга,   пенился   Прут,
раскрывались почки  на  буках.  На горизонте синели обвитые дымкой горы.  Не
хотелось верить,  что в такую прекрасную  пору люди могли  падать  мертвыми,
ранеными.  Однако  в  каждом  населенном  пункте  появлялись  над   могилами
деревянные обелиски с красными звездочками.
     Для  горного края  дороги - это  все. В  чьих  они руках, тот и  хозяин
положения. Позвал Грицка Шекеру Шестаков, начальник штаба дивизии, и поручил
взорвать мост  через ущелье близ села Шешури.  Вместе  с  Шекерой  пошли  на
задание  Владимир Галкин,  Алексей Шумков, Павел Дирин  и Алексей Панкин. На
рассвете они пересекли линию  немецкой  обороны и углубились в тыл фашистов.
Как раз там стояли венгерские прихвостни Хорти.
     О том, что было дальше, Грицько рассказывал мне, как вернулся.
     - Мы же  не  лыком шитые, - говорил,  - прихватили каждый по  комплекту
венгерской формы  и  переоделись.  Шли не  прячась. На склоне  горы  у моста
заняли  выгодную  позицию,  настроили рацию и  передавали  в  штаб  малейшие
подробности передвижения  гитлеровцев. Одновременно  подсчитали, что  охрана
моста состоит  из двенадцати  хортистов.  Когда стемнело,  мы смело  пошли к
мосту. Охранники  не  чувствовали  опасности.  Часовой даже  не спросил, кто
идет. Панкин специально закурил возле него папиросу, чтобы осветить  на себе
венгерскую форму.  Он же и снял часового, а я с Шумковым уничтожил остальную
охрану. Между  тем Дирин и Галкин побежали к фермам, подложили мины и зажгли
бикфордов шнур...
     И  в  селе  Ославь Белая  отметился  Грицко Шекера.  Он  уже командовал
взводом, имел звание старшины.
     Ходил Григорий со своими ребятами в тыл за "языком". Тропинка пролегала
через гору, которая возвышалась над Ославой Белой.  Никаких следов  врага не
обнаружили.
     Но во время завтрака в селе начали падать мины. Точно по дороге ударила
дальнобойная вражеская артиллерия.
     - Орлы,  добросовестно ли обследовали  гору?  - позвонил  Шестаков.- Не
похоже на Шекеру...
     Григорий смутился, когда я перессказал ему разговор с Шестаковим.
     - Ненашев, - обратился он к своему товарищу, командиру второго взвода.-
Пойдешь со мной?
     Тот согласился.
     Ночью  они взошли  на  гору  по  западному  склоном,  заметили  огоньки
папирос; слышно было приглушенный разговор. Поняли. что самим не справиться.
Вернулись в Ославу Белую, разбудили ребят.
     На рассвете разведчики  закидали гранатами окопы фашистов, что  были на
вершине горы.
     -  В  плен  хоть одного!  - кричал  Шекера.  Привели трех "языков". Они
рассказали, что на гору пробрались лишь позавчера, имели пять пулеметов, три
миномета, здесь  был наблюдательный  пункт,  который контролировал шоссейные
дороги на Делятин, Яблунив, Ланчин и направлял туда огонь артиллерии.
     Командир  дивизии объявил Григорию  Шекере благодарность  и поздравил с
награждением орденом Славы I степени.
     Это был настоящий  разведчик: ловкий, сообразительный, отважный. Когда,
вылечившись после  ранения, я  опять принял роту,  именно Григорий  выполнял
важное задание. Гитлеровцам удалось оттеснить наши  войска из Чопа, накопить
там  очень  много   танков,   авиации,   пехоты.   Прежде   чем  перейти   в
контрнаступление, нужно было знать расположение вражеских сил. И еще - через
Тиссу на ту сторону вели проложенные по мосту железная и шоссейная дороги. С
обеих  сторон - болота, следовательно, обойти  мост тяжело, потому приказано
взять  его  целым... Шекера, Леонов,  Дудин,  Галкин  и Степаненко переплыли
Тиссу,  чтобы  узнать  об охране  моста и выяснить общую  обстановку.  Лодку
затопили у берега, а сами  поползли к железной дороге. Траншеи фашистов были
рядом.  Шекера,  как  старший, решил  сам  пойти  за "языком". Наткнулся  на
пулеметное гнездо, слышит  - три  голоса.  Подполз,  следит:  двое  фашистов
подхватили пулемет и понесли, третий задержался, собирает  какие-то вещи. На
него и навалился Шекера,  связал. Но  не  спешил назад. Те,  которые  пошли,
могли сразу поднять тревогу, к тому  же хотелось офицера привести (связанный
пулеметчик  таинственно шептал: "Официр, официр",  -  и кивал головой  туда,
куда двое понесли оружие). Освирепевший от неповоротливости солдата, который
остался,  офицер  с   ругательством  бежал  по  траншее.   От  неожиданности
сопротивления  не  оказал. Но  опять Григорий не спешил,  дождался третьего.
Оставив одного убитого, а другого связанного, старшина поволок офицера...
     - Шекера лично  взял сорок шесть "языков", - продолжал Розов.- А вместе
со своими хлопцами - сто сорок.
     Через Одру  в  Чехословакии Шекера с  ребятами переправились  бесшумно;
разведчики обезоружили боевую охрану, выставленную на  берегу. Часть  взвода
старшина послал конвоировать пленных, остальные остались удерживать плацдарм
до  подхода наших частей. Фашисты,  обнаружив  у  себя  под  боком советских
бойцов, немедленно атаковали их. Три штурмовых вала разбились первого дня об
окопы  смельчаков.  На второй  день  враг пустил  танки. Еще издалека Шекера
заметил двух "тигров" и крапинки на их броне - десантников.
     - Дирин, встреть их противотанковыми вон возле того ивняка...
     Сибиряк  Павел  Дирин,  скупой на слово, всегда делал свое ратное  дело
тихо, сосредоточенно. Он молча  прикрепил  на  пояс  гранаты и  ползком  - в
ивняк.
     Когда  приблизился первый  танк, разведчик бросил гранату под гусеницу.
Второй  танк повернул и поехал на смельчака.  Можно бы  еще успеть сбежать к
берегу, спрятаться в  овражке,  но  танк раздавил  бы  всю  группу.  И Дирин
собственной жизнью спас товарищей - упал с гранатой под танк...
     В  сумерках  бой  прекратился.  Ночью  наши  саперы  навели через  Одру
понтонный мост, и на  плацдарм  пошли войска.  Похоронили  павших,  дали над
братской могилой про-щальный салют. Я впервые увидел на глазах Шекеры слезы.
     Разведчики говорят о  своих  друзьях:  "С  таким  - в огонь и воду" И о
ненадежных: "С ним в разведку не пошел бы". На войне рождалась эта истина...
     За несколько  дней  до капитуляции фашистской  Германии Григорий Шекера
высадился с десантом в горах Югославии...


        КОМСОМОЛЬСКИЕ ВЗНОСЫ

     Анатолий  Котов  одернул гимнастерку,  пощупал  рукой карман, где лежал
комсомольский  билет, и  быстро спустился  по  земляным ступеням  в  блиндаж
комсорга батальона.
     - Разрешите оплатить взносы, товарищ лейтенант.
     Комсорг - лейтенант Сухарчук  - помнил этого молодого  бойца еще  с тех
пор, когда их стрелковый батальон брал железнодорожную станцию Веселый Угол.
Незадолго до  того,  после освобождения  села Толмачевки Великомихайловского
района  на Одещине, к ним в подразделение  прибыло пополнение - группа ребят
лет  девятнадцати.  Новички  должны  были  пройти  подготовку, переодеться в
военную форму, и аж через месяц-полтора включиться в боевую работу.
     Но  обстановка  на фронте  временами  ломала предварительно  намеченные
планы.  И  под  Веселым  Углом  события  внесли  коррективы   в  предвидение
штабистов.  Некогда   было   ожидать,  пока   новичков  обмундируют,  они  в
гражданском присоединились к бойцам, которые атаковали станцию.
     Весенние  дожди  расквасили жирный  чернозем, и бойцы едва переставляли
ноги: сапоги и ботинки влипали в грязищу,  как будто в смолу.  Тяжелые пушки
застряли. Только верткие  "сорокапятки", подталкиваемые солдатскими плечами,
медленно продвигались  степным  бездорожьем, наматывая на колеса серые веера
курая.
     Фашисты заметили,  что приближается  пехота, и хлестнули по наступающим
пулеметным огнем. "Сорокапятки" попробовали  обнаружить, где замаскировались
пулеметчики,  но  без  успеха.  Враг засел  в многочисленных  пристанционных
сооружениях, к которым по открытой местности подступиться было невозможно.
     К  командиру  роты  лейтенанту Самсонову подполз один  из  толмачевских
ребят. Старая кепка-восьмиклинка  с пуговицей на макушке, черный холостяцкий
чуб  под  ней и совсем  юное лицо  с припухлыми  губами.  Глаза  простодушно
доверчивы,  спокойны.  Лейтенанту  понравился  необстрелянный   боец,  и  он
доброжелательно спросил:
     - Что скажешь, хлопец?
     -  Товарищ  лейтенант,  я  здесь  у  немцев  на  принудительных работах
скитался, видел, как они рыли траншеи, ходы соединения...
     - И попробуешь провести людей ближе к станции?
     - Да.
     Это был Анатолий Котов. До войны он закончил в этом  краю семь классов.
Начиная с четвертого, в  школе ходил  в  Цебриковое. По курной и  по снежной
дороге, в дождь и в жару.
     Однажды во время каникул Анатолий поехал с отцом в полевой лагерь. "Эх,
постоять  бы  на  мостике!   -  с  завистью  посмотрел  на  мужика,  который
ремонтировал  в лагере комбайн. -  Оттуда и  дрофу увидеть можно".  Анатолий
много слышал о дрофах, но никогда не видел их.
     Дядька-комбайнер приметил Романового сынка:
     - А ходи-ка, парубче, подержишь цепочки.
     Сдружились комбайнер и Анатолий, стал парень его помощником  на жатвах.
На мостике степного корабля перехватывало дыхание: какое пространство, какая
красота тех переливчатых колосковых волн!
     Минуло последнее довоенное  лето, и Анатолия Котова приняли в комсомол.
В седьмом  классе он написал произведение о  впечатлении  от каникул. Назвал
так: "Хочу быть комбайнером".
     Мог  ли  Анатолий  тогда предусмотреть,  что  следующим летом взрывы  и
пожары  будут пожирать пшеничное  море, а  танк  с  белым  крестом на  башне
перевернет и изувечит комбайн,  с мостика которого он мечтал отыскать дрофу,
птицу чрезвычайно  осторожную и пугливую, что не терпит  стука  моторов.  но
такую грациозную - настоящую царицу прежней ковыльной степи.
     Первой  мыслью,   когда  родное  село  захватили   фашисты,  было:  "Не
повиноваться!"  Рано  или поздно,  был уверен,  все  станет  на  свои места.
Анатолий собирал своих  ровесников.  В  одиночку сходились в глубокий овраг,
поросший  терном и шиповником.  Договаривались  об  общих  действиях  против
врагов. Создали подпольную комсомольскую организацию.
     Комсомольцы пересказывали людям  вести из фронтов, из Одессы и Саврани,
где оккупантов громили партизанские отряды.
     Наши появились  в селе холодным мартовским утром. Утомленные, по колени
в  болоте, они по-деловому поздоровались,  вроде бы отсутствовали не  два  с
половиной года, а два дня.  Анатолий удивился, увидев  на фуфайках и шинелях
погоны. Раньше были только петлицы.
     -  А  что значат эти  четыре  звездочки? - поинтересовался у  военного,
который остановился ночевать в их доме.
     - Значат, что я капитан, - ответил постоялец.
     "Года на три старше меня, не больше" - подумал Анатолий.
     В сумерках  к Котову пришли товарищи -  Леня Табада, Шура Нижник,  Федя
Панчук,  Володя  Квачук, и  все  вместе договорились проситься в наступающие
части. Капитан порадовал комсомольцев.
     - К нам приставайте, - сказал.- Нам очень нужны люди.
     Утром толмачевские комсомольцы уже наступали на Веселый Угол.
     Одобрив предложение Анатолия Котова,  лейтенант Самсонов  послал с  ним
группу  бойцов-автоматчиков.  Они в  обход,  лощиной,  добрались до  траншей
врага, и парень в гражданском, с автоматом в руках, первым  бежал в атаку на
врага.
     Отряд ударил по фашистах  с фланга,  а затем из тыла. Угроза попасть  в
окружение заставила гитлеровцев отступить на север.
     Батальон  лишь несколько часов задержался на  станции. Бойцы перемотали
портянки,  набрали  боеприпасов,  поели  и  опять  преследовали ненавистного
врага, который удирал за Днестр.
     Именно в те короткие  часы отдыха командир  батальона  капитан Попов  и
комсорг  лейтенант Сухарчук  поздравили Котова с подвигом и сообщили, что он
представлен  к  награде  -  медали  "За  отвагу" и что ему  присвоено звание
ефрейтора.
     Переодетый  в военную  форму,  Анатолий  аккуратно  завязал в  платочек
деньги - членские  взносы их подпольной сельской комсомольской  организации.
Нужно было выбрать время и сдать их комсоргу батальона.
     Во время перерыва между занятиями для новичков Анатолий Котов спустился
в  блиндаж  комсорга.  Рассказал,  как молодежь Толмачевки  не  повиновалась
оккупантам, как комсомольцы  и  в тех  суровых условиях  тщательным  образом
исполняли свои обязанности, даже платили взносы...
     -  Вот  какие это взносы! - воскликнул  комсорг Сухарчук.  - Прекрасные
взносы!
     Он  оформил сведения  об  уплате  взносов,  расписался в  комсомольском
билете Котова, расспросил ефрейтора об учебе, настроении, потому что недавно
командир роты лейтенант Самсонов рассказал Сухарчуку о таком курьезе.
     На стрельбах  ефрейтор Котов,  который  отличился  под Веселым Углом, а
позже,  раненный,  не  покинул  поля  боя,  этот  самый  смельчак  во  время
тренировки  ни  разу  не попал в  яблоко мишени. Близорукий? Нет. Оказалось,
просто  не  знал, как  берут  цель  на мушку. Стоило растолковать,  и  Котов
немедленно выбил пять десяток кряду.
     Лейтенант Самсонов  сначала не поверил, приказал повторить  упражнение.
Когда окончательно убедился, присвистнул:
     - Ну<b>,</b> тебе, Котов, в снайперы надо идти!
     Анатолия направили учиться в снайперский отряд.
     -  Учимся  хорошо,  и  настроение  хорошее,  -  сказав ефрейтор.  А еще
приятная  новость:  мой  отец, Роман  Григорьевич попал  с пополнением в наш
батальон...
     - Неужели?
     - Вчера приходил ко мне.
     Роман  Григорьевич  Котов  потом  ежедневно  встречался  с сыном  и все
повторял:  "Самый  меткий  стрелок части  -  это  честь!  Смотри,  Толик, не
бездельничай!" Отцу сын до сих пор казался шаловливым мальчишкой.
     Тревоги Романа Григорьевича улеглись после форсирования Днестра  и боев
в плавнях.
     На  рассвете, кто  на  лодках,  кто  на  бочках,  досках,  под  завесой
артиллерийского огня бойцы начали переправляться через реку. Закрепились. Но
удержатся ли? Из камышей непрерывно бьют пушки и пулеметы.
     Ефрейтор Котов действовал молча, деловито: зачехлил  оптический прицел,
сплел  из   ивняка  корону-кустик  и   прикрепил  на  голову;  ноги  обмотал
несколькими парами портянок, чтобы поступь была мягкой, как у кошки.
     Снайпер исчез в камышах. Он вернулся аж под вечер,  голодный, уставший,
измазанный  грязью.   Если  бы  кто  был  в  тот   день  рядом  с   ним,  то
засвидетельствовал  бы,  как у  пяти  фашистских  пушек, замаскированных под
кудрявыми  орехами,  вдребезги  разлетелась  оптика,  как навсегда замолчала
обслуга трех пулеметных гнезд.
     Пехота легко овладела Кицканами.
     Разве мог Котов тогда допустить, что те плавни, из которых он выкуривал
фашистов, через десять лет станут полем  мирной битвы - битвы за плодородие,
и что ее участником опять будет он, Котов, лейтенант запаса, полный  кавалер
ордена Славы, выпускник школы  механизации, и  что расцветут в  днестровской
долине, на прежних комариных болотах, посаженные  его руками  яблони, груши,
айва, виноград!
     Это теперь на  мостике  своего комбайна среди полей  цибуливской артели
"Прогресс" Великомихайловского района он рассуждает о судбах людей  и судьбе
земли.  Одним  довелось  лишь  освобождать  родной край - не пришли  домой с
фронтов  Великой  Отечественной  войны  Леня  Табала  и  Шура  Нижник,  Вася
Кравченко  и  Костя  Полуянов;  другим выпало добить  врага  в  его  логове,
вернуться с победой, а затем украшать и за павших родную  землю, окропленную
их кровью, нести в себе огонь их сердца.
     Вислу стрелковый  полк  форсировал  под Сандомиром. Широка там польская
река,  неприступные  были,  по  мнению  гитлеровцев,  доты и  дзоты.  Котов,
пристроившись на  лодке, искал в прицел темные  холмики  пулеметных гнезд  и
нажимал на курок. Когда лодка, со многими раненными и убитыми, уже зашуршала
по  песчаному  дну, неожиданно с фланга  полоснул  огнем незамеченный  дзот.
Бойцы  залегли.  Котов  по-пластунски  пробрался  вперед  и  начал  бить  по
амбразуре. Между тем плацдарм расширялся.
     Снайпер  помог товарищам установить станковый пулемет, вместе  со всеми
бойцами  удерживал  берег  к  подходу  подкрепления,  а  затем  выискивал  и
уничтожал гитлеровцев, которые стреляли фаустпатронами.
     Вскоре начались дни стремительного наступления  от Вислы к Одеру. Бойцы
забывали о сне, ели, покачиваясь в кузовах автомашин или на броне танков.
     На  Одере  фашисты  разрушили  дамбы, вода залила  и  продырявила  лед.
Ступали осторожно, взявшись за руки. чтобы не упасть под лед.
     - Отец! - шепотом звал Анатолий.
     - Все в порядке, сын! - отзывался Роман Григорьевич.
     Холод, острый как нож, резал тело, однако никто не останавливался.
     Там,    где   наступали   Котовы,   удалось    вклиниться   вплоть   до
железнодорожного  пути.  Здесь  рота  и  окопалась,  потому  что  гитлеровцы
опомнились после артиллерийского обстрела, ринулись в атаку.
     Анатолий  устроился  в железобетонном кольце,  которое валялось  вблизи
колеи,  и меткими  выстрелами  валил  обалделых фашистов. Неподалеку били из
автоматов отец, другие бойцы.
     До вечера отбили шесть атак фашистов. Окончились боеприпасы. "Еще  один
натиск гитлеровцев - и нас сомнут", - подумал старший лейтенант Самсонов. Он
тревожно  наблюдал,  что  делалось  за  насыпью. Враг подтягивал силы. И вот
темные  фигуры,  цепь  за  цепью,  на  ходу стреляя, начали  в  седьмой  раз
штурмовать насыпь. Из наших укрытий слышались одиночные выстрелы: нечем было
отвечать.
     Фашисты приблизились почти вплотную.  Тогда  поднялся  Котов-младший  и
крикнул:
     - Врукопашную!
     На этот  клич  поднялись  все.  Гитлеровцы не выдержали  стремительного
удара и повернули назад.
     Ночью Роман Григорьевич Котов нашел тяжело  раненного сына  и перевязал
его.
     Старик еще не знал, что в это время в штабе батальона уже оформляли два
наградных письма - на  Анатолия  ("заслуживает  орден Славы I степени") и на
его отца ("достойный ордена  Славы  III степени"), а саперы прокладывали  по
льду  настил  переправы,  чтобы  пропустить   людей  и  технику   -  подмогу
смельчакам.


        ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

     В уютном доме на околице Львова живет Иван Семенович Радченко. Я пришел
немного раньше, чем он вернулся из работы, и потому встречал хозяина  вместе
с его женой Анной Дмитриевной и сыном Сергеем.
     Средний  на  рост мужчина,  переступивши порог,  мило развел  руками (в
левой - чемоданчик) и сказал:
     - Извиняюсь, задержался. Разве угадаешь, с какой  поломкой столкнешься?
Да и каждый хочет, чтобы после мастера телевизор работал безукоризненно...
     Письменно  ознакомленный  с  тем,  что меня  будет  интересовать,  Иван
Семенович положил на  журнальный  столик  кучку  документов: красноармейскую
книжку, грамоты, фотографии  - тогдашние  и более позднего  времени. Коротко
рассказал о каждом документе личного архива. А уже потом, потупившись, подал
толстую тетрадь с пожелтевшим переплетом.
     -  Дневник.  Вел  на  полевых  аэродромах.-  И  будто  оправдываясь:  -
Юношеские порывы. Я же в семнадцать лет...
     Тот  документ заинтересовал меня больше  всего.  Он  пахнул  порохом  и
полевым разнотравьем...

     "<i>20  июня 1944 года.</i>  ...Минут  двадцать, как приземлились, а в ушах до
сих пор  звенит. Летали штурмовать танковую колонну.  Линию фронта пересекли
благополучно. Низко над нами нависали взъерошенные седые облака, и "мессеры"
не могли охотиться, где-то отсиживались.
     Вражескую колонну накрыли врасплох. Вася Анферов спикировал на  главный
танк и сбросил первую сотню  ПТА (противотанковых авиабомб). Упадут на броню
- прорежут, как сливочное масло, любую толщу.
     - Есть два факела! - слышу радостный возглас Анферова.
     Заходим еще и еще раз.
     Мое задание: следить за небом. Стрелок должен пристально охранять Ил от
нападения с хвоста.  Но  сегодня погода  была  моим  союзником,  и  я  часто
поворачивал пулемет  и  посылал  очереди вдогонку гитлеровцам,  которые дали
стрекача от танков. Не все они, правда, убегали, некоторые стреляли по нас и
попадали - на крыльях возникали дыры...
     Пока  мы "утюжили" танковую колонну, в сплошных тучах появились голубые
полыньи. Оттуда на нас  и набросились "мессеры".  Я  еще точками их заметил,
приготовился, и  едва  лишь  "мессершмитт"  попал на  мушку,  заговорил  мой
крупнокалиберный. Вздрогнул коршун и - брюшком кверху!
     Впопыхах я  и  не  разглядел,  что  их  большая стая.  А  нас  четверо.
Атакуют...  И  именно  тогда,  когда  должен  был  клюнуть  носом  еще  один
истребитель, мой пулемет замолчал. Окончились патроны.
     "Что придумает Вася Анферов?  -  рассуждал  я.- Недалеко Орша,  она уже
освобождена. Можно бы туда..."
     С Васей Анферовим судьба свела меня  в Крыму, куда  я прибыл  весной из
школы  воздушных  стрелков. В  армию  я  пошел добровольно  в  январе  сорок
третьего,  как только  исполнились  семнадцать.  Был  шкетиком  - винтовка в
походе больно  била прикладом  по косточке, а в бою сильно отдавала в плечо.
Но ни командир роты, ни командир взвода не упрекали, потому что старался.
     Как-то (это было  на Миус-фронте,  мы  стояли в обороне) в  окопы нашей
роты  пожаловал  старший  сержант  Грязнов  -  руководитель группы снайперов
дивизии. Он отбирал метких стрелков. Попробовал и я. На расстоянии четыреста
метров попал в четыре фигуры из пяти. Сержант забрал меня с  собой. Учился у
Ивана Ивановича Бойцова, рабочего из Старой Русы, он воробья сбивал на лету.
За месяц я "снял" двенадцать фашистов. Столько же  отметок  легло на приклад
моей снайперской винтовки.
     Во время июльского наступления наших войск меня ранило в ногу. А Бойцов
погиб...
     Из госпиталя мой  путь лежал в запасной полк. Я надеялся попасть в свою
роту, где перед  наступлением  был принят в комсомол и получил комсомольский
билет No 18091922. Но где-то взялся на мою голову "покупатель" - капитан. Он
категорически   заявил:    "А,    образование    восемь    классов.   Будешь
электрослесарем". Так я  оказался  в мастерских  по ремонту  оборудования  и
тары.  Рапорт  за  рапортом писал,  мол, хочу на фронт, и  доконал-таки того
капитана. Плюнул он  в сердцах: "Ну, иди,  иди  на комиссию!" Думал, погонят
назад.
     Но  хоть  мои  ребра и  светились,  мышцы я имел  неплохие:  спортивные
занятия в ученические годы не пропали напрасно.  "Вывели"  и  глаза: острота
зрения - полтора. Так я стал курсантом школы воздушных стрелков.
     После  выпуска  нас выстроили  перед боевым  знаменем,  и  мы  услышали
славную историю части, в которой должны были служить. Вскоре и новые экипажи
сформировались.  Мне  выпало  летать  в  паре  с  гвардии  рядовым  Василием
Анферовым.
     "Рядовой, - думал я разочарованно.- Собьют в первом же бою". Но старший
стрелок Леня Сидельников (он с Алтая, трактористом был в колхозе) успокоил:
     - Не беспокойся, это прекрасный летчик!
     На следующий же день я убедился в этом. После тренировочного полета  мы
с Анферовым возвращались на аэродром.
     - Одно шасси не выпустилось, - вдруг услышал я в наушниках. - Сажусь на
одно...
     Самолет коснулся  земли, пробежал и  мягко лег на правое  крыло, описав
легкую дугу. Я вытер обильный пот и сказал себе: "С этим можно летать".
     Много мыслей промелькнули за за то время, пока не было чем стрелять  во
врага. В  такую переделку  я попал  впервые.  Ошарашенный,  забыл,  что  наш
оружейник перед вылетом положил мне в кабину запасную пулеметную ленту.
     - Мало ли какая неожиданность...- сказал.
     А я  до  сих  пор  не  сообразил...  Нагнулся,  полапал  -  есть лента!
Молниеносно  зарядил   пулемет,  подал  знак  Василию  Анферову.  Тот  круто
развернул самолет, и  скоро обнаглевших  "мессеров"  мы  отбили  пулеметными
очередями.

     <i>10  августа  1944  года.</i>  Имею  благодарности  за форсирование  Немана,
освобождение Каунаса.  На правом берегу речки  добросовестную  "дезинфекцию"
сделали: смешали с землей не меньше десятка пулеметных гнезд. В Каунасе жгли
машины,  бронетранспортеры.  Но все затмила горечь потери - над этим городом
погиб штурман полка майор Кондаков (дописано шариковым карандашом - красным:
"В центре Каунаса теперь высится памятник Кондакову").
     Командиру   полка  сообщили,  что  у   нас  в  тылу   блуждают  остатки
разгромленной  фашистской  дивизии.  Он дал  команду поднять  в  воздух нашу
эскадрилью. Комеск майор Герасимов полетел с Леней Сидельниковим. Герасимову
лет  сорок - сорок два, крепкий  мужик, отважный пилот.  Да и Леня не  лыком
шит.  Четыре  "мессера"  срубил.  Гитлеровцам  далеко  не  удалось  убежать.
Герасимов создал адское кольцо, и началось...
     Боялися -  опоздаем, нет,  не опоздали на комсомольское собрание полка.
Меня  избрали  в  президиум,  председательствовал. Повестка дня:  1. Прием в
ВЛКСМ. 2. Твоя  комсомольская обязанность.  Среди тех, кого принимали, был и
механик нашего самолета Коля Смоленков. Двужильный он, этот Коля! Каждый раз
возвращаемся после боя, как говорится, на честном слове, а на следующий день
слышишь -
     - Самолет к вылету готов!

     <i>15  сентября  1944 года.</i>  Разведка  сообщила,  что на  станцию  Альвита
прибыли  цистерны с горючим для  танковой  колонны фашистов. Железнодорожные
узлы немцы охраняли с особенной бдительностью.
     - Ничего, - сказал командир эскадрильи Герасимов, - Прорвемся! Не имеем
права  не  прорваться.  Если танки  заправятся,  тысячи  наших бойцов  могут
погибнуть.
     Комеск подвел нас к цели долиной, вдоль колеи. Нам не слышно, как внизу
гавкают зенитки и строчат пулеметы, мы только видим дымки взрывов и пробоины
на крыльях и фюзеляже. Следом за Герасимовым пикируем на эшелон, местами уже
горящий. Сплели свою знаменитую "змейку" и кружим.
     - Герасимов! - вдруг слышу на выходе из пике тревожный голос  Анферова.
Я глянул  в  ту  сторону,  где летел Герасимов. Его  самолет пылал  и  круто
снижался.  Первоклассный летчик, он сумел бы посадить машину за станцией. Но
Герасимов резким виражом довернул  самолет  и понесся на цистерны. Громадный
клубок пламени, перекатываясь, выхватился с того места, куда врезался ИЛ.
     - Вася! - неистово закричал я. - Давай, Вася!
     Мы хорошо отомстили за любимого командира, но как тяжело на сердце!..

     <i>23 октября  1944  года.</i>  Прорвали оборону фашистов в Восточной Пруссии.
Они опутались колючим проводом,  повкапывали танки, наделали дотов, накопали
траншей. Сначала  мы  ударили  по танкам, потом переключились на  доты. Вася
выкуривал фашистов, а я бил из пулемета...

     <i>19 января 1945 года.</i> Сегодня мой день рождения. На завтрак повар спек к
чаю именинный торт. Посередине вместо девятнадцати свеч поставил на бумажном
кружочке столько же патронов от ТТ.
     Получил  письма с  поздравлениями от мамы.  Спокоен  за нее. Пишет, что
колхоз привез дрова, выдал муку и масло.
     Вася Анферов  принес  мне  в столовую свой  подарок -  подкову.  Я  был
тронут.
     Вася - сибиряк. Когда мать провожала его в училище. то силой засунула в
сумку ту  железяку:  к счастью!  Он  собирался  выбросить  ее за  селом,  но
передумал.
     С каждым месяцем разлуки  подкова становилась ему более дорогой и более
дорогой, как память  о  родном селе,  об  отце-кузнеца, о старенькой матери.
Вася   всегда  летал  на  штурмовку  с  подковой.  Однажды  Коля  Смоленков,
осматривая кабину, выбросил амулет. Перепало же ему от Алферова!
     И вот он подарил подкову мне.
     - Держи, парень! - сказал. - Повернешся домой - на пороге прибьешь.

     <i>1 февраля  1945 года.</i> Тяжелый сегодня день выдался. Громили Вормдит. На
нашу  шестерку напали  "фокке-вульфы"  и  "мессершмитты".  Подожгли  самолет
Смирнова, потом Жандарова. Погнались за Бусловым. Я прикрывал его. Издалека,
правда, ударил,  но достал  "фоку". Уже веселее:  все-таки теперь против нас
семнадцать, а  не восемнадцать. Опять ринулись на  нас.  И  в  этот  раз моя
очередь  попала.  Успел и фашист - покалечил  самолет  Буслова. Федя  удачно
вывернулся,  дотягнул  до  нашей территории.  Втроем,  отбиваясь, продолжали
штурмовать. Сожгли десятков два машин и штаб фашистской дивизии.
     На аэродроме раненный Федор Буслов ожидал нашего возвращения.
     - Благодарю, Ваня! - пожал мне руку.
     Приятно  слышать  это  от  Героя  Советского  Союза  (добавлено красным
карандашом: "Дважды Герой Советского Союза Федор Буслов живет в Москве").

     <i>1  апреля  1945  года.</i> Позавчера ликвидировали  фашистскую  группировку
возле  Кенигсберга.  Разрушили два моста, уничтожили три  батальона пехоты и
минометную батарею!
     Одиннадцать  раз пикировали мы на Прейсиш-Эйлау. На  двенадцатом заходе
снаряд  повредил маслорадиатор,  загорелся мотор. Круто снизились. Местность
неровная, холмики  и  ложбины. Но  нам  повезли: хоть самолет развалился, мы
остались живые.

     <i>10  апреля  1945  года.</i>  Ура! Взято  Кенигсберг. Мы летали  туда<b>,</b> чтобы
уничтожить один дот. Как-то странно - стоят Илы, и некуда им спешить. Скоро,
скоро победа!

     <i>9 мая  1945  года.</i> Мы  с Василием  от избытка чувств взяли  и разогнули
подкову - наш штурмовой амулет.
     Во время митинга  Леню Сидельникова и меня  вызывали заранее; в обоих у
нас по три ордена Славы. Все прикололи к гимнастеркам свои награды.

     <i>25  июля  1945 года.</i> Сдал в  только  что созданный  музей  боевой славы
нашего штурмового полка свою летную книжку. На протяжении года мы <b>с</b> Василием
Анферовым сделали 105 боевых вылетов. Уничтожено  тридцать танков,  полсотни
пушек и минометов, десяток  дотов и  дзотов,  две сотни  автомашин с разными
грузами,  два  железнодорожных  эшелона,   семь  истребителей,  тысячи   три
гитлеровцев, один их штаб.
     Василию,  моему  гвардии  рядовому,  присвоили  сразу  звание  старшего
лейтенанта  (в  скобках - красным карандашом: "Анферов живет в Новосибирске,
летчик гражданской авиации").
     Разлетаются ребята: кто демобилизуется, кого переводят  в другие части.
А куда же я направлюсь? Очень люблю авиацию...

     На этом дневник обрывается.

     В  годы послевоенной  службы  Радченко стал  техником  первого  класса,
лучшим  рационализатором  соединения,  капитаном.  Тогда же,  без  отрыва от
производства, закончил десятилетку, радиотехническое училище.
     В  запас Иван Семенович  Радченко пошел  недавно.  Теперь -  мастер  по
ремонту телевизоров одного из львовских телеателье.



        СЫН СМЕЛЫ

     <i>Март, 1945. С листа фронтовых товарищей до жены:</i>
     "Больше мы с вами  никогда не увидим Максима  Константиновича -  Вашего
мужа и  нашего  друга.  Знайте и гордитесь: он был  полным кавалером  ордена
Славы".

     <i>Июль, 1966. Из Указа Президиума Верховной Рады СССР:</i>
     "За  выдающиеся  трудовые успехи,  достигнутые  при  исполнении заданий
семилетнего  плана, выпуск продукции высокого качества и  активное участие в
создании  новой  техники  для  легкой  и пищевой  промышленности,  присвоить
Величку  Максиму  Константиновичу  звание  Героя Социалистического  Труда  с
вручением ордена Ленина и золотой медали "Серп и Молот".

        I
     Палаточный  лагерь  зенитного  дивизиона  колыхался   в  предрассветной
полутьме, как муравейник.
     - Тревога!
     Палатки   залопотали   крыльями   парусины,   словно   вспугивали  стаю
"юнкерсов",  что врасплох  набросилась  на военный  лагерь.  Ударили зенитки
вокруг Бельцов.
     Так началась война. Молодые красноармейцы, которые лишь три недели тому
назад  одели новенькие гимнастерки,  похватали винтовки  и карабины,  полный
боекомплект  патронов и под грохот взрывов  заняли  отведенные  им  места  в
расчетах пушек.
     Максим Величко попал в артиллерийскую разведку. Он был  невысок ростом,
тоненький,  но  энергичный, резвый. До  службы  отвечал в заводском комитете
комсомола за спорт и военные кружки. Теперь же говорил товарищам:
     - Мы этим фашистам быстро поломаем рога!
     К  сожалению,  Величков  оптимизм  не  совпадал   с  действительностью.
Пограничные части все отступали.  Старшина Суворов  сочувственно смотрел  на
Максима:  в отчаянии бедняга, не верится ему, что отступать придется  еще не
один день и месяц.
     Старшина  по-отечески  оберегал  Максима  в  тяжелых  переходах,  когда
исхудалые кони подбивались и бойцы, налегая на спицы колес, вытягивали пушки
из топких ручьев на дне глубоких  степных балок. Старшина выдумывал и лишний
черпак каши для Максима, чтобы тот  поправлялся ("слишком хрупкий, еще ветер
подхватит  и  понесет").  Величко  не  обижался  на  доброжелательные  шутки
старшины - видел, что силами действительно нужно запасаться надолго.
     В таврическом селе  зенитчики примкнули к полку гаубиц.  Комиссар майор
Иваненко  собрал  коммунистов  и  комсомольцев. Говорили  коротко,  с  болью
вспоминали страшные  пожарища в  селах и  на полях,  заплаканных колхозниц и
горожанок, перепуганных детей... Нужно остановить ненавистного врага!
     В полдень дорогами и  тропинками,  которые вели в долину, к селу пришли
еще несколько распыленных взводов, рот, батальонов. Седой полковник приказал
занимать оборону. Солдаты принялись  копать окопы, артиллеристы  маскировали
пушки  и  тянули связь к  наблюдательному  пункту,  где  майор Иваненко  уже
инструктировал Максима Величка:  тот должен  был корректировать стрельбу  по
врагу.
     Неожиданно  из-за лесополосы выскочило два мотоцикла с колясками, а  за
ними -  танк  с  открытым люком, откуда смотрел  в бинокль немец. Фашистская
разведка! Величко мигом сообщил координаты цели.
     Но батарея почему-то молчала. Неужели не готова к бою?
     Корректировщик опять изо всех сил крикнул в трубку полевого телефона:
     - Чего же вы медлите?
     Лишь когда немцы заметили свежие окопы и затормозили, отозвались пушки.
Снаряды ложились далеко позади  ("Эх, партачи..." - огорчился Максим), потом
ближе,  ближе  и, наконец, накрыли  мотоциклы. А  танкисты  крутнулись своей
машиной влево, промчали вдоль посадки и издалека наугад стреляли по селу.
     Аромат спелых яблок,  разлитый над околицей,  постепенно  растворился в
горьком запахе порохового дыма.
     На  второй день началась  танковая атака. Максим направил огонь батареи
по  пехоте,  которая  кралась  под защитой  брони. Фашисты залегли. И  тогда
ударила выставленная на прямую наводку зенитка.  Передний танк дернулся раз,
второй. Капут! Другие повернули назад...
     - Вот какие вы храбрые! - сплюнул Величко.
     Часа через две танки атаковали опять. В этот раз - со всех сторон.
     Силы были неровные.  Седой  полковник  приказал  отходить с боем. Майор
Иваненко прибежал на наблюдательный пункт.
     - Величко, скорей!
     -  Я  здесь останусь, даром не отдам жизнь - решительно сказал Максим.-
Сколько можно удирать ?!
     <b>-</b> Эх, ты! У нас же противотанковых гранат нет. А жизнь береги,  нам еще
воевать и воевать...
     Зима сорок во втором году застала Величка в предгорье Кавказа. В горном
селении Баксан его  приняли  в кандидаты партии.  За  полтора  года войны он
возмужал и увидел столько, что в свои двадцать лет мог называться ветераном.
     С  наблюдательного пункта - высокого  пожелтевшего бука - засек  Максим
фашистскую артиллерийскую батарею. Едва лишь сообщил о  ней, как над головой
прошуршал снаряд - и его выследили! Началась дуэль...
     Боец продолжал корректировал  огонь. Осколки ударяли по каске, оборвали
полы маскхалата и  шинели, а он  подправлял и подправлял наших наводчиков. И
победил!
     Это была его первая настоящая полная победа.
     Величку было присвоено  звание младшего сержанта,  и  он  был  назначен
командиром отделения разведки.

        II
     Максим Величко  всегда продвигался вперед в боевом строю пехоты и чутко
реагировал на каждую ее остановку.
     На Кубани, под станицей Большая Величковка, сплошная завеса минометного
огня заставила наших  бойцов прижаться к  земле,  руками выворачивать из-под
себя болото  и мостить из него спасительные  брустверы. А командир отделения
артиллерийской разведки  не  имеет  права  гнуться, он  даже  становится  на
цыпочки, высматривая, где же те проклятые минометы, откуда бьют. Прощупывает
внимательным взглядом заросший кустарником  склон,  спускается  к водокачке,
обследует канаву. Остановился, караулит...
     Связист оторвался от  телефонной  трубки, потому что знает: если Максим
притих, то что-то видит.
     А  Максим  между  тем  рассуждает:  подсинился  вдали  воздух  или  ему
показалось? Напрягся, вот и мерещится...
     Нет, не  мерещится! Молниеносно подсчитывает расстояние, секунды полета
мин.
     - Трубку! - наклоняется к связисту.
     Наши  пушки дают залп, снаряды ложатся немного сбоку от канавы, которую
засек Величко; он корректирует прицел и накрывает вражеское гнездо.
     Бойцы  длинными перебежками приближаются к околице станицы,  из чьих-то
уст срывается  хриплое "ура". Подхвачено дружно, оно само, как  осколки, уже
сечет фашистов...
     За  Донецком  дивизия,  в  которой  воевал  Величко,  форсировала  реку
Молочную и пошла  на юго-запад.  В  степях желтели  сорняки. Вот между  ними
зачернели   подозрительные  бугорки.  Командиры  потянулись   к  биноклям  и
распознали вражеские танки. Движение прекратилось, пехота окопалась.
     Вскоре  вражеские машины двинулись  в  атаку.  С них сыпнули фашистские
автоматчики.
     Судьбу боя решали  минуты.  И  их не потерял  Максим  Величко, быстро и
точно откорректировал огонь своих пушек. Вспыхнули друг за другом три танка,
две бронемашины. Атака немцев захлебнулась. Дивизия опять двинулась заданным
курсом.
     Командир дивизии лично разыскал  Величка,  поблагодарил  за мужество  и
изобретательность. Отметил и связиста, парня из пополнения.
     Впереди путь нашим войскам пересекал Днепр.
     Здесь  фронт  остановился  надолго.  Подразделения  разыскивали  лодки,
мастерили  плоты. Вниз, в Херсон, который угадывался на  горизонте, плыла  и
плыла густая ледяная каша.
     Обстановка осложнялась  еще  и тем, что в селе  Песках, немного выше по
течению,  остался хорошо  укрепленный  плацдарм. Отсюда немцы еще  надеялись
пробиться в Крым и спасти окруженную там свою группировку.
     Наблюдательный пункт  Максима  Величка был расположен на  недостроенном
полузатопленном корабле. Разведчик своевременно обнаруживал катера,  которые
курсировали между плацдармом фашистов и противоположным берегом - их тылом.
     Редко  какой  посудине  удавалось  прорваться  сквозь  водяные  столбы,
образованные взрывами. И все-таки плацдарм держался и опасной глыбой нависал
над правым флангом дивизии. Его нужно было ликвидировать.
     Вызванный к старшему лейтенанту Лазареву, сержант Величко достал приказ
проложить линию связи к командиру пехотной роты.
     Песчаная  почва не  давала  возможности  выкопать  в  прибрежной полосе
глубокие  ходы соединения. Траншеи обваливались,  мелели.  В одном  месте их
совсем  не  было, лишь ползком  добирались  пехотинцы на передовую. Немецкие
снайперы  устроили  охоту  на  открытом  участке.  Немало  бойцов  стали  их
жертвами.
     Собираясь к пехотинцам,  Величко предупредил  обоих связистов,  которые
уже стояли наготове, об опасности.
     -  Я пойду впереди,  - сказал напоследок - Вы - за  мной. И внимательно
следите за каждым движением.
     Там, где траншея обрывалась, Величко  ловко выполз на мокрый песок. Две
бороздки от сапогов метили его путь. Позади тяжело дишал широколицый парень.
Где-то  на середине открытого участка его нервы, по-видимому, не  выдержали,
потому  что  он  поднялся  на руки и  на  колени, чтобы  быстрее  преодолеть
расстояние к укрытию. Но за мгновение со стоном упал, умолк...
     Величко вернулся к убитому, отвязал катушку. К траншее хватило провода,
подключился. Штаб молчал.
     А  дорога каждая минута. Опять пришлось ползти  назад -  искать второго
связиста. Фашисты, будто  предчувствуя штурм, били из минометов. Может, мина
попала?
     Максим  нашел  катушку  с подтеками  крови.  Выходит,  ранило  и парень
вернулся на  батарею. Максим ухватил катушку, соединил концы. Уже в блиндаже
пехотного капитана крутнул ручку аппарата.
     - "Днепр" слушает! - отозвался комбат Лазарев.
     Велпчко вытер вспотевший лоб рукавом влажной шинели, облизал губы -  на
зубах затрещали песчинки.
     - Передаю координаты!
     После  артиллерийской  подготовки  пехота  штурмом сбросила фашистов  с
плацдарма в реку.
     А на рассвете наши подразделения переплыли Днепр и зацепились за правый
берег. По пути в Николаев  Максим Величко еще  раз встретился  с  командиром
дивизии. Полковник Дорофеев разговаривал с ним, как с давним знакомым.
     - Тяжело было под Песками? - спросил сочувственно.
     -  Пришлось  повозиться, товарищ  полковник.  Даже  одну  медаль -  "За
отвагу" - посеял...
     - Не горюй, сержант! Зато орден Славы нашел...
     - Кстати,  где  твои родители живут? -  Комдив  кивнул ординарцу,  мол,
запиши. Он лично писал письма родителям самых храбрых воинов.
     - Нет у меня родителей.
     - А чей же ты?
     - Я, товарищ полковник, вырос в детском доме. Можно сказать, сын Смелы.
     - Смела на днях  освобождена, - со смыслом  молвил командир дивизии,  -
напишем в городской Совет благодарность за такого сына.
     "Что же, - радовался Максим, - будет две  вести у Марии  - его письмо и
благодарность от  командования. Но жива-здорова ли  она? И  дети...  Кто  же
родился второй - сын, дочь?.." Ежедневно обращался в мечтах к семье.
     Воспоминания заполнили  Максима: наступал почти той же степной дорогой,
что  и  отходил. Когда-то белые  мазанки, нарядные,  словно девушки,  теперь
понуро  стояли  в  грязи  по  самые облупленные  подоконники,  смахивали  на
несчастных вдов. Иссеченные пулями и осколками,  просили о спасении стройные
тополя, разлапистые клены, ветвистые шелковицы. Отовсюду веяло опустошением.
     И  все-таки весна  брала свое. Зеленели опушки, муравы, падало зерно во
вспаханный  коровами чернозем,  отзывались молотки и  пилочки; сквозь слезы,
словно солнечные лучи сквозь грозовую тучу, пробивались улыбки.
     Бойцов  радовало  все это,  и  они  непрестанно  гнали  захватчиков  из
советской земли.
     В   Молдавии,   где  замкнулось  кольцо  окружения   вокруг  фашистской
группировки,  старший  сержант  Максим  Величко  и  новый  командир   взвода
управления батареи лей-тенант Горошко углубились в лес, чтобы выбрать уголок
для наблюдательного пункта.
     В чаще, на подъеме,  Величко насторожился. Дал знак лейтенанту: ложись!
Тот сначала не поверил, но снизу донесся хруст сухого хвороста.
     Приготовили гранаты, оттянули затворы автоматов:
     - Девять, - шепнув Максим. - Возьмем?
     - Ага!
     Фашисты  были  в  маскхалатах. Они  не  надеялись,  что здесь  уже есть
советские   солдаты,   поэтому   что   ступали   уверенно,   без   особенных
предосторожностей.
     И вдруг:
     - Хенде хох!
     Все девять торопливо, испугано подняли руки. Величко обезоружил пленных
и вдвоем  с лейтенантом повел к штабу. Смельчаки захватили  в полном составе
разведку фа-шистского полка, расположенного неподалеку.
     Воспользовавшись  добытыми  сведениями, артиллеристы  отрезали  огневой
завесой  путь отступления  этого  полка, а пехота  окружила  его. Под  вечер
фашисты убедились, что сопротивление напрасно, и сдались.
     После  завершения Ясско-Кишиневской операции дивизию перебросили на 3-й
Белорусский фронт, в район Варшавы.
     Батарея  Величка, вместе  с  другими  подразделениями, расположилась  в
еловом лесу. Холод пронизывал до костей, костры же разводить не разрешалось.
Наломали хвойных ветвей, ложились на эту душистую постель, дремали.
     После отдыха  Величко  облюбовал  место  для  наблюдательного пункта на
брошенном помещицком поместье и во  время артподготовки направил удары своей
батареи  по  тому  берегу Вислы.  А  саперы  и  пехотинцы  всеми  средствами
переправлялись на только что созданный плацдарм.
     Впереди были Варшава, Лодзь, другие польские города. Враг удирал.
     С боями достигли границы Германии: лес, река, мельница...
     Бойцы радовались: "Логово зверя...  Теперь недолго к победе!"  И именно
на границе - засада власовцев. Скошенные пулями, падали юноши...
     Артиллеристы выкатили пушки на прямую наводку.  Щепки полетели вверх из
мельницы, из вражеских дотов. Вытянутый за воротник  из-под дощатого настила
власовец жалобно просился:
     - Иван-да-Марья, я свой, одессит!..
     - Что-то не встречал в Одессе такой падали...
     Неподалеку, за горой, артиллеристы  натолкнулись на концлагерь, что его
держали в своих когтях эссэсовцы и власовцы! Измученные, истощенные - кожа и
кости - женщины и девушки выскочили из бараков и побежали к освободителям.
     Спотыкались,  падали,  ползли  на  коленях.  Сердца  бойцов  обливались
кровью.
     - Откуда родом?
     - Из Киева.
     - Из Керчи.
     - Из Смелы.
     -  Из Смелы?  -  Максим проталкивается, подает руку:  -  Я ваш  земляк!
Вернетесь  домой, дайте Марии Величко это мое  фото,  один  поляк в  Варшаве
сделал. Она  еще не видела своего мужа  с погонами. Да и дочери не видели, а
меньшая, Галя, вообще не знает отца...
     Величко не  знал тогда,  что под  Костриным  достанет тяжелое  ранение.
Будет спешить  к командиру пехотной  роты, которую должна  была поддерживать
батарея, его остановит  майор - комбат  пехотинцев,  даст еще  двух бойцов и
скажет: "Сейчас  выкурят  фашистов из крахмального завода,  так вы,  товарищ
старшина, не дайте им прорваться. А пушки пусть бьют прямой наводкой". После
того  приказа  Величко заляжет возле кагат, будет  ожидать.  Он  не  обратит
внимания  на  расположенную  слева  железнодорожную  будку,  где   притаился
фашистский  пулемет.  Аж   когда   пятнадцать  вражеских  офицеров,  которые
прорвались,  поднимут  руки,  пулемет  застрочит,  скосит несколько немцев и
ранит  Величка  в  правую руку. Тогда он  из  левой  даст  очередь по будке.
Преодолевая  тошноту и  головокружение,  погонит пленных в тыл и там упадет,
потерявший сознание.
     Именно так произошло.
     Но те двое бойцов из Величковой группы не  знало, что он остался живой,
потому что в ходе боя оказались в  другом месте. Потом вернулись в батальон,
сказали его другу Ивану Монастиреву, который допытывался о Величке:  "Больше
ты его уже никогда по увидишь".
     Тогда  и  написал  Монастирев  письмо  Марии.  Все  отделение  под  ним
расписалось,  верное памяти командира  и  товарища,  кавалера  трех  орденов
Славы.
     Командующий Пятой  ударной  армией генерал Берзарин, будущий  комендант
Берлина,  послал  письмо  в  городской совет  Смелы.  Рассказал  о  подвигах
Величка, просил как можно осторожнее известить семью о непоправимой потере.

        III
     Буйно  цвела за  окнами госпиталя в  Пирятине  сирень;  тяжелые гроздья
спадали на подоконник, наполняли опьяняющим ароматом просторные палаты.
     10   мая   1945   года   Максим  нацарапал   левой  рукой  -   хотелось
собственноручно - письмо Марии.
     Сколько  радостей принесло  это письмо жене и  дочерям! Ведь воскресило
оплаканного мужа и отца. Горлицей прилетела Мария в Пирятин, припала к мужу.
В  июле,  когда Величко  демобилизовался,  десница еще  ныла,  не слушалась,
пришлось сначала работать охранником. В  свободные часы обходил цеха родного
завода, искал ветеранов машиностроительного. В механосборочном постоял, сняв
кепку,  возле  станка  своего  учителя  -   разметчика  Виталия  Васильевича
Федоренко - тот коммунистом погиб в боях с фашистами.
     "Не должно  быть  пустым  это место,  - думалось. -  Кажется,  рука уже
крепнет..."
     Бригаду  разметчиков Максим Величко  сформировал из  "зеленой детворы".
Терпеливо  объяснял,  показывал ребятам и девушкам,  как размечать  цилиндры
паровых машин,  сводные  головки к тестомешалкам  и другие детали. Неутомимо
рационализировал труд разметчиков, повышал ее производительность. Коммунисты
Смелы  избрали его в 1949 году членом горкома партии - с  тех пор пятнадцать
лет добросовестно выполнял это партийное поручение.
     Часто   наведывался   Максим   Константинович   в   детский   дом.  где
воспитывался. Однажды  Галя  Отрошкина,  которая в  семье Величков  была уже
своей,  пришла  и   заплакала:  детдом  расформировали  (сирот,  к  счастью,
становилось  все  меньше),   и   ее   переводили   в  другое  место.  Максим
Константинович приласкал девочку, вытер ей платочком слезы, позвал дочерей.
     - Хотите, чтобы Галя была вам сестрой? - спросил.
     - Мы давно собираемся сказать тебе то ж самое!
     Теперь Галя имеет свою семью, работает пионервожатой в школе-интернате.
И оттуда к Величкам бегают дети.
     Подросток Петр Середан, любознательный  и жизнелюбивый парень, тоже был
постоянным  гостем   Максима   Константиновича  дома   и   в   цеху.   После
расформирования детдома  поехал к братьям на Киевщину. Величко провел своего
юного  друга на вокзал, посадил в вагон,  пожелал счастливой дороги. Письмо,
полученное через полгода, не  на шутку встревожило  Максима Константиновича.
Петр  писал,  что его братья,  оказывается,  баптисты и принуждают гнуться в
поклонах  и  лампадному  чаду.  Решили Велички  звать  Петра назад  в Смелу.
Найдется и пристанище, и кусок хлеба.
     Максим Константинович  устроил Середана у  себя  в механосборочном цехе
учеником фрезеровщика.
     Государственный план бригада Максима Величка перевыполнила.  Разметчики
удостоены  правительственных  наград,  а их  бригадир Максим  Константинович
Величко стал Героем Социалистического Труда.


        СПАСИТЕЛЬ ШЕЛ РЯДОМ

     Василий Петрович проснулся на рассвете, хоть вечером был очень уставшим
и заснул сразу, едва лишь положил голову на подушку.  Может, фронтовая  рана
заныла?  Та,  что  положила его,  Василия  Гапонова, на  кровать  армейского
госпиталя под Прагой в последний месяц войны...
     Стучат, стучат, стучат вагоны денно и нощно, летом и зимой, в солнечную
погоду и  в метель. На юг, на север,  к востоку и к западу  от Жмеринки, его
родной станции. За  восемнадцать лет  работы главным кондуктором он привык к
этому перестуку колес.
     Сын Николай вчера вечером подошел к отцу и юным басом сказал:
     - Отец, я хочу вступить в комсомол...
     "Мужает  сын,  -  удовлетворено   думал   Василий  Петрович.  Ой,  годы
комсомольские..."
     Василия  Гапонова приняли в комсомол перед танковой  атакой,  перед его
первым боем. Младший сержант Гапонов  еще  на курсах санитарных инструкторов
запомнил все  -  разные виды  перевязок,  наложения шин в  местах переломов,
транспортировки  раненых.  Знал способы останавливать  кровь,  впрыскивать в
организм  лекарства.  Но  на  поле боя  еще  не был.  И вот  идет  в  атаку.
Комсомольцем.
     Пристроился  за башней  боевой  машины, среди  автоматчиков,  привычным
движением поправил за спиной туго набитую бинтами и лекарствами сумку.
     "Тридцатьчетверки" двинулись и быстро набрали разгон, ныряя в овражки и
выныривая  на  горбах.  Гапонов  держится крепко: в мгновение остановки  для
выстрела башню вон как трясет. А затем - резкий рывок вперед. Танки вылетают
на линию траншей врага,  гарцуют, как освирепелые |носороги. Вдруг  один  из
них замирает, окутывается черным дымом.
     Каждый делает на поле боя свое дело. Наступила очередь  и  Гапонова. До
пылающего  танка далековато. Люки  будто закрыты. Следовательно,  экипаж или
погиб,  или раненный.  А  огонь  нагревает  броню, вот-вот  и  внутри  танка
вспыхнет. Только бы успеть!
     Люк  водителя  оказался  открытым, сквозь  дым санинструктор  разглядел
пересеченное извилистой  полоской крови закопченное лицо механика  Ковалева.
Пламя  уже  добралось до  него.  В  нескольких местах  тлел комбинезон. Тело
обмякшее  и  тяжелое. Сначала  выдернул одно  плечо Ковалева,  потом второе,
подхватил на  спину и отнес под  куст, сорвал из  него  тлеющий комбинезон и
скорей обратно к танку. Гапонов ползет в раскаленную машину и  ощупью  берет
заряжающего... Когда  командира экипажа  брал,  то и  у  самого  гимнастерка
вспыхнула. Подбородок лейтенанта обгорел и покрылся волдырями.
     Перевязанные  танкисты  лежали на  влажной  земле под терновым  кустом.
Холод, по-видимому, благоприятно подействовал на них: они раскрыли глаза.
     А бой продолжался, и нужно было спешить туда, вперед. Гапонов остановил
подводу, которая везла